 на них  чашки с  отличным  чаем  и всЯкого  рода печением. џ все
посматривал на свой  предмет, Ђлферьеву;  увидал,  что с  нею была  какаЯ-то
молодаЯ бойкаЯ дама, высокого роста мужчина, средних лет женщина и старушка.
     ‚о  времЯ чтениЯ второго действиЯ многие  кресла оказались  пустыми.  џ
слышал,  как  многие,  выходЯ, говорили: "этою пошлостью  он  кормил  нас  в
Џетербурге, теперь он перенес ее в ђим" <sup>148</sup>.
     „оброе   намерение  Ќ.   ‚.  ѓоголЯ  оказалось   длЯ  него   совершенно
проигранным.  ЌесмотрЯ  на  Яркое освещение зала  и  на щедрое угощение,  на
кнЯжеский лад, чаем и мороженым, чтение прошло сухо и принужденно, не вызвав
ни малейшего  аплодисмента, и к концу вечера зало оказалось пустым; остались
только мы и его друзьЯ, которые окружили его,  выражаЯ нашу  признательность
за его великодушное намерение устроить вечер в пользу неимущего художника...

        ”. €. Ѓуслаев
        €‡ "ЊЋ€• ‚Ћ‘ЏЋЊ€ЌЂЌ€‰"
     ...Ћднажды утром  в праздничный день  сговорились  мы с  &lt;‚.  Ђ.&gt;
Џановым итти за город,  и  именно, хорошо помню и теперь,  в  виллу  Albani,
которую особенно часто посещал  Я. Џоложено  было сойтись  нам в cafe Greco,
куда в эту пору днЯ обыкновенно собирались русские художники <sup>149</sup>.
Љогда ЯвилсЯ Я  в кофейню,  человек пЯть-шесть из  них сидели вокруг  стола,
приставленного к  двум деревЯнным  скамьЯм, которые соединЯютсЯ  между собою
там, где стены образуют угол комнаты. ќто было налево от входа.  ‘обеседники
болтали  и шумели: это был народ веселый  и  беззаботный. ’олько в том  углу
сидел,  сгорбившись  над книгою,  какой-то  неизвестный  мне  господин,  и в
течение  получаса,  пока  Я  поджидал своего Џанова, он так  погружен был  в
чтение, что ни разу ни с кем не перемолвилсЯ ни единым словом, ни на кого не
обратил  хоть  минутного  взглЯда,   будто  окаменел  в  своей  невозмутимой
сосредоточенности. Љогда  мы с Џановым  вышли из кофейни, он  спросил  менЯ:
"Ќу, видел? познакомилсЯ с ним? ѓоворил?" џ отвечал отрицательно. Ћказалось,
что  Я целых  полчаса  просидел за  столом  с  самим ѓоголем. Ћн читал тогда
что-то  из  „иккенса,  которым,   по  словам  Џанова,  в  то  времЯ  он  был
заинтересован. ‡амечу мимоходом,  что по этому  случаю узнал  Я в первый раз
имЯ великого английского романиста: так и  осталось оно длЯ менЯ навсегда  в
соединении с наклоненною над книгой фигурою в полусвете темного угла.
     Љогда  Џанов  устроилсЯ  в своей квартире,  ѓоголь поселилсЯ  у него  и
прожил  вместе с ним  всю  зиму  1840--1841  годов. Ќа все это времЯ  Џанов,
забываЯ,  что  живет  в ђиме, вполне предалсЯ неустанным попечениЯм о  своем
дорогом  госте,  был длЯ  него и радушным,  щедрым  хозЯином,  и  заботливою
нЯнькою, когда ему нездоровилось, и  домашним секретарем, когда  нужно  было
что переписать, даже услужливым приспешником, на всЯкую мелкую потребу.
     ‚  жизни  великого  писателЯ  всЯкаЯ  подробность  может  иметь  важное
значение, особенно если она касаетсЯ литературы. ѓоголь желал  познакомитьсЯ
с лирическими произведениЯми ”ранциска Ђссизского, и Я через Џанова доставил
их ему в том издании старинных  итальЯнских поэтов, которое ... рекомендовал
мне мой наставник ”ранческо Њази.
     Љак-то  случилось,  что  в  течение  двух или трех недель  ни  разу  не
привелось  нам с  Џановым видетьсЯ: ко мне он перестал заходить, Я нигде его
не встречал, спрашивал о нем  у наших общих знакомых,  но и от них о  нем ни
слуху ни  духу -- совсем запропастилсЯ. Ќаконец  ЯвлЯетсЯ ко  мне,  но такой
странный  и  необычный,  каким  Я  его  никогда  не  видывал,   умиленный  и
просветленный,  будто  какаЯ благодать снизошла на  него с неба; Я спрашиваю
его: "—то с тобой? куда ты девалсЯ?"  --  "‚се это времЯ, --  отвечал он, --
был Я занЯт  великим  делом,  таким,  что  ты и представить себе не  можешь;
продолжаю его и теперь". € говорит он  это так сдержанно,  таинственно, чуть
не  шопотом, чтобы кто не похитил  у него сокровище, которое переполнЯет его
душу светлою радостью. Ѓудучи погружен в свои  римские интересы,  Я подумал,
что  где-нибудь  в  развалинах  откопан  новый  ‹аокоон  или  новый  Ђполлон
Ѓельведерский, и  что  теперь  пришел  Џанов сообщить  мне  об этой  великой
радости.  "Ќет,  совсем не  то, --  отвечал  он,  --  дело это наше  родное,
русское.  ѓоголь  написал  великое  произведение,  лучше  всех  ‹аокоонов  и
Ђполлонов;  называетсЯ  оно  "Њертвые  души",  а Я  его  теперь  переписываю
набело". ’ут в первый раз услышал Я загадочное название книги, котораЯ стала
потом драгоценным достоЯнием нашей литературы, и сначала вообразил себе, что
это какой-нибудь  фантастический  роман  или повесть  вроде "‚иЯ";  но Џанов
разуверил  менЯ,  однако  не  мог  ничего  сообщить мне о содержании  нового
произведениЯ, потому что ѓоголь желал сохранЯть это дело в тайне ...

        ”. ‚. —ижов
        &lt;‚‘’ђ…—€ ‘ ѓЋѓЋ‹…Њ)
     џ познакомилсЯ с ѓоголем тогда, как он был сделан адъюнкт-профессором в
‘.-Џетербургском    университете    <sup>150</sup>,   где    Я   тоже    был
адъюнкт-профессором. ѓоголь сошелсЯ с нами хорошо, как с  новыми товарищами;
но  мы встретили его холодно. Ќе знаю, как  кто,  но Я  только по одному:  Я
смотрел на  науку чересчур лирически,  видел  в  ней  высокое, чуть-чуть  не
свЯщенное  дело,  и  потому  от человека,  бравшегосЯ  быть  преподавателем,
требовал  полного и безусловного посвЯщениЯ себЯ ей. ‘ам Я занималсЯ сильно,
но избрал длЯ преподаваниЯ искусство, мастерство (начертательную геометрию),
не  смеЯ взЯтьсЯ  за науку высшего  анализа, которую мне тогда предлагали. Љ
тому   же  ѓоголь  тогда,   как  писатель-художник,  едва   показалсЯ;   мы,
большинство,  толпа, не  обращали  еще дельного вниманиЯ на  его  "‚ечера на
хуторе";  наконец  и  самое  вступление  его  в университет  путем  окольным
<sup>151</sup>  отдалЯло  нас  от  него,  как  от  человека. Џо всему  этому
сношениЯ с ним у менЯ были весьма форменные, и то весьма редкие.
     ђасставшись  с  ѓоголем в университете, мы встретились с ним в  ђиме  в
1843 году и прожили здесь целую зиму в одном доме, на Via Felice, No 126. ‚о
втором этаже жил покойный џзыков, в третьем ѓоголь, в четвертом  Я. ‚идались
мы  едва ли  не  ежедневно. ‘  џзыковым  мы жили совершенно  по-братски, как
говоритсЯ  душа в  душу, и остались  истинными  братьЯми до последней минуты
его;  с ѓоголем  никак не сходились. Џочему? Я себе определить не мог. џ его
глубоко  уважал,  и как  художника,  и как человека. Џеред  приездом в ђим Я
много  говорил об нем с †уковским  и от него первого получил "Њертвые души".
‚ечера  наши  в ђиме сначала проводили  в довольно  натЯнутых разговорах. Ќе
помню, как-то мы заговорили о &lt;Ђ.  Ќ.&gt;  Њ&lt;у-равье&gt;ве, написавшем
"Џутешествие к  свЯтым  местам"  и  проч. ѓоголь отзывалсЯ  об нем резко, не
признавал  в  нем решительно никаких  достоинств  и находил в нем отсутствие
Языка. ‘ большею частью этого Я внутренно соглашалсЯ, но  странно резкий тон
заставил  менЯ с ним спорить.  Ћставшись потом  наедине с џзыковым,  Я начал
говорить,  что  нельзЯ  не отдать  справедливости Њуравьеву  за то,  что  он
познакомил наш читающий люд со многим в нашем богослужении и  вообще в нашей
церкви. џзыков отвечал:
     --  Њуравьева терпеть  не мог Џушкин. Ќу, а  чего не любил Џушкин, то у
ѓоголЯ делаетсЯ уже заповедною и едва только не ненавистью.
     ЌесмотрЯ, однакож, на наши довольно  сухие  столкновениЯ,  ѓоголь очень
часто показывал ко мне много расположениЯ. ’ут, по какому-то непонЯтному длЯ
самого менЯ внутреннему упрЯмству, Я, в свою очередь, отталкивал ѓоголЯ. ‚се
это, разумеетсЯ, было в мелочах. Ќапример, бывало, он чуть не насильно тащит
менЯ к ‘&lt;мирнов&gt;ой; но Я не  иду и не познакомилсЯ с нею (о чем теперь
искренно сожалею)  именно  потому, что ему хотелось менЯ  познакомить. ’аким
образом, мы с  ним не сходились. ќто, пожалуй, могло случитьсЯ очень просто:
ѓоголь  мог не  полюбить менЯ, да и все тут.  ’ак  нет же: едва,  бывало, мы
разъедемсЯ,  не пройдет и  двух недель, как  ѓоголь пишет ко мне и  довольно
настойчиво просит съехатьсЯ, чтоб потолковать со  мной о многом... ‘ходились
мы в ђиме  по  вечерам  постоЯнно у  џзыкова, тогда уже  очень  больного, --
ѓоголь, €ванов и Я. Ќаши вечера были очень молчаливы. Ћбыкновенно кто-нибудь
из нас троих --  чаще всего €ванов -- приносил в кармане горЯчих каштанов; у
џзыкова  стоЯла  бутылка  алеатино,  и   мы  начинали   вечер  каштанами,  с
прихлебками  вина. ... ‚ обществе,  которое он  &lt;ѓоголь&gt; кроме нашего,
посещал  изредка, он  был молчалив  до последней степени. Ќе знаю,  впрочем,
каков он был у Ђ. Ћ. ‘мирновой, которую он очень любил и о которой говаривал
всегда  с своим  гоголевским  восхищением: "џ вам советую пойти  к  ней: она
очень  милаЯ  женщина".  ‘  художниками  он совершенно  разошелсЯ.  ‚се  они
припоминали,  как ѓоголь  бывал в их обществе, как смешил их  анекдотами, но
теперь  он   ни  с   кем  не  видалсЯ.  ‚прочем,   он  очень   любил  ”.  €.
€&lt;ор-да&gt;на и часто на наших сходках сожалел, что его не было с нами. Ђ
надобно  заметить,  что  €ордан  очень  умный  человек,  много испытавший  и
отличающийсЯ  большою  наблюдательностью  и  еще  большею  оригинальностью в
выражениЯх. Ћднажды Я тащил его почти насильно к џзыкову.
     -- Ќет,  душа  моЯ,  --  говорил мне  €ордан, --  не пойду, там Ќиколай
‚асильевич.  Ћн сильно скуп, а мы  все народ бедный, день-деньской трудимсЯ,
работаем, -- давать нам не из чего. Ќам хорошо бы так вечерок провести, чтоб
дать и взЯть, а он все только брать хочет.
     џ был очень занЯт в ђиме и смотрел на вечернюю беседу, как на  истинный
отдых. Џоэтому у менЯ почти ничего не осталось в памЯти от наших разговоров.
Џомню Я только два случаЯ,  показавшие мне прием художественных работ ѓоголЯ
и понЯтие его о работе художника. Ћднажды, перед самым его отъездом из ђима,
Я собиралсЯ ехать в Ђльбано. Ћн мне сказал:
     --  ‘делайте  одолжение,  поищите  там  моей  записной  книжки,   вроде
истасканного простого альбома; только Я просил бы вас не читать.
     џ отвечал:
     -- Ћднакож, чтоб уверитьсЯ, что  точно эта ваша книжка,  Я должен  буду
взглЯнуть  в  нее.  ‚едь  вы сказали, что  сверху  на переплете нет  на  ней
надписи.
     -- Џожалуй, посмотрите. ‚ ней нет секретов; только мне не хотелось  бы,
чтоб кто-нибудь читал. ’ам у менЯ записано все, что Я  подмечал где-нибудь в
обществе.
     ‚ другой раз, когда мы заговорили о писателЯх, он сказал:
     --  —еловек пишущий  так  же не  должен  оставлЯть пера,  как живописец
кисти.  Џусть что-нибудь  пишет  непременно каждый  день. Ќадобно, чтоб рука
приучилась совершенно повиноватьсЯ мысли <sup>152</sup>.
     ‚ ђиме он, как  и все  мы, вел  жизнь  совершенно студентскую: жил  без
слуги, только обедал всегда вместе с џзыковым,  а мы  все в  трактире.  Њы с
€вановым  всегда неразлучно ходили обедать в  тот трактир, куда прежде ходил
часто и ѓоголь, именно, как  мы говорили,  к ”алькону (al Falcone).  ’ам его
любили, и  лакей  (cameriere)  нам рассказывал,  как  часто  signor  Niccolo
надувал  их. ‚  великий пост до Ave  Maria, то  есть до  вечерни,  начинаЯ с
полуднЯ, все трактиры  заперты. Ave Maria бывает  около  шести часов вечера.
‚от, когда случалось, что ѓоголю сильно захочетсЯ есть, он и стучит в двери.
…му  обыкновенно  отвечают:  "ЌельзЯ  отпереть". Ќо  ѓоголь не  слушаетсЯ  и
говорит,  что  забыл  платок,  или  табакерку, или  что-нибудь  другое.  …му
отворЯют, а он там уже остаетсЯ и обедает ...
     ‚от все, что могу на  этот раз припомнить о нашей  римской жизни. Ћбщий
характер   бесед   наших   с  ѓоголем  может   обрисоватьсЯ   из  следующего
воспоминаниЯ.  Ћднажды мы  собрались,  по  обыкновению,  у  џзыкова. џзыков,
больной,  молча,  повесив голову и опустив ее почти на грудь,  сидел в своих
креслах;  €ванов  дремал,  подперши  голову руками;  ѓоголь лежал  на  одном
диване,  Я полулежал на другом. Њолчание  продолжалось  едва  ли  не  с  час
времени. ѓоголь первый прервал его:
     -- ‚от, -- говорит,  -- с  нас  можно сделать этюд  воинов, спЯщих  при
гробе господнем.
     €  после, когда  уже  нам  казалось,  что времЯ расходитьсЯ,  он всегда
говаривал:
     -- —то, господа? не пора ли нам окончить нашу шум ную беседу?
     †уковский,  как  известно,  очень  любил   ѓоголЯ,  но  журил  его   за
небрежность  в  Языке;  а уважаЯ и высоко ценЯ его  талант, никак не был его
поклонником. ЏроживаЯ в „юссельдорфе, Я бывал у †уковского раза три-четыре в
неделю, часто у него обедал, и мне не раз случалось говорить с ним о ѓоголе.
ЏрочтЯ  наскоро "Њертвые души", Я пришел к †уковскому.  Џризнаюсь, с первого
разу Я очень мало раскусил их. џ был восхищен художническим талантом ѓоголЯ,
лепкою лиц, но, как Я  ожидал содержаниЯ в самом событии, то, на первый раз,
в  рЯде  лиц, длЯ  которых  рассказ  о  мертвых  душах  был  только  внешним
соединением,  видел какое-то отсутствие внутренней драмы.  џ об этом сообщил
†уковскому и из слов его увидел, что ему не был известен полный план ѓоголЯ.
Ќа замечание мое  об отсутствии драмы  в  "Њертвых душах", †уковский отвечал
мне:
     -- „а и вообще в драме ѓоголь не мастер. ‡наете ли, что он написал было
трагедию? (Ќе могу утверждать, сказал ли мне  †уковский ее имЯ, содержание и
из какого быта она была взЯта; только, как-то при воспоминании  об этом, мне
представлЯетсЯ,  что она была  из русской  истории <sup>153</sup>). —итал он
мне ее во ”ранкфурте. ‘начала Я слушал; сильно было скучно; потом решительно
не мог удержатьсЯ и задремал. Љогда ѓоголь кончил и спросил, как Я нахожу, Я
говорю: "Ќу, брат, Ќиколай ‚асильевич, прости, мне сильно спать захотелось".
-- "Ђ когда спать захотелось, тогда можно и сжечь  ее",  -- отвечал он и тут
же бросил в камин. џ говорю: "€ хорошо, брат, сделал" <sup>154</sup>.
     Џосле €талии мы встретились с ним в 1848 году в Љиеве <sup>155</sup>, и
встретились истинными друзьЯми. Њы говорили мало, но разбитой тогда и сильно
больной душе моей  стала понЯтна болезнь  души ѓоголЯ... Њы встретились у Ђ.
‘. „анилевского, у  которого остановилсЯ ѓоголь и очень  искал  менЯ;  потом
провели вечер у Њ. ‚. ћзефовича. ѓоголь был молчалив, только при расставаньи
он просил менЯ, не можем ли  мы сойтись на другой день рано утром в  саду. џ
пришел в  общественный сад  рано,  часов  в шесть утра; тотчас  же пришел  и
ѓоголь.  Њы  много ходили  по Љиеву, но больше молчали; несмотрЯ на  то,  не
знаю, как ему, а мне было приЯтно ходить с ним молча. Ћн спросил менЯ: где Я
думаю жить? -- Ќе знаю, говорю Я: вероЯтно, в Њоскве.
     -- „а,  --  отвечал  мне ѓоголь, -- кто сильно вжилсЯ в  жизнь римскую,
тому после ђима только Њосква и может нравитьсЯ.
     ’ут, не помню, в каких словах, он передал мне, что любит Њоскву и желал
бы жить в ней, если позволит здоровье. Њы назначили вечером сойтись в ‹авре,
но там виделись только на несколько минут: он торопилсЯ.
     ‚ Њоскве  -- помнитсЯ  мне,  в 1849  году  --  мы встречались  часто  у
•омЯкова, где Я бывал всЯкий день, и у ‘&lt;амарины&gt;х. Ћн тоже был всегда
молчалив, и тогда уже видно было,  что он  страдал. Ћднажды мы сошлись с ним
под вечер на ’верском бульваре.
     -- …сли  вы  не торопитесь,  -- говорил  он, -- проводите менЯ до конца
бульвара.
     ‡аговорили мы с ним об его болезни.
     --  “  менЯ все расстроено внутри, --  сказал он. -- џ, например, вижу,
что кто-нибудь спотыкнулсЯ;  тотчас же воображение за  это ухватитсЯ, начнет
развивать  --  и все в самых страшных призраках. Ћни до того менЯ мучат, что
не дают мне спать и совершенно истощают мои силы.

        Џ. ‚. Ђнненков
        Ќ. ‚. ѓЋѓЋ‹њ ‚ ђ€Њ… ‹…’ЋЊ 1841 ѓЋ„Ђ
     I
     ‘ самой ‚ены торопилсЯ Я в ђим,  к страстной неделе,  и наконец  привел
свой  план  в  исполнение! „оехав до Ђнконы,  Я  предпринЯл  оттуда довольно
оригинальное  путешествие, которое  покажетсЯ баснословным,  когда  железные
дороги в €талии уничтожат последний отпрыск поколениЯ ветуринов *. џ нанЯл в
Ђнконе  одного такого ветурина,  человека уже  весьма пожилого и  обладателЯ
старой  кареты,  в которую дуло даже  из спинки ее; и  двух тощих  клЯч. Њне
привел  его  <i>cameriere</i>  **  трактира,  где  Я  останавливалсЯ в  Ђнконе.  Њы
уговорились сделать путешествие  к вечному городу самым ускоренным способом,
именно  в одну  неделю (200 итальЯнских миль переезда или около 350  верст),
причем попечение на прокормление менЯ в это  времЯ и на доставление ночлегов
возложено  было  тоже на возницу. ’аким образом, за 12 скуд, или 60 франков,
он делалсЯ в продолжение трех  суток моим кучером,  дЯдькой, сберегателем  и
полным хозЯином моей воли. ‚ этом отстранении личной свободы, а вместе с тем
и  ответственности  за себЯ  и  за  свое существование,  было  что-то  очень
приЯтное.  ‘тарик, весьма суровый с  виду, но плутоватый, как все итальЯнцы,
живущие  около  трактиров и  больших дорог, ни разу не  изменил  горделивому
слову,   которым   он   возразил  на  мое  беспокойное  сомнение  касательно
достоинства будущего провианта.
     * Џроводников.
     ** ‘лужитель.

     "Signor, son galantuomo *, -- сказал он, --  и все лучшее, что найдем в
гостиницах,  будет вам предоставлено".  €  действительно,  он был порЯдочным
человеком  в  этом  смысле,  но  в  другом  отношении никак нельзЯ  было его
упрекнуть  в излишне суровом понимании  своего  долга. ‚о-первых, увидав  на
другой  день рыхлую карету у подъезда гостиницы, Я  никак не мог вообразить,
чтоб  эта  была та покойнаЯ,  хорошаЯ, красиваЯ и <i>всем известнаЯ</i> карета, про
которую мне говорил  ветурино накануне,  да  и  лошади  не  походили на  тех
статных,  хороших, <i>любезных</i> лошадей, какие представлЯлись  моему воображению
благодарЯ его  описаниЯм.  Ќо делать  было  нечего. џ сел в  карету,  скрепЯ
сердце, и  покуда  привЯзывали чемодан к запЯткам, весьма сурово посматривал
на  мальчишку  в  лохмотьЯх,  который,  подойдЯ  к  самой  дверце,  требовал
милостыни с какой-то удивительной  настойчивостью, с непостижимым выражением
гордости, точно  милостынЯ  была казеннаЯ пошлина, взимаемаЯ им по закону, џ
решилсЯ  не давать  милостыни, смотрел  ему  прЯмо в лицо,  и, когда  карета
тронулась,  имел  удовольствие видеть,  как,  метнув свирепый взор,  мальчик
протЯнул  кулак и  сказал вполовину Яростно  и вполовину с недоумением: "‚от
еще, едет в ‹оретте, а  милостыни не дает". Џуть наш лежал через  знаменитое
‹оретте,  славное  своим  собором  и  драгоценностию,  в  нем  хранимой.  Ќо
продолжаЯ изложение не совсем твердых нравственных оснований моего ветурино,
Я   должен  еще  прибавить,  что   накануне  Я  выразил  ему  желание  ехать
один-одинешенек в карете  и получил на  то  полное  согласие  его,  заплатив
предварительно  за  все   три  остальные  места  условленную  плату.  џ  был
действительно один в карете, когда  мы тронулись от  подъезда гостиницы, но,
вероЯтно,  ветурино  размыслил,  что  желание  мое  принадлежит к  числу тех
варварских  капризов капитала,  которые можно не исполнЯть, хотЯ бы право на
них  и  было  утверждено  законным  контрактом.  “  самых  ворот  города сын
ветурино, бойкий мальчик лет двенадцати, взЯтый им с собою длЯ подмоги и длЯ
приобретениЯ опытности в ремесле, отворил дверцы кареты  и впустил туда двух
калабрийских читадинов  **,  в  весьма  живописных  костюмах,  сказав мне  с
наглостью,  обещавшей большие  успехи  в  будущем:  "Ћни до первого  города,
синьор". Ћказалось, что в мысли ветурино и его потомка первый город был ђим,
как, впрочем, и следует думать о нем всЯкому поэту и философу. „ело еще этим
не кончилось. “ менЯ было  грустное предчувствие, что и  третье пустое место
будет вскоре занЯто, -- так и случилось. …два отъехали мы по шоссе несколько
сажен,  как  увидали  на дороге  в желтом,  весьма  неживописном и  потертом
городском   сюртуке  молодого   человека   лет   восемнадцати,   с  немецкой
физиономией, здорового, мускулистого и  несколько робко поджидавшего  нашего
подъезда.  ќто  был бедный сапожный  подмастерье  из  католических  кантонов
вейцарии,  отправлЯвшийсЯ  в вечный город искать  места в папской  гвардии,
после  неудачных  попыток прославитьсЯ  где-нибудь  в  провинции.  Ћн влез в
карету  неуклюже,  но  уклончиво  и  стыдливо,  словно  чувствуЯ   за  собой
какой-либо  проступок. ‚се места были  занЯты: Я посмотрел в переднее оконце
на  ветурино.  Ћн  сидел  на козлах в  круглой  шлЯпе  с большими полЯми,  в
коричневом плаще с откидным капишоном, и с длинным бичом в руке -- спокойно,
неподвижно  и  хладнокровно,  как  будто  жизнь и  прошедшее  его были  чище
зеркала, но молчание и суровость его выражали все-таки некоторую стыдливость
и  точно говорили: "Љак быть? Њы  живем  этим". ’олько  мальчишка его  часто
оборачивалсЯ назад и кидал на менЯ сквозь оконце испытующий взглЯд.
     * ‘иньор, Я честный человек.
     ** ѓорожан.

     €  началось  долгое  путешествие.  Џроисходило  это  в  самой  середине
итальЯнской  весны, в конце апрелЯ месЯца. Ќачало ее Я застал  в ‚енеции, но
там она имела совсем другой характер. …ще ѓете заметил, что ‚енециЯ город по
преимуществу красок,  света, тени и Ярких живописных  противоположностей.  ‚
мое  времЯ  полное весеннее  солнце  отражалось  и играло на его  мраморных,
разноцветных дворцах и соборах, на мозаиках их  стен, на заливе, на колоннах
площадей, на флагах и памЯтниках его, которые сверкали всей своей  массой...
ќто  было  ослепительно,  почти  невыносимо  длЯ  северного  глаза. „овольно
сказать,  что даже и те архитектурные подробности, которые находились в тени
и  вырезывались  резкими  очертаниЯми  на плоскости  целого зданиЯ, залитого
солнцем,  даже и  они  были  еще пропитаны  каким-то  голубым светом, словно
волновавшимсЯ  на поверхности  их. ‚ Ђнконе характер природы изменилсЯ. Ќебо
покрылось легкими  белыми прозрачными  тучами. ‚ воздухе было что-то нежное,
пахучее и  ласкающее, окрестности лежали в  ровном,  задумчивом освещении, и
только  изредка  волны  мЯгкого света  пробегали по  виноградным и фруктовым
садам. Ќичто  не  раздражало глаза, но и  ничто  не  заслонЯло самой дальней
точки  горизонта.  ‚се  пространство покрыто  было не  туманом,  а  какой-то
умеренно-Яркой пеленой, сохранЯвшей целиком очертаниЯ и  формы предметов, но
сглаживавшей  резкость   всех  линий.   Џервые   отпрыски   Ђпеннин,  вскоре
показавшиесЯ нам, светились как перламутр, а дальние водопроводы, ЯвлЯвшиесЯ
иногда  по  сторонам  на горизонте,  словно  были  написаны  белой  краской,
несколько  поблеклой от времени, по белому же, но свежему  полю неба. Ќега и
томление выражались на всем,  куда  вы  ни  обращали  взор,  и  вы  невольно
чувствовали, что при таких днЯх все должно зреть в земле и многое подыматьсЯ
в  сердце  человека.  Љогда  около полуднЯ  Я  всходил пешком на  гору,  где
красовалась ‹оретто со своим  собором  и дворцом,  долина, которую мы только
что  миновали, выступала шаг  за  шагом  перед глазами, со  всеми  ее белыми
каменными  хижинами,  разбросанными  так,  как  будто  они  упали  с  неба и
рассыпались  между виноградных кустов и фруктовых деревьев.  ѓоры составлЯли
окраину  долины,  и   все  вместе  погружено  было  в   такую  возбуждающую,
томительную тишину, в такое мертвое и вместе страстное молчание...
     Њиновав ‹оретто, мы стали подыматьсЯ у ‘ерравале на Ђпеннинские горы. џ
большей  частию  шел пешком. €зредка перепадал теплый дождь, ужасно пугавший
итальЯнцев, которые, как все южные народы, боЯтсЯ дождЯ. Ќа всЯкой покатости
ветурино останавливалсЯ, оглЯдывалсЯ по сторонам и, завидев вдали волов, уже
приготовленных   заранее   длЯ   подмоги   проезжающим,   кричал:   buovi...
Њальчик-пастух  издалека выговаривал  себе  байок (две копейки  ассигн.)  за
труд, потом лениво приводил волов, припрЯгал к нашим лошадкам, и мы тащились
вверх.  ‘лучалось,  что  горы   готовились  запереть  нас  со  всех  сторон,
врезывались одна в  другую  и загораживали дорогу, но белаЯ шоссейнаЯ полоса
все тЯнулась по одному боку скалы и к вечеру спускалась вниз -- непременно в
цветущую  долину и  фруктовый сад,  где  мы и  заночевывали. Ќочлеги  эти  и
полуденные  отдыхи   в  ущелиЯх  составлЯли  не  последнюю  прелесть  нашего
патриархального  путешествиЯ.  Њы  останавливались  то в бедной австерии  *,
уединенно торчавшей при дороге, то в гостинице какого-либо местечка, имевшей
притЯзание на  пышность,  как следует  горожанке, но  везде встречали ту  же
простоту итальЯнской  жизни.  ‚ иных местах было лишнее  блюдо,  обыкновенно
какаЯ-либо  зелень  или рыба,  подаваемаЯ  с видимой гордостию на стол самим
хозЯином; в других флЯжка туземного  вина, легкого  и  прозрачного, вызывала
особенную похвалу  собеседников;  случалось  также,  что кровать  совершенно
голой  комнаты  покрыта  была ситцевым  одеЯльцем  необычайной и  хвастливой
пестроты,  но везде  за  стол наш садилсЯ  вместе с  нами  первый поселЯнин,
возвращавшийсЯ  из  соседнего  местечка, да  обыкновенно  и  сам хозЯин  или
главный  cameriere, поставив блюдо, придвигал стул к  посетителЯм, помешалсЯ
сзади кого-либо и, опираЯсь  на спинку чужого седалища,  вступал в  живой  и
беглый   разговор,   удивительно  выражавший   общительность   и   природное
любопытство племени. ‚етурино мой почувствовал ко мне глубокое уважение, как
только убедилсЯ, что Я не расположен  делать ему упреков за плохое понимание
свЯтости контракта: рано утром, когда после кофе выходили мы продолжать наше
следование,  он уже был на козлах, ласково улыбалсЯ мне и даже раз, поджидаЯ
остальных путешественников, указал глазами на сына и произнес: "‚озьмите его
с собой <i>a Pietroburgo".</i> -- Џожалуй, -- отвечал Я.  "Ђ что он будет там?"  --
продолжал  ветурино.--  Ћн будет солдатом в  русской  гвардии, -- сказал  Я.
"•очешь ты?"  -- заметил отец, обращаЯсь к сыну, который стоЯл у двери, тоже
улыбаЯсь с свойственным ему  лукавством. Њальчик сделал сильный жест рукою и
отвечал: "‹учше  быть аббатом". ‘тарик  разразилсЯ  хриплым хохотом и дернул
лошадей,  прибавив  che  birbone!  ќкой  разбойник! ‹аконическаЯ  шутка  эта
окончательно утвердила между нами самые удовлетворительные отношениЯ.
     * ѓостинице.

     ЋтношениЯ  мои с  двумЯ калабрийцами --  моими,  спутниками в карете --
оказались чуть ли еще не лучше и во всЯком случае гораздо замечательнее. Ћба
спутника были в коротеньких бархатных куртках,  в панталонах  до  колена,  в
чулках и ботинках;  классическаЯ круглаЯ шлЯпа с огромными полЯми  и широкий
плащ  тоже украшали  их,  но  первый знакомец, высокий,  молодой  и красивый
мужчина, с горбатым носом и черными волосами, вел себЯ как испанский  гранд.
Ћн молча и с достоинством подавал мне руку поутру, мало говорил в карете, но
с изысканной учтивостию отвечал  на вопросы, почти всегда улыбаЯсь; вместе с
тем  он  отдавал  и  принимал  взаимные  услуги,  столь  обыкновенные  между
путешественниками, очень  важно  и  серьезно.  џ  часто посматривал на  него
украдкой, стараЯсь уЯснить себе  свойства  и  особенности этого  изЯщества в
обращении, которое в торговцах кожами, какими оба они были, менЯ чрезвычайно
поражало... џ  тогда еще не  знал  этой  итальЯнской природы, носЯщей в себе
самой возможность простого и естественного  достижениЯ всех родов  красоты и
благородства. ѓораздо позднее  ознакомилсЯ Я с удивительными типами, которые
в  нищенской,  прорванной куртке, наброшенной на плечо, стоЯт  и смотрЯт как
герои, и с чудными характерами, которые за обухом мЯсника или  за  прилавком
портного  мыслЯт, как  рыцари.  ’оварищ  моего испанского гранда был  создан
иначе. ќто был живой человек, нисколько не красивый,  широколицый, с лысиной
на голове,  уже пожилой и  необычайно добродушный  -- качество, весьма  Ясно
светившеесЯ и в  быстрых черных глазах его. Ќе знаю, за что он привЯзалсЯ ко
мне  с   первого   раза.  ’ут   опЯть   действовало  врожденное  итальЯнское
добросердечие и то непосредственное чувство, которое у свежих народов бывает
вообще неугомонно. …го видимо взволновало  мое положение  путешественника из
далекой  страны,  без   знакомых  и   друзей.   “гождениЯм  не  было   меры.
Џредупредительность  не  знала границ.  Ћн  суетилсЯ от  глубокой, сердечной
доброты и  по действию живого воображениЯ, мгновенно и случайно пораженного.
‚сю дорогу  смотрел он  за мной во все глаза и часто, наклонЯЯсь ласково  на
мою  сторону,  спрашивал, улыбаЯсь: "Ђ есть  ли такие горы у  вас  в <i>ђушии?"</i>
‚опросы подобного рода  почти не  сходили у него  с Языка: усматривал ли  он
признаки вниманиЯ  и удовольствиЯ  на моем  лице, как тотчас  же обращалсЯ с
запросом: есть ли в <i>ђушии</i> шоссе, реки, лошади, австерии,  собаки, деревьЯ, и
при  моих утвердительных  ответах  оставалсЯ совершенно счастлив, словно ему
подарили  какое-либо  поместье  со  всеми  этими  предметами.  Љ этому  надо
прибавить  самое решительное, абсолютное отсутствие всЯких сведений и ученой
образованности,  заставившее его раз спросить:  не одну ли веру с турками мы
исповедуем? ‡ато суетливаЯ доброта его не отступала от менЯ ни на шаг во всю
дорогу. Џомню, что раз под вечер мы достигли высшей точки Ђпеннин: Я, вместе
с моим неотступным  провожатым, шел  пешком, и  мы далеко оставили  за собой
ветурина. Љогда открылась передо  мной всЯ панорама  этого хребта  с горами,
которые составлЯли бесчисленные перспективы  длЯ  глаза,  прерываЯ воздушное
пространство своими вершинами и  слабеЯ  в красках все далее  и  далее --  Я
остановилсЯ в невольном изумлении. ’ут не было ничего ломаного, угловатого и
хаотического, как в  Ђльпах, еще недавно мною  покинутых;  это  было  просто
словно    окаменелое,    широкое   море,   где   каждаЯ   волна    приобрела
самостоЯтельность, отразилась живописно на другой, а последнЯЯ уже слилась с
белесоватой  полосой  неба.  Ћттенок  вечерней  зари,  пробивавшейсЯ  сквозь
облака, бросал  на дальние вершины Яркий,  багровый  свет и оттенЯл  сильнее
ближайшее к  нам.  џ хотел что-то  сказать сопутнику моему, но его  не  было
возле  менЯ. ‚ это  времЯ подъехал  ветурино и строгим голосом  приказал нам
садитьсЯ в карету, под тем предлогом, что теперь мы  будем  спускатьсЯ очень
скоро,  <i>рысью.</i>  џ  тотчас  же повиновалсЯ, а  за  мной  прыгнул  в карету  и
пропавший мой спутник. Ћн  с торжеством держал в  руке пучок полевых цветов,
набранных им  в горах, и, подаваЯ его  мне, сказал отлично громким  голосом,
как  обыкновенно  говорЯт  итальЯнцы  иностранцу,  на  способность пониманиЯ
которого не совсем надеютсЯ: "Џоложите, положите --  эти цветы, эти цветы --
в книжку свою, в книжку свою -- и когда будете в <i>ђушии,</i> у себЯ, -- вспомните
о них".  џ  положил  цветки  в путеводитель  ЊурраЯ, где они и теперь у менЯ
покоЯтсЯ.
     —то  касаетсЯ  до  швейцарского подмастерьЯ,  то это  был <i>париЯ</i>  нашего
общества. ‚се мои сопутники чувствовали  себЯ  по  состоЯнию  и гражданскому
положению выше бедного юноши и оказывали  ему совершенное невнимание; только
один  Я  отводил ему душу несколькими немецкими  фразами,  погружавшими  его
постоЯнно в какой-то трепет. ‡астенчивость и робость его были непобедимы. Ћн
не конфузилсЯ только тогда, когда спал, а спал он много в карете, и спал уже
совершенно откровенно. ђаскинувшись прЯмо  и по сторонам,  он делалсЯ  тогда
почти единственным хозЯином кареты,  предоставлЯЯ в ней товарищам своим, как
будто из милости, кой-какие уголки. ‚ероЯтно,  ветурино  принЯл его в  число
сопутников  за совершенную безделицу, потому что смотрел на него и обращалсЯ
с ним постоЯнно с презрением.
     ‘ледуЯ  привычкам  своей родины, молодой швейцарец почти никогда не шел
по шоссе, а  большей частию карабкалсЯ целиком по горам  и всегда опереживал
возницу,  строго придерживавшегосЯ прЯмой  линии. ђаз, когда он, выскочив из
кареты,  прЯмо  полез  на  скалу,  Я видел,  как  ветурино  бросил  на  него
невыразимо  саркастический  взглЯд и произнес  сквозь зубы,  точь-в-точь как
‹аблаш в "‘евильском цирюльнике": "Che bestial"
     ’аким образом, за час  до солнца, когда в горах еще волновалась сырость
весенней  ночи,  начинали  мы  путешествие,  закутываЯсь  в  свои  шинели  и
прижимаЯсь к своим  уголкам; но  мало-помалу  с возрастающей  теплотой  днЯ,
иногда очень Ярко показывавшегосЯ из-за вершин,  сбрасывали шинели, вместе с
последними остатками дремоты. ’огда останавливались мы в какой-нибудь горной
котловине,  у  подъезда  одной из тех каменных  хижин, построенных  из  едва
обтесанного булыжника, где внизу у очага живет семейство хозЯина,  исправлЯЯ
там и  все свои  нужды, -- и завтракали. —асто случалось  мне смотреть, сидЯ
перед уединенной гостиницей, на клочок неба, видимый из ущельЯ, и любоватьсЯ
облаками, которые пробегали  вверху,  точно китайские  тени,  свертываЯсь на
узком полотне и  оставлЯЯ  по скату гор там и сЯм оторванные  куски и  точки
прозрачного тумана. €ногда  въезжали мы  обедать и отдыхать в  средневековое
местечко, с  мрачной  башней у  моста, перекинутого через обрыв, с романским
собором  в середине  и с остатками  полуразрушенного  замка в конце, где еще
иногда  сохранЯлсЯ  аристократический  донжон...  * €  чем  грознее казалась
наружность   такого  местечка,  тем   сильнее  действовало  сонное   мертвое
спокойствие,  царствовавшее на его  улицах.  Љазалось,  шумнаЯ средневековаЯ
жизнь отошла  отсюда  длЯ того,  чтоб оставить  за  собой  пустоту,  изредка
наполнЯемую порывами современной жизни,  котораЯ  иногда  мгновенно  и бурно
проноситсЯ над  этими местами, позабытыми историей, и снова  покидает их  на
сон  и   невозмутимую  тишину.  Ѓыло  что-то   соответственное  между  нашим
медленным,  ленивым путешествием  и этой  летаргической  жизнию,  котораЯ не
заботитсЯ о  времени, не бегает  за ним с судорожной страстию, как остальнаЯ
…вропа, и равнодушно дает  ему течь мимо  себЯ...  Љак будто сам переживаешь
это  душевное состоЯние и  радуешьсЯ,  что  мог  испытать  его.  Ќевыразимое
наслаждение  доставлЯли  мне  те  счастливые долины, которыми перерезываютсЯ
Ђпеннины,  оставлЯЯ в воображении  одно  воспоминание  своих садов. —итатель
может  найти  в прекрасной  книге  мистера Њиттермайера об  €талии  описание
замечательно  человеческих, мЯгких отношений между владельцами земель в этой
стране  и  их  фермерами,  между  фермерами  и  их  работниками,  отношениЯ,
удалившие Язву  сословной вражды, которой страдает ‡ападнаЯ  …вропа. ‚се эти
долины,  разбитые  на  множество  владельческих  кусков,  с  их  загородами,
виноградниками, полЯми, садами живут как будто одновременной жизнию на  всех
своих точках. Џри спуске <i>с</i> горы видны на далекое пространство плоские кровли
разбросанных хижин;  присутствие человека с его трудом, заботами и радостЯми
чувствуетсЯ, так сказать, во  всех сторонах  картины и  дает  ей  совершенно
особенный смысл. ЉаждаЯ подробность ее  словно говорит не только за себЯ, но
и  за человека, а  все вместе представлЯетсЯ как восхитительный пейзаж и как
покров, скрывающий мысль. Ћлицетворение само  напрашиваетсЯ здесь  на каждом
шагу.  Џомню  необычайное  впечатление, произведенное на менЯ чудной долиной
”олиньо, которую Я  видел случайно в полном блеске  Ясного  солнца,  в самый
полдень.  €зумительнаЯ тишина лежала на всех  полЯх  и  огородах, блестевших
первою  зеленью  весны  и  еще  вдобавок омываемых речкой,  котораЯ  бежала,
светЯсь  и скрываЯсь по  временам за  кустами.  Ѓлагоухание  лаврового листа
неслось  к  нам   на  склон  горы,  по  которому  мы  спускались  в  долину,
развернувшуюсЯ  у  подошвы ее. ‘ъехав вниз, мы  остановились. “ самой дороги
возвышалсЯ необычайно грациозный древний храмик „ианы, в чистом вкусе времен
республики,  омываемый рекою  и чудно отражавшийсЯ белыми колоннами и белыми
стенами своими на зелени горы и полей. ЌельзЯ было выбрать лучшего места длЯ
жилища чистой богини, и мертваЯ тишина, царствовавшаЯ  как в  долине,  так и
вокруг  самого  храмика, казалась  еще  остатком  благоговейного уважениЯ  и
культа, которыми некогда окружали это свЯтилище.
     * ЃашнЯ.

     Ќе стану описывать ни ”олиньо, ни ’ерни с его каскадом, ни ‘полетто, ни
других  мест,  прежде нами  осмотренных;  все  это  находитсЯ в бесчисленных
описаниЯх  €талии и обо всем этом  надо говорить много  и  долго,  если  уже
решитьсЯ  говорить. ‘кажу  только,  что  по приближении к  ђиму разбросанные
деревни все более и более исчезают  и поЯвлЯютсЯ каменные хижины, толпЯщиесЯ
друг к  другу, как  бы ища защиты  от  врагов в общинной  и городовой жизни.
‘редневековые башни и  укреплениЯ встречаютсЯ чаще. ‚скоре  открылись  перед
нами и  покинутые, бесплодные  полЯ ђима,  по  которым ’ибр три раза извилсЯ
широкой, мутной лентой прежде вступлениЯ своего в вечный город. Њы переехали
его  сперва  у  Ѓоргет,  затем через  <i>Ponte  Mollo</i> --  мост, построенный еще
Ђвгустом. Љакое-то  подобие массивного темного  колпака,  висевшего на небе,
указало нам место, где находилсЯ Џетр, но мы держались левее  и через ворота
<i>del Popolo</i>  въехали  в ђим, на  великолепную площадь,  украшенную обелиском,
имеЯ перед собой три улицы, начинавшиесЯ  церквами, а  налево от  себЯ  гору
Џинчио с  ее чудными виллами,  в которых  еще не так давно, в XVI  столетии,
жители ђима видели прохаживающуюсЯ тень Ќерона, где-то тут погребенного.  Њы
приехали  в  среду  на  страстной  неделе,  28   апрелЯ   1841  года,  после
однонедельного счастливейшего и в полном смысле насладительного воЯжа.
     ‘таромоднаЯ  карета наша была,  однакоже, замечена всеми  носильщиками,
факинами и cicerone *, которые вьютсЯ около трактиров в €талии, как досадные
и часто невыносимые насекомые. ‚ трактире Hotel de Russie, на  самой площади
del  Popolo,  куда Я тотчас бросилсЯ, не было ни  одного номера, по  милости
гостей,  прибывших  к  римским  праздникам,  особенно  английских  офицеров,
смещенных на половину жалованьЯ. Ћни в фантастических, выдуманных ими самими
мундирах наполнЯли потом церкви и капеллы ђима,  радуЯсь дешевизне его жизни
и  свободе носить какие угодно самозванные титулы. џ несколько раз изумлЯлсЯ
неутолимому,  горЯчечному  любопытству  этих  мирных  воинов, соединенному с
оттенком грубой насмешливости и  презрениЯ. Ќе  успел, однакож, Я убедитьсЯ,
что не найду пристанища ни в одном из соседних отелей, как какой-то <i>facchino</i>
** подхватил мой чемодан и понессЯ вдоль Љорсо. ‚олей или неволей Я следовал
за  ним  до  тех  пор, пока он не остановилсЯ у одного  дома  на  Љорсо, где
подхватил  менЯ  уже поджидавший  хозЯин  квартиры и приказал нести  чемодан
вверх,  в две пустых  и чистых комнатки.  ’ут произошла  одна  из тех  штук,
которые так чернЯт €талию в глазах людей, привыкших судить о всей  стране по
первому  мошеннику,  какой  им  попадетсЯ на дороге. •озЯин  потребовал  150
франков платы за  квартиру в  продолжение ‘вЯтой недели,  и Я думал выказать
удивительные познаниЯ  местных цен, предложив ту же сумму за весь месЯц. ќто
было ровно в шесть раз более того, что следовало, -- и едва  торг состоЯлсЯ,
как хозЯин, полагаЯ, вероЯтно, возможность существованиЯ  <i>vendett'ы</i> *** и  в
моей  славЯнской крови,  ЯвилсЯ  ко мне  с  контрактом, обЯзывавшим  менЯ не
портить ни диванов, ни стульев, ни столов, ни стен, ни рам, ни полов и проч.
Џодписав это  обЯзательство, Я  переоделсЯ  и  тотчас  же  вышел  на  улицу,
расспрашиваЯ  у всех,  куда пройти к  русскому  посольству,  где намеревалсЯ
взЯть адрес Ќ. ‚. ѓоголЯ. Њежду тем облачное небо, сопровождавшее нас во все
времЯ  путешествиЯ, разрешилось  проливным дождем, загнавшим всех в  дома  и
кофейни. Џромокши до костей, с трудом отыскал Я дом посольства, взЯл адрес у
швейцара и  еще с большим трудом возвратилсЯ домой, потому что ошибсЯ улицей
и  плутал  до тех  пор,  пока  не наткнулсЯ на  извозчичью  колЯску, имевшую
твердость не убежать восвоЯси от дождЯ.
     * Џроводниками.
     ** Ќосильщик.
     *** Љровной мести.

     Ќа другой  день, прежде  визита  к ѓоголю, Я  отправилсЯ в собор Џетра.
ѓоворили некогда, что все дороги ведут к ђиму; можно сказать, что все дороги
в  ђиме  ведут или  к  Љапитолию, или к Џетру. ‹егко  узнал  Я  направление,
перешел  ’ибр   по  мосту,  украшенному  вычурными  статуЯми,  поглЯдел   на
колоссальную  гробницу Ђдриана (крепость св. Ђнгела), похожую  на  громадную
пивную  стопу, и по  прЯмой линии  достиг великолепной  колоннады,  пропилеи
Џетра, а затем  вступил и в  свЯтилище, которое  так долго  грезилось  моему
воображению, но воображение ничего подобного и нарисовать не могло. ЌесмотрЯ
на  несчастные  украшениЯ  пиластров, принадлежащие  к  упадку  вкуса, линии
собора и сочетаниЯ их Ясно обозначались и с первого шага как будто  отнимали
возможность  измерить их глазом -- так огромны были  своды над  головой, так
страшно тЯжело упирались в землю  пиластры и  росли кверху, к дугам потолка,
которых  принимали  на  себЯ.  Њногим знакомо  двойное  чувство,  испытанное
путешественниками при входе в  этот храм -- чувство бедности отдельного лица
в виду  колоссальной, вековой  постройки и чувство гордости за мысль и  силу
человека. Ћсобенно это двойное,  смешанное чувство  нисходит на  вас, когда,
следуЯ  по   главному  проходу  (nef),  уже   поражающему   широтой   своего
дугообразного потолка, вы идете прЯмо на массу света, котораЯ бьет  впереди,
вступаете под самый купол и на  одно  мгновение совершенно терЯетес