етсЯ тем, что  при случае от
завидуемого  можно  рассчитывать  на  помощь,  содействие,  покровительство,
поощрение и  т.д. или  что  по крайней мере чрез  сношениЯ  с ним, озарЯемый
отблеском  его знатности,  он сам  насладитсЯ почетом; кроме  того, в данном
случае  остаетсЯ  еще  надежда,  что  всех  этих  благ  и  сам  когда-нибудь
добьешьсЯ.  Ќапротив  того,  длЯ  зависти   к  дарам  природы  и   к  личным
превосходствам, каковы у женщин красота, а у

        102

     мужчин  ум,  не  существует никакого утешениЯ  первого  рода  и никакой
надежды  второго, так что  ей ничего не остаетсЯ, как  горько и  непримиримо
ненавидеть   одаренных  такими  превосходствами.  Џоэтому  ее   единственным
желанием  ЯвлЯетсЯ месть к  своему предмету.  Ќо  при  этом она  сознает  ту
несчастную  сторону своего положениЯ, что  все ее удары пропадут даром, коль
скоро обнаружитсЯ, откуда они исходЯт. Џоэтому она так тщательно укрываетсЯ,
как  тайные  грехи любострастиЯ,  и  с  этой  целью становитсЯ неистощимою в
изобретении  разных  хитростей, уловок и  подходов,  чтобы  невидимо уЯзвить
предмет   свой.  ’ак,  например,  с  самою  простодушною  миною   она  будет
игнорировать превосходства, раздирающие ей сердце, не будет их вовсе видеть,
ни  знать, ни замечать,  как  будто она  о них и  не  слыхала, и обнаружит в
игнорировании и  притворстве замечательное  мастерство. ‘ отменною тонкостью
она сумеет как  нечто видимо незначительное совершенно проглЯдеть, вовсе  не
приметить и при случае  никак не вспомнить того, чьи  блистательные свойства
снедают  ей сердце. Џри этом  посредством тайных  махинаций она  пуще  всего
будет  старатьсЯ  избегать  всЯкого  случаЯ  встретитьсЯ  и познакомитьсЯ  с
одаренным  такими  превосходствами  человеком. ‡атем  она будет  из-за  угла
изрыгать  на  него  хулу,  насмешки,  клевету  и  поругание,  подобно  жабе,
брызжущей из  норы Ядом. ‚  то же времЯ она будет с энтузиазмом восхвалЯть в
той  же  области   труда  людей  незначительных,  посредственности   и  даже
бездарности.  Љороче,   она  покажет  себЯ  Џротеем   в  изобретении  разных
стратегем, чтобы Язвить, не показываЯ себЯ.  Ќо какой толк  в  этом? Ћпытный
глаз все-таки ее  распознает. …е выдает  уже то, что она робеет и сторонитсЯ
перед своим  предметом, который  поэтому чем блистательнее,  тем более стоит
одиноко: красиваЯ девушка не имеет подруг. …е (зависть) выдает проЯвлЯющаЯсЯ
без всЯкой  причины ненависть,  котораЯ  по самому ничтожному, иногда просто
воображаемому поводу разражаетсЯ сильнейшим взрывом. Љак велика ее (зависти)
распространенность, видно из всеобщей похвалы, расточаемой скромности - этой
на  пользу  плоской  дюжинно-сти  изобретенной  хитрой добродетели, котораЯ,
заключаЯ в

        103

     себе    указание   на    необходимость   снисхождениЯ   ко    всЯческой
мизерабельности,  именно  этим самым доказывает  присутствие этой последней.
Љонечно, ничто не может быть так лестно длЯ нашего самолюбиЯ и гордости, как
притаившаЯсЯ в своем убежище и подготовлЯющаЯ свои махинации зависть. Ћднако
же  следует  всегда  помнить,  что  зависть  сопровождаетсЯ  ненавистью,   и
остерегатьсЯ  допустить  завистника  сделатьсЯ  фальшивым   другом.  Џоэтому
раскрытие такового весьма важно длЯ нашей безопасности. …го следует  изучать
и предупреждать  его замыслы, ибо он отыщетсЯ повсюду, ходит во всЯкое времЯ
инкогнито  или, подобно Ядовитой  жабе,  подстерегает  где-нибудь  в  темном
месте. Ћн не заслуживает  ни снисхождениЯ,  ни состраданиЯ; относительно его
следует соблюдать следующее правило:


     Den Neid wirst nimmer du versohnen:
     So magst du ihn getrost verhohnen.
     Dein Gluck, dein Ruhm ist ihm ein Leiden:
     Magst drum an seiner Qual dich weiden!

     т.е.

     ’ы зависть не заставишь примиритьсЯ,
     ’ак можешь всласть над нею поглумитьсЯ.
     “спех твой отравлЯет ей житье:
     ЏотешьсЯ же над муками ее!


     Љогда,  всмотревшись в  человеческую  негодность,  остановишьсЯ в ужасе
перед   нею,  тогда  следует  немедленно  бросить  взглЯд  на  злополучность
человеческого  существованиЯ;  и  опЯть-таки,   когда  ужаснешьсЯ   и  перед
последнею,  перенести взглЯд  снова  на  первую.  ’огда  убедишьсЯ,  что они
уравновешивают  друг друга, и, замечаЯ, что  мир служит сам себе  самосудом,
станешь причастным вечной справедливости и начнешь понимать, почему все, что
живет,  должно искупать свое существование сперва  жизнью,  а затем смертью.
’аким образом, наказуемость  идет рЯдом  с греховностью. ‘ этой точки зрениЯ
исчезает также всЯкое

        104

     негодование  на  умственную  неспособность   большинства,   так   часто
возмущающее  нас в жизни. €бо  miseria humana  (человеческаЯ злополучность),
nequitia  humana  (человеческаЯ  глупость)  в  нашем  мире,  в этой  сансаре
буддистов, равны по  величине и вполне соответствуют друг другу.  …сли же по
особому поводу  возьмем которую-нибудь из них и будем рассматривать отдельно
от  прочих,  то  нам  тотчас  покажетсЯ, что  она  величиною превосходит обе
другие, но это только  оптический обман, простое  следствие ее  колоссальных
размеров.

     ‚се возвещает нам здесь сансару,  но более всего  человеческий  мир,  в
котором в ужасающих размерах преобладают в нравственном  отношении - гадость
и низость, а в  умственном - неспособность  и  глупость.  Ќо все-таки в этом
мире,  хотЯ  весьма  спорадически  (разрозненно), но  всЯкий  раз снова  нас
поражаЯ,  всплывают ЯвлениЯ честности,  доброты  и  благородства, а равно  и
великого ума, мыслЯщего духа и гениЯ. Ќикогда они вполне не переводЯтсЯ: они
сиЯют  нам  из  громадной  темной  массы,  как отдельные блестЯщие точки. Њы
должны  принимать  эти  ЯвлениЯ как  залог того,  что в этой  сансаре сокрыт
благой  искупительный принцип,  который может найти себе исход и заполнить и
освободить целое.

     —итатели моей  этики  знают,  что  у  менЯ  в  основу  морали  положена
напоследок  та  истина, котораЯ  в ‚еде  и  ‚еданте  имеет свое выражение  в
незыблемо установившейсЯ мистической формуле "tat twam  asi" - "то ты  ecu",
смысл  которой относитсЯ  до  всего  живущего,  будет  ли  то  человек,  или
животное, и котораЯ называетсЯ магавакиЯ - великое слово.

     „ействительно,   совершаемые  сообразно   с  нею   деЯниЯ   могут  быть
рассматриваемы  как  начало мистики. ‚сЯкое с чистым намерением  оказываемое
благодеЯние  свидетельствует,  что  тот,  кто его  совершает, признает  свою
тождественность  (идентичность)   с   посторонним   индивидуумом   прЯмо   и
противоречит с миром Явлений, где таковой существует совершенно изолированно
от него. ‘ледовательно, всЯкое

        105

     совершенно бескорыстное благодеЯние есть таинственное деЯние, мистериЯ:
потому-то чтобы  дать себе отчет  в  нем, и  приходитсЯ прибегать ко всЯкого
рода  фикциЯм.  Љант, рассуждаЯ о теизме, признал за ним то значение, что он
дает наилучшее объЯснение и толкование всех таких и им подобных таинственных
(мистериозных)  деЯний.  Џоэтому  он  удержал  его  как   гипотезу,  хотЯ  и
недоказуемую  теоретически, но  достаточную  длЯ  практических  целей.  Ќо Я
сомневаюсь,  чтобы он  сделал  это вполне серьезно  и искренно,  потому  что
подкреплЯть  мораль  таким  образом  -  значит сводить  ее на  эгоизм; хотЯ,
впрочем,  англичане,  подобно  нашим низшим  классам общества,  не  понимают
возможности иного обоснованиЯ.

     “помЯнутое нами выше воспризнание своей собственной истинной сущности в
постороннем,  объективно представлЯющемсЯ индивидууме  особенно  Явственно и
прекрасно  выступает  в тех случаЯх,  когда  почти неизбежно  обреченный  на
смерть  человек  с  боЯзливою  заботливостью  и деЯтельным усердием  все еще
думает  и  беспокоитсЯ  о  благе  и  спасении других.  Џример  в  этом  роде
представлЯет известнаЯ историЯ об одной девушке,  котораЯ,  будучи  ночью на
дворе укушена  бешеною собакою и считаЯ себЯ безвозвратно погибшею, схватила
собаку  и заперла ее в чулан, дабы никто более не сделалсЯ ее жертвою. ’аков
же случай, увековеченный в  одной из акварелей ’ишбейна, когда  старик-отец,
спасаемый сыном от быстро бегущего к морю потока лавы, видЯ, что сын с ношею
не успеет уйти от  гибели, приказывает  бросить себЯ и спасатьсЯ одному. ‘ын
слушаетсЯ  и, расставаЯсь, бросает прощальный взглЯд на отца.  ќтот момент и
изображает  картина.  ‘овершенно  в  этом  же  роде  и  исторический   факт,
превосходно изображенный  мастерскою  рукою ‚альтера  ‘котта  во  2-й  главе
"Heart   of  Mid-Lothian"*,   как  один  из  двух  приговоренных  к   смерти
преступников, подавший повод своею неловкостью к аресту товарища,  счастливо
освобождает  его  из-под  стражи  в  церкви  после  предсмертной  проповеди,
нисколько не заботЯсь при этом о собственном спасении. ‘юда

     * ќдинбургской темницы" (англ.).

        106

     же  следует  причислить  (хотЯ  европейскому  читателю   это   и  может
показатьсЯ  шокирующим)  известную по часто встречающимсЯ  гравюрам сцену, в
которой опускающийсЯ на колени перед расстрелЯнием солдат заботливо отгонЯет
от  себЯ платком свою собаку.  ‚о всех подобного  рода случаЯх мы видим, что
индивидуум, с полною  уверенностию встречающий  свою непосредственную личную
гибель, не думает  уже о  своем ‘обственном  сохранении, чтобы обратить  всю
свою заботливость и усилие  на  спасение  другого. Љак же еще Яснее могло бы
выразитьсЯ сознание,  что эта гибель  есть  только  исчезновение  ЯвлениЯ, а
следовательно, и сама есть только  Явление,  не  касающеесЯ  и не нарушающее
истинной сущности погибающего, котораЯ продолжает существовать  в другом,  в
котором он  ее, как показывают его действиЯ,  в  данный момент так Явственно
узнает  и признает. …сли  бы это было  не так,  то мы имели  бы  перед собою
обреченное  на  действительное  уничтожение  существо;  как  могло  бы   это
последнее  крайним  напрЯжением   своих  последних  сил  обнаруживать  такое
искреннее участие к благу и сохранению другого?

     ‚  действительности  существует два  противоположных  способа сознавать
свое собственное  существование: первый  -  в эмпирическом созерцании, каким
оно представлЯетсЯ  извне, как  нечто  бесконечно  малое  в  безграничном по
времени и пространству мире, как нечто, обновлЯющеесЯ среди тысЯчи миллионов
человеческих  существ,  обитающих  на  земном  шаре  в чрезвычайно  короткий
период, через каждые  30 лет. ‚торой, когда, погружаЯсь в свое внутреннее џ,
мы сознаем себЯ как все во всем и как единственную собственно действительную
сущность и существо,  которое еще в  придачу в других таковых же, как  извне
данных,  познает  себЯ, как в зеркале. —то первый способ сознаваниЯ обнимает
только   Явление,   обусловленное   посредством  principium  individuationis
(понЯтиЯ о личности,  индивидууме),  а второй  представлЯет непосредственное
познание  самого себЯ  как вещи  самой в себе,  - это есть учение, в  первой
половине  которого Я имею за себЯ Љанта, а в обеих - ‚еду. ‚о всЯком  случае
последний способ сознаваниЯ допускает то простое возражение, что

        107

     он  предполагает  возможность одновременного  бытиЯ  одного  и того  же
существа в различных местах  и  во всей полноте на каждом  отдельном  месте.
…сли   такое  предположение  с  эмпирической  точки  зрениЯ  и  представлЯет
разительнейшую невозможность  и даже нелепость, то все ж таки с точки зрениЯ
вещи самой  в себе оно совершенно законно, ибо эта невозможность и нелепость
основываютсЯ  только  на  формах  ЯвлениЯ,  составлЯющих  и  обусловливающих
principium  individuationis.  ‚ещь  же  сама в себе,  хотение  (волЯ)  жизни
присутствуют в каждом отдельном, самом  даже мельчайшем, существе целостно и
нераздельно и  в такой полноте, как  во всех остальных существах, когда-либо
бывших, сущих и будущих,  вместе взЯтых. Ќа этом же  самом основании  всЯкое
существо, даже самое ничтожнейшее, имеет право сказать себе: "Dum ego salvus
sim,  pereat  myndus"  ("Џусть  гибнет  мир,  лишь  бы  џ  сохранилось").  €
действительно,  если бы  погибли  все  прочие  существа,  то  в этом  одном,
уцелевшем, все-таки продолжала бы существовать ненарушимо и  неуменынимо всЯ
сущность в себе мира. ќто, конечно, довод per impossibile*, которому с таким
же правом  можно противопоставить тот, что  если бы  было  вполне уничтожено
какое-либо,  хотЯ  бы самое незначительнейшее, существо,  то в  нем и с  ним
погиб бы целый мир.

     * через невозможное (лат.).


     —тобы и с эмпирической точки зрениЯ  некоторым образом уЯснить себе эту
истину или  по крайней  мере  возможность пребываниЯ  (существованиЯ) нашего
собственного џ в других существах,  сознание которых  разобщено и различно с
нашим,    вспомним   только   магнетизированных    сомнамбул    (лунатиков),
тождественное џ которых,  после того  как они проснутсЯ,  ничего не знает  о
том, что они за минуту до  этого говорили, делали и  ощущали. ‘ледовательно,
индивидуальное  сознание есть такой  феноменальный пункт, что даже в одном и
том   же   џ    могут    возникнуть    два   сознаниЯ,   неизвестных    друг
другу.................

        108

     Џосле моей диссертации о нравственной свободе ни один мыслЯщий  человек
не станет сомневатьсЯ в том, что ее следует искать не где-либо в природе, но
только  вне   природы.  Ћна  есть  нечто  метафизическое  (сверхчувственное,
вне-чувственное),  невозможное  в  физическом мире.  Џоэтому наши  отдельные
(взЯтые порознь)  деЯниЯ  отнюдь  не  свободны;  напротив,  личный  характер
каждого следует  рассматривать как его свободное деЯние. ‘ам  человек бывает
таким, а  не иным, потому что раз  навсегда он хочет быть  таковым. €бо волЯ
сама  в себе, а также поскольку она проЯвлЯетсЯ в индивидууме, составлЯЯ его
первосущное,  стихийное   и  основное  стремление,  независима  от   всЯкого
сознаваниЯ,  ибо предшествует ему. Ћт него  она получает  только мотивы,  на
которых  последовательно  развивает  свою  сущность,  делаЯсь доступной  длЯ
опознаниЯ или  переходЯ в видимость,  но она  сама  как лежащаЯ  вне времени
остаетсЯ  неизменной,  пока  вообще  существует.  Џоэтому каждый человек как
такой, каковой он раз есть, и  при известных обстоЯтельствах, слагающихсЯ, с
своей стороны,  всЯкий раз на  основании  строгой  необходимости,  отнюдь не
может поступить как-либо  иначе,  чем  он каждый раз  поступает.  ‚следствие
этого все  эмпирическое  течение  жизни  человека  во всех  своих  событиЯх,
крупных  и мелких,  так  же  строго  предначертано,  как  движение  часового
механизма. ќто  происходит в сущности  оттого, что сказанное  метафизическое
свободное  деЯние  переходит  в  разумное сознание созерцательным  способом,
имеющим своею  формою  времЯ  и  пространство,  вследствие чего  единство  и
нераздельность этого деЯниЯ представлЯютсЯ вытЯнутыми в последовательный рЯд
состоЯний и событий.  Ќо  результат  отсюда  получаетсЯ нравственный, именно
следующий: по тому, что мы делаем, мы познаем, что мы такое есть, а по тому,
что мы переносим, мы познаем, чего мы заслуживаем.

     „алее  отсюда  следует,  что индивидуальность  основываетсЯ не на одном
principio individuationis и есть не  только простое Явление, но  коренитсЯ в
вещи в  себе,  в воле каждого отдельного человека, ибо и самый  его характер
индивидуален.  Ќо  насколько  глубоко  идут  эти корни - это  принадлежит  к
вопросам, на которые Я не берусь отвечать.

        109

     Џри   этом   следует   припомнить,   что    еще   Џлатон   представлЯет
индивидуальность каждого человека  свободным его деЯниЯм, полагаЯ, что он по
сердцу  и  характеру  родитсЯ таковым,  как  он  есть,  путем  метемпсихозы.
Ѓрахмины,  с  своей  стороны,  тоже выражают  неизменную  предопределенность
врожденного  характера  мифическим образом,  говорЯ,  что  Ѓрахма,  создаваЯ
каждого  человека,  предначертал  его деЯниЯ и страданиЯ надписью на черепе,
сообразно  с которою  и должно  совершатьсЯ  его  житейское поприще. ‡а  эту
надпись  они принимают  зубцы  швов  на черепных  костЯх. ‘одержание ее есть
следствие предыдущей его жизни и его деЯний.

     „ругое следствие вышесказанного, постоЯнно подтверждающеесЯ эмпирически
(на  опыте),  заключаетсЯ  в  том,  что  все  истинные  заслуги  и  отличиЯ,
нравственные,  как  и  умственные,  имеют  не  просто  физическое  или  иное
эмпирическое, а метафизическое происхождение, поэтому даны a priori,  а не a
posteriori, т.е. врождены, а не  приобретены, следовательно, коренЯтсЯ  не в
Явлении, а в  вещи в себе. Џоэтому каждый, в сущности, производит только то,
что уже неотменимо закреплено в его природе, т.е. в его врожденных задатках.
•отЯ  умственные способности  требуют выработки, как  и многие  естественные
продукты  требуют  обработки   и  приготовлениЯ,   чтобы  быть  годными  длЯ
потреблениЯ или длЯ иной какой пользы; но как здесь никакое приготовление не
может  заменить  первоначального  природного  материала,  так точно  и  там.
Џотому-то все приобретенные, выученные, вынужденные свойства, следовательно,
нравственные и умственные свойства a posteriori, собственно не суть истинные
свойства, а только  одна видимость, пустой  блеск без содержаниЯ.  Ќасколько
это выводитсЯ из правильной метафизики,  настолько  же  подтверждаетсЯ более
глубоким  взглЯдом в опыт. Ћно  доказываетсЯ  даже  тем  весом, который  все
придают физиономии и внешности, т.е. врожденным приметам всЯкого, чем-нибудь
отличившегосЯ человека,  вследствие  чего  так  сильно  и  желают лично  его
видеть.  Љонечно,   поверхностные  люди  и,  понЯтно,  пошлые  натуры  будут
придерживатьсЯ  противоположного взглЯда, чтобы  иметь  возможность  утешать
себЯ тем, что все, чего им недостает, придет еще впоследствии.

        110

     ’аким образом, мир  не  есть  боеваЯ арена,  за победы и  поражениЯ  на
которой будут раздаватьсЯ награды в  будущем мире, -  он  сам  есть страшный
суд, в который всЯкий вносит с собою, смотрЯ по заслугам, позор или награду;
брахманизм   и   буддизм  признают  метемпсихозу   и   не   допускают  иного
представлениЯ.

     Ќе раз  ставилсЯ  вопрос, что стали бы делать при  первой  встрече  два
человека,  выросшие  в  пустыне,  каждый  в  совершенном  уединении.  ѓоббс,
Џуффендорф и ђуссо разрешали его  различным образом. Џуффендорф полагал, что
они встретились бы дружелюбно;  ѓоббс, -  напротив, что враждебно;  ђуссо, -
что они  разошлись бы равнодушно.  ‚се трое были и правы, и не правы: тут-то
как  раз  и  проЯвилось  бы  неизмеримое  различие  врожденных  нравственных
задатков различных индивидуумов в таком Ярком свете, что это и послужило  бы
верным  длЯ них масштабом. Ѓывают  люди,  в  которых вид человека тотчас  же
возбуждает  неприЯзненное чувство, так как внутри их всплывает приговор: "Ќе
Я!"  Ѓывают  опЯть и другие,  в  которых  вид  человека немедленно  вызывает
дружелюбное участие и внутренний  голос  говорит:  "…ще раз  Я!" Њежду этими
крайностЯми возможны бесчисленные  градации. Ќо  что  в  этом главном пункте
существует  в  нас  такое  коренное различие, - это  есть  великаЯ  загадка,
мистериЯ.  Њатериалом  длЯ  разнообразных  заключений  об  этой  априорности
нравственного  характера  может  послужить  сочинение  датчанина  Ѓастгольма
"€сторические сведениЯ длЯ изучениЯ человека в грубом состоЯнии". …го самого
поражает то обстоЯтельство, что  духовнаЯ  культура  и  нравственнаЯ доброта
народов проЯвлЯютсЯ  совершенно независимо  друг  от друга, встречаЯсь часто
одна без  другой.  Њы объЯснЯем  себе  это  тем,  что  нравственнаЯ  доброта
проистекает  отнюдь не из рефлексии, выработка которой  зависит от  духовной
культуры,  но  непосредственно  из  самой  воли,  котораЯ  имеет  врожденные
свойства  и  сама  по  себе не  способна ни  к какому улучшению  посредством
образованиЯ.  Ѓаст-гольм  изображает  большинство  наций  весьма  дурными  и
порочными, напротив того,  о  некоторых отдельных  диких народах он сообщает
превосходнейшие общие характери-

        111

     стические  черты,  как,  например,  об орочизах,  тунгусах,  обитателЯх
острова ‘аву и Џелевских  островов. Џотом  он  пытаетсЯ  разрешить  загадку,
почему  некоторые  отдельные   народности  отличаютсЯ   такою  замечательною
добротою среди положительно  злых соседей. Њне кажетсЯ, это объЯснЯетсЯ тем,
что (так как нравственные  свойства наследуютсЯ  от отца)  в данных  случаЯх
такаЯ изолированнаЯ народность  возникла из одного семейства, следовательно,
произошла  от  одного  общего родоначальника,  который  как  раз был  добрый
человек, и затем  сохранилась  без посторонней  примеси. ‚едь  напоминали же
англичане североамериканцам, по некоторым неприЯтным поводам, как, например,
грабежи, отказы от уплаты государственных долгов и проч., что они происходЯт
от  английской изменнической  колонии,  хотЯ это  может  относитьсЯ только к
незначительной части американцев.

     „остойно   удивлениЯ,   как  индивидуальность  каждого  человека  (т.е.
такой-то определенный характер с таким-то определенным интеллектом), подобно
едкому окрашивающему веществу, отмечает  и точно определЯет  все действиЯ  и
мысли  человека  вплоть  до  самых незначительнейших,  вследствие  чего  все
жизненное  поприще  (т.е.  внешнЯЯ  и  внутреннЯЯ историЯ) одного  в  основе
отлично от другого. Љак ботаник по одному листу определЯет все растение, как
Љювье по одной кости начертывал  все строение животного, так точно по одному
характеристическому  поступку человека можно составить правильное  понЯтие о
его  характере  и  некоторым образом начертать  его  построение,  если  даже
поступок  этот  касаетсЯ какой-либо мелочи. ‚ последнем случае  сделать  это
зачастую бывает даже легче, ибо в важных делах  люди держатсЯ настороже, а в
мелочах, не  долго думаЯ,  следуют указаниЯм  своей натуры. Џотому-то  так и
верно изречение  ‘енеки: "Argumenta morum ex minimis quoque  licet capere"*.
…сли кто-нибудь  своим беззастенчивым,  эгоистическим поведением  в  мелочах
показывает,  что  справедливость  чужда  его  сердцу, то ему без  надлежащей
гарантии не следует доверЯть ни единого гроша. €бо кто

        112

     же   поверит,  чтобы  тот,  который   во  всех  прочих,  не  касающихсЯ
собственности,  делах  ежедневно обнаруживает свою  несправедливость  и  чей
безграничный  эгоизм проглЯдывает  в мелких, не  подлежащих никакому  отчету
поступках  общественной  жизни,  как  грЯзное  белье  из прорех  прорванного
платьЯ,  -  кто поверит,  чтобы  такой  человек  оказалсЯ  честным  в  делах
собственности   в   силу   иного   побуждениЯ,  кроме   справедливости?  Љто
беззастенчив,   бесцеремонен  в   мелочах,  тот  в  крупных  делах  окажетсЯ
бесчестным негодЯем.

     * "‘видетельства нравов можно получить из малых признаков" (лат.).


     Љто  пропускает  без вниманиЯ мелкие характеристические черты человека,
тот должен винить себЯ, если ему  придетсЯ к собственному вреду познать  его
характер  по  крупным.  Ќа основании того  же  соображениЯ,  даже по  поводу
мелочей, обнаруживающих злобный, или скверный, или пошлый характер,  следует
тотчас  же прерывать всЯкие отношениЯ и с так называемыми  добрыми друзьЯми,
дабы тем предотвратить  их крупные  скверные  поступки,  которые ждут только
удобного  случаЯ, чтобы  обнаружитьсЯ. ќто применимо  и  к прислуге.  ‚сегда
следует помнить: лучше одному, чем среди изменников.

     ‚ действительности основою и  пропедевтикою (предварительным сведением)
всЯческого  познаниЯ людей должно служить  убеждение, что действиЯ  человека
управлЯютсЯ  не  разумом  и его  намерениЯми и что  поэтому никто  не  может
сделатьсЯ  чем-либо иным, как бы охотно он ни желал этого; но что деЯниЯ его
исходЯт из его врожденного и неизменного характера, определЯютсЯ ближе  и, в
частности, мотивами  и,  следовательно, есть  необходимое  произведение этих
двух факторов.  ‘ообразно с этим, действиЯ человека можно наглЯдным  образом
приравнЯть к  движению  планеты, которое  есть  результат  присущей  планете
центробежной силы и  действующей  из ‘олнца центростремительной силы; причем
первою  силою будет характер, а второю - влиЯние  мотивов. ќто  почти более,
чем  простое  сравнение,  поскольку именно  центробежнаЯ  сила (от  которой,
собственно,  и  зависит  движение:  тЯготение только  ограничивает его) есть
проЯвление присущей такому телу (планете) воли.

        113

     Љто понЯл это, тот убедитсЯ также, что  мы, собственно, можем не более,
как только  строить предположение  о том, что  мы в данном будущем положении
будем  делать,  хотЯ такое  предположение  зачастую  и  принимаетсЯ нами  за
решение. …сли, например, человек вследствие предложениЯ чрезвычайно искренно
и  даже  весьма  охотно  обЯзалсЯ  при  наступлении  лежащих  еще  в будущем
обстоЯтельств сделать то-то и то-то, то это еще не служит ручательством, что
он непременно  исполнит обЯзательство; разве  что он будет так устроен,  что
данное им обещание само по себе и как таковое служит длЯ него всегда и везде
достаточным мотивом, действуЯ на него посредством напоминаниЯ  о собственной
чести как  постороннее принуждение.  Ќо кроме  того, то, что он будет делать
при   наступлении   тех   обстоЯтельств,  можно  предопределить   с   полною
уверенностью  единственно  на основании  точного и правильного пониманиЯ его
характера  и  внешних  обстоЯтельств,  под  влиЯние которых он  будет  тогда
поставлен. ќто даже очень легко, если мы его  уже раз видели при подобной же
обстановке, ибо  и второй раз неуклонно сделает он то же самое, предполагаЯ,
что он уже в  первый  раз правильно и основательно понЯл  обстановку; потому
что, как Я уже неоднократно замечал, causa  finalis non  movet secundum suum
esse  reale, sed secundum esse cognitum* (Suarez. Disp. metaph. XXIII sec. 7
и 8). —его же именно он в первый раз не распознал или не  понЯл, то не могло
и действовать на его волю;  все  одно как электрический ток останавливаетсЯ,
если  какое-либо   изолированное   тело   прерывает   действие   проводника.
Ќеизменимость  характера  и  вытекающаЯ  из  этого  необходимость  поступков
необыкновенно Ясно запечатлеваетсЯ  в том,  кто в каком-либо случае поступил
не  так,   как  бы  следовало,  упустивши  проЯвить  решительность  ли,  или
твердость, или мужество, или  иное требуемое данным мгновением  качество. Ћн
сознает и искренно раскаиваетсЯ,  что поступил неправильно,  и думает:  "„а,
если  мне опЯть представитсЯ то же  самое, то  Я уже поступлю иначе!" Ќо вот
снова представлЯетсЯ подобный же  случай, и  он снова делает то же самое - к
вЯщему своему удивлению (‘р.: Welt als Wille  und Vorstellung*. II. ђ. 226 и
cл.).

     *  конечнаЯ причина не влечет своего  следствиЯ  реально, но  следствие
становитсЯ познаваемо (лат.).

        114


     ‹учшее   поЯснение  к  обсуждаемой  нами   истине  представлЯют  вообще
шекспировские драмы.  €бо он был проникнут этою  истиною,  и его интуитивнаЯ
мудрость высказывает ее in concreto на каждой  странице. Ќо Я подкреплю  это
примером  только  на  одном  случае, в  котором  она  отмечена  с  особенною
Ясностью, хотЯ без преднамеренности и аффектации, так  как  он как  истинный
художник никогда не  исходит  из предвзЯтых  идей. Ћчевидно,  он сделал  это
только  длЯ  того,  чтобы  удовлетворить  психологической  правде,  как  она
созерцательно и  непосредственно была им воспринЯта, не печалЯсь о  том, что
это мало кем  будет понЯто надлежащим образом, и  вовсе не мечтаЯ о том, что
некогда  в  ѓермании  пошлые   и   плоские  ребЯта   будут  широковещательно
распространЯтьсЯ  о  том,  что  он  писал  свои  пьесы  длЯ  иллюстрированиЯ
моральных  общих мест.  џ  разумею  здесь  характер Ќортумберланда,  который
проходит  перед  нами  в   трех  трагедиЯх,  не  будучи  собственно  главным
действующим лицом, а поЯвлЯЯсь только в немногих сценах, распределенных в 15
актах. Џоэтому кто читает не с полным вниманием, тот легко может упустить из
глаз  выведенный с  такими широкими  промежутками  характер и его неизменную
нравственную тождественность, как ни Ясно носилсЯ он перед глазами поэта. Ћн
заставлЯет этого  графа  всЯкий  раз  поЯвлЯтьсЯ  с  благородным,  рыцарским
достоинством, говорить приличным его званию Языком, а иногда и влагает ему в
уста прекрасные и даже возвышенные  речи; но он весьма далек от того,  чтобы
поступить,  как  иллер,  который охотно рисовал черта черным и  у  которого
одобрение  или  порицание  изображаемых  им  характеров  проглЯдывало  в  их
собственных словах. “  експира же, как и у ѓете, всЯкий в то времЯ, как  он
говорит на сцене, совершенно  прав  по-своему, будь это хоть  сам дьЯвол.  ‚
этом отношении стоит сравнить герцога Ђльбу у ѓете и у иллера.

        115

     * "Њир как волЯ и представление" (нем.).

     ‚ первый  раз с графом Ќортумберландом мы  встречаемсЯ в "ђичарде  II",
где  он  первый  затевает  заговор  против   королЯ  в  пользу  Ѓолингброка,
впоследствии  ѓенриха IV, которому  лично  он  же  льстит (акт 2, сц. 3).  ‚
следующем  акте он подвергаетсЯ выговору за то, что, говорЯ о короле, назвал
его  просто ђичардом,  оправдываЯсь, однако, что сделал это  ради краткости.
‚скоре  после того  лукаваЯ  речь  его  побуждает  королЯ  к  капитулЯции. ‚
следующем  действии при акте отречениЯ от престола он обращаетсЯ с королем с
такою  жестокостью  и  дерзостью, что  несчастный, удрученный  монарх, терЯЯ
наконец  терпение, восклицает: "—ерт,  ты мучишь менЯ, прежде чем Я  попал в
ад!"  ‚  конце  акта  он докладывает  новому  королю, что отрубленные головы
приверженцев бывшего королЯ отправлены  им  в ‹ондон. ‚ следующей  трагедии,
"ѓенрихе  IV", он точно так  же  устраивает  заговор против нового королЯ. ‚
четвертом акте  мы видим,  что  мЯтежники  соединились  и,  приготовлЯЯсь  к
решительной  битве,  с  нетерпением  поджидают  только его  отрЯда. Ќаконец,
получаетсЯ от него  письмо;  он пишет, что  сам  он болен, а  другому отрЯда
своего доверить  не может, но  советует мужественно  продолжать свое  дело и
храбро ударить на противника. Ћни исполнЯют это, но, ослабленные отсутствием
его отрЯда, терпЯт совершенное поражение; большинство предводителей попадает
в  плен,  а  его  собственный  сын,  мужественный  ѓотспур,  падает от  руки
наследного принца. ‚ следующей трагедии, во второй части "ѓенриха IV", опЯть
мы видим его  в страшной Ярости по поводу смерти сына, жаждущим отмщениЯ. Ћн
снова подымает восстание:  снова собираютсЯ мЯтежные предводители.  € опЯть,
когда они ждут  его ввиду  предстоЯщей битвы, от него  получаетсЯ письмо: он
извещает, что не мог собрать  достаточно  значительных сил, поэтому  намерен
искать безопасного  убежища в отландии, а  их геройскому предприЯтию желает
от души  всЯческого  успеха. Џосле  этого они сдаютсЯ королю на капитулЯцию,
котораЯ не исполнЯетсЯ, и они гибнут.

        116

     €так, характер далеко не есть дело разумного выбора и  обсуждениЯ,  и в
поступках человека  роль рассудка заключаетсЯ не более как лишь в том, чтобы
предъЯвлЯть  мотивы  и затем оставатьсЯ простым зрителем и свидетелем  того,
как из действиЯ этих мотивов на данный характер слагаетсЯ жизненное поприще,
все событиЯ которого, строго говорЯ, совершаютсЯ с тою же неизбежностью, как
и движениЯ часового механизма. ‡а подробностЯми об этом Я отсылаю читателЯ к
своей  диссертации о свободе воли. ’ам Я указал истинное значение и источник
во всЯком случае существующей  иллюзии  полнейшей  свободы  воли при  каждом
отдельном поступке, чем и  объЯснил вызывающую ее причину.  ‡десь же  Я хочу
прибавить еще следующую  конечную причину в телеологическом объЯснении  этой
естественно кажущейсЯ свободы, т.е. простой ее видимости.

     ‘вобода  воли потому кажетсЯ  присущею каждому отдельному поступку, что
исконно  существующаЯ  волЯ  получает  в эмпирическом сознании  видимость  и
осЯзательность всЯкий раз только посредством  каждого отдельного поступка  и
только  таким  путем чувствуютсЯ нами  все дурные стороны  нашего характера.
Љаждое действие именно сопровождаетсЯ таким комментарием совести: "’ы мог бы
поступить и иначе",  - хотЯ, собственно,  истинный смысл этого есть: "’ы мог
бы  также быть иным".  ’ак как,  с  одной стороны, вследствие неизменЯемости
характера, а с другой  - вследствие строгой необходимости, с какою наступают
все обстоЯтельства, в которые он последовательно вступает, жизненное поприще
каждого человека ЯвлЯетсЯ строго и точно определенным от Ђ и до Z, и так как
все-таки одно жизненное поприще во всех как субъективных, так и  объективных
определениЯх оказываетсЯ  несравненно  счастливее,  благороднее  и достойнее
другого, то это и  побудило буддистов и брахманистов прийти к  той гипотезе,
что все субъективные условиЯ, с которыми  и объективные, при которых человек
родитсЯ,   суть    нравственные    последствиЯ   иного,    предшествовавшего
существованиЯ.

        117

     Њакиавелли, который,  как  кажетсЯ,  вовсе  не  занималсЯ  философскими
спекулЯциЯми (выкладками) в силу проницательной остроты своего несравненного
рассудка,  пришел  к  следующему,  поистине  глубокомысленному изречению,  в
котором сквозит интуитивное сознание  полнейшей необходимости,  с какою, при
данных  характерах  и  мотивах,  совершаютсЯ  все  поступки и  действиЯ.  Ћн
начинает  этим изречением пролог к  своей комедии  "Clitia"*:  "Se nel mondo
tornassimo  medesimi uomini, come tornano i  medesimi cosi, non passarebbono
mai cento anni, che mo  non ci trovassimo un altra volta  insieme, a fare le
medesime cose,  che  hora"  ("…сли бы возвращались на  свете  те  же  люди и
повторЯлись те же самые случаи, то не прошло  бы и ста лет,  как мы снова бы
находились  опЯть вместе, делаЯ опЯть то же самое, что и ныне").  Ќо  на эту
мысль,  должно быть, был он наведен воспоминанием того, что говорит Ђвгустин
в "De Civitate Dei"** (lib. 12, с. 12).

     * "ЉлициЯ".
     ** "Ћ ѓраде Ѓожием" (лат.)-


     ”атум древних (fatum,  ???) есть именно не что  иное, как возведеннаЯ в
сознание уверенность, что все  случающеесЯ прочно свЯзано цепью причинности,
а  потому и совершаетсЯ  по  строгой  необходимости,  и что,  следовательно,
будущее вполне прочно предустановлено, верно и точно определено,  и что-либо
изменить в  нем так  же невозможно, как  и  в прошедшем.  ’олько предвидение
будущего, о котором  говорЯт фаталистические мифы древних, следует отнести к
области  баснословного, если только  не допускать возможности магнетического
ЯсновидениЯ и  двойного зрениЯ. ‚место того чтобы старатьсЯ пустою болтовнею
и нелепыми изворотами отделатьсЯ  от основной истины фатализма, следовало бы
пытатьсЯ  Ясно  познать и уразуметь ее, так  как она есть доказуемаЯ истина,
составлЯющаЯ  важную  данную   длЯ  уразумениЯ  нашего   столь   загадочного
существованиЯ.

     Џредопределение и фатализм различаютсЯ не  в  существенном, а  только в
том, что данный характер и привходЯщее извне определение человеческих деЯний
исходЯт  в  первом  случае  от сознающей,  а во втором - от  бессознательной
сущности.  ‚ результате  они сходЯтсЯ: случаетсЯ то, что должно совершитьсЯ.
Ќапротив,   понЯтие   о   нравственной   свободе  нераздельно   с   понЯтием
первосущности,  исконности  (Ursprttnglichkeit).  €бо чтобы существо, будучи
творением другого, было бы притом, по своим хотениЯм и


        118

     деЯниЯм,  свободным,  -  это  легко  выразить словами, но не постигнуть
мыслЯми. Ћно  может  быть  создано только  со всеми своими свойствами. Ќо из
этих-то  свойств  необходимо   и  вытекают  впоследствии  все  проЯвлениЯ  и
действиЯ,  которые  и есть  именно  приведенные  в  ходе свойства, требующие
только внешнего  повода, чтобы  обнаружитьсЯ. Љаков человек есть, так  он  и
должен поступать: следовательно, не  его отдельным деЯниЯм, а его существу и
бытию  причитаетсЯ вина  или  заслуга.  Џоэтому-то  теизм  и  несовместим  с
нравственною ответственностью  (вменЯемостью) человека,  и  тщетно старались
свЯзать их посредством понЯтиЯ о нравственной свободе человека. „окантовский
догматизм, желавший удержать оба эти предикамента раздельными, был принужден
чрез это допустить две свободы: одну длЯ космологии, а другую длЯ теологии и
морали;  соответственно этому  третьЯ и  четвертаЯ антиномии Љанта разбирают
вопрос о свободе.

     Љакого рода  влиЯние  может иметь на  поступки  нравственное  поучение,
равно как и пределы его, подробно  разобрано мною в  § 20 моего "ђассуждениЯ
об основах  морали".  ‚ существенном таково  же значение и  примера,  с  тою
только  разницею,  что  влиЯние  его  могущественнее, чем влиЯние  поучениЯ,
почему он и заслуживает краткого анализа.

     Џример прежде всего действует или сдерживающим, или поощрЯющим образом.
‚ первом случае  он побуждает  человека отказатьсЯ от того, что он охотно бы
сделал. Ћн  именно  видит,  что  другие  не делают  этого,  из  чего у  него
слагаетсЯ общий  вывод, что  это непригодно,  т.е.  может повредить или  его
особе, или собственности,  или чести;  он воздерживаетсЯ и охотно уклонЯетсЯ
от  собственного опыта.  €ли  же  он  замечает,  что  тот, кто  это  делает,
навлекает  на себЯ  дурные последствиЯ:  это  будет  устрашительный  пример.
Ќапротив  того,  поощрительный  пример  действует  двоЯким  образом: или  он
побуждает человека делать то,  от чего  бы  он  охотно  отказалсЯ, но боитсЯ
отказом навлечь на себЯ опасность или  повредить себе в  постороннем мнении,
или же  пример увлекает  его сделать то, что он и без того охотно бы сделал,
но до сих пор упускал это лишь из страха, стыда или опасности, -  это пример
соблазнитель-

        119

     ный.  Ќаконец, еще  пример  может навести на то, что иначе  человеку не
пришло бы  в голову. Ћчевидно, что в этом последнем случае пример  действует
прежде всего на рассудок; воздействие же его на волю будет второстепенное, и
если обнаруживаетсЯ, то путем собственного суждениЯ или довериЯ  к тому, кто
подает  пример. ‘овокупное, весьма сильное  воздействие примера основываетсЯ
на  том,  что  люди вообще  и  заурЯд  имеют  слишком  мало  способностей  к
правильному суждению, а  зачастую и слишком мало познаний  длЯ  того,  чтобы
прокладывать  собственную дорогу, поэтому они охотно и идут по чужим следам.
—ем  меньше  человек удовлетворЯет  обоим  названным  условиЯм,  тем  больше
поддаетсЯ он влиЯнию примера. ‘оответственно с этим посторонний  пример есть
путеводнаЯ звезда  большинства  людей, и все их  деЯниЯ и занЯтиЯ сводЯтсЯ к
простому  подражанию.  Џодражание, обычай  и привычка  суть главные  пружины
большинства  человеческих  дел,  и  редко  кто   поступает  по  собственному
соображению и мнению. Џричина этого заключаетсЯ в боЯзни  всЯкого думаньЯ  и
размышлениЯ и в справедливом  недоверии к  собственному суждению и мнению. ‚
то же времЯ  эта поразительнаЯ наклонность  к подражанию  указывает также на
родство человека с обезьЯною. Ћднако же, образ и степень воздействиЯ примера
определЯютсЯ характером  каждого  человека;  поэтому один и  тот  же  пример
действует на одних соблазнительным, а на других - устрашающим, отталкивающим
образом.  ‹егкий случай  наблюдать  и  заметить  это  представлЯют некоторые
дурные   общественные   привычки  и  манеры,  прежде  несуществовавшие,   но
постепенно вторгающиесЯ в общество.  ‚  первый раз  их видЯ, один  подумает:
"”и! как это можно! как эгоистично, как бесцеремонно! сохрани  Ѓог,  чтобы Я
сделал  что-либо подобное!" - но двадцать других скажут себе:  "Ђ! он делает
это, отчего же и мне не сделать!"

     ‚  нравственном отношении пример,  равно  как  и поучение, хотЯ и могут
споспешествовать   гражданскому  или  легальному  улучшению,  но  отнюдь  не
внутреннему, которое, собственно,  и есть  моральное.  €бо  пример действует
всегда только как личный мотив, следовательно, под условием

        120

     восприимчивости к подобного рода мотивам. Ќо именно  то, к какого  рода
мотивам человек  имеет  предпочтительную  восприимчивость, как  раз и  имеет
решающее  значение  длЯ  истинной  и  сущей  (и,  однако  же, всегда  только
врожденной)  нравственности  этого человека.  ‚ообще  пример  действует  как
вызывающее средство длЯ проЯвлениЯ дурных или хороших свойств характера,  но
он  не создает их; потому-то и здесь приложимо изречение ‘енеки: "Velle  non
discitur"*.

     * "ЌельзЯ научитьсЯ желать" (лат.).


     ‚рожденность всех истинных и настоЯщих нравственных свойств и вызвала в
буддизме  и  брахманизме  учение о переселении душ,  по которому "хорошие  и
дурные дела  человека преследуют  его, как тени, из одного  существованиЯ  в
другое"...


        121


        Ћ Љђ€’€Љ…, ‘“†„…Ќ€€, Ћ„ЋЃђ…Ќ€€ € ‘‹Ђ‚…

     Џисателей  можно подразделить  и  приравнЯть  к  метеорам,  планетам  и
неподвижным  звездам. Џервые производЯт мимолетный трескучий эффект: на  них
смотрЯт, восклицают: "‘мотрите, смотрите!", - и затем они навсегда исчезают.
‚торые,  т.е.  кометы  и  планеты,  имеют  более продолжительное  и  прочное
существование. —асто они блестЯт (хотЯ опЯть-таки вследствие своей близости)
даже  Ярче  неподвижных  звезд, и профаны смешивают их  с  этими последними.
Њежду тем они тоже впоследствии должны оставить свое место, блещут к тому же
заимствованным  светом  и имеют сферу действиЯ,  ограничивающуюсЯ  только их
спутниками  (современниками).  Ћни  текут и  заменЯютсЯ:  их путь  и поприще
продолжаютсЯ несколько  лет. Ћдни  лишь третьи постоЯнны и неподвижны, стоЯт
прочно на тверди, бле