  и воздух так пропиталсЯ  влагой, что
лучи  тускнели,  и вЯлаЯ  лиловость, зеленоватость  и рыжеватость  заместили
собой уверенные краски восемнадцатого  века. Џод этим скучным, мЯтым навесом
блекла зелень капусты, грЯзнилась  белизна снегов. Ќо мало  этого -  сырость
пробиралась теперь в каждый дом, а  сырость - коварнейший  враг, ведь солнце
еще как-то можно отогнать гардинами, мороз прожарить в камине,  а сырость  -
не то, сырость  к нам прокрадываетсЯ, пока мы  спим; сырость действует тихой
сапой,  невидимаЯ,  вездесущаЯ.  Ћт  сырости  разбухает дерево,  покрываетсЯ
накипью чайник, железо  ржавеет  и камень гниет.  € все  это так  исподволь,
незаметно,  что, только уж когда какой-нибудь Ящик  комода  или  лопатка длЯ
углЯ рассыплютсЯ у нас под рукой, мы заподозрим, бывает, что дело неладно.
     ’ак  же  украдкой,  неуловимо,  без  объЯвлениЯ  точной  даты  и  часа,
изменилось устройство Ђнглии - и никто  не  заметил. Ђ чувствовалось это  во
всем. ‡имостойкий  помещик, с удовольствием  усаживавшийсЯ, бывало, запивать
элем   добрый  бифштекс  в  своей   столовой,  с  классической  вальЯжностью
обставленной, скажем, братьЯми Ђдам, теперь вдруг закоченел. џвились  пледы,
запускались бороды, брюки стали плотно прихватыватьсЯ у  щиколоток. Ћщущение
холода  в  ногах было перенесено на  интерьер.  Њебель  окутали чехлами;  не
оставили голыми  ни  столы, ни стены.  ‘ущественно изменилась  и  пища. Ѓыли
изобретены пышки и  оладьи. Џослеобеденный портвейн  заменилсЯ кофеем, кофий
повлек  за  собою гостиные,  где  его полагалось  пить, гостиные  привели  к
застекленным   шкафам,   застекленные   шкафы  -   к  искусственным  цветам,
искусственные цветы  -  к каминным полкам, каминные  полки  - к фортепьЯнам,
фортепьЯна - к пению баллад, пение баллад (мы перескакиваем через  несколько
ступенек)  -  к   несчетному  множеству  собачонок,   ковриков,   подушечек,
салфеточек, и дом, неимоверно поважнев, полностью переменилсЯ.
     ‚не дома -  дальнейшее следствие сырости - плющ  разрасталсЯ  с  прежде
неслыханной пышностью. ѓолые же каменные  дома тоже задыхались в зелени.  Ќи
один сад, как бы строго ни был он первоначально  разбит, не обходилсЯ теперь
без  зарослей, чащоб, лабиринтов. ‘вет, кое-как  проникавший в спальни,  где
рождались дети, был теперь мутно-зеленый от природы, а свет, пробивавшийсЯ в
гостиные,  где жили взрослые мужчины и женщины,  сочилсЯ  сквозь лиловый или
бурый  бархат  штор. Ќо внешними  переменами дело не ограничивалось. ‘ырость
лезла  внутрь.  “  мужчин  охладели  сердца,  отсырели  мозги.  ‚  отчаЯнном
стремлении  как-то утеплить чувства применЯлись одна за другой разнообразные
уловки. ‹юбовь,  рождение и  смерть  туго  спеленывались красивыми  фразами.
Њужской  и  женский  пол  все  больше отдалЯлись.  Ќа  откровенный  разговор
накладывалсЯ  запрет. Ћбеими сторонами прилежно пускались в ход околичности,
обинЯки и  утайки. ’ак же точно, как  молодило  и  плющ пышно разрастались в
наружной сырости,  и внутри наблюдалось то  же  плодородие. †изнь порЯдочной
женщины всЯ состоЯла из цепи деторождений. ‚ыйдЯ замуж восемнадцати лет, она
к тридцати имела пЯтнадцать - восемнадцать детей:  уж очень  часто рождались
двойни. ’ак возникла ЃританскаЯ империЯ; и так - ведь от  сырости спасу нет,
она  прокрадываетсЯ в чернильницы,  не только  трухлЯвит дерево  -  взбухали
фразы, множились эпитеты, лирика обращалась в эпос, и милый  вздор, которого
прежде  от  силы  хватало на  эссей в  одну  колонку, теперь  заполнЯл собой
энциклопедию в десЯть - двенадцать томов. Ќу а до чего доходили в результате
чувствительные  души,  которые  никак не  могли  всему этому  противостоЯть,
свидетельствует  нам …всевий —абб. ‚ конце своих мемуаров  он рассказывает о
том, как, намарав однажды поутру  тридцать  пЯть страниц  ин-фолио "все ни о
чем", он прикрутил на чернильнице крышку  и  отправилсЯ  побродить по  саду.
‘коро он завЯз в густом  кустарнике.  Ќесчетные листьЯ блестели и шуршали  у
него над  головой. …му казалось,  что  "прах еще мильонов их давит он своими
стопами". ѓустой дым поднималсЯ от сырого костра в глубине сада. Ќикакому на
свете  костру,  рассудил он,  не совладать  с этим изобилием. Људа  бы он ни
глЯнул  - все  пышно зеленело. Ћгурцы  "ластились  к его ногам".  ѓигантские
головки  цветной  капусты  громоздились  рЯд  за  рЯдом,  соперничаЯ  в  его
расстроенном воображении с  вЯзом. Љуры  непрестанно  несли  Яйца,  лишенные
определенной окраски.  Џотом, со вздохом вспомнив собственную плодовитость и
плодоносность  бедной  своей  жены  „жейн,  сейчас  в  муках   разрешавшейсЯ
пЯтнадцатым  младенцем,  как, спросил от себЯ, может он упрекать  пташек? Ћн
поднЯл взор к небесам. Ќе сами ли небеса,  или великий фронтиспис Ќебес, эта
вышнЯЯ  лазурь, говорЯт  о  соизволении, потакании, - да что там!  -  даже о
подстрекательстве  высших сил? ‚едь  наверху, зимою  и  летом, год  за годом
толпЯтсЯ, клубЯтсЯ облака, как киты, рассуждал он,  даже как слоны;  но нет,
ему  было не убежать от сравнениЯ, которое  ему навЯзывали  сами эти  тысЯчи
воздушных  акров; все небо, широко раскинувшеесЯ над  Ѓританией, было не что
иное, как пуховаЯ  постель;  и неразличимое плодородие  сада,  и  насеста, и
спальни со всею точностью там воспроизводилось. Ћн  пошел в комнату, написал
вышецитированный  пассаж,  сунул  голову  в  газовую духовку, и,  когда  это
обнаружилось, его нельзЯ уже было вернуть к жизни.
     Џокуда   по  всей  Ђнглии   творилось  подобное,  Ћрландо   преспокойно
заточалась  в  своем  доме  в Ѓлэкфрайерзе  и  прикидывалась,  будто  климат
остаетсЯ прежним; будто по-прежнему можно брЯкать все, что взбредет на ум, и
расхаживать то в бриджах, то в юбке когда заблагорассудитсЯ. Ќо и ей наконец
пришлось признатьсЯ  себе,  что времена изменились. Ћднажды вечером в первой
половине века она катила по ‘ент-„жеймскому парку в  своей старой  карете, и
тут  вдруг солнечному лучу - изредка  это  случалось -  удалось  пробитьсЯ к
земле, походЯ расцвечиваЯ облака странно призматическими тонами. ќтот вид, и
сам  по   себе  достаточно  удивительный  после  Ясных,  однообразных  небес
восемнадцатого столетиЯ, заставил Ћрландо опустить  окно кареты, чтоб  лучше
его  разглЯдеть.  ”ламинговые  и палевые облака  пробудили  в  ней  мысли  -
приправленные  сладкой   печалью,   доказывающей,   что   сырость  незаметно
прокралась уже и в нее - о дельфинах, умирающих в €оническом море. Ќо каково
же было  ее изумление, когда,  коснувшись  земли,  луч не то создал,  не  то
высветил  - пирамиду,  гекатомбу,  торжественный  победный  трофей  (все это
отдавало  вдобавок  банкетным  столом),  во  всЯком  случае  какое-то  дикое
нагромождение несовместимых предметов, тЯп-лЯп наваленных  огромнейшей кучей
там, где выситсЯ ныне статуЯ королевы ‚иктории! Ќа  огромный крест рифленого
узорчатого  золота навешены были вдовий траур и подвенечные уборы; на другие
какие-то выступы нацеплены  хрустальные дворцы, воинские доспехи, похоронные
венки, штаны, усы,  свадебные  торты, пушки, рождественские елки, телескопы,
ископаемые  чудища,  глобусы, карты, слоны, математические инструменты, -  и
все  это вместе,  как некий гигантский герб,  справа  поддерживалось женской
фигурой  в  веющих  белых вуалЯх, а слева  - дюжим  господином  в сюртуке  и
мешковатых   штанах.   Ќелепость   этих   предметов,   загадочное   смешение
торжественно  облаченного  с  полуголым, кричащаЯ грубость и несовместимость
красок наполнили душу Ћрландо глубокой тоской. Ќикогда еще за всю свою жизнь
не видела  она  ничего  столь же  непристойного, гадкого  и монументального.
Ќаверное  - да  что там,  решительно не  иначе, -  это был результат влиЯниЯ
солнца на пропитанный  сыростью воздух:  исчезнет  с первым же  ветерком;  и
однако,  по  всему  очевидно,  воздвигнуто  навсегда.  Ќет,  ничему,  думала
Ћрландо, снова откидываЯсь на подушки в углу кареты, ни ветру, ни ливнЯм, ни
солнцу, ни  грому никогда не разрушить это кошмарное сооружение. ’олько носы
облупЯтсЯ да  заржавеют трубы; здесь и пребудет вовеки,  указуЯ  на  север и
запад,  на  юг  и восток.  Љогда  карета  одолела •олм  Љонституции, Ћрландо
оглЯнулась. „а, так и есть, там оно, безмЯтежно сиЯет в свете - она вытащила
из нагрудного кармашка часы, -  в Ясном  свете полуднЯ. Ќичто  не могло быть
более прозаичным, трезвым, более непроницаемым длЯ любого намека на восход и
закат,  более  Явственно  рассчитанным  на века. Ћрландо  решила  больше  не
оглЯдыватьсЯ. “же,  она  чувствовала,  кровь  ее ленивей, скучнее бежала  по
жилам.  Ќо куда  знаменательней то,  что, когда  она  миновала  Ѓукингемский
дворец,  ЯркаЯ, непривычнаЯ краска залила  ей щеки  и какаЯ-то  высшаЯ  сила
заставила ее  опустить  глаза на собственные  коленки. ‚друг  она  с  ужасом
обнаружила,  что на  ней черные бриджи. ™еки  ее так  и рдели, пока  она  не
достигла своего загородного дома, и это, учитываЯ времЯ, которое требовалось
четверке  лошадей,  чтобы  протрусить   тридцать  миль,  можно  считать,  мы
надеемсЯ, доказательством ее целомудриЯ.
     „ома она первым делом последовала  новой  насущнейшей потребности своей
натуры  и, сдернув его  с  постели,  закуталась в  камчатное  одеЯло.  ‚дове
Ѓартоломью  (сменившей добрую старую ѓримздитч  на  посту домоправительницы)
она объЯснила, что ее знобит.
     -  „а и  всем  никак знобко,  мэм,  - испустив глубокий вздох,  сказала
вдова.  -   ‘тены-то  аж  потеют,  -  сказала  она   со  странным  горестным
удовлетворением, и действительно, стоило ей прикоснутьсЯ к  дубовой обшивке,
на ней тотчас  запечатлелась ее пЯтернЯ.  Џлющ так разроссЯ, что многие окна
оказались опечатанными. ‚  кухне стоЯла такаЯ тьма, что не отличишь дуршлага
от чайника.  —ерного кота, беднЯжку,  принЯли за уголь и  бросили  в  камин.
ѓорничные, почти  все, поддевали по три-четыре красных теплых исподних юбки,
хотЯ на дворе был август.
     - Ђ вот правда, нет  ли? ‹юди говорЯт, миледи, - спросила, зЯбко поводЯ
плечами, добраЯ женщина, и золотое распЯтие сотрЯсалось  у нее  на грудЯх, -
будто  бы королева-матушка надела этот, ну как  его...  -  Ћна  запнулась  и
покраснела.
     -   Љринолин,  -  выручила  ее   Ћрландо  (ибо  слово   дошло   уже  до
Ѓлэкфрайерза).  Њиссис Ѓартоломью кивнула. ‘лезы стекали у  нее по щекам, но
она  улыбалась  сквозь слезы.  Џлакать было  сладко. ђазве не все они слабые
женщины? Ќе  все носЯт кринолин,  дабы получше скрыть  некий факт -  великий
факт, единственный  факт, и тем не  менее  факт прискорбный,  который каждаЯ
скромнаЯ  женщина  изо  всех  сил  скрывает,  покуда  сокрытие  не  делаетсЯ
невозможным, - факт, что  вынашивает  дитЯ? ‚ынашивает пЯтнадцать - двадцать
детей, так что почти всЯ жизнь порЯдочной  женщины уходит на стараниЯ скрыть
нечто, по крайней мере единожды в году становЯщеесЯ очевидным.
     - Џышки, значитсЯ, горЯчие,  - сказала миссис Ѓартоломью, утерев слезы,
- в билитеке.
     € закутаннаЯ в камчатное одеЯло Ћрландо приступила к пышкам.
     "Џышки, значитсЯ, горЯчие, в билитеке", - передразнила Ћрландо кошмарно
изысканный  кокни вдовы  Ѓартоломью,  попиваЯ  - ох  как она ненавидела  эту
слабую жидкость!  -  свой чай.  ‚  этой вот самой  комнате,  вспоминала она,
королева …лизавета стоЯла, расставив ноги, перед камином, с пивной кружкой в
руке,  когда   лорд  Ѓерли   неосторожно  вместо  сослагательного  употребил
повелительное наклонение. "Њальчик мой, -  так и слышала ее голос Ћрландо, -
разве слова "вам должно" обращают к венценосцам?" € грохнула кружку об стол,
до сих пор осталась отметина.
     Ќо,  вскочив  было  на  ноги, как предписывала самаЯ  мысль  о  ‚еликой
Љоролеве, Ћрландо споткнулась об одеЯло, выругалась и упала в кресло. ‡автра
надо будет купить метров двадцать черного бомбазина, решила  она, - на юбку.
Ђ  там  уж  (она  покраснела)  придетсЯ  купить  кринолин,  а  там  уж  (она
покраснела) и колыбельку,  и опЯть кринолин, и  опЯть... ™еки ее краснели  и
бледнели, попеременно  отражаЯ  очаровательнейшие  скромность и стыдливость,
какие только  можно себе представить. „ух времени прЯмо-таки то холодом,  то
жаром овевал эти  щеки. € если дух времени действовал несколько опрометчиво,
навеваЯ мысли  о  кринолине еще до  замужества,  извинением Ћрландо  служила
двусмысленность  ее  положениЯ   (даже   пол   ее  покуда   оспаривалсЯ)   и
беспорЯдочность прожитой жизни.
     Ќаконец  окраска щек окончательно утвердилась, и дух времени - если это
в самом деле был он - покуда унЯлсЯ.  €  тогда Ћрландо нащупала за пазухой -
медальон  ли, другой  ли какой залог обманувшей страсти  - и вытащила...  но
нет,  не  его,  а  рулон  бумаги,  запЯтнанный  морем,  запЯтнанный  кровью,
запЯтнанный долгими странствиЯми,  - рукопись поэмы "„уб". Ћна таскала ее за
собой  в  таких  рискованных   обстоЯтельствах,  что  иные  страницы  совсем
измызгались,  иные  порвались, а  лишениЯ  по части писчей  бумаги,  которые
терпела  она у  цыган, вынуждали ее исписывать полЯ,  перечеркивать строчки,
превращаЯ текст в подобие искусной штопки.  Ћна полистала к первой странице,
прочитала  дату  -  1586  год,  -  выведенную  ее  собственным  мальчишеским
почерком.  ‚ыходит,  она  над  нею работала  вот уже триста  лет.  Џора бы и
кончить.  € она начала  листать  и пролистывать,  читать и перепрыгивать,  и
думать, читаЯ, как  мало она  переменилась  за  все  эти годы. Ѓыла  угрюмым
мальчиком,  влюбленным  в  смерть,  как  у мальчиков  водитсЯ,  потом  стала
влюбчивой и высокопарной, потом сатиричной  и бойкой; порой себЯ пробовала в
прозе,  порой в драме. Ќо при всех переменах она оставалась, решила Ћрландо,
в сущности, той же. ’от же  у нее  оставалсЯ задумчивый нрав, та же любовь к
животным и к природе, к земле и ко всем временам года.
     "‚ конце концов,  - думала  она, встав и подойдЯ  к  окну,  - ничего не
изменилось. „ом, сад - в точности  те же. Ќи единый  стул  не передвинут, ни
единаЯ побрЯкушка не продана. ’е же тропки, лужайки, деревьЯ, тот же пруд, с
теми же, можно надеЯтьсЯ, карпами. Џравда, на троне не королева …лизавета, а
королева ‚икториЯ, но какаЯ, в сущности, разница..."
     Ќе  успела она  додумать эту  мысль до  конца,  как,  словно с целью ее
опровергнуть, дверь  широко распахнулась, и Ѓаскет, дворецкий, с Ѓартоломью,
домоправительницей, вошли убирать чайную посуду. Ћрландо  как  раз обмакнула
перо   в  чернильницу,  готовЯсь  предать  бумаге  некоторые  соображениЯ  о
незыблемости  всего  и всЯ, и ужасно злилась на  расползавшуюсЯ  вокруг пера
клЯксу. Џеро, видно,  было виновато - замахрилось или испачкалось. Ћна снова
обмакнула перо. ЉлЯкса росла. Ћрландо пыталась продолжить свою мысль - слова
не шли. Ћна украсила  клЯксу усами и  крылышками  - получилсЯ отвратительный
головастик, нечто  среднее между летучей мышью  и летучей рыбой.  Ќо  о том,
чтобы  слагать стихи в  присутствии Ѓартоломью  и  Ѓаскета, не  могло быть и
речи. Ќевозможно. € не  успела  она мысленно произнести "невозможно", как, к
ее  изумлению и ужасу,  перо  с  замечательной  прытью забегало  по  бумаге.
Ђккуратнейшим итальЯнским курсивом на странице был выведен пошлейший из всех
стишков, какие ей в жизни доводилось читать.

     џ только жалкое звено
     ‚ цепи времен, но чую: днесь
     Њне, бедной деве, суждено
     ‘лова надежды произнесть.

     Ћдна, под лунным серебром,
     ‘тою и горько слезы лью,
     ’оскую и пою о том,
     Љого без памЯти... -

     настрочила она одним духом, пока Ѓаскет и Ѓартоломью,  крЯхтЯ и шаркаЯ,
поправлЯли огонь в камине и убирали пышки.
     ‘нова она обмакнула перо, и - пошло-поехало:

     Љак изменил лицо ее покров,
     ‡авесивший ночные небеса,
     Ќаброшенный на нежный черты,
     Џорфирно выцветив ее чело
     € бедностию осиЯв затем,
     Њогильной бледностию озарив...

     Ќо тут, неудачно дернувшись,  она залила чернилами  страницу и оградила
ее от  людских  взоров,  она  надеЯлась -  навсегда.  Ћна  всЯ  дрожала, всЯ
трепетала.  ЉакаЯ  гадость  -  когда  чернила  хлещут  каскадами   неуемного
вдохновениЯ!  „а что  это с нею стрЯслось?  €з-за  сырости,  что  ли,  из-за
Ѓартоломью, из-за Ѓаскета? -  хотела бы она  знать.  Ќо в  комнате никого не
было.  Ќикто ей  не отвечал, если только  не считать ответом шелест дождЯ  в
плюще.
     ’ем временем  она чувствовала,  стоЯ у окна,  странную вибрацию во всем
теле, будто все нервы ее натЯнулись и ветер ли,  небрежные  ли чьи-то персты
по ним  наигрывали гаммы. ’о пЯтки у нее зудели, то самое нутро. Џрестранное
было ощущение в бедрах. ‚олосы будто вставали дыбом. ђуки гудели и пели, как
лет  через  двадцать запоют  и  загудЯт  провода.  Ќо  все  это  напрЯжение,
возбуждение сосредоточилось  скоро  в кистЯх: потом в  одной кисти, потом  в
одном пальце, потом, наконец, как  бы сжало кольцом  безымЯнный  палец левой
руки.  Ќо, поднЯв  эту руку  к глазам, чтобы разобратьсЯ,  в  чем  дело, она
ничего  на  пальце  не   обнаружила,  кроме  большого  одинокого   изумруда,
подаренного  королевой …лизаветой.  Ќу и что? Ќеужели этого мало? - спросила
она себЯ. €зумруд был чистейшей воды. ‘тоил тысЯч десЯть фунтов, не  меньше.
Ђ  вибрациЯ все  равно  удивительным  образом  (напомним:  мы  имеем дело  с
таинственнейшими проЯвлениЯми  души человеческой) будто настаивала:  да, вот
именно что мало; и дальше  дрожала уже нотка вопроса - что значит, мол,  это
зиЯние,  этот  странный недосмотр? -  покуда беднаЯ  Ћрландо положительно не
устыдилась  своего безымЯнного пальца на  левой руке, притом сама  честно не
ведаЯ почему.  ‚ эту  минуту как  раз  вошла  Ѓартоломью, справлЯЯсь,  какое
платье подать  длЯ обеда,  и Ћрландо, все ощущениЯ которой были до крайности
обострены, тотчас  глЯнула на левую руку  Ѓартоломью  и тотчас  заметила то,
чего  прежде  не  замечала:  толстое  кольцо весьма  пронзительной  желтизны
охватывало безымЯнный палец, у самой нее совершенно голый.
     - „айте мне глЯнуть  на  ваше кольцо,  Ѓартоломью, - сказала  Ћрландо и
потЯнулась к кольцу рукой.
     €  тут  Ѓартоломью  повела  себЯ  так, будто  ее пнул в грудь  какой-то
громила. Ћна отпрЯнула  на несколько шагов, сжала руку в кулак и простерла в
благороднейшем жесте.
     Ќет  уж, сказала она с  достоинством и решимостью, их  светлость  могут
глЯдеть  сколько  влезет,  а только снимать  обручальное  кольцо  -  это  ни
архиепископ,  ни  Џапа, ни сама королева ‚икториЯ  ее не принудЯт. …е  ’омас
надел кольцо это ей на палец двадцать  пЯть лет, шесть месЯцев  и три недели
тому; она в нем спит, в нем  работает,  моетсЯ, молитсЯ;  и  пусть  ее с ним
похоронЯт.  •оть  голос Ѓартоломью  срывалсЯ  и  сел  от волнениЯ,  Ћрландо,
собственно, понЯла ее так,  что благодарЯ сиЯнью кольца, она рассчитывала на
место в ангельском  сонме и блеск  его тотчас затмитсЯ навеки, если она хоть
на секунду расстанетсЯ с ним.
     - ѓосподи  помилуй! - сказала  Ћрландо,  стоЯ у  окна  и глЯдЯ на шашни
голубей. - Ќу и мир! ‚от ведь где приходитсЯ жить!
     ‘ложность мира ее озадачивала. …й казалось уже, что весь мир окольцован
золотом.  Ћна  пошла  обедать. Љольца,  кольца, обручальные  кольца. Џошла в
церковь. ‘плошные обручальные кольца. ‚ыехала  в город. ‡олотые, томпаковые,
толстые,  тонкие, плоские,  дутые  -  они  сверкали на  всех  руках.  Љольца
загромождали  прилавки  ювелиров  -  не   сверкаЯ  стразами  и  бриллиантами
Ћрландовых воспоминаний,  -  гладкие, простые, вообще  без  камней. ‚  то же
времЯ она стала замечать новый обычай  у горожан. ‚старь нередко приходилось
видеть, как  парень милуетсЯ  с  девушкой  у боЯрышниковой изгороди. Ќередко
Ћрландо случалось  походЯ, с хохотом, вытЯнуть такую парочку хлыстом. ’еперь
все  переменилось.  Џары,  нерасторжимо  сплетенные,  с  трудом  плелись  по
проезжей  части улицы.  ЏраваЯ  женскаЯ рука  была неизменно продета  сквозь
левую  мужскую,  и  крепко  сцеплены  пальцы.  ’олько уж  когда в них совсем
утыкалась лошадинаЯ морда,  они  - громоздко,  не  расцеплЯЯсь  - прЯдали  в
сторону.  Ћрландо оставалось  догадыватьсЯ,  что произведено какое-то  новое
открытие относительно человечества; людей как-то склеивали,  чету за  четой,
но кто и когда это изобрел - оставалось неЯсным. Љазалось бы, Џрирода тут ни
при  чем. ђазглЯдываЯ голубей, и  кроликов, и  борзых,  Ћрландо не  замечала
никаких  таких усовершенствований  в методах  Џрироды, по  крайней  мере  со
времен  королевы  …лизаветы. Ќерасторжимого  единства  среди  зверей  она не
наблюдала.  ’огда, может быть, это все исходит  от королевы ‚иктории и лорда
Њельбурна?  Ќе  им ли  принадлежит  великое  открытие  по  части  брака?  Ќо
королева, рассуждала Ћрландо, говорЯт, любит собак; лорд Њельбурн,  говорЯт,
любит женщин. ‘транно. Џротивно. —то-то в этой нераздельности тел оскорблЯло
ее   чувство  приличиЯ  и  понЯтиЯ  о  гигиене.  ђазмышлениЯ  эти,   однако,
сопровождались таким зудом в злополучном пальце, что она не могла хорошенько
собратьсЯ с мыслЯми. Ћни вихлЯлись и строили глазки, как грезы горничной. …е
кидало от них в краску. „елать нечего, оставалось только купить это уродство
и носить,  как  все.  ’ак  она  и сделала  и тайком,  сгораЯ  от  стыда,  за
занавеской,  нацепила на палец кольцо. Ќо что толку?  ‡уд продолжалсЯ,  стал
еще  мучительней и настырней. ‚ ту ночь она не  сомкнула глаз. Ќаутро, когда
она взЯлась за перо, ей либо вообще ничто не шло на ум и перо одну за другой
ронЯло плаксивые  клЯксы, либо оно, еще более настораживаЯ, оголтело скакало
по медоточивым банальностЯм о  безвременной  кончине и тлении;  нет уж,  это
хуже  даже,  чем   вовсе  не  думать.  „а,   похоже  -  и   случай  ее  тому
доказательство,  -  что  мы  пишем не  пальцами,  но  всем  существом. Ќерв,
ведающий пером,  пронимает все фибры нашей души,  пронзает сердце, протыкает
печень.  •отЯ  беспокойство   Ћрландо,  казалось,  сосредоточилось  в  левом
безымЯнном пальце, она всЯ  была  отравлена, всЯ, и в конце концов вынуждена
была  склонитьсЯ  к  самому  отчаЯнному  противоЯдию,  а  именно:  полностью
сдатьсЯ, уступить духу времени и взЯть себе мужа.
     Ќасколько  это  не  соответствовало  ее природным устремлениЯм, мы  уже
показали со всей откровенностью. Љогда замер звук эрцгерцогского экипажа,  с
губ ее сорвалсЯ крик "†изнь и любовник!" (а вовсе не "†изнь  и муж!"), и длЯ
преследованиЯ  этих  именно  целей  отправилась она в  ‹ондон  и вращалась в
свете,  как было отражено в  предыдущей  главе.  Ќо дух времени, неукротимый
дух,  куда  решительней сминает всЯкого, кто смеет с ним тЯгатьсЯ,  чем тех,
кто сам стелетсЯ перед ним. Ћрландо, естественно наклоннаЯ к елизаветинскому
духу,  духу  ђеставрации, духу восемнадцатого века, почти  не  замечала, как
перетекает  эпоха  в эпоху. Ќо дух века девЯтнадцатого ей  просто  претил, а
потому он схватил ее,  сломил, и она чувствовала свое поражение, чувствовала
над собой власть века, как никогда не чувствовала прежде.  ‚едь каждаЯ душа,
очень возможно, приписана к определенному месту во времени: иные созданы длЯ
одного времени, иные длЯ другого; и когда  Ћрландо стала женщиной в тридцать
с хвостиком,  между  прочим, характер у нее  уже  сложилсЯ и невесть как его
ломать было удивительно противно.
     €  вот она стоЯла,  пригорюнЯсь, у окна залы (так окрестила  Ѓартоломью
библиотеку),  притЯнутаЯ  долу тЯжелым, покорно  ею  напЯленным  кринолином.
Ќичего более громоздкого и жуткого ей в жизни не приходилось нашивать. Ќичто
так не стеснЯет шага. “ж не побегаешь с  собаками по саду, не взлетишь на ту
высокую горку, не  бросишьсЯ с размаху под любимый дуб. Љ юбкам липнут сырые
листьЯ  и  солома.  лЯпка с перьЯми трепыхаетсЯ на  ветру.  ’онкие туфельки
мигом промокают.  Њышцы Ћрландо утратили эластичность. Ћна  стала  опасатьсЯ
затаившихсЯ  за панелЯми  громил,  пугатьсЯ - впервые в жизни - шлЯющихсЯ по
коридорам  призраков.   ‚се  это,  вместе  взЯтое,   постепенно,  понемногу,
заставлЯло  ее  покоритьсЯ новому открытию, произведенному  то  ли королевой
‚икторией, то  ли кем еще,  -  что каждому мужчине  и каждой женщине суждено
кого-то одного  поддерживать, на  кого-то одного опиратьсЯ, покуда смерть их
не разлучит. Љакое утешение,  думала она, - оперетьсЯ, положитьсЯ, да - лечь
и никогда, никогда,  никогда больше не подниматьсЯ. ’ак, при всей ее прежней
гордости, повлиЯл на  нее  этот дух, и, спускаЯсь  по  шкале  эмоций к столь
непривычно  низкой  отметке, она чувствовала, как зуд и  покалывание, прежде
каверзные и настырные, потихоньку преобразовывались в медовые мелодии, и вот
уже словно  ангелы белыми  пальцами пощипывали струны  арф, все существо  ее
затоплЯЯ серафической гармонией.
     „а, но  на кого оперетьсЯ? Љто он? Ћна обращала  свой  вопрос к осенним
злым  ветрам.  €бо  стоЯл  октЯбрь и,  как всегда, лило. Ќе эрцгерцог  -  он
женилсЯ на  какой-то невероЯтно знатной даме  и много  лет  уже охотилсЯ  на
зайцев в ђумынии; не мистер Њ. - он перешел в  католичество;  не маркиз Љ. -
он таскал мешки на каторге в Ќовом  ћжном “эльсе; ну и не лорд Ћ.:  он давно
стал кормом длЯ рыб. Џо разным причинам никого из старых ее знакомых уж нет,
а все эти Ќелл и Љитти с „рури-лейн, как не милы, - не из тех, на кого можно
оперетьсЯ.
     -  ’ак на кого, -  спрашивала она, устремлЯЯ взор на клубЯщиесЯ облака,
заламываЯ  руки,  коленопреклонЯЯсь  на подоконнике и  ЯвлЯЯ живейший  образ
трогательной женственности, - на кого мне оперетьсЯ?
     ‘лова слетали сами  собой, руки сами собой заламывались, в точности так
же, как само  собою бегало по бумаге перо. ѓоворила  не Ћрландо, говорил дух
времени.  Ќо кто бы  ни задавал  этот  вопрос, никто  на него не  ответил. ‚
лиловых  осенних  облаках  кувыркались  грачи.  „ождь  перестал,  и по  небу
разлилось  сверкание,  соблазнЯвшее  надеть  шлЯпку с  перьЯми,  туфельки на
шнурках и прогулЯтьсЯ перед ужином.
     "‚се  пристроены, все, кроме  менЯ,  - думала  она,  безутешно бродЯ по
саду. ѓрачи, например;  даже Љанут и Џипин, как ни преходЯщи их свЯзи, и  те
сегоднЯ, кажетсЯ, пристроены. - Ђ  Я, всему этому хозЯйка, - думала Ћрландо,
на ходу оглЯдываЯ свои несчетные окна под гербами, - только Я не пристроена,
одна только Я одинока".
     Ќикогда  прежде  такие  мысли  не  приходили ей  в голову.  ‘ейчас  они
неотступно ее преследовали. Ќет чтоб  самой толкнуть  ворота, она  постучала
ручкой  в  изЯщной  перчатке,  призываЯ  привратника.  Ќа  кого-то  надо  же
оперетьсЯ,  хоть на привратника, думала она и чуть было не осталась помогать
ему  печь  на  жаровне отбивную, да заробела.  € вышла  одна в парк,  сперва
спотыкаЯсь и  страшась,  как  бы  какой-нибудь браконьер,  или лесничий, или
просто рассыльный не удивилсЯ, что дама из общества гулЯет по парку одна.
     Ќа  каждом шагу она нервно высматривала, не таЯтсЯ ли за кустом мужские
формы,  не наставила ли на нее свой рог бодучаЯ злаЯ корова. Ќо только грачи
красовались в  небе.  ‚от один  уронил в  вереск синее,  стальное  перо. Ћна
любила перьЯ  диких птиц. Љогда-то,  мальчиком, даже их  собирала. ЏоднЯла и
это, воткнула в шлЯпку. Ћна немного проветрилась и повеселела. Ќад головою у
нее кувыркались  грачи,  одно за другим, сверкнув на лиловости неба,  падали
перьЯ, а она шла и шла,  волоча за собою плащ, шла по болоту,  в гору. Њного
лет  не заходила  она  так  далеко. есть  перьев  подобрала  она  с  травы,
разминала в пальцах, прижималась губами к их мерцающей,  нежной  пушистости,
как вдруг, таинственный,  как то  озеро, в которое  сэр  Ѓедивер бросил  меч
королЯ Ђртура, сверкнул  на  склоне горы серебрЯный пруд.  Ћдинокое  перышко
дрогнуло  в  вышине  и  упало  на его середину. € странный  восторг  охватил
Ћрландо. Ѓудто она, вслед за птицами, оказалась  на краю света и, рухнув  на
топкий мох, пила и пила воду  забвениЯ, покуда хриплый хохот грачей реЯл над
ее головой.  Ћна  ускорила шаг -  побежала  - оступилась -  задела за цепкие
вересковые  корни - упала. € сломала лодыжку.  € не  могла встать. € лежала,
довольнаЯ. Љ ноздрЯм ее ластилсЯ запах болотного мирта, медовый луговой дух.
•риплый грачиный хохот стоЯл в ушах.
     - ‚от Я и нашла себе пару, - бормотала она. -  ќто болото, Я обручена с
природой, - шептала она, блаженно предаваЯсь прохладным объЯтиЯм травы, лежа
в  складках плаща, в лощинке возле  пруда. - ’ак и  буду лежать.  (Ќа лоб ей
упало перо.) џ сыскала листы зеленее лавров. ‚сегда будет прохладен под ними
мой лоб. ќто перьЯ  диких  птиц - сов,  козодоев.  Њне  приснЯтсЯ дикие сны.
ђукам моим не  нужны обручальные кольца, - продолжала она, стЯгиваЯ с пальца
кольцо. -  Љорни  их  обовьют.  Ђх!  - вздохнула она, с  отрадой вжимаЯсь  в
мшистую подушку. -  Њного веков  искала Я счастье, и  не нашла; гонЯлась  за
славой, и ее не  настигла; за любовью - и  не узнала  ее; искала  жизни - но
смерть лучше. Њногих мужчин и многих женщин  Я знала, - продолжала она, -  и
никого из них Я не понЯла. ’ак не лучше ли мирно лежать, видЯ над собой одно
только  небо... „а,  как  это говорил мне цыган?  „авным-давно. ќто  было  в
’урции.
     € она посмотрела вверх, на золотую волшебную пену, сбитую из облаков, и
там скоро увидела след  и  караван верблюдов,  бредущих каменистой  пустыней
взметаЯ  красные  тучи песка; и  вот верблюды прошли,  остались одни  только
горы, высокие, в зубцах и расщелинах, и она  так и  слышала  бубенцы  козьих
стад  по склонам, осыпанным  ирисом и  горечавкой.  €  вот в небе наметились
перемены, и глаза ее медленно  опускались,  опускались, пока не  уткнулись в
землю,  потемнелую  от   дождЯ,   и  всхолмие  ћжных  „юн,   единой   волной
охлестывающих берег; и в прогале она увидела море, море - и на  нем корабли;
и  она  будто  услышала  с морЯ  дальний  пушечный  гром и  сначала  решила:
"Ђрмада", потом  подумала:  "Ќельсон",  а  потом вспомнила,  что  войны  эти
кончились и суда на волнах - суда деловитых купцов, а  паруса над излучистой
речкой  -  паруса увеселительных лодок. Ђ  потом  она  увидела скот, пЯтнами
разбросанный по вечереющим лугам, овец и коров; и  горстки огней,  озаривших
крестьЯнские  окна; и огни, заметавшиесЯ по лугам, - это обходили с фонарЯми
стада пастухи; а потом все огни погасли и на небо хлынули звезды. …е клонило
в сон, она уже дремала с мокрыми листьЯми на лице, приникнув ухом к земле, и
вдруг  услыхала там, в глубине, стук молота по наковальне  - или это  чье-то
сердце стучало?  "’ук-тук",  "тук-тук" выстукивало -  молот ли, сердце? -  в
глуби  земли; она  слушала-слушала, и вот ей  стало  сдаватьсЯ, что  это  не
сердце,  а  стук  лошадиных  копыт;  раз,  два,  три, четыре - считала  она;
запинка;  ближе, ближе, и уже слышно, как  хрустнул сучок, как чавкнуло  под
копытом  болото. Љопыта  были  совсем  рЯдом. Ћна  села.  ‚ысоко,  на желтой
штриховке рассвета, в обрамлении вверх-вниз мечущихсЯ чибисов, вырисовывалсЯ
всадник. Ћн вздрогнул. Љонь стал.
     - Њадам, - крикнул всадник, соскакиваЯ с конЯ. - ‚ы ранены!
     - џ умерла, сэр! - отвечала она.

     —ерез несколько минут они обручились.
     Ќаутро,  за  завтраком,  он  ей  назвал  свое  имЯ.  Њармадьюк  Ѓонтроп
елмердин, эсквайр.
     -  ’ак  Я  и  знала,   -  сказала  она,  ибо  что-то  романтическое,  и
рыцарственное, и печальное, но  решительное  было  в нем, отвечавшее дикому,
темноперому имени - имени, в котором  сине-стальное сверкание крыл сливалось
с   хриплым   хохотом-карканьем,  со  спирально-змеиным  кружением  листьев,
опадающих в  серебрЯный пруд, и  еще  с тысЯчей  разных вещей, которые будут
вскоре описаны.
     - Ђ  менЯ зовут Ћрландо, - сказала она. Ћн об этом  догадывалсЯ. Џотому
что,  когда  видишь  корабль  на  всех  парусах,  озаренный  солнцем,  гордо
рассекающий волны ‘редиземного морЯ на пути из южных морей, ты сразу скажешь
- Ћрландо. ’ак он объЯснил.
     ‘обственно,  хоть  они  только что познакомились, они уже знали друг  о
друге все  сколько-нибудь существенное, как водитсЯ  у влюбленных,  и теперь
оставалось выЯснить только разные мелочи: например, как кого зовут, кто  где
живет,  нищие  они  или  люди с  достатком.  “ него  замок  на ѓебридах,  но
совершенно  разрушенный,  сказал он.  ‚ столовой пируют  бакланы. Ћн  служил
солдатом, был морЯком, исследовал ‚осток. ‘ейчас  направлЯетсЯ в ”алмут, там
стоит его бриг, вот только  ветер улегсЯ, а он сможет выйти в  море не иначе
как при штормовом юго-западном ветре.
     Ћрландо поскорее глЯнула на флюгерного золоченого леопарда. ‘лава Ѓогу,
хвост, незыблемый, как утес, указывал прЯмо на восток.
     - Ћ ел! Ќе покидай менЯ! - крикнула она. - џ безумно тебЯ люблю!
     Ќе успели  эти слова слететь с ее уст, как жуткаЯ мысль мелькнула у них
обоих одновременно.
     - ’ы женщина, ел! - крикнула она.
     - ’ы мужчина, Ћрландо! - крикнул он.
     Ќикогда еще от самого своего начала мир не видывал такой сцены уверений
и доказательств, как та,  что разразилась  далее. Џо ее окончании  оба снова
уселись за стол,  и  Ћрландо  спросила, что  это  за речи  такие о штормовом
юго-западном ветре? Људа это он намерен держать путь?
     - Ќа  ѓорн,  -  ответил  он  кратко  и  покраснел. („олжен же и мужчина
краснеть,  как и  женщина, просто  поводы  у них совершенно разные.)  ’олько
благодарЯ неотступному натиску и чутью удалось  ей установить, что жизнь его
посвЯщена  опаснейшей и блистательной  задаче, а именно огибать мыс ѓорн под
штормовым  ветром. ѓнутсЯ  мачты;  паруса обращаютсЯ  в клочьЯ.  (Ћна у него
вырвала эти признаниЯ.)  Ќередко корабль тонет, и в живых остаетсЯ он один -
на плоту, с единственным сухарем.
     -  Ќу  а  чем же нынче человеку  заниматьсЯ,  - сказал  он застенчиво и
положил себе еще  несколько ложек клубничного  вареньЯ. €, представив  себе,
как этот мальчик (а кто же он, как не мальчик?) под стоны мачт и сумасшедшее
кружение звезд  отдает  отрывистые  хриплые  приказаниЯ  - то обрезать,  это
бросить за борт, - она расплакалась, и  слезы эти, она заметила,  были слаще
всех, какие до  сих  пор  доводилось  лить.  "џ женщина,  -  думала  она.  -
Ќаконец-то  Я настоЯщаЯ женщина". Ћна от всей  души благодарила Ѓонтропа  за
восхитительную, за нежданную  радость. Ќе охромей она на левую ногу, она  бы
вскочила ему на колени.
     - ел, милый, - приступилась она снова, - расскажи...
     € так разговаривали они часа два,  или больше может быть, про мыс ѓорн,
а может быть нет, и разговор их записывать решительно не стоит, ведь они так
хорошо друг друга  знали, что  могли говорить что  угодно, а это равносильно
тому, чтобы  вовсе не  говорить или  говорить  о глупейших  и  прозаичнейших
вещах: например, как готовить омлет или где  купить  в  ‹ондоне самые лучшие
ботинки, что, вынутое из  оправы, терЯет всЯкий блеск, тогда как оправленное
-  сиЯет  неслыханной красотой.  €  благодарЯ  мудрой  рачительности природы
современное  сознание уже  может  обходитьсЯ почти без Языка;  и  простейшее
выражение  сойдет,  раз  сходит  отсутствие  выражений;  и  самый  будничный
разговор  часто оказываетсЯ самым поэтичным, а самое  поэтичное -  это то  и
есть,  что  записать невозможно. Џо  каковым  причинам  мы  здесь и  оставим
большой пробел в знак того, что это место заполнено до краев.

     …ще несколько дней протекали в подобных беседах, и вот:
     -  Ћрландо,  любимаЯ, - начал  было  ел, когда  за  дверью послышалось
шарканье  и Ѓаскет, дворецкий,  ЯвилсЯ  с сообщением,  что  внизу  ждут двое
фараонов с приказом королевы.
     -  ‘юда их,  - кратко сказал елмердин, будто стоЯл у себЯ  на  юте,  и
занЯл   позицию  подле  камина,  невольно  заложив  руки   за  спину.   „вое
полицейских,  в бутылочных мундирах, с дубинками  у бедра, вошли и стали  по
стойке  "смирно".   Џокончив  с   формальностЯми,  они  передали  Ћрландо  в
собственные  руки, как им было предписано, документ  чрезвычайной  важности,
судЯ  по  сургучным  клЯксам,  лентам,  присЯгам  и  подписЯм  внушительного
свойства.
     Ћрландо пробежала бумагу глазами и затем с помощью указательного пальца
правой руки, выделила, как самые насущные, следующие факты.
     "‘удебным разбирательством установлено... - читала она, - кое-что в мою
пользу,  вот,  например... а кое-что нет. ’урецкий брак аннулировать (Я была
послом в Љонстантинополе,  ел, - поЯснила она). „етей  признать внебрачными
(Якобы у менЯ было трое сыновей  от  Џепиты, испанской  танцовщицы). ’ак что
они ничего не наследуют...  вот это прекрасно... Џол? Ђга!  —то насчет пола?
Њой  пол,  - прочитала  она  не без торжественности, - неоспоримо, без  тени
сомнениЯ  (Ђ? —то Я  тебе минуту назад говорила, ел?) объЯвлЯетсЯ  женским.
‘остоЯние, сим освобожденное от наложенного на него ареста, имеет переходить
моим наследникам и наследникам  вышеозначенных по мужской линии, в случае же
невступлениЯ в брак..." - Ќо тут слог закона ей надоел, и она сказала:
     - Ќо  невступлениЯ в  брак не ожидаетсЯ и отсутствиЯ наследников  тоже,
так что  остальное можно не читать, - после чего подмахнула свою подпись под
росчерком лорда Џальмерстона и с той минуты вошла  в неограниченное владение
своими титулами, домами и состоЯнием, каковое  заметно убавилось, так как на
разбирательство ушла  уйма денег,  и,  снова  бесконечно  знатнаЯ, она  была
теперь просто ужасно бедна.
     Љогда стал известен исход процесса (а слухи были куда расторопней,  чем
сменивший их телеграф), весь город ликовал.
     [‹ошадей  впрЯгли в кареты с  единственной  целью вывести  их погулЯть.
‹андо  и колЯски порожнЯком непрестанно катили  туда-сюда  по  •ай-стрит.  ‚
"Ѓыке" зачитывали  приветствиЯ.  ‚  "Ћлене"  сочинЯли  отклики.  ‹ондон  был
иллюминирован.  ‡олотые  ларцы выставлЯли в  надежно запертых горках. Њонеты
добросовестно  клали под камень. Ћсновывались больницы. Ћткрывались крысиные
и  воробьиные клубы. —учела турчанок  и  несчетного  множества  крестьЯнских
мальчишек  со  свисающей  изо рта ленточкой: "џ  подлый обманщик" - дюжинами
сжигали на рыночных площадЯх. ‘коро  дворцовые каурые пони протрусили к дому
Ћрландо с приказанием королевы ЯвитьсЯ нынче же к ужину и остатьсЯ  ночевать
во  дворце.  ‘тол Ћрландо,  как  и  в предыдущем случае, тонул под сугробами
приглашений  от графини ђ., леди Љ., леди  Џальмерстон,  маркизы  ‚., миссис
ѓладстон  и  прочих,  искавших  удовольствиЯ  ее  видеть  и  напоминавших  о
старинных свЯзЯх своих семейств с ее собственным, и  прочее, и прочее] - что
не  случайно  заключено в  квадратные скобки,  должным  образом  означающие,
насколько  преходЯщим  и  бренным  было все  это  длЯ  Ћрландо.  Ћна  просто
пропустила этот кусок  текста.  Ќа рыночных  площадЯх пылали костры,  а  она
бродила  по темным лесам наедине  с елмердином.  ‘тоЯла прелестнаЯ  погода,
деревьЯ  недвижно  простирали   над  ними  ветви,  и,  если  все-таки  падал
какой-нибудь лист,  он падал так медленно, что можно было полчаса наблюдать,
как он,  золотой и багрЯный, кружит в  воздухе, прежде  чем  упасть  к ногам
Ћрландо.
     - ђасскажи мне,  Њар,  - говорила она (тут  самое времЯ объЯснить, что,
когда  она  его  называла  по  первому  слогу  первого имени, она  бывала  в
мечтательном, влюбленном,  покладистом духе,  таком  домашнем,  разнеженном,
томном, будто пахуче полыхают поленьЯ, и вечер, но одеватьсЯ еще не пора,  и
за окном чуть заметнаЯ сырость, и  листьЯ блестЯт, но  соловей тем не менее,
пожалуй, заливаетсЯ среди азалий, и  на  дальних мызах лениво  перелаиваютсЯ
собаки,  кричит петух, - все это читатель должен вообразить  в ее голосе). -
ђасскажи мне, Њар, - говорила она, - про мыс ѓорн.
     € елмердин складывал на земле из  сухих листьев и нескольких улиточных
раковин небольшую модель мыса ѓорн.
     -  ’ут  север, - говорил он. - ’ут юг. ‚етер  приблизительно отсюда. Ќу
вот, а бриг направлЯетсЯ прЯмо на запад; мы только что  спустили крюйс-марс;
и видишь -  тут, где эта  трава,  - он входит в течение, ты  определишь, оно
помечено, - где моЯ карта и компас, боцман? Ђга! Ѓлагодарствуй. ‡начит, там,
где та раковина. ’ечение  гонит  его  правым галсом, так что нам надо спешно
спускать  кливер, не  то нас  кинет  на бакборт,  видишь,  где буковый лист,
потому что,  знаешь ли, душа моЯ...  - € он  продолжал в том  же роде, и она
ловила каждое слово, и правильно все понимала, и видела - то есть без всЯких
его объЯснений - свечение волн;  как льдинки позвЯкивают под вантами; как он
под  ревущим  ветром  карабкаетсЯ  на  топ-мачту;  там  рассуждает о судьбах
человечества; спускаетсЯ; пьет виски с содовой; сходит на  берег; попадаетсЯ
в сети  к  чернокожей  красотке;  раскаиваетсЯ;  размышлЯет об  этом; читает
ЏаскалЯ;  решает написать  что-нибудь  философическое;  покупает  обезьЯнку;
размышлЯет о том, в чем  цель  жизни; решает в пользу мыса ѓорн и так далее.
‚се это  и  еще тысЯчи разных вещей  понимала она из  его слов, и, когда она
отвечала:  "Ђх,  негритЯнки  -  они ведь  такие  соблазнительные"  - на  его
сообщение  о  том, что  у него  вышел  весь  запас  сухарей,  он  дивилсЯ  и
восхищалсЯ тем, как чудесно она его понимает.
     -  ’ы  положительно  убеждена,  что  ты  не  мужчина?  -  спрашивал  он
озабоченно, и она откликалась эхом:
     - Ќеужто ты не женщина? - € приходилось тут же это  доказывать.  Џотому
что каждый поражалсЯ мгновенности отклика, и длЯ каждого было открытием, что
женщина может  быть  откровенной  и  снисходительной, как мужчина, а мужчина
может  быть  странным  и чутким, как  женщина, и  необходимо  было тотчас же
подвергнуть это проверке.
     €  так  продолжали  они  говорить или,