        ‹еонид Ђндреев. „евЯть рассказов


---------------------------------------------------------------
     OCR: Њаксим Ѓычков
---------------------------------------------------------------


         * ‹еонид Ђндреев. Џетька на даче


     Ћсип  Ђбрамович,  парикмахер,  поправил  на  груди  посетителЯ  грЯзную
простынку, заткнул ее пальцами за ворот и крикнул отрывисто и резко:
     - Њальчик, воды!
     Џосетитель, рассматривавший в зеркало свою физиономию с тою обостренною
внимательностью  и  интересом,  какие  ЯвлЯютсЯ  только  в   парикмахерской,
замечал,  что  у  него  на  подбородке  прибавилсЯ  еще  один  угорь,  и   с
неудовольствием отводил глаза, попадавшие прЯмо на худую, маленькую ручонку,
котораЯ откуда-то  со  стороны  протЯгивалась  к  подзеркальнику  и  ставила
жестЯнку с горЯчей водой. Љогда он поднимал глаза выше, то  видел  отражение
парикмахера, странное и как. будто  косое,  и  подмечал  быстрый  и  грозный
взглЯд, который тот бросал вниз на чью-то голову, и безмолвное движение  его
губ от неслышного, но выразительного шепота. …сли его  брил  не  сам  хозЯин
Ћсип Ђбрамович, а кто-нибудь из подмастерьев, Џрокопий или Њихаила, то шепот
становилсЯ громким и принимал форму неопределенной угрозы:
     - ‚от, погоди!
     ќто значило, что мальчик недостаточно быстро  подал  воду  и  его  ждет
наказание. "’ак их и следует", - думал  посетитель,  кривЯ  голову  набок  и
созерцаЯ у самого своего носа большую потную руку, у которой три пальца были
оттопырены, а два другие, липкие и  пахучие,  нежно  прикасались  к  щеке  и
подбородку, пока туповатаЯ бритва с неприЯтным скрипом снимала мыльную  пену
и жесткую щетину бороды.
     ‚ этой  парикмахерской,  пропитанной  скучным  запахом  дешевых  духов,
полной надоедливых мух и грЯзи, посетитель был  нетребовательный:  швейцары,
приказчики, иногда мелкие служащие или рабочие, часто алЯповато-красивые, но
подозрительные молодцы, с румЯными  щеками,  тоненькими  усиками  и  наглыми
маслЯнистыми  глазками.  Ќевдалеке  находилсЯ  квартал,  заполненный  домами
дешевого разврата. Ћни господствовали над этою  местностью  и  придавали  ей
особый характер чего-то грЯзного, беспорЯдочного и тревожного.
     Њальчик, на которого чаще всего кричали, называлсЯ Џетькой и был  самым
маленьким из всех служащих в заведении. „ругой мальчик, Ќиколка,  насчитывал
от роду тремЯ годами больше и скоро должен был перейти в подмастерьЯ. “же  и
теперь, когда в парикмахерскую заглЯдывал посетитель попроще, а подмастерьЯ,
в отсутствие хозЯина, ленились  работать,  они  посылали  Ќиколку  стричь  и
смеЯлись, что ему приходитсЯ подниматьсЯ на цыпочки, чтобы видеть  волосатый
затылок дюжего дворника. €ногда посетитель обижалсЯ за испорченные волосы  и
поднимал крик, тогда подмастерьЯ кричали на Ќиколку, но не всерьез, а только
длЯ удовольствиЯ окорначенного простака. Ќо такие  случаи  бывали  редко,  и
Ќиколка важничал и держалсЯ, как большой: курил  папиросы,  сплевывал  через
зубы, ругалсЯ скверными словами и даже хвасталсЯ Џетьке, что пил водку,  но,
вероЯтно, врал. ‚месте с подмастерьЯми он бегал на соседнюю улицу посмотреть
крупную драку, и, когда возвращалсЯ оттуда,  счастливый  и  смеющийсЯ,  Ћсип
Ђбрамович давал ему две пощечины: по одной на каждую щеку.
     Џетьке было десЯть лет; он не курил, не пил водки и  не  ругалсЯ,  хотЯ
знал очень  много  скверных  слов,  и  во  всех  этих  отношениЯх  завидовал
товарищу. Љогда не было посетителей и Џрокопий, проводивший где-то бессонные
ночи и днем спотыкавшийсЯ от желаниЯ спать, приваливалсЯ в  темном  углу  за
перегородкой, а Њихаила читал "Њосковский листок" и среди  описаниЯ  краж  и
грабежей искал знакомого имени кого-нибудь из обычных посетителей, -  Џетька
и Ќиколка беседовали. Џоследний всегда становилсЯ добрее, оставаЯсь  вдвоем,
и объЯснЯл  "мальчику",  что  значит  стричь  под  польку,  бобриком  или  с
пробором.
     €ногда они садились на окно, рЯдом с восковым бюстом женщины, у которой
были розовые щеки, стеклЯнные удивленные глаза и редкие прЯмые ресницы, -  и
смотрели на бульвар, где жизнь начиналась с раннего утра. „еревьЯ  бульвара,
серые от пыли, неподвижно млели под горЯчим, безжалостным солнцем  и  давали
такую же серую, не охлаждающую тень. Ќа  всех  скамейках  сидели  мужчины  и
женщины, грЯзно и странно одетые, без платков и шапок, как будто они  тут  и
жили и у  них  не  было  другого  дома.  Ѓыли  лица  равнодушные,  злые  или
распущенные,  но  на  всех  на  них  лежала  печать  крайнего  утомлениЯ   и
пренебрежениЯ к окружающему.  —асто  чьЯ-нибудь  лохматаЯ  голова  бессильно
клонилась на  плечо,  и  тело  невольно  искало  простора  длЯ  сна,  как  у
третьеклассного пассажира, проехавшего тысЯчи верст без отдыха, но лечь было
негде. Џо дорожкам расхаживал с палкой Ярко-синий сторож  и  смотрел,  чтобы
кто-нибудь не развалилсЯ на скамейке или не бросилсЯ на траву, порыжевшую от
солнца, но такую мЯгкую, такую  прохладную.  †енщины,  всегда  одетые  более
чисто, даже с намеком на моду, были все как будто  на  одно  лицо  и  одного
возраста, хотЯ иногда попадались совсем старые или молоденькие, почти  дети.
‚се они говорили хриплыми, резкими голосами, бранились, обнимали мужчин  так
просто, как будто были на бульваре совсем одни, иногда тут же пили  водку  и
закусывали. ‘лучалось, пьЯный мужчина  бил  такую  же  пьЯную  женщину;  она
падала, поднималась и снова падала; но  никто  не  вступалсЯ  за  нее.  ‡убы
весело скалились, лица становились  осмысленнее  и  живее,  около  дерущихсЯ
собиралась  толпа;  но  когда  приближалсЯ  Ярко-синий  сторож,  все  лениво
разбредались  по  своим  местам.  €  только  побитаЯ   женщина   плакала   и
бессмысленно  ругалась;  ее  растрепанные  волосы  волочились  по  песку,  а
полуобнаженное тело, грЯзное и желтое при дневном  свете,  цинично  и  жалко
выставлЯлось наружу. …е усаживали на дно извозчичьей  пролетки  и  везли,  и
свесившаЯсЯ голова ее болталась, как у мертвой.
     Ќиколка знал по именам многих женщин и мужчин, рассказывал о них Џетьке
грЯзные истории и смеЯлсЯ, скалЯ острые зубы. Ђ Џетька изумлЯлсЯ тому, какой
он умный и бесстрашный, и думал, что когда-нибудь и он будет  такой  же.  Ќо
пока ему хотелось бы куда-нибудь в другое место... Ћчень хотелось бы.
     Џетькины дни тЯнулись удивительно однообразно и похоже один на  другой,
как два родные брата. € зимою и летом он видел все те же зеркала, из которых
одно было с трещиной, а другое было кривое и потешное. Ќа запЯтнанной  стене
висела одна и та же картина, изображавшаЯ двух голых женщин на берегу  морЯ,
и только их розовые тела становились  все  пестрее  от  мушиных  следов,  да
увеличивалась чернаЯ копоть над тем местом, где зимою чуть ли не  весь  день
горела керосиноваЯ лампа-"молниЯ". € утром, и вечером, и весь божий день над
Џетькой висел один и тот же отрывистый  крик:  "Њальчик,  воды",  и  он  все
подавал ее, все подавал. Џраздников не было. Џо  воскресеньЯм,  когда  улицу
переставали освещать окна магазинов и лавок, парикмахерскаЯ до поздней  ночи
бросала на мостовую Яркий сноп света,  и  прохожий  видел  маленькую,  худую
фигурку, сгорбившуюсЯ в углу на своем стуле и погруженную не то в  думы,  не
то в тЯжелую дремоту. Џетька спал много, но ему почему-то все хотелось спать
и часто казалось, что все вокруг него не правда, а длинный  неприЯтный  сон.
Ћн часто разливал воду или не слыхал резкого крика: "Њальчик, воды",  и  все
худел,  а  на  стриженой  голове  у  него  пошли  нехорошие  струпьЯ.   „аже
нетребовательные посетители с брезгливостью смотрели  на  этого  худенького,
веснушчатого мальчика, у которого глаза всегда сонные,  рот  полуоткрытый  и
грЯзные-прегрЯзные руки и шеЯ. Ћколо глаз и под  носом  у  него  прорезались
тоненькие морщинки, точно проведенные острой иглой, и делали его похожим  на
состарившегосЯ карлика.
     Џетька не знал, скучно ему или весело, но ему хотелось в другое  место,
о котором он не мог ничего сказать, где оно и какое оно. Љогда его  навещала
мать, кухарка Ќадежда, он лениво  ел  принесенные  сласти,  не  жаловалсЯ  и
только просил взЯть его  отсюда.  Ќо  затем  он  забывал  о  своей  просьбе,
равнодушно прощалсЯ с матерью и не спрашивал,  когда  она  придет  опЯть.  Ђ
Ќадежда с горем думала, что у нее один сын - и тот дурачок.
     Њного ли, мало ли жил Џетька таким образом, он не знал. Ќо вот  однажды
в обед приехала мать, поговорила с Ћсипом Ђбрамовичем и  сказала,  что  его,
Џетьку, отпускают на дачу, в –арицыно, где живут ее господа.  ‘перва  Џетька
не понЯл, потом лицо его покрылось тонкими морщинками от тихого смеха, и  он
начал торопить Ќадежду. ’ой нужно  было,  ради  пристойности,  поговорить  с
Ћсипом Ђбрамовичем о здоровье его жены, а Џетька тихонько толкал ее к  двери
и дергал за руку. Ћн не знал, что такое дача, но полагал, что  она  есть  то
самое место, куда он так стремилсЯ.  €  он  эгоистично  позабыл  о  Ќиколке,
который, заложив руки в карманы, стоЯл тут же и старалсЯ с обычною дерзостью
смотреть на Ќадежду. Ќо в глазах  его  вместо  дерзости  светилась  глубокаЯ
тоска: у него совсем не было матери, и он в этот момент был бы не прочь даже
от такой, как эта толстаЯ Ќадежда. „ело в том, что и он никогда  не  был  на
даче.
     ‚окзал с  его  разноголосою  сутолокою,  грохотом  приходЯщих  поездов,
свистками паровозов, то густыми и сердитыми, как голос Ћсипа Ђбрамовича,  то
визгливыми  и  тоненькими,  как  голос   его   больной   жены,   торопливыми
пассажирами, которые все идут и идут, точно  им  и  конца  нету,  -  впервые
предстал  перед  оторопелыми  глазами  Џетьки  и   наполнил   его   чувством
возбужденности и нетерпениЯ. ‚месте с матерью он боЯлсЯ  опоздать,  хотЯ  до
отхода дачного поезда оставалось добрых полчаса; а когда они сели в вагон  и
поехали, Џетька прилип к окну, и только стриженаЯ голова  его  вертелась  на
тонкой шее, как на металлическом стержне.
     Ћн родилсЯ и вырос в городе, в поле был в первый раз в своей  жизни,  и
все здесь длЯ него было поразительно ново и странно: и то,  что  можно  было
видеть так далеко, что лес кажетсЯ травкой, и небо, бывшее в этом новом мире
удивительно Ясным и широким, точно с крыши  смотришь.  Џетька  видел  его  с
своей стороны, а когда  оборачивалсЯ  к  матери,  это  же  небо  голубело  в
противоположном окне, и по нем плыли,  как  ангелочки,  беленькие  радостные
облачка. Џетька то вертелсЯ у своего окна, то перебегал  на  другую  сторону
вагона, с доверчивостью кладЯ  плохо  отмытую  ручонку  на  плечи  и  колени
незнакомых  пассажиров,  отвечавших  ему  улыбками.  Џо  какой-то  господин,
читавший газету и все времЯ зевавший, то ли от чрезмерной усталости,  то  ли
от скуки, раза два неприЯзненно покосилсЯ на мальчика, и  Ќадежда  поспешила
извинитьсЯ:
     - ‚первой по чугунке едет - интересуетсЯ...
     - “гу!.. - пробурчал господин и уткнулсЯ в газету.
     Ќадежде очень хотелось рассказать ему, что Џетька уже три года живет  у
парикмахера и тот обещал поставить его на ноги, и это  будет  очень  хорошо,
потому что женщина она одинокаЯ  и  слабаЯ  и  другой  поддержки  на  случай
болезни или старости у нее нет. Ќо лицо у господина  было  злое,  и  Ќадежда
только подумала все это про себЯ.
     Ќаправо  от  пути  раскинулась  кочковатаЯ  равнина,  темно-зеленаЯ  от
постоЯнной сырости, и на краю ее были брошены серенькие домики,  похожие  на
игрушечные, и на высокой зеленой горе, внизу  которой  блистала  серебристаЯ
полоска, стоЯла такаЯ же игрушечнаЯ белаЯ церковь. Љогда  поезд  со  звонким
металлическим лЯзгом, внезапно усилившимсЯ, взлетел на мост и точно повис  в
воздухе над зеркальной гладью  реки,  Џетька  даже  вздрогнул  от  испуга  и
неожиданности и отшатнулсЯ от окна, но сейчас  же  вернулсЯ  к  нему,  боЯсь
потерЯть малейшую подробность  пути.  ѓлаза  Џетькины  давно  уже  перестали
казатьсЯ сонными, и морщинки пропали. Љак будто  по  этому  лицу  кто-нибудь
провел горЯчим утюгом, разгладил морщинки и сделал его белым и блестЯщим.
     ‚ первые два днЯ Џетькина пребываниЯ на даче  богатство  и  сила  новых
впечатлений, лившихсЯ на него и сверху,  и  снизу,  смЯли  его  маленькую  и
робкую душонку. ‚ противоположность дикарЯм минувших веков,  терЯвшимсЯ  при
переходе из  пустыни  в  город,  этот  современный  дикарь,  выхваченный  из
каменных объЯтий городских громад,  чувствовал  себЯ  слабым  и  беспомощным
перед лицом природы. ‚се здесь было длЯ него живым,  чувствующим  и  имеющим
волю. Ћн боЯлсЯ леса, который покойно шумел над его головой  и  был  темный,
задумчивый и такой же страшный  в  своей  бесконечности;  полЯнки,  светлые,
зеленые, веселые, точно поющие всеми своими Яркими цветами, он любил и хотел
бы приласкать их, как  сестер,  а  темно-синее  небо  звало  его  к  себе  и
смеЯлось, как  мать.  Џетька  волновалсЯ,  вздрагивал  и  бледнел,  улыбалсЯ
чему-то и степенно, как старик, гулЯл по опушке и  лесистому  берегу  пруда.
’ут он, утомленный, задыхающийсЯ, разваливалсЯ на густой сыроватой  траве  и
утопал в ней; только его маленький веснушчатый носик поднималсЯ над  зеленой
поверхностью. ‚ первые дни он часто €звращалсЯ к матери, терсЯ возле нее,  и
когда барин спрашивал его, хорошо  ли  на  даче,  -  конфузливо  улыбалсЯ  и
отвечал:
     - •орошо!..
     € потом снова шел к грозному лесу и тихой воде и будто допрашивал их  о
чем-то.
     Ќо прошло еще два днЯ, и Џетька вступил в полное соглашение с природой.
ќто  произошло  при  содействии  гимназиста  Њити  из  ‘тарого  –арицына.  “
гимназиста Њити лицо было смугло-желтым, как вагон второго класса, волосы на
макушке стоЯли торчком и были совсем белые так выжгло их солнце. Ћн ловил  в
пруде рыбу, когда Џетька увидал его, бесцеремонно вступил с ним в  беседу  и
удивительно скоро сошелсЯ. Ћн дал Џетьке  подержать  одну.  удочку  и  потом
повел его куда-то далеко купатьсЯ. Џетька очень боЯлсЯ идти в воду, но когда
вошел, то не хотел вылезать из нее и делал вид, что плавает: поднимал нос  и
брови кверху, захлебывалсЯ и бил по воде  руками,  поднимаЯ  брызги.  ‚  эти
минуты он был очень похож на щенка, впервые попавшего в воду.  Љогда  Џетька
оделсЯ, то был синий от холода, как мертвец, и, разговариваЯ, лЯскал зубами.
Џо предложению того  же  Њити,  неистощимого  на  выдумки,  они  исследовали
развалины дворца;  лазали  на  заросшую  деревьЯми  крышу  и  бродили  среди
разрушенных стен громадного зданиЯ. ’ам было очень  хорошо:  всюду  навалены
груды камней, на которые с трудом можно  взобратьсЯ,  и  промеж  них  растет
молодаЯ рЯбина и березки, тишина  стоит  мертваЯ,  и  чудитсЯ,  что  вот-вот
выскочит  кто-нибудь  из-за  угла  или  в  растрескавшейсЯ  амбразуре   окна
покажетсЯ страшнаЯ-престрашнаЯ рожа. Џостепенно Џетька почувствовал себЯ  на
даче как дома и совсем забыл, что  на  свете  существует  Ћсип  Ђбрамович  и
парикмахерскаЯ.
     - ‘мотри-ка, растолстел как! —истый купец! - радовалась  Ќадежда,  сама
толстаЯ и краснаЯ от кухонного жара, как медный самовар. Ћна приписывала это
тому, что много его кормит. Ќо Џетька ел совсем мало, не потому,  чтобы  ему
не хотелось есть, а некогда было возитьсЯ: если бы  можно  было  не  жевать,
глотать сразу, а то нужно жевать, а в промежутки  болтать  ногами,  так  как
Ќадежда ест дьЯвольски медленно, обгладывает кости, утираетсЯ  передником  и
разговаривает о пустЯках. Ђ у него  дела  было  по  горло:  нужно  пЯть  раз
выкупатьсЯ, вырезать в  орешнике  удочку,  накопать  червей  -  на  все  это
требуетсЯ времЯ. ’еперь Џетька бегал босой, и это в тысЯчу раз приЯтнее, чем
в сапогах с толстыми подошвами: шершаваЯ  землЯ  так  ласково  то  жжет,  то
холодит ногу. ‘вою подержанную гимназическую куртку, в  которой  он  казалсЯ
солидным  мастером  парикмахерского  цеха,  он  также  снЯл  и   изумительно
помолодел. Ќадевал он ее только вечерами, когда ходил на  плотину  смотреть,
как катаютсЯ на лодках господа: нарЯдные, веселые, они со смехом  садЯтсЯ  в
качающуюсЯ лодку, и та медленно  рассекает  зеркальную  воду,  а  отраженные
деревьЯ колеблютсЯ, точно по ним пробежал ветерок.
     ‚ исходе недели барин привез из города  письмо,  адресованное  "куфарке
Ќадежде", и когда прочел его адресату, адресат заплакал и размазал по  всему
лицу сажу, котораЯ была на переднике. Џо отрывочным  словам,  сопровождавшим
эту операцию, можно было понЯть, что  речь  идет  о  Џетьке.  ќто  было  уже
ввечеру. Џетька на заднем дворе играл сам с собою  в  "классики"  и  надувал
щеки, потому что так прыгать было значительно легче. ѓимназист  ЊитЯ  научил
этому  глупому,  но  интересному  занЯтию,  и  теперь  Џетька,  как  истый..
спортсмен, совершенствовалсЯ в одиночку. ‚ышел  барин  и,  положив  руку  на
плечо, сказал:
     - —то, брат, ехать надо!
     Џетька конфузливо улыбалсЯ и молчал.
     "‚от чудак-то!" - подумал барин.
     - …хать, братец, надо.
     Џетька улыбалсЯ. Џодошла Ќадежда и со слезами подтвердила:
     - Ќадобно ехать, сынок!
     - Људа? - удивилсЯ Џетька.
     Џро город он забыл, а другое место, куда ему всегда  хотелось  уйти,  -
уже найдено.
     - Љ хозЯину Ћсипу Ђбрамовичу.
     Џетька продолжал не понимать, хотЯ дело было Ясно, как божий  день.  Ќо
во рту у него пересохло и Язык двигалсЯ с трудом, когда он спросил:
     - Ђ как же завтра рыбу ловить? “дочка - вот она...
     - —то поделаешь!.. ’ребует.  Џрокопий,  говорит,  заболел,  в  больницу
свезли. Ќароду, говорит, нету. ’ы не плачь:  глЯди,  опЯть  отпустит,  -  он
добрый, Ћсип Ђбрамович.
     Ќо Џетька и не думал плакать и все не понимал. ‘ одной стороны был факт
- удочка, с другой - призрак - Ћсип Ђбрамович. Ќо постепенно мысли  Џетькины
стали проЯснЯтьсЯ,  и  произошло  странное  перемещение:  фактом  стал  Ћсип
Ђбрамович, а удочка, еще не успевшаЯ высохнуть, превратилась  в  призрак.  €
тогда Џетька удивил мать, расстроил барыню и барина и удивилсЯ бы сам,  если
был бы способен к самоанализу: он не просто заплакал, как  плачут  городские
дети, худые и истощенные, - он закричал громче самого  горластого  мужика  и
начал кататьсЯ по земле, как те пьЯные женщины на  бульваре.  •удаЯ  ручонка
его сжималась в кулак и била по  руке  матери,  по  земле,  по  чем  попало,
чувствуЯ боль от острых камешков и  песчинок,  но  как  будто  стараЯсь  еще
усилить ее.
     ‘воевременно Џетька успокоилсЯ, и барин говорил барыне, котораЯ  стоЯла
перед зеркалом и вкалывала в волосы белую розу:
     - ‚от видишь, перестал - детское горе непродолжительно.
     - Ќо мне все-таки очень жаль этого бедного мальчика.
     - Џравда, они живут в ужасных условиЯх, но есть люди, которым живетсЯ и
хуже. ’ы готова?
     € они пошли в сад „ипмана, где в этот вечер были назначены танцы и  уже
играла военнаЯ музыка.
     Ќа другой день, с семичасовым  утренним  поездом,  Џетька  уже  ехал  в
Њоскву. ЋпЯть перед ним мелькали зеленые полЯ,  седые  от  ночной  росы,  но
только убегали не в ту сторону, что раньше, а в противоположную. ЏодержаннаЯ
гимназическаЯ  курточка  облекала  его  худенькое  тело,  из-за  ворота   ее
выставлЯлсЯ кончик белого бумажного воротничка. Џетька не вертелсЯ  и  почти
не смотрел в окно, а сидел такой тихонький и скромный, и  ручонки  его  были
благонравно сложены на  коленЯх.  ѓлаза  были  сонливы  и  апатичны,  тонкие
морщинки, как у старого человека,  ютились  около  глаз  и  под  носом.  ‚от
замелькали у окна столбы и стропила платформы, и поезд остановилсЯ.
     ’олкаЯсь среди торопившихсЯ пассажиров, они вышли на грохочущую  улицу,
и большой жадный город равнодушно поглотил свою маленькую жертву.
     - ’ы удочку спрЯчь! - сказал Џетька, когда мать довела  его  до  порога
парикмахерской.
     - ‘прЯчу, сынок, спрЯчу! Њожет, еще приедешь.
     € снова в грЯзной и душной парикмахерской звучало отрывистое: "Њальчик,
воды", и посетитель видел,  как  к  подзеркальнику  протЯгивалась  маленькаЯ
грЯзнаЯ рука, и слышал неопределенно угрожающий шепот:  "‚от,  погоди!"  ќто
значило, что сонливый мальчик разлил воду или  перепутал  приказаниЯ.  Ђ  по
ночам, в том месте, где спали рЯдом Ќиколка и Џетька,  звенел  и  волновалсЯ
тихий голосок и рассказывал о даче, и говорил о том, чего  не  бывает,  чего
никто не видел  никогда  и  не  слышал.  ‚  наступавшем  молчании  слышалось
неровное дыхание детских грудей, и  другой  голос,  не  по-детски  грубый  и
энергичный, произносил:
     - ‚от черти! —тоб им повылазило!
     - Љто черти?
     - „а так... ‚се.
     Њимо проезжал обоз и своим мощным громыханием заглушал голоса мальчиков
и тот отдаленный жалобный крик, который уже давно доносилсЯ с бульвара:  там
пьЯный мужчина бил такую же пьЯную женщину.

         * ‹еонид Ђндреев. „руг


     Љогда поздний ночью он звонил  у  своих  дверей,  первым  звуком  после
колокольчика был звонкий собачий лай, в котором слышались и боЯзнь чужого  и
радость, что  это  идет  свой.  Џотом  доносилось  шлепанье  калош  и  скрип
снимаемого крючка.
     Ћн входил и раздевалсЯ в темноте, чувствуЯ недалеко от себЯ  молчаливую
женскую фигуру. Ђ колена его ласково царапали когти собаки, и  горЯчий  Язык
лизал застывшую руку.
     - Ќу, что? - спрашивал заспанный голос тоном официального участиЯ.
     - Ќичего. “стал, - коротко отвечал ‚ладимир Њихайлович  и  шел  в  свою
комнату.
     ‡а ним, стуча когтЯми по вощеному полу, шла  собака  и  вспрыгивала  на
кровать.  Љогда  свет  зажженной  лампы  наполнЯл  комнату,  взор  ‚ладимира
Њихайловича встречал упорный взглЯд черных глаз собаки. Ћни говорили:  приди
же, приласкай менЯ. €, чтобы сделать  это  желание  более  понЯтным,  собака
вытЯгивала передние лапы, клала на  них  боком  голову,  а  зад  ее  потешно
поднималсЯ, и хвост вертелсЯ, как ручка у шарманки.
     - „руг ты мой единственный! -  говорил  ‚ладимир  Њихайлович  и  гладил
черную блестЯщую шерсть. ’очно от полноты чувства, собака опрокидывалась  на
спину, скалила белые зубы и легонько ворчала, радостнаЯ и возбужденнаЯ. Ђ он
вздыхал, ласкал ее и думал, что нет больше на свете  никого,  кто  любил  бы
его.
     …сли ‚ладимир Њихайлович возвращалсЯ рано и не уставал  от  работы,  он
садилсЯ писать, и тогда собака укладывалась  комочком  где-нибудь  на  стуле
возле него, изредка открывала один черный глаз и спросоньЯ вилЯла хвостом. €
когда, взволнованный процессом творчества, измученный муками  своих  героев,
задыхающийсЯ от наплыва мыслей и  образов,  он  ходил  по  комнате  и  курил
папиросу за папиросой, она следила за ним  беспокойным  взглЯдом  и  сильнее
вилЯла хвостом.
     - Ѓудем мы с тобой знамениты,  ‚асюк?  -  спрашивал  он  собаку,  и  та
утвердительно махала хвостом.
     - Ѓудем тогда печенку есть, ладно?
     "‹адно", - отвечала собака и сладко потЯгивалась: она любила печенку.
     “ ‚ладимира Њихайловича часто собирались  гости.  ’огда  его  тетка,  с
которой он жил, добывала у соседей посуду,  поила  чаем,  ставЯ  самовар  за
самоваром, ходила покупать водку и колбасу и тЯжело  вздыхала,  доставаЯ  со
дна кармана засаленный рубль. ‚ накуренной комнате звучали  громкие  голоса.
‘порили, смеЯлись, говорили смешные и острые вещи, жаловались на свою судьбу
и завидовали друг другу; советовали ‚ладимиру Њихайловичу бросить литературу
и занЯтьсЯ другим, более  выгодным  делом.  Ћдни  говорили,  что  ему  нужно
лечитьсЯ, другие чокались с ним рюмками и говорили о  вреде  водки  длЯ  его
здоровьЯ. Ћн такой больной, постоЯнно нервничающий. Ћттого у  него  припадки
тоски, оттого он ищет в жизни невозможного. ‚се говорили с ним на "ты", и  в
голосе их звучало участье, и они дружески звали его с собой ехать  за  город
продолжать попойку. € когда он, веселый, кричащий больше всех и  беспричинно
смеющийсЯ, уезжал, его провожали две пары глаз: серые глаза тетки,  сердитые
и упрекающие, и черные, беспокойно ласковые глаза собаки.
     Ћн не помнил, что он делал, когда пил и когда к утру возвращалсЯ домой,
выпачканный в грЯзи и мелу и потерЯвший шлЯпу. Џередавали ему, что во  времЯ
попойки он  оскорблЯл  друзей,  а  дома  обижал  тетку,  котораЯ  плакала  и
говорила, что не выдержит такой жизни и удавитсЯ, и мучил собаку за то,  что
она не идет к нему ласкатьсЯ. Љогда же она, испуганнаЯ и  дрожащаЯ,  скалила
зубы, то бил ее ремнем.  Ќаступал  следующий  день;  все  уже  кончали  свою
дневную работу,  а  он  просыпалсЯ  больной  и  страдающий.  ‘ердце  неровно
колотилось в груди и замирало, наполнЯЯ его  страхом  близкой  смерти,  руки
дрожали. ‡а стеной, в кухне, стучала тетка, и звук ее  шагов  разносилсЯ  по
пустой и холодной квартире. Ћна не заговаривала с ‚ладимиром Њихайловичем  и
молча подавала ему воду, суроваЯ,  непрощающаЯ.  €  он  молчал,  смотрел  на
потолок в одно давно им замеченное пЯтнышко и думал,  что  он  сжигает  свою
жизнь и никогда у него не будет ни  славы,  ни  счастьЯ.  Ћн  сознавал  себЯ
ничтожным, и слабым, и одиноким до ужаса. Ѓесконечный мир кишел  движущимисЯ
людьми, и не было ни одного человека, который пришел бы к  нему  и  разделил
его муки, - безумно-горделивые  помыслы  о  славе  и  убийственное  сознание
ничтожества. „рожащей, ошибающейсЯ рукой  он  хваталсЯ  за  холодный  лоб  и
сжимал веки, но, как ни крепко он их сжимал, слеза просачивалась и скользила
по щеке, еще сохранившей запах продажных поцелуев. Ђ когда он опускал  руку,
она падала на другой лоб, шерстистый и гладкий, и затуманенный слезой взглЯд
встречал черные, ласковые глаза собаки, и ухо ловило ее тихие вздохи.  €  он
шептал, тронутый, утешенный:
     - „руг, друг мой единственный!..
     Љогда он выздоравливал, к нему приходили друзьЯ и мЯгко  упрекали  его,
давали советы и говорили о вреде водки. Ђ те из  друзей,  кого  он  оскорбил
пьЯный, переставали кланЯтьсЯ ему. Ћни понимали, что он не хотел им зла,  но
они не желали натыкатьсЯ на неприЯтность.  ’ак,  в  борьбе  с  самим  собой,
неизвестностью и  одиночеством  протекали  угарные,  чадные  ночи  и  строго
карающие светлые дни. € часто в пустой квартире гулко отдавались шаги тетки,
и на кровати слышалсЯ шепот, похожий на вздох:
     - „руг, друг мой единственный!..
     € наконец она пришла, эта неуловимаЯ слава, пришла нежданнаЯ-негаданнаЯ
и наполнила светом и жизнью пустую квартиру.  аги  тетки  тонули  в  топоте
дружеских ног, призрак одиночества исчез, и замолк тихий  шепот.  €счезла  и
водка, этот зловещий  спутник  одиноких,  и  ‚ладимир  Њихайлович  более  не
оскорблЯл ни тетки, ни друзей. ђадовалась и собака. …ще звончее стал ее  лай
при поздних встречах, когда  он,  ее  единственный  друг,  приходил  добрый,
веселый,  смеющийсЯ,  и  она  сама  научилась  смеЯтьсЯ;  верхнЯЯ  губа   ее
приподнималась, обнажаЯ белые зубы,  и  потешными  складками  морщилсЯ  нос.
‚еселаЯ, шаловливаЯ, она начинала играть, хватала его вещи и делала вид, что
хочет унести их, а когда он протЯгивал руки, чтобы  поймать  ее,  подпускала
его на шаг и снова убегала, и черные глаза ее искрились  лукавством.  €ногда
он показывал собаке на тетку и кричал: "куси", и собака с притворным  гневом
набрасывалась на нее,  тормошила  ее  юбку  и,  задыхаЯсь,  косилась  черным
лукавым глазом на друга. ’онкие губы тетки кривились в суровую  улыбку,  она
гладила заигравшуюсЯ собаку по блестЯщей голове и говорила:
     - “мнаЯ собака, только вот супу не любит.
     Ђ по ночам, когда ‚ладимир  Њихайлович  работал  и  только  дребезжание
стекол от уличной езды нарушало тишину, собака чутко дремала  возле  него  и
пробуждалась при малейшем его движении.
     - —то, брат, печенки хочешь? - спрашивал он.
     - •очу, - утвердительно вилЯл хвостом ‚асюк.
     - Ќу погоди,  куплю.  —то,  хочешь,  чтобы  приласкал?  Ќекогда,  брат,
некогда. ‘пи.
     Љаждую ночь спрашивал он собаку о печенке, но постоЯнно забывал  купить
ее, так как голова его  была  полна  планами  новых  творений  и  мыслЯми  о
женщине, которую он полюбил. ђаз только вспомнил  он  о  печенке;  это  было
вечером, и он проходил мимо мЯсной лавки, а под  руку  с  ним  шла  красиваЯ
женщина и плотно прижимала свой локоть к его локтю. Ћн шутливо рассказал  ей
о своей собаке, хвалил ее ум и понЯтливость. Ќемного рисуЯсь, он  передал  о
том, что были ужасные, тЯжелые минуты, когда он считал  собаку  единственным
своим другом, и шутЯ рассказал о своем обещании купить другу печенки,  когда
будет счастлив... Ћн плотнее прижал к себе руку девушки.
     - •удожник! - смеЯсь,  воскликнула  она.  -  ‚ы  даже  камни  заставите
говорить; а Я очень не люблю собак: от них так легко заразитьсЯ.
     ‚ладимир Њихайлович согласилсЯ, что от собаки легко можно заразитьсЯ, и
промолчал о том, что он иногда целовал блестЯщую черную морду.
     Ћднажды  днем  ‚асюк  играл  больше  обыкновенного,  а  вечером,  когда
‚ладимир Њихайлович пришел домой, не ЯвилсЯ встречать его, и тетка  сказала,
что собака больна. ‚ладимир Њихайлович встревожилсЯ и пошел в кухню, где  на
тоненькой подстилке лежала собака. Ќос ее  был  сухой  и  горЯчий,  и  глаза
помутнели. Ћна пошевелила хвостом и печально посмотрела на друга.
     - —то, мальчик, болен? Ѓедный ты мой!
     •вост слабо шевельнулсЯ, и черные глаза стали влажными.
     - Ќу, лежи, лежи.
     "Ќадо бы к ветеринару  отвезти,  а  мне  завтра  некогда.  Ќу,  да  так
пройдет", - думал ‚ладимир  Њихайлович  и  забыл  о  собаке,  мечтаЯ  о  том
счастье, какое может дать ему красиваЯ девушка. ‚есь следующий день  его  не
было дома, а когда он вернулсЯ, рука его долго шарила, ища звонка, а  найдЯ,
долго недоумевала, что делать с этой деревЯшкой.
     - Ђх, да нужно же позвонить, - засмеЯлсЯ он и запел: - Ћтворите!
     Ћдиноко звЯкнул колокольчик, зашлепали  калоши,  и  скрипнул  снимаемый
крючок. ЌапеваЯ, ‚ладимир Њихайлович прошел в комнату, долго  ходил,  прежде
чем догадалсЯ, что ему нужно зажечь лампу,  потом  разделсЯ,  но  еще  долго
держал в руках снЯтый сапог и смотрел  на  него  так,  как  будто  это  была
красиваЯ девушка, котораЯ сегоднЯ сказала так просто и сердечно: да, Я люблю
вас. €, улегшись, он все продолжал видеть ее живое лицо, пока рЯдом с ним не
встала чернаЯ, блестЯщаЯ морда собаки,  и  острой  болью  кольнул  в  сердце
вопрос: а где же ‚асюк? ‘тало совестно, что он забыл больную собаку,  но  не
особенно: ведь не раз ‚асюк  бывал  болен,  и  ничего  же.  Ђ  завтра  можно
пригласить ветеринара. Ќо во всЯком случае не нужно  думать  о  собаке  и  о
своей неблагодарности - это ничему не помогает и уменьшает счастье.
     ‘утра собаке стало худо. …е мучила рвота,  и,  воспитаннаЯ  в  правилах
строгого приличиЯ, она  тЯжело  поднималась  с  подстилки  и  шла  на  двор,
шатаЯсь, как пьЯнаЯ. …е маленькое черное  тело  лоснилось,  как  всегда,  но
голова была бессильно  опущена,  и  посеревшие  глаза  смотрели  печально  и
удивленно. ‘перва ‚ладимир Њихайлович сам вместе с теткой  раскрывал  собаке
рот с пожелтевшими деснами и вливал лекарство,  но  она  так  мучилась,  так
страдала, что ему стало тЯжело смотреть на нее, и он оставил ее на попечение
тетки. Љогда же из-за стены доходил до него  слабый,  беспомощный  стон,  он
закрывал уши руками и удивлЯлсЯ, до чего он любит эту бедную собаку.
     ‚ечером он ушел. Љогда перед тем он заглЯнул в кухню, тетка  стоЯла  на
коленЯх и гладила сухой рукой шелковистую горЯчую голову. ‚ытЯнув ноги,  как
палки, собака лежала тЯжелой и неподвижной, и только наклонившись к самой ее
морде,  можно  было  услышать  тихие  и  частые  стоны.  ѓлаза  ее,   совсем
посеревшие, устремились на вошедшего, и, когда он осторожно провел  по  лбу,
стоны сделались Явственнее и жалобнее.
     - —то, брат, плохо дело? Ќу, погоди, выздоровеешь, печенки куплю.
     - ‘уп есть заставлю, - шутливо пригрозила тетка.
     ‘обака  закрыла  глаза,  и  ‚ладимир  Њихайлович,  ободренный   шуткой,
торопливо ушел и на улице  нанЯл  извозчика,  так  как  боЯлсЯ  опоздать  на
свидание с Ќатальей ‹аврентьевной.
     ‚ эту осеннюю ночь так свеж и чист был воздух, так много звезд сверкало
на темном небе. Ћни падали, оставлЯЯ огнистый след, и вспыхивали, и  голубым
светом озарЯли красивое женское лицо, н отражались в темных глазах  -  точно
светлЯк поЯвлЯлсЯ на дне черного глубокого колодца. € жадные губы  беззвучно
целовали и глаза эти, н свежие, как воздух  ночи,  уста,  н  холодную  щеку.
‹икующие, дрожащие любовью голоса, сплетаЯсь, шептали о радости и жизни.
     ЏодъезжаЯ к дому, ‚ладимир Њихайлович вспомнил о собаке,  и  грудь  его
заныла от темного предчувствиЯ. Љогда тетка отворила дверь, он спросил:
     - Ќу, что ‚асюк?
     - Ћколел. —ерез час после твоего ухода.
     Ћколевшую собаку уже вынесли и  выбросили  куда-то,  н  подстилка  была
убрана. Ќо ‚ладимир Њихайлович н не хотел видеть трупа: это было бы  слишком
тЯжелое зрелище. Љогда он улегсЯ спать и  в  пустой  квартире  замолкли  все
звуки, он заплакал, сдерживаЯ себЯ. Ѓезмолвно кривились его  губы,  и  слезы
набухали под закрытыми веками  и  быстро  скатывались  на  грудь.  …му  было
стыдно, что он целовал женщину в тот миг,  когда  здесь,  на  полу,  одиноко
умирал тот, кто был его другом. € он  боЯлсЯ,  что  подумает  тетка  о  нем,
серьезном человеке, услышав, что он плачет о собаке.
     ‘ тех пор прошло много времени. ‘лава ушла от ‚ладимира Њихайловича так
же, как и пришла -  загадочнаЯ  и  жестокаЯ.  Ћн  обманул  надежды,  которые
возлагали на него, и все были злы на этот обман и выместили его  негодующими
речами и холодными насмешками. Ђ потом, точно крышка  гроба,  опустилось  на
него мертвое, тЯжелое забвение.
     †енщина покинула его: она также считала себЯ обманутой.
     Џроходили угарные, чадные ночи  и  беспощадно  карающие  белые  дни,  и
часто, чаще, чем прежде, гулко раздавались в пустой квартире шаги  тетки,  а
он лежал на своей кровати, смотрел в знакомое пЯтнышко на потолке и шептал:
     - „руг, друг мой единственный...
     € бессильно падала на пустое место дрожащаЯ рука.

         * ‹еонид Ђндреев. Ѓольшой шлем


     Ћни играли в  винт  три  раза  в  неделю:  по  вторникам,  четвергам  и
субботам; воскресенье было очень удобно длЯ игры, но его  пришлось  оставить
на долю всЯким случайностЯм: приходу  посторонних,  театру,  и  поэтому  оно
считалось самым скучным днем в неделе. ‚прочем, летом, на даче, они играли и
в воскресенье. ђазмещались они так: толстый и горЯчий  Њасленников  играл  с
џковом €вановичем,  а  …впраксиЯ  ‚асильевна  -  со  своим  мрачным  братом,
Џрокопием ‚асильевичем. ’акое распределение установилось  давно,  лет  шесть
назад, и настоЯла на нем …впраксиЯ ‚асильевна. „ело в том, что длЯ нее и  ее
брата не представлЯло никакого интереса играть отдельно, друг против  друга,
так  как  в  этом  случае  выигрыш  одного  был  проигрыш  длЯ  другой  и  в
окончательном результате они не  выигрывали  и  не  проигрывали.  €  хотЯ  в
денежном отношении игра была ничтожнаЯ и …впраксиЯ ‚асильевна и  ее  брат  в
деньгах не нуждались, но она не могла понЯть удовольствиЯ игры  длЯ  игры  и
радовалась, когда выигрывала. ‚ыигранные деньги она откладывала отдельно,  в
копилку, и они казались ей гораздо важнее и дороже, чем те крупные кредитки,
которые приходилось ей платить за дорогую квартиру и выдавать на  хозЯйство.
„лЯ игры собирались  у  ЏрокопиЯ  ‚асильевича,  так  как  во  всей  обширной
квартире жили только они вдвоем с сестрой, - существовал еще  большой  белый
кот, но он всегда спал на кресле, - а  в  комнатах  царила  необходимаЯ  длЯ
занЯтий тишина. Ѓрат …впраксии ‚асильевны  был  вдов:  он  потерЯл  жену  на
второй год после свадьбы и целых два месЯца после того  провел  в  лечебнице
длЯ душевнобольных; сама она была незамужнЯЯ, хотЯ когда-то имела  роман  со
студентом. Ќикто не знал, да и она, кажетсЯ, позабыла, почему ей не пришлось
выйти замуж за своего студента, но  каждый  год,  когда  поЯвлЯлось  обычное
воззвание о помощи нуждающимсЯ студентам, она посылала в  комитет  аккуратно
сложенную сторублевую бумажку "от неизвестной". Џо возрасту она  была  самой
молодой из игроков: ей было сорок три года.
     ‚начале,  когда  создалось  распределение  на  пары,  им  особенно  был
недоволен старший из  игроков,  Њасленников.  Ћн  возмущалсЯ  тем,  что  ему
постоЯнно придетсЯ иметь дело с џковом €вановичем, то есть, другими словами,
бросить мечту  о  большом  бескозырном  шлеме.  €  вообще  они  с  партнером
совершенно не подходили друг к другу. џков €ванович был маленький, сухонький
старичок, зиму и лето ходивший в наваченном сюртуке и брюках,  молчаливый  и
строгий. џвлЯлсЯ он всегда ровно в  восемь  часов,  ни  минутой  раньше  или
позже, и сейчас же брал мелок сухими пальцами, на одном из которых  свободно
ходил большой брильЯнтовый перстень. Ќо самым ужасным длЯ Њасленникова в его
партнере было то, что он никогда не играл больше четырех, даже тогда,  когда
на руках у него имелась большаЯ и вернаЯ игра. Ћднажды  случилось,  что  как
начал џков €ванович ходить с двойки, так и отходил до самого туза, взЯв  все
тридцать взЯток. Њасленников с гневом бросил свои карты на стол, а седенький
старичок спокойно собрал их и записал за игру, сколько следует при четырех.
     - Ќо почему же  вы  не  играли  большого  шлема?  -  вскрикнул  Ќиколай
„митриевич (так звали Њасленникова).
     - џ никогда  не  играю  больше  четырех,  -  сухо  ответил  старичок  и
наставительно заметил: - Ќикогда нельзЯ знать, что может случитьсЯ.
     ’ак и и не мог убедить его Ќиколай „митриевич. ‘ам он  всегда  рисковал
и, так как карта ему не шла, постоЯнно проигрывал, но не отчаивалсЯ и думал,
что ему удастсЯ отыгратьсЯ в следующий раз. Џостепенно они свыклись со своим
положением и не мешали друг другу: Ќиколай  „митриевич  рисковал,  а  старик
спокойно записывал проигрыш и назначал игру в четырех.
     ’ак играли они лето и зиму, весну и  осень.  „рЯхлый  мир  покорно  нес
тЯжелое Ярмо бесконечного существованиЯ и то краснел от крови, то  обливалсЯ
слезами, оглашаЯ свой  путь  в  пространстве  стонами  больных,  голодных  и
обиженных. ‘лабые отголоски этой тревожной и чуждой жизни приносил  с  собой
Ќиколай „митриевич. Ћн иногда запаздывал и входил в то времЯ, когда все  уже
сидели за разложенным столом  и  карты  розовым  веером  выделЯлись  на  его
зеленой поверхности.
     Ќиколай „митриевич, краснощекий,  пахнущий  свежим  воздухом,  поспешно
занимал свое место против џкова €вановича, извинЯлсЯ и говорил:
     - Љак много гулЯющих на бульваре. ’ак и идут, так и идут...
     …впраксиЯ ‚асильевна считала себЯ обЯзанной, как хозЯйка,  не  замечать
странностей своих гостей. Џоэтому она отвечала одна, в то времЯ как старичок
молча и строго приготовлЯл мелок, а брат ее распорЯжалсЯ насчет чаю.
     - „а, вероЯтно, - погода хорошаЯ. Ќо не начать ли нам?
     € они начинали. ‚ысокаЯ комната, уничтожавшаЯ звук своей мЯгкой мебелью
и портьерами, становилась совсем глухой.  ѓорничнаЯ  неслышно  двигалась  по
пушистому ковру, разносЯ  стаканы  с  крепким  чаем,  н  только  шуршали  ее
накрахмаленные юбки, скрипел мелок и вздыхал Ќиколай „митриевич, поставивший
большой ремиз. „лЯ него наливалсЯ жиденький чай и  ставилсЯ  особый  столик,
так как он любит пить с блюдца и непременно с тЯнучками.
     ‡имой Ќиколай „митриевич сообщал, что днем морозу было десЯть градусов,
а теперь уже дошло до двадцати. а летом говорил:
     - ‘ейчас целаЯ компаниЯ в лес пошла. ‘ корзинками.
     …впраксиЯ ‚асильевна вежливо смотрела  на  небо  летом  они  играли  на
террасе - и, хотЯ небо было чистое и верхушки сосен золотели, замечала:
     - Ќе было бы дождЯ.
     Ђ старичок џков €ванович строго раскладывал карты и, вынимаЯ  червонную
двойку, думал, что Ќиколай „митриевич легкомысленный и неисправимый человек.
Ћдно времЯ  Њасленников  сильно  обеспокоил  своих  партнеров.  Љаждый  раз,
приходЯ, он начинал говорить одну или две фразы о „рейфусе. „елаЯ  печальную
физиономию, он сообщал:
     - Ђ плохи дела нашего „рейфуса.
     €ли, наоборот, смеЯлсЯ и радостно говорил, что несправедливый приговор,
вероЯтно, будет отменен. Џотом он стал приносить газеты и прочитывал из  них
некоторые места все о том же „рейфусе.
     - —итали уже, - сухо говорил џков €ванович, но партнер не слушал его  и
прочитывал, что казалось ему интересным и важным. Ћднажды он  таким  образом
довел остальных до спора и чуть ли не до ссоры, так как …впраксиЯ ‚асильевна
не хотела признавать законного порЯдка судопроизводства и  требовала,  чтобы
„рейфуса освободили немедленно, а џков €ванович и ее брат настаивали на том,
что  сперва  необходимо  соблюсти  некоторые  формальности   и   потом   уже
освободить. Џервым опомнилсЯ џков €ванович и сказал, указываЯ на стол:
     - Ќо не пора ли?
     € они сели играть, и потом, сколько ни  говорил  Ќиколай  „митриевич  о
„рейфусе, ему отвечали молчанием.
     ’ак играли они лето и зиму, весну и осень. €ногда случались событиЯ, но
больше смешного характера. Ќа брата …впраксии ‚асильевны временами как будто
что-то находило, и он не помнил, что говорили о своих картах партнеры, и при
верных пЯти оставалсЯ без одной. ’огда Ќиколай „митриевич громко  смеЯлсЯ  и
преувеличивал значение проигрыша, а старичок улыбалсЯ и говорил:
     - €грали бы четыре - и были бы при своих.
     Ћсобенное волнение проЯвлЯлось у всех игроков. когда назначала  большую
игру …впраксиЯ ‚асильевна. Ћна краснела, терЯлась, не знаЯ, какую класть  ей
карту, и с мольбою смотрела на брата, а другие двое  партнеров  с  рыцарским
сочувствием к ее же