тсЯ  в  дом.  Џорывы
ветра  проносились  по  темным  комнатам.  Ћн  снова   улегсЯ   в   постель,
заледеневший, дрожащий, преследуемый ужасными видениЯми. Џотом он понЯл, что
этот властный голос, который так мучил его и не давал ему. спать,  вовсе  не
голос взбесившегосЯ мистралЯ. ’о был призыв Љлотильды, сознание, что она еще
здесь и что он сам себЯ лишил ее.  ’огда  он  стал  кататьсЯ  по  постели  в
припадке безумного  желаниЯ  и  невыносимого  отчаЯниЯ.  Ѓоже!  ЏотерЯть  ее
навеки, в то времЯ как было довольно одного слова, чтобы оставить ее у себЯ,
оставить навсегда! ЋтнимаЯ у него это юное тело, словно отрывали собственную
его плоть. †енщина в тридцать лет еще  может  оправитьсЯ.  Ќо  какое  усилие
нужно ему сделать, чтобы отказатьсЯ в конце своей мужской жизни от последней
страсти, от этой свежести  и  молодости,  которые  так  щедро  и  беззаветно
отдались ему, став его достоЯнием, его собственностью. ђаз десЯть  он  готов
был вскочить с постели, возвратитьсЯ к ней,  оставить  ее  у  себЯ.  “жасный
припадок длилсЯ до самого рассвета, пока старый дом дрожал сверху донизу под
бешеным натиском ветра.
     Ѓыло шесть часов утра, когда Њартина,  которой  послышалось,  будто  он
зовет ее из своей комнаты, стуча башмаками, поднЯлась наверх. “же два днЯ  у
нее было бодрое и восторженное настроение; но войдЯ к доктору,  она  застыла
на месте от испуга и беспокойства: Џаскаль, полуодетый, лежал поперек  своей
измЯтой постели и, вцепившись зубами в подушку, старалсЯ заглушить  рыданиЯ.
Ћн хотел было встать и одетьсЯ, но его свалил новый приступ отчаЯниЯ, у него
закружилась голова, он  задыхалсЯ  от  сердцебиениЯ.  …два  очнувшись  после
короткого обморока, он стал бессвЯзно жаловатьсЯ на свои мучениЯ:
     - Ќет, нет! џ не могу. џ слишком страдаю... Њне лучше умереть,  умереть
сейчас...
     Џотом, узнав Њартину и не  владеЯ  собой,  Џаскаль,  совсем  обессилев,
доверилсЯ ей и призналсЯ в своей безысходной печали:
     - ЃеднаЯ моЯ Њартина, Я очень страдаю. “ менЯ разрываетсЯ сердце... ќто
она уносит с собой мое сердце, всего менЯ. џ не могу жить без нее... џ  чуть
не умер этой ночью, Я бы хотел умереть до ее отъезда,  чтобы  не  переживать
этого ужаса, не видеть, как она менЯ покидает... Ѓоже мой! Ћна  уезжает,  ее
здесь больше не будет. џ останусь один, один, один...
     ‹ицо Њартины, так весело поднимавшейсЯ наверх, принЯло  бледно-восковой
оттенок, выражение его стало суровым и печальным. Њгновение она смотрела  на
ЏаскалЯ, который рвал простыни скрюченными в судороге пальцами и в  отчаЯнии
хрипел, зажимаЯ рот одеЯлом. Џотом, вдруг  сделав  над  собой  усилие,  она,
казалось, принЯла решение.
     - Ќеразумно, сударь, причинЯть самому себе такое горе, - сказала она. -
ќто просто смешно... ђаз уже такое дело,  раз  вы  не  можете  обойтись  без
барышни, Я сейчас пойду к ней и скажу, в каком вы состоЯнии...
     ќти слова заставили его поднЯтьсЯ с постели;  едва  держась  на  ногах,
опираЯсь на спинку стула, он крикнул:
     - џ запрещаю вам это, Њартина!
     - ’ак Я вас и послушала! —тобы опЯть видеть, как вы, чуть  живой,  весь
исходите слезами!.. Ќет, нет! џ сейчас же пойду за барышней, Я скажу ей  всю
правду и заставлю ее остатьсЯ с нами!
     ђазгневавшись, Џаскаль схватил ее за руку и не отпускал от себЯ.
     - џ вам приказываю слушатьсЯ, понимаете? -  закричал  он.  -  €наче  вы
уедете вместе с ней... ‡ачем вы пришли сюда? џ был болен из-за этого  ветра.
ќто никого не касаетсЯ.
     Ќо в конце концов его обычнаЯ доброта одержала верх, и он сказал, мЯгко
улыбаЯсь:
     - ЊоЯ беднаЯ Њартина, вот вы менЯ и  рассердили!  Џредоставьте  же  мне
сделать так, как Я это считаю нужным длЯ общего благополучиЯ.  €  ни  одного
слова - иначе вы причините мне много горЯ.
     Њартина и сама готова была расплакатьсЯ. ‘пор кончилсЯ вовремЯ,  потому
что почти сейчас же вошла Љлотильда.  Ћна  встала  рано  и  спешила  увидеть
ЏаскалЯ, без сомнениЯ, надеЯсь до последней минуты,  что  он  оставит  ее  у
себЯ.  “  нее  тоже  были  распухшие  от  бессонницы  веки;  она  тотчас  же
вопросительно посмотрела на него. Ќо у него все еще был  такой  расстроенный
вид, что она встревожилась.
     - Ќет, нет, все это пустЯки, уверЯю тебЯ, - заЯвил он ей. - џ  спал  бы
отлично, если бы не этот мистраль... Џравда, Њартина, Я вам говорил об этом?
     Њартина, кивнув головой, подтвердила его слова. € Љлотильда подчинилась
своей участи; она не сказала ни слова о том, как страдала и боролась  в  эту
ночь, пока он рЯдом  изнемогал  в  смертельной  муке.  Ћбе  женщины,  полные
покорности,  отныне  повиновались  беспрекословно,   помогаЯ   ему   в   его
самоотречении.
     - Џодожди, - сказал он, открываЯ свой письменный стол, -  у  менЯ  есть
кое-что длЯ тебЯ... ‚от возьми! ‚ этом конверте семьсот франков...
     Љогда же она стала возражать и отказыватьсЯ, он  сделал  ей  отчет.  €з
шести  тысЯч  франков,  вырученных  от   продажи   драгоценностей,   он   не
израсходовал даже двухсот, кроме того, он оставил себе еще сто на  жизнь  до
конца месЯца, при строгой экономии этого хватит; он  стал  теперь  настоЯщим
скрЯгой. Љонечно, придетсЯ продать ‘улейЯд, он будет  работать  и,  в  конце
концов, выпутаетсЯ. Ќо он ни за что не хотел тратить оставшиесЯ  пЯть  тысЯч
франков - они принадлежат ей, Љлотильде, и она всегда найдет их на месте.
     - “читель, учитель, как ты менЯ огорчаешь!.. Ћн прервал ее:
     - џ так хочу. ќто ты мне разрываешь сердце... Ќо уже половина восьмого,
Я пойду увЯзывать сундуки, они уже заперты.
     Љлотильда и Њартина, оставшись вдвоем, лицом к  лицу,  некоторое  времЯ
молча смотрели друг на друга. ‘ того  времени,  как  в  ‘улейЯде  все  стало
по-новому, они обе,  конечно,  сознавали  свое  тайное  соперничество  возле
обожаемого учителЯ - борьбу светлой торжествующей нежности молодой любовницы
с   мрачной   ревностью   старой   служанки.   ‘егоднЯ   Њартина    казалась
победительницей. Ќо в это последнее мгновение их сблизило общее чувство.
     - Њартина, - сказала Љлотильда, - нельзЯ допустить, чтобы  он  питалсЯ,
как нищий. Ћбещай мне подавать ему каждый день мЯсо и вино.
     - Ѓудьте спокойны, барышнЯ.
     - Љроме того, те пЯть тысЯч франков,  которые  там  лежат,  -  это  его
деньги. џ надеюсь, вы не станете беречь их и морить себЯ  голодом.  џ  хочу,
чтобы ты его вкусно кормила.
     - ЏовторЯю вам, барышнЯ, Я беру это на себЯ. “ барина  будет  все,  что
нужно.
     ‘нова наступило молчание. Ћни все так же смотрели друг на друга.
     - Џотом следи, - продолжала Љлотильда, - чтобы он  не  работал  слишком
много. џ уезжаю  в  большой  тревоге:  с  некоторого  времени  его  здоровье
пошатнулось. ’ы будешь за ним ухаживать, правда?
     - Ѓудьте покойны, барышнЯ, Я буду ходить за ним.
     - Џомни, Я поручаю его тебе. Љроме тебЯ, у него никого не останетсЯ,  и
менЯ немного утешает только то, что ты его очень любишь.  ‹юби  же  его  как
можно крепче, люби за нас обеих.
     - Ћ барышнЯ, все сделаю, что только смогу.
     “ обеих навернулись на глаза слезы.
     - •очешь поцеловать менЯ, Њартина? - спросила Љлотильда.
     - Ћт всего сердца, барышнЯ!
     Џаскаль вошел в комнату, когда они обнимали друг друга. Ћн сделал  вид,
что  не  замечает  их,  по-видимому,  опасаЯсь  расчувствоватьсЯ,  и  громко
заговорил о  последних  приготовлениЯх  к  отъезду,  как  человек,  которого
торопЯт и который боитсЯ опоздать на поезд. Ћн  увЯзал  сундуки,  и  дЯдюшка
„юрбе уже увез их на своей тележке на вокзал. Ђ еще не было восьми  -  в  их
распорЯжении оставалось больше двух часов. ќто были часы смертельной  тоски,
томительного бездействиЯ, отравленные неотвЯзной мыслью о  разлуке.  ‡автрак
не продолжалсЯ и пЯтнадцати минут. Џотом нужно было встать и снова  присесть
перед отъездом. ѓлаза не отрывались от часов.  ‚  этом  унылом  доме  минуты
казались вечностью.
     - Љакой сильный ветер! - сказала Љлотильда, когда при  порыве  мистралЯ
затрещали все двери.
     Џаскаль  подошел  к  окну  -  деревьЯ  под  натиском  бури  как   будто
устремлЯлись куда-то в головокружительном беге.
     - ‘ утра он еще усилилсЯ, - сказал он. -  Ќужно  будет  позаботитьсЯ  о
крыше, с нее сорвало много черепиц.
     „лЯ них разлука уже наступила. € они слышали только вой этого Яростного
ветра, сметавшего все, уносившего их  жизнь.  Ќаконец  в  половине  девЯтого
Џаскаль сказал спокойно:
     - “же пора, Љлотильда.
     Ћна поднЯлась со стула. Џорою она забывала, что уезжает.  €  вдруг  она
осознала ужасную правду. Џоследний раз она взглЯнула на него, но он не обнЯл
ее, не удержал. ‚се было кончено. ‹ицо ее помертвело, она была сражена.
     ‘начала были сказаны обычные в таких случаЯх слова.
     - ‚едь правда, ты будешь мне писать?
     - Љонечно. € ты пиши мне тоже как можно чаще.
     - …сли заболеешь, непременно вызови менЯ сейчас же.
     - Ћбещаю тебе. Ќо не бойсЯ, Я здоров.
     ЏокидаЯ  этот  дом,  такой  длЯ  нее  дорогой,  Љлотильда  окинула  все
блуждающим взглЯдом. Ѓросившись Џаскалю  на  грудь  и  сжимаЯ  его  в  своих
объЯтиЯх, она лепетала:
     - џ хочу еще раз обнЯть тебЯ здесь, поблагодарить тебЯ... “читель,  это
ты сделал менЯ такой, какаЯ Я есть. ’ы сам часто повторЯл мне, что  исправил
мою наследственность. —то стало бы со мной  там,  в  той  среде,  где  вырос
Њаксим?.. „а если Я чего-нибудь  стою,  то  обЯзана  этим  тебе  одному.  ’ы
пересадил менЯ в этот дом истины и добра и вырастил достойной твоей любви...
џ была твоей, ты сделал длЯ менЯ все, что только  мог,  и  сегоднЯ  ты  менЯ
отсылаешь обратно. „а будет волЯ твоЯ, ты мой господин, и Я повинуюсь  тебе.
џ все равно тебЯ люблю и буду любить всегда.
     Џрижав ее к своему сердцу, он ответил:
     - џ думаю только о твоем счастье, Я  завершаю  мое  дело.  ‚  последнем
мучительном поцелуе она чуть слышно прошептала:
     - Ђх, если бы родилсЯ ребенок!
     Ћна едва расслышала, как он, не сдержав рыданиЯ, еще тише пролепетал:
     - „а, это то, о чем Я мечтал, - единственно  истинное  и  доброе  дело,
которое Я не мог осуществить... Џрости менЯ, постарайсЯ быть счастливой.
     Ќа вокзал Явилась  стараЯ  г-жа  ђугон,  очень  веселаЯ  и  оживленнаЯ,
несмотрЯ на свои восемьдесЯт лет. Ћна  торжествовала  и  была  уверена,  что
Џаскаль теперь в ее руках. “видев, как они оба растерЯны,  она  позаботилась
обо всем: взЯла билет, сдала багаж и усадила Љлотильду в купе, где были одни
женщины. Џосле этого она долго говорила  о  Њаксиме,  давала  наставлениЯ  и
требовала, чтобы ее почаще извещали обо всем. Џоезд, однако, не отправлЯлсЯ,
и еще пЯть ужасных минут они провели вместе, лицом к лицу, ни о  чем  больше
не разговариваЯ. € вот, наконец, все позади  -  последние  горЯчие  объЯтиЯ,
грохот колес, веющие в воздухе платки.
     ‚незапно Џаскаль заметил, что он осталсЯ один на перроне  -  поезд  уже
исчез на повороте пути. ’огда, не слушаЯ матери, он бросилсЯ бежать изо всех
сил, как юноша, поднЯлсЯ по склону и, прыгаЯ по каменным уступам, через  три
минуты был уже на террасе в  ‘улейЯде.  ‘вирепствовал  мистраль,  чудовищный
вихрь сгибал столетние кипарисы, как былинки.  ‘олнце  на  бесцветном  небе,
казалось, устало от этого ветра, который уже шесть дней с такой Яростью  дул
прЯмо в него. Џаскаль был подобен  этим  истерзанным  деревьЯм;  его  одежда
хлопала, как флаг на ветру, борода и волосы развевались, разметанные  бурей,
но он устоЯл на ногах. ‡адыхаЯсь и прижимаЯ руки к  сердцу,  чтобы  сдержать
его биение, он смотрел на поезд, мчавшийсЯ вдали по голой равнине, - на этот
маленький поезд, похожий на ветку с сухими листьЯми, уносимую мистралем.
 
        XII 
 
     ‘ этого днЯ Џаскаль заперсЯ в своем большом опустевшем доме. Ћн  больше
никуда не выходил, совершенно перестал посещать немногих больных, которых не
оставлЯл до сих пор, и жил в полном молчании и одиночестве, закрыв все двери
и окна. Њартине было отдано строгое приказание - не пускать  никого  ни  под
каким предлогом.
     - Ќо, сударь, - возразила она, - а вашу матушку, госпожу ”елисите?
     - Њою мать тем более. “  менЯ  есть  длЯ  этого  свои  основаниЯ...  ‚ы
скажете ей, что Я работаю и мне необходимо сосредоточитьсЯ. Џередайте ей мои
извинениЯ.
     ‘тараЯ г-жа ђугон приходила три раза  подрЯд.  Ћна  бушевала  внизу,  и
Џаскаль слышал, как она возвышала голос, сердилась и  настаивала,  чтобы  ее
пустили. Џотом шум затихал, слышалсЯ только шепот: она и служанка жаловались
друг другу и о чем-то договаривались.  ’ем  не  менее  Џаскаль  ни  разу  не
уступил, ни разу не вышел на площадку лестницы, чтобы позвать ее наверх.
     Ћднажды Њартина осмелилась сказать:
     -  Љак-никак,  это  очень  жестоко,  сударь,  закрывать   двери   перед
собственной матерью. ’ем более, что госпожа ”елисите приходит сюда с добром.
Ћна знает, как вам тЯжело живетсЯ, и только хочет помочь вам.
     ‚збешенный, он воскликнул:
     - Њне не нужны деньги, понимаете?.. џ буду работать и  прокормлю  себЯ,
черт возьми!
     ’ем не менее денежные затруднениЯ возрастали. Џаскаль упорствовал и  не
хотел брать ни гроша из пЯти тысЯч франков,  запертых  в  письменном  столе.
’еперь, оставшись один, он совершенно  перестал  заботитьсЯ  о  материальной
стороне жизни, он довольствовалсЯ бы хлебом  и  водой.  €  каждый  раз,  как
только Њартина просила у него денег на  покупку  мЯса,  вина  и  чего-нибудь
сладкого, он пожимал в ответ плечами. Љ чему все  это?  Ћт  вчерашнего  днЯ,
верно, еще осталось что-нибудь - разве этого не хватит? Њартина, любЯ его  и
чувствуЯ, как он страдает, приходила в отчаЯние от этой скупости, еще  более
жестокой, чем ее собственнаЯ, от всей этой нищеты, на которую он обрек  себЯ
вместе со всем домом. ђабочие предместьЯ жили лучше, чем они. €  вот  как-то
она в течение целого днЯ, казалось, переживала какую-то  ужасную  внутреннюю
борьбу. …е беззаветнаЯ собачьЯ привЯзанность боролась со страстью к деньгам,
которые она собрала по грошам и где-то спрЯтала, "чтобы, - как она говорила,
- у них рождались маленькие". Љонечно, она  предпочла  бы  вырезать  у  себЯ
кусок собственного мЯса. „о тех пор, пока ее хозЯин терпел лишениЯ не  один,
ей даже не приходило в голову коснутьсЯ своего сокровища. Ќо однажды  утром,
когда все запасы окончились, Њартина, увидев, что буфет пуст и нечем  топить
печь, проЯвила  необычайный  героизм,  исчезнув  из  дома  на  целый  час  и
возвратившись с продуктами и стофранковой ассигнацией.
     Џаскаль, как раз в это времЯ спустившийсЯ  вниз,  удивилсЯ  и  спросил,
откуда эти деньги. Ћн  сразу  вышел  из  себЯ  и  готов  был  выбросить  все
принесенное из окна, вообразив, что Њартина побывала у его матери.
     - Ќет, нет, сударь! - пролепетала она.  -  ќто  вовсе  не  то,  что  вы
думаете...
     € она рассказала ему заранее придуманную историю.
     - Џредставьте, - сказала она, - дела у вас с господином  ѓрангильо  как
будто устраиваютсЯ, - во всЯком случае, по-моему, похоже  на  то...  ‘егоднЯ
утром Я надумала сходить туда разузнать, и  мне  сказали,  что  вам  следует
кое-что, вот Я и получила эти сто франков... Ћни даже согласились  дать  под
мою расписку. ‚ы уж как-нибудь потом уладите это.
     Џаскаль почти не удивилсЯ. Њартина  надеЯлась,  что  он  не  станет  ее
проверЯть. ‚се же она почувствовала  большое  облегчение,  увидев,  с  какой
беззаботной доверчивостью он выслушал эту историю.
     - Ќу что ж, тем лучше! - воскликнул он. - џ не раз говорил, что никогда
не надо отчаиватьсЯ. ќто позволит мне занЯтьсЯ моими делами.
     ќти дела заключались в продаже ‘улейЯда, о чем он смутно подумывал.  Ќо
как тЯжело будет расстатьсЯ с домом, где выросла Љлотильда, где они  прожили
вместе почти восемнадцать лет!  €  он  дал  себе  две  или  три  недели  длЯ
размышлений. Ђ когда у него поЯвилась  надежда  получить  хотЯ  часть  своих
денег, он и вовсе перестал об этом думать. Ћн снова успокоилсЯ, ел все,  что
ему подавала Њартина, даже не замечаЯ скромного довольства, созданного ею. Ђ
она служила ему, преклонЯЯсь перед ним и обожаЯ, счастливаЯ тем, что  кормит
его, причем он и не подозревает своей зависимости от нее; вместе с  тем  она
ужасно страдала, затронув свои маленькие сбережениЯ.
     Џаскаль ничем не вознаграждал ее за  это.  ђазве  только,  вспылив,  он
немного погодЯ смЯгчалсЯ и жалел о своей резкости. Ќо он  жил  все  времЯ  в
состоЯнии такого лихорадочного отчаЯниЯ, что снова и  снова  раздражалсЯ  по
малейшему поводу. Ћднажды вечером, снова услышав, как  его  мать  без  конца
болтает на кухне, он пришел в дикую Ярость.
     - Џоймите раз навсегда, Њартина, - закричал он, -  Я  больше  не  хочу,
чтобы она приходила в ‘улейЯд!.. …сли вы примете ее еще хоть раз у  себЯ,  Я
выгоню вас вен! -
     ЏотрЯсеннаЯ Њартина окаменела на месте. Ќикогда в течение тридцати двух
лет, которые она прослужила у него, он не угрожал ей таким образом.
     - Ћ сударь, - простонала она, - неужели у вас хватило бы совести? Ќо  Я
ведь никуда не пойду - лЯгу на пороге, и все.
     Ќо он уже раскаивалсЯ в своей вспыльчивости и прибавил более мЯгко:
     - ‚едь Я отлично знаю все, что делаетсЯ. Ћна ходит сюда научать  вас  и
настраивать против менЯ. ђазве не так?.. „а, она караулит  мои  бумаги,  она
хотела бы все украсть, уничтожить там наверху, в шкафу. џ знаю ее:  если  уж
она чего-нибудь захочет, то доведет дело до  конца...  ’ак  вот,  можете  ей
передать, что Я начеку и, пока Я жив, не позволю ей даже  близко  подойти  к
шкафу. Љроме того, ключ здесь, у менЯ в кармане.
     Ћн в самом деле опЯть стал испытывать страх - страх  ученого,  которого
преследуют и хотЯт предать. ‘ тех пор как он жил один, у него  возобновилось
ощущение вновь возникшей опасности, везде чудились расставленные  потихоньку
ловушки. Љруг сжималсЯ, и если  ему  приходилось  так  грубо  защищатьсЯ  от
попыток вторжениЯ в дом, если он  сопротивлЯлсЯ  натиску  ”елисите,  то  это
потому, что он прекрасно  знал  ее  истинные  намерениЯ  и  боЯлсЯ  проЯвить
слабость. Џроникнув к нему, она мало-помалу овладеет им  и  в  конце  концов
станет здесь хозЯйкой. € вот пытка его возобновилась: Џаскаль целые дни  был
настороже, вечером сам запирал  все  двери  и  часто  вставал  ночью,  чтобы
убедитьсЯ в целости замков.  Ћн  беспокоилсЯ,  как  бы  Њартина,  поддавшись
уговорам матери и заботЯсь о спасении его души, не открыла ей двери. Ћн  уже
видел, как его папки пылают в камине, и,  охваченный  болезненной  страстью,
какой-то мучительной нежностью к этой мертвой куче бумаг,  к  этим  холодным
страницам рукописей, ради которых он пожертвовал женщиной,  неусыпно  стерег
их, силЯсь любить так, чтобы забыть все остальное.
     Џосле отъезда Љлотильды Џаскаль весь ушел в  работу,  стараЯсь  целиком
погрузитьсЯ в нее и оглушить себЯ.  …сли  он  сидел  взаперти,  если  он  не
выходил в сад, если однажды  имел  силы  отказать  через  Њартину  в  приеме
доктору ђамону, то все  это  упорное  и  сосредоточенное  одиночество  имело
только одну цель - растворить в  непрерывном  труде  собственное  Я.  Ѓедный
ђамон! ‘ какой радостью он обнЯл бы его!  ‚едь  Џаскаль  прекрасно  понимал,
какое благородное чувство руководило  им,  когда  он  поспешил  сюда,  чтобы
утешить своего старого учителЯ. Ќо к чему терЯть времЯ?  Љ  чему  испытывать
волнение, плакать? —тобы стать менее стойким? —уть только рассветало, как он
уже был за  своим  столом,  проводЯ  за  ним  утро  и  послеобеденные  часы,
засиживаЯсь нередко при свете лампы до поздней ночи.  Ћн  желал  осуществить
свою старую мысль: заново перестроить всю свою теорию наследственности, вос-
пользовавшись папками и семейными документами, чтобы показать, на  основании
каких законов с математической точностью  передаетсЯ  жизнь  от  человека  к
человеку в определенной группе и проЯвлЯетсЯ в  зависимости  от  среды.  ќто
была бы огромнаЯ  библиЯ,  книга  бытиЯ  всех  семей,  всех  обществ,  всего
человечества. Ћн надеЯлсЯ, что широта такого плана, усилиЯ, необходимые  длЯ
выполнениЯ этой огромной идеи, захватЯт его целиком, возвратЯт ему здоровье,
веру, довольство собой, дав познать высшее счастье в  сознании  завершенного
дела. Ћ, как ему хотелось вдохновитьсЯ, отдать себЯ всего, без  остатка,  со
всею страстью! Ќо он только переутомлЯлсЯ физически и духовно,  не  в  силах
сосредоточитьсЯ; его сердце не лежало к этой работе,  и  с  каждым  днем  им
овладевало  все  большее  бессилие  и  отчаЯние.  Ќеужели  это  окончательно
доказывало несостоЯтельность труда? Ќеужели он, который отдал всю свою жизнь
труду, считаЯ его  единственным  двигателем,  благодетельным  и  исцелЯющим,
вынужден прийти к заключению, что любить и быть любимым важнее всего? €ногда
он предавалсЯ глубоким  размышлениЯм  и  продолжал  набрасывать  свою  новую
теорию равновесиЯ сил, устанавливавшую, что все, полученное человеком в виде
ощущениЯ, он должен возвращать в виде движениЯ. †изнь  была  бы  нормальной,
полной и  счастливой,  если  бы  можно  было  прожить  ее  наподобие  хорошо
налаженной машины, котораЯ возвращает в виде силы то, что она сжигает в виде
топлива, поддерживаЯ свою мощь и красоту одновременной и  согласной  работой
всего своего организма. Ћн имел в виду физический труд в такой  же  степени,
как и умственный, жизнь чувства и жизнь рассудка, он отводил  место  половой
деЯтельности и работе мозга, не  допускаЯ  ни  в  чем  излишества,  так  как
излишества - не что иное, как неуравновешенность и болезнь. „а, да! Ћбновить
жизнь и уметь  ее  прожить,  обрабатывать  землю,  изучать  природу,  любить
женщину, идти к человеческому совершенству,  к  будущему  всеобщему  счастью
путем  правильной  работы  всего  человеческого  существа  в  целом  -   вот
прекрасное завещание, которое хотел бы оставить он,  доктор-философ!  €  эта
далекаЯ греза, эти смутные очертаниЯ теории наполнЯли его горечью при мысли,
что собственные его силы уже растрачены и утерЯны.
     ‚ основе этой печали лежало чувство, что он конченый человек. ’оска  по
Љлотильде, боль разлуки и уверенность, что она никогда  больше  не  будет  с
ним, становились сильнее с каждым часом, это  чувство  заливало  его  волной
скорби, уносившей все. ђабота его терпела  поражение:  порой  Џаскаль  ронЯл
голову на начатую страницу и плакал целыми часами, не имеЯ  сил  взЯтьсЯ  за
перо. …го исступленное желание работать, дни  добровольного  самоуничтожениЯ
кончались ужасными ночами,  ночами  жгучей  бессонницы,  когда  он  впивалсЯ
зубами в простыни, чтобы не выкрикнуть имени Љлотильды.  Ћна  была  всюду  в
этом мрачном доме, где он замуровал себЯ. Ћн  видел,  как  она  проходит  по
каждой комнате, сидит на каждом стуле, стоит  за  каждой  дверью.  ‚низу,  в
столовой, он не мог сесть за стол, чтобы не увидеть ее против себЯ. Ќаверху,
в кабинете, она неизменно была его товарищем по  работе;  она  ведь  столько
времени безвыходно провела в этой комнате, так что ее образ как бы излучалсЯ
отовсюду. Џаскаль чувствовал,  как  он  беспрестанно  возникает  перед  ним,
угадываЯ  ее  тонкий,  стройный  стан  перед  столом  и   склонившийсЯ   над
какой-нибудь  пастелью  изЯщный  профиль.  Ћн  никуда  не  бежал  от   этого
неотвЯзного дорогого и мучительного воспоминаниЯ: он знал, что  встретит  ее
всюду в саду, - там она будет сидеть, мечтаЯ на краю террасы,  или  медленно
пройдет  по  аллеЯм  сосновой  рощи,  или  станет  отдыхать  под  платанами,
прислушиваЯсь к неустанной песенке ручьЯ, а  в  сумерки,  лежа  на  току,  в
ожидании звезд, будет задумчиво смотреть в  вышину.  Ѓыло  еще  одно  место,
влекущее его и внушающее ужас, свЯтилище, куда он  всегда  входил  дрожа,  -
комната, где она ему отдалась, где они спали вместе. Џосле  печального  утра
их разлуки он запер ее на ключ, оставив все в неприкосновенности, -  забытаЯ
юбка еще до сих пор висела на спинке кресла. ’ам он дышал ею,  ее  дыханием,
свежим благоуханием молодости, оставшимсЯ в воздухе, словно аромат духов.  ‚
безумном порыве он простирал вперед свои руки, пытаЯсь сжать в  объЯтиЯх  ее
призрак, скользивший в  нежном  сумраке  комнаты  с  закрытыми  ставнЯми,  в
бледно-розовых отсветах  старых,  выцветших  обоев  цвета  зари.  Ћн  горько
плакал, глЯдЯ на мебель, и целовал постель там, где  в  углублении  остались
очертаниЯ ее прекрасного тела. ‚ этой комнате, где не было больше Љлотильды,
Џаскаль испытывал одновременно такое глубокое счастье и такое сожаление, что
эти бурные чувства совершенно  истощали  его.  Ћн  не  всЯкий  день  решалсЯ
входить в это опасное длЯ него место и спал в своей холодной  комнате,  где,
несмотрЯ на бессонницу, все же не  ощущал  так  живо  и  близко  присутствиЯ
Љлотильды.
     „ругой горькой радостью, врывавшейсЯ в его упорный  труд,  были  письма
Љлотильды. „ва раза в неделю она аккуратно посылала ему длинные  письма,  по
восьми - десЯти страниц, в которых рассказывала о своей повседневной  жизни.
Џо-видимому, она была не слишком счастлива в Џариже. Њаксим, уже  больше  не
встававший с кресла, должно быть, мучил ее своею требовательностью  больного
избалованного ребенка, ибо, по ее словам,  она  ведет  отшельнический  образ
жизни, все времЯ сидит возле него и не может  даже  подойти  к  окну,  чтобы
взглЯнуть на авеню, где катилсЯ непрерывный поток гулЯющих в Ѓулонском лесу.
Џо  некоторым  фразам  можно  было  понЯть,  что  брат,  столь   нетерпеливо
призывавший ее, уже начал подозрительно относитьсЯ  к  ней,  не  доверЯть  и
ненавидеть, как и всех лиц, заботившихсЯ о нем: ему все времЯ казалось,  что
его эксплуатируют и хотЯт обокрасть. „ва раза она видела своего  отца  -  он
всегда весел, завален  делами,  стал  республиканцем  и  пользуетсЯ  большим
политическим и финансовым успехом. Љак-то  он  потихоньку  сообщил  ей,  что
бедный Њаксим положительно невыносим и что она  проЯвила  немалое  мужество,
согласившись стать его жертвой. ’ак как Љлотильда  не  могла  справитьсЯ  со
всеми делами, то ‘аккар был настолько обЯзателен, что на следующий  же  день
прислал  ей  племЯнницу  своего  парикмахера   ђозу,   молоденькую   девушку
восемнадцати лет, очень беленькую и наивную, котораЯ помогала ей теперь уха-
живать  за  больным.  ‚прочем,  Љлотильда  не  жаловалась  -  наоборот,  она
старалась подчеркнуть свое ровное настроение, удовлетворенность и покорность
судьбе. …е письма были проникнуты бодростью; она не возмущалась их  жестокой
разлукой, не взывала в отчаЯнии к нежным чувствам ЏаскалЯ с просьбой вернуть
ее к себе. Ќо между строк он чувствовал, как она дрожит от  возмущениЯ,  как
безумно стремитсЯ к нему, готоваЯ, услышав одно только его  слово,  приехать
тотчас обратно.
     Ќо этого-то слова Џаскаль не хотел написать. ‘о временем все  уладитсЯ,
Њаксим привыкнет к своей сестре; теперь, когда жертва принесена, дело должно
быть доведено до конца. Ћдна-единственнаЯ строчка, написаннаЯ  им  в  минуту
слабости, - и все плоды его усилий потерЯны, снова наступит нищета.  Ќикогда
Џаскаль не проЯвлЯл такого мужества, как  отвечаЯ  на  письма  Љлотильды.  ‚
жгучие ночные часы он боролсЯ с самим  собой,  Яростно  призывал  Љлотильду,
вскакивал с постели, чтобы написать ей, вызвать ее тотчас же телеграммой.  Ђ
днем, после долгих слез, возбуждение ослабевало,  и  ответ  его  всегда  был
очень лаконичным, почти холодным. Ћн следил за каждой своей фразой, и, когда
ему казалось, что он забылсЯ, начинал все сначала.  Љакой  пыткой  были  эти
ужасные письма, такие короткие,  такие  холодно-ледЯные!  ‚едь  он  поступал
наперекор своему чувству, только чтобы оттолкнуть ее, чтобы быть  перед  ней
виноватым и внушить ей, что она вправе забыть о нем, раз он забывает о  ней!
Ћкончив письмо, он всегда был  весь  в  поту,  изнеможенный,  как  будто  он
совершил трудный, героический подвиг.
     ‚ последних  числах  октЯбрЯ,  через  месЯц  после  отъезда  Љлотильды,
Џаскаль однажды утром почувствовал внезапный  приступ  удушьЯ.  “же  не  раз
случалось, что он испытывал легкую затрудненность дыханиЯ, он  объЯснЯл  это
утомлением от работы. Ќо на этот раз  симптомы  были  такие  Ясные,  что  он
больше не мог заблуждатьсЯ: остраЯ боль в области сердца, распространившаЯсЯ
по всей груди и охватившаЯ левую  руку,  ужасное  ощущение  подавленности  и
смертельной тоски,  наконец,  обильно  выступивший  холодный  пот.  ќто  был
приступ грудной жабы. Ћн длилсЯ не больше одной минуты,  и  Џаскаль  сначала
был скорее удивлен, чем испуган. „о сих пор  он,  как  и  многие  врачи,  не
задумывалсЯ о состоЯнии своего здоровьЯ и никогда не подозревал, что у  него
может быть болезнь сердца.
     …два он оправилсЯ, как Њартина, поднЯвшись наверх, сообщила, что  внизу
доктор ђамон; он настаивает, чтобы его принЯли. Џаскаль, быть может, уступив
бессознательному желанию узнать истину, воскликнул:
     - Ћтлично, пусть подниметсЯ сюда, если ему так уж этого хочетсЯ. џ буду
очень рад.
     Ћни обнЯлись, и только сильное, скорбное рукопожатие заменило все слова
о той, чей отъезд оставил в доме такую пустоту.
     - ‡наете ли, почему Я пришел? - тотчас спросил ђамон. - ђечь  пойдет  о
деньгах... „а, мой тесть, господин ‹евек, адвокат, - вы его знаете, -  вчера
снова заговорил со мной о ваших вкладах у нотариуса ѓрангильо. Ћн настойчиво
советует вам действовать, так как некоторые, говорЯт, уже успели перехватить
кое-что.
     - „а, - ответил Џаскаль,  -  Я  знаю,  что  это  улаживаетсЯ.  Њартина,
кажетсЯ, уже добилась получениЯ двухсот франков.
     ђамон был очень удивлен.
     - Љак, Њартина? - сказал он. - Ѓез всЯкого вашего вмешательства?..  Ќо,
во всЯком случае, не желаете ли вы поручить моему тестю похлопотать  о  вас?
Ћн все выЯснит - ведь у вас нет ни времени, ни охоты заниматьсЯ этим делом.
     - Љонечно, Я готов поручить все господину  ‹евеку.  Џередайте  ему  мою
бесконечную признательность.
     Џосле того, как это дело устроилось, молодой человек  обратил  внимание
на его бледность и спросил о причине ее.
     - Џредставьте, мой друг, - улыбаЯсь, ответил Џаскаль, - у  менЯ  только
что был приступ грудной жабы... Ќет, нет, это  не  мое  воображение,  налицо
были все симптомы!.. „а, кстати! ђаз вы уж здесь, выслушайте менЯ.
     ‘начала ђамон отказалсЯ и хотел  обратить  все  в  шутку.  ђазве  такой
новобранец, как он, осмелитсЯ иметь суждение о своем генерале? ’ем не менее,
присмотревшись к Џаскалю, он  нашел  его  очень  похудевшим,  измученным,  в
глазах у  него  сквозил  какой-то  испуг.  €  в  конце  концов  ђамон  очень
внимательно и долго выслушивал его, приложив ухо к  груди.  Ќесколько  минут
протекло в глубоком молчании.
     - Ќу как? - спросил Џаскаль, когда молодой врач выпрЯмилсЯ.
     ђамон ответил не сразу. “читель смотрел ему прЯмо в глаза. Ћн  выдержал
его взглЯд и на вопрос ЏаскалЯ,  заданный  со  спокойным  мужеством,  просто
ответил:
     - „а, вы не ошиблись, думаю, что это склероз.
     - Ђх, как вы милы, что сказали мне правду! - воскликнул  Џаскаль.  -  џ
немного боЯлсЯ, что вы скроете ее от менЯ. ќто было бы очень огорчительно.
     ђамон снова принЯлсЯ его выслушивать, бормоча про себЯ:
     -  „а,  пульсирует  оно  очень  энергично.  Ќо  первый  шум  -  глухой,
следующий, наоборот, очень резкий. Њне кажетсЯ,  сердце  опущено  и  смещено
влево  к  подмышке...  ‡десь  склероз,  -  во  всЯком  случае,  это   вполне
вероЯтно... ‘ ним живут двадцать лет, - сказал он потом, выпрЯмившись.
     - „а, иногда живут, - ответил Џаскаль. - …сли только не умирают  сразу,
на месте.
     Ћни поговорили еще немного, с интересом обсуждаЯ редкий случай склероза
сердца, который наблюдалсЯ  в  плассанской  больнице.  “ходЯ,  молодой  врач
сказал, что зайдет  снова,  как  только  что-нибудь  узнает  нового  о  деле
ѓрангильо.
     Ћставшись  один,  Џаскаль  понЯл,  что  он  погиб.   ‚се   объЯснилось:
сердцебиениЯ, начавшиесЯ у  него  несколько  недель  назад,  головокружениЯ,
приступы удушьЯ. ‚ особенности Ясно стало, как сильно изношено  это  сердце,
его бедное сердце, переутомленное страстью и трудом, и  как  велико  чувство
бесконечной усталости, надвигающегосЯ конца - в этом Џаскаль больше  не  мог
заблуждатьсЯ. Ќо он не испытывал никакой боЯзни. Џрежде всего ему  пришла  в
голову  мысль,  что  наступил   и   его   черед   расплачиватьсЯ   за   свою
наследственность: склероз, вид вырождениЯ, был  его  долей  физиологического
несчастьЯ, завещанного его ужасными предками. “ некоторых  потомков  невроз,
этот первородный грех, проЯвлЯетсЯ в формах добродетели или  порока,  -  они
были  гениЯми,  преступниками,  пьЯницами,  праведниками;  иные  умерли   от
туберкулеза, эпилепсии, сухотки; он сам жил, питаемый страстью, и должен был
умереть от болезни сердца. € он  больше  не  страшилсЯ,  не  роптал  на  это
проЯвление наследственности, без сомнениЯ, роковое и необходимое.  Ќаоборот,
в  нем  рождалось  какое-то  смирение,  какаЯ-то  уверенность,  что   всЯкое
восстание против законов природы дурно. Џочему же прежде он  торжествовал  и
радовалсЯ при мысли, что уродилсЯ не в семью и ничем  не  похож  на  родных?
Ќичто не могло быть более чуждым  философу.  ’олько  уроды  ни  на  кого  не
похожи. Ѓыть кровно свЯзанным с своей семьей! Ѓоже мой, да  в  конце  концов
это нисколько не хуже, чем принадлежать какой-либо другой семье!  ђазве  все
семьи не похожи одна на другую? ђазве все  люди  не  одинаковы  повсюду,  не
столько же в них заложено добра и  зла?  ‘покойно  и  скромно,  под  угрозой
страданиЯ и смерти, он принимал теперь от жизни все без изъЯтиЯ.
     G этого времени ЏаскалЯ никогда не покидала мысль о том, что  он  может
внезапно умереть. ќто придало ему еще больше  величиЯ  и  возвысило  его  до
полного забвениЯ своего Я. Ћн не  перестал  работать,  но  теперь  прекрасно
понимал, что всЯкое усилие должно найти в самом себе награду, ибо труд  этот
длЯ него временный, он перейдет потом в другие  руки,  оставшись  все  равно
незавершенным.  Ћднажды  вечером,  за  обедом,  Њартина  передала  ему,  что
шапочник ‘артер, содержавшийсЯ почти год в “бежище, в  ’юлет,  повесилсЯ.  €
весь вечер  Џаскаль  думал  об  этом  странном  случае,  об  этом  человеке,
которого, казалось ему, он спас при помощи подкожных впрыскиваний  от  мании
убийства. Џо-видимому, ‘артер, почувствовав приближение  припадка,  был  еще
настолько в сознании, что предпочел надеть петлю  на  собственную  шею,  чем
задушить какого-нибудь прохожего. ‚ыслушиваЯ его советы  снова  вернутьсЯ  к
честному труду, ‘артер казалсЯ таким рассудительным. Љакова же была эта волЯ
к разрушению, эта потребность убить, обернувшаЯсЯ самоубийством, если смерть
восторжествовала наперекор всему! ‚месте с  этим  человеком  исчезла  и  его
гордость собой -  гордость  врача-исцелителЯ;  каждое  утро,  принимаЯсь  за
работу, он теперь чувствовал себЯ учеником, читающим  по  слогам,  неустанно
разыскивающим истину, пока она уходит от него, становЯсь все полнее и шире.
     Ћднако, несмотрЯ  на  Ясное  расположение  духа,  одна  забота  все  же
оставалась у него: он беспокоилсЯ о том, что станетсЯ  со  старым  „обрЯком,
если сам он умрет раньше него. Љ этому  времени  беднЯга  совершенно  ослеп,
ноги его были парализованы и он не вставал со своей подстилки. ’ем не менее,
когда Џаскаль приходил навещать его, он узнавал его шаги, поворачивал голову
и выражал удовольствие, если хозЯин целовал его в морду. ‚се  соседи  только
пожимали плечами и потешались над  этим  старым  родственником,  с  которого
доктор не хотел снимать шкуру. Ќеужели ему первому придетсЯ  отправитьсЯ  на
тот свет с мыслью, что на следующий день позовут живодера? Ќо однажды утром,
когда Џаскаль вошел в конюшню, „обрЯк больше  не  услышал  его  шагов  и  не
поднЯл головы. Ћн был мертв и лежал, спокойно  вытЯнувшись,  как  будто  был
доволен, что тихо умер  здесь,  у  себЯ.  …го  господин  стал  на  колени  и
поцеловал его в последний раз; он простилсЯ  с  ним,  и  две  крупные  слезы
покатились по его щекам.
     ‚ этот же день Џаскаль еще раз проЯвил интерес  к  своему  соседу  г-ну
Ѓеломбру. ЏодойдЯ к окну и  взглЯнув  поверх  стены  сада,  он  увидел,  как
Ѓеломбр совершал свою обычную прогулку, греЯсь на  бледном  солнышке  первых
ноЯбрьских дней. ‚ид этого старого учителЯ, жившего так  счастливо,  сначала
привел ЏаскалЯ в изумление. Ќикогда до сих пор Џаскаль  не  задумывалсЯ  над
тем, каким образом семидесЯтилетний мужчина, не имеЯ ни женщины, ни ребенка,
ни даже собаки,  эгоистично  наслаждаетсЯ  жизнью,  живЯ  вне  жизни.  Џотом
Џаскаль вспомнил, в какую Ярость приводил его этот человек  раньше,  как  он
издевалсЯ над его боЯзнью  жизни,  как  он  желал  ему  всЯческих  напастей,
надеЯсь,  что  возмездие  настигнет   его   в   образе   служанки-любовницы,
обработавшей его, или какой-либо неожиданной родственницы. Ќо нет! Ћн  видел
его всегда очень бодрым и чувствовал, что Ѓеломбру суждена долгаЯ  старость,
жесткаЯ, скупаЯ, никому не нужнаЯ и  счастливаЯ.  €,  несмотрЯ  на  это,  он
больше не испытывал к нему отвращениЯ, охотней он пожалел бы его,  настолько
тот, никем не любимый, казалсЯ ему смешным и несчастным. Ђ он умирал оттого,
что осталсЯ один! Ђ его сердце разрывалось, потому что было полно чувства  к
другим! Ќет, уж лучше страданиЯ, одни страданиЯ, чем этот эгоизм, эта смерть
всего, что есть в тебе живого и человеческого! -
     ‚ следующую ночь у ЏаскалЯ повторилсЯ приступ грудной жабы.  Ћн  длилсЯ
почти пЯть минут, и Џаскаль думал, что задохнетсЯ, но не  имел  сил  позвать
Њартину. Ћтдышавшись, он решил не беспокоить  ее,  предпочитаЯ  не  говорить
никому об ухудшении своего здоровьЯ; однако он был убежден, что все  кончено
и ему остаетсЯ жить не больше месЯца. …го перваЯ  мысль  была  о  Љлотильде.
Џочему бы не попросить ее приехать? Ћн как раз накануне  получил  письмо  от
нее и хотел ей утром ответить. ‡атем он внезапно вспомнил  о  своих  папках.
…сли он умрет скоропостижно, его мать  распорЯдитсЯ  всем  и  уничтожит  их.
Љроме того, были ведь не только папки, но  и  рукописи,  все  его  бумаги  -
результат  тридцатилетней  умственной  жизни  и  работы.   Ѓудет   совершено
преступление, которого он  так  боЯлсЯ,  что  одна  мысль  о  нем  во  времЯ
бессонных ночей заставлЯла  его  вскакивать  и,  дрожа,  прислушиватьсЯ,  не
взламывают ли шкаф. Ћн весь обливалсЯ потом,  он  уже  видел  себЯ  лишенным
своего достоЯниЯ, видел, как от его работы осталсЯ только пепел,  развеЯнный
на все четыре стороны. € тотчас же он  опЯть  подумал  о  Љлотильде,  говорЯ
себе, что ему достаточно ее просто позвать - она будет с  ним,  закроет  ему
глаза и защитит его памЯть от поруганиЯ. € он уже сел за стол,  торопЯсь  ей
написать, чтобы письмо ушло с утренней почтой.
     Ќо как только Џаскаль увидел перед собой лист чистой бумаги и взЯл перо
в руки, им овладело все усиливавшеесЯ сомнение, недовольство самим собой. Ќе
была ли эта мысль о папках, этот прекрасный план найти длЯ них  защитницу  и
таким  образом  спасти  их  -  простым  предлогом,  который  он,  поддавшись
слабости, изобрел, чтобы снова увидеть Љлотильду? ‚ основе всего был эгоизм.
Ћн думал о себе, а не о ней. Ћн видел, как  она  возвращаетсЯ  в  обнищавший
дом, обреченнаЯ ухаживать за больным стариком; особенно  представлЯл  он  ее
скорбь и испуг во времЯ его агонии,  когда  он,  поверженный  смертью  к  ее
ногам, заставит ее однажды пережить весь этот  ужас.  Ќет,  нет!  Ћн  должен
избавить ее от страшной минуты. ќто  были  бы  несколько  дней  раздирающего
прощаниЯ, а потом нищета... „а он  считал  бы  себЯ  преступником,  если  бы
сделал ей подобный подарок! Ќет, нужно принимать во внимание только ее покой
и счастье,  все  остальное  не  имеет  значениЯ!  Ћн  умрет  в  своей  дыре,
счастливый сознанием ее счастьЯ. —то же до спасениЯ рукописей, то он  думал,
что у него хватит сил расстатьсЯ с ними, передав их ђамону. € если даже  все
бумаги должны погибнуть, он согласен и на это, пусть ничего  после  него  не
останетсЯ, пусть исчезнет даже его мысль, только  бы  ничем  не  обеспокоить
любимую женщину!
     €  тогда  Џаскаль  принЯлсЯ  писать  один  из  своих  обычных  ответов,
незначительных и почти холодных, которые стоили ему такого  труда  и  усилиЯ
воли. Љлотильда в своем последнем письме,  не  жалуЯсь  на  Њаксима,  давала
понЯть, что ее брат перестал интересоватьсЯ его и гораздо больше  занимаетсЯ
ђозой, племЯнницей парикмахера ‘аккара,  молоденькой  белокурой  девушкой  с
невинным личиком. Џаскаль угадывал здесь руку папаши, искусно  расставившего
силки возле кресла больного, который перед смертью  снова  поддалсЯ  пороку,
столь рано проЯвившемусЯ у него. Ќо, несмотрЯ на свое беспокойство,  он  дал
Љлотильде несколько очень хороших советов, внушаЯ, что ее долг -  жертвовать
собой до конца. Љогда он подписывал это письмо, слезы застилали  ему  глаза.
Ћн подписал собственный приговор, смерть старого одинокого животного, смерть
без прощального поцелуЯ, без дружеского напутствиЯ. Џотом им вновь  овладели
сомнениЯ: прав ли он, оставлЯЯ ее там, среди этих дурных людей и  творЯщихсЯ
вокруг нее всевозможных гнусностей?
     Љаждое утро к девЯти  часам  почтальон  приносил  в  ‘улейЯд  письма  и
газеты, и Џаскаль, написав Љлотильде, обычно караулил  его,  чтобы  передать
ему  свой  конверт:  он  хотел  быть  уверенным,  что  их  писем  никто   не
перехватывает. € в это утро, спустившись вниз длЯ передачи своего письма, он
был чрезвычайно удивлен, получив от Љлотильды  новое  послание,  которого  в
этот д