ъЯвление;  лицо  его
просиЯло. Ћ нем заговорили печатно - это было длЯ него  новостию;  несколько
раз перечитывал он строки.  ‘равнение  с  ‚андиком  и  ’ицианом  ему  сильно
польстило. ”раза "‚иват, Ђндрей Џетрович!" также очень понравилась; печатным
образом называют его по имени и по отчеству - честь, доныне  ему  совершенно
неизвестнаЯ. Ћн начал ходить скоро  по  комнате,  ерошить  себе  волоса,  то
садилсЯ на кресла, то вскакивал  с  них  и  садилсЯ  на  диван,  представлЯЯ
поминутно, как он будет принимать посетителей и  посетительниц,  подходил  к
холсту и производил над ним лихую замашку кисти, пробуЯ сообщить  грациозные
движениЯ руке. Ќа другой день раздалсЯ колокольчик у дверей его; он  побежал
отворЯть. ‚ошла дама, предводимаЯ лакеем  в  ливрейной  шинели  на  меху,  и
вместе с дамой вошла молоденькаЯ восемнадцатилетнЯЯ девочка, дочь ее.
     - ‚ы мсье —артков? - сказала дама.
     •удожник поклонилсЯ.
     - Ћб вас столько пишут; ваши портреты, говорЯт,  верх  совершенства.  -
‘казавши это, дама наставила на глаз лорнет и  побежала  быстро  осматривать
стены, на которых ничего не было. - Ђ где же ваши портреты?
     - ‚ынесли, - сказал художник, несколько  смешавшись,  -  Я  только  что
переехал еще на эту квартиру, так они еще в дороге... не доехали.
     - ‚ы были в €талии? - сказала дама, наводЯ на  него  лорнет,  не  найдЯ
ничего другого, на что бы можно было навесть его.
     - Ќет, Я не был, но хотел быть... впрочем, теперь покамест Я отложил...
‚от кресла-с, вы устали?..
     - Ѓлагодарю, Я сидела долго в карете. Ђ, вон наконец вижу вашу  работу!
- сказала дама, побежала к супротивной стене и наводЯ лорнет на стоЯвшие  на
полу его этюды, программы, перспективы и портреты. - C'est  charmant!  Lise,
Lise, venez ici!1 Љомната во вкусе ’еньера, видишь: беспорЯдок,  беспорЯдок,
стол, на нем бюст, рука, палитра; вон пыль, - видишь, как  пыль  нарисована!
C'est charmant! Ђ вон на другом холсте женщина, моющаЯ лицо, - quelle  jolie
figure!2 Ђх,  мужичок!  Lise,  Lise,  мужичок  в  русской  рубашке!  смотри:
мужичок! ’ак вы занимаетесь не одними только портретами?
     ----
     1 ќто очаровательно! ‹иза, ‹иза, подойди сюда! (франц.)
     2 Љакое красивое лицо! (франц.)

     - Ћ, это вздор... ’ак, шалил...этюды...
     - ‘кажите, какого вы мнениЯ насчет нынешних портретистов? Ќе правда ли,
теперь нет таких, как был ’ициан? Ќет той силы в колорите,  нет  той...  как
жаль, что Я не могу вам выразить по-русски (дама была любительница  живописи
и обегала с лорнетом все галереи в €талии). Ћднако мсье Ќоль... ах,  как  он
пишет! ЉакаЯ  необыкновеннаЯ  кисть!  џ  нахожу,  что  у  него  даже  больше
выраженьЯ в лицах, нежели у ’ициана. ‚ы не знаете мсье ЌолЯ?
     - Љто этот Ќоль? - спросил художник.
     - Њсье Ќоль. Ђх, какой талант! он написал с нее портрет, когда ей  было
только двенадцать лет. Ќужно, чтобы вы непременно у нас были. Lise,  ты  ему
покажи свой альбом. ‚ы знаете, что мы приехали  с  тем,  чтобы  сей  же  час
начали с нее портрет.
     - Љак же, Я готов сию минуту.
     € в один мгновенье придвинул он станок с готовым холстом, взЯл  в  руки
палитру, вперил глаз  в  бледное  личико  дочери.  …сли  бы  он  был  знаток
человеческой природы, он прочел бы на нем в одну  минуту  начало  ребЯческой
страсти к балам, начало тоски и жалоб на длинноту времени до обеда  и  после
обеда,  желаньЯ  побегать  в  новом  платье  на  гулЯньЯх,   тЯжелые   следы
безучастного  прилежаниЯ  к  разным  искусствам,  внушаемого   матерью   длЯ
возвышениЯ души и чувств. Ќо художник видел в этом нежном личике одну только
заманчивую длЯ  кисти  почти  фарфоровую  проэрачность  тела,  увлекательную
легкую томность, тонкую светлую шейку и аристократическую легкостъ стана.  €
уже заранее готовилсЯ торжествовать, показать легкость и блеск своей  кисти,
имевшей доселе дело только с жесткими чертами  грубых  моделей,  с  строгими
антиками и копиЯми кое-какие классических мастеров. Ћн уже представлЯл  себе
в мыслЯх, как выйдет это легонькое личико.
     - ‡наете ли, - сказала дама с несколько  даже  трогательным  выражением
лица, - Я бы хотела... на ней теперь платье; Я  бы,  признаюсь,  не  хотела,
чтобы она была в платье, к которому мы так привыкли; Я бы хотела,  чтоб  она
была одета просто и сидела бы в тени  зелени,  в  виду  каких-нибудь  полей,
чтобы стада вдали или роща... чтобы незаметно было, что она едет куда-нибудь
на бал или модный  вечер.  Ќаши  балы,  признаюсь,  так  убивают  душу,  так
умерщвлЯют остатки чувств... простоты, простоты чтобы было больше.
     “вы! на лицах и матушки  и  дочери  написано  было,  что  они  до  того
исплЯсались на балах, что обе сделались чуть не восковыми.
     —артков принЯлсЯ за дело, усадил оригинал, сообразил несколько все  это
в голове; провел по воздуху кистью, мысленно устанавливаЯ  пункты;  прищурил
несколько глаз, подалсЯ назад, взглЯнул издали - и в один час начал и кончил
подмалевку. „овольный ею, он принЯлсЯ уже писать, работа его  завлекла.  “же
он позабыл все, позабыл даже, что находитсЯ в присутствии  аристократических
дам, начал даже выказывать иногда кое-какие художнические ухватки, произносЯ
вслух  разные  звуки,  временами  подпеваЯ,  как  случаетсЯ  с   художником,
погруженным всею душою в свое дело. Ѓез всЯкой  церемонии,  одним  движеньем
кисти заставлЯл он оригинал поднимать голову, который наконец  начал  сильно
вертетьсЯ и выражать совершенную усталость.
     - „овольно, на первый раз довольно, - сказала дама.
     - …ще немножко, - говорил позаоывшийсЯ художник.
     - Ќет, пора! Lise, три часа! - сказала  она,  вынимаЯ  маленькие  часы,
висевшие на золотой цепи у ее кушака, и вскрикнула: - Ђх, как поздно!
     - Њинуточку только, - говорил —артков простодушным и  просЯщим  голосом
ребенка.
     Ќо дама, кажетсЯ, совсем не была расположена угождать на этот  раз  его
художественным потребностЯм и обещала вместо того  просидеть  в  другой  раз
долее.
     "ќто, однако ж, досадно, - подумал про себЯ —артков, - рука только  что
расходилась". € вспомнил он, что его никто не перебивал и  не  останавливал,
когда он работал в своей мастерской на ‚асильевском острове; Ќикита, бывало,
сидел не ворохнувшись на одном месте - пиши с него сколько угодно;  он  даже
засыпал в заказанном ему положении. €, недовольный, положил он свою кисть  и
палитру на стул и остановилсЯ смутно  пред  холстом.  Љомплимент,  сказанный
светской дамой, пробудил его из  усыплениЯ.  Ћн  бросилсЯ  быстро  к  дверЯм
провожать их; на лестнице получил приглашение бывать,  прийти  на  следующей
неделе  обедать  и  с  веселым  видом  возвратилсЯ   к   себе   в   комнату.
ЂристократическаЯ дама совершенно очаровала его. „о сих  пор  он  глЯдел  на
подобные существа как на что-то  недоступное,  которые  рождены  только  длЯ
того, чтобы  пронестись  в  великолепной  колЯске  с  ливрейными  лакеЯми  и
щегольским кучером и бросить  равнодушный  взглЯд  на  бредущего  пешком,  в
небогатом плащишке человека. € вдруг теперь одно из  этих  существ  вошло  к
нему в комнату; он пишет портрет, приглашен на обед в аристократический дом.
„овольство овладело им необыкновенное; он был упоен  совершенно  и  наградил
себЯ за это славным обедом, вечерним спектаклем и опЯть проехалсЯ  в  карете
по городу без всЯкой нужды.
     ‚о все эти дни обычнаЯ работа  ему  не  шла  вовсе  на  ум.  Ћн  только
приготовлЯлсЯ   и   ждал   минуты,   когда   раздастсЯ    звонок.    Ќаконец
аристократическаЯ дама приехала  вместе  с  своею  бледненькою  дочерью.  Ћн
усадил их, придвинул холст уже с ловкостью и претензиЯми на светские замашки
и стал писать. ‘олнечный день и Ясное освещение много помогли ему. Ћн увидел
в легоньком своем оригинале много такого, что, быв уловлено  и  передано  на
полотно, могло придать  высокое  достоинство  портрету;  увидел,  что  можно
сделать кое-что особенное, если выполнить все  в  такой  окончательности,  в
какой теперь представлЯлась  ему  натура.  ‘ердце  его  начало  даже  слегка
трепетать, когда он почувствовал, что  выразит  то,  чего  еще  не  заметили
другие. ђабота занЯла его всего, весь погрузилсЯ он в кисть,  позабыв  опЯть
об аристократическом происхождении оригинала. ‘ занимавшимсЯ дыханием видел,
как  выходили  у  него  легкие   черты   и   это   почти   прозрачное   тело
семнадцатилетней девушки. Ћн ловил всЯкий  оттенок,  легкую  желтизну,  едва
заметную голубизну под глазами  и  уже  готовилсЯ  даже  схватить  небольшой
прыщик, выскочивший на лбу, как вдруг услышал над собою голос  матери.  "Ђх,
зачем это? это не нужно, - говорила дама.- “ вас тоже...  вот,  в  некоторых
местах... как будто бы несколько желто и вот  здесь  совершенно  как  темные
пЯтнышки". •удожник стал изъЯснЯть, что эти-то пЯтнышки  и  желтизна  именно
разыгрываютсЯ хорошо, что они составлЯют приЯтные и легкие тоны лица. Ќо ему
отвечали, что они не составЯт никаких тонов и совсем не разыгрываютсЯ; и что
это ему только так кажетсЯ. "Ќо позвольте здесь в одном только месте тронуть
немножко желтенькой краской", - сказал простодушно художник. Ќо этого-то ему
и не  позволили.  ЋбъЯвлено  было,  что  Lise  только  сегоднЯ  немножко  не
расположена, а что желтизны в ней никакой не бывает и лицо поражает особенно
свежестью. краски. ‘ грустью принЯлсЯ  он  изглаживать  то,  что  кисть  его
заставала выступить на полотно.  €счезло  много  почти  незаметных  черт,  а
вместе с ними исчезло отчасти и сходство. Ћн бесчувственно стал сообщать ему
тот общий колорит, который даетсЯ наизусть и обращает даже  лица,  взЯтые  с
натуры, в какие-то холодно-идеальные, видимое на ученических программах.  Ќо
дама была довольна тем, что обидный колорит был изгнан вовсе.  Ћна  изъЯвила
только удивленье, что работа идет так долго, и прибавила, что слышала, будто
он в два сеанса оканчивает совершенно портрет. •удожник ничего не нашелсЯ на
это отвечать. „амы поднЯлись и собирались выйти. Ћн положил кисть,  проводил
их до дверей и после того долго оставалсЯ смутным на одном и  том  же  месте
перед своим портретом. Ћн глЯдел на него глупо, а в  голове  его  между  тем
носились те легкие женственные  черты,  те  оттенки  и  воздушные  тоны,  им
подмеченные, которые уничтожила безжалостно его  кисть.  Ѓудучи  весь  полон
ими, он отставил портрет в сторону  и  отыскал  у  себЯ  где-то  заброшенную
головку Џсихеи, которую тогда-то давно и эскизно набросал  на  полотно.  ќто
было личико, ловко написанное, но совершенно идеальное, холодное, состоЯвшее
из одних общих черт, не принЯвшее живого тела. Ћт нечего  делать  он  теперь
принЯлсЯ проходить его, припоминаЯ на нем все, что случилось ему подметить в
лице аристократической посетительницы. ‘ломленные им черты, оттенки  и  тоны
здесь ложились в том очищенном виде,  в  каком  ЯвлЯютсЯ  они  тогда,  когда
художник, наглЯдевшись на природу, уже отдалЯетсЯ от  нее  и  производит  ей
равное создание. ЏсихеЯ  стала  оживать,  и  едва  сквозившаЯ  мысль  начала
мало-помалу облекатьсЯ в видимое тело. ’ип лица молоденькой светской  девицы
невольно сообщилсЯ Џсихее, и чрез то получила  она  своеобразное  выражение,
дающее право на название истинно оригинального  произведениЯ.  Љазалось,  он
воспользовалсЯ по частЯм и вместе  всем,  что  представил  ему  оригинал,  и
привЯзалсЯ совершенно к своей работе. ‚ продолжение нескольких дней  он  был
занЯт только ею. € за этой самой работой застал его приезд знакомых дам.  Ћн
не успел снЯть со станка картину. Ћбе дамы издали радостный крик изумленьЯ и
всплеснули руками.
     - Lise,  Lise!  Ђх,  как  похоже!  Superbe,  superbe!3  Љак  хорошо  вы
вздумали, что одели ее в греческий костюм. Ђх, какой сюрприз!
     ----
     3 ‚еликолепно, великолепно! (франц.)

     •удожник не знал, как вывести дам из приЯтного заблуждениЯ. ‘овестЯсь и
потупЯ голову, он произнес тихо:
     - ќто ЏсихеЯ.
     - ‚ виде Џсихеи? C'est charmant! - сказала  мать,  улыбнувшись,  причем
улыбнулась также и дочь.- Ќе правда ли, Lise, тебе больше  всего  идет  бытъ
изображенной в виде Џсихеи? Quelle idee delicieuse!4 Ќо  какаЯ  работа!  ќто
Љорредж. Џризнаюсь, Я читала и слышала о вас, но Я не знала, что у вас такой
талант. Ќет, вы непременно должны написать также и с менЯ портрет.
     ----
     4 ЉакаЯ восхитительнаЯ мысль! (франц.)

     „аме, как видно, хотелось также предстать в виде какой-нибудь Џсихеи.
     "—то мне с ними делать? - подумал художник.- …сли они сами того  хотЯт,
так пусть ЏсихеЯ пойдет за то, что им хочетсЯ", - и произнес вслух:
     - Џотрудитесь еще немножко присесть, Я кое-что немножко трону.
     - Ђх, Я боюсь, чтобы вы как-нибудь не... она так теперь похожа.
     Ќо художник понЯл, что опасениЯ были насчет желтизны,  и  успокоил  их,
сказав, что он  только  придаст  более  блеску  и  выраженьЯ  глазам.  Ђ  по
справедливости, ему было слишком совестно  и  хотелось  хотЯ  сколько-нибудь
более придать сходства  с  оригиналом,  дабы  не  укорил  его  кто-нибудь  в
решительном бесстыдстве.  €  точно,  черты  бледной  девушки  стали  наконец
выходить Яснее из облика Џсихеи.
     - „овольно! - сказала  мать,  начинавшаЯ  боЯтьсЯ,  чтобы  сходство  не
приблизилось наконец уже чересчур близко.
     •удожник был награжден всем: улыбкой, деньгами, комплиментом, искренним
пожатьем руки, притлашеньем на обеды; словом, получил тысЯчу лестных наград.
Џортрет произвел  по  городу  шум.  „ама  показала  его  приЯтельницам;  все
изумлЯлись искусству, с каким художник умел сохранить сходство  и  вместе  с
тем придать красоту оригиналу. Џоследнее замечено было, разумеетсЯ,  не  без
легкой краски зависти  в  лице.  €  художник  вдруг  был  осажден  работами.
Љазалось, весь город хотел у него писатьсЯ. “  дверей  поминутно  раздавалсЯ
звонок. ‘ одной стороны, это могло быть хорошо, представлЯЯ ему  бесконечную
практику разнообразием, множеством лиц. Ќо, на беду, это все  был  народ,  с
которым было трудно ладить, народ торопливый, занЯтой или  же  принадлежащий
свету, - стало быть, еще более  занЯтой,  нежели  всЯкий  другой,  и  потому
нетерпеливый до крайности. ‘о всех сторон только требовали, чтоб было хорошо
и скоро. •удожник увидел, что оканчивать решительно было невозможно, что все
нужно было заменить ловкостью и быстрой  бойкостью  кисти.  Ћхватывать  одно
только целое, одно общее выраженье и  не  углублЯтьсЯ  кистью  в  утонченные
подробности;  одним  словом,  следить  природу  в  ее  окончательности  было
решительно невозможно. Џритом нужно прибавить, что у всех  почти  писавшихсЯ
много  было   других   притЯзаний   на   разное.   „амы   требовали,   чтобы
преимущественно только душа  и  характер  изображались  в  портретах,  чтобы
остального иногда вовсе не придерживатьсЯ, округлить все углы, облегчить все
изъЯнцы и даже, если можно, избежать их вовсе. ‘ловом, чтобы на  лицо  можно
было засмотретьсЯ, если даже не совершенно влюбитьсЯ.  €  вследствие  этого,
садЯсь писатьсЯ, они принимали иногда такие выражениЯ, которые  приводили  в
изумленье художника: та старалась изобразить в лице своем меланхолию, другаЯ
мечтательность, третьЯ во что бы ни стало хотела уменьшить рот и сжимала его
до такой  степени,  что  он  обращалсЯ  наконец  в  одну  точку,  не  больше
булавочной головки. €, несмотрЯ на все это, требовали  от  него  сходства  и
непринужденной естественности. Њужчины тоже были ничем не  лучше  дам.  Ћдин
требовал себЯ изобразить в сильном, энергическом повороте головы;  другой  с
поднЯтыми  кверху  вдохновенными  глазами;  гвардейский   поручик   требовал
непременно, чтобы в глазах виден был Њарс; гражданский сановник норовил так,
чтобы побольше было прЯмоты, благородства в лице и чтобы  рука  оперлась  на
книгу, на которой  бы  четкими  словами  было  написано:  "‚сегда  стоЯл  за
правду". ‘начала художника бросали в пот такие  требованьЯ:  все  это  нужно
было сообразить, обдумать, а между тем сроку давалось очень немного. Ќаконец
он добралсЯ, в чем было дело, и уж не затруднЯлсЯ нисколько. „аже  из  двух,
трех слов смекал вперед, кто чем хотел изобразить себЯ. Љто хотел Њарса,  он
в лицо совал Њарса; кто метил в Ѓайрона, он давал ему байроновское положенье
и поворот. Љоринной ли, “ндиной, Ђспазией ли желали быть дамы, он с  большой
охотой  соглашалсЯ  на  все  и  прибавлЯл  от  себЯ  уже   всЯкому   вдоволь
благообразиЯ, которое, как известно, нигде не  подгадит  и  за  что  простЯт
иногда художнику и самое несходство. ‘коро он уже сам начал дивитьсЯ  чудной
быстроте и бойкости своей кисти. Ђ писавшиесЯ, само собою разумеетсЯ, были в
восторге и провозглашали его гением.
     —артков сделалсЯ модным живописцем во всех отношениЯх. ‘тал  ездить  на
обеды, сопровождать дам в галереи и даже на гулЯньЯ, щегольски  одеватьсЯ  и
утверждать гласно, что художник должен принадлежать к  обществу,  что  нужно
поддержать его званье, что  художники  одеваютсЯ  как  сапожники,  не  умеют
прилично  вести  себЯ,  не  соблюдают   высшего   тона   и   лишены   всЯкой
образованности. „ома у себЯ, в мастерской он завел опрЯтность  и  чистоту  в
высшей  степени,  определил  двух  великолепных  лакеев,  завел   щегольских
учеников, переодевалсЯ несколько раз  в  день  в  разные  утренние  костюмы,
завивалсЯ,  занЯлсЯ  улучшением   разных   манер,   с   которыми   принимать
посетителей,  занЯлсЯ   украшением   всеми   возможными   средствами   своей
наружности, чтобы произвести ею приЯтное впечатление на дам;  одним  словом,
скоро нельзЯ было в нем  вовсе  узнать  того  скромного  художника,  который
работал когда-то незаметно  в  своей  лачужке  на  ‚асильевском  острове.  Ћ
художниках и об искусстве он изъЯснЯлсЯ теперь резко: утверждал, что прежним
художникам уже чересчур много приписано достоинства, что все они до  ђафаэлЯ
писали  не  фигуры,  а  селедки;  что  существует   только   в   воображении
рассматривателей мысль, будто бы видно в них присутствие какой-то  свЯтости;
что сам ђафаэль даже писал не все хорошо и  за  многими  произведениЯми  его
удержалась только по преданию слава; что Њикель-Ђнжел  хвастун,  потому  что
хотел только похвастать знанием анатомии, что грациозности в нем нет никакой
и что настоЯщий блеск, силу кисти и колорит нужно искать  только  теперь,  в
нынешнем веке. ’ут, натурально, невольным образом доходило дело и до себЯ.
     - Ќет, Я не понимаю, - говорил он, - напрЯженьЯ других сидеть и корпеть
за трудом. ќтот человек, который копаетсЯ по нескольку месЯцев над картиною,
по мне, труженик, а не художник. џ не поверю, чтобы в нем был талант.  ѓений
творит смело, быстро. ‚от у менЯ, -  говорил  он,  обращаЯсь  обыкновенно  к
посетителЯм, - этот портрет Я написал в два днЯ, эту головку  в  один  день,
это в несколько часов, это в час с небольшим. Ќет,  Я...  Я,  признаюсь,  не
признаю художеством того, что лепитсЯ строчка за строчкой; это уж ремесло, а
не художество.
     ’ак рассказывал он своим посетителЯм,  и  посетители  дивились  силе  и
бойкости его кисти, издавали  даже  восклицаниЯ,  услышав,  как  быстро  они
производились, и потом  пересказывали  друг  другу:  "ќто  талант,  истинный
талант! Џосмотрите, как он говорит, как блестЯт  его  глаза!  Il  y  quelque
chose d'extraordinaire dans toute sa figure!5
     ----
     5 …сть что-то необыкновенное во всей его внешности! (франц.)

     •удожнику было лестно слышать о себе  такие  слухи.  Љогда  в  журналах
поЯвлЯлась печатнаЯ хвала ему, он радовалсЯ, как  ребенок,  хотЯ  эта  хвала
была куплена им за свои же деньги. Ћн разносил такой печатный лист везде  и,
будто бы ненарочно, показывал его знакомым и приЯтелЯми, и это его тешило до
самой  простодушной  наивности.   ‘лава   его   росла,   работы   и   заказы
увеличивались. “же стали ему надоедать одни и те же портреты и лица, которых
положение и обороты сделались ему заученными. “же без большой охоты он писал
их, стараЯсь  набросать  только  кое-как  одну  голову,  а  остальное  давал
доканчивать ученикам. Џрежде  он  все-таки  искал  дать  какое-нибудь  новое
положение, поразить силою, эффектом. ’еперь и это становилось ему скучно. “м
уставал придумывать и обдумывать.  ќто  было  ему  невмочь,  да  и  некогда:
рассеЯннаЯ  жизнь  и  общество,  где  он  старалсЯ  сыграть  ролъ  светского
человека, - все это уносило его далеко от труда и мыслей. Љисть его  хладела
и тупела, и он  нечувствительно  заключилсЯ  в  однообразные,  определенные,
давно изношенные формы. Ћднообразные,  холодные,  вечно  прибранные  и,  так
сказатъ,  застегнутые  лица  чиновников,  военных  и   штатских   не   много
представлЯли полЯ длЯ кисти: она позабывала  и  великолепные  драпировки,  и
сильные движениЯ, и страсти. Ћ группах, о художественной драме, о высокой ее
завЯзке нечего было и говорить. Џред ним были только мундир, да  корсет,  да
фрак, пред которыми чувствует холод художник и  падает  всЯкое  воображение.
„аже достоинств самых обыкновенных уже не было видно в его произведениЯх,  а
между тем они все еще пользовались славою, хотЯ истинные знатоки и художники
только пожимали плечами, глЯдЯ на последние его работы. Ђ некоторые, знавшие
—арткова прежде, не могли понЯть, как мог исчезнуть в нем  талант,  которого
признаки оказались уже Ярко в нем при самом  начале,  и  напрасно  старались
разгадать, какие образом может угаснуть дарованье в человеке, тогда  как  он
только что достигнул еще полного развитиЯ всех сил своих.
     Ќо этих толков не слышал упоенный художник. “же  он  начинал  достигать
поры степенности ума и лет; стал толстеть и видимо раздаватьсЯ в ширину. “же
в  газетах  и  журналах  читал  он  прилагательные:  "почтенный  наш  Ђндрей
Џетрович", "заслуженный наш Ђндрей Џетрович". “же стали  ему  предлагать  по
службе почетные места, приглашать на экзамены, в комитеты. “же  он  начинал,
как всегда случаетсЯ  в  почетные  лета,  брать  сильно  сторону  ђафаэлЯ  и
старинных художников,  -  не  потому,  что  убедилсЯ  вполне  в  их  высоком
достоинстве, но потому, чтобы колоть ими в глаза молодых художников. “же  он
начинал, по обычаю всех,  вступающих  в  такие  лета,  укорЯть  без  изъЯтьЯ
молодежь в безнравственности и  дурном  направлении  духа.  “же  начинал  он
верить, что все на свете  делаетсЯ  просто,  вдохновеньЯ  свыше  нет  и  все
необходимо должно быть подвергнуто под один строгий порЯдок  аккуратности  и
однообразьЯ. Ћдним словом, жизнь его  уже  коснулась  тех  лет,  когда  все,
дышащее порывом, сжимаетсЯ в человеке, когда  могущественный  смычок  слабее
доходит до души и не обвиваетсЯ пронзительными звуками около  сердца,  когда
прикосновенье красоты уже не превращает девственных сил в огонь и пламЯ,  но
все отгоревшие чувства становЯтсЯ доступнее  к  звуку  золота,  вслушиваютсЯ
внимательней в его заманчивую музыку и мало-помалу нечувствительно позволЯют
ей совершенно усыпить себЯ. ‘лава не может дать наслажденьЯ тому, кто  украл
ее, а не заслужил; она производит постоЯнный трепет только в достойном ее. €
потому все чувства и порывы его обратились к золоту.  ‡олото  сделалось  его
страстью, идеалом, страхом, наслажденьем, целью.  Џуки  ассигнаций  росли  в
сундуках, и как всЯкий, кому достаетсЯ в удел этот страшный  дар,  он  начал
становитьсЯ  скучным,  недоступным  ко  всему,  кроме  золота,  беспричинным
скрЯгой, беспутным собирателем и уже готов был  обратитьсЯ  в  одно  из  тех
странных существ, которых много попадаетсЯ в нашем бесчувственном свете,  на
которых с ужасом глЯдит исполненный жизни и сердца человек, которому кажутсЯ
они движущимисЯ каменными гробами с мертвецом внутри наместо сердца. Ќо одно
событие сильно потрЯсло и разбудило весь его жизненный состав.
     ‚ один день увидел он  на  столе  своем  записку,  в  которой  ЂкадемиЯ
художеств просила его, как достойного ее члена, приехать дать суждение  свое
о новом,  присланном  из  €талии,  произведении  усовершенствовавшегосЯ  там
русского художника. ќтот художник был один из прежних его товарищей, который
от ранних лет носил в себе страсть к искусству, с пламенной душой  труженика
погрузилсЯ в него всей душою своей, оторвалсЯ от друзей, от родных, от милых
привычек и помчалсЯ туда,  где  в  виду  прекрасных  небес  спеет  величавый
рассадник искусств, - в тот чудный ђим,  при  имени  которого  так  полно  и
сильно бьетсЯ пламенное сердце художника. ’ам, как отшельник, погрузилсЯ  он
в труд и в не  развлекаемые  ничем  занЯтиЯ.  …му  не  было  до  того  дела,
толковали ли о  его  характере,  о  его  неумении  обращатьсЯ  с  людьми,  о
несоблюдении светских приличий,  о  унижении,  которое  он  причинЯл  званию
художника своим скудным, нещегольским нарЯдом. …му не было нужды,  сердилась
ли или нет на него его братьЯ. ‚сем пренебрегал  он,  все  отдал  искусству.
Ќеутомимо посещал галереи, по целым часам застаивалсЯ  перед  произведениЯми
великих мастеров, ловЯ и преследуЯ чудную кисть. Ќичего он не оканчивал  без
того, чтобы не поверить себЯ несколько раз с сими великими учителЯми и чтобы
не прочесть в их созданьЯх безмолвного и красноречивого себе совета.  Ћн  не
входил в шумные беседы и споры; он  не  стоЯл  ни  за  пуристов,  ни  против
пуристов. Ћн равно всему отдавал  должную  ему  часть,  извлекаЯ  изо  всего
только то, что было в нем прекрасно, и наконец оставил себе в учители одного
божественного ђафаэлЯ. Џодобно как великий поэт-художник, перечитавший много
всЯких творений, исполненных многих прелестей и величавых  красот,  оставлЯл
наконец себе настольною книгой одну только "€лиаду" ѓомера,  открыв,  что  в
ней все есть, чего хочешь, и что нет ничего, что бы не отразилось уже  здесь
в таком глубоком и великом совершенстве. € зато  вынес  он  из  своей  школы
величавую идею созданьЯ, могучую красоту мысли,  высокую  прелесть  небесной
кисти.
     ‚ошедши в залу, —артков нашел уже  целую  огромную  толпу  посетителей,
собравшихсЯ перед картиною. ѓлубочайшее безмолвие, какое редко бывает  между
многолюдными ценителЯми, на этот раз царствовало всюду. Ћн поспешил  принЯть
значительную физиономию знатока и приблизилсЯ к картине; но,  боже,  что  он
увидел!
     —истое,  непорочное,  прекрасное,  как   невеста,   стоЯло   пред   ним
произведение художника. ‘кромно, божественно, невинно и просто,  как  гений,
возносилось оно над всем. Љазалось, небесные  фигуры,  изумленные  столькими
устремленными на  них  взорами,  стыдливо  опустили  прекрасные  ресницы.  ‘
чувством невольного изумлениЯ созерцали знатоки новую, невиданную кисть. ‚се
тут, казалось, соединилось вместе: изученье ђафаэлЯ,  отраженное  в  высоком
благородстве  положений,  изучение  ЉорреджиЯ,  дышавшее   в   окончательном
совершенстве кисти. Ќо властительней всего видна  была  сила  созданьЯ,  уже
заключеннаЯ в душе самого художника. Џоследний  предмет  в  картине  был  им
проникнут; во всем постигнут закон и внутреннЯЯ сила.  ‚езде  уловлена  была
эта плывучаЯ округлость линий, заключеннаЯ в природе, которую  видит  только
один глаз художника-создателЯ и котораЯ выходит  углами  у  копииста.  ‚идно
было, как все извлеченное из внешнего мира художник заключил сперва  себе  в
душу и уже оттуда, из  душевного  родника,  устремил  его  одной  согласной,
торжественной песнью. € стало Ясно  даже  непосвЯщенным,  какаЯ  неизмеримаЯ
пропасть существует между  созданьем  и  простой  копией  с  природы.  Џочти
невозможно было выразить той необыкновенной тишины,  которою  невольно  были
объЯты все, вперившие глаза на картину, - ни шелеста, ни  звука;  а  картина
между тем ежеминутно казалась выше и выше; светлей и чудесней отделЯлась  от
всего и всЯ превратилась наконец в один миг,  плод  налетевшей  с  небес  на
художника мысли, миг, к которому всЯ жизнь  человеческаЯ  есть  одно  только
приготовление. Ќевольные слезы готовы были покатитьсЯ по лицам  посетителей,
окруживших картину. Љазалось, все вкусы, все дерзкие, неправильные уклонениЯ
вкуса слились в какой -то безмолвный гимн божественному произведению.
     Ќеподвижно, с отверстым ртом стоЯл —артков перед картиною,  и  наконец,
когда мало-помалу посетители  и  знатоки  зашумели  и  начали  рассуждать  о
достоинстве произведениЯ и  когда  наконец  обратились  к  нему  с  просьбою
объЯвить  свои  мысли,  он  пришел  в  себЯ;  хотел   принЯть   равнодушный,
обыкновенный вид, хотел сказать обыкновенное, пошлое  суждение  зачерствелых
художников, вроде следующего: "„а, конечно, правда, нельзЯ отнЯть таланта от
художника; есть кое-что; видно, что хотел он выразить что-то; однако же, что
касаетсЯ до главного..."  €  вслед  за  этим  прибавить,  разумеетсЯ,  такие
похвалы, от которых  бы  не  поздоровилось  никакому  художнику.  •отел  это
сделать, но речь умерла на устах его, слезы и рыданиЯ нестройно вырвались  в
ответ, и он как безумный выбежал из залы.
     ‘  минуту,  неподвижный  и  бесчувственный,  стоЯл  он  посреди   своей
великолепной мастерской. ‚есь состав, всЯ жизнь его была  разбужена  в  одно
мгновение, как будто молодость возвратилась к нему, как будто потухшие искры
таланта вспыхнули снова. ‘ очей его вдруг слетела повЯзка. Ѓоже! и  погубить
так безжалостно лучшие годы своей юности; истребить,  погаситъ  искру  огнЯ,
может быть, теплившегосЯ в груди,  может  быть,  развившегосЯ  бы  теперь  в
величии и красоте, может быть, также  исторгнувшего  бы  слезы  изумлениЯ  и
благодарности! € погубить все это, погубить без  всЯкой  жалости!  Љазалось,
как будто в эту минуту разом и вдруг  ожили  в  душе  его  те  напрЯжениЯ  и
порывы, которые некогда были ему знакомы. Ћн схватил кисть и  приблизилсЯ  к
холсту. Џот усилиЯ проступил на его лице; весь обратилсЯ он в одно желание и
загорелсЯ одною мыслию: ему хотелось изобразить отпадшего ангела.  ќта  идеЯ
была более всего согласна с состоЯнием его души. Ќо увы! фигуры  его,  позы,
группы, мысли ложились принужденно  и  несвЯзпо.  Љисть  его  и  воображение
слишком уже заключились в одну мерку, и бессильный порыв преступить  границы
и оковы, им самим на  себЯ  наброшенные,  уже  отзывалсЯ  неправильностию  и
ошибкою. Ћн пренебрег утомительную, длинную лестницу постепенных сведений  и
первых основных законов будущего великого. „осада  его  проникла.  Ћн  велел
вынесть  прочь  из  своей  мастерской  все   последние   произведеньЯ,   все
безжизненные  модные  картинки,  все  портреты  гусаров,  дам   и   статских
советников. ‡аперсЯ один в своей комнате, не велел никого  впускать  и  весь
погрузилсЯ в работу. Љак терпеливый юноша, как ученик,  сидел  он  за  своим
трудом. Ќо как беспощадно-неблагодарно было все то, что выходило из-под  его
кисти! Ќа каждом шагу он был останавливаем  незнанием  самых  первоначальных
стихий;  простой,  незначащий  механизм  охлаждал   весь   порыв   и   стоЯл
неперескочимым  порогом  длЯ  воображениЯ.  Љисть  невольно   обращалась   к
затверженным формам, руки складывались на один заученный  манер,  голова  не
смела сделать необыкновенного поворота, даже самые складки платьЯ отзывались
вытверженным  и  не  хотели  повиноватьсЯ  и  драпироватьсЯ  на   незнакомом
положении тела. € он чувствовал, он чувствовал и видел это сам!
     "Ќо точно ли был у менЯ талант? - сказал он наконец, - не обманулсЯ  ли
Я?" €, произнесши эти слова,  он  подошел  к  прежним  своим  произведениЯм,
которые работались когда-то  так  чисто,  так  бескорыстно,  там,  в  бедной
лачужке на уединенном ‚асильевском острову, вдали людей, изобилиЯ  и  всЯких
прихотей. Ћн подошел теперь к ним и стал внимательно рассматривать их все, и
вместе с ними стала представать в его памЯти всЯ прежнЯЯ беднаЯ  жизнь  его.
"„а, - проговорил он отчаЯнно, - у менЯ был талант. ‚езде, на всем видны его
признаки и следы..."
     Ћн остановилсЯ и вдруг затрЯссЯ всем телом:  глаза  его  встретились  с
неподвижно вперившимисЯ на него глазами. ќто был тот необыкновенный портрет,
который он купил на ™укином дворе. ‚се  времЯ  он  был  закрыт,  загроможден
другими картинами и вовсе вышел у него из мыслей. ’еперь  же,  как  нарочно,
когда были вынесены все модные портреты и картины,  наполнЯвшие  мастерскую,
он выглЯнул наверх вместе  с  прежними  произведениЯми  его  молодости.  Љак
вспомнил он всю странную его историю, как вспомнил,  что  некоторым  образом
он, этот странный портрет, был причиной его превращеньЯ, что денежный  клад,
полученный им таким чудесным образом, родил в нем  все  суетные  побужденьЯ,
погубившие его талант, - почти бешенство готово  было  ворватьсЯ  к  нему  в
душу. Ћн в ту ж минуту велел вынести прочь ненавистный портрет. Ќо  душевное
волненье оттого не умирилось: все чувства и весь состав  были  потрЯсены  до
дна, и он узнал ту ужасную  муку,  котораЯ,  как  поразительное  исключение,
ЯвлЯетсЯ  иногда  в  природе,  когда  талант  слабый  силитсЯ  выказатьсЯ  в
превышающем его размере и не может выказатьсЯ;  ту  муку,  котораЯ  в  юноше
рождает великое, но в перешедшем за грань мечтаний обращаетсЯ  в  бесплодную
жажду; ту страшную  муку,  котораЯ  делает  человека  способным  на  ужасные
злодеЯниЯ.  €м  овладела  ужаснаЯ  зависть,  зависть  до  бешенства.   †елчь
проступала у него на лице, когда  он  видел  произведение,  носившее  печать
таланта. Ћн скрежетал зубами и пожирал его  взором  василиска.  ‚  душе  его
возродилось самое адское намерение, какое  когда-либо  питал  человек,  и  с
бешеною силою бросилсЯ он приводить его в исполнение. Ћн начал  скупать  все
лучшее, что только производило художество. Љупивши  картину  дорогою  ценою,
осторожно приносил в свою комнату и с бешенством тигра на нее кидалсЯ, рвал,
разрывал  ее,  изрезывал  в  куски  и  топтал  ногами,  сопровождаЯ   смехом
наслажденьЯ. Ѓесчисленные собранные им богатства доставлЯли ему все средства
удовлетворЯть этому адскому желанию. Ћн развЯзал все свои  золотые  мешки  и
раскрыл сундуки. Ќикогда ни одно чудовище невежества  не  истребило  столько
прекрасных произведений, сколько истребил этот свирепый  мститель.  Ќа  всех
аукционах,  куда  только  показывалсЯ  он,  всЯкий  заранее   отчаивалсЯ   в
приобретении художественного созданиЯ. Љазалось, как будто разгневанное небо
нарочно послало в мир  этот  ужасный  бич,  желаЯ  отнЯть  у  него  всю  его
гармонию. ќта ужаснаЯ страсть набросила какой-то страшный колорит  на  него:
вечнаЯ  желчь  присутствовала  на  лице  его.  •ула  на  мир   и   отрицание
изображалось само собой в чертах его.  Љазалось,  в  нем  олицетворилсЯ  тот
страшный демон, которого идеально изобразил Џушкин. Љроме Ядовитого слова  и
вечного порицаньЯ, ничего не произносили его уста. Џодобно какой-то  гарпии,
попадалсЯ он на улице, и все его даже знакомые, завидЯ его издали, старались
увернутьсЯ и избегнуть такой встречи, говорЯ, что  она  достаточна  отравить
потом весь день.
     Љ счастию мира и искусств, такаЯ напрЯженнаЯ и насильственнаЯ жизнь  не
могла  долго  продолжатьсЯ:  размер  страстей  был  слишком   неправилен   и
колоссален  длЯ  слабых  сил  ее.  Џрипадки  бешенства  и   безумиЯ   начали
оказыватьсЯ чаще, и наконец все это  обратилось  в  самую  ужасную  болезнь.
†естокаЯ горЯчка, соединеннаЯ с самою  быстрою  чахоткою,  овладела  им  так
свирепо, что в три  днЯ  оставалась  от  него  одна  тень  только.  Љ  этому
присоединились все  признаки  безнадежного  сумасшествиЯ.  €ногда  несколько
человек не могли удержать его. …му  начали  чудитьсЯ  давно  забытые,  живые
глаза необыкновенного портрета, и тогда бешенство его было ужасно. ‚се люди,
окружавшие его  постель,  казались  ему  ужасными  портретами.  Ћн  двоилсЯ,
четверилсЯ в его глазах; все стены казались увешаны портретами, вперившими в
него свои неподвижные, живые глаза. ‘трашные портреты глЯдели с  потолка,  с
полу, комната расширЯлась и продолжалась бесконечно,  чтобы  более  вместить
этих неподвижных глаз. „октор, принЯвший на себЯ обЯзанность его  пользовать
и уже несколько наслышавшийсЯ о странной его истории, старалсЯ всеми  силами
отыскать  тайное   отношение   между   грезившимисЯ   ему   привидениЯми   и
происшествиЯми его жизни, но ничего не мог успеть. Ѓольной ничего не понимал
и не чувствовал, кроме своих  терзаний,  и  издавал  одни  ужасные  вопли  и
непонЯтные речи. Ќаконец жизнь его прервалась в последнем,  уже  безгласном,
порыве страданиЯ. ’руп его был  страшен.  Ќичего  тоже  не  могли  найти  от
огромных  его  богатств;  но,  увидевши   изрезанные   куски   тех   высоких
произведений искусства, которых цена превышала миллионы, понЯли  ужасное  их
употребление.

        —асть II 

     Њножество карет, дрожек  и  колЯсок  стоЯло  перед  подъездом  дома,  в
котором  производилась  аукционнаЯ  продажа  вещей  одного  из  тех  богатых
любителей искусств, которые сладко продремали всю жизнь свою, погруженные  в
зефиры и амуры, которые невинно прослыли меценатами и простодушно  издержали
длЯ этого миллионы, накопленные  их  основательными  отцами,  а  часто  даже
собственными прежними трудами. ’аких меценатов,  как  известно,  теперь  уже
нет,  и  наш  •I•  век  давно  уже  приобрел  скучную  физиономию   банкира,
наслаждающегосЯ своими  миллионами  только  в  виде  цифр,  выставлЯемых  на
бумаге. „линнаЯ  зала  была  наполнена  самою  пестрою  толпой  посетителей,
налетевших, как хищные птицы на неприбранное тело. ’ут была  целаЯ  флотилиЯ
русских купцов из ѓостиного двора и даже толкучего рынка, в  синих  немецких
сюртуках. ‚ид их и выраженье лиц были здесь  как-то  тверже,  вольнее  и  не
означались той приторной услужливостью, котораЯ так видна в  русском  купце,
когда он у себЯ в  лавке  перед  покупщиком.  ’ут  они  вовсе  не  чинились,
несмотрЯ на то что в этой же зале  находилось  множество  тех  аристократов,
перед которыми они в другом месте готовы были своими поклонами смести  пыль,
нанесенную своими же сапогами. ‡десь они были  совершенно  развЯзны,  щупали
без церемонии  книги  и  картины,  желаЯ  узнать  доброту  товара,  и  смело
перебивали  цену,   набавлЯемую   графами-знатоками.   ‡десь   были   многие
необходимые посетители аукционов, постановившие каждый  день  бывать  в  нем
вместо завтрака; аристократы-знатоки, почитавшие  обЯзанностью  не  упустить
случаЯ умножить свою коллекцию и не находившие другого занЯтиЯ от  12  до  1
часа; наконец, те благородные господа, которых платьЯ и кармены очень  худы,
которые ЯвлЯютсЯ ежедневно без всЯкой корыстолюбивой цели,  но  единственно,
чтобы посмотреть, чем что кончитсЯ, кто будет давать больше, кто меньше, кто
кого перебьет и за кем  что  останетсЯ.  Њножество  картин  было  разбросано
совершенно без всЯкого толку; с ними были перемешаны и  мебели,  и  книги  с
вензелЯми прежнего владетелЯ, может  быть,  не  имевшего  вовсе  похвального
любопытства в них заглЯдывать. Љитайские вазы, мраморные доски  длЯ  столов,
новые и старые мебели с выгнутыми линиЯми, с грифами, сфинксами  и  львиными
лапами, вызолоченные и без позолоты, люстры, кенкеты - все было навалено,  и
вовсе не в таком порЯдке, как в магазинах. ‚се  представлЯло  какой-то  хаос
искусств. ‚ообще ощущаемое нами чувство при виде аукциона страшно: в нем все
отзываетсЯ чем-то похожим на  погребальную  процессию.  ‡ал,  в  котором  он
производитсЯ,  всегда  как-то  мрачен;  окна,  загроможденные   мебелЯми   и
картинами, скупо изливают свет, безмолвие, разлитое на лицах, и погребальный
голос аукциониста, постукивающего молотком и  отпевающего  панихиду  бедным,
так странно встретившимсЯ здесь искусствам. ‚се это, кажетсЯ, усиливает  еще
более странную неприЯтность впечатленьЯ.
     Ђукцион, казалось, был в самом разгаре. –елаЯ толпа  порЯдочных  людей,
сдвинувшись  вместе,  хлопотала  о  чем-то   наперерыв.   ‘о   всех   сторон
раздававшиесЯ слова: "ђубль, рубль, рубль", - не давали времени  аукционисту
повторЯть  надбавлЯемую  цену,  котораЯ   уже   возросла   вчетверо   больше
объЯвленной. ЋбступившаЯ толпа хлопотала из-за портрета, который не  мог  не
остановить всех, имевших сколько-нибудь понЯтиЯ в  живописи.  ‚ысокаЯ  кисть
художника выказывалась в нем очевидно. Џортрет, по-видимому,  уже  несколько
раз был ресторирован  и  поновлен  и  представлЯл  смуглые  черты  какого-то
азиатца в широком платье, с необыкновенным, странным выраженьем в  лица;  но
более всего обступившие были  поражены  необыкновенной  живостью  глаз.  —ем
более всматривались в них, тем более  они,  казалось,  устремлЯлись  каждому
вовнутрь.  ќта  странность,  этот  необыкновенный  фокус  художника   занЯли
вниманье почти всех. Њного уже из состЯзавшихсЯ о  нем  отступились,  потому
что цену набили неимоверную.  Ћстались  только  два  известные  аристократа,
любители живописи, не хотевшие ни за что отказатьсЯ от такого  приобретеньЯ.
Ћни горЯчились и набили бы, вероЯтно, цену до невозможности, если  бы  вдруг
один из тут же рассматривавших не произнес:
     - Џозвольте мне прекратить на времЯ ваш спор.  џ,  может  быть,  более,
нежели всЯкий другой, имею право на этот портрет.
     ‘лова эти вмиг  обратили  на  него  внимание  всех.  ќто  был  стройный
человек, лет тридцати пЯти,  с  длинными  черными  кудрЯми.  ЏриЯтное  лицо,
исполненное какой то светлой беззаботности,  показывало  душу,  чуждую  всех
томЯщих светских потрЯсений; в нарЯде его  не  было  никаких  притЯзаний  на
моду: все показывало в нем артиста. ќто был,  точно,  художник  Ѓ.,  знаемый
лично многими из присутствовавших.
     - Љак ни странным  вам  покажутсЯ  слова  мои,  -  продолжал  он,  видЯ
устремившеесЯ на себЯ всеобщее внимание, - но  если