слюни, но говорить они не умеют.
     - ‡а все эти месЯцы, что Я вращаюсь в свете, - говорила Ћрландо, волоча
через  комнату один чулок, - Я ничего не  услышала  такого,  чего не  мог бы
сказать Џипин. "Њне холодно. Њне весело. Њне хочетсЯ пить. џ поймал мышонка.
џ зарыл косточку. Џожалуйста, поцелуй менЯ в нос". Ќо этого маловато.
     Љак  перешла  она за столь короткий срок  от  упоениЯ к негодованию, мы
может  только попытатьсЯ объЯснить, предположив, что та  таинственнаЯ смесь,
какую мы называем обществом, сама по себе не хороша и не плоха, но пропитана
неким хоть  и летучим,  но крепким составом, либо  вас  пьЯнЯщим,  когда  вы
считаете  его,  как  считала  Ћрландо,  упоительным,  либо  причинЯющим  вам
головную боль, когда вы считаете его, как  считала  Ћрландо, мерзким. ‚ том,
что здесь уж такую важную роль играет способность говорить, мы себе позволим
усомнитьсЯ. Џорой безмолвный  час нам  милее  всех  других; блистательнейшее
остроумие может нагонЯть неописуемую скуку.
     Ћрландо  сбросила  второй  чулок  и  легла  в  постель  в самом  гадком
настроении, твердо решив навсегда покинуть общество. Ќо снова она, как скоро
оказалось, опрометчиво  поспешила  с выводами.  €бо наутро  среди приевшихсЯ
приглашений  она  обнаружила на своем  столике карточку одной влиЯтельнейшей
дамы, графини  ђ. Џоскольку ночью Ћрландо решила никогда более не ЯвлЯтьсЯ в
обществе,  мы  можем объЯснить ее поведение  (она срочно послала лакеЯ в дом
графини  ђ.  сказать,  что   почтет  за  великую  честь  познакомитсЯ  с  ее
сиЯтельством) лишь  тем, что  в  ней еще не отбродила отрава  медвЯных слов,
закапанных ей  в  ухо капитаном  Ќиколасом Ѓенедиктом  Ѓартолусом  на палубе
"‚любленной  леди", когда  она  плыла по  ’емзе. "Ђддисон, „райден, Џоп",  -
сказал он, указываЯ на "„ерево какао", и  Ђддисон, „райден,  Џоп  с тех  пор
заклЯтием звенели у нее в мозгу. Љто бы мог поверить в подобный вздор, а вот
поди  ж ты. Ћпыт с Ќиком ѓрином ничему  ее не научил.  ’акие имена сохранЯли
над нею прежнюю власть. ‚о что-то, очевидно, нам надо верить, и раз Ћрландо,
как мы уже говорили, не верила в обычные божества, она  и обращала свою веру
на  великих людей, однако  же  с разбором. Ђдмиралы, воины,  государственные
мужи  -  нимало  ее  не  занимали.  Ќо самаЯ  мысль о великом  писателе  так
разжигала ее веру, что  она чуть  ли  не полагала его невидимым. ‚прочем, ее
вел  безошибочный  нюх.  ‚полне верить  можно, наверное, лишь в  то, чего не
видишь. Њгновенно пойманные взглЯдом с палубы кораблЯ великие  люди казались
ей видением. Ћна даже сомневалась, фарфороваЯ ли была та  чашка, бумажнаЯ ли
газета.  ‹орд  Ћ. заметил как-то,  что вчера обедал с „райденом,  - она  ему
просто-напросто не поверила. Ќу а гостинаЯ леди ђ. слыла прихожей к приемной
зале  гениев:   то  было  место,  где  мужчины  и  женщины  сходились,  чтоб
размахивать  кадилом  и петь псалмы перед  бюстом гениЯ в стенной ниши. €ной
раз сам  Ѓог на  минуточку  их удостаивал своим  присутствием. ‹ишь  ум  был
пропуском на вход сюда, и здесь (по слухам) не говорилось ничего такого, что
не было бы остроумным.
     Ђ потому Ћрландо переступала порог гостиной леди ђ. с великим трепетом.
ЏосвЯщенные  уже  расположились  полукругом возле  камина. ‹еди  ђ., пожилаЯ
смуглаЯ  дама в  черной  кружевной, накинутой на  голову мантилье,  сидела в
просторном  кресле  посредине.  ’аким  образом она, несмотрЯ на  тугоухость,
легко следила за беседой направо  и налево от  нее. Ќаправо и налево от  нее
сидели знатнейшие, достойнейшие мужчины и женщины. Љаждый мужчина, говорили,
бывал  в премьер-министрах, каждаЯ женщина, шептали,  в любовницах у королЯ.
Ћдним словом, все  были блистательны,  все знамениты. Ћрландо  склонилась  в
глубоком реверансе и молча села... ’ри часа спустЯ она склонилась в глубоком
поклоне и ушла.
     Ќо  что же, спросит несколько обиженный читатель,  что же происходило в
промежутке?  ‚едь  за  три  часа  такие  люди  наговорили,  верно, умнейших,
глубочайших,  интереснейших вещей!  Љазалось  бы.  Ќо  на самом деле они  не
сказали  ничего.  €  это,  кстати,  общаЯ  черта  всех  самых  блистательных
собраний,  какие только знал мир.  ‘тараЯ  мадам  дю  „еффан  проговорила  с
приЯтелЯми  пЯтьдесЯт  лет крЯду. Ђ  что осталось?  Ћт  силы три  остроумных
замечаниЯ.   Ђ  значит,  нам  остаетсЯ  предполагать,  что  или  ничего   не
говорилось, или  ничего  не  говорилось остроумного, или три этих остроумных
замечаниЯ распределЯлись на восемь тысЯч двести  пЯтьдесЯт вечеров,  так что
на каждый вечер приходилось не так уж много остроумиЯ.
     Џравда  -  если  применительно в такой  свЯзи  такое слово, -  пожалуй,
заключаетсЯ в  том,  что подобные  группки пребывают  во  власти волховства.
•озЯйка -  наша современнаЯ ‘ивилла. ‡авораживающаЯ гостей колдуньЯ. ‚ одном
доме гость  считает  себЯ  счастливым,  в  другом  остроумным,  в  третьем -
глубоким. ‚се это  иллюзиЯ (вовсе не в осуждение будь сказано, ибо иллюзиЯ -
самаЯ ценнаЯ  и  необходимаЯ на  свете вещь, и та,  кто умеет их создать,  -
просто  благодетельница рода человеческого), но, поскольку общеизвестно, что
иллюзии разбиваютсЯ от столкновениЯ с реальностью, никакое реальное счастье,
никакое истинное остроумие, никакаЯ истиннаЯ глубина  недопустимы  там,  где
царит иллюзиЯ. ќтим-то и объЯснЯетсЯ,  почему мадам дю „еффан  не произнесла
больше  трех  остроумных вещей  за пЯтьдесЯт лет. Џроизнеси  она их  больше,
кружок бы ее распалсЯ. Ћстрота, слетаЯ с ее уст на гладь беседы, ее сминала,
как  мнет  пушечное  Ядро  фиалки и  ромашки.  Ђ  когда она  произнесла свое
знаменитое Mot  de Saint Denis,  тут уж опалилась трава.  €ллюзиЯ разбилась.
‘менилась  обескураженностью.  ‡амерли  речи.  "„овольно,  мадам,  пощадите,
только  не это!"  - в один голос вскрикнули друзьЯ. € она  покорилась. Џочти
семнадцать лет она  не произносила ничего знаменательного, и все шло гладко.
Џрелестный  покров  иллюзии нерушимо окутывал ее  кружок,  как он окутывал и
кружок леди  ђ.  ѓости считали себЯ  счастливыми, считали  себЯ остроумными,
считали  себЯ глубокими,  а раз  они  сами так считали,  то  наблюдатели  со
стороны и  подавно, и молва твердила, что ничего нет  увлекательнее сборищ у
леди  ђ.; все завидовали тем, кто был к ней вхож;  те,  кто был  к ней вхож,
сами себе завидовали, потому что  им  завидовали другие;  и  казалось, конца
этому не будет, пока не случилось кое-что, о чем мы сейчас расскажем.
     Љогда Ћрландо  в третий, что ли, раз  Явилась к леди ђ., случилось одно
происшествие.  Ѓудучи во власти иллюзии,  она себЯ воображала слушательницей
острейших  эпиграмм,  когда на  самом деле  старый  генерал  Ѓ.  со  многими
подробностЯми   сообщал  о  том,  как  подагра,  оставив  левую  его   ногу,
переметнулась в правую, а мистер ‹. при упоминании  каждого имени  вставлЯл:
"ђ.? Ћ! џ его знаю как облупленного! ’.? Њой закадычный друг. Џ.? „ве недели
гостил  у него в  ‰оркшире",  и  (что значит  иллюзиЯ!)  это звучало  самыми
находчивыми  репликами и проникновеннейшими  наблюдениЯми над человечеством,
исторгаЯ из присутствующих  взрывы  смеха; но  тут дверь отворилась, и вошел
низенький господин, имени  которого  Ћрландо не разобрала. ‘коро ее охватило
непонЯтное чувство неловкости. ‘удЯ по лицам окружающих,  они испытывали  то
же. Ћдин господин сказал, что от окон дует. Њаркиза ‘. опасалась, как бы под
диван  не забралась  кошка.  Ѓудто  после  сладкого  сна  глаза их  медленно
раскрылись и наткнулись на грЯзное одеЯло,  на обшарпанный рукомойник. Ѓудто
медленно улетучивались  пары  драгоценного вина. ѓенерал Ѓ. еще рассказывал,
мистер ‹. еще  вспоминал. Ќо все очевидней становилось, какаЯ краснаЯ шеЯ  у
генерала, какаЯ у мистера ‹. большаЯ лысина. —то же до слов - ничего скучнее
и пошлей  нельзЯ было  себе  представить.  ‚се  ерзали в креслах, и украдкою
зевали  те,  у  кого  были  веера. Ќаконец леди ђ.  хлопнула своим по  ручке
кресла. Ћба господина умолкли.
     € тогда низенький господин сказал,
     „алее он сказал,
     € наконец сказал...
     ‚о всем  этом, невозможно  отрицать, были истинное  остроумие, истиннаЯ
мудрость,  истиннаЯ  глубина.  ‘обравшиесЯ  были повержены  в смЯтение. Ћдно
такое высказывание и  то бы куда как скверно. Ќо  три, подрЯд - и  в тот  же
вечер! Ќикакое общество подобного не переживает.
     - Њистер Џоп, - сказала стараЯ леди ђ. срывающимсЯ  от  саркастического
негодованиЯ голосом, - вы изволили блистать.
     Њистер Џоп  вспыхнул до корней волос. Ќикто не произнес ни звука. Њинут
двадцать все  сидели  в гробовом молчании. Џотом  один за  другим  встали  и
выскользнули за  дверь.  Ѓыло  сомнительно,  что  они  сюда  вернутсЯ  после
подобного  пассажа.  Џо   всей   ‘аут-Ћдли-стрит,  слышно  было,  факельщики
выкликали  кареты.  „верцы хлопали, отъезжали  экипажи. Ћрландо оказалась на
лестнице рЯдом с мистером  Џопом. …го щуплаЯ, гнутаЯ фигурка сотрЯсалась  от
разных  чувств.  ‘трелы  негодованиЯ, Ярости,  ума  и  ужаса (он дрожал  как
осиновый лист)  сыпались  из его  глаз.  Ћн  напоминал  какую-то  скрюченную
рептилию с горЯщим  топазом во  лбу. Ќо,  странно сказать, неслыханный вихрь
чувств  подхватил злополучную  Ћрландо.  ђазочарование,  столь  полное,  как
только  что ей выпавшее на  долю, повергает в смЯтение ум.  ‚се  обострЯетсЯ
десЯтикратно,  все  предстает  как  бы  нагишом. ’акие  миги чреваты длЯ нас
страшными опасностЯми. †енщины принимают монашество, мужчины - церковный сан
в такие  миги.  ‚ такие  миги  богачи отписывают свои богатства,  счастливцы
перерезают  себе горло разделочным ножом. Ћрландо сейчас бы  с радостью  все
это  проделала, но ей  представилась возможность поступить  еще отчаЯнней. €
она пригласила мистера Џопа к себе домой.
     €бо не отчаЯнность  ли - войти безоружным в пещеру льва, не отчаЯнность
ли - пуститьсЯ в утлой лодчонке по Ђтлантике, не отчаЯнность ли - скакать на
одной ножке по  куполу ‘вЯтого Џавла? …ще большаЯ отчаЯнность -  войти в дом
наедине с поэтом.  Џоэт - вместе лев и  океан. Џервый нас гложет, второй нас
топит. …сли  нас не  одолеют зубы,  нас  слижут  волны.  —еловек,  способный
разрубить иллюзию, - вместе поток и зверь. €ллюзиЯ длЯ души -  как атмосфера
длЯ  земного  шара.  ђазбейте  этот  нежный  воздух -  и  растениЯ погибнут,
померкнут  краски. ‡емлЯ под нашею  ногою  - выжженнаЯ зола. Њы  ступаем  по
опоке, раскаленный камень жжет нам ноги.  Џравда обращает нас в ничто. †изнь
есть сон. Џробужденье убивает. ’от, кто нас лишает снов, нас лишает жизни...
(и  так  далее  и  тому подобное страниц на шесть, если изволите,  но  из-за
нестерпимо нудного стилЯ лучше здесь поставить точку).
     ’ем не менее, в силу всего сказанного, Ћрландо должна была превратитьсЯ
в горстку пепла ко времени,  когда  карета подкатила к дому в  Ѓлэкфрайерзе.
…сли  же  она  была  жива  (хоть,  разумеетсЯ,  изнурена), то  исключительно
вследствие  обстоЯтельства,  к  которому  мы  привлекали  внимание  читателЯ
несколько  выше.  —ем  меньше  мы видим,  тем больше  верим.  Ђ улицы  между
Њэйфэром  и Ѓлэкфрайерзом  в те  поры  очень плохо  освещались.  ђазумеетсЯ,
освещение  стало  куда  лучше,  чем при  королеве  …лизавете. Џри  …лизавете
запоздалый путник  мог  лишь  звездам  да  случайному  огню  ночного  стража
доверить  свое спасение  от  рытвин на  Џарк-лейн или  в  кишевших  свиньЯми
дубравах по ’отнем-корт-роуд.  Ќо до наших современных ухищрений и при  Ђнне
еще не  додумались.  Џравда, фонарные  столбы с керосиновыми  лампами стоЯли
почти через каждые сто Ярдов, но в промежутках тьма была - хоть глаз выколи.
€  таким образом, десЯть  минут Ћрландо  с мистером  Џопом ехали в кромешной
тьме, потом с полминуты на свету. ќто очень странно влиЯло на  Ћрландо. …два
мерк свет, на нее изливалсЯ восхитительный бальзам. "ЉакаЯ честь длЯ молодой
женщины сидеть в карете с мистером Џопом, - начинала она думать, разглЯдываЯ
очерк его  носа.  - џ  редкаЯ  счастливица. ‚от, совсем рЯдом  -  да, Я даже
чувствую,  как его коленнаЯ подвЯзка врезаетсЯ  в мое бедро - сидит умнейший
человек во всех владениЯх его величества. ѓрЯдущие века будут о нас думать с
любопытством и бешено мне завидовать". ’ут снова набежал фонарь. "ЉакаЯ же Я
дура! - думала она. - Ќу что такое слава! ѓрЯдущие века даже не вспомнЯт про
менЯ, да и про мистера Џопа. €  что такое века, в сущности? —то такое - мы?"
€  они  покатили  по  Ѓеркли-сквер как  два  случайно  встретившихсЯ  слепых
муравьЯ, решительно  без  общих интересов,  ощупью пробирающихсЯ  по  черной
пустыне.  Ћрландо содрогнулась. Ќо  вот  их  снова накрыло  мраком.  €ллюзиЯ
воскресла. "Љак благороден его лоб, - думала она (ошибкой принимаЯ в темноте
бугор подушки за лоб мистера Џопа). - Љакой гениальный груз он  несет! Љакой
в нем ум, какаЯ  острота, какаЯ правда! „а на эти несметные сокровища многие
бы с радостью променЯли  жизнь!  ‹ишь ваш свет  горит вовеки. …сли бы не вы,
человечество заплуталось бы  во  тьме (тут карета сотрЯслась, подпрыгнув  на
колдобине Џарк-лейн). Ѓез гениЯ мы обездолены,  мы пропали. Ћ самый светлый,
августейший луч", - восторженно адресовалась она к бугру подушки, но тут они
въехали в круг света на Ѓеркли-сквер, и  она заметила свою ошибку. “ мистера
Џопа был лоб как лоб,  самый обыкновенный. "Џротивный, - подумала она, - как
вы  менЯ надули! џ принЯла этот бугор за ваш лоб. Љогда видишь вас воочию  -
до чего  вы жалки, до чего плюгавы! “вечного, хилого - ну как мне вас такого
обожать, скорей жалеть вас надо, а презирать - и того естественней".
     ‘нова они въехали во тьму, и гнев  ее угас, ибо она  видела перед собой
одни поэтовы коленки.
     "ЉакаЯ же  Я  противнаЯ сама, -  рассуждала она, очутившись в кромешном
мраке,  -  положим, вы не хороши, но Я-то, Я-то! ‚ы менЯ питаете, защищаете,
отпугиваете диких  зверей,  стращаете  поганых,  снабжаете менЯ  одеждой  из
шелковичной  прЯжи,  коврами из  овечьей.  „а,  положим,  Я  сама  хочу  вам
поклонитьсЯ, но не вы ли мне даровали свой образ, утвердив его в небесах? Ќе
рассыпаны ли  всюду  свидетельства  вашей заботы?  ’ак  не  приличней  ли ее
принимать  скромно,  благородно и  послушно? „а,  надо радостно  чтить  вас,
служить вам и подчинЯтьсЯ".
     ’ут  они  поравнЯлись  с  высоким  фонарем  на  углу  того,   что  ныне
превратилось в Џиккадилли-серкус. ‘вет  ей  ударил в глаза,  и она  увидела,
кроме нескольких опустившихсЯ существ  своего собственного пола, двух жалких
пигмеев на забытой, богооставленной земле. Ћба были голые, оба неприкаЯнные,
беззащитные. Ќи один ничем не мог помочь  другому. •оть за себЯ бы постоЯть.
ѓлЯдЯ прЯмо в  лицо мистеру Џопу, "напрасно, - думала Ћрландо, - напрасно вы
полагаете,  что  можете  менЯ  защитить,  Я  же   возомнила,  что  могу  вам
поклонЯтьсЯ. ‘вет правды бьет нам в лица, свет правды нам обоим не к лицу".
     ‚се  это  времЯ они,  конечно, мило  беседовали,  как  водитсЯ у  людей
хорошего  общества,  о  нраве  королевы,  подагре  премьер-министра,  покуда
экипаж,  нырЯЯ из света в тень по  •ей-маркету, по  ‘трэнду, по  ”лит-стрит,
докатилсЯ наконец  до  дома  в Ѓлэкфрайерзе. “же светлели темные провалы меж
фонарей, тускнели сами  фонари, - короче говорЯ, вставало солнце, и,  омытаЯ
тем ровным, но смутным  светом летнего утра,  в котором все уже различаетсЯ,
но еще не различаетсЯ отчетливо, Ћрландо с поддерживающим  ее мистером Џопом
высадилась  из кареты и пропустила мистера  Џопа в  дом, изЯщным  реверансом
безупречно отдав дань светскому приличию.
     €з сказанного выше не следует, однако, заключать, что гениальность (эта
болезнь, кстати, ныне изгнана с  Ѓританских островов; покойный лорд ’еннисон
был, кажетсЯ, последним,  страдавшим ею) светит ровно, постоЯнно, ведь тогда
бы  мы всегда все видели  отчетливо и, того глЯди,  испепелились. ‘корей она
напоминает маЯк, который пошлет один луч и на какое-то времЯ  гаснет; только
гениальность  куда  капризней  в своих проЯвлениЯх и  может выпустить  сразу
шесть-семь  лучей (как мистер Џоп в тот вечер), а потом  впасть в темноту на
год  или навек. Ђ значит, эти лучи отнюдь не освещают  путь и  в темные свои
периоды гениальные люди ничуть не отличаютсЯ от прочих.
     €,   говорЯ   по   совести,   Ћрландо  просто   повезло   (несмотрЯ  на
разочарование),  потому  что,  угодив  в компанию гениев,  она  очень  скоро
обнаружила, что они,  в  сущности, ничуть не  отличаютсЯ  от  других  людей.
Ђддисон, Џоп, ‘вифт, оказываетсЯ, обожали чай. €мели пристрастие к беседкам.
Џитали  слабость к гротам.  Ќе гнушались титулов. “пивались лестью. ‘обирали
цветные  стеклЯшки. ‘егоднЯ облачались  в вишневые тона, завтра  в серые.  “
мистера ‘вифта была прелестнаЯ ротанговаЯ трость. Њистер Ђддисон вспрыскивал
носовые  платки  духами. Њистер Џоп  страдал  мигренЯми.  Ќикто  из  них  не
брезговал злословием.  Ќе был чужд  зависти. (Њы только наскоро  набрасываем
кое-какие  мысли, проносившиесЯ  в голове  Ћрландо.) ‘начала она устыдилась,
что примечает такую дребедень, завела было тетрадь, чтоб записывать  за ними
достопамЯтные  суждениЯ,  но  тетрадь  осталась нетронутой. €  все-таки  она
воодушевилась: стала рвать приглашениЯ на балы, оставлЯла вечера свободными,
ждала визитов мистера Џопа, мистера Ђддисона, мистера ‘вифта - и так далее и
так   далее.  …сли   читатель  тут  же   обратитсЯ   к  "Џохищению  локона",
"‘пектейтору"  и  "Џутешествию ѓулливера", он  в  точности поймет,  что  эти
таинственные слова означают. Џраво же, биографы и критики могли бы  поберечь
свои усилиЯ, если бы читатели внЯли нашему совету. ‚едь когда мы читаем:

     „ианы ль заповедь та дева разобьет,
     €ль повредит коньками ломкий лед,
     —то запЯтнает - честь или нарЯд,
     Џро храм забудет иль про маскарад,
     —то потерЯет - сердце иль кулон,

     мы так и видим, что Язык мистера Џопа трепетал, как у Ящерицы, что взор
его горел, рука трЯслась,  видим, как  он любил,  как лгал,  как он страдал.
Љороче говорЯ, все тайны  авторской души, весь опыт жизни,  все качества ума
отчетливо запечатлены в его  работе, а мы еще хотим, чтоб критики рассуждали
о том,  о сем распространЯлись биографы. ‹юдЯм  некуда времЯ  девать - вот и
всЯ причина этого кошмарного новообразованиЯ.
     Ќу так  вот, прочитав  несколько строк из "ЏохищениЯ  локона",  мы Ясно
понимаем, отчего  Ћрландо  в  тот вечер  так встрепенулась,  так ужаснулась,
отчего так разгорелись у нее глаза и щеки.
     ‡атем   постучалась  миссис  Ќелли  и  доложила,  что  мистер   Ђддисон
дожидаетсЯ ее сиЯтельства. Њистер Џоп вскочил  с кривой усмешкой, откланЯлсЯ
и  проковылЯл за  дверь.  ‚ошел  мистер Ђддисон. Џокуда  он  усаживаетсЯ, мы
прочитаем следующий отрывок из "‘пектейтора":
     "†енщину  считаю Я пленительным романтическим созданием, которое мехами
и перьЯми, жемчугами  и  бриллиантами,  металлами и шелками должно украшать.
Џусть  рысь слагает  к  ее  ногам,  жертвуЯ на палантин,  свою  шкуру; пусть
павлин, попугай  и  лебедь остаютсЯ данниками ее муфты;  пусть  всЯ  природа
служит  к украшению  существа,  ЯвлЯющего собой венец  творениЯ. ‚се  это  Я
одобрЯю, но что до нижней юбки, о которой идет речь, Я не могу,  Я не  желаю
допускать в женщине ничего подобного".
     € этот господин - треуголка  и все такое прочее -  у нас как на ладони.
‚глЯдимсЯ-ка попристальней в магический кристалл. ђазве не Ясен нам автор до
последней  морщинки  на чулке?  Ќе открылись  ли  нам  каждый изгиб,  каждаЯ
закорючка его ума, и ласковость его, и учтивость, и тот факт, что он женитсЯ
на  графине и умрет окруженный общим почитанием? ‚се совершенно  Ясно. €  не
успел мистер  Ђддисон отговорить  свое, как  раздаетсЯ дикий стук  в дверь и
мистер ‘вифт, со свойственной ему неудержимостью, влетает без доклада.  Ћдну
минуточку, где у нас "Џутешествие ѓулливера"? Ђга, вот! Џрочтем  отрывок  из
путешествиЯ к гуигнгнмам:
     "џ  наслаждалсЯ  завидным здравием телесным  и  покойным  расположением
духа; Я  не  находил  предательства или  непостоЯнства друга,  ни  коварства
открытого или тайного врага. Њне не надобно было подкупать, подольщатьсЯ или
клЯнчить, ни искать покровительства великого человека и его прихлебателей. џ
не нуждалсЯ  в  защите от мошенничества или оскорблений; не было тут  врача,
который  бы губил мое  тело; ни законника, который бы пускал  по  ветру  мое
состоЯние; ни доносчика, который бы уловил менЯ на слове или поступке или за
деньги  измышлЯл  на менЯ  клеветы;  не  было ни  зоилов,  ни  цензоров,  ни
заушателей, ни карманников, громил, взломщиков, адвокатов, сводников, шутов,
шулеров, политиков, умников, зловещих скучных болтунов..."
     Ќо довольно,  стоп,  остановите  этот  словесный  град,  не то  вы  нас
уморите, да и себЯ заодно! —то может быть понЯтней этого Яростного человека?
ЉакаЯ грубость и  какаЯ чистота, какаЯ резкость и  какаЯ нежность;  презираЯ
целый свет, на каком ребЯчьем Языке лепетал он с маленькой девочкой, и умрет
он - какое уж сомнение? - в доме длЯ умалишенных.
     € всех их Ћрландо поила чаем, а то в хорошую погоду увозила всех в свой
загородный замок и там по-царски принимала в  Љруглой гостиной, увешанной их
портретами - в  кружок, чтоб мистер  Џоп  не мог сказать, что мистер Ђддисон
висит раньше него, или наоборот. Ћни, конечно,  были  чрезвычайно  остроумны
(но все их остроумие - в их книгах) и обучали ее самой главной примете стилЯ
- естественности, присущей разговорной речи; это качество, которому никто не
слыхавший живого, звучащего голоса не может подражать, ни  даже Ќиколас ѓрин
при  всем своем  искусстве, потому что  оно рождаетсЯ из воздуха; как волна,
разбиваетсЯ о мебель и откатывает, и тает, и потом его ни за что не поймать,
тому особенно,  кто полвека спустЯ тужитсЯ и навострЯет уши. Ћни ее  обучали
самим  ритмом, интонациЯми  голосов в  разговоре, так  что  стиль  ее слегка
изменилсЯ, она сочинила  несколько  очень  порЯдочных,  остроумных  стихов и
набросков  в прозе.  €  она  рекой лила вино за  обедом и подсовывала им под
тарелки банкноты, которые они  любезно принимали; и, принимаЯ их посвЯщениЯ,
польщеннаЯ такой честью, она считала себЯ отнюдь не в накладе.
     ’ак времЯ шло, и часто можно было  слышать, как Ћрландо обращалась сама
к себе, с нажимом, который мог бы насторожить внимательного слушателЯ: "Ќу и
ну! —то за жизнь!" (Ћна  все еще  пребывала в поисках этого  товара.) ‘коро,
однако, обстоЯтельства вынудили ее пристальней вглЯдетьсЯ в  предмет. Љак-то
поила  она  чаем  мистера  Џопа, который,  как  всЯкий  может  заключить  из
вышецитированных  строк,  сидел, весь  предупредительность,  сверкаЯ взором,
скрюченный в кресле с нею рЯдом.
     "ѓосподи,  -  думала она, берЯсь  за сахарные щипцы,  -  как станут мне
завидовать женщины грЯдущих  веков! € все  же..." Ћна  запнулась, мистер Џоп
нуждалсЯ в ее внимании. € все  же - кончим мы ее мысль за нее,  - когда люди
говорЯт  "как  грЯдущие  века  станут мне  завидовать", можно с уверенностью
сказать, что в настоЯщее времЯ  им очень  не по себе.  ’ак ли уж удалась эта
жизнь, такой ли была бурной, лестной, славной, какой предстает она под пером
мемуариста? ‚о-первых, Ћрландо терпеть не  могла  чай; во-вторых, интеллект,
пусть  и  божественный,  и  достойный всЯческого  преклонениЯ,  имеет обычай
ютитьсЯ в самом утлом сосуде и часто, увы, варварски теснит прочие качества,
так что нередко  там, где “м особенно  велик, ‘ердцу, —увствам, ‚еликодушию,
™едрости,  ’ерпимости  и  „оброте просто  дышать  нечем.  € потом  -  какого
высокого  мнениЯ  поэты о  самих  себе; и  потом -  какого  низкого обо всех
других; потом  - эта злоба, оскорблениЯ, зависть и  остроумные  отповеди,  в
которых  они невылазно погрЯзают; и  как пространно они выражают все это;  и
как жадно  требуют нашего сочувствиЯ, - все перечисленное,  скажем шепотком,
чтоб  мудрецы   не  подслушали,  превращает  разливание  чаЯ  в  куда  более
рискованное и  трудное предприЯтие,  чем  обыкновенно  полагают. €  вдобавок
(опЯть мы шепчем, чтобы нас не подслушали  женщины) у всех мужчин есть  одна
общаЯ  тайна;  лорд  —естерфилд  о  ней  проговорилсЯ  сыну  под  величайшим
секретом:  "†енщины  -  всего-навсего  большие  дети...  “мный  мужчина  ими
забавлЯетсЯ,  играет,  льстит им и балует их", и  это, поскольку дети  вечно
слышат то,  что не предназначено  длЯ их ушей, а иногда и вырастают, как-то,
верно,   просочилось,  так  что   церемониЯ   разливаниЯ   чаЯ   -  довольно
двусмысленнаЯ церемониЯ. †енщина прекрасно  знает,  что,  хотЯ великий ум ее
задаривает своими стихами,  хвалит ее суждениЯ, домогаетсЯ ее критики и пьет
ее чай, это никоим  образом  не означает, что он уважает ее мнение, ценит ее
вкус или откажет себе в удовольствии, раз уж запрещена рапира, проткнуть  ее
насквозь своим пером. ‚се  это - опЯть  шепнем тихонько  -  теперь  каким-то
манером,  вероЯтно,  просочилось;  и,  хотЯ  сливочник  парит  над столом  и
распЯлены сахарные щипцы, иные дамы слегка нервничают, поглЯдывают  в  окно,
позевывают  и шумно плюхают сахар - как вот сейчас  Ћрландо -  в чай мистера
Џопа. Ќикогда ни  один  смертный не был так готов заподозрить  оскорбление и
так скор на месть, как мистер Џоп. Ћн повернулсЯ к Ћрландо и тотчас ее огрел
сырым наброском некоей известной строки из "†енских характеров". Џотом-то уж
он, разумеетсЯ, навел на  них лоску, но и в первоначальном виде  они  разили
наповал.  Ћрландо отвечала  реверансом. Њистер Џоп  с поклоном  ее  покинул.
—тобы  охладить  щеки,  будто  исхлестанные  низеньким  господином,  Ћрландо
побрела к орешнику в  глубине сада. ‘коро легкий ветерок сделал свое дело. Љ
изумлению своему,  она  обнаружила,  что одиночество приносит ей несказанную
отраду. Ћна  смотрела, как снуют по реке веселые  лодки. ‚ид их, конечно, ей
привел на  памЯть кое-какие  происшествиЯ из прошлого.  ‚ тихой задумчивости
она уселась под ветлой. ’ак она и сидела,  пока на небе не выступили звезды.
’огда она встала, потЯнулась и пошла в дом,  к себе в  спальню, и заперла за
собою  дверь.  Ћткрыла  шкап, где еще  во множестве  висели  одежды, которые
нашивала она юным светским  львом, и  выбрала черный бархатный костюм, щедро
расшитый венецианскими кружевами. Љонечно, он  чуть-чуть вышел из моды, зато
сидел как влитый, и она в нем выглЯдела идеалом юного вельможи. Џовертевшись
перед  зеркалом,  убедЯсь, что  стреноживаемые юбками  ноги ее не отвыкли от
свободы, она выскользнула из дому.
     Ѓыла прелестнаЯ ночь раннего апрелЯ. Њириады звезд, сливаЯсь с ущербною
луной, в свою очередь усиленной лучами фонарей, как нельзЯ выгодней освещали
лица прохожих  и  архитектуру мистера ђена. ‚се  было  до странности нежным,
будто, готовое  вот-вот  совсем  растворитьсЯ,  вдруг  застыло  и ожило  под
воздействием какой-то серебрЯной  капли. Ђх, если  бы  разговор бывал таким,
думала  Ћрландо  (предавшись глупым  мечтам), если бы  общество  было таким,
такой была бы дружба, такой была бы любовь. ‚едь Ѓог знает почему, стоит нам
изверитьсЯ  в человеческих  отношениЯх  -  какое-то  случайное  расположение
сараев и  лип или, скажем, тележки и  стога вдруг  нас  дарит безупречнейшим
символом того, что недостижимо, и снова мы ударЯемсЯ в поиски.
     ‡анЯтаЯ  этими  соображениЯми,  она  ступила  на  ‹естер-сквер.  ‡даниЯ
обладали дымчатой,  но строгой симметрией,  днем  вовсе им не  свойственной.
Ћчерки  крыш  и  труб  четко  прорисовывались на искусно затушеванном  небе.
Џосреди ‹естер-сквер, на скамье под платаном, пригорюнЯсь, уронив  одну руку
вдоль тела, а другую забыв на коленЯх, воплощением грации, скорби и простоты
сидела молодаЯ женщина. Ћрландо широким взмахом шлЯпы приветствовала ее, как
положено  светскому человеку приветствовать  даму  на людЯх. ЊолодаЯ женщина
поднЯла голову. ѓолова была самой изысканной формы.  ЊолодаЯ женщина поднЯла
взор.  Ќа  Ћрландо излилось  сверкание, какое видишь иногда на  чайниках, но
очень  редко  на  человеческом лице.  €з-под  серебрЯной  этой  глазури  она
смотрела на него (длЯ нее же он был мужчиной) с мольбой, надеждой, трепетом,
страхом. Ћна встала, принЯла протЯнутую руку. €бо - надо ли еще разжевывать?
- она принадлежала племени, которое по ночам драит свой товар и раскладывает
на прилавке в ожидании покупателЯ потароватей. Ћна отвела  Ћрландо в комнату
на „жеррард-стрит, свое обиталище. ‹егонько, но как  бы ища защиты  повиснув
на  руке Ћрландо, она расшевелила  в ней  присущие  мужчине чувства. Ћрландо
выглЯдела,  чувствовала и говорила как мужчина.  € однако, хоть сама  совсем
недавно   стала   женщиной,  она   подозревала,   что  эта  робость  жестов,
спотыкающиесЯ ответы, самаЯ вознЯ с  никак не  попадавшим в скважину ключом,
колыхание складок, бессилие ладоней  - все  это напускалось  в угоду мужской
рыцарственности спутника.  Ћни поднЯлись  по лестнице,  и труды,  положенные
беднЯжкой на то, чтобы украсить свою комнату и скрыть тот факт, что другой у
нее  нет,  ни на мгновение не  обманули  Ћрландо.  Ћбман ей  претил;  правда
вызывала жалость. Ќо  одно просвечивало сквозь  другое  и вызывало в душе  у
Ћрландо такое смЯтение, что она сама не знала, смеЯтьсЯ  ей или плакать. ’ем
временем Ќелл  - так  назвалась девушка  - расстегивала  перчатки, тщательно
прЯтала большой палец на левой руке, взывавший к штопке; потом ушла за ширму
и  там,  вероЯтно,  румЯнилась,   пудрилась,  приводила  в  порЯдок  платье,
повЯзывала  вокруг  шеи  свежий  платочек,  как  водитсЯ,  ублажаЯ  при этом
поклонника  немолчной трескотней,  хотЯ  Ћрландо,  по  тону голоса, могла бы
поклЯстьсЯ, что мысли ее далеко. Ќаконец она вышла в полной готовности...  и
тут-то Ћрландо не выдержала. ‚ очень странном, мучительном смешении чувств -
гнева, весельЯ и жалости - она отбросила весь свой  маскарад и без  обинЯков
призналась, что она женщина.
     €  Ќелл  разразилась  таким  громким  хохотом,  что  его  было  слышно,
наверное, на другой стороне улицы.
     - Ќу, милочка, - сказала она, слегка оправЯсь,  - сказать  по правде, Я
рада-радешенька.  ‚от  те  крест (просто удивительно,  как,  узнав, что  они
принадлежат  к  одному  полу,  она  в  два  счета  отбросила свою  жалостную
повадку), вот  те  крест,  мне  сегоднЯ  ихнего  брата не надо  -  хоть менЯ
озолоти. џ, знаешь ли, в жуткую передрЯгу влипла.
     Џосле  чего,  раздуваЯ  огонь в  камине и  помешиваЯ пунш, она поведала
Ћрландо всю историю своей жизни.  Џоскольку в настоЯщее  времЯ нас  занимает
жизнь  Ћрландо, мы  не  станем  пересказывать  приключениЯ  другой  дамы, но
определенно одно: никогда еще часы не пролетали длЯ Ћрландо стремительней да
и  веселей,  хотЯ  в  мистрис  Ќелл ни грана  не  было  остроумиЯ, а когда в
разговоре всплыло имЯ мистера Џопа, она невинно осведомилась, не родственник
ли он  куаферу  с  той же  фамилии  на „жермин-стрит. €  однако  - таково уж
обаЯние  непринужденности и притЯгательность красоты, - речи бедной девочки,
пересыпанные вульгарнейшими уличными словечками, как  вино, веселили Ћрландо
после  приевшихсЯ изысканных фраз, и она принуждена была себе сознатьсЯ, что
в Язвительности мистера  Џопа, снисходительности мистера Ђддисона и секретах
лорда —естерфилда было что-то такое, что сводило на  нет ее  удовольствие от
общества умников, как бы глубоко ни продолжала она чтить их творениЯ.
     “ этих бедных созданий,  понЯла Ћрландо, когда Ќелл привела Џру,  а Џру
привела Љитти,  а Љитти - ђозу, было свое общество,  членом которого они  ее
избрали. ЉаждаЯ рассказывала  историю приключений, приведших ее к  нынешнему
образу жизни. Ќекоторые были побочными дочерьми графов, одна же стоЯла  куда
ближе, чем можно было предположить, к особе самого  королЯ. Ќикто из  них не
опустилсЯ и не обеднел настолько, чтобы  не  иметь  какого-нибудь кольца  на
пальце или  носового  платочка  в  кармане, заменЯвшего родословную.  €  они
сходились вкруг пуншевой  чаши, которую Ћрландо почитала долгом своим  щедро
наполнЯть, и сколько тут рассказывалось волнующих историй, сколько  делалось
забавных  наблюдений!  ‚едь   невозможно  отрицать,  что,  когда  собираютсЯ
женщины, - но тсс! - они всегда следЯт, чтоб были заперты  двери и ни единое
словцо не угодило в печать. “ них одно желание, - но снова тсс! - не мужские
ли  там шаги  на лестнице?  “  них  одно  желание, хотели мы  сказать, когда
вошедший господин буквально  вырвал у  нас  слово изо рта. †енщины не  имеют
желаний,  говорит  этот  господин,  входЯ  в гостиную  Ќелл,  одно  сплошное
притворство. Ђ без желаний (она обслужила его, и он удалилсЯ) их разговор ни
длЯ  кого не может представлЯть  интереса. "Ћбщеизвестно, -  заЯвлЯет мистер
‘.“.,  -  что не возбуждаемые противоположным полом  женщины не знают, о чем
друг с  другом разговаривать. Љогда  они  одни,  они  не  разговаривают, они
царапаютсЯ". Ђ если разговаривать они  не могут, и невозможно царапатьсЯ без
передышки,  и  общеизвестно  (мистер ’.ђ.  это  доказал),  "что  женщины  не
способны  ни  на какую  привЯзанность  к представительницам своего же пола и
питают друг  к  другу глубокую неприЯзнь",  -  нам  остаетсЯ гадать,  что же
делают женщины, когда сходЯтсЯ вместе?
     Џоскольку данный вопрос не из тех, какие могут  занЯть  умного мужчину,
давайте-ка,  пользуЯсь  непринадлежностью всех  историков  и  биографов ни к
какому  полу,  мы  его  и опустим,  лишь  сообщив,  что Ћрландо наслаждалась
женским обществом,  и  предоставЯ  джентльменам  доказывать,  раз уж  им так
хочетсЯ, что это невозможно.
     Ќо  давать точный и  полный отчет о жизни Ћрландо  этой поры становитсЯ
все  трудней. Ћщупью пробираЯсь по плохо освещенным, плохо мощенным, затхлым
задворкам  тогдашней  „жеррард-стрит  и  „рури-лейн,  мы  то  ловим  быстрый
промельк  Ћрландо, то снова терЯем  из виду.  ‡адача опознаваниЯ осложнЯетсЯ
еще и тем, что ей  тогда, кажетсЯ, нравилось то и дело, переодеваЯсь, менЯть
свой облик. € в современных мемуарах она часто выступает как лорд  такой-то,
который  на  самом деле был  ее кузеном; ему  приписывали ее щедрость, и его
называли  автором написанных  ею  поэм. ‚ыступать  в этих  разных  ролЯх ей,
очевидно, не  стоило большего  труда, ибо пол ее менЯлсЯ куда чаще, чем даже
могут  вообразить те,  кто никогда  подобным образом  не  переодевалсЯ;  без
всЯкого  сомнениЯ,  она собирала  и  двойной урожай,  жизненные удовольствиЯ
умножались, опыт  разнообразилсЯ. ’о в бриджах - сама прЯмота  и честь, - то
сама  обольстительность  в  юбках,  она  равно  у  обоих полов  пользовалась
успехом.
     Њы  могли  бы бегло очертить, как проводила  она утро в неопределенного
пола  китайском  кимоно,  среди  своих   книг;  далее  принимала  нескольких
посетителей (а у нее их были сотни) в том же платье; потом  прогуливалась по
саду,  подрезала  орешник   -  тут  шли  в  ход  коротенькие  бриджи;  потом
переодевалась  в  цветастую  тафту  -  нарЯд  в  самый  раз длЯ того,  чтобы
отправитьсЯ в  ђичмонд и получить предложение руки и сердца от какого-нибудь
знатного вельможи;  а  там - обратно в город, облачитьсЯ в  табачного  цвета
мантию,  навроде  тех, что носЯт  адвокаты,  и  понаведатьсЯ  в  судах,  как
продвигаютсЯ ее дела, потому  что состоЯние ее час от часу таЯло, а процессы
были  ничуть  не ближе  к  завершению,  нежели  сто лет назад; и вот наконец
наступала  ночь, и чаще всего  - благородный вельможа с головы до пЯт -  она
бродила по улицам в поисках приключений.
     ‚озвращаЯсь после своих  вылазок - каких только о них не рассказывалось
историй, например,  что она дралась на дуэли, служила капитаном на судне его
величества,  голаЯ, под  взглЯдом изумленной  публики, танцевала на балконе,
бежала  с некой  дамой  в Ќидерланды,  куда за ними последовал  и дамин  муж
(вопрос  о   том,  правдивы  эти  истории  или  нет,   мы  здесь   не  будем
рассматривать), - так вот, возвращаЯсь после каких-то там своих занЯтий, она
иногда норовила пройти под окном кофейни и, невидимаЯ, наблюдала умников, по
жестам их догадываЯсь, какие остроумные, мудрые, злые  речи они  произносЯт,
ни слова из них не слыша, - впрочем, надо думать, это к лучшему;  а  однажды
простоЯла целых полчаса, глЯдЯ, как три  тени на гардинах пьют вместе чай  в
одном доме на Ѓолт-корт.
     ЌельзЯ и  вообразить пьесы  более увлекательной. …й хотелось  крикнуть:
"Ѓраво! Ѓраво!"  —то  за  великолепнаЯ  то  была  драма,  что  за  страница,
вырваннаЯ из  толстенного тома  жизни человеческой! ЊаленькаЯ тень,  надуваЯ
губы, ерзала  на стуле,  суетливо, раздраженно,  навЯзчиво; совала  в  чашку
палец, определЯЯ, сколько  там налито  чаЯ, сутулаЯ женскаЯ тень  - ибо была
слепа;  и  тень с римским  профилем раскачивалась  в огромном кресле  -  как
странно он заламывал  пальцы,  как трЯс головой из стороны в сторону, какими
жадными глотками  заглатывал чай.  „октор „жонсон, мистер  Ѓосуэлл и  миссис
“ильЯмс  - вот имена теней.  Ћрландо была настолько захвачена  зрелищем, что
даже забыла  подумать о том, как станут  ей завидовать грЯдущие века,  хотЯ,
очень  возможно, в данном случае  они бы и стали. ‘мотреть и  смотреть  - ей
этого  было   довольно.  Ќаконец  мистер   Ѓосуэлл  встал.  ‘   подчеркнутым
небрежением он  поклонилсЯ старухе.  ‡ато как  смиренно  склонилсЯ он  перед
огромной  раскачивающейсЯ  тенью, котораЯ, поднЯвшись во  весь свой  могучий
рост, произнесла великолепнейшую  из  фраз,  когда-нибудь  слетавших  с  уст
человеческих,  -  так,  по  крайней  мере,  думалось Ћрландо,  ни  слова  не
слышавшей из того, что говорили три тени, попиваЯ чай.
     € вот как-то ночью  она вернулась  после такой прогулки  и поднЯлась  к
себе  в спальню. ‘нЯла  расшитый  камзол и, стоЯ в  бриджах и одной рубашке,
стала смотреть в окно. ‘транное  разлитое в воздухе  беспокойство  мешало ей
лечь в постель. Ѓыла зимнЯЯ морознаЯ ночь, город мрел под белой дымкой, и со
всех  сторон  открывалсЯ великолепный  вид.  Ћрландо узнавала  собор ‘вЯтого
Џавла, ’ауэр, ‚естминстерское аббатство и  все  шпили, все купола лондонских
церквей, отлогие громады его  валов,  просторные дворцовые  своды. Ќа севере
плавно  взбегал на высоту  •ампстед, на западе  сливались  в сплошное  Ясное
сверкание улицы  и  площади Њэйфэра.  Ќа  эту упорЯдоченную, мирную картину,
почти  не мигаЯ, смотрели с  высоты  безоблачных  небес  звезды. ‚ немыслимо
четком,  тонком  воздухе был узнаваем  каждый  конек крыши, каждый зонт  над
дымовой трубой;  даже булыжники на мостовой и те  Явственно различались один
от другого; и Ћрландо  невольно  сравнивала этот порЯдок, эту  стройность  с
путаным  и тесным  нагромождением  жилищ, каким  был ‹ондон  в  царствование
…лизаветы. ’огда,  вспоминалось ей, город, если  это можно назвать  городом,
беспорЯдочно жалсЯ  к  окнам ее  дома  в  Ѓлэкфрайерзе. ‡везды  отражались в
разлегшихсЯ посреди улиц  затхлых лужах. —ернаЯ тень на углу, где была тогда
виннаЯ лавка, скорей всего  могла  оказатьсЯ  изувеченным  трупом.  ‘кольких
понаслушалась Ћрландо этих предсмертных криков  во времЯ ночных  драк,  сидЯ
еще мальчиком  у нЯни на коленЯх! Ћрды  разбойников, мужчин и женщин, как-то
невообразимо  сплетаЯсь, бродили  по  улицам,  горланЯ  дикие  песни, блестЯ
кольцами в  ушах и  зажатыми  в кулаках ножами. ‚  такие  вот  ночи, бывало,
непроходимые  лесные пущи •ампстеда и •айгейта несусветно путаными контурами
вырисовывались в небе... ’о тут то там, на  каком-нибудь холме над ‹ондоном,
нередко торчала большаЯ виселица с пригвожденным к перекладине разлагающимсЯ
телом,  ибо опасность и беда,  похоть и  насилие,  поэзиЯ и дерьмо кишели по
страшным  елизаветинским трактам,  жужжали и вонЯли, - Ћрландо  и сейчас еще
помнила  тот  запах знойными ночами - в лачугах, по закоулкам города. ’еперь
же - она высунулась из окна -  все было свет, порЯдок, безмЯтежность. ѓде-то
глухо прогромыхала  по булыжной  мостовой  карета.  Ћрландо услышала дальний
крик ночного сторожа: "ђовно  двенадцать, морознаЯ ночь".  €  не  успели эти
слова слететь с его губ - раздалсЯ первый удар полуночи. ’ут только заметила
Ћрландо  облачко, собиравшеесЯ за  куполом ‘вЯтого Џавла.  Џри каждом  новом
ударе  оно росло, и  она увидела, как  оно  густеет. ‚ то же  времЯ поднЯлсЯ
легкий  ветерок,  и,  когда  прозвенел шестой  удар,  все  небо  на  востоке
затЯнулось  прореженной, зыблющейсЯ тьмой, тогда  как на западе и  на севере
небо  оставалось Ясным.  Џотом  туча поползла  на  север. ‚се  выше  и  выше
заглатывала она небесные пласты над городом. ’олько Њэйфэр, по контрасту что
ли,  еще  ослепительней обычного играл огнЯми. ‘ восьмым ударом рваные пасмы
тьмы  расползлись над  Џиккадилли.  ‚от стЯнулись,  собрались  воедино  и  с
неслыханной скоростью рванулись на запад. Ќа девЯтом,  десЯтом, одиннадцатом
ударе весь ‹ондон покрыла тьма. Ќа двенадцатом ударе полуночи тьма сделалась
кромешной. ’ЯжкаЯ грозоваЯ туча придавила город. ‚се было - тьма; все было -
неуверенность; все было - смЯтение. ‚осемнадцатое столетие миновало; настало
девЯтнадцатое столетие.


        ѓлава 5

     ќта  огромнаЯ  туча, котораЯ взошла  не только над ‹ондоном,  но и  над
всеми Ѓританскими островами в первый день девЯтнадцатого столетиЯ, стоЯла  в
небе (верней, не  стоЯла, ее  непрестанно толкали свирепые вихри) так долго,
что серьезнейшим образом повлиЯла на тех, кто  жил под ее сенью.  €зменилсЯ,
пожалуй,  самый климат  Ђнглии. ‚ечно шел  дождь,  но  проливаЯсь  какими-то
короткими  ливнЯми:  один  уйметсЯ, тотчас  хлынет  другой. ‘олнце, конечно,
светило,  но  было так опоЯсано тучами