€осиф Ѓродский. Ќа стороне Љавафиса

Ћцените этот текст:
€осиф Ѓродский. Ќа стороне Љавафиса


I
     Љонстантинос Љавафис родилсЯ в  Ђлександрии (…гипет) в 1863 году и умер
там же  семьдесЯт  лет  спустЯ  от  рака  горла.  Ѓессобытийность  его жизни
обрадовала бы наиболее  придирчивого из "новых критиков"  *(1).  Љавафис был
девЯтым ребенком в зажиточной купеческой семье, благосостоЯние которой стало
быстро ухудшатьсЯ  после смерти  отца. „евЯти лет  от роду будущий  поэт был
отправлен в Ђнглию, где  у фирмы  "Љавафис и  сыновьЯ" имелись отделениЯ,  и
вернулсЯ  в  Ђлександрию  шестнадцатилетним.  Ћн  воспитывалсЯ  в  греческой
православной  вере.  Ќекоторое  времЯ  посещал ѓермес  ‹ицеум,  коммерческое
училище в  Ђлександрии, но, по слухам, больше увлекалсЯ античной классикой и
историей, чем искусством коммерции. ‚прочем, возможно, это всего лишь клише,
типичное длЯ биографии любого поэта.
     ‚ 1882 году, когда Љавафису было девЯтнадцать, в  Ђлександрии произошли
антиевропейские  беспорЯдки, вызвавшие крупное (по крайней мере, в масштабах
прошлого века) кровопролитие; англичане откликнулись бомбардировкой города с
морЯ.   Ќо  поскольку  Љавафис   незадолго  до   того   уехал  с  матерью  в
Љонстантинополь,  он   упустил   случай   присутствовать  при   единственном
историческом событии, имевшем  место в  Ђлександрии на протЯжении его жизни.
’ри  года,  прожитые  им   в   Љонстантинополе,   --  значительные  длЯ  его
формированиЯ годы. €менно в Љонстантинополе исторический дневник, который он
вел  несколько  лет,  был прекращен -- на записи  "Ђлександр...".  ‚ероЯтно,
здесь  он приобрел также  свой первый гомосексуальный опыт. „вадцати  восьми
лет Љавафис впервые поступил на службу --  временную --  мелким чиновником в
департамент  орошениЯ  министерства  общественных  работ.  ‚ременнаЯ  служба
оказалась  довольно-таки  постоЯнной: он пребывал на  ней  еще тридцать лет,
времЯ от времени подрабатываЯ маклерством на александрийской бирже.
     Љавафис  знал  древнегреческий  и  новогреческий,  латынь,  арабский  и
французский Языки; он читал „анте по-итальЯнски, а свои первые стихи написал
по-английски. Ќо если какие-либо литературные влиЯниЯ и имели  место (ќдмунд
Љоли   в   рецензируемой   книге  отмечает   некоторое  влиЯние   английских
романтиков), их следует отнести к той стадии поэтического развитиЯ Љавафиса,
которую сам поэт исключил из своего "канонического свода" (по определению ќ.
Љели). ‚ дальнейшем обращение Љавафиса  с тем, что в эллинистические времена
было известно как "мимиЯмбы" (или просто "мимы") *(2), и его понимание жанра
эпитафий  столь своеобразно,  что  Љоли вполне  прав,  предостерегаЯ нас  от
блужданий по Џалатинской антологии *(3) в поисках источников.
     Ѓессобытийность жизни  Љавафиса была такова,  что он  ни разу не  издал
книжки своих стихов. Ћн  жил в  Ђлександрии, писал стихи (изредка печатал их
на  feuilles  volantes *(4), брошюрками  или листовками, крайне ограниченным
тиражом),  толковал в  кафе с  местными или заезжими  литераторами, играл  в
карты,   играл  на  скачках,  посещал  гомосексуальные  бордели   и   иногда
наведывалсЯ в церковь.
     Љаждый поэт  терЯет в переводе, и  Љавафис не исключение. €сключительно
то, что он  также  и приобретает.  Ћн приобретает не только  потому,  что он
весьма дидактичный  поэт, но еще  и потому,  что  уже с  1909--1910 годов он
начал  освобождать свои  стихи  от всЯкого  поэтического  обихода -- богатой
образности, сравнений, метрического блеска и рифм. ќто -- экономиЯ зрелости,
и Љавафис  прибегает к намеренно "бедным" средствам,  к использованию слов в
их  первичных значениЯх, чтобы  еще  усилить эту экономию. ’ак, например, он
называет изумруды "зелеными", а тела описывает как "молодые и красивые". ќта
техника  пришла, когда  Љавафис понЯл,  что  Язык  не ЯвлЯетсЯ  инструментом
познаниЯ,  но инструментом  присвоениЯ, что человек, этот  природный буржуа,
использует Язык  так же,  как  одежду  или  жилье.  ЉажетсЯ,  что поэзиЯ  --
единственное оружие длЯ победы над Языком его же, Языка, средствами.
     Ћбращение  Љавафиса к "бедным" определениЯм создает неожиданный эффект:
возникает  некаЯ  ментальнаЯ  тавтологиЯ,  котораЯ раскрепощает  воображение
читателЯ, в то времЯ как  более  разработанные образы и сравнениЯ пленЯли бы
воображение или бы ограничивали его уже ими  достигнутым.  €сходЯ из  этого,
перевод  Љавафиса  --практически следующий логический шаг  в  направлении, в
котором развивалсЯ поэт, -- шаг, который и сам поэт пожелал бы сделать.
     Ќо,  возможно,  ему это было не  нужно:  уже  само по  себе то,  как он
использовал  метафору, было достаточно длЯ него, чтобы остановитьсЯ там, где
он остановилсЯ, или даже раньше. Љавафис сделал очень простую вещь. Њетафора
обычно   образуетсЯ  из   двух   составных   частей:  из  объекта   описаниЯ
("содержаниЯ", как  называет  это  €.Ђ.ђичарде) и объекта, к которому первый
привЯзан путем воображениЯ или просто  грамматики ("носитель" *(5) ). ‘вЯзи,
которые  обычно  содержатсЯ  во  второй  части,  дают  писателю  возможность
совершенно  неограниченного развитиЯ. ќто  и  есть  механизм  стихотворениЯ.
Џочти с  самого  начала своей  поэтической карьеры  Љавафис  концентрируетсЯ
непосредственно на  "носителе";  развиваЯ  и разрабатываЯ  впоследствии  его
подразумеваемую зависимость  от  первой части  метафоры,  но не  озабоченный
возвращением  к  ней  как  к  самоочевидной.  "Ќосителем"  была ЂлександриЯ,
"содержанием" -- жизнь.

II
     "ЂлександриЯ  Љавафиса"  имеет   подзаголовком  "€сследование   мифа  в
развитии" *(6). •отЯ  выражение  "миф в  развитии"  было изобретено ѓеоргием
‘еферисом, "исследование метафоры  в развитии" подошло бы не хуже. Њиф -- по
существу  принадлежность  доэллинистического  периода,  и  похоже, что слово
"миф"  выбрано  неудачно,  особенно  если  вспомнить  собственное  отношение
Љавафиса   к   всевозможным  избитым  подходам  к  теме  ѓреции:   мифо-   и
герое-производство,  националистический зуд и т.  д.  --  свойственные столь
многим художникам слова, как соотечественникам Љавафиса, так и иноземцам.
     ЂлександриЯ  Љавафиса  -  это   не  вполне  графство  ‰окнапатофа,   не
’ильбюри-таун или ‘пун-ривер *(7). ќто прежде всего запущенный, безрадостный
мир,  на  той стадии упадка, когда чувство  горечи  ослаблЯетсЯ привычностью
разложениЯ. ‚  некотором отношении открытие  ‘уэцкого  канала  в  1869  году
сделало больше длЯ уничтожениЯ блеска Ђлександрии,  чем римское владычество,
внедрение  христианства  и арабское  вторжение, вместе взЯтые:  судоходство,
основа александрийской экономики, почти полностью передвинулось в Џорт-‘аид.
—то могло восприниматьсЯ Љавафисом как отдаленное эхо того момента, когда --
восемнадцать  веков  назад -- последние корабли Љлеопатры ушли тем же курсом
после разгрома при Ђкциуме.
     Ћн  называл себЯ историческим поэтом, и книга Љели, в свою очередь,  до
некоторой степени археологическое предприЯтие. Ќо мы должны при этом иметь в
виду, что слово "историЯ" равно приложимо как к национальным судьбам, так  и
к  частным  обстоЯтельствам.  ‚  обоих случаЯх оно означает памЯть,  запись,
интерпретацию.  "ЂлександриЯ Љавафиса" --  своего  рода обратнаЯ археологиЯ,
потому что  Љели  имеет  дело  с  напластованиЯми  воображаемого города;  он
продвигаетсЯ  с величайшей осторожностью,  знаЯ,  что  эти слои вполне могут
быть перемешаны. Љели  различает  отчетливо  по крайней  мере пЯть  из  них:
буквальный  город,  метафорический  город,  чувственный   город,  мифическую
Ђлександрию и мир эллинизма. Ќаконец, он составлЯет таблицу, определЯющую, к
какой  категории   относитсЯ  каждое  стихотворение.  ќта  книга  столь   же
замечательный  путеводитель по  вымышленной  Ђлександрии, как  книга  ќ.  Њ.
”остера по Ђлександрии реальной. (”остер посвЯтил свою  книгу Љавафису и был
первым, кто познакомил английского читателЯ с Љавафисом.)
     ЋткрытиЯ  Љели  полезны, так же как его  метод; если  мы не согласны  с
некоторыми из  его  выводов, то лишь потому, что само Явление  было  и  есть
обширнее, чем подразумева етсЯ этими  открытиЯми.  Џонимание этого  масштаба
заключено, однако, в прекрасной работе Љели как переводчика. …сли он чего-то
не договаривает в книге, то главным образом  потому, что он уже сделал это в
переводе.  Ћдно  из  основных  свойств исторических  сочинений,  особенно по
античной истории, -- неизбежнаЯ стилистическаЯ двусмысленность, выражающаЯсЯ
либо   в   избыточности   противоречивых   сведений,  либо   в   определенно
противоречивой оценке  этих сведений.  “же ѓеродот и  ”укидид, не говорЯ про
’ацита,  звучат  порой  как  современные  парадоксалисты.  „ругими  словами,
двусмысленность неизбежно сопутствует  стремлению к объективности, к которой
-- со времен романтиков  -- стремитсЯ каждый более или менее серьезный поэт.
Њы уже знаем, что Љавафис  шел по этому  пути чисто  стилистически; мы знаем
также его страсть к истории.
     Ќа   пороге  столетиЯ   Љавафис   достиг  этого  объективного,  хотЯ  и
соответственно  двусмысленного,  бесстрастного  звучаниЯ,   в   котором  ему
предстоЯло работать  следующие  тридцать лет. —увство истории -- точней, его
читательские  вкусы -- подчинили его себе  и обеспечили маской. —еловек есть
продукт  чтениЯ; поэт  --  тем более.  Љавафис  в этом смысле  -- греческаЯ,
римскаЯ и византийскаЯ  (в особенности Џселл) библиотека. ‚ частности, он --
собрание  документов  и  подписей,  относЯщихсЯ  к  греко-римскому  периоду,
охватывающему  последние  три века  до н. э.  и первые четыре после.  €менно
бесстрастные каденции первых и формальный пафос вторых несут ответственность
за возникновение его поэтики -- за  эту помесь архива  и  эпитафии. ќтот тип
дикции,   независимо   от   того,  применЯетсЯ   ли   он   в  "исторических"
стихотворениЯх  или  в стихотворениЯх сугубо лирического  характера, создает
странный  эффект  подлинности,  избавлЯЯ  авторские  прозрениЯ  и агонию  от
многословности,   накладываЯ  на  них  отпечаток  сдержанности.  ‘тандартные
поэтические   условности   и  сентиментальные   клише  под  пером   Љавафиса
приобретают характер маски и оказываютсЯ столь же насыщенными, сколько и его
"бедные" эпитеты.
     ‚сегда неприЯтно очерчивать границы,  когда имеешь дело  с  поэтом,  но
археологиЯ Љели того требует. Љели знакомит нас с Љавафисом приблизительно в
то времЯ, когда поэт  обрел свой голос и свою  тему. ’огда Љавафису было уже
за сорок, и он  составил себе определенное  мнение о  многом, в том числе  о
реальном  городе  ЂлександриЯ,  в  котором он  решил  остатьсЯ.  Љели весьма
убедителен   относительно  трудности   длЯ  Љавафиса   такого   решениЯ.  ‡а
исключением шести-семи  не свЯзанных  между собой  стихотворений, "реальный"
город  не  поЯвлЯетсЯ  непосредственно  в  канонических  220  стихотворениЯх
Љавафиса. Џервыми выступают "метафорический" и мифический города. ќто только
доказывает  точку зрениЯ Љели, так как  утопическаЯ  мысль, даже если, как в
случае Љавафиса, обращаетсЯ к прошлому, обычно подразумевает непереносимость
настоЯщего. —ем запущенней  и  заброшенной место,  тем  сильнее  желание его
оживить. —то удерживает нас от утверждениЯ, что решение Љавафиса остатьсЯ  в
Ђлександрии было, так сказать, типично греческим (повиновение ђоку, сюда его
поместившему; повиновение  Џаркам),  это собственное  Љавафиса  отвращение к
мифологизированию;  а со  стороны читателЯ, возможно,  также  понимание, что
всЯкий выбор есть по существу бегство от свободы.
     „ругое  допустимое объЯснение решению Љавафиса остатьсЯ состоит в  том,
что не  так  уж он нравилсЯ  сам себе,  чтобы  полагать  себЯ  заслуживающим
лучшего. Љакими бы ни были  причины, его вымышленнаЯ ЂлександриЯ  существует
столь же живо, как  и реальный  город.  €скусство есть альтернативнаЯ  форма
существованиЯ, хотЯ  ударение здесь на "существовании",  так  как творческий
процесс  не  есть ни  бегство  от  реальности, ни сублимациЯ  ее.  ‚о всЯком
случае, длЯ  Љавафиса  он не был  сублимацией, и его трактовка "чувственного
города" в целом -- прЯмое тому доказательство.
     Љавафис был  гомосексуалистом, и свобода,  с  которой  он трактовал эту
тему, была передовой не только по понЯтиЯм  того времени, как полагает Љели,
но и по современным. —резвычайно мало или  совсем ничего не дает соотнесение
его взглЯдов  с традиционными  восточно-средиземноморскими нравами:  слишком
велика разница между эллинистическим миром и реальным  обществом,  в котором
жил  поэт.  …сли  моральный  климат  реального  города  предполагал  технику
камуфлЯжа, то воспоминаниЯ о птолемеевом величии должны были вызывать своего
рода хвастливое преувеличение. Ќи  та, ни другаЯ стратегиЯ не была приемлема
длЯ Љавафиса, потому что он  был, прежде всего,  поэтом созерцаниЯ  и потому
что оба подхода более или менее несовместимы с чувством любви как таковым.
     „евЯносто процентов лучшей лирики  написано  postcoitum, как и в случае
Љавафиса.   Љаков  бы   ни   был  сюжет  его  стихов,  они  всегда  написаны
ретроспективно.   ѓомосексуальность  как  таковаЯ  побуждает  к  самоанализу
сильнее, чем гетеросексуальность. џ думаю,  что "гомо"  концепциЯ греха куда
более  разработана,  чем  "нормальнаЯ"  *(8)  концепциЯ:  "нормальные"  люди
обеспечены, по крайней мере, возможностью мгновенного искуплениЯ посредством
брака  или других социально приемлемых  форм постоЯнства. ѓомосексуальнаЯ же
психологиЯ,    как   и   психологиЯ   любого   меньшинства,   сильна   своей
нюансированностью  и  доводит  личную  уЯзвимость   до  такой  степени,  что
происходит ментальный поворот на 180 градусов, в результате которого оборона
может  перейти  в нападение.  ‚ некотором роде гомосексуальность  есть норма
чувственного  максимализма,  который  впитывает  и  поглощает  умственные  и
эмоциональные способности личности с такой полнотой,  что  "прочувствованнаЯ
мысль",  старый  товарищ   ’.  ‘.   ќлиота,  перестает   быть   абстракцией.
ѓомосексуальнаЯ  идеЯ  жизни в конечном  счете, вероЯтно, более многогранна,
чем  гетеросексуальнаЯ.  €деЯ эта,  рассуждаЯ  теоретически,  дает идеальный
повод длЯ  писаниЯ стихов, хотЯ  в случае Љавафиса этот повод есть  не более
чем предлог.
     ’о,  что  засчитываетсЯ  в  искусстве, это  не  сексуальные склонности,
конечно, но то, что  из них  создано. ’олько поверхностный  или пристрастный
критик зачислит стихи  Љавафиса в попросту "гомосексуальные" или сведет дело
к его "гедонистическим пристрастиЯм". ‹юбовные стихи Љавафиса написаны в том
же  духе,  что  и  его исторические  стихотворениЯ. ђетроспективнаЯ  природа
автора такова, что зачастую  возникает  даже ощущение, что "удовольствиЯ" --
одно  из  наиболее  часто употреблЯемых  Љавафисом  слов  при воспоминании о
сексуальных контактах -- были "бедными", почти в том же смысле, как реальнаЯ
ЂлександриЯ,  согласно  Љели,  была  бедным  остатком  чего-то грандиозного.
ѓлавный  герой этих  лирических  стихов --  чаще  всего  одинокий, стареющий
человек,  презирающий свой собственный облик,  обезображенный  тем  же самым
‚ременем,  которое изменило и столь многое другое,  что было  основным в его
существовании.
     …динственное   имеющеесЯ   в  распорЯжении  человека   средство,  чтобы
справлЯтьсЯ   с   временем,   есть   памЯть;   именно   его  исключительнаЯ,
чувственно-историческаЯ памЯть создает своеобразие  Љавафиса. Њеханика любви
как таковаЯ предполагает существование своего рода моста между чувственным и
духовным -- предположение,  доводЯщее порою до обожествлениЯ любви, ибо идеЯ
запредельной  жизни  присутствует не только в  наших совокуплениЯх,  но  и в
наших  разлуках.  Љак ни парадоксально, в  том, что касаетсЯ  этой эллинской
"особой любви", стихи Љавафиса, в которых лишь en passant *(9) затрагиваютсЯ
традиционные уныние и тоска, ЯвлЯютсЯ попытками  (или, вернее, сознательными
неудачами) воскресить тени некогда любимых. €ли -- их фотографиЯми.
     Љритики  Љавафиса  пытаютсЯ  одомашнить  его  мировоззрение,   принимаЯ
безнадежность за беспристрастность, а понимание бессмысленности всего сущего
--  за иронию.  ‹юбовные стихи Љавафиса следует назвать не  "трагичными", но
ужасающими:  ибо в трагедии речь идет о fait  accompli *(10), в то времЯ как
ужас  есть  продукт воображениЯ  (безразлично, куда направленного: в будущее
или в  прошлое). —увство  утраты у него куда острее, чем чувство  обретениЯ,
просто-напросто  потому,   что  опыт  разлуки  несравненно  длительнее,  чем
пребываниЯ вместе. …два ли не кажетсЯ, что Љавафис был более  чувственным на
бумаге,  чем  в реальности,  где  чувство  вины  и  запретности ЯвлЯютсЯ уже
сильными сдерживающими обстоЯтельствами. ’акие стихи, как "Џрежде, чем времЯ
их  изменило" или "‘прЯтанное", выворачивают наизнанку формулу ‘узан  ‘онтаг
"жизнь  -- это  кино;  смерть  -- фотографиЯ". ѓоворЯ иначе, гедонистические
пристрастиЯ  Љавафиса,  если  таковые  имелись,  определЯлись  его  чувством
истории,   потому   что   историЯ,   среди   всего   прочего,   предполагает
необратимость.  €  наоборот, если  бы исторические стихи  Љавафиса  не  были
пронизаны гедонизмом, они превратились бы в простые анекдоты.
     Ћдин  из  лучших  примеров  того, как  действует  эта  двойнаЯ техника,
стихотворение  о  пЯтнадцатилетнем  Љесарионе,  сыне  Љлеопатры,  номинально
последнем  царе  из  династии  Џтолемеев,  который был  казнен  римлЯнами  в
"покоренной Ђлександрии" по  приказу  императора  Ћктавиана. Љак-то вечером,
наткнувшись на имЯ Љесариона в какой-то исторической книжке, автор пускаетсЯ
в фантазии об этом подростке и "свободно вылепливает" его в своем сознании с
"такой подробностью", что в конце стихотворениЯ,  когда Љесарион  обречен на
смерть, мы воспринимаем  его казнь почти как  изнасилование.  € тогда  слова
"покореннаЯ  ЂлександриЯ"  приобретают  доподлинное  качество:   мучительное
сознание личной потери.
     Ќе  столько  сочетаЯ,  сколько  приравниваЯ  чувственность  к  истории,
Љавафис рассказывает своим читателЯм (и себе) классическую греческую повесть
о мироправЯщем ќросе. ‚ устах Љавафиса это звучит особенно убедительно более
всего потому, что его стихи  насыщены  упадком эллинистического  мира, -- то
есть  тем,  что  он  как индивидуум представлЯет собой в  миниатюре -- или в
зеркале.  ‘ловно  бы от  неспособности  быть  точным миниатюристом,  Љавафис
строит  крупномасштабную модель  Ђлександрии и  прилежащего эллинистического
мира. ќто  -- фреска, и если  она выглЯдит фрагментарной, то отчасти потому,
что  отражает   своего   создателЯ;   главным   же   образом   потому,   что
эллинистический  мир  в  своем  надире  был фрагментарен  и  политически,  и
культурно.  Ћн  начал крошитьсЯ после смерти  Ђлександра ‚еликого,  и войны,
беспорЯдки и  тому  подобное  раздирали  его  на части  в течение  столетий,
подобно  тому   как  противоречиЯ   раздирают  на   части  личное  сознание.
…динственной силой, скреплЯвшей эти  пестрые космополитические лоскутьЯ, был
magna  linua  Grecae;  то же  мог сказать  Љавафис  и  о  собственной жизни.
Ќаверное, самый раскрепощенный голос, который слышитсЯ в поэзии Љавафиса, --
это   та   глубокаЯ  увлеченность,  с   которой  он   перечислЯет   прелести
эллинистического  образа  жизни:  ѓедонизм, €скусство,  ”илософию софистов и
"особенно наш великий греческий Язык".

III
     Ќе римское завоевание положило конец миру эллинизма, но тот день, когда
самый   ђим  впал  в   христианство.  ‚заимоотношениЯ   между   Языческим  и
христианским  мирами  -- единственнаЯ тема,  недостаточно освещеннаЯ в книге
Љели.  ќто, впрочем, понЯтно:  сама по себе эта  тема заслуживает  отдельной
книги. ‘вести Љавафиса к гомосексуалисту, у которого нелады с христианством,
было бы  непростительным упрощением. €бо не уютнее  чувствовал он  себЯ  и с
Язычеством. Ћн был достаточно трезв, чтобы сознавать, что пришел в этот  мир
со смесью того  и другого в крови  и что  в мире, в который он  пришел, то и
другое смешано. Ќеловко он чувствовал себЯ не по причине того или другого, а
по причине того [и] другого, так что дело было не в раздвоенности.  Џо всей,
по крайней мере, видимости  он был христианин: всегда  носил  крест, посещал
церковь  в  страстную  пЯтницу  и перед  концом соборовалсЯ. ‚ероЯтно,  и  в
глубине  души он был  христианином,  но самаЯ ЯзвительнаЯ  его  ирониЯ  была
направлена  против одного  из основных христианских пороков -- благочестивой
нетерпимости.  Ћднако  длЯ  нас,  его читателей,  важнее всего,  конечно, не
принадлежность  Љавафиса к  той  или иной  церкви, но  то,  каким образом он
обращалсЯ  со  смешением  двух  религий;  и  подход  Љавафиса  не   был   ни
христианским, ни Языческим.
     ‚ конце дохристианской эры (хотЯ вообще-то люди, буде они осведомлены о
пришествии  мессии  или о  надвигающейсЯ катастрофе,  прибегают,  ведЯ  счет
времени,  к вычитанию) ЂлександриЯ была доподлинным базаром вер и идеологий,
включаЯ иудаизм,  местные  коптские  культы,  неоплатонизм  и,  конечно  же,
свежепоступившее  христианство.  Џолитеизм   и   монотеизм   были   обычными
предметами обсуждениЯ  в  этом  городе, ЯвлЯвшемсЯ местонахождением первой в
истории    цивилизации    настоЯщей   академии   --   Њузейон.   ђазумеетсЯ,
противопоставлЯЯ одну веру другой, мы навернЯка вырываем их из их контекста,
а  контекст был  именно тем,  что интересовало  александрийцев до того  днЯ,
когда им было сказано,  что пришло времЯ выбрать что-нибудь  одно. ќто им не
понравилось;  не нравитсЯ  это и Љавафису.  Љогда Љавафис  употреблЯет слова
"Язычество" или "христианство", мы должны вслед за ним иметь в виду, что это
были простые  условности, общие  знаменатели,  тогда как  смысл  цивилизации
сводитсЯ именно к числителю.
     ‚  своих исторических стихах Љавафис пользуетсЯ тем, что  Љели называет
"общественными" метафорами, то есть метафорами, основанными на  политическом
символизме  (например,  в стихотворениЯх "„арий" и "ЋжидаЯ варваров"); и это
втораЯ причина, почему Љавафис  едва ли не выигрывает от  перевода. Џолитика
сама по  себе есть как  бы метаЯзык, ментальнаЯ униформа,  и,  в отличие  от
большинства  современных  поэтов,  Љавафису  на  редкость хорошо  удаетсЯ ее
расстегивать. ‚ "каноне" семь стихотворений о ћлиане Ћтступнике -- не так уж
мало,  учитываЯ краткость ћлианова  правлениЯ (три года).  „олжна была  быть
причина, почему  Љавафис так  интересовалсЯ  ћлианом, и  объЯснение Љели  не
выглЯдит убедительным. ћлиан был воспитан как  христианин, но, получив трон,
попыталсЯ  восстановить Язычество в  качестве государственной  религии. •отЯ
самое  идеЯ  государственной  религии  выдает  христианскую закваску ћлиана,
действовал он методами качественно иными.  ћлиан не преследовал христиан, не
пыталсЯ обращать их. Ћн просто  лишил христианство государственной поддержки
и   посылал   своих   мудрецов   на  публичные   диспуты   с   христианскими
свЯщеннослужителЯми.
     ‘вЯщенники часто проигрывали эти  устные поединки, отчасти из-за  того,
что обычно бывали хуже  подготовлены к дебатам, чем их оппоненты,  поскольку
исходили  попросту из  того,  что  их  христианскаЯ догма  лучше. ‚о  всЯком
случае, ћлиан был терпим к тому, что он называл "галилеанизм", чью ’роицу он
рассматривал  как  отсталую   смесь  греческого   политеизма   с   иудейским
монотеизмом. …динственное из содеЯнного ћлианом, что  могло бы расцениватьсЯ
как  преследование, это требование  возвратить  некоторые  Языческие  храмы,
захваченные   христианами    при   предшественниках    ћлиана,   и    запрет
прозелитствовать в школах. "Џорочащим наших богов  не должно позволЯть учить
юношей и интерпретировать произведениЯ ѓомера, ѓесиода, „емосфена,  ”укидида
и ѓеродота, этим богам поклонЯвшихсЯ. Џусть в своих собственных  галилейских
церквах они интерпретируют ЊатфеЯ и ‹уку".
     Ќе  имеЯ  еще своей собственной  литературы и в целом имеЯ  не  слишком
много  того, что можно было бы противопоставить аргументам ћлиана, христиане
нападали на самое  его терпимость, с которой  он относилсЯ к ним, именуЯ его
€родом, пугалом плотоЯдным,  архилжецом, который с  хитростию диавольскою не
преследует их открыто, чтобы  одурачивать простаков. Љем бы ни  был, в конце
концов,  на  самом  деле  ћлиан,  Љавафису,  по  всей  видимости,  интересно
отношение этого римского императора к проблеме. Џохоже, что  Љавафис видел в
ћлиане  человека, который пыталсЯ сохранить обе метафизические  возможности,
не выбираЯ, но создаваЯ свЯзи между ними, чтобы выЯвить лучшее в обеих. ќто,
конечно, рациональный подход  к духовным  вопросам, но  помимо всего прочего
ћлиан был  политиком.  …го попытка была героической,  если учитывать и объем
проблемы, и возможные  последствиЯ.  ђискуЯ быть  обвиненным  в идеализации,
хочетсЯ  назвать  ћлиана великой душой, одержимой  пониманием  того,  что ни
Язычество,   ни  христианство   не   достаточны  сами  по  себе,  взЯтые  по
отдельности:  ни  то,  ни  другое не может удовлетворить  полностью духовные
потребности  человека.  ‚сегда  есть  нечто  мучительное  в остатке,  всегда
чувство некоего  частичного  вакуума, порождающее, в лучшем случае,  чувство
греха. Ќа  деле духовное  беспокойство человека не удовлетворЯетсЯ  ни одной
философией, и  нет  ни одной  доктрины,  о  которой -- не навлекаЯ  на  себЯ
проклЯтий -- можно сказать,  что она совмещает и то и другое, за исключением
разве что стоицизма или  экзистенциализма (последний можно рассматривать как
тот же стоицизм, но под опекой христианства).
     —увственный  и,  отсюда,  духовный экстремист не  может удовлетворитьсЯ
таким  решением, но  он  может уступить ему.  ‘ущественно в  такой  уступке,
однако,  не  чему, а что  он уступает. Џонимание, что он  не  выбирал  между
Язычеством и  христианством, но раскачивалсЯ  между ними,  подобно маЯтнику,
значительно расширЯет  рамки  поэзии  Љавафиса.  ђано или  поздно,  впрочем,
маЯтник постигает  поставленные ему пределы. Ќе  способный вырватьсЯ из них,
маЯтник, тем не  менее,  ловит некоторые  отблески  внешнего мира, осознаваЯ
свою  подчиненность и то,  что  направлениЯ его колебаний заданы извне и что
они  управлЯютсЯ ‚ременем, в движении которого  он участвует, но которого не
определЯет.
     Ћтсюда та нота неисцелимой  скуки,  котораЯ делает голос Љавафиса с его
гедонистически-стоическим    тремоло   таким   захватывающим.    …ще   более
захватывающим  он  становитсЯ, когда мы  осознаем, что  мы на стороне  этого
человека, что мы узнаем его ситуацию, даже если это только в стихотворении о
приспособлении Язычника к благочестивому христианскому режиму. џ имею в виду
стихотворение  "…сли действительно  мертв" об Ђполлонии ’ианском,  Языческом
пророке,  который жил  всего  лет  на тридцать  позже  •риста,  был знаменит
чудесами,  исцелениЯми, не  был нигде похоронен и, в отличие от •риста, умел
писать.

1977

* Ђвторизованный перевод с английского Ђ. ‹осева

* ќссе "On  Cavafy's Side" опубликовано в журнале  "The New York  Review  of
Books"  (February 1977), в русском  переводе  ЂлексеЯ ‹осева -- в  парижском
журнале "ќхо" (1978, N 2).

          ЏримечаниЯ переводчика

     1.  Ђмериканские   "новые   критики"  (1930-е  гг.),   подобно  русским
формалистам, отрицали значение биографических  данных длЯ анализа творчества
писателЯ.
     2.   ЊимиЯмбы   --   "реалистический",   с   элементами   сатиры   жанр
эллинистической поэзии.
     3. ЏалатинскаЯ антологиЯ -- огромный, свыше 4000 стихов, но практически
единственный  источник   греческой  поэзии  на  протЯжении  средних   веков,
ђенессанса  и  вплоть до XVIII века. ‚се  стихи  Џалатинской  антологии были
эпиграммами (в эллинистическом смысле).
     4. Ћтдельные листки, листы из блокнота (франц.).
     5. Љак ни странно,  у наших  теоретиков не выработана терминологиЯ  длЯ
теории метафоры. €ногда  (например, ћ. ‹евин) употреблЯетсЯ "прЯмой" перевод
английских  "tenor"  и  "vehicle"  --  "стержень"  и "носитель".  ‚.  ђаскин
предлагает вместо неуклюжего "стержнЯ" старое доброе "содержание ".
     6. Cavafy's Alexandria: Study  of a Myth in Progress, by Edmund Keeley.
Harvard University Press, 196 pp.
     7. ‰окнапатофа -- название округа у ”олкнера: ’ильбюри-таун -- название
городка  в  штате  Њэн у  американского  поэта  ђобинсона  (Edwin  Arlington
Robinson, 1869--1935);  ‘пун-ривер -- название городка,  где жили  обитатели
кладбища,  о  которых  говорит Edgar Lee  Masters (1869--1950) в Spoon River
Anthology (1915).
     8.  „ругаЯ  трудность длЯ переводчика: в современном  русском Языке нет
стилистически     нейтральных      разговорных     синонимов      громоздким
"гомосексуальный",  "гетеросексуальный";  имеющиесЯ   словечки   принадлежат
жаргонам и имеют пежоративный характер, в отличие  от  общеупотребительных в
современном   американском    "gay--    straight"   (ср.   неразработанность
терминологии длЯ теории метафоры).
     9. Њимоходом, между прочим ([франц.]).
     10. "‘вершившийсЯ факт" -- юридический термин ([франц.]).

Last-modified: Thu, 15 Jul 1999 13:54:57 GMT
Ћцените этот текст: