Ќиколай ‚асильевич ѓоголь. ’арас Ѓульба

Ћцените этот текст:
Ќиколай ‚асильевич ѓоголь. ’арас Ѓульба

---------------------------------------------------------------
Ћригинал текста: в Џубличной электронной библиотеке …вгениЯ Џескина
---------------------------------------------------------------

ђедакциЯ 1842 г.

- Ђ поворотись-ка, сын! ќкой ты смешной какой! —то это на вас за
поповские подрЯсники? € эдак все ходЯт в академии? - ’акими словами встретил
старый Ѓульба двух сыновей своих, учившихсЯ в киевской бурсе и приехавших
домой к отцу.
‘ыновьЯ его только что слезли с коней. ќто были два дюжие молодца, еще
смотревшие исподлобьЯ, как недавно выпущенные семинаристы. Љрепкие, здоровые
лица их были покрыты первым пухом волос, которого еще не касалась бритва.
Ћни были очень смущены таким приемом отца и стоЯли неподвижно, потупив глаза
в землю.
- ‘тойте, стойте! „айте мне разглЯдеть вас хорошенько, - продолжал он,
поворачиваЯ их, - какие же длинные на вас свитки1! ќкие свитки! ’аких свиток
еще и на свете не было. Ђ побеги который-нибудь из вас! Я посмотрю, не
шлепнетсЯ ли он на землю, запутавшисЯ в полы.
- Ќе смейсЯ, не смейсЯ, батьку! - сказал наконец старший из них.
- ‘мотри ты, какой пышный! Ђ отчего ж бы не смеЯтьсЯ?
- „а так, хоть ты мне и батько, а как будешь смеЯтьсЯ, то, ей-богу,
поколочу!
- Ђх ты, сЯкой-такой сын! Љак, батька?.. - сказал ’арас Ѓульба,
отступивши с удивлением несколько шагов назад.
- „а хоть и батька. ‡а обиду не посмотрю и не уважу никого.
- Љак же хочешь ты со мною битьсЯ? разве на кулаки?
- „а уж на чем бы то ни было.
- Ќу, давай на кулаки! - говорил ’арас Ѓульба, засучив рукава, -
посмотрю Я, что за человек ты в кулаке!
€ отец с сыном, вместо приветствиЯ после давней отлучки, начали
насаживать друг другу тумаки и в бока, и в поЯсницу, и в грудь, то отступаЯ
и оглЯдываЯсь, то вновь наступаЯ.
- ‘мотрите, добрые люди: одурел старый! совсем спЯтил с ума! - говорила
бледнаЯ, худощаваЯ и добраЯ мать их, стоЯвшаЯ у порога и не успевшаЯ еще
обнЯть ненаглЯдных детей своих. - „ети приехали домой, больше году их не
видали, а он задумал невесть что: на кулаки битьсЯ!
- „а он славно бьетсЯ! - говорил Ѓульба, остановившись. - …й-богу,
хорошо! - продолжал он, немного оправлЯЯсь, - так, хоть бы даже и не
пробовать. „обрый будет козак! Ќу, здорово, сынку! почеломкаемсЯ! - € отец с
сыном стали целоватьсЯ. - „обре, сынку! ‚от так колоти всЯкого, как менЯ
тузил; никому не спускай! Ђ все-таки на тебе смешное убранство: что это за
веревка висит? Ђ ты, бейбас, что стоишь и руки опустил? - говорил он,
обращаЯсь к младшему, - что ж ты, собачий сын, не колотишь менЯ?
- ‚от еще что выдумал! - говорила мать, обнимавшаЯ между тем младшего.
- € придет же в голову этакое, чтобы дитЯ родное било отца. „а будто и до
того теперь: дитЯ молодое, проехало столько пути, утомилось (это дитЯ было
двадцати с лишком лет и ровно в сажень ростом), ему бы теперь нужно опочить
и поесть чего-нибудь, а он заставлЯет его битьсЯ!
- ќ, да ты мазунчик, как Я вижу! - говорил Ѓульба. -Ќе слушай, сынку,
матери: она-баба, она ничего не знает. ЉакаЯ вам нежба? ‚аша нежба - чистое
поле да добрый конь: вот ваша нежба! Ђ видите вот эту саблю? вот ваша
матерь! ќто все дрЯнь, чем набивают головы ваши; и академиЯ, и все те
книжки, буквари, и философиЯ - все это ка зна що, Я плевать на все это! -
‡десь Ѓульба пригнал в строку такое слово, которое даже не употреблЯетсЯ в
печати. - Ђ вот, лучше, Я вас на той же неделе отправлю на ‡апорожье. ‚от
где наука так наука! ’ам вам школа; там только наберетесь разуму.
- € всего только одну неделю быть им дома? - говорила жалостно, со
слезами на глазах, худощаваЯ старуха мать. - € погулЯть им, бедным, не
удастсЯ; не удастсЯ и дому родного узнать, и мне не удастсЯ наглЯдетьсЯ на
них!
- Џолно, полно выть, старуха! Љозак не на то, чтобы возитьсЯ с бабами.
’ы бы спрЯтала их обоих себе под юбку, да и сидела бы на них, как на куриных
Яйцах. ‘тупай, ступай, да ставь нам скорее на стол все, что есть. Ќе нужно
пампушек, медовиков, маковников и других пундиков; тащи нам всего барана,
козу давай, меды сорокалетние! „а горелки побольше, не с выдумками горелки,
не с изюмом и всЯкими вытребеньками, а чистой, пенной горелки, чтобы играла
и шипела как бешенаЯ.
Ѓульба повел сыновей своих в светлицу, откуда проворно выбежали две
красивые девки-прислужницы в червонных монистах, прибиравшие комнаты. Ћни,
как видно, испугались приезда паничей, не любивших спускать никому, или же
просто хотели соблюсти свой женский обычай: вскрикнуть и броситьсЯ
опрометью, увидевши мужчину, и потому долго закрыватьсЯ от сильного стыда
рукавом. ‘ветлица была убрана во вкусе того времени, о котором живые намеки
остались только в песнЯх да в народных думах, уже не поющихсЯ более на
“крайне бородатыми старцами-слепцами в сопровождении тихого треньканьЯ
бандуры, в виду обступившего народа; во вкусе того бранного, трудного
времени, когда начались разыгрыватьсЯ схватки и битвы на “крайне за унию.
‚се было чисто, вымазано цветной глиною. Ќа стенах - сабли, нагайки, сетки
длЯ птиц, невода и ружьЯ, хитро обделанный рог длЯ пороху, золотаЯ уздечка
на конЯ и путы с серебрЯными блЯхами. Ћкна в светлице были маленькие, с
круглыми тусклыми стеклами, какие встречаютсЯ ныне только в старинных
церквах, сквозь которые иначе нельзЯ было глЯдеть, как приподнЯв надвижное
стекло. ‚округ окон и дверей были красные отводы. Ќа полках по углам стоЯли
кувшины, бутыли и флЯжки зеленого и синего стекла, резные серебрЯные кубки,
позолоченные чарки всЯкой работы: венецейской, турецкой, черкесской,
зашедшие в светлицу Ѓульбы всЯкими путЯми, через третьи и четвертые руки,
что было весьма обыкновенно в те удалые времена. Ѓерестовые скамьи вокруг
всей комнаты; огромный стол под образами в парадном углу; широкаЯ печь с
запечьЯми, уступами и выступами, покрытаЯ цветными пестрыми изразцами, - все
это было очень знакомо нашим двум молодцам, приходившим каждый год домой на
каникулЯрное времЯ; приходившим потому, что у них не было еще коней, и
потому, что не в обычае было позволЯть школЯрам ездить верхом. “ них были
только длинные чубы, за которые мог выдрать их всЯкий козак, носивший
оружие. Ѓульба только при выпуске их послал им из табуна своего пару молодых
жеребцов.
Ѓульба по случаю приезда сыновей велел созвать всех сотников и весь
полковой чин, кто только был налицо; и когда пришли двое из них и есаул
„митро ’овкач, старый его товарищ, он им тот же час представил сыновей,
говорЯ: "‚от смотрите, какие молодцы! Ќа ‘ечь их скоро пошлю". ѓости
поздравили и Ѓульбу, и обоих юношей и сказали им, что доброе дело делают и
что нет лучшей науки длЯ молодого человека, как ‡апорожскаЯ ‘ечь.
- Ќу ж, паны-браты, садись всЯкий, где кому лучше, за стол. Ќу, сынки!
прежде всего выпьем горелки! - так говорил Ѓульба. - Ѓоже, благослови!
Ѓудьте здоровы, сынки: и ты, Ћстап, и ты, Ђндрий! „ай же боже, чтоб вы на
войне всегда были удачливы! —тобы бусурменов били, и турков бы били, и
татарву били бы; когда и лЯхи начнут что против веры нашей чинить, то и
лЯхов бы били! Ќу, подставлЯй свою чарку; что, хороша горелка? Ђ как
по-латыни горелка? ’о-то, сынку, дурни были латынцы: они и не знали, есть ли
на свете горелка. Љак, бишь, того звали, что латинские вирши писал? џ
грамоте разумею не сильно, а потому и не знаю: ѓораций, что ли?
"‚ишь, какой батько! - подумал про себЯ старший сын, Ћстап, - все
старый, собака, знает, а еще и прикидываетсЯ".
- џ думаю, архимандрит не давал вам и понюхать горелки, - продолжал
’арас. - Ђ признайтесь, сынки, крепко стегали вас березовыми и свежим
вишнЯком по спине и по всему, что ни есть у козака? Ђ может, так как вы
сделались уже слишком разумные, так, может, и плетюганами пороли? —ай, не
только по субботам, а доставалось и в середу и в четверги?
- Ќечего, батько, вспоминать, что было, - отвечал хладнокровно Ћстап, -
что было, то прошло!
- Џусть теперь попробует!- сказал Ђндрий. - Џускай только теперь
кто-нибудь зацепит. ‚от пусть только подвернетсЯ теперь какаЯ-нибудь
татарва, будет знать она, что за вещь козацкаЯ саблЯ!
- „обре, сынку! ей-богу, добре! „а когда на то пошло, то и Я с вами
еду! ей-богу, еду! Љакого дьЯвола мне здесь ждать? —тоб Я стал гречкосеем,
домоводом, глЯдеть за овцами да за свиньЯми да бабитьсЯ с женой? „а пропади
она: Я козак, не хочу! ’ак что же, что нет войны? џ так поеду с вами на
‡апорожье, погулЯть. …й-богу, поеду! - € старый Ѓульба мало-помалу
горЯчилсЯ, горЯчилсЯ, наконец рассердилсЯ совсем, встал из-за стола и,
приосанившись, топнул ногою. - ‡атра же едем! ‡ачем откладывать! Љакого
врага мы можем здесь высидеть? Ќа что нам эта хата? Љ чему нам все это? Ќа
что эти горшки? - ‘казавши это, он начал колотить и швырЯть горшки и флЯжки.
ЃеднаЯ старушка, привыкшаЯ уже к таким поступкам своего мужа, печально
глЯдела, сидЯ на лавке. Ћна не смела ничего говорить; но услыша о таком
страшном длЯ нее решении, она не могла удержатьсЯ от слез; взглЯнула на
детей своих, с которыми угрожала ей такаЯ скораЯ разлука, - и никто бы не
мог описать всей безмолвной силы ее горести, котораЯ, казалось, трепетала в
глазах ее и в судорожно сжатых губах.
Ѓульба был упрЯм страшно. ќто был один из тех характеров, которые могли
возникнуть только в тЯжелый •V век на полукочующем углу …вропы, когда всЯ
южнаЯ первобытнаЯ ђоссиЯ, оставленнаЯ своими кнЯзьЯми, была опустошена,
выжжена дотла неукротимыми набегами монгольских хищников; когда, лишившись
дома и кровли, стал здесь отважен человек; когда на пожарищах, в виду
грозных соседей и вечной опасности, селилсЯ он и привыкал глЯдеть им прЯмо в
очи, разучившись знать, существует ли какаЯ боЯзнь на свете; когда бранным
пламенем объЯлсЯ древле мирный славЯнский дух и завелось козачество -
широкаЯ, разгульнаЯ замашка русской природы, - и когда все поречьЯ,
перевозы, прибрежные пологие и удобные места усеЯлись козаками, которым и
счету никто не ведал, и смелые товарищи их были вправе отвечать султану,
пожелавшему знать о числе их: "Љто их знает! у нас их раскидано по всему
степу: что байрак, то козак" (что маленький пригорок, там уж и козак). ќто
было, точно, необыкновенное Явленье русской силы: его вышибло из народной
груди огниво бед. ‚место прежних уделов, мелких городков, наполненных
псарЯми и ловчими, вместо враждующих и торгующих городами мелких кнЯзей
возникли грозные селениЯ, курени и околицы, свЯзанные общей опасностью и
ненавистью против нехристианских хищников. “же известно всем из истории, как
их вечнаЯ борьба и беспокойнаЯ жизнь спасли …вропу от неукротимых набегов,
грозивших ее опрокинуть. Љороли польские, очутившиесЯ, наместо удельных
кнЯзей, властителЯми сих пространных земель, хотЯ отдаленными и слабыми,
понЯли значенье козаков и выгоды таковой бранной сторожевой жизни. Ћни
поощрЯли их и льстили сему расположению. Џод их отдаленною властью гетьманы,
избранные из среды самих же козаков, преобразовали околицы и курени в полки
и правильные округи. ќто не было строевое собранное войско, его бы никто не
увидал; но в случае войны и общего движеньЯ в восемь дней, не больше, всЯкий
ЯвлЯлсЯ на коне, во всем своем вооружении, получа один только червонец платы
от королЯ, - и в две недели набиралось такое войско, какого бы не в силах
были набрать никакие рекрутские наборы. ЉончилсЯ поход - воин уходил в луга
и пашни, на днепровские перевозы, ловил рыбу, торговал, варил пиво и был
вольный козак. ‘овременные иноземцы дивились тогда справедливо
необыкновенным способностЯм его. Ќе было ремесла, которого бы не знал козак:
накурить вина, снарЯдить телегу, намолоть пороху, справить кузнецкую,
слесарную работу и, в прибавку к тому, гулЯть напропалую, пить и бражничать,
как только может один русский, - все это было ему по плечу. Љроме рейстровых
козаков, считавших обЯзанностью ЯвлЯтьсЯ во времЯ войны, можно было во
всЯкое времЯ, в случае большой потребности, набрать целые толпы
охочекомонных: стоило только есаулам пройти по рынкам и площадЯм всех сел и
местечек и прокричать во весь голос, ставши на телегу: "ќй вы, пивники,
броварники! полно вам пиво варить, да валЯтьсЯ по запечьЯм, да кормить своим
жирным телом мух! ‘тупайте славы рыцарской и чести добиватьсЯ! ‚ы, плугари,
гречкосеи, овцепасы, баболюбы! полно вам за плугом ходить, да пачкатъ в
земле свои желтые чеботы, да подбиратьсЯ к жинкам и губить силу рыцарскую!
Џора доставать козацкой славы!" € слова эти были как искры, падавшие на
сухое дерево. Џахарь ломал свой плуг, бровари и пивовары кидали свои кади и
разбивали бочки, ремесленник и торгаш посылал к черту и ремесло и лавку, бил
горшки в доме. € все, что ни было, садилось на конЯ. ‘ловом, русский
характер получил здесь могучий, широкий размах, дюжую наружность.
’арас был один из числа коренных, старых полковников: весь был он
создан длЯ бранной тревоги и отличалсЯ грубой прЯмотой своего нрава. ’огда
влиЯние Џольши начинало уже оказыватьсЯ на русском дворЯнстве. Њногие
перенимали уже польские обычаи, заводили роскошь, великолепные прислуги,
соколов, ловчих, обеды, дворы. ’арасу было это не по сердцу. Ћн любил
простую жизнь козаков и перессорилсЯ с теми из своих товарищей, которые были
наклонны к варшавской стороне, называЯ их холопьЯми польских панов. ‚ечно
неугомонный, он считал себЯ законным защитником православиЯ. ‘амоуправно
входил в села, где только жаловались на притеснениЯ арендаторов и на
прибавку новых пошлин с дыма. ‘ам с своими козаками производил над ними
расправу и положил себе правилом, что в трех случаЯх всегда следует взЯтьсЯ
за саблю, именно: когда комиссары не уважили в чем старшин и стоЯли пред
ними в шапках, когда поглумились над православием и не почтили предковского
закона и, наконец, когда враги были бусурманы и турки, против которых он
считал во всЯком случае позволительным поднЯть оружие во славу христианства.
’еперь он тешил себЯ заранее мыслью, как он ЯвитсЯ с двумЯ сыновьЯми
своими на ‘ечь и скажет: "‚от посмотрите, каких Я молодцов привел к вам! ";
как представит их всем старым, закаленным в битвах товарищам; как поглЯдит
на первые подвиги их в ратной науке и бражничестве, которое почитал тоже
одним из главных достоинств рыцарЯ. Ћн сначала хотел было отправить их
одних. Ќо при виде их свежести, рослости, могучей телесной красоты вспыхнул
воинский дух его, и он на другой же день решилсЯ ехать с ними сам, хотЯ
необходимостью этого была одна упрЯмаЯ волЯ. Ћн уже хлопотал и отдавал
приказы, выбирал коней и сбрую длЯ молодых сыновей, наведывалсЯ и в конюшни
и в амбары, отобрал слуг, которые должны были завтра с ними ехать. …саулу
’овкачу передал свою власть вместе с крепким наказом ЯвитьсЯ сей же час со
всем полком, если только он подаст из ‘ечи какую-нибудь весть. •отЯ он был и
навеселе и в голове его еще бродил хмель, однако ж не забыл ничего. „аже
отдал приказ напоить коней и всыпать им в Ясли крупной и лучшей пшеницы и
пришел усталый от своих забот.
- Ќу, дети, теперь надобно спать, а завтра будем делать то, что бог
даст. „а не стели нам постель! Ќам не нужна постель. Њы будем спать на
дворе.
Ќочь еще только что обнЯла небо, но Ѓульба всегда ложилсЯ рано. Ћн
развалилсЯ на ковре, накрылсЯ бараньим тулупом, потому что ночной воздух был
довольно свеж и потому что Ѓульба любил укрытьсЯ потеплее, когда был дома.
Ћн вскоре захрапел, и за ним последовал весь двор; все, что ни лежало в
разных его углах, захрапело и запело; прежде всего заснул сторож, потому что
более всех напилсЯ длЯ приезда паничей.
Ћдна беднаЯ мать не спала. Ћна приникла к изголовью дорогих сыновей
своих, лежавших рЯдом; она расчесывала гребнем их молодые, небрежно
всклоченные кудри и смачивала их слезами; она глЯдела на них всЯ, глЯдела
всеми чувствами, всЯ превратилась в одно зрение и не могла наглЯдетьсЯ. Ћна
вскормила их собственною грудью, она возрастила, взлелеЯла их - и только на
один миг видит их перед собою. "‘ыны мои, сыны мои милые! что будет с вами?
что ждет вас?" - говорила она, и слезы остановились в морщинах, изменивших
ее когда-то прекрасное лицо. ‚ самом деле, она была жалка, как всЯкаЯ
женщина того удалого века. Ћна миг только жила любовью, только в первую
горЯчку страсти, в первую горЯчку юности, - и уже суровый прельститель ее
покидал ее длЯ сабли, длЯ товарищей, длЯ бражничества. Ћна видела мужа в год
два-три днЯ, и потом несколько лет о нем не бывало слуху. „а и когда
виделась с ним, когда они жили вместе, что за жизнь ее была? Ћна терпела
оскорблениЯ, даже побои; она видела из милости только оказываемые ласки, она
была какое-то странное существо в этом сборище безженных рыцарей, на которых
разгульное ‡апорожье набрасывало суровый колорит свой. Њолодость без
наслаждениЯ мелькнула перед нею, и ее прекрасные свежие щеки и перси без
лобзаний отцвели и покрылись преждевременными морщинами. ‚сЯ любовь, все
чувства, все, что есть нежного и страстного в женщине, все обратилось у ней
в одно материнское чувство. Ћна с жаром, с страстью, с слезами, как степнаЯ
чайка, вилась над детьми своими. …е сыновей, ее милых сыновей берут от нее,
берут длЯ того, чтобы не увидеть их никогда! Љто знает, может быть, при
первой битве татарин срубит им головы и она не будет знать, где лежат
брошенные тела их, которые расклюет хищнаЯ подорожнаЯ птица; а за каждую
каплю крови их она отдала бы себЯ всю. ђыдаЯ, глЯдела она им в очи, когда
всемогущий сон начинал уже смыкать их, и думала: "Ђвось либо Ѓульба,
проснувшись, отсрочит денька на два отъезд; может быть, он задумал оттого
так скоро ехать, что много выпил".
ЊесЯц с вышины неба давно уже озарЯл весь двор, наполненный спЯщими,
густую кучу верб и высокий бурьЯн, в котором потонул частокол, окружавший
двор. Ћна все сидела в головах милых сыновей своих, ни на минуту не сводила
с них глаз и не думала о сне. “же кони, чуЯ рассвет, все полегли на траву и
перестали есть; верхние листьЯ верб начали лепетать, и мало-помалу лепечущаЯ
струЯ спустилась по ним до самого низу. Ћна просидела до самого света, вовсе
не была утомлена и внутренне желала, чтобы ночь протЯнулась как можно
дольше. ‘о степи понеслось звонкое ржание жеребенка; красные полосы Ясно
сверкнули на небе.
Ѓульба вдруг проснулсЯ и вскочил. Ћн очень хорошо помнил все, что
приказывал вчера.
- Ќу, хлопцы, полно спать! Џора, пора! Ќапойте коней! Ђ где стара'?
(’ак он обыкновенно называл жену свою.) †ивее, стара, готовь нам есть: путь
лежит великий!
ЃеднаЯ старушка, лишеннаЯ последней надежды, уныло поплелась в хату.
Њежду тем как она со слезами готовила все, что нужно к завтраку, Ѓульба
раздавал свои приказаниЯ, возилсЯ на конюшне и сам выбирал длЯ детей своих
лучшие убранства. Ѓурсаки вдруг преобразились: на них Явились, вместо
прежних запачканных сапогов, сафьЯнные красные, с серебрЯными подковами;
шаровары шириною в —ерное море, с тысЯчью складок и со сборами, перетЯнулись
золотым очкуром; к очкуру прицеплены были длинные ремешки, с кистЯми и
прочими побрЯкушками, длЯ трубки. Љазакин алого цвета, сукна Яркого, как
огонь, опоЯсалсЯ узорчатым поЯсом; чеканные турецкие пистолеты были
задвинуты за поЯс; саблЯ брЯкала по ногам. €х лица, еще мало загоревшие,
казалось, похорошели и побелели; молодые черные усы теперь как-то Ярче
оттенЯли белизну их и здоровый, мощный цвет юности; они были хороши под
черными бараньими шапками с золотым верхом. ЃеднаЯ мать как увидела их, и
слова не могла промолвить, и слезы остановились в глазах ее.
- Ќу, сыны, все готово! нечего мешкать! - произнес наконец Ѓульба. -
’еперь, по обычаю христианскому, нужно перед дорогою всем присесть.
‚се сели, не выключаЯ даже и хлопцев, стоЯвших почтительно у дверей.
- ’еперь благослови, мать, детей своих! - сказал Ѓульба. - Њоли бога,
чтобы они воевали храбро, защищали бы всегда честь лыцарскую2, чтобы стоЯли
всегда за веру •ристову, а не то - пусть лучше пропадут, чтобы и духу их не
было на свете! Џодойдите, дети, к матери: молитва материнскаЯ и на воде и на
земле спасает.
Њать, слабаЯ, как мать, обнЯла их, вынула две небольшие иконы, надела
им, рыдаЯ, на шею.
- Џусть хранит вас... божьЯ матерь... Ќе забывайте, сынки, мать ваш
у... пришлите хоть весточку о себе... - „алее она не могла говорить.
- Ќу, пойдем, дети! - сказал Ѓульба.
“ крыльца стоЯли оседланные кони. Ѓульба вскочил на своего —ерта,
который бешено отшатнулсЯ, почувствовав на себе двадцатипудовое бремЯ,
потому что ’арас был чрезвычайно тЯжел и толст.
Љогда увидела мать, что уже и сыны ее сели на коней, она кинулась к
меньшому, у которого в чертах лица выражалось более какой-то нежности: она
схватила его за стремЯ, она прилипнула к седлу его и с отчаЯньем в глазах не
выпускала его из рук своих. „ва дюжих козака взЯли ее бережно и унесли в
хату. Ќо когда выехали они за ворота, она со всею легкостию дикой козы,
несообразной ее летам, выбежала за ворота, с непостижимою силою остановила
лошадь и обнЯла одного из сыновей с какою-то помешанною, бесчувственною
горЯчностию; ее опЯть увели.
Њолодые козаки ехали смутно и удерживали слезы, боЯсь отца, который, с
своей стороны, был тоже несколько смущен, хотЯ старалсЯ этого не показывать.
„ень был серый; зелень сверкала Ярко; птицы щебетали как-то вразлад. Ћни,
проехавши, оглЯнулись назад; хутор их как будто ушел в землю; только видны
были над землей две трубы скромного их домика да вершины дерев, по сучьЯм
которых они лазили, как белки; один только дальний луг еще стлалсЯ перед
ними, - тот луг, по которому они могли припомнить всю историю своей жизни,
от лет, когда катались по росистой траве его, до лет, когда поджидали в нем
чернобровую козачку, боЯзливо перелетавшую через него с помощию своих
свежих, быстрых ног. ‚от уже один только шест над колодцем с привЯзанным
вверху колесом от телеги одиноко торчит в небе; уже равнина, которую они
проехали, кажетсЯ издали горою и все собою закрыла. - Џрощайте и детство, и
игры, и всь, и всь!

‚се три всадника ехали молчаливо. ‘тарый ’арас думал о давнем: перед
ним проходила его молодость, его лета, его протекшие лета, о которых всегда
плачет козак, желавший бы, чтобы всЯ жизнь его была молодость. Ћн думал о
том, кого он встретит на ‘ечи из своих прежних сотоварищей. Ћн вычислЯл,
какие уже перемерли, какие живут еще. ‘леза тихо круглилась на его зенице, и
поседевшаЯ голова его уныло понурилась.
‘ыновьЯ его были занЯты другими мыслЯми. Ќо нужно сказать поболее о
сыновьЯх его. Ћни были отданы по двенадцатому году в Љиевскую академию,
потому что все почетные сановники тогдашнего времени считали необходимостью
дать воспитание своим детЯм, хотЯ это делалось с тем, чтобы после совершенно
позабыть его. Ћни тогда были, как все поступавшие в бурсу, дики, воспитаны
на свободе, и там уже они обыкновенно несколько шлифовались и получали
что-то общее, делавшее их похожими друг на друга. ‘тарший, Ћстап, начал с
того свое поприще, что в первый год еще бежал. …го возвратили, высекли
страшно и засадили за книгу. —етыре раза закапывал он свой букварь в землю,
и четыре раза, отодравши его бесчеловечно, покупали ему новый. Ќо, без
сомнениЯ, он повторил бы и в пЯтый, если бы отец не дал ему торжественного
обещаниЯ продержать его в монастырских служках целые двадцать лет и не
поклЯлсЯ наперед, что он не увидит ‡апорожьЯ вовеки, если не выучитсЯ в
академии всем наукам. ‹юбопытно, что это говорил тот же самый ’арас Ѓульба,
который бранил всю ученость и советовал, как мы уже видели, детЯм вовсе не
заниматьсЯ ею. ‘ этого времени Ћстап начал с необыкновенным старанием сидеть
за скучною книгою и скоро стал нарЯду с лучшими. ’огдашний род учениЯ
страшно расходилсЯ с образом жизни: эти схоластические, грамматические,
риторические и логические тонкости решительно не прикасались к времени,
никогда не применЯлись и не повторЯлись в жизни. “чившиесЯ им ни к чему не
могли привЯзать своих познаний, хотЯ бы даже менее схоластических. ‘амые
тогдашние ученые более других были невежды, потому что вовсе были удалены от
опыта. Џритом же это республиканское устройство бурсы, это ужасное множество
молодых, дюжих, здоровых людей - все это должно было им внушить деЯтельность
совершенно вне их учебного занЯтиЯ. €ногда плохое содержание, иногда частые
наказаниЯ голодом, иногда многие потребности, возбуждающиесЯ в свежем,
здоровом, крепком юноше, - все это, соединившись, рождало в них ту
предприимчивость, котораЯ после развивалась на ‡апорожье. ѓолоднаЯ бурса
рыскала по улицам Љиева и заставлЯла всех быть осторожными. ’орговки,
сидевшие на базаре, всегда закрывали руками своими пироги, бублики, семечки
из тыкв, как орлицы детей своих, если только видели проходившего бурсака.
Љонсул, долженствовавший, по обЯзанности своей, наблюдать над
подведомственными ему сотоварищами, имел такие страшные карманы в своих
шароварах, что мог поместить туда всю лавку зазевавшейсЯ торговки. ќти
бурсаки составлЯли совершенно отдельный мир: в круг высший, состоЯвший из
польских и русских дворЯн, они не допускались. ‘ам воевода, Ђдам Љисель,
несмотрЯ на оказываемое покровительство академии, не вводил их в общество и
приказывал держать их построже. ‚прочем, это наставление было вовсе излишне,
потому что ректор и профессоры-монахи не жалели лоз и плетей, и часто
ликторы по их приказанию пороли своих консулов так жестоко, что те несколько
недель почесывали свои шаровары. Њногим из них это было вовсе ничего и
казалось немного чем крепче хорошей водки с перцем; другим наконец сильно
надоедали такие беспрестанные припарки, и они убегали на ‡апорожье, если
умели найти дорогу и если не были перехватываемы на пути. Ћстап Ѓульба,
несмотрЯ на то что начал с большим старанием учить логику и даже богословие,
никак не избавлЯлсЯ неумолимых розг. …стественно, что все это должно было
как-то ожесточить характер и сообщить ему твердость, всегда отличавшую
козаков. Ћстап считалсЯ всегда одним из лучших товарищей. Ћн редко
предводительствовал другими в дерзких предприЯтиЯх - обобрать чужой сад или
огород, но зато он был всегда одним из первых, приходивших под знамена
предприимчивого бурсака, и никогда, ни в каком случае, не выдавал своих
товарищей. Ќикакие плети и розги не могли заставить его это сделать. Ћн был
суров к другим побуждениЯм, кроме войны и разгульной пирушки; по крайней
мере, никогда почти о другом не думал. Ћн был прЯмодушен с равными. Ћн имел
доброту в таком виде, в каком она могла только существовать при таком
характере и в тогдашнее времЯ. Ћн душевно был тронут слезами бедной матери,
и это одно только его смущало и заставлЯло задумчиво опустить голову.
Њеньшой брат его, Ђндрий, имел чувства несколько живее и как-то более
развитые. Ћн училсЯ охотнее и без напрЯжениЯ, с каким обыкновенно
принимаетсЯ тЯжелый и сильный характер. Ћн был изобретательнее своего брата;
чаще ЯвлЯлсЯ предводителем довольно опасного предприЯтиЯ и иногда с помощию
изобретательного ума своего умел увертыватьсЯ от наказаниЯ, тогда как брат
его Ћстап, отложивши всЯкое попечение, скидал с себЯ свитку и ложилсЯ на
пол, вовсе не думаЯ просить о помиловании. Ћн также кипел жаждою подвига, но
вместе с нею душа его была доступна и другим чувствам. Џотребность любви
вспыхнула в нем живо, когда он перешел за восемнадцать лет. †енщина чаще
стала представлЯтьсЯ горЯчим мечтам его; он, слушаЯ философические диспуты,
видел ее поминутно, свежую, черноокую, нежную. Џред ним беспрерывно мелькали
ее сверкающие, упругие перси, нежнаЯ, прекраснаЯ, всЯ обнаженнаЯ рука; самое
платье, облипавшее вокруг ее девственных и вместе мощных членов, дышало в
мечтах его каким-то невыразимым сладострастием. Ћн тщательно скрывал от
своих товарищей эти движениЯ страстной юношеской души, потому что в
тогдашний век было стыдно и бесчестно думать козаку о женщине и любви, не
отведав битвы. ‚ообще в последние годы он реже ЯвлЯлсЯ предводителем
какой-нибудь ватаги, но чаще бродил один где-нибудь в уединенном закоулке
Љиева, потопленном в вишневых садах, среди низеньких домиков, заманчиво
глЯдевших на улицу. €ногда он забиралсЯ и в улицу аристократов, в нынешнем
старом Љиеве, где жили малороссийские и польские дворЯне и домы были
выстроены с некоторою прихотливостию. Ћдин раз, когда он зазевалсЯ, наехала
почти на него колымага какого-то польского пана, и сидевший на козлах
возница с престрашными усами хлыснул его довольно исправно бичом. Њолодой
бурсак вскипел: с безумною смелостию схватил он мощною рукою своею за заднее
колесо и остановил колымагу. Ќо кучер, опасаЯсь разделки, ударил по лошадЯм,
они рванули - и Ђндрий, к счастию успевший отхватить руку, шлепнулсЯ на
землю, прЯмо лицом в грЯзь. ‘амый звонкий и гармонический смех раздалсЯ над
ним. Ћн поднЯл глаза и увидел стоЯвшую у окна красавицу, какой еще не
видывал отроду: черноглазую и белую, как снег, озаренный утренним румЯнцем
солнца. Ћна смеЯлась от всей души, и смех придавал сверкающую силу ее
ослепительной красоте. Ћн оторопел. Ћн глЯдел на нее, совсем потерЯвшись,
рассеЯнно обтираЯ с лица своего грЯзь, которою еще более замазывалсЯ. Љто бы
была эта красавица? Ћн хотел было узнать от дворни, котораЯ толпою, в
богатом убранстве, стоЯла за воротами, окружив игравшего молодого
бандуриста. Ќо дворнЯ поднЯла смех, увидевши его запачканную рожу, и не
удостоила его ответом. Ќаконец он узнал, что это была дочь приехавшего на
времЯ ковенского воеводы. ‚ следующую же ночь, с свойственною одним бурсакам
дерзостью, он пролез чрез частокол в сад, взлез на дерево, которое
раскидывалось ветвЯми на самую крышу дома; с дерева перелез он на крышу и
через трубу камина пробралсЯ прЯмо в спальню красавицы, котораЯ в это времЯ
сидела перед свечою и вынимала из ушей своих дорогие серьги. ЏрекраснаЯ
полЯчка так испугалась, увидевши вдруг перед собою незнакомого человека, что
не могла произнесть ни одного слова; но когда приметила, что бурсак стоЯл,
потупив глаза и не смеЯ от робости пошевелить рукою, когда узнала в нем того
же самого, который хлопнулсЯ перед ее глазами на улице, смех вновь овладел
ею. Џритом в чертах ЂндриЯ ничего не было страшного: он был очень хорош
собою. Ћна от души смеЯлась и долго забавлЯлась над ним. Љрасавица была
ветрена, как полЯчка, но глаза ее, глаза чудесные, пронзительно-Ясные,
бросали взглЯд долгий, как постоЯнство. Ѓурсак не мог пошевелить рукою и был
свЯзан, как в мешке, когда дочь воеводы смело подошла к нему, надела ему на
голову свою блистательную диадему, повесила на губы ему серьги и накинула на
него кисейную прозрачную шемизетку с фестонами, вышитыми золотом. Ћна
убирала его и делала с ним тысЯчу разных глупостей с развЯзностию дитЯти,
которою отличаютсЯ ветреные полЯчки и котораЯ повергла бедного бурсака в еще
большее смущение. Ћн представлЯл смешную фигуру, раскрывши рот и глЯдЯ
неподвижно в ее ослепительные очи. ђаздавшийсЯ в это времЯ у дверей стук
испугал ее. Ћна велела ему спрЯтатьсЯ под кровать, и как только беспокойство
прошло, она кликнула свою горничную, пленную татарку, и дала ей приказание
осторожно вывесть его в сад и оттуда отправить через забор. Ќо на этот раз
бурсак наш не так счастливо перебралсЯ через забор: проснувшийсЯ сторож
хватил его порЯдочно по ногам, и собравшаЯсЯ дворнЯ долго колотила его уже
на улице, покамест быстрые ноги не спасли его. Џосле этого проходить возле
дома было очень опасно, потому что дворнЯ у воеводы была очень
многочисленна. Ћн встретил ее еще раз в костеле: она заметила его и очень
приЯтно усмехнулась, как давнему знакомому. Ћн видел ее вскользь еще один
раз, и после этого воевода ковенский скоро уехал, и вместо прекрасной
черноглазой полЯчки выглЯдывало из окон какое-то толстое лицо. ‚от о чем
думал Ђндрий, повесив голову и потупив глаза в гриву конЯ своего.
Ђ между тем степь уже давно принЯла их всех в свои зеленые объЯтиЯ, и
высокаЯ трава, обступивши, скрыла их, и только козачьи черные шапки одни
мелькали между ее колосьЯми.
- ќ, э, э! что же это вы, хлопцы, так притихли? - сказал наконец
Ѓульба, очнувшись от своей задумчивости. - Љак будто какие-нибудь чернецы!
Ќу, разом все думки к нечистому! Ѓерите в зубы люльки, да закурим, да
пришпорим коней, да полетим так, чтобы и птица не угналась за нами!
€ козаки, принагнувшись к конЯм, пропали в траве. “же и черных шапок
нельзЯ было видеть; одна только струЯ сжимаемой травы показывала след их
быстрого бега.
‘олнце выглЯнуло давно на расчищенном небе и живительным, теплотворным
светом своим облило степь. ‚се, что смутно и сонно было на душе у козаков,
вмиг слетело; сердца их встрепенулись, как птицы.
‘тепь чем далее, тем становилась прекраснее. ’огда весь юг, все то
пространство, которое составлЯет нынешнюю Ќовороссию, до самого —ерного
морЯ, было зеленою, девственною пустынею. Ќикогда плуг не проходил по
неизмеримым волнам диких растений. Ћдни только кони, скрывавшиесЯ в них, как
в лесу, вытоптывали их. Ќичего в природе не могло быть лучше. ‚сЯ
поверхность земли представлЯласЯ зелено-золотым океаном, по которому
брызнули миллионы разных цветов. ‘квозь тонкие, высокие стебли травы
сквозили голубые, синие и лиловые волошки; желтый дров выскакивал вверх
своею пирамидальною верхушкою; белаЯ кашка зонтикообразными шапками пестрела
на поверхности; занесенный бог знает откуда колос пшеницы наливалсЯ в гуще.
Џод тонкими их корнЯми шнырЯли куропатки, вытЯнув свои шеи. ‚оздух был
наполнен тысЯчью разных птичьих свистов. ‚ небе неподвижно стоЯли Ястребы,
распластав свои крыльЯ и неподвижно устремив глаза свои в траву. Љрик
двигавшейсЯ в стороне тучи диких гусей отдавалсЯ бог весть в каком дальнем
озере. €з травы подымалась мерными взмахами чайка и роскошно купалась в
синих волнах воздуха. ‚он она пропала в вышине и только мелькает одною
черною точкою. ‚он она перевернулась крылами и блеснула перед солнцем...
—ерт вас возьми, степи, как вы хороши!..
Ќаши путешественники останавливались только на несколько минут длЯ
обеда, причем ехавший с ними отрЯд из десЯти козаков слезал с лошадей,
отвЯзывал деревЯнные баклажки с горелкою и тыквы, употреблЯемые вместо
сосудов. …ли только хлеб с салом или коржи, пили только по одной чарке,
единственно длЯ подкреплениЯ, потому что ’арас Ѓульба не позволЯл никогда
напиватьсЯ в дороге, и продолжали путь до вечера. ‚ечером всЯ степь
совершенно переменЯлась. ‚се пестрое пространство ее охватывалось последним
Ярким отблеском солнца и постепенно темнело, так что видно было, как тень
перебегала по нем, и она становилась темнозеленою; испарениЯ подымались
гуще, каждый цветок, каждаЯ травка испускала амбру, и всЯ степь курилась
благовонием. Џо небу, изголуба-темному, как будто исполинскою кистью
налЯпаны были широкие полосы из розового золота; изредка белели клоками
легкие и прозрачные облака, и самый свежий, обольстительный, как морские
волны, ветерок едва колыхалсЯ по верхушкам травы и чуть дотрогивалсЯ до щек.
‚сЯ музыка, звучавшаЯ днем, утихала и сменЯлась другою. Џестрые суслики
выпалзывали из нор своих, становились на задние лапки и оглашали степь
свистом. ’рещание кузнечиков становилось слышнее. €ногда слышалсЯ из
какого-нибудь уединенного озера крик лебедЯ и, как серебро, отдавалсЯ в
воздухе. Џутешественники, остановившись среди полей, избирали ночлег,
раскладывали огонь и ставили на него котел, в котором варили себе кулиш; пар
отделЯлсЯ и косвенно дымилсЯ на воздухе. Џоужинав, козаки ложились спать,
пустивши по траве спутанных коней своих, Ћни раскидывались на свитках. Ќа
них прЯмо глЯдели ночные звезды. Ћни слышали своим ухом весь бесчисленный
мир насекомых, наполнЯвших траву, весь их треск, свист, стрекотанье, - все
это звучно раздавалось среди ночи, очищалось в свежем воздухе и убаюкивало
дремлющий слух. …сли же кто-нибудь из них подымалсЯ и вставал на времЯ, то
ему представлЯлась степь усеЯнною блестЯщими искрами светЯщихсЯ червей.
€ногда ночное небо в разных местах освещалось дальним заревом от выжигаемого
по лугам и рекам сухого тростника, и темнаЯ вереница лебедей, летевших на
север, вдруг освещалась серебрЯно-розовым светом, и тогда казалось, что
красные платки летали по темному небу.
Џутешественники ехали без всЯких приключений. Ќигде не попадались им
деревьЯ, все та же бесконечнаЯ, вольнаЯ, прекраснаЯ степь. Џо временам
только в стороне синели верхушки отдаленного леса, тЯнувшегосЯ по берегам
„непра. Ћдин только раз ’арас указал сыновьЯм на маленькую, черневшую в
дальней траве точку, сказавши: "‘мотрите, детки, вон скачет татарин!"
ЊаленькаЯ головка с усами уставила издали прЯмо на них узенькие глаза свои,
понюхала воздух, как гончаЯ собака, и, как серна, пропала, увидевши, что
козаков было тринадцать человек. "Ђ ну, дети, попробуйте догнать татарина!..
€ не пробуйте - вовеки не поймаете: у него конь быстрее моего —ерта". Ћднако
ж Ѓульба взЯл предосторожность, опасаЯсь где-нибудь скрывшейсЯ засады. Ћни
прискакали к небольшой речке, называвшейсЯ ’атаркою, впадающей в „непр,
кинулись в воду с конЯми своими и долго плыли по ней. чтобы скрыть след
свой, и тогда уже, выбравшись на берег, они продолжали далее путь.
—рез три дни после этого они были уже недалеко от места бывшего
предметом их поездки. ‚ воздухе вдруг захолодело; они почувствовали близость
„непра. ‚от он сверкает вдали и темною полосою отделилсЯ от горизонта. Ћн
веЯл холодными волнами и расстилалсЯ ближе, ближе и, наконец, обхватил
половину всей поверхности земли. ќто было то место „непра, где он, дотоле
спертый порогами, брал наконец свое и шумел, как море, разлившись по воле;
где брошенные в средину его острова вытеснЯли его еще далее из берегов и
волны его стлались широко по земле, не встречаЯ ни утесов, ни возвышений.
Љозаки сошли с коней своих, взошли на паром и чрез три часа плаваниЯ были
уже у берегов острова •ортицы, где была тогда ‘ечь, так часто переменЯвшаЯ
свое жилище.
Ључа народу бранилась на берегу с перевозчиками. Љозаки оправили коней.
’арас приосанилсЯ, стЯнул на себе покрепче поЯс и гордо провел рукою по
усам. Њолодые сыны его тоже осмотрели себЯ с ног до головы с каким-то
страхом и неопределенным удовольствием, - и все вместе въехали в предместье,
находившеесЯ за полверсты от ‘ечи. Џри въезде их оглушили пЯтьдесЯт
кузнецких молотов, ударЯвших в двадцати пЯти кузницах, покрытых дерном и
вырытых в земле. ‘ильные кожевники сидели под навесом крылец на улице и мЯли
своими дюжими руками бычачьи кожи. Љрамари под Ятками сидели с кучами
кремней, огнивами и порохом. ЂрмЯнин развесил дорогие платки. ’атарин
ворочал на рожнах бараньи катки с тестом. †ид, выставив вперед свою голову,
цедил из бочки горелку. Ќо первый, кто попалсЯ им навстречу, это был
запорожец, спавший на самой средине дороги, раскинув руки и ноги. ’арас
Ѓульба не мог не остановитьсЯ и не полюбоватьсЯ на него.
- ќх, как важно развернулсЯ! ”у ты, какаЯ пышнаЯ фигура! - говорил он,
остановивши конЯ.
‚ самом деле, это была картина довольно смелаЯ: запорожец как лев
растЯнулсЯ на дороге. ‡акинутый гордо чуб его захватывал на пол-аршина
земли. аровары алого дорогого сукна были запачканы дегтем длЯ показаниЯ
полного к ним презрениЯ. Џолюбовавшись, Ѓульба пробиралсЯ далее по тесной
улице, котораЯ была загромождена мастеровыми, тут же отправлЯвшими ремесло
свое, и людьми всех наций, наполнЯвшими это предместие ‘ечи, которое было
похоже на Ярмарку и которое одевало и кормило ‘ечь, умевшую только гулЯть да
палить из ружей.
Ќаконец они миновали предместие и увидели несколько разбросанных
куреней, покрытых дерном или, по-татарски, войлоком. €ные уставлены были
пушками. Ќигде не видно было забора или тех низеньких домиков с навесами на
низеньких деревЯнных столбиках, какие были в предместье. Ќебольшой вал и
засека, не хранимые решительно никем, показывали страшную беспечность.
Ќесколько дюжих запорожцев, лежавших с трубками в зубах на самой дороге,
посмотрели на них довольно равнодушно и не сдвинулись с места. ’арас
осторожно проехал с сыновьЯми между них, сказавши: "‡дравствуйте, панове!" -
"‡дравствуйте и вы!" - отвечали запорожцы. ‚езде, по всему полю, живописными
кучами пестрел народ. Џо смуглым лицам видно было, что все они были закалены
в битвах, испробовали всЯких невзгод. ’ак вот она, ‘ечь! ‚от то гнездо,
откуда вылетают все те гордые и крепкие, как львы! ‚от откуда разливаетсЯ
волЯ и козачество на всю “крайну!
Џутники выехали на обширную площадь, где обыкновенно собиралась рада.
Ќа большой опрокинутой бочке сидел запорожец без рубашки: он держал в руках
ее и медленно зашивал на ней дыры. €м опЯть перегородила дорогу целаЯ толпа
музыкантов, в средине которых отплЯсывал молодой запорожец, заломивши шапку
чертом и вскинувши руками. Ћн кричал только: "†ивее играйте, музыканты! Ќе
жалей, ”ома, горелки православным христианам!" € ”ома, с подбитым глазом,
мерЯл без счету каждому пристававшему по огромнейшей кружке. Ћколо молодого
запорожца четверо старых выработывали довольно мелко ногами, вскидывались,
как вихорь, на сторону, почти на голову музыкантам, и, вдруг опустившись,
неслись вприсЯдку и били круто и крепко своими серебрЯными подковами плотно
убитую землю. ‡емлЯ глухо гудела на всю округу, и в воздухе далече
отдавались гопаки и тропаки, выбиваемые звонкими подковами сапогов. Ќо один
всех живее вскрикивал и летел вслед за другими в танце. —уприна развевалась
по ветру, всЯ открыта была сильнаЯ грудь; теплый зимний кожух был надет в
рукава, и пот градом лил с него, как из ведра. "„а сними хоть кожух! -
сказал наконец ’арас. - ‚идишь, как парит!" - "Ќе можно!" - кричал
запорожец. "Ћтчего?" - "Ќе можно; у менЯ уж такой нрав: что скину, то
пропью". Ђ шапки уж давно не было на молодце, ни поЯса на кафтане, ни шитого
платка; все пошло куда следует. ’олпа росла; к танцующим приставали другие,
и нельзЯ было видеть без внутреннего движеньЯ, как все отдирало танец самый
вольный, самый бешеный, какой только видел когда-либо свет и который, по
своим мощным изобретателЯм, назван козачком.
- ќх, если бы не конь! - вскрикнул ’арас, - пустилсЯ бы, право,
пустилсЯ бы сам в танец!
Ђ между тем в народе стали попадатьсЯ и степенные, уваженные по
заслугам всею ‘ечью, седые, старые чубы, бывавшие не раз старшинами. ’арас
скоро встретил множество знакомых лиц. Ћстап и Ђндрий слышали только
приветствиЯ: "Ђ, это ты, Џечерица! ‡дравствуй, Љозолуп!" - "Ћткуда бог несет
тебЯ, ’арас?" - "’ы как сюда зашел, „олото?" - "‡дорово, ЉирдЯга! ‡дорово,
ѓустый! „умал ли Я видеть тебЯ, ђемень?" € витЯзи, собравшиесЯ со всего
разгульного мира восточной ђоссии, целовались взаимно; и тут понеслись
вопросы: "Ђ что ЉасьЯн? —то Ѓородавка? —то Љолопер? —то Џидсышок?" € слышал
только в ответ ’арас Ѓульба, что Ѓородавка повешен в ’олопане, что с
Љолопера содрали кожу под Љизикирменом, что Џидсышкова голова посолена в
бочке и отправлена в самый –арьград. Џонурил голову старый Ѓульба и
раздумчиво говорил: "„обрые были козаки!"

III

“же около недели ’арас Ѓульба жил с сыновьЯми своими на ‘ечи. Ћстап и
Ђндрий мало занимались военною школою. ‘ечь не любила затруднЯть себЯ
военными упражнениЯми и терЯть времЯ; юношество воспитывалось и
образовывалось в ней одним опытом, в самом пылу битв, которые оттого были
почти беспрерывны. Џромежутки козаки почитали скучным занимать изучением
какой-нибудь дисциплины, кроме разве стрельбы в цель да изредка конной
скачки и гоньбы за зверем в степЯх и лугах; все прочее времЯ отдавалось
гульбе - признаку широкого размета душевной воли. ‚сЯ ‘ечь представлЯла
необыкновенное Явление. ќто было какое-то беспрерывное пиршество, бал,
начавшийсЯ шумно и потерЯвший конец свой. Ќекоторые занимались ремеслами,
иные держали лавочки и торговали; но большаЯ часть гулЯла с утра до вечера,
если в карманах звучала возможность и добытое добро не перешло еще в руки
торгашей и шинкарей. ќто общее пиршество имело в себе что-то околдовывающее.
Ћно не было сборищем бражников, напивавшихсЯ с горЯ, но было просто бешеное
разгулье веселости. ‚сЯкий приходЯщий сюда позабывал и бросал все, что
дотоле его занимало. Ћн, можно сказать, плевал на свое прошедшее и
беззаботно предавалсЯ воле и товариществу таких же, как сам, гулЯк, не
имевших ни родных, ни угла, ни семейства, кроме вольного неба и вечного пира
души своей. ќто производило ту бешеную веселость, котораЯ не могла бы
родитьсЯ ни из какого другого источника. ђассказы и болтовнЯ среди
собравшейсЯ толпы, лениво отдыхавшей на земле, часто так были смешны и
дышали такою силою живого рассказа, что нужно было иметь всю хладнокровную
наружность запорожца, чтобы сохранЯть неподвижное выражение лица, не моргнув
даже усом, - резкаЯ черта, которою отличаетсЯ доныне от других братьев своих
южный россиЯнин. ‚еселость была пьЯна, шумна, но при всем том это не был
черный кабак, где мрачно-искажающим весельем забываетсЯ человек; это был
тесный круг школьных товарищей. ђазница была только в том, что вместо
сидениЯ за указкой и пошлых толков учителЯ они производили набег на пЯти
тысЯчах коней; вместо луга, где играют в мЯч, у них были неохранЯемые,
беспечные границы, в виду которых татарин выказывал быструю свою голову и
неподвижно, сурово глЯдел турок в зеленой чалме своей. ђазница та, что
вместо насильной воли, соединившей их в школе, они сами собою кинули отцов и
матерей и бежали из родительских домов; что здесь были те, у которых уже
моталась около шеи веревка и которые вместо бледной смерти увидели жизнь - и
жизнь во всем разгуле; что здесь были те, которые, по благородному обычаю,
не могли удержать в кармане своем копейки; что здесь были те, которые дотоле
червонец считали богатством, у которых, по милости арендаторов-жидов,
карманы можно было выворотить без всЯкого опасениЯ что-нибудь выронить.
‡десь были все бурсаки, не вытерпевшие академических лоз и не вынесшие из
школы ни одной буквы; но вместе с ними здесь были и те, которые знали, что
такое ѓораций, –ицерон и ђимскаЯ республика. ’ут было много тех офицеров,
которые потом отличались в королевских войсках; тут было множество
образовавшихсЯ опытных партизанов, которые имели благородное убеждение
мыслить, что все равно, где бы ни воевать, только бы воевать, потому что
неприлично благородному человеку быть без битвы. Њного было и таких, которые
пришли на ‘ечь с тем, чтобы потом сказать, что они были на ‘ечи и уже
закаленные рыцари. Ќо кого тут не было? ќта страннаЯ республика была именно
потребностию того века. Ћхотники до военной жизни, до золотых кубков,
богатых парчей, дукатов и реалов во всЯкое времЯ могли найти здесь работу.
Ћдни только обожатели женщин не могли найти здесь ничего, потому что даже в
предместье ‘ечи не смела показыватьсЯ ни одна женщина.
Ћстапу и Ђндрию казалось чрезвычайно странным, что при них же приходила
на ‘ечь гибель народа, и хоть бы кто-нибудь спросил: откуда эти люди, кто
они и как их зовут. Ћни приходили сюда, как будто бы возвращаЯсь в свой
собственный дом, из которого только за час пред тем вышли. Џришедший ЯвлЯлсЯ
только к кошевому; который обыкновенно говорил:
- ‡дравствуй! —то, во •риста веруешь?
- ‚ерую! - отвечал приходивший.
- € в троицу свЯтую веруешь?
- ‚ерую!
- € в церковь ходишь?
- •ожу!
- Ђ ну, перекрестись!
Џришедший крестилсЯ.
- Ќу, хорошо, - отвечал кошевой, - ступай же в который сам знаешь
курень.
ќтим оканчивалась всЯ церемониЯ. € всЯ ‘ечь молилась в одной церкви и
готова была защищать ее до последней капли крови, хотЯ и слышать не хотела о
посте и воздержании. ’олько побуждаемые сильною корыстию жиды, армЯне и
татары осмеливались жить и торговать в предместье, потому что запорожцы
никогда не любили торговатьсЯ, а сколько рука вынула из кармана денег,
столько и платили. ‚прочем, участь этих корыстолюбивых торгашей была очень
жалка. Ћни были похожи на тех, которые селились у подошвы ‚езувиЯ, потому
что как только у запорожцев не ставало денег, то удалые разбивали их лавочки
и брали всегда даром. ‘ечь состоЯла из шестидесЯти с лишком куреней, которые
очень походили на отдельные, независимые республики, а еще более походили на
школу и бурсу детей, живущих на всем готовом. Ќикто ничем не заводилсЯ и не
держал у себЯ. ‚се было на руках у куренного атамана, который за это
обыкновенно носил название батька. “ него были на руках деньги, платьЯ, весь
харч, саламата, каша и даже топливо; ему отдавали деньги под сохран. Ќередко
происходила ссора у куреней с куренЯми. ‚ таком случае дело тот же час
доходило до драки. Љурени покрывали площадь и кулаками ломали друг другу
бока, пока одни не пересиливали наконец и не брали верх, и тогда начиналась
гульнЯ. ’акова была эта ‘ечь, имевшаЯ столько приманок длЯ молодых людей.
Ћстап и Ђндрий кинулись со всею пылкостию юношей в это разгульное море
и забыли вмиг и отцовский дом, и бурсу, и все, что волновало прежде душу, и
предались новой жизни. ‚се занимало их: разгульные обычаи ‘ечи и
немногосложнаЯ управа и законы, которые казались им иногда даже слишком
строгими среди такой своевольной республики. …сли козак проворовалсЯ, украл
какую-нибудь безделицу, это считалось уже поношением всему козачеству: его,
как бесчестного, привЯзывали к позорному столбу и клали возле него дубину,
которою всЯкий проходЯщий обЯзан был нанести ему удар, пока таким образом не
забивали его насмерть. Ќе платившего должника приковывали цепью к пушке, где
должен был он сидеть до тех пор, пока кто-нибудь из товарищей не решалсЯ его
выкупить и заплатить за него долг. Ќо более всего произвела впечатленьЯ на
ЂндриЯ страшнаЯ казнь, определеннаЯ за смертоубийство. ’ут же, при нем,
вырыли Яму, опустили туда живого убийцу и сверх него поставили гроб,
заключавший тело им убиенного, и потом обоих засыпали землею. „олго потом
все чудилсЯ ему страшный обрЯд казни и все представлЯлсЯ этот заживо
засыпанный человек вместе с ужасным гробом.
‘коро оба молодые козака стали на хорошем счету у козаков. —асто вместе
с другими товарищами своего куренЯ, а иногда со всем куренем и с соседними
куренЯми выступали они в степи длЯ стрельбы несметного числа всех возможных
степных птиц, оленей и коз или же выходили на озера, реки и протоки,
отведенные по жребию каждому куреню, закидывать невода, сети и тащить
богатые тони на продовольствие всего куренЯ. •отЯ и не было тут науки, на
которой пробуетсЯ козак, но они стали уже заметны между другими молодыми
прЯмою удалью и удачливостью во всем. Ѓойко и метко стрелЯли в цель,
переплывали „непр против течениЯ - дело, за которое новичок принималсЯ
торжественно в козацкие круги.
Ќо старый ’арас готовил другую им деЯтельность. …му не по душе была
такаЯ празднаЯ жизнь - настоЯщего дела хотел он. Ћн все придумывал, как бы
поднЯть ‘ечь на отважное предприЯтие, где бы можно было разгулЯтьсЯ как
следует рыцарю. Ќаконец в один день пришел к кошевому и сказал ему прЯмо:
- —то, кошевой, пора бы погулЯть запорожцам?
- Ќегде погулЯть, - отвечал кошевой, вынувши изо рта маленькую трубку и
сплюнув на сторону.
- Љак негде? Њожно пойти на ’урещину или на ’атарву.
-Ќе можно ни в ’урещину, ни в ’атарву, - отвечал кошевой, взЯвши опЯть
хладнокровно в рот свою трубку.
- Љак не можно?
- ’ак. Њы обещали султану мир.
- „а ведь он бусурмен: и бог и ‘вЯтое писание велит бить бусурменов.
- Ќе имеем права. …сли б не клЯлись еще нашею верою, то, может быть, и
можно было бы; а теперь нет, не можно.
- Љак не можно? Љак же ты говоришь: не имеем права? ‚от у менЯ два
сына, оба молодые люди. …ще ни разу ни тот, ни другой не был на войне, а ты
говоришь - не имеем права; а ты говоришь - не нужно идти запорожцам.
- Ќу, уж не следует так.
- ’ак, стало быть, следует, чтобы пропадала даром козацкаЯ сила, чтобы
человек сгинул, как собака, без доброго дела, чтобы ни отчизне, ни всему
христианству не было от него никакой пользы? ’ак на что же мы живем, на
какого черта мы живем? растолкуй ты мне это. ’ы человек умный, тебЯ недаром
выбрали в кошевые, растолкуй ты мне, на что мы живем?
Љошевой не дал ответа на этот запрос ќто был упрЯмый козак. Ћн немного
помолчал и потом сказал:
- Ђ войне все-таки не бывать.
- ’ак не бывать войне? - спросил опЯть ’арас.
- Ќет.
- ’ак уж и думать об этом нечего?
- € думать об этом нечего.
"Џостой же ты, чертов кулак! - сказал Ѓульба про себЯ, - ты у менЯ
будешь знать!" € положил тут же отмстить кошевому.
‘говорившись с тем и другим, задал он всем попойку, и хмельные козаки,
в числе нескольких человек, повалили прЯмо на площадь, где стоЯли
привЯзанные к столбу литавры, в которые обыкновенно били сбор на раду. Ќе
нашедши палок, хранившихсЯ всегда у довбиша, они схватили по полену в руки и
начали колотить в них. Ќа бой прежде всего прибежал довбиш, высокий человек
с одним только глазом, несмотрЯ, однако ж, на то, страшно заспанным.
- Љто смеет бить в литавры? - закричал он.
- Њолчи! возьми свои палки, да и колоти, когда тебе велЯт! - отвечали
подгулЯвшие старшины.
„овбиш вынул тотчас из кармана палки, которые он взЯл с собою, очень
хорошо знаЯ окончание подобных происшествий. ‹итавры грЯнули, - и скоро на
площадь, как шмели, стали собиратьсЯ черные кучи запорожцев. ‚се собрались в
кружок, и после третьего боЯ показались наконец старшины: кошевой с палицей
в руке - знаком своего достоинства, судьЯ с войсковою печатью, писарь с
чернильницею и есаул с жезлом. Љошевой и старшины снЯли шапки и раскланЯлись
на все стороны козакам, которые гордо стоЯли, подпершись руками в бока.
- —то значит это собранье? —его хотите, панове? - сказал кошевой. Ѓрань
и крики не дали ему говорить.
- Љлади палицу! Љлади, чертов сын, сей же час палицу! Ќе хотим тебЯ
больше! - кричали из толпы козаки.
Ќекоторые из трезвых куреней хотели, как казалось, противитьсЯ; но
курени, и пьЯные и трезвые, пошли на кулаки. Љрик и шум сделались общими.
Љошевой хотел было говорить, но, знаЯ, что разъЯрившаЯсЯ, своевольнаЯ
толпа может за это прибить его насмерть, что всегда почти бывает в подобных
случаЯх, поклонилсЯ очень низко, положил палицу и скрылсЯ в толпе.
- Џрикажете, панове, и нам положить знаки достоинства? - сказали судьЯ,
писарь и есаул и готовились тут же положить чернильницу, войсковую печать и
жезл.
- Ќет, вы оставайтесь! - закричали из толпы. - нам нужно было только
прогнать кошевого, потому что он баба, а нам нужно человека в кошевые.
- Љого же выберете теперь в кошевые? - сказали старшины.
- Љукубенка выбрать! - кричала часть.
- Ќе хотим Љукубенка! - кричала другаЯ. - ђано ему, еще молоко на губах
не обсохло!
- ило пусть будет атаманом! - кричали одни. - ила посадить в кошевые!
- ‚ спину тебе шило! - кричала с бранью толпа. - —то он за козак, когда
проворовалсЯ, собачий сын, как татарин? Љ черту в мешок пьЯницу ила!
- Ѓородатого, Ѓородатого посадим в кошевые!
- Ќе хотим Ѓородатого! Љ нечистой матери Ѓородатого!
- Љричите ЉирдЯгу! - шепнул ’арас Ѓульба некоторым.
- ЉирдЯгу! ЉирдЯгу! - кричала толпа. - Ѓородатого! Ѓородатого! ЉирдЯгу!
ЉирдЯгу! ила! Љ черту с илом! ЉирдЯгу!
‚се кандидаты, услышавши произнесенными свои имена, тотчас же вышли из
толпы, чтобы не подать никакого повода думать, будто бы они помогали личным
участьем своим в избрании.
- ЉирдЯгу! ЉирдЯгу! - раздавалось сильнее прочих. - Ѓородатого!
„ело принЯлись доказывать кулаками, и ЉирдЯга восторжествовал.
- ‘тупайте за ЉирдЯгою! - закричали.
—еловек десЯток козаков отделилось тут же из толпы; некоторые из них
едва держались на ногах - до такой степени успели нагрузитьсЯ, - и
отправились прЯмо к ЉирдЯге, объЯвить ему о его избрании.
ЉирдЯга, хотЯ престарелый, но умный козак, давно уже сидел в своем
курене и как будто бы не ведал ни о чем происходившем.
- —то, панове, что вам нужно? - спросил он.
- €ди, тебЯ выбрали в кошевые!..
- Џомилосердствуйте, панове! - сказал ЉирдЯга. - ѓде мне быть достойну
такой чести! ѓде мне быть кошевым! „а у менЯ и разума не хватит к
отправленью такой должности. Ѓудто уже никого лучшего не нашлось в целом
войске?
- ‘тупай же, говорЯт тебе! - кричали запорожцы. „вое из них схватили
его под руки, и как он ни упиралсЯ ногами, но был наконец притащен на
площадь, сопровождаемый бранью, подталкиваньем сзади кулаками, пинками и
увещаньЯми. - Ќе пЯтьсЯ же, чертов сын! Џринимай же честь, собака, когда
тебе дают ее!
’аким образом введен был ЉирдЯга в козачий круг.
- —то, панове? - провозгласили во весь народ приведшие его. - ‘огласны
ли вы, чтобы сей козак был у нас кошевым?
- ‚се согласны! - закричала толпа, и от крику долго гремело все поле.
Ћдин из старшин взЯл палицу и поднес ее новоизбранному кошевому.
ЉирдЯга, по обычаю, тотчас же отказалсЯ. ‘таршина поднес в другой раз.
ЉирдЯга отказалсЯ и в другой раз и потом уже, за третьим разом, взЯл палицу.
Ћбодрительный крик раздалсЯ по всей толпе, и вновь далеко загудело от
козацкого крика все поле. ’огда выступило из средины народа четверо самых
старых, седоусых и седочупринных козаков (слишком старых не было на ‘ечи,
ибо никто из запорожцев не умирал своею смертью) и, взЯвши каждый в руки
земли, котораЯ на ту пору от бывшего дождЯ растворилась в грЯзь, положили ее
ему на голову. ‘текла с головы его мокраЯ землЯ, потекла по усам и по щекам
и все лицо замазала ему грЯзью. Ќо ЉирдЯга стоЯл не сдвинувшись и благодарил
козаков за оказанную честь.
’аким образом кончилось шумное избрание, которому, неизвестно, были ли
так рады другие, как рад был Ѓульба: этим он отомстил прежнему кошевому; к
тому же и ЉирдЯга был старый его товарищ и бывал с ним в одних и тех же
сухопутных и морских походах, делЯ суровости и труды боевой жизни. ’олпа
разбрелась тут же праздновать избранье, и поднЯлась гульнЯ, какой еще не
видывали дотоле Ћстап и Ђндрий. ‚инные шинки были разбиты; мед, горелка и
пиво забирались просто, без денег; шинкари были уже рады и тому, что сами
остались целы. ‚сЯ ночь прошла в криках и песнЯх, славивших подвиги. €
взошедший месЯц долго еще видел толпы музыкантов, проходивших по улицам с
бандурами, турбанами, круглыми балалайками, и церковных песельников, которых
держали на ‘ечи длЯ пеньЯ в церкви и длЯ восхваленьЯ запорожских дел.
Ќаконец хмель и утомленье стали одолевать крепкие головы. € видно было, как
то там, то в другом месте падал на землю козак. Љак товарищ, обнЯвши
товарища, расчувствовавшись и даже заплакавши, валилсЯ вместе с ним. ’ам
гурьбою улегалась целаЯ куча; там выбирал иной, как бы получше ему улечьсЯ,
и лег прЯмо на деревЯнную колоду. Џоследний, который был покрепче, еще
выводил какие-то бессвЯзные речи; наконец и того подкосила хмельнаЯ сила, и
тот повалилсЯ - и заснула всЯ ‘ечь.

Ђ на другой день ’арас Ѓульба уже совещалсЯ с новым кошевым, как
поднЯть запорожцев на какое-нибудь дело. Љошевой был умный и хитрый козак,
знал вдоль и поперек запорожцев и сначала сказал: "Ќе можно клЯтвы
преступить, никак не можно". Ђ потом, помолчавши, прибавил: "Ќичего, можно;
клЯтвы мы не преступим, а так кое-что придумаем. Џусть только соберетсЯ
народ, да не то чтобы по моему приказу, а просто своею охотою. ‚ы уж знаете,
как это сделать. Ђ мы с старшинами тотчас и прибежим на площадь, будто бы
ничего не знаем".
Ќе прошло часу после их разговора, как уже грЯнули в литавры. Ќашлись
вдруг и хмельные и неразумные козаки. Њиллион козацких шапок высыпал вдруг
на площадь. ЏоднЯлсЯ говор: "Љто?.. ‡ачем?.. €з-за какого дела пробили
сбор?" Ќикто не отвечал. Ќаконец в том и в другом углу стало раздаватьсЯ:
"‚от пропадает даром козацкаЯ сила: нет войны!.. ‚от старшины забайбачились
наповал, позаплыли жиром очи!.. Ќет, видно, правды на свете!" „ругие козаки
слушали сначала, а потом и сами стали говорить: "Ђ и вправду нет никакой
правды на свете!" ‘таршины казались изумленными от таких речей. Ќаконец
кошевой вышел вперед и сказал:
- Џозвольте, панове запорожцы, речь держать!
- „ержи!
- ‚от в рассуждении того теперь идет речь, панове добродийство, - да
вы, может быть, и сами лучше это знаете, - что многие запорожцы
позадолжались в шинки жидам и своим братьЯм столько, что ни один черт теперь
и веры неймет. Џотом опЯть в рассуждении того пойдет речь, что есть много
таких хлопцев, которые еще и в глаза не видали, что такое война, тогда как
молодому человеку, - и сами знаете, панове, - без войны не можно пробыть.
Љакой и запорожец из него, если он еще ни разу не бил бусурмена?
"Ћн хорошо говорит", - подумал Ѓульба.
- Ќе думайте, панове, чтобы Я, впрочем, говорил это длЯ того, чтобы
нарушить мир: сохрани бог! џ только так это говорю. Џритом же у нас храм
божий - грех сказать, что такое: вот сколько лет уже, как, по милости
божией, стоит ‘ечь, а до сих пор не то уже чтобы снаружи церковь, но даже
образа без всЯкого убранства. •отЯ бы серебрЯную ризу кто догадалсЯ им
выковать! Ћни только то и получили, что отказали в духовной иные козаки. „а
и даЯние их было бедное, потому что почти всь пропили еще при жизни своей.
’ак Я все веду речь эту не к тому, чтобы начать войну с бусурменами: мы
обещали султану мир, и нам бы великий был грех, потому что мы клЯлись по
закону нашему.
- —то ж он путает такое? - сказал про себЯ Ѓульба.
- „а, так видите, панове, что войны не можно начать. ђыцарскаЯ честь не
велит. Ђ по своему бедному разуму вот что Я думаю: пустить с челнами одних
молодых, пусть немного пошарпают берега Ќатолии. Љак думаете, панове?
- ‚еди, веди всех! - закричала со всех сторон толпа. - ‡а веру мы
готовы положить головы!
Љошевой испугалсЯ; он ничуть не хотел подымать всего ‡апорожьЯ:
разорвать мир ему казалось в этом случае делом неправым.
- Џозвольте, панове, еще одну речь держать!
- „овольно! - кричали запорожцы, - лучше не скажешь!
- Љогда так, то пусть будет так. џ слуга вашей воли. “ж дело известное,
и по Џисанью известно, что глас народа - глас божий. “ж умнее того нельзЯ
выдумать, что весь народ выдумал. ’олько вот что: вам известно, панове, что
султан не оставит безнаказанно то удовольствие, которым потешатсЯ молодцы. Ђ
мы тем временем были бы наготове, и силы у нас были бы свежие, и никого б не
побоЯлись. Ђ во времЯ отлучки и татарва может напасть: они, турецкие собаки,
в глаза не кинутсЯ и к хозЯину на дом не посмеют прийти, а сзади укусЯт за
пЯты, да и больно укусЯт. „а если уж пошло на то, чтобы говорить правду, у
нас и челнов нет столько в запасе, да и пороху не намолото в таком
количестве, чтобы можно было всем отправитьсЯ. Ђ Я, пожалуй, Я рад: Я слуга
вашей воли.
•итрый атаман замолчал. Ључи начали переговариватьсЯ, куренные атаманы
совещатьсЯ; пьЯных, к счастью, было немного, и потому решились послушатьсЯ
благоразумного совета.
‚ тот же час отправились несколько человек на противуположный берег
„непра, в войсковую скарбницу, где, в неприступных тайниках, под водою и в
камышах, скрывалась войсковаЯ казна и часть добытых у неприЯтелЯ оружий.
„ругие все бросились к челнам, осматривать их и снарЯжать в дорогу. ‚миг
толпою народа наполнилсЯ берег. Ќесколько плотников Явились с топорами в
руках. ‘тарые, загорелые, широкоплечие, дюженогие запорожцы, с проседью в
усах и черноусые, засучив шаровары, стоЯли по колени в воде и стЯгивали
челны с берега крепким канатом. „ругие таскали готовые сухие бревна и всЯкие
деревьЯ. ’ам обшивали досками челн; там, переворотивши его вверх дном,
конопатили и смолили; там увЯзывали к бокам других челнов, по козацкому
обычаю, свЯзки длинных камышей, чтобы не затопило челнов морскою волною;
там, дальше по всему прибрежью, разложили костры и кипЯтили в медных казанах
смолу на заливанье судов. Ѓывалые и старые поучали молодых. ‘тук и рабочий
крик подымалсЯ по всей окружности; весь колебалсЯ и двигалсЯ живой берег.
‚ это времЯ большой паром начал причаливать к берегу. ‘тоЯвшаЯ на нем
толпа людей еще издали махала руками. ќто были козаки в оборванных свитках.
ЃеспорЯдочный нарЯд - у многих ничего не было, кроме рубашки и коротенькой
трубки в зубах, - показывал, что они или только что избегнули какой-нибудь
беды, или же до того загулЯлись, что прогулЯли все, что ни было на теле. €з
среды их отделилсЯ и стал впереди приземистый, плечистый козак, человек лет
пЯтидесЯти. Ћн кричал и махал рукою сильнее всех, но за стуком и криками
рабочих не было слышно его слов.
- Ђ с чем приехали? - спросил кошевой, когда паром приворотил к берегу.
‚се рабочие, остановив свои работы и поднЯв топоры и долота, смотрели в
ожидании.
- ‘ бедою! - кричал с парома приземистый козак.
- ‘ какою?
- Џозвольте, панове запорожцы, речь держать?
- ѓовори!
- €ли хотите, может быть, собрать раду?
- ѓовори, мы все тут.
Ќарод весь стеснилсЯ в одну кучу.
- Ђ вы разве ничего не слыхали о том, что делаетсЯ на гетьманщине?
- Ђ что? - произнес один из куренных атаманов.
- ќ! что? ‚идно, вам татарин заткнул клейтухом уши, что вы ничего не
слыхали.
- ѓовори же, что там делаетсЯ?
- Ђ то делаетсЯ, что и родились и крестились, еще не видали такого.
- „а говори нам, что делаетсЯ, собачий сын! - закричал один из толпы,
как видно, потерЯв терпение.
- ’акаЯ пора теперь завелась, что уже церкви свЯтые теперь не наши.
- Љак не наши?
- ’еперь у жидов они на аренде. …сли жиду вперед не заплатишь, то и
обедни нельзЯ править.
- —то ты толкуешь?
- € если рассобачий жид не положит значка нечистою своею рукою на
свЯтой пасхе, то и свЯтить пасхи нельзЯ.
- ‚рет он, паны-браты, не может быть того, чтобы нечистый жид клал
значок на свЯтой пасхе!
- ‘лушайте!.. еще не то расскажу: и ксендзы ездЯт теперь по всей
“крайне в таратайках. „а не то беда, что в таратайках, а то беда, что
запрЯгают уже не коней, а просто православных христиан. ‘лушайте! еще не то
расскажу: уже говорЯт, жидовки шьют себе юбки из поповских риз. ‚от какие
дела водЯтсЯ на “крайне, панове! Ђ вы тут сидите на ‡апорожье да гулЯете,
да, видно, татарин такого задал вам страху, что у вас уже ни глаз, ни ушей -
ничего нет, и вы не слышите, что делаетсЯ на свете.
- ‘той, стой! - прервал кошевой, дотоле стоЯвший, потупив глаза в
землю, как и все запорожцы, которые в важных делах никогда не отдавались
первому порыву, но молчали и между тем в тишине совокуплЯли грозную силу
негодованиЯ. - ‘той! и Я скажу слово. Ђ что ж вы - так бы и этак поколотил
черт вашего батька! - что ж вы делали сами? ђазве у вас сабель не было, что
ли? Љак же вы попустили такому беззаконию?
- ќ, как попустили такому беззаконию! Ђ попробовали бы вы, когда
пЯтьдесЯт тысЯч было одних лЯхов! да и - нечего греха таить - были тоже
собаки и между нашими, уж принЯли их веру.
- Ђ гетьман ваш, а полковники что делали?
- Ќаделали полковники таких дел, что не приведи бог и нам никому.
- Љак?
- Ђ так, что уж теперь гетьман, заваренный в медном быке, лежит в
‚аршаве, а полковничьи руки и головы развозЯт по Ярмаркам напоказ всему
народу. ‚от что наделали полковники!
‚сколебалась всЯ толпа. ‘начала пронеслось по всему берегу молчание,
подобное тому, как бывает перед свирепою бурею, а потом вдруг поднЯлись
речи, и весь заговорил берег.
- Љак! чтобы жиды держали на аренде христианские церкви! чтобы ксендзы
запрЯгали в оглобли православных христиан! Љак! чтобы попустить такие
мучениЯ на ђусской земле от проклЯтых недоверков! чтобы вот так поступали с
полковниками и гетьманом! „а не будет же сего, не будет!
’акие слова перелетали по всем концам. ‡ашумели запорожцы и почуЯли
свои силы. ’ут уже не было волнений легкомысленного народа: волновались всь
характеры тЯжелые и крепкие, которые не скоро накалЯлись, но, накалившись,
упорно и долго хранили в себе внутренний жар.
- Џеревешать всю жидову! - раздалось из толпы. - Џусть же не шьют из
поповских риз юбок своим жидовкам! Џусть же не ставЯт значков на свЯтых
пасхах! Џеретопить их всех, поганцев, в „непре!
‘лова эти, произнесенные кем-то из толпы, пролетели молнией по всем
головам, и толпа ринулась на предместье с желанием перерезать всех жидов.
Ѓедные сыны €зраилЯ, растерЯвши все присутствие своего и без того
мелкого духа, прЯтались в пустых горелочных бочках, в печках и даже
заползывали под юбки своих жидовок; но козаки везде их находили.
- џсновельможные паны! - кричал один, высокий и длинный, как палка,
жид, высунувши из кучи своих товарищей жалкую свою рожу, исковерканную
страхом. - џсновельможные паны! ‘лово только дайте нам сказать, одно слово!
Њы такое объЯвим вам, чего еще никогда не слышали, такое важное, что не
можно сказать, какое важное!
- Ќу, пусть скажут, - сказал Ѓульба, который всегда любил выслушать
обвинЯемого.
- џсные паны! - произнес жид. - ’аких панов еще никогда не видывано.
…й-богу, никогда! ’аких добрых, хороших и храбрых не было еще на свете !.. -
ѓолос его замирал и дрожал от страха. - Љак можно, чтобы мы думали про
запорожцев что-нибудь нехорошее! ’е совсем не наши, те, что арендаторствуют
на “крайне! …й-богу, не наши! ’о совсем не жиды: то черт знает что. ’о
такое, что только поплевать на него, да и бросить! ‚от и они скажут то же.
Ќе правда ли, лема, или ты, муль?
- …й-богу, правда! - отвечали из толпы лема и муль в изодранных
Яломках, оба белые, как глина.
- Њы никогда еще, - продолжал длинный жид, - не снюхивались с
неприЯтелЯми. Ђ католиков мы и знать не хотим: пусть им черт приснитсЯ! Њы с
запорожцами, как братьЯ родные...
- Љак? чтобы запорожцы были с вами братьЯ? - произнес один из толпы. -
Ќе дождетесь, проклЯтые жиды! ‚ „непр их, панове! ‚сех потопить, поганцев!
ќти слова были сигналом. †идов расхватали по рукам и начали швырЯть в
волны. †алобный крик раздалсЯ со всех сторон, но суровые запорожцы только
смеЯлись, видЯ, как жидовские ноги в башмаках и чулках болтались на воздухе.
Ѓедный оратор, накликавший сам на свою шею беду, выскочил из кафтана, за
который было его ухватили, в одном пегом и узком камзоле, схватил за ноги
Ѓульбу и жалким голосом молил:
- ‚еликий господин, Ясновельможный пан! Я знал и брата вашего,
покойного „ороша! Ѓыл воин на украшение всему рыцарству. џ ему восемьсот це-
хинов дал, когда нужно было выкупитьсЯ из плена у турка.
- ’ы знал брата? - спросил ’арас.
- …й-богу, знал! ‚еликодушный был пан.
- Ђ как тебЯ зовут?
- џнкель.
- •орошо, - сказал ’арас и потом, подумав, обратилсЯ к козакам и
проговорил так: - †ида будет всегда времЯ повесить, когда будет нужно, а на
сегоднЯ отдайте его мне. - ‘казавши это, ’арас повел его к своему обозу,
возле которого стоЯли козаки его. - Ќу, полезай под телегу, лежи там и не
пошевелись; а вы, братцы, не выпускайте жида.
‘казавши это, он отправилсЯ на площадь, потому что давно уже собиралась
туда всЯ толпа. ‚се бросили вмиг берег и снарЯдку челнов, ибо предстоЯл
теперь сухопутный, а не морской поход, и не суда да козацкие чайки -
понадобились телеги и кони. ’еперь уже все хотели в поход, и старые и
молодые; все, с совета всех старшин, куренных, кошевого и с воли всего
запорожского войска, положили идти прЯмо на Џольшу, отмстить за все зло и
посрамленье веры и козацкой славы, набрать добычи с городов, зажечь пожар по
деревнЯм и хлебам, пустить далеко по степи о себе славу. ‚се тут же
опоЯсывалось и вооружалось. Љошевой вырос на целый аршин. ќто уже не был тот
робкий исполнитель ветреных желаний вольного народа; это был неограниченный
повелитель. ќто был деспот, умевший только повелевать. ‚се своевольные и
гульливые рыцари стройно стоЯли в рЯдах, почтительно опустив головы, не смеЯ
поднЯть глаз, когда кошевой раздавал повелениЯ; раздавал он их тихо, не
вскрикиваЯ, не торопЯсь, но с расстановкою, как старый, глубоко опытный в
деле козак, приводивший не в первый раз в исполненье разумно задуманные
предприЯтиЯ.
- Ћсмотритесь, все осмотритесь, хорошенько! - так говорил он. -
€справьте возы и мазницы, испробуйте оружье. Ќе забирайте много с собой
одежды: по сорочке и по двое шаровар на козака да по горшку саламаты и
толченого проса - больше чтоб и не было ни у кого! Џро запас будет в возах
все, что нужно. Џо паре коней чтоб было у каждого козака. „а пар двести
взЯть волов, потому что на переправах и топких местах нужны будут волы. „а
порЯдку держитесь, панове, больше всего. џ знаю, есть между вас такие, что
чуть бог пошлет какую корысть, - пошли тот же час драть китайку и дорогие
оксамиты себе на онучи. Ѓросьте такую чертову повадку, прочь кидайте всЯкие
юбки, берите одно только оружье, коли попадетсЯ доброе, да червонцы или
серебро, потому что они емкого свойства и пригодЯтсЯ во всЯком случае. „а
вот вам, панове, вперед говорю: если кто в походе напьетсЯ, то никакого нет
на него суда. Љак собаку, за шеЯку повелю его присмыкнуть до обозу, кто бы
он ни был, хоть бы наидоблестнейший козак изо всего войска. Љак собака,
будет он застрелен на месте и кинут безо всЯкого погребеньЯ на поклев
птицам, потому что пьЯница в походе недостоин христианского погребеньЯ.
Њолодые, слушайте во всем старых! …сли цапнет пулЯ или царапнет саблей по
голове или по чему-нибудь иному, не давайте большого уваженьЯ такому делу.
ђазмешайте зарЯд пороху в чарке сивухи, духом выпейте, и все пройдет - не
будет и лихорадки; а на рану, если она не слишком велика, приложите просто
земли, замесивши ее прежде слюною на ладони, то и присохнет рана. Ќуте же,
за дело, за дело, хлопцы, да не торопЯсь, хорошенько принимайтесь за дело!
’ак говорил кошевой, и, как только окончил он речь свою, все козаки
принЯлись тот же час за дело. ‚сЯ ‘ечь отрезвилась, и нигде нельзЯ было
сыскать ни одного пьЯного, как будто бы их не было никогда между козаками...
’е исправлЯли ободьЯ колес и переменЯли оси в телегах; те сносили на возы
мешки с провиантом, на другие валили оружие; те пригонЯли коней и волов. ‘о
всех сторон раздавались топот коней, пробнаЯ стрельба из ружей, брЯканье
саблей, бычачье мычанье, скрып поворачиваемсЯ возов, говор и Яркий крик и
понуканье - и скоро далеко-далеко вытЯнулсЯ козачий табор по всему полю. €
много досталось бы бежать тому, кто бы захотел пробежать от головы до хвоста
его. ‚ деревЯнной небольшой церкви служил свЯщенник молебен, окропил всех
свЯтою водою; все целовали крест. Љогда тронулсЯ табор и потЯнулсЯ из ‘ечи,
все запорожцы обратили головы назад.
- Џрощай, наша мать! -. сказали они почти в одно слово, - пусть же тебЯ
хранит бог от всЯкого несчастьЯ!
ЏроезжаЯ предместье, ’арас Ѓульба увидел, что жидок его, џнкель, уже
разбил какую-то Ятку с навесом и продавал кремли, завертки, порох и всЯкие
войсковые снадобьЯ, нужные на дорогу, даже калачи и хлебы. "Љаков чертов
жид!" - подумал про себЯ ’арас и, подъехав к нему на коне, сказал:
- „урень, что ты здесь сидишь? ђазве хочешь, чтобы тебЯ застрелили, как
воробьЯ?
џнкель в ответ на это подошел к нему поближе и, сделав знак обеими
руками, как будто хотел объЯвить что-то таинственное, сказал:
- Џусть пан только молчит и никому не говорит: между козацкими возами
есть один мой воз; Я везу всЯкий нужный запас длЯ козаков и по дороге буду
доставлЯть всЯкий провиант по такой дешевой цене, по какой еще ни один жид
не продавал. …й-богу, так; ей-богу, так.
Џожал плечами ’арас Ѓульба, подивившись бойкой жидовской натуре, и
отъехал к табору.

‘коро весь польский юго-запад сделалсЯ добычею страха. ‚сюду пронеслись
слухи: "‡апорожцы!.. показались запорожцы!.." ‚се, что могло спасатьсЯ,
спасалось. ‚се подымалось и разбегалось, по обычаю этого нестройного,
беспечного века, когда не воздвигали ни крепостей, ни замков, а как попало
становил на времЯ соломенное жилище свое человек. Ћн думал: "Ќе тратить же
на избу работу и деньги, когда и без того будет она снесена татарским
набегом!" ‚се всполошилось: кто менЯл волов и плуг на конЯ и ружье и
отправлЯлсЯ в полки; кто прЯталсЯ, угонЯЯ скот и уносЯ, что только можно
было унесть. Џопадались иногда по дороге и такие, которые вооруженною рукою
встречали гостей, но больше было таких, которые бежали заранее. ‚се знали,
что трудно иметь дело с буйной и бранной толпой, известной под именем
запорожского войска, которое в наружном своевольном неустройстве своем
заключало устройство обдуманное длЯ времени битвы. Љонные ехали, не отЯгчаЯ
и не горЯча коней, пешие шли трезво за возами, и весь табор подвигалсЯ
только по ночам, отдыхаЯ днем и выбираЯ длЯ того пустыри, незаселенные места
и леса, которых было тогда еще вдоволь. ‡асылаемы были вперед лазутчики и
рассыльные узнавать и выведывать, где, что и как. € часто в тех местах, где
менее всего могли ожидать их, они поЯвлЯлись вдруг - и все тогда прощалось с
жизнью. Џожары охватывали деревни; скот и лошади, которые не угонЯлись за
войском, были избиваемы тут же на месте. Љазалось, больше пировали они, чем
совершали поход свой. „ыбом стал бы ныне волос от тех страшных знаков
свирепства полудикого века, которые пронесли везде запорожцы. €збитые
младенцы, обрезанные груди у женщин, содраннаЯ кожа с ног по колена у
выпущенных на свободу, - словом, крупною монетою отплачивали козаки прежние
долги. Џрелат одного монастырЯ, услышав о приближении их, прислал от себЯ
двух монахов, чтобы сказать, что они не так ведут себЯ, как следует; что
между запорожцами и правительством стоит согласие; что они нарушают свою
обЯзанность к королю, а с тем вместе и всЯкое народное право.
- ‘кажи епископу от менЯ и от всех запорожцев, - сказал кошевой, -
чтобы он ничего не боЯлсЯ. ќто козаки еще только зажигают и раскуривают свои
трубки.
€ скоро величественное аббатство обхватилось сокрушительным пламенем, и
колоссальные готические окна его сурово глЯдели сквозь разделЯвшиесЯ волны
огнЯ. Ѓегущие толпы монахов, жидов, женщин вдруг омноголюдили те города, где
какаЯ-нибудь была надежда на гарнизон и городовое рушение. ‚ысылаемаЯ
временами правительством запоздалаЯ помощь, состоЯвшаЯ из небольших полков,
или не могла найти их, или же робела, обращала тыл при первой встрече н
улетала на лихих конЯх своих. ‘лучалось, что многие военачальники
королевские, торжествовавшие дотоле в прежних битвах, решались, соединЯ свои
силы, стать грудью против запорожцев. € тут-то более всего пробовали себЯ
наши молодые козаки, чуждавшиесЯ грабительства, корысти и бессильного
неприЯтелЯ, горевшие желанием показать себЯ перед старыми, померЯтьсЯ один
на один с бойким и хвастливым лЯхом, красовавшимсЯ на горделивом коне, с
летавшими по ветру откидными рукавами епанчи. Џотешна была наука. Њного уже
они добыли себе конной сбруи, дорогих сабель и ружей. ‚ один месЯц возмужали
и совершенно переродились только что оперившиесЯ птенцы и стали мужами.
—ерты лица их, в которых доселе видна была какаЯ-то юношескаЯ мЯгкость,
стали теперь грозны и сильны. Ђ старому ’арасу любо было видеть, как оба
сына его были одни из первых. Ћстапу, казалось, был на роду написан
битвенный путь и трудное знанье вершить ратные дела. Ќи разу не растерЯвшись
и не смутившись ни от какого случаЯ, с хладнокровием, почти неестественным
длЯ двадцатидвухлетнего, он в один миг мог вымерЯть всю опасность и все
положение дела, тут же мог найти средство, как уклонитьсЯ от нее, но
уклонитьсЯ с тем, чтобы потом верней преодолеть ее. “же испытанной
уверенностью стали теперь означатьсЯ его движениЯ, и в них не могли не быть
заметны наклонности будущего вождЯ. Љрепостью дышало его тело, и рыцарские
его качества уже приобрели широкую силу льва.
- Ћ! да этот будет со временем добрый полковник! - говорил старый
’арас. - …й-ей, будет добрый полковник, да еще такой, что и батька за поЯс
заткнет!
Ђндрий весь погрузилсЯ в очаровательную музыку пуль и мечей. Ћн не
знал, что такое значит обдумывать, или рассчитывать, или измерЯть заранее
свои и чужие силы. Ѓешеную негу и упоенье он видел в битве: что-то
пиршественное зрелось ему в те минуты, когда разгонитсЯ у человека голова, в
глазах все мелькает несетсЯ, - летЯт головы, с громом падают на землю кони,
а он несетсЯ, как пьЯный, в свисте пуль в сабельном блеске, и наносит всем
удары, и не слышит нанесенных. Ќе раз дивилсЯ отец также и Ђндрию, видЯ, как
он, понуждаемый одним только запальчивым увлечением, устремлЯлсЯ на то, на
что бы никогда не отважилсЯ хладнокровный и разумный, и одним бешеным
натиском своим производил такий чудеса, которым не могли не изумитьсЯ старые
в боЯх. „ивилсЯ старый ’арас и говорил:
- € это добрый - враг бы не взЯл его! - воЯка! не Ћстап, а добрый,
добрый также воЯка!
‚ойско решилось идти прЯмо на город „убно, где, носились слухи, было
много казны и богатых обывателей. ‚ полтора днЯ поход был сделан, и
запорожцы показались перед городом. †ители решились защищатьсЯ до последних
сил и крайности и лучше хотели умереть на площадЯх и улицах перед своими
порогами, чем пустить неприЯтелЯ в домы. ‚ысокий землЯной вал окружал город;
где вал был ниже, там высовывалась каменнаЯ стена или дом, служивший
батареей, или, наконец, дубовый частокол. ѓарнизон был силен и чувствовал
важность своего дела. ‡апорожцы жарко было полезли на вал, но были встречены
сильною картечью. Њещане и городские обыватели, как видно, тоже не хотели
быть праздными и стоЯли кучею на городском валу. ‚ глазах их можно было
читать отчаЯнное сопротивление; женщины тоже решились участвовать, - и на
головы запорожцам полетели камни, бочки, горшки, горЯчий вар и, наконец,
мешки песку, слепившего им очи. ‡апорожцы не любили иметь дело с крепостЯми,
вести осады была не их часть. Љошевой повелел отступить и сказал:
- Ќичего, паны-братьЯ, мы отступим. Ќо будь Я поганый татарин, а не
христианин, если мы выпустим их хоть одного из города! Џусть их все
передохнут, собаки, с голоду!
‚ойско, отступив, облегло весь город и от нечего делать занЯлось
опустошеньем окрестностей, выжигаЯ окружные деревни, скирды неубранного
хлеба и напускаЯ табуны коней на нивы, еще не тронутые серпом, где, как
нарочно, колебались тучные колосьЯ, плод необыкновенного урожаЯ,
наградившего в ту пору щедро всех земледельцев. ‘ ужасом видели с города,
как истреблЯлись средства их существованиЯ. Ђ между тем запорожцы, протЯнув
вокруг всего города в два рЯда свои телеги, расположились так же, как и на
‘ечи, куренЯми, курили свои люльки, менЯлись добытым оружием, играли в
чехарду, в чет и нечет и посматривали с убийственным хладнокровием на город.
Ќочью зажигались костры. Љашевары варили в каждом курене кашу в огромных
медных казанах. “ горевших всю ночь огней стоЯла бессоннаЯ стража. Ќо скоро
запорожцы начали понемногу скучать бездействием и продолжительною
трезвостью, не сопрЯженною ни с каким делом. Љошевой велел удвоить даже
порцию вина, что иногда водилось в войске, если не было трудных подвигов и
движений. Њолодым, и особенно сынам ’араса Ѓульбы, не нравилась такаЯ жизнь.
Ђндрий заметно скучал.
- ЌеразумнаЯ голова, - говорил ему ’арас. - ’ерпи, козак, - атаман
будешь! Ќе тот еще добрый воин, кто не потерЯл духа в важном деле, а тот
добрый воин, кто и на безделье не соскучит, кто все вытерпит, и хоть ты ему
что хочь, а он все-таки поставит на своем.
Ќо не сойтись пылкому юноше с старцем. „ругаЯ натура у обоих, и другими
очами глЯдЯт они на то же дело.
Ђ между тем подоспел ’арасов полк, приведенный ’овкачем; с ним было еще
два есаула, писарь и другие полковые чины; всех козаков набралось больше
четырех тысЯч. Ѓыло между ними немало и охочекомонных, которые сами
поднЯлись, своею волею, без всЯкого призыва, как только услышали, в чем
дело. …саулы привезли сыновьЯм ’араса благословенье от старухи матери и
каждому по кипарисному образу из Њежигорского киевского монастырЯ. Ќадели на
себЯ свЯтые образа оба брата и невольна задумались, припомнив старую мать.
—то-то пророчит им и говорит это благословенье? Ѓлагословенье ли на победу
над врагом и потом веселый возврат на отчизну с добычей и славой, на вечные
песни бандуристам, или же?.. Ќо неизвестно будущее, и стоит оно пред
человеком подобно осеннему туману, поднЯвшемусЯ из болот. Ѓезумно летают в
нем вверх и вниз, черкаЯ крыльЯми, птицы, не распознаваЯ в очи друг друга,
голубка - не видЯ Ястреба, Ястреб - не видЯ голубки, и никто не знает, как
далеко летает он от своей погибели...
Ћстап уже занЯлсЯ своим делом и давно отошел к куренЯм. Ђндрий же, сом
не знаЯ отчего, чувствовал какую-то духоту на сердце. “же козаки окончили
свою вечерю, вечер давно потухнул; июльскаЯ чуднаЯ ночь обнЯла воздух; но он
не отходил к куренЯм, не ложилсЯ спать и глЯдел невольно на всю бывшую пред
ним картину. Ќа небе бесчисленно мелькали тонким и острым блеском звезды.
Џоле далеко было занЯто раскиданными по нем возами с висЯчими мазницами,
облитыми дегтем, со всЯким добром и провиантом, набранным у врага. ‚озле
телег, под телегами и подале от телег - везде были видны разметавшиесЯ на
траве запорожцы. ‚се они спади в картинных положениЯх: кто подмостив себе
под голову куль, кто шапку, кто употребивши просто бок своего товарища.
‘аблЯ, ружье-самопал, короткочубучнаЯ трубка с медными блЯхами, железными
провертками и огнивом были неотлучно при каждом козаке. ’Яжелые волы лежали,
подвернувши под себЯ ноги, большими беловатыми массами и казались издали
серыми камнЯми, раскиданными по отлогостЯм полЯ. ‘о всех сторон из травы уже
стал подыматьсЯ густой храп спЯщего воинства, на который отзывались с полЯ
звонкими ржаньЯми жеребцы, негодующие на свои спутанные ноги. Ђ между тем
что-то величественное и грозное примешалось к красоте июльской ночи. ќто
были зарева вдали догоравших окрестностей. ‚ одном месте пламЯ спокойно и
величественно стлалось по небу; в другом, встретив что-то горючее и вдруг
вырвавшись вихрем, оно свистело и летело вверх, под самые звезды, и
оторванные охлопьЯ его гаснули под самыми дальними небесами. ’ам обгорелый
черный монастырь, как суровый картезианский монах, стоЯл грозно, выказываЯ
при каждом отблеске мрачное свое величие. ’ам горел монастырский сад.
Љазалось, слышно было, как деревьЯ шипели, обвиваЯсь дымом, и когда
выскакивал огонь, он вдруг освещал фосфорическим, лилово-огненным светом
спелые гроздиЯ слив или обращал в червонное золото там и там желтевшие
груши, и тут же среди их чернело висевшее на стене зданиЯ или на древесном
суку тело бедного жида или монаха, погибавшее вместе с строением в огне. Ќад
огнем вились вдали птицы, казавшиесЯ кучею темных мелких крестиков на
огненном поле. Ћбложенный город, казалось, уснул. пицы, и кровли, и
частокол, и стены его тихо вспыхивали отблесками отдаленных пожарищ. Ђндрий
обошел козацкие рЯды. Љостры, у которых сидели сторожа, готовились
ежеминутно погаснуть, и самые сторожа спали, перекусивши саламаты и галушек
во весь козацкий аппетит. Ћн подивилсЯ немного такой беспечности, подумавши:
"•орошо, что нет близко никакого сильного неприЯтелЯ и некого опасатьсЯ".
Ќаконец и сам подошел он к одному из возов, взлез на него и лег на спину,
подложивши себе под голову сложенные назад руки; но не мог заснуть и долго
глЯдел на небо. Ћно все было открыто пред ним; чисто и прозрачно было в
воздухе. ѓущина звезд, составлЯвшаЯ Њлечный Џуть, поЯсом переходившаЯ по
небу, всЯ была залита светом. ‚ременами Ђндрий как будто позабывалсЯ, и
какой-то легкий туман дремоты заслонЯл на миг пред ним небо, и потом оно
опЯть очищалось и вновь становилось видно.
‚ это времЯ, показалось ему, мелькнул пред ним какой-то странный образ
человеческого лица. „умаЯ, что это было простое обаЯние сна, которое сейчас
же рассеетсЯ, он открыл больше глаза свои и увидел, что к нему точно
наклонилось какое-то изможденное, высохшее лицо и смотрело прЯмо ему в очи.
„линные и черные, как уголь, волосы, неприбранные, растрепанные, лезли
из-под темного, наброшенного на голову покрывала. € странный блеск взглЯда,
и мертвеннаЯ смуглота лица, выступавшего резкими чертами, заставили бы
скорее подумать, что это был призрак. Ћн схватилсЯ невольно рукой за пищаль
и произнес почти судорожно:
- Љто ты? Љоли дух нечистый, сгинь с глаз; коли живой человек, не в
пору завел шутку, - убью с одного прицела!
‚ ответ на это привидение приставало палец к губам и, казалось, молило
о молчании. Ћн опустил руку и стал взглЯдыватьсЯ в него внимательней. Џо
длинным волосам, шее и полуобнаженной смуглой груди распознал он женщину. Ќо
она была не здешнЯЯ уроженка. ‚се лицо было смугло, изнурено недугом;
широкие скулы выступали сильно над опавшими под ними щеками; узкие очи
подымались дугообразным разрезом кверху, и чем более он всматривалсЯ в черты
ее, тем более находил в них что-то знакомое. Ќаконец он не вытерпел и
спросил:
- ‘кажи, кто ты? Њне кажетсЯ, как будто Я знал тебЯ или видел
где-нибудь?
- „ва года назад тому в Љиеве.
- „ва года назад... в Љиеве... - повторил Ђндрий, стараЯсь перебрать
все, что уцелело в его памЯти от прежней бурсацкой жизни. Ћн посмотрел еще
раз на нее пристально и вдруг вскрикнул во весь голос:
- ’ы - татарка! служанка панночки, воеводиной дочки!..
- —шш! - произнесла татарка, сложив с умолЯющим видом руки, дрожа всем
телом и оборотЯ в то же времЯ голову назад, чтобы видеть, не проснулсЯ ли
кто-нибудь от такого сильного вскрика, произведенного Ђндрием.
- ‘кажи, скажи, отчего, как ты здесь? - говорил Ђндрий, почти
задыхаЯсь, шепотом, прерывавшимсЯ всЯкую минуту от внутреннего волнениЯ. -
ѓде панночка? жива ли еще она?
- Ћна тут, в городе.
- ‚ городе? - произнес он, едва опЯть не вскрикнувши, и почувствовал,
что всЯ кровь вдруг прихлынула к сердцу. - Ћтчего ж она в городе?
- Ћттого, что сам старый пан в городе. Ћн уже полтора года как сидит
воеводой в „убне.
- —то ж, она замужем? „а говори же, какаЯ ты страннаЯ! что она
теперь?..
- Ћна другой день ничего не ела.
- Љак?..
- Ќи у кого из городских жителей нет уже давно куска хлеба, все давно
едЯт одну землю.
Ђндрий остолбенел.
- Џанночка видала тебЯ с городского валу вместе с запорожцами. Ћна
сказала мне: "‘тупай скажи рыцарю: если он помнит менЯ, чтобы пришел ко мне;
а не помнит - чтобы дал тебе кусок хлеба длЯ старухи, моей матери, потому
что Я не хочу видеть, как при мне умрет мать. Џусть лучше Я прежде, а она
после менЯ. Џроси и хватай его за колени и ноги. “ него также есть стараЯ
мать, - чтоб ради ее дал хлеба!"
Њного всЯких чувств пробудилось и вспыхнуло в молодой груди козака.
- Ќо как же ты здесь? Љак ты пришла?
- Џодземным ходом.
- ђазве есть подземный ход?
- …сть.
- ѓде?
- ’ы не выдашь, рыцарь?
- ЉлЯнусь крестом свЯтым!
- ‘пустЯсь в Яр и перейдЯ проток, там, где тростник.
- € выходит в самый город?
- ЏрЯмо к городскому монастырю.
- €дем, идем сейчас!
- Ќо, ради •риста и свЯтой Њарии, кусок хлеба!
- •орошо, будет. ‘той здесь, возле воза, или, лучше, ложись на него:
тебЯ никто не увидит, все спЯт; Я сейчас ворочусь.
€ он отошел к возам, где хранились запасы, принадлежавшие их куреню.
‘ердце его билось. ‚се минувшее, все, что было заглушено нынешними козацкими
биваками, суровой бранною жизнью, - все всплыло разом на поверхность,
потопивши, в свою очередь, настоЯщее. ЋпЯть вынырнула перед ним, как из
темной морской пучины, гордаЯ женщина. ‚новь сверкнули в его памЯти
прекрасные руки, очи, смеющиесЯ уста, густые темно-ореховые волосы, курчаво
распавшиесЯ по грудЯм, и все упругие, в согласном сочетанье созданные члены
девического стана. Ќет, они не погасли, не исчезли в груди его, они
посторонились только, чтобы дать на времЯ простор другим могучим движеньЯм;
но часто, часто смущалсЯ ими глубокий сон молодого козака, и часто,
проснувшись, лежал он без сна на одре, не умеЯ истолковать тому причины.
Ћн шел, а биение сердца становилось сильнее, сильнее при одной мысли,
что увидит ее опЯть, и дрожали молодые колени. Џришедши к возам, он
совершенно позабыл, зачем пришел: поднес руку ко лбу и долго тер его,
стараЯсь припомнить, что ему нужно делать. Ќаконец вздрогнул, весь
исполнилсЯ испуга: ему вдруг пришло на мысль, что она умирает от голода. Ћн
бросилсЯ к возу и схватил несколько больших черных хлебов себе под руку, но
подумал тут же, не будет ли эта пища, годнаЯ длЯ дюжего, неприхотливого
запорожца, груба и неприлична ее нежному сложению. ’ут вспомнил он, что
вчера кошевой попрекал кашеваров за то, что сварили за один раз всю
гречневую муку на саламату, тогда как бы ее стало на добрых три раза. ‚
полной уверенности, что он найдет вдоволь саламаты в казанах, он вытащил
отцовский походный казанок и с ним отправилсЯ к кашевару их куренЯ, спавшему
у двух десЯтиведерных кабанов, под которыми еще теплилась зола. ‡аглЯнувши в
них, он изумилсЯ, видЯ, что оба пусты. Ќужно было нечеловеческих сил, чтобы
все это съесть, тем более что в их курене считалось меньше людей, чем в
других. Ћн заглЯнул в казаны других куреней - нигде ничего. Џоневоле пришла
ему в голову поговорка: "‡апорожцы как дети:коли мало - съедЯт, коли много -
тоже ничего не оставЯт". —то делать? Ѓыл, однако же, где-то, кажетсЯ, на
возу отцовского полка, мешок с белым хлебом, который нашли, ограбивши
монастырскую пекарню. Ћн прЯмо подошел к отцовскому возу, но на возу уже его
не было: Ћстап взЯл его себе под головы и, растЯнувшись возле на земле,
храпел на все поле. Ђндрий схватил мешок одной рукой и дернул его вдруг так,
что голова Ћстапа увала на землю, а он сам вскочил впросонках и, сидЯ с
закрытыми глазами, закричал что было мочи: "„ержите, держите чертова лЯха!
да ловите конЯ, конЯ ловите!" - "‡амолчи, Я тебЯ убью!" - закричал в испуге
Ђндрий, замахнувшись на него мешком. Ќо Ћстап и без того уже не продолжал
речи, присмирел и пустил такой храп, что от дыханиЯ шевелилась трава, на
которой он лежал. Ђндрий робко оглЯнулсЯ на все стороны, чтобы узнать, не
пробудил ли кого-нибудь из козаков сонный бред Ћстапа. Ћдна чубатаЯ голова,
точно, приподнЯлась в ближнем курене и, поведЯ очами, скоро опустилась опЯть
на землю. Џереждав минуты две, он наконец отправилсЯ с своею ношею. ’атарка
лежала, едва дыша.
- ‚ставай, идем! ‚се спЯт, не бойсЯ! Џодымешь ли ты хоть один из этих
хлебов, если мне будет несподручно захватить все?
‘казав это, он взвалил себе на спину мешки, стащил, проходЯ мимо одного
воза, еще один мешок с просом, взЯл даже в руки те хлеба, которые хотел было
отдать нести татарке, и, несколько понагнувшись под тЯжестью, шел отважно
между рЯдами спавших запорожцев.
- Ђндрий! - сказал старый Ѓульба в то времЯ, когда он проходил мимо
его.
‘ердце его замерло. Ћн остановилсЯ и, весь дрожа, тихо произнес:
- Ђ что?
- ‘ тобою баба! …й, отдеру тебЯ, вставши, на все бока! Ќе доведут тебЯ
бабы к добру! - ‘казавши это, он оперсЯ головою на локоть и стал пристально
рассматривать закутанную в покрывало татарку.
Ђндрий стоЯл ни жив ни мертв, не имеЯ духа взглЯнуть в лицо отцу. €
потом, когда поднЯл глаза и посмотрел на него, увидел, что уже старый Ѓульба
спал, положив голову на ладонь.
Ћн перекрестилсЯ. ‚друг отхлынул от сердца испуг еще скорее, чем
прихлынул. Љогда же поворотилсЯ он, чтобы взглЯнуть на татарку, она стоЯла
пред ним, подобно темной гранитной статуе, всЯ закутаннаЯ в покрывало, и
отблеск отдаленного зарева, вспыхнув, озарил только одни ее очи,
помутившиесЯ, как у мертвеца. Ћн дернул за рукав ее, и оба пошли вместе,
беспрестанно оглЯдываЯсь назад, и наконец опустились отлогостью в низменную
лощину - почти Яр, называемый в некоторых местах балками, - по дну которой
лениво пресмыкалсЯ проток, поросший осокой и усеЯнный кочками. ЋпустЯсь в
сию лощину, они скрылись совершенно из виду всего полЯ, занЯтого запорожским
табором. Џо крайней мере, когда Ђндрий оглЯнулсЯ, то увидел, что позади его
крутою стеной, более чем в рост человека, вознеслась покатость. Ќа вершине
ее покачивалось несколько стебельков полевого быльЯ, и над ними поднималась
в небе луна в виде косвенно обращенного серпа из Яркого червонного золота.
‘орвавшийсЯ со степи ветерок давал знать, что уже немного оставалось времени
до рассвета. Ќо нигде не слышно было отдаленного петушьего крика: ни в
городе, ни в разоренных окрестностЯх не оставалось давно ни одного петуха.
Џо небольшому бревну перебрались они через проток, за которым возносилсЯ
противоположный берег, казавшийсЯ выше бывшего у них назади и выступавший
совершенным обрывом. Љазалось, в этом месте был крепкий и надежный сам собою
пункт городской крепости; по крайней мере, землЯной вал был тут ниже и не
выглЯдывал из-за него гарнизон. Ќо зато подальше подымалась толстаЯ
монастырскаЯ стена. Ћбрывистый берег весь оброс бурьЯном, и по небольшой ло-
щине между им и протоком рос высокий тростник; почти в вышину человека. Ќа
вершине обрыва видны были остатки плетнЯ, отличавшие когда-то бывший огород.
Џеред ним - широкие листы лопуха; из-за него торчала лебеда, дикий колючий
бодЯк и подсолнечник, подымавший выше всех их свою голову. ‡десь татарка
скинула с себЯ черевики и пошла босиком, подобрав осторожно свое платье,
потому что место было топко и наполнено водою. ЏробираЯсь меж тростником,
остановились они перед наваленным хворостом и фашинником. Ћтклонив хворост,
нашли они род землЯного свода - отверстие, мало чем большее отверстиЯ,
бывающего в хлебной печи. ’атарка, наклонив голову, вошла перваЯ; вслед за
нею Ђндрий, нагнувшись сколько можно ниже, чтобы можно было пробратьсЯ с
своими мешками, и скоро очутились оба в совершенной темноте.

Ђндрий едва двигалсЯ в темном и узком землЯном коридоре, следуЯ за
татаркой и таща на себе мешки хлеба.
- ‘коро нам будет видно, - сказала проводница, - мы подходим к месту,
где поставила Я светильник.
€ точно, темные землЯные стены начали понемногу озарЯтьсЯ. Ћни достигли
небольшой площадки, где, казалось, была часовнЯ; по крайней мере, к стене
был приставлен узенький столик в виде алтарного престола, и над ним виден
был почти совершенно изгладившийсЯ, полинЯвший образ католической мадонны.
ЌебольшаЯ серебрЯнаЯ лампадка, перед ним висевшаЯ, чуть-чуть озарЯла его.
’атарка наклонилась и поднЯла с земли оставленный медный светильник на
тонкой высокой ножке, с висевшими вокруг ее на цепочках щипцами, шпилькой
длЯ поправлениЯ огнЯ и гасильником. ‚зЯвши его, она зажгла его огнем от
лампады. ‘вет усилилсЯ, и они, идЯ вместе, то освещаЯсь сильно огнем, то
набрасываЯсь темною, как уголь, тенью, напоминали собою картины †ерардо
della notte. ‘вежее, кипЯщее здоровьем и юностью, прекрасное лицо рыцарЯ
представлЯло сильную противоположность с изнуренным и бледным лицом его
спутницы. Џроход стал несколько шире, так что Ђндрию можно было
пораспрЯмитьсЯ. Ћн с любопытством рассматривал сии землЯные стены,
напомнившие ему киевские пещеры. ’ак же как и в пещерах киевских, тут видны
были углублениЯ в стенах и стоЯли кое-где гробы; местами даже попадались
просто человеческие кости, от сырости сделавшиесЯ мЯгкими и рассыпавшиесЯ в
муку. ‚идно, и здесь также были свЯтые люди и укрывались также от мирских
бурь, горЯ и обольщений. ‘ырость местами была очень сильна: под ногами их
иногда была совершеннаЯ вода. Ђндрий должен был часто останавливатьсЯ, чтобы
дать отдохнуть своей спутнице, которой усталость возобновлЯлась
беспрестанно. Ќебольшой кусок хлеба, проглоченный ею, произвел только боль в
желудке, отвыкшем от пищи, и она оставалась часто без движениЯ по нескольку
минут на одном месте.
Ќаконец перед ними показалась маленькаЯ железнаЯ дверь. "Ќу, слава
богу, мы пришли", - сказала слабым голосом татарка, приподнЯла руку, чтобы
постучать, - и не имела сил. Ђндрий ударил вместо нее сильно в дверь;
раздалсЯ гул, показавший, что за дверью был большой простор. ѓул этот
изменЯлсЯ, встретив, как казалось, высокие своды. —ерез минуты две загремели
ключи, и кто-то, казалось, сходил по лестнице. Ќаконец дверь отперлась; их
встретил монах, стоЯвший на узенькой лестнице, с ключами и свечой в руках.
Ђндрий невольно остановилсЯ при виде католического монаха, возбуждавшего
такое ненавистное презрение в козаках, поступавших с ними бесчеловечней, чем
с жидами. Њонах тоже несколько отступил назад, увидев запорожского казака,
но слово, невнЯтно произнесенное татаркою, его успокоило. Ћн посветил им,
запер за ними дверь, ввел их по лестнице вверх, и они очутились под высокими
темными сводами монастырской церкви. “ одного из алтарей, уставленного
высокими подсвечниками и свечами, стоЯл на коленЯх свЯщенник и тихо молилсЯ.
Ћколо него с обеих сторон стоЯли также на коленЯх два молодые клирошанина в
лиловых мантиЯх с белыми кружевными шемизетками сверх их и с кадилами в
руках. Ћн молилсЯ о ниспослании чуда: о спасении города, о подкреплении
падающего духа, о ниспослании терпениЯ, об удалении искусителЯ,
нашептывающего ропот и малодушный, робкий плач на земные несчастиЯ.
Ќесколько женщин, похожих на привидениЯ, стоЯли на коленЯх, опершись и
совершенно положив изнеможенные головы на спинки стоЯвших перед ними стульев
и темных деревЯнных лавок; несколько мужчин, прислонЯсь у колонн и пилЯстр,
на которых возлегали боковые своды, печально стоЯли тоже на коленЯх. Ћкно с
цветными стеклами, бывшее над алтарем, озарилосЯ розовым румЯнцем утра, и
упали от него на пол голубые, желтые и других цветов кружки света,
осветившие внезапно темную церковь. ‚есь алтарь в своем далеком углублении
показалсЯ вдруг в сиЯнии; кадильный дым остановилсЯ в воздухе радужно
освещенным облаком. Ђндрий не без изумлениЯ глЯдел из своего темного угла на
чудо, произведенное светом. ‚ это времЯ величественный рев органа наполнил
вдруг всю церковь. Ћн становилсЯ гуще и гуще, разрасталсЯ, перешел в тЯжелые
рокоты грома и потом вдруг, обратившись в небесную музыку, донессЯ высоко
под сводами своими поющими звуками, напоминавшими тонкие девичьи голоса, и
потом опЯть обратилсЯ он в густой рев и гром и затих. € долго еще громовые
рокоты носились, дрожа, под сводами, и дивилсЯ Ђндрий с полуоткрытым ртом
величественной музыке.
‚ это времЯ, почувствовал он, кто-то дернул его за полу кафтана.
"Џора!" - сказала татарка. Ћни перешли через церковь, не замеченные никем, и
вышли потом на площадь, бывшую перед нею. ‡арЯ уже давно румЯнилась на небе:
все возвещало восхождение солнца. Џлощадь, имевшаЯ квадратную фигуру, была
совершенно пуста; посредине ее оставались еще деревЯнные столики,
показывавшие, что здесь был еще неделю, может быть, только назад рынок
съестных припасов. “лица, которых тогда не мостили, была просто засохшаЯ
груда грЯзи. Џлощадь обступали кругом небольшие каменные и глинЯные, в один
этаж, домы с видными в стенах деревЯнными сваЯми и столбами во всю их
высоту, косвенно перекрещенные деревЯнными же брусьЯми, как вообще строили
домы тогдашние обыватели, что можно видеть и поныне еще в некоторых местах
‹итвы и Џольши. ‚се они были покрыты непомерно высокими крышами со
множеством слуховых окон и отдушин. Ќа одной стороне, почти близ церкви,
выше других возносилось совершенно отличное от прочих здание, вероЯтно,
городовой магистрат или какое-нибудь правительственное место. Ћно было в два
этажа, и над ним вверху надстроен был в две арки бельведер, где стоЯл
часовой; большой часовой циферблат вделан был в крышу. Џлощадь казалась
мертвою, но Ђндрию почудилось какое-то слабое стенание. ђассматриваЯ, он
заметил на другой стороне ее группу из двух-трех человек, лежавших почти без
всЯкого движениЯ на земле. Ћн вперил глаза внимательней, чтобы рассмотреть,
заснувшие ли это были или умершие, и в это времЯ наткнулсЯ на что-то
лежавшее у ног его. ќто было мертвое тело женщины, по-видимому, жидовки.
Љазалось, она была еще молода, хотЯ в искаженных, изможденных чертах ее
нельзЯ было того видеть. Ќа голове ее был красный шелковый платок; жемчуги
или бусы в два рЯда украшали ее наушники; две-три длинные, все в завитках,
кудри выпадали из-под них на ее высохшую шею с натЯнувшимисЯ жилами. ‚озле
нее лежал ребенок, судорожно схвативший рукою за тощую грудь ее и скрутивший
ее своими пальцами от невольной злости, не нашед в ней молока; он уже не
плакал и не кричал, и только по тихо опускавшемусЯ и подымавшемусЯ животу
его можно было думать, что он еще не умер или, по крайней мере, еще только
готовилсЯ испустить последнее дыханье. Ћни поворотили в улицы и были
остановлены вдруг каким-то беснующимсЯ, который, увидев у ЂндриЯ драгоценную
ношу, кинулсЯ на него, как тигр, вцепилсЯ в него, крича: "•леба!" Ќо сил не
было у него, равных бешенству; Ђндрий оттолкул его: он полетел на землю.
„вижимый состраданием, он швырнул ему один хлеб, на который тот бросилсЯ,
подобно бешеной собаке, изгрыз, искусал его и тут же, на улице, в страшных
судорогах испустил дух от долгой отвычки принимать пищу. Џочти на каждом
шагу поражали их страшные жертвы голода. Љазалось, как будто, не выносЯ
мучений в домах, многие нарочно выбежали на улицу: не ниспошлетсЯ ли в
воздухе чего-нибудь, питающего силы. “ ворот одного дома сидела старуха, и
нельзЯ сказать, заснула ли она, умерла или просто позабылась: по крайней
мере, она уже не слыхала и не видела ничего и, опустив голову на грудь,
сидела недвижимо на одном и том же месте. ‘ крыши другого дома висело вниз
на веревочной петле вытЯнувшеесЯ, иссохшее тело. ЃеднЯк не мог вынести до
конца страданий голода и захотел лучше произвольным самоубийством ускорить
конец свой.
Џри виде сих поражающих свидетельств голода Ђндрий не вытерпел не
спросить татарку:
- Ќеужели они, однако ж, совсем не нашли, чем пробавить жизнь? …сли
человеку приходит последнЯЯ крайность, тогда, делать нечего, он должен
питатьсЯ тем, чем дотоле брезговал; он может питатьсЯ теми тварЯми, которые
запрещены законом, все может тогда пойти в снедь.
- ‚се переели, - сказала татарка, - всю скотину. Ќи конЯ, ни собаки, ни
даже мыши не найдешь во всем городе. “ нас в городе никогда не водилось
никаких запасов, все привозилось из деревень.
- Ќо как же вы, умираЯ такою лютою смертью, все еще думаете оборонить
город?
- „а, может быть, воевода и сдал бы, но вчера утром полковник, который
в Ѓуджаках, пустил в город Ястреба с запиской, чтобы не отдавали города; что
он идет на выручку с полком, да ожидает только другого полковника, чтоб идти
обоим вместе. € теперь всЯкую минуту ждут их... Ќо вот мы пришли к дому.
Ђндрий уже издали видел дом, непохожий на другие и, как казалось,
строенный каким-нибудь архитектором итальЯнским. Ћн был сложен из красивых
тонких кирпичей в два этажа. Ћкна нижнего этажа были заключены в высоко
выдавшиесЯ гранитные карнизы; верхний этаж состоЯл весь из небольших арок,
образовавших галерею; между ними видны были решетки с гербами. Ќа углах дома
тоже были гербы. ЌаружнаЯ широкаЯ лестница из крашеных кирпичей выходила на
самую площадь. ‚низу лестницы сидело по одному часовому, которые картинно и
симметрически держались одной рукой за стоЯвшие около них алебарды, а другою
подпирали наклоненные свои головы, и, казалось, таким образом, более
походили на изваЯниЯ, чем на живые существа. Ћни не спали и не дремали, но,
казалось, были нечувствительны ко всему: они не обратили даже вниманиЯ на
то, кто всходил по лестнице. Ќа верху лестницы они нашли богато убранного,
всего с ног до головы вооруженного воина, державшего в руке молитвенник. Ћн
было возвел на них истомленные очи, но татарка сказала ему одно слово, и он
опустил их вновь в открытые страницы своего молитвенника. Ћни вступили в
первую комнату, довольно просторную, служившую приемною или просто переднею.
Ћна была наполнена всЯ сидевшими в разных положениЯх у стен солдатами,
слугами, псарЯми, виночерпиЯми и прочей дворней, необходимою длЯ показаниЯ
сана польского вельможи как военного, так и владельца собственных поместьев.
‘лышен был чад погаснувшей свечи. „ве другие еще горели в двух огромных,
почти в рост человека, подсвечниках, стоЯвших посередине, несмотрЯ на то что
уже давно в решетчатое широкое окно глЯдело утро. Ђндрий уже было хотел идти
прЯмо в широкую дубовую дверь, украшенную гербом и множеством резных
украшений, но татарка дернула его за рукав и указала маленькую дверь в
боковой стене. ќтою вышли они в коридор и потом в комнату, которую он начал
внимательно рассматривать. ‘вет, проходивший сквозь щель ставнЯ, тронул
кое-что: малиновый занавес, позолоченный карниз и живопись на стене. ‡десь
татарка указала Ђндрию остатьсЯ, отворила дверь в другую комнату, из которой
блеснул свет огнЯ. Ћн услышал шепот и тихий голос, от которого все
потрЯслось у него. Ћн видел сквозь растворившуюсЯ дверь, как мелькнула
быстро стройнаЯ женскаЯ фигура с длинною роскошною косою, упадавшею на
поднЯтую кверху руку. ’атарка возвратилась и сказала, чтобы он взошел. Ћн не
помнил, как взошел и как затворилась за ним дверь. ‚ комнате горели две
свечи; лампада теплилась перед образом; под ним стоЯл высокий столик, по
обычаю католическому, со ступеньками длЯ преклонениЯ коленей во времЯ
молитвы. Ќо не того искали глаза его. Ћн повернулсЯ в другую сторону и
увидел женщину, казалось, застывшую и окаменевшую в каком-то быстром
движении. Љазалось, как будто всЯ фигура ее хотела броситьсЯ к нему и вдруг
остановилась. € он осталсЯ также изумленным пред нею. Ќе такою воображал он
ее видеть: это была не она, не та, которую он знал прежде; ничего не было в
ней похожего на ту, но вдвое прекраснее и чудеснее была она теперь, чем
прежде. ’огда было в ней что-то неоконченное, недовершенное, теперь это было
произведение, которому художник дал последний удар кисти. ’а была
прелестнаЯ, ветренаЯ девушка; эта была красавица - женщина во всей
развившейсЯ красе своей. Џолное чувство выражалосЯ в ее поднЯтых глазах, не
отрывки, не намеки на чувство, но все чувство. …ще слезы не успели в них
высохнуть и облекли их блистающею влагою, проходившею душу. ѓрудь, шеЯ и
плечи заключились в те прекрасные границы, которые назначены вполне
развившейсЯ красоте; волосы, которые прежде разносились легкими кудрЯми по
лицу ее, теперь обратились в густую роскошную косу, часть которой была
подобрана, а часть разбросалась по всей длине руки и тонкими, длинными,
прекрасно согнутыми волосами упадала на грудь. Љазалось, все до одной
изменились черты ее. Ќапрасно силилсЯ он в них отыскать хотЯ одну из тех,
которые носились в его памЯти, - ни одной! Љак ни велика была ее бледность,
но она не помрачила чудесной красы ее; напротив, казалось, как будто придала
ей что-то стремительное, неотразимо победоносное. € ощутил Ђндрий в своей
душе благоговейную боЯзнь и стал неподвижен перед нею. Ћна, казалось, также
была поражена видом козака, представшего во всей красе и силе юношеского
мужества, который, казалось, и в самой неподвижности своих членов уже
обличал развЯзную вольность движений; Ясною твердостью сверкал глаз его,
смелою дугою выгнулась бархатнаЯ бровь, загорелые щеки блистали всею
Яркостью девственного огнЯ, и как шелк, лоснилсЯ молодой черный ус.
- Ќет, Я не в силах ничем возблагодарить тебЯ, великодушный рыцарь, -
сказала она, и весь колебалсЯ серебрЯный звук ее голоса. - Ћдин бог может
возблагодарить тебЯ; не мне, слабой женщине...
Ћна потупила свои очи; прекрасными снежными полукружьЯми надвинулись на
них веки, окраенные длинными, как стрелы, ресницами. ЌаклонилосЯ все
чудесное лицо ее, и тонкий румЯнец оттенил его снизу. Ќичего не умел сказать
на это Ђндрий. Ћн хотел бы выговорить все, что ни есть на душе, - выговорить
его так же горЯчо, как оно было на душе, - и не мог. Џочувствовал он что-то
заградившее ему уста: звук отнЯлсЯ у слова; почувствовал он, что не ему,
воспитанному в бурсе и в бранной кочевой жизни, отвечать на такие речи, и
вознегодовал на свою козацкую натуру.
‚ это времЯ вошла в комнату татарка. Ћна уже успела нарезать ломтЯми
принесенный рыцарем хлеб, несла его на золотом блюде и поставила перед своею
панною. Љрасавица взглЯнула на нее, на хлеб и возвела очи на ЂндриЯ - и
много было в очах тех. ‘ей умиленный взор, выказавший изнеможенье и бессилье
выразить обнЯвшие ее чувства, был более доступен Ђндрию, чем все речи. …го
душе вдруг стало легко; казалось, все развЯзалось у него. „ушевные движеньЯ
и чувства, которые дотоле как будто кто-то удерживал тЯжкою уздою, теперь
почувствовали себЯ освобожденными, на воле и уже хотели излитьсЯ в
неукротимые потоки слов, как вдруг красавица, оборотЯсь к татарке,
беспокойно спросила:
- Ђ мать? ’ы отнесла ей?
- Ћна спит.
- Ђ отцу?
- Ћтнесла. Ћн сказал, что придет сам благодарить рыцарЯ.
Ћна взЯла хлеб и поднесла его ко рту. ‘ неизъЯснимым наслаждением
глЯдел Ђндрий, как она ломала его блистающими пальцами своими и ела; и вдруг
вспомнил о бесновавшемсЯ от голода, который испустил дух в глазах его,
проглотивши кусок хлеба. Ћн побледнел и, схватив ее за руку, закричал:
- „овольно! не ешь больше! ’ы так долго не ела, тебе хлеб будет теперь
Ядовит,
€ она опустила тут же свою руку, положила хлеб на блюдо и, как покорный
ребенок, смотрела ему в очи. € пусть бы выразило чье-нибудь слово... но не
властны выразить ни резец, ни кисть, ни высоко-могучее слово того, что
видитсЯ иной раз во взорах девы, ниже' того умиленного чувства, которым
объемлетсЯ глЯдЯщий в такие взоры девы.
- –арица! - вскрикнул Ђндрий, полный и сердечных, и душевных, и всЯких
избытков. - —то тебе нужно? чего ты хочешь? прикажи мне! ‡адай мне службу
самую невозможную, какаЯ только есть на свете, - Я побегу исполнЯть ее!
‘кажи мне сделать то, чего не в силах сделать ни один человек, - Я сделаю, Я
погублю себЯ. Џогублю, погублю! и погубить себЯ длЯ тебЯ, клЯнусь свЯтым
крестом, мне так сладко... но не в силах сказать того! “ менЯ три хутора,
половина табунов отцовских - мои, все, что принесла отцу мать моЯ, что даже
от него скрывает она, - все мое. ’акого ни у кого нет теперь у козаков наших
оружиЯ, как у менЯ: за одну рукоЯть моей сабли дают мне лучший табун и три
тысЯчи овец. € от всего этого откажусь, кину, брошу, сожгу, затоплю, если
только ты вымолвишь одно слово или хотЯ только шевельнешь своею тонкою
черною бровью! Ќо знаю, что, может быть, несу глупые речи, и некстати, и
нейдет все это сюда, что не мне, проведшему жизнь в бурсе и на ‡апорожье,
говорить так, как в обычае говорить там, где бывают короли, кнЯзьЯ и все что
ни есть лучшего в вельможном рыцарстве. ‚ижу, что ты иное творенье бога,
нежели все мы, и далеки пред тобою все другие боЯрские жены и дочери-девы.
Њы не годимсЯ быть твоими рабами, только небесные ангелы могут служить тебе.
‘ возрастающим изумлением, всЯ превратившись в слух, не проронив ни
одного слова, слушала дева открытую сердечную речь, в которой, как в
зеркале, отражалась молодаЯ, полнаЯ сил душа. € каждое простое слово сей
речи, выговоренное голосом, летевшим прЯмо с сердечного дна, было облечено в
силу. € выдалось вперед все прекрасное лицо ее, отбросила она далеко назад
досадные волосы, открыла уста и долго глЯдела с открытыми устами. Џотом
хотела что-то сказать и вдруг остановилась и вспомнила, что другим
назначеньем ведетсЯ рыцарь, что отец, братьЯ и всЯ отчизна его стоЯт позади
его суровыми мстителЯми, что страшны облегшие город запорожцы, что лютой
смерти обречены все они с своим городом... € глаза ее вдруг наполнились
слезами; быстро она схватила платок, шитый шелками, набросила себе на лицо
его, и он в минуту стал весь влажен; и долго сидела, забросив назад свою
прекрасную голову, сжав белоснежными зубами свою прекрасную нижнюю губу, -
как бы внезапно почувствовав какое укушение Ядовитого гада, - и не снимаЯ с
лица платка, чтобы он не видел ее сокрушительной грусти.
- ‘кажи мне одно слово! - сказал Ђндрий и взЯл ее за атласную руку.
‘веркающий огонь пробежал по жилам его от сего прикосновеньЯ, и жал он руку,
лежавшую бесчувственно в руке его.
Ќо она молчала, не отнимала платка от лица своего и оставалась
неподвижна.
- Ћтчего же ты так печальна? ‘кажи мне, отчего ты так печальна?
Ѓросила прочь она от себЯ платок, отдернула налезавшие на очи длинные
волосы косы своей и всЯ разлиласЯ в жалостных речах, выговариваЯ их
тихим-тихим голосом, подобно когда ветер, поднЯвшись прекрасным вечером,
пробежит вдруг по густой чаще приводного тростника: зашелестЯт, зазвучат и
понесутсЯ вдруг унывно-тонкие звуки, и ловит их с непонЯтной грустью
остановившийсЯ путник, не чуЯ ни погасающего вечера, ни несущихсЯ веселых
песен народа, бредущего от полевых работ и жнив, ни отдаленного тарахтаньЯ
где-то проезжающей телеги.
- Ќе достойна ли Я вечных сожалений? Ќе несчастна ли мать, родившаЯ
менЯ на свет? Ќе горькаЯ ли долЯ пришлась на часть мне? Ќе лютый ли ты изо
всего шлЯхетства, богатейших панов, графов и иноземных баронов и все, что ни
есть цвет нашего рыцарства. ‚сем им было вольно любить менЯ, и за великое
благо всЯкий из них почел бы любовь мою. ‘тоило мне только махнуть рукой, и
любой из них, красивейший, прекраснейший лицом и породою, стал бы моим
супругом. € ни к одному из них не причаровала ты моего сердца, свирепаЯ
судьба моЯ; а причаровала мое сердце, мимо лучших витЯзей земли нашей, к
чуждому, к врагу нашему. ‡а что же ты, пречистаЯ божьЯ матерь, за какие
грехи, за какие тЯжкие преступлениЯ так неумолимо и беспощадно гонишь менЯ?
‚ изобилии и роскошном избытке всего текли дни мои; лучшие, дорогие блюда и
сладкие вина были мне снедью. € на что все это было? к чему оно все было? Љ
тому ли, чтобы наконец умереть лютою смертью, какой не умирает последний
нищий в королевстве? € мало того, что осуждена Я на такую страшную участь;
мало того, что перед концом своим должна видеть, как станут умирать в
невыносимых муках отец и мать, длЯ спасеньЯ которых двадцать раз готова бы
была отдать жизнь свою; мало всего этого: нужно, чтобы перед концом своим
мне довелось увидать и услышать слова и любовь, какой не видала Я. Ќужно,
чтобы он речами своими разодрал на части мое сердце, чтобы горькаЯ моЯ
участь была еще горше, чтобы еще жалче было мне моей молодой жизни, чтобы
еще страшнее казалась мне смерть моЯ и чтобы еще больше, умираЯ, попрекала Я
тебЯ, свирепаЯ судьба моЯ, и тебЯ - прости мое прегрешение, - свЯтаЯ божьЯ
матерь!
€ когда затихла она, безнадежное, безнадежное чувство отразилось в лице
ее; ноющею грустью заговорила всЯкаЯ черта его, и все, от печально поникшего
лба и опустившихсЯ очей до слез, застывших и засохнувших по тихо пламеневшим
щекам ее, - все, казалось, говорило: "Ќет счастьЯ на лице сем!"
- Ќе слыхано на свете, не можно, не быть тому, - говорил Ђндрий, -
чтобы красивейшаЯ и лучшаЯ из жен понесла такую горькую часть, когда она
рождена на то, чтобы пред ней, как пред свЯтыней, преклонилось все, что ни
есть лучшего на свете. Ќет, ты не умрешь! Ќе тебе умирать! ЉлЯнусь моим
рождением и всем, что мне мило на свете, ты не умрешь! …сли же выйдет уже
так и ничем - ни силой, ни молитвой, ни мужеством - нельзЯ будет отклонить
горькой судьбы, то мы умрем вместе; и прежде Я умру, умру перед тобой, у
твоих прекрасных коленей, и разве уже мертвого менЯ разлучат с тобою.
- Ќе обманывай, рыцарь, и себЯ и менЯ, - говорила она, качаЯ тихо
прекрасной головой своей, - знаю и, к великому моему горю, знаю слишком
хорошо, что тебе нельзЯ любить менЯ; и знаю Я, какой долг и завет твой: тебЯ
зовут отец, товарищи, отчизна, а мы - враги тебе.
- Ђ что мне отец, товарищи и отчизна! - сказал Ђндрий, встрЯхнув быстро
головою и выпрЯмив весь прЯмой, как надречнаЯ осокорь, стан свой. - ’ак если
ж так, так вот что: нет у менЯ никого! Ќикого, никого! - пввторил он тем же
голосом и сопроводив его тем движеньем руки, с каким упругий, несокрушимый
козак выражает решимость на дело, неслыханное и невозможное длЯ другого. -
Љто сказал, что моЯ отчизна “крайна? Љто дал мне ее в отчизны? Ћтчизна есть
то, чего ищет душа наша, что милее длЯ нее всего. Ћтчизна моЯ - ты! ‚от моЯ
отчизна! € понесу Я отчизну сию в сердце моем, понесу ее, пока станет моего
веку, и посмотрю, пусть кто-нибудь из козаков вырвет ее оттуда! € все, что
ни есть, продам, отдам, погублю за такую отчизну!
Ќа миг остолбенев, как прекраснаЯ статуЯ, смотрела она ему в очи и
вдруг зарыдала, и с чудною женскою стремительностью, на какую бывает только
способна одна безрасчетно великодушнаЯ женщина, созданнаЯ на прекрасное
сердечное движение, кинулась она к нему на шею, обхватив его снегоподобными,
чудными руками, и зарыдала. ‚ это времЯ раздались на улице неЯсные крики,
сопровожденные трубным и литаврным звуком. Ќо он не слышал их. Ћн слышал
только, как чудные уста обдавали его благовонной теплотой своего дыханьЯ,
как слезы ее текли ручьЯми к нему на лицо и спустившиесЯ все с головы
пахучие ее волосы опутали его всего своим темным и блистающим шелком.
‚ это времЯ вбежала к ним с радостным криком татарка.
- ‘пасены, спасены! - кричала она, не помнЯ себЯ. - Ќаши вошли в город,
привезли хлеба, пшена, муки и свЯзанных запорожцев.
Ќо не слышал никто из них, какие "наши" вошли в город, что привезли с
собою и каких свЯзали запорожцев. Џолный не на земле вкушаемых чувств,
Ђндрий поцеловал в сии благовонные уста, прильнувшие к щеке его, и
небезответны были благовонные уста. Ћни отозвались тем же, и в сем обоюднос-
лиЯнном поцелуе ощутилось то, что один только раз в жизни даетсЯ чувствовать
человеку.
€ погиб козак! Џропал длЯ всего козацкого рыцарства! Ќе видать ему
больше ни ‡апорожьЯ, ни отцовских хуторов своих, ни церкви божьей! “крайне
не видать тоже храбрейшего из своих детей, взЯвшихсЯ защищать ее. ‚ырвет
старый ’арас седой клок волос из своей чуприны и проклЯнет и день и час, в
который породил на позор себе такого сына.

VII

ум и движение происходили в запорожском таборе. ‘начала никто не мог
дать верного отчета, как случилось, что войска прошли в город. Џотом уже
оказалось, что весь ЏереЯславский курень, расположившийсЯ перед боковыми
городскими воротами, был пьЯн мертвецки; стало быть, дивитьсЯ нечего, что
половина была перебита, а другаЯ перевЯзана прежде, чем все могли узнать, в
чем дело. Џокамест ближние курени, разбуженные шумом, успели схватитьсЯ за
оружие, войско уже уходило в ворота, и последние рЯды отстреливались от
устремившихсЯ на них в беспорЯдке сонных и полупротрезвившихсЯ запорожцев.
Љошевой дал приказ собратьсЯ всем, и когда все стали в круг и затихли,
снЯвши шапки, он сказал:
- ’ак вот что, панове-братове, случилось в эту ночь. ‚от до чего довел
хмель! ‚от какое поруганье оказал нам неприЯтель! “ вас, видно, уже такое
заведение: коли позволишь удвоить порцию, так вы готовы так натЯнутьсЯ, что
враг •ристова воинства не только снимет с вас шаровары, но в самое лицо вам
начихает, так вы того не услышите.
Љозаки все стоЯли понурив головы, знаЯ вину; один только незамайковский
куренной атаман Љукубенко отозвалсЯ.
- Џостой, батько! - сказал он. - •оть оно и не в законе, чтобы сказать
какое возражение, когда говорит кошевой перед лицом всего войска, да дело не
так было, так нужно сказать. ’ы не совсем справедливо попрекнул все
христианское войско. Љозаки были бы повинны и достойны смерти, если бы
напились в походе, на войне, на трудной, тЯжкой работе. Ќо мы сидели без
дела, маЯчились попусту перед городом. Ќи поста, ни другого христианского
воздержаньЯ не было: как же может статьсЯ, чтобы на безделье не напилсЯ
человек? ѓреха тут нет. Ђ мы вот лучше покажем им, что такое нападать на
безвинных людей. Џрежде били добре, а уж теперь побьем так, что и пЯт не
унесут домой.
ђечь куренного атамана понравилась козакам. Ћни приподнЯли уже совсем
было понурившиесЯ головы, и многие одобрительно кивнули головой,
промолвивши: "„обре сказал Љукубенко!" Ђ ’арас Ѓульба, стоЯвший недалеко от
кошевого, сказал:
- Ђ что, кошевой, видно Љукубенко правду сказал? —то ты скажешь на это?
- Ђ что скажу? ‘кажу: блажен и отец, родивший такого сына! …ще не
большаЯ мудрость сказать укорительное слово, но бо'льшаЯ мудрость сказать
такое слово, которое бы, не поругавшись над бедою человека, ободрило бы его,
придало бы духу ему, как шпоры придают духу коню, освеженному водопоем. џ
сам хотел вам сказать потом утешительное слово, да Љукубенко догадалсЯ
прежде.
"„обре сказал и кошевой!" - отозвалось в рЯдах запорожцев. "„оброе
слово!" - повторили другие. € самые седые, стоЯвшие, как сизые голуби, и те
кивнули головою и, моргнувши седым усом, тихо сказали: "„обре сказанное
слово!"
- ‘лушайте же, панове! - продолжал кошевой. - Ѓрать крепость,
карабкатьсЯ и подкапыватьсЯ, как делают чужеземные, немецкие мастера, -
пусть ей враг прикинетсЯ! - и неприлично, и не козацкое дело. Ђ судЯ по
тому, что есть, неприЯтель вошел в город не с большим запасом; телег что-то
было с ним немного. Ќарод в городе голодный; стало быть, все съест духом, да
и конЯм тоже сена... уж Я не знаю, разве с неба кинет им на вилы
какой-нибудь их свЯтой... только про это еще бог знает; а ксендзы-то их
горазды на одни слова. ‡а тем или за другим, а уж они выйдут из города.
ђазделЯйсЯ же на три кучи и становись на три дороги перед тремЯ воротами.
Џеред главными воротами пЯть куреней, перед другими по три куренЯ.
„Ядькивский и Љорсунский курень на засаду! Џолковник ’арас с полком на
засаду! ’ытаревский и ’ымошевский курень на запас, с правого бока обоза!
™ербиновский и ‘тебликивский верхний - с левого боку! „а выбирайтесь из
рЯду, молодцы, которые позубастее на слово, задирать неприЯтелЯ! “ лЯха
пустоголоваЯ натура: брани не вытерпит; и, может быть, сегоднЯ же все они
выйдут из ворот. Љуренные атаманы, переглЯди всЯкий курень свой: у кого
недочет, пополни его останками ЏереЯславского. ЏереглЯди всь снова! „ать на
опохмел всем по чарке и по хлебу на козака! ’олько, верно, всЯкий еще
вчерашним сыт, ибо, некуда деть правды, понаедались все так, что дивлюсь,
как ночью никто не лопнул. „а вот еще один наказ: если кто-нибудь, шинкарь,
жид, продаст козаку хоть один кухоль сивухи, то Я прибью ему на самый лоб
свиное ухо, собаке, и повешу ногами вверх! ‡а работу же, братцы! ‡а работу!
’ак распорЯжал кошевой, и все поклонились ему в поЯс и, не надеваЯ
шапок, отправились по своим возам и таборам и, когда уже совсем далеко
отошли, тогда только надели шапки. ‚се начали снарЯжатьсЯ: пробовали сабли и
палаши, насыпали порох из мешков в пороховницы, откатывали и становили возы
и выбирали коней.
“ходЯ к своему полку, ’арас думал и не мог придумать, куда девалсЯ
Ђндрий: полонили ли его вместе с другими и свЯзали сонного? ’олько нет, не
таков Ђндрий, чтобы отдалсЯ живым в плен. Њежду убитыми козаками тоже не
было его видно. ‡адумалсЯ крепко ’арас и шел перед полком, не слыша, что его
давно называл кто-то по имени.
- Љому нужно менЯ? - сказал он, наконец очнувшись.
Џеред ним стоЯл жид џнкель.
- Џан полковник, пан полковник! - говорил жид поспешным и прерывистым
голосом, как будто бы хотел объЯвить дело не совсем пустое. - џ был в
городе, пан полковник!
’арас посмотрел на жида и подивилсЯ тому, что он уже успел побывать в
городе.
- Љакой же враг тебЯ занес туда?
- џ сейчас расскажу, - сказал џнкель. - Љак только услышал Я на заре
шум и козаки стали стрелЯть, Я ухватил кафтан и, не надеваЯ его, побежал
туда бегом; дорогою уже надел его в рукава, потому что хотел поскорей
узнать, отчего шум, отчего козаки на самой заре стали стрелЯть. џ взЯл и
прибежал к самым городским воротам, в то времЯ, когда последнее войско
входило в город. ѓлЯжу - впереди отрЯда пан хорунжий ѓалЯндович. Ћн человек
мне знакомый: еще с третьего года задолжал сто червонных. џ за ним, будто бы
затем, чтобы выправить с него долг, и вошел вместе с ними в город.
- Љак же ты: вошел в город, да еще и долг хотел выправить? - сказал
Ѓульба. - € не велел он тебЯ тут же повесить, как собаку?
- Ђ ей-богу, хотел повесить, - отвечал жид, - уже было его слуги совсем
схватили менЯ и закинули веревку на шею, но взмолилсЯ пану, сказал, что
подожду долгу, сколько пан хочет, и пообещал еще дать взаймы, как только
поможет мне собрать долги с других рыцарей; ибо у пана хорунжего - Я все
скажу пану - нет и одного червонного в кармане. •оть у него есть и хутора, и
усадьбы, и четыре замка, и степовой земли до самого клова, а грошей у него
так, как у козака, - ничего нет. € теперь, если бы не вооружили его
бреславские жиды, не в чем было бы ему и на войну выехать. Ћн и на сейме
оттого не был.
- —то ж ты делал в городе? ‚идел наших?
- Љак же! Ќаших там много: €цка, ђахум, ‘амуйло, •айвалох,
еврей-арендатор...
- Џропади они, собаки! - вскрикнул, рассердившись, ’арас. - —то ты мне
тычешь свое жидовское племЯ! џ тебЯ спрашиваю про наших запорожцев.
- Ќаших запорожцев не видал. Ђ видал одного пана ЂндриЯ.
- ЂндриЯ видел? - вскрикнул Ѓульба. - —то ж ты, где видел его? в
подвале? в Яме? обесчещен? свЯзан?
- Љто же бы смел свЯзать пана ЂндриЯ? ’еперь он такой важный рыцар ь...
„алибуг, Я не узнал! € наплечники в золоте, и нарукавники в золоте, и
зерцало в золоте, и шапка в золоте, и по поЯсу золото, и везде золото, и все
золото. ’ак, как солнце взглЯнет весною, когда в огороде всЯкаЯ пташка пищит
и поет и травка пахнет, так и он весь сиЯет в золоте. € конЯ дал ему воевода
самого лучшего под верх; два ста червонных стоит один конь.
Ѓульба остолбенел.
- ‡ачем же он надел чужое одеЯнье?
- Џотому что лучше, потому и надел... € сам разъезжает, и другие
разъезжают; и он учит, и его учат. Љак наибогатейший польский пан!
- Љто ж его принудил?
- џ ж не говорю, чтобы его кто принудил. ђазве пан не знает, что он по
своей воле перешел к ним?
- Љто перешел?
- Ђ пан Ђндрий.
- Људа перешел?
- Џерешел на их сторону, он уж теперь совсем ихний.
- ‚решь, свиное ухо!
- Љак же можно, чтобы Я врал? „урак Я разве, чтобы врал? Ќа свою бы
голову Я врал? ђазве Я не знаю, что жида повесЯт, как собаку, колк он соврет
перед паном?
- ’ак это выходит, он, по-твоему, продал отчизну и веру?
- џ же не говорю этого, чтобы он продавал что: Я сказал только, то он
перешел к ним.
- ‚решь, чертов жид! ’акого дела не было на христианской земле! ’ы
путаешь, собака!
- Џусть трава прорастет на пороге моего дома, если Я путаю! Џусть
всЯкий наплюет на могилу отца, матери, свекора, и отца отца моего, и отца
матери моей, если Я путаю. …сли пан хочет, Я даже скажу, и отчего он перешел
к ним.
- Ћтчего?
- “ воеводы есть дочка-красавица. ‘вЯтой боже, какаЯ красавица!
‡десь жид постаралсЯ, как только мог, выразить в лице своем красоту,
расставив руки, прищурив глаз и покрививши набок рот, как будто чего-нибудь
отведавши.
- Ќу, так что же из того?
- Ћн длЯ нее и сделал все и перешел. Љоли человек влюбитсЯ, то он все
равно что подошва, которую, коли размочишь в воде, возьми согни - она и
согнетсЯ.
Љрепко задумалсЯ Ѓульба. ‚спомнил он, что велика власть слабой женщины,
что многих сильных погублЯла она, что податлива с этой стороны природа
ЂндриЯ; и стоЯл он долго как вкопанный на одном и том же месте.
- ‘лушай, пан, Я все расскажу пану, - говорил жид. - Љак только услышал
Я шум и увидел, что проходЯт в городские ворота, Я схватил на всЯкий случай
с собой нитку жемчуга, потому что в городе есть красавицы и дворЯнки, а коли
есть красавицы и дворЯнки, сказал Я себе, то хоть им и есть нечего, а жемчуг
все-таки купЯт. € как только хорунжего слуги пустили менЯ, Я побежал на
воеводин двор продавать жемчуг и расспросил все у служанки-татарки. "Ѓудет
свадьба сейчас, как только прогонЯт запорожцев. Џан Ђндрий обещал прогнать
запорожцев".
- € ты не убил тут же на месте его, чертова сына? - вскрикнул Ѓульба.
- ‡а что же убить? Ћн перешел по доброй воле. —ем человек виноват? ’ам
ему лучше, туда и перешел.
- € ты видел его в самое лицо?
- …й-богу, в самое лицо! ’акой славный воЯка! ‚сех взрачней. „ай бог
ему здоровьЯ, менЯ тотчас узнал; и когда Я подошел к нему, тотчас сказал...
- —то ж он сказал?
- Ћн сказал... прежде кивнул пальцем, а потом уже сказал: "џнкель!" Ђ
Я: "Џан Ђндрий!" - говорю. "џнкель! скажи отцу, скажи брату, скажи козакам,
скажи запорожцам, скажи всем, что отец - теперь не отец мне, брат - не брат,
товарищ - не товарищ, и что Я с ними буду битьсЯ со всеми. ‘о всеми буду
битьсЯ!"
- ‚решь, чертов €уда! - закричал, вышед из себЯ, ’арас. - ‚решь,
собака! ’ы и •риста распЯл, проклЯтый богом человек! џ тебЯ убью, сатана!
“текай отсюда, не то - тут же тебе и смерть! - €, сказавши это, ’арас
выхватил свою саблю.
€спуганный жид припустилсЯ тут же во все лопатки, как только могли
вынести его тонкие, сухие икры. „олго еще бежал он без оглЯдки между
козацким табором и потом далеко по всему чистому полю, хотЯ ’арас вовсе не
гналсЯ за ним, размыслив, что неразумно вымещать запальчивость на первом
подвернувшемсЯ.
’еперь припомнил он, что видел в прошлую ночь ЂндриЯ, проходившего по
табору с какой-то женщиною, и поник седою головою, а все еще не хотел
верить, чтобы могло случитьсЯ такое позорное дело и чтобы собственный сын
его продал веру и душу.
Ќаконец повел он свой полк в засаду и скрылсЯ с ним за лесом, который
один был не выжжен еще козаками. Ђ запорожцы, и пешие и конные, выступали на
три дороги к трем воротам. Ћдин за другим валили курени: “манский,
Џоповичевский, Љаневский, ‘тебликивский, Ќезамайковский, ѓургузив,
’ытаревский, ’ымошевский. Ћдного только ЏереЯславского не было. Љрепко
курнули козаки его и прокурили свою долю. Љто проснулсЯ свЯзанный во вражьих
руках, кто, и совсем не просыпаЯсь, сонный перешел в сырую землю, и сам
атаман •либ, без шаровар и верхнего убранства, очутилсЯ в лЯшском стану.
‚ городе услышали козацкое движенье. ‚се высыпали на вал, и предстала
пред козаков живаЯ картина: польские витЯзи, один другого красивей, стоЯли
на валу. Њедные шапки сиЯли, как солнца, оперенные белыми, как лебедь,
перьЯми. Ќа других были легкие шапочки, розовые и голубые с перегнутыми
набекрень верхами; кафтаны с откидными рукавами, шитые и золотом и просто
выложенные шнурками; у тех сабли и ружьЯ в дорогих оправах, за которые
дорого приплачивались паны, - и много было всЯких других убранств. Ќапереди
стоЯл спесиво, в красной шапке, убранной золотом, буджаковский полковник.
ѓрузен был полковник, всех выше и толще, и широкий дорогой кафтан в силу
облекал его. Ќа другой стороне, почти к боковым воротам, стоЯл другой
полковник, небольшой человек, весь высохший; но малые зоркие очи глЯдели
живо из-под густо наросших бровей, и оборачивалсЯ он скоро на все стороны,
указываЯ бойко тонкою, сухою рукою своею, раздаваЯ приказаньЯ; видно было,
что, несмотрЯ на малое тело свое, знал он хорошо ратную науку. Ќедалеко от
него стоЯл хорунжий, длинный-длинный, с густыми усами, и, казалось, не было
у него недостатка в краске на лице: любил пан крепкие меды и добрую пирушку.
€ много было видно за ними всЯкой шлЯхты, вооружившейсЯ кто на свои
червонцы, кто на королевскую казну, кто на жидовские деньги, заложив все,
что ни нашлось в дедовских замках. Ќемало было и всЯких сенаторских
нахлебников, которых брали с собою сенаторы на обеды длЯ почета, которые
крали со стола и из буфетов серебрЯные кубки и после сегоднЯшнего почета на
другой день садились на козлы править конЯми у какого-нибудь пана. Њного
всЯких было там. €ной раз и выпить было не на что, а на войну все
принарЯдились.
Љазацкие рЯды стоЯли тихо перед стенами. Ќе было на них ни на ком
золота, только разве кое-где блестело оно на сабельных рукоЯтках и ружейных
оправах. Ќе любили козаки богато вырЯжатьсЯ на битвах; простые были на них
кольчуги и свиты, и далеко чернели и червонели черные, червонноверхие
бараньи их шапки.
„ва козака выехало вперед из запорожских рЯдов. Ћдин еще совсем
молодой, другой постарее, оба зубастые на слова, на деле тоже не плохие
козаки: Ћхрим Ќаш и Њыкыта ѓолокопытенко. ‘ледом за ними выехал и „емид
Џопович, коренастый козак, уже давно маЯчивший на ‘ечи, бывший под
Ђдрианополем и много натерпевшийсЯ на веку своем: горел в огне и прибежал на
‘ечь с обсмаленною, почерневшею головою и выгоревшими усами. Ќо раздобрел
вновь Џопович, пустил за ухо оселедец, вырастил усы, густые и черные как
смоль. € крепок был на едкое слово Џопович.
- Ђ, красные жупаны на всем войске, да хотел бы Я знать, краснаЯ ли
сила у войска?
- ‚от Я вас! - кричал сверху дюжий полковник, - всех перевЯжу!
Ћтдавайте, холопы, ружьЯ и коней. ‚идели, как перевЯзал Я ваших? ‚ыведите им
на вал запорожцев!
€ вывели на вал скрученных веревками запорожцев. ‚переди их был
куренной атаман •либ, без шаровар и верхнего убранства, - так, как схватили
его хмельного. € потупил в землю голову атаман, стыдЯсь наготы своей перед
своими же козаками и того, что попал в плен, как собака, сонный. ‚ одну ночь
поседела крепкаЯ голова его.
- Ќе печальсЯ, •либ! ‚ыручим! - кричали ему снизу козаки.
- Ќе печальсЯ, друзьЯка! - отозвалсЯ куренной атаман Ѓородатый. - ‚ том
нет вины твоей, что схватили тебЯ нагого. Ѓеда может быть со всЯким
человеком; но стыдно им, что выставили тебЯ на позор, не прикрывши прилично
наготы твоей.
- ‚ы, видно, на сонных людей храброе войско! - говорил, поглЯдываЯ на
вал, ѓолокопытенко.
- ‚от, погодите, обрежем мы вам чубы! - кричали им сверху.
- Ђ хотел бы Я поглЯдеть, как они нам обрежут чубы! - говорил Џопович,
поворотившись перед ними на коне. Џотом, поглЯдевши на своих, сказал: - Ђ
что ж? Њожет быть, лЯхи и правду говорЯт. Љолк выведет их вон тот пузатый,
им всем будет добраЯ защита.
- Ћтчего ж, ты думаешь, будет им добраЯ защита? - сказали козаки, знаЯ,
что Џопович, верно, уже готовилсЯ что-нибудь отпустить.
- Ђ оттого, что позади его упрЯчетсЯ все войско, и уж черта с два из-за
его пуза достанешь которого-нибудь копьем!
‚се засмеЯлись козаки. € долго многие из них еще покачивали головою,
говорЯ: "Ќу уж Џопович! “ж коли кому закрутит слово, так только ну..." „а уж
и не сказали козаки, что такое "ну".
- Ћтступайте, отступайте скорей от стен! - закричал кошевой. €бо лЯхи,
казалось, не выдержали едкого слова, и полковник махнул рукой.
…два только посторонились козаки, как грЯнули с валу картечью. Ќа валу
засуетились, показалсЯ сам седой воевода на коне. ‚орота отворились, и
выступило войско. ‚переди выехали ровным конным строем шитые гусары. ‡а ними
кольчужники, потом латники с копьЯми, потом все в медных шапках, потом ехали
особнЯком лучшие шлЯхтичи, каждый одетый по-своему. Ќе хотели гордые
шлЯхтичи смешатьсЯ в рЯды с другими, и у которого не было команды, тот ехал
один с своими слугами. Џотом опЯть рЯды, и за ними выехал хорунжий; за ним
опЯть рЯды, и выехал дюжий полковник; а позади всего уже войска выехал
последним низенький полковник.
- Ќе давать им, не давать им строитьсЯ и становитьсЯ в рЯды! - кричал
кошевой. - ђазом напирайте на них все курени! ЋставлЯйте прочие ворота!
’ытаревский курень, нападай сбоку! „Ядькивский курень, нападай с другого!
Ќапирайте на тыл, Љукубенко и Џалывода! Њешайте, мешайте и розните их!
€ ударили со всех сторон козаки, сбили и смешали их, и сами смешались.
Ќе дали даже и стрельбы произвести; пошло дело на мечи да на копьЯ. ‚се
сбились в кучу, и каждому привел случай показать себЯ. „емид Џопович трех
заколол простых и двух лучших шлЯхтичей сбил с коней, говорЯ: "‚от добрые
кони! ’аких коней Я давно хотел достать!" € выгнал коней далеко в поле,
крича стоЯвшим козакам перенЯть их. Џотом вновь пробилсЯ в кучу, напал опЯть
на сбитых с коней шлЯхтичей, одного убил, а другому накинул аркан на шею,
привЯзал к седлу и поволок его по всему полю, снЯвши с него саблю с дорогою
рукоЯтью и отвЯзавши от поЯса целый черенок с червонцами. Љобита, добрый
козак и молодой еще, схватилсЯ тоже с одним из храбрейших в польском войске,
и долго бились они. ‘ошлись уже в рукопашный. Ћдолел было уже козак и,
сломивши, ударил вострым турецким ножом в грудь, но не уберегсЯ сам. ’ут же
в висок хлопнула его горЯчаЯ пулЯ. ‘валил его знатнее из панов, красивейший
и древнего кнЯжеского роду рыцарь. Љак стройный тополь, носилсЯ он на
булатом коне своем. € много уже показал боЯрской богатырской удали: двух
запорожцев разрубил надвое; ”едора Љоржа, доброго козака, опрокинул вместе с
конем, выстрелил по коню и козака достал из-за конЯ копьем; многим отнес
головы и руки и повалил козака Љобиту, вогнавши ему пулю в висок.
- ‚от с кем бы Я хотел попробовать силы! - закричал незамайковский
куренной атаман Љукубенко. Џрипустив конЯ, налетел прЯмо ему в тыл и сильно
вскрикнул, так что вздрогнули все близ стоЯвшие от нечеловеческого крика.
•отел было поворотить вдруг своего конЯ лЯх и стать ему в лицо; но не
послушалсЯ конь: испуганный страшным крюком, метнулсЯ на сторону, и достал
его ружейною пулею Љукубенко. ‚ошла в спинные лопатки ему горЯчаЯ пулЯ, и
свалилсЯ он с конЯ. Ќо и тут не поддалсЯ лЯх, все еще силилсЯ нанести врагу
удар, но ослабела упавшаЯ вместе с саблею рука. Ђ Љукубенко, взЯв в обе руки
свой тЯжелый палаш, вогнал его ему в самые побледневшие уста. ‚ышиб два
сахарные зуба палаш, рассек надвое Язык, разбил горловой позвонок и вошел
далеко в землю. ’ак и пригвоздил он его там навеки к сырой земле. Љлючом
хлынула вверх алаЯ, как надречнаЯ калина, высокаЯ дворЯнскаЯ кровь и
выкрасила весь обшитый золотом желтый кафтан его. Ђ Љукубенко уже кинул его
и пробилсЯ с своими незамайковцами в другую кучу.
- ќх, оставил неприбранным такое дорогое убранство! - сказал уманский
куренной Ѓородатый, отъехавши от своих к месту, где лежал убитый Љукубенком
шлЯхтич. - џ семерых убил шлЯхтичей своею рукою, а такого убранства еще не
видел ни на ком.
€ польстилсЯ корыстью Ѓородатый: нагнулсЯ, чтобы снЯть с него дорогие
доспехи, вынул уже турецкий нож в оправе из самоцветных каменьев, отвЯзал от
поЯса черенок с червонцами, снЯл с груди сумку с тонким бельем, дорогим
серебром и девическою кудрею, сохранно сберегавшеюсЯ на памЯть. € не услышал
Ѓородатый, как налетел на него сзади красноносый хорунжий, уже раз сбитый им
с седла и получивший добрую зазубрину на памЯть. ђазмахнулсЯ он со всего
плеча и ударил его саблей по нагнувшейсЯ шее. Ќе к добру повела корысть
козака: отскочила могучаЯ голова, и упал обезглавленный труп, далеко вокруг
оросивши землю. Џонеслась к вышинам суроваЯ козацкаЯ душа, хмурЯсь и
негодуЯ, и вместе с тем дивуЯсь, что так рано вылетела из такого крепкого
тела. Ќе успел хорунжий ухватить за чуб атаманскую голову, чтобы привЯзать
ее к седлу, а уж был тут суровый мститель.
Љак плавающий в небе Ястреб, давши много кругов сильными крылами, вдруг
останавливаетсЯ распластанный на одном месте и бьет оттуда стрелой на
раскричавшегосЯ у самой дороги самца-перепела, - так ’арасов сын, Ћстап,
налетел вдруг на хорунжего и сразу накинул ему на шею веревку. Џобагровело
еще сильнее красное лицо хорунжего, когда затЯнула ему горло жестокаЯ петлЯ;
схватилсЯ он было за пистолет, но судорожно сведеннаЯ рука не могла
направить выстрела, и даром полетела в поле пулЯ. Ћстап тут же, у его же
седла, отвЯзал шелковый шнур, который возил с собою хорунжий длЯ вЯзаниЯ
пленных, и его же шнуром свЯзал его по рукам и по ногам, прицепил конец
веревки к седлу и поволок его через поле, сзываЯ громко всех козаков
“манского куренЯ, чтобы шли отдать последнюю честь атаману.
Љак услышали уманцы, что куренного их атамана Ѓородатого нет уже в
живых, бросили поле битвы и прибежали прибрать его тело; и тут же стали
совещатьсЯ, кого выбрать в куренные. Ќаконец сказали:
- „а на что совещатьсЯ? ‹учше не можно поставить в куренные, как
Ѓульбенка Ћстапа. Ћн, правда, младший всех нас, но разум у него, как у
старого человека.
Ћстап, снЯв шапку, всех поблагодарил козаков-товарищей за честь, не
стал отговариватьсЯ ни молодостью, ни молодым разумом, знаЯ, что времЯ
военное и не до того теперь, а тут же повел их прЯмо на кучу и уж показал им
всем, что недаром выбрали его в атаманы. Џочувствовали лЯхи, что уже
становилось дело слишком жарко, отступили и перебежали поле, чтоб собратьсЯ
на другом конце его. Ђ низенький полковник махнул на стоЯвшие отдельно, у
самых ворот, четыре свежих сотни, и грЯнули оттуда картечью в козацкие кучи.
Ќо мало кого достали: пули хватили по быкам козацким, дико глЯдевшим на
битву. ‚зревели испуганные быки, поворотили на козацкие таборы, переломали
возы и многих перетоптали. Ќо ’арас в это времЯ, вырвавшись из засады с
своим полком, с криком бросилсЯ навпереймы. Џоворотило назад все бешеное
стадо, испуганное криком, и метнулось на лЯшские полки, опрокинуло конницу,
всех смЯло и рассыпало.
- Ћ, спасибо вам, волы! - кричали запорожцы, - служили всь походную
службу, а теперь и военную сослужили! - € ударили с новыми силами на
неприЯтелЯ.
Њного тогда перебили врагов. Њногие показали себЯ: ЊетелыцЯ, ило, оба
Џысаренки, ‚овтузенко, и немало было всЯких других. “видели лЯхи, что плохо
наконец приходит, выкинули хоругвь и закричали отворЯть городские ворота. ‘о
скрыпом отворились обитые железом ворота и принЯли толпившихсЯ, как овец в
овчарню, изнуренных и покрытых пылью всадников. Њногие из запорожцев
погнались было за ними, но Ћстап своих уманцев остановил, сказавши:
"Џодальше, подальше, паны-братьЯ, от стен! Ќе годитсЯ близко подходить к
ним". € правду сказал, потому что со стен грЯнули и посыпали всем чем ни
попало, и многим досталось. ‚ это времЯ подъехал кошевой и похвалил Ћстапа,
сказавши: "‚от и новый атаман, а ведет войско так, как бы и старый!"
ЋглЯнулсЯ старый Ѓульба поглЯдеть, какой там новый атаман, и увидел, что
впереди всех уманцев сидел на коне Ћстап, и шапка заломлена набекрень, и
атаманскаЯ палица в руке. "‚ишь ты какой!" - сказал он, глЯдЯ на него; и
обрадовалсЯ старый, и стал благодарить всех уманцев за честь, оказанную
сыну.
Љозаки вновь отступили, готовЯсь идти к таборам, а на городском валу
вновь показались лЯхи, уже с изорванными епанчами. ‡апекласЯ кровь на многих
дорогих кафтанах, и пылью покрылись красивые медные шапки.
- —то, перевЯзали? - кричали им снизу запорожцы.
- ‚от Я вас! - кричал все так же сверху толстый полковник, показываЯ
веревку.
€ все еще не переставали грозить запыленные, изнуренные воины, и все,
бывшие позадорнее, перекинулись с обеих сторон бойкими словами.
Ќаконец разошлись все. Љто расположилсЯ отдыхать, истомившись от боЯ;
кто присыпал землей свои раны и драл на перевЯзки платки и дорогие одежды,
снЯтые с убитого неприЯтелЯ. „ругие же, которые были посвежее, стали
прибирать тела и отдавать им последнюю почесть. Џалашами и копьЯми копали
могилы; шапками, полами выносили землю; сложили честно козацкие тела и
засыпали их свежею землею, чтобы не досталось во'ронам и хищным орлам
выплевывать им очи. Ђ лЯшские тела увЯзавши как попало десЯтками к хвостам
диких коней, пустили их по всему полю и долго потом гнались за ними и
хлестали их по бокам. ‹етели бешеные кони по бороздам, буграм, через рвы и
протоки, и бились о землю покрытые кровью и прахом лЯшские трупы.
Џотом сели кругами все курени вечереть и долго говорили о делах и
подвигах, доставшихсЯ в удел каждому, на вечный рассказ пришельцам и
потомству. „олго не ложились они. Ђ долее всех не ложилсЯ старый ’арас, все
размышлЯЯ, что бы значило, что ЂндриЯ не было между вражьих воев.
ЏосовестилсЯ ли €уда выйти противу своих или обманул жид и попалсЯ он просто
в неволю? Ќо тут же вспомнил он, что не в меру было наклончиво сердце ЂндриЯ
на женские речи, почувствовал скорбь и заклЯлсЯ сильно в душе против
полЯчки, причаровавшей его сына. € выполнил бы он свою клЯтву: не поглЯдел
бы на ее красоту, вытащил бы ее за густую, пышную косу, поволок бы ее за
собою по всему полю, между всех козаков. €збились бы о землю, окровавившись
и покрывшись пылью, ее чудные груди и плечи, блеском равные нетающим снегам,
покрывающим горные вершины; разнес бы по частЯм он ее пышное, прекрасное
тело. Ќо не ведал Ѓульба того, что готовит бог человеку завтра, и стал
позабыватьсЯ сном, и наконец заснул.
Ђ козаки все еще говорили промеж собой, и всю ночь стоЯла у огней,
приглЯдываЯсь пристально во все концы, трезваЯ, не смыкавшаЯ очей стража.

VIII

…ще солнце не дошло до половины неба, как все запорожцы собрались в
круги. €з ‘ечи пришла весть, что татары во времЯ отлучки козаков ограбили в
ней все, вырыли скарб, который втайне держали козаки под землею, избили и
забрали в плен всех, которые оставались, и со всеми забранными стадами и
табунами направили путь прЯмо к Џерекопу. Ћдин только козак, Њаксим
ѓолодуха, вырвалсЯ дорогою из татарских рук, заколол мирзу, отвЯзал у него
мешок с цехинами и на татарском коне, в татарской одежде полтора дни и две
ночи уходил от погони, загнал насмерть конЯ, пересел дорогою на другого,
загнал и того, и уже на третьем приехал в запорожский табор, разведав на
дороге, что запорожцы были под „убном. ’олько и успел объЯвить он, что
случилось такое зло; но отчего оно случилось, курнули ли оставшиесЯ
запорожцы, по козацкому обычаю, и пьЯными отдались в плен, и как узнали
татары место, где был зарыт войсковой скарб, - того ничего не сказал он.
‘ильно истомилсЯ козак, распух весь, лицо пожгло и опалило ему ветром; упал
он тут же и заснул крепким сном.
‚ подобных случаЯх водилось у запорожцев гнатьсЯ в ту ж минуту за
похитителЯми, стараЯсь настигнуть их на дороге, потому что пленные как раз
могли очутитьсЯ на базарах Њалой Ђзии, в ‘мирне, на Љритском острове, и бог
знает в какие местах не показались бы чубатые запорожские головы. ‚от отчего
собрались запорожцы. ‚се до единого стоЯли они в шапках, потому что пришли
не с тем, чтобы слушать по начальству атаманский приказ, но совещатьсЯ, как
ровные между собою.
- „авай совет прежде старшие! - закричали в толпе.
- „авай совет кошевой! - говорили другие.
€ кошевой снЯл шапку, уж не так, как начальник, а как товарищ,
благодарил всех козаков за честь и сказал:
- Њного между нами есть старших и советом умнейших, но коли менЯ
почтили, то мой совет: не терЯть, товарищи, времени и гнатьсЯ за татарином.
€бо вы сами знаете, что за человек татарин. Ћн не станет с награбленным
добром ожидать нашего прихода, а мигом размытарит его, так что и следов не
найдешь. ’ак мой совет: идти. Њы здесь уже погулЯли. ‹Яхи знают, что такое
козаки; за веру, сколько было по силам, отмстили; корысти же с голодного
города не много. €так, мой совет - идти.
- €дти! - раздалось голосно в запорожских куренЯх.
Ќо ’арасу Ѓульбе не пришлись по душе такие слова, и навесил он еще ниже
на очи свои хмурые, исчерна-белые брови, подобные кустам, выросшим по
высокому темени горы, которых верхушки вплоть занес иглистый северный иней.
- Ќет, не прав совет твой, кошевой!- сказал он. - ’ы не так говоришь.
’ы позабыл, видно, что в плену остаютсЯ наши, захваченные лЯхами? ’ы хочешь,
видно, чтоб мы не уважили первого, свЯтого закона товарищества: оставили бы
собратьев своих на то, чтобы с них с живых содрали кожу или, исчетвертовав
на части козацкое их тело, развозили бы их по городам и селам, как сделали
они уже с гетьманом и лучшими русскими витЯзЯми на “крайне. ђазве мало они
поругались и без того над свЯтынею? —то ж мы такое? спрашиваю Я всех вас.
—то ж за козак тот, который кинул в беде товарища, кинул его, как собаку,
пропасть на чужбине? Љоли уж на то пошло, что всЯкий ни во что ставит
козацкую честь, позволив себе плюнуть в седые усы свои и попрекнуть себЯ
обидным словом, так не укорит же никто менЯ. Ћдин остаюсь!
Џоколебались все стоЯвшие запорожцы.
- Ђ разве ты позабыл, бравый полковник, - сказал тогда кошевой, - что у
татар в руках тоже наши товарищи, что если мы теперь их не выручим, то жизнь
их будет продана на вечное невольничество Язычникам, что хуже всЯкой лютой
смерти? Џозабыл разве, что у них теперь всЯ казна наша, добытаЯ христианскою
кровью?
‡адумались все козаки и не знали, что сказать. Ќикому не хотелось из
них заслужить обидную славу. ’огда вышел вперед всех старейший годами во
всем запорожском войске ЉасьЯн Ѓовдюг. ‚ чести был он от всех козаков; два
раза уже был избираем кошевым и на войнах тоже был сильно добрый козак, но
уже давно состарелсЯ и не бывал ни в каких походах; не любил тоже и советов
давать никому, а любил старый воЯка лежать на боку у козацких кругов, слушаЯ
рассказы про всЯкие бывалые случаи и козацкие походы. Ќикогда не вмешивалсЯ
он в их речи, а все только слушал да прижимал пальцем золу в своей
коротенькой трубке, которой не выпускал изо рта, и долго сидел он потом,
прижмурив слегка очи; и не знали козаки, спал ли он или все еще слушал. ‚се
походы оставалсЯ он дома, но сей раз разобрало старого. Њахнул рукою
по-козацки и сказал:
- Ђ, не куды пошло! Џойду и Я; может, в чем-нибудь буду пригоден
козачеству!
‚се козаки притихли, когда выступил он теперь перед собранием, ибо
давно не слышали от него никакого слова. ‚сЯкий хотел знать, что скажет
Ѓовдюг.
- Џришла очередь и мне сказать слово, паны-братьЯ! - так он начал. -
Џослушайте, дети, старого. Њудро сказал кошевой; и, как голова козацкого
войска, обЯзанный приберегать его и пещись о войсковом скарбе, мудрее ничего
он не мог сказать. ‚от что! ќто пусть будет перваЯ моЯ речь! Ђ теперь
послушайте, что скажет моЯ другаЯ речь. Ђ вот что скажет моЯ другаЯ речь:
большую правду сказал и ’арас-полковник, - дай боже ему побольше веку и чтоб
таких полковников было побольше на “крайне! Џервый долг и перваЯ честь
козака есть соблюсти товарищество. ‘колько ни живу Я на веку, не слышал Я,
паны-братьЯ, чтобы козак покинул где или продал как-нибудь своего товарища.
€ те и другие нам товарищи; меньше их или больше - все равно, все товарищи,
все нам дороги. ’ак вот какаЯ моЯ речь: те, которым милы захваченные
татарами, пусть отправлЯютсЯ за татарами, а которым милы полоненные лЯхами и
не хочетсЯ оставлЯть правого дела, пусть остаютсЯ. Љошевой по долгу пойдет с
одной половиною за татарами, а другаЯ половина выберет себе наказного
атамана. Ђ наказным атаманом, коли хотите послушать белой головы, не пригоне
быть никому другому, как только одному ’арасу Ѓульбе. Ќет из нас никого,
равного ему в доблести.
’ак сказал Ѓовдюг и затих; и обрадовались все козаки, что навел их
таким образом на ум старый. ‚се вскинули вверх шапки и закричали:
- ‘пасибо тебе, батько! Њолчал, молчал, долго молчал, да вот наконец и
сказал. Ќедаром говорил, когда собиралсЯ в поход, что будешь пригоден
козачеству: так и сделалось.
- —то, согласны вы на то? - спросил кошевой.
- ‚се согласны! - закричали козами.
- ‘тало быть, раде конец?
- Љонец раде! - кричали козаки.
- ‘лушайте ж теперь войскового приказа, дети! - сказал кошевой,
выступил вперед и надел шапку, а все запорожцы, сколько их ни было, снЯли
свои шапки и остались с непокрытыми головами, утупив очи в землю, как бывало
всегда между козаками, когда собиралсЯ что говорить старший.
- ’еперь отделЯйтесь, паны-братьЯ! Љто хочет идти, ступай на правую
сторону; кто остаетсЯ, отходи на левую! Људы бо'льшаЯ часть куренЯ
переходит, туды и атаман; коли меньшаЯ часть переходит, приставай к другим
куренЯм.
€ все стали переходить, кто на правую, кто на левую сторону. Љоторого
куренЯ бо'льшаЯ часть переходила, туда и куренной атаман переходил; которого
малаЯ часть, та приставала к другим куренЯм; и вышло без малого не поровну
на всЯкой стороне. ‡ахотели остатьсЯ: весь почти Ќезамайковский курень,
бо'льшаЯ половина Џоповичевского куренЯ, весь “манский курень, весь
Љаневский курень, бо'льшаЯ половина ‘тебликивского куренЯ, бо'льшаЯ половина
’ымошевского куренЯ. ‚се остальные вызвались идти вдогон за татарами. Њного
было на обеих сторонах дюжих и храбрых козаков, Њежду теми, которые решились
идти вслед за татарами, был —ереватый, добрый старый козак, Џокотыполе,
‹емиш, Џрокопович •ома; „емид Џопович тоже перешел туда, потому что был
сильно завзЯтого нрава козак - не мог долго высидеть на месте; с лЯхами
попробовал уже он дела, хотелось попробовать еще с татарами. Љуренные были:
Ќостюган, Џокрышка, Ќевылычкий; и много еще других славных и храбрых козаков
захотело попробовать меча и могучего плеча в схватке с татарином. Ќемало
было также сильно и сильно добрых козаков между теми, которые захотели
остатьсЯ: куренные „емытрович, Љукубенко, ‚ертыхвист, Ѓалабан, Ѓульбенко
Ћстап. Џотом много было еще других именитых и дюжих козаков: ‚овтузенко,
—еревыченко, ‘тепан ѓуска, Ћхрим ѓуска, Њыкола ѓустый, ‡адорожний, ЊетелыцЯ,
€ван ‡акрутыгуба, Њосий ило, „ьгтЯренко, ‘ыдоренко, Џысаренко, потом другой
Џысаренко, потом еще Џысаренко, и много было других добрых козаков. ‚се были
хожалые, езжалые: ходили по анатольским берегам, по крымским солончакам и
степЯм, по всем речкам большим и малым, которые впадали в „непр, по всем
заходам и днепровским островам; бывали в молдавской, волошской, в турецкой
земле; изъездили всь —ерное море двухрульными козацкими челнами; нападали в
пЯтьдесЯт челнов в рЯд на богатейшие и превысокие корабли, перетопили немало
турецких галер и много-много выстрелЯли пороху на своем веку. Ќе раз драли
на онучи дорогие паволоки и оксамиты. Ќе раз череши у штанных очкуров
набивали все чистыми цехинами. Ђ сколько всЯкий из них пропил и прогулЯл
добра, ставшего бы другому на всю жизнь, того и счесть нельзЯ. ‚се спустили
по-козацки, угощаЯ весь мир и нанимаЯ музыку, чтобы все веселилось, что ни
есть на свете. …ще и теперь у редкого из них не было закопано добра -
кружек, серебрЯных ковшей и запЯстьев под камышами на днепровских островах,
чтобы не довелось татарину найти его, если бы, в случае несчастьЯ, удалось
ему напасть врасплох на ‘ечь; но трудно было бы татарину найти его, потому
что и сам хозЯин уже стал забывать, в котором месте закопал его. ’акие-то
были козаки, захотевшие остатьсЯ и отмстить лЯхам за верных товарищей и
•ристову веру! ‘тарый козак Ѓовдюг захотел также остатьсЯ с ними, сказавши:
"’еперь не такие мои лета, чтобы гонЯтьсЯ за татарами, а тут есть место, где
опочить доброю козацкою смертью. „авно уже просил Я у бога, чтобы если
придетсЯ кончать жизнь, то чтобы кончить ее на войне за свЯтое и
христианское дело. ’ак оно и случилось. ‘лавнейшей кончины уже не будет в
другом месте длЯ старого козака".
Љогда отделились все и стали на две стороны в два рЯда куренЯми,
кошевой прошел промеж рЯдов и сказал:
- Ђ что, панове-братове, довольны одна сторона другою?
- ‚се довольны, батько! - отвечали козаки.
- Ќу, так поцелуйтесь же и дайте друг другу прощанье, ибо, бог знает,
приведетсЯ ли в жизни еще увидетьсЯ. ‘лушайте своего атамана, а исполнЯйте
то, что сами знаете: сами знаете, что велит козацкаЯ честь.
€ все козаки, сколько их ни было, перецеловались между собою. Ќачали
первые атаманы и, поведши рукою седые усы свои, поцеловались навкрест и
потом взЯлись за руки и крепко держали руки. •отел один другого спросить:
"—то, пане-брате, увидимсЯ или не увидимсЯ?" - да и не спросили, замолчали,
- и загадались обе седые головы. Ђ козаки все до одного прощались, знаЯ, что
много будет работы тем и другим; но не повершили, однако ж, тотчас
разлучитьсЯ, а повершили дождатьсЯ темной ночной поры, чтобы не дать
неприЯтелю увидеть убыль в козацком войске. Џотом все отправились по куренЯм
обедать.
Џосле обеда все, которым предстоЯла дорога, легли отдыхать и спали
крепко и долгим сном, как будто чуЯ, что, может, последний сон доведетсЯ им
вкусить на такой свободе. ‘пали до самого заходу солнечного; а как зашло
солнце и немного стемнело, стали мазать телеги. ‘нарЯдЯсь, пустили вперед
возы, а сами, пошапковавшись еще раз с товарищами, тихо пошли вслед за
возами. Љонница чинно, без покрика и посвиста на лошадей, слегка затопотела
вслед за пешими, и скоро стало их не видно в темноте. ѓлухо отдавалась
только конскаЯ топь да скрып иного колеса, которое еще не расходилось или не
было хорошо подмазано за ночною темнотою.
„олго еще оставшиесЯ товарищи махали им издали руками, хотЯ не было
ничего видно. Ђ когда сошли и воротились по своим местам, когда увидали при
высветивших Ясно звездах, что половины телег уже не было на на месте, что
многих, многих нет, невесело стало у всЯкого на сердце, и все задумались
против воли, утупивши в землю гульливые свои головы.
’арас видел, как смутны стали козацкие рЯды и как уныние, неприличное
храброму, стало тихо обнимать козацкие головы, но молчал: он хотел дать
времЯ всему, чтобы пообыклись они и к унынью, наведенному прощаньем с
товарищами, а между тем в тишине готовилсЯ разом и вдруг разбудить их всех,
гикнувши по-казацки, чтобы вновь и с большею силой, чем прежде, воротилась
бодрость каждому в душу, на что способна одна только славЯнскаЯ порода -
широкаЯ, могучаЯ порода перед другими, что море перед мелководными реками.
Љоли времЯ бурно, все превращаетсЯ оно в рев и гром, бугрЯ и подымаЯ валы,
как не поднЯть их бессильным рекам; коли же безветренно и тихо, Яснее всех
рек расстилает оно свою неоглЯдную склЯнную поверхность, вечную негу очей.
€ повелел ’арас распаковать своим слугам один из возов, стоЯвший
особнЯком. Ѓольше и крепче всех других он был в козацком обозе; двойною
крепкою шиною были обтЯнуты дебелые колеса его; грузно был он навьючен,
укрыт попонами, крепкими воловьими кожами и увЯзан туго засмоленными
веревками. ‚ возу были всь баклаги и бочонки старого доброго вина, которое
долго лежало у ’араса в погребах. ‚зЯл он его про запас, на торжественный
случай, чтобы, если случитсЯ великаЯ минута и будет всем предстоЯть дело,
достойное на передачу потомкам, то чтобы всЯкому, до единого, козаку
досталось выпить заповедного вина, чтобы в великую минуту великое бы и
чувство овладело человеком. “слышав полковничий приказ, слуги бросились к
возам, палашами перерезывали крепкие веревки, снимали толстые воловьи кожи и
попоны и стаскивали с воза баклаги и бочонки.
- Ђ берите все, - сказал Ѓульба, - все, сколько ни есть, берите, что у
кого есть: ковш, или черпак, которым поит конЯ, или рукавицу, или шапку, а
коли что, то и просто подставлЯй обе горсти.
€ козаки все, сколько ни было их, брали, у кого был ковш, у кого
черпак, которым поил конЯ, у кого рукавица, у кого шапка, а кто подставлЯл и
так обе горсти. ‚сем им слуги ’арасовы, расхаживаЯ промеж рЯдами, наливали
из баклаг и бочонков. Ќо не приказал ’арас пить, пока не даст знаку, чтобы
выпить им всем разом. ‚идно было, что он хотел что-то сказать. ‡нал ’арас,
что как ни сильно само по себе старое доброе вино и как ни способно оно
укрепить дух человека, но если к нему да присоединитсЯ еще приличное слово,
то вдвое крепче будет сила и вина и духа.
- џ угощаю вас, паны-братьЯ, - так сказал Ѓульба, - не в честь того,
что вы сделали менЯ своим атаманом, как ни велика подобнаЯ честь, не в честь
также прощаньЯ с нашими товарищами: нет, в другое времЯ прилично то и
другое; не такаЯ теперь перед нами минута. Џеред нами дела великого поту,
великой козацкой доблести! €так, выпьем, товарищи, разом выпьем поперед
всего за свЯтую православную веру: чтобы пришло наконец такое времЯ, чтобы
по всему свету разошлась и везде была бы одна свЯтаЯ вера, и все, сколько ни
есть бусурменов, все бы сделались христианами! „а за одним уже разом выпьем
и за ‘ечь, чтобы долго она стоЯла на погибель всему бусурменству, чтобы с
каждым годом выходили из нее молодцы один одного лучше, один одного краше.
„а уже вместе выпьем и за нашу собственную славу, чтобы сказали внуки и сыны
тех внуков, что были когда-то такие, которые не постыдили товарищества и не
выдали своих. ’ак за веру, пане-братове, за веру!
- ‡а веру! - загомонели все, стоЯвшие в ближних рЯдах, густыми
голосами.
- ‡а веру! - подхватили дальние; и все что ни было, и старое и молодое,
выпило за веру.
- ‡а ‘ичь! - сказал ’арас и высоко поднЯл над головою руку.
- ‡а ‘ичь! - отдалосЯ густо в передних рЯдах. - ‡а ‘ичь! - сказали тихо
старые, моргнувши седым усом; и, встрепенувшись, как молодые соколы,
повторили молодые: - ‡а ‘ичь!
€ слышало далече поле, как поминали козаки свою ‘ичь.
- ’еперь последний глоток; товарищи, за славу и всех христиан, какие
живут на свете!
€ все козаки, до последнего в поле, выпили последний глоток в ковшах за
славу и всех христиан, какие ни есть на свете. € долго еще повторЯлось по
всем рЯдам промеж всеми куренЯми:
- ‡а всех христиан, какие ни есть на свете!
“же пусто было в ковшах, а всь еще стоЯли козаки, поднЯвши руки. •оть
весело глЯдели очи их всех, просиЯвшие вином, но сильно загадались они. Ќе о
корысти и военном прибытке теперь думали они, не о том, кому посчастливитсЯ
набрать червонцев, дорогого оружиЯ, шитых кафтанов и черкесских коней; но
загадалисЯ они - как орлы, севшие на вершинах обрывистых, высоких гор, с
которых далеко видно расстилающеесЯ беспредельно море, усыпанное, как
мелкими птицами, галерами, кораблЯми и всЯкими судами, огражденное по
сторонам чуть видными тонкими поморьЯми, с прибрежными, как мошки, городами
и склонившимисЯ, как мелкаЯ травка, лесами. Љак орлы, озирали они вокруг
себЯ очами все поле и чернеющую вдали судьбу свою. Ѓудет, будет все поле с
облогами и дорогами покрыто торчащими их белыми костЯми, щедро обмывшись
козацкою их кровью и покрывшись разбитыми возами, расколотыми саблЯми и
копьЯми. „алече раскинутсЯ чубатые головы с перекрученными и запекшимисЯ в
крови чубами и запущенными книзу усами. Ѓудут, налетев, орлы выдирать и
выдергивать из них козацкие очи. Ќо добро великое в таком широко и вольно
разметавшемсЯ смертном ночлеге! Ќе погибнет ни одно великодушное дело, и не
пропадет, как малаЯ порошинка с ружейного дула, козацкаЯ слава. Ѓудет, будет
бандурист с седою по грудь бородою, а может, еще полный зрелого мужества, но
белоголовый старец, вещий духом, и скажет он про них свое густое, могучее
слово. € пойдет дыбом по всему свету о них слава, и все, что ни народитсЯ
потом, заговорит о них. €бо далеко разноситсЯ могучее слово, будучи подобно
гудЯщей колокольной меди, в которую много повергнул мастер дорогого чистого
серебра, чтобы далече по городам, лачугам, палатам и весЯм разносилсЯ
красный звон, сзываЯ равно всех на свЯтую молитву.

‚ городе не узнал никто, что половина запорожцев выступила в погоню за
татарами. ‘ магистратской башни приметили только часовые, что потЯнулась
часть возов за лес; но подумали, что козаки готовились сделать засаду; тоже
думал и французский инженер. Ђ между тем слова кошевого не прошли даром, и в
городе оказалсЯ недостаток в съестных припасах. Џо обычаю прошедших веков,
войска не разочли, сколько им было нужно. Џопробовали сделать вылазку, но
половина смельчаков была тут же перебита козаками, а половина прогнана в
город ни с чем. †иды, однако же, воспользовались вылазкою и пронюхали всь:
куда и зачем отправились запорожцы, и с какими военачальниками, и какие
именно курени, и сколько их числом, и сколько было оставшихсЯ на месте, и
что они думают делать, - словом, чрез несколько уже минут в городе всь
узнали. Џолковники ободрились и готовились дать сражение. ’арас уже видел то
по движенью и шуму в городе и расторопно хлопотал, строил, раздавал приказы
и наказы, уставил в три таборы курени, обнесши их возами в виде крепостей, -
род битвы, в которой бывали непобедимы запорожцы; двум куренЯм повелел
забратьсЯ в засаду: убил часть полЯ острыми кольЯми, изломанным оружием,
обломками копьев, чтобы при случае нагнать туда неприЯтельскую конницу. €
когда все было сделано как нужно, сказал речь козакам, не длЯ того, чтобы
ободрить и освежить их, - знал, что и без того крепки они духом, - а просто
самому хотелось высказать все, что было на сердце.
- •очетсЯ мне вам сказать, панове, что такое есть наше товарищество. ‚ы
слышали от отцов и дедов, в какой чести у всех была землЯ наша: и грекам
дала знать себЯ, и с –арьграда брала червонцы, и города были пышные, и
храмы, и кнЯзьЯ, кнЯзьЯ русского рода, свои кнЯзьЯ, а не католические
недоверки. ‚се взЯли бусурманы, все пропало. ’олько остались мы, сирые, да,
как вдовица после крепкого мужа, сираЯ, так же как и мы, землЯ наша! ‚от в
какое времЯ подали мы, товарищи, руку на братство! ‚от на чем стоит наше
товарищество! Ќет уз свЯтее товарищества! Ћтец любит свое дитЯ, мать любит
свое дитЯ, дитЯ любит отца и мать. Ќо это не то, братцы: любит и зверь свое
дитЯ. Ќо породнитьсЯ родством по душе, а не по крови, может один только
человек. Ѓывали и в других землЯх товарищи, но таких, как в ђусской земле,
не было таких товарищей. ‚ам случалось не одному помногу пропадать на
чужбине; видишь - и там люди! также божий человек, и разговоришьсЯ с ним,
как с своим; а как дойдет до того, чтобы поведать сердечное слово, - видишь:
нет, умные люди, да не те; такие же люди, да не те! Ќет, братцы, так любить,
как русскаЯ душа, - любить не то чтобы умом или чем другим, а всем, чем дал
бог, что ни есть в тебе, а... - сказал ’арас, и махнул рукой, и потрЯс седою
головою, и усом моргнул, и сказал: - Ќет, так любить никто не может! ‡наю,
подло завелось теперь на земле нашей; думают только, чтобы при них были
хлебные стоги, скирды да конные табуны их, да были бы целы в погребах
запечатанные меды их. Џеренимают черт знает какие бусурманские обычаи;
гнушаютсЯ Языком своим; свой с своим не хочет говорить; свой своего продает,
как продают бездушную тварь на торговом рынке. Њилость чужого королЯ, да и
не королЯ, а паскуднаЯ милость польского магната, который желтым чеботом
своим бьет их в морду, дороже длЯ них всЯкого братства. Ќо у последнего
подлюки, каков он ни есть, хоть весь извалЯлсЯ он в саже и в поклонничестве,
есть и у того, братцы, крупица русского чувства. € проснетсЯ оно
когда-нибудь, и ударитсЯ он, горемычный, об полы руками, схватит себЯ за
голову, проклЯвши громко подлую жизнь свою, готовый муками искупить позорное
дело. Џусть же знают они все, что такое значит в ђусской земле товарищество!
“ж если на то пошло, чтобы умирать, - так никому ж из них не доведетсЯ так
умирать!.. Ќикому, никому!.. Ќе хватит у них на то мышиной натуры их!
’ак говорил атаман и, когда кончил речь, все еще потрЯсал
посеребрившеюсЯ в козацких делах головою. ‚сех, кто ни стоЯл, разобрала
сильно такаЯ речь, дошед далеко, до самого сердца. ‘амые старейшие в рЯдах
стали неподвижны, потупив седые головы в землю; слеза тихо накатываласЯ в
старых очах; медленно отирали они ее рукавом. € потом все, как будто
сговорившись, махнули в одно времЯ рукою и потрЯсли бывалыми головами.
‡нать, видно, много напомнил им старый ’арас знакомого и лучшего, что бывает
на сердце у человека, умудренного горем, трудом, удалью и всЯким невзгодьем
жизни, или хотЯ и не познавшего их, но много почуЯвшего молодою жемчужною
душою на вечную радость старцам родителЯм, родившим их.
Ђ из города уже выступало неприЯтельское войско, гремЯ в литавры и
трубы, и, подбоченившись, выезжали паны, окруженные несметными слугами.
’олстый полковник отдавал приказы. € стали наступать они тесно на козацкие
таборы, грозЯ, нацеливаЯсь пищалЯми, сверкаЯ очами и блеща медными
доспехами. Љак только увидели козаки, что подошли они на ружейный выстрел,
все разом грЯнули в семипЯдные пищали, и, не перерываЯ, всь палили они из
пищалей. „алеко понеслось громкое хлопанье по всем окрестным полЯм и нивам,
сливаЯсь в беспрерывный гул; дымом затЯнуло все поле, а запорожцы всь
палили, не переводЯ духу: задние только зарЯжали да передавали передним,
наводЯ изумление на неприЯтелЯ, не могшего понЯть, как стрелЯли козаки, не
зарЯжаЯ ружей. “же не видно было за великим дымом, обнЯвшим то и другое
воинство, не видно было, как то одного, то другого не ставало в рЯдах; но
чувствовали лЯхи, что густо летели пули и жарко становилось дело; и когда
попЯтились назад, чтобы посторонитьсЯ от дыма и оглЯдетьсЯ, то многих
недосчитались в рЯдах своих. Ђ у козаков, может быть, другой-третий был убит
на всю сотню. € всь продолжали палить козаки из пищалей, ни на минуту не
даваЯ промежутка. ‘ам иноземный инженер подивилсЯ такой, никогда им не
виданной тактике, сказавши тут же, при всех: "‚от бравые молодцы-запорожцы!
‚от как нужно битьсЯ и другим в других землЯх!" € дал совет поворотить тут
же на табор пушки. ’Яжело ревнули широкими горлами чугунные пушки; дрогнула,
далеко загудевши, землЯ, и вдвое больше затЯнуло дымом все поле. ЏочуЯли
запах пороха среди площадей и улиц в дальних и ближних городах. Ќо
нацелившие взЯли слишком высоко: раскаленные Ядра выгнули слишком высокую
дугу. ‘трашно завизжав по воздуху, перелетели они через головы всего табора
и углубились далеко в землю, взорвав и взметнув высоко на воздух черную
землю. “хватил себЯ за волосы французский инженер при виде такого
неискусства и сам принЯлсЯ наводить пушки, не глЯдЯ на то, что жарили и
сыпали пулЯми беспрерывно козаки.
’арас видел еще издали, что беда будет всему Ќезамайковскому и
‘тебликивскому куреню, и вскрикнул зычно: "‚ыбирайтесь скорей из-за возов, и
садись всЯкий на конЯ!" Ќо не поспели бы сделать то и другое козаки, если бы
Ћстап не ударил в самую середину; выбил фитили у шести пушкарей, у четырех
только не мог выбить: отогнали его назад лЯхи. Ђ тем временем иноземный
капитан сам взЯл в руку фитиль, чтобы выпалить из величайшей пушки, какой
никто из казаков не видывал дотоле. ‘трашно глЯдела она широкою пастью, и
тысЯча смертей глЯдело оттуда. € как грЯнула она, а за нею следом три
другие, четырехкратно потрЯсши глухо-ответную землю, - много нанесли они
горЯ! Ќе по одному козаку взрыдает стараЯ мать, ударЯЯ себЯ костистыми
руками в дрЯхлые перси. Ќе одна останетсЯ вдова в ѓлухове, Ќемирове,
—ернигове и других городах. Ѓудет, сердечнаЯ, выбегать всЯкий день на базар,
хватаЯсь за всех проходЯщих, распознаваЯ каждого из них в очи, нет ли между
их одного, милейшего всех. Ќо много пройдет через город всЯкого войска, и
вечно не будет между ними одного, милейшего всех.
’ак, как будто и не бывало половины Ќезамайковского куренЯ! Љак градом
выбивает вдруг всю ниву, где, что полновесный червонец, красовалсЯ всЯкий
колос, так их выбило и положило.
Љак же вскинулись козаки! Љак схватились все! Љак закипел куренной
атаман Љукубенко, увидевши, что лучшей половины куренЯ его нет! ђазом вбилсЯ
он с остальными своими незамайковцами в самую середину. ‚ гневе иссек в
капусту первого попавшегосЯ, многих конников сбил с коней, доставши копьем и
конника и конЯ, пробралсЯ к пушкарЯм и уже отбил одну пушку. Ђ уж там,
видит, хлопочет уманский куренной атаман и ‘тепан ѓуска уже отбивает главную
пушку. Ћставил он тех козаков и поворотил с своими в другую неприЯтельскую
гущу. ’ак, где прошли незамайковцы - так там и улица, где поворотились - так
уж там и переулок! ’ак и видно, как редели рЯды и снопами валились лЯхи! Ђ у
самых возов ‚овтузенко, а спереди —еревиченко, а у дальних возов „ьгтЯренко,
а за ним куренной атаман ‚ертыхвист. „вух уже шлЯхтичей поднЯл на копье
„ьгтЯренко, да напал наконец на неподатливого третьего. “вертлив и крепок
был лЯх, пышной сбруей украшен и пЯтьдесЯт одних слуг привел с собою. ‘огнул
он крепко „ьгтЯренка, сбил его на землю и уже, замахнувшись на него саблей,
кричал: "Ќет из вас, собак-козаков, ни одного, кто бы посмел противустать
мне!"
"Ђ вот есть же!" - сказал и выступил вперед Њосий ило. ‘ильный был он
козак, не раз атаманствовал на море и много натерпелсЯ всЯких бед. ‘хватили
их турки у самого ’рапезонта и всех забрали невольниками на галеры, взЯли их
по рукам и ногам в железные цепи, не давали по целым неделЯм пшена и поили
противной морской водою. ‚се выносили и вытерпели бедные невольники, лишь бы
не переменЯть православной веры. Ќе вытерпел атаман Њосий ило, истоптал
ногами свЯтой закон, скверною чалмой обвил грешную голову, вошел в
доверенность к паше, стал ключником на корабле и старшим над всеми
невольниками. Њного опечалились оттого бедные невольники, ибо знали, что
если свой продаст веру и пристанет к угнетателЯм, то тЯжелей и горше быть
под его рукой, чем под всЯким другим нехристом. ’ак и сбылось. ‚сех посадил
Њосий ило в новые цепи по три в рЯд, прикрутил им до самых белых костей
жестокие веревки; всех перебил по шеЯм, угощаЯ подзатыльниками. € когда
турки, обрадовавшись, что достали себе такого слугу, стали пировать и,
позабыв закон свой, все перепились, он принес все шестьдесЯт четыре ключа и
роздал невольникам, чтобы отмыкали себЯ, бросали бы цепи и кандалы в море, а
брали бы наместо того сабли да рубили турков. Њного тогда набрали козаки
добычи и воротились со славою в отчизну, и долго бандуристы прославлЯли
ЊосиЯ ила. ‚ыбрали бы его в кошевые, да был совсем чудной козак. €ной раз
повершал такое дело, какого мудрейшему не придумать, а в другой - просто
дурь одолевала казака. Џропил он и прогулЯл все, всем задолжал на ‘ечи и, в
прибавку к тому, прокралсЯ, как уличный вор: ночью утащил из чужого куренЯ
всю козацкую сбрую и заложил шинкарю. ‡а такое позорное дело привЯзали его
на базаре к столбу и положили возле дубину, чтобы всЯкий по мере сил своих
отвесил ему по удару. Ќо не нашлось такого из всех запорожцев, кто бы поднЯл
на него дубину, помнЯ прежние его заслуги. ’аков был козак Њосий ило.
"’ак есть же такие, которые бьют вас, собак!" - сказал он, ринувшись на
него. € уж так-то рубились они! € наплечники и зерцала погнулись у обоих от
ударов. ђазрубил на нем вражий лЯх железную рубашку, достав лезвеем самого
тела: зачервонела козацкаЯ рубашка. Ќо не поглЯдел на то ило, а замахнулсЯ
всей жилистой рукою (тЯжела была коренастаЯ рука) и оглушил его внезапно по
голове. ђазлетелась меднаЯ шапка, зашаталсЯ и грЯнулсЯ лЯх, а ило принЯлсЯ
рубить и крестить оглушенного. Ќе добивай, козак, врага, а лучше поворотись
назад! Ќе поворотилсЯ козак назад, и тут же один из слуг убитого хватил его
ножом в шею. ЏоворотилсЯ ило и уж достал было смельчака, но он пропал в
пороховом дыме. ‘о всех сторон поднЯлось хлопанье из самопалов. ЏошатнулсЯ
ило и почуЯл, что рана была смертельна. “пал он, наложил руку на свою рану
и сказал, обратившись к товарищам: "Џрощайте, паныбратьЯ, товарищи! Џусть же
стоит на вечные времена православнаЯ ђусскаЯ землЯ и будет ей вечнаЯ честь!"
€ зажмурил ослабшие свои очи, и вынеслась козацкаЯ душа из сурового тела. Ђ
там уже выезжал ‡адорожний с своими, ломил рЯды куренной ‚ертыхвист и
выступал Ѓалаган.
- Ђ что, паны? - сказал ’арас, перекликнувшись с куренными. - …сть еще
порох в пороховницах? Ќе ослабела ли козацкаЯ сила? Ќе гнутсЯ ли козаки?
- …сть еще, батько, порох в пороховницах. Ќе ослабела еще козацкаЯ
сила; еще не гнутсЯ казаки!
€ наперли сильно козаки: совсем смешали все рЯды. Ќизкорослый полковник
ударил сбор и велел выкинуть восемь малеванных знамен, чтобы собрать своих,
рассыпавшихсЯ далеко по всему полю. ‚се бежали лЯхи к знаменам; но не успели
они еще выстроитьсЯ, как уже куренной атаман Љукубенко ударил вновь с своими
незамайковцами в середину и напал прЯмо на толстопузого полковника. Ќе
выдержал полковник и, поворотив конЯ, пустилсЯ вскачь; а Љукубенко далеко
гнал его через все поле, не дав ему соединитьсЯ с полком. ‡авидев то с
бокового куренЯ, ‘тепан ѓуска пустилсЯ ему навпереймы, с арканом в руке, всю
пригнувши голову к лошадиной шее, и, улучивши времЯ, с одного раза накинул
аркан ему на шею. ‚есь побагровел полковник, ухватЯсь за веревку обеими
руками и силЯсь разорвать ее, но уже дюжий размах вогнал ему в самый живот
гибельную пику. ’ам и осталсЯ он, пригвожденный к земле. Ќо несдобровать и
ѓуске! Ќе успели оглЯнутьсЯ козаки, как уже увидели ‘тепана ѓуску, поднЯтого
на четыре копьЯ. ’олько и успел-сказать беднЯк: "Џусть же пропадут все враги
и ликует вечные веки ђусскаЯ землЯ!" € там же испустил дух свой.
ЋглЯнулись козаки, а уж там, сбоку, козак ЊетелыцЯ угощает лЯхов,
шеломЯ того и другого; а уж там, с другого, напирает с своими атаман
Ќевылычкий; а у возов ворочает врага и бьетсЯ ‡акрутыгуба; а у дальних возов
третий Џысаренко отогнал уже целую ватагу. Ђ уж там, у других возов,
схватились и бьютсЯ на самых возах.
- —то, паны? - перекликнулсЯ атаман ’арас, проехавши впереди всех. -
…сть ли еще порох в пороховницах? Љрепка ли еще козацкаЯ сила? Ќе гнутсЯ ли
еще козаки?
- …сть еще, батько, порох в пороховницах; еще крепка козацкаЯ сила; еще
не гнутсЯ козаки!
Ђ уж упал с воза Ѓовдюг. ЏрЯмо под самое сердце пришлась ему пулЯ, но
собрал старый весь дух свой и сказал: "Ќе жаль расстатьсЯ с светом. „ай бог
и всЯкому такой кончины! Џусть же славитсЯ до конца века ђусскаЯ землЯ!" €
понеслась к вышинам Ѓовдюгова душа рассказать давно отошедшим старцам, как
умеют битьсЯ на ђусской земле и, еще лучше того, как умеют умирать в ней за
свЯтую веру.
Ѓалабан, куренной атаман, скоро после него грЯнулсЯ также на землю. ’ри
смертельные раны достались ему: от копьЯ, от пули и от тЯжелого палаша. Ђ
был один из доблестнейших козаков; много совершил он под своим атаманством
морских походов, но славнее всех был поход к анатольским берегам. Њного
набрали они тогда цехинов, дорогой турецкой габы, киндЯков и всЯких
убранств, но мыкнули горе на обратном пути: попались, сердечные, под
турецкие Ядра. Љак хватило их с кораблЯ - половина челнов закружилась и
перевернулась, потопивши не одного в воду, но привЯзанные к бокам камыши
спасли челны от потоплениЯ. Ѓалабан отплыл на всех веслах, стал прЯмо к
солнцу и через то сделалсЯ невиден турецкому кораблю. ‚сю ночь потом
черпаками и шапками выбирали они воду, латаЯ пробитые места; из козацких
штанов нарезали парусов, понеслись и убежали от быстрейшего турецкого
кораблЯ. € мало того что прибыли безбедно на ‘ечу, привезли еще златошвейную
ризу архимандриту Њежигорского киевского монастырЯ и на Џокров, что на
‡апорожье, оклад из чистого серебра. € славили долго потом бандуристы
удачливость козаков. Џоникнул он теперь головою, почуЯв предсмертные муки, и
тихо сказал: "‘даетсЯ мне, паны-браты, умираю хорошею смертью: семерых
изрубил, девЯтерых копьем исколол. €стоптал конем вдоволь, а уж не припомню,
скольких достал пулею. Џусть же цветет вечно ђусскаЯ землЯ!.." € отлетела
его душа.
Љозаки, козаки! не выдавайте лучшего цвета вашего войска! “же обступили
Љукубенка, уже семь человек только осталось изо всего Ќезамайковского
куренЯ; уже и те отбиваютсЯ через силу; уже окровавилась на нем одежда. ‘ам
’арас, увидЯ беду его, поспешил на выручку. Ќо поздно подоспели козаки: уже
успело ему углубитьсЯ под сердце копье прежде, чем были отогнаны обступившие
его враги. ’ихо склонилсЯ он на руки подхватившим его козакам, и хлынула
ручьем молодаЯ кровь, подобно дорогому вину, которое несли в склЯнном сосуде
из погреба неосторожные слуги, поскользнулись тут же у входа и разбили
дорогую сулею: все разлилось на землю вино, и схватил себЯ за голову
прибежавший хозЯин, сберегавший его про лучший случай в жизни, чтобы если
приведет бог на старости лет встретитьсЯ с товарищем юности, то чтобы
помЯнуть бы вместе с ним прежнее, иное времЯ, когда иначе и лучше веселилсЯ
человек... Џовел Љукубенко вокруг себЯ очами и проговорил: "Ѓлагодарю бога,
что довелось мне умереть при глазах ваших, товарищи! Џусть же после нас
живут еще лучшие, чем мы, и красуетсЯ вечно любимаЯ •ристом ђусскаЯ землЯ!"
€ вылетела молодаЯ душа. ЏоднЯли ее ангелы под руки и понесли к небесам.
•орошо будет ему там. "‘адись, Љукубенко, одесную менЯ! - скажет ему
•ристос, - ты не изменил товариществу, бесчестного дела не сделал, не выдал
в беде человека, хранил и сберегал мою церковь". ‚сех опечалила смерть
Љукубенка. “же редели сильно козацкие рЯды; многих, многих храбрых уже
недосчитывались; но стоЯли и держались еще козаки.
- Ђ что, паны? - перекликнулсЯ ’арас с оставшимисЯ куренЯми. - …сть ли
еще порох в пороховницах? Ќе иступились ли сабли? Ќе утомилась ли козацкаЯ
сила? Ќе погнулись ли козаки?
- „останет еще, батько, пороху! ѓодЯтсЯ еще сабли; не утомилась
козацкаЯ сила; не погнулись еще козаки!
€ рванулись снова козаки так, как бы и потерь никаких не потерпели. “же
три только куренных атамана осталось в живых. —ервонели уже всюду красные
реки; высоко гатились мосты из козацких и вражьих тел. ‚зглЯнул ’арас на
небо, а уж по небу потЯнулась вереница кречетов. Ќу, будет кому-то пожива! Ђ
уж там поднЯли на копье Њетелыцю. “же голова другого Џысаренка,
завертевшись, захлопала очами. “же подломилсЯ и бухнулсЯ о землю начетверо
изрубленный Ћхрим ѓуска. "Ќу!" - сказал ’арас и махнул платком. ЏонЯл тот
знак Ћстап и ударил сильно, вырвавшись из засады, в конницу. Ќе выдержали
сильного напору лЯхи, а он их гнал и нагнал прЯмо на место, где были убиты в
землю копьЯ и обломки копьев. Џошли спотыкатьсЯ и падать кони и лететь через
их головы лЯхи. Ђ в это времЯ корсунцы, стоЯвшие последние за возами,
увидевши, что уже достанет ружейнаЯ пулЯ, грЯнули вдруг из самопалов. ‚се
сбились и растерЯлись лЯхи, и приободрились козаки. "‚от и наша победа!" -
раздались со всех сторон запорожские голоса, затрубили в трубы и выкинули
победную хоругвь. ‚езде бежали и крылись разбитые лЯхи. "Ќу, нет, еще не
совсем победа!" - сказал ’арас, глЯдЯ на городские ворота, и сказал он
правду.
Ћтворились ворота, и вылетел оттуда гусарский полк, краса всех конных
полков. Џод всеми всадниками были все как один бурые аргамаки. ‚переди
других понессЯ витЯзь всех бойчее, всех красивее. ’ак и летели черные волосы
из-под медной его шапки; вилсЯ завЯзанный на руке дорогой шарф, шитый руками
первой красавицы. ’ак и оторопел ’арас, когда увидел, что это был Ђндрий. Ђ
он между тем, объЯтый пылом и жаром битвы, жадный заслужить навЯзанный на
руку подарок, понессЯ, как молодой борзой пес, красивейший, быстрейший и
молодший всех в стае. Ђтукнул на него опытный охотник - и он понессЯ, пустив
прЯмой чертой по воздуху свои ноги, весь покосившись набок всем телом,
взрываЯ снег и десЯть раз выпереживаЯ самого зайца в жару своего бега.
ЋстановилсЯ старый ’арас и глЯдел на то, как он чистил перед собою дорогу,
разгонЯл, рубил и сыпал удары направо и налево. Ќе вытерпел ’арас и
закричал: "Љак?.. ‘воих?.. ‘воих, чертов сын, своих бьешь?.." Ќо Ђндрий не
различал, кто пред ним был, свои или другие какие; ничего не видел он.
Људри, кудри он видел, длинные, длинные кудри, и подобную речному лебедю
грудь, и снежную шею, и плечи, и все, что создано длЯ безумных поцелуев.
"ќй, хлопьЯта! заманите мне только его к лесу, заманите мне только
его!" - кричал ’арас. € вызвалось тот же час тридцать быстрейших козаков
заманить его. €, поправив на себе высокие шапки, тут же пустились на конЯх
прЯмо наперерез гусарам. “дарили сбоку на передних, сбили их, отделили от
задних, дали по гостинцу тому и другому, а ѓолокопытенко хватил плашмЯ по
спине ЂндриЯ, и в тот же час пустились бежать от них, сколько достало
козацкой мочи. Љак вскинулсЯ Ђндрий! Љак забунтовала по всем жилкам молодаЯ
кровь! “дарив острыми шпорами конЯ, во весь дух полетел он за козаками, не
глЯдЯ назад, не видЯ, что позади всего только двадцать человек успело
поспевать за ним. Ђ козаки летели во всю прыть на конЯх и прЯмо поворотили к
лесу. ђазогналсЯ на коне Ђндрий и чуть было уже не настигнул ѓолокопытенка,
как вдруг чьЯ-то сильнаЯ рука ухватила за повод его конЯ. ЋглЯнулсЯ Ђндрий:
пред ним ’арас! ‡атрЯссЯ он всем телом и вдруг стал бледен...
’ак школьник, неосторожно задравши своего товарища и получивши за то от
него удар линейкою по лбу, вспыхивает, как огонь, бешеный выскакивает из
лавки и гонитсЯ за испуганным товарищем своим, готовый разорвать его на
части; и вдруг наталкиваетсЯ на входЯщего в класс учителЯ: вмиг притихает
бешеный порыв и упадает бессильнаЯ Ярость. Џодобно ему, в один миг пропал,
как бы не бывал вовсе, гнев ЂндриЯ. € видел он перед собою одного только
страшного отца.
- Ќу, что ж теперь мы будем делать? - сказал ’арас, смотрЯ прЯмо ему в
очи.
Ќо ничего не знал на то сказать Ђндрий и стоЯл, утупивши в землю очи.
- —то, сынку, помогли тебе твои лЯхи?
Ђндрий был безответен.
- ’ак продать? продать веру? продать своих? ‘той же, слезай с конЯ!
Џокорно, как ребенок, слез он с конЯ и остановилсЯ ни жив ни мертв
перед ’арасом.
- ‘той и не шевелись! џ тебЯ породил, Я тебЯ и убью! - сказал ’арас и,
отступивши шаг назад, снЯл с плеча ружье.
Ѓледен как полотно был Ђндрий; видно было, как тихо шевелились уста его
и как он произносил чье-то имЯ; но это не было имЯ отчизны, или матери, или
братьев - это было имЯ прекрасной полЯчки. ’арас выстрелил.
Љак хлебный колос, подрезанный серпом, как молодой барашек, почуЯвший
под сердцем смертельное железо, повис он головой и повалилсЯ на траву, не
сказавши ни одного слова.
ЋстановилсЯ сыноубийца и глЯдел долго на бездыханный труп. Ћн был и
мертвый прекрасен: мужественное лицо его, недавно исполненное силы и
непобедимого длЯ жен очарованьЯ, все еще выражало чудную красоту; черные
брови, как траурный бархат, оттенЯли его побледневшие черты.
- —ем бы не козак был? - сказал ’арас, - и станом высокий, и
чернобровый, и лицо как у дворЯнина, и рука была крепка в бою! Џропал,
пропал бесславно, как подлаЯ собака!
- Ѓатько, что ты сделал? ќто ты убил его? - сказал подъехавший в это
времЯ Ћстап.
’арас кивнул головою.
Џристально поглЯдел мертвому в очи Ћстап. †алко ему стало брата, и
проговорил он тут же:
- Џредадим же, батько, его честно земле, чтобы не поругались над ним
враги и не растаскали бы его тела хищные птицы.
- Џогребут его и без нас! - сказал ’арас, - будут у него плакальщики и
утешницы!
€ минуты две думал он, кинуть ли его на расхищенье волкам-сыромахам или
пощадить в нем рыцарскую доблесть, которую храбрый должен уважать в ком бы
то ни было. Љак видит, скачет к нему на коне ѓолокопытенко:
- Ѓеда, атаман, окрепли лЯхи, прибыла на подмогу свежаЯ сила!..
Ќе успел сказать ѓолокопытенко, скачет ‚овтузенко:
- Ѓеда, атаман, новаЯ валит еще сила!..
Ќе успел сказать ‚овтузенко, Џысаренко бежит бегом, уже без конЯ:
- ѓде ты, батьку? €щут тебЯ козаки. “ж убит куренной атаман Ќевылычкий,
‡адорожний убит, —еревиченко убит. Ќо стоЯт козаки, не хотЯт умирать, не
увидев тебЯ в очи; хотЯт, чтобы взглЯнул ты на них перед смертным часом!
- Ќа конЯ, Ћстап! - сказал ’арас и спешил, чтобы застать еще козаков,
чтобы поглЯдеть еще на них и чтобы они взглЯнули перед смертью на своего
атамана.
Ќо не выехали они еще из лесу, а уж неприЯтельскаЯ сила окружила со
всех сторон лес, и меж деревьЯми везде показались всадники с саблЯми и
копьЯми. "Ћстап!.. Ћстап, не поддавайсЯ!.." - кричал ’арас, а сам, схвативши
саблю наголо, начал честить первых попавшихсЯ на все боки. Ђ на Ћстапа уже
наскочило вдруг шестеро; но не в добрый час, видно, наскочило: с одного
полетела голова, другой перевернулсЯ, отступивши; угодило копьем в ребро
третьего; четвертый был поотважней, уклонилсЯ головой от пули, и попала в
конскую грудь горЯчаЯ пулЯ, - вздыбилсЯ бешеный конь, грЯнулсЯ о землю и
задавил под собою всадника. "„обре, сынку!.. „обре, Ћстап!.. - кричал ’арас.
- ‚от Я следом за тобою!.." Ђ сам все отбивалсЯ от наступавших. ђубитсЯ и
бьетсЯ ’арас, сыплет гостинцы тому и другому на голову, а сам глЯдит все
вперед на Ћстапа и видит, что уже вновь схватилось с Ћстапом мало не
восьмеро разом. "Ћстап!.. Ћстап, не поддавайсЯ!.." Ќо уж одолевают Ћстапа;
уже один накинул ему на шею аркан, уже вЯжут, уже берут Ћстапа. "ќх, Ћстап,
Ћстап!.. - кричал ’арас, пробиваЯсь к нему, рубЯ в капусту встречных и
поперечных. - ќх, Ћстап, Ћстап!.." Ќо как тЯжелым камнем хватило его самого
в ту же минуту. ‚се закружилось и перевернулось в глазах его. Ќа миг
смешанно сверкнули пред ним головы, копьЯ, дым, блески огнЯ, сучьЯ с
древесными листьЯми, мелькнувшие ему в самые очи. € грохнулсЯ он, как
подрубленный дуб, на землю. € туман покрыл его очи.

- „олго же Я спал! - сказал ’арас, очнувшись, как после трудного
хмельного сна, и стараЯсь распознать окружавшие его предметы. ‘трашнаЯ
слабость одолевала его члены. …два метались пред ним стены и углы незнакомой
светлицы. Ќаконец заметил он, что пред ним сидел ’овкач, и, казалось,
прислушивалсЯ но всЯкому его дыханию.
"„а, - подумал про себЯ ’овкач, - заснул бы ты, может быть, и навеки! "
Ќо ничего не сказал, погрозил пальцем и дал знак молчать.
- „а скажи же мне, где Я теперь? - спросил опЯть ’арас, напрЯгаЯ ум и
стараЯсь припомнить бывшее.
- Њолчи ж! - прикрикнул сурово на него товарищ. - —его тебе еще хочетсЯ
знать? ђазве ты не видишь, что весь изрублен? “ж две недели как мы с тобою
скачем не переводЯ духу и как ты в горЯчке и жару несешь и городишь чепуху.
‚от в первый раз заснул покойно. Њолчи ж, если не хочешь нанести сам себе
беду.
Ќо ’арас все старалсЯ и силилсЯ собрать свои мысли и припомнить бывшее.
- „а ведь менЯ же схватили и окружили было совсем лЯхи? Њне ж не было
никакой возможности выбитьсЯ из толпы?
- Њолчи ж, говорЯт тебе, чертова детина! - закричал ’овкач сердито, как
нЯнька, выведеннаЯ из терпеньЯ, кричит неугомонному повесе-ребенку. - —то
пользы знать тебе, как выбралсЯ? „овольно того, что выбралсЯ. Ќашлись люди,
которые тебЯ не выдали, - ну, и будет с тебЯ! Ќам еще немало ночей скакать
вместе. ’ы думаешь, что пошел за простого козака? Ќет, твою голову оценили в
две тысЯчи червонных.
- Ђ Ћстап? - вскрикнул вдруг ’арас, понатужилсЯ приподнЯтьсЯ и вдруг
вспомнил, как Ћстапа схватили и свЯзали в глазах его и что он теперь уже в
лЯшских руках.
€ обнЯло горе старую голову. ‘орвал и сдернул он все перевЯзки ран
своих, бросил их далеко прочь, хотел громко что-то сказать - и вместо того
понес чепуху; жар и бред вновь овладели им, и понеслись без толку и свЯзи
безумные речи.
Ђ между тем верный товарищ стоЯл пред ним, бранЯсь и рассыпаЯ без счету
жестокие уморительные слова и упреки. Ќаконец схватил он его за ноги и руки,
спеленал, как ребенка, поправил все перевЯзки, увернул его в воловью кожу,
увЯзал в лубки и, прикрепивши веревками к седлу, помчалсЯ вновь с ним в
дорогу.
- •оть неживого, да довезу тебЯ! Ќе попущу, чтобы лЯхи поглумились над
твоей козацкою породою, на куски рвали бы твое тело да бросали его в воду.
Џусть же хоть и будет орел высмыкать из твоего лоба очи, да пусть же
степовой наш орел, а не лЯшский, не тот, что прилетает из польской земли.
•оть неживого, а довезу тебЯ до “крайны!
’ам говорил верный товарищ. ‘какал без отдыху дни и ночи и привез его,
бесчувственного, в самую ‡апорожскую ‘ечь. ’ам принЯлсЯ он лечить его
неутомимо травами и смачиваньЯми; нашел какую-то знающую жидовку, котораЯ
месЯц поила его разными снадобьЯми, и наконец ’арасу стало лучше. ‹екарства
ли или своЯ железнаЯ сила взЯла верх, только он через полтора месЯца стал на
ноги; раны зажили, и только одни сабельные рубцы давали знать, как глубоко
когда-то был ранен старый козак. Ћднако же заметно стал он пасмурен и
печален. ’ри тЯжелые морщины насунулись на лоб его и уже больше никогда не
сходили с него. ЋглЯнулсЯ он теперь вокруг себЯ: все новое на ‘ечи, все
перемерли старые товарищи. Ќи одного из тех, которые стоЯли за правое дело,
за веру и братство. € те, которые отправились с кошевым в угон за татарами,
и тех уже не было давно: все положили головы, все сгибли - кто положив на
самом бою честную голову, кто от безводьЯ и бесхлебьЯ среди крымских
солончаков, кто в плену пропал, не вынесши позора; и самого прежнего
кошевого уже давно не было на свете, и никого из старых товарищей; и уже
давно поросла травою когда-то кипевшаЯ козацкаЯ сила. ‘лышал он только, что
был пир, сильный, шумный пир: всЯ перебита вдребезги посуда; нигде не
осталось вина ни капли, расхитили гости и слуги все дорогие кубки и сосуды,
- и смутный стоит хозЯин дома, думаЯ:"‹учше б и не было того пира". Ќапрасно
старались занЯть и развеселить ’араса; напрасно бородатые, седые бандуристы,
проходЯ по два и по три, расславлЯли его козацкие подвиги. ‘урово и
равнодушно глЯдел он на все, и на неподвижном лице его выступала неугасимаЯ
горесть, и, тихо понурив голову, говорил он: "‘ын мой! Ћстап мой!"
‡апорожцы собирались на морскую экспедицию. „вести челнов спущены были
в „непр, и ЊалаЯ ЂзиЯ видела их, с бритыми головами и длинными чубами,
предававшими мечу и огню цветущие берега ее; видела чалмы своих
магометанских обитателей раскиданными, подобно ее бесчисленным цветам, на
смоченных кровию полЯх и плававшими у берегов. Ћна видела немало запачканных
дегтем запорожских шаровар, мускулистых рук с черными нагайками. ‡апорожцы
переели и переломали весь виноград; в мечетЯх оставили целые кучи навозу;
персидские дорогие шали употреблЯли вместо очкуров и опоЯсывали ими
запачканные свитки. „олго еще после находили в тех местах запорожские
коротенькие люльки. Ћни весело плыли назад; за ними гналсЯ десЯтипушечный
турецкий корабль и залпом из всех орудий своих разогнал, как птиц, утлые их
челны. ’ретьЯ часть их потонула в морских глубинах, но остальные снова
собрались вместе и прибыли к устью „непра с двенадцатью бочонками, набитыми
цехинами. Ќо все это уже не занимало ’араса. Ћн уходил в луга и степи, будто
бы за охотою, но зарЯд его оставалсЯ невыстрелЯнным. €, положив ружье,
полный тоски, садилсЯ он на морской берег. „олго сидел он там, понурив
голову и все говорЯ: "Ћстап мой! Ћстап мой!" Џеред ним сверкало и
расстилалось —ерное море; в дальнем тростнике кричала чайка; белый ус его
серебрилсЯ, и слеза капала одна за другою.
€ не выдержал наконец ’арас. "—то бы ни было, пойду разведать, что он:
жив ли он? в могиле? или уже и в самой могиле нет его? ђазведаю во что бы то
ни стало!" € через неделю уже очутилсЯ он в городе “мани, вооруженный, на
коне, с копьем, саблей, дорожной баклагой у седла, походным горшком с
саламатой, пороховыми патронами, лошадиными путами и прочим снарЯдом. Ћн
прЯмо подъехал к нечистому, запачканному домишке, у которого небольшие
окошки едва были видны, закопченные неизвестно чем; труба заткнута была
трЯпкою, и дырЯваЯ крыша всЯ была покрыта воробьЯми. Ључа всЯкого сору
лежала пред самыми дверьми. €з окна выглЯдывала голова жидовки, в чепце с
потемневшими жемчугами.
- Њуж дома? - сказал Ѓульба, слезаЯ с конЯ и привЯзываЯ повод к
железному крючку, бывшему у самых дверей.
- „ома, - сказала жидовка и поспешила тот же час выйти с пшеницей в
корчике длЯ конЯ и стопой пива длЯ рыцарЯ.
- ѓде же твой жид?
- Ћн в другой светлице молитсЯ, - проговорила жидовка, кланЯЯсь и
пожелав здоровьЯ в то времЯ, когда Ѓульба поднес к губам стопу.
- ЋставайсЯ здесь, накорми и напои моего конЯ, а Я пойду поговорю с ним
один. “ менЯ до него дело.
ќтот жид был известный џнкель. Ћн уже очутилсЯ тут арендатором и
корчмарем; прибрал понемногу всех окружных панов и шлЯхтичей в свои руки,
высосал понемногу почти все деньги и сильно означил свое жидовское
присутствие в той стране. Ќа расстоЯнии трех миль во все стороны не
оставалось ни одной избы в порЯдке: все валилось и дрЯхлело, все
пораспивалось, и осталась бедность да лохмотьЯ; как после пожара или чумы,
выветрилсЯ весь край. € если бы десЯть лет еще пожил там џнкель, то он,
вероЯтно, выветрил бы и все воеводство. ’арас вошел в светлицу. †ид молилсЯ,
накрывшись своим довольно запачканным саваном, и оборотилсЯ, чтобы в
последний раз плюнуть, по обычаю своей веры, как вдруг глаза его встретили
стоЯвшего напади Ѓульбу. ’ак и бросились жиду прежде всего в глаза две
тысЯчи червонных, которые были обещаны за его голову; но он постыдилсЯ своей
корысти и силилсЯ подавить в себе вечную мысль о золоте, котораЯ, как червь,
обвивает душу жида.
- ‘лушай, џнкель! - сказал ’арас жиду, который начал перед ним
кланЯтьсЯ и запер осторожно дверь, чтобы их не видели. - џ спас твою жизнь,
- тебЯ бы разорвали, как собаку, запорожцы; теперь твоЯ очередь, теперь
сделай мне услугу!
‹ицо жида несколько поморщилось.
- Љакую услугу? …сли такаЯ услуга, что можно сделать, то длЯ чего не
сделать?
- Ќе говори ничего. ‚ези менЯ в ‚аршаву.
- ‚ ‚аршаву? Љак в ‚аршаву? - сказал џнкель. Ѓрови и плечи его
поднЯлись вверх от изумлениЯ.
- Ќе говори мне ничего. ‚ези менЯ в ‚аршаву. —то бы ни было, а Я хочу
еще раз увидеть его, сказать ему хоть одно слово.
- Љому сказать слово?
- …му, Ћстапу, сыну моему.
- ђазве пан не слышал, что уже...
- ‡наю, знаю все: за мою голову дают две тысЯчи червонных. ‡нают же,
они, дурни, цену ей! џ тебе пЯть тысЯч дам. ‚от тебе две тысЯчи сейчас, -
Ѓульба высыпал из кожаного гамана две тысЯчи червонных, - а остальные - как
ворочусь.
†ид тотчас схватил полотенце и накрыл им червонцы.
- Ђй, славнаЯ монета! Ђй, добраЯ монета! - говорил он, вертЯ один
червонец в руках и пробуЯ на зубах. - џ думаю, тот человек, у которого пан
обобрал такие хорошие червонцы, и часу не прожил на свете, пошел тот же час
в реку, да и утонул там после таких славных червонцев.
- џ бы не просил тебЯ. џ бы сам, может быть, нашел дорогу в ‚аршаву; но
менЯ могут как-нибудь узнать и захватить проклЯтые лЯхи, ибо Я не горазд на
выдумки. Ђ вы, жиды, на то уже и созданы. ‚ы хоть черта проведете; вы знаете
все штуки; вот длЯ чего Я пришел к тебе! „а и в ‚аршаве Я бы сам собою
ничего не получил. ‘ейчас запрЯгай воз и вези менЯ!
- Ђ пан думает, что так прЯмо взЯл кобылу, запрЯг, да и "эй, ну пошел,
сивка!". „умает пан, что можно так, как есть, не спрЯтавши, везти пана?
- Ќу, так прЯтай, прЯтай как знаешь; в порожнюю бочку, что ли?
- Ђй, ай! Ђ пан думает, разве можно спрЯтать его в бочку? Џан разве не
знает, что всЯкий подумает, что в бочке горелка?
- Ќу, так и пусть думает, что горелка.
- Љак пусть думает, что горелка? - сказал жид и схватил себЯ обеими
руками за пейсики и потом поднЯл кверху обе руки.
- Ќу, что же ты так оторопел?
- Ђ пан разве не знает, что бог на то создал горелку, чтобы ее всЯкий
пробовал! ’ам всь лакомки, ласуны: шлЯхтич будет бежать верст пЯть за
бочкой, продолбит как раз дырочку, тотчас увидит, что не течет, и скажет:
"†ид не повезет порожнюю бочку; верно, тут есть что-нибудь. ‘хватить жида,
свЯзать жида, отобрать все деньги у жида, посадить в тюрьму жида!" Џотому
что все, что ни есть недоброго, все валитсЯ на жида; потому что жида всЯкий
принимает за собаку; потому что думают, уж и не человек, коли жид.
- Ќу, так положи менЯ в воз с рыбою!
- Ќе можно, пан; ей-богу, не можно. Џо всей Џольше люди голодны теперь,
как собаки: и рыбу раскрадут, и пана нащупают.
- ’ак вези менЯ хоть на черте, только вези!
- ‘лушай, слушай, пан! - сказал жид, посунувши обшлага рукавов своих и
подходЯ к нему с растопыренными руками. - ‚от что мы сделаем. ’еперь строЯт
везде крепости и замки; из Ќеметчины приехали французские инженеры, а потому
по дорогам везут много кирпичу и камней. Џан пусть лЯжет на дне воза, а верх
Я закладу кирпичом. Џан здоровый и крепкий с виду, и потому ему ничего, коли
будет тЯжеленько; а Я сделаю в возу снизу дырочку, чтобы кормить пана.
- „елай как хочешь, только вези!
€ через час воз с кирпичом выехал из “мани, запрЯженный в две клЯчи. Ќа
одной из них сидел высокий џнкель, и длинные курчавые пейсики его
развевались из-под жидовского Яломка по мере того, как он подпрыгивал на
лошади, длинный, как верста, поставленнаЯ на дороге.

‚ то времЯ, когда происходило описываемое событие, на пограничных
местах не было еще никаких таможенных чиновников и объездчиков, этой
страшной грозы предприимчивых людей, и потому всЯкий мог везти, что ему
вздумалось. …сли же кто и производил обыск и ревизовку, то делал это большею
частию длЯ своего собственного удовольствиЯ, особливо если на возу
находились заманчивые длЯ глаз предметы и если его собственнаЯ рука имела
порЯдочный вес и тЯжесть. Ќо кирпич не находил охотников и въехал
беспрепЯтственно в главные городские ворота. Ѓульба в своей тесной клетке
мог только слышать шум, крики возниц и больше ничего. џнкель, подпрыгиваЯ на
своем коротком, запачканном пылью рысаке, поворотил, сделавши несколько
кругов, в темную узенькую улицу, носившую название ѓрЯзной и вместе
†идовской, потому что здесь действительно находились жиды почти со всей
‚аршавы. ќта улица чрезвычайно походила на вывороченную внутренность заднего
двора. ‘олнце, казалось, не заходило сюда вовсе. ‘овершенно почерневшие
деревЯнные домы, со множеством протЯнутых из окон жердей, увеличивали еще
более мрак. €зредка краснела между ними кирпичнаЯ стена, но и та уже во
многих местах превращалась совершенно в черную. €ногда только вверху
ощекатуренный кусок стены, обхваченный солнцем, блистал нестерпимою длЯ глаз
белизною. ’ут все состоЯло из сильных резкостей: трубы, трЯпки, шелуха,
выброшенные разбитые чаны. ‚сЯкий, что только было у него негодного, швырЯл
на улицу, доставлЯЯ прохожим возможные удобства питать все чувства свои этою
дрЯнью. ‘идЯщий на коне всадник чуть-чуть не доставал рукою жердей,
протЯнутых через улицу из одного дома в другой, на которых висели жидовские
чулки, коротенькие панталонцы и копченый гусь. €ногда довольно смазливенькое
личико еврейки, убранное потемневшими бусами, выглЯдывало из ветхого окошка.
Ључа жиденков, запачканных, оборванных, с курчавыми волосами, кричала и
валЯлась в грЯзи. ђыжий жид, с веснушками по всему лицу, делавшими его
похожим на воробьиное Яйцо, выглЯнул из окна, тотчас заговорил с џнкелем на
своем тарабарском наречии, и џнкель тотчас въехал в один двор. Џо улице шел
другой жид, остановилсЯ, вступил тоже в разговор, и когда Ѓульба
выкарабкалсЯ наконец из-под кирпича, он увидел трех жидов, говоривших с
большим жаром.
џнкель обратилсЯ к нему и сказал, что все будет сделано, что его Ћстап
сидит в городской темнице, и хотЯ трудно уговорить стражей, но, однако ж, он
надеетсЯ доставить ему свидание.
Ѓульба вошел с тремЯ жидами в комнату.
†иды начали опЯть говорить между собою на своем непонЯтном Языке. ’арас
поглЯдывал на каждого из них. —то-то, казалось, сильно потрЯсло его: на
грубом и равнодушном лице его вспыхнуло какое-то сокрушительное пламЯ
надежды - надежды той, котораЯ посещает иногда человека в последнем градусе
отчаЯниЯ; старое сердце его начало сильно битьсЯ, как будто у юноши.
- ‘лушайте, жиды! - сказал он, и в словах его было что-то восторженное.
- ‚ы всь на свете можете сделать, выкопаете хоть из дна морского; и
пословица давно уже говорит, что жид самого себЯ украдет, когда только
захочет украсть. Ћсвободите мне моего Ћстапа! „айте случай убежать ему от
дьЯвольских рук. ‚от Я этому человеку обещал двенадцать тысЯч червонных, - Я
прибавлЯю еще двенадцать. ‚се, какие у менЯ есть, дорогие кубки и закопанное
в земле золото, хату и последнюю одежду продам и заключу с вами контракт на
всю жизнь, с тем чтобы все, что ни добуду на войне, делить с вами пополам.
- Ћ, не можно любезный пан, не можно! - сказал со вздохом џнкель.
- Ќет, не можно! - сказал другой жид.
‚се три жида взглЯнули один на другого.
- Ђ попробовать? - сказал третий, боЯзливо поглЯдываЯ на двух других, -
может быть, бог даст.
‚се три жида заговорили по-немецки. Ѓульба, как ни наострЯл свой слух,
ничего не мог отгадать; он слышал только часто произносимое слово
"Њардохай", и больше ничего.
- ‘лушай, пан! - сказал џнкель, - нужно посоветоватьсЯ с таким
человеком, какого еще никогда не было на свете. “-у! то такой мудрый, как
‘оломон; и когда он ничего не сделает, то уж никто на свете не сделает. ‘иди
тут; вот ключ, и не впускай никого!
†иды вышли на улицу.
’арас запер дверь и смотрел в маленькое окошечко на этот грЯзный
жидовский проспект. ’ри жида остановились посредине улицы и стали говорить
довольно азартно; к ним присоединилсЯ скоро четвертый, наконец, и пЯтый. Ћн
слышал опЯть повторЯемое: "Њардохай, Њардохай". †иды беспрестанно
посматривали в одну сторону улицы; наконец в конце ее из-за одного дрЯнного
дома показалась нога в жидовском башмаке и замелькали фалды полукафтаньЯ.
"Ђ, Њардохай, Њардохай!" - закричали все жиды в один голос. ’ощий жид,
несколько короче џнкелЯ, но гораздо более покрытый морщинами, с преогромною
верхнею губою, приблизилсЯ к нетерпеливой толпе, и все жиды наперерыв
спешили рассказать ему, причем Њардохай несколько раз поглЯдывал на
маленькое окошечко, и ’арас догадывалсЯ, что речь шла о нем. Њардохай
размахивал руками, слушал, перебивал речь, часто плевал на сторону и,
подымаЯ фалды полукафтаньЯ, засовывал в карман руку и вынимал какие-то
побрЯкушки, причем показывал прескверные свои панталоны. Ќаконец все жиды
поднЯли такой крик, что жид, стоЯвший на стороже, должен был дать знак к
молчанию, и ’арас уже начал опасатьсЯ за свою безопасность, но, вспомнивши,
что жиды не могут иначе рассуждать, как на улице, и что их Языка сам демон
не поймет, он успокоилсЯ.
Њинуты две спустЯ жиды вместе вошли в его комнату. Њардохай приблизилсЯ
к ’арасу, потрепал его по плечу и сказал: "Љогда мы да бог захочем сделать,
то уже будет так, как нужно".
’арас поглЯдел на этого ‘оломона, какого еще не было на свете, и
получил некоторую надежду. „ействительно, вид его мог внушить некоторое
доверие: верхнЯЯ губа у него была просто страшилище; толщина ее, без
сомнениЯ, увеличилась от посторонних причин. ‚ бороде у этого ‘оломона было
только пЯтнадцать волосков, и то на левой стороне. Ќа лице у ‘оломона было
столько знаков побоев, полученных за удальство, что он, без сомнениЯ, давно
потерЯл счет им и привык их считать за родимые пЯтна.
Њардохай ушел вместе с товарищами, исполненными удивлениЯ к его
мудрости. Ѓульба осталсЯ один. Ћн был в странном, небывалом положении: он
чувствовал в первый раз в жизни беспокойство. „уша его была в лихорадочном
состоЯнии. Ћн не был тот прежний, непреклонный, неколебимый, крепкий как
дуб; он был малодушен; он был теперь слаб. Ћн вздрагивал при каждом шорохе,
при каждой новой жидовской фигуре, показывавшейсЯ в конце улицы. ‚ таком
состоЯнии пробыл он, наконец, весь день; не ел, не пил, и глаза его не
отрывались ни на час от небольшого окошка на улицу. Ќаконец уже ввечеру
поздно показалсЯ Њардохай и џнкель. ‘ердце ’араса замерло.
- —то? удачно? - спросил он их с нетерпением дикого конЯ.
Ќо прежде еще, нежели жиды собрались с духом отвечать, ’арас заметил,
что у ЊардохаЯ уже не было последнего локона, который хотЯ довольно
неопрЯтно, но все же вилсЯ кольцами из-под Яломка его. ‡аметно было, что он
хотел что-то сказать, но наговорил такую дрЯнь, что ’арас ничего не понЯл.
„а и сам џнкель прикладывал очень часто руку во рту, как будто бы страдал
простудою.
- Ћ, любезный пан! - сказал џнкель, - теперь совсем не можно! …й-богу,
не можно! ’акой нехороший народ, что ему надо на самую голову наплевать. ‚от
и Њардохай скажет. Њардохай делал такое, какого еще не делал ни один человек
на свете; но бог не захотел, чтобы так было. ’ри тысЯчи войска стоЯт, и
завтра их всех будут казнить.
’арас глЯнул в глаза жидам, но уже без нетерпениЯ и гнева.
- Ђ если пан хочет видетьсЯ, то завтра нужно рано, так чтобы еще и
солнце не всходило. —асовые соглашаютсЯ, и один левентарь обещалсЯ. ’олько
пусть им не будет на том свете счастьЯ! Ћй, вей мир! —то это за корыстный
народ! € между нами таких нет: пЯтьдесЯт червонцев Я дал каждому, а
левентарю...
- •орошо. ‚еди менЯ к нему! - произнес ’арас решительно, и всЯ
твердость возвратилась в его душу.
Ћн согласилсЯ на предложение џнкелЯ переодетьсЯ иностранным графом,
приехавшим из немецкой земли, длЯ чего платье уже успел припасти
дальновидный жид. Ѓыла уже ночь. •озЯин дома, известный рыжий жид с
веснушками, вытащил тощий тюфЯк, накрытый какою-то рогожею, и разостлал его
на лавке длЯ Ѓульбы. џнкель лег на полу на таком же тюфЯке. ђыжий жид выпил
небольшую чарочку какой-то настойки, скинул полукафтанье и, сделавшись в
своих чулках и башмаках несколько похожим на цыпленка, отправилсЯ с своею
жидовкой во что-то похожее на шкаф. „вое жиденков, как две домашние собачки,
легли на полу возле шкафа. Ќо ’арас не спал; он сидел неподвижен и слегка
барабанил пальцами по столу; он держал во рту люльку и пускал дым, от
которого жид спросоньЯ чихал и заворачивал в одеЯло свой нос. …два небо
успело тронутьсЯ бледным предвестием зари, он уже толкнул ногою џнкелЯ.
- ‚ставай, жид, и давай твою графскую одежду.
‚ минуту оделсЯ он; вычернил усы, брови, надел на темЯ маленькую темную
шапочку, - и никто бы из самых близких к нему козаков не мог узнать его. Џо
виду ему казалось не более тридцати пЯти лет. ‡доровый румЯнец играл на его
щеках, и самые рубцы придавали ему что-то повелительное. Ћдежда, убраннаЯ
золотом, очень шла к нему.
“лицы еще спали. Ќи одно меркантильное существо еще не показывалось в
городе с коробкою в руках. Ѓульба и џнкель пришли к строению, имевшему вид
сидЯщей цапли. Ћно было низкое, широкое, огромное, почерневшее, и с одной
стороны его выкидывалась, как шеЯ аиста, длиннаЯ узкаЯ башнЯ, на верху
которой торчал кусок крыши. ќто строение отправлЯло множество разных
должностей: тут были и казармы, и тюрьмы, и даже уголовный суд. Ќаши путники
вошли в ворота и очутились среди пространной залы, или крытого двора. Ћколо
тысЯчи человек спали вместе. ЏрЯмо шла низенькаЯ дверь, перед которой
сидевшие двое часовых играли в какую-то игру, состоЯвшую в том, что один
другого бил двумЯ пальцами по ладони. Ћни мало обратили вниманиЯ на
пришедших и поворотили головы только тогда, когда џнкель сказал:
- ќто мы; слышите, паны? это мы.
- ‘тупайте! - говорил один из них, отворЯЯ одною рукою дверь, а другую
подставлЯЯ своему товарищу длЯ принЯтиЯ от него ударов.
Ћни вступили в коридор, узкий и темный, который опЯть привел их в такую
же залу с маленькими окошками вверху.
- Љто идет? - закричало несколько голосов; и ’арас увидел порЯдочное
количество гайдуков в полном вооружении. - Ќам никого не велено пускать.
- ќто мы! - кричал џнкель. - …й-богу, мы, Ясные паны.
Ќо никто не хотел слушать. Љ счастию, в это времЯ подошел какой-то
толстЯк, который по всем приметам казалсЯ начальником, потому что ругалсЯ
сильнее всех.
- Џан, это ж мы, вы уже знаете нас, и пан граф еще будет благодарить.
- Џропустите, сто дьЯблов чертовой матке! € больше никого не пускайте!
„а саблей чтобы никто не скидал и не собачилсЯ на полу...
ЏродолжениЯ красноречивого приказа уже не слышали наши путники.
- ќто мы... это Я... это свои! - говорил џнкель, встречаЯсь со всЯким.
- Ђ что, можно теперь? - спросил он одного из стражей, когда они
наконец подошли к тому месту, где коридор уже оканчивалсЯ.
- Њожно; только не знаю, пропустЯт ли вас в самую тюрьму. ’еперь уже
нет џна: вместо его стоит другой, - отвечал часовой.
- Ђй, ай! - произнес тихо жид. - ќто скверно, любезный пан!
- ‚еди! - произнес упрЯмо ’арас.
†ид повиновалсЯ.
“ дверей подземельЯ, оканчивавшихсЯ кверху острием, стоЯл гайдук с
усами в три Яруса. ‚ерхний Ярус усов шел назад, другой прЯмо вперед, третий
вниз, что делало его очень похожим на кота.
†ид съежилсЯ в три погибели и почти боком подошел к нему:
- ‚аша Ясновельможность! џсновельможный пан!
- ’ы, жид, это мне говоришь?
- ‚ам, Ясновельможный пан!
- ѓм... Ђ Я просто гайдук! - сказал трехъЯрусный усач с повеселевшими
глазами.
- Ђ Я, ей-богу, думал, что это сам воевода. Ђй, ай, ай!.. - при этом
жид покрутил головою и расставил пальцы. - Ђй, какой важный вид! …й-богу,
полковник, совсем полковник! ‚от еще бы только на палец прибавить, то и
полковник! Ќужно бы пана посадить на жеребца, такого скорого, как муха, да и
пусть муштрует полки!
ѓайдук поправил нижний Ярус усов своих, причем глаза его совершенно
развеселились.
- —то за народ военный! - продолжал жид. - Ћх, вей мир, что за народ
хороший! нурочки, блЯшечки... ’ак от них блестит, как от солнца; а цурки,
где только увидЯт военных... ай, ай!..
†ид опЯть покрутил головою.
ѓайдук завил рукою верхние усы и пропустил сквозь зубы звук, несколько
похожий на лошадиное ржание.
- Џрошу пана оказать услугу! - произнес жид, - вот кнЯзь приехал из
чужого краЯ, хочет посмотреть на козаков. Ћн еще сроду не видел, что это за
народ козаки.
ЏоЯвление иностранных графов и баронов было в Џольше довольно
обыкновенно: они часто были завлекаемы единственно любопытством посмотреть
этот почти полуазиатский угол …вропы: Њосковию и “крайну они почитали уже
находЯщимисЯ в Ђзии. € потому гайдук, поклонившись довольно низко, почел
приличным прибавить несколько слов от себЯ.
- џ не знаю, ваша Ясновельможность, - говорил он, - зачем вам хочетсЯ
смотреть их. ќто собаки, а не люди. € вера у них такаЯ, что никто не
уважает.
- ‚решь ты, чертов сын! - сказал Ѓульба. - ‘ам ты собака! Љак ты смеешь
говорить, что нашу веру не уважают? ќто вашу еретическую веру не уважают!
-ќге-ге! - сказал гайдук. - Ђ Я знаю, приЯтель, ты кто: ты сам из тех,
которые уже сидЯт у менЯ. Џостой же, Я позову сюда наших.
’арас увидел свою неосторожность, но упрЯмство и досада помешали ему
подумать о том, как бы исправить ее. Љ счастию, џнкель в ту же минуту успел
подвернутьсЯ.
- џсновельможный пан! как же можно, чтобы граф да был козак? Ђ если бы
он был козак, то где бы он достал такое платье и такой вид графский!
- ђассказывай себе!.. - € гайдук уже растворил было широкий рот свой,
чтобы крикнуть.
- ‚аше королевское величество! молчите, молчите, ради бога! - закричал
џнкель. - Њолчите! Њы уж вам за это заплатим так, как еще никогда и не
видели: мы дадим вам два золотых червонца.
- ќге! „ва червонца! „ва червонца мне нипочем: Я цирюльнику даю два
червонца за то, чтобы мне только половину бороды выбрил. ‘то червонных
давай, жид! - ’ут гайдук закрутил верхние усы. - Ђ как не дашь ста
червонных, сейчас закричу!
- € на что бы так много! - горестно сказал побледневший жид, развЯзываЯ
кожаный мешок свой; но он счастлив был, что в его кошельке не было более и
что гайдук далее ста не умел считать. - Џан, пан! уйдем скорее! ‚идите,
какой тут нехороший народ! - сказал џнкель, заметивши, что гайдук перебирал
на руке деньги, как бы жалеЯ о том, что не запросил более.
- —то ж ты, чертов гайдук, - сказал Ѓульба, деньги взЯл, а показать и
не думаешь? Ќет, ты должен показать. “ж когда деньги получил, то ты не
вправе теперь отказать.
- ‘тупайте, ступайте к дьЯволу! а не то Я сию минуту дам знать, и вас
тут... “носите ноги, говорю Я вам, скорее!
- Џан! пан! пойдем! …й-богу, пойдем! –ур им! Џусть им приснитсЯ такое,
что плевать нужно, - кричал бедный џнкель.
Ѓульба медленно, потупив голову, оборотилсЯ и шел назад, преследуемый
укорами џнкелЯ, которого ела грусть при мысли о даром потерЯнных червонцах.
- € на что бы трогать? Џусть бы, собака, бранилсЯ! ’о уже такой народ,
что не может не бранитьсЯ! Ћх, вей мир, какое счастие посылает бог людЯм!
‘то червонцев за то только, что прогнал нас! Ђ наш брат: ему и пейсики
оборвут, и из морды сделают такое, что и глЯдеть не можно, а никто не даст
ста червонных. Ћ, боже мой! боже милосердый!
Ќо неудача эта гораздо более имела влиЯниЯ на Ѓульбу; она выражалась
пожирающим пламенем в его глазах.
- Џойдем! - сказал он вдруг, как бы встрЯхнувшись. - Џойдем на площадь.
џ хочу посмотреть, как его будут мучить.
- Ћй, пан! зачем ходить? ‚едь нам этим не помочь уже.
- Џойдем! - упрЯмо сказал Ѓульба, и жид, как нЯнька, вздыхаЯ, побрел
вслед за ним.
Џлощадь, на которой долженствовала производитьсЯ казнь, нетрудно было
отыскать: народ валил туда со всех сторон. ‚ тогдашний грубый век это
составлЯло одно из занимательнейших зрелищ не только длЯ черни, но и длЯ
высших классов. Њножество старух, самых набожных, множество молодых девушек
и женщин, самых трусливых, которым после всю ночь грезились окровавленные
трупы, которые кричали спросоньЯ так громко, как только может крикнуть
пьЯный гусар, не пропускали, однако же, случаЯ полюбопытствовать. "Ђх, какое
мученье!" - кричали из них многие с истерическою лихорадкою, закрываЯ глаза
и отворачиваЯсь; однако же простаивали иногда довольное времЯ. €ной, и рот
разинув, и руки вытЯнув вперед, желал бы вскочить всем на головы, чтобы
оттуда посмотреть повиднее. €з толпы узких, небольших и обыкновенных голов
высовывал свое толстое лицо мЯсник, наблюдал весь процесс с видом знатока и
разговаривал односложными словами с оружейным мастером, которого называл
кумом, потому что в праздничный день напивалсЯ с ним в одном шинке. €ные
рассуждали с жаром, другие даже держали пари; но большаЯ часть была таких,
которые на весь мир и на все, что ни случаетсЯ в свете, смотрЯт, ковырЯЯ
пальцем в своем носу. Ќа переднем плане, возле самых усачей, составлЯвших
городовую гвардию, стоЯл молодой шлЯхтич или казавшийсЯ шлЯхтичем, в военном
костюме, который надел на себЯ решительно все, что у него ни было, так что
на его квартире оставалась только изодраннаЯ рубашка да старые сапоги. „ве
цепочки, одна сверх другой, висели у него на шее с каким-то дукатом. Ћн
стоЯл с коханкою своею, ћзысею, и беспрестанно оглЯдывалсЯ, чтобы кто-нибудь
не замарал ее шелкового платьЯ. Ћн ей растолковал совершенно все, так что
уже решительно не можно было ничего прибавить. "‚от это, душечка ћзысЯ, -
говорил он, - весь народ, что вы видите, пришел затем, чтобы посмотреть, как
будут казнить преступников. Ђ вот тот, душечка, что, вы видите, держит в
руках секиру и другие инструменты, - то палач, и он будет казнить. € как
начнет колесовать и другие делать муки, то преступник еще будет жив; а как
отрубЯт голову, то он, душечка, тотчас и умрет. Џрежде будет кричать и
двигатьсЯ, но как только отрубЯт голову, тогда ему не можно будет ни
кричать, ни есть, ни пить, оттого что у него, душечка, уже больше не будет
головы". € ћзысЯ все это слушала со страхом и любопытством. Љрыши домов были
усеЯны народом. €з слуховых окон выглЯдывали престранные рожи в усах и в
чем-то похожем на чепчики. Ќа балконах, под балдахинами, сидело
аристократство. •орошенькаЯ ручка смеющейсЯ, блистающей, как белый сахар,
панны держалась за перила. џсновельможные паны, довольно плотные, глЯдели с
важным видом. •олоп, в блестЯщем убранстве, с откидными назад рукавами,
разносил тут же разные напитки и съестное. —асто шалуньЯ с черными глазами,
схвативши светлою ручкою своею пирожное и плоды, кидала в народ. ’олпа
голодных рыцарей подставлЯла наподхват свои шапки, и какой-нибудь высокий
шлЯхтич, высунувшийсЯ из толпы своею головою, в полинЯлом красном кунтуше с
почерневшими золотыми шнурками, хватал первый с помощию длинных рук, целовал
полученную добычу, прижимал ее к сердцу и потом клал в рот. ‘окол, висевший
в золотой клетке под балконом, был также зрителем: перегнувши набок нос и
поднЯвши лапу, он с своей стороны рассматривал также внимательно народ. Ќо
толпа вдруг зашумела, и со всех сторон раздались голоса: "‚едут... ведут!..
козаки!.."
Ћни шли с открытыми головами, с длинными чубами; бороды у них были
отпущены. Ћни шли не боЯзливо, не угрюмо, но с какою-то тихою горделивостию;
их платьЯ из дорогого сукна износились и болтались на них ветхими
лоскутьЯми; они не глЯдели и не кланЯлись народу. ‚переди всех шел Ћстап.
—то почувствовал старый ’арас, когда увидел своего Ћстапа? —то было
тогда в его сердце? Ћн глЯдел на него из толпы и не проронил ни одного
движениЯ его. Ћни приблизились уже к лобному месту. Ћстап остановилсЯ. …му
первому приходилось выпить эту тЯжелую чашу. Ћн глЯнул на своих, поднЯл руку
вверх и произнес громко:
- „ай же, боже, чтобы все, какие тут ни стоЯт еретики, не услышали,
нечестивые, как мучитсЯ христианин! чтобы ни один из нас не промолвил ни
одного слова!
Џосле этого он приблизилсЯ к эшафоту.
- „обре, сынку, добре! - сказал тихо Ѓульба и уставил в землю свою
седую голову.
Џалач сдернул с него ветхие лохмотьЯ; ему увЯзали руки и ноги в нарочно
сделанные станки, и... Ќе будем смущать читателей картиною адских мук, от
которых дыбом поднЯлись бы их волоса. Ћни были порождение тогдашнего
грубого, свирепого века, когда человек вел еще кровавую жизнь одних воинских
подвигов и закалилсЯ в ней душою, не чуЯ человечества. Ќапрасно некоторые,
немногие, бывшие исключениЯми из века, ЯвлЯлись противниками сих ужасных
мер. Ќапрасно король и многие рыцари, просветленные умом и душой,
представлЯли, что подобнаЯ жестокость наказаний может только разжечь мщение
козацкой нации. Ќо власть королЯ и умных мнений была ничто перед беспорЯдком
и дерзкой волею государственных магнатов, которые своею необдуманностью,
непостижимым отсутствием всЯкой дальновидности, детским самолюбием и
ничтожною гордостью превратили сейм в сатиру на правление. Ћстап выносил
терзаниЯ и пытки, как исполин. Ќи крика, ни стону не было слышно даже тогда,
когда стали перебивать ему на руках и ногах кости, когда ужасный хрЯск их
послышалсЯ среди мертвой толпы отдаленными зрителЯми, когда панЯнки
отворотили глаза свои, - ничто, похожее на стон, не вырвалось из уст его, не
дрогнулось лицо его. ’арас стоЯл в толпе, потупив голову и в то же времЯ
гордо приподнЯв очи, и одобрительно только говорил: "„обре, сынку, добре!"
Ќо когда подвели его к последним смертным мукам, - казалось, как будто
стала подаватьсЯ его сила. € повел он очами вокруг себЯ: боже, всь
неведомые, всь чужие лица! •оть бы кто-нибудь из близких присутствовал при
его смерти! Ћн не хотел бы слышать рыданий и сокрушениЯ слабой матери или
безумных воплей супруги, исторгающей волосы и биющей себЯ в белые груди;
хотел бы он теперь увидеть твердого мужа, который бы разумным словом освежил
его и утешил при кончине. € упал он силою и воскликнул в душевной немощи:
- Ѓатько! где ты! ‘лышишь ли ты?
- ‘лышу! - раздалось среди всеобщей тишины, и весь миллион народа в
одно времЯ вздрогнул.
—асть военных всадников бросилась заботливо рассматривать толпы народа.
џнкель побледнел как смерть, и когда всадники немного отдалились от него, он
со страхом оборотилсЯ назад, чтобы взглЯнуть на ’араса; но ’араса уже возле
него не было: его и след простыл.

XII

ЋтыскалсЯ след ’арасов. ‘то двадцать тысЯч козацкого войска показалось
на границах “крайны. ќто уже не была какаЯ-нибудь малаЯ часть или отрЯд,
выступивший на добычу или на угон за татарами. Ќет, поднЯлась всЯ нациЯ, ибо
переполнилось терпение народа, - поднЯлась отмстить за посмеЯнье прав своих,
за позорное унижение своих нравов, за оскорбление веры предков и свЯтого
обычаЯ, за посрамление церквей, за бесчинства чужеземных панов, за
угнетенье, за унию, за позорное владычество жидовства на христианской земле
- за все, что копило и сугубило с давних времен суровую ненависть козаков.
Њолодой, но сильный духом гетьман Ћстраница предводил всею несметною
козацкою силою. ‚озле был виден престарелый, опытный товарищ его и советник,
ѓунЯ. ‚осемь полковников вели двенадцатитысЯчные полки. „ва генеральные
есаула и генеральный бунчужный ехали вслед за гетьманом. ѓенеральный
хорунжий предводил главное знамЯ; много других хоругвей и знамен развевалось
вдали; бунчуковые товарищи несли бунчуки. Њного также было других чинов
полковых: обозных, войсковых товарищей, полковых писарей и с ними пеших и
конных отрЯдов; почти столько же, сколько было рейстровых козаков, набралось
охочекомонных и вольных. Ћтвсюду поднЯлись козаки: от —игирина, от
ЏереЯслава, от Ѓатурина, от ѓлухова, от низовой стороны днепровской и от
всех его верховий и островов. Ѓез счету кони и несметные таборы телег
тЯнулись по полЯм. € между теми-то козаками, между теми восьмью полками
отборнее всех был один полк, и полком тем предводил ’арас Ѓульба. ‚се давало
ему перевес пред другими: и преклонные лета, и опытность, и уменье двигать
своим войском, и сильнейшаЯ всех ненависть к врагам. „аже самим козакам
казалась чрезмерною его беспощаднаЯ свирепость и жестокость. ’олько огонь да
виселицу определЯла седаЯ голова его, и совет его в войсковом совете дышал
только одним истреблением.
Ќечего описывать всех битв, где показали себЯ козаки, ни всего
постепенного хода кампании: все это внесено в летописные страницы. €звестно,
какова в ђусской земле война, поднЯтаЯ за веру: нет силы сильнее веры.
Ќепреоборима и грозна она, как нерукотворнаЯ скала среди бурного, вечно
изменчивого морЯ. €з самой средины морского дна возносит она к небесам
непроломные свои стены, всЯ созданнаЯ из одного цельного, сплошного камнЯ.
Ћтвсюду видна она и глЯдит прЯмо в очи мимобегущим волнам. € горе кораблю,
который нанесетсЯ на нее! ‚ щепы летЯт бессильные его снасти, тонет и
ломитсЯ в прах все, что ни есть на них, и жалким криком погибающих
оглашаетсЯ пораженный воздух.
‚ летописных страницах изображено подробно, как бежали польские
гарнизоны из освобождаемых городов; как были перевешаны бессовестные
арендаторы-жиды; как слаб был коронный гетьман Ќиколай Џотоцкий с
многочисленною своею армиею против этой непреодолимой силы; как, разбитый,
преследуемый, перетопил он в небольшой речке лучшую часть своего войска; как
облегли его в небольшом местечке Џолонном грозные козацкие полки и как,
приведенный в крайность, польский гетьман клЯтвенно обещал полное
удовлетворение во всем со стороны королЯ и государственных чинов и возвраще-
ние всех прежних прав и преимуществ. Ќо не такие были козаки, чтобы
поддатьсЯ на то: знали они уже, что такое польскаЯ клЯтва. € Џотоцкий не
красовалсЯ бы больше на шеститысЯчном своем аргамаке, привлекаЯ взоры
знатных панн и зависть дворЯнства, не шумел бы на сеймах, задаваЯ роскошные
пиры сенаторам, если бы не спасло его находившеесЯ в местечке русское
духовенство. Љогда вышли навстречу все попы в светлых золотых ризах, несЯ
иконы и кресты, и впереди сам архиерей с крестом в руке и в пастырской
митре, преклонили козаки все свои головы и снЯли шапки. Ќикого не уважили бы
они на ту пору, ниже' самого королЯ, но против своей церкви христианской не
посмели и уважили свое духовенство. ‘огласилсЯ гетьман вместе с полковниками
отпустить Џотоцкого, взЯвши с него клЯтвенную присЯгу оставить на свободе
все христианские церкви, забыть старую вражду и не наносить никакой обиды
козацкому воинству. Ћдин только полковник не согласилсЯ на такой мир. ’от
один был ’арас. ‚ырвал он клок волос из головы своей и вскрикнул:
- ќй, гетьман и полковники! не сделайте такого бабьего дела! не верьте
лЯхам: продадут псЯюхи!
Љогда же полковой писарь подал условие и гетьман приложил свою властную
руку, он снЯл с себЯ чистый булат, дорогую турецкую саблю из первейшего
железа, разломил ее надвое, как трость, и кинул врозь, далеко в разные
стороны оба конца, сказав:
- Џрощайте же! Љак двум концам сего палаша не соединитьсЯ в одно и не
составить одной сабли, так и нам, товарищи, больше не видатьсЯ на этом
свете. ЏомЯните же прощальное мое слово (при сем слове голос его вырос,
подымалсЯ выше, принЯл неведомую силу, - и смутились все от пророческих
слов): перед смертным часом своим вы вспомните менЯ! „умаете, купили
спокойствие и мир; думаете, пановать станете? Ѓудете пановать другим
панованьем: сдерут с твоей головы, гетьман, кожу, набьют ее гречаною
половою, и долго будут видеть ее по всем Ярмаркам! Ќе удержите и вы, паны,
голов своих! Џропадете в сырых погребах, замурованные в каменные стены, если
вас, как баранов, не сварЯт всех живыми в котлах!
- Ђ вы, хлопцы! - продолжал он, оборотившись к своим, - кто из вас
хочет умирать своею смертью - не по запечьЯм и бабьим лежанкам, не пьЯными
под забором у шинка, подобно всЯкой падали, а честной, козацкой смертью -
всем на одной постеле, как жених с невестою? €ли, может быть, хотите
воротитьсЯ домой, да оборотитьсЯ в недоверков, да возить на своих спинах
польских ксендзов?
- ‡а тобою, пане полковнику! ‡а тобою! - вскрикнули все, которые были в
’арасовом полку; и к ним перебежало немало других.
- Ђ коли за мною, так за мною же! - сказал ’арас, надвинул глубже на
голову себе шапку, грозно взглЯнул на всех остававшихсЯ, оправилсЯ на коне
своем и крикнул своим: - Ќе попрекнет же никто нас обидной речью! Ђ ну,
гайда, хлопцы, в гости к католикам!
€ вслед за тем ударил он по коню, и потЯнулсЯ за ним табор из ста
телег, и с ними много было козацких конников и пехоты, и, оборотЯсь, грозил
взором всем остававшимсЯ, и гневен был взор его. Ќикто не посмел остановить
их. ‚ виду всего воинства уходил полк, и долго еще оборачивалсЯ ’арас и все
грозил.
‘мутны стоЯли гетьман и полковники, задумалисЯ все и молчали долго, как
будто теснимые каким-то тЯжелым предвестием. Ќедаром провещал ’арас: так все
и сбылось, как он провещал. Ќемного времени спустЯ, после вероломного
поступка под Љаневом, вздернута была голова гетьмана на кол вместе со
многими из первейших сановников.
Ђ что же ’арас? Ђ ’арас гулЯл по всей Џольше с своим полком, выжег
восемнадцать местечек, близ сорока костелов и уже доходил до Љракова. Њного
избил он всЯкой шлЯхты, разграбил богатейшие земли и лучшие замки;
распечатали и поразливали по земле козаки вековые меды и вина, сохранно
сберегавшиесЯ в панских погребах; изрубили и пережгли дорогие сукна, одежды
и утвари, находимые в кладовых. "Ќичего не жалейте!" - повторЯл только
’арас. Ќе уважали козаки чернобровых панЯнок, белогрудых, светлоликих девиц;
у самых алтарей не могли спастись они: зажигал их ’арас вместе с алтарЯми.
Ќе одни белоснежные руки подымались из огнистого пламени к небесам,
сопровождаемые жалкими криками, от которых подвигнулась бы самаЯ сыраЯ землЯ
и степоваЯ трава поникла бы от жалости долу. Ќо не внимали ничему жестокие
козаки и, поднимаЯ копьЯми с улиц младенцев их, кидали к ним же в пламЯ.
"ќто вам, вражьи лЯхи, поминки по Ћстапе!" - приговаривал только ’арас. €
такие поминки по Ћстапе отправлЯл он в каждом селении, пока польское
правительство не увидело, что поступки ’араса были побольше, чем
обыкновенное разбойничество, и тому же самому Џотоцкому поручено было с
пЯтью полками поймать непременно ’араса.
есть дней уходили козами проселочными дорогами от всех преследований;
едва выносили кони необыкновенное бегство и спасали казаков. Ќо Џотоцкий на
сей раз был достоин возложенного поручениЯ; неутомимо преследовал он их и
настиг на берегу „нестра, где Ѓульба занЯл длЯ роздыха оставленную
развалившуюсЯ крепость.
Ќад самой кручей у „нестра-реки виднелась она своим оборванным валом и
своими развалившимисЯ останками стен. ™ебнем и разбитым кирпичом усеЯна была
верхушка утеса, готоваЯ всЯкую минуту сорватьсЯ и слететь вниз. ’ут-то, с
двух сторон, прилеглых к полю, обступил его коронный гетьман Џотоцкий.
—етыре дни бились и боролись козаки, отбиваЯсь кирпичами и каменьЯми. Ќо
истощились запасы и силы, и решилсЯ ’арас пробитьсЯ сквозь рЯды. € пробились
было уже козаки, и, может быть, еще раз послужили бы им верно быстрые кони,
как вдруг среди самого бегу остановилсЯ ’арас и вскрикнул: "‘той! выпала
люлька с табаком; не хочу, чтобы и люлька досталась вражьим лЯсам!" €
нагнулсЯ старый атаман и стал отыскивать в траве свою люльку с табаком,
неотлучную сопутницу на морЯх, и на суше, и в походах, и дома. Ђ тем
временем набежала вдруг ватага и схватила его под могучие плечи. „винулсЯ
было он всеми членами, но уже не посыпались на землю, как бывало прежде,
схватившие его гайдуки. "ќх, старость, старость!" - сказал он, и заплакал
дебелый старый козак. Ќо не старость была виною: сила одолела силу. Њало не
тридцать человек повисло у него по рукам и по ногам. "Џопалась ворона! -
кричали лЯхи. - ’еперь нужно только придумать, какую бы ему, собаке, лучшую
честь воздать". € присудили, с гетьманского разрешеньЯ, спечь его живого в
виду всех. ’ут же стоЯло нагое дерево, вершину которого разбило громом.
ЏритЯнули его железными цепЯми к древесному стволу, гвоздем прибили ему руки
и, приподнЯв его повыше, чтобы отовсюду был виден козак, принЯлись тут же
раскладывать под деревом костер. Ќо не на костер глЯдел ’арас, не об огне он
думал, которым собирались жечь его; глЯдел он, сердечный, в ту сторону, где
отстреливались козаки: ему с высоты все было видно как на ладони.
- ‡анимайте, хлопцы, занимайте скорее, - кричал он, - горку, что за
лесом: туда не подступЯт они!
Ќо ветер не донес его слов.
- ‚от, пропадут, пропадут ни за что! - говорил он отчаЯнно и взглЯнул
вниз, где сверкал „нестр. ђадость блеснула в очах его. Ћн увидел
выдвинувшиесЯ из-за кустарника четыре кормы, собрал всю силу голоса и зычно
закричал:
- Љ берегу! к берегу, хлопцы! ‘пускайтесь подгорной дорожкой, что
налево. “ берега стоЯт челны, все забирайте, чтобы не было погони!
Ќа этот раз ветер дунул с другой стороны, и все слова были услышаны
козаками. Ќо за такой совет досталсЯ ему тут же удар обухом по голове,
который переворотил все в глазах его.
Џустились козаки во всю прыть подгорной дорожкой; а уж погонЯ за
плечами. ‚идЯт: путаетсЯ и загибаетсЯ дорожка и много дает в сторону
извивов. "Ђ, товарищи! не куды пошло!" - сказали все, остановились на миг,
поднЯли свои нагайки, свистнули - и татарские их кони, отделившись от земли,
распластавшись в воздухе, как змеи, перелетели через пропасть и бултыхнули
прЯмо в „нестр. „вое только не достали до реки, грЯнулись с вышины об
каменьЯ, пропали там навеки с конЯми, даже не успевши издать крика. Ђ козаки
уже плыли с конЯми в реке и отвЯзывали челны. Ћстановились лЯхи над
пропастью, дивЯсь неслыханному козацкому делу и думаЯ: прыгать ли им или
нет? Ћдин молодой полковник, живаЯ, горЯчаЯ кровь, родной брат прекрасной
полЯчки, обворожившей бедного ЂндриЯ, не подумал долго и бросилсЯ со всех
сил с конем за козаками: перевернулсЯ три раза в воздухе с конем своим и
прЯмо грЯнулсЯ на острые утесы. ‚ куски изорвали его острые камни,
пропавшего среди пропасти, и мозг его, смешавшись с кровью, обрызгал росшие
по неровным стенам провала кусты.
Љогда очнулсЯ ’арас Ѓульба от удара и глЯнул на „нестр, уже козаки были
на челнах и гребли веслами; пули сыпались на них сверху, но не доставали. €
вспыхнули радостные очи у старого атамана.
- Џрощайте, товарищи! - кричал он им сверху. -‚споминайте менЯ и
будущей же весной прибывайте сюда вновь да хорошенько погулЯйте! —то, взЯли,
чертовы лЯхи? „умаете, есть что-нибудь на свете, чего бы побоЯлсЯ козак?
Џостойте же, придет времЯ, будет времЯ, узнаете вы, что такое православнаЯ
русскаЯ вера! “же и теперь чуют дальние и близкие народы: подымаетсЯ из
ђусской земли свой царь, и не будет в мире силы, котораЯ бы не покорилась
ему!..
Ђ уже огонь подымалсЯ над костром, захватывал его ноги и разостлалсЯ
пламенем по дереву... „а разве найдутсЯ на свете такие огни, муки и такаЯ
сила, котораЯ бы пересилила русскую силу!
ЌемалаЯ река „нестр, и много на ней заводьев, речных густых камышей,
отмелей и глубокодонных мест; блестит речное зеркало, оглашенное звонким
Ячаньем лебедей, и гордый гоголь быстро несетсЯ по нем, и много куликов,
краснозобых курухтанов и всЯких иных птиц в тростниках и на прибрежьЯх.
Љозаки живо плыли на узких двухрульных челнах, дружно гребли веслами,
осторожно минули отмели, всполашиваЯ подымавшихсЯ птиц, и говорили про
своего атамана.

--------

1 ‘виткой называетсЯ верхнЯЯ одежда у малороссиЯн. (Џрим. Ќ.‚.ѓоголЯ. )
2 ђыцарскую. (Џрим. Ќ.‚.ѓоголЯ.)

-------------------------------------------------------------------------
„аннаЯ редакциЯ была подготовлена автором ко второму тому собраниЯ
сочинений. ‚ первоначальной редакции повесть была напечатана в сборнике
"Њиргород", 1835.

ЏримечаниЯ (использованы примечаниЯ ‘.€.Њашинского):
пышный - здесь: гордый, недотрога.
пундики - сладости
вытребеньки - причуды.
рейстровые козаки - казаки, занесенный полЯками в списки (реестры)
регулЯрных войск.
охочекомонные - конные добровольцы.
броварники - пивовары.
комиссары - польские сборщики податей.
очкур - шнурок, которым затЯгивали шаровары.
консул - старший из бурсаков, избираемый длЯ наблюдениЯ за поведением
своих товарищей.
ликтор - помощник консула.
шемизетка - накидка.
кулиш - жидкаЯ пшеннаЯ каша с салом.
крамари под Ятками - торговцы в палатках.
бараньи катки - куски бараньего мЯса.
кошевой - руководитель коша (стана), выбиравшийсЯ ежегодно.
ЌатолиЯ - ЂнатолиЯ, черноморское побережье Љрыма.
клейтух - пыж.
чайки - длинные узкие речные суда запорожцев.
мазницы - ведра длЯ дегтЯ.
саламата - мучнаЯ похлебка (преимущественно из гречневой муки).
оксамит - бархат.
городовое рушение - городское ополчение.
della notte (итал.) - ночной, прозвище, данной итальЯнцами голландскому
художнику ѓерриту (ван ѓерарду) ѓонтгорсту (1590-1656), картины которого
отличаютсЯ резким контрастом света и тени.
клирошанин - церковнослужитель, поющий на клиросе, в церковном хоре.
пробавить - поддержать.
осокорь - серебристый тополь.
кухоль - глинЯнаЯ кружка.
далибуг (польск.) - ей-богу.
зерцало - два скрепленных между собой щита, которыми в старину воины
предохранЯли спину и грудь.
черенок - кошелек.
заход - залив.
облога - целина, пустошь.
габа - белое турецкое сукно.
киндЯк - ткань.
корчик - ковш.
гаман - кошелек, бумажник.
левентарь, или региментарь - начальник охраны.
цурки - девушки.
кунтуш - верхнее старинное платье.
генеральный бунчужный - хранитель бунчука, жезла - символа гетманской
власти.
Last-modified: Sun, 11 Feb 2001 12:59:00 GMT
Ћцените этот текст:

Ќиколай ‚асильевич ѓоголь. ’арас Ѓульба

I

II

III

IV

V

VI

VII

VIII

IX

X

XI

XII