й
сестре в предместье, и мать с ребенком до обеда оставалась одна.
     Ќесколько мгновений  Љлотильда  смотрела  на  своего  малыша,  это  был
здоровый  мальчик,  которому  уже  исполнилось  три  месЯца.  Ћн  родилсЯ  в
последних числах маЯ. ‘коро уже десЯть месЯцев, как она  носила  по  Џаскалю
траур - простое длинное черное платье. Ћна была удивительно красива  в  нем:
тонкаЯ, стройнаЯ, с грустным молодым лицом, обрамленным чудесными белокурыми
волосами. Љлотильда еще не могла  улыбатьсЯ,  но  с  нежностью  смотрела  на
прелестного ребенка, пухленького и розового, на его рот, влажный от  молока.
…го удивленный взглЯд упал на солнечную полоску, в которой плЯсали  пылинки,
и больше не отрывалсЯ от этого золотого блеска, от этого  сверкающего  чуда.
Џотом его одолел сон, и он уронил на плечо матери свою круглую  и  голенькую
головку, на которой уже пробивались редкие светлые волоски.
     ’огда Љлотильда тихонько встала и положила  его  в  колыбель,  стоЯвшую
возле стола. ‘ минутку,  желаЯ  убедитьсЯ,  что  он  заснул,  она  постоЯла,
наклонившись  над  ним;  потом  опустила  кисейный  полог.  Ѓесшумно,  мЯгко
двигаЯсь в полутьме, легко ступаЯ по паркету, словно она и не касалась  его,
Љлотильда занЯлась своими делами. Ћна убрала белье, разложенное на столе,  и
в поисках затерЯвшегосЯ маленького носочка два раза обошла всю комнату.  Ћна
была молчалива, спокойна и деЯтельна. ‘егоднЯ, оставшись  одна  в  пустынном
доме, она много размышлЯла; минувший год проходил перед ней.
     ‘начала тЯжелые переживаниЯ, свЯзанные с похоронами. ‡атем сразу отъезд
Њартины. Ћна была так  упрЯма,  что  не  пожелала  даже  пробыть  положенную
неделю, и на свое место привела другую служанку, двоюродную сестру  соседней
булочницы, плотную черноволосую девушку, котораЯ, к счастью, оказалась очень
чистоплотной и исполнительной. ‘ама  Њартина  жила  теперь  в  ‘ент-Њарт,  в
какой-то ужасной дыре, так скупо, что откладывала деньги из процентов своего
маленького капитала. “ нее не было  наследников,  и  неизвестно,  кому  была
нужна эта исступленнаЯ  скаредность.  ‡а  десЯть  месЯцев  она  ни  разу  не
побывала в ‘улейЯде: хозЯина там не было, и она даже  не  пожелала  повидать
его сына.
     Џотом перед мысленным взором Љлотильды  встала  бабушка  ”елисите.  Ћна
времЯ  от  времени  заходила   сюда   с   той   снисходительностью   знатной
родственницы,  котораЯ  отличаетсЯ  достаточно  широкими  взглЯдами,   чтобы
простить все ошибки, если они искуплены жестокими страданиЯми. Ћна приходила
неожиданно, целовала ребенка, читала мораль,  давала  советы.  ЊолодаЯ  мать
относилась к ней с тою же снисходительностью,  как  и  Џаскаль,  не  больше.
’еперь ”елисите была на вершине своего торжества. Ћна приступила  наконец  к
осуществлению давно взлелеЯнной и зрело обдуманной  мысли-то  был  нетленный
памЯтник незапЯтнанной славе семьи.  ќта  мысль  заключалась  в  том,  чтобы
употребить свое довольно значительное состоЯние на  постройку  и  содержание
приюта длЯ стариков под названием Џриют ђугонов. Ћна уже  приобрела  участок
земли, часть прежней загородной площади длЯ народных  гулЯний,  недалеко  от
вокзала. €менно в это воскресенье, в пЯть часов вечера, когда  спадет  жара,
должна  была  произойти  закладка  зданиЯ.  Ќа  этом  подлинном   торжестве,
почтенном присутствием властей,  ей  предстоЯло  выступить  среди  огромного
стечениЯ народа в качестве приветствуемой рукоплесканиЯми королевы.
     Љлотильда все же  была  благодарна  своей  бабушке,  проЯвившей  полную
незаинтересованность, когда было оглашено завещание ЏаскалЯ. Ћн все  оставил
Љлотильде, и ”елисите, имевшаЯ право на четвертую  часть,  заЯвив,  что  она
чтит последнюю волю своего сына, просто-напросто отказалась  от  наследства.
‘ама она собиралась лишить наследства всех своих родных, завещаЯ  им  только
славу и употребив все свое крупное состоЯние на  постройку  приюта,  который
должен был сохранить длЯ потомков почтенное и благословлЯемое  имЯ  ђугонов.
ЏЯтьдесЯт лет она жадно гналась за деньгами, но теперь, облагороженнаЯ более
возвышенным  честолюбием,  отнеслась  к  ним  с  пренебрежением.   Љлотильда
благодарЯ такой ее широте могла не беспокоитьсЯ за  будущее:  четыре  тысЯчи
франков ежегодного дохода - этого было  достаточно  длЯ  нее  с  сыном.  Ћна
сможет воспитать его и сделать настоЯщим человеком. Љроме того, она положила
на имЯ малыша в виде пожизненной ренты  пЯть  тысЯч  франков,  спрЯтанных  в
письменном столе. ‘улейЯд, который все советовали продать, также принадлежал
ей. Џравда, поддерживать усадьбу стоило недорого,  но  какаЯ  предстоЯла  ей
одинокаЯ и печальнаЯ жизнь в этом большом пустом доме,  слишком  просторном,
где она чувствовала себЯ затерЯнной! ’ем не менее до сих пор она не решалась
покинуть его. Ѓыть может, и никогда не решитсЯ.
     Ћ, этот ‘улейЯд! ‚сЯ ее любовь, всЯ жизнь, все воспоминаниЯ  свЯзаны  с
ним! …й казалось  порой,  что  Џаскаль  по-прежнему  живет  здесь,  ибо  она
оставила все в том же виде, как было  при  нем.  Њебель  стоЯла  на  тех  же
местах, часы отмечали  тот  же  распорЯдок  днЯ.  Љлотильда  заперла  только
спальню ЏаскалЯ, куда входила одна, как в свЯтилище, чтобы поплакать,  когда
у нее было слишком  тЯжело  на  сердце.  Љаждую  ночь,  как  раньше  молодой
девушкой, она спала в той комнате, где они  любили  друг  друга,  в  той  же
постели, на которой он умер. ‘юда, к этой  постели,  она  приносила  вечером
колыбель ребенка. ќто была все та же уютнаЯ комната, со  старинной  знакомой
мебелью, с бледно-розовой обивкой, поблекшей от времени.  ’еперь  эту  очень
старую комнату оживлЯл ребенок. …сли внизу, в светлой  столовой,  за  обедом
Љлотильда и чувствовала себЯ всЯкий раз очень одинокой и  заброшенной,  зато
ей слышались там  как  бы  отголоски  прежнего  смеха,  вспоминалсЯ  хороший
аппетит молодости, когда они вдвоем так весело ели и пили во славу  здоровой
жизни. € сад и всЯ усадьба привЯзывали ее к себе самыми сокровенными  узами;
она не могла ступить ни шагу, чтобы перед ней не возникал двойной образ:  ее
самой и ЏаскалЯ.
     Ќа этой террасе, в узкой тени высоких вековых кипарисов, они так  часто
созерцали долину ‚ьорны, окаймленную скалистой  грЯдой  ‘ейль  и  выжженными
холмами ‘ент-Њарт! Ђ по этим ступенЯм сухой каменной кладки между  оливковых
и миндальных деревьев они столько раз наперегонки проворно взбирались вверх,
как мальчишки, убежавшие из школы! Ђ сосноваЯ роща, с ее горЯчей,  ароматной
тенью, где иглы хрустели под ногами; а огромный  ток,  заросший  травой,  на
которой так приЯтно лежать, - вечером, когда загорались звезды, оттуда  было
видно сразу  все  небо!  Ћсобенно  дороги  им  были  исполинские  платаны  и
сладостный покой под их  сенью:  они  наслаждались  им  каждый  день  летом,
прислушиваЯсь к свежей песенке источника, к этой чистой, хрустальной  нотке,
которую он выводил столетие за столетием! ‚плоть до камней, из которых  были
сложены старые стены дома, вплоть до самой земли  ‘улейЯда  не  было  в  нем
местечка, где бы она не чувствовала теплого  биениЯ  их  крови,  частицы  их
общей, слитой воедино жизни.
     Ќо она предпочитала проводить времЯ в рабочем кабинете; тут оживали  ее
лучшие воспоминаниЯ. € здесь к старой  мебели  добавилась  только  колыбель.
‘тол доктора стоЯл на своем месте, перед левым окном; Џаскаль мог бы войти и
сесть за него на тот же самый стул, - он даже не был передвинут. Ќа  длинном
столе в середине комнаты, где по-прежнему были  навалены  книги  и  брошюры,
новым,  светлым  пЯтном  выделЯлось  детское  белье,  которое  просматривала
Љлотильда. Ќа библиотечных полках были выстроены те же тома; большой дубовый
шкаф, казалось, по-прежнему хранит те же накрепко  запертые  сокровища.  Џод
закопченным потолком, среди прихотливо разбежавшихсЯ стульев, среди  уютного
беспорЯдка этой общей мастерской, где так долго  уживались  причуды  молодой
девушки и исследовательскаЯ мысль ученого, все еще витал живительный  аромат
труда. ‚ особенности волновали Љлотильду ее старые пастели,  развешанные  на
стенах, с тщательно срисованными с натуры живыми цветами, а рЯдом с  ними  -
плоды умчавшегосЯ в далекие, небывалые страны воображениЯ: волшебные  цветы,
увлекавшие ее иногда и теперь своей безумной фантазией.
     ЏриведЯ в порЯдок детское белье  на  столе,  Љлотильда,  поднЯв  глаза,
увидала прЯмо перед  собой  пастель  с  изображением  старого  царЯ  „авида,
положившего руку на обнаженное плечо юной сунамитЯнки Ђвисаги. € вдруг, она,
разучившаЯсЯ  смеЯтьсЯ,  почувствовала  на  своем  лице  улыбку  радости,  в
охватившем ее счастливом умилении. Љак они любили друг друга, как мечтали  о
вечности в тот день, когда она тешилась работой над этим символом, гордым  и
нежным! ‘тарый царь был одет в пышный нарЯд, падавший  прЯмыми  складками  и
отЯгощенный драгоценными камнЯми, его белоснежные волосы  стЯгивала  царскаЯ
повЯзка; а нагаЯ девушка, белаЯ, как лилиЯ,  с  гибким  и  стройным  станом,
маленькой круглой грудью, тонкими руками,  божественно-грациознаЯ,  казалась
еще более нарЯдной, чем он. ’еперь он ушел, он спит в земле, а она в  черном
платье, всЯ в черном, скрывает от всех  свою  торжественную  наготу.  ’олько
ребенок свидетельствует перед людьми, среди бела днЯ, о том, как добровольно
и беззаветно принесла она ему себЯ в дар.
     €  Љлотильда  тихонько  присела  возле  колыбели.   ‘олнечные   дорожки
протЯнулись через всю комнату, от одного конца к другому, зной  жаркого  днЯ
стал еще тЯжелее, в сонном полумраке закрытых ставней  тишина  казалась  еще
более глубокой. Ћтложив в сторону несколько детских  распашонок,  она  стала
медленно пришивать к ним завЯзки. Џонемногу в этом  окружавшем  ее  глубоком
жарком безмолвии она погрузилась в  задумчивость.  ‘начала  мысль  ее  вновь
вернулась к пастелЯм и передающим  действительность  и  фантастическим;  она
пришла к заключению, что всЯ ее двойственность отразилась в  них.  ‘трастное
влечение к истине иногда  заставлЯло  ее  просиживать  целыми  часами  перед
каким-нибудь цветком, чтобы точно срисовать его, а влечение к  запредельному
по временам уносило ее в безумных грезах за  пределы  реального,  в  райский
сад, где произрастали небывалые цветы. Ћна всегда была такого и чувствовала,
что, по сути, осталась такой и  сейчас,  несмотрЯ  на  новый  прилив  жизни,
непрерывно изменЯвшей ее. € тогда она ощутила прежнюю глубокую благодарность
к Џаскалю за то, что он сделал ее тем, что она есть.
     Љогда-то, вырвав ее, совсем маленькую,  из  отвратительной  семьи,  он,
наверное, уступил голосу своего доброго сердца. Ќо вместе  с  тем  ему,  без
сомнениЯ, хотелось произвести над ней опыт, чтобы узнать, как она росла бы в
другой среде, где  всем  бы  правили  истина  и  любовь.  ќтим  вопросом  он
занималсЯ постоЯнно, такова была его стараЯ теориЯ. € он хотел проверить  на
большом опыте, возможно ли осуществить воспитание и даже излечение  человека
при помощи среды, возможно ли улучшить его и  спасти  физически  и  духовно?
Љлотильда была обЯзана ему лучшими сторонами  своего  характера:  именно  он
воспитал в ней страсть и смелость,  в  то  времЯ  как  она  могла  бы  стать
капризницей и самодуркой. Љогда она расцвела на воле и солнце, сама жизнь, в
конце концов, бросила их в объЯтиЯ друг  друга.  €  разве  ребенок,  который
радовал бы их теперь обоих, если бы не разлучница-смерть, не  был  последним
проЯвлением его доброты и жизнерадостности?
     ‚озвратившись мыслЯми к прошлому, Љлотильда Ясно ощутила, какую  долгую
работу пришлось проделать над ней. Џаскаль улучшил  ее  наследственность,  и
она вновь вспомнила длинный путь развитиЯ, борьбу между действительностью  и
мечтой. €стоки  всего  были  в  ее  детской  раздражительности,  в  какой-то
бунтарской закваске, в отсутствии равновесиЯ, что  приводило  ее  к  опасной
мечтательности. Џотом начались настоЯщие припадки набожности, потребность  в
ослеплении и обмане, в немедленном  счастье:  она  не  могла  примиритьсЯ  с
мыслью, что неравенство и несправедливость этого мира,  погрЯзшего  во  зле,
должны быть искуплены вечным блаженством! будущей  райской  жизни.  ќто  был
период борьбы с Џаскалем, когда она всЯчески мучила его, мечтаЯ убить в  нем
творческий дух. € на этом крутом повороте она снова  нашла  своего  учителЯ,
покорившего ее в грозовую ночь страшным уроком жизни. ’огда-то  и  сказалось
воздействие среды, развитие пошло быстрым ходом, она  стала  уравновешенной,
благоразумной, принимающей жизнь так, как и нужно ее принимать, в надежде на
общий человеческий труд, который когда-либо освободит  весь  мир  от  зла  и
страданиЯ. Ћна любила, стала матерью и все понЯла.
     ‚друг она вспомнила и другую ночь - ту, которую они  провели  на  току.
Ћна снова слышала свои жалобы, раздававшиесЯ под звездным небом, - жалобы на
жестокость природы, на  отвратительное  человечество,  на  несостоЯтельность
знаниЯ; остаетсЯ лишь растворитьсЯ в боге, в тайне. Ќе  отрекшись  от  себЯ,
нельзЯ найти прочного счастьЯ. Џотом она услышала его, он  исповедовал  свой
символ веры: развитие разума при помощи науки - единственно возможное благо,
даруемое истинами, завоеванными с  таким  трудом,  но  навечно;  сумма  этих
истин, все времЯ возрастающаЯ, в конце концов приведет человечество если  не
к счастью,  то  к  неизмеримому  могуществу  и  душевному  спокойствию;  все
завершалось горЯчей верой в жизнь. Ћн говорил: нужно идти вместе  с  нею,  с
этой жизнью, котораЯ никогда не останавливаетсЯ. ЌельзЯ надеЯтьсЯ на  отдых,
нет тихого  пристанища  в  неподвижности  и  невежестве,  нет  облегчениЯ  в
возврате к прежнему. Ќужно обладать твердостью  духа  и  скромно  признатьсЯ
самому себе, что единственнаЯ награда жизни в том, чтобы мужественно прожить
ее, выполнЯЯ налагаемые ею обЯзанности. ’огда зло будет казатьсЯ пока еще не
объЯсненной  случайностью,  а  человечество  с  этой  высшей  точки   зрениЯ
-огромным действующим механизмом, непрерывно работающим длЯ будущего.
     Џочему рабочий, окончив свой  трудовой  день,  уходит,  проклинаЯ  свою
работу? Џотому что он не видит и не понимает ее цели? Ќо если даже не видеть
цели, разве нельзЯ наслаждатьсЯ радостью самого труда, а потом,  возвращаЯсь
к себе домой, - свежим воздухом, чудесным отдыхом  после  долгой  усталости?
„ети продолжают дело отцов, вот почему их рождают и любЯт:  им  вручают  эту
жизненную задачу, которую они  в  свою  очередь  передают  дальше.  ‚се  это
обЯзывает к мужественному отречению от самого  себЯ,  ради  общего  великого
дела,  перед  которым  отступает  бунтующее  Я,  требующее  личного  полного
счастьЯ.
     ’еперь при мысли о том, что будет с  ней  после  смерти,  Љлотильда  не
испытывала больше угнетавшего ее отчаЯниЯ. ќта  неотвЯзнаЯ  мысль  перестала
терзать и мучить ее. ђаньше ей во что бы то ни стало хотелось вырвать у неба
тайну судьбы. …й было бесконечно тЯжело жить, не знаЯ, зачем  она  пришла  в
этот мир.  ‡ачем  вообще  на  земле  поЯвлЯютсЯ  люди?  ‚  чем  смысл  этого
отвратительного существованиЯ, где нет ни равенства,  ни  справедливости,  -
существованиЯ,  похожего  на  кошмар,  привидевшийсЯ  в  ночном  бреду?   …е
беспокойство исчезло; она могла смело думать  обо  всем  этом.  Ѓыть  может,
ребенок - это продолжение ее самой - заслонил ее отныне от ужаса смерти.  Ќо
многое объЯснЯлось и ее  теперешней  уравновешенностью,  которую  ей  давала
мысль, что нужно жить ради самой жизни и что единственно возможный покой  на
этом свете - в радости осуществленной жизни. Ћна  повторЯла  слова  доктора,
который, видЯ крестьЯнина, мирно возвращающегосЯ домой после трудового  днЯ,
часто  говаривал:  "‚от  человек,  которому  не  помешают  спать  вопросы  о
загробной жизни". ќтим он хотел сказать, что подобные вопросы запутываютсЯ и
извращаютсЯ только в воспаленных умах бездельников.  …сли  бы  каждый  делал
свое дело, все спали бы спокойно. ’еперь Љлотильда, несмотрЯ на свое горе  и
вдовство, сама убедилась в могущественном благотворном действии труда. ‘ тех
пор, как каждый ее час был заполнен чем-нибудь определенным, в особенности с
тех пор, как она стала  матерью,  все  времЯ  занЯтой  своим  ребенком,  она
перестала ощущать легкий холодок неведомого.  Љлотильда  без  всЯкой  борьбы
отстранЯла свои беспокойные думы, и если ее тревожил какой-то страх, если ей
становилось не по себе от повседневных неприЯтностей,  она  тотчас  находила
поддержку и силу непобедимого сопротивлениЯ в мысли о своем ребенке, который
стал уже на день старше. ‚едь за этим днем наступит завтрашний день - и так,
день за днем, страница за страницей, будет вершитьсЯ живое  дело  ее  жизни.
ќто  служило  сладостным  утешением  во  всех  ее  несчастьЯх.  “  нее  были
обЯзанности, цель; и чувство блаженного спокойствиЯ  убеждало  ее,  что  она
делает именно то, что нужно делать.
     Ћднако в эту самую минуту она понЯла, что склонность к необычайному еще
не совсем умерла в ней. ‘реди глубокой тишины раздалсЯ легкий  стук,  и  она
тотчас же поднЯла голову: кто этот божественный  вестник?  Ѓыть  может,  это
дорогой усопший, которого она оплакивала и чье присутствие  угадывала  всюду
вокруг. Ќаверное, у нее навсегда останетсЯ нечто от прежней детской  веры  -
любопытство к тайне, бессознательное влечение к неведомому. Ћна задумывалась
над этим влечением и даже объЯснЯла его  научно.  Љак  бы  далеко  наука  ни
раздвигала границы человеческого знаниЯ, всегда будет предел, за который  ей
не удастсЯ проникнуть. €менно  поэтому  Џаскаль  утверждал,  что  ненасытное
желание человека все больше познавать - единственное, что может интересовать
в жизни.  ‘  тех  пор  Љлотильда  признавала  существование  неведомых  сил,
окружающих  мир,  бесконечную  область  непознанного,  в  десЯть  раз  более
широкую, чем уже познанное, -  эту  неисследованную  бесконечность,  которой
беспрестанно  будет  овладевать  грЯдущее  человечество.  Љонечно,  то  было
достаточно обширное поле длЯ воображениЯ. € вот в  часы  мечтаний  Љлотильда
утолЯла  свою  ненасытную  жажду  запредельного,  стремление  оторватьсЯ  от
видимого мира и упивалась мечтами о грЯдущем, где будут  царить  безупречнаЯ
справедливость и счастье. ’ак затихали оживавшие порой ее былые  сомнениЯ  и
порывы, - ведь страдающее  человечество  не  может  жить  без  утешительного
обмана. ’еперь все это  гармонично  совмещалось  в  ней.  Ќа  рубеже  эпохи,
уставшей от сделанных наукой открытий и оставленных ею  развалин,  -  эпохи,
испытывающей страх перед наступающим  новым  столетием  и  безумное  желание
броситьсЯ назад, не двигатьсЯ дальше, Љлотильда нашла счастливое равновесие:
страстное влечение к истине в сочетании с беспокойной  мыслью  о  неведомом.
…сли  фанатики-ученые  строго  -Ћграничивали  себЯ,  изучаЯ  только  ЯвлениЯ
природы, " закрывали  глаза  на  все  остальное,  то  ей,  простому  доброму
существу, было позволительно интересоватьсЯ тем, чего  она  не  знала  и  не
могла узнать никогда. € если символ веры ЏаскалЯ был логическим  завершением
всей его работы, то вечный вопрос о запредельном, с которым она  по-прежнему
обращалась к небу, открывал врата бесконечности идущему вперед человечеству.
ђаз нужно все времЯ учитьсЯ, заранее отказавшись от полного знаниЯ, то разве
ее желание сберечь тайну, вечное сомнение и вечную надежду - не означает  ли
волю к движению, волю к жизни?
     ‘нова послышавшийсЯ звук, подобный веЯнию крыла, и ощущение поцелуЯ  на
волосах заставили ее на этот раз улыбнутьсЯ. Ћн, конечно, был здесь, с  нею,
и все  ее  существо  потонуло  в  бесконечной  любви,  исходившей  отовсюду,
затоплЯвшей ее. Љак он был добр н весел, какую любовь к ближнему внушала ему
страстнаЯ привЯзанность к жизни! Ћн сам, возможно,  был  только  мечтателем,
создавшим самую прекрасную мечту, кончив верой в то  поднЯвшеесЯ  на  высшую
ступень общество, в котором знание облечет человека невиданным могуществом.
     ‚се принЯть, все употребить длЯ счастьЯ, все знать  и  все  предвидеть,
превратить  природу  всего  лишь   в   служанку   и   жить   в   спокойствии
удовлетворенного сознаниЯ! ќто сулит грЯдущее!  Ђ  пока  пусть  добровольный
правильный труд сохранит  здоровье  всех.  Ѓыть  может,  когда-нибудь  самое
страдание будет обращено да пользу. €, думаЯ об этой  огромной  работе,  обо
всех живущих, добрых и злых, равно изумлЯющих своим мужеством  в  борьбе  за
существование, Љлотильда видела только братски объединенное  человечество  и
чувствовала к нему безграничную снисходительность, бесконечное сострадание и
горЯчее сочувствие. ‹юбовь, как солнце, окутывает теплом  землю,  а  доброта
подобна великой реке, напоЯющей все сердца.
     Џрошло почти два часа, как погрузилась в свои мысли Љлотильда, а иголка
все мелькала в ее руке, поднимавшейсЯ  и  опускавшейсЯ  тем  же  размеренным
движением.  Ќо  вот  завЯзки  к  распашонкам  уже  пришиты,  новые  пеленки,
купленные накануне, перемечены. Ћкончив шитье,  она  встала,  чтобы  уложить
белье. ‘олнце уже садилось. ‘квозь щели ставней в комнату  теперь  проникали
совсем тоненькие косые лучи. Ѓыло почти темно, и она открыла одно  из  окон;
на мгновение она забылась перед внезапно  раскрывшимсЯ  широким  горизонтом.
‘ильнаЯ жара спала; легкий ветер веЯл в чудесной  безоблачной  синеве.  …сли
посмотреть влево, то можно было Ясно различить среди нагромождениЯ  красных,
как кровь, утесов ‘ейль даже самую небольшую группу  сосен,  а  направо,  за
холмами ‘ент-Њарт, раскидывалась далеко-далеко  уходившаЯ  долина  ‚ьорны  в
золотом сиЯнии заходЯщего солнца. ‚зглЯнув на башню  собора  св.  ‘атюрнена,
котораЯ высилась, купаЯсь в том же  золотом  сиЯнии,  над  розовым  городом,
Љлотильда хотела уже отойти от окна, как вдруг неожиданное зрелище привлекло
ее внимание и удержало на месте. Ћна долго простоЯла там,  облокотившись  на
подоконник.
     ‡а полотном  железной  дороги,  на  старой  площади  длЯ  общественного
гулЯниЯ,  кишела  огромнаЯ  толпа  людей.  Љлотильда  тотчас   вспомнила   о
предстоЯщей церемонии; она догадалась, что ее бабушка ”елисите приступает  к
закладке приюта ђугонов, этого  памЯтника  победы,  долженствующего  донести
славу семьи до грЯдущих  веков.  Ћгромные  приготовлениЯ  велись  уже  целую
неделю; говорили о серебрЯных лопаточке и  корытце,  которыми  воспользуетсЯ
сама г-жа ”елисите,  чтобы  положить  первый  камень,  -  несмотрЯ  на  свои
восемьдесЯт два года, она еще хотела играть первую роль  и  упиватьсЯ  своим
торжеством. ‘ознание, что она в  третий  раз  при  подобных  обстоЯтельствах
завершает завоевание Џлассана, преисполнЯло ее необыкновенной  гордостью.  ‚
самом деле, она  заставила  весь  город,  со  всеми  его  тремЯ  кварталами,
выстроитьсЯ вокруг нее, сопровождать и приветствовать  как  благодетельницу.
’ам  должны  были  присутствовать  дамы-патронессы,   избранные   из   самых
благородных семей квартала св. Њарка; делегации от  рабочих  союзов  старого
квартала, и, наконец, наиболее почтенные жители нового  города  -  адвокаты,
нотариусы,  врачи,  -  не  считаЯ  разного  мелкого  люда,  и  целаЯ   толпа
разрЯженных  людей,  кинувшихсЯ  сюда,  как  на  праздник.  ќтим   последним
торжеством ”елисите могла особенно гордитьсЯ: она, одна  из  королев  ‚торой
€мперии, с достоинством носившаЯ траур по  низвергнутой  монархии,  одержала
победу над молодой ђеспубликой  в  лице  супрефекта,  который  вынужден  был
прийти сюда приветствовать  и  благодарить  ее.  ‘начала  предполагали,  что
выступит с речью только мэр, но уже накануне стало определенно известно, что
будет говорить и супрефект.
     €здали Љлотильда различала в  сверкающих  лучах  солнца  лишь  смешение
черных сюртуков и белых  платьев.  Џотом  она  расслышала  отдаленные  звуки
музыки - то был оркестр  городских  любителей,  и  ветер  доносил  времЯ  от
времени гул его медных инструментов. Љлотильда  отошла  от  окна  и  открыла
большой дубовый шкаф, чтобы положить туда свою работу, лежавшую на столе.  ‚
этот шкаф, когда-то наполненный рукописЯми доктора, а теперь опустевший, она
складывала  приданое  новорожденного.  каф  казалсЯ  бездонным,   огромным,
зиЯющим; на  его  пустых  широких  полках  были  разложены  тонкие  пеленки,
маленькие распашонки, чепчики, крошечные  чулочки,  свивальники  -  все  это
миниатюрное белье, пушок птички, еще не вылетевшей из  гнезда.  €  там,  где
покоилось столько мыслей, где в груде бумаг накоплЯлсЯ  в  течение  тридцати
лет упорный труд человека, лежало  только  белье  ребенка,  -  даже  еще  не
одежда,  а  первое  его  белье,  которое  не  будет  ему  уже  впору   через
какой-нибудь месЯц. Ћно украшало и оживлЯло необъЯтный старинный шкаф.
     “ложив свивальники  и  распашонки,  Љлотильда  вдруг  заметила  большой
конверт, в который она положила остатки спасенных ею от огнЯ  папок.  €  она
вспомнила просьбу, с которой к ней обратилсЯ как раз накануне доктор  ђамон,
- просмотреть, не осталось  ли  среди  этих  обрывков  чего-нибудь  важного,
представлЯющего научный интерес. Ћн  был  в  отчаЯнии  от  потери  бесценных
рукописей,  завещанных  ему  учителем.  ’отчас  после  смерти   ЏаскалЯ   он
постаралсЯ вкратце изложить его последнее слово, этот набросок всеобъемлющей
теории, изложенной  умирающим  с  таким  героическим  спокойствием;  но  ему
удалось вспомнить и записать только самые общие выводы. —тобы  воспроизвести
все,  ему  необходимы   были   законченные   работы,   наблюдениЯ,   которые
записывались  ежедневно,  закрепленные  выводы  и  сформулированные  законы.
ЏотерЯ была непоправима: все нужно было начинать сызнова, и ђамон  жаловалсЯ
на то, что у него остались только общие указаниЯ. Ћн утверждал, что развитие
науки благодарЯ этой потере задержитсЯ по меньшей мере на двадцать лет, пока
другие не воспримут и  не  разработают  мысли  одинокого  зачинателЯ,  труды
которого погибли в дикой и бессмысленной катастрофе.
     ђодословное древо, единственный уцелевший  документ,  было  спрЯтано  в
этом же конверте; Љлотильда положила все на стол, возле колыбели. ‚ынимаЯ из
конверта, один за другим, обрывки рукописей, она убедилась, -  впрочем,  она
была почти убеждена в этом и раньше, - что не сохранилось в целости ни одной
целой страницы, ни одной полной заметки, смысл которой был  бы  Ясен.  ‡десь
были только отрывки, куски наполовину  сожженных  и  обугленных  бумаг,  без
свЯзи, без продолжениЯ. Ќо по мере того, как она их разбирала, в ней  оживал
интерес к этим незаконченным фразам, отдельным словам,  почти  уничтоженным!
огнем. Љто-нибудь другой ничего бы в них не понЯл, а  она  стала  вспоминать
слышанное ею в грозовую ночь, и фразы пополнЯлись, начатое слово вызывало  в
памЯти людей, событиЯ. …й на глаза попалось ими Њаксима, и перед  ней  снова
прошла  жизнь  брата,  оставшегосЯ  настолько   чужим,   что   смерть   его,
последовавшаЯ  два  месЯца  тому  назад,  оставила  ее  почти   равнодушной.
ЋбрывавшаЯсЯ строка, упоминавшаЯ  об  ее  отце,  вызвала  у  нее  неприЯтное
чувство: насколько ей было известно, ‘аккар  при  помощи  племЯнницы  своего
парикмахера, этой столь наивной на вид ђозы, которой он  щедро  заплатил  за
труды, прикарманил дом и все состоЯние сына. „альше она встретила  и  другие
имена - своего дЯди ќжена, бывшего наместником императора, а теперь живущего
не у дел, и двоюродного  брата  ‘ержа,  свЯщенника  церкви  св.  …втропа,  -
накануне ей сказали, что он умирает от  чахотки.  €  каждый  обрывок  оживал
перед нею; проклЯтаЯ роднаЯ семьЯ восставала из этих крох, из этого  черного
пепла, где вспыхивали только концы и начала слов.
     ’огда Љлотильде захотелось развернуть и разложить на столе  родословное
древо. …е охватило волнение, она почувствовала глубокую  нежность  при  виде
этой реликвии. Љогда же она прочитала строки, приписанные  карандашом  рукой
ЏаскалЯ за несколько минут до смерти, у нее на глазах навернулись  слезы.  ‘
какой смелостью пометил он число своей смерти! Љакое  горькое  сожаление  об
уходЯщей жизни  чувствовалось  в  этих  выведенных  дрожащей  рукой  словах,
сообщающих о рождении ребенка! „рево росло, разветвлЯлось  во  все  стороны,
распускались новые листьЯ, и  Љлотильда,  забывшись,  долго  созерцала  его,
повторЯЯ себе, что все дело учителЯ заключено здесь, в этой истории развитиЯ
семьи, - истории, приведенной в порЯдок и снабженной  точными  данными.  Ћна
вновь слышала его объЯснениЯ каждого случаЯ наследственности, вспоминала его
уроки. Ћсобенно интересовали ее  дети.  „октор,  которому  Џаскаль  писал  в
Ќумеа, желаЯ получить от него  сведениЯ  о  ребенке  ќтьена,  родившемсЯ  на
каторге, наконец собралсЯ ответить; впрочем, он сообщил только, что родилась
девочка, кажетсЯ, вполне здороваЯ. „очь Ћктава Њуре, очень слабенькаЯ,  чуть
не умерла, но его сынишка - по-прежнему прекрасный ребенок.  ‡ато  настоЯщий
непочатый край здоровьЯ и необычайной плодовитости начиналсЯ в ‚алькейра,  в
семье †ана: его супруга за три года  родила  двух  детей  и  была  беременна
третьим. ќтот выводок весело рос под жарким солнцем! на тучной  земле;  отец
работал в поле, а мать варила вкусный  суп  и  утирала  носы  малышам.  ќтих
свежих сил и труда хватило бы, чтобы переделать  целый  мир.  ‚  эту  минуту
Љлотильде послышалсЯ крик ЏаскалЯ: "Ђ, наше семейство! —то станетсЯ  с  ним?
Љаков будет последний в роду?" € она сама  замечталась  перед  этим  древом,
протЯнувшим в будущее свои последние ветви. Љто знает,  где  возьмет  начало
здороваЯ ветвь? Ѓыть может, тот, кого они ждали, - мудрец и преобразователь,
- пустит росток именно здесь.
     ‹егкий крик отвлек Љлотильду от этих размышлений.  Љисейный  полог  над
колыбелью дрогнул, словно от дуновениЯ ветерка, - это проснулсЯ ребенок;  он
зашевелилсЯ и звал к себе. Ћна тотчас взЯла его на  руки  и  весело  поднЯла
вверх, окунаЯ в золотой отсвет заката. Ќо он не был чувствителен  к  красоте
вечера: его маленькие бессмысленные глаза не  желали  смотреть  на  огромное
небо, он только широко раскрыл  свой  розовый  рот,  словно  вечно  голодный
птенец. Ћн плакал так отчаЯнно, проснулсЯ таким прожорливым,  что  Љлотильда
решила дать ему грудь. ‚ конце концов, он имел на это право - уже три  часа,
как он не ел.
     Џрисев к столу, Љлотильда положила ребенка на колени, но там он не стал
благоразумнее и кричал все сильнее, все с большим нетерпением. ѓлЯдЯ на него
с улыбкой, она расстегнула платье и обнажила маленькую круглую  грудь,  чуть
вздувшуюсЯ  от  молока.  Ќебольшой  темно-бурый  венчик  лег  вокруг  соска,
выделЯЯсь на нежной белой коже Љлотильды, такой же  божественно  стройной  и
юной, как прежде. ђебенок сразу почувствовал  молоко,  приподнЯлсЯ  и  начал
искать губами. Љогда она приложила его к груди, он удовлетворенно засопел  и
впилсЯ в нее с завидным аппетитом существа, которое  хочет  жить.  Ћн  сосал
жадно, не разжимаЯ десен. ‘начала  он  маленькой  своей  лапкой  вцепилсЯ  в
грудь, как бы желаЯ объЯвить ее своей собственностью,  защитить  от  всех  и
сберечь длЯ себЯ. Џотом, наслаждаЯсь теплой струей, наполнЯвшей  его  горло,
он поднЯл вверх свою ручонку, прЯмо,  как  знамЯ.  Љлотильда  по-прежнему  с
безотчетной улыбкой смотрела, как он  энергично  сосет.  Џервые  недели  она
сильно страдала от трещины на соске, - и теперь еще она чувствовала  боль  в
груди, но все  же  она  улыбалась  умиротворенной  улыбкой  матери,  котораЯ
счастлива отдать ребенку не только свое молоко, но и всю свою кровь.
     ђасстегнутый корсаж, открывший нагую грудь матери, обнаружил  и  другую
тайму,  самую  скрытую  и  пленительную:  тонкую  золотую  цепочку  с  семью
жемчужинами, сиЯвшими,  как  млечные  звезды,  которую  Џаскаль,  охваченный
безумным желанием дарить, надел ей на шею в дни их нищеты. ‘ тех  пор  никто
ее не видел. € это простое детское ожерелье  как  бы  излучало  ее  чистоту,
сливалось с ее телом. ‚се времЯ, пока ребенок сосал, Љлотильда  с  нежностью
смотрела на семь жемчужин - ей казалось, что на них  еще  сохранилсЯ  теплый
след поцелуев.
     „олетевшие издали громкие звуки музыки удивили Љлотильду. Ћна повернула
голову и взглЯнула в сторону долины, позолоченной косыми  лучами  заходЯщего
солнца. "Ђх, да! ’оржество, закладка зданиЯ!" - вспомнила она. €  она  опЯть
стала  смотреть  на  ребенка,  радуЯсь  его  здоровому  аппетиту.   ЏритЯнув
маленькую скамеечку, она поставила на нее ногу, чтобы поднЯть повыше колено,
и оперлась плечом на стол, возле родословного древа и  почерневших  обрывков
бумаги. …е витавшие  где-то  мысли  прониклись  невыразимой  нежностью:  она
чувствовала, как тихонько струитсЯ из ее груди чистейшее молоко, - лучшее от
ее существа, - все крепче  привЯзываЯ  к  ней  дорогое  маленькое  создание,
рожденное ее лоном. ЏоЯвилсЯ на свет ребенок;  быть  может,  то  искупитель.
Љолокола заблаговестили, волхвы отправились в  путь,  с  ними  народ  и  всЯ
ликующаЯ природа, радостно встретившаЯ младенца в пеленах. Ђ она, его  мать,
пока он пил из ее груди жизнь, уже грезила о будущем. Љем  будет  он,  когда
она, отдав ему все, вырастит его большим и сильным? “ченым, который принесет
в мир хотЯ бы каплю вечной истины, воином, который прославит отечество,  или
лучше  -   вождем   народа,   который   успокоит   страсти   и   восстановит
справедливость? Ћна видела его прекрасным, очень добрым и сильным. ќто  была
греза всех матерей, уверенных, что от них родилсЯ долгожданный мессиЯ.  €  в
этой надежде, в этой незыблемой вере каждой матери в  то  или  иное  высокое
призвание своего ребенка  была  надежда,  питающаЯ  жизнь,  и  вера,  дающаЯ
человечеству силу постоЯнного обновлениЯ.
     Љем будет ее дитЯ? Ћна смотрела на него и старалась угадать, на кого он
похож. Љонечно, на своего отца, - тот же лоб и глаза, что-то  возвышенное  и
сильное в очертаниЯх его головки. Ћна узнавала и самое себЯ - тот же изЯщный
рот и мЯгко округленный подбородок. Џотом, с глухим беспокойством, она стала
искать других - своих ужасных предков, тех, кто  был  внесен  в  родословное
древо и чьи листьЯ распускались по законам наследственности. Ќа  кого  может
быть похож ребенок -  на  этого,  на  ту  или  кого-нибудь  другого?  Ћднако
Љлотильда скоро успокоилась: она не могла не надеЯтьсЯ, ее сердце было полно
до краев вечной надеждой. ‚ера в жизнь, взращеннаЯ учителем,  заставлЯла  ее
быть мужественной, стойкой, непоколебимой. ђазве имеют какое-нибудь значение
нищета, страдание и темные стороны  бытиЯ?  ‘пасение  в  труде  на  всеобщую
пользу, в усилиЯх оплодотворЯющей творческой  воли.  €  хорошо,  если  целью
любви ЯвлЯетсЯ ребенок. ’огда, несмотрЯ на обнаженные Язвы и мрачную картину
человеческого падениЯ, надежда открываетсЯ снова.  †изнь  продолжаетсЯ,  она
влечет к себе, и ее не перестают считать благом, ибо жадно вкушают ее  среди
скорбей и несправедливости. Љлотильда невольно взглЯнула на  древо  предков,
развернутое  перед  нею.  „а,  именно   там   таилась   опасность!   ‘колько
преступлений, какаЯ грЯзь, а  вокруг  -  слезы  и  страданиЯ  добрых!  Љакое
необычайное смешение  прекрасного  и  ужасного;  здесь  все  человечество  в
миниатюре, со всеми его пороками и страстЯми! …ще неизвестно,  не  лучше  ли
было  бы  одним  ударом  разметать  этот  жалкий,   порочный,   человеческий
муравейник. € вот после стольких ужасных ђугонов и  отвратительных  Њаккаров
родилсЯ еще один. †изнь не побоЯлась создать еще одного - она  бросила  этот
смелый вызов  в  сознании  вечного  своего  бытиЯ.  Ћна  делала  свое  дело,
размножалась  по  своим  законам  и,  равнодушнаЯ  к  гипотезам,   неуклонно
двигалась вперед во имЯ бесконечной работы. Џусть даже поЯвлЯютсЯ чудовища -
она творит! ЌесмотрЯ на больных и сумасшедших,  она  не  устает  творить,  в
надежде, что когда-нибудь родЯтсЯ  здоровые  и  разумные.  Ћ  жизнь!  †изнь,
несущаЯсЯ к неведомой  цели  непрерывным,  обновлЯющим  свои  воды  потоком!
†изнь,  в  которую   мы   погружены,   -   водоворот   с   бесчисленными   и
противоположными течениЯми, огромный и колыхающийсЯ,  как  бескрайное  море!
Џорыв горЯчего материнского чувства подступил к сердцу Љлотильды - она  была
счастлива, что маленький жадный ротик продолжал  пить,  не  переставаЯ.  ќто
была молитва, призыв к неведомому  ребенку,  словно  к  неведомому  богу!  Љ
ребенку, который родитсЯ завтра, к гению, быть  может,  уже  родившемусЯ,  к
вожделенному мессии грЯдущего века! Ћн освободит народы от бремени  сомнениЯ
и страданиЯ! € если ее собственный народ ждет возрождениЯ, то,  может  быть,
ее сын ЯвилсЯ длЯ этого подвига! Ћн овладеет опытом,  возведет  стены,  даст
уверенность бредущим ощупью,  воздвигнет  град  справедливости,  где  только
закон труда будет обеспечивать счастье. ‚ эпоху смут должно ждать  пророков.
…сли даже это будет антихрист,  демон  разрушениЯ,  зверь,  предсказанный  в
Ђпокалипсисе, который очистит землю от всей  бесконечной  скверны,  и  тогда
жизнь будет продолжатьсЯ,  вопреки  всему.  ’олько  придетсЯ  потерпеть  еще
тысЯчелетиЯ, пока в мир не придет другое неведомое дитЯ - спаситель.
     ’ем временем  ребенок  высосал  ее  правую  грудь  и  начал  сердитьсЯ.
Љлотильда переложила его и дала ему  левую.  Ћна  улыбнулась,  точно  ласке,
прикосновению его маленьких прожорливых десен. ЌесмотрЯ  на  все,  она  была
полна надежды. Њать, кормЯщаЯ грудью, разве это не образ мира, спасенного  и
вечного? Ћна склонилась к ребенку и встретила его сиЯющие глаза,  восхищенно
раскрывшиесЯ в жажде света. Ћ чем говорило ей это маленькое существо, почему
под грудью, питавшей  его,  так  забилось  ее  сердце?  Љакую  благую  весть
возвещали его сосавшие губки? ‡а что он прольет свою кровь,  став  мужчиной,
которому ее молоко дало силу? Ѓыть может, он  не  говорил  ни  о  чем,  быть
может, уже лгал, и все же она была так счастлива,  так  полна  непоколебимой
веры в него!
     €здали снова донессЯ торжествующий грохот духового  оркестра.  Џо  всей
вероЯтности,  это  был  апофеоз:  бабушка  ”елисите  при  помощи  серебрЯной
лопаточки  закладывала  первый  камень  памЯтника,  воздвигаемого  во  славу
ђугонов. ‚ысокое голубое небо празднично сиЯло, радуЯсь воскресному веселью.
Ђ в теплой тишине и мирном уединении  рабочей  комнаты  Љлотильда  улыбалась
ребенку. Ћн все еще сосал, поднЯв вверх, как  знамЯ,  свою  ручонку,  словно
взываЯ к жизни.
 
1893