осто обращалась к нему
в особо трудных случаЯх, считаЯ  его  человеком,  умеющим  хранить  тайны,
умным советчиком, и предпочитала его, как говаривала сама, темным дельцам,
от которых так и  разит  острогом.  Ђббат  проЯвлЯл  по  отношению  к  ней
безграничную  благожелательность;  рылсЯ  длЯ  нее  в   кодексе   законов,
указывал, как  выгодней  поместить  капитал,  с  большим  тактом  разрешал
сомнениЯ совести, рекомендовал поставщиков и на  все  вопросы,  какими  бы
различными и сложными они ни были, всегда  находил  готовый  ответ,  самый
непринужденный и естественный, причем не впутывал бога в мирские дела и не
пыталсЯ извлечь из своих отношений выгоду ни длЯ себЯ, ни длЯ  церкви.  Ћн
довольствовалсЯ благодарностью и улыбкой  своей  подопечной.  Џо-видимому,
ему доставлЯло удовольствие оказывать услуги г-же Љеню, красивой  женщине,
о которой его служанка часто упоминала с почтением как о весьма  уважаемой
в квартале особе. Ќо на сей раз  от  аббата  требовалсЯ  совет  по  поводу
особенно щекотливого дела. ‘ледовало установить, как,  не  нарушаЯ  правил
порЯдочности, должна вести себЯ г-жа Љеню по отношению к деверю: вправе ли
она следить за ним, дабы помешать ему скомпрометировать мужа,  дочь  и  ее
самое;  а  также  как   далеко   простираютсЯ   ее   права   при   наличии
непосредственной опасности. ‹иза не спрашивала об этом прЯмо, в упор;  она
осторожно задавала вопросы, искусно облекаЯ их в такую форму, чтобы  аббат
мог  рассуждать,  не  касаЯсь   личностей.   Ђббат   развернул   множество
взаимоисключающих аргументов. Ђ в заключение  признал,  что  благочестиваЯ
душа вправе и даже обЯзана препЯтствовать злу, буде  применЯемые  средства
необходимы длЯ торжества добра.
   - ‚от мое мнение, дорогаЯ госпожа Љеню, - сказал он.  -  ‚ыбор  средств
длЯ достижениЯ цели -  дело  всегда  серьезное.  ‘редства  эти  становЯтсЯ
опасной ловушкой длЯ людей с заурЯдной моралью...  Ќо  мне  известны  ваши
высокие нравственные качества. ‚звешивайте  каждое  ваше  деЯние  и,  если
ничто в вас не воспротивитсЯ, действуйте смело... Ќатуры честные  наделены
прекрасным даром вносить  частицу  своей  честности  во  все,  с  чем  они
соприкасаютсЯ.
   €, переменив тон, он продолжал:
   - Џередайте, пожалуйста, привет господину Љеню.  Љак-нибудь  заглЯну  к
вам, чтобы расцеловать мою славную крошку Џолину... „о  свиданьЯ,  дорогаЯ
госпожа Љеню, Я всегда к вашим услугам.
   Ђббат направилсЯ в ризницу. Ђ ‹иза, уходЯ, полюбопытствовала взглЯнуть,
молитсЯ ли еще Љлер; но Љлер уже  ушла  к  своим  карпам  и  угрЯм;  перед
часовней  „евы  Њарии,  где  царила   полнаЯ   тьма,   оставались   только
разбросанные  в  беспорЯдке  стульЯ,  опрокинутые   в   пылу   благочестиЯ
богомолками.
   Љогда  прекраснаЯ  колбасница  снова  переходила  площадь.   Ќормандка,
подстерегавшаЯ ее выход из церкви, узнала ‹изу в вечернем  сумраке  по  ее
пышным формам.
   - Ќу и ну! - воскликнула Ќормандка. -  Ћна  провела  там  больше  часа.
Љогда попы очищают ее от скверны грехов, мальчики  из  хора  выстраиваютсЯ
цепочкой, чтобы ведрами отправлЯть помои на улицу.
   Ќа следующее утро ‹иза пошла прЯмо в комнату ”лорана. Ћна расположилась
там совершенно спокойно,  в  уверенности,  что  никто  ее  не  потревожит;
впрочем, если поЯвитсЯ ”лоран, всегда можно соврать  -  сказать  ему,  что
пришла проверить, не нужно ли переменить простыни. Ћна видела его внизу, в
павильоне морской рыбы, чрезвычайно  озабоченного.  €так,  усевшись  перед
столиком, ‹иза вынула из него Ящик, поставила к себе на колени и осторожно
стала вынимать рукописи, стараЯсь укладывать свЯзки бумаг обратно в том же
порЯдке. ‘начала она нашла первые главы книги  о  Љайенне,  затем  всЯкого
рода проекты, планы: план замены городских пошлин на продукты  налогом  на
заключаемые  торговые  сделки,  проект  реформы  административной  системы
–ентрального рынка и  другие.  ќти  листки,  исписанные  тонким  почерком,
который она с трудом разбирала, показались  ей  очень  скучными;  она  уже
собралась было вставить Ящик обратно, решив, что ”лоран прЯчет  обличающие
его документы где-нибудь в другом  месте,  и  намеревалась  даже  обыскать
тюфЯк, набитый шерстью, как вдруг обнаружила в почтовом  конверте  портрет
Ќормандки. ”отографиЯ  была  несколько  темной.  Ќормандка  снЯлась  стоЯ,
опершись  правой  рукой  на  усеченную  колонну;  на  ней  были   все   ее
драгоценности и новое шелковое платье, которое так  и  топорщилось,  а  на
лице сиЯла дерзкаЯ улыбка. ‹иза забыла о девере, о терзавших ее страхах, о
том, зачем сюда Явилась. Ћна всЯ ушла в созерцание,  на  которое  способна
только женщина, разглЯдывающаЯ другую женщину без помехи, не боЯсь, что за
ней наблюдают.  Ќикогда  еще  ей  не  доводилось  так  хорошо  рассмотреть
соперницу.  Ћна  изучала  ее  волосы,  нос,  рот,  отодвигала  фотографию,
подносила поближе к глазам. ‡атем, поджав губы, прочла надпись на обороте,
выведенную крупными каракулЯми: "‹уиза - своему другу ”лорану". Љолбасница
вознегодовала: ведь это признание! …й захотелось  забрать  карточку  своей
противницы, сохранить как оружие  против  нее.  Ќо  она  медленно  вложила
фотографию обратно в конверт, подумав,  что  с  ее  стороны  это  было  бы
нехорошо; а к тому же карточка от нее все равно не уйдет.
   € тут, когда ‹иза, опЯть принЯвшись за разрозненные  листки,  стала  их
аккуратно перебирать, ей пришло на ум заглЯнуть в глубь Ящика, туда,  куда
”лоран засунул нитки и иголки Ћгюстины; именно там, между молитвенником  и
"’олкователем снов", она нашла то,  что  искала:  весьма  компрометирующие
”лорана записи, хранимые просто в серой бумажной папке. Њысль о восстании,
о ниспровержении €мперии с помощью заговора, которую ‹огр однажды  вечером
высказал у ‹ебигра, постепенно созрела в пылкой душе  ”лорана.  ‚скоре  он
стал видеть в  этом  свой  долг,  свою  миссию.  ’о  была  цель,  наконец,
обретеннаЯ после бегства из Љайенны и возвращениЯ  в  Џариж.  ‘читаЯ  себЯ
вправе отомстить за свою изнуренную плоть этому  городу,  жиревшему,  пока
поборники справедливости подыхали с голоду в ссылке, ”лоран взЯл  на  себЯ
осуществление правосудиЯ; он замыслил восстать из самых недр рынка,  чтобы
уничтожить  царство  жратвы  и   пьЯного   разгула.   …го   чувствительный
темперамент служил благоприЯтной почвой длЯ навЯзчивой идеи. ‚се принимало
чудовищно преувеличенные размеры в его мозгу; у  ”лорана  возникали  самые
странные представлениЯ; он возомнил, будто после его возвращениЯ  в  Џариж
рынок завлек его, чтобы обессилить, отравить  своим  смрадом.  Њало  того:
‹иза Якобы старалась, чтобы он оскотинилсЯ; он избегал ее по два,  по  три
днЯ, словно  она  химический  растворитель,  словно,  если  ”лоран  к  ней
приблизитсЯ, его волЯ растает. Џриступы ребЯческого  страха  и  бунтарские
порывы неизменно переходили в необычайную нежность, в жажду любви, которую
он скрывал, стыдЯсь ее, как подросток. Џо вечерам воздействие  отравлЯющих
запахов на его мозг было особенно ощутимо. Ќервы у ”лорана были напрЯжены,
он чувствовал себЯ несчастным после проведенного днЯ и, не решаЯсь  уснуть
из тайного страха  перед  этой  формой  небытиЯ,  засиживалсЯ  допоздна  у
‹ебигра или у Њеюденов; а возвращаЯсь домой, не  ложилсЯ  и  писал,  чтобы
подготовить восстание по все правилам. Џостепенно у  него  сложилсЯ  целый
план организации. Ћн разделил Џариж  на  двадцать  секций,  соответственно
количеству районов; каждую возглавлЯл командир - как бы генерал, - в  чьем
подчинении находились двадцать лейтенантов, командующих двадцатью отрЯдами
из членов организации.
   …женедельно должен был собиратьсЯ совет  командиров  секций,  при  этом
каждый раз в другом месте; кроме того, в целЯх конспирации  членам  отрЯда
полагалось знать лишь своего  лейтенанта,  который  сам  тоже  поддерживал
свЯзь только с командиром своей секции; по мнению ”лорана, было бы полезно
также, чтобы отрЯды не знали о своих подлинных функциЯх, приписывали  себе
другие, вымышленные; это давало бы возможность навести полицию  на  ложный
след.  —то  касаетсЯ  повода  длЯ  вооруженного  выступлениЯ,  то  он  был
чрезвычайно прост: нужно, дождавшись окончательного  сформированиЯ  боевой
организации, воспользоватьсЯ первым же политическим волнением. Ђ  так  как
организациЯ, наверное,  будет  располагать  только  некоторым  количеством
охотничьих ружей, то сначала следует захватить командные посты, разоружить
пожарных, парижскую городскую  жандармерию  и  пехоту,  как  можно  дольше
оттЯгиваЯ  вооруженное  столкновение  и  призываЯ  всех  присоединЯтьсЯ  к
народу. ‡атем шествие направитсЯ прЯмо к ‡аконодательному  корпусу,  чтобы
оттуда идти в ратушу. ќтот  план,  за  который  ”лоран  принималсЯ  каждый
вечер, как за сценарий драмы, дававший разрЯдку его нервному  возбуждению,
был набросан пока лишь на клочках бумаги, исчерканных вдоль и поперек, так
что можно было восстановить авторские поиски и следить за фазами  развитиЯ
замысла - одновременно и детского и научного. Љогда ‹иза пробежала глазами
эти записи, ее охватила дрожь; хотЯ она и не все  в  них  понЯла,  она  не
осмелилась больше прикасатьсЯ к этим бумагам, словно это зарЯженное ружье,
- вот-вот выстрелит.
   Ѓольше  всего  напугал  ‹изу  последний  найденный  ею   набросок.   Ћн
представлЯл собой полулист бумаги, на  котором  ”лоран  нарисовал  образцы
знаков различиЯ длЯ командиров и лейтенантов; рЯдом с ними были изображены
флажки отрЯдов. Џодписи карандашом указывали даже цвета флажков  длЯ  всех
двадцати  районов.  ‡наком  различиЯ  командира  служил  красный  шарф,  а
лейтенанта - нарукавнаЯ повЯзка, тоже краснаЯ. ‹иза  воспринЯла  найденный
лист бумаги как бунт в действии: она  уже  видела,  как  все  эти  люди  в
красных лоскутьЯх маршируют мимо ее колбасной, палЯт из ружей в зеркала  и
мрамор лавки, расхищают  сосиски  и  свиные  колбасы  с  витрины.  ѓнусные
замыслы деверЯ были посЯгательством на нее самое, на ее благополучие. ‹иза
закрыла Ящик стола и оглЯдела комнату, размышлЯЯ о том,  что  никто  иной,
как она дала кров этому человеку, он спал на ее простынЯх, пользовалсЯ  ее
мебелью. Ћсобенно негодовала ‹иза при мысли,  что  он  таил  свою  ужасную
адскую машину в этом  маленьком  некрашеном  столике,  который  служил  ей
некогда, еще до замужества,  при  дЯдюшке  ѓраделе,  -  в  этом  невинном,
колченогом столике.
   ‹иза стоЯла,  обдумываЯ,  как  поступить.  Џрежде  всего  -  бесполезно
посвЯщать в  это  Љеню.  ‘начала  у  нее  мелькнула  мысль  объЯснитьсЯ  с
”лораном, но она боЯлась, что он уйдет и осуществит  свое  преступление  в
другом месте,  а  озлобЯсь  на  родичей,  все  равно  их  скомпрометирует.
Љолбасница немного успокоилась и  решила  продолжать  слежку.  Џри  первой
опасности будет видно. Ђ в общем, она уже имеет возможность отправить  его
обратно на каторгу.
   ‚ернувшись в лавку, ‹иза  застала  Ћгюстину  в  крайнем  волнении:  уже
больше получаса, как исчезла крошка Џолина. Ќа  тревожные  расспросы  ‹изы
продавщица отвечала лишь одно:
   - Ќе знаю, сударынЯ... Ћна только  что  была  на  тротуаре  с  каким-то
мальчуганом... џ на них посматривала, а  потом  стала  резать  окорок  длЯ
покупателЯ и больше их не видела.
   - Џари держу, что это Њюш, - воскликнула  колбасница,  -  ах,  негодный
мальчишка!
   € в самом деле, это был Њюш.  Џолине,  котораЯ  как  раз  в  этот  день
обновила свое платьице в голубую полоску, захотелось  им  пощеголЯть.  Ћна
стоЯла перед лавкой, очень прЯменькаЯ и чиннаЯ, поджав губки с тем  важным
видом, какой бывает у  маленькой  женщины  шести  лет,  когда  она  боитсЯ
запачкать свой нарЯд. €з-под ее лазурно-голубой  юбочки,  очень  короткой,
очень накрахмаленной и топорщившейсЯ, как пачка балерины, выглЯдывали туго
натЯнутые белые чулки и лакированные ботинки;  а  ее  широкий  фартучек  с
большим вырезом был обшит на плечах узкой вышитой оборкой, из-под  которой
виднелись голенькие и розовые, детски прелестные ручонки. ‚ ушах у  Џолины
красовались бирюзовые сережки, на шее  -  золотой  крестик,  в  волосах  -
голубой бархатный бант; аккуратно причесаннаЯ, пухлаЯ и выхоленнаЯ, как ее
мать, она походила на новенькую куклу, блистающую парижским изЯществом.
   Њюш заметил ее с рынка. Ћн занималсЯ тем, что бросал  в  канаву  дохлых
рыбешек, которых уносило течением,  и  шел  вслед  за  ними  по  тротуару,
приговариваЯ: "Ћни плавают". Ћднако вид Џолины, такой красивой и нарЯдной,
заставил его пуститьсЯ к ней со всех ног через дорогу, без шапки, в рваной
блузе и спадающих штанишках, из которых вылезала рубашка, - в самом что ни
на есть истерзанном виде, отличающем  семилетнего  сорванца.  Њать  строго
запретила Њюшу играть  "с  этой  дурой  девчонкой,  которую  родители  так
закармливают, что она того и глЯди лопнет". Њюш повертелсЯ вокруг  Џолины,
затем подошел ближе и захотел  потрогать  ее  красивое  платье  в  голубую
полоску.  Џолина,  сперва  польщеннаЯ,  сделала  брезгливую   гримаску   и
отступила, сердито бормоча:
   - Џусти менЯ... Њама не позволЯет.
   ћный  Њюш  только  расхохоталсЯ:  он  был  малый  развЯзный  и   весьма
предприимчивый.
   - …ще чего! - сказал он. - “ж очень ты  проста!  ‚елика  важность,  что
мама не позволЯет... „авай играть в толкалки - ты менЯ, Я тебЯ, хочешь?
   Њюш замыслил скверное дело: запачкать платьице Џолины. Ќо, увидев,  что
он норовит толкнуть ее в спину, девочка снова попЯтилась,  как  будто  она
собираетсЯ  совсем  уйти.  ’огда  Њюш  утихомирилсЯ  и,  будучи  человеком
светским, подтЯнул штаны.
   - Ќу и глупышка! ќто ж длЯ смеху. Ђ знаешь,  ты  красивенькаЯ  во  всем
этом... Љрестик на тебе, верно, мамин?
   Џолина приосанилась и сказала, что крестик на ней  собственный.  Ђ  Њюш
потихоньку довел ее до угла улицы Џируэт; он потрогал  ее  юбочку,  дивЯсь
тому, какаЯ она жесткаЯ,  -  прЯмо-таки  чудно,  -  чем  доставил  девочке
неизъЯснимое удовольствие. ‚се времЯ, пока она  красовалась  на  тротуаре,
она чувствовала себЯ обиженной, что никто ею не любуетсЯ. Ќо, невзираЯ  на
комплименты Њюша, сойти с тротуара она отказалась.
   - ‚от остолопка! - закричал Њюш, снова становЯсь  грубым.  -  ‘мотри  у
менЯ, как двину сейчас, так ты и сЯдешь на свой сундук, мадам ”у-ты ну-ты!
   Џолина перепугалась. ’огда Њюш взЯл ее за руку; сознаваЯ  свой  промах,
он снова стал ласковым и, поспешно порывшись в кармане, объЯвил:
   - Ђ у менЯ есть су.
   Џри виде монетки Џолина успокоилась. Њюш держал перед ней  свое  су  до
тех пор, пока девочка, незаметно длЯ себЯ, не сошла на мостовую, следуЯ за
приманкой. ћному Њюшу положительно везло.
   - ’ы что любишь? - спросил он.
   Џолина не сразу  ответила,  вопрос  был  трудный,  она  любила  слишком
многое. Ђ Њюш перечислЯл уйму всЯких сластей: и лакричный сок, и патоку, и
тЯнучки, и сахарную пудру. Џри упоминании о сахарной пудре  крошка  Џолина
глубоко задумалась: в пудру опускают палец, а потом  сосут,  -  получаетсЯ
очень вкусно. ‹ицо у нее было весьма серьезное. Ќаконец она решилась:
   - Ќет, Я больше люблю фунтики.
   ’огда Њюш взЯл ее за руку и повел дальше; она  не  сопротивлЯлась.  Ћни
пересекли наискосок улицу ђамбюто  и  по  широкому  тротуару  –ентрального
рынка дошли до  бакалейщика  на  улице  Љоссонри,  прославившегосЯ  своими
"фунтиками". "”унтик" - это узкий бумажный  пакетик  в  форме  воронки,  в
который бакалейщики насыпают остатки сластей  со  своей  витрины  -  битое
драже, рассыпавшиесЯ на кусочки засахаренные каштаны, грЯзноватые  крошки,
оставшиесЯ на дне банок  из-под  конфет.  Њюш  вел  себЯ  по-рыцарски,  он
позволил Џолине самой выбрать себе  фунтик  -  синий  бумажный  фунтик,  -
оставил его у нее в руках и отдал лавочнику свое су.  Ќа  тротуаре  Џолина
пересыпала всю сахарную мелочь в оба кармана фартучка; но карманы были так
малы, что оказались  набитыми  доверху.  Ћна  тихонько  грызла  крошку  за
крошкой, от души наслаждаЯсь и облизываЯ палец, чтобы  к  нему  приставала
даже мельчайшаЯ сахарнаЯ пыль;  конфеты  подтаЯли,  и  на  обоих  карманах
фартучка проступило по коричневому  пЯтну.  Њюш  коварно  посмеивалсЯ.  Ћн
держал Џолину за талию, мЯл новое платьице, сколько хотел, и завел  ее  за
угол улицы Џьер-‹еско подле площади „ез-€нносан, говорЯ:
   - Ќу как? Ѓудешь теперь со мной играть? ‚едь в карманах  у  тебЯ  такие
вкусности. ‚идишь, дуреха, Я тебе зла не желаю.
   Њюш и сам запускал руку в карманы ее  фартучка.  „ети  вошли  в  сквер.
€менно тут, вероЯтно, и собиралсЯ Њюш завершить свою  победу.  Ћн  радушно
принимал крошку Џолину в этом сквере, как в собственных владениЯх,  весьма
приЯтных, где он резвилсЯ целыми днЯми.  Џолина  никогда  не  уходила  так
далеко от дома; не будь у нее в кармашках  сахар,  она  зарыдала  бы,  как
похищеннаЯ девица. Џосреди  лужайки  с  куртинами  бил  фонтан,  расстилаЯ
разодранную пополам водную скатерть; а нимфы †ана ѓужона,  белоснежные  на
сером фоне  камнЯ,  наклонЯли  свои  урны,  сиЯЯ  пленительной  наготой  в
сумраке, спустившемсЯ над кварталом ‘ен-„ени. „ети  обошли  сквер  кругом,
глЯдЯ, как стекает вода  из  шести  бассейнов,  и,  привлеченные  газоном,
разумеетсЯ, уже подумывали, нельзЯ ли перебежать через центральную лужайку
или забратьсЯ под заросли остролиста и рододендронов - на длинную грЯдку у
решетки сквера. Ћднако юный Њюш, который уже  изловчилсЯ  помЯть  и  сзади
красивое платье Џолины, сказал, ухмылЯЯсь про себЯ:
   - „авай играть в песок; ты будешь бросать  в  менЯ,  потом  Я  в  тебЯ,
хочешь?
   Џолина не устоЯла перед соблазном. Ћни, зажмуриваЯ глаза, стали бросать
друг в друга песком. Џесок попадал девочке за открытый лиф, рассыпалсЯ  по
всему телу, набивалсЯ в чулки и ботинки. Њюш получал полное  удовольствие,
глЯдЯ, как белый фартучек становитсЯ  все  желтее.  Ќо  Њюш,  по-видимому,
находил его все еще недостаточно грЯзным.
   - „авай сажать деревьЯ, а? - предложил он вдруг. - ‡нала бы  ты,  какие
красивые садики Я умею делать!
   - Ђ правда, можно садики! - в полном восхищении пролепетала Џолина.
   ’огда, благо сторожа в сквере не оказалось, Њюш заставил ее рыть Ямки в
одной из куртин. Џолина стоЯла на коленЯх, прЯмо на рыхлой земле, ложилась
на живот, погружала в землю до локтей свои прелестные голые ручонки. Ђ Њюш
приносил сучки, ломал ветки. Ћн сажал деревьЯ в Ямки, вырытые Џолиной; это
и был их  сад.  Ћднако  Њюш  все  времЯ  говорил,  что  Ямки  недостаточно
глубокие,  и  обращалсЯ  с  Џолиной,  как  суровый  хозЯин   с   нерадивым
работником. Љогда же девочка кончила, она была грЯзна с головы  до  ног  -
даже волосы она умудрилась перепачкать землей - и  предстала  перед  Њюшем
такой смешной замарашкой, с черными, как  у  угольщика,  руками,  что  Њюш
захлопал в ладоши, крича:
   - Ђ теперь надо полить деревьЯ... Џонимаешь, иначе они расти не будут.
   €так, все пределы были перейдены.  „ети  ходили  из  сквера  на  улицу,
набирали пригоршнЯми воду в сточной канаве и бегом бежали обратно поливать
свои сучки. Џо дороге у Џолины, котораЯ была толстушкой и не умела  быстро
бегать, вода проливалась сквозь пальцы, стекала по юбке,  и  после  шестой
такой пробежки девочка словно вывалЯлась в канаве. Љогда она  превратилась
в совершенную грЯзнуху, Њюш нашел, что она необыкновенно мила.  Ћн  усадил
ее рЯдом с собой под рододендроном, у садика,  который  они  посадили.  Ћн
врал ей, что деревьЯ уже растут.  Ћн  взЯл  ее  за  руку  и  назвал  милой
женушкой.
   - ’ы не жалеешь, что пошла со мной, правда? Ђ то бы торчала еще там  на
тротуаре, где тебе, верно, было порЯдком скучно...  ‚от  увидишь,  Я  знаю
пропасть всЯких игр, в которые играют на улице. Ќадо будет еще разок  сюда
прийти. ’олько маме об этом не говори. Ќечего дурочкой-то прикидыватьсЯ...
…сли ты хоть пикнешь, знай, Я тебЯ оттаскаю за волосы, попадись мне только
на глаза!
   Џолина со всем соглашалась. Ђ Њюш на прощанье галантно наполнил  землей
оба кармана ее  фартучка.  ‡атем  крепко  стиснул  ее;  в  нем  заговорила
мальчишескаЯ жестокость, и он старалсЯ сделать ей больно.  Ќо  Џолина  уже
съела свой сахар, и сейчас они ни во что  больше  не  играли,  поэтому  ей
стало не  по  себе.  Љогда  же  Њюш  начал  ее  щипать,  она  заплакала  и
попросилась домой. ќто чрезвычайно рассмешило Њюша, он стал  куражитьсЯ  и
пригрозил,  что  не  отведет  ее  к  родителЯм.  Љрошка   Џолина,   вконец
запуганнаЯ, издавала лишь глухие стоны, словно красотка, попавшаЯ  в  лапы
соблазнителЯ в тайниках второразрЯдной гостиницы. „ело  шло  к  тому,  что
Њюш, конечно, поколотил бы ее, чтобы заставить замолчать, как вдруг  рЯдом
с ними раздалсЯ пронзительный голос, голос мадемуазель ‘аже:
   - ѓосподи помилуй, да ведь это Џолина! €зволь сейчас же оставить  ее  в
покое, мерзкий мальчишка!
   ‘тараЯ дева взЯла Џолину за руку, сокрушаЯсь о плачевном  состоЯнии  ее
туалета. Њюш ничуть не испугалсЯ;  он  пошел  вслед  за  ними,  исподтишка
наслаждаЯсь плодами своих рук и повторЯЯ, что ведь  Џолина  сама  захотела
сюда  пойти,  она-де  просто  упала.  Њадемуазель  ‘аже  была   постоЯнной
посетительницей  сквера  „ез-€нносан.  Љаждый  день,  после   обеда,   она
проводила здесь часок-другой, чтобы знать, о чем толкует простой  люд.  Џо
обеим сторонам сквера длинным  полукругом  тЯнутсЯ  составленные  вплотную
скамейки. Ќа них тесно сидЯт беднЯки, вышедшие из  трущоб  узких  соседних
улиц подышать свежим воздухом. €ссохшие,  зЯбко  поеживающиесЯ  старухи  в
помЯтых  чепцах;  молодые  женщины  в  кофтах  и  плохо   сидЯщих   юбках,
простоволосые, изнуренные, рано увЯдшие от  нищеты;  встречаютсЯ  здесь  и
мужчины  -   опрЯтные   старички,   носильщики   в   засаленных   куртках,
подозрительные субъекты в черных шлЯпах; а в аллеЯх  копошатсЯ  ребЯтишки,
тащат за собой тележки  без  колес,  насыпают  ведерки  песком,  плачут  и
грызутсЯ между собой - страшные ребЯтишки, оборванные,  сопливые,  которые
так и кишат на  солнце,  как  грЯзные  насекомые.  Њадемуазель  ‘аже  была
настолько худа, что могла подсесть на любую  скамью.  Ћна  слушала,  потом
заводила разговор с соседкой, с женой  какого-нибудь  рабочего,  желтой  и
изможденной,  котораЯ  штопала  белье,  вынимаЯ  из  маленькой   корзинки,
зачиненной веревочками, носовые  платки  и  чулки,  дырЯвые,  как  решето.
‚прочем, у мадемуазель ‘аже были здесь и знакомые.  Џод  нестерпимый  визг
ребЯт и непрерывный стук колес за  решеткой  сквера,  на  улице  ‘ен-„ени,
здесь возникали  бесконечные  сплетни,  рассказывались  разные  истории  о
поставщиках, бакалейщиках, булочниках, мЯсниках;  это  была  живаЯ  газета
квартала, пропитаннаЯ желчью покупателей,  лишившихсЯ  кредита,  и  тайной
завистью беднЯков. “ этих несчастных женщин  мадемуазель  ‘аже  выведывала
постыдные  людские  тайны  -  все,  что  просачивалось  из  подозрительных
меблирашек,  исходило  из  темных  конур  консьержек,  -  и   непристойные
подробности, порожденные злословием, возбуждали, как прЯнаЯ  приправа,  ее
жадное любопытство. Љроме того, когда она  сидела  здесь  лицом  к  рынку,
перед ней открывалась площадь и  стены  домов,  с  трех  сторон  сквозЯщих
окнами,  в  Љоторые  она  стремилась  проникнуть  взглЯдом;  мысленно  она
поднималась наверх, проходила по всем этажам, вплоть до  окошек  мансарды;
она впивалась глазами в  занавески,  воссоздавала  человеческую  драму  по
одному лишь поЯвлению чьей-то головы  между  ставнЯми  и  в  конце  концов
узнала историю всех жильцов, только глЯдЯ на открывшиесЯ перед ней  фасады
этих  домов.  Ћсобенно  интересовал  ее  ресторан  Ѓарата  с  его   винным
погребком,  с  зубчатым  позолоченным   навесом   над   террасой,   откуда
свешивалась зелень из нескольких цветочных  горшков,  интересовал  и  весь
узкий фасад этого дома в пЯть этажей,  разукрашенный  и  расписанный;  она
любовалась нежно-голубой стеной с желтыми  колоннами,  стеной,  увенчанной
раковиной, ей нравилсЯ этот бутафорский  храм,  намалеванный  на  переднем
плане облупившегосЯ дома, который наверху,  у  краЯ  кровли,  заканчивалсЯ
галереей, обитой жестью и покрашенной маслЯной краской.  Њадемуазель  ‘аже
читала за неплотно закрытыми жалюзи в красную полоску повесть  о  приЯтных
завтраках, изысканных ужинах, бешеных кутежах. Ћна даже прилгала  кое-что:
здесь Якобы кутили ”лоран  и  ѓавар  с  "этими  двумЯ  шлюхами",  сестрами
Њеюден; за десертом творилось нечто омерзительное.
   Ћднако едва мадемуазель ‘аже взЯла Џолину за  руку,  девочка  заплакала
еще  горше.  ‘таруха  повела  ее  к  воротам  сквера,  но  потом,  видимо,
раздумала. Ћна присела на скамью, пытаЯсь успокоить девочку.
   - Ќу-ну, перестань плакать, не то полицейские заберут... џ отведу  тебЯ
домой. Њы ведь с тобой хорошо знакомы, правда? џ "добраЯ тетЯ", ты же менЯ
знаешь... Ќу, будет тебе, улыбнись.
   Ќо Џолина захлебывалась от слез и  твердила,  что  хочет  домой.  ’огда
мадемуазель ‘аже спокойно стала ждать, пока она не кончит  реветь.  ЃеднаЯ
девочка дрожала от холода, платье и чулки  у  нее  были  насквозь  мокрые;
вытираЯ слезы перепачканными кулаками, она размазала грЯзь до самых  ушей.
Љогда  Џолина  немного  успокоилась,  старуха  снова  заговорила  слащавым
голоском:
   - ‚едь у тебЯ мама не злаЯ, правда? Ћна тебЯ очень любит.
   - „а-а-а... - отвечала, все еще сквозь слезы, Џолина.
   - Џапа у тебЯ тоже не злой, он тебЯ никогда не бьет. Ђ с  мамой  он  не
ссоритсЯ? Ћ чем они говорЯт по вечерам, когда ложатсЯ спать?
   - Ђх, почем Я знаю: ведь Я уже лежу в постельке.
   - ѓоворЯт они о твоем кузене ”лоране?
   - Ќе знаю.
   “ мадемуазель ‘аже лицо стало строже, и она сделала вид, что собираетсЯ
уйти.
   - Ђх, так ты, значит, лгуньЯ... ‚едь ты знаешь, что нельзЯ лгать... ђаз
ты врешь, Я брошу тебЯ здесь одну, и Њюш будет тебЯ щипать.
   ’ут вмешалсЯ Њюш, который вертелсЯ у скамейки,  и  сказал  свойственным
ему решительным тоном маленького мужчины:
   - —то вы, она же дура набитаЯ, где ей знать... џ вот знаю, что у  моего
дружка ”лорана вид был здорово чудацкий, когда мама вчера  сказала  -  так
просто, длЯ смеху, - что он может ее поцеловать, если это ему нравитсЯ.
   Ќо Џолина, боЯсь, что ее бросЯт, опЯть заревела.
   - „а замолчи ты, гадкаЯ девчонка!  -  шептала,  трЯсЯ  ее,  старуха.  -
‹адно, Я не уйду, Я куплю тебе леденец, слышишь, леденец! ’ак ты не любишь
кузена ”лорана?
   - Ќет, мама говорит - он непорЯдочный.
   - Ђга! ‚идишь, значит твоЯ мама про него говорила!
   - Ћдин раз, Я взЯла к себе в постельку Њутона, Я спала с  Њутоном...  Ђ
она сказала папе: "’вой брат бежал с каторги только длЯ  того,  чтобы  нас
всех вместе с ним туда отправили".
   Њадемуазель  ‘аже  тихо  ахнула  и,  задрожав,  вскочила.  Ћна   словно
прозрела, все кругом словно озарил Яркий луч света. ‘хватив  снова  Џолину
за руку, она пустилась с ней рысью к  колбасной,  не  проронив  ни  слова,
только взглЯд ее стал  колючим  от  охватившей  ее  острой  радости.  Њюш,
бежавший за ними вприпрыжку, благоразумно скрылсЯ на  углу  улицы  Џируэт.
‹иза была в смертельной тревоге.  “видев  свою  замарашку  дочь,  она  так
растерЯлась, что лишь  поворачивала  девочку  во  все  стороны,  забыв  ее
отшлепать. Ђ старуха говорила своим ехидным голоском:
   - ќто все Њюш... џ уж и привела ее к вам, вы ведь понимаете...  Ќакрыла
Я их вдвоем под деревом в сквере. Ќе знаю, что они там делали... џ  бы  на
вашем месте ее осмотрела. Ћн на все способен, этот сын потаскухи.
   ‹иза онемела. Ћна  не  знала,  как  подступитьсЯ  к  девочке,  -  такое
отвращение вызывали в ней ботинки в  грЯзи,  измазанные  чулки,  порваннаЯ
юбчонка, запачканные руки  и  лицо.  ѓолубой  бархатный  бант,  сережки  и
крестик скрылись под слоем коросты. Ќо  особенно  взбесили  ‹изу  карманы,
набитые землей. Ћна наклонилась к Џолине и вытрЯхнула землю прЯмо на  пол,
без всЯкого почтениЯ к его белым и розовым плитам. ‡атем потащила за собой
дочь, вымолвив лишь два слова:
   - ‘тупайте, пакостница!
   Њадемуазель ‘аже, котораЯ,  под  прикрытием  своей  широкополой  черной
шлЯпы, вдоволь позабавилась этой сценой,  поспешила  напротив,  на  другую
сторону улицы ђамбюто. …е крохотные  ножки  едва  касались  мостовой;  она
неслась на крыльЯх радости, как  на  крыльЯх  ветерка,  щекочущего  своими
лобзаниЯми. Ќаконец она знает все! Џочти год она сгорала  любопытством,  и
вот теперь ”лоран сразу и целиком оказалсЯ в ее власти. ’о была  нечаЯннаЯ
радость, исцелившаЯ ее от  тайного  недуга;  ведь  мадемуазель  ‘аже  Ясно
понимала,  что,  если  этот  человек  не  станет  добычей  сжигавшего   ее
любопытства, она сгорит на медленном огне. ’еперь в ее руках весь  квартал
рынка; нет больше никаких пробелов в ее сведениЯх:  она  может  рассказать
историю каждой улицы - лавки за лавкой, подрЯд. € мадемуазель ‘аже,  томно
вздыхаЯ от блаженства, вошла в павильон фруктов.
   - ќй, мадемуазель ‘аже! - крикнула ‘арьетта из-за своего прилавка. -  ‘
чего это вы смеетесь сами с собою? Њожет, взЯли куш в лотерее?
   - Ќет, нет... Ђх, деточка, если б вы только знали!
   ЋкруженнаЯ  фруктами  ‘арьетта  была  очаровательна   во   всем   своем
нерЯшестве, не опасном длЯ такой красавицы. ‡авитки волос спадали  на  лоб
виноградными гроздьЯми. Ћбнаженные руки, обнаженнаЯ шеЯ -  каждый  кусочек
ее розовой обнаженной плоти, выставленной длЯ всеобщего лицезрениЯ, - были
свежи,  как  персики  и  вишни.  утки  ради  она  повесила  себе  на  уши
черешни-двоЯшки, черные черешни, которые  бились  о  ее  щеки,  когда  она
сгибалась, заливаЯсь звонким смехом. Ђ веселилась ‘арьетта оттого, что ела
смородину, да так ела, что вымазала губы, подбородок и нос; рот у ‘арьетты
стал  совсем  пунцовый,   вымазанный   Ярким   соком   смородины,   словно
нарумЯненный благовонной помадой из какого-нибудь  гарема.  Ћт  ее  платьЯ
исходил аромат сливы. Ќебрежно повЯзаннаЯ косынка благоухала землЯникой.
   Ђ в тесной лавчонке вокруг нее были нагромождены фрукты. ‚ глубине,  на
полках, рЯдами лежали дыни: канталупы, испещренные бородавками,  огородные
дыни, затЯнутые как бы серым гипюром, "обезьЯний задок"  в  голых  шишках.
ђоскошные фрукты  на  витрине,  в  изЯщно  убранных  корзинках,  казалось,
прЯтались в зелени - словно  круглые  щечки,  хорошенькие  детские  личики
притаились за лиственным пологом; особенно хороши  были  персики:  румЯные
монтрейльские, с тонкой, прозрачной кожей, как  у  северЯнок;  и  южные  -
желтовато-смуглые, как загорелые девушки Џрованса. Ђбрикосы  на  подстилке
из моха отливали Янтарными тонами,  теми  горЯчими  отблесками  солнечного
заката, что придают такой теплый оттенок коже на затылке у брюнеток,  там,
где вьютсЯ колечками короткие волоски. Џростые вишни, подобранные  одна  к
одной, походили на слишком тонкие, улыбающиесЯ  губы  китаЯнки;  вишнЯ  из
Њонморанси - на мЯсистые  губы  толстухи;  "англичанка"  отличалась  более
удлиненной и спокойной формой; а простаЯ Ягода, чернаЯ  черешнЯ,  казалась
помЯтой от поцелуев;  зато  черешнЯ-пеструшка,  усеЯннаЯ  белыми  и  алыми
крапинками, усмехалась сердито и весело.  џблоки  и  груши  высились,  как
правильные архитектурные сооружениЯ, образовывали пирамиды,  ЯвлЯли  взору
то юную розовую грудь, то золотистые плечи  и  бедра  -  наготу  стыдливой
девушки, прЯчущейсЯ среди листьев папоротника; все они  различались  своей
кожицей: мелкие румЯные Яблочки в плетеных корзинках,  дрЯблые  "рамбуры",
"кальвили" в белых платьицах,  багроваЯ  "канада",  "каштанки"  в  красных
прыщиках, светлокожие  "ранеты",  усыпанные  веснушками;  затем  следовали
всевозможные разновидности  груш:  "бланковаЯ"  груша,  "ЂнглиЯ",  "Ѓере",
"мессир  †ан",  дюшесы  -  груши  удлиненные,   с   лебединой   шеей   или
апоплексического сложениЯ, с желтыми или зелеными брюшками, чуть  тронутые
кармином. Џрозрачные сливы рЯдом с ними казались нежными  и  малокровными,
как  девица;  "ренклоды"  и  сливы  "брат  королЯ"  были  покрыты  бледным
отроческим пушком;  мирабель  рассыпалась,  точно  золотые  бусины  четок,
забытых в коробке  с  палочками  ванили.  Ђ  Ягоды  тоже  благоухали,  они
благоухали юностью, особенно леснаЯ  землЯника;  она  даже  душистей,  чем
крупнаЯ садоваЯ землЯника, котораЯ попахивает пресной водой  из  лейки.  Љ
этому чистому аромату примешивалсЯ тонкий букет  малины.  „ерзко  смеЯлись
краснаЯ и чернаЯ смородина, лесные орехи;  а  между  тем  тЯжелые  гроздьЯ
винограда, набрЯкшие и пьЯные, изнывали в истоме над краем корзины,  ронЯЯ
виноградины, опаленные жаркой ласкою солнца.
   ‡десь, словно в плодовом саду, напоенном хмельными ароматами, проходила
жизнь ‘арьетты. „ешевые  Ягоды  -  вишни,  сливы,  землЯника,  -  вповалку
лежавшие перед  ней  на  ивовых  лотках,  выстланных  бумагой,  раскисали,
пачкали витрины, истекаЯ соком, густым, соком, который испарЯлсЯ в  тепле.
“ ‘арьетты иной раз кружилась голова в знойные полуденные часы июлЯ, когда
дыни  окружали  ее  испарениЯми,  насыщенными  мускусом.  ’огда   ‘арьетта
хмелела, из-под ее косынки виднелось открытое больше обычного  тело,  едва
созревшее и по-весеннему свежее, которое соблазнЯло уста и влекло к  себе,
как желаннаЯ добыча. ќто она сама, это ее руки, ее шеЯ наделили все фрукты
живой силой любви, теплом шелковистого женского тела. ђЯдом  с  ее  лавкой
старуха торговка, отвратительнаЯ карга, выставлЯла на своем  столе  только
сморщенные Яблоки, груши, дрЯблые, как отвислые  груди,  дохлые  абрикосы,
омерзительно желтые, точно дрЯхлаЯ  ведьма.  Ђ  ‘арьетта  придавала  своей
витрине великолепие сладострастной наготы. ‚ каждой  вишне  рдели  красные
поцелуи ее губ; шелковистые персики словно выпали из-за  ее  корсажа;  она
наделЯла сливы нежнейшей кожей своего тела - той, что на висках, той,  что
на подбородке, той, что в уголках губ; частица ее крови была  и  в  жилках
смородины. —увственный пыл красивой девушки пробуждал жизненные соки  и  в
этих плодах земли, во всем этом плодородии, которое завершалось здесь,  на
лиственном ложе, в устланных мохом корзиночках. Џосле  благоуханиЯ  жизни,
исходившего от початых корзинок и расстегнутого платьЯ ‘арьетты,  пресными
казались ароматы цветочного рЯда за ее лавкой.
   Ћднако ‘арьетта  в  тот  день  совсем  опьЯнела  от  завалившего  рынок
огромного привоза мирабели. Ћна отлично видела,  что  у  мадемуазель  ‘аже
есть какаЯ-то важнаЯ новость, и старалась заставить ее  разговоритьсЯ;  но
старуха, переминаЯсь с ноги на ногу от нетерпениЯ, отвечала:
   - Ќет, нет, мне некогда... џ бегу к госпоже ‹екер. Ђх,  что  Я  узнала!
Џриходите туда, если хотите.
   Ђ на самом деле мадемуазель ‘аже зашла  в  павильон  фруктов  лишь  длЯ
того, чтобы поделитьсЯ своей новостью с ‘арьеттой. € ‘арьетта  не  устоЯла
перед соблазном. ’ут же,  раскачиваЯ  под  собою  стул,  сидел  г-н  †юль,
выбритый и розовый, как херувим.
   - Џостереги лавку, хорошо? - сказала ему ‘арьетта. - џ  вернусь  тотчас
же.
   Ќо †юль встал и крикнул ей вдогонку своим густым баском:
   - ќ, нет, канашка! ’ы ведь знаешь, мне надо смыватьсЯ...  Ђ  ждать  тут
час битый, как в прошлый раз, мне неохота... „а и  голова  разболелась  от
твоих слив.
   € †юль спокойно ушел,  заложив  руки  в  карманы.  ‹авка  осталась  без
присмотра.  Њадемуазель  ‘аже  заставила  ‘арьетту  идти  почти  бегом.  ‚
павильоне масла соседка г-жи ‹екер сообщила им, что та в подвале. ‘арьетта
отправилась за ней, а старуха уселась среди сыров.
   ‚низу, в подвале, очень темно; во избежание пожара кладовые  вдоль  его
улочек разгорожены частой металлической сеткой; в тошнотворных испарениЯх,
скопившихсЯ под низкими сводами, иногда мерцают желтыми пЯтнами без  лучей
газовые рожки. ѓ-жа ‹екер сбивала масло на одном из столов,  расставленных
по линии улицы Ѓерже. ’ам сквозь подвальные оконца едва пробиваетсЯ  свет.
‘толы, беспрестанно обмываемые струей воды из  кранов,  белы,  как  новые.
ѓ-жа ‹екер, стоЯ спиной к подземному насосу, готовила "мешанку" в  дубовом
Ящике. Ћна брала лежавшие подле куски различного  масла  и  смешивала  их,
улучшаЯ один сорт другим, - точно так, как это делаетсЯ  при  купаже  вин.
‘огнувшись в три погибели, женщина с острыми ключицами и с обнаженными  по
плечи тощими, словно сучковатые палки, руками  ожесточенно  месила  масло,
которое все белело, начинаЯ походить на мел. ѓ-жа ‹екер обливалась потом и
при каждом движении вздыхала.
   - ’етенька,  с  вами  хочет  поговорить  мадемуазель  ‘аже,  -  сказала
‘арьетта.
   ѓоспожа  ‹екер  перестала  месить  и  поглубже  натЯнула  чепец,   Явно
пренебрегаЯ тем, что на нем останутсЯ пЯтна от замасленных пальцев.
   - џ кончаю, пусть подождет немножко, - ответила она.
   - Ћна должна рассказать что-то интересное.
   - Ћдну минуту, милаЯ.
   ѓоспожа ‹екер снова погрузила руки в месиво. Њасло доходило ей  уже  по
локти. Џредварительно размЯгченное в тепловатой воде, оно пропитало жиром,
как пергамент, руки торговки, на которых проступали толстые лиловые  жилы,
рубцами  покрывшие  кожу,  словно  лопнувшие  венозные  сосуды.   ‘арьетта
почувствовала  отвращение  к   этим   мерзким   рукам,   с   остервенением
обрабатывавшим размЯгченную массу. Ќо тут она вспомнила  прежнее  ремесло:
когда-то и она погружала в масло свои очаровательные ручки, месила его  по
целым днЯм; пожалуй даже, оно было длЯ нее чем-то вроде миндальной  пасты,
служило ей кремом, придаваЯ белизну коже  и  розовый  цвет  ногтЯм;  может
статьсЯ, благодарЯ маслу тонкие  пальцы  ‘арьетты  и  сохранили  гибкость.
€так, после паузы она заметила:
   - Њешанка у вас, тетенька, получитсЯ неважнаЯ... Ћчень уж  твердые  эти
сорта масла.
   - ‘ама знаю, - вздыхаЯ,  ответила  г-жа  ‹екер,  -  но  что  поделаешь?
‘быть-то нужно все... …сть люди, которые  гонЯтсЯ  за  дешевизной;  вот  и
делаешь длЯ них дешевый товар... „а ладно! Њасло и так слишком хорошее длЯ
покупателей.
   ‘арьетта подумала, что врЯд ли с особой охотой  ела  бы  масло,  сбитое
руками ее тетушки. Ћна заглЯнула в баночку, наполненную  каким-то  красным
раствором.
   - ЋрлЯнка у вас слишком бледнаЯ, - пробормотала она.
   ќту краску кладут в мешанку, чтобы придать  приЯтный  желтоватый  цвет.
’орговки полагают, будто секрет  орлЯнки  принадлежит  только  им;  однако
известно, что она производитсЯ просто из  зерен  орличника;  правда,  сами
торговки делают ее из сока моркови и ноготков.
   - Ќу, скоро вы кончите? - спросила ‘арьетта,  котораЯ  начинала  терЯть
терпение, тем более что отвыкла от спертого  воздуха  погреба.  -  Љак  бы
мадемуазель ‘аже не ушла... Ћна, верно, узнала что-то очень важное о  дЯде
ѓаваре.
   ѓоспожа ‹екер сразу же бросила месить. Ћна  отставила  свою  мешанку  и
баночку с краской. ‡атем, пришлепнув съехавший  на  затылок  чепец,  пошла
вслед за племЯнницей вверх по лестнице, с беспокойством спрашиваЯ:
   - „умаешь, она не стала дожидатьсЯ?
   Ћднако г-жа ‹екер успокоилась, увидев мадемуазель ‘аже среди сыров. Ћна
и не собиралась уходить. ‚се три  уселись  в  глубине  тесной  лавки.  Ћни
придвинулись  вплотную  друг  к  другу  и  во  времЯ  разговора  чуть   не
сталкивались  головами.  „обрых  две  минуты  мадемуазель   ‘аже   хранила
молчание;  затем,  убедившись,  что  тетка   и   племЯнница   сгорают   от
любопытства, скрипучим голосом начала:
   - Ђ ”лоран-то... знаете? ‚от теперь могу сказать вам, откуда он ЯвилсЯ.
   € она еще секунду помучила своих слушательниц, смотревших  ей  прЯмо  в
рот.
   - Ћн бежал с каторги, - зловещим шепотом сказала она.
   ‚округ них вонЯли сыры. Ќа обеих полках  вдоль  задней  стены  тЯнулись
огромные маслЯные холмы; бретонское масло  выпирало  из  корзин;  покрытые
полотном, пучились  глыбы  нормандского,  похожее  на  скульптурные  этюды
животов, завернутые в мокрые трЯпки; другие, початые куски масла,  которым
с помощью широких ножей придали  форму  остроконечных  утесов,  изрезанных
ложбинами  и  трещинами,  были  точно  выветривающиесЯ   горные   вершины,
позолоченные бледным осенним закатом. ЊеловаЯ белизна Яиц в  корзинах  под
красным, с серыми прожилками, мрамором прилавка дополнЯла картину;  сырки,
называемые "затычками", уложенные верхушка к верхушке в Ящиках с  соломой,
и гурнейские сыры, плоские, как медали, сливались в более  темные  полосы,
тронутые зеленоватыми тонами. Ќо больше всего скопилось сыров на прилавке.
‡десь, рЯдом с фунтовыми брусками  масла,  завернутыми  в  листьЯ  свеклы,
раскинулсЯ  громадный,  словно  рассеченный  топором  сыр  канталь;  далее
следовали: головка золотистого  честера,  головка  швейцарского,  подобнаЯ
колесу, отвалившемусЯ от  колесницы  варвара;  круглые  голландские  сыры,
напоминавшие отрубленные головы с запекшимисЯ брызгами крови; они  кажутсЯ
твердыми, как черепа, почему голландский сыр и прозвали "мертвой головой".
Џармезан, затесавшийсЯ между грудами этой сырной  массы,  добавлЯл  к  ней
свой душок. “  трех  головок  бри,  лежавших  на  круглых  дощечках,  были
меланхолические физиономии угасших лун;  две  из  них,  уже  очень  сухие,
ЯвлЯли собой полнолуние; а третьЯ была луной на ущербе, она таЯла, истекаЯ
белой жижей, образовавшей лужицу, и  угрожала  снести  тонкие  дощечки,  с
помощью которых тщетно пытались сдержать ее  напор.  Џорсалю,  похожие  на
античные диски, носили клеймо с фамилией фабриканта. ђомантур в серебрЯном
фольговом  платье  казалсЯ  куском  нуги  или  сладким  сырком,  ненароком
попавшим в гущу этой едкой массы,  охваченной  брожением.  Ђ  рокфоры  под
стеклЯнными колпаками, рокфоры тоже тщились казатьсЯ  знатными  господами;
физиономии у них были нечистые и  жирные,  испещренные  синими