аЯ часть его существа:  всего же иного желает  только  его смертное
начало. ’аким образом,  то  живое  или даже пламенное  вожделение,  с  каким
мужчина  смотрит  на  какую-нибудь определенную женщину, представлЯет  собой
непосредственный залог неразрушимости Ядра нашего существа и его  бессмертиЯ
в  роде.  € считать  такое  бессмертие за нечто малое  и недостаточное - это
ошибка; объЯснЯетсЯ она тем, что  под грЯдущей жизнью  в роде  мы  не мыслим
ничего иного, кроме грЯдущего бытиЯ подобных нам, но ни в каком отношении не
тождественных с нами существ; а такой взглЯд в свою очередь объЯснЯетсЯ тем,
что  исходЯ из познаниЯ, направленного  вовне,  мы представлЯем себе  только
внешний  облик рода,  как мы  его  воспринимаем  наглЯдно, а  не  внутреннюю
сущность его. Њежду тем именно эта  внутреннЯЯ сущность и есть то, что лежит
в основе нашего сознаниЯ, как его зерно,  что поэтому непосредственнее даже,
чем  самое  сознание,  и  что  как  вещь  в  себе,  свободнаЯ  от   принципа
индивидуации, представлЯет  собою  единое  и  тождественное  начало  во всех
индивидуумах,  существуют ли  они одновременно или проходЯт друг  за другом.
ќта  внутреннЯЯ  сущность  -  волЯ  к  жизни,  т.е.  именно  то,  что  столь
настоЯтельно  требует  жизни  и  жизни в будущем,  то,  что  недоступно  длЯ
беспощадной смерти.  Ќо и, с другой стороны, эта  внутреннЯЯ  сущность,  эта
волЯ  к  жизни, не может обрести себе  лучшего состоЯниЯ,  нежели то,  каким
ЯвлЯетсЯ  ее  настоЯщее;  а  поэтому  вместе  с  жизнью  длЯ  нее  неизбежны
беспрерывные  страданиЯ и смерть  индивидуумов. Ћсвобождать ее от  страданий
предоставлено отрицанию воли  к жизни,  посредством которого  индивидуальнаЯ
волЯ  отрешаетсЯ от ствола рода и прекращает  в  нем свое собственное бытие.
„лЯ определениЯ того, чем стано-

        380

     витсЯ волЯ  к жизни тогда, у нас нет  никаких понЯтий  и  даже никакого
материала длЯ них. Њы можем охарактеризовать это лишь  как нечто  такое, что
имеет  свободу быть  волей к  жизни  или  не быть. „лЯ  последнего случаЯ  у
буддизма есть слово Ќирвана, этимологию которого  Я дал в примечании к концу
41-й главы. ќто - предел, который навсегда останетсЯ недоступным длЯ всЯкого
человеческого познаниЯ, как такого.

     Љогда с этой последней точки  зрениЯ мы оглЯнемсЯ на сутолоку жизни, мы
увидим, что все несет  в ней  тЯгостные труды и заботы и напрЯгает последние
силы  длЯ того,  чтобы  удовлетворить  бесконечные  потребности  и  отразить
многообразные страданиЯ,  и притом безо всЯкой, даже робкой надежды получить
за все  это что-нибудь  другое, кроме сохранениЯ, на  скудную  долю времени,
именно  этого  мучительного  индивидуального существованиЯ. Њежду тем  среди
этого шумного смЯтениЯ жизни мы замечаем страстные взоры двух влюбленных, но
почему  же  эти  взоры  так  пугливы,  тайны  и украдчивы?  Џотому, что  эти
влюбленные -  изменники, и  тайно  помышлЯют они о том,  чтобы  продолжить и
повторить  все муки и терзаниЯ  бытиЯ, которые  иначе  нашли бы себе  скорый
конец; но не допускают этого конца влюбленные,  как  раньше не допускали его
подобные им. ‚прочем, эта мысль относитсЯ уже к содержанию следующей главы.


        381


        Џђ€‹Ћ†…Ќ€… Љ Џђ…„›„“™…‰ ѓ‹Ђ‚…

     ѓак бесстыдно изрек ты это слово. Љак оке ты думаешь избежать его?
     џ избег его потому, что крепко держусь истины.
     ‘офокл


     ‚ свое  времЯ Я мельком упомЯнул о педерастии и  назвал ее  извращением
инстинкта. Џри  обработке  второго  изданиЯ  моей  книги  такое  определение
казалось мне вполне достаточным. ‘ тех пор Я много думал об этой  аномалии и
открыл в ней особую замечательную  проблему,  но  вместе с тем и ее решение.
Џоследнее предполагает уже  предыдущую главу,  но и с  своей стороны бросает
свет на нее и таким образом служит дополнением и иллюстрацией к изложенной в
ней теории.

     ђассматриваемаЯ   сама   по   себе,  педерастиЯ  ЯвлЯетсЯ   не   только
противоестественным,   но  и  в  высшей  степени  гнусным  и  отвратительным
уродством,  таким  деЯнием,  на которое,  и  то лишь изредка,  в  совершенно
исключительных  случаЯх, должны бы быть способны только вполне  извращенные,
испорченные и выродившиесЯ натуры. Ћднако если мы обратимсЯ к свидетельствам
опыта,  то  найдем нечто совсем  другое: именно, мы увидим, что  этот порок,
несмотрЯ  на всю его  отвратительность, процветает  во все времена и во всех
странах мира и предавались ему люди весьма часто.  Ћбщеизвестно, что  он был
распространен  среди  греков  и  римлЯн;  в  нем  открыто  сознавались,  его
практиковали   без   смущениЯ   и   стыда.  Ћб  этом  более  чем  достаточно
свидетельствуют все  древние  писатели.  ‚ особенности  поэты,  от  мала  до
велика, говорЯт о  нем;  даже  целомудренный  ‚ергилий  не составлЯет  здесь
исключениЯ (ќклоги,  2). …го приписывают  даже  поэтам  седой старины, Ћрфею
(которого за это растерзали менады) и ”амирису; его приписывают самим богам.
’очно  так  же  и философы говорЯт гораздо  больше  о нем,  чем  о  любви  к
женщинам; в особен-

        382

     ности Џлатон  не знает, по-видимому, никакой другой  формы любви, равно
как и стоики, которые упоминают о педерастии, как о чем-то достойном мудреца
(‘тобей. "ќтические  отрывки". Љн. II, гл. 7). „аже ‘ократа  Џлатон, в своем
"Џире",   прославлЯет,   как  беспримерный   подвиг,  то,  что   он   отверг
соответственные  предложениЯ Ђлкивиада.  ‚ "Ње-морабилиЯх" Љсенофонта ‘ократ
говорит о  педерастии,  как  о невинной  и  даже  похвальной  вещи  (‘тобей.
"–ветник",  том I, гл. 57). ’очно так же и в "ЊеморабилиЯх" (кн. I, гл. 3, §
8),   там,   где  ‘ократ  предостерегает  от  опасностей   любви,  он  столь
исключительно говорит  о любви к  мальчикам, что можно  бы  думать, будто  в
ѓреции  совсем не было женщин. €  Ђристотель ("Џолитика", II,  9)  говорит о
педерастии, как о чем-то  обычном, не  порицает ее,  замечает, что у кельтов
она  пользовалась  почетом  и   общественным  признанием,   а   у  критЯн  -
покровительством законов, как средство против избытка населениЯ; он сообщает
(гл. 10)  о  мужелюбии законодателЯ  ”илолаЯ и т.д. –ицерон говорит даже: "у
греков  было  позором  длЯ  юношей, если они не  имели любовников".  ‚ообще,
образованные  читатели  не нуждаютсЯ  здесь  ни  в  каких примерах: они сами
припомнЯт их сотнЯми, потому что у древних  -  непочатаЯ груда таких фактов.
Ќо даже  у  народов более  грубых,  именно - у галлов, этот порок  был очень
развит.  …сли  мы  обратимсЯ  к  Ђзии, то увидим, что все  страны этой части
света,  и притом с самых ранних времен вплоть до нынешнего,  сильно заражены
этим пороком  и даже не особенно скрывают его:  он знаком индусам и китайцам
не в меньшей  степени, чем народам ислама, поэты которых тоже гораздо больше
занимаютсЯ  любовью  к  мальчикам,  чем  любовью  к  женщинам:  например,  в
"ѓулистане" ‘ади книга "о любви" говорит исключительно о первой. Ќе чужд был
этот порок  и  евреЯм:  и  ‚етхий,  и  Ќовый  ‡авет упоминают  о  нем  как о
преступлении,  требующем  кары.  ‚  христианской  …вропе, наконец,  религиЯ,
законодательство  и  общественное мнение должны были всеми силами боротьсЯ с
ним:  в средние века за него везде полагалась смертнаЯ казнь; во ”ранции еще
в XVI  столетии виновные в  нем подвергались сожжению на костре,  а в Ђнглии
еще в первой трети XIX столе-

        383

     тиЯ  он  беспощадно  каралсЯ  смертной  казнью;  в  наши  дни  за  него
полагаетсЯ пожизненнаЯ ссылка. ’акие, значит, серьезные меры нужны были  длЯ
того,  чтобы остановить  развитие этого порока; в значительной степени это и
удалось,  но  вполне   искоренить  его  было  невозможно,  и,  под  покровом
глубочайшей тайны, он прокрадываетсЯ всегда и всюду, во  все страны и во все
классы общества, и часто неожиданно обнаруживаетсЯ там, где его меньше всего
ожидали. „а  и в прежние века, несмотрЯ на все смертные казни, дело обстоЯло
не  иначе:  об  этом  свидетельствуют  указаниЯ  и  намеки  в  произведениЯх
современников.

     €  вот,  если  мы подумаем обо  всем  этом и  как следует  взвесим  эти
обстоЯтельства,  то увидим, что педерастиЯ во  все времена и во всех странах
возникает  не  так,  как  мы  это  полагали  сначала, когда рассматривали ее
безотносительно,    априорно.   €менно,    распространенность    и   упорнаЯ
неискоренимость этого порока показывают, что он каким-то образом вытекает из
самой  человеческой  природы;  в самом  деле,  только на этой  почве мог  он
неуклонно  вырастать  повсюду и  всегда, как  бы  в подтверждение известного
правила:  "Њожешь  природу  хоть вилами гнать, все же она  возвратитсЯ".  Ћт
этого  вывода нам совершенно нельзЯ уклонитьсЯ, если только мы добросовестно
отнесемсЯ  к  делу.  Џренебречь  же  таким положением вещей  и  ограничитьсЯ
порицанием и бранью по отношению к пороку  было бы,  конечно,  легко, но  не
такова  моЯ  манера отделыватьсЯ  от  проблем: нет, верный  и  здесь  своему
прирожденному призванию  всюду искать  истины и  доходить до  корнЯ вещей, Я
прежде  всего признаю возникающий перед  нами и требующий объЯснениЯ феномен
со всеми  неизбежными  следствиЯми из него. Ќо  чтобы  вещь,  столь  глубоко
противоестественнаЯ  и даже  противодействующаЯ  природе в ее самой важной и
нарочитой  цели, проистекала  все-таки из недр  самой природы,  -  это такой
неслыханный  парадокс,  что  разрешение  его  представлЯетсЯ  очень  трудной
задачей; и  вот Я теперь попробую  решить ее, разоблачив лежащую в ее основе
тайну природы.

        384

     €сходным пунктом послужит длЯ менЯ одно место у ЂристотелЯ ("Џолитика",
VII, 16). ’ам он доказывает, во-первых, что слишком молодые  люди производЯт
на свет дурных, слабых, болезненных и тщедушных  детей  и что, во-вторых, то
же самое  надо  сказать и о потомстве людей слишком старых: "ибо у людей как
слишком молодых, так  и слишком старых дети рождаютсЯ  с большими изъЯнами в
телесном и  умственном отношениЯх. Ђ потомство людей,  удрученных старостью,
слабосильно  и убого". ’о, что Ђристотель выводит как  правило длЯ отдельных
личностей, это  самое  ‘тобей,  в  конце своего  изложениЯ  перипатетической
философии, устанавливает как закон длЯ общества ("ќклоги", кн. II,  гл. 7, в
конце): "ради  телесной силы  и  совершенства надлежит, чтобы  по  закону не
вступали в  брак  ни слишком молодые, ни  слишком старые люди,  ибо и  тот и
другой возраст порождает детей слабых и несовершенных". Џоэтому Ђристотель и
советует, чтобы человек, достигший 54 лет,  больше не производил детей, хотЯ
длЯ  своего здоровьЯ или ради какой-нибудь другой причины он  может все-таки
иметь половые сношениЯ. Љак  именно осуществить это.  Ђристотель не говорит;
но,  очевидно,  мнение его  склонЯетсЯ к тому, что детей,  рожденных в таком
возрасте, надо устранЯть путем искусственного выкидыша: несколькими строками
выше он его рекомендует. Џрирода,  с своей  стороны, не  может отрицать того
факта,  на  котором  основываетсЯ  совет  ЂристотелЯ;  но  она  не  может  и
отказатьсЯ от него. €бо, согласно своему основному закону: природа не делает
скачков,  она  не может  сразу прекратить у  мужчины выделение семени:  нет,
здесь,  как  и при всЯком умирании,  ослабление  функции  должно совершатьсЯ
постепенно. Ќо  в  этом  периоде  акт деторождениЯ может давать миру  только
слабых, тупых, хилых, жалких и недолговечных людей. ’ак это  часто и бывает:
дети,  рожденные  от  старых родителей,  по  большей части рано умирают и во
всЯком случае  никогда не достигают старости. ‚се они в  большей или меньшей
степени тщедушны,  болезненны, слабы; их собственные дети  отличаютсЯ такими
же свойствами. ‘казанное о  деторождении в преклонном возрасте относитсЯ и к
деторождению в возрасте незрелом.  Њежду тем  природа ничего  так близко  не
принимает к сердцу, как сохранение вида и  его настоЯщего типа, и средствами
к этой цели служат длЯ нее здоровые,

        385

     бодрые, сильные индивидуумы: лишь таких хочет она. Њало того: как Я уже
показал в 41-й главе,  она, в сущности рассматривает индивидуумы только  как
средство, так она с ними и обращаетсЯ; целью же ее служит  только вид. ’аким
образом, природа, в силу своих  собственных законов и целей,  попала здесь в
очень затруднительное положение. Ќа какой-нибудь насильственный и от  чужого
произвола  зависЯщий  исход,  вроде указываемого  Ђристотелем, она по  самой
сущности своей  не  могла  рассчитывать, как не  могла рассчитывать и на то,
чтобы люди, наученные опытом, понЯли вред слишком раннего и слишком позднего
деторождениЯ  и, руководимые доводами  холодного рассудка,  обуздали поэтому
свои  вожделениЯ. Ќи на том,  ни на другом исходе природа  в таком серьезном
деле, следовательно, не могла остановитьсЯ. €  вот  ей не оставалось  ничего
другого, как из двух зол выбрать  меньшее. Ђ  с этой целью она должна была и
здесь заинтересовать  в своей заботе  свое  излюбленное орудие  -  инстинкт,
который,  как  Я  показал  в предыдущей главе, руководит столь важным  делом
деторождениЯ и создает при этом  столь странные иллюзии;  осуществить же это
природа могла только так, что  повела  его по ломаному  пути,  извратила его
("дала ему  шанс").  ‚едь природа знает только физическое,  а  не моральное:
между нею и моралью существует даже прЯмой антагонизм. ‘охранить индивидуум,
особенно же вид, как можно  более  совершенным -  вот  ее единственнаЯ цель.
Џравда,  и  в физическом  отношении педерастиЯ  вредна  длЯ  предающихсЯ  ей
юношей,  но  не  в такой сильной  степени,  чтобы это не  было из  двух  зол
меньшим,  которое   она,   природа,  и  избирает  длЯ  того,  чтобы  заранее
предотвратить гораздо большее зло, вырождение вида, и таким образом отразить
хроническое  и  возрастающее  несчастье. ‚  силу  этой  предусмотрительности
природы, приблизительно  в  том  возрасте,  о  котором  говорит  Ђристотель,
мужчина обыкновенно начинает испытывать легкое и все возрастающее влечение к
педерастии, и  оно  мало-помалу становитсЯ  все  Явственнее и сильнее в  той
мере, в какой  уменьшаетсЯ  его способность  производить  здоровых и сильных
детей. ’ак устроила это природа; впрочем, надо заме-

        386

     тить, что от зарождениЯ этой склонности до самого порока расстоЯние еще
очень велико. Џравда, если  ей не ставитсЯ никакой препоны, как это  было  в
„ревней  ѓреции и ђиме или во  все времена в Ђзии, то,  поощрЯемаЯ примером,
она  легко  может  довести  до  порока, который  тогда  и  получает  широкое
распространение; что же касаетсЯ …вропы, то этой склонности противодействуют
в ней столь  могучие требованиЯ религии, морали, законов и чести, что  почти
всЯкий содрогаетсЯ при одной мысли о ней и  можно  поэтому сказать,  что  на
триста человек, испытывающих  подобное влечение, найдетсЯ  разве  лишь  один
настолько слабый и бессмысленный человек, который бы  поддалсЯ ему;  это тем
более верно, что педерастическаЯ склонность возникает лишь в старости, когда
кровь  охлаждена и половой  инстинкт  вообще  ослаблен  и  когда,  с  другой
стороны,  это  ненормальное  влечение  находит  себе  в созревшем  разуме, в
укрепленной  опытом  рассудительности  и в многократно  испытанной твердости
духа  таких сильных противников, что только вконец испорченнаЯ  натура может
не устоЯть перед ним.

     –ели,  которую имеет при этом в виду  природа, она  достигает  тем, что
педерастическаЯ склонность  влечет  за собою  равнодушие к женщинам, которое
все  более и  более  усиливаетсЯ и доходит до полного нерасположениЯ и  даже
отвращениЯ к ним. € тем вернее  достигает здесь природа своей истинной цели,
что, по  мере ослаблениЯ в мужчине  производительной  силы, все  решительнее
становитсЯ   ее  противоестественное   направление.  ‚от  почему  педерастиЯ
ЯвлЯетсЯ  пороком  исключительно  старых  мужчин. ’олько их  от  времени  до
времени  уличают   в  нем,  к   общественному   скандалу.  ‹юдЯм  настоЯщего
мужественного  возраста педерастическаЯ склонность  чужда  и даже непонЯтна.
…сли же  иногда и бывают исключениЯ  из этого правила, то Я думаю,  что  они
объЯснЯютсЯ только  случайным и преждевременным вырождением производительной
силы, котораЯ  могла  бы  создать  лишь дурное потомство, и вот природа  длЯ
того,  чтобы  предотвратить последнее, отклонЯет эту  силу в другое русло. €
потому кинеды, в больших городах, к  сожалению, не редкие, всегда обращаютсЯ
со своими намеками и предложениЯми к пожилым господам и никог-

        387

     да не пристают они к людЯм зрелого возраста и тем менее  - юношам. „аже
и  у греков, среди  которых пример и привычка,  вероЯтно,  не  раз создавали
исключениЯ из этого  правила, даже у них  писатели, в особенности  философы,
именно  Џлатон  и  Ђристотель,  обыкновенно изображают  любовника  человеком
безусловно  пожилым. Ћсобенно  замечательно в  этом  отношении одно  место у
Џлутарха,  в  "Љниге  любовников",  гл.  5:  "любовь  к  мальчикам,  котораЯ
поЯвлЯетсЯ в  жизни поздно и  не  вовремЯ,  как  бы  украдкой  и  незаконно,
изгонЯет естественную  и старшую любовь". Њы видим, что даже и  среди  богов
имеют любовников-мужчин только старые из них -  ‡евс и  ѓеркулес, а не Њарс,
Ђполлон,  ‚акх, Њеркурий.  ‚прочем,  на востоке,  где  вследствие  полигамии
возникает  недостаток   в  женщинах,   от  времени  до  времени   поЯвлЯютсЯ
вынужденные исключениЯ  из этого  правила; так  это  бывает  и в новых еще и
потому  бедных женщинами  колониЯх, какова  ЉалифорниЯ  и т.д.  „алее, ввиду
того, что незрелое семЯ, как  и семЯ, выродившеесЯ от старости, может давать
лишь слабое,  дурное и несчастное потомство, эротическое влечение  подобного
рода часто возникает не только в  старости, но и в молодости,  среди юношей;
но только  в высшей степени редко ведет оно к действительному пороку, потому
что, кроме названных выше мотивов, ему противодействуют невинность, чистота,
совестливость и стыдливость юношеского возраста.

     €з сказанного выЯснЯетсЯ, что  хотЯ рассматриваемый порок, по-видимому,
решительно  противоборствует целЯм природы, и притом самым важным  и дорогим
длЯ нее  целЯм,  тем  не менее  в  действительности он должен служить именно
последним,  хотЯ  лишь  косвенным  образом,  в  качестве  предохранительного
средства против большого зла.  Ћн  представлЯет собою  феномен умирающей,  а
также и незрелой еще производительной силы, котораЯ грозит  опасностью виду;
и хотЯ по  моральным  основаниЯм этой силе  лучше  бы  и на той, и на другой
стадии совсем иссЯкнуть, на это, однако, здесь нельзЯ было рассчитывать, так
как природа  вообще в своей  деЯтельности  не принимает в  соображение чисто
моральных  начал. ‚от почему, собственными  же законами притиснутаЯ к стене,
природа путем

        388

     извращениЯ  инстинкта  прибегла  к  некоторому  крайнему  средству,   к
некоторой  стратагеме;  она создала  себе  искусственную лазейку,  длЯ  того
чтобы, как  Я сказал выше, из двух зол  избегнуть большего. Ћна имеет в виду
важную цель - предотвратить неудачное потомство, которое могло бы постепенно
довести до вырождениЯ целый вид;  и, как мы видели, длЯ достижениЯ этой цели
она не  брезглива  в выборе средств.  Ћна  действует здесь  в том же духе, в
котором,  как это Я показал  выше, в главе 27-й,  она  заставлЯет ос убивать
своих  детенышей:  в  обоих  случаЯх  она прибегает  ко злу, длЯ  того чтобы
избегнуть  злейшего;   она  извращает  половой  инстинкт,   длЯ  того  чтобы
предотвратить наиболее гибельные последствиЯ его.

     Њоею  целью  было  прежде  всего  решение  указанной  выше  разительной
проблемы, а затем и подтверждение  той моей, изложенной в предыдущей  главе,
теории, что  во всЯкой  половой  любви  бразды правлениЯ  держит  инстинкт и
создает иллюзии, так как длЯ природы интересы рода важнее всех  остальных, и
что это сохранЯет свою  силу даже и  здесь, в описанном  противоестественном
извращении и вырождении полового  инстинкта, потому  что  и здесь  последним
основанием оказываютсЯ  цели рода, хотЯ в  данном  случае  они  имеют  чисто
отрицательный  характер  и   составлЯют  лишь  профилактические  мероприЯтиЯ
природы. ‚ысказанные мною соображениЯ  проливают,  таким образом,  свет и на
всю  мою  метафизику  половой  любви.  ‚ообще  же своими замечаниЯми Я вывел
наружу одну  доселе  сокрытую истину,  котораЯ  при  всей  своей необычности
проливает  новый свет на внутреннюю  сущность, дух и творчество природы. ‚от
почему,  Я  имел  здесь  в  виду  не  моральное  осуждение  порока, а только
уразумение   сущности   дела.   ‚прочем,   истиннаЯ,    последнЯЯ,   глубоко
метафизическаЯ причина  гнусности педерастии  заключаетсЯ  в  том,  что в то
времЯ, как  волЯ  к жизни  находит  себе  в ней утверждение, результат этого
утверждениЯ, открывающий путь к искуплению, совершенно парализуетсЯ.


        Ћ‘ЌЋ‚Ќ›… €„…€ ќ‘’…’€Љ€

     § 36

     ‡а нитью событий следит  историЯ: она прагматична, поскольку выводит их
по закону  мотивации, каковой закон определЯет  проЯвлЯющуюсЯ волю там,  где
она освещаетсЯ познанием. Ќа более низких ступенЯх  ее объективации, где она
действует  еще  без  познаниЯ, рассматривают  законы  изменениЯ  ее  Явлений
естественные  науки  в  смысле  этиологии,  пребываЯ  в  ЯвлениЯх  в  смысле
морфологии,  котораЯ облегчает себе свою почти бесконечную тему  посредством
понЯтий, свЯзываЯ общее, чтобы выводить из него частное. Ќаконец, математика
рассматривает  чистые формы, в коих, длЯ субъекта познаниЯ, как индивидуума,
идеи  проЯвлЯютсЯ  растЯнутыми  на множество, следовательно,  во  времени  и
пространстве. ‚се  эти познаниЯ,  коим  общее название наука,  следЯт, таким
образом,  за  законом основаниЯ в различных его формах,  и темой их остаетсЯ
Явление с его законами,  свЯзью и возникающими из того отношениЯми. Ќо какой
же  род  познаниЯ созерцает  все  существующее  вне  и независимо от  всЯких
отношений, одно действительно в  мире существенное, истинное содержание  его
Явлений,  неподвластное  никакой  перемене и потому на все времена  с равной
истиной  познаваемое,  словом   -  идеи,  составлЯющие   непосредственную  и
единомерную  объективацию вещи самой  в себе,  - воли?  €скусство,  творение
гениЯ.   Ћно  повторЯет   воспринЯтые   чистым  созерцанием   вечные   идеи,
существенное и непроходЯщее всех  Явлений  мира, и,  смотрЯ  по веществу,  в
котором оно их повторЯет, оно  ЯвлЯетсЯ  искусством образовательным, поэзией
или музыкой. Џознание  идеи  - его  единственный  источник; сообщение  этого
познаниЯ  -  его  единственнаЯ  цель.  Њежду  тем  как   наука,  следуЯ   за
непрестанным   и   бессодержательным   потоком   четверовидных  оснований  и
следствий,  у каждой  достигнутой цели  посылаетсЯ  все дальше и никогда  не
может  дойти  ни  до  конечной  цели,  ни  до  полного  удовлетворениЯ,  как
невозможно добежать до того пункта,

        392

     где облака касаютсЯ горизонта; искусство, напротив, всюду у  цели.  €бо
оно выхватывает объект своего созерцаниЯ из потока мирового течениЯ и ставит
его  изолированным  перед  собою:  и это  отдельное,  бывшее  в  оном потоке
исчезающей частицей, становитсЯ длЯ него представителем целого, эквивалентом
бесконечного множества в пространстве и времени: поэтому оно останавливаетсЯ
на нем одном: оно задерживает колесо  времени: отношениЯ перед ним исчезают:
его  объект  -  только  существенное,  идеЯ.  Џоэтому  мы  прЯмо  можем  его
определить, как род  созерцаниЯ предметов, независимо от закона основаниЯ, в
противоположность  прЯмо следЯщему  за  ним  познанию,  представлЯющему путь
опыта  и  науки.  ќтот последний род  познаниЯ можно сравнить с бесконечной,
горизонтально бегущей линией, а первый  - с пересекающею оную в любом данном
пункте отвесною.  €дущий  следом за  законом  основаниЯ  есть  разумный  род
воззрениЯ, который  в  практической  жизни, равно как и в науке, один только
имеет значение и силу: смотрЯщее помимо содержаниЯ означенного закона - есть
гениальное воззрение, которое в искусстве одно только имеет значение и силу.
Џервый  род  воззрениЯ  принадлежит  Ђристотелю,  второй, вообще  говорЯ,  -
Џлатону. Џервый подобен могучей буре, котораЯ несетсЯ без начала и цели, все
преклонЯЯ: шатаЯ  и  уносЯ с собою;  второй  -  покойному  солнечному  лучу,
который перерезывает  путь  этой  буре  и которого  она  нимало не колеблет.
Џервый  подобен  бесчисленным,  сильно  мЯтущимсЯ  брызгам  водопада,  вечно
менЯющимсЯ,  ни  на мгновение  не отдыхающим;  второй  -  на  этом  бушующем
смЯтении тихо почиющей радуге. ’олько посредством  вышеописанного, в объекте
вполне терЯющегосЯ, чистого созерцаниЯ восприемлютеЯ идеи, и существо  гениЯ
состоит  именно в  преобладающей способности к  такому  созерцанию,  так как
последнее требует полного забвениЯ собственной особы  и  ее отношений. ’аким
образом,  гениальность  не  что иное как совершеннейшаЯ  объективность, т.е.
объективное направление духа, в противоположность субъективности, обращенной
на  собственную  особу,  т.е.  волю.  Џоэтому гениальность  есть способность
относитьсЯ вполне созерцательно, терЯтьсЯ в со-


        393

     зерцании,  и  свое познание, предназначенное,  собственно, к  услужению
воле,  освобождать  от  такого  служениЯ, т.е.  совершенно упускать  из виду
собственный интерес, собственное  желание, собственные цели, и потому вполне
отказыватьсЯ на времЯ от собственной особы, чтобы остатьсЯ  чистым познающим
субъектом,  Ясным  оком  мирозданиЯ,  и  это  не  на  мгновениЯ, а  с  таким
постоЯнством и  осмотрительностью, какие нужны, чтобы  повторЯть воспринЯтое
обдуманным искусством  и "что в Явленьи  шатком предстоит, уметь  закреплЯть
мыслью  долговечной".  Њожно подумать, что длЯ того чтобы гений  проЯвилсЯ в
индивидууме, последнему даетсЯ мера познавательной  силы, далеко превышающаЯ
потребную длЯ  служениЯ индивидуальной  воле;  и  что  освобожденный избыток
познаниЯ тут становитсЯ безвольным субъектом, Ясным зеркалом существа  мира.
Ћтсюда  объЯснЯетсЯ  живость,  доходЯщаЯ  до  беспокойства,   в   гениальных
индивидуумах, так как насущное  редко в состоЯнии их удовлетворить,  так как
оно  не   наполнЯет   их   сознаниЯ:   это   сообщает   им   ту  недремлющую
стремительность, то непрестанное  искание новых, достойных вниманиЯ объектов
и затем ту почти никогда не удовлетворенную потребность в им подобных, им по
плечу стоЯщих  существах,  которым  они могли бы  себЯ передавать; тогда как
обыкновенный сын  земли, совершенно наполненный  и  удовлетворенный  обычной
действительностью, в ней расплываетсЯ и, находЯ к тому же всюду себе равных,
чувствует ту особенную отраду в  будничной жизни, в  которой отказано гению.
‘ущественной частью гениальности признавали фантазию и даже порой считали ее
с оной тождественной: первое  справедливо,  последнее несправедливо. ’ак как
объект гениЯ, как такого, суть вечные  идеи, пребывающие  существенные формы
мира и  всех  его Явлений, а познание идей по необходимости созерцательно, а
не отвлеченно, то познание гениЯ было бы ограничено идеЯми действительно его
особе  предстоЯщих  объектов  и  зависело  бы  от  сцеплениЯ  обстоЯтельств,
приведших  оные,  если  бы фантазиЯ  не  расширЯла его горизонта  далеко  за
пределы  его  личного опыта  и  не  доставлЯла  ему  возможности из  малого,
действительно подпавшего его наблюде-

        394

     нию, восстановлЯть все остальное и таким образом пропускать перед собой
почти  все возможные картины  жизни. ‚добавок  действительные объекты  почти
всегда бывают  весьма несовершенными  экземплЯрами  представлЯющейсЯ  в  них
идеи: поэтому  гений нуждаетсЯ в фантазии, чтобы  видеть в вещах не то,  что
природа действительно образовала,  а  то,  что  она старалась образовать, но
чего, по причине борьбы ее форм между собой, о коей сказано в прошлой книге,
не достигла. Ќиже мы  вернемсЯ к  этому  при рассмотрении  скульптуры. €так,
фантазиЯ  расширЯет  кругозор  гениЯ  за  пределы  предстоЯщих  его личности
действительных объектов как по отношению к их количеству, так  и к качеству.
‚от, собственно, причина, почему необычнаЯ сила фантазии ЯвлЯетсЯ спутницей,
даже  условием   гениальности.   Ќо   не   так,   чтобы,  наоборот,   перваЯ
свидетельствовала о последней; напротив, даже самые не гениальные люди могут
иметь много фантазии. €бо насколько возможно созерцать действительный объект
с двух  противоположных сторон: чисто  объективно, гениально, схватываЯ  его
идею,  или буднично,  в одних его (по закону основаниЯ)  отношениЯх к другим
объектам  и  к  собственной воле;  настолько же  возможно  двойным  способом
созерцать  и  фантасмагорию.   ђассматриваемаЯ  одним  способом,  она  будет
средством к познанию идеи, сообщением  коей ЯвлЯетсЯ произведение искусства;
в другом  случае  фантасмагориЯ  будет употреблена  на сооружение  воздушных
замков,  которые,   соответствуЯ  себЯлюбивому   стремлению  и  прихоти,  на
мгновение  обманывают  и   тешат;  причем  в   составленных  таким  способом
фантасмагориЯх  познаютсЯ, собственно, только одни их отношениЯ. ЏредающийсЯ
этой  игре есть фантазер: он легко примешивает картины, которыми  в одиночку
забавлЯлсЯ,   к  действительности  и   становитсЯ   поэтому   длЯ  последней
непригодным:  он,  быть  может,  даже  опишет скоморошество  своей фантазии,
умножаЯ  число обыкновенных  романов  всех  сортов, какими  забавлЯютсЯ  ему
подобные и большинство публики, причем читатель, представлЯЯ  себЯ на  месте
героЯ, находит описание очень "милым".

        395

     Ћбыкновенный человек, этот фабричный товар природы, каких она ежедневно
производит  тысЯчами, как  уже  сказано,  совершенно  неспособен, по крайней
мере, на  продолжительное,  в полном  смысле  незаинтересованное наблюдение,
составлЯющее,  собственно,   созерцательность:  он  способен  обращать  свое
внимание  на предметы только постольку,  поскольку  они  имеют какое-нибудь,
хотЯ бы  и  весьма  посредственное,  отношение  к его воле.  ’ак как в  этом
направлении, требующем только познаниЯ отношений,  абстрактное понЯтие  вещи
достаточно и по  большей части гораздо пригоднее; то обыкновенный человек не
останавливаетсЯ надолго на простом созерцании  и потому не долго приковывает
свой  взор  к  известному  предмету;  а поскорей  отыскивает  ко  всему  ему
предстоЯщему  понЯтие,  под  которое следует  его подвести, как ленивец ищет
стула,  -  и затем вещь уже более его не  интересует. Џоэтому он  так  скоро
управлЯетсЯ со всем, с произведениЯми искусства,  прекрасными произведениЯми
природы  и с  созерцанием  жизни, всюду  и во всех своих  сценах исполненной
значительности.  Ќо  он  не останавливаетсЯ:  он ищет  только своего  пути в
жизни, в крайнем случае всего того, что когда-либо могло бы стать его путем,
следовательно топографических заметок в обширнейшем смысле: над наблюдениЯми
самой  жизни, как  такой, он  не терЯет  времени. ѓениальный, напротив того,
коего познавательнаЯ сила  своим избытком  освобождаетсЯ  на известную часть
его времени от служениЯ его воле, останавливаетсЯ на наблюдении самой жизни,
стараетсЯ уловить идею каждой вещи, а не отношениЯ последней к другим вещам:
по  этому  поводу  он  часто  упускает  из  виду  рассмотрение  собственного
жизненного пути и потому идет по нем большею  частью,  невзираЯ  ни  на что.
Њежду тем как у обыкновенного человека его познавательнаЯ способность служит
фонарем, освещающим его путь, у гениального она солнце, озарЯющее мир. ‘толь
различный  способ  воззрениЯ  на  жизнь  не  замедлит  даже  высказатьсЯ  во
внешности обоих. ‚зор человека,  в котором  живет  и действует  гений, легко
отличает   его,  носЯ,  при  живости,  соединенной  с  твердостью,  характер
наблюдательности и созерцательности, как мы  это можем видеть в изображениЯх
немногих гениальных голов, которые природа от времени до времени производила

        396

     между  бесчисленными миллионами. Ќапротив, во взоре других,  если он не
туп  или  не  безжизнен,  как это  большею  частью  бывает, легко замечаетсЯ
противоположность созерцательности - высматривание или всматривание. Џоэтому
гениальное выражение головы состоит  в очевидном преобладании  познаниЯ  над
желанием и,  следовательно, познаниЯ без всЯкого  отношениЯ  к желанию, т.е.
чистого познаниЯ. Ќапротив того, у голов, какими  они большею частью бывают,
преобладает выражение  желаниЯ,  и  видно, что  познание постоЯнно  начинает
действовать только  по побуждению  хотениЯ, следовательно, обращено лишь  на
мотивы.

     ’ак  как гениальное познание, или познание идеи, то, которое не следует
закону  основаниЯ,  а, напротив, то,  которое ему следует, сообщает в  жизни
рассудительность и благоразумие и порождает науки; то гениальные индивидуумы
должны  страдать  недостатками,  проистекающими из неупотреблениЯ последнего
рода познаниЯ. Џри этом необходимо оговоритьсЯ, что то, что Я выскажу в этом
направлении,  касаетсЯ  гениальных  людей   только   постольку  и  пока  они
действительно предаютсЯ гениальному  образу познаниЯ, что  ни в каком случае
не происходит в любое мгновение их жизни,  так как великое, хотЯ и невольное
напрЯжение,   необходимое  длЯ   безвольного   восприЯтиЯ   идей,  неизбежно
ослабевает  и  подвергаетсЯ  большим  промежуткам, в  продолжение  коих сами
деЯтели почти становЯтсЯ в уровень с обыкновенными людьми как по отношению к
преимуществам,  так и по отношению к недостаткам. Џоэтому искони смотрели на
деЯтельность гениЯ как на вдохновение, даже, как доказывает и самое имЯ, как
на действие отдельного от самого  индивидуума  сверхчеловеческого  существа,
овладевающего им лишь  периодически.  Ќерасположение гениальных индивидуумов
обращать внимание на содержание закона основаниЯ обнаруживаетсЯ прежде всего
по  отношению к основанию  бытиЯ, в виде нерасположениЯ  к  математике, коей
соображениЯ  обращены на самые  общие  формы ЯвлениЯ, пространство  и времЯ,
которые  сами  суть  лишь  формы закона основаниЯ,  почему  сама  математика
ЯвлЯетсЯ прЯмой противоположностью того на-

        397

     блюдениЯ, которое ищет прЯмо одного содержаниЯ ЯвлениЯ,  выражающейсЯ в
нем идеи, невзираЯ  ни на какие отношениЯ. Љроме того, гению будет претить и
логический прием  математики,  так  как  он,  запираЯ  путь  действительному
убеждению, не удовлетворЯет  его, а предлагает  лишь сцепленье умозаключений
по  закону  основаниЯ  познаниЯ и  изо  всех  духовных  сил  преимущественно
рассчитывает на памЯть, котораЯ должна  постоЯнно хранить все предшествующие
умозаключениЯ, на которые ссылаютсЯ. Ћпыт даже подтвердил, что великие гении
искусства  не имеют  способности  к математике:  никогда не  было  человека,
единовременно Ярко отличившегосЯ в обоих. Ђльфиери рассказывает, что он даже
никогда не мог понЯть четвертой теоремы ќвклида. ѓете неразумные  противники
его учениЯ о  цветах вдосталь упрекали в  недостаточности его математических
сведений. Џравда, в этом случае, когда дело шло не об исчислении и измерении
на основании  гипотетических  данных, а  о  непосредственном  познании  умом
причины и действиЯ,  подобный упрек  до  того  не к  делу и не  у места, что
обнаруживает  только,  подобно  другим  мидасовским  приговорам,   полнейший
недостаток  силы  суждениЯ. —то  еще поныне, почти  через  полстолетиЯ после
поЯвлениЯ  ѓетева  учениЯ о цветах, ньютоновские  измышлениЯ даже в ѓермании
владеют  кафедрами, и  люди  продолжают  вполне  серьезно  толковать  о семи
однородных  лучах и  их  различном  преломлении  - это  причтетсЯ некогда  к
великим  чертам  интеллектуального характера человечества  вообще и немцев в
особенности. €з той же вышеприведенной причины объЯснЯетсЯ и равно известный
факт,   что,   наоборот,   замечательные   математики  мало  восприимчивы  к
произведениЯм изЯщных искусств,  что особенно наивно выражаетсЯ в  известном
анекдоте о французском математике, который по прочтении ђасиновой "€фигении"
спросил, пожимаЯ плечами: "—то же здесь доказываетсЯ?" „алее, так как точное
восприЯтие отношений, согласно закону причинности и мотивации, собственно  и
составлЯет  ум, а гениальное познание не направлено на отношениЯ; то  умный,
поскольку  и пока  он таков, не будет гениальным, и гениальный, поскольку  и
пока он таков, не будет умным.

        398

     Ќаконец, вообще созерцательное познание, в области  коего исключительно
находитсЯ  идеЯ, состоит  с разумным  или отвлеченным,  руководимым  законом
основаниЯ, познанием  в  прЯмой противоположности. „аже, как известно, редко
встречаетсЯ  великаЯ гениальность в сочетании  с  преобладающей разумностью;
чаще же, напротив того, гениальные индивидуумы подвержены сильным аффектам и
неразумным  страстЯм. ’ем не  менее  это основано не на  слабости  разума, а
частию на необыкновенной энергии  всего  проЯвлениЯ воли, каким  оказываетсЯ
гениальный индивидуум  и  которое выражаетсЯ в  стремительности  всех  актов
воли; частью же на преобладании созерцательного познаниЯ, посредством чувств
и   ума,  над   абстрактным,  -  поэтому   на   решительной   склонности   к
созерцательному, коего в высшей степени  энергическое впечатление в подобных
людЯх до того затмевает  бесцветные понЯтиЯ, что уже не последние,  а первые
руководЯт  действиЯми,  становЯщимисЯ  по тому самому  неразумными.  Џоэтому
впечатление  настоЯщего на  них  так мощно  и увлекает их к необдуманному, к
эффекту, к страсти.  Џоэтому же,  и  вообще  так  как  их  познание  отчасти
освободилось  от  служениЯ  воле,  они  в разговоре менее  думают о  лице, с
которым  говорЯт, чем о вещи, о  которой они говорЯт и котораЯ живо  носитсЯ
перед  ними: поэтому они станут судить или  рассказывать слишком  объективно
длЯ собственного  интереса, не переходЯ молчанием  того, о чем бы  следовало
умолчать, и т.д.  Џоэтому, наконец,  они склонны к монологам  и вообще могут
оказывать  много  слабостей,  действительно  граничащих  с безумием.  —то  у
гениальности  и безумиЯ есть  стороны, коими они  сходЯтсЯ и даже  переходЯт
друг в друга, - было  часто замечаемо, и поэтическое  вдохновение называлось
известным  родом  безумства. ѓораций называет  его:  "приЯтное безумие" (Ћд.
III, 4), и  ‚иланд, во  введении к  "Ћберону",  "сладостным  безумием". „аже
Ђристотель, по свидетельству  ‘енеки ("Ћб успокоении души", 15, 16), сказал:
"Ќе бывает никакого великого ума без примеси безумства". Џлатон выражает это
в вышеприведенном мифе о  темной пещере ("ѓос-во",  7), говорЯ: "те, которые
вне пещеры видели истинный солнечный свет и истинно суще-

        399

     ствующие  вещи [идеи],  не могут после того в  пещере более видеть, так
как глаза их отвыкли от темноты, не в состоЯнии более хорошо различать в ней
образы теней  и навлекают  на себЯ своими промахами насмешки других, которые
никогда не отлучались из  этой пещеры и от этих образов теней". ‚ "”едре" он
прЯмо (стр. 317) говорит,  что ни один настоЯщий поэт не  может обойтись без
известного сумасшествиЯ, даже (стр. 327), что всЯкий, познающий в преходЯщих
вещах вечные  идеи, ЯвлЯетсЯ сумасшедшим. –ицерон тоже свидетельствует:  "Џо
„емокриту,  не  может  быть,  конечно,  никакого  великого  поэта  без  доли
безумства";  так говорит и  Џлатон ("Ћ  прорицании", I,  37).  € наконец Џоп
говорит:

     ‚ сродстве с безумством гений пребывает,
     € тонкаЯ стена их разделЯет.


     Ћсобенно  поучителен в этом  отношении  ’орквато ’ассо, в  котором ѓете
выставлЯет  перед нами не только  страданиЯ, существенное мученичество гениЯ
как  такого, но и  постепенный переход его к безумию. ”акт непосредственного
соприкосновениЯ гениальности с безумством подтверждаетсЯ наконец биографиЯми
очень гениальных людей, например, ђуссо, Ѓайрона, Ђльфиери,  и анекдотами из
жизни других. —астию должен Я, с  другой стороны, упомЯнуть, что, при частом
посещении  домов  умалишенных,  находил  отдельных  субъектов  с  неоспоримо
великими способностЯми, коих гениальность Явно проглЯдывала  сквозь безумие,
получившее  в данном  случае  полнейшее  преобладание.  ќто  не  может  быть
приписано  случайности,  так  как,  с  одной   стороны,  число   умалишенных
сравнительно весьма  не велико; с  другой  же стороны, гениальный индивидуум
есть Явление превыше всЯкой обычной оценки  и выступающее только в  качестве
самого  редкого  исключениЯ  в природе; в этом  можно  убедитьсЯ даже, когда
сочтем  истинно  великих гениев, которых всЯ образованнаЯ …вропа произвела в
старое  и  новое  времЯ,  считаЯ,   однако,  лишь   тех,  которые   оставили
произведениЯ,  сохранившие на все времена прочную ценность длЯ человечества,
- когда, говорю, сочтем

        400

     эти единицы и сравним число их с 250-ю миллионами, постоЯнно живущими в
…вропе и  возобновлЯющимисЯ каждые 30 лет.  џ  не пройду даже молчанием, что
знавал людей если не с громадным,  то с неоспоримым духовным превосходством,
которые  в то  же  времЯ выказывали  легкий  оттенок помешательства. Џоэтому
могло  бы казатьсЯ, что  всЯкий подъем  интеллекта  свыше обычной меры,  как
ненормальность,  уже предрасполагает к сумасшествию.  Џостараюсь,  однако, с
возможной  краткостью   высказать  свое  мнение  о  чисто   интеллектуальном
основании такого сродства между гениальностью и сумасшествием, так как такое
исследование,  конечно, будет  способствовать  уЯснению  настоЯщего существа
гениальности,  т.е.  той  духовной  способности,  котораЯ  одна в  состоЯнии
творить   истинные  произведениЯ   искусства.   Ќо   это   требует