Ђ.”.‹осев. ’еатрал

Ћцените этот текст:
Ђ.”.‹осев. ’еатрал

---------------------------------------------------------------
’екст печатаетсЯ по изданию: Ђ.”. ‹осев. "†изнь" (Џовести, рассказы,
письма). €здательство ЂЋ "Љомплект", ‘.-Џб., 1993 г.
Љомпьютерный набор: Ђндрей ѓутнов (E-mail: ria@rno.ssc.ac.ru)
„ата последней редакции: 21.11.98
---------------------------------------------------------------

1.
ќто было порЯдочно-таки давно, через несколько лет после окончаниЯ
гимназии.
џ проезжал по ћго-‚осточной железной дороге и должен был сделать
пересадку на ст. ‹ихой.
Џоезд, с которым Я должен был ехать, сильно опоздал, и Я не знал, куда
деть несколько часов. Џрочитавши все газеты, какие нашлись в киоске на
вокзале и просмотревши кое-какие брошюрки, Я вышел на платформу и стал долго
гулЯть, имеЯ в голове довольно неЯсные и рассеЯнные мысли.
‚друг над самым ухом Я услышал пронзительный выкрик:
-- ‚анька!
€ кто-то сильно и дружески ударил менЯ по плечу.
џ невольно отшатнулсЯ от подошедшего ко мне субъекта, удивившего менЯ
своим странным костюмом. ќтот костюм напоминал мне мешочный фартук,
начинавшийсЯ с плеч и спускавшийсЯ до самого низа, какой носЯт лабазники и
приказчики съестных лавок. Џлатье это, кроме того, было затаскано и заношено
и начинало ползти, так что едва ли и можно было привести его в приличный
вид. Ќа голове был сношенный черный картуз, также свидетельствовавший о
своей долголетней службе, причем верх был совершенно мЯтый, и издали это
казалось не картузом, а какой-то бекешей.
Џосле первого изумлениЯ Я стал всматриватьсЯ в лицо окрикнувшего менЯ
человека, и оно сразу показалось мне знакомым. ‚ глаза бросалсЯ какой-то
знающий ум, но все лицо удивлЯло своей серостью и невыразительностью. Ќос на
этом лице был несколько приплюснутый и очень вЯло выделЯлсЯ на его
поверхности, свидетельствуЯ о какой-то ограниченности. ’акже и тонкие губы
совершенно не улыбались, несмотрЯ на фактическую улыбку и даже смех, и
виделось в них некоторое тонкое убожество натуры и какаЯ-то скрюченность,
сжатость, сдавленность всЯкого размаха.
Џосле нескольких мгновений Я узнал своего старого товарища по гимназии,
с которым в свое времЯ Я был чрезвычайно дружен, но которого ни разу не
встретил за несколько лет, прошедших после окончаниЯ.
“знавши своего старого приЯтелЯ, Я сразу вспомнил и его имЯ и так же
дружески закричал:
-- Џетька!
Њы обнЯлись.
-- ‚анечка, милый мой, дружище закадычный! Љакими судьбами? ѓде твой
дом? Људа ты едешь? Ќу, где же нам присесть? Ќе отпущу, не отпущу! Џокамест
не расскажем друг другу всего, не отпущу! Џонимаешь ли, -- всего, всего!
-- ‘лушай, Џетька, -- отвечал Я таким же возбужденным голосом. -- ’ы ли
это? Ќе верю своим глазам!
-- ‚анЯ милый, пойдем в вокзал. ‡асЯдем там за столик, и будем
рассказывать, рассказывать... ѓосподи, вот встреча-то!
Њы вошли в вокзал, занЯли в буфете отдаленный столик в углу и начали
свой разговор.
Љак только мы сели за стол, ЏетЯ сразу потух. ‘разу стало Ясно, что
возбуждение и радость, проЯвленные им при встрече со мною, нисколько длЯ
него не характерны, что повседневнаЯ его жизнь -- совершенно инаЯ, гораздо
более вЯлаЯ и прозаическаЯ. Ќадо было ему именно встретить друга детства, --
не менее того, -- чтобы он пережил радость.
-- „а, да, много воды утекло, -- начал разговор ЏетЯ. -- ’ебЯ не
узнать. Љто-то мне говорил, что ты занимаешьсЯ литературой. „а! Ђ вот Я...
„а, мне не повезло...
-- ЏетЯ... а что ж твой театр? Ќе пошел по тетральной части?
Ћтвет был Ясен сам собой, так что не надо было и спрашивать. Џо всему
было видно, что ни по какому театру ЏетЯ не пошел.
-- Ќе пошел, брат, не пошел...
-- Ђ помнишь наш милый маленький театрик в Ќ***? Џомнишь наши
увлечениЯ, наши мечты о театре?
ЏетЯ нахмурилсЯ.
џ не стал расспрашивать дальше, да и вообще получилась какаЯ-то
неловкость. џ решил ничего не расспрашивать Џетю об его занЯтиЯх или службе
и ждать его собственного почина.
ЏетЯ не заставил себЯ долго ждать.
-- Њного, много надо тебе рассказать. „а уж не знаю, расскажу ли. Ќи с
кем ведь не делилсЯ, почти что с того времени, с гимназии... „а и кто
поймет?
’ут почему-то мне вдруг стало понЯтно, что ЏетЯ очень много пережил, и
что его серую и скучную наружность нельзЯ понимать буквально. Џод нею что-то
шевелилось, о чем покамест трудно было догадатьсЯ.
-- „а, да, много воды утекло с тех пор, всего и не запомнишь...
…му, видимо, хотелось многое рассказать и при том что-то особенное. €
он только не знал, как к этому приступить. џ решил ему помочь.
-- ЏетЯ, давай условие: сначала ты мне рассказывай, а потом Я тебе...
-- „авай, давай, милый ‚анЯ... ’ы мне тоже все расскажешь
подробно-подробно. Ќо начну уж пусть Я... ’олько вот что... ’ы пьешь? џ
отрицательно мотнул головой.
-- Ќу, ладно! ђади дружбы--разреши уж мне...
Њы заказали графинчик.
‘ каждым мгновением ЏетЯ открывалсЯ мне все с новых и новых сторон.
‘ейчас Я сразу увидел, что ЏетЯ безнадежный алкоголик. Љак Я не заметил
этого раньше? Џосле жалкой просьбы о графинчике Я сразу заметил, что лицо
его какое-то прозрачное и опухшее, и глаза -- с тем слабым, как бы мигающим,
холодноватым блеском, какой бывает только у алкоголиков да после больших
потрЯсений.
ЏетЯ сразу выпил большую порцию, но не повеселел. ђазве только стал
смелее и развЯзнее на Язык.
€ он начал рассказ, потрЯсший менЯ до глубины души.
2.
-- Њилый ‚анЯ! Џересматриваю свою жизнь и -- спрашиваю себЯ: зачем жил?
‚едь была же какаЯ-то цель, какаЯ-то идеЯ в этой жалкой и ничтожной жизни! €
не вижу, не нахожу такой цели... ‚се дело в том, что Я не поехал в
университет. € почему не поехал, --смешно и сказать. Ђ был бы Я другой
человек... € теперь иной раз кажетсЯ, что попади Я в университет, Я воскрес
бы душой и начал бы новую жизнь. Ќо нет, поздно! € знаешь, почему не поехал
в университет? ‘мешно и стыдно сказать. Ђ надо сказать и скажу. ‹етом того
года, когда мы с тобой получили аттестат зрелости, Я поступил на почту...
‘мешно! Џоступил почтовым чиновником -- продавать марки и открытки. € летом
же послал все документы в Њоскву длЯ принЯтиЯ в университет, а в августе
получил уведомление о принЯтии... ’ут бы сорватьсЯ с места и, несмотрЯ ни на
что, дернуть в Њоскву. Ђ Я... џ стал слушать родителей. "Људа-де ты поедешь,
голодный и холодный? Ћбеспечь сначала себе хоть месЯц жизни в столице, да и
мы-то старые и голодные, работать уже не под силу". Ќу, думал-думал. ђешил
до ђождества подождать, на дорогу себе собрать. „а, вот теперь уж восемь
лет, как все на дорогу себе собираю... „а, впрочем, давно и бросил собирать.
Ћтец -- тоже почтовый чиновник. ‘орок лет служит на почте. —ерез
него-то и погиб Я во цвете лет. ЏриходЯ домой с своей службы, Я встречал
только одно: "’ы нам неблагодарен. Њы тебЯ родили, мы тебЯ поили и кормили.
Ђ ты вот вырос теперь до 18 лет, а нам не помогаешь. —то это за жалованье
твое -- 15 руб.? Ѓашмаков больше стаскаешь!" €ной раз дело доходило и до
таких фраз: "Њы тебЯ поим и кормим, а ты ничего не зарабатываешь. ‘коро ли
кончитсЯ это мучение? —то ж ты думаешь, мы обЯзанаы, что ли, тебе
чем-нибудь? Ќашел дойную корову!" џ молчал, и это их раздражало пуще
прежнего. ‚ конце концов Я понЯл, что мое молчание -- самаЯ жестокаЯ длЯ них
позициЯ. € Я продолжал молчать и молчать, раздражаЯ их все больше и больше.
Џриду, бывало с почты, лЯгу на свой диван, и -- начинаю молчать, начинаю это
жестокое и беспощадное избиение моих родителей молчанием... ’олько когда уже
становилось невтерпеж, то Я вставал с своего диванчика, медленно и степенно
одевалсЯ и уходил из дома, как будто бы шел куда по делу.
Ќа почте не было веселее. ђабота, которую Я делал, была совершенно
механической. „лЯ нее достаточно было кончить сельскую школу... ’ы думаешь,
Я мучилсЯ, страдал, кидалсЯ из стороны в сторону? Ќет, милый ‚анЯ. џ
добровольно отдавал себЯ во власть этой всеразъедающей стихии серой
обыденщины, и как бы всасывал в себЯ эту скуку почтового ведомства, сам
превращалсЯ в это почтовое ведомство.
‘ родителЯми пришлось скоро расстатьсЯ. Ќе потому, что Я, наконец, вник
в их попреки куском хлеба и не потому, что хотел их освободить от лишнего
рта. Ћ, нет! ќто никогда не входило в мои цели. џ с наслаждением продолжал
издеватьсЯ над моими родителЯми своим постоЯнным молчанием. € если бы не
одна случайность, то Я никогда б от них не ушел, пока они не применили бы
физических мер или не позвали бы на помощь полицию. ‘лучайностью этой была
женщина.
‚анЯ, ведь оно же и естественно. Ќу, как же мне, здоровому парню, не
задуматьсЯ ни разу над женщинами? „аже Я, такой бука, уничтоженный и забитый
и родителЯми и судьбой, задумалсЯ однажды над женщиной. Ќо это было раз,
первый и последний раз в жизни. „а, ‚анЯ, первый и последний раз!
Ћднажды ходил Я по улицам, после одного особенно бешеного нападениЯ на
менЯ родителей, и, находившись до полной усталости, присел на скамейке в
нашем маленьком городском скверике. ‘идел Я не долго, как вдруг заметил одну
странную женскую фигуру, медленно прошедшую раза два мимо менЯ и в конце
концов севшую на ту же скамейку, что и Я. ќто была высокаЯ худаЯ дама, всЯ в
черном, в каком-то неопределенно-гадком пальто, напоминавшем скорее ночной
капот, чем верхнее платье. —то в особенности поразило менЯ, это ее чернаЯ же
вуаль, придававшаЯ ей страшный и таинственный вид. Ќевозможно было разобрать
ни выражениЯ лица, ни ее намерений, когда она села на этой скамейке почти
что рЯдом со мною.
Ѓыл пасмурный осенний день, клонившийсЯ к вечеру, и уже начинало
темнеть. €зредка перепархивал небольшой дождь, и на душе было томительно.
ѓородишка наш и без того маленький и ничтожный, да в такую-то погоду едва ли
и могло кому-нибудь взбрести в голову гулЯть. Џоэтому скверик был совершенно
пуст. „а, казалось, и город весь вымер, как в сказке. € никого кроме менЯ и
этой страшной дамы в черном.
Ћна посидела всего несколько секунд и, по-видимому, не обращала на менЯ
никакого вниманиЯ. Ћна держала голову прЯмо, не глЯдЯ на менЯ. € в таком
виде встала и начала медленно удалЯтьсЯ. џ почувствовал, что автоматически
встаю и двигаюсь за ней, хотЯ не отдавал себЯ ровно никакого отчета, куда,
зачем и почему Я сейчас иду.
—то ж ты думаешь? „ама шла куда-то на окраину города, ( кажетсЯ, даже в
пригород, в какое-то, помню, очень глухое и пустое место. Ћна не
оглЯдывалась на менЯ и не подавала никаких знаков вниманиЯ, но Я шел и шел,
увлекаемый новыми, неизвестными мне чувствами.
’ут впервые Я испытал влечение к женщине.
‘обственно говорЯ, и сейчас Я не знаю, было ли это влечение именно к
женщине. „ва чувства боролись тогда во мне и даже не боролись, а просто были
вместе, были чем-то одним, чего нельзЯ было даже и расчленить; это -- жуть и
похоть одновременно. €дЯ за этой страшной женщиной неизвестно куда, Я шел
как бы через многоводную и глубокую реку, в бурю, в ненастье и в ночь, по
жидким и трЯсучим доскам, еле-еле скрепленным и небрежно переброшенным с
одного берега на другой. €дешь это между двумЯ безднами, и сам не знаешь,
снитсЯ ли это или уж такаЯ действительно безобразнаЯ и скучно-наглаЯ,
безглазаЯ жизнь. ‚низу журчит и шумит холоднаЯ и чернаЯ река, которой даже и
не видно, а которую только слышно. Ќаверх же и взглЯнуть невозможно: того и
смотри пошатнешьсЯ и упадешь в реку. €дешь-идешь по этому трЯсучему мостику;
и уж начинает раздражать, когда же, наконец, прекратитсЯ это бессмысленное
акробатство и ступишь на твердую землю. Ђ жить так хочетсЯ! ‚ этой
отвратительной, холодной, наглой, бессмысленной реке -- так хочетсЯ жить,
так хочетсЯ жить! € кажетсЯ, что вот-вот уже и начинаешь жить, что трепещет
в тебе все живое и внутреннее, и нашептываетсЯ что-то ласковое-ласковое,
нежное-нежное... € ты, неведомаЯ и страстнаЯ, примешь все -- как ласковый
подарок жизни. € ничего от менЯ не потребуешь, и ни в чем не упрекнешь. Ђ
проснешьсЯ завтра с свободной душой и ласково вспомнишь о наслаждении
бытием, о мучительном наслаждении бытием. € ласково простишьсЯ со мной и
посочувствуешь бедной человеческой жизни, и трогательно поблагодаришь за
наивное, хотЯ и мимолетное, счастье. € тьма ненастной ночи не в силах
победить в тебе мужского влечениЯ, и река-то холоднаЯ, мрачнаЯ, и есть эта
жуткаЯ и сладкаЯ тайна, в которой все наивно-наивно, мучительно-мучительно,
все как-то без мысли, без рассуждениЯ, все сладко и скучно, все трепетно и
как-то приЯтно безнадежно...
’ак шел Я и шел за своей таинственной незнакомкой и, наконец, заметил,
что она входит в небрежно-содержимый, грЯзный домишко. џ повиновалсЯ
магнетически и--через несколько мгновений вошел в ту же дверь, что и она.
“дивлению моему не было и конца. џ вошел в низкую, грЯзную, дурно
пахнущую комнату, освещенную тусклой керосиновой лампой. ‚ особенности
неприЯтно поразила менЯ вонь. ќто был запах, кажетсЯ, какой-то материи,
какого-то старого, заношенного сукна или войлока, на котором высох пот. ‡а
столом сидел хозЯин, -- маленький сухонький старичок, имевший вид старого
заскорузлого чиновника, со сморщенным, желтым, скопческим лицом, и хозЯйка,
значительно моложе своего мужа, с кривым и неестественно сгорбленным носом,
и огромной родинкой на щеке, неприЯтно бросавшейсЯ в глаза как болезненный и
грубый нарост, как некаЯ метка. Ќа столе находилсЯ грЯзный,
темно-тускло-красный самовар с вдавленным боком, несколько железных кружек и
нечто в роде сухарницы с куском хлеба неопределенного цвета. —ай разливала
дочка, тоже неимоверно худаЯ и сморщеннаЯ, хотЯ имевшаЯ не больше 28--30
лет. Љвартира производила впечатление бедного и запущенного жильЯ мелкого,
неудачного чиновника.
Ќо где же моЯ таинственнаЯ дама в черном? Људа она делась? Ћна вошла
как раз в ту самую дверь, что и Я, и дверь -- единственнаЯ, и комната, в
которую она вошла, --единственнаЯ. € все же нельзЯ было увидать ровно
ничего, хотЯ бы отдаленно похожего на эту даму. Ћна была такаЯ таинственнаЯ,
такаЯ страшнаЯ и загадочнаЯ, а здесь, в этом вонючем хлеве, было все так
понЯтно, так элементарно Ясно и понЯтно, так прозаично и духовно-бедно!
„а, это был один из тех необъЯснимых случаев в моей жизни, которые
случались со мной не раз и объЯснениЯ которым Я не мог найти, несмотрЯ ни на
какие усилиЯ мысли. ‚прочем, все это так Ясно, так понЯтно! € объЯснЯть
нечего!
€так, Я вошел в бедную, тошнотворную квартиру какого-то захудалого
чиновника. Ќо тут Я нашел нечто такое, что превзошло даже таинственное
исчезновение моей дамы в черном. ‚ойдЯ в эту комнату-квартиру, Я вдруг
понЯл, что Я давным-давно здесь бывал, что хозЯин и хозЯйка этой квартиры
давным-давно хотЯт выдать за менЯ свою засидевшуюсЯ дочь, что менЯ и здесь
постоЯнно ругают за малый оклад жалованьЯ, и Я отделываюсь молчанием и что
-- самое ужасное -- на завтра, да, да, именно на завтра назначено мое
бракосочетание с этим ужасным высохшим заморышем, их дочерью.
џ молча вошел в эту квартиру и сел в стороне, почти в углу.
"Ќу, что же? -- начал старик скрипучим голосом. -- Њало того, что вы
своей невесте ничего не сделали к свадьбе и нас забыли, стариков, вы не
хотите ничего сделать и себе к свадьбе? Џосмотрите на себЯ: что это за
костюм, неужели вы думаете и на свадьбе быть в этом же истасканном мешке?
—то же, мы, что ли, должны вас одевать? „овольно и так, что вы объедаете нас
и еще ни разу не помогли за все ваше знакомство с ‹идой".
€ многое говорилось в этом роде. Ђ Я все молчал и молчал, считаЯ, что
молчанием только и можно допечь этих старых отвратительных скопцов.
’ы, скажешь, милый ‚анЯ, что Я--дурак, что Я--остолоп, что Я --
бесхарактерный человек, что Я -- дрЯнь, рохлЯ, что Я -- пентюх. “вы, милый
‚анечка, ты будешь прав, ты будешь тысЯчу раз прав! „а, Я -- ничтожество.
Ћдно слово -- ничтожество! € ничего, брат, не попишешь! Ћкрутили менЯ
свадьбой, бросил Я родителей, поселилсЯ в этой вонючей конуре, где мне с
женой отгородили выцветшими ширмами угол. € началась пытка "семейной" жизни,
в которой все было так обычно, так неново, -- только вместо одной пары вечно
бранЯщихсЯ родителей поЯвилась другаЯ пара столь же неутомимых в своей
Язвительной желчи, да, впрочем, поЯвилось еще одно существо, не бывшее
раньше... „а стоит ли и говорить о нем?
‘тыдно сказать, милый ‚анЯ, но эта самаЯ ‹идиЯ, котораЯ по неизвестной
причине сделалась моей невестой и по неизвестной и еще более странной
причине сделалась моей женой, была настолько тупым и ограниченным существом,
настолько бессмысленным и жалким созданием, что описать тебе этого Я просто
не в силах! Џомню эту комическую и жуткую первую брачную ночь, -- и как все
это жалко и бездарно, как это ничтожно и безвкусно! Џосле бракосочетаниЯ и
нудного, никчемного, бедного чаепитиЯ, долженствовавшего символизировать
семейное торжество, нас оставили вдвоем в этом вонючем углу, в котором и без
того дышать нечем, а тут еще обвесили этот угол грЯзными трЯпками, чтобы
скрыть то, что и не нуждалось ни в каком укрывании. ‹идиЯ легла на постель,
раздевшись до нижней рубашки, а Я ... Я с трудом сдерживал отвращение,
шедшее из самой глубины души, стоЯвшее каким-то тошнотворным ощущением в
желудке и вызывавшее легкую теневатость (?) окружающих предметов. Љ этому
скрюченному, засохшему телу, к этому курносому морщинистому лицу, к этой
пустой и отсутствующей груди Я не мог, понимаешь ли, не мог прикоснутьсЯ! џ
начал ходить около кровати, хотЯ в этом углу нельзЯ было и повернутьсЯ,
ходил-ходил, не знаЯ, что предпринЯть, покамест не услышал ворчливое
замечание старухи, что мое хождение по комнате мешает им спать, старикам.
Џосле этого Я нерешительно сел, не раздеваЯсь, на кровать, и даже не мог
себЯ заставить хотЯ бы посмотреть на лежавшую рЯдом невесту. ‘колько Я так
сидел, не знаю. ‚ероЯтно, очень долго, потому что уже послышалось храпение
моей невесты, спавшей с широко раскрытым ротом и сосредоточенно-тупым
выражением лица. џ, все еще не раздеваЯсь, прилег на диванчик и так
продремал до утра.
ќто, ‚анЯ, называетсЯ у менЯ брачнаЯ ночь! € так, пока не кончилась
наша с нею "жизнь", Я и не соединилсЯ с нею супружеским ложем. Ќе могу,
милый ‚анЯ, не могу!
Ќи одного доброго или ласкового взглЯда с моей стороны или с ее
стороны! Ќи одного нежного и даже просто доброжелательного разговора! Ћ
родителЯх и говорить было нечего.
3.
‚ероЯтно, так бы оно шло и до сих пор, сцены и ругань новых родителей
продолжались бы и до настоЯщего днЯ, если бы не случилось в моей жизни нечто
такое, чего Я уже никогда не ожидал от самого себЯ и что сразу вырвало менЯ
из пут и родителей, старых и новых, и своей бездарной жены, и никчемной
службы в почтовом ведомстве.
-- џ тебе ничего не сказал еще о своих театральных делах, о театре,
которому столько времени отдавали мы с тобою в гимназии. ђоковую роль сыграл
театр в моей жизни, хотЯ -- почему роковую? ‚се это так и надо, так и надо!
‘ейчас расскажу тебе тайну! Ќикому еще не рассказывал ее за все времЯ. Ђ
тебе расскажу. Ќо давай выпьем!
ЏетЯ велел принести еще графинчик, хотЯ мне и показалось, что у него
нет никаких денег и что он пользуетсЯ тем, что встретил старого приЯтелЯ.
‚ыпивши еще большую порцию, он нисколько не захмелел, а только еще больше
насупилсЯ и стал вести себЯ так, будто бы действительно предстоЯло ему
поведать что-то весьма значительное, что-то очень таинственное и необычное.
-- „а, ‚анЯ, не мне рассказывать тебе о том, что такое театр и какое
значение имел он в нашей жизни. ’ы сам, конечно, помнишь, сколько светлых
минут и сколько счастьЯ доставил нам с тобою театр в жизни. Ѓывало, бросали
мы с тобою уроки, бросали родных, голодали, чтобы сберечь на билет в театр,
и--ходили на спектакли чуть ли не ежедневно, ходили с увлечением, с азартом,
отдаваЯ театру последние досуги и последние свободные минутки. „а и что еще
было в нашем захолустном городке замечательного и интересного! ’еатр спасал
нас от мещанства, от засасывающей тины провинциального болота. ’еатр давал
нам мировые горизонты, и душа наша трепетала в унисон с ‘офоклом, експиром,
иллером и ѓете. Ћткуда бы нам, мелким людишкам медвежьего угла знать о
страстЯх тонкого ума ѓамлета, о пластической душе непреклонной Ђнтигоны, о
горЯчих итальЯнских темпераментах, о глубине, о зорких раздумьЯх немецкого
гениЯ, о французах с мистикой повседневной интимной жизни! ‚се это нам дал
театр. Џеред нашими глазами вставала древнЯЯ скульптурнаЯ ѓрециЯ,
великолепие и торжественное величие римской империи, вдохновеннаЯ красота и
духовные идеалы рыцарства. Њы видели с тобою королей, императоров, царей
всех веков и народов, их величие, их падение, их власть, их бессилие. Њы
изнутри чувствовали бедность, болезнь, жалкое и смиренное существование, мы
созерцали тайные пружины любви, власти и могущества, богатства, ненависти и
злобы. Ћт нас не могла укрытьсЯ тоска гениЯ, принимающего смерть от дикой
толпы, котораЯ его не понимает, -- восторг и упоение любви, нашедшей свое
осуществление и свою благословенную взаимность среди грубой пошлости
обыденной жизни, -- страданиЯ и подвиги героЯ, захотевшего положить свою
жизнь за свободу и счастье людей, -- мелкаЯ и напрЯженнаЯ злоба человеческой
жизни, построенной на эгоизме, лжи, клевете, интригах и мести... „а разве
все перечислить! € все это нам дал с тобою театр!
Ђ помнишь, милый ‚анЯ, наше увлечение артистическим миром? Џомнишь, с
каким трепетом ждали мы бенефиса того или иного исполнителЯ, с каким
нетерпением жаждали приезда той или другой знаменитости, чтобы приобщитьсЯ к
этому чудесному и вожделенному миру гениального искусства! Њы обсуждали с
тобою, что вот Њуратов играет ѓамлета, главным образом, как оскорбленного
сына, страдающего за честь своей матери, а вот Љаширин видит в нем
государственного мужа, болеющего о судьбах трона. Њайский же подчеркивает в
нем философа, мыслителЯ, углубленного аналитика, а вот здесь ѓамлет --
истерик, невротик и в конце концов психопат и даже умалишенный, а вот там
ѓамлет -- и сын, и принц, и философ, и психопат... ЉакаЯ завораживающаЯ и
волшебнаЯ картина умозрениЯ, созерцаниЯ, пониманиЯ, проникновениЯ и
фантазии! € все это мы с тобой знали, ‚анЯ, знали 15--16-летним подростками,
все это мы отведали, вкусили, ко всему этому приобщились. € сердца наши
трепетали вместе с мировым пульсом всеобще-человеческого гениЯ, талантов,
артистического духа и актерского творчества.
Ђ как любили мы с тобою эту бездомную и бродЯчую, эту гениальную и
бесшабашную жизнь актерской среды! Ђктер -- всегда гулЯка праздный, всегда
бездомен, всегда переходит с места на место. ‘егоднЯ он на сезоне в одном
городе, а завтра кончилсЯ сезон или прогорел антрепренер, и--он перелетел в
другой город, уже репетирует с новыми товарищами, длЯ новой публики, новые
пьесы. „уша актера -- нецентрированнаЯ душа; она вечно менЯет свою
субстанцию, вечно неузнаваема; она -- цепь бесконечных перевоплощений. € это
-- так заманчиво, так увлекательно! „лЯ актера не существует морали, не
существует общественных обычаев, ему чужд устойчивый быт. Ћн вечно ищет и
создает, неутомимо возноситсЯ и парит. Ћн -- сама фантазиЯ, само
непостоЯнство, сама неизменно клокочущаЯ жизнь. Џравда, отсюда же его
глубиннаЯ бесшабашность, беспринципность и анархизм; отсюда его аморальнаЯ
беспечность, неунывающий оптимизм и всегда готоваЯ проЯвитьсЯ натура
энтузиаста. Ќо мы знаем с тобой, как артисту позволено то, что не позволено
другому. „а, шалит и резвитсЯ актер, но не как вы, мелкаЯ и бездарнаЯ чернь,
живущаЯ интересами кошелька и желудка! Ќарушает мораль и грешит против ваших
законов, но -- не как вы, мелкаЯ, бездарнаЯ дрЯнь и визгливаЯ, самомнЯщаЯ
глупость!
Ђ помнишь, ‚анЯ, наш маленький, милый театрик, это свЯщенное место
наших юных фантазий, нашей чистой молодой молитвы, этих сладких и туманных
мечтаний, которыми всегда богата талантливаЯ молодость? Ћн был расположен на
площади около городского сада, -- старинное, маленькое, деревЯнное, но
изЯщное здание нашего театра. Љроме партера и амфитеатра он имел два Яруса
лож, бенуар и бельэтаж и над ними так называемаЯ галереЯ, место не длЯ
низших сословий (которые никогда в театр не ходили), но, по-моему, длЯ
самого высокого общества, отличавшегосЯ от высшего света только отсутствием
денег и невозможностью заплатить за более дорогой билет. ќтот театр воистину
был длЯ нас с тобой свЯщенным местом. Њы знали в нем каждое место, знали,
где и какой номер и рЯд, откуда что видно и слышно, знали всех швейцаров,
бритых, величественных, одетых в старинные торжественные мундиры, знали все
закоулки кулисов, где всегда с тобой подсматривали и подслушивали
выступающих артистов, и сезонных и в особенности приезжих. ’олько роднаЯ
школа, гимназиЯ, да этот милый, уютный театрик и есть то, что осталось в
моей душе милого, родного, интимного -- от всей моей жизни, от всех
бесконечных впечатлений жизни!
‚от об этом-то своем и твоем свЯтилище, об этой чудной храмине красоты
и искусства Я и должен тебе рассказать. Ќе рассказать, а исповедоватьсЯ!
Ќечего и говорить о том, что как только кончилась длЯ менЯ гимназиЯ,
так одновременно кончилсЯ и театр! „а, ‚анЯ, кончилась чуднаЯ музыка
искусства, окончилась глубокаЯ школа ума и жизни! Џочему кончилась, зачем
кончилась? Ќе знаю, ‚анЯ, сам не знаю! € не спрашивай, не знаю ничего. ‡наю
только, что с почтовым ведомством театр не совместим. Љонечно, это все
идиотизм, глупости, капризы... Ќо... Ќичего не поделаешь! Љого в этом
винить, не знаю. ‚ероЯтно, менЯ самого надо винить, кого же больше? Ћднако,
что же пользы в том, что Я виноват? Ќу, пусть Я виноват, а ведь от этого не
легче.
Љончивши гимназию и определившись почтовым чиновником, Я перестал
ходить в театр. Џоверишь или нет, но -- как отрезало! ‚споминал театр как
какую-то далекую несбыточную мечту. ‚споминал его как виденный много лет
тому назад сказочный сон. ‚споминаешь-вспоминаешь такой сон, и, кажетсЯ, что
вот-вот вспомнишь его, и -- никак не вспоминаетсЯ, никак не ухватишьсЯ ни за
какую мысль, чтобы его восстановить в памЯти. ’ак и Я -- не мог и не мог
вспомнить, что такое театр и что это за чудные откровениЯ он посылал; и сам
удивлЯлсЯ, как эта памЯть о столь недавнем счастье так бездейственна, так
бессильна и беспомощна!
Ѓыл Я с тех пор всего два раза в театре. € оба раза были таковы, что
больше уже не хватало смелости идти еще раз.
Ћдин раз был уже даже не спектакль, а концерт, и дирижировал известный
‘***, совершавший турне по рЯду городов и заехавший в наш городишко. Џри
первом анонсе об его прибытии сердце, было, затрепетало у менЯ прежней юной
радостью, и Я быстро купил себе билет, боЯсь, что впоследствии будет трудно
попасть на концерт. Џравда, радость эта была мимолетна. Љупивши билет, Я тут
же почувствовал у себЯ на душе будни, и довольно равнодушно ждал днЯ
концерта. Љонцерт начиналсЯ с "Ќеоконченной" симфонии уберта. ЏерваЯ тема
симфонии, даваемаЯ на виолончелЯх, произвела на менЯ весьма дурное
впечатление. ђаньше мне так нравилось это матовое, спокойное величие,
изображаемое здесь властно и задумчиво спускающимсЯ ходом виолончельной
мелодии. Љроме того, Я заметил, что дирижер управлЯет не только своей
палочкой, но и тем хвостом, который у него вдруг почему-то вырос из-под
фрака и который двигалсЯ туда и сюда вслед за движением симфонии. Њне это
показалось чем-то обидным, неудобным и даже некрасивым, и Я преспокойно
встал с своего места, взобралсЯ на дирижерское место, оттащил от пульта
злополучного дирижера за хвост и уверенно занЯл его место. ‚ластно
постучавши о пульт палочкой в знак начала симфонии и просчитавши один такт,
Я махнул рукой, и -- симфониЯ снова началась под моим управлением. Ћднако,
-- что за чертовщина! ќти проклЯтые виолончели, с которых началась симфониЯ,
завыли как выгнанные и побитые псы, и Я в гневе прекратил эту отвратительную
музыку, раздраженно застучавши по пюпитру в знак того, что надо симфонию
опЯть повторить сначала! Џросчитавши один такт вторично, Я опЯть дал знак
палочкой, и симфониЯ началась снова, и опЯть раздались эти издевательские,
собачьи голоса, которые вызывали во мне и смех, и ужас, и отвращение.
Џредставь себе, ‚анЯ, Я начинал симфонию по крайней мере раз пЯть, и все то
же дурацкое завывание. ‚ конце концов Я бросил это скучное занЯтие и
вернулсЯ на свое место в партере. ‘тоЯвший тут же дирижер тотчас же
приступил к своему дирижированию, и симфониЯ, а затем и весь концерт были
закончены благополучно. Џравда, одно мое достижение было несомненно: у
дирижера в течение всего концерта ни разу не поЯвлЯлось никакого хвоста.
„ругой раз -- также дело касалось одной знаменитости. ‚ наш город
приезжал известный бас Џ., который должен был выступать в "Ѓорисе ѓодунове".
Џ. прекрасно провел свою партию, и последнЯЯ сцена заставила весь театр
затрепетать от ужаса и от восторга. Џ. была устроена редкаЯ овациЯ и были
сделаны какие-то ценные подношениЯ. Џомнишь, милый ‚анЯ, как мы любили с
тобою всЯкие бенефисы, всЯкие чествованиЯ, юбилеи, чтениЯ адресов и
приветствий, подношениЯ цветов, венков, драгоценностей... ћное счастье
охватывало наши сердца, когда происходило, например, празднование 25-летнего
юбилеЯ Њуратова. ќти горЯчие речи и адреса, эти взволнованные, полные самой
настоЯщей и непритворной благодарности приветствиЯ, этот сплошной гимн и
славословие великому гению искусства, так счастливо воплотившемусЯ в
Њуратове, -- наполнЯли тогда весь театр полным восторгом, одним пламенем
сочувствиЯ гению, одним благоговением к творческому подвигу актерской жизни.
€ как трогателен, как наивен зрительный зал в эти часы юбилейного
празднества! ЉакаЯ детскаЯ радость и счастье написаны у всех на лице, когда
при всеобщей овации и несмолкаемых аплодисментах артисту подносЯт огромные
букеты цветов или дарЯт коллективно приобретенные драгоценности.
’акие овации и такой-то прием наша публика устроила Џ. џ был тоже
несколько взволнован, но о прежнем юном счастье поклонника искусства и его
служителей не было и помину. ‚се же Я был активен настолько, чтобы
разузнать, где остановилсЯ Џ., и попытатьсЯ увидеть его в домашней
обстановке. Џомнишь, как часто мы посещали с тобой актеров или писали им
восторженные письма, стараЯсь вместе с ними жить стихией вольного искусства?
„а, движимый чем-то вроде этого (но уже далеко не этим -- было Ясно), Я
постучалсЯ в номер гостиницы, где остановилсЯ Џ. Ќа стук никто не ответил. џ
тихонько надавил на дверь, и она бесшумно открылась передо мной. Ѓоже мой,
что это такое? ‚сЯ комната была наполнена какими-то извивающимисЯ гадами,
кишела какой-то копошащейсЯ дрЯнью, какими-то неуловимо-гибкими спрутами,
один вид которых внушал ужас и омерзение.
„умаЯ, что все это какой-то сон, Я сделал шаг вперед и протер глаза,
как будто бы стараЯсь проснутьсЯ от неприЯтного сна. Ќо то, что случилось
дальше, было еще хуже. џ почувствовал, что мои руки и ноги начинают
удлинЯтьсЯ и утончатьсЯ, делаЯсь гибкими и извивающимисЯ, что голова моЯ
превращаетсЯ в какую-то круглую морду, а туловище становитсЯ огромным,
толстым, овальным, так что весь Я стал превращатьсЯ в холодного и гадкого
спрута, несущего свое мЯгкое, холодное и осклизлое тело на бесконечном
количестве извивающихсЯ ног. ‚се мое тело покрылось огромными черными
глазами, и Я сразу стал видеть все со всех сторон. Њои уши наполнились
душераздирающими голосами, в которых нельзЯ разобрать, бьют ли здесь
кого-нибудь и раздаетсЯ дикий вопль истЯзаемого, музыка ли это -- какой-то
чудовищной, потрЯсающей симфонии, похожей больше на смерч и ураган, чем на
симфонию, -- гром ли проваливающегосЯ хребта горной цепи, где погиб,
казалось, не горный хребет и не материк, а весь мир целиком.
Ќо где же Џ., где это чудо искусства и театра? Ѓоже мой, неужели это
он? ‚ кресле перед маленьким столиком сидел уродливый, скрюченный старик с
бородой даже уже не белой, а желтой, жевавший какую-то жвачку удивительно
долго, непрестанно двигаЯ своими бессильными челюстЯми, методически и
медленно, разжевываЯ какую-то снедь, как корова или вообще жвачное животное.
ѓлаза у него были закрыты, и он весь отдалсЯ процессу жеваниЯ. Ћкруженный
этим зверьем, этой ужасной животной пакостью, он невозмутимо продолжал
двигать своими челюстЯми, и на его лице, превратившемсЯ уже в рЯд складок
куска шершавой материи, Я не мог прочитать ни одной мысли, ни одной тени
хоть какого-нибудь душевного движениЯ.
‘ силою рванувшись с места, Я в ужасе выбежал из этого номера, из этой
гостиницы, и после уже ни разу не пошел ни в театр, ни тем более к
какому-нибудь актеру.
—то это такое, ‚анЯ? Ќо -- не трудись объЯснЯть. Љак-то и без слов
понЯтно, что это такое, да и не подберешь сюда подходЯщих слов. Ќет таких
слов!
Ђ тем не менее -- рушилось последнее счастье и утешение жизни. ’еатр
выпал у менЯ из души, и с ним пропало все молодое, все свежее, все наивное и
умное, все высокое, интимное и торжественное! Џочтовое ведомство водворилось
во мне, в душе, в уме, в сердце, -- и, казалось, во всем мире нет ничего
кроме этого почтового ведомства.
Ќу, тут бы и кончитьсЯ всей этой легенде о театре. Ћднако, случилось не
так. —уднаЯ, светлаЯ, прекраснаЯ легенда о театре закончилась так, что вот
только тебе первому за много лет и захотелось мне ее рассказать.
4.
Ћднажды Я видел сон.
’рудно назвать это сном. ‘он и есть сон, больше ничего. “ менЯ же это
было каким-то тихим умопомешательством (или Я не знаю чем) и -- на всю
жизнь, на всю жизнь!
ѓде-то, на неизвестном месте, в непонЯтной обстановке, но на фоне
обширного пространства, -- не то городской площади (только не было видно ни
домов, ни людей), не то полЯ или какой-то равнины, мне почудилсЯ некий
предмет, который издали был похож на огромную пушку. џ находилсЯ вдали от
него и не мог в подробностЯх разобрать его очертаний. ЏодойдЯ ближе, Я
увидел... Ѓоже мой, что это такое? Ќеужели это то самое, что мне показалось,
неужели Я не ошибсЯ?
„а, Я не ошибсЯ. Џередо мною оказалсЯ исполинских размеров мужской
половой член в напрЯженно-трепущущей форме, и только не было видно, кому он
принадлежит и есть ли такое существо, кому он реально принадлежит. ќтот член
был несколько аршин длиною, а в ширину его могло бы охватить только
несколько человек. Ћн торчал под углом, примерно в 45°, над землей,
наподобие какого-то уродливого облезлого дерева.
‚друг среди окружающей пустоты поЯвились какие-то люди, -- да, впрочем,
в самых обыкновенных нарЯдах, в пиджаках и сюртуках и даже кое-кто во
фраках, -- самые обыкновенные люди, каких встречаешь на улице любого города
сотнЯми и тысЯчами. € стало этих людей набиратьсЯ много-много. ‘ каждым
мгновением толпа людей становилась все больше и больше, наполнЯЯ собою
пространство кругом этого члена; а откуда они поЯвлЯлись, не могу себе и
представить. ќта толпа людей стала тысЯчной, стотысЯчной, миллионной,
миллиардной; она заполнила все пространство до горизонта, наполнила всю
землю, наполнила весь мир...
€ вот поднЯлсЯ на что-то высокое один человек из этой толпы, --
казалось мне, самый серый, самый невзрачный, самый обыкновенный человек,
немного сгорбленный и сутулый, с высоко поднЯтыми плечами, как бы от холода.
Ќа нем была чернаЯ полусношеннаЯ рубаха-косоворотка и полинЯлаЯ грЯзно-сераЯ
кепка, надвинутаЯ на лоб. Ќа этом бесцветном плоском лице Я не мог прочитать
ни одной идеи, ни одного замысла. Њне бросилась в глаза тупость этого
стеклЯнного взглЯда и выпЯтившиесЯ вперед губы, которые свидетельствовали о
бессмысленной и наивной сосредоточенности на чем-то пустом и никчемном.
Ѓывает у людей такаЯ бараньЯ сосредоточенность на пустом предмете, когда
видишь сразу и всю мучительную напрЯженность этого лба и этих глаз и в то же
времЯ полную бессмысленность и пустоту, полную бессодержательность того,
из-за чего возникло это сосредоточение.
ЏоднЯлсЯ этот мещанин и, казалось, как-то неожиданно длЯ самого себЯ
вдруг заговорил. Ѓыло видно, что он никогда не говорил на собраниЯх и что
ему трудно было свЯзать несколько слов в цельную фразу.
-- Ђ что ежели того... ’ак что, значит, этого... Ќу, вот, как
говоритсЯ, упасть это... ’о есть, оно, конечно, не упасть, а того, ну, как
это? ‡начит, ежели того... поклонитьсЯ, что ли... „а, да, поклонитьсЯ
ежели... ‚от этому самому члену поклонитьсЯ... „а не то, что так просто, а
вот ежели эдак, как говоритсЯ, всем, всему, дескать, миру. ‚от всем миром
взЯть, да и поклонитьсЯ... Ђ? —то, ежели, братцы, того... ‚зЯть, да и
ахнуть...
‚ ответ на эти слова начались невероЯтнаЯ суматоха и смЯтение среди
миллиардной толпы. ‚се забегало, засуетилось, заерзало. ЏоЯвились вдруг
откуда-то жертвенники, алтари, и поЯвилась их такаЯ масса, что, кажетсЯ,
каждый из толпы мог иметь свой алтарь длЯ совершениЯ службы члену. ‚се
начали готовитьсЯ к богослужению, суетитьсЯ вокруг жертвенников и алтарей, и
всЯ необозримаЯ толпа людей разделилась на отдельные группы, готовившиесЯ
начать всемирное поклонение новоЯвленному божеству. Љазалось, что всЯ эта
необозримаЯ толпа народа, все это вселенское человечество только и ждало
знака серого и невежественного мещанина в кепке, надвинутой почти на самый
нос.
€ что же? ‚ ту самую минуту, когда все было готово и по единому знаку
должно было начатьсЯ всемирное поклонение новоЯвленному божеству, началось
извержение семени из недр трепетавшего члена, и это свеже-пахнущее мужское
семЯ стало изливатьсЯ все больше и больше, стало превращатьсЯ в целый поток,
ручей, в целую реку, и эта река стала расширЯтьсЯ и углублЯтьсЯ, и в ней
стали утопать люди и их жертвенники и алтари. Ќачалось бегство и растекание
людей во все стороны, а река семени стала превращатьсЯ в озера, в морЯ, в
океаны и поглощать в себе всех людей, всю землю. € весь мир потонул в этом
всемирном потоке семени.
џ смотрел и ждал, что будет дальше.
Ќовый вселенский океан поднЯлсЯ до небес и затопил все самые высокие
горы. Ќо это продолжалось, кажетсЯ, недолго. ‘коро эта густаЯ влага стала
спадать, и показались там и сЯм отдельные горные вершины и горные хребты.
Ѓыло заметно, как постепенно и довольно быстро спадает влага и начинает
поЯвлЯтьсЯ суша. ‡емлЯ с жадностью впитывала в себЯ семЯ, и нетрудно было
заметить, как происходило оплодотворение земли этим могучим и животворным
семенем. ‡емлЯ шипела, и бурлила, и клокотала целой бездной зародышей,
закопошившихсЯ в ней благодарЯ воздействию семени. ‚сЯ поверхность земли,
все дно морей и океанов, всю атмосфера, напоеннаЯ испарениЯми семени, --
вдруг наполнились миллиардами мельчайших живых существ, быстро поЯвлЯвшихсЯ
из животворной пены и быстро получавших ту или иную форму и размер.
—то это за существа? ‹юди? „ети? „а, это было что-то очень похожее на
детей, но только не дети... „ети не кувыркаютсЯ так бесшабашно, как эти
существа, не прыгают так высоко, не катаютсЯ, не дерутсЯ, не хохочут так
безобразно. Ѓоже мой, да ведь это все обезьЯны, малые, большие, крохотные и
огромные -- обезьЯны, обезьЯны, обезьЯны... € там, и здесь, и везде, и везде
-- одни обезьЯны, одни обезьЯны. ‚сЯ землЯ наполнена одними обезьЯнами, весь
мир состоит из одних обезьЯн, всЯ вселеннаЯ сверху донизу кишит обезьЯнами,
обезьЯнами, обезьЯнами... ѓде же те люди, которые только что были перед
этим? Ќеужели все они исчезли? € откуда эта уйма и бездна обезьЯнней
действительности?
€ чем они занЯты? Ћни все времЯ неимоверно кривлЯютсЯ, хохочут,
передразнивают друг друга, кувыркаютсЯ, бегают, прыгают... Ќеужели нет
ничего и, главное, никого в этом мире, кроме обезьЯннего гоготаниЯ и
обезьЯнних ужимок?
Џозвольте! ‚от они разделились по рангам, по чинам... “ них целаЯ
иерархиЯ. ‚от снизу наиболее простые и корЯвые из них; смотрите -- вот эти
шершавые идиотские морды и мЯсистые отвислые губы, эта дурацкаЯ и хитраЯ
улыбка и коварный рот, готовый издать хохот, похожий на ржание. Ђ вон повыше
-- живут на горах, морды почти без волос, и зубы не торчат так
отвратительно, лбы не так узки и нос почти человеческий, не столь откровенно
собачий. ќти более высокие существа все времЯ гримасничают, ухмылЯютсЯ,
стрекочут, но не прыгают и не кувыркаютсЯ так безобразно, как нижние...
Ћни--специалисты по сарказму, иронии, цинизму, и они -- философы и политики
издевательства, надругательства и злорадства. Ђ вот и третьи -- живущие в
самих небесах, аристократы обезьЯннего духа, архангелы и ангелы мирового
цинизма и злорадства, боги вселенского гоготаниЯ бытиЯ над самим собою.
€ обезьЯны нижней сферы гогочут над неодушевленной природой, среднЯЯ
сфера обезьЯн гогочет над нижней, обезьЯньи архангелы и ангелы гогочут над
средней сферой, боги гогочут над архангелами и ангелами. € над всей
обезьЯнней иерархией, небесной и земной, раздаетсЯ хохот и гоготание единого
и истинного правителЯ всего обезьЯннего бытиЯ, универсально-мирового
орангутанга, хохочущего над всеми сферами бытиЯ, небесного, земного и
преисподнего...
5.
-- € многое другое Я еще видел во сне, многое, очень многое из того,
что творилось среди обезьЯн... Ќо многое Я забыл тогда же, когда проснулсЯ;
многое забылось в течение лет. Ђ то, что еще помню сейчас, не стоит и
передавать, до того это отвратительно и неприлично...
‘кажу только то, что лег Я перед этим сном одним человеком, а встал
совершенно другим...
Џравда, и раньше менЯ все как-то переставало интересовать. Ќо то, что Я
стал ощущать на другой день после того сна и ощущаю до настоЯщего днЯ,
превзошло все, бывшее со мною когда-нибудь.
џ перестал видеть назначение предметов. ЏодходЯ к какой-нибудь вещи, Я
осЯзал ее внешнее тело, но переставал понимать, длЯ чего это тело
существует. џ потерЯл душу вещей. ’акже, встречаЯ людей, чужих и даже хорошо
знакомых, Я видел в них какие-то мертвые тела, какие-то пустые механизмы, и
с трудом заставлЯл себЯ что-нибудь говорить с ними и верить в их
восприимчивость, верить в то, что они могут мне что-то ответить. ЃерЯ стул,
чтобы сесть, берЯ карандаш, чтобы писать, надеваЯ шапку, чтобы выйти на
улицу, Я все времЯ удивлЯлсЯ, что стул есть стул, что карандаш есть карандаш
и т. д. Ќазначение вещи, ее душа, казалось мне, так внешне и случайно
свЯзаны с телом этой вещи, что вот-вот, казалось, эта душа улетит, и уже
нельзЯ будет назвать стул стулом, и нельзЯ будет пользоватьсЯ карандашом как
карандашом. € уже улетела душа вещей от самих вещей, и осталось одно
внешнее, безымЯнное, тупое и темное тело их... € весь мир как бы потухал,
становилсЯ мнимым, терЯл очертаниЯ и краски. € некуда было детьсЯ от этой
тьмы и безымЯнной, бесконечной массы тел, телесной массы -- неизвестно чего.
џ и без того почти никогда не смеЯлсЯ. Ќо после этого сна Я
почувствовал, что потерЯл или терЯю способность даже улыбатьсЯ. ’ы помнишь
древнегреческое предание о пещере ’рофониЯ, котораЯ содержала в себе такие
вещи, что однажды заглЯнувший туда уже на всю жизнь терЯл способность
смеЯтьсЯ... „а, Я потерЯл самую способность смеЯтьсЯ и улыбатьсЯ, и потерЯл
ее сразу же, на другой же день после описанного мною сна...
’ак толкалсЯ Я среди обездушенных вещей, по крайней мере, несколько
недель. Ћ виденном сне Я не вспоминал ни разу, но было Ясно, что после него
в душе осталась какаЯ-то идеЯ, которую во что бы то ни стало надо было
осуществить; и Я не знал, совершенно не знал, что это была за идеЯ.
ЏодходЯ к вещам и людЯм, пользуЯсь ими или общаЯсь с ними, Я все времЯ
очень наглЯдно видел, что все это употребление, все это общение -- не то, не
то и не то... ќти пустые, мертвые вещи, эти погасшие и как бы
мумифицированные люди -- что Я мог от них получить и что Я мог бы им дать?
„аже не было у менЯ и тоски или скуки... Ќичего не было на душе, просто
ничего... ’ы вот, вижу, еще не знаешь, как это получаетсЯ так, что на душе
ровно ничего нет, --ну, просто ничего, абсолютно ничего...
€ какой-то -- не голос, нет (какие там еще голоса?!), а просто голый
рассудок еще продолжал говорить и недоумевать по поводу моего осЯзаниЯ
бытиЯ. „а, вот хорошее слово -- осЯзание! џ перестал видеть и слышать вещи,
перестал даже их мыслить. џ умел только их осЯзать... € среди этого бытиЯ,
осЯзательного бытиЯ, -- слабый и нерешительный голос рассудка еще шептал,
что есть-де какие-то идеи, вернее, какаЯ-то одна и единственнаЯ идеЯ,
которую Я во что бы то ни стало должен осуществить, -- несмотрЯ на то, что
тупаЯ и темнаЯ стихиЯ осЯзаниЯ поглотила все идеи, какие только могли быть
во мне.
‘коро (очень скоро -- днЯ через два-три после этого сна) Я стал очень
чувствительно замечать у себЯ, действительно, какую-то важную и глубокую
идею... “же не рассудок, а что-то внутреннее стало требовать осуществлениЯ
этой идеи. Ќо что же это за идеЯ, в чем она заключаетсЯ? ќто было совершенно
неизвестно!
‘коро осуществление этой идеи стало физической потребностью. “же не
внутреннее нечто толкало на эту идею, а тело, -- да, да, это самое
физическое тело, которое всеми считаетсЯ чем-то внешним, стало требовать во
что бы то ни стало осуществить эту идею. џ чувствовал, как грудь, горло и
даже живот требуют, повелительно приказывают осуществить эту идею. џ
чувствовал ее в руках и ногах, Я чувствовал ее в позвоночном хребте... „а,
да, в особенности в спинном мозгу... ‘коро стало прЯмо жить невыносимо,
но--Я все еще не знал и даже не догадывалсЯ, какого рода идеЯ могла бы тут
проЯвитьсЯ и какую идею Я хотел в действительности осуществить...
џ ходил как беременнаЯ женщина, которой осталось до родов несколько
часов или десЯтков минут, и она потрЯсаема надвигающейсЯ катастрофой и
революцией ее организма, откуда должно поЯвитьсЯ что-то абсолютно новое и
небывалое, но она знает это не чем иным, как именно своим телом, но она не
знает, кто и что поЯвитсЯ на свет в результате ее родов.
’ак и Я ходил среди обездушенного мира, беременный какой-то большой
идеей, которой оплодотворил менЯ мой роковой сон, но Я не мог догадатьсЯ,
что это была за идеЯ, и не знал, как произойдет ее рождение.
Ќаконец, через несколько недель после сна пришла и эта желаннаЯ идеЯ. џ
ухватилсЯ за нее как утопающий, и уже не могло быть никаких сомнений в том,
что она должна быть осуществлена. ЏовторЯю, если ты только можешь это
понЯть, ее осуществление было длЯ менЯ физической потребностью.
Ћднажды ночью Я был разбужен набатом в нашей маленькой церковке,
находившейсЯ от нас через несколько домов. ‚ыйдЯ на улицу, Я заметил
небольшое зарево пожара. ѓорел недалеко от нас какой-то овин, который очень
скоро сгорел, и населению удалось вовремЯ локализовать пожар, так что не
пострадала ни одна из соседних построек, и весь инцидент был исчерпан в
какие-нибудь полчаса. Ќо...
Ќо как только Я вышел на улицу, как только посмотрел на зарево пожара,
Я сразу понЯл все. . . џ сразу осознал свою идею, осознал сразу во всех ее
подробностЯх, осознал, как, где и когда Я осуществлю эту идею, понЯл, что в
этом -- физическаЯ необходимость моего существованиЯ, что не может быть
никакой и речи об ее отстранении. . . „а, это стало слишком Ясно и понЯтно!
€ не могло быть ни малейших сомнений, ни тени какого-нибудь колебаниЯ!
ќта идеЯ была такова: Я должен был сжечь наш милый, наш дорогой театр,
наше интимное место молодых вдохновений и юного счастьЯ красоты и мудрости!
„а, Я должен был сжечь. . . Њолчи, молчи, ‚анюша! ’ы сейчас выкатил на менЯ
глаза и решил что-то говорить. Ќе говори, не говори ничего! ‚се Я знаю, что
можешь и хочешь сказать. . . „а что ж тут и можно сказать кроме того, что
это -- сумасшествие, сумасброднаЯ идеЯ, что это -- преступление и т. д. и т.
д. ќх, наивный ты человек! ‚ижу по глазам твоим, что ничего ты не понимаешь.
. . „а и не можешь понЯть. . . ’ут, брат, надо другое. . . Ќу, словом, ты не
понимай, а Я иначе не мог.
’ы подумаешь, что Я почему-то вдруг возненавидел наш театр, что эта
идеЯ возникла в результате каких-то сознательных рассуждений?. . ‚от и опЯть
ошибсЯ. „а разве могу Я когда-нибудь ненавидеть наш театр, наше единственное
утешение с тобою в жизни? ђазве можно забыть эти юные мечты, эти высокие
идеалы, эти потрЯсающие чувства, пережитые нами со сцены, эту глубокую и
замечательную школу жизни, полученную нами там, в этом старинном и изЯщном
деревЯнном театре, который видел в своих стенах столько мысли, столько ума,
столько красоты?. . ђазве можно это забыть и разве можно с этим боротьсЯ,
это ненавидеть, это уничтожать?
‘овсем наоборот. . . џ так любил наш театр. . . ‚анЯ, и сейчас вот
слезы стоЯт в горле... € все же... ‚се же Я ничего не мог сделать! џ должен
-- понимаешь ли? -- должен был сжечь театр...
Ќо этого мало. €деЯ о сожжении театра, сверкнувшаЯ во мне в ту ночь,
как бы сразу осветила и все подробности этого предприЯтиЯ. ‘жечь Я должен
был театр не вообще, а вместе со всем народом, который там мог быть. Ќадо
было обЯзательно выбрать день с каким-ниибудь большим бенефисом или вообще с
парадным спектаклем. ‚се-таки в наш театр, при максимальном наполнении и
переполнении, помещалось до полутора тысЯч человек. . . Љроме того. . .
Љроме того, надо было заставить пойти на этот спектакль и жену. . . ‡а одно
уж. . .
Ћсознавши свою идею, Я стал работать над ее осуществлением. Џрежде
всего, надо было выбрать максимально многомодный спектакль. . . Ќо это еще
не так трудно. ’руднее был второй вопрос -- вывести жену на спектакль. ќто,
действительно, было трудно. ‚едь Я же никогда, буквально ни разу не водил
жену в театр, да и сам был всего два раза. . . ‘ женой Я к тому же почти
совсем не разговаривал. Ђ тут надо было -- что же? Џриглашать пойти в театр?
Џочему? ‡ачем? Љак это вдруг в театр? Ќаконец, третью трудность Я уж и не
считал за трудность. ќто -- самый поджог. ’ут Я всецело надеЯлсЯ на свое
прекрасное знание всех мельчайших закоулков театрального зданиЯ, и поджечь
этот карточный домик не стоило никаких трудов. ..
‘пектаклЯ долго не пришлось ждать. ‚ первый же большой бенефис Я
назначил осуществление своей идеи, и еще задолго начал подготавливать жену к
этому вечеру. ’ут были небольшие трудности.
Ћднажды, вернувшись со службы, Я сделал очень добродушный вид, сел за
обед вместе с женой (чего раньше почти не бывало) и произнес с беззаботным
выражением лица:
"‹идиЯ, почему ты все времЯ сидишь дома? Ћтчего ты не пойдешь никуда в
театр, на концерт, в цирк? . ."
‹идиЯ была, конечно, премного удивлена. Ћна в жеманных выражениЯх стала
слабо оправдыватьсЯ, ссылаЯсь на занЯтость по хозЯйству. Ќо перваЯ победа
была мною одержана: самаЯ идеЯ пойти в театр ей понравилась. Ђ это было
самое важное. “ стариков поЯвилось ко мне даже какое-то нежное чувство. Ћни
сразу стали меньше говорить и меньше менЯ упрекать; и Я замечал, что они
гораздо больше шепчутсЯ между собой, чем говорЯт что-нибудь вслух.
‹идиЯ также как-то вдруг стала мЯгче и нежнее, хотЯ Я и не отвечал на
эти внезапно поЯвившиесЯ нежные взглЯды и какую-то едва заметную плавность
телодвижений. џ ведь не привык ни к каким нежностЯм, да и надо было во что
бы то ни стало довести до конца свою идею. . . Ђ какие же там еще нежности?!
„нЯ через два после моего первого приглашениЯ пойти в театр, вечером, перед
сном, разыгралась было даже вполне сентиментальнаЯ сцена, но она, конечно,
не могла менЯ тронуть. Ѓыло поздно, слишком поздно... ‚ечером, когда оба мы
раздевались в своем углу и были готовы лечь -- жена на постель, а Я на свой
короткий, хватавший мне только до колен, диванчик, --- вдруг она подошла ко
мне, обвила мою шею руками и навзрыд заплакала, заплакала долгими, горЯчими
слезами и долго не отпускала менЯ, не будучи в состоЯнии сказать ни одного
раздельного слова. ‘тарики почему-то вдруг проЯвили необычный такт: они не
только не вмешались в эту сцену, но даже и с своих мест, за стенками нашей
ширмы они не проронили ни одного слова вслух и ограничились только едва
слышным шепотом между собой.
џ обнЯл ‹идию и тоже не говорил ничего. Ћна продолжала рыдать в моих
объЯтиЯх.
Ќаконец, когда рыданиЯ кончились, она тихо сказала мне:
-- "Џетр Ђлексеевич, прости менЯ. џ во всем виновата. Џрости менЯ.
Џрости. . ."
€ рыданиЯ опЯть возобновились с прежней силой.
џ не знал, что ей отвечать. ќта сцена, эти объЯтиЯ и эти слезы были
впервые за все времЯ. . . Љогда она совсем успокоилась, Я бережно уложил ее
в постель и сказал, чтобы она следила за собой, не лишала себЯ удовольствий,
и что мы с ней на-днЯх пойдем вместе в театр.
Ќа другой день, придЯ с своей почты, Я застал сцену, совсем не похожую
на то, что происходило вчера. „ело в том, что еще вчера Я сообщил жене, что
намечавшеесЯ мне повышение жалованьЯ с 15 до 20 руб. в месЯц провалилось и
ближайшее полугодие Я опЯть буду сидеть на 15 рублЯх. ‹идиЯ, занЯтаЯ нежными
чувствами ко мне, забыла об этом сообщить старикам; сцена же, разыгравшаЯсЯ
вечером, и вовсе отвлекла ее от мыслей о жалованье. Ќа другой же день, когда
Я был еще на почте, она сказала, наконец, старикам об этом, и те поднЯли
скандал, нещадно бранЯ менЯ и всЯчески обзываЯ ее -- за что, неизвестно. —ем
Я был виноват, что мне не прибавлЯют жалованьЯ и чем в особенности была
виновата ‹идиЯ? Љогда Я пришел домой, Я застал скандал в самом разгаре,
причем плакали все трое, не исключаЯ и старика. Љто из них и кого в чем
обвинЯл, Я не знаю. Ќо когда пришел Я, они все обрушились на менЯ. џ и
плохой сын, Я и негодный муж, Я изверг, Я эксплуататор, Я дармоед, даже хам
и живодер. . .
Ќе стоит, ‚анюша, передавать всего. ‘тарики озлобились не на шутку, но
‹идиЯ к вечеру отошла и стала помалкивать. Ђ на другой день было видно, что
ей все-таки очень хотелось пойти в театр. € Я ей обещал, что на будущей
неделе Я поведу ее на парадный спектакль, где будет всЯ интеллигенциЯ нашего
города. . .
6
Џодошел день избранного мною спектаклЯ.
ЌельзЯ было откладывать все на самый день. Ќадо было подробно осмотреть
все здание и проверить, осталось ли внутри то же самое расположение
помещений, что и раньше, и не было ли произведено какого-нибудь капитального
ремонта, который бы изменил планирование внутренней площади. ‘амое главное,
это был длЯ менЯ огромный подвал, тЯнувшийсЯ под всем зданием и занЯтый
всЯким мелким хламом, -- Ящиками, стружками, бочками, картонными колоннами,
различными частЯми сцены, императорскими и царскими тронами, стоЯчими
деревьЯми и пр. принадлежностЯми сцены, которые по мере надобности
выносились наверх и опЯть сносились назад, по миновании надобности. …сли
этот подвал был цел, -- все было спасено. …сли же этот подвал был
ликвидирован или если в него нельзЯ было проникнуть, то все мое предприЯтие
ставилось под вопрос. ‚ самом деле, как было обойтись без подвала?
Ќакануне спектаклЯ, вечером, Я пошел на разведку. Џодвал оказалсЯ
вполне таким же, как и в наше с тобою времЯ. Ќе успевши еще подумать, как
попасть в этот подвал, Я заметил, через маленькое окошечко, спускающеесЯ
ниже уровнЯ тротуара, что в подвале кто-то есть и виден свет слабой
керосиновой лампы. Љто-то вошел в подвал и долго внимательно рылсЯ там в
хламе, -- по-видимому, разыскиваЯ какие-то мелкие вещи, нужные длЯ того или
иного спектаклЯ. ’усклый фонаришка был достаточен длЯ того, чтобы Я убедилсЯ
в полной сохранности подвала.
Љак проникнуть в подвал, это Я знал очень хорошо. ’уда вела дверь за
кулисами на лестницу, круто спускавшуюсЯ под сценой. Џроникнуть туда
незаметно -- можно было только во времЯ спектаклЯ, когда все за сценой
занЯты представлением и никто не обращает вниманиЯ на эту маленькую дверь.
Ќадо было обЯзательно проникнуть туда накануне, чтобы расставить банки с
керосином и пузырьки с бензином и чтобы не перегружать себЯ в самый день
спектаклЯ.
Џрошмыгнуть в эту подвальную дверь не составило никакого труда. Њы с
тобой так часто околачивались там за кулисами около этой двери и настолько
хорошо знали все порЯдки и обычаи, царившие за кулисами, что прокрастьсЯ
через эту дверь в подвал мне удалось в какие-нибудь пЯть минут.
Ѓанок и сосудов в подвале было сколько угодно. џ захватил с собою
только бутылку керосина и два пузырька с бензином. ‚ трех местах Я устроил
небольшие костры из хлама, которым был наполнен подвал. ќти костры были
облиты керосином. Џузырьки с бензином были расставлены недалеко от окошек в
подвал, чтобы можно было зажечь их при помощи длинной палки, просунутой в
эти окошки. ‘тоило только взЯть паклю на длинном шесте, зажечь ее и
коснутьсЯ через окошко приготовленных мною куч, как пожар в несколько секунд
уже должен был начатьсЯ, по крайней мере, в трех местах. Љроме того, места
эти были выбраны с тем расчетом, чтобы в случае, если воспламенитсЯ потолок
подвала, то есть пол партера, чтобы обеспечен был провал стены, отделЯвших
два Яруса лож и галерею от фойе. ќтого было вполне достаточно длЯ того,
чтобы публика не могла выйти в двери; она должна была рухнуть вниз вместе со
всеми ложами. „линную жердь с прикрепленной на конце ее паклей Я также
приготовил и положил в укромное место около театральных сцен.
‚се было готово, и Я спокойно заснул.
Ќа другой день. то есть в самый день спектаклЯ, Я проснулсЯ с
настроением, которое надо назвать не больше и не меньше, как каким-то
торжественным. ’ак бывало в детстве накануне великих праздников, когда в
доме все чистЯт и моют, на кухне готовЯтсЯ вкусные кушаньЯ и всЯ атмосфера
дома пропитана скрытым торжеством, подготовкой к великой радости, котораЯ
вот-вот наступит. Џроснувшись утром, Я чувствовал сильнейшую, хотЯ и скрытую
радость и предвкушал свое счастье, когда, наконец, Я исполню свой долг и
осуществлю идею, котораЯ уже начинала мешать моему существованию. „авно уже
Я не испытывал такого спокойствиЯ, такой ровной и тихой радости, как в это
утро, когда, еще не одевшись, Я лежал в постели и мечтал о своем торжестве,
которое должно было состоЯтьсЯ вечером.
ЏридЯ со службы, Я начал разговор с женой о театре. “же несколько дней
назад билеты были взЯты; и жена, видимо, с удовольствием и нетерпением
дожидалась этого вечера, которого не суждено было ей пережить еще ни разу за
всю нашу совместнуюю жизнь. Ћна притихла и кроме двух-трех Язвительных фраз
ничего не сказала мне особенного. —аса за три до выхода в театр она стала
одеватьсЯ, завивать свои грубые желтые волосы, разглаживать оборки на
платье, бесконечное число раз примеривать браслеты и брошь и пр. ‘тарики,
которых после некоторого умЯгчениЯ прорвало в свЯзи с отказом в повышении
мне жалованьЯ, так и не вернулись к своим чувствам, поЯвившимсЯ было после
моего приглашениЯ их дочери в театр. Џоследними словами, которые они бросили
нам вслед, когда мы вышли в театр, было:
"-- Џо театрам ходит, а жрать нечего!"
џ почему-то даже взЯл извозчика, -- чтобы доставить жене полное
удовольствие.
Љогда мы вошли в театр и занЯли последний рЯд партера, публики было уже
довольно много. ‘ каждой минутой количество народа росло и росло; и к началу
спектаклЯ набралось столько публики, что были занЯты даже проходы, --
сначала приставными стульЯми, а потом и просто толпой стоЯвших и жаждавших
увидеть и услышать блестЯщую бенефициантку. —то была за пьеса, -- поверишь
ли? -- забыл, совершенно забыл; и что была за бенефициантка, -- тоже забыл.
’олько и осталось в памЯти, что была актриса, а не актер, и--больше ничего!
Љто играл и что играл, -- ничего не помню. •оть убей, -- ничего не помню.
џ просидел с женою два действиЯ. Џо окончании второго действиЯ (а
оставалось что-то очень много, еще действиЯ три, если не больше), Я сказал
‹идии, что у менЯ сильно болит голова и что Я выйду на времЯ антракта на
воздух, а вернусь к началу следующего действиЯ или несколько запоздаю.
‘ Ясным и счастливым настроением души Я взЯл свое пальто в раздевальной
и медленно вышел из театра. Ћколо театра стоЯл длинный рЯд извозчиков в
ожидании разъезда публики после спектаклЯ. Џлощадь была освещена тусклыми
газовыми фонарЯми. џ быстро шмыгнул в тень, зайдЯ за угол театра и
погрузившись в темноту, где не было ни живого существа.
Ќадо было несколько помедлить, чтобы кончилсЯ антракт. €наче публике
было бы очень легко выбегать из фойе наружу. џ в темноте нащупал свою жердь
с паклей: она была в полной сохранности.
’ы вот подумаешь, ‚анЯ, что у менЯ были какие-то там идеи, какие-то
сомнениЯ, колебаниЯ, что Я чего-то боЯлсЯ, кого-нибудь жалел, опасалсЯ за
себЯ или других? .. ќх, ‚анюша! ‘вЯтаЯ простота! Ќичего-то ты не понимаешь,
и--не поймешь ничего! ’ут, брат, откровение надо иметь. €з пальца это не
высосешь. Ќу, ладно... ђаз уж начал рассказывать, доскажу до конца.
„а, впрочем, и рассказывать нечего. ‡ажег паклю, просунул в окошко,
коснулсЯ приготовленных куч. ‚се вспыхнуло моментально. џ преспокойно
свернул в соседний переулок и мог свободно пройти с десЯток улиц и
переулков, прежде чем должна была поднЯтьсЯ тревога. Ќо Я не уходил так
далеко. Њне хотелось присутствовать здесь на пожарище, а в суматохе все
равно никто на менЯ не обратил бы вниманиЯ. € Я с легким нетерпением ходил
по соседнему переулку, в минуте ходьбы от театра.
’ревога очень долго не поднималась. “ж не потух ли пожар? Ћднако
подойти к театру и посмотреть в окошечко было бы опасно. € Я с возрастающим
нетерпением продолжал гулЯть по соседнему переулку.
Џрошло, по крайней мере, с полчаса. Ќаконец, раздались слабые возгласы,
и Я поспешил к театру. Љартина была совершенно спокойнаЯ и скучнаЯ. ’еатр
стоЯл как ни в чем не бывало, а со стороны, куда Я подошел, не было ни
одного окна и ровно ничего не было видно. Љонечно, в подвальное окошечко
можно было все увидать, но Я не решалсЯ подойти вплотную. ’олько вдруг
выбежавший из театра человек, без шапки и пальто, кричал во все горло:
"Џожар, пожар, пожар!!!" Џо-видимому, перед этим тоже выбежал один такой
человек, и его-то крик Я, вероЯтно, и слышал из соседнего переулка.
Ќо где же всЯ прочаЯ публика и почему же нет никакого пламени? “же
потом Я сообразил, что Я слишком спешил. ђазгоретьсЯ такому зданию, хотЯ и
насквозь деревЯнному, нельзЯ было сразу. Ћднако, пожар уже заметили: значит,
огонь, или, по крайней мере, дым, показалсЯ уже в зале, а это могло быть
только в том случае, если уже занЯлсЯ пол. Ђ если занЯлсЯ пол, то, рассуждал
Я, все спасено.
…ще через полчаса весь театр представлЯл собою пылающий костер, и уже
не было видно ни стен, ни крыши, ни переднего фронтона, а только одно пламЯ,
уходившее в темное, тусклое небо.
Ќу, вот тебе и весь рассказ... ЏонЯл? Ќу, что тебе еще прибавить?
Џрибавлю то, что прочитал Я в местной газете на другой день после пожара.
Ћказались сгоревшими заживо 485 человек и получившими тЯжелые ожоги 522
человека. Ћстальные душ пЯтьсот спаслись. ‘реди сгоревших была и ‹идиЯ. „а
это и не удивительно. џ знал, что это будет именно так.
„омой Я не пошел. „а и куда? Љ этим старым сумасбродам? Ќет, домой Я не
пошел, да и всЯкий "дом" как-то вдруг взЯл да и кончилсЯ. џ сразу куда-то
уехал. Ќе возвратилсЯ Я и на свою проклЯтую почту. Ќо с тех пор вот уже
сколько лет не могу две ночи переночевать в одном месте. ѓонит менЯ что-то с
места на место и гонит непрестанно, непрерывно. Ќе могу, не могу жить в
одном месте. € служить бросил тогда же и -- раз навсегда! „овольно! ‚анюша,
чекалдыкнем еще разик!
ЏетЯ, не дожидаЯсь согласиЯ, хватил еще полграфинчика и стал заметно
хмелеть. ™еки его уже давно порозовели, и его стало разбирать. Ћднако он
говорил очень хорошо и складно, только стал произносить несколько медленней,
как бы вдумываЯсь в каждое слово.
7.
-- Џодлецы! ‚се люди подлецы! -- продолжал ЏетЯ, начинаЯ делать
неестественные ударениЯ на словах и употреблЯЯ пьЯные жесты. -- …ще ни
одного человека не встретил честного! €шь ты! Џонадевали сюртуки да меха!
Џодумаешь, и -- правда. Ђ на самом деле все вы мерзавцы! „а, -- мерзавцы!
‚ишь ты, -- сидит, чай пьет да бутербродом закусывает. Џодумаешь, и на самом
деле человек. Ђ Я вижу, --да, да, вижу и знаю, что ты подлец. Људа ни пойду,
везде подлецы. “знавать, брат, умею. ’ы вот небось не умеешь, а Я вот по
маленьким черточкам узнаю. ‚от по одной складочке на лбу или вокруг рта, по
одному жесту или по манере сидеть или ходить узнаю, что человек -- подлец.
„а, да! Њошенники, подлые душонки! .
Ќу, ну, ладно, постой! Ќе обижайсЯ. Ћбидно за человека? Ќу, не
обижайсЯ, не буду! Ђ ведь посуди сам. . . Љакое кругом расслоение,
распадение, разложение! . . Ќе честного человека Я не видал, а просто
человека не видал. . . „а, да, человека не существует. . .
‚се это кругом какое-то тЯгучее, липкое, вЯзкое. . . Ќет Ясности,
красоты, нет кристальности. Ќет в бытии ничего понЯтного и четкого. .. Љак
жизнь бесчеловечна, как жизнь бесчеловечно непонЯтна! Ђ хочетсЯ чего-то,
простого, светлого-светлого, Ясного-Ясного и, главное, простого. . . ‡ачем
эта ненужнаЯ сложность, многозначность, многомысленность, зачем эта вечнаЯ
несоразмерность, неохватность, это досадное и нудное скольжение жизни, эта
скользкость ее, осклизлость? . . ѓде начало и конец, где середина бытиЯ? Ђ
вот изволь жить! †ить в условиЯх внутреннего неразличениЯ, внутренней
безразличности, безразличиЯ жизни, ее вечной однотипности, однообразиЯ,
монотонности, скучной невыраженности, невыразительности жизни -- при всей ее
бездонности и разношерстности!
…сть что-то гнусное, что-то пошлое и бездарное в основе всего бытиЯ. .
. …сть какаЯ-то мелкаЯ, духовно-мелкаЯ идеЯ, залегающаЯ в глубине жизни, и
от нее все зависит, все и все. .. ќто духовное вырождение, это универсальное
мировое мещанство, эта мелкаЯ мстительность и придирчивость, -- вот они,
прославленные глубины бытиЯ и жизни! . . ‚ течение всего моего существованиЯ
кто-то великий и могучий, злой и мстительный придираетсЯ ко мне, --да, да,
придираетсЯ ко мне,--да, да, придираетсЯ ко мне, дразнит менЯ, задирает
менЯ, машет кулаками около носа, вызывает на драку, на месть, на
ругательства. —то ему нужно от менЯ? „а кому это -- "ему"? Ђ есть этот он,
-- вернее, оно, -- да, да, оно, это хамское и бездарное "оно", завистливое и
мстительное, и куда ты от него денешьсЯ, если оно и есть все? ѓлавное --
завистливое и придирчивое, мелко-мстительное, бездарно-злобное,
нудно-вымогательское. Ћно неустанно следит за тобой, за каждым твоим шагом,
ты вечно в поле его зрениЯ; и оно не выпускает тебЯ ни на одну секунду, ни
на одно мгновение. . . ќтот горЯщий и светЯщийсЯ глаз вечно бдит где-то
вдали, в тусклой и тошной мгле бытиЯ, не моргаЯ и магнетически пронизываЯ
тебЯ, -- издали, из-за угла, откуда-то сбоку.
’ак живут людишки под этим бдительным оком. € живут скверно, слабо,
невыразительно. ‚се как-то больны, слабы, ничтожны, бессильны, и в то же
времЯ злы и мстительны. ‘ам беспомощен, барахтаетсЯ в болезнЯх, страданиЯх,
в Язвах души и тела, но сам в то же времЯ замышлЯет и творит зло, вредит
из-за угла, мстит мелко и жестоко. . . “мирает, а еще дышит злобой. . . ‚есь
ничтожен, нуждаетсЯ в помощи, и просит о ней, и тут же--злобствует,
ползает(?) и шипит как змеЯ. Ѓездарно это! ЃездарнаЯ месть, невыразительнаЯ
злоба. ќта капризнаЯ мелкота, эта копошащаЯсЯ слизь души, это отсутствие
живой идеи и духовных замыслов, душевного размаха и простора, эта вечнаЯ
сдавленность, скрюченность, бессильнаЯ приниженность, полнаЯ беспомощность и
ненужность творимых дел, эта духовнаЯ ограниченность и какаЯ-то
обворованность, пустота и скука, -- все это есть жизнь, это, ‚анюша, жизнь!
€ это называетсЯ жизнью!
‚от оно, везде и непрестанно, -- мелкое, злобное, кривое, больное,
бессильное, мстительное, пустое, капризное, бездарное, глупое, придирчивое,
вЯзкое и липкое, серое, тусклое, невыразительное, надоедливое, дотошное и
тошнотворное, капризное, уродливое, беспомощное и страдающее, гадкое,
осклизлое, придушенное и духовно-мертвое, духовно-холодное,
упорно-необщительное, гнилое, скользкое, топкое, неуловимое, манЯщее пустою
призрачностью, какой-то вечный прибой и отбой холодной и методически-жесткой
мелкой злобы. ..
„а, а театрик-то рухнул как карточный домик, сгорел дотла как куча
дров, как готовый костер! ќх, дружище!
Џри этом ЏетЯ похлопал менЯ по спине.
-- ќх, дружище! Ќе так-то оно просто, жить-то! ЌельзЯ знать и--не сжечь
самого дорогого. ‡нание! . . ќх, ‚анюша, не понЯть тебе, что такое знание. .
.
Ђ ведь не избавилсЯ Я от того чувства обездушениЯ, о котором Я тебе
говорил. €дею свою выполнил и облегчение получил, а от обездушениЯ не
избавилсЯ. •ожу среди вещей и -- осЯзаю их, только осЯзаю, -- не вижу и не
мыслю их. ‚ижу только эти глупые и тупые бездарные тела, и--не вижу, не знаю
души. „а, именно -- бездарное тело. ’ело, ‚анюша, всегда бездарно. . . …жели
оно только тело, оно всегда бездарно, бессмысленно, бессодержательно; оно
всегда есть вырождение. ’ело вещей без их души -- как это пошло, плоско, как
это жалко, ничтожно, как это мелко и ненаходчиво! ђазве можно заменить
одухотворенное бездушным, гениальное бездарным, преисполненное -- пустым,
талантливое -- тупым и тЯжелым?
„а, ‚анюша, можно, и Я заменил, -- понимаешь? -- заменил! “жасно и
мучительно унижение и оскорбление гениЯ, души, жизни, но -- великое
наслаждение и в удушении гениЯ, в убиении души, в уничтожении жизни! ѓений
непобедим, и душа бессмертна, а Я -- не хочу, чтобы гений был непобедим,
хочу, чтобы душа умерла. џ отомщу! џ отомщу за эти вечные придирки, за это
постоЯнное забирание и раздразнивание, за это издевательство над неповинным
ни в чем человеком. џ отомщу! € Я уже отомстил!
‚анюша, хочешь купить себе обезьЯнку? џ все времЯ хотел купить, да
денег не было. . . „а, впрочем. ..
ќх, ‚анюша, не люблю этих гениев и талантов. . . ќту вот саму душу взЯл
бы да и придушил как клопа. ‹ичности, субъекты, великие сердца. . . Њного
вас тут, дрЯни, шатаетсЯ, гениев-то.
ЏетЯ сильно хмелел, и уже начинал нести какую-то чушь.
-- Ђ ведь следствие-то. . . ‘ледствие-то было... •а-ха! Ћсудили
дирекцию театра и нескольких пожарных. . . •а-ха! Џомнишь, у нас в фойе
стоЯли в касках и с топором за поЯсом... ЌастоЯщие римские солдаты. Ќу, их
тоже под суд. Љое-кого в ‘ибирь. . . •а-ха-ха! Њ-мать их. . .
Ќе выношу личностей. . . ‹ичность. . . Ђ обезьЯнки не хочешь?
Ћрангутанга мордатого не хочешь? „ушу... ежели того... душу, значит, убить.
. . •е-хе-хе! € лЯгушки тоже. . . †енщины любЯт спать с обезьЯнами...
Њ-н-да!.. ‘ обезьЯнами и с мокрыми облезлыми лЯгушками. ‡начит, того...
џ решил прервать Џетю.
-- ЏетЯ, милый, ты болен. ’ебе бы отдохнуть, полечитьсЯ. . .
-- ‚анька, м-мать твою. . . Ќу, давай поцелуемсЯ! Њилый мой ‚анЯ! Ђ
гимназию-то помнишь?
ЏетЯ, шатаЯсь встал из-за стола, долго со мной целовалсЯ и вдруг
заплакал. ‡аплакал и зарыдал на весь вокзал, так что многие стали на нас
обращать внимание. џ поспешил усадить его обратно за стол и пыталсЯ утешать.
-- ‚анЯ, голубчик. . . ‚анЯ, а помнишь ‘ергеЯ, гимназического швейцара?
€ ЏетЯ вдруг вскочил, подошел ко мне и грохнулсЯ на колени.
-- ‚анЯ, прости менЯ, прости, прости! ‚анЯ, ну, прости же, прости же,
прости! . .
џ бросилсЯ его поднимать, так как мы стали решительно обращать на себЯ
внимание, и могла вокруг нас собиратьсЯ публика.
џ вновь поднЯл его и усадил за стол. Ќо тут послышалсЯ на платформе
звонок, извещавший о выходе моего поезда с последней станции. „о прихода
поезда оставалось 15 минут.
-- ‚анЯ, -- заговорил ЏетЯ, немного оправившись и утираЯ слезы, --
‚анЯ, дай два рублЯ денег.
џ вынул несколько кредиток и дал ему. Ќо заметив, что он в них
путаетсЯ, Я сам уложил эти деньги ему в карман.
-- ‚анЯ, отведи менЯ вон туда. . . на постоЯлый. . . џ заплатил в
буфет, одел Џетю и вывел его из вокзала. ЏостоЯлый двор, действительно,
оказалсЯ рЯдом с вокзалом, и Я просил заведующего поместить моего друга
почище.
-- ‚анЯ, милый ‚анЯ, --лепетал ЏетЯ, лежа в постели и засыпаЯ, -- ‚анЯ,
прости, прости за все! …сли ты простишь, то и. . .
„альше Я не понЯл. ЏетЯ еще долго что-то шептал и мычал, но ничего
нельзЯ было разобрать. Ћн тут же и заснул, а Я поспешил на поезд, так как
оставалось 3--4 минуты.
Љогда Я сел в вагон и разместил свои вещи и нашел себе место, образ
моего гимназического товарища Џети восстал во всех своих подробностЯх.
ќто был талантливый, белокурый юноша, такой воспитанный, такой простой
и Ясный, такой любитель и знаток искусства, такой чистый, нетронутый, умный.
. .
џ ничего не понимал. . .

11/XI--32.

Last-modified: Tue, 08 Dec 1998 16:40:47 GMT
Ћцените этот текст: