‹еонид Ђндреев. ѓостинец

Ћцените этот текст:
‹еонид Ђндреев. ѓостинец

-- ’ак ты приходи! -- в третий раз попросил ‘ениста, и в
третий раз ‘азонка торопливо ответил:
-- Џриду, приду, ты не бойсЯ. …ще бы не прийти, конечно
прийду.
€ снова они замолчали. ‘ениста лежал на спине, до
подбородка укрытый серым больничным одеЯлом, и упорно смотрел
на ‘азонку; ему хотелось чтобы ‘азонка подольше не уходил из
больницы и чтобы своим ответным взглЯдом он еще раз подтвердил
обещание не оставлЯть его в жертву одиночеству, болезни и
страху. ‘азонке же хотелось уйти, но он не знал, как это
сделать без обиды длЯ мальчика, шмурыгал носом, почтисползал со
стула и опЯть садилсЯ плотно и решительно, как будто навсегда.
Ћн бы еще посидел, если бы было о чем говорить; но говорить
было не о чем, и мысли приходили глупые, от которыхстановилось
смешно и стыдно. ’ак, его все времЯ тЯнуло называть ‘енисту по
имени и отчеству -- ‘еменом …рофеевичем, что было отчаЯнно
нелепо: ‘ениста был мальчишка-подмастерье, а ‘азонка был
солидным мастером и пьЯницей и ‘азонкой звалсЯ только по
привычке. € еще двух недель не прошло с тех пор, как он дал
‘енисте последний подзатыльник, и эт обыло очень дурно, но и об
этом говорить тоже нельзЯ.
‘азонка решительно начал сползать со стула, но не доведЯ
дело до половины, так же решительно всполз назад и сказал не то
в виде укоризны, не то то утешениЯ:
-- ’акие вот дела. Ѓолит, а?
‘ениста утвердительно качнул головой и тихо ответил:
Ќу, ступай. Ђ то он бранить будет.
-- ќто верно, -- обрадовалсЯ ‘азонка предлогу. -- Ћн и то
приказывал: ты, говорит, поскорее. Ћтвезешь -- и той же минутой
назад. € чтобы водки ни-ни. ‚от, черт!
Ќо вместе с сознанием, что он может теперь уйти каждую
минуту, в сердце ‘азонки вошла остраЯ жалость к большеголовому
‘енисте. Љ жалости призывала всЯ необычнаЯ обстановка: тесный
рЯд кроватей с бледными, хмурыми людьми; воздух, до последней
частицы испорченный запахом лекарств и испарениЯми больного
человеческого тела; чувство собственной силы и здоровьЯ. €, уже
не избегаЯ просительного взглЯда, ‘азонка наклонилсЯ к ‘енисте
и твердо повторил:
-- ’ы, ‘емен... ‘енЯ, не бойсЯ. Џриду. Љак ослобонюсь, так
и к тебе. ђазве мы не люди? ѓосподи! ’оже и у нас понЯтие есть.
Њилый! ‚еришь мне аль нет?
€ с улыбкой на почерневших, запекшихсЯ губах ‘ениста
отвечал:
-- ‚ерю.
-- ‚от! -- торжествоал ‘азонка.
’еперь ему было легко и приЯтно, и он мог уже поговорит о
подзатыльнике, случайно данном две недели назад. € он осторожно
намекнул, касаЯсь пальцем ‘енина плеча:
-- Ђ ежели тебЯ по голове кто бил, так разве это со зла?
ѓосподи! ѓолова у тебЯочень такаЯ удобнаЯ: большаЯ да
стриженнаЯ.
‘ениста опть улыбнулсЯ, и ‘азонка поднЯлсЯ со стула.
ђостом он был очень высок, волосы его, все в мелких кудрЯшках,
расчесанные частой гребенкой, подымались пышно и веселой
шапкой, и серые припухшие глаза искрились и безотчетно
улыбались.
-- Ќу, прощевай! -- сказал он, но не тронулсЯ с места.
Ћн нарочно сказал "прощевай!, а не "прощай!, потому что
так выходило душевнее, но теперь ему показалось этого мало.
Ќужно было сделать что-то еще более душевное и хорошее, такое,
после которого ‘енисте весело было бы лежать в больнице, а ему
легко было бы уйти. € он неловко топталсЯ на месте, смешной в
своем детском смущении, когда ‘ениста опЯть вывел ег оиз
затруднениЯ.
-- Џрощай! -- сказал он своим детским тоненьким голоском,
за который его дразнили "гуслЯми", и совсем просто, как
взрослый, высвободил руку из-под одеЯла и, как равный протЯнул
ее ‘азонке.
€ ‘азонка, чувствуЯ, что это именно то, чего не хватало
ему длЯ плного спокойствиЯ, постительно охватил тонкие пальчики
своей здоровенной лапищей, подержал их и со вздохом отпустил.
Ѓыло что-то печальное и загадочное в прикосновении тонких
горЯчих пальчиков: как будто ‘ениста был не только равным всем
людЯм на свете, но и выше всех и всех свободнее, и происходило
это оттого, что принадлежал он теперь неведомому, но грозному и
могучему хозЯину. ’еперь его можно было назвать ‘еменом
…рофеевичем.
-- ’ак приходи же, = в четвертый раз попросил ‘ениста, и
эта просьба прогнала то страшное и величавое, что на миг
осенило его своими бесшумными крыльЯми.
Ћн снова стал мальчиком, больным и страдающим, и снова
стало жаль его -- очень жаль.
Љогда ‘азонка вышел из больницы, за ним долго еще гналсЯ
запах лекарств и просЯщий голос:
-- Џриходи же!
€, разводЯ руками, ‘азонка отвечал:
-- Њилый! „а разве мы не люди?

Џодходила пасха и портновской работы было так много, что
только один раз в воскрусенье ‘азонке удалось напитьсЯ, да и то
не допьЯна. –елые дни, по-весеннему светлые и длинные, от
петухов до петухов, он сидел на подмостках у своего окна, по
турецки поджав под себЯ ноги, змурЯсь и неодобрительно
посвистываЯ. ‘ утра окно находилось в тени, и в разошедшиесЯ
пазы тЯнуло холодком, но к полудню солнце прорезывало узенькую
желтую полоску, в которой светЯщимисЯ точками играла
приподнЯтаЯ пыль. Ђ через полчаса уже весь подоконник с
набросанными на него обрезками материй и ножницами горел
ослепительным светом, и становилось так жарко, что нужно было,
как летом, распахнуть окно. € вместе с волной свежего, крепкого
воздуха, пропитанного запахом преющего навоза, подсыхающей
грЯзи и распускающихсЯ почек, в окно влетала шальнаЯ еще
слабосильнаЯ муха и проносилсЯ разногосый шум улицы. ‚низу у
завалинки рылись куры и блаженно кудахтали, нежась в круглых
Ямках: на противоположной, уже просохшей стороне играли в бабки
ребЯта, и их пестрый, звонкий крик и удары чугунных плит о
костЯшки звучал изадором и свежестью. …зды по улице,
находЯщейсЯ на окраине Ћрла, было совсем мало, и только изредка
шажком проезжал пригородный мужик; телега подпрыгивала в
глубоких колеЯх, еще полных жидкой грЯзи, и все части ее
стучали деревЯнным стуком, напоминающим лето и простор полей.
Љогда у ‘азонки начинало ломить поЯсницу и одеревеневшие
пальцы не держали иглы, он босиком и без подпоЯски, как был,
выскакивал на улицу, гигантскими скачками перелетал лужи и
присоединЯлсЯ к играющим ребЯтам.
Ќу-ка, дай ударить, -- просил он, и десЯток грЯзных рук
протЯгивали ему плиты, и десЯток голосов просили:
-- ‡а менЯ! ‘азонка, за менЯ!
‘азонка выбирал плиту поувесистее, засучивал рукав и,
принЯв позу атлета, мечущего диск, измерЯл прищуренным глазом
расстоЯние. ‘ легким свистом плита вырывалась из его руки и,
волнообразно подскакиваЯ, скользЯщим ударом врывалась в
середину длинного кона, и пестрым дождем рассыпались бабки, и
таким же пестрым криком отвечали на удар ребЯта. Џосле
нескольких ударов ‘азонка отдыхал и говорил ребЯтам:
-- Ђ ‘ениста-то еще в больнице, ребЯта.
Ќо, занЯтые своим интересным делом, ребЯта принимали
известие холодно и равнодушно.
-- Ќадобно ему гостинца отнести. ‚от ужо отнесу, --
продолжал ‘азонка.
Ќа слово "гостинец" отозвались многие. Њишка Џоросенок
подергиал одной рукой штанишки -- другаЯ держала в подоле
рубахи бабки -- и серьезно советовал:
-- ’ы ему гривенник дай.
ѓривенник была та сумма, которую обещал дед самому Њишке,
и выше ее не шло его представление о человеческом счастье. Ќо
долго разговаривать огостинце не было времени, и такими же
гигантскими прыжками ‘азонка перебиралсЯ к себе и опЯть садилсЯ
за работу. ѓлаза ег оприпухли, лицо сталобледно-желтым, как у
больного, и веснушки глаз и на носуказались особенночастыми и
темными. ’олько тщательно расчесанные волосы подымались все той
же веселой шапкой, и, когда хозЯин, ѓавриил €ванович, смотрел
на них, ему непремено представлЯлсЯ уютный красный кабачок и
водка, и он ожесточенно сплевывал и ругалсЯ.
‚ голове ‘азонки было смутно и тЯжело, и по целым часам он
неуклюже ворочал какую-нибудь одну мысль: о новых сапогах или
гармонике. Ќо чаще всего он думал о ‘енисте и о гостинце,
который он ему отнесет. Њашинка монотонно и усыплЯюще стучала,
покрикивал хозЯин -- и все одна и та же картина представлЯлась
усталому мозгу ‘азонки: как он приходит к ‘енисте и подает ему
гостинец, завернутый в ситцевый каемчатый платок. —асто в
тЯжелой дреме он забывал, что такой ‘ениста, и не мог вспомнить
его лица; но каемчатый платок, который еще нужно купить,
представлЯлсЯ живо и Ясно, и даже казалось, что узелки на нем
не совсем крепко завЯзаны. € всем, хозЯину, хозЯйке, хаказчикам
и ребЯтам, ‘азонка говорил, что пойдет к мальчику непременно на
первый день пасхи.
-- “ж так нужно, -- твердил он. -- Џричешусь, и той же
минутой к нему. Ќа, милый, получай!
Ќо, говорЯ это, он видел другую картину: распанутые двери
красного кабачка и в темной глубине их залитую сивухой стойку.
€ его охватывало горькое сознание своей слабости, с которой он
не может боротьсЯ, и хотелось кричать громко и настойчиво: "Љ
‘енисте пойду! Љ ‘енисте! "
Ђ голову наполнЯла сераЯ, колеблющаЯсЯ муть, и только
каемчатый платок выделЯлсЯ из нее. Ќо не радость была в нем, а
суровый укор и грозное предостережение.

III

€ на первый день пасхи и на второй ‘азонка был пьЯн,
дралсЯ, был избит и ночевал в участке. € только на четвертый
день удалось ему выбратьсЯ к ‘енисте.
“лица, залитаЯ солнечным светом, пестрела Яркими пЯтнами
кумачовых рубах и веселым оскалом белых зубов, грызущих
подсолнухи; играли вразброд гармоники, стучали чугунные плиты о
костЯшки, и голосисто орал петух, вызываЯ на бой соседского
петуха. Ќо ‘азонка не глЯдел по сторонам. ‹ицо его, с подбиты
мглазом и рассеченной гбой, было мрачно и сосредоточено, и даже
волосы не вздымались пышной гривой, а как-то растерЯнно торчали
отдельными космами. Ѓыло совестно за пьЯнство и неисполненное
слово, было жаль, что представитсЯ он ‘енисте не во всей красе,
-- в красной шерстЯной рубахе и жилетке, а пропившийсЯ,
паскудный, вонЯющий перегоревшей водкой. Ќо чем ближе подходил
он к больнице, тем легче ему становилось, и глаза чаще
опускались вниз, направо, где бережно висел в руке узелок с
гостинцем. € лицо ‘енисты виделось теперь совсем живо и Ясно, с
запекшимисЯ губами и просЯщим взглЯдом.
-- Њилый, да разве? Ђх, госполи! -- говорил ‘азонка и
крупно надбавлЯл шагу.
‚от и больница -- желтое, громадное здание, с черными
рамами окон, отчего окна походили на темные угрюмые глаза. ‚от
и длиный коридор, и запах лекарств, и неопределенное чувство
жути и тоски. ‚от и палата и постель ‘енисты...
Ќо где же сам ‘ениста?
-- ‚ам кого? -- спросила вошедшаЯ следом сиделка.
-- Њальчик тут один лежал. ‘емен. ‘емен …рофеев. ‚от на
этом месте. -- ‘азонка указал пальцем на пустую постель.
-- ’ак нужно допрежде спрашивать, а то ломитсЯ зрЯ, --
грубо скаазла сиделка. -- € не ‘емен …рофеев, а ‘емен
Џустошкин.
-- …рофеев-это по отчеству. ђодителЯ звали …рофеем, так
вот он и выходит …рофеич, -- объЯснил ‘азонка, медленно и
страшно бледнеЯ.
-- Џомер ваш …рофеич. Ђ только мы этого не знаем: по
отчеству. Џо нашему -- ‘емен Џустошкин. Џомер, говорю.
-- ‚Ћт как-с! -- благоприйстойно удивилсЯ ‘азонка, бледный
настолько, что веснушки выступили резко, как чернильные брызги.
-- Љогда же-с?
-- ‚чера после вечерен.
-- Ђ мне можно!.. -- запинаЯсь, попросил ‘азонка.
-- Ћтчего нельзЯ? -- равнодушно ответила сиделка. --
‘просите, где мертвецкаЯ, вам покажут. „а вы не убивайтесь!
Љволый он был, не жилей.
џзык ‘азонки расспрашивал дорогу вежливо и обстоЯтельно,
ноги твердо несли его в указанном направлении, но глаза ничего
не видели. € видеть они стали только тогда, когда неподвижно и
прЯмо они уставились в мертвое тело ‘енисты. ’огда же ощутилсЯ
и страшный холод, стоЯвший в мертвецкой, и все кругом стало
видно: покрытые сырыми пЯтнами стены, окно, занесенное
паутиной; как бы ни светило солнце, небо через это окно всегда
казалось серым и холодным, как осенью. ѓде-то с перерывами
беспокойно жужжала муха; падали откуда-т окапельки воды; упадет
одна -- кап! -- и долго после того в воздухе носитсЯ жалобный,
звенЯщий звук.
‘азонка отступил на шаг назад и громко сказал:
-- Џрощевай, ‘емен …рофеич.
‡атем опустилсЯ на колени, коснулсЯ лбом сырого пола и
поднЯлсЯ.
-- Џрости менЯ, ‘емен …рофеич, -- так же раздельно и
громко выговорил он, и снова упал на колени, и долго прижималсЯ
лбом, пока не стала затекать голова.
Њуха перестала жужжать, и было тихо, как бывает только
там, где лежит мертвец. € через равные промежутки падали в
жестЯной таз капельки, падали и плакали -- тихо, нежно.

’отчас за больгицей город кончалсЯ и начиналось поле, и
‘азонка побред в поле. ђовное, не нарушаемое ни дереовм, ни
строением, оно привольно раскидывалось вширь, и самый ветерок
казалсЯ его свободным и теплым дыханием. ‘азонка сперва шел по
просохшей дороге, потом свернул влево и прЯмиком по пару и
прошлогоднему жнитву направилсЯ к реке. Њестами землЯ была еще
сыровата, и там после его прохода оставались следы его ног с
темными углублениЯми каблуков.
Ќа берегу ‘азонка улегсЯ в небольшой, покрытой тарвой
ложьинке, где воздух был неподвижен и тепел, как в парине, и
закрыл глаза. ‘олнечные лучи проходилисквозь закрытые веки
теплой и красной волной; высоко в воздушной синеве звенел
жаворонок, и было приЯтно дышать и не думать. ЏолаЯ вода уже
сошла, и речка струилась узеньким ручейком, далеко на
противоположном низком берегу оставив следы своего буйства,
огромные, ноздреватые льдины. ‹ни кучками лежали друг на друге
и белыми треугольниками подымились вверх навстречу огненным
беспощадным лучам, которые шаг за шагом точили и сверлили их. ‚
полудремоте ‘азонка откинул руку -- под не попало что-то
твердое, обернутое материией.
ѓостинец.
Ѓыстро приподнЯвшись ‘азонка вскрикнул:
-- ѓосподи! „а что же это?
Ћн совершенно забыл про узелок и испуганными глазами
смотрел на него: ему чудилось, что узелок сам своей волей
пришел сюда и лег рЯдом, и страшно было до него дотронутьсЯ.
‘азонка глЯдел -- глЯдел -- глЯдел не отрываЯсь, -- и бурнаЯ,
клокочущаЯ жалость и неистовый гнев подымались в нем. Ћн глЯдел
на каемчатый платок -- и видел, как на первый день, и на
второй, и на третий ‘ениста ждал его и оборачивалсЯ к двери, а
он не приходил. “меродинокий, забытый -- как щенок, выброшенный
в помойку. ’олько бы еа день раньше -- и потухающими глазами он
увидел бы гостинец, и возрадовалсЯ бы детским своим сердцем, и
без боли, без ужасающей тоски одиночества полетела бы ег одуша
к высокому небу.
‘азонка плакал, впиваЯсь руками в свои пышные волосы и
катаЯсь по земле. Џлакал и, подымаЯ руки к небу жалко
оправдывалсЯ:
-- ѓосподи! „а разве мы не люди?
€ прЯмо рассеченной губой он упал на землю -- и затих в
порыве немого горЯ. ‹ицо его мЯгко и нежно щекотала молодаЯ
трава; густой, успокаивающий запах подымалсЯ от сырой земли, и
была в ней могучаЯ сила и страстный призыв к жизни. Љак
вековечнаЯ мать, землЯ принимала в свои объЯтиЯ грешного сына и
теплом, любовью и надеждой поила его страдающее сердце.
Ђ далеко в городе нестройно гудели веселые праздничные
колокола.

1901 г.

Last-modified: Thu, 07 May 1998 07:15:47 GMT
Ћцените этот текст:

‹еонид Ђндреев. ѓостинец

I

II

III

IV