ее
существо  мира - это наша волЯ; Явление  мира - это наше  представление. „лЯ
того, кто мог бы Ясно сознать это единство, исчезла бы разница между будущим
существованием

        244

     внешнего  мира после  его личной смерти  и  его  собственным посмертным
существованием: и то, и другое предстало бы ему как нечто одно, и он смеЯлсЯ
бы  над  безумной  мечтою,  котораЯ  могла  их  разъединЯть.  €бо  понимание
неразрушимости  нашего  существа совпадает  с  отождествлением  макрокосма и
микрокосма.  ’о, что Я сказал здесь, возможно поЯснить путем  своеобразного,
осуществимого   фантазией   эксперимента,   который   можно    бы    назвать
метафизическим.  €менно:  попробуйте  живо представить  себе то,  во  всЯком
случае  недалекое,  времЯ, когда  вас  не будет  в  живых. ‚ы себЯ  мысленно
исключаете,  а мир продолжает  существовать; но,  к  собственному  изумлению
вашему, тотчас  же оказываетсЯ, что и вы еще продолжаете существовать вместе
с миром.  „ело в том, что вы  пытались  вообразить себе  мир без себЯ:  но в
сознании непосредственно  Я, - только  оно  и  обусловливает мир, только длЯ
него  последний и существует.  “ничтожить этот центр всЯкого бытиЯ, это Ядро
всЯкой реальности, и в то же времЯ сохранить существование мира - вот мысль,
которую  можно  абстрактно  подумать,  но  которой нельзЯ  осуществить. Ќаши
усилиЯ  сделать  это,  наши  попытки  мыслить  производное  без  первичного,
обусловленное  без  условиЯ,  носимое  без носителЯ каждый раз  терпЯт почти
такую  же  неудачу,  как  попытка  вообразить  равносторонний  прЯмоугольный
треугольник  или  уничтожение   и  возникновение  материи  и  тому  подобные
невозможности. ‚место  задуманного у нас  невольно рождаетсЯ такое  чувство,
что мир не в меньшей степени находитсЯ в  нас, чем мы в нем,  и что источник
всЯкой реальности лежит в  нашем внутреннем существе.  € в результате нашего
эксперимента получаетсЯ  следующее:  времЯ, когда менЯ не будет,  объективно
придет, но субъективно  оно никогда не может прийти. Ћтсюда  возникает  даже
вопрос:  насколько всЯкий из нас в глубине  души действительно верит в такую
вещь, которую он,  собственно говорЯ, совершенно не в состоЯнии  представить
себе?  Њало того:  так как  к  этому чисто  интеллектуальному  эксперименту,
который,  однако, всЯкий с большей или меньшей отчетливостью уже проделал, -
присоединЯетсЯ глубокое сознание неразрушимости нашего внутреннего существа,
то наша личнаЯ смерть не ЯвлЯетсЯ ли, в конце концов, самой неправдоподобной
вещью в мире?

        245

     ’о глубокое  убеждение  в нашей неприкосновенности  длЯ  разрушительной
смерти,  которое всЯкий  носит в глубине души, как об этом свидетельствуют и
неизбежные тревоги  совести при приближении смертного  часа, - это убеждение
безусловно  свЯзано  с  сознанием нашей  изначальности  и  вечности;  оттого
‘пиноза  так выражает его: чувствуем и воочию  убеждаемсЯ, что мы вечны. €бо
непреходЯщим разумный  человек может мыслить себЯ лишь  постольку, поскольку
он мыслит себЯ не  имеющим начала,  т.е. вечным, - вернее, безвременным. ’от
же, кто считает  себЯ  происшедшим из  ничего,  должен думать, что  он снова
обратитсЯ в ничто:  ибо думать, что прошла  бесконечность, в течение которой
нас  не было, а  затем начнетсЯ другаЯ, в  течение которой мы  не перестанем
быть, -  это чудовищнаЯ мысль.  Џоистине, наиболее  прочным  основанием  длЯ
нашей  неуничтожаемости  служит старое  положение: из  ничего  не  возникает
ничего,  и в [это] ничто не может  ничто возвратитьсЯ. Ћчень хорошо  поэтому
говорит ’еофраст Џарацельс (‘очинениЯ. ‘трасбург, 1603, т. 2, стр. 6): "„уша
во  мне сделалась из  чего-то, поэтому она и  не обратитсЯ в ничто,  ибо она
произошла из чего-то".  Ћн  указывает в этих словах  истинное основание  длЯ
бессмертиЯ. Љто  же считает  рождение человека за его абсолютное начало, длЯ
того смерть должна казатьсЯ  его абсолютным концом. €бо и смерть, и рождение
представлЯют  собою  то, что он  есть, в  одинаковом смысле;  следовательно,
каждый  может признавать  себЯ  бессмертным  лишь  постольку,  поскольку  он
признает  себЯ также  и  нерожденным,  -  и  в  одинаковом смысле.  —то есть
рождение, то,  по своему  существу и смыслу, есть и смерть: это одна и та же
линиЯ,  описаннаЯ  в  двух направлениЯх.  …сли  рождение,  действительно,  -
возникновение из ничего, то и смерть, действительно, - уничтожение. Ќа самом
же деле  нетленность  нашего  истинного  существа можно  мыслить  только под
условием его вечности, и эта нетленность не имеет, таким образом, временного
характера. Џредположение, что человек  создан из  ничего, неизбежно ведет  к
предположению, что смерть -

        246

     его абсолютный конец. ‚  этом отношении, значит, свЯщенные книги евреев
вполне последовательны:  никакое  бессмертие не  совместимо  с творением  из
ничего. “чение  же о бессмертии проникнуто  индусским духом и  поэтому  оно,
более  чем   вероЯтно,   имеет   индусское  происхождение,  хотЯ   и   через
посредничество  …гипта.  Ќо с иудейским  стволом, к  которому  в обетованной
стране надо было привить эту индусскую мудрость,  последнЯЯ  гармонирует так
же, как свобода воли с ее сотворенностью или как если бы художник захотел  к
главе человеческой приладить лошадиную выю.

     Ђ это всегда дурно, когда не имеешь смелости быть оригинальным до конца
и  работать  из  цельного  куска.  Ќаоборот,  брахманизм  и  буддизм  вполне
последовательно учат, что, кроме посмертного существованиЯ, есть еще и бытие
до рождениЯ  и  что наша  жизнь служит искуплением  за вину этого бытиЯ. Љак
Ясно  сознают  они  эту  необходимую  последовательность,  можно  видеть  из
следующего места из "€стории индусской философии"  Љольбрука,  в  "Ћтчет[ах]
‹ондонского  Ђзиатского  общества",   том   I,  стр.  577:  "против  системы
Ѓхагавадгите, котораЯ  лишь отчасти  еретична, существует  одно  возражение,
которому ‚иаса придает особенную важность, - именно то, что душа не могла бы
быть  вечной, если  бы она была  сотворена и, следовательно,  имела начало".
„алее, в "„октрине  буддизма" Ђпхэма,  стр. 110,  мы  читаем: "самый  тЯжкий
жребий в аду выпадает  тем нечестивым, которые зовутсЯ  "деитти":  это люди,
которые,  отвергаЯ  свидетельство Ѓудды, исповедуют  еретическое учение, что
все  живые существа берут свое начало в материнском теле и в смерти обретают
свой конец".

     Љто  видит в  своем существовании  простую  случайность,  тот, конечно,
должен боЯтьсЯ,  что  он со смертью потерЯет его.  Ќапротив,  кто  хотЯ бы в
самых  общих   чертах  усматривает,  что  его  бытие  зиждетсЯ  на  какой-то
изначальной  необходимости,  -  тот  не поверит, чтобы  последнЯЯ, создавшаЯ
столько  дивного  на  свете,  была  ограничена  столь  коротким  промежутком
времени: нет, он будет убежден, что она действует во все времена. Џознает же
свое бытие как необходимое тот, кто сообразит, что до настоЯщего момента,  в
котором он существует, протекло уже бесконечное

        247

     времЯ, а с ним  и  целаЯ бесконечность изменений, - и  он,  несмотрЯ на
это,  все  же  остаетсЯ  в  живых:  другими словами,  всЯ  возможность  всех
состоЯний уже исчерпалась, но не могла уничтожить его существование. …сли бы
он мог когда-нибудь не быть, то его не было бы уже теперь. €бо бесконечность
времени, уже  протекшего,  вместе  с  исчерпанной  в  нем  возможностью  его
событий,  ручаетсЯ  за   то,   что  все,  что  существует,   существует   по
необходимости. Џоэтому всЯкий должен понимать себЯ как существо необходимое,
т.е. такое, из правильной и исчерпывающей дефиниции которого, если бы только
иметь  ее,  вытекало  бы  его  бытие.  ‚ этом порЯдке  мыслей  действительно
заключаетсЯ единственно-имманентный, т.е.  не покидающий эмпирической почвы,
аргумент в  пользу неразрушимости нашего истинного существа. ‚  самом  деле,
именно последнему должно быть присуще бытие, так как оно, бытие, оказываетсЯ
независимым  от  всех  состоЯний,  какие  только  могут  возникнуть  в  силу
причинного сочетаниЯ: ведь последние уже сделали свое  дело, и тем не  менее
наше существование  осталось так же  непоколебимо длЯ  них, как  непоколебим
солнечный  луч длЯ урагана,  который  он пронизывает.  …сли  бы времЯ  могло
собственными силами привести нас к благополучному состоЯнию, то мы  давно бы
уже  достигли  его: ибо позади нас  лежит бесконечное времЯ.  Ќо  и с другой
стороны: если бы  оно могло привести  нас к гибели, то нас  давно бы  уже не
было  на  свете. €з того,  что мы  теперь  существуем,  следует, по  зрелому
обсуждению, то, что мы должны существовать во всЯкое времЯ. €бо мы сами - то
существо, которое воспринЯло в  себЯ  времЯ,  длЯ того  чтобы заполнить  его
пустоту: оттого  мы  и  наполнЯем  собою  все времЯ,  настоЯщее,  прошедшее,
будущее, - в одинаковой мере, и длЯ нас так же невозможно  выпасть из бытиЯ,
как и из пространства.  ‚ сущности, немыслимо, чтобы то, что  в какой-нибудь
данный  момент  обладает  полнотою  реальных сил, когда-либо превратилось  в
ничто  и  затем,  в  течение  бесконечного  времени, больше не существовало.
Ћтсюда  -  христианское учение о  возрождении  всех вещей,  отсюда -  учение
индусов о все новом и новом творчестве мира  Ѓрахмой,  отсюда  - аналогичные
догматы греческих

        248

     философов. ‚еликаЯ тайна нашего бытиЯ и небытиЯ, длЯ разгадки которой и
придуманы были эти и  все родственные  им догматы, в конечном счете зиждетсЯ
на  том, что то самое, что  объективно составлЯет бесконечный  рЯд  времени,
субъективно  есть точка, неделимое,  вечное настоЯщее:  но  кто поймет  это?
‹учше  всего выЯснил это  Љант  в  своем  бессмертном  учении об идеальности
времени и  о  всеединой реальности вещи в себе. €бо из этого учениЯ следует,
что  истинно-существеннаЯ сторона вещей, человека, мира неизменно пребывает,
незыблемаЯ  и  твердаЯ,  в  "здесь-теперь"  и  что  смена Явлений  и событий
представлЯет  собою  не что  иное,  как  результат  нашего  восприЯтиЯ этого
"здесь-теперь"  с помощью  формы нашей  интуиции  - времени. Џоэтому, вместо
того чтобы  говорить людЯм: "вы  произошли от  рождениЯ, но  вы бессмертны",
следовало бы сказать:  "вы  не ничто",  и надо  разъЯснить  им это в  смысле
изречениЯ, приписываемого ѓермесу ’рисмегисту: "поистине что  есть, то будет
всегда"  (‘тоб[ей]. "ќкл[оги]",  43, 6). …сли  же  это не удастсЯ  и  робкое
сердце опЯть затЯнет свою старую  жалобную песнь:  "Я вижу, как все существа
путем рождениЯ возникают из ничего и спустЯ короткое  времЯ снова обращаютсЯ
в ничто:  и мое бытие, теперь настоЯщее, скоро тоже будет лежать  в  далеком
прошлом, и Я буду ничто!",  - то правильный ответ на эту жалобу будет такой:
"ђазве ты  не  существуешь? ђазве  ты  не  живешь  в нем,  этом  драгоценном
настоЯщем, к которому  вы все, дети времени,  так жадно стремитесь,  - разве
оно не твое, действительно твое? €  разве  ты  понимаешь, как ты достиг его?
ђазве  тебе известны  те пути,  которые привели тебЯ  к нему, - чтобы ты мог
сознавать, будто смерть замкнет их длЯ тебЯ?  ‘амаЯ возможность какого бы то
ни было  существованиЯ  твоего  л, после разрушениЯ  твоего тела,  длЯ  тебЯ
непостижима. Ќо  разве она может  быть длЯ тебЯ более непостижима,  чем твое
нынешнее существование и то, как ты его  достиг? Џочему же ты  сомневаешьсЯ,
что те самые  пути, которые открылись  пред  тобою длЯ этого настоЯщего,  не
будут открыты длЯ тебЯ и ко всЯкому будущему?"

        249

     •отЯ  все подобные  соображениЯ, несомненно, и  могут пробудить  в  нас
сознание, что  в нас  есть нечто,  длЯ смерти  неразрушимое, но реально  это
сознание зародитсЯ  у  нас  лишь  в том случае, если мы поднимемсЯ на  такую
точку  зрениЯ,  с  которой рождение не ЯвлЯетсЯ началом нашего бытиЯ.  Ђ  уж
отсюда следует, что то начало в нас, которое представлЯетсЯ неразрушимым длЯ
смерти,  это,  собственно,  не  индивидуум,  -  тем  более,  что  последний,
возникший путем рождениЯ и носЯ в себе свойства отца и матери, служит только
одним  из  представителей своего вида и,  в качестве такого, может быть лишь
конечным.  Љак, соответственно этому,  индивидуум не  имеет  воспоминаний  о
своей  жизни  до  своего  рождениЯ,  так  после  смерти не  может  он  иметь
воспоминаний о своей теперешней жизни. Ќо всЯкий полагает свое Я в сознании,
и  оттого  оно,  это  Я, представлЯетсЯ  нам свЯзанным с  индивидуальностью,
вместе с  которой,  бесспорно,  погибает  все  то,  что  свойственно данному
личному Я и что отличает его от других. € оттого продолжение нашей жизни без
индивидуальности ничем не  отличаетсЯ  в наших глазах  от  продолжениЯ жизни
остальных  существ, - и мы видим, как гибнет  наше Я. Ќо  кто таким  образом
приводит  свое бытие в свЯзь с тождеством  сознаниЯ и  поэтому  требует  длЯ
последнего  бесконечной  посмертной жизни,  должен  бы  сообразить,  что, во
всЯком случае, он может купить ее только ценою  столь же бесконечной прошлой
жизни до рождениЯ. ‚ самом деле: так как он не  имеет никаких воспоминаний о
жизни  до  рождениЯ  и  его  сознание начинаетсЯ,  следовательно,  вместе  с
рождением, то  последнее и должно  ему казатьсЯ возникновением его  бытиЯ из
ничего.  Ќо  это  значит,  что бесконечное времЯ своего посмертного бытиЯ он
покупает ценою столь же бесконечного бытиЯ до  рождениЯ, - а в  таком случае
счета сводЯтсЯ  длЯ  него  без  прибылей. …сли же то существование, которого
смерть  не  трогает, - иное, чем существование индивидуального сознаниЯ,  то
оно должно так же не зависеть и от рождениЯ, как не зависит оно от смерти, и
поэтому  одинаково  верны должны  быть  относительно него  два выражениЯ: "Я
всегда  буду" и "Я  всегда был",  -  а  это дает  в результате  вместо  двух
бесконечностей одну. Ќо, собственно,  в термине "Я"  заключаетсЯ  величайшее
недоразумение, как это без дальных слов поймет

        250

     всЯкий, кто припомнит  содержание нашей второй книги  и проведенное там
различие между волЯщим и понимающим слово Я; Я могу сказать: "смерть  -  мой
полный конец", или же  так: "Љакую бесконечно малую часть мира  Я составлЯю,
такой  же  малой  частью  моего  истинного  существа  служит это  мое личное
Явление". Ќо Я  - темнаЯ точка  сознаниЯ, подобно тому как на сетчатке слепа
именно  та  точка, куда входит зрительный нерв,  подобно тому как самый мозг
совершенно нечувствителен, тело солнца  темно  и глаз видит все, - только не
себЯ.   Ќаша   познавательнаЯ  способность   целиком   направлена   во  вне,
соответственно  тому, что  она ЯвлЯетсЯ  продуктом  такой  мозговой функции,
котораЯ  возникла в интересах простого самосохранениЯ, т.е. длЯ того,  чтобы
находить пищу и ловить добычу. Ћттого всЯкий и знает о себе лишь как об этом
индивидууме, каким он представлЯетсЯ во внешнем восприЯтии. Ђ если бы он мог
сознать, что он такое еще сверх того  и кроме того, то он охотно отпустил бы
свою индивидуальность на  все четыре  стороны, посмеЯлсЯ бы над своей цепкой
привЯзанностью  к ней  и сказал бы:  "к чему  горевать  мне  об утрате  этой
индивидуальности,   когда   Я   ношу   в   себе   возможность   бесчисленных
индивидуальностей?" Ћн  увидел  бы, что хотЯ ему и  не предстоит продолжениЯ
его индивидуальности, но это  все равно, как если бы оно  предстоЯло, ибо он
носит в себе его полное возмещение. Љроме того,  надо  принЯть в соображение
еще и следующее: индивидуальность большинства  людей  так жалка и  ничтожна,
что  они поистине  ничего  в  ней не терЯют, и то, что может еще иметь у них
некоторую   ценность,   носит  характер  общечеловеческий,  -  а  последнему
неразрушимость  вполне обеспечена.  „а уже одна  оцепенелаЯ  неизменность  и
роковаЯ ограниченность всЯкой  индивидуальности,  как  таковой, в  случае ее
бесконечного  существованиЯ,  наверное,  своею  монотонностью породила бы  в
конце   концов   такое   пресыщение  ею,  что  люди  охотно  согласились  бы
превратитьсЯ в ничто, лишь бы только избавитьсЯ от нее. ’ребовать бессмертиЯ
индивидуальности, это, собственно говорЯ, все равно, что желать бесконечного
повторениЯ  одной и той же ошибки.  €бо, в существе дела, индивидуальность -
это

        251

     своего рода  ошибка, недосмотр, нечто такое, чему бы  лучше  не быть  и
отрешение   от  чего  ЯвлЯетсЯ  настоЯщей  целью  жизни.  ќто  находит  свое
подтверждение  и в  том, что большинство людей, даже, собственно говорЯ, все
люди, так созданы, что они не могли бы быть счастливы, в какой бы мир они ни
попали. …сли бы какой-нибудь мир освобождал их от нужды  и скорбей, то они в
такой же мере обречены были бы на скуку; а если бы он устранЯл от них скуку,
то они в такой же мере подпали бы нужде, скорби и страданиЯм.

     ’аким образом,  длЯ  счастиЯ  человека  вовсе недостаточно,  чтобы  его
переселили в "лучший  мир",  нет, длЯ этого  необходимо еще, чтобы произошла
кореннаЯ перемена и в нем самом, чтобы он перестал  быть тем, что он есть, и
сделалсЯ тем, что он не есть. Ђ длЯ этого он, прежде всего, должен перестать
быть тем, что он есть: этому требованию предварительно удовлетворЯет смерть,
моральнаЯ необходимость  которой  выЯснЯетсЯ  уже и  с  этой  точки  зрениЯ.
Џерейти   в  другой   мир   и  переменить   все  свое  существо   -  это,  в
действительности,  одно и  то же. Ќа этом,  в  конечном счете, зиждетсЯ и та
зависимость    объективного    от    субъективного,    которую    разъЯснЯет
идеалистический принцип нашей  первой книги:  именно здесь  поэтому  и лежит
точка  соприкосновениЯ  между  трансцендентальной философией и этикой.  …сли
принЯть это во внимание, то мы поймем, что пробуждение от сна жизни возможно
только потому, что  вместе с  ним разрываетсЯ и всЯ его  основнаЯ ткань, - а
последней  служит  самый  орган  его, интеллект со  своими формами:  если бы
интеллект  оставалсЯ  цел  и  невредим, то  ткань  сновидениЯ  продолжала бы
развиватьсЯ  до бесконечности,  - так прочно сроссЯ  он с  нею.  ’о же,  что
собственно грезилось интеллекту, все-таки еще отлично  от него, и только оно
останетсЯ. ЃоЯтьсЯ же,  что со смертью погибает все, - это похоже на то, как
если бы кто-нибудь думал во сне, что существуют одни только сонные грезы без
грезЯщего  человека. - Ќо если в смерти  чье-нибудь  индивидуальное сознание
находит себе  конец,  то  стоит ли  желать,  чтобы оно опЯть  возгорелось  и
продолжало  существовать  до бесконечности? ‚едь его  содержание, в  большей
своей части, а обыкновенно и сплошь представлЯет

        252

     собою  не  что  иное,  как  поток  мелочных,  земных, жалких  мыслей  и
бесконечных забот, - дайте же и им, наконец, успокоитьсЯ! ‘ глубоким смыслом
писали древние  на  своих  гробницах:  "ночной безмЯтежности"  или  "благого
покоЯ".  ’ребовать  же, как это  часто  делают,  бессмертиЯ  индивидуального
сознаниЯ длЯ того, чтобы свЯзать с ним потустороннюю награду или кару, - это
значит  только рассчитывать на соединимость добродетели и эгоизма. Ќо эгоизм
и добродетель  никогда  не  подадут  друг другу  руки: они составлЯют полную
противоположность.  ‡ато  глубокую основу имеет  под собою  непосредственное
убеждение,  какое  рождаетсЯ у  нас при созерцании  благородных подвигов,  -
убеждение,  что никогда не иссЯкнет  и не  обратитсЯ  в ничто тот дух любви,
который  побуждает одного  щадить своих врагов, другого -  с опасностью  длЯ
жизни заступатьсЯ за человека, никогда раньше не виданного.

     ‘амый серьезный ответ  на  вопрос о загробном существовании индивидуума
даетсЯ в великом учении Љанта об идеальности времени. €менно в данном пункте
это  учение особенно важно и плодотворно, потому что  своими, хотЯ и  вполне
теоретическими, но  глубоко обоснованными взглЯдами, оно заменЯет положениЯ,
которые и на  том, и на  другом пути вели к абсурду, и сразу устранЯет самый
волнующий из всех метафизических вопросов.  Ќачало, конец, продолжение - это
все  такие понЯтиЯ, которые заимствуют свой смысл единственно  от времени  и
получают значение только при условии последнего.  Ђ времЯ между тем не имеет
абсолютного бытиЯ, не есть способ и склад внутреннего существованиЯ вещей, а
представлЯет собою только ту форму, в которой мы  познаем наше  и всех вещей
бытие  и существо; отсюда  следует, что это  познание весьма  несовершенно и
ограничено одними ЯвлениЯми. ’аким образом,  только к последним находЯт себе
применение понЯтиЯ прекращениЯ и продолжениЯ, - а не к тому, что в них, этих
ЯвлениЯх,  нам  представлЯетсЯ,  т.е.  не  ко внутренней  сущности  вещей, в
применении к которой эти понЯтиЯ, следовательно, больше не имеют смысла. ќто
видно уже  из  того, что на вопрос о загробной жизни индивидуума,  - вопрос,
который вытекает из названных понЯтий временного ха-

        253

     рактера, - не  может быть дано никакого ответа, и каждое решение его  в
ту  или другую сторону  открыто серьезным  возражениЯм.  ‚ самом деле: можно
утверждать, что наше внутреннее существо  продолжаетсЯ после смерти, так как
немыслимо, чтобы оно погибало; но можно утверждать и то, что наше внутреннее
существо погибает,  так как немыслимо,  чтобы оно  продолжалось: в сущности,
одинаково верно и то, и другое. ‡десь можно бы таким образом построить нечто
вроде антиномии,  - но она опиралась бы на одни только отрицательные данные.
‚ ней субъекту суждениЯ мы приписывали бы два  противоречиво-противоположные
предиката, - но только потому, что всЯ категориЯ  последних к этому субъекту
неприменима. …сли же отказывать ему в обоих предикатах не вместе, а порознь,
то дело принимает такой  вид,  как  будто  бы  этим  утверждаетсЯ  предикат,
противоречиво-противоположный  тому,  который  в  каждом  данном  случае  за
субъектом  отрицают.   ќто   объЯснЯетсЯ   тем,  что  здесь  мы   сравниваем
несоизмеримые  величины, поскольку даннаЯ  проблема  переносит  нас в  такую
область,  котораЯ  упразднЯет  времЯ  и   все-таки   употреблЯет   временные
определениЯ:   следовательно,  приписывать  субъекту  эти  определениЯ   или
отказывать ему в  них,  -  одинаково неверно. „ругими  словами: эта проблема
трансцендентна. ‚ этом смысле смерть остаетсЯ тайной.

     Ќо,  удерживаЯ  это  различие  между  Явлением и вещью  в  себе,  можно
выставить утверждение,  что человек, правда,  как  Явление и преходЯщ, но на
его внутреннее существо эта бренность не распространЯетсЯ и последнее, таким
образом,  неразрушимо, -  хотЯ  вследствие характерной  длЯ него  элиминации
временных понЯтий ему и нельзЯ приписать никакой продолжительности. €так, мы
приходим  здесь  к понЯтию такой  неразрушимости,  котораЯ, однако, не имеет
временного  характера.  ќто понЯтие, добытое  путем  абстракции,  и  мыслимо
только в абстракции: не подтверждаемое никакой интуицией, оно, собственно, и
не может быть доведено до  отчетливой  формы.  Ќо, с другой  стороны,  здесь
следует  указать  на  то,  что мы, в  противоположность  Љанту,  не отрицаем
безусловно познаваемости вещи в себе,  а знаем, что последнюю следует искать
в воле. Џравда, мы никогда

        254

     не утверждали, что  обладаем абсолютным и исчерпывающим знанием вещи  в
себе; напротив, мы очень хорошо видели, что невозможно познать что бы  то ни
было таким, каково оно в своей безусловности и внутренней сущности. €бо коль
скоро Я познаю, Я имею известное представление; последнее же, именно потому,
что оно  -  мое  представление,  не  может быть  тожественно  с  познаваемым
предметом,  а  переводЯ  его  из  бытиЯ  длЯ  себЯ  в   бытие   длЯ  других,
воспроизводит его  в  совершенно  другой  форме,  т.е. все  еще  должно быть
рассматриваемо  не  иначе,  как  Явление   данного  предмета.   Џоэтому  длЯ
познающего сознаниЯ, какими  бы  свойствами  оно ни обладало,  всегда  могут
существовать одни только ЯвлениЯ. ќто не  вполне устранЯетсЯ даже и там, что
объектом познаниЯ  служит здесь мое собственное существо: ибо  поскольку это
существо попадает  в  поле  моего познающего  сознаниЯ,  оно оказываетсЯ уже
только рефлексом  моего существа, чем-то от самого этого существа  отличным,
т.е.  уже  до известной  степени -  Явлением.  ’аким образом, поскольку  Я -
познающее, в своем собственном существе Я имею только Явление; а поскольку Я
сам - непосредственно это существо, постольку Я - не познающее. ‚едь то, что
познание  - только производное свойство  нашего  существа и  обусловливаетсЯ
животной природой последнего,  - это Я достаточно  выЯснил во  второй книге.
‘трого говорЯ, даже и волю свою  мы всегда познаем еще только как Явление, а
не в ее безусловной, внутренней сущности. Ќо  именно в этой же второй книге,
равно  как и  в сочинении "Ћ  воле в природе", Я обстоЯтельно  показал,  что
когда, желаЯ проникнуть в недра вещей, мы покидаем все то, что нам дано лишь
косвенно и извне,  и становимсЯ лицом к лицу с тем единственным Явлением,  в
сущность  которого нам  дано заглЯнуть непосредственно изнутри, то как нечто
конечное, как Ядро реальности мы  безусловно  находим в  нем,  этом Явлении,
волю; и  оттого мы признаем  последнюю вещью  в себе,  поскольку  она уже не
имеет   своей  формой  пространство,   хотЯ  сохранЯет  еще  форму  времени,
поскольку,  следовательно,  она  раскрываетсЯ  перед  нами  только  в  самом
непосредственном проЯвлении своем, - и признаем к  тому же с  той оговоркой,
что  это познание вещи в себе еще не есть исчерпывающее и вполне адекватное.
‚ этом смысле, значит, мы и здесь удерживаем понЯтие воли, как вещи в себе.

        255

     Љ  человеку,  как Явлению во времени, понЯтие  прекращениЯ,  бесспорно,
применимо, и эмпирическое знание  неприкровенно указывает  на смерть, как на
конец  этого  временного существованиЯ.  Љонец  личности так  же реален, как
реально было  ее начало,  и  в том самом смысле,  в  каком  нас  не было  до
рождениЯ,  нас  не  будет  и  после смерти.  Ќо  при  этом  смерть не  может
уничтожить большего, чем  дано было рождением, - следовательно, не может она
уничтожить того,  благодарЯ чему  только и стало возможным самое рождение. ‚
этом смысле  "рожденный  и  возрожденный"  -  прекрасное  выражение.  Ќо всЯ
совокупность эмпирического знаниЯ  предлагает нам одни  ЯвлениЯ:  только  на
последнее,  значит,  распространЯютсЯ  временные  процессы  возникновениЯ  и
уничтожениЯ,  а  не  на само  ЯвлЯющеесЯ, не  на  внутреннюю  сущность.  „лЯ
последней вовсе не существует обусловливаемой мозгом противоположности между
возникновением и уничтожением, - здесь  эта противоположность терЯет смысл и
значение. ‚нутреннЯЯ  сущность,  таким  образом,  остаетсЯ  недоступной  длЯ
временного  конца  какого  бы  то  ни  было  временного  ЯвлениЯ и постоЯнно
удерживает за  собою  такое  бытие, к  которому  неприменимы понЯтиЯ начала,
конца и продолжениЯ. Ђ подобное  бытие,  насколько мы можем его  проследить,
это,  в  каждом  ЯвлЯющемсЯ  существе, - его  волЯ; так  это  и  в человеке.
‘ознание же состоит в познании, а последнее  в  качестве деЯтельности мозга,
т.е. функции организма, относитсЯ, как Я уже достаточно выЯснил,  к простому
Явлению и поэтому кончаетсЯ вместе с ним: неразрушима одна только волЯ, чьим
созданием, или, вернее, отображением, было тело. ‘трогое различение воли  от
познаниЯ,  с  утверждением  примата   первой,  -  эта  основнаЯ  черта  моей
философии, - вот  единственный ключ к разрешению того противоречиЯ,  которое
принимает различные формы и каждый раз  с новой силой возникает даже в самом
элементарном сознании, -  того  противоречиЯ, что смерть -  наш  конец, а мы
между тем все-таки должны быть вечны  и неразрушимы: спинозовское "чувствуем
и воочию убеждаемсЯ, что мы вечны". Ћшибка всех филосо-

        256

     фов  заключалась  в том, что  метафизическое,  неразрушимое,  вечное  в
человеке они  полагали в интеллекте, между тем как  на  самом деле оно лежит
исключительно  в воле, котораЯ от первого совершенно отлична  и  только одна
первоначальна.  Љак Я самым  основательным  образом показал во второй книге,
интеллект - феномен производный и обусловленный мозгом, и  поэтому он вместе
с ним начинаетсЯ и  кончаетсЯ.  ‚олЯ  одна -  начало обуславливающее,  зерно
ЯвлениЯ,  от форм последнего,  к которым относитсЯ и времЯ, свободное,  -  а
следовательно, и неразрушимое. ‘о смертью, таким образом, погибнет сознание,
но  не  то,  что  породило  и  поддерживало это  сознание:  гаснет жизнь, но
остаетсЯ   принцип  жизни,  который  в  ней  проЯвлЯлсЯ.  Ћттого  всЯкому  и
подсказывает  несомненное  чувство,   что   в   нем  есть  нечто  безусловно
непреходЯщее и  неразрушимое;  даже свежесть и живость наших воспоминаний из
очень далекого времени, из раннего детства, свидетельствуют о том, что в нас
есть нечто такое, что не увлекаетсЯ потоком времени, не стареет, а пребывает
неизменным.  Ќо  что  такое  это непреходЯщее,  -  этого  нельзЯ  себе  Ясно
представить. ќто не сознание, как  и не тело, на котором, очевидно, зиждетсЯ
сознание. ќто скорее то, на чем зиждетсЯ самое тело вместе с сознанием, т.е.
именно то, что, попадаЯ в поле сознаниЯ, оказываетсЯ волей. ‚ыйти за пределы
этого непосредственного проЯвлениЯ ее воли мы,  разумеетсЯ, не можем, потому
что  нам не дано перешагнуть за предел сознаниЯ; и поэтому вопрос о том, что
такое это неразрушимое в нас  начало, поскольку  оно не попадает в сознание,
т.е. что оно такое само по себе и безусловно,  - этот вопрос должен остатьсЯ
без ответа.

     ‚ пределах  ЯвлениЯ и посредством его форм, времени и пространства, как
принципа  индивидуации, дело,  по-видимому,  обстоит так,  что  человеческий
индивидуум погибает, а человеческий род  неизменно пребывает и живет.  Ќо во
внутреннем существе вещей, которое остаетсЯ свободным от этих форм, отпадает
и все различие между индивидуумом  и родом, и оба составлЯют непосредственно
одно. ‚сЯ волЯ к жизни сполна находитсЯ в индивидууме, как она находитсЯ и в
роде,  и  потому   бессмертие  рода   -  это  только  символ  неразрушимости
индивидуума.

        257

     ’аким   образом,  бесконечно  важное  понимание  неразрушимости  нашего
истинного существа длЯ смерти  целиком зиждетсЯ  на разнице между Явлением и
вещью в  себе. Џоэтому Я освещу эту  разницу самым Ярким образом, выЯснив ее
теперь  на  том,  что противоположно смерти, т.е. на  возникновении животных
существ, -  рождении. €бо  этот  процесс, такой же загадочный, как и смерть,
непосредственнее всего рисует  у нас  перед глазами  основное различие между
Явлением и внутренней сущностью вещей, т.е. между миром, как представлением,
и  миром,  как  волей, а  равно  и полную разнородность,  существующую между
законами этих обоих миров.

     Ђкт  рождениЯ  представлЯетсЯ  нам   в  двоЯком  виде;  во-первых,  длЯ
самосознаниЯ, которого единственным предметом, как  Я  уже  говорил,  служит
волЯ со всеми своими состоЯниЯми; во-вторых, длЯ сознаниЯ других вещей, т.е.
длЯ мира представлений, или эмпирической реальности вещей. ‘о стороны  воли,
т.е.  изнутри, субъективно, длЯ  самосознаниЯ, названный акт  представлЯетсЯ
как   самое  непосредственное   и   полное  удовлетворение  воли,  т.е.  как
сладострастие.  ‘о  стороны  же представлениЯ,  т.е.  извне, объективно, длЯ
сознаниЯ других  вещей, он  -  уток  искуснейшей  ткани,  основа  невыразимо
сложного  животного организма, который после этого  нуждаетсЯ  еще только  в
дальнейшем  развитии,  длЯ  того  чтобы  предстать  перед нашими изумленными
глазами. ќтот организм, бесконечную сложность и совершенство которого  знает
лишь  тот, кто изучал анатомию, со  стороны представлениЯ нельзЯ  понимать и
мыслить  иначе как  систему,  обдуманную в самых  планомерных комбинациЯх  и
осуществленную с чрезвычайным искусством и точностью, как труднейший продукт
самых  глубоких соображений, между  тем со стороны воли, в самосознании,  мы
видим, что этот организм произошел в результате векового акта, составлЯющего
прЯмую  противоположность  всЯкому  соображению,  - в результате  слепого  и
дикого порыва, необыкновенно сладострастного ощущениЯ. ќта противоположность
находитсЯ  в тесном родстве с указанным  выше бесконечным  контрастом  между
абсолютной легкостью, с какою природа создает свои

        258

     творениЯ, и в своей удивительной беспечности, нисколько не задумываЯсь,
обрекает  свои  детища на гибель, -  и непостижимо  искусной  и  продуманной
конструкцией этих самых творений, судЯ по которой создать их было бесконечно
трудно,  так  что  необходимо, по-видимому, самым  тщательным  и  изысканным
образом  печьсЯ  об  их  сохранении,  - тогда  как  на самом  деле  мы видим
совершенно  иное.  ’еперь,  когда  путем  этих,   правда  весьма  необычных,
соображений мы крайне  резко сопоставили обе разнородные грани мира и как бы
сжали их в одну руку, нам  не следует ни  на минуту разъединЯть их, длЯ того
чтобы  убедитьсЯ  в  полной  неприменимости  законов ЯвлениЯ,  или  мира как
представлениЯ, к миру воли, или вещей в себе; тогда длЯ нас станет понЯтнее,
что  в  то времЯ, как на стороне представлениЯ, т.е. в  мире феноменов,  нам
мерещитсЯ то возникновение из ничего, то совершенное уничтожение возникшего,
- на другой стороне, в сфере вещи в себе, перед нами лежит такаЯ сущность, в
применении   к  которой  вовсе  не  имеют  смысла  понЯтиЯ  возникновениЯ  и
уничтожениЯ.  €бо  только  что,  углубившись  в  самый  корень  мира, где  в
самосознании встречаютсЯ лицом к лицу Явление и внутреннЯЯ сущность,  мы как
бы  осЯзательно  понЯли,  что  они,  т.е.  Явление  и  сущность,  безусловно
несоизмеримы между собою,  что весь характер и склад бытиЯ  одного, со всеми
основными законами этого бытиЯ,  длЯ другой не значит  ничего и даже меньше,
чем ничего.

     џ думаю, что это  последнее  соображение лишь немногие  поймут хорошо и
что   всем,  кто   его   не  поймет,   оно  покажетсЯ   неприЯтным   и  даже
предосудительным; но из-за этого Я  не поступлюсь ничем, что может служить к
уЯснению моей основной мысли.

     ‚ начале этой главы Я указал на то, что великаЯ привЯзанность  к жизни,
или, вернее, страх смерти, нисколько не  вытекает из познаниЯ -  в последнем
случае он, этот страх, был бы результатом сознательного убеждениЯ в ценности
жизни. џ выЯснил, что страх смерти имеет свои корни непосредственно в воле и
возникает  из ее первоначального естества, когда ей чуждо всЯкое познание  и
она ЯвлЯетсЯ поэтому слепой волей к жизни. Љак в жизнь нас завлекло

        259

     совершенно иллюзорное  побуждение сладострастиЯ, так нас  удерживает  в
ней,  несомненно, такой же иллюзорный страх смерти. € это побуждение, и этот
страх непосредственно вытекают из воли, котораЯ сама по себе чужда познанию.
…сли бы, наоборот, было существо, исключительно познающее, то смерть была бы
длЯ него  не только безразлична, но и  прЯмо желанна. Њежду тем соображение,
до  которого мы  дошли здесь,  учит нас,  что  смерть поражает  только  наше
познающее сознание, между тем  как волЯ,  поскольку она - та  вещь  в  себе,
котораЯ лежит  в основе всЯкого индивидуального ЯвлениЯ,  - волЯ свободна от
всего, что  зиждетсЯ  на  временных определениЯх, т.е.  она  непреходЯща. …е
порыв  к  существованию  и проЯвлению, откуда возникает  мир, всегда находит
себе удовлетворение, ибо мир  сопровождает ее, как тень - свое тело: ведь он
не что иное, как обнаружение  ее существа. Ђ если волЯ все-таки боитсЯ в нас
смерти, то это происходит  от  того, что  познание показывает  ей  здесь  ее
сущность  только  в  индивидуальном  Явлении;  отсюда и  возникает длЯ  воли
иллюзиЯ, будто вместе с  этим Явлением погибает и она, подобно  тому как мне
кажетсЯ, что  если разобьют  зеркало, в которое Я смотрюсь, то  вместе с ним
рушитсЯ и мое изображение в нем: это-то  и  проникает волю содроганием,  как
противное ее  изначальному естеству, которое представлЯет собою слепой порыв
к  бытию. Ћтсюда следует, что то начало в нас, которое одно способно боЯтьсЯ
смерти  и действительно одно и боитсЯ ее, т.е. волЯ, смерти  не  подлежит; а
то, что  смерти подвластно и действительно погибает, - это  по самой природе
своей не способно испытывать никакого страха, как и  вообще  никаких желаний
или аффектов, и поэтому равнодушно к бытию или небытию, это именно - простой
субъект  познаниЯ,  интеллект,  существование  которого  заключаетсЯ  в  его
отношении к миру  представлениЯ,  т.е. к миру объективному,  коего он служит
коррелЯтом и с существованием коего его собственное бытие в действительности
составлЯет одно. …сли таким образом индивидуальное сознание и  не переживает
смерти, то ее переживает то, что одно только и противитсЯ ей, - волЯ. Ћтсюда
объЯснЯетсЯ и  то противоречие, что  хотЯ философы, стоЯ на  почве познаниЯ,
всегда очень основатель-

        260


     но доказывали, что смерть не есть зло, - все-таки длЯ страха смерти все
эти доводы оставались неубедительны, - именно потому, что корни его лежат не
в познании, а  исключительно  в воле.  …сли все религии  и  философемы сулЯт
вечную  награду  за  одну только  добродетель  воли,  или  сердца, а  не  за
достоинства интеллекта, или головы, то это тоже вытекает именно из того, что
неразрушимое начало в нас - волЯ, а не интеллект.

     Љ  уЯснению  этой  мысли может  послужить и  следующее.  Џрирода  воли,
составлЯющей  наше  внутреннее существо,  проста: волЯ  только  хочет  и  не
познает.  ‘убъект  же  познаниЯ  -   Явление   вторичное,  проистекающее  из
объективации  воли:  это  -  объединЯющий   пункт  чувствительности  нервной
системы,  как  бы фокус, в котором собираютсЯ дуги деЯтельности всех  частей
мозга. € поэтому вместе с мозгом должен погибнуть  и он. ‚  самосознании он,
как чисто познающее начало, противостоит воле, в качестве ее зрителЯ, и хотЯ
он произошел из нее, все-таки  он познает  в  ней нечто от себЯ отличное,  -
познает вследствие  этого только эмпирически,  во  времени, по частЯм,  в ее
последовательных возбуждениЯх и актах, - да и о решениЯх ее  он  узнает лишь
апостериорно и часто весьма косвенным путем. ќтим и объЯснЯетсЯ, почему наше
собственное  существо  представлЯет  длЯ  нас,  т.е. длЯ  нашего интеллекта,
загадку и  почему  индивидуум смотрит  на  себЯ как  на  нечто  возникшее  и
преходЯщее, хотЯ его сущность  сама по  себе безвременнаЯ, т.е. вечнаЯ.  Љак
волЯ не познает,  так, наоборот,  интеллект  или субъект  познаниЯ -  начало
исключительно познающее, чуждое каких бы то  ни было желаний. ”изически  это
выражаетсЯ  в  том,  что, как Я уже  упомЯнул  во  второй  книге,  по  Ѓиша,
различные  аффекты  непосредственно  действуют  на  все  части  организма  и
нарушают  их функции, - за исключением мозга, который они  в крайнем  случае
могут   поражать   лишь  косвенно,  т.е.   лишь  в  результате  именно  этих
функциональных нарушений  в других органах ("Ћ жизни и смерти",  разд.  6, §
2). Ђ отсюда следует,  что  субъект познаниЯ, сам по себе и как такой, ни  в
чем  не  может  принимать  участиЯ  или  интереса  и  длЯ  него  безразлично
существование или несуществование чего бы то ни было на свете, и

        261

     даже свое собственное. Џочему же  это безучастное существо должно  быть
бессмертным?  Ћно  кончаетсЯ  вместе  с  временным  Явлением  воли,  т.е.  с
индивидуумом, как вместе с ним оно и началось.  ќто - фонарь, который гасЯт,
как  только он сослужил  свою службу.  €нтеллект, как и наглЯдный мир, в нем
одном существующий, - простое Явление; но  конечность их, интеллекта и мира,
не касаетсЯ того,  чего проЯвлением они служат.  €нтеллект  - функциЯ первой
системы головного мозга; но эта система, как и остальное тело, - объектность
воли.  Џоэтому  интеллект  зиждетсЯ  на  соматической  жизни  организма,  но
последний  сам зиждетсЯ на воле. ‘ледовательно, на органическое тело можно в
известном  смысле  смотреть  как  на  промежуточное  звено  между   волей  и
интеллектом,  хотЯ  на  самом деле  оно не что иное, как  волЯ, принЯвшаЯ  в
воззрении  интеллекта  пространственный  образ.  ‘мерть  и  рождение  -  это
постоЯнное  обновление сознаниЯ  воли, котораЯ  сама  по  себе  не  имеет ни
начала, ни конца и котораЯ одна ЯвлЯетсЯ как бы субстанцией бытиЯ (но всЯкое
такое  обновление  влечет  за  собою и новую возможность  отрицаниЯ  воли  к
жизни). ‘ознание  - это жизнь субъекта познаниЯ, или мозга, а смерть - конец
этого  субъекта.  Џоэтому  сознание,  конечно,  всегда  ново  и  каждый  раз
начинаетсЯ с  начала.  Џребывает неизменной  одна только волЯ, но только она
одна и заинтересована  в  этой неизменности  потому, что она - волЯ к жизни.
Џознающий субъект сам по себе ничем  не заинтересован. Ќо  в Я  объединЯютсЯ
между собою  и эта  волЯ,  и этот субъект. ‚  каждом животном существе  волЯ
приобрела себе интеллект, и он длЯ нее  - свет, при котором она осуществлЯет
свое основание, вероЯтно, и в том, что индивидуальнаЯ волЯ неохотно решаетсЯ
на разлуку со своим интеллектом, который в общем течении природы выпал на ее
долю,  - со  своим проводником  и стражем,  без  которого она чувствует себЯ
беспомощной и слепой.

     €зложенные мною  взглЯды  находЯт себе  подтверждение и  в повседневном
моральном опыте: он учит нас, что реальна только волЯ, между тем как объекты
ее, в качестве  обусловленных познанием, представлЯют собою  только Явление,
только  пар и  пену,  подобно  тому  вину, которым  потчевал  Њефистофель  в
погребке  Ђуэрбаха;  после каждого чувственного  наслаждениЯ  и  мы говорим:
"казалось мне, - Я пил вино".

        262

     “жасы смерти  главным  образом зиждутсЯ на той  иллюзии,  что  с нею  Я
исчезает, а  мир ост