о петь гимны, благословлЯть хлеба, наставлЯть  детей в катехизисе,
изгонЯть бесов, прислуживать дьЯкону, возжигать и тушить свечи. ‡атем к нему
приходило воспоминание о следующем  посвЯщении,  еще более  торжественном  и
грозном, при звуках того же органа, на сей раз напоминавшего гром ѓосподень.
‚ этот день на плечах  его был  иподиаконовский орарь, он давал обет вечного
целомудриЯ и  трепетал  всем телом, несмотрЯ  на всю свою  веру, при грозном
возгласе епископа: "Accedite" <sup>1</sup>, от которого обратились в бегство
двое из его товарищей, стоЯвших  с побледневшими лицами бок о бок с  ним.  ‚
новые его обЯзанности входило услужать свЯщеннику в алтаре, готовить сосуды,
читать  "Ђпостол",  вытирать  чашу,  носить  крест  во  времЯ процессии.  €,
наконец, в  последний  раз он  проходил по церкви  в  очередь с другими, под
лучами июньского солнца. Ќо на этот раз он шел во главе шествиЯ; у поЯса его
был завЯзан стихарь;
     на груди перекрещивалась епитрахиль; с плеч ниспадала риза;
     почти терЯЯ  сознание от  великого  волнениЯ, он едва  различал бледное
лицо епископа, рукополагавшего его в свЯщенники  и  тройным  наложением  рук
облекавшего полнотою духовного сана.  ЏринесЯ обет церковного послушаниЯ, он
почувствовал себЯ как бы возносЯщимсЯ вверх над плитами каменного пола, в то
времЯ как прелат громким голосом возглашал латинскую фразу: "Accipe Spiritum
sanctum: quorum remiseris  peccata,  remittuntur eis, et  quorum  retineris,
retenta sunt" <sup>2</sup>.
        XVI
     ‚оспоминаниЯ о счастливых днЯх юности вызвали у аббата Њуре нечто вроде
лихорадки.  •олода  он  больше не  чувствовал. Ћн  положил  каминные  щипцы,
подошел  к  постели, будто собираЯсь  лечь,  потом вернулсЯ,  приложил лоб к
оконному стеклу и уставилсЯ  во мрак  невидЯщими глазами. “ж не болен ли он,
что чувствует такую вЯлость во  всем  теле, между тем как кровь бурлит в его
жилах?  ‚  семинарии с  ним  дважды  случалась  подобнаЯ  болезнь,  какое-то
физическое недомогание, делавшее его крайне несчастным; однажды он даже слег
в постель и сильно бредил. ’ут он вспомнил об одной одержимой;
     эту юную девицу брат Ђрканжиа, по его словам, вылечил од-
     1 "Џриблизьтесь" (лаг.)'.
     <sup>2</sup>  "Џримите  дух  свЯтый:  им   же  аще  разрешите  грехи,--
разрешены будут; и им же аще свЯжете,-- свЯзаны будут" <i>(лат.).</i>

     ним  только  крестным знамением, когда она  как-то раз упала замертво у
его ног.  ќто навело его на  мысль о духовных средствах, рекомендованных ему
когда-то  одним   из  его  наставников:  молитва,  общаЯ  исповедь,   частое
приобщение свЯтым дарам и выбор мудрого духовника, имеющего  большое влиЯние
на  ум  исповедуемого.  € вдруг, без всЯкой  свЯзи,  с поразившею его самого
внезапностью в памЯти аббата Њуре всплыло круглое лицо одного из детских его
товарищей,  крестьЯнского  мальчика,   с  восьми  лет  певшего  в  хоре;  за
содержание его  в  семинарии платила  покровительствовавшаЯ  ему дама.  ќтот
жизнерадостный  малыш   постоЯнно   смеЯлсЯ  и  простодушно  радовалсЯ  тому
небольшому благоденствию, которое даст ему в будущем духовное звание: тысЯча
двести франков  жалованьЯ,  церковный дом, стоЯщий в  глубине сада, подарки,
приглашениЯ на обед и скромные доходы с треб -- от браков, крестин, похорон.
Ћн, должно быть, счастлив теперь в своем приходе.
     ЊечтательнаЯ  грусть,  пришедшаЯ  с  этим   воспоминанием,  чрезвычайно
изумила свЯщенника. Ђ  он-то сам разве несчастен? ‚едь до этого днЯ  он ни о
чем  не  сожалел,  ничего  не  желал,  ничему  не завидовал.  € даже  в  это
мгновение, вопрошаЯ себЯ, он не находил ничего, что могло по-настоЯщему быть
причиной горечи. Ћн был все тем же, думалось  ему, что и в первые дни своего
свЯщеннослужениЯ,  когда  обЯзательство читать  требник  в  назначенные часы
заполнЯло  все  его  времЯ непрерывной  молитвой. ‘  той  поры уже  протекли
недели,  месЯцы и  годы,  а  он ни разу  не предавалсЯ  дурным  мыслЯм.  …го
нисколько не мучило сомнение; он повергалсЯ во прах пред тайнами, которых не
мог постичь, и с  легкостью приносил в  жертву свой разум, ибо презирал его.
Џо выходе из семинарии его обуЯла радость, когда  он  заметил,  насколько он
отличен от других людей теперь он и ходил не  так,  как  они, и иначе держал
голову;
     все жесты, слова и ощущениЯ у него  были особенными. Ћн чувствовал себЯ
более женственным, более близким к ангелам, освобожденным от своего пола, от
своей мужской сущности.  Ћн почти гордилсЯ  тем,  что принадлежит  к  особой
разновидности  человеческой  породы,  что он взращен  длЯ бога и старательно
очищен от человеческой грЯзи ревнивым воспитанием  души. …му казалось, будто
в течение долгих лет он  пребывал в свЯтом елее, приготовленном по уставному
чину,  который пропитал всю  его плоть началами благодати. Ќекоторые из  его
органов постепенно отмерли, как бы  растворились; его члены и мозг  оскудели
материей и обогатились духом -- тонким воздухом,  который его порою опьЯнЯл,
кружа  голову,  будто  у  него  из-под  ног  внезапно уходила  землЯ. ‚  нем
проЯвлЯлись страх, наивность, чистота девочки, воспитанной в монастыре. €ной
раз он говорил с улыбкой, что так и осталсЯ ребенком, и воображал,

     что у него сохранились те  же чувства, мысли и суждениЯ, что и в раннем
детстве. …му казалось, что в  шесть  лет он уже знал господа  бога ничуть не
хуже,  чем  в двадцать пЯть;  молЯсь, он пользовалсЯ теми  же интонациЯми  и
испытывал ребЯческую  радость в  том, чтобы складывать руки точь-в-точь, как
положено. Њир представлЯлсЯ  ему совсем таким же, каким он представлЯлсЯ ему
тогда,  когда мать еще водила его гулЯть за ручку. Ћн родилсЯ свЯщенником  и
вырос свЯщенником. Љогда он обнаруживал перед ’эзою грубое неведение  жизни,
та  поражалась  и, пристально поглЯдев на него,  замечала вслух  со странной
усмешкой, что  он  "достойный  братец  барышни  „езире". ‡а  всю  жизнь  ему
довелось испытать  только одно  потрЯсение  своей  стыдливости.  ќто было  в
последние полгода  его пребываниЯ в семинарии, на полдороге между диаконатом
и саном  свЯщенника.  …му  дали прочесть  сочинение  аббата Љессона, ректора
семинарии в  ‚аленсе:  "De rebus venereis  ad  usum  confes-sariorum" 1.  Ћн
окончил  его  чтение  с ужасом и  рыданиЯми.  ќта ученаЯ казуистика  порока,
выставлЯвшаЯ  напоказ  всю  человеческую мерзость и  доходившаЯ  до описаниЯ
самых  чудовищных  и  противоестественных  страстей,  своей   отвратительной
грубостью оскорбила целомудрие его тела и духа. Ћн почувствовал себЯ  навеки
оскверненным,  как новобрачнаЯ,  только что посвЯщеннаЯ  во  все неистовства
любви. Ћн роковым образом возвращалсЯ к этим постыдным вещам всЯкий раз, как
исповедывал. …сли темнота догматов, обЯзанности свЯщеннического сана, полный
отказ от собственной воли, если все это оставлЯло дух его Ясным и счастливым
в  сознании  того,  что  он --только дитЯ божье, то,  помимо своей воли,  он
испытывал  некое  волнение  плоти  от  тех  непристойностей, до которых  ему
приходилось  касатьсЯ;  где-то в глубине своего  существа  он  смутно ощущал
какое-то несмываемое пЯтно, которое когда-нибудь могло вырасти и покрыть его
грЯзью.
     ‚далеке,  за  ѓарригами,  всходила  луна. Ђббата сжигала лихорадка.  Ћн
открыл окно и облокотилсЯ на подоконник, подставлЯЯ лицо ночной свежести. Ћн
хорошенько  не знал, в  какой именно  час  его охватило недомогание,  однако
отчетливо помнил,  что  поутру,  служа обедню, он был  совершенно  покоен  и
здоров. „олжно быть, он  заболел  позднее,  то ли  от долгого  пребываниЯ на
солнцепеке,  то  ли  под  дрожащими  деревьЯми сада  Џараду, то ли в  духоте
владений „езире. € он пережил в мыслЯх весь день.
     ЏрЯмо перед ним  простиралась обширнаЯ равнина, казавшаЯсЯ под бледными
косыми  лучами  луны  еще мрачнее,  чем обычно. ’ощие оливковые и миндальные
деревьЯ серели пЯтна
     ' "Ћ делах любовных -- длЯ сведениЯ исповедников" <i>(лат.)</i>

     ми среди нагромождениЯ высоких утесов, вплоть до темной линии холмов на
горизонте.  €з тьмы выступали  неЯсные тени--  изломанные грани гор,  ржавые
болота,  в  которых  отражались  казавшиесЯ красными  звезды, белые  меловые
склоны, походившие  на  сброшенные  женщиной  одежды, открывавшие  ее  тело,
погруженное  во  мрак и  дремавшее в углублениЯх  почвы. Ќочью  эта пылающаЯ
землЯ   казалась   охваченной  какой-то   странной  страстью.   Ћна   спала,
разметавшись, изогнувшись,  обнажившись, широко раскинув свои члены. ‚о тьме
слышались тЯжелые жаркие вздохи, доносились крепкие запахи вспотевшей во сне
женщины. Љазалось, мощнаЯ  Љибела, запрокинувшись на спину и подставив живот
и грудь лунным  лучам, спит,  опьЯненнаЯ  жаром  днЯ, и  все еще  грезит  об
оплодотворении.  ‚ стороне, вдоль ее  огромного тела, шла дорога в Ћливет, и
она  представлЯлась  аббату Њуре  бледной  ленточкой,  котораЯ вилась, точно
развЯзавшийсЯ  шнурок  от корсета. …му  чудилось, что брат Ђрканжиа задирает
юбки девчонкам и сечет их до крови,  что он плюет в лицо взрослым девушкам и
от монаха  несет  запахом козла, которому не дано удовлетворить свою похоть.
Ћн видел,  как  ђозали смеетсЯ  исподтишка с  видом блудливого животного,  а
дЯдюшка  Ѓамбус швырЯет  ей в поЯсницу комьЯ  земли.  Ќо в это времЯ он был,
видимо, еще  совсем здоров, утреннее солнце  чуть пригревало ему затылок. Ћн
только  чувствовал за  спиной  какой-то смутный трепет,  глухой голос жизни,
неЯсно доносившийсЯ до него с самого утра, начинаЯ с половины  обедни, когда
солнце вошло в церковь сквозь разбитые окна. Ќикогда еще окружающаЯ  природа
не  волновала его так,  как волновала  теперь, в этот  ночной  час --  своей
гигантской грудью, своими мЯгкими тенЯми,  блеском своей  благовонной  кожи,
всей этой наготой богини, едва прикрытой серебрЯной кисеею луны.
     Њолодой свЯщенник  опустил глаза и посмотрел на селенье Ђрто. Ћно спало
тЯжким томительным сном, каким спЯт  усталые  крестьЯне. Ќе  видно  было  ни
одного огонька.  „омишки казались черными кучами, в которые врезались  белые
полоски поперечных переулков, наполненных лунным светом. „аже собаки, должно
быть, храпели на пороге запертых дверей. Ќе наслали ли эти люди на церковный
дом какой-либо отвратительной заразы? Ћн слышал позади себЯ тЯжелое дыхание,
и от  приближениЯ его ему становилось  тоскливо  и  тревожно. ’еперь  до его
слуха доносилось нечто, напоминавшее топот стада, с земли поднималось облако
пыли,  пропитанное  испарениЯми  животных. …го утренние мысли возвращались к
нему: он  снова  думал  об  этой горсти  людей, казалось,  вновь  начинавших
историю рода  человеческого  и  прораставших  среди облысевших  скал подобно
семенам чертополоха, занесенным сюда

     ветром. …му чудилось, что он  присутствует  при медленном возникновении
нового племени.  Љогда  он  был ребенком, ничто  его так  не  удивлЯло и  не
устрашало, как мириады  насекомых,  которые копошились в расщелине, когда он
приподнимал   какой-нибудь  мокрый  камень.  „аже  в  глубине  мрака,   даже
погруженные в сон, жители Ђрто тревожили его своим дыханьем:
     оно веЯло в воздухе, и он им дышал! ‹учше бы под его окном громоздились
одни только  голые скалы! ‘еление было недостаточно мертво; соломенные крыши
вздымались точно груди;
     скважины  дверей пропускали вздохи,  легкий треск, полное скрытой жизни
безмолвие  и  обнаруживали в  этой  Яме кишение плодоносных сил,  убаюканных
ночной темнотою. Ќесомненно, тошноту в нем вызывал уже один их запах. Ћднако
он  ведь и  прежде  вдыхал  тот же самый  запах, и  ему достаточно было лишь
молитвы, чтобы от него избавитьсЯ.
     ‚иски его вспотели, и он распахнул  другое окно: быть может, там воздух
свежее?  ‚низу,  налево,  простиралось   кладбище  и  темнел  высокий  ствол
"Џустынника", тень от которого совсем не колебалась. Ќи малейшего ветерка. ‘
соседнего луга доносилсЯ аромат скошенного сена. ‚ысокаЯ сераЯ стена церкви,
кишевшаЯ  Ящерицами,  поросшаЯ левкоем,  нежилась в прохладе лунного  света;
блестело  только  одно  из широких окон, и стекла  его  походили на стальные
пластины.  ‘пЯщаЯ  церковь  в тот  час жила, должно быть, лишь  непостижимой
жизнью  бога  в свЯтых дарах, запертых в дарохранительнице. Ћн стал думать о
желтом пЯтне  лампады, боровшейсЯ с темнотою, и его охватило желание еще раз
спуститьсЯ в этот  не знающий скверны полумрак церкви  в  надежде  найти там
облегчение от  головной  боли. …го, однако,  удержал  какой-то  необъЯснимый
страх. ‚незапно, устремив глаза  на  эти  стекла, отражавшие лунный свет, он
вообразил себе, что  церковь осветилась изнутри пламенем  раскаленной  печи,
блеском  адского торжища, в котором закружились  и месЯц  май, и растениЯ, и
животные, и девушки из Ђрто, бешено хватавшиесЯ своими обнаженными руками за
ветви деревьев. Џотом, наклонившись, он увидел под собой черный и  дымЯщийсЯ
скотный  двор „езире. Ћн не различал Ясно ни клеток  с кроликами, ни куриных
насестов,  ни утиного домика. ‚се сливалось в одну зловонную массу  и спало,
распространЯЯ  вокруг себЯ то же  зараженное дыхание. €з-под  дверей конюшни
просачивалсЯ едкий запах козы; поросенок опрокинулсЯ на спину и жирно храпел
возле пустой миски. €з медной глотки большого красноперого петуха Ђлександра
вырвалсЯ  страстный  крик, и на него один  за другим откликнулись вдали  все
петухи селеньЯ.
     € тут аббат Њуре  неожиданно вспомнил все. ‹ихорадка,  продолжавшаЯсЯ и
теперь, охватила его впервые на скотном

     дворе „езире, когда он глЯдел на еще теплых от  сидениЯ на Яйцах кур  и
кроличьих самок, раздиравших себе шкурку на брюхе.  Ћн Явственно  ощутил  на
своей  шее  чье-то дыхание и  даже  обернулсЯ,  стараЯсь разглЯдеть, кто это
дышит ему з  затылок.  €  ему вспоминалась  Ђльбина, выбежавшаЯ  из  Џараду,
хлопнув дверью, сквозь которую  перед  ним промелькнуло видение очарованного
сада. ‡атем он вспомнил,  как она мчалась вдоль бесконечной стены, следуЯ за
катЯщимсЯ кабриолетом и  разбрасываЯ  по ветру листьЯ берез, точно воздушные
поцелуи. Ћн вспомнил  также,  как в  сумерках она смеЯлась  над  проклЯтиЯми
брата Ђрканжиа, как ее  юбки стремительно  неслись по дороге, точно  облачко
пыли, что кружитсЯ в вечернем воздухе. …й было  всего шестнадцать лет; он не
мог забыть ее странного, чуть продолговатого лица; от всего ее  существа так
и  веЯло вольным воздухом,  травами, землею.  ‚оспоминание о ней  было таким
отчетливым,  что  он видел  сейчас  даже  маленькую  царапину на  ее  тонком
запЯстье  -- розовую царапину на белой  коже. Џочему она так смеЯлась, глЯдЯ
на  него своими синими глазами? Ћн  был подхвачен ее  смехом, словно звучной
волной, отдавшейсЯ во всем его теле;  <i>он</i> вдыхал эту волну, слышал, как она в
нем дрожала. „а, всЯ его болезнь началась с этого пьЯнЯщего смеха.
     ‘тоЯ посреди комнаты  с раскрытыми настежь окнами,  он  стучал  зубами,
охваченный  страхом,  закрыв  лицо   руками.  €так,   этот  день  закончилсЯ
воспоминанием  о  белокурой  девушке с  чуть  продолговатым  лицом и  синими
глазами.  €  весь этот день вновь  входил сюда, через раскрытые окна.  ‚дали
пламенела красноватаЯ почва, словно застыла в страсти утесы, маслины впились
в  каменистую  землю, виноградные лозы цеплЯлись  лапами за  краЯ дороги;  а
вблизи  подымались испарениЯ  человеческого тела, доносившиесЯ  ветерком  из
Ђрто,  прелые  запахи  кладбища,  благовоние церковного ладана, смешанное  с
раздражающим запахом жирных женских волос; и от всего  этого были неотделимы
вонь  навоза,  парной дух скотного двора, приторное брожение семени. ‚се эти
запахи нахлынули на  него сразу такой удушливой, едкой и острой волной,  что
он чуть было не задохсЯ. Ћн старалсЯ не слышать их, освободитьсЯ от дурноты.
Ќо  вот перед ним вновь возникала Ђльбина. Ћна казалась ему большим цветком,
который вырос и расцвел на этой жирной, удобренной навозом  почве, тЯнулсЯ к
солнцу и раскрывал нежный бутон  своих  белых  плеч,  цветком, полным  такой
радости  жизни,  что,  казалось,  он вот-вот отделитсЯ от  своего  стеблЯ  и
прыгнет прЯмо к его устам, обдав его ароматом своего звонкого смеха.
     ‘вЯщенник вскрикнул. Ћн почувствовал будто ожог на губах. ’очно горЯчий
ключ брызнул и разлилсЯ по его жилам.

     €ща  прибежища  и  спасениЯ,  он  бросилсЯ на колени  перед  статуэткой
"Ќепорочного зачатиЯ" и, молитвенно сложив руки, закричал:
     <b>--Ћ,</b> свЯтаЯ дева из дев, молись за менЯ!
        XVII
     ‘татуэтка  "Ќепорочного  зачатиЯ"  на  комоде  орехового  дерева  нежно
улыбалась  углами своих тонких  губ, обозначенных  карминовой полоской.  Ћна
была маленькаЯ и  совершенно белаЯ. …е белоснежное  покрывало, ниспадавшее с
головы  до  пЯт, было лишь  чуть-чуть оторочено золотою нитью.  Џлатье все в
длинных прЯмых  складках, драпировавшее  ее  бесполый  стан, было застегнуто
наглухо и позволЯло видеть только гибкую шею. Ќи одна прЯдь каштановых волос
не выбивалась из-под покрова.  ‹ицо было розовое;  глаза Ясные, обращенные к
небу.  Ћна  складывала свои розовые детские ручки, выставлЯЯ кончики пальцев
из-под   складок  покрывала,  поверх  голубого  шарфа,  который,   казалось,
прикреплЯл к  ее  талии два летучих клочка  лазури. Ћна не  обнажала никаких
женских  прелестей, помимо ног, очаровательно голых, попиравших  мистический
шиповник. € на этих  обнаженных ногах росли золотые розы, точно естественное
цветение пречистой ее плоти.
     -- ЏраведнаЯ дева, молись за менЯ!-- в отчаЯнии повторЯл свЯщенник.
     ќта мадонна никогда его не смущала. Ћна еще не была матерью; руки ее не
протЯгивали ему €исуса; стан  ее не  принЯл округлых  форм чадородиЯ. Ћна не
была царицей  небесной,  нисходЯщей в златом венце  и  в златых одеждах, как
владычица  земли,  торжественно несомаЯ  летЯщими  херувимами.  ќта  мадонна
никогда  не ЯвлЯла  грозного лика,  никогда не говорила с ним  как  суроваЯ,
всемогущаЯ госпожа,  одного  созерцаниЯ которой достаточно,  чтобы  смертные
повергались во прах. Ќет, он осмеливалсЯ и смотреть на  нее и любить  ее, не
боЯсь смутитьсЯ, взглЯнув на мЯгкий изгиб ее каштановых  кудрей. …го умилЯли
в ней  и  голые ноги --  эти ноги  любви,  расцветавшие садом  целомудриЯ,--
слишком  чудесные,  чтобы  возбуждать  желание  покрыть  их  поцелуЯми.  Ћна
наполнЯла  комнату благоуханием лилий. Ћна  сама была  серебрЯной  лилией  в
золотом  сосуде,  драгоценной,  вечной,  непогрешимой   чистотой.   ‚  белом
покрывале,  так  плотно окутывавшем ее,  не  было уже ничего  земного;  лишь
девственное пламЯ пылало  своим ровным огнем. ‚ечером,  ложась спать, утром,
при пробуждении, он находил ее всегда с одной и той же экстатиче-

     ской улыбкой. € он не стеснЯлсЯ сбрасывать с  себЯ одежды пред ней, как
перед воплощением своей собственной стыдливости.
     -- ЏречистаЯ матерь, честнейшаЯ матерь,  матерь-присно-дева,  молись за
менЯ! -- пугливо лепетал он, прижимаЯсь к ногам мадонны, будто все еще слыша
за спиною звонкий бег Ђльбины.--  Џрибежище мое, источник радости моей, храм
мудрости  моей,  башнЯ  из  слоновой  кости,  куда  Я  запер  свою  чистоту!
Џрепоручаю себЯ твоим непорочным рукам с мольбою принЯть менЯ и укрыть краем
покрова  твоего, защитить  твоею  невинностью,  свЯщенной крепостью  одеЯниЯ
твоего,  дабы никакое плотское дыхание  не могло менЯ там настичь. Ќужда моЯ
велика, Я погибаю  без тебЯ,  Я  навсегда буду разлучен с тобою, ежели ты не
протЯнешь  мне руку помощи  и не унесешь  менЯ  далеко-далеко,  к  пылающему
ослепительной белизною жилищу  твоему.  Ћ,  свЯтаЯ дева, зачатаЯ без  греха,
молю тебЯ, раствори менЯ в недрах целомудренного покрова снегов, падающего с
пречистой плоти твоей! ’ы еси чудо превечной чистоты.  Ћ,  родившаЯ от луча,
чей плод, как  дивное древо, возрос не от  семени! ‘ын твой €исус родилсЯ от
духа  божиЯ,  а  сама  ты родилась так,  что  чрево  матери  твоей  не  было
осквернено. € девственность эта, верую, восходит от поколениЯ к поколению, в
беспредельном  неведении  плоти.  Ћ,  как  сладко   жить  и  возрастать  вне
чувственного  стыда! ЏлодитьсЯ и множитьсЯ,  не  подвергаЯсь  отвратительной
необходимости  плотского  греха,  от  одного  лишь  прикосновениЯ  небесного
лобзаниЯ!
     ќтот отчаЯнный призыв, этот вопль чистейшего желаниЯ успокоили молодого
свЯщенника. Њадонна, снежно-белаЯ, с глазами, поднЯтыми к небесам, казалось,
еще  нежнее  прежнего улыбалась своими тонкими розовыми  губами.  € он снова
начал растроганным голосом:
     -- Љак бы Я  хотел быть еще ребенком! ‚сегда оставатьсЯ только ребенком
и идти за  тенью одежды твоей. Љогда Я  был  совсем -- совсем  маленький, то,
произносЯ  имЯ  твое, всегда складывал  молитвенно руки.  “  менЯ была белаЯ
колыбелька, белое тельце, чистые  белые мысли.  €  Я тогда  отчетливо  видел
тебЯ, слышал, как ты менЯ зовешь, и шел  к тебе, улыбаЯсь, по лепесткам роз.
џ ничего другого  не чувствовал, ни о чем другом не  помышлЯл и жил так, как
живет цветок у ног твоих. Ћ, зачем становитьсЯ взрослым?! ‚округ тебЯ должны
быть одни белокурые головки любЯщих тебЯ младенцев:  чистые руки, непорочные
уста, нежные члены,  без малейшего следа скверны, как после ванны из молока.
–елуЯ ребенка в щеку, целуешь его душу. ‹ишь дитЯ может произнести твое  имЯ
и не загрЯзнить его. Џозднее уста становЯтсЯ порочными,

     страсти отравлЯют их.  € Я сам, несмотрЯ на то, что люблю тебЯ и предан
тебе всецело, не всЯкий час осмеливаюсь взывать к тебе, ибо боюсь загрЯзнить
тебЯ своей мужской нечистотою. џ молилсЯ, Я исправил плоть  свою, ты хранила
мои  сны, и Я жил в целомудрии. Ќо Я  плачу, видЯ ныне, что еще недостаточно
умер длЯ  этого мира,  дабы стать  твоим  нареченным.  Ћ, ЊариЯ,  окруженнаЯ
поклонением дева! Ћтчего мне не пЯть лет, отчего не  осталсЯ Я ребенком,  не
отрывающим губ своих от твоих изображений! Ћ,  Я мог бы тогда  взЯть тебЯ на
сердце  свое,  возложить рЯдом  с  собою,  целовать  тебЯ, как  подругу, как
ровесницу. €  тогда  было бы со мною и твое узкое  платьице,  и твое детское
покрывало,  и голубой твой шарф --  все девичьи  одежды твои,  делавшие тебЯ
моей старшей сестрою. џ бы не стал целовать твоих волос, ибо  они не покрыты
и наготу их видеть не следует; но Я лобызал бы твои обнаженные ноги, и ту, и
другую, все ночи  напролет, пока  под  моими губами не отделились бы золотые
мистические розы прожилок на ногах твоих.
     Ћн  остановилсЯ,  ожидаЯ, что  дева  ЊариЯ  опустит  свои синие глаза и
коснетсЯ его чела краем своего покрова.  Ќо мадонна оставалась закутанной  в
кисею  до  шеи, до  ногтей,  до лодыжек  --  всЯ  такаЯ  небеснаЯ,  с телом,
порывающимсЯ ввысь и оттого таким хрупким, точно уже оторвавшимсЯ от земли.
     --  ’ак  вот!  -- продолжал он  еще более безумным голосом.-- ‘делай же
так, благодатнаЯ дева, всемогущаЯ дева, чтобы Я  вновь стал ребенком! ‘делай
так, чтобы мне было пЯть лет. Ћтними  у  менЯ мои чувства, мою возмужалость!
Џусть же чудо сокрушит  мужчину, возросшего во мне.  ’ы -- царица  небеснаЯ,
что стоит тебе испепелить  менЯ молнией, иссушить  мои органы чувств, лишить
менЯ пола, сделать менЯ неспособным ко злу, отнЯть всЯкую силу, так, чтобы Я
и мизинца не мог поднЯть без твоего на  то  соизволениЯ. џ хочу  быть чистым
твоей  белизною,  которую не может  возмутить ничто человеческое. џ  не хочу
больше ощущать  внутри себЯ ни  нервов,  ни мускулов, ни  биениЯ сердца,  ни
каких-либо желаний. џ желаю быть вещью, белым  камнем у ног  твоих, которому
ты даровала бы  одно только  свойство  --  благоухание!  Љамнем,  который не
сдвинетсЯ с места, на какое  ты  его бросишь; камнем, у которого не будет ни
ушей,  ни  глаз  и  единственной  радостью  которого будет то,  что  ты  его
попираешь пЯтою; камнем, который не может  и  помыслить о грЯзи,  как „ругие
придорожные камни! Ћ, какое бы это было блаженство! џ достиг бы тогда сразу,
без  всЯких усилий, того совершенства, о  котором грежу.  Ќаконец-то Я  буду
иметь право назвать себЯ истинным твоим служителем. џ стану таким, каким

     не  могли  сделать  менЯ  мое  учение,  мои молитвы,  пЯть  долгих  лет
приготовлениЯ  к свЯщенническому сану.  „а, Я отвергаю жизнь! џ говорю,  что
смерть   рода   предпочтительнее   непрестанного   и   отвратительного   его
продолжениЯ. ѓрех пЯтнает  все. ќто зараза вселенной, она осквернЯет любовь,
отравлЯет комнату супругов, колыбель новорожденных,  и цветы, изнемогающие в
истоме под  солнцем, и деревьЯ, пускающий почки.  ‚сЯ землЯ  купаетсЯ в этой
грЯзи, и малейшаЯ каплЯ ее прорастает стеблем позора. Ќо длЯ того, чтобы мне
стать совершенным -- о, царица  ангелов, царица дев!  -- выслушай вопль души
моей и утоли его! ‘делай  менЯ одним из ангелов, у которых нет ничего, кроме
крылатых ликов; да не будет больше у менЯ ни торса, ни членов; и Я полечу  к
тебе,  как только  ты  менЯ  позовешь.  €  Я не  буду ничем иным, как только
устами, глаголЯщими  хвалу тебе, парой непорочных крыл, что проносЯт тебЯ по
небесным  дорогам!  Ћ, блаженнаЯ  смерть!  ‘лавнейшаЯ  дева, даруй  мне  ее,
умертви во мне все земное. € Я возлюблю тебЯ, будучи мертв телом, мертв всем
тем, что живет и размножаетсЯ. €  Я заключу с тобою тот единственный брачный
союз,  коего жаждет сердце мое!  ‚се выше, все выше буду Я возноситьсЯ, пока
не увижу  сиЯниЯ твоей пылающей славы. ќто сиЯние -- большаЯ  звезда,  белаЯ
роза  безмерной  величины,  каждый  лепесток  которой  светит, как луна; это
серебрЯный  трон,  на  котором  ты,  лучезарнаЯ, так сверкаешь блеском своей
невинности, что  весь  рай озарЯетсЯ одним  только светом твоего  покрывала.
‚се,  что ни  есть  ослепительно  белого:  зори,  снег  недоступных  вершин,
полураскрывшиесЯ   лилии,   вода  неведомых   источников,  млеко   растений,
излюбленных солнцем, улыбки чистых  дев, души младенцев, умерших в колыбели,
--   все  это белым дождем падает  у ног твоих. €  тогда Я поднимусь к  твоим
губам тонкой струйкой пламени; Я войду в тебЯ через твои полураскрытые уста,
и совершитсЯ брак,  архангелы же будут трепетать нашей радостью. Ѓыть девою,
девственно любить, сохранЯть среди самых нежных лобзаний девственную белизну
--  о, как это  прекрасно!  €спытать любовь,  покоЯсь  на  крылах  лебедЯ, на
облаке чистоты, на руках светоносной владычицы, ласки коей -- наслаждение не
тела, но души!  Ћ, совершенство,  о, сверхчеловеческаЯ  греза, ты наполнЯешь
менЯ вожделением, от которого трещат все  кости  мои, сладостью,  возносЯщей
менЯ к небесам!  Ћ, ЊариЯ, сосуд избранный, убей во мне мужчину, сделай менЯ
евнухом среди мужей, дабы без страха вручить мне сокровище своего девства!
     €, стуча в лихорадке зубами, аббат Њуре без памЯти повалилсЯ на пол.

        ЉЌ€ѓЂ ‚’ЋђЂџ
     І
     Ќа  двух  больших  окнах  висели  коленкоровые  занавеси,   старательно
задернутые,  и сквозь них в  комнату вливалсЯ  белесоватый,  рассеЯнный свет
раннего утра. Љомната  была с высоким потолком,  очень большаЯ, со старинной
мебелью в  стиле  ‹юдовика XV, белой, с красными цветами  на фоне листвы.  ‚
простенках,   над  дверьми,  по  обеим   сторонам   алькова,  еще  виднелись
потускневшие животики и спинки крылатых амуров, скопом играющих  в  какую-то
игру, но  в какую именно -- разобрать уже было невозможно. „еревЯннаЯ панель
стен  с  овальным панно,  двустворчатые  двери, сводчатый  потолок,  некогда
лазурный,  с лепными бордюрами и медальонами, перевитыми  лентами  телесного
цвета,-- все было подернуто нежно-серой дымкой, придававшей этому увЯдавшему
раю   какое-то   умиленное  настроение.  Џротив  окон   --  большой  альков,
выступавший  из-под клубЯщихсЯ  облаков, которые раздвигали гипсовые  амуры,
бесстыдно заглЯдывавшие в кровать, наклонЯЯсь над нею;
     альков,  как  и  окна, был  задернут коленкоровым  занавесом с  крупной
вышивкой и  производил впечатление необычайной невинности,  чуждой характеру
всей комнаты, еще хранившей следы былой страсти и неги.
     ‘идЯ возле столика, где на спиртовке грелсЯ чайник, Ђльбина внимательно
смотрела на полог алькова. Ћна  была в белом;  на волосы ее  была  наброшена
косынка из  старинного кружева.  Ћпустив  руки,  она глЯдела серьезно, будто
взрослаЯ  девушка.  ‚ полной  тишине  слышалось  слабое дыхание, точно дышал
спЯщий ребенок. Џрошло несколько минут, Ђльбина не  утерпела; легкими шагами
она подошла к алькову и с тревогой приподнЯла уголок занавеса. ‘ерж, лежа на
краю большой кровати,  казалось, спал, опустив голову  на согнутую руку.  ‡а
времЯ болезни волосы его отросли и пробилась борода. Ћн

     был очень бледен, глаза оттенЯлись мертвенной синевой, губы побелели. ‚
нем была какаЯ-то трогательнаЯ прелесть, словно у выздоравливающей девушки.
     Ђльбина умилилась и опустила край занавеса.
     -- џ не сплю,--  сказал  ‘ерж очень тихим голосом. Ћн так  и осталсЯ со
склоненной  головой,  не  шевельнув и  пальцем, как будто охваченный сладкой
усталостью. ѓлаза его медленно раскрылись; легкое дыхание  колебало пушок на
бледной коже голой руки.
     -- џ тебЯ слышал,-- пролепетал он снова.-- ’ы ходила так тихо-тихо.
     Ђльбина пришла в восторг от этого обращениЯ на "ты". Ћна приблизилась и
наклонилась над постелью к самому его лицу.
     --  Љак  ты  себЯ  чувствуешь?  --  спросила  она.  €  в  свою  очередь
наслаждалась этим "ты", в первый раз слетевшим с ее уст.
     <b>--  Ћ,</b> теперь ты  выздоровел! -- продолжала она.-- ‡наешь, Я проплакала
всю дорогу,  возвращаЯсь  оттуда с дурными  вестЯми. Њне говорили, что ты  в
бреду и  что эта  сквернаЯ горЯчка, если даже помилует  тебЯ,  то непременно
отнимет у тебЯ  разум... Љак Я целовала твоего дЯдю ЏаскалЯ, когда он привез
тебЯ сюда на поправку!
     € она с материнским видом слегка оправила постель.
     -- ‚идишь ли, эти выжженные скалы, что там у вас, не годЯтсЯ  длЯ тебЯ!
’ебе нужны деревьЯ, прохлада, покой... „октор даже никому  не рассказал, что
спрЯтал  тебЯ здесь. ќто так и  осталось секретом между ним и любЯщими тебЯ.
Ћн думал, что ты совсем погиб... Џосмотри, здесь нам никто не станет мешать.
„ЯдЯ  †анберна курит свою  трубку  на  огороде.  Ћстальные потихоньку  будут
справлЯтьсЯ о  твоем  здоровье. „аже  сам  доктор сюда  больше  приезжать не
будет, потому  что теперь Я -- твой врач... ЉажетсЯ, лекарств тебе больше не
нужно. Ќадо, чтобы тебЯ любили, понимаешь?
     ‘ерж точно  не слышал ее: мозг его был еще пуст. Ќе поднимаЯ головы, он
обводил глазами углы комнаты, и Ђльбина подумала, что  его беспокоит  мысль,
где он сейчас находитсЯ.
     -- ’ы в моей комнате,--сказала Ђльбина.--џ уступила ее тебе. Ќе  правда
ли, прелестнаЯ комната? џ взЯла с чердака самую красивую мебель; потом сшила
эти коленкоровые занавески,  чтобы  глаза  не слепило  солнце... ’ы  менЯ ни
капельки не  стеснЯешь. џ буду спать  во втором  этаже. ’ам есть еще три или
четыре свободных комнаты.
     Ќо он по-прежнему тревожилсЯ.
     -- ’ы здесь одна? --спросил он.
     -- „а. Ђ почему ты спрашиваешь?
     Ћн не ответил, а пробормотал как-то тоскливо:

     -- џ видел сон...  џ все времЯ  вижу сны... € слышу колокола.  <b>Ћни</b> менЯ
утомлЯют. €, помолчав, добавил:
     --  ‡акрой-ка дверь  на  задвижку.  џ хочу,  чтобы  ты была здесь одна,
совсем одна.
     Љогда  Ђльбина вернулась и уселась  у его  изголовьЯ  на  стул, который
принесла с собой, он обрадовалсЯ, как ребенок, и принЯлсЯ повторЯть:
     -- ’еперь никто, никто  не придет. €  колоколов Я больше не услышу... Ђ
когда ты говоришь, менЯ это только успокаивает.
     -- Ќе хочешь ли напитьсЯ? -- спросила она.
     <b>Ћн</b> знаком показал, что  жажды у него нет. € глЯдел  на руки  Ђльбины  с
таким  изумлением и  восторгом, что она,  улыбаЯсь, положила  одну из них на
край подушки. ’огда он соскользнул головой  и  прижал щеку к этой  маленькой
свежей ручке. Џотом тихонько засмеЯлсЯ и сказал:
     --  Ђх,  какаЯ  она  нежнаЯ, точно шелковаЯ! ЉажетсЯ,  она овевает  мне
волосы прохладой... Ќе отнимай ее, пожалуйста!
     Џотом  наступило  долгое молчание.  Ћни ласково  глЯдели друг на друга.
Ђльбина  спокойно следила  за собственным отражением  в неподвижных  зрачках
выздоравливающего.  Ђ ‘ерж точно прислушивалсЯ  к каким-то  смутным  словам,
которые, казалось, исходили от ее маленькой прохладной ручки.
     -- ’воЯ  рука такаЯ  хорошаЯ,-- заговорил  он,-- ты не  можешь  себе  и
представить, как мне от нее покойно... Ћна словно проникает в  менЯ и уносит
боль из тела. Ћна дарует ласку, облегчение, выздоровление.
     Ћн нежно терсЯ щекою о ее руку и оживлЯлсЯ, как бы воскресаЯ:
     -- ‘кажи, ты мне не будешь больше давать противных лекарств, не станешь
менЯ мучить?.. ‚идишь ли,  с менЯ  довольно одной твоей руки. џ пришел  сюда
длЯ того, чтобы ты положила мне ее под голову.
     -- Њилый ‘ерж,-- проговорила Ђльбина,-- ты, должно быть, очень страдал?
     -- ‘традал? „а, да, но это было  так давно... џ плохо спал и  все видел
страшные сны. …сли бы Я мог, Я бы тебе все рассказал.
     -- Ќа мгновение он закрыл глаза и с большим усилием что-то припоминал.
     -- Ќет, все потонуло во мраке,-- прошептал он.-- Љак странно! Љак будто
Я  возвращаюсь из долгого путешествиЯ.  € даже не знаю,  откуда. “ менЯ была
жестокаЯ  лихорадка, горЯчка так и разливалась по жилам... ‚от,  вот, помню!
‚се тот же кошмар. ЊенЯ заставлЯли ползать по бесконечному подземелью. Љогда
мне было особенно больно, подземный ход вне-

     запно  обрывалсЯ  непроходимой  стеной;  куча мелких  камней  падала со
сводов, стены сдвигались,  и  Я  задыхалсЯ  от Ярости, что не могу пройти; Я
вступал  в  борьбу  с  препЯтствиЯми,  начинал  работать  ногами,  кулаками,
головой, приходЯ в  отчаЯние от  того, что мне  никогда не удастсЯ пробитьсЯ
сквозь груду обломков,  все времЯ выраставшую передо  мной... Ђ  потом, иной
раз,  стоило мне только  дотронутьсЯ  до нее  пальцем, как все исчезало. € Я
свободно  шагал  по  расширенному проходу, страдаЯ  лишь  от усталости после
пережитого волнениЯ. Ђльбина приложила было руку к его рту.
     --  Ќет, говорить мне не  трудно. ‚идишь  ли,  скажу тебе на  ушко: мне
кажетсЯ, что Я  только думаю, а ты менЯ уже понимаешь... ‘амое забавное, что
когда Я шел по подземелью, Я меньше всего помышлЯл о том, чтобы возвратитьсЯ
назад. Ќет,  Я  все пробивалсЯ упрЯмо  вперед,  хотЯ  и  понимал,  что нужны
тысЯчелетиЯ, чтобы расчистить один-единственный из  этих обвалов...  ’о была
роковаЯ задача, которую Я должен был выполнить под  страхом  величайших бед.
Љолени  коченели,  лоб  упрЯмо  билсЯ  о  скалу, и  у  менЯ было мучительное
сознание, что  Я должен трудитьсЯ изо  всех  сил,  чтобы как  можно  быстрее
продвигатьсЯ вперед. Ќо куда?.. Ќе знаю, не знаю...
     Ћн  закрыл глаза,  силЯсь припомнить. Џотом  сделал беспечную  гримасу,
вновь прижалсЯ щекой к руке Ђльбины, засмеЯлсЯ и сказал:
     -- Ќет! ќто глупо, Я просто ребенок!
     Ќо молодаЯ  девушка,  желаЯ убедитьсЯ в пределах своей власти  над ним,
стала его расспрашивать, подводЯ к тем смутным воспоминаниЯм, которые он сам
пыталсЯ у  себЯ  вызвать. Ђ  он ничего  не  мог  припомнить и  был  каким-то
блаженным младенцем. …му казалось, что он только вчера родилсЯ.
     <b>-- Ћ, Я</b> еще недостаточно силен,--сказал  он.--‚идишь  ли, первое, что Я
припоминаю,-- это постель,  котораЯ жгла мне все тело; голова моЯ  лежала на
подушке, будто на  пылающих угольЯх; ноги непрерывно терлись друг  о друга и
тоже горели...  <b>Ћ,</b>  как мне  было  худо! Љазалось,  все мое тело  подменили,
изнутри все вынули, точно унесли в починку сломанный механизм...
     Џри этих словах он снова засмеЯлсЯ и продолжал:
     --  Ћ, Я буду теперь  совсем иной! ‘лавно менЯ очистила болезнь... Ќо о
чем ты менЯ спрашивала? Ќет, там никого не было... џ  мучилсЯ в одиночестве,
в  глубине какой-то черной норы. Ќикого, никого! € по ту сторону --  ничего,
ничего не  видно...  •очешь,  Я буду твоим  ребенком! ’ы станешь учить  менЯ
ходить.  ‘ейчас  Я  вижу  только  тебЯ! ‚се  остальное  менЯ  совершенно  не
интересует. ѓоворю тебе, что больше Я про себЯ ничего не помню. џ пришел, ты
взЯла менЯ.-- вот и все.

     Џотом, успокоившись и ласкаЯсь к ней, он прибавил:
     _ ’воЯ рука сейчас теплаЯ и хорошаЯ, как солнышко... „авай-ка помолчим.
џ буду гретьсЯ.
     ‚  большой  комнате  с  голубого  потолка  струилась  трепетнаЯ тишина.
‘пиртовка погасла; из чайника выходила струйка пара, становЯсь все  тоньше и
тоньше.  Ђльбина  и  ‘ерж, положив  головы  рЯдом  на  подушку,  глЯдели  на
коленкоровые занавеси "у окон. Ћсобенно пристально смотрел  на  этот бледный
источник света ‘ерж.  …го взглЯд купалсЯ в  притушенном сиЯнии днЯ,  как раз
соразмерном с его слабыми силами выздоравливающего.  ‡а более желтой и Яркой
частью  коленкора  он  угадывал  солнце,  и  уже  одно  это  было  длЯ  него
целительно. €здали  доносилсЯ шумный  шорох листвы;  в правом окне отчетливо
рисовалась  зеленоватаЯ  тень какой-то длинной ветви; мысль, что от него так
близко этот лес, волновала больного.
     --  •очешь,  Я  открою штору? -- спросила Ђльбина, котораЯ  неправильно
истолковала его пристальный взглЯд.
     <b>--</b> Ќет, нет,-- поспешно ответил ‘ерж.
     <b>--</b> Џогода хорошаЯ, увидишь солнце. “видишь деревьЯ.
     -- Ќет, умолЯю тебЯ... Ќичего оттуда,  снаружи, мне не нужно. ‚етка,  и
та менЯ утомлЯет: она движетсЯ, растет, точно живаЯ... Ћставь мне твою руку,
Я засну. ‚се вокруг посветлело... Љак хорошо!
     €  он  уснул сном праведника. Ђльбина  стерегла  его  и  своим дыханием
навевала прохладу ему на лицо.
        II
     Ќа  другой  день  погода испортилась:  полил дождь. ‘ержа  снова трЯсла
лихорадка; он провел мучительный день и пролежал, с отчаЯнием устремив глаза
на оконные занавеси, через которые проникал только  пепельно-серый, тусклый,
неприЯтный  свет. ‘ерж не ощущал за шторой солнца, он искал ту тень, которой
накануне так страшилсЯ, ту длинную ветку, котораЯ, сама исчезнув в свинцовой
пелене ливнЯ, казалось,  унесла  вместе с собою весь лес. Љ вечеру, в легком
бреду, он с рыданьем закричал Ђльбине, что солнце умерло, что он слышит, как
все небо,  всЯ  природа  оплакивают гибель лучезарного светила. …й  пришлось
утешать его, как ребенка,  обещаЯ,  что солнышко вернетсЯ и она ему  подарит
его. ‚месте с солнцем он оплакивал и растениЯ. ‘емена, должно быть, страдают
под землей, ожидаЯ света. “ них тоже свои кошмары. €м, наверно, чудитсЯ, что
они ползут подземным ходом, прерываемым обвалами, и Яростно борютсЯ за право
выйти  на солнечный свет.  ‡атем его рыданиЯ  стали тише, и он стал уверЯть,
что зима -- болезнь

     земли; он же умрет вместе с землею, если весна их обоих не исцелит.
     …ще  целых три  днЯ  стоЯла ужаснаЯ погода. Џотоки  дождЯ струились  по
деревьЯм, напоминаЯ  своим шумом  реку,  вышедшую  из  берегов. Џорывы ветра
налетали и Яростно бились о стекла  окон, точно огромные валы. ‘ерж пожелал,
чтобы Ђльбина  наглухо закрыла  ставни. Љогда зажгли  лампу,  его  перестали
приводить в уныние  свинцовые  тона  занавесок; серое небо не прокрадывалось
больше в узенькие щелки,  не надвигалось  на  него погребальным  прахом.  Ћн
лежал в  забытьи, бледный, похудевший,  и  чувствовал себЯ еще более  слабым
оттого, что и природа была больна.  ‚  часы,  когда черные тучи заволакивали
все небо,  когда деревьЯ, сгибаЯсь, трещали,  а ливень распластывал траву на
земле,  словно  волосы  утопленницы, ‘ерж задыхалсЯ и изнывал, точно сам был
жертвой урагана. Ќо  как  только  небо проЯснЯлось,  как  только показывалсЯ
между двух  туч  первый  клочок  лазури, он переводил  дух  и с наслаждением
вкушал покой высыхающих листьев, белеющих тропинок, полей,  пьющих последний
глоток воды! ’еперь Ђльбина сама с мольбою призывала солнце; по двадцать раз
в день она подбегала к окну на площадке лестницы и всматривалась в горизонт,
радуЯсь каждому светлому пЯтнышку на нем, пугаЯсь темных, громадных, медного
оттенка  туч,  чреватых  дождем  и градом,  и страшась, как  бы какое-нибудь
слишком черное облако не убило ее дорогого больного. Ћна поговаривала о том,
чтобы послать за  доктором  Џаскалем.  Ќо ‘ерж не  хотел никого  видеть.  Ћн
говорил:
     --  ‡автра  за  занавесками  поЯвитсЯ солнце  и  Я  поправлюсь! Ћднажды
вечером, когда ‘ержу было особенно плохо, Ђльбина протЯнула  ему руку, чтобы
он  приложил  к  ней  щеку. Ќо  на  этот раз  не помогла  и рука.  ‚идЯ свою
беспомощность, Ђльбина заплакала. ‘  тех пор, как ‘ерж снова впал в какую-то
зимнюю  спЯчку,  она  не  чувствовала  в  себе  достаточно  сил,  чтобы  без
посторонней помощи вырвать юношу  из-под  власти давившего его кошмара.  Ћна
нуждалась длЯ  этого  в поддержке весны. „евушка сама чуть не погибала, руки
ее леденели, дыхание спирало,  и она  не умела  вдохнуть в  больного  жизнь.
–елыми часами бродила Ђльбина по  большой,  такой печальной теперь  комнате.
ЏроходЯ мимо  зеркала, она  видела свое  потемневшее лицо  и  казалась  себе
безобразной.
     Ќо затем в  одно  прекрасное утро, поправлЯЯ  подушки и  даже  не  смеЯ
попытатьсЯ еще раз прибегнуть  к разрушенному волшебству своих рук,  Ђльбина
невзначай коснулась кончиками пальцев  затылка больного и вдруг заметила  на
губах ‘ержа ту самую улыбку, что видела в первый день.
     -- Ћткрой ставни,-- прошептал он.

     Ћна  решила, что он  говорит в лихорадке, бредит.  ’олько час  назад из
окошка на площадке лестницы она видела, что все небо -- в трауре.
     _ ‘пи,-- грустно возразила она больному,-- Я обещала разбудить тебЯ при
первом же луче солнца... Џоспи еще, солнца пока нет.
     -- Ќет, Я чувствую, солнышко тут... Ћ