        ќмиль ‡олЯ. ’ереза ђакен


----------------------------------------------------------------------------
     Џеревод …. ѓунста
     Њ., "Џравда", 1981
     OCR Ѓычков Њ.Ќ. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
               
        Џђ…„€‘‹Ћ‚€… 
 
     џ простодушно полагал, что этот роман  не  нуждаетсЯ  в  предисловии...
€меЯ  обыкновение  излагать  свои  мысли  полным  голосом  и  недвусмысленно
обрисовывать в своих произведениЯх даже мелочи, Я надеЯлсЯ, что буду понЯт и
судим без предварительных разъЯснений. ЋказываетсЯ, Я ошибсЯ.
     Љритика  встретила  эту  книгу  Яростным,  негодующим  воем.  Ќекоторые
благонамеренные люди из столь же благонамеренных газет брезгливо поморщились
и, взЯв ее щипчиками, бросили в огонь.  „аже  мелкие  литературные  газетки,
ежедневно оповещающие о том, что произошло в альковах и отдельных кабинетах,
зажали носы, вопЯ о зловонии и гнили. џ отнюдь не жалуюсь  на  такой  прием;
наоборот, Я в полном восторге  от  сознаниЯ,  что  у  моих  собратьев  столь
девически чувствительные нервы. ‘пору нет, произведение мое - достоЯние моих
судей, и если они находЯт его тошнотворным, Я не  имею  права  против  этого
возражать. Ќо Я сетую на то, что ни один из стыдливых  журналистов,  которые
краснели при чтении "’ерезы ђакен", по-видимому, не понЯл этого романа. …сли
бы они его понЯли, они, быть может,  покраснели  бы  еще  гуще,  зато  Я  по
крайней мере испытывал  бы  теперь  чувство  внутреннего  удовлетворениЯ  от
мысли, что действительно вызвал у них отвращение. Ќет ничего  досаднее,  как
слышать крик честных писателей о разврате, в то времЯ как ты глубоко убежден
в том, что они кричат, даже не знаЯ о чем.
     ‘ледовательно, мне надлежит самому представить свое  произведение  моим
судьЯм. џ сделаю это в нескольких строках, с единственной целью -  избегнуть
в дальнейшем каких-либо недоразумений.
     ‚ "’ерезе ђакен" Я поставил перед собой задачу изучить не характеры,  а
темпераменты. ‚ этом  весь  смысл  книги.  џ  остановилсЯ  на  индивидуумах,
которые всецело подвластны своим вершам и голосу крози,  лишены  способности
свободно проЯвлЯть свою волю и каждый поступок  которых  обусловлен  роковой
властью их плоти. ’ереза и ‹оран - животные в облике человека, вот Я все.  џ
старалсЯ  шаг  за  шагом  проследить  в  этих  животных  глухое  воздействие
страсте", власть инстинкта  и  умственное  расстройство,  вызванное  нервным
потрЯсением. ‹юбовь  двух  моих  героев  -  это  всего  лишь  удовлетворение
потребности; ^убийство,  совершаемое  ими,  -  следствие  их  прелюбодеЯниЯ,
следствие, к которому они  приходЯт,  как  волки  приходЯт  к  необходимости
уничтожениЯ ЯгнЯт; наконец, то, что мне пришлось назвать угрызением совести,
заключаетсЯ  просто  в  органическом  расстройстве  и  в   бунте   предельно
возбужденной нервной системы.  „уша  здесь  совершенно  отсутствует;  охотно
соглашаюсь с этим, ибо этого-то Я и хотел.
     ’еперь, надеюсь, становитсЯ, понЯтным, что Я ставил  перед  собою  цель
прежде всего научную. ‘оздав два своих персонажа, Я  занЯлсЯ  постановкой  и
решением определенных проблем: так, Я попыталсЯ  уЯснить  странное  взаимное
тЯготение друг к другу, возможное у двух совершенно различных темпераментов,
Я  показал  глубокие   потрЯсениЯ   сангвинической   натуры,   пришедшей   в
соприкосновение  с  натурой  нервной.  ‚сЯкий,  кто   прочтет   этот   роман
внимательно, убедитсЯ, что  каждаЯ  его  глава  -  исследование  любопытного
психологического казуса. ‘ловом, у менЯ было одно-единственное желание: взЯв
физически сильного мужчину  и  неудовлетворенную  женщину,  обнажить  в  них
животное начало, больше того - обратить  внимание  только  на  это  животное
начало, привести эти существа  к  жестокой  драме  и  тщательно  описать  их
чувства и поступки. џ просто-напросто исследовал  два  живых  тела,  подобно
тому как хирурги исследуют трупы.
     ‘огласитесь, что по окончании такого труда, когда  еще  находишьсЯ  под
впечатлением суровых радостей, свЯзанных с  поисками  истины,  очень  тЯжело
слышать упреки в  том,  будто  единственной  твоей  целью  было  изображение
непристойных картин. џ оказалсЯ в положении живописца, который  пишет  нагую
натуру, не испытываЯ при этом  ни  малейшего  соблазна,  и  который  глубоко
изумлен, когда некий  критик  заЯвлЯет,  что  он  возмущен  изображенной  на
картине наготой. Џока Я писал "’ерезу ђакен", Я забыл весь свет, Я с головой
погрузилсЯ в точное,  тщательнейшее  изображение  жизни,  всецело  отдавшись
исследованию человеческого механизма, и уверЯю вас, что  перипетии  жестокой
любви ’ерезы и ‹орана не  представлЯли  длЯ  менЯ  ничего  безнравственного,
ничего такого, что может поощрить  низменные  страсти.  —еловеческое  начало
моих моделей исчезло длЯ менЯ так же, как оно исчезает длЯ живописца,  когда
перед ним лежит обнаженнаЯ женщина и когда он помышлЯет только о том, как бы
лучше изобразить ее на холсте, правдиво передав очертаниЯ и колорит ее тела.
Џоэтому Я был крайне изумлен, когда услышал, что мое  произведение  называют
лужей грЯзи и крови, сточной канавой, мерзостью и тому подобным. џ знаком  с
приемами  критики,  Я  сам  был  критиком;  но  единодушие  нападок,  должен
признатьсЯ, несколько смутило менЯ. Ќеужели среди моих собратьев не  нашлось
ни одного, который если бы и не защитил, то по крайней мере объЯснил бы  мою
книгу. ‘реди голосов, кричавших: "Ђвтор  "’ерезы  ђакен"  -  жалкий  маньЯк,
которому  доставлЯют  удовольствие  порнографические  сцены",  -  Я   тщетно
надеЯлсЯ услышать голос, который возразил  бы:  "„а  нет,  этот  писатель  -
просто исследователь, который хоть и погрузилсЯ в гущу  человеческой  грЯзи,
но погрузилсЯ в нее так, как медик погружаетсЯ в изучение трупа".
     ‡аметьте, что Я отнюдь не требую от прессы сочувствиЯ  к  произведению,
которое, как она утверждает, оскорбительно длЯ ее утонченных чувств. “  менЯ
нет столь высоких притЯзаний. џ только удивлЯюсь, что мои собратьЯ  объЯвили
менЯ каким-то литературным мусорщиком, причем  это  сделали  люди,  которым,
казалось бы, достаточно нескольких страниц, чтобы понЯть намерениЯ писателЯ,
и Я ограничиваюсь тем, что скромно прошу их в дальнейшем  воспринимать  менЯ
только таким, каков Я есть,  и  судить  менЯ  только  за  то,  что  Я  собою
представлЯю.
     Ђ между тем  нетрудно  было  понЯть  "’ерезу  ђакен",  стать  на  почву
наблюдений и анализа, указать на  действительные  мои  ошибки,  вместо  того
чтобы во имЯ морали кидать мне в лицо комки грЯзи. „лЯ этого достаточно было
известной понЯтливости и некоторых  общих  идей,  необходимых  длЯ  критика.
“прек в безнравственности не доказывает в области науки  решительно  ничего.
Ќе знаю, безнравствен ли мой роман; признаюсь, Я никогда не задавалсЯ  целью
сделать его ни более, ни менее целомудренным. ‡наю только, что у менЯ отнюдь
не было намерениЯ наполнить его той мерзостью,  какую  находЯт  в  нем  люди
добродетельные; что каждую сцену, даже самую острую, Я писал, руководствуЯсь
лишь научным интересом; и Я бросаю моим судьЯм вызов - пусть они укажут  мне
хотЯ бы одну действительно непристойную страницу, написанную  в  расчете  на
читателей тех розовых  книжечек,  тех  рассказов  о  будуарах  и  закулисных
тайнах, что печатаютсЯ в двух тысЯчах  экземплЯров  и  горЯчо  рекламируютсЯ
теми самыми газетами, у которых правдивость "’ерезы ђакен" вызвала тошноту.
     Ќесколько оскорблений, уйма благоглупостей - вот все, что Я  прочел  до
сегоднЯшнего днЯ о моем произведении.  џ  говорю  это  здесь  спокойно,  как
сказал бы другу, который в непринужденной беседе спросил бы менЯ о том,  что
Я думаю об отношении ко мне критики. Ћдин очень талантливый писатель в ответ
на мою жалобу на то, что Я не нахожу сочувствиЯ  у  критики,  мудро  ответил
мне: "“ вас есть существенный недостаток, который  закроет  перед  вами  все
двери: вы и двух минут не можете поговорить с дураком, не  дав  ему  понЯть,
что он дурак". ‚ероЯтно, так оно и есть; Я сознаю,  что  врежу  себе,  когда
обвинЯю критику в непонимании, и все же Я не могу скрыть презрениЯ,  которое
вызывает у менЯ ее узкий кругозор и  суждениЯ,  высказываемые  вслепую,  при
полном отсутствии какого-либо метода. џ имею  в  виду,  разумеетсЯ,  критику
повседневную, ту, что судит, вооружившись всеми литературными предрассудками
глупцов и не умеЯ стать на общечеловеческую точку  зрениЯ,  какаЯ  требуетсЯ
длЯ пониманиЯ человеческого произведениЯ. Ќикогда еще не наблюдал Я подобной
неуклюжести. Ќесколько ударов кулаком, адресованных мне ничтожными критиками
в свЯзи с "’ерезой ђакен", угодило, как всегда, мимо.  Љритика  бьет  обычно
невпопад, она восхвалЯет выверты какой-нибудь нарумЯненной актрисы и тут  же
вопит о безнравственности в свЯзи с физиологическим исследованием, ничего  в
нем не понЯв и  не  желаЯ  понимать,  и  бьет  напропалую,  едва  только  ее
трусливаЯ глупость подскажет ей, что надо бить. „осадно оказатьсЯ наказанным
за проступок, в котором ты не виноват. ‚ременами Я  жалею,  что  не  написал
непристойностей; мне кажетсЯ, Я был бы рад заслуженной взбучке, если бы  она
обрушилась на менЯ вместе с тем  градом  ударов,  которые,  как  черепицы  с
крыши, бессмысленно сыплютсЯ на мою голову неведомо за что.
     ‚ наше времЯ найдетсЯ всего-навсего  два-три  человека,  которые  могут
прочесть книгу, понЯть ее и вынести о ней суждение.  џ  охотно  выслушаю  их
замечаниЯ, ибо убежден, что они не станут высказыватьсЯ, не  вникнув  в  мои
намерениЯ и не оценив плодов моих стараний.  Ћни  не  стали  бы  произносить
пустопорожних громких слов о морали и литературном целомудрии; они  признали
бы за мною право выбирать, - в наше времЯ, когда искусство  свободно,  -  те
сюжеты,  которые  мне  по  душе,  и  стали  бы  требовать   от   менЯ   лишь
добросовестности, знаЯ, что достоинству словесности вредит только  глупость.
€, конечно, их не удивил бы научный анализ, который Я  пыталсЯ  применить  в
"’ерезе ђакен"; они увидели бы в нем современный метод, орудие всестороннего
познаниЯ,  которым  наш  век  так  настойчиво  пользуетсЯ  длЯ  того,  чтобы
проникнуть в будущее. Љаковы бы ни были их окончательные выводы,  они  нашли
бы вполне допустимой мою отправную точку - изучение темперамента и  глубоких
изменений в человеческом организме под влиЯнием среды и обстоЯтельств. ’огда
Я оказалсЯ бы перед лицом истинных судей, людей, которые добросовестно,  без
ребЯчества и ложного стыда добиваютсЯ истины и не  считают  себЯ  обЯзанными
выказывать отвращение при виде  живых  обнаженных  тел,  служащих  предметом
исследованиЯ. €скреннее изучение, как огонь,  очищает  все.  Љонечно,  перед
лицом судилища, о котором Я сейчас мечтаю, мое произведение окажетсЯ  весьма
посредственным; Я просил бы этих критиков отнестись  к  нему  с  беспощадной
строгостью, мне хотелось бы, чтобы оно вышло из их рук испещренным пометками
и помарками. ’огда  Я  по  крайней  мере  испытал  бы  глубокую  радость  от
сознаниЯ, что менЯ критикуют именно за то, что Я пыталсЯ сделать,  а  не  за
то, чего Я не делал.
     Њне чудитсЯ, будто Я уже теперь слышу приговор этой  истинной  критики,
критики методической и натуралистической, котораЯ обновила науку, историю  и
литературу: "’ереза ђакен" - исследование случаЯ  чересчур  исключительного;
драма современной жизни проще, в ней меньше ужасов и безумиЯ. ’акие  ЯвлениЯ
не должны стоЯть на первом плане в книге.  †елание  ничего  не  упустить  из
своих наблюдений привело автора к тому, что он подчеркивает любую деталь,  а
это придало произведению в целом еще  большую  напрЯженность  и  остроту.  ‘
другой  стороны,  его  стилю   недостает   той   простоты,   какой   требует
аналитический роман. ‘ледовательно, чтобы написать хороший  роман,  писателю
теперь следовало бы  наблюдать  общество  с  более  обширной  точки  зрениЯ,
описывать его в более многочисленных и разнообразных аспектах, а  главное  -
пользоватьсЯ Языком Ясным и естественным".
     џ намеревалсЯ в нескольких строках  ответить  на  нападки,  возмущающие
своей наивной недобросовестностью, а  между  тем  замечаю,  что  пускаюсь  в
рассуждениЯ с самим собою, как это случаетсЯ со мною всегда, когда Я слишком
долго держу в руках перо. џ умолкаю, знаЯ, что читатели не любЯт этого. …сли
бы у менЯ хватило воли и досуга написать манифест, Я, пожалуй, попыталсЯ  бы
защитить то, что один журналист, говорЯ о  "’ерезе  ђакен",  назвал  "гнилой
литературой". ‚прочем, к чему защищать? “ группы  писателей-натуралистов,  к
которой Я имею  честь  принадлежать,  достанет  мужества  и  энергии,  чтобы
создать крепкие произведениЯ, в  самих  себе  несущие  свою  защиту.  ’олько
предвзЯтость  и  ослепление  определенного  рода  критики   может   вынудить
романиста написать предисловие. ђаз уж из любви к Ясности Я совершил  ошибку
- написал предисловие, то прошу за  это  прощениЯ  у  умных  людей,  которые
хорошо видЯт и не нуждаютсЯ в том, чтобы среди бела  днЯ  длЯ  них  зажигали
фонарь.
 
                                                                  ќмиль ‡олЯ 
 
 
        I 
 
     ‚ конце улицы ѓенего, если идти от набережной, находитсЯ пассаж Џон-Ќеф
- своего рода узкий, темный проход между улицами Њазарини и  ‘енекой.  „лина
пассажа самое  большее  шагов  тридцать,  ширина  -  два  шага;  он  вымощен
желтоватыми,  истертыми,  разъехавшимисЯ  плитами,  вечно  покрытыми  липкой
сыростью; стеклЯннаЯ его крыша, срезаннаЯ под прЯмым углом, совсем почернела
от грЯзи.
     ‚ погожие летние дни, когда неумолимое солнце  накаливает  улицы,  сюда
проникает через свод грЯзной стеклЯнной крыши какой-то белесый  свет,  скупо
разливающийсЯ по проходу. Ђ в ненастные  зимние  дни,  туманными  утрами,  с
крыши спускаетсЯ на скользкие плиты густой  мрак,  -  мрак  беспросветный  и
гнусный.
     Ќа левой стороне  пассажа  ютЯтсЯ  сумрачные,  низенькие,  придавленные
лавочки, из которых, как из погреба,  несет  сыростью.  ‡десь  расположились
букинисты, продавцы игрушек, картонажники; выставленные вещи, посеревшие  от
пыли, вЯло дремлют в сумраке; витрины,  составленные  из  мелких  стеклышек,
отбрасывают на товары расплывчатые зеленоватые  отсветы;  за  витринами  еле
видны  темные  лавочки  -  какие-то  мрачные  каморки,  в  которых  движутсЯ
причудливые тени.
     ‘права по всей  длине  пассажа  тЯнетсЯ  стена,  на  которой  лавочники
пристроили  узкие  шкафчики:  здесь  на  тонких  полочках,   выкрашенных   в
отвратительный  коричневый  цвет,  лежат  какие-то   невообразимые   товары,
выставленные лет двадцать тому назад. ‚  одном  из  шкафов  разместила  свой
товар торговка фальшивыми драгоценностЯми; она продает колечки по пЯтнадцать
су, которые заботливо разложила  на  голубом  бархатном  щитке  в  ларце  из
красного дерева.
     Ќад витринами выситсЯ стена - чернаЯ,  кое-как  оштукатуреннаЯ,  словно
покрытаЯ проказой и всЯ исполосованнаЯ рубцами.
     Џассаж Џон-Ќеф не место  длЯ  прогулок.  €м  пользуютсЯ,  только  чтобы
сократить дорогу, чтобы выгадать несколько минут. ’ут проходЯт люди занЯтые,
которым важно поскорее добратьсЯ  до  места.  ‡десь  видишь  подмастерьев  в
рабочем фартуке, мастериц с их изделиЯми, мужчин и женщин со  свертками  под
мышкой; здесь видишь стариков, которые бредут в унылом сумраке, льющемсЯ  со
стеклЯнной крыши, и ватагу ребЯтишек, только что вырвавшихсЯ из школы, - они
пользуютсЯ случаем пошуметь и изо всех сил топают деревЯнными башмачками  по
каменным плитам. ‚есь день тут не умолкает дробное  постукивание  торопливых
шагов, и  эти  звуки  раздражают  своей  беспорЯдочностью;  никто  здесь  не
останавливаетсЯ, никто не беседует; каждый бежит  по  своим  делам,  понурив
голову,  торопитсЯ  и  даже  не  бросит  взглЯда  на  лавочки.  ’орговцы   с
недоумением  взирают  на  прохожего,  который  чудом  задержитсЯ  перед   их
витриной.
     Џо вечерам пассаж освещаетсЯ тремЯ  газовыми  рожками,  вставленными  в
массивные квадратные фонари. ”онари эти,  подвешенные  к  стеклЯнной  крыше,
бросают на нее светлые рыжеватые блики и излучают круги бледного трепещущего
света, готового вот-вот померкнуть. ’огда зловещий пассаж уж совсем  кажетсЯ
каким-то логовом; по каменным плитам стелютсЯ длинные тени, с улицы долетают
порывы сырого ветра;  здесь  чувствуешь  себЯ  словно  в  узком  подземелье.
’орговцы вынуждены довольствоватьсЯ слабыми отблесками фонарей, падающими на
их витрины; только в лавках хозЯева зажигают лампы с абажурами - они  ставЯт
их на конторку, - и тогда прохожие могут  различить,  что  делаетсЯ  в  этих
каморках, где и средь бела днЯ царит ночь. ‚ темном рЯду  витрин  выделЯетсЯ
Ярко  освещенное  окно  картонажного  мастера:  две  лампы  с   рефлекторами
прорывают мрак желтыми Язычками пламени. Ђ по соседству свеча,  воткнутаЯ  в
резервуар старой лампы, зажигает Яркие  звездочки  в  ларчике  с  фальшивыми
драгоценностЯми.  ’орговка  дремлет,  прикорнув  в  уголке  своей   будочки,
запрЯтав руки под шаль.
     Ќесколько  лет  назад  против   этой   торговки   находилась   лавочка,
сколоченнаЯ из досок и выкрашеннаЯ в бутылочно-зеленый цвет, причем из  всех
ее щелей просачивалась сырость. Ќа вывеске - длинной узкой доске  -  черными
буквами было выведено: "ѓалантереЯ", а на стеклЯнной двери красными  буквами
значилось имЯ: "’ереза ђакен". ‘права и слева от  двери  виднелись  глубокие
витрины, выложенные синей бумагой.
     „нем, в неЯсном полусвете, взглЯд мог различить только витрину.
     ‘ одной ее стороны было выставлено немного бельЯ: плоеные тюлевые чепцы
по два и три франка, муслиновые манжеты и воротнички, фуфайки, чулки, носки,
помочи. ‚се эти вещи, пожелтевшие и мЯтые, уныло висели на железных  крюках.
€ так всЯ  витрина,  снизу  доверху,  была  заполнена  выцветшими  трЯпками,
принимавшими в прозрачных сумерках какой-то  зловещий  облик.  Ќовые  чепцы,
выделЯЯсь более Яркой белизной, выступали резкими пЯтнами на  синей  бумаге,
устилавшей доски. Ђ развешенные на железном пруте  цветные  носки  создавали
темные блики на расплывчатой, белесой мути муслина.
     Ќа другой стороне, в более узкой витрине, громоздились  большие  клубки
зеленой  шерсти,  черные  пуговицы,  нашитые  на   белый   картон,   коробки
всевозможных цветов и размеров,  бисерные  сетки  длЯ  волос,  натЯнутые  на
синеватые бумажные круги, свЯзки вЯзальных крючков, образцы  вышивок,  мотки
лент, целые горы каких-то выцветших, тусклых предметов, покоившихсЯ здесь по
крайней мере пЯть-шесть лет. Ќа  этих  полках,  пропыленных  и  сгнивших  от
сырости, все некогда Яркие цвета превращались в один, грЯзно-серый.
     ‹етом, около полуднЯ, когда солнце заливало  площади  и  улицы  жгучими
рыжеватыми  лучами,  за  чепчиками,  выставленными  в  витрине,  можно  было
разглЯдеть бледное и строгое лицо молодой женщины. ќто лицо смутно выступало
из потемок, царивших в лавке. Џод низким гладким лбом вырисовывалсЯ  длинный
прЯмой тонкий нос; губы представлЯли собой две узкие бледно-розовые полоски,
а подбородок, короткий и энергический,  соединЯлсЯ  с  шеей  гибкой,  мЯгкой
линией. ’уловища не было видно - оно терЯлось  в  сумраке;  виднелсЯ  только
профиль  -  матово-бледный,  с  черным  широко  открытым  глазом,   как   бы
придавленный густой темной шевелюрой.
     Ћн вырисовывалсЯ здесь часами, неподвижный и тихий, между двумЯ чепцами
с рыжими полосками, проступившими от ржавого железного прута.
     Џо вечерам, когда горела лампа, можно было рассмотреть  и  внутренность
лавки. Ћна была широкаЯ, но неглубокаЯ; в одном ее конце стоЯла конторка, на
другом виднелась винтоваЯ лестница, котораЯ вела в  комнаты  второго  этажа.
‚доль стен тЯнулись витрины,  шкафы,  стопки  зеленых  картонок;  обстановка
состоЯла из четырех стульев и стола. Џомещение казалось пустынным, холодным;
товары были запакованы и сложены по углам, а не лежали на виду, радуЯ Яркими
красками.
     ‡а конторкой обычно сидели две женщины: молодаЯ  с  серьезным  лицом  и
пожилаЯ, улыбавшаЯсЯ сквозь  дремоту.  Џоследней  было  лет  шестьдесЯт;  ее
жирное,  неподвижное  лицо,  освещенное  лампой,  выделЯлось  белым  пЯтном.
’олстый полосатый кот, примостЯсь на конторке, наблюдал, как она спит.
     Џодальше на стуле сидел мужчина лет тридцати и то читал, то  вполголоса
разговаривал  с  молодой  женщиной.  Ћн  был  маленький,   хилый,   на   вид
болезненный; русые тусклые волосы, редкаЯ бородка, лицо в веснушках - все  в
нем изобличало больного и избалованного сынка.
     Ќезадолго до десЯти пожилаЯ женщина просыпалась. ‡акрывали лавку, и все
семейство переходило наверх,  спать.  Џолосатый  кот  плелсЯ  за  хозЯевами,
мурлыча и почесываЯ голову о каждый столбик перил.
     Ќаверху помещалась квартира из  трех  комнат.  ‹естница  вела  прЯмо  в
столовую, котораЯ  служила  также  и  гостиной.  ‘лева,  в  нише,  виднелась
фаЯнсоваЯ печь, против нее - буфет; вдоль  стен  стоЯли  стульЯ,  а  посреди
комнаты круглый раздвинутый стол. ‚ глубине, за  застекленной  перегородкой,
находилась темнаЯ кухнЯ.  Џо  сторонам  от  столовой  были  расположены  две
спальни. ЏожилаЯ женщина, пожелав сыну и невестке спокойной ночи, уходила  к
себе. Љот засыпал на стуле в кухне. ‘упруги отправлЯлись в спальню.  ‚  этой
комнате имелась втораЯ дверь - на лестницу, по которой можно было спуститьсЯ
в темный узкий коридор, выходивший в пассаж.
     Њуж, которого постоЯнно знобило, укладывалсЯ в  постель;  тем  временем
молодаЯ женщина отворЯла окно, чтобы закрыть ставни. Ћна задерживалась здесь
на несколько мгновений перед высокой, черной, грубо  оштукатуренной  стеной,
котораЯ уходила ввысь и  ширилась  над  пассажем.  Ћна  рассеЯнно  скользила
взглЯдом  по  стене,  затем  тоже  ложилась  -  молча,  с  пренебрежительным
безразличием.
 
        II 
 
     Џрежде г-жа  ђакен  торговала  галантереей  в  ‚ерноне.  —етверть  века
прожила она там в маленькой лавочке. Ќесколько лет спустЯ после смерти  мужа
она почувствовала усталость и ликвидировала дело. ЃлагодарЯ  сбережениЯм,  к
которым  прибавились  деньги,  вырученные  от  продажи  лавки,   она   стала
обладательницей капитала в сорок тысЯч франков; она поместила его в  банк  и
полу  чала  две  тысЯчи  ренты.  ќтой  суммы  ей  хватало.  Ћна  вела  жизнь
отшельницы, не ведаЯ ни тревог, ни радостей, потрЯсающих мир; она обеспечила
себе существование тихое и невозмутимо-счастливое.
     Ћна снимала за четыреста франков домик с садиком, который  спускалсЯ  к
самому берегу ‘ены. ќто была" уединенное, укромное жилище, от которого веЯло
чем-то монастырским; к домику, стоЯвшему среди обширных пастбищ, вела  узкаЯ
тропинка; окна его выходили на реку и на пустынные холмы на  другом  берегу.
ЏочтеннаЯ женщина, которой к  тому  времени  уже  перевалило  за  пЯтьдесЯт,
замкнулась в этом убежище  и  вкушала  здесь  радость  безмЯтежной  жизни  в
обществе сына - Љамилла и племЯнницы - ’ерезы.
     Љамиллу тогда было двадцать лет. Њать еще баловала его как ребенка. Ћна
обожала сына, потому что ей пришлось долгие годы отвоевывать его  у  смерти.
Њальчик переболел одной  за  другой  всеми  болезнЯми,  какие  только  можно
вообразить. ѓ-жа  ђакен  пЯтнадцать  лет  боролась  со  страшными  недугами,
которые ЯвлЯлись один за другим, чтобы отнЯть у нее сына. Ћна все их одолела
благодарЯ своему терпению, заботливости, любви.
     ‘пасенный от смерти, подросший Љамилл все  еще  чувствовал  последствиЯ
тех постоЯнных  опасностей,  которым  подверглось  его  здоровье.  ђост  его
задержалсЯ, и он осталсЯ маленьким  и  тщедушным.  …го  хилые  руки  и  ноги
двигались медленно, вЯло. Њать еще больше любила его из-за слабости, котораЯ
постоЯнно угнетала его. Ћна с торжествущей нежностью взирала на его  бледное
лицо и думала при этом, что даровала ему жизнь больше десЯти раз.
     ‚о времЯ редких передышек, которые давала ему болезнь, он  занималсЯ  в
‚ернонской коммерческой школе. ‡десь он научилсЯ письму и счету.  ‚сЯ  наука
ограничилась  длЯ  него  четырьмЯ  правилами  арифметики  и   поверхностными
сведениЯми  по  грамматике.  Џозже  он  брал  еще   уроки   чистописаниЯ   и
счетоводства. ѓ-жа ђакен приходила в ужас, когда ей советовали отдать сына в
коллеж, она знала, что вдали от нее он умрет, и  уверЯла,  что  книги  убьют
его.  Љамилл  оставалсЯ  невеждой,  и  это   невежество   делало   его   еще
слабосильнее.
     ‚ восемнадцать лет, ничем не занЯтый и смертельно скучающий в атмосфере
нежности, которою его окружала мать, он поступил  в  качестве  приказчика  к
торговцу полотном. Ћн  получал  шестьдесЯт  франков  в  месЯц.  “  него  был
беспокойный нрав, и он не переносил бездельЯ.  Ћн  чувствовал  себЯ  гораздо
лучше, когда был занЯт одурЯющей работой, когда просиживал целыми днЯми  над
огромными  накладными  и  счетами,  каждую  цифру  которых  ему  приходилось
терпеливо учитывать. ‚ечером, разбитый, с опустошенной головой, он  упивалсЯ
своим  отупением.  —тобы  поступить  к  торговцу  полотном,   ему   пришлось
поссоритьсЯ с матерью; ей хотелось бы всегда держать его при себе, уложенным
в  постель,  вдали  от  житейских  волнений.   Њолодой   человек   заговорил
решительно; он требовал работы, как другие дети требуют  игрушек,  -  не  из
чувства  долга,  а  инстинктивно,  по  врожденной  потребности.   ЏостоЯннаЯ
нежность, преданность матери сделали его лютым эгоистом; он  воображал,  что
любит тех, кто жалеет и ласкает его; в действительности же он жил  замкнутой
жизнью, в своем собственном мире и любил только свое благополучие,  старалсЯ
любыми средствами умножить свои радости. Љогда умильнаЯ привЯзанность матери
ему прискучила, он с наслаждением бросилсЯ в бессмысленную  работу,  котораЯ
избавлЯла его от микстур и отваров.  ‚ечерами,  возвратЯсь  из  конторы,  он
отправлЯлсЯ с кузиной ’ерезой на берег ‘ены.
     ’ерезе шел восемнадцатый год. Ћднажды, -  семнадцать  лет  тому  назад,
когда г-жа ђакен еще держала галантерейную  торговлю,  -  ее  брат,  капитан
„еган, ЯвилсЯ к ней с маленькой девочкой на руках. Ћн прибыл из Ђлжира.
     - ‚от ребенок, которому ты доводишьсЯ теткой, - сказал он  улыбаЯсь.  -
Њать его умерла... Ќе знаю, куда его девать. „арю его тебе.
     ’орговка взЯла ребенка, улыбнулась ему,  поцеловала  в  розовые  щечки.
„еган прожил в ‚ерноне неделю.  ‘естра  почти  ничего  не  спросила  у  него
относительно девочки, которую он ей вручил. Ћна  узнала  только,  что  милаЯ
крошка родилась в Ћране и что ее мать  была  туземкой,  женщиной  редкостной
красоты. ‡а час до отъезда капитан передал сестре метрику, в которой ’ереза,
признаннаЯ им за родную дочь, значилась под его фамилией. Ћн уехал, и с  тех
пор его больше не видали: несколько лет спустЯ он был убит в Ђфрике.
     ’ереза росла, окруженнаЯ нежной заботливостью тетки; спала она в  одной
постельке с Љамиллом. ‡доровье у нее было железное, но ухаживали за ней  как
за слабеньким ребенком, держали в жаркой комнате,  где  помещалсЯ  маленький
больной, и ей приходилось принимать все микстуры, которыми пичкали  Љамилла.
Ћна часами сидела на корточках перед камином и в  задумчивости,  не  моргаЯ,
глЯдела на пламЯ. ‚ынужденнаЯ жить жизнью больного, она замкнулась  в  самой
себе, приучилась говорить  вполголоса,  передвигатьсЯ  бесшумно,  сидеть  на
стуле молча и неподвижно, широко раскрыв глаза и ничего не  видЯ.  Ќо  когда
она поднимала  руку,  когда  ступала  ногой,  в  ней  чувствовалась  кошачьЯ
гибкость, подтЯнутые, могучие мускулы, нетронутаЯ сила, нетронутаЯ  страсть,
дремлющие в скованном теле. Ћднажды ее брат  упал  от,  внезапного  приступа
слабости; она резким движением поднЯла и перенесла его, и от  этого  усилиЯ,
давшего выход дремлющей в ней энергии, лицо у нее залилось густым  румЯнцем.
Ќи затворническаЯ жизнь, которую она вела, ни  вредный  режим,  которому  ей
приходилось подчинЯтьсЯ, не смогли ослабить ее  худого,  но  крепкого  тела;
только лицо ее приобрело бледный, желтоватый оттенок, и в тени она  казалась
почти что дурнушкой. €ной раз она подходила к окну и заглЯдывалась  на  дома
на другой стороне улицы, застланные золотой солнечной пеленой.
     Љогда г-жа ђакен продала магазин и удалилась в домик у  реки,  в  жизни
’ерезы поЯвились минуты затаенной радости. ’етЯ так часто твердила  ей:  "Ќе
шуми, - сиди тихо", что все врожденные свои порывы она тщательно схоронила в
глубине  души.  Ћна  в  высшей  степени  обладала   хладнокровием,   внешней
невозмутимостью,  но  под  ними  таилась  страшнаЯ  горЯчность.  …й   всегда
казалось, что она в комнате кузена, возле больного ребенка; движениЯ ее были
размеренны, она большей частью молчала,  была  притихшей,  а  если  говорила
что-нибудь, то невнЯтно, по-старушечьи. Љогда она впервые увидела сад, белую
реку, привольные холмы, уходЯщие к  горизонту,  ею  овладело  дикое  желание
бегать и кричать; сердце бурно билось в ее груди; но на лице ее  не  дрогнул
ни единый мускул, и на  вопрос  тети,  нравитсЯ  ли  ей  новое  жилище,  она
ответила только улыбкой.
     ’еперь жить ей стало лучше. Ћна была все так  же  податлива,  сохранила
все то же спокойное,  безразличное  выражение  лица,  она  по-прежнему  была
ребенком, выросшим в постели больного; но внутренне она зажила  безудержной,
буйной жизнью. Ћставшись одна, в траве, на берегу реки, она,  как  животное,
ложилась ничком на землю, широко  раскрыв  потемневшие  глаза,  извиваЯсь  и
словно готовЯсь к прыжку. € так она  лежала  часами,  ни  о  чем  не  думаЯ,
отдавшись палЯщему солнцу и радуЯсь, что может перебирать руками  землю.  …е
обуревали безумные мечты; она с  вызовом  смотрела  на  бурлЯщую  реку,  она
представлЯла себе, что вода  вот-вот  броситсЯ,  нападет  на  нее;  тут  она
напрЯгала все силы, готовилась к защите и в гневе обдумывала, как ей одолеть
стихию.
     Ђ вечером ’ереза, умиротвореннаЯ и молчаливаЯ, занималась шитьем,  сидЯ
возле тети; под мЯгким светом, лившимсЯ из-под  абажура,  ее  лицо  казалось
лицом спЯщей. Љамилл,  развалившись  в  кресле,  думал  о  своих  накладных.
ЃезмЯтежность сонной комнаты только изредка нарушалась какой-нибудь  фразой,
произнесенной вполголоса.
     ѓоспожа ђакен взирала на детей  с  небесной  добротой.  Ћна  решила  их
поженить.  ‘  сыном  она  по-прежнему  обращалась  как  с   умирающим;   она
содрогалась при мысли, что может умереть, оставив его одиноким и больным. Ќо
тут она возлагала все надежды на ’ерезу; она утешала себЯ тем,  что  девушка
будет служить ему  заботливой  сиделкой.  ЏлемЯнница  с  ее  спокойствием  и
молчаливой услужливостью внушала ей безграничное доверие. Ћна  наблюдала  за
’ерезой в  трудных  обстоЯтельствах  и  хотела  приставить  ее  к  сыну  как
ангела-хранителЯ. ќтот брак был заранее предвиденным, окончательным решением
всех вопросов.
     „ети давно знали, что со временем должны поженитьсЯ. Ћни выросли с этой
мыслью, и она казалась им простой и естественной. ‚ семье говорили  об  этом
союзе как о чем-то необходимом, неизбежном. ѓ-жа ђакен решила: "Њы подождем,
когда ’ерезе исполнитсЯ  двадцать  один  год".  €  они  ждали  -  терпеливо,
равнодушно, без смущениЯ. †гучие юношеские желаниЯ Љамиллу были неведомы. Џо
отношению к кузине он все  еще  оставалсЯ  мальчиком,  он  целовал  ее,  как
целовал мать, - по привычке, и это ничуть  не  нарушало  его  эгоистического
покоЯ. Ћн видел в ней ласковую подругу, - с ней было не так  скучно,  а  при
надобности она же и отвар ему приготовит. Љогда он играл с нею, когда держал
ее в руках, ему казалось, что это мальчик, - его плоть молчала.  €  ни  разу
ему не пришла в голову мысль  поцеловать  горЯчие  губы  ’ерезы,  когда  она
отбивалась от него, заливаЯсь нервным смешком.
     € девушка, казалось, тоже оставалась холодной и безразличной. €ной  раз
она останавливала на нем взглЯд, и  ее  большие  глаза  несколько  мгновений
пристально разглЯдывали его с какой-то царственной невозмутимостью. € только
губы ее тогда чуть-чуть вздрагивали. Ќичего нельзЯ  было  прочесть  на  этом
немом  лице,  которому  непреклоннаЯ  волЯ  всегда  придавала   ласковое   и
внимательное  выражение.  Љогда  заходила  речь  о  ее  замужестве,   ’ереза
становилась серьезной и лишь легкими кивками одобрЯла слова  г-жи  ђакен.  Ђ
Љамилл и вовсе засыпал.
     ‹етними  вечерами  подростки  убегали  к   реке.   Љамилла   раздражали
назойливые заботы матери; у него бывали  бунтарские  вспышки,  ему  хотелось
бегать, пусть даже заболеть, лишь бы  избежать  нежностей,  от  которых  его
тошнило. Ћн увлекал за собой ’ерезу, затевал с нею борьбу, звал ее  валЯтьсЯ
в траве. Ћднажды он толкнул кузину так, что она упала. „евушка мигом, словно
дикий зверь, вскочила на ноги и с  пылающим  лицом,  с  глазами,  налившимсЯ
кровью, кинулась на него с поднЯтыми кверху руками.  Љамилл,  не  защищаЯсь,
дал повалить себЯ. Ћн испугалсЯ.
     Џрошли месЯцы, годы. Ќаступил день свадьбы.  ѓ-жа  ђакен  уединилась  с
’ерезой, рассказала ей об ее  родителЯх,  рассказала  историю  ее  рождениЯ.
„евушка выслушала тетю, потом, ни слова не сказав, поцеловала ее.
     ‚ечером ’ереза, вместо  того  чтобы  войти  в  свою  комнату  слева  от
лестницы, вошла в спальню кузена, расположенную справа. ќтим и  ограничились
изменениЯ, произошедшие в ее жизни в  тот  день.  Ќаутро,  когда  молодожены
спустились вниз, Љамилл был все так же болезненно-вЯл и так же  эгоистически
невозмутим, а ’ереза была  по-прежнему  ласково-безразлична,  и  лицо  ее  -
по-прежнему непроницаемо и до жути спокойно.
 
        III 
 
     —ерез неделю после свадьбы Љамилл решительно заЯвил матери, что намерен
уехать из ‚ернона и обосноватьсЯ в Џариже. ѓ-жа ђакен запротестовала:  жизнь
ее была налажена, она не хотела никаких перемен. ‘ Љамиллом сделалсЯ нервный
припадок, он пригрозил матери, что расхвораетсЯ, если она  не  исполнит  его
прихоти.
     - џ ведь никогда ни в чем не перечил тебе, - сказал он, - Я женилсЯ  на
кузине, Я принимал все лекарства, которыми ты пичкала менЯ. ’ак  могу  же  Я
наконец выразить какое-то желание и надеЯтьсЯ,  что  ты  уступишь  мне...  ‚
конце месЯца мы уедем.
     ѓоспожа  ђакен  не  спала  всю  ночь.  ђешение  Љамилла   перевертывало
привычное существование  вверх  дном,  и  она  в  отчаЯнии  обдумывала,  как
устроить жизнь заново. Ќо мало-помалу она успокоилась.  Ћна  говорила  себе,
что у молодых могут поЯвитьсЯ дети, и тогда  ее  маленького  капитала  будет
недостаточно.  ЏридетсЯ  зарабатывать  деньги,   снова   открыть   торговлю,
подыскать выгодное занЯтие ’ерезе. Ќа другой день она уже свыклась с  мыслью
об отъезде, уже наметила план новой жизни.
     ‡а завтраком она была даже весела.
     - ‚от как мы поступим, - сказала она детЯм. -  ‡автра  Я  отправлюсь  в
Џариж; Я присмотрю там какой-нибудь небольшой галантерейный магазин, и мы  с
’ерезой опЯть станем торговать нитками и иголками. Њы будем при деле. Ђ  ты,
Љамилл, делай что тебе вздумаетсЯ: хочешь -  гулЯй  на  солнышке,  хочешь  -
поступи на службу.
     - џ поступлю на службу, - ответил молодой человек.
     Џо правде говорЯ, мысль о переселении возникла  у  Љамилла  только  под
влиЯнием нелепого тщеславиЯ. …му  хотелось  стать  чиновником  какого-нибудь
крупного учреждениЯ; когда он в мечтах представлЯл себЯ в большой конторе, с
пером за ухом, с люстриновыми нарукавниками, - лицо его заливалось радостным
румЯнцем.
     ‘   ’ерезой   не   стали   советоватьсЯ:   она    всегда    была    так
безвольно-послушна, что тетЯ и муж не находили нужным спрашивать ее  мнениЯ.
Ћна шла, куда они шли, делала то, что делали они, - без единой  жалобы,  без
единого упрека, казалось, даже не сознаваЯ, что переезжает на другое место.
     ѓоспожа ђакен приехала в Џариж и сразу же пошла в  пассаж  Џон-Ќеф.  …е
вернонскаЯ  знакомаЯ,  некаЯ  стараЯ  дева,  направила  ее  сюда   к   своей
родственнице, владелице галантерейного  магазина,  от  которого  она  хотела
избавитьсЯ.  ‹авочка  показалась  старой   торговке   несколько   тесной   и
мрачноватой; но, проезжаЯ  по  Џарижу,  она  была  напугана  уличным  шумом,
роскошью витрин, узкий же пассаж,  его  скромные  витрины  напомнили  ей  ее
прежнюю лавку, в которой все дышало покоем. ‡десь ей показалось,  будто  она
еще в провинции; она с облегчением вздохнула, решив,  что  в  этом  укромном
уголке ее дорогие дети будут счастливы. “мереннаЯ цена предприЯтиЯ  развеЯла
последние сомнениЯ: за него просили две тысЯчи франков.  ЂренднаЯ  плата  за
лавку и за квартиру над ней составлЯла всего  лишь  тысЯчу  двести  франков.
ѓ-жа ђакен, которой удалось сберечь около  четырех  тысЯч  из  своей  ренты,
рассчитала, что сможет расплатитьсЯ за магазин и внести  арендную  плату  за
год, не трогаЯ основного капитала.  Ќа  повседневные  расходы,  думала  она,
хватит жалованьЯ Љамилла и прибыли от торговли; следовательно, ренту тратить
уже не придетсЯ, и капитал станет расти длЯ будущих внуков.
     ‚ ‚ернон она вернулась сиЯющаЯ; она объЯвила, что  отыскала  жемчужину,
восхитительный уголок,  в  самом  центре  Џарижа.  Њало-помалу,  в  вечерних
беседах, убогаЯ темнаЯ лавочка превратилась в дворец; несколько дней  спустЯ
она уже представлЯлась  г-же  ђакен,  сквозь  дымку  воспоминаний,  удобным,
просторным, спокойным магазином, обладающим тысЯчью неоценимых достоинств.
     - Ђх, милаЯ моЯ ’ереза, - говорила она, - вот увидишь, как мы  с  тобой
будем счастливы в этом уголке! Ќаверху три  прекрасные  комнаты.  ‚  пассаже
множество народу... Њы будем устраивать прелестные  выставки...  ЏомЯни  мое
слово - скучать не придетсЯ.
     € она болтала без  умолку.  ‚  ней  проснулась  стараЯ  лавочница;  она
заранее давала ’ерезе советы насчет продажи, насчет закупок,  насчет  разных
плутней мелочной торговли. Ќаконец семьЯ  покинула  домик  на  берегу  ‘ены;
вечером того же днЯ она водворилась в пассаже Џон-Ќеф.
     Љогда ’ереза в первый раз вошла  в  лавку,  где  ей  отныне  предстоЯло
проводить  дни,  ей  показалось,  будто  она  спускаетсЯ  в  сырую   могилу.
’ошнотворное ощущение подступило ей к горлу, тело содрогалось от ужаса.  Ћна
взглЯнула на грЯзную, сырую галерею, зашла в магазин,  поднЯлась  на  второй
этаж, обошла все помещение;  от  голых  комнат,  без  мебели,  веЯло  ужасом
одиночества и запустениЯ. “ молодой женщины не вырвалось ни  единого  жеста,
не нашлось ни единого слова. Ћна как бы оледенела.  ’етЯ  и  муж  спустились
вниз, а она села на чемодан, опустила руки и даже не в силах была заплакать,
хотЯ в груди ее клокотали рыданиЯ.
     Ћказавшись лицом к лицу с действительностью, г-жа  ђакен  почувствовала
себЯ неловко; ей  было  стыдно,  что  она  так  размечталась.  Ћна  всЯчески
старалась оправдать покупку. Ћна сразу же придумывала, как исправить тот или
иной недостаток; темноту в квартире она объЯснЯла тем, что погода пасмурнаЯ,
и в заключение уверЯла, что стоит только слегка подмести помещение -  и  все
будет в порЯдке.
     - Ќичего! - отвечал Љамилл. - ‚се это  вполне  прилично...  Љ  тому  же
наверху мы будем только по вечерам. —то касаетсЯ менЯ - Я буду  возвращатьсЯ
не раньше пЯти-шести часов... Ђ вы будете вместе, скучать вам не придетсЯ.
     Њолодой человек ни за что не согласилсЯ бы жить в такой конуре, если бы
не рассчитывал на сладостное пребывание в конторе. Ћн говорил себе,  что  на
службе ему весь день будет тепло, а придЯ домой, он будет сразу же  ложитьсЯ
спать.
     –елую неделю в лавке и в квартире царил беспорЯдок. ’ереза с первого же
днЯ уселась за конторку и уже не сходила с места.  …е  удрученное  состоЯние
очень удивлЯло г-жу ђакен; она рассчитывала, что молодаЯ женщина постараетсЯ
приукрасить свою квартиру, поставит на окна цветы, попросит,  чтобы  комнаты
заново оклеили, чтобы купили гардины, ковры.  Љогда  г-жа  ђакен  предлагала
что-нибудь переделать, улучшить, племЯнница спокойно отвечала:
     - ‡ачем? Ќам и так хорошо, роскошь нам ни к чему.
     ѓоспоже ђакен пришлось самой обставить  комнаты  и  навести  порЯдок  в
лавке. ‚идЯ, что тетка с утра до ночи вертитсЯ у нее перед глазами, ’ереза в
конце концов стала выходить из терпениЯ; она  нанЯла  прислугу  и  заставила
тетю сидеть возле себЯ.
     Ѓольше месЯца Љамиллу не удавалось найти службу. Ћн  как  можно  меньше
бывал в лавке и с утра до ночи слонЯлсЯ без дела. ќто ему до  такой  степени
наскучило, что он даже заикнулсЯ, не вернутьсЯ  ли  в  ‚ернон.  Ќаконец  ему
досталась должность в управлении Ћрлеанской железной дороги, с окладом в сто
франков в месЯц. Њечта его осуществилась.
     Ћн отправлЯлсЯ из дому в восемь часов утра. Ћн шел по  улице  ѓенего  и
выходил на набережную. ‡атем, от Ђкадемии до Ѓотанического сада,  он  шагал,
заложив руки в карманы, вдоль ‘ены. ќтот долгий путь,  который  он  совершал
дважды в день, никогда  не  надоедал  ему.  Ћн  наблюдал,  как  течет  вода,
останавливалсЯ,  чтобы  посмотреть,  как  вниз  по  течению  тЯнутсЯ  баржи,
груженные лесом. Ћн ни о чем не думал. Ќередко он задерживалсЯ перед собором
Џарижской  Ѓогоматери,  который   тогда   ремонтировалсЯ,   и   рассматривал
громоздившиесЯ вокруг него леса; эти громадные леса почему-то очень занимали
его.  Џотом  он  мимоходом  заглЯдывал  на  ‚инную  пристань,   пересчитывал
извозчиков, ехавших  от  вокзала.  ‚ечером,  усталый,  занЯтый  какой-нибудь
нелепой историей, которую рассказывали в управлении, он шел по Ѓотаническому
саду и, если не особенно спешил, останавливалсЯ возле медведей. Ћн  проводил
здесь с по