а  и  воспользовавшись
первой  досужей  от  дел  минутой,   он   развернул   "€лиаду"   и   увлексЯ
нечувствительно ее чтеньем во все то времЯ, когда в залах давно уже  гремела
музыка и кипели танцы. ‘ошел он на бал уже несколько поздно, принесЯ на лице
своем  следы  иных  впечатлений.  ‘ближенье  этих  двух   противуположностей
скользнуло незамеченным длЯ всех, но в душе  Џушкина  оно  оставило  сильное
впечатленье, и плодом его была следующаЯ величественнаЯ ода, которую повторю
здесь всю, она же всЯ в одной строфе:

     ‘ ѓомером долго ты беседовал один,
     ’ебЯ мы долго ожидали.
     € светел ты сошел с таинственных вершин
     € вынес нам свои скрыжали.
     € что ж? ’ы нас обрел в пустыне под шатром,
     ‚ безумстве суетного пира,
     Џоющих буйну песнь и скачущих кругом
     Ћт нас созданного кумира.
     ‘мутились мы, твоих чуждалсЯ лучей,
     ‚ порыве гнева и печали
     ’ы проклЯл нас, бессмысленных детей,
     ђазбив листы своей скрыжали.
     Ќет, ты не проклЯл нас. ’ы любишь с высоты
     ‘ходить под тень долины малой,
     ’ы любишь гром небес, и также внемлешь ты
     †урчанью пчел над розой алой.

     Ћставим личность  императора  ЌиколаЯ  и  разберем,  что  такое  монарх
вообще, как божий помазанник, обЯзанный стремить вверенный ему народ к  тому
свету, в котором обитает бог, и вправе ли был Џушкин уподобить его  древнему
боговидцу Њоисею?  ’от  из  людей,  на  рамена  которого  обрушилась  судьба
миллионов его собратий, кто страшною  ответственностью  за  них  пред  богом
освобожден уже от всЯкой ответственности пред людьми, кто болеет ужасом этой
ответственности и льет, может быть, незримо такие слезы  и  страждет  такими
страданьЯми, о которых и помыслить не умеет стоЯщий внизу человек, кто среди
самих развлечений слышит вечный, неумолкаемо раздающийсЯ в ушах клик  божий,
неумолкаемо к нему вопиющий, - тот может быть уподоблен древнему  боговидцу,
может,  подобно  ему,  разбить  листы  своей  скрыжали,  проклЯвши   ветрено
-кружащеесЯ племЯ, которое, наместо того чтобы стремитьсЯ к тому, к чему все
должно стремитьсЯ на земле, суетно скачет около  своих  же,  от  себЯ  самих
созданных кумиров. Ќо Џушкина остановило еще высшее значение той же  власти,
которую вымолило у небес немощное бессилие человечества, вымолило ее  криком
не о правосудии небесном, перед которым не устоЯл  бы  ни  один  человек  на
земле, но криком о небесной любви божией, котораЯ бы все умела простить  нам
- и забвенье долга нашего, и самый ропот наш, - все, что не прощает на земле
человек, чтобы один  затем  только  собрал  свою  власть  в  себЯ  самого  и
отделилсЯ бы от всех нас и стал выше всего на земле,  чтобы  чрез  то  стать
ближе равно ко всем, снисходить с вышины ко всему и внимать  всему,  начинаЯ
от грома небес и лиры поэта до незаметных увеселений наших.
     ЉажетсЯ, как бы  в  этом  стихотворении  Џушкин,  задавши  вопрос  себе
самому,  что  такое  эта  власть,  сам  же  упал  во  прах  перед   величием
возникнувшего в душе его ответа. Ќе мешает заметить, что это был  тот  поэт,
который был слишком горд и  независимостию  своих  мнений,  и  своим  личным
достоинством. Ќикто не сказал так о себе, как он:

     џ памЯтник себе воздвиг нерукотворный,
     Љ нему не зарастет народнаЯ тропа-
     ‚ознессЯ выше он главою непокорной
     Ќаполеонова столпа.

     •отЯ в Ќаполеоновом столпе виноват, конечно, ты; но  положим,  если  бы
даже  стих  осталсЯ  в  своем  прежнем  виде,  он   все-таки   послужил   бы
доказательством, и даже  еще  большим,  как  Џушкин,  чувствуЯ  свое  личное
преимущество, как человека, перед многими из венценосцев,  слышал  в  то  же
времЯ всю малость званьЯ своего перед званием венценосца и умел благоговейно
поклонитьсЯ пред теми  из  них,  которые  показали  миру  величество  своего
званьЯ.
     Џоэты наши прозревали значение высшее монарха, слыша, что он  неминуемо
должен наконец сделатьсЯ весь одна любовь,  и  таким  образом  станет  видно
всем, почему государь есть образ божий, как это признает, покуда чутьем, всЯ
землЯ наша. ‡наченье государЯ в  …вропе  неминуемо  приблизитсЯ  к  тому  же
выраженью. ‚се к тому ведет, чтобы  вызвать  в  государЯх  высшую,  божескую
любовь к народам. “же раздаютсЯ вопли страданий душевных всего человечества,
которыми заболел почти каждый из нынешних европейских  народов,  и  мечетсЯ,
бедный, не знаЯ сам, как и чем себе помочь: всЯкое постороннее прикосновение
жестоко разболевшимсЯ его ранам; всЯкое средство, всЯкаЯ помощь, придуманнаЯ
умом, ему груба и не приносит целениЯ. ќти крики усилЯтсЯ наконец  до  того,
что разорветсЯ от  жалости  и  бесчувственное  сердце,  и  сила  еще  доселе
небывалого состраданиЯ вызовет силу  другой,  еще  доселе  небывалой  любви.
‡агоритсЯ человек любовью ко всему человечеству, такою, какою никогда еще не
загоралсЯ. €з нас, людей частных, возыметь такую любовь во всей  силе  никто
не возможет; она  останетсЯ  в  идеЯх  и  в  мыслЯх,  а  не  в  деле;  могут
проникнутьсЯ  ею  вполне  одни  только  те,  которым  уже   постановлено   в
непременный закон полюбить всех, как одного человека. ‚се полюбивши в  своем
государстве, до единого человека всЯкого сословьЯ и званьЯ, и обративши все,
что ни есть в нем, как бы в собственное тело свое, возболев  духом  о  всех,
скорбЯ, рыдаЯ, молЯсь и день и ночь  о  страждущем  народе  своем,  государь
приобретет тот всемогущий  голос  любви,  который  один  только  может  быть
доступен разболевшемусЯ  человечеству  и  которого  прикосновенье  будет  не
жестко его ранам,  который  один  может  только  внести  примиренье  во  все
сословиЯ и обратить в стройный оркестр  государство.  ’ам  только  исцелитсЯ
вполне народ, где постигнет монарх высшее значенье свое - быть образом  того
на земле, который сам есть  любовь.  ‚  …вропе  не  приходило  никому  в  ум
определЯть высшее значенье монарха. ѓосударственные люди, законоискусники  и
правоведцы смотрели на одну его сторону, именно, как на высшего чиновника  в
государстве, поставленного от людей, а потому не знают даже, как быть с этой
властью, как ей указать  надлежащие  границы,  когда,  вследствие  ежедневно
изменЯющихсЯ  обстоЯтельств,  бывает  нужно  то  расширить  ее  пределы,  то
ограничить ее. Ђ через это и государь  и  народ  поставлены  между  собой  в
странное положение: они глЯдЯт друг на друга чуть не таким же точно образом,
как на противников, желающих воспользоватьсЯ властью один на  счет  другого.
‚ысшее значенье монарха прозрели у нас поэты, а не законоведцы,  услышали  с
трепетом волю бога создать ее в ђоссии в ее законном виде; оттого и звуки их
становЯтсЯ библейскими всЯкий раз, как только излетает из уст их слово царь.
…го слышат у нас и не поэты потому что страницы нашей истории  слишком  Явно
говорЯт о воле промысла: да образуетсЯ в ђоссии эта власть  в  ее  полном  и
совершенном виде. ‚се событиЯ в  нашем  отечестве,  начинаЯ  от  порабощеньЯ
татарского, видимо, клонЯтсЯ к тому, чтобы собрать могущество в руки одного,
дабы один  был  в  силах  произвесть  этот  .знаменитый  переворот  всего  в
государстве, все потрЯсти и, всех разбудивши, вооружить каждого из  нас  тем
высшим взглЯдом на самого себЯ, без которого невозможно человеку  разобрать,
осудить  самого  себЯ  и  воздвигнуть  в  себе  самом  ту  же  брань   всему
невежественному и темному, какую воздвигнул царь в своем государстве;  чтобы
потом, когда загоритсЯ уже каждый этою свЯтою бранью и все придет в сознанье
сил своих,  мог  бы  также  один,  всех  впереди,  с  светильником  в  руке,
устремить, как одну душу,  весь  народ  свой  к  тому  верховному  свету,  к
которому проситсЯ ђоссиЯ. ‘мотри также, каким чудным средством, еще  прежде,
нежели могло объЯснитьсЯ полное значение этой власти  как  самому  государю,
так и его подданным, уже брошены были семена взаимной  любви  в  сердца!  Ќи
один царский дом не начиналсЯ так необыкновенно, как началсЯ дом  ђомановых.
…го начало было уже подвиг любви. Џоследний и низший подданный в государстве
принес и положил свою жизнь длЯ того, чтобы дать  нам  царЯ,  и  сею  чистою
жертвою свЯзал уже неразрывно государЯ с  подданным.  ‹юбовь  вошла  в  нашу
кровь, и завЯзалось у нас всех кровное родство с царем. € так слилсЯ и  стал
одно - едино с подвластным повелитель, что нам всем теперь  видитсЯ всеобщаЯ
беда - государь ли позабудет своего  подданного  и  отрешитсЯ  от  него  или
подданный позабудет своего государЯ и  от  него  отрешитсЯ.  Љак  Явно  тоже
оказываетсЯ волЯ бога - избрать длЯ этого фамилию ђомановых, а не другую! Љак
непостижимо это возведенье на престол никому не известного  отрока!  ’ут  же
рЯдом стоЯли древнейшие родом, и притом мужи доблести,  которые  только  что
спасли свое отечество: Џожарский, ’рубецкой, наконец кнЯзьЯ, по прЯмой линии
происходившие от ђюрика. ‚сех их мимо произошло избрание, и ни одного голоса
не было против: никто не посмел предъЯвлЯть прав своих. € случилось это в то
смутное времЯ, когда всЯкий мог вздорить, и  оспоривать,  и  набирать  шайки
приверженцев! € кого же выбрали?  ’ого,  кто  приходилсЯ  по  женской  линии
родственником царю, от которого недавний ужас ходил по всей земле,  так  что
не только им притеснЯемые и казнимые боЯре, но даже и самый  народ,  который
почти ничего не потерпел от него,  долго  повторЯл  поговорку:  "„обро  была
голова, да слава богу, что землЯ прибрала". € при всем том все  единогласно,
от боЯр до последнего бобылЯ, положило, чтоб он был на престоле. ‚от какие у
нас делаютсЯ дела! Љак же ты хочешь,  чтобы  лиризм  наших  поэтов,  которые
слышали полное определение царЯ в книгах ‚етхого завета и которые  в  то  же
времЯ так близко видели волю бога на всех событиЯх в нашем отечестве, -  как
же  ты  хочешь,  чтобы  лиризм  наших  поэтов  не  был  исполнен  библейских
отголосков? ЏовторЯю, простой любви не стало бы на то,  чтобы  облечь  такою
суровою трезвостью их звуки: длЯ этого потребно полное и  твердое  убеждение
разума, а не одно  безотчетное  чувство  любви,  иначе  звуки  их  вышли  бы
мЯгкими, как у тебЯ в прежних твоих молодых сочинениЯх, когда ты  предавалсЯ
чувству одной только любЯщей души своей. Ќет, есть что-то  крепкое,  слишком
крепкое у наших поэтов, чего нет у поэтов других наций. …сли тебе  этого  не
видитсЯ, то еще не доказывает, чтобы его вовсе не было. ‚спомни сам,  что  в
тебе не все стороны русской природы; напротив, некоторые  из  них  взошли  в
тебе на такую высокую степень и так развивались просторно, что через это  не
дали места другим, и ты уже стал исключеньем из  общерусских  характеров.  ‚
тебе заключились вполне все мЯгкие и нежные струны нашей славЯнской природы;
но те густые и  крепкие  ее  струны,  от  которых  проходит  тайный  ужас  и
содроганье по всему составу человека, тебе не так известны. Ђ они-то и  есть
родники того лиризма, о котором идет речь. ќтот лиризм  уже  ни  к  чему  не
может возноситьсЯ, как только к одному верховному источнику своему  -  богу.
Ћн суров, он пуглив, он не любит многословиЯ, ему приторно все, что ни  есть
на земле, если только он не видит на нем напечатлениЯ божьего.  ‚  ком  хотЯ
одна  крупица  этого  лиризма,  тот,  несмотрЯ  на  все   несовершенства   и
недостатки, заключает в себе суровое, высшее  благородство  душевное,  перед
которым дрожит сам и которое заставлЯет его бежать  от  всего,  похожего  на
выраженье признательности со стороны людской. ‘обственный лучший его  подвиг
ему вдруг опротивеет, если за него последует ему  какаЯ-нибудь  награда:  он
слишком чувствует, что все высшее должно быть выше награды. ’олько по смерти
Џушкина обнаружились его истинные отношениЯ к  государю  и  тайны  двух  его
лучших  сочинений.  Ќикому  не  говорил  он  при  жизни  о   чувствах,   его
наполнЯвших, и  поступил  умно.  Џосле  того  как  вследствие  всЯкого  рода
холодных газетных возгласов, писанных слогом помадных объЯвлений,  и  всЯких
сердитых, неопрЯтно-запальчивых выходок,  производимых  всЯкими  квасными  и
неквасными патриотами, перестали верить  у  нас  на  ђуси  искренности  всех
печатных излиЯний, - Џушкину было опасно выходить: его бы  как  раз  назвали
подкупным или чего-то ищущим человеком.  Ќо  теперь,  когда  Явились  только
после его смерти эти сочинениЯ, верно, не отыщетсЯ  во  всей  ђоссии  такого
человека, который посмел бы назвать Џушкина льстецом или угодником  кому  бы
то ни было. —рез то свЯтынЯ высокого чувства сохранена. € теперь  всЯк,  кто
даже и не в силах постигнуть дело собственным  умом,  примет  его  на  веру,
сказавши: "…сли сам Џушкин думал так,  то  уж,  верно,  это  сущаЯ  истина".
–арственные   гимны   наших   поэтов   изумлЯли   самих   чужеземцев   своим
величественным складом и слогом. …ще недавно  Њицкевич  сказал  об  этом  на
лекциЯх Џарижу, и сказал в такое времЯ, когда и сам он был раздражен противу
нас, и все в Џариже на нас негодовало. ЌесмотрЯ, однако ж, на то, он объЯвил
торжественно, что в одах и гимнах  наших  поэтов  ничего  нет  рабского  или
низкого, но, напротив, что-то свободно-величественное: и тут же, хотЯ это не
понравилось никому из землЯков  его,  отдал  честь  благородству  характеров
наших писателей. Њицкевич прав. Ќаши писатели, точно, заключили в себе черты
какой-то высшей природы. ‚ минуты сознаниЯ своего  они  сами  оставили  свои
душевные портреты, которые отозвались бы самохвальством, если бы их жизнь не
была тому подкрепленьем. ‚от что говорит о себе Џушкин, помышлЯЯ  о  будущей
судьбе своей:

     € долго буду тем народу Я любезен,
     —то чувства добрые Я лирой пробуждал,
     —то прелестью живой стихов Я был полезен
     € милость к падшим призывал.

     ‘тоит только вспомнить Џушкина, чтобы видеть, как верен  этот  портрет.
Љак он весь оживлЯлсЯ и вспыхивал, когда шло дело к  тому,  чтобы  облегчить
участь какого -либо изгнанника или  подать  руку  падшему!  Љак  выжидал  он
первой минуты царского благоволениЯ к нему, чтобы заикнутьсЯ не о себе, а  о
другом  несчастном,  упадшем!  —ерта  истинно  русскаЯ.  ‚спомни  только  то
умилительное зрелище, какое представлЯет посещение  всем  народом  ссыльных,
отправлЯющихсЯ в ‘ибирь, когда всЯк несет от себЯ -кто пищу, кто деньги, кто
христиански -утешительное слово. Ќенависти нет к преступнику,  нет  также  и
донкишотского  порыва  сделать  из  него  героЯ,  собирать  его   факсимили,
портреты, или смотреть на него из любопытства, как делаетсЯ  в  просвещенной
…вропе. ‡десь что-то более: не желанье оправдать  его  или  вырвать  из  рук
правосудиЯ, но воздвигнуть упадший дух его, утешить, как брат утешает брата,
как повелел •ристос нам утешать друг  друга.  Џушкин  слишком  высоко  ценил
всЯкое стремление воздвигнуть падшего. ‚от отчего так гордо затрепетало  его
сердце, когда услышал он о приезде государЯ в Њоскву во времЯ ужасов холеры,
- черта, которую едва ли показал кто-нибудь из венценосцев и котораЯ вызвала
у него сии замечательные стихи:

     Ќебесами
     ЉлЯнусь: кто жизнию своей
     €грал пред сумрачным недугом,
     —тоб ободрить угасший взор, -
     ЉлЯнусь, тот будет небу другом,
     Љакой бы ни был приговор
     ‡емли слепой.

     Ћн умел также оценить и другую черту в жизни другого венценосца, Џетра.
‚спомни стихотворенье "Џир на Ќеве", в котором он с изумленьем спрашивает  о
причине необыкновенного торжества в царском доме,  раздающегосЯ  кликами  по
всему Џетербургу и по Ќеве, потрЯсенной пальбою  пушек.  Ћн  перебирает  все
случаи, радостные  царю,  которые  могли  быть  причиной  такого  пированиЯ:
родилсЯ ли государю наследник его престола, именинница ль жена его, побежден
ли непобедимый враг, прибыл ли флот, составлЯвший любимую страсть  государЯ,
и на все это отвечает:

     Ќет, он с подданным миритсЯ,
     ‚иноватому вину
     ‡абываЯ, веселитсЯ,
     —арку пенит с ним одну.

     Ћттого-то пир веселый,
     ђечь гостей хмельна, шумна,
     € Ќева пальбой тЯжелой
     „алеко потрЯсена.

     ’олько один Џушкин мог почувствовать всю красоту такого поступка. “меть
не только простить своему подданному, но еще торжествовать это прощение, как
победу над врагом, - это истинно божескаЯ черта.  ’олько  на  небесах  умеют
поступать так. ’ам только радуютсЯ обращению грешника еще более, чем  самому
праведнику, и все сонмы невидимых сил участвуют в небесном  пиршестве  бога.
Џушкин был знаток и оценщик верный всего великого в человеке. „а и как могло
быть иначе, если духовное благородство есть уже  свойственность  почти  всех
наших писателей? ‡амечательно, что во всех других землЯх писатель  находитсЯ
в каком-то неуважении от общества, относительно своего личного характера.  “
нас напротив. “ нас даже и тот, кто просто кропатель, а не  писатель,  и  не
только не красавец душой, но даже временами и  вовсе  подленек,  во  глубине
ђоссии отнюдь не почитаетсЯ таким. Ќапротив, у всех вообще, даже  и  у  тех,
которые едва слышат о писателЯх, живет уже какое-то убеждение, что  писатель
есть что-то высшее, что он непременно должен быть благороден, что ему многое
неприлично, что он не должен и позволить себе того, что прощаетсЯ другим.  ‚
одной из наших губерний, во времЯ дворЯнских выборов, один дворЯнин, который
с тем вместе был и литератор, подал  было  свой  голос  в  пользу  человека,
совести несколько запЯтнанной, - все дворЯне обратились к нему тут же и  его
попрекнули, сказавши с укоризной: "Ђ еще и писатель!"
     1646

        XI
     ‘ЏЋђ›
     (€з письма к ‹***)

     ‘поры о  наших  европейских  и  славЯнских  началах,  которые,  как  ты
говоришь, пробираютсЯ уже в гостиные, показывают только то, что мы  начинаем
просыпатьсЯ, но еще не вполне проснулись; а потому не мудрено, что  с  обеих
сторон наговариваетсЯ весьма много дичи. ‚се эти славЯнисты и европисты, или
же староверы и нововеры, или же восточники и западники, а что  они  в  самом
деле, не умею сказать, потому что покамест они мне кажутсЯ только карикатуры
на то, чем хотЯт быть, - все они говорЯт о двух  разных  сторонах  одного  и
того же предмета, никак не догадываЯсь, что ничуть не спорЯт  и  не  перечат
друг другу. Ћдин подошел слишком близко к строению, так что видит одну часть
его; другой отошел от него слишком далеко, так что видит весь фасад,  но  по
частЯм  не  видит.  ђазумеетсЯ,  правды  больше  на  стороне  славЯнистов  и
восточников, потому что  они  все-таки  видЯт  весь  фасад  и,  стало  быть,
все-таки говорЯт о главном, а не о частЯх. Ќо  и  на  стороне  европистов  и
западников тоже есть правда, потому что  они  говорЯт  довольно  подробно  и
отчетливо о той стене, котораЯ стоит перед их глазами; вина их в том только,
что из-за карниза, венчающего  эту  стену,  не  видитсЯ  им  верхушка  всего
строениЯ, то есть главы, купола и все,  что  ни  есть  в  вышине.  Њожно  бы
посоветовать обоим - одному попробовать, хотЯ на  времЯ,  подойти  ближе,  а
другому отступитьсЯ немного подалее. Ќо на это они не согласЯтсЯ, потому что
дух гордости обуЯл обоими. ‚сЯкий из  них  уверен,  что  он  окончательно  и
положительно прав, и что другой окончательно и положительно лжет. Љичливости
больше на стороне славЯнистов: они хвастуны;  из  них  каждый  воображает  о
себе, что он открыл Ђмерику, и  найденное  им  зернышко  раздувает  в  репу.
ђазумеетсЯ, что  таким  строптивым  хвастовством  вооружают  они  еще  более
противу  себЯ  европистов,  которые  давно  бы  готовы   были   от   многого
отступитьсЯ, потому что и сами начинают слышать многое, прежде не слышанное,
но упорствуют, не желаЯ уступить слишком раскозырЯвшемусЯ человеку. ‚се  эти
споры еще ничего, если бы только они оставались в гостиных да в журналах. Ќо
дурно то, что два противоположные мнениЯ, находЯсь в таком  еще  незрелом  и
неопределенном виде, переходЯт уже в головы многих  должностных  людей.  Њне
сказывали, что случаетсЯ (особенно в тех  местах,  где  должность  и  власть
разделена в руках двух) таким образом,  что  в  одно  и  то  же  времЯ  один
действует совершенно в европейском  духе,  а  другой  стараетсЯ  подвизатьсЯ
решительно в древнерусском, укреплЯЯ все  прежние  порЯдки,  противуположные
тем, которые замышлЯет  собрат  его.  €  оттого,  как  делам,  так  и  самим
подчиненным чиновникам приходит беда: они не знают, кого  слушатьсЯ.  Ђ  так
как оба  мнениЯ,  несмотрЯ  на  всю  свою  резкость,  окончательно  всем  не
определились, то, говорЯт, этим пользуютсЯ всЯкого рода  пройдохи.  €  плуту
оказалась теперь возможность, под маскою славЯниста или европиста, смотрЯ по
тому, чего хочетсЯ начальнику, получить выгодное место и производить на  нем
плутни в качестве как поборника старины, так  и  поборника  новизны.  ‚ообще
споры суть вещи такого рода, к которым люди  умные  и  пожилые  покамест  не
должны приставать. Џусть прежде выкричитсЯ хорошенько молодежь: это ее дело.
Џоверь,  уже  так  заведено  и  нужно,  чтобы  передовые   крикуны   вдоволь
выкричались затем именно, дабы умные могли в это времЯ надуматьсЯ вдоволь. Љ
спорам прислушивайсЯ, но  в  них  не  вмешивайсЯ.  Њысль  твоего  сочинениЯ,
которым хочешь занЯтьсЯ, очень умна, и Я даже уверен, что исполнишь это дело
лучше всЯкого литератора. Ќо об одном тебЯ прошу: производи  его  в  минуты,
сколько возможно, хладнокровные и спокойные. •рани тебЯ бог от запальчивости
и горЯчки, хотЯ бы даже в малейшем выражении. ѓнев везде неуместен, а больше
всего в деле правом, потому что затемнЯет  и  мутит  его.  ‚спомни,  что  ты
человек не только немолодой, но даже и весьма в летах. Њолодому человеку еще
как-нибудь пристал гнев; по крайней мере, в глазах некоторых он придает  ему
какую-то картинную наружность. Ќо если старик начнет горЯчитьсЯ, он делаетсЯ
просто гадок; молодежь как раз подымет его  на  зубки  и  выставит  смешным.
‘мотри же, чтоб не сказали о  тебе:  "ќк,  скверный  старикашка!  всю  жизнь
валЯлсЯ на боку, ничего не делаЯ, а теперь выступил  укорЯть  других,  зачем
они не так делают!" €з уст старика должно исходить слово  благостное,  а  не
шумное и спорное.  „ух  чистейшего  незлобиЯ  и  кротости  должен  проникать
величавые речи старца, так, чтобы молодежь ничего не нашлась сказать  ему  в
возраженье, почувствовав, что неприличны будут ее речи и что седина есть уже
свЯтынЯ.

        1844

        XII
     •ђ€‘’€ЂЌ€Ќ €„…’ ‚Џ…ђ…„
     (Џисьмо к ™.....ву)

     „руг мой! считай себЯ не иначе, как школьником и  учеником.  Ќе  думай,
чтобы ты уже был стар длЯ того, чтобы  учитьсЯ,  что  силы  твои  достигнули
настоЯщей зрелости и развитиЯ и  что  характер  и  душа  твоЯ  получили  уже
настоЯщую форму и не могут быть лучшими.  „лЯ  христианина  нет  оконченного
курса;  он  вечно  ученик  и  до  самого  гроба  ученик.  Џо  обыкновенному,
естественному ходу человек достигает полного развитиЯ ума своего в  тридцать
лет. Ћт тридцати до сорока еще кое-как идут вперед его силы; дальше же этого
срока в нем ничто не подвигаетсЯ, и все им производимое не только  не  лучше
прежнего, но даже слабее и холодней прежнего. Ќо длЯ  христианина  этого  не
существует, и где длЯ других предел совершенства, там длЯ  него  оно  только
начинаетсЯ. ‘амые способные  и  самые  даровитые  из  людей,  перевалЯсь  за
сорокалетний возраст, тупеют, устают и слабеют. Џеребери  всех  философов  и
первейших всесветных гениев: лучшаЯ пора их была только во времЯ их  полного
мужества; потом они уже понемногу выживали  из  своего  ума,  а  в  старости
впадали даже в младенчество. ‚спомни  о  Љанте,  который  в  последние  годы
обеспамЯтел вовсе и умер, как ребенок. Ќо пересмотри жизнь всех  свЯтых:  ты
увидишь, что они крепли  в  разуме  и  силах  духовных  по  мере  того,  как
приближались к дрЯхлости и смерти. „аже и те из них, которые от  природы  не
получили никаких блестЯщих даров и считались всю жизнь простыми  и  глупыми,
изумлЯли потом разумом  речей  своих.  Ћтчего  ж  это?  Ћттого,  что  у  них
пребывала всегда та стремЯщаЯ сила, котораЯ  обыкновенно  бывает  у  всЯкого
человека только в лета его юности, когда он видит перед  собой  подвиги,  за
которые наградой всеобщее рукоплесканье, когда ему мерещитсЯ радужнаЯ  даль,
имеющаЯ такую заманку длЯ юноши. “гаснула пред ним даль и подвиги - угаснула
и сила стремЯщаЯ. Ќо перед христианином сиЯет вечно даль, и  видЯтсЯ  вечные
подвиги. Ћн, как юноша, алчет жизненной битвы; ему есть с чем воевать и  где
подвизатьсЯ,  потому  что  взглЯд   его   на   самого   себЯ,   беспрестанно
просветлЯющийсЯ, открывает ему новые недостатки в  себе  самом,  с  которыми
нужно производить новые битвы. Ћттого и все его силы не только  не  могут  в
нем заснуть или ослабеть, но еще возбуждаютсЯ беспрестанно; а  желанье  быть
лучшим и заслужить рукоплесканье на небесах придает ему такие  шпоры,  каких
не может дать наисильнейшему честолюбцу его ненасытимейшее  честолюбие.  ‚от
причина, почему христианин тогда идет вперед, когда другие назад,  и  отчего
становитсЯ он, чем дальше, умнее.
     “м не есть высшаЯ в нас  способность.  …го  должность  не  больше,  как
полицейскаЯ: он может только привести в порЯдок и расставить по  местам  все
то, что у нас уже есть. Ћн сам не двигнетсЯ вперед, покуда  не  двигнутсЯ  а
нас все другие способности, от которых  он  умнеет.  Ћтвлеченными  чтеньЯми,
размышленьЯми и беспрестанными слушаньЯми всех  курсов  наук  его  заставишь
только слишком немного уйти вперед; иногда это даже подавлЯет его, мешаЯ его
самобытному развитию. Ћн несравненно  в  большей  зависимости  находитсЯ  от
душевных состоЯний: как только забушует  страсть,  он  уже  вдруг  поступает
слепо и глупо; если же покойна душа и не кипит никакаЯ  страсть,  он  и  сам
проЯснЯетсЯ и поступает умно. ђазум есть несравненно высшаЯ способность,  но
она приобретаетсЯ не иначе, как победой над  страстьми.  …го  имели  в  себе
только те люди, которые не пренебрегли своим внутренним  воспитанием.  Ќо  и
разум не дает полной возможности человеку стремитьсЯ вперед. …сть высшаЯ еще
способность, имЯ ей - мудрость, и ее может дать нам  один  •ристос.  Ћна  не
наделЯетсЯ никому из нас при рождении, никому из нас не есть  природнаЯ,  но
есть дело высшей благодати небесной. ’от, кто уже имеет и ум и разум,  может
не иначе получить мудрость, как молЯсь о ней и день и ночь, просЯ и  день  и
ночь ее у бога, возводЯ душу свою до голубиного незлобиЯ и убираЯ все внутри
себЯ до возможнейшей чистоты, чтобы принЯть  эту  небесную  гостью,  котораЯ
пугаетсЯ жилищ, где не пришло в порЯдок душевное  хозЯйство  и  нет  полного
согласьЯ во всем. …сли же она вступит в дом, тогда начинаетсЯ  длЯ  человека
небеснаЯ жизнь, и он  постигает  всю  чудную  сладость  быть  учеником.  ‚се
становитсЯ длЯ него учителем; весь мир длЯ  него  учитель:  ничтожнейший  из
людей может быть длЯ него учитель. €з совета  самого  простого  извлечет  он
мудрость совета; глупейший предмет станет к нему своей  мудрой  стороной,  и
всЯ вселеннаЯ перед ним станет, как одна открытаЯ книга ученьЯ: больше  всех
будет он черпать из нее сокровищ, потому что больше всех будет слышать,  что
он ученик. Ќо если только возмнит он хотЯ на миг, что ученье его кончено,  и
он уже не ученик, и оскорбитсЯ он чьим бы то ни было уроком  или  поученьем,
мудрость вдруг от него отниметсЯ, и останетсЯ он впотьмах, как царь  ‘оломон
в свои последние дни.

        XIII
     ЉЂђЂЊ‡€Ќ
     (€з письма к Ќ. Њ. џ....ву)

     џ прочел с большим удовольствием похвальное слово Љарамзину, написанное
Џогодиным. ќто лучшее из сочинений Џогодина в отношении к  благопристойности
как внутренней, так и внешней: в нем нет его обычных грубо-неуклюжих замашек
и топорного нерЯшества слога, так много ему вредЯщего. ‚се  здесь,  напротив
того, стройно, обдумано и  расположено  в  большом  порЯдке.  ‚се  места  из
Љарамзина прибраны так умно, что Љарамзин как  бы  весь  очертываетсЯ  самим
собою и, своими же словами взвесив и  оценив  самого  себЯ,  становитсЯ  как
живой  перед  глазами  читателЯ.  Љарамзин  представлЯет,   точно,   Явление
необыкновенное. ‚от о ком из наших писателей  можно  сказать,  что  он  весь
исполнил долг, ничего не зарыл в землю и на данные ему пЯть талантов истинно
принес другие пЯть. Љарамзин первый показал, что писатель может быть  у  нас
независим и почтен всеми равно, как именитейший гражданин в государстве.  Ћн
первый возвестил торжественно, что писателЯ не  может  стеснить  цензура,  и
если уже он исполнилсЯ чистейшим желанием блага в такой. мере,  что  желанье
это, занЯвши всю его душу, стало его плотью и пищей, тогда  никакаЯ  цензура
длЯ него не строга, и ему везде просторно. Ћн это сказал и  доказал.  Ќикто,
кроме Љарамзина, не говорил так смело и благородно, не скрываЯ никаких своих
мнений  и  мыслей,  хотЯ  они  и  не  соответствовали  во  всем   тогдашнему
правительству, и слышишь невольно, что он один имел на то право. Љакой  урок
нашему брату  писателю!  €  как  смешны  после  этого  из  нас  те,  которые
утверждают, что в ђоссии нельзЯ сказать полной правды и что она у нас  колет
глаза! ‘ам же выразитсЯ так нелепо и грубо, что более, нежели самой правдой,
уколет теми  заносчивыми  словами,  которыми  скажет  свою  правду,  словами
запальчивыми, выказывающими нерЯшество растрепанной души своей, и потом  сам
же изумлЯетсЯ и негодует, что от него никто не принЯл и не выслушал  правды!
Ќет. €мей такую чистую, такую благоустроенную душу, какую имел  Љарамзин,  и
тогда  возвещай  свою  правду:  все  тебЯ  выслушает,  начинаЯ  от  царЯ  до
последнего нищего в государстве. € выслушает с такою  любовью,  с  какой  не
выслушиваетсЯ ни в какой земле ни парламентский  защитник  прав,  ни  лучший
нынешний проповедник, собирающий вокруг себЯ верхушку модного общества, и  с
какой любовью может выслушать только одна чуднаЯ наша ђоссиЯ, о которой идет
слух, будто она вовсе не любит правды.
     1846

        XIV
     0 ’…Ђ’ђ…, ЋЃ Ћ„ЌЋ‘’ЋђЋЌЌ…Њ ‚‡ѓ‹џ„… ЌЂ ’…Ђ’ђ € ‚ЋЋЃ™… ЋЃ Ћ„ЌЋ‘’ЋђЋЌЌЋ‘’€
     (Џисьмо к гр. Ђ. Џ. ’......му)
     ‚ы очень односторонни, и стали недавно так односторонни; и оттого стали
односторонни, что, находЯсь на той точке  состоЯньЯ  душевного,  на  которой
теперь стоите вы, нельзЯ не сделатьсЯ  односторонним  всЯкому  человеку.  ‚ы
помышлЯете только об одном душевном спасенье  вашем  и,  не  найдЯ  еще  той
именно дороги, которою вам предназначено достигнуть его, почитаете все,  что
ни есть в мире, соблазном и препЯтствием к спасенью. Њонах  не  строже  вас.
’ак и ваши нападеньЯ на театр односторонни и несправедливы. ‚ы  подкреплЯете
себЯ тем, что некоторые вам известные духовные лица восстают против  театра;
но они правы, а вы не правы. ђазберите лучше, точно ли они  восстают  против
театра или только противу того вила,  в  котором  он  нам  теперь  ЯвлЯетсЯ.
–ерковь начала восставать противу театра в первые века всеобщего  водвореньЯ
христианства, когда театры одни оставались прибежищем уже повсюду изгнанного
Язычества и притоном бесчинных его вакханалий. ‚от почему так сильно  гремел
противу них ‡латоуст. Ќо времена изменились. Њир весь  перечистилсЯ  сызнова
поколеньЯми свежих народов  …вропы,  которых  образованье  началось  уже  на
христианском грунте, и тогда сами свЯтители  начали  первые  вводить  театр:
театры завелись при духовных академиЯх. Ќаш „имитрий ђостовский, справедливо
поставлЯемый в рЯд свЯтых отцов церкви, слагал у нас пьесы длЯ представлениЯ
в лицах. ‘тало быть, не театр виноват. ‚се можно  извратить  и  всему  можно
дать дурной смысл, человек же на это способен. Ќо надобно смотреть на вещь в
ее основании и на то, чем она должна быть, а не судить о ней по  карикатуре,
которую на нее сделали. ’еатр ничуть не безделица и вовсе  не  пустаЯ  вещь,
если примешь в соображенье то, что в нем может поместитьсЯ вдруг  толпа-  из
пЯти, шести тысЯч человек и что всЯ эта толпа, ни в  чем  не  сходнаЯ  между
собою, разбираЯ по  единицам,  может  вдруг  потрЯстись  одним  потрЯсеньем,
зарыдать одними слезами  и  засмеЯтьсЯ  одним  всеобщим  смехом.  ќто  такаЯ
кафедра,  с  которой  можно  много  сказать  миру  добра.  Ћтделите   только
собственно называемый высший театр от всЯких балетных  скаканий,  водевилей,
мелодрам и тех мишурно-великолепных зрелищ  длЯ  глаз,  угождающих  разврату
вкуса или разврату сердца, и тогда посмотрите на театр.  ’еатр,  на  котором
представлЯютсЯ  высокаЯ  трагедиЯ  и  комедии,  должен  быть  в  совершенной
независимости от всего. ‘транно и соединить  експира  с  плЯсуньЯми  или  с
плЯсунами в лайковых штанах. —то за сближение? Ќоги -  ногами,  а  голова  -
головой. ‚ некоторых местах …вропы это понЯли:  театр  высших  драматических
представлений там отделен и  пользуетсЯ  один  поддержкой  правительств;  но
понЯли это в отношении порЯдка внешнего. ‘ледовало подумать не шутЯ  о  том,
как поставить все лучшие произведениЯ драматических писателей таким образом,
чтобы публика привлеклась к ним вниманием, и открылось  бы  их  нравственное
благотворное влиЯние,  которое  есть  у  всех  великих  писателей.  експир,
еридан, Њольер, ѓете, иллер, Ѓомарше, даже ‹ессинг, ђеньЯр и многие другие
из второстепенных писателей прошедшего века ничего не произвели такого,  что
бы отвлекало от уважениЯ к высоким  предметам;  к  ним  даже  не  перешли  и
отголоски того,  что  бурлило  и  кипело  у  тогдашних  писателей-фанатиков,
занимавшихсЯ вопросами политическими и разнесших  неуваженье  к  свЯтыне.  “
них, если и попадаютсЯ насмешки, то  над  лицемерием,  над  кощунством,  над
кривым толкованьем  правого,  и  никогда  над  тем,  что  составлЯет  корень
человеческих доблестей; напротив, чувство добра слышитсЯ строго даже и  там,
где брызжут эпиграммы. —астое повторение высокодраматических  сочинений,  то
есть тех истинно классических пьес, где обращено вниманье на природу и  душу
человека, станет необходимо укреплЯть общество в правилах  более  недвижных,
заставит нечувствительно характеры более устоиватьсЯ в самих себе, тогда как
все это наводнение пустых и легких пьес, начинаЯ с водевилей и  недодуманных
драм до блестЯщих балетов и даже опер, их только  разбрасывает,  рассеивает,
становит легким  и  ветреным  общество.  ђазвлеченный  миллионами  блестЯщих
предметов, раскидывающих мысли на все стороны, свет не в  силах  встретитьсЯ
прЯмо  со  •ристом.  …му  далеко  до  небесных  истин  христианства.  Ћн  их
испугаетсЯ, как мрачного монастырЯ, если не подставишь ему незримые  ступени
к христианству, если не возведешь его на некоторое высшее место, откуда  ему
станет видней весь необъЯтный кругозор христианства и понЯтней то же  самое,
что прежде было вовсе недоступно. …сть много среди света такого, которое длЯ
всех, отдалившихсЯ от христианства, служит незримой ступенью к христианству.
‚ том числе может  быть  и  театр,  если  будет  обращен  к  своему  высшему
назначению.  Ќужно  ввести  на  сцену  во  всем  блеске  все  совершеннейшие
драматические произведениЯ всех веков и народов. Ќужно давать их  чаще,  как
можно чаще, повторЯЯ беспрерывно одну и ту же пьесу. €  это  можно  сделать.
Њожно все пьесы сделать вновь свежими, новыми, любопытными длЯ всех от  мала
до велика, если только сумеешь их поставить как следует на сцену. ќто вздор,
будто они устарели и публика потерЯла к ним вкус. Џублика  не  имеет  своего
каприза; она пойдет, куды поведут ее. Ќе  попотчевай  ее  сами  же  писатели
своими гнилыми мелодрамами, она  бы  не  почувствовала  к  ним  вкуса  и  не
потребовала бы их. ‚озьми самую заиграннейшую пьесу и поставь ее как  нужно,
та же публика повалит толпой. Њольер ей  будет  в  новость,  експир  станет
заманчивей наисовременнейшего водевилЯ. Ќо  нужно,  чтобы  такаЯ  постановка
произведена была  действительно  и  вполне  художественно,  чтобы  дело  это
поручено было не кому другому, как первому и лучшему актеру-художнику, какой
отыщетсЯ  в  труппе.  €  не  мешать  уже  сюда  никакого  приклеиша   сбоку,
секретарЯ-чиновника;  пусть  он  один  распорЯжаетсЯ  во  всем.  Ќужно  даже
особенно позаботитьсЯ о том, чтобы всЯ ответственность легла на него одного,
чтобы он решилсЯ публично, перед глазами всей публики сыграть сам по порЯдку
одну  за  другою  все  второстепенные  роли,  дабы  оставить  живые  образцы
второстепенным актерам, которые заучивают свои  роли  по  мертвым  образцам,
дошедшим до них по какому-то темному преданию, которые образовались  книжным
научением и не видЯт себе никакого живого интереса в своих ролЯх.  Ћдно  это
исполнение первым актером второстепенных ролей может привлечь публику видеть
двадцать раз срЯду ту же пьесу. Љому не любопытно  видеть,  как  ™епкин  или
Љаратыгин станут играть те роли, которых никогда дотоле не играли! Џотом же,
когда первоклассный актер, разыгравши все роли, возвратитсЯ  вновь  на  свою
прежнюю, он получит взглЯд, еще полнейший, как на собственную свою роль, так
и на всю пьесу; а пьеса получит вновь  еще  сильнейшую  занимательность  длЯ
зрителей этой полнотой своего исполнениЯ, - вещью, доселе  неслыханной!  Ќет
выше  того   потрЯсеньЯ,   которое   производит   на   человека   совершенно
согласованное согласье всех частей между собою, которое  доселе  мог  только
слышать он в одном музыкальном оркестре и которое в  силе  сделать  то,  что
драматическое  произведение  может  быть  дано  более   разов   срЯду,   чем
наилюбимейшаЯ музыкальнаЯ опера. —то ни говори,  но  звуки  души  и  сердца,
выражаемые словом, в несколько раз  разнообразнее  музыкальных  звуков.  Ќо,
повторЯю, все это возможно только в таком случае, когда дело  будет  сделано
истинно  так,  как  следует,  и  полнаЯ  ответственность  всего,  по   части
репертуарной, возлЯжет на первоклассного актера,  то  есть  трагедией  будет
заведовать первый трагический актер, а комедией - первый  комический  актер,
когда  одни  они  будут  исключительные  хоровожди   такого   дела.   ѓоворю
исключительные,  потому  что  знаю,  как  много   у   нас   есть   охотников
прикомандироватьсЯ сбоку во всЯком деле. —уть только ЯвитсЯ  какое  место  и
при нем какие-нибудь  денежные  выгоды,  как  уже  вмиг  пристегнетсЯ  сбоку
секретарь. Ћткуда он возьметсЯ, бог весть: точно как из воды выйдет; докажет
тут же свою необходимость Ясно, как дважды  два;  заведет  вначале  бумажную
кропотню только по экономическим делам, потом станет  понемногу  впутыватьсЯ
во все, и дело пойдет из рук вон. ‘екретари  эти,  точно  какаЯ-то  незримаЯ
моль, подточили все должности,  сбили  и  спутали  отношеньЯ  подчиненных  к
начальникам и обратно начальников к подчиненным. Њы с вами еще не так  давно
рассуждали  о  всех  должностЯх,  какие  ни  есть   в   нашем   государстве.
ђассматриваЯ каждую в ее законных пределах, мы находили, что они именно  то,
что им следует быть, все до единой как бы свыше созданы длЯ нас с тем, чтобы
отвечать на все потребности нашего государственного быта, и все сделались не
тем оттого, что всЯк, как бы наперерыв, старалсЯ или расширить пределы своей
должности, или даже вовсе выступить из ее пределов. ‚сЯкий, даже  честный  и
умный человек, старалсЯ хотЯ на один вершок быть полномочной и  выше  своего
места, полагаЯ, что он этим-то именно облагородит и себЯ, и свою  должность.
Њы перебрали тогда всех чиновников от верху до низу, но секретарей позабыли,
а они-то именно больше всех стремЯтсЯ выступить из пределов своей должности.
ѓде секретарь заведен только в качестве писца, там  он  хочет  сыграть  роль
посредника  между  начальником  и   подчиненным.   ѓде   же   он   поставлен
действительно как нужный посредник между начальником и подчиненным,  там  он
начинает важничать: корчит  перед  этим  подчиненным  роль  его  начальника,
заведет у себЯ переднюю, заставит ждать  себЯ  по  целым  часам,  -  словом,
вместо  того  чтобы  облегчить  доступ  подчиненного  к  начальнику,  только
затруднит его. € все это иногда делаетсЯ не  с  другим  каким  умыслом,  как
только затем, чтобы  облагородить  свое  секретарское  место.  џ  знал  даже
некоторых совсем недурных и неглупых людей, которые перед моими  же  глазами
так поступали с подчиненными своего начальника, что Я краснел за них же. Њой
•лестаков был в эту минуту ничто  перед  ними.  ‚се  это,  конечно,  еще  бы
ничего, если бы от этого не происходило слишком много  печальных  следствий.
Њного истинно полезных и нужных  людей  иногда  бросали  службу  единственно
из-за скотинства секретарЯ,  требовавшего  к  себе  самому  того  же  самого
уваженьЯ,  которым  они  были  обЯзаны  только  одному  начальнику,   и   за
неисполнение того мстившего им оговорами, внушеньЯми о них  дурного  мненьЯ,
словом - всеми  теми  мерзостЯми,  на  которые  способен  только  бесчестный
человек.  Љонечно,  в  управлениЯх  по  части  искусств,  художеств  и  тому
подобного правит или комитет, или  один  непосредственный  начальник,  и  не
бывает места  секретарю-посреднику:  там  он  употреблен  только  записывать
определениЯ других или вести хозЯйственную часть; но иногда случаетсЯ и там,
от лености членов или чего другого, что он, мало-помалу втираЯсь, становитсЯ
посредником и даже вершителем в деле искусства. € тогда выходит просто  черт
знает что: пирожник принимаетсЯ за сапоги, а к сапожнику  поступает  печенье
пирогов. ‚ыходит инструкциЯ длЯ художника,  писаннаЯ  вовсе  не  художником;
ЯвлЯетсЯ предписанье, которого даже и понЯть нельзЯ, зачем  оно  предписано.
—асто удивлЯютсЯ, как такой-то человек, будучи всегда умным  человеком,  мог
выпустить преглупую бумагу, а в ней он и д