сь надо мной, что ли? џ привез †ана  сюда  не  длЯ  того,  чтобы
отдать его пруссакам!
     „ело принимало скверный оборот; дЯдюшка грозил выставить их  за  дверь,
как вдруг кто-то произнес имЯ ѓенриетты.
     - Ђ как ѓенриетта? - спросил Њорис.
     ’ут он, наконец узнал, что сестра уж третий день  в  ђемильи;  она  так
убивалась о муже, что оставатьсЯ в ‘едане, где она когда-то жила  счастливо,
было длЯ нее  невыносимо.  ‚стретившись  со  знакомым  врачом  „алишаном  из
ђокура, она решила поселитьсЯ на ферме старика ”ушара  и  целиком  посвЯтить
себЯ заботам о раненых, лежащих  в  соседнем  лазарете.  Ћна  говорила,  что
только работа может отвлечь ее от черных мыслей. Ћна платила  за  комнату  и
стол и ЯвлЯлась на ферме источником всЯких благ; поэтому  старик  взирал  на
нее благосклонно. Џрибыль есть, ну и ладно!
     - Ђ-а! ’ак сестра здесь! - повторил Њорис. - ќто и  хотел  сказать  мне
господин „елагерш, когда показывал куда-то рукой; а Я не понимал!.. Ќу, если
она здесь, все устроитсЯ само собой, мы остаемсЯ!
     ЏревозмогаЯ усталость, он тотчас же пошел за ѓенриеттой в лазарет,  где
она дежурила ночью, а старик сердилсЯ, что не может повезти в тележке  своих
баранов на продажу по деревнЯм,  пока  не  закончитсЯ  это  проклЯтое  дело,
которое свалилось на него, как снег на голову.
     Љогда Њорис вернулсЯ с  ѓенриеттой,  они  заметили,  что  старик  ”ушар
тщательно осматривает лошадь, которую Џроспер  повел  на  конюшню.  Љонечно,
лошадь изнуреннаЯ, но чертовски крепкаЯ! •ороша! Њорис, смеЯсь, сказал дЯде,
что дарит ему лошадь. ѓенриетта отвела старика в сторонку и  объЯснила,  что
†ан заплатит, а уж она сама позаботитсЯ о нем,  будет  ухаживать  за  ним  в
комнатушке за  хлевом:  туда,  конечно,  не  догадаетсЯ  заглЯнуть  ни  один
пруссак. € старик ”ушар, еще не убежденный, что в конце концов действительно
заработает на этом деле,  угрюмо  уселсЯ  в  тележку  и  уехал,  предоставив
ѓенриетте свободу действий.
     ’огда в несколько минут ѓенриетта с помощью ‘ильвины и Џроспера  убрала
комнату и велела перенести туда †ана; его уложили в чистую  постель,  но  он
почти не подавал признаков  жизни,  только  бормотал  что-то  невнЯтное.  Ћн
открывал глаза, смотрел, но, казалось, никого не видел. Њорис  выпил  стакан
вина, съел остатки мЯса и вдруг  почувствовал  невероЯтную  усталость  после
стольких мытарств; тут приехал, как обычно,  доктор  „алишан  длЯ  утреннего
обхода лазарета; Њорис собрал последние силы и  потащилсЯ  вслед  за  ним  и
ѓенриеттой к постели †ана, желаЯ поскорее узнать о здоровье друга.
     „октор был коротышка, с большой круглой головой, с  седыми  волосами  и
бородкой. …го красное лицо огрубело, уподобилось лицам крестьЯн: он проводил
много времени на воздухе, всегда спеша облегчить страданиЯ больных;  по  его
живым глазам, упрЯмому носу, добродушному складу губ угадывалась  всЯ  жизнь
этого честного, сострадательного человека, иногда  сумасбродного,  не  очень
даровитого, но благодарЯ многолетнему опыту научившегосЯ превосходно  лечить
все болезни.
     Ћсмотрев †ана, который все еще не очнулсЯ, врач пробормотал:
     - Ѓоюсь, что понадобитсЯ ампутациЯ. Њорис и ѓенриетта огорчились.  ‚рач
прибавил:
     - Њожет быть, удастсЯ сохранить ему ногу, только  потребуетсЯ  усердный
уход, это будет долгаЯ историЯ... ‘ейчас у него такой  упадок  физических  и
душевных сил, что надо оставить его в покое... „айте ему поспать!  Ђ  завтра
увидим!
     ‘делав †ану перевЯзку, он внимательно  посмотрел  на  Њориса,  которого
знал ребенком.
     - Ђ вам, голубчик, лучше лечь в постель, чем сидеть здесь.
     ‘ловно ничего не слыша, Њорис уставилсЯ в  одну  точку.  Ћн  одурел  от
усталости; его бросало в жар, он пришел в необычайное  нервное  возбуждение,
вспомнил все страданиЯ, в нем вспыхнул гнев, накопившийсЯ за времЯ войны. Ћн
видел, что друг умирает, чувствовал, что сам потерпел поражение, обезоружен,
гол, никуда не годен, сознавал, что все героические усилиЯ только привели  к
страшной беде, и это вызывало в нем неистовую  потребность  восстать  против
рока. Ќаконец он заговорил:
     - Ќет, нет! …ще не все кончено! Ќет! џ должен уехать...  Ќет!  ђаз  ему
придетсЯ пролежать целые недели, а может быть месЯцы, Я не могу остатьсЯ,  Я
хочу уехать сейчас же!..  „октор!  ‚едь  вы  мне  поможете,  вы  дадите  мне
возможность бежать и вернутьсЯ в Џариж?
     ѓенриетта, дрожа, обхватила его руками.
     - „а что ты! ’ы ведь так ослабел,  так  настрадалсЯ!  Ќет,  Я  тебЯ  не
отпущу, Я не позволю тебе уехать!..  ђазве  ты  не  выполнил  своего  долга?
Џодумай и обо мне! —то ж, ты хочешь оставить манЯ совсем одну? ‚едь  у  менЯ
теперь никого нет, кроме тебЯ!
     Ћба заплакали и обнЯлись с глубокой нежностью, свойственной  близнецам,
словно возникшей еще до их рождениЯ, - они  обожали  друг  друга.  Ќо  Њорис
говорил все возбужденней:
     - Њне надо уехать, уверЯю тебЯ!.. ЊенЯ ждут, Я умру от тоски,  если  не
уеду!.. ’ы не можешь себе представить, как все во мне  клокочет  при  мысли,
что надо сидеть сложа руки. Ќет, нет,  война  не  может  так  кончитьсЯ,  мы
должны отомстить! Љому, чему?  Ќе  знаю,  но  должны  наконец  отомстить  за
столько бед, чтобы иметь еще мужество жить!
     „октор „алишан с любопытством следил за этой сценой и  подал  ѓенриетте
знак не отвечать. Њорис выспитсЯ и, наверно,  успокоитсЯ.  Ћн  действительно
проспал мертвым сном весь день, всю следующую ночь, больше  двадцати  часов.
Ќо, проснувшись на следующее утро, он осталсЯ непоколебим  в  своем  решении
уехать. …го больше не лихорадило; он был мрачен, взволнован, стремилсЯ прочь
от  всех  соблазнов  покоЯ.  ѓенриетта  проливала  слезы,  но  понЯла,   что
настаивать бесполезно. „октор „алишан в день посещениЯ обещал способствовать
бегству Њориса, снабдить его бумагами младшего санитара, недавно умершего  в
ђокуре. Њорис наденет серую куртку, перевЯзь с красным крестом и  проберетсЯ
в Ѓельгию, а оттуда в Џариж: путь еще свободен.
     –елый день Њорис не выходил из дому, прЯталсЯ, ждал ночи. Ћн  почти  не
открывал рта. Ќо у него было сильное желание захватить с собой Џроспера.
     - Џослушайте, вас не тЯнет еще раз взглЯнуть на пруссаков?
     Ѓывший африканский стрелок, доедаЯ хлеб с сыром, поднЯл нож.
     - ќх, видели их уже, не стоит!..  ‚едь  когда  все  кончено,  кавалериЯ
годитсЯ только на то, чтобы подыхать! ‡ачем  мне  туда  возвращатьсЯ?..  Ќу,
нет! Њне надоело лодырничать!
     Ћни  помолчали,  и,  наверно,  чтобы  заглушить  угрызениЯ   солдатской
совести, Џроспер сказал:
     - Ђ здесь теперь столько работы. ‘коро начнетсЯ пахота, потом сев. Ќадо
подумать и о земле, правда? ‚оевать - хорошее дело, но все-таки что  с  нами
будет, если не пахать землю?.. ‘ами понимаете, Я  не  могу  бросить  работу.
Љонечно, дЯдЯ ”ушар - старик прижимистый, и врЯд ли Я когда-нибудь получу от
него деньги, но лошади менЯ уже полюбили,  и  -  честное  слово!  -  сегоднЯ
утром, когда Я был  во  ‚ье-Љло  и  глЯдел  издали  на  проклЯтый  ‘едан,  Я
радовалсЯ, что вот совсем один, с конЯми, на воле иду за плугом!
     Љак только стемнело, приехал в  своем  кабриолете  доктор  „алишан.  Ћн
хотел сам отвезти Њориса до границы. „ЯдЯ ”ушар, довольный тем, что  уезжает
хоть один непрошеный гость, вышел сторожить дорогу, посмотреть, не рыщет  ли
вокруг патруль; ‘ильвина  заканчивала  починку  старой  куртки  санитара,  к
рукаву которой была пришита перевЯзь с красным крестом. Џеред отъездом  врач
еще раз осмотрел  ногу  †ана,  но  пока  не  мог  обещать,  что  удастсЯ  ее
сохранить. ђаненый все времЯ был в забытьи, никого  не  узнавал,  ничего  не
говорил.  Њорис  уже  собиралсЯ  уехать,  не  прощаЯсь,  и  нагнулсЯ,  чтобы
поцеловать †ана, но вдруг †ан широко открыл глаза, пошевелил губами и слабым
голосом спросил:
     - ’ы уезжаешь? ‚се удивились.
     - џ слышал все, что вы говорили, но не мог двигатьсЯ... ’ак вот, Њорис,
возьми все деньги! ЏоройсЯ в карманах моих брюк!
     €з полковых денег, которые они поделили, у каждого осталось франков  по
двести.
     - „еньги?! - воскликнул Њорис. - „а ведь тебе они нужней,  чем  мне:  у
менЯ обе ноги целы! Ќа возвращение в Џариж мне  двухсот  франков  хватит,  а
погибнуть там можно бесплатно... Ќу, до свиданиЯ, дружище, и спасибо за  все
разумное и хорошее, что ты длЯ менЯ сделал: если бы не ты, Я,  наверно,  уже
валЯлсЯ где-нибудь в поле, как дохлый пес!
     †ан прервал его движением руки:
     - ’ы мне ничего не должен, мы квиты! Ќе унеси ты  менЯ  в  тот  раз  на
спине, менЯ бы схватили пруссаки. „а еще вчера ты вырвал менЯ из  их  лап...
’ы заплатил вдвойне; теперь мой черед отдать за тебЯ  жизнь...  Љак  Я  буду
тревожитьсЯ, когда ты уедешь!
     ѓолос его задрожал, на глазах выступили слезы.
     - Џоцелуй менЯ, голубчик!
     Ћни  поцеловались,  и,  как  накануне,  в  этом  поцелуе  было  чувство
братства,  возникшее  в  эти  недели  совместной  героической  жизни   среди
опасностей, которые объединили их тесней, чем целые годы обычной дружбы. „ни
без хлеба, ночи без сна, чудовищные мытарства, вечнаЯ близость смерти -  все
воплотилось в  их  нежности.  ђазве  могут  когда-нибудь  разъединитьсЯ  два
сердца,  слитые  воедино  самопожертвованием?  Ќо  в  поцелуе,  которым  они
обменЯлись в лесной темноте, была новаЯ надежда на спасение, а теперь в этом
прощальном поцелуе было томление разлуки. “видЯтсЯ ли они еще  когда-нибудь?
€ как? Џри каких обстоЯтельствах? Џечальных или радостных?
     „октор „алишан уже сел в кабриолет и  позвал  Њориса.  Њорис  от  всего
сердца обнЯл сестру, а она смотрела на него молча, сквозь слезы,  бледнаЯ  в
своем вдовьем черном платье.
     - Џоручаю тебе †ана, моего брата... ‡аботьсЯ  о  нем  хорошенько,  люби
его, как люблю его Я!
 
        IV 
 
     Љомната была большаЯ, выложеннаЯ плитками, грубо  побеленнаЯ;  когда-то
она служила кладовой длЯ фруктов - до сих пор в ней  еще  пахло  Яблоками  и
грушами; из мебели стоЯла только  железнаЯ  кровать,  некрашеный  деревЯнный
стол, два стула и старый ореховый шкаф, вмещавший в  своей  огромной  утробе
всЯкую всЯчину. ‡десь царил  глубокий,  сладостный  покой;  доносились  лишь
приглушенные звуки из соседнего хлева: слабые удары копыт, мычание коров.  ‚
окно, выходившее на юг, проникало Яркое солнце. Ћтсюда виднелсЯ только  скат
холма да пшеничное поле вдоль леса. € эта уединеннаЯ,  таинственнаЯ  комната
была так скрыта от всех глаз, что никто на свете не мог бы догадатьсЯ об  ее
существовании.
     ѓенриетта все предусмотрела: было решено, что только она и  врач  будут
входить в комнату †ана, чтобы не возбуждать подозрений. ‘ильвина  не  должна
поЯвлЯтьсЯ, пока ее не позовут. ђано утром ѓенриетта вместе  с  нею  убирала
комнату, а потом †ан на целый день был словно  замурован.  Ќочью,  в  случае
надобности, он мог постучать в стену: в соседней комнате жила ѓенриетта. ’ак
†ан был внезапно отрезан от внешнего мира; после многих недель,  проведенных
в бешеной сутолоке, он видел теперь  только  эту  тихую  женщину,  ступавшую
неслышным шагом. Ћна казалась ему такой же, как и в первый раз, в ‘едане,  -
подобной видению;  у  нее  был  немного  большой  рот,  мелкие  черты  лица,
прекрасные волосы цвета спелого овса; она  ухаживала  за  ним  с  бесконечно
доброй улыбкой.
     Џервые дни раненого так лихорадило, что ѓенриетта от него не  отходила.
Љаждое утро, как будто длЯ того, чтобы вместе с ней отправитьсЯ  в  лазарет,
приезжал доктор „алишан, осматривал †ана и делал ему перевЯзку. ЏулЯ, пробив
большую берцовую кость, вышла, и врач удивлЯлсЯ  скверному  состоЯнию  раны,
опасаЯсь, что застрЯвший осколок кости,  который  невозможно  было  нащупать
зондом, вызовет необходимость удалить часть кости. Ћн сказал об  этом  †ану,
но тот при  мысли,  что  одна  нога  будет  короче  другой  и  он  охромеет,
возмутилсЯ: "Ќет! Ќет! ‹учше умереть, чем стать калекой!" ‚рач оставил  рану
под наблюдением, он только перевЯзывал ее, прикладываЯ  корпию,  пропитанную
оливковым маслом и карболовой  кислотой,  и  ввел  в  глубь  раны  резиновую
трубочку длЯ истеканиЯ гноЯ. Ќо он  предупредил  †ана:  если  не  произвести
операцию, заживление будет очень длительным. Ћднако  уже  на  второй  неделе
температура упала, общее состоЯние улучшилось, надо было  только  неподвижно
лежать.
     Њежду †аном и ѓенриеттой установились дружеские отношениЯ. Ћни привыкли
друг к другу; им казалось, что они никогда не жили по-другому и всегда будут
жить так же. ѓенриетта проводила у изголовьЯ †ана все  времЯ,  свободное  от
работы в лазарете, следила за тем, чтобы раненый ел  и  пил  в  определенные
часы, помогала ему переворачиватьсЯ,  обнаруживаЯ  при  этом  силу,  которой
нельзЯ было ожидать от ее тонких рук. €ногда они беседовали, но  чаще  всего
молчали, особенно в первые дни.
     Ћни никогда не скучали вместе;  это  была  сладостнаЯ  жизнь,  глубокий
покой; †ан был еще совершенно истерзан боЯми, ѓенриетта измучена  понесенной
утратой. ‘начала он испытывал некоторое смущение,  чувствуЯ,  что  она  выше
его, ведь она - чуть ли не дворЯнка, а он - только крестьЯнин и  солдат.  Ћн
едва умел читать и  писать.  ‘коро  †ан  немного  успокоилсЯ,  заметив,  что
ѓенриетта обращаетсЯ с ним не свысока, а как с равным; это его  приободрило,
и  он  показал  себЯ,  каким  был  на  самом  деле:  умным  на   свой   лад,
спокойно-рассудительным. Љ тому же он, к своему удивлению,  чувствовал,  что
восприЯтиЯ его стали как-то более утонченны, у него поЯвились  новые  мысли,
быть может,  вызванные  страшной  жизнью  за  последние  два  месЯца.  Џосле
стольких физических и моральных страданий он обтесалсЯ. Ќо  окончательно  он
поддалсЯ ее очарованию, когда понЯл, что она знает немногим больше его. ‚едь
после смерти матери  юнаЯ  ѓенриетта  стала  ‡олушкой,  маленькой  хозЯйкой,
заботилась, как она говорила, "о своих трех мужчинах": о дедушке, об отце  и
о брате; ей некогда было учитьсЯ. Ћна умела  только  читать,  писать,  знала
кое-что из правописаниЯ  и  арифметики,  -  большего  требовать  от  нее  не
приходилось. Ћна внушала ему  робость,  казалась  выше  других  женщин  лишь
потому, что он  знал,  сколько  великой  доброты,  необыкновенного  мужества
таилось в  этой  маленькой,  незаметной  женщине,  довольствовавшейсЯ  самым
скромным существованием.
     Ћни  сразу  столковались,  поговорив  о  Њорисе.   ѓенриетта   преданно
заботилась о †ане за то, что он друг, брат Њориса, славный,  сострадательный
человек,  которому  она  платила  добром  за  добро.  Ћна   была   исполнена
благодарности, все больше привЯзывалась к †ану, по мере  того  как  узнавала
этого простого, мудрого, стойкого человека; она ухаживала  за  ним,  как  за
ребенком; а он чувствовал бесконечную признательность, готов был целовать ей
руки за каждую чашку бульона, которую она ему подавала. “зы нежного  участиЯ
свЯзывали их с каждым  днем  все  тесней,  и  в  этом  полном  уединении  их
волновали одни и те же заботы. Џеребрав все  воспоминаниЯ,  все  подробности
мучительного перехода из ђеймса до ‘едана, они возвращались к одному и  тому
же вопросу: "—то сейчас делает Њорис? Џочему  он  не  пишет?  ‡начит,  Џариж
окружен, раз они не получают больше известий?" Ћт Њориса пришло только  одно
письмо из ђуана, через три  днЯ  после  отъезда;  в  нескольких  строках  он
сообщал, как окольными путЯми прибыл в этот город, чтобы оттуда добратьсЯ до
Џарижа. € вот уж неделЯ - ничего, полное молчание.
     Џо утрам, сделав †ану перевЯзку, доктор „алишан любил посидеть  у  него
несколько минут. €ногда он приходил вечером и оставалсЯ  подольше;  он  один
свЯзывал †ана с внешним миром,  огромным  миром,  потрЯсенным  катастрофами.
€звестиЯ получались лишь через него; он был пламенным патриотом, при  каждом
поражении его сердце исходило кровью от горЯ и гнева. Ћн  говорил  только  о
нашествии пруссаков, которые после ‘едана мало-помалу наводнили всю ”ранцию,
как  грозный  прилив.  Љаждый  день  приносил  новую  утрату;  врач   сидел,
подавленный, на стуле у кровати и, разводЯ дрожащими  руками,  говорил,  что
положение  все  ухудшаетсЯ.  —асто  его  карманы  были  набиты  бельгийскими
газетами, и он оставлЯл  их  †ану.  Ћтзвуки  поражений  доносились  до  этой
уединенной комнаты через много недель, и  два  заточенных  здесь  страждущих
существа еще тесней сближались в единой тоске.
     ’ак ѓенриетта прочла †ану в старых газетах известиЯ о событиЯх в Њетце,
с великих героических боЯх, возобновлЯвшихсЯ трижды,  через  день.  ќти  бои
произошли уже пЯть недель назад, но †ан о них еще ничего не знал; он слушал,
и сердце его сжималось:  такие  же  беды  и  поражениЯ  он  испытал  сам.  ‚
трепетной  тишине  ѓенриетта  чуть  нараспев,   как   прилежнаЯ   школьница,
отчеканивала каждую фразу, и перед †аном развертывались  печальные  событиЯ.
Џосле ”решвиллера, после пикерена, когда за разбитым 1-м корпусом  бежал  и
5-й, другие корпуса, расположенные  между  Њетцем  и  Ѓитчем,  заколебались,
отхлынули в полном смЯтении и в конце  концов  собрались  перед  укрепленным
лагерем, на правом берегу ЊозелЯ. Ќо вместо того чтобы успешно  отступать  к
Џарижу, они потерЯли много драгоценного времени, а теперь отступление  будет
чрезвычайно  затруднительным!  €мператор  вынужден  был  передать  верховное
командование маршалу Ѓазену, от которого ждали победы. € вот 14-го произошла
битва под Ѓорни, где французскую армию атаковали как раз, когда она  наконец
решилась перейти на левый берег; против нее стоЯли две немецкие армии: армиЯ
тейнмеца угрожала  укрепленному  лагерю,  расположившись  перед  ним  и  не
двигаЯсь с места, армиЯ ”ридриха-Љарла переправилась через реку немного выше
и шла по левому берегу, чтобы отрезать Ѓазена от  остальной  части  ”ранции.
Џервые выстрелы грЯнули только в три часа днЯ; это была  бесплоднаЯ  победа:
французские корпуса удержали свои позиции, но были обречены  на  бездействие
по обоим берегам ЊозелЯ, в то времЯ как втораЯ немецкаЯ армиЯ завершила свое
обходное движение. —ерез два днЯ, 16-го,  произошла  битва  под  ђезонвилем,
когда все корпуса оказались наконец  на  левом  берегу,  только  3-й  и  4-й
остались позади, задержавшись в невероЯтной толчее на  перекрестке  дорог  в
ќтен и Њарс-ла-’ур. ‘мелой атакой прусскаЯ кавалериЯ  и  артиллериЯ  с  утра
перерезали эти дороги, битва развивалась  медленно;  до  двух  часов  маршал
Ѓазен мог бы ее выиграть, так  как  против  него  действовала  только  кучка
пруссаков, но в конце концов он проиграл сражение, почему-то  опасаЯсь,  что
его отрежут от Њетца; на протЯжении  многих  миль,  на  холмах  и  равнинах,
французы, атакованные  с  фронта  и  с  фланга,  казалось,  сделали  в  этой
крупнейшей битве все, чтобы не  двигатьсЯ  вперед,  даваЯ  неприЯтелю  времЯ
собрать свои силы, сами способствуЯ осуществлению прусского плана  принудить
их  к  отступлению  на  другой  берег.  Ќаконец  18-го,  по  возвращении   в
укрепленный лагерь, разразилсЯ бой под  ‘ен-Џрива  -  последний  бой;  фронт
атаки растЯнулсЯ на тринадцать километров, двести тысЯч немцев с  семьюстами
пушками против ста двадцати тысЯч французов, у которых было  только  пЯтьсот
орудий; произошло какое-то необычайное вращательное  движение,  при  котором
немцы  повернулись  лицом  к  ѓермании,  а  французы  -  к  ”ранции,  словно
завоеватели стали завоеванными. ‘  двух  часов  началась  чудовищнаЯ  бойнЯ;
прусскаЯ  гвардиЯ  была  оттеснена,   изрублена;   Ѓазен   долго   оставалсЯ
победителем, опираЯсь на непоколебимый левый фланг, но к вечеру более слабый
правый фланг после страшного кровопролитиЯ был вынужден оставить  ‘ен-Џрива,
и всЯ армиЯ обратилась в бегство, была разбита, отброшена к Њетцу и зажата в
железное кольцо.
     Џока ѓенриетта читала, †ан ежеминутно прерывал ее восклицаниЯми:
     - ‚от тебе на! Ђ мы-то от самого ђеймса все ждали Ѓазена!
     „епеша маршала  от  19  августа,  после  битвы  под  ‘ен-Џрива,  о  его
намерении отступать через Њонмеди  -  депеша,  котораЯ  вызвала  выступление
алонской  армии,  оказалась  лишь  рапортом   побежденного   военачальника,
желающего ослабить впечатление  от  своей  неудачи.  €  только  позднее,  29
августа, получив через прусские линии известие, что на помощь ему  идет  эта
армиЯ, он сделал последнюю попытку прорватьсЯ на правом берегу, в Ќуазвилле,
но так вЯло, что 1 сентЯбрЯ, в тот самый день, когда  алонскаЯ  армиЯ  была
разбита под ‘еданом, ЊетцскаЯ армиЯ отступила, окончательно  парализованнаЯ,
она погибла длЯ ”ранции. „о  этого  времени  маршала  можно  было,  пожалуй,
считать посредственным полководцем, - сначала  он  пренебрегал  возможностью
пройти по открытым дорогам, потом на самом деле был  отрезан  превосходЯщими
силами неприЯтелЯ, - но теперь, под давлением политических  соображений,  он
становилсЯ заговорщиком и предателем.
     Ћднако в газетах, которые приносил доктор „алишан,  Ѓазена  по-прежнему
восхвалЯли как великого человека и храброго солдата, от которого ”ранциЯ еще
ждет спасениЯ. †ан  просил  ѓенриетту  перечитать  некоторые  строки,  чтобы
хорошенько понЯть, как третьЯ немецкаЯ  армиЯ  под  командованием  прусского
кронпринца могла преследовать французов, пока перваЯ и втораЯ осаждали Њетц,
обладаЯ таким количеством людей и пушек, что из них стало возможно составить
четвертую  армию,  котораЯ,  под   командованием   кронпринца   саксонского,
завершила  седанский  разгром  французской  армии.  ђазобравшись  наконец  в
положении дел, †ан, хоть и прикованный  к  ложу  страданий,  все  еще  хотел
надеЯтьсЯ.
     - ‡начит, мы были слабей!.. Ќичего! ‡десь указаны цифры: у  Ѓазена  сто
пЯтьдесЯт тысЯч человек, триста тысЯч винтовок и пЯтьсот пушек; конечно,  он
готовит здоровый удар.
     ѓенриетта кивала головой,  соглашалась,  чтобы  не  огорчать  его.  Ћна
путалась в этих крупных передвижениЯх войск, но  чувствовала,  что  бедствие
неизбежно. Ћна по-прежнему читала  звонким  голосом,  могла  бы  читать  так
часами, простодушно  радуЯсь,  что  это  развлекает  †ана.  Ќо  иногда,  при
описании кровопролитий, она запиналась,  и  глаза  ее  внезапно  наполнЯлись
слезами. Ќаверно, она вспоминала о расстрелЯнном  муже,  которого  баварский
офицер отпихнул ногой к стене.
     - …сли вам так тЯжело, - говорил †ан, замечаЯ ее состоЯние, -  не  надо
больше читать о войне.
     Ќо она тотчас же превозмогала себЯ и мЯгко, приветливо отвечала:
     - Ќет, нет, простите! “верЯю вас, мне тоже интересно читать.
     Ћднажды вечером  в  первых  числах  октЯбрЯ,  когда  на  дворе  бушевал
Яростный  ветер,  она  вернулась  из  лазарета,  вошла  в  комнату  †ана   и
взволнованно сказала:
     - Џисьмо от Њориса! Њне передал доктор.
     ‘ каждым днем ѓенриетта и †ан все  больше  тревожились,  что  Њорис  не
подает никаких признаков жизни;  и  особенно  всю  последнюю  неделю,  когда
пронессЯ слух о полном окружении Џарижа, они отчаивались  получить  от  него
известие, не знаЯ, что с ним  стало  после  отъезда  из  ђуана.  ’еперь  это
молчание объЯснилось: письмо Њориса из  Џарижа,  посланное  на  имЯ  доктора
„алишана 18-го, в тот самый день,  когда  отправлЯлись  последние  поезда  в
ѓавр, шло длиннейшим обходным путем, много раз блуждаЯ  в  дороге,  и  дошло
только чудом.
     - Ђ!  ѓолубчик  мой!  -  радостно  воскликнул  †ан.  -  Џрочитайте  мне
поскорей!
     ‚етер дул еще  Яростней,  окно  трещало,  словно  под  ударами  тарана.
ѓенриетта поставила лампу на стол у кровати и  принЯлась  читать,  сидЯ  так
близко от †ана, что их волосы соприкасались. Ќа дворе свирепствовала бурЯ, а
в этой укромной комнате было тихо и уютно.
     ‚ длинном письме, на восьми страницах, Њорис сначала  сообщал,  как  по
приезде ему сейчас же удалось поступить в  линейный  полк,  состав  которого
пополнЯлсЯ. Џотом он излагал событиЯ, с чрезвычайным  волнением  рассказываЯ
обо всем, что узнал, что произошло за этот страшный месЯц: оправившись после
мучительных известий о ‚иссенбурге и ”решвиллере,  Џариж  успокоилсЯ,  опЯть
окрыленный надеждой на отмщение,  тешил  себЯ  новыми  мечтаниЯми;  возникла
легенда  о  победоносной  армии  под  командованием  Ѓазена,  о   поголовном
ополчении, о воображаемых  победах,  об  истреблении  пруссаков,  о  котором
говорили даже министры с трибуны. € вдруг, как сообщал Њорис, 3 сентЯбрЯ над
Џарижем грЯнул гром: надежды разбиты, доверчивый, ничего  не  знавший  город
словно повержен  роком;  с  вечера  на  бульварах  раздаютсЯ  крики:  "„олой
€мперию! „олой €мперию!" Ќа продолжавшемсЯ недолго мрачном ночном  заседании
†юль ”авр огласил предложение о  низложении  императора,  которого  требовал
народ. Ќа следующий день, 4 сентЯбрЯ, рухнул целый мир. ‚тораЯ €мпериЯ  лала
среди разгрома, от своих пороков и ошибок. ‚есь народ вышел в воскресенье на
улицу; на залитую Ярким солнцем площадь Љонкорд хлынул поток  в  полмиллиона
человек  и  докатилсЯ  до  ограды  ‡аконодательного   корпуса,   куда   путь
преграждала только горсть солдат; толпа взломала двери ружейными прикладами,
наводнила зал заседаний,  и  оттуда  †юль  ”авр,  ѓамбетта  и  другие  левые
депутаты  отправились  в  ратушу  провозгласить  ђеспублику,  а  на  площади
‘ен-†ермен-л'Ћкзеруа в ‹уврском дворце приоткрылась дверца, и, всЯ в черном,
вышла императрица-регентша в сопровождении единственной подруги; обе дрожали
и, забившись в проезжавшую извозчичью карету, поспешили уехать  подальше  от
’юильри, кишевшего толпой. ‚ тот же  день  Ќаполеон  III  покинул  буйонскую
харчевню, где провел первую ночь изгнаниЯ по дороге в ‚ильгельмсгее.
     †ан перебил ѓенриетту и торжественно сказал:
     - ‡начит, у нас теперь ђеспублика?.. ’ем лучше, если  это  поможет  нам
разбить пруссаков!
     Ќо он покачивал головой; когда он крестьЯнствовал,  его  всегда  пугали
ђеспубликой. „а еще ему казалось, что перед лицом врага нехорошо  враждовать
между собой. Ќо в конце концов, раз €мпериЯ на самом деле прогнила  и  никто
больше не хочет ее, пусть придумают что-нибудь другое!
     ѓенриетта дочитала письмо, в конце которого Њорис сообщал о приближении
немцев. 13-го, в тот самый день, когда делегациЯ правительства  Ќациональной
обороны обосновалась в  ’уре,  немцев  видели  на  востоке  от  Џарижа;  они
двигались на ‹аньи. 14-го и 15-го они были у ворот  столицы,  в  Љретейле  и
†уанвиль-ле-Џон. Ќо 18-го, в то утро, когда Њорис писал, он,  казалось,  еще
не допускал мысли, что немцы могут окружить  Џариж,  опЯть  чувствовал  себЯ
вполне уверенно, считаЯ осаду дерзкой и опасной попыткой,  котораЯ  потерпит
неудачу  через  каких-нибудь  три  недели:  провинциЯ   непременно   пришлет
подкреплениЯ, а через ‚ерден и ђеймс идет армиЯ из Њетца. Ќо звеньЯ железной
цепи сомкнулись, зажали  Џариж,  и  теперь,  отрезанный  от  мира,  он  стал
огромной тюрьмой, где заточено  два  миллиона  человек,  где  царит  мертваЯ
тишина.
     - Ѓоже мой! - прошептала подавленнаЯ горем ѓенриетта. - ‘колько времени
это будет еще продолжатьсЯ, и увидим ли мы когда-нибудь Њориса?
     Ћт порыва ветра гнулись деревьЯ, скрипели старые балки фермы. …сли зима
будет суроваЯ, сколько страданий придетсЯ вынести бедным солдатам: ведь  они
будут сражатьсЯ в снегу, без огнЯ, без хлеба!
     - —его там! Џисьмо очень хорошее!  -  сказал  в  заключение  †ан.  -  €
приЯтно получить весточку... Ќикогда не нужно отчаиватьсЯ.
     „ень за днем прошел октЯбрь; небо было серое,  грустное,  ветер  утихал
только длЯ того, чтобы  снова  нагнать  стаи  еще  более  темных  туч.  ђана
больного заживала очень медленно; через дренажную трубочку все еще выделЯлсЯ
зловонный гной, и поэтому врач не мог ее вынуть; раненый очень  ослабел,  но
упорно отказывалсЯ от операции, боЯсь остатьсЯ калекой.  Џокорное  ожидание,
иногда  прерываемое  внезапной  беспричинной  тревогой,  казалось,  усыплЯло
теперь уединенную комнату, куда доходили только издалека  смутные  известиЯ,
словно посла пробуждениЯ от  кошмарных  снов.  ЋмерзительнаЯ  война,  бойнЯ,
поражениЯ - все это где-то продолжалось, никто  не  знал  настоЯщей  правды,
слышалсЯ только глухой стон истерзанной родины.  ‚етер  уносил  листьЯ,  над
обнаженными полЯми пролетали лишь вороны, возвещаЯ карканьем суровую зиму, и
под свинцовым небом надолго воцарЯлась глубокаЯ тишина.
     ѓенриетта и. †ан часто говорили теперь о лазарете.  ѓенриетта  выходила
оттуда только, чтобы посидеть у †ана. Џо вечерам, когда она возвращалась  из
лазарета, он ее расспрашивал, узнавал о каждом  раненом,  -  кто  умер,  кто
выздоровел, да и она сама без умолку говорила о  дорогих  ее  сердцу  делах,
сообщала в мельчайших подробностЯх о всех происшествиЯх днЯ.
     - Ђх, бедные ребЯта, бедные ребЯта! - повторЯла она.
     ќто был не полевой  лазарет,  куда  раненых  приносЯт  в  разгаре  боЯ,
лазарет, где  льетсЯ  свежаЯ  кровь,  где  ампутации  подвергаютсЯ  здоровые
красные тела. ќто была больница, отдающаЯ гнилью, лихорадкой и смертью,  всЯ
пропитавшаЯсЯ потом за времЯ медленного выздоровлениЯ раненых и  бесконечных
агоний. „октор „алишан с величайшим трудом достал необходимые койки, тюфЯки,
простыни, и каждый день, чтобы  содержать  больных,  доставать  хлеб,  мЯсо,
сухие овощи, не говорЯ уже о бинтах, компрессах, хирургических  инструментах
и  перевЯзочном  материале,  ему  приходилось  совершать  чудеса.  Џруссаки,
которые обосновались в ‘еданском военном госпитале, отказали  ему  во  всем,
даже в хлороформе, он выписал все  из  Ѓельгии.  Ђ  между  тем  он  принимал
раненых немцев так же, как и раненых французов; он лечил  и  человек  десЯть
баварцев, подобранных в Ѓазейле. ‚раги, которые недавно  бросались  друг  на
друга,  теперь  лежали  рЯдом,  в  добром   согласии,   объединенные   общим
страданием. ‚ какое жилище ужаса и беды превратились эти два больших  класса
бывшей школы, где бледный свет, проникавший сквозь высокие  окна,  озарЯл  в
каждом пЯтьдесЯт коек.
     —ерез десЯть дней после битвы привезли еще раненых, забытых,  найденных
в разных местах; четверо оставались без всЯкой медицинской помощи  в  пустом
доме  в  Ѓалане,  жили  неизвестно  как,  -  наверно,  благодарЯ  милосердию
какого-нибудь соседа; их раны кишели червЯми; вскоре они умерли от заражениЯ
крови, отравленные омерзительными Язвами. ѓнойные раны, с которыми бессильны
были боротьсЯ врачи, опустошали рЯды коек. “же в дверЯх от запаха мертвечины
захватывало дыхание. „ренажи сочились зловонным гноем,  стекавшим  каплЯ  за
каплей. Ќередко приходилось снова вскрывать живое  мЯсо,  извлекать  осколки
костей. “ иных поЯвлЯлись нарывы,  опухоли,  они  разрастались,  лопались  и
возникали  в  другом  месте.   €зможденные,   исхудалые,   землисто-бледные,
несчастные люди претерпевали все муки. Ћдни, распластанные, бездыханные,  по
целым днЯм лежали на спине, закрыв глаза, опустив почерневшие веки,  и  были
уже похожи на разлагавшиесЯ заживо трупы.  „ругие,  измученные  бессонницей,
метались, обливаЯсь потом, неистовствовали, словно обезумев от страданий; Ќо
когда, при заражении крови, их начинала трЯсти злокачественнаЯ лихорадка,  -
наступал конец, Яд торжествовал, переносЯсь от одних к другим, уносЯ всех, и
неистовых, и спокойных, в едином потоке гноЯ.
     Ѓыла еще палата-  палата  обреченных,  заболевших  дизентерией,  тифом,
оспой. “ многих была чернаЯ оспа. Ћни ворочались,  кричали  в  беспрестанном
бреду, вскакивали, вставали во весь рост, словно призраки. ђаненные в  грудь
страшно кашлЯли и умирали от воспалениЯ легких. „ругие  кричали  от  боли  и
чувствовали облегчение лишь от холодной воды, которой им постоЯнно  освежали
раны. ’олько долгожданный час, час перевЯзки, приносил некоторое успокоение;
постели проветривались, тела, оцепеневшие от  неподвижности,  распрЯмлЯлись.
Ќо это был и грозный час: не проходило днЯ, чтобы врач, осматриваЯ раны,  не
обнаруживал синеватые точки на  коже  какого-нибудь  несчастного  солдата  -
признаки начинающейсЯ гангрены.  Ќа  следующий  день  происходила  операциЯ.
Ћтсекали еще кусок руки или ноги. €ногда гангрена распространЯлась, и  тогда
снова  оперировали,  пока  не  отрезали  всю  конечность.  Ќаконец  гангрена
охватывала  всего  человека,  все  тело  покрывалось   свинцовыми   пЯтнами;
приходилось уносить больного, дрожащего, обезумевшего, в палату  обреченных,
и там он погибал; уже до агонии всЯ его плоть была мертва и пахла трупом!
     Љаждый вечер, вернувшись  из  лазарета,  ѓенриетта  на  расспросы  †ана
отвечала дрожащим от волнениЯ голосом:
     - Ђх, бедные ребЯта, бедные ребЯта!..
     Ћна перечислЯла все те же подробности, повседневные мучениЯ этого  ада:
вылущили плечо, отрезали  ногу,  рассекли  плечевую  кость.  Ќо  пощадит  ли
раненого гангрена или гнойное воспаление? €ли: еще одного  похоронили,  чаще
всего француза, иногда немца. ђедко случалось, чтобы в сумерки  из  лазарета
не выносили украдкой гроба, наспех сколоченного из четырех досок; за  гробом
шел только санитар, а часто и сама ѓенриетта, чтобы покойника не закопали  в
землю, как собаку. Ќа маленьком кладбище в ђемильи вырыли  две  Ямы,  и  там
покоились рЯдом - слева  немцы,  справа  французы  -  враги,  примиренные  в
могиле.
     ‚ конце концов †ан заинтересовалсЯ некоторыми ранеными, хотЯ никогда их
не видел. Ћн спрашивал:
     - Ђ как сегоднЯ "бедный мальчик"?
     ќто  был  солдатик  5-го  линейного  полка,  доброволец;  ему  еще   не
исполнилось и двадцати лет.  ‡а  ним  осталось  прозвище  "бедный  мальчик",
потому что он вечно повторЯл эти слова, рассказываЯ о себе; а когда  у  него
спросили, что это значит, он ответил, что  так  всегда  его  называла  мать.
„ействительно бедный мальчик! Ћн умирал  от  плеврита,  вызванного  раной  в
левом боку.
     - Ђх,  милый  мальчик!  -  говорила  ѓенриетта,  котораЯ  по-матерински
полюбила его. - …му нехорошо, он кашлЯл  весь  день...  Љогда  Я  слышу  его
кашель, у менЯ сердце разрываетсЯ.
     - Ђ как ваш медведь, ѓутман?  -  усмехаЯсь,  спрашивал  †ан.  -  „октор
надеетсЯ его вылечить?
     - „а, может быть, его спасут. Ќо он ужасно мучаетсЯ.
     Џри всей своей жалости к нему они  не  могли  говорить  о  ѓутмане  без
какой-то веселой и умиленной улыбки.
     ‚ первый же день, когда ѓенриетта вошла в лазарет, она с ужасом  узнала
в одном из раненых баварского солдата, человека  с  рыжими  волосами,  рыжей
бородой, голубыми глазами и широким квадратным носом,  того  самого,  что  в
Ѓазейле унес ее на руках, когда расстреливали ‚ейса. Ѓаварец тоже узнал  ее,
но не мог говорить: пулЯ, попав навылет в затылок, оторвала половину  Языка.
„ва днЯ ѓенриетта в испуге сторонилась, невольно содрогаЯсь каждый раз,  как
проходила мимо его койки, но он следил за ней безнадежным, кротким взглЯдом,
и это ее покорило. Ќеужели это то  самое  чудовище,  косматое,  забрызганное
кровью,  вращающее  глазами  от  Ярости,  чудовище,  о  котором  она   вечно
вспоминала с ужасом? ’рудно было поверить, что этот  несчастный  добродушный
человек, который так покорно переносит жестокие страданиЯ, действительно тот
самый человек. …го ранение - редкий случай -  вызывало  сострадание  у  всех
раненых. Ќикто даже не был уверен, что его фамилиЯ ѓутман; так его  называли
только потому, что единственными звуками, которые ему удавалось  произнести,
было какое-то ворчание  из  двух  слогов,  приблизительно  составлЯвших  эту
фамилию. „а еще предполагали, что он женат и у него есть дети.  Џо-видимому,
он знал несколько французских слов. €ногда он отвечал резким кивком  головы.
"†енат?" - "„а,  да!"  -  "„ети?"  -  "„а,  да!"  Ћднажды,  увидЯ  муку,  он
растрогалсЯ, и в лазарете решили, что он, может быть, мельник. Ѓольше ничего
о нем не знали. ѓде его мельница? ‚ какой далекой баварской  деревне  плачут
теперь его жена и дети? Ќеужели он так и умрет, неизвестный,  безыменный,  а
его семьЯ будет где-то томитьсЯ в вечном ожидании?
     - ‘егоднЯ ѓутман послал мне воздушный поцелуй... - сказала однажды †ану
ѓенриетта. - Љаждый раз, как Я даю ему пить или оказываю малейшую услугу, он
прикладывает к губам пальцы в знак глубокой благодарности... Ќе  улыбайтесь:
ведь страшно быть словно заживо погребенным!
     Љ концу октЯбрЯ †ану стало лучше. ‚рач решил вынуть  дренаж,  хотЯ  все
еще был озабочен; но рана заживала  довольно  быстро.  ‚ыздоравливающий  уже
вставал,  часами  ходил  по  комнате,  сидел  у  окна,  грустно   глЯдЯ   на
проплывающие стаи туч. Ћн заскучал, говорил, что хочет чем-нибудь  занЯтьсЯ,
помогать в работе на ферме. Ћдним  из  его  тайных  огорчений  был  денежный
вопрос: †ан понимал, что его  двести  франков,  наверно,  уже  истрачены  за
полтора с лишним месЯца. …сли старик ”ушар еще терпит его, - значит,  платит
ѓенриетта. ќта мысль тЯготила †ана, но он не смел объЯснитьсЯ с ѓенриеттой и
почувствовал подлинное облегчение, когда было решено, что он будет  работать
вместе с ‘ильвиной на ферме, а Џроспер - в поле.
     „аже в то трудное времЯ еще один батрак в хозЯйстве был  не  лишним:  у
старика ”ушара дела процветали. Џока всЯ разореннаЯ страна стонала,  истекаЯ
кровью, он нашел средство  настолько  расширить  свою  торговлю  мЯсом,  что
теперь резал втрое, а то и вчетверо больше скота. ђассказывали, что после 31
августа он заключил выгоднейшие сделки с пруссаками. „а,  тот  самый  ”ушар,
который 30-го не впустил к себе французских  солдат  7-го  корпуса,  угрожаЯ
ружьем, отказывалсЯ продать им даже хлеб,  кричал,  что  в  доме  ничего  не
осталось, - уже 31-го, при поЯвлении  первого  же  неприЯтельского  солдата,
начал продавать немцам все, что угодно, достал из своих погребов невероЯтное
количество запасов, пригнал обратно из неизвестных мест скрытые им стада.  €
с этого  днЯ  он  стал  одним  из  крупнейших  поставщиков  немецкой  армии,
умудрЯЯсь поразительно ловко сбывать свои товары и  получать  за  них  плату
между двумЯ реквизициЯми. ‚се жители  страдали  от  грубой  требовательности
победителей, а он  не  доставил  им  ни  одного  центнера  муки,  ни  одного
гектолитра вина, ни одной четверти  туши  быка,  не  получив  за  них  плату
звонкой монетой. ‚ ђемильи об этом поговаривали, считали, что  это  нехорошо
со стороны человека, который недавно потерЯл на войне сына да еще  не  ходит
на могилу; ведь о ней заботитсЯ только ‘ильвина. Ќо тем не менее его уважали
за то, что он богатеет, когда самые изворотливые люди ломают  себе  на  этом
шею. Ђ он, посмеиваЯсь, пожимал плечами и упрЯмо ворчал:
     - Џатриот! Џатриот! џ больше патриот, чем все они, вместе  взЯтые!..  Ђ
разве патриот должен отдавать задарма пруссакам съестное, - жрите, мол?  ‚от
Я и заставлЯю их платить за все... Ђ там видно будет!
     “же на второй день после выздоровлениЯ †ан слишком долго  оставалсЯ  на
ногах, и тайные опасениЯ  врача  оправдались:  рана  опЯть  открылась,  нога
воспалилась и сильно распухла; †ану пришлось вновь слечь в постель. ‚  конце
концов врач заподозрил, что в ране осталсЯ осколок кости, который  отделилсЯ
через два днЯ после того, как †ан стал ходить; врач нащупал осколок  зондом,
и ему удалось извлечь его. Ќо это не прошло длЯ больного  даром,  его  стало
сильно лихорадить, и †ан совершенно обессилел. Ќикогда еще он не  чувствовал
такой слабости. ѓенриетта занЯла прежнее место,  как  преданнаЯ  сиделка,  в
комнате, где зимой с каждым днем становилось все грустней  и  холодней.  ќто
было в первых числах ноЯбрЯ; восточный ветер уже нанес снег;  они  мерзли  в
четырех голых стенах,  на  голом  каменном  полу.  Љамина  не  было;  решили
поставить печку, и ее гудение чуть оживило их уединенный уголок.
     „ни текли однообразно, и перваЯ неделЯ возобновившейсЯ болезни была длЯ
†ана  и  длЯ  ѓенриетты  самой  унылой  за   все   времЯ   их   вынужденного
затворничества.  Ќеужели  не  наступит  конец  страданиЯм?   Ќеужели   опЯть
возникнет опасность и  нет  надежды  на  избавление  от  стольких  бедствий?
ѓенриетта, не получавшаЯ от Њориса больше известий, и †ан ежечасно уносились
к нему мыслью. €м говорили,  что  другие  жители  ђемильи  получают  письма,
короткие записки, посланные  с  почтовыми  голубЯми.  Ќаверно,  какой-нибудь
немец убил голубЯ, который пролетал в необъЯтном небе,  несЯ  им  радость  и
любовь. ‚се, казалось, угасает, исчезаЯ под  снегом  ранней  зимы.  ‘лухи  о
войне доходили с большим опозданием; редкие газеты, которые приносил  доктор
„алишан, часто были  недельной  давности.  Ћттого-то  и  были  так  печальны
ѓенриетта и †ан, что ничего не знали и лишь догадывались о событиЯх; недаром
им слышалсЯ в тишине полей вокруг фермы протЯжный предсмертный вопль.
     Ћднажды утром пришел врач, он был потрЯсен, его руки дрожали. Ћн  вынул
из кармана бельгийскую газету, бросил ее на кровать и воскликнул:
     - „рузьЯ мои! ”ранциЯ погибла! Ѓазен изменил!
     †ан дремал, полулежа на двух подушках, но тут он сразу проснулсЯ.
     - Љак "изменил"?
     - „а, он сдал Њетц со всей армией. ЋпЯть начинаетсЯ седанскаЯ  историЯ,
но теперь мы отдали остатки нашей плоти, последние капли нашей крови!
     Ћн снова взЯл газету и прочел:
     -  "‘то  пЯтьдесЯт  тысЯч  пленных,  сто  пЯтьдесЯт   три   знамени   с
изображением  орла,  пЯтьсот  сорок  одна  полеваЯ  пушка,  семьдесЯт  шесть
митральез, восемьсот крепостных пушек, триста тысЯч ружей, две тысЯчи фур  с
боеприпасами, снарЯжение на восемьдесЯт пЯть батарей!.."
     ЏродолжаЯ чтение, он сообщил подробности: маршал Ѓазсн со своей  армией
был окружен в Њетце, обречен на бездействие и не