ьсЯ пеньем ђубини,  сто  рублей  за
кресло в театре, продал бы свое последнее имущество, если  бы  довелось  ему
быть свидетелем на деле хотЯ одной  из  тех  ужасных  картин  голода,  перед
которыми  ничто  всЯкие  страхи  и  ужасы,  выставлЯемые  в  мелодрамах.  ‡а
пожертвованьем  у  нас  не  станет  дело:  мы  все  готовы  жертвовать.   Ќо
пожертвованьЯ собственно в пользу бедных у нас  делаютсЯ  теперь  не  весьма
охотно, отчасти потому, что не всЯкий уверен, дойдет  ли,  как  следует,  до
места назначеньЯ его пожертвованье, попадет ли  оно  именно  в  те  руки,  в
которые должно попасть. Ѓольшею частию  случаетсЯ  так,  что  помощь,  точно
какаЯ-то жидкость, несомаЯ в руке, всЯ расхлещетсЯ  по  дороге,  прежде  чем
донесетсЯ, и нуждающемусЯ приходитсЯ посмотреть только на одну сухую руку, в
которой нет ничего. ‚от  о  каком  предмете  следует  подумать,  прежде  чем
собирать пожертвованьЯ. Ћб этом мы с вами после потолкуем,  потому  что  это
дело ничуть не маловажное и стоит того, чтобы о нем толково  потолковать.  Ђ
теперь поговорим о том, где скорей нужно  помогать.  Џомогать  нужно  прежде
всего тому, с которым случилось несчастие внезапное, которое вдруг,  в  одну
минуту, лишило его всего за одним разом: или пожар, сжегший все  дотла,  или
падеж, выморивший весь скот, или смерть,  похитившаЯ  единственную  подпору,
словом - всЯкое лишение внезапное, где вдруг ЯвлЯетсЯ человеку  бедность,  к
которой он еще не успел привыкнуть. ’уда  несите  помощь.  Ќо  нужно,  чтобы
помощь эта произведена была истинно христианским образом; если же она  будет
состоЯть в одной только выдаче денег, она ровно ничего не будет значить и не
обратитсЯ в добро. …сли вы не обдумали прежде  в  собственной  голове  всего
положениЯ того человека, которому хотите помочь, и не принесли с  собой  ему
наученьЯ, как отныне следует вести ему свою жизнь, он  не  получит  большого
добра от вашей помощи. –ена поданной помощи  редко  равнЯетсЯ  цене  утраты;
вообще она едва составлЯет половину того, что человек  потерЯл,  часто  одну
четверть, а иногда и того меньше. ђусский человек способен на все крайности:
увидЯ, что с полученными небольшими деньгами он не может  вести  жизнь,  как
прежде, он с горЯ может прокутить вдруг то, что ему дано  на  долговременное
содержанье. Ђ потому наставьте его, как ему изворотитьсЯ именно с той  самой
помощью, которую вы принесли ему, объЯсните ему истинное значение несчастьЯ,
чтобы он видел, что оно послано ему затем, дабы  он  изменил  прежнее  житие
свое, дабы отныне он стал уже  не  прежний,  но  как  бы  другой  человек  и
вещественно и нравственно. ‚ы сумеете это сказать умно, если только вникнете
хорошенько в его природу и в его обстоЯтельства. Ћн  вас  поймет:  несчастие
умЯгчает человека; природа его становитсЯ тогда более чуткой и  доступной  к
пониманью  предметов,  превосходЯщих  понЯтие   человека,   находЯщегосЯ   в
обыкновенном и вседневном положении; он  как  бы  весь  обращаетсЯ  тогда  в
разогретый воск, из которого можно лепить все, что ни захотите. ‚сего лучше,
однако ж, если бы всЯкаЯ помощь производилась  чрез  руки  опытных  и  умных
свЯщенников. Ћни одни в силах истолковать человеку свЯтой и  глубокий  смысл
несчастиЯ, которое, в каких бы ни ЯвлЯлось образах и видах  кому  бы  то  ни
было на земле, обитает ли он в избе или палатах, есть тот же крик  небесный,
вопиющий человеку о перемене всей его прежней жизни.

        1844

        VII
     ЋЃ Ћ„€‘‘……, Џ…ђ…‚Ћ„€ЊЋ‰ †“ЉЋ‚‘Љ€Њ
     (Џисьмо к Ќ. Њ. џ.....ву)

     ЏоЯвление  "Ћдиссеи"  произведет  эпоху.  "ЋдиссеЯ"   есть   решительно
совершеннейшее произведение всех веков. Ћбъем ее велик;  "€лиада"  пред  нею
эпизод. "ЋдиссеЯ" захватывает весь древний мир, публичную и домашнюю  жизнь,
все поприща  тогдашних  людей,  с  их  ремеслами,  знаньЯми,  верованьЯми...
словом, трудно даже сказать, чего бы не обнЯла "ЋдиссеЯ" или что  бы  в  ней
было пропущено. ‚ продолжение  нескольких  веков  служила  она  неиссЯкаемым
колодцем длЯ древних, а потом и длЯ всех поэтов. €з нее  черпались  предметы
длЯ бесчисленного множества трагедий, комедий; все это разнеслось  по  всему
свету,  сделалось  достоЯнием  всех,  а  сама  "ЋдиссеЯ"  позабыта.   “часть
"Ћдиссеи" странна: в …вропе ее не оценили; виной  этого  отчасти  недостаток
перевода, который бы передавал  художественно  великолепнейшее  произведение
древности, отчасти недостаток Языка, в такой степени богатого и полного,  на
котором отразились  бы  все  бесчисленные,  неуловимые  красоты  как  самого
ѓомера, так и вообще эллинской  речи;  отчасти  же  недостаток,  наконец,  и
самого народа, в такой степени одаренного чистотой девственного вкуса, какаЯ
потребна длЯ того, чтобы почувствовать ѓомера.
     ’еперь перевод первейшего поэтического творениЯ производитсЯ на  Языке,
полнейшем и богатейшем всех европейских Языков.
     ‚сЯ литературнаЯ жизнь †уковского была как бы  приготовлением  к  этому
делу. Ќужно было его стиху выработатьсЯ на сочинениЯх и переводах  с  поэтов
всех наций и Языков, чтобы сделатьсЯ потом способным  передать  вечный  стих
ѓомера, - уху его наслушатьсЯ всех лир, дабы сделатьсЯ до того чутким, чтобы
и оттенок эллинского звука не пропал; нужно было мало  того,  что  влюбитьсЯ
ему самому в ѓомера,  но  получить  еще  страстное  желание  заставить  всех
соотечественников своих влюбитьсЯ в  ѓомера,  на  эстетическую  пользу  души
каждого из них; нужно было  совершитьсЯ  внутри  самого  переводчика  многим
таким событиЯм, которые привели  в  большую  стройность  и  спокойствие  его
собственную душу, необходимые  длЯ  передачи  произведениЯ,  замышленного  в
такой стройности  и  спокойствии;  нужно  было,  наконец,  сделатьсЯ  глубже
христианином, дабы приобрести тот презирающий, углубленный взглЯд на  жизнь,
которого никто не может иметь, кроме христианина, уже постигнувшего значение
жизни. ‚от скольким условиЯм нужно было выполнитьсЯ, чтобы перевод "Ћдиссеи"
вышел не рабскаЯ передача, но послышалось бы в нем слово живо, и всЯ  ђоссиЯ
принЯла бы ѓомера, как родного!
     ‡ато вышло что-то  чудное.  ќто  не  перевод,  но  скорей  воссоздание,
восстановленье, воскресенье ѓомера.  Џеревод  как  бы  еще  более  вводит  в
древнюю  жизнь,  чем  сам  оригинал.  Џереводчик   незримо   стал   как   бы
истолкователем ѓомера, стал как бы каким-то зрительным,  выЯснЯющим  стеклом
перед читателем, сквозь которое еще определительней и Ясней выказываютсЯ все
бесчисленные его сокровища.
     Џо-моему, все нынешние обстоЯтельства как бы нарочно обстановились так,
чтобы сделать поЯвление "Ћдиссеи" почти необходимым  в  настоЯщее  времЯ:  в
литературе,  как  и  во  всем,  -  охлаждение.  Љак  очаровыватьсЯ,  так   и
разочаровыватьсЯ  устали  и  перестали.   „аже   эти   судорожные,   больные
произведениЯ века,  с  примесью  всЯких  непереварившихсЯ  идей,  нанесенных
политическими и прочими броженьЯми, стали значительно упадать;  только  одни
задние чтецы, привыкшие держатьсЯ за хвосты журнальных вождей,  еще  кое-что
перечитывают, не замечаЯ в простодушии, что козлы,  их  предводившие,  давно
уже остановились в раздумье, не знаЯ  сами,  куда  повести  заблудшие  стада
свои. ‘ловом, именно то времЯ, когда слишком  важно  поЯвленье  произведеньЯ
стройного во всех частЯх своих, которое изображало бы жизнь с  отчетливостью
изумительной и от  которого  повевало  бы  спокойствием  и  простотой  почти
младенческой.
     "ЋдиссеЯ" произведет у нас влиЯние, как вообще на всех, так и  отдельно
на каждого.
     ђассмотрим то влиЯние, которое она может у  нас  произвести  вообще  на
всех. "ЋдиссеЯ" есть именно  то  произведение,  в  котором  заключились  все
нужные условиЯ, дабы сделать ее чтением всеобщим и народным.  Ћна  соединЯет
всю увлекательность сказки и всю простую  правду  человеческого  похождениЯ,
имеющего равную заманчивость  длЯ  всЯкого  человека,  кто  бы  он  ни  был.
„ворЯнин, мещанин, купец, грамотей  и  неграмотей,  рЯдовой  солдат,  лакей,
ребенок обоего пола, начинаЯ с того возраста, когда ребенок начинает  любить
сказку, ее прочитают и выслушают без скуки. ЋбстоЯтельство  слишком  важное,
особенно, если примем в соображение то, что  "ЋдиссеЯ"  есть  вместе  с  тем
самое нравственнейшее произведение и что  единственно  затем  и  предпринЯта
древним поэтом, чтобы в живых образах начертать законы  действий  тогдашнему
человеку.
     ѓреческое многобожие не соблазнит нашего народа.  Ќарод  наш  умен:  он
растолкует, не ломаЯ головы, даже то, что приводит в тупик умников. Ћн здесь
увидит только доказательство того, как трудно человеку самому, без  пророков
и без откровениЯ свыше, дойти до того, чтобы узнать бога в истинном виде,  и
а каких нелепых видах станет  он  представлЯть  себе  лик  его,  раздробивши
единство и единосилие на множество образов и сил. Ћн даже не  посмеетсЯ  над
тогдашними Язычниками, признав их ни в чем  не  виноватыми:  пророки  им  не
говорили, •ристос тогда не родилсЯ, апостолов не было. Ќет, народ наш скорей
почешет у себЯ в затылке, почувствовав то, что он, знаЯ бога в его  истинном
виде, имеЯ в руках уже письменный закон его, имеЯ даже истолкователей закона
в отцах духовных, молитсЯ  ленивее  и  выполнЯет  долг  свой  хуже  древнего
Язычника. Ќарод смекнет, почему та же верховнаЯ сила помогала и Язычнику  за
его добрую жизнь и усердную молитву, несмотрЯ на то что он,  по  невежеству,
взывал к ней в образе Џосейдонов, Љронионов, ѓефестов,  ѓелиосов,  Љиприд  и
всей  вереницы,  которую  наплело  играющее  воображение   греков.   ‘ловом,
многобожие оставит он в сторону, а извлечет из "Ћдиссеи" то, что ему следует
из нее извлечь, - то, что ощутительно в ней видимо всем, что легло в дух  ее
содержаниЯ и длЯ чего написана сама "ЋдиссеЯ", то есть, что человеку  везде,
на всЯком поприще, предстоит много бед, что нужно с  ними  боротьсЯ,  -  длЯ
того и жизнь дана человеку, - что ни в каком случае не следует унывать,  как
не унывал и Ћдиссей, который во всЯкую трудную и тЯжелую минуту обращалсЯ  к
своему милому сердцу, не подозреваЯ сам, что таковым внутренним обращением к
самому себе он уже творил ту  внутреннюю  молитву  богу,  которую  в  минуты
бедствий совершает всЯкий человек, даже не имеющий никакого понЯтиЯ о  боге.
‚от то общее, тот живой  дух  ее  содержаниЯ,  которым  произведет  на  всех
впечатление  "ЋдиссеЯ"  прежде,  чем   одни   восхитЯтсЯ   ее   поэтическими
достоинствами, верностью картин и  живостью  описаний;  прежде,  чем  другие
поразЯтсЯ раскрытием сокровищ древности в таких  подробностЯх,  в  каких  не
сохранило ее ни ваЯнье,  ни  живопись,  ни  вообще  все  древние  памЯтники;
прежде, чем третьи останутсЯ изумлены необыкновенным познанием всех  изгибов
души человеческой, которые все были ведомы всевидевшему слепцу; прежде,  чем
четвертые будут поражены глубоким ведением государственным, знанием  трудной
науки править людьми и  властвовать  ими,  чем  обладал  также  божественный
старец, законодатель и своего и грЯдущих поколений;  словом  -  прежде,  чем
кто-либо  завлечетсЯ  чем-нибудь  отдельно  в  "Ћдиссее"  сообразно   своему
ремеслу, занЯтиЯм, наклонностЯм и своей личной особенности.  €  все  потому,
что слишком осЯзательно  слышен  этот  дух  ее  содержаниЯ,  эта  внутреннЯЯ
сущность его, что ни в одном творении не проступает она так  сильно  наружу,
проникаЯ все и преобладаЯ над всем, особенно, когда рассмотрим еще, как Ярки
все эпизоды, из которых каждый в силах застенить главное.
     Ћтчего ж так сильно это слышитсЯ всем? Ћттого, что залегло это  глубоко
в самую душу древнего поэта. ‚идишь на всЯком шагу, как хотел он  облечь  во
всю обворожительную красоту поэзии то,  что  хотел  бы  утвердить  навеки  в
людЯх, как стремилсЯ укрепить в народных обычаЯх то, что  в  них  похвально,
напомнить человеку лучшее и свЯтейшее, что есть в  нем  и  что  он  способен
позабывать всЯкую минуту, оставить в каждом лице своем пример каждому на его
отдельном поприще, а всем вообще оставить пример в своем неутомимом  Ћдиссее
на общечеловеческом поприще.
     ќто строгое почитание обычаев,  это  благоговейное  уважение  власти  и
начальников, несмотрЯ на ограниченные пределы самой власти, эта  девственнаЯ
стыдливость юношей,  эта  благость  и  благодушное  безгневие  старцев,  это
радушное гостеприимство, это уважение и почти благоговение к  человеку,  как
представителю образа божиЯ, это верование,  что  ни  одна  благаЯ  мысль  не
зарождаетсЯ в голове его без верховной  воли  высшего  нас  существа  и  что
ничего не может он сделать своими собственными силами, словом - все,  всЯкаЯ
малейшаЯ черта в "Ћдиссее" говорит о внутреннем желании  поэта  всех  поэтов
оставить древнему человеку живую и полную книгу законодательства в то времЯ,
когда еще не было ни  законодателей,  ни  учредителей  порЯдков,  когда  еще
никакими гражданскими  и  письменными  постановленьЯми  не  были  определены
отношениЯ людей, когда люди еще многого не ведали и даже не -предчувствовали
и когда один только божественный  старец  все  видел,  слышал,  соображал  и
предчувствовал, слепец, лишенный зрениЯ, общего всем  людЯм,  и  вооруженный
тем внутренним оком, которого не имеют люди!
     € как искусно сокрыт весь труд многолетних  обдумываний  под  простотой
самого простодушнейшего повествованиЯ! ЉажетсЯ, как бы  собрав  весь  люд  в
одну семью и усевшись среди них сам, как дед среди внуков,  готовый  даже  с
ними ребЯчитьсЯ, ведет он добродушный рассказ свой и только заботитсЯ о том,
чтобы не утомить никого,  не  запугать  неуместной  длиннотой  поученьЯ,  но
развеЯть и разнести его невидимо по всему творению, чтобы, играЯ,  набрались
все того, что дано не на игрушку человеку, и незаметно  бы  надыхались  тем,
что знал он и видел лучшего на своем веку и в своем веке. Њожно  бы  почесть
все за изливающуюсЯ  без  приготовлениЯ  сказку,  если  бы  по  внимательном
рассмотрении уже потом не открывалась удивительнаЯ постройка всего целого  и
порознь каждой песни. Љак глупы немецкие умники,  выдумавшие,  будто  ѓомер-
миф, а все творениЯ его - народные песни и рапсодии!
     Ќо рассмотрим то влиЯние, которое  может  произвести  у  нас  "ЋдиссеЯ"
отдельно на каждого. ‚о-первых, она подействует на пишущую нашу  братию,  на
сочинителей наших. Ћна возвратит многих к свету, проведЯ  их,  как  искусный
лоцман,    сквозь    сумЯтицу    и    мглу,    нанесенную     неустроенными,
неорганизовавшимисЯ  писателЯми.  Ћна  снова  напомнит  нам  всем,  в  какой
бесхитростной простоте нужно воссоздавать природу, как уЯснЯть всЯкую  мысль
до Ясности почти ощутительной, в  каком  уравновешенном  спокойствии  должна
изливатьсЯ речь наша. Ћна вновь даст почувствовать всем нашим  писателЯм  ту
старую истину, которую век мы должны помнить и которую всегда позабываем,  а
именно: по тех пор не приниматьсЯ за перо, пока все в голове не  установитсЯ
в такой Ясности и порЯдке, что даже ребенок в силах будет понЯть и  удержать
все в памЯти. …ще более, чем на самих писателей,  "ЋдиссеЯ"  подействует  на
тех,  которые  еще  готовЯтсЯ  в  писатели  и,  находЯсь   в   гимназиЯх   и
университетах, видЯт перед собой еще туманно и неЯсно свое будущее  поприще.
€х она может навести с самого начала на  прЯмой  путь,  избавив  от  лишнего
шатаниЯ  по  кривым   закоулкам,   по   которым   натолкались   изрЯдно   их
предшественники.
     ‚о-вторых, "ЋдиссеЯ" подействует на вкус и  на  развитие  эстетического
чувства. Ћна освежит  критику.  Љритика  устала  и  запуталась  от  разборов
загадочных произведений новейшей литературы, с горЯ бросилась в  сторону  и,
уклонившись от вопросов литературных,  понесла  дичь.  Џо  поводу  "Ћдиссеи"
может поЯвитьсЯ много истинно дельных критик, тем более что врЯд ли есть  на
свете другое произведение, на которое можно было бы взглЯнуть с таких многих
сторон, как  на  "Ћдиссею".  џ  уверен,  что  толки,  разборы,  рассуждениЯ,
замечаниЯ и мысли, ею возбужденные, будут раздаватьсЯ у  нас  в  журналах  в
продолжение многих лет. —итатели будут от этого  не  в  убытке:  критики  не
будут  ничтожны.  „лЯ  них  потребуетсЯ  много  перечесть,  оглЯнуть  вновь,
перечувствовать и перемыслить; пустой верхоглЯд  не  найдетсЯ  даже,  что  и
сказать об "Ћдиссее".
     ‚-третьих,  "ЋдиссеЯ"  своей  русской  одеждой,  в  которую  облек   ее
†уковский, может подействовать значительно на очищение Языка. …ще ни у  кого
из наших писателей, не только у †уковского во всем, что ни писал он  доселе,
но даже у Џушкина и Љрылова, которые  несравненно  точней  его  на  слова  и
выражениЯ, не достигала до такой полноты русскаЯ речь. ’ут  заключались  все
ее извороты и обороты во всех видоизмененьЯх. Ѓесконечно  огромные  периоды,
которые у всЯкого другого были бы вЯлы, темны, и  периоды  сжатые,  краткие,
которые у другого были бы черствы, обрублены, ожесточили бы речь, у него так
братски   улегаютсЯ   друг   возле   друга,   все   переходы    и    встречи
противуположностей совершаютсЯ в таком благозвучии, все так  и  сливаетсЯ  в
одно, улетучиваЯ тЯжелый громозд всего целого, что, кажетсЯ, как  бы  пропал
вовсе всЯкий слог и склад речи:  их  нет,  как  нет  и  самого  переводчика.
Ќаместо его стоит перед глазами, во всем величии, старец ѓомер,  и  слышатсЯ
те величавые,  вечные  речи,  которые  не  принадлежат  устам  какого-нибудь
человека, но которых удел вечно раздаватьсЯ в  мире.  ‡десь-то  увидЯт  наши
писатели, с какой  разумной  осмотрительностью  нужно  употреблЯть  слова  и
выражениЯ, как всЯкому  простому  слову  можно  возвратить  его  возвышенное
достоинство уменьем поместить его в надлежащем месте и как много значит  длЯ
такого сочинениЯ,  которое  назначаетсЯ  на  всеобщее  употребление  и  есть
сочинение гениальное, это  наружное  благоприличие,  эта  внешнЯЯ  отработка
всего: тут малейшаЯ соринка заметна и  всем  бросаетсЯ  в  глаза.  †уковский
сравнивает весьма справедливо эти соринки  с  бумажками,  которые  стали  бы
валЯтьсЯ в великолепно убранной комнате, где  все  сиЯет  Ясностью  зеркала,
начинаЯ от потолка до паркета:  всЯкий  вошедший  прежде  всего  увидит  эти
бумажки, именно потому же самому, почему  бы  он  их  вовсе  не  приметил  в
неприбранной, нечистой комнате.
     ‚-четвертых, "ЋдиссеЯ" подействует в любознательном отношении,  как  на
занимающихсЯ науками, так и на не  учившихсЯ  никакой  науке,  распространив
живое познание древнего мира. Ќи в какой  истории  не  начитаешь  того,  что
отыщешь в ней: от нее так и дышит временем минувшим;  древний  человек,  как
живой, так и стоит перед глазами, как будто еще вчера его видел и говорил  с
ним. ’ак его  и  видишь  во  всех  его  действиЯх,  во  все  часы  днЯ:  как
приготовлЯетсЯ он благоговейно к  жертвоприношению,  как  беседует  чинно  с
гостем за пировою критерой, как  одеваетсЯ,  как  выходит  на  площадь.  как
слушает старца, как поучает юношу; его  дом,  его  колесница,  его  спальнЯ,
малейшаЯ мебель в доме, от подвижных столов до ременной задвижки у дверей, -
все перед глазами, еще свежее, чем в отрытой из земли Џомпее.
     Ќаконец, Я даже думаю, что поЯвление "Ћдиссеи"  произведет  впечатление
на современный дух нашего общества вообще. €менно в  нынешнее  времЯ,  когда
таинственною волей  провидениЯ  стал  слышатьсЯ  повсюду  болезненный  ропот
неудовлетворениЯ, голос неудовольствиЯ человеческого на все, что ни есть  на
свете: на порЯдок вещей, на времЯ, на  самого  себЯ.  Љогда  всем,  наконец,
начинает становитьсЯ подозрительным то совершенство, на которое возвели  нас
наша новейшаЯ  гражданственность  и  просвещение;  когда  слышна  у  всЯкого
какаЯ-то безотчетнаЯ жажда быть не тем, чем он есть, может быть, происшедшаЯ
от  прекрасного  источника  быть  лучше;  когда  сквозь  нелепые   крики   и
опрометчивые  проповедованиЯ  новых,  еще  темно  услышанных  идей,   слышно
какое-то всеобщее стремление стать ближе к какой-то желанной середине, найти
настоЯщий закон действий, как  в  массах,  так  и  отдельно  взЯтых  особЯх;
словом, в это именно времЯ  "ЋдиссеЯ"  поразит  величавою  патриархальностию
древнего быта, простой несложностью общественных  пружин,  свежестью  жизни,
непритупленной, младенческою Ясностью человека. ‚ "Ћдиссее" услышит  сильный
упрек себе наш девЯтнадцатый век, и упрекам не будет конца, по мере того как
станет он поболее всматриватьсЯ в нее и вчитыватьсЯ.
     —то может быть, например, уже сильней того упрека, который раздастсЯ  в
душе, когда разглЯдишь, как древний человек, с своими  небольшими  орудиЯми,
со всем несовершенством своей религии, дозволЯвшей даже обманывать, мстить и
прибегать к коварству длЯ истреблениЯ врага, с своею  непокорной,  жестокой,
несклонной к повиновенью  природой,  с  своими  ничтожными  законами,  умел,
однако же, одним только  простым  исполнением  обычаев  старины  и  обрЯдов,
которые не без смысла  были  установлены  древними  мудрецами  и  заповеданы
передаватьсЯ в  виде  свЯтыни  от  отца  к  сыну,  -  одним  только  простым
исполнением этих обычаев дошел до того, что приобрел какую-то  стройность  и
даже красоту поступков, так что все  в  нем  сделалось  величаво  с  ног  до
головы, от речи до простого движениЯ и даже до складки  платьЯ,  и  кажетсЯ,
как бы действительно слышишь в нем богоподобное  происхождение  человека?  Ђ
мы, со всеми нашими огромными средствами и орудиЯми к  совершенствованию,  с
опытами всех веков,  с  гибкой,  переимчивой  нашей  природой,  с  религией,
котораЯ именно дана нам на то, чтобы сделать из нас свЯтых и небесных людей,
-  со  всеми  этими  орудиЯми,  умели  дойти  до  какого-то   нерЯшества   и
неустройства как внешнего, так и внутреннего,  умели  сделатьсЯ  лоскутными,
мелкими, от головы до самого платьЯ нашего, и,  ко  всему  еще  в  прибавку,
опротивели до того друг другу, что не уважает никто никого, даже не выключаЯ
и тех, которые толкуют об уважении ко всем.
     ‘ловом, на страждущих и болеющих от  своего  европейского  совершенства
"ЋдиссеЯ"  подействует.  Њного  напомнит  она  им  младенчески  прекрасного,
которое (увы!) утрачено, но которое должно возвратить себе человечество, как
свое законное наследство. Њногие  над  многим  призадумаютсЯ.  Ђ  между  тем
многое из времен патриархальных, с которыми есть такое  сродство  в  русской
природе, разнесетсЯ невидимо по лицу  русской  земли.  Ѓлагоухающими  устами
поэзии навеваетсЯ на души то, чего не внесешь  в  них  никакими  законами  и
никакой властью!

        VIII
     Ќ…‘ЉЋ‹њЉЋ ‘‹Ћ‚ 0 ЌЂ…‰ –…ђЉ‚€ € „“•Ћ‚…Ќ‘’‚…
     (€з письма к гр. Ђ. Џ. ’.........му)

     Ќапрасно смущаетесь вы нападениЯми, которые теперь  раздаютсЯ  на  нашу
церковь в  …вропе.  ЋбвинЯть  в  равнодушии  духовенство  наше  будет  также
несправедливость.  ‡ачем  хотите  вы,   чтобы   наше   духовенство,   доселе
отличавшеесЯ величавым спокойствием, столь  ему  пристойным,  стало  в  рЯды
европейских крикунов и начало, подобно им,  печатать  опрометчивые  брошюры?
–ерковь наша действовала мудро.  —тобы  защищать  ее,  нужно  самому  прежде
узнать ее. Ђ мы  вообще  знаем  плохо  нашу  церковь.  „уховенство  наше  не
бездействует. џ очень знаю, что  в  глубине  монастырей  и  в  тишине  келий
готовЯтсЯ неопровержимые сочинениЯ в защиту церкви нашей. Ќо дела  свои  они
делают лучше, нежели мы: они  не  торопЯтсЯ  и,  знаЯ,  чего  требует  такой
предмет, совершают свой труд  в  глубоком  спокойствии,  молЯсь,  воспитываЯ
самих себЯ, изгонЯЯ из души своей  все  страстное,  похожее  на  неуместную,
безумную горЯчку, возвышаЯ свою душу на ту высоту бесстрастиЯ небесного,  на
которой ей следует пребывать, дабы быть в силах заговорить о таком предмете.
Ќо и эти защиты еще не послужат  к  полному  убеждению  западных  католиков.
–ерковь наша должна свЯтитьсЯ в нас, а не в словах  наших.  Њы  должны  быть
церковь наша и нами же должны возвестить ее правду. Ћни говорЯт, что церковь
наша безжизненна. - Ћни сказали ложь, потому что церковь наша есть жизнь; но
ложь свою они вывели логически, вывели правильным выводом: мы  трупы,  а  не
церковь наша, и по нас они назвали и церковь нашу трупом. Љак  нам  защищать
нашу церковь и какой ответ мы можем дать им,  если  они  нам  зададут  такие
вопросы; "Ђ сделала ли ваша церковь вас лучшими? €сполнЯет ли  всЯк  у  вас,
как следует, свой долг?" —то мы тогда  станем  отвечать  им,  почувствовавши
вдруг в душе и в совести своей, что шли все времЯ мимо нашей церкви  и  едва
знаем ее даже и теперь? ‚ладеем сокровищем, которому цены нет, и  не  только
не заботимсЯ о том, чтобы это почувствовать, но не знаем даже, где  положили
его. “ хозЯина спрашивают показать лучшую вещь в его доме, и сам  хозЯин  не
знает,  где  лежит  она.  ќта  церковь,  котораЯ,  как  целомудреннаЯ  дева,
сохранилась одна только от времен апостольских в  непорочной  первоначальной
чистоте своей, эта церковь, котораЯ  всЯ  с  своими  глубокими  догматами  и
малейшими обрЯдами наружными как  бы  снесена  прЯмо  с  неба  длЯ  русского
народа, котораЯ одна в силах разрешить все узлы недоумениЯ и  вопросы  наши,
котораЯ может произвести неслыханное чудо в виду всей …вропы, заставив у нас
всЯкое сословье, званье и должность войти в их законные границы и пределы и,
не изменив ничего в государстве, дать силу ђоссии изумить весь мир согласной
стройностью того же самого организма, которым она доселе  пугала,  -  и  эта
церковь нами незнаема! € эту церковь, созданную длЯ жизни, мы до сих пор  не
ввели в нашу жизнь!
     Ќет, храни нас бог защищать теперь нашу церковь! ќто значит уронить ее.
’олько и есть длЯ нас возможна одна пропаганда - жизнь наша. †изнью нашей мы
должны защищать нашу церковь, котораЯ всЯ есть жизнь; благоуханием душ наших
должны мы возвестить ее истину. Џусть миссионер католичества западного  бьет
себЯ в грудь, размахивает руками и красноречием  рыданий  и  слов  исторгает
скоро  высыхающие  слезы.  Џроповедник  же  католичества  восточного  должен
выступить так  перед  народ,  чтобы  уже  от  одного  его  смиренного  вида,
потухнувших очей и тихого, потрЯсающего гласа, исходЯщего из души, в которой
умерли все желаниЯ мира, все бы подвигнулось еще прежде, чем он объЯснил  бы
самое дело, и в один голос заговорило бы к нему: "Ќе произноси слов,  слышим
и без них свЯтую правду твоей церкви!"

        IX
     Ћ ’ЋЊ †…
     (€з письма к гр. Ђ. Џ. ’.........му)

     ‡амечание, будто власть церкви оттого у нас слаба, что наше духовенство
мало имеет светскости и ловкости обращеньЯ в обществе, есть такаЯ нелепость,
как и утверждение, будто духовенство  у  нас  вовсе  отстранено  от  всЯкого
прикосновениЯ с жизнью уставами нашей церкви и  свЯзано  в  своих  действиЯх
правительством. „уховенству нашему указаны законные и точные границы  в  его
соприкосновениЯх со светом  и  людьми.  Џоверьте,  что  если  бы  стали  они
встречатьсЯ с нами чаще, участвуЯ в наших ежедневных собраниЯх  и  гульбищах
или входЯ в семейные дела, -это было бы нехорошо. „уховному предстоит  много
искушений, гораздо более даже, нежели нам: как раз завелись бы те интриги  в
домах, в которых  обвинЯют  римско-католических  попов.  ђимско-католические
попы именно оттого сделались дурными, что чересчур  сделались  светскими.  “
духовенства нашего два законных поприща, на которых они с нами  встречаютсЯ:
исповедь и проповедь. Ќа этих двух поприщах, из которых первое бывает только
раз или два в год, а второе может быть  всЯкое  воскресенье,  можно  сделать
очень много. € если только свЯщенник, видЯ многое дурное в  людЯх,  умел  до
времени молчать о нем и долго соображать в себе самом, как ему сказать таким
образом, чтобы всЯкое слово дошло прЯмо до сердца, то он уже скажет об  этом
так сильно на исповеди и проповеди, как никогда ему не сказать на ежедневных
с нами беседах. Ќужно, чтобы он говорил  стоЯщему  среди  света  человеку  с
какого-то возвышенного места, чтобы не его присутствие слышал  в  это  времЯ
человек, но присутствие самого бога, внимающего равно им обоим,  и  слышалсЯ
бы обоюдный страх от его незримого присутствиЯ. Ќет, это  даже  хорошо,  что
духовенство наше находитсЯ в некотором отдалении от нас.  •орошо,  что  даже
самой одеждой своей, не подвластной  никаким  изменениЯм  и  прихотЯм  наших
глупых мод, они отделились от нас. Ћдежда их прекрасна и величественна.  ќто
не бессмысленное, оставшеесЯ от осьмнадцатого века рококо  и  не  лоскутнаЯ,
ничего не объЯснЯющаЯ  одежда  римско-католических  свЯщенников.  Ћна  имеет
смысл: она по образу и подобию той  одежды,  которую  носил  сам  спаситель.
Ќужно, чтобы и в самой одежде своей они носили  себе  вечное  напоминание  о
том, чей образ  они  должны  представлЯть  нам,  чтобы  и  на  один  миг  не
позабылись и не растерЯлись среди развлечений и ничтожных нужд света, ибо  с
них тысЯщу крат  более  взыщетсЯ,  чем  с  каждого  из  нас;  чтобы  слышали
беспрестанно, что они - как бы другие и высшие люди. Ќет, покамест свЯщенник
еще молод и жизнь ему неизвестна, он не должен даже и встречатьсЯ  с  людьми
иначе, как на исповеди и проповеди. …сли же и входить  в  беседу,  то  разве
только с мудрейшими и опытнейшими из них, которые могли бы познакомить его с
душой и сердцем человека, изобразить ему жизнь в ее истинном виде и свете, а
не в том, в каком она ЯвлЯетсЯ неопытному человеку. ‘вЯщеннику  нужно  времЯ
также и длЯ себЯ: ему нужно поработать  и  над  самим  собою.  Ћн  должен  с
спасителЯ брать пример, который долгое времЯ провел в пустыне и  не  прежде,
как после сорокадневного предуготовительного поста, вышел к людЯм учить  их.
Ќекоторые из нынешних умников выдумали, будто нужно  толкатьсЯ  среди  света
длЯ того, чтобы узнать его. ќто просто вздор.  Ћпроверженьем  такого  мнениЯ
служат все светские люди, которые толкаютсЯ вечно среди света и при всем том
бывают всех пустее. ‚оспитываютсЯ длЯ света не посреди света,  но  вдали  от
него, в глубоком внутреннем  созерцании,  в  исследовании  собственной  души
своей, ибо там законы всего и  всему:  найди  только  прежде  ключ  к  своей
собственной душе; когда же найдешь, тогда этим же самым ключом отопрешь души
всех.

        •
     0 ‹€ђ€‡Њ… ЌЂ€• ЏЋќ’Ћ‚
     (Џисьмо к ‚. Ђ. ........му)

     Џоведем речь о статье, над которою  произнесен  смертный  приговор,  то
есть о  статье  под  названием:  "Ћ  лиризме  наших  поэтов".  Џрежде  всего
благодарность за смертный приговор! ‚от уже во второй раз Я спасен тобою,  о
мой истинный наставник и учитель! Џрошлый год твоЯ же рука остановила  менЯ,
когда Я уже было хотел послать  Џлетневу  в  "‘овременник"  мои  сказаниЯ  о
русских  поэтах;  теперь  ты  вновь  предал  уничтожению  новый  плод  моего
неразумиЯ. ’олько один ты менЯ еще  останавливаешь,  тогда  как  все  другие
торопЯт неизвестно зачем. ‘колько глупостей успел бы Я уже наделать, если бы
только послушалсЯ других моих приЯтелей! €так, вот  тебе  прежде  всего  моЯ
благодарственнаЯ песнь! Ђ затем обратимсЯ к самой статье. Њне стыдно,  когда
помыслю, как до сих пор еще Я глуп и как не умею заговорить ни  о  чем,  что
поумнее. ‚сего нелепее выходЯт  мысли  и  толки  о  литературе.  ’ут  как-то
особенно становитсЯ все у менЯ напыщенно, темно и  невразумительно.  Њою  же
собственную мысль, которую не только вижу умом, но даже чую  сердцем,  не  в
силах передать. ‘лышит душа многое, а пересказать  или  написать  ничего  не
умею. Ћснование статьи моей справедливо, а между тем объЯснилсЯ Я  так,  что
всЯким выражением вызвал на противоречие. ‚новь  повторЯю  то  же  самое:  в
лиризме наших поэтов есть что-то такое, чего  нет  у  поэтов  других  наций,
именно - что-то близкое  к  библейскому,  -  то  высшее  состоЯние  лиризма,
которое чуждо движений страстных и  есть  твердый  возлет  в  свете  разума,
верховное торжество  духовной  трезвости.  Ќе  говорЯ  уже  о  ‹омоносове  и
„ержавине, даже у Џушкина слышитсЯ  этот  строгий  лиризм  повсюду,  где  ни
коснетсЯ он высоких предметов. ‚спомни только стихотвореньЯ его:  к  пастырю
церкви, "Џророк" и, наконец, этот таинственный побег из города, напечатанный
уже после его смерти. Џеребери стихи џзыкова и увидишь, что  он  всЯкий  раз
становитсЯ  как-то  неизмеримо  выше  и  страстей,  и  самого  себЯ,   когда
прикоснетсЯ  к  чему-нибудь  высшему.  Џриведу  одно  из  его  даже  молодых
стихотворений, под названием "ѓений"; оно же не длинно:

     Љогда, гремЯ и пламенеЯ,
     Џророк на небо улетал,
     Ћгонь могучий проникал
     †ивую душу …лисеЯ.
     ‘вЯтыми чувствами волю.
     Њужала, крепла, возвышалась,
     € вдохновеньем озарЯлась,
     € бога слышала она.
     ’ак гений радостно трепещет,
     ‘вое величье познает,
     Љогда пред ним гремит и блещет
     €ного гениЯ полет.
     …го воскреснувшаЯ сила
     Њгновенно зреет длЯ чудес,
     € миру новые светила -
     „ела избранника небес.

     Љакой свет и какаЯ строгость величиЯ! џ  изъЯснЯл  это  тем,  что  наши
поэты видели  всЯкий  высокий  предмет  в  его  законном  соприкосновенье  с
верховным   источником   лиризма   -   богом,   одни   сознательно,   другие
бессознательно, потому что русскаЯ душа вследствие своей русской природы уже
слышит это как-то сама собой, неизвестно почему. џ сказал, что два  предмета
вызывали у наших поэтов этот лиризм, близкий к библейскому. Џервый из них  -
ђоссиЯ. Џри одном этом имени как-то  вдруг  просветлЯетсЯ  взглЯд  у  нашего
поэта, раздвигаетсЯ дальше его кругозор, все становитсЯ у него  шире,  и  он
сам как бы облекаетсЯ величием, становЯсь  превыше  обыкновенного  человека.
ќто что-то более, нежели обыкновеннаЯ любовь к отечеству. ‹юбовь к отечеству
отозвалась бы приторным хвастаньем. „оказательством тому наши так называемые
квасные патриоты: после их похвал, впрочем довольно  чистосердечных,  только
плюнешь на ђоссию. Њежду тем заговорит „ержавин о ђоссии -  слышишь  в  себе
неестественную силу и как бы сам дышишь величием ђоссии. Ћдна простаЯ любовь
к отечеству не дала бы сил не только „ержавину, но даже и џзыкову выражатьсЯ
так широко и торжественно всЯкий раз, где ни коснетсЯ он  ђоссии.  Ќапример,
хоть бы в стихах, где он изображает, как наступил было на нее Ѓаторий:

     ...Џовелительный ‘тефан
     ‚ один могущественный стан
     “же сбирал толпы густые -
     „а ниспровергнет псковитЯн,
     „а уничтожитсЯ ђоссиЯ!
     Ќо ты, к отечеству любовь,
     ’ы, чем гордились наши деды,
     ’ы ополчилась. Љровь за кровь -
     € он не праздновал победы!

     ќта богатырски трезваЯ  сила,  котораЯ  временами  даже  соединЯетсЯ  с
каким-то  невольным  пророчеством  о   ђоссии,   рождаетсЯ   от   невольного
прикосновениЯ мысли к верховному промыслу, который так Явно слышен в  судьбе
нашего отечества. ‘верх любви участвует здесь сокровенный ужас при виде  тех
событий, которым повелел бог совершитьсЯ в  земле,  назначенной  быть  нашим
отечеством, прозрение прекрасного нового зданиЯ,  которое  покамест  не  длЯ
всех видимо зиждетсЯ и которое может слышать всеслышащим  ухом  поэзии  поэт
или же такой духовидец, который уже  может  в  зерне  прозревать  его  плод.
’еперь начинают это слышать понемногу  и  другие  люди,  но  выражаютсЯ  так
неЯсно, что слова их похожи на безумие. ’ебе напрасно кажетсЯ, что  нынешнЯЯ
молодежь, бредЯ славЯнскими началами и пророча  о  будущем  ђоссии,  следует
какому-то модному  поветрию.  Ћни  не  умеют  вынашивать  в  голове  мыслей,
торопЯтсЯ их объЯвлЯть миру, не  замечаЯ  того,  что  их  мысли  еще  глупые
ребенки, вот и все. € в еврейском народе четыреста пророков  пророчествовали
вдруг: из них один только бывал избранник божий, которого сказаньЯ вносились
в свЯтую книгу еврейского народа;  все  же  прочие,  вероЯтно,  наговаривали
много лишнего, но тем не менее они слышали неЯсно и темно то же  самое,  что
избранники умели сказать здраво и Ясно; иначе народ  побил  бы  их  камнЯми.
‡ачем же ни ”ранциЯ, ни ЂнглиЯ, ни ѓерманиЯ не заражены этим поветрием и  не
пророчествуют о себе, а пророчествует  только  одна  ђоссиЯ?  -  ‡атем,  что
сильнее других слышит божью руку на всем, что ни сбываетсЯ  в  ней,  и  чует
приближенье иного царствиЯ. Ћттого и звуки становЯтсЯ  библейскими  у  наших
поэтов. € этого не может быть у поэтов других наций, как бы  ни  сильно  они
любили свою отчизну и как бы ни жарко умели выражать такую любовь свою. €  в
этом не спорь со мною, прекрасный друг мой!
     Ќо перейдем к другому предмету, где также слышитсЯ у наших  поэтов  тот
высокий лиризм, о котором идет речь, то есть -любви  к  царю.  Ћт  множества
гимнов и од царЯм  поэзиЯ  наша,  уже  со  времен  ‹омоносова  и  „ержавина,
получила  какое-то  величественно-царственное  выражение.  —то  их   чувства
искренни - об этом нечего и  говорить.  ’олько  тот,  кто  наделен  мелочным
остроумием, способным на одни мгновенные, легкие соображеньЯ,  увидит  здесь
лесть  и  желанье  получить  что-нибудь,  и  такое  соображенье  оснует   на
каких-нибудь ничтожных и плохих одах тех же поэтов. Ќо тот, кто более нежели
остроумен, кто мудр, тот остановитсЯ перед  теми  одами  „ержавина,  где  он
очертывает властелину широкий круг его благотворных действий,  где  сам,  со
слезою на глазах, говорит ему о тех слезах, которые  готовы  заструитьсЯ  из
глаз, не только русских, но даже бесчувственных дикарей, обитающих на концах
его имперьи, от одного только прикосновеньЯ той милости и той  любви,  какую
может показать народу одна полно-
     мощнаЯ власть. ’ут многое так  сказано  сильно,  что  если  бы  даже  и
нашелсЯ  такой  государь,  который  позабыл  бы  на  времЯ  долг  свой,  то,
прочитавши сии строки, вспомнит он вновь его и умилитсЯ сам перед  свЯтостью
званьЯ своего. ’олько  холодные  сердцем  попрекнут  „ержавина  за  излишние
похвалы …катерине; но кто сердцем не камень, тот не прочтет без умиленьЯ тех
замечательных строф, где говорит, что если и перейдет его мраморный  истукан
в потомство, так это потому только,

     —то пел Я россов ту царицу,
     Љакой другой нам не найти
     Ќи здесь, ни впредь в пространном мире,
     •вались, хвались моЯ тем лира!

     Ќе прочтет он также без непритворного душевного волненьЯ сих уже  почти
предсмертных стихов:

     •олодна старость дух, у лиры глас отъемлет:
     …катерины муза дремлет.
     ...Џеть
     “ж не могу. „ругим певцам греметь
     Њои оставлю ветхи струны.
     „а черплют вновь из них перуны
     ’ех чистых пламенных огней,
     Љак пел Я трех царей.

     ‘тарик у дверей гроба не будет лгать. Џри жизни  своей  носил  он,  как
свЯтыню, эту любовь, унес и за гроб ее, как свЯтыню. Ќо  не  об  этом  речь.
Ћткуда взЯлась эта любовь? - вот вопрос. —то весь народ слышит  ее  каким-то
сердечным чутьем, а потому и поэт, как чистейшее отражение того  же  народа,
должен был ее услышать в высшей степени - это объЯснит только одну  половину
дела. Џолный  и  совершенный  поэт  ничему  не  предаетсЯ  безотчетливо,  не
проверив его мудростию полного  своего  разума.  €меЯ  ухо  слышать  вперед,
заключа в себе стремленье воссоздавать в полноте ту же вещь, которую  другие
видЯт отрывочно, с одной или двух сторон, а не со всех четырех, он не мог не
прозревать развитиЯ  полнейшего  этой  власти.  Љак  умно  определЯл  Џушкин
значение полномощного монарха и как он вообще  был  умен  во  всем,  что  ни
говорил в последнее времЯ своей жизни! "‡ачем  нужно,  -говорил  он,  -чтобы
один из нас стал выше всех и даже выше самого закона?  ‡атем,  что  закон  -
дерево; в законе  слышит  человек  что-то  жесткое  и  небратское.  ‘  одним
буквальным исполненьем закона не далеко уйдешь; нарушить же или не исполнить
его никто из нас не должен; длЯ этого-то и нужна высшаЯ милость,  умЯгчающаЯ
закон, котораЯ может  ЯвитьсЯ  людЯм  только  в  одной  полномощной  власти.
ѓосударство без  полномощного  монарха  -  автомат:  много-много,  если  оно
достигнет  того,  до  чего  достигнули  ‘оединенные  таты.  Ђ   что   такое
‘оединенные таты? Њертвечина; человек в  них  выветрилсЯ  до  того,  что  и
выеденного Яйца не стоит. ѓосударство без полномощного монарха  то  же,  что
оркестр без капельмейстера: как ни хороши будь все музыканты, но,  если  нет
среди них одного такого, который бы движеньем палочки  всему  подавал  знак,
никуды не пойдет концерт. Ђ кажетсЯ, он сам ничего не делает, не  играет  ни
на каком инструменте, только слегка помахивает палочкой  да  поглЯдывает  на
всех, и уже один взглЯд его достаточен на то, чтобы умЯгчить, в том и другом
месте, какой-нибудь шершавый звук, который испустил  бы  иной  дурак-барабан
или неуклюжий тулумбас. Џри  нем  и  мастерскаЯ  скрыпка  не  смеет  слишком
разгулЯтьсЯ  на  счет  других:  блюдет  он  общий  строй,  всего  оживитель,
верховодец верховного согласьЯ!" Љак метко выражалсЯ Џушкин! Љак понимал  он
значенье великих  истин!  ќто  внутреннее  существо  -  силу  самодержавного
монарха он даже отчасти выразил в одном своем стихотворении,  которое  между
прочим ты сам напечатал в посмертном собранье его сочинений, выправил даже в
нем стих, а смысла не угадал. ’айну его  теперь  открою.  џ  говорю  об  оде
императору Ќиколаю, поЯвившейсЯ в печати под скромным именем: "Љ Ќ***".  ‚от
ее происхожденье. Ѓыл вечер в Ђничковом  дворце,  один  из  тех  вечеров,  к
которым, как известно, приглашались одни избранные из нашего общества. Њежду
ними был тогда и Џушкин. ‚се в залах уже собралосЯ;  но  государь  долго  не
выходил. Ћтдалившись от всех в другую  половину  дворц