дюжин), - Ћрландо  и не думал за  ними  наклонЯтьсЯ.  Ћна  по
двадцать  минут ждала, пока Ћрландо  отведет  ее к  санЯм, и в  конце концов
смирЯлась  с услугами  своего арапа. Љогда она  бегала на коньках - а бегала
она весьма неловко, - никого не было рЯдом,  чтобы ее ободрить, и, когда она
плюхалась  на  лед, а плюхалась она  довольно тЯжело,  - никто не помогал ей
встать,  никто  не отрЯхивал снег с  ее  юбок.  €, флегматичнаЯ  от природы,
неспособнаЯ  обижатьсЯ  и   меньше  всех  готоваЯ  поверить,  что   какаЯ-то
иностранка  может увести у  нее  из-под носа  Ћрландо, все  же и  сама  леди
Њаргарет  в конце  концов вынуждена была заподозрить,  что ее  покою кое-что
грозит.
     € то сказать,  дни шли, а  Ћрландо  давал себе все менее труда скрывать
свои чувства.  Џод  тем  или иным предлогом он покидал общество сразу  после
ужина  или спешил улизнуть  от конькобежцев,  когда те затевали  фигуры  длЯ
кадрили. € тотчас замечалось и отсутствие москвитЯнки. Ќо более всего бесило
придворных, жалило их в  самое чувствительное место (каковым  у них ЯвлЯетсЯ
тщеславие) то, что парочка на глазах у  них частенько ускользала за шелковую
ленту,  отгораживавшую королевскую площадку от остальной реки, и терЯлась  в
толпе простонародьЯ. Џотому что кнЯжна вдруг топала ножкой и кричала: "“веди
менЯ  отсюда!  Ќенавижу  твой  английский   сброд!"  -  каковым  словом  она
обозначала как раз  английский двор. Ћна  уже не  в  состоЯнии это выносить,
говорила  она. ‘тарухи  богомолки пЯлЯтсЯ на твое лицо, наглые юнцы  не дают
проходу. Ћт них вонЯет. ‘обаки путаютсЯ  под ногами. —увствуешь  себЯ  как в
клетке. ‚ ђоссии - там реки шириною в десЯть миль, скачи себе в карете цугом
и за целый Ѓожий  день души не  встретишь. Љ  тому же ей хотелась посмотреть
’ауэр, и лейб-гвардейцев стражников, и головы на ‹ондонских воротах, и лавки
ювелиров. € Ћрландо отправлЯлсЯ с нею  в  город,  показывал  лейб-гвардейцев
стражников, головы мЯтежников, скупал все, на  что в лавках падал ее взглЯд.
Ќо  этого было недостаточно.  Ћбоим все пламенней  хотелось  побыть наедине,
подальше от  пересудов и сплетен. €  вместо ‹ондона они сворачивали в другую
сторону и скоро оказывались в промерзлых верховьЯх ’емзы, где, кроме морских
птиц  да  какой-нибудь деревенской  бабы,  колющей  лед в напрасной  надежде
нацедить  ведро  воды или  тщившейсЯ набрать сухих щепок длЯ растопки, им не
встречалось ни  души. ЃеднЯки держались  поближе к своим хижинам, а  публика
почище,  те, кому это  по  карману,  подавались в  город  в поисках  тепла и
удовольствий.
     € таким образом, Ћрландо и ‘аша, как  он прозвал ее длЯ краткости и еще
потому, что так звали белого русского песца, который был у него в детстве, -
создание нежное, как  снег, но с зубами тверже стали; однажды  он так куснул
Ћрландо,  что отец приказал его убить, - и таким образом, они владели ’емзой
нераздельно.  ђазгорЯченные  коньками  и  страстью,  они  валились  в  снега
пустынного   плеса,  отороченные  желтыми  прибрежными  ветлами,  и  Ћрландо
заключал ее  в объЯтиЯ под  огромной  шубой, и впервые,  впервые  в жизни он
лепетал,  наслаждалсЯ  счастием  любви.  Џотом, утолив  восторг, оба истомно
лежали  на  снегу  и Ћрландо  ей рассказывал о  других  своих  возлюбленных:
деревЯшки,  тлен, одно  недоразумение - вот что они были такое в сравнении с
нею. €, посмеиваЯсь над его горЯчностью, она снова заключала его в объЯтиЯ и
снова  целовала. € они  дивились, как  это  лед не плавитсЯ от их накала,  и
жалели  бедную  старушку,  которой,  не имеЯ естественных  ресурсов  длЯ его
растопки, приходилось орудовать старым косарем. Ђ  потом, окутавшись  своими
соболЯми,  они  болтали  про  все  на  свете: про  путешествиЯ  и  виды; про
Язычников и мавров; про чью-то бороду и чьи-то брови; про то, как она с руки
кормила крысу под столом; про шпалеры,  что вечно волнует ветер в  коридорах
замка;  про то  лицо; про то перо. Ќичто не было  ни  слишком мелким длЯ  их
бесед, ни чересчур великим.
     Ќо вдруг  на  Ћрландо  находил  один  из  приступов  его  тоски - из-за
старухи,  жалко топтавшейсЯ на льду, а то и вовсе без причин, - и  он ничком
ложилсЯ  на лед, смотрел  на промерзшую  воду и думал о смерти. €бо прав тот
мудрец, который уверЯет, что счастье  всего на волосок отделено от тоски;  и
рассуждает далее, что это - близнецы, и извлекает отсюда умозаключение,  что
всЯкаЯ крайность в чувствах отдает безумием; рекомендует нам искать спасениЯ
в  лоне   истинной  (в   его  случае   анабаптистской)   –еркви,  ЯвлЯющейсЯ
единственной  гаванью, Якорем и  прибежищем и прочее, и прочее длЯ тех, кого
швырЯет на волнах этого безжалостного морЯ.
     -  ‚се кончитсЯ смертью, -  говорил Ћрландо,  садЯсь, с  потемнелым  от
тоски лицом.  (€бо дух  его тогда, как на  качелЯх,  металсЯ между  жизнью и
смертью,  решительно  без  всЯких остановок  в  промежутке, так  что где  уж
останавливатьсЯ биографу, нет, напротив,  ему надо торопитьсЯ изо всех  сил,
чтобы   поспеть  за   безотчетно   горЯчими,   глупыми  выходками  и   дикой
непроизвольностью  речей,  чем,  невозможно  отрицать,  грешил  в  те   поры
Ћрландо.)
     - ‚се  кончитсЯ  смертью, - говорил  Ћрландо, садЯсь на  льду. Ќо ‘аша,
котораЯ не  имела в жилах ни капли английской крови и родилась в ђоссии, где
закаты  медлЯт, где не ошарашивает вас своей  внезапностью  рассвет  и фраза
часто остаетсЯ  незавершенной из-за сомнений  говорЯщего  в  том,  как бы ее
лучше закруглить,  -  ‘аша смотрела  на него во все глаза, смеЯлась над ним,
потому что он, наверное, казалсЯ ей  ребенком, и ничего не отвечала. Њеж тем
лед  под ними остывал,  холодил, жалил ‘ашу,  и, потЯнув  Ћрландо за руку  и
заставив  встать,  она  говорила так  тонко,  остро  и умно (но  все это,  к
сожалению,  на французском, который  ужасно  опреснЯетсЯ при  переводе), что
Ћрландо,  забыв  о промерзших  водах  и  нависшей  ночи,  о  старухе  и тому
подобном, пыталсЯ объЯснить ‘аше -  нырЯЯ, плескаЯсь, барахтаЯсь  в образах,
выдохшихсЯ, как и  вдохновившие их дамы, -  на что она  похожа. ‘нег,  пена,
мрамор, вишнЯ в цвету, алебастр, золотаЯ сеть? Ќет, все не то. Ћна была, как
лисица,  как  олива, как волны  морЯ, когда на  них  смотришь с  вышины, как
изумруд, как солнце на мураве покуда отуманенного холма - но ничего этого он
не видел и не знал у себЯ в Ђнглии. Ћн прочесывал весь родной словарь - и не
находил  слов. ’ут требовалсЯ иной пейзаж,  иной строй  речи. Ђнглийский был
слишком очевидный,  откровенный,  слишком медвЯный Язык длЯ  ‘аши.  ‚едь  во
всем, что говорила  она,  как бы она ни разливалась соловьем, всегда  что-то
оставалось утаенным; за всем, что  она делала, как бы безоглЯдны ни  были ее
порывы, всегда скрывалось  что-то. ’ак  упрЯтан  зеленый пламень в изумруде,
так  заточено  в муравчатом  холме солнце. ’олько снаружи  была Ясность -  в
глубине блуждали огненные  Языки. ‚от  загорелись - вот загасли;  никогда не
сиЯла ‘аша ровными лучами, как английские женщины; но тут, однако, припомнив
леди Њаргарет и ее  юбки, Ћрландо осексЯ, запуталсЯ, зашелсЯ, повлек ‘ашу по
льду быстрей,  быстрей, быстрей  и клЯлсЯ, что он  настигнет  пламЯ,  найдет
оправу, найдет управу, нырнет на дно за перлом и прочее, и прочее, перемежаЯ
слова  вздохами  со  всем  пылом, свойственным поэту,  когда  стихи  из него
выдавливает боль.
     Ђ ‘аша все  отмалчивалась. Љогда, достаточно поговорив про  то, что она
лисица, олива, зеленый холм, Ћрландо ей выкладывал историю своего семейства:
как их род один из древнейших  в Ѓритании; как они Явились из ђима  вместе с
цезарЯми и вправе двигатьсЯ по Љорсо (а это главнаЯ улица ђима)  под кистЯми
паланкина - честь, он поЯснЯл,  даруемаЯ лишь  наследникам порфироносцев  (в
нем была гордаЯ наивность, довольно, впрочем, привлекательнаЯ), и, помолчав,
спрашивал,  а где же ее  дом? кто ее отец? есть ли у  нее братьЯ? отчего она
здесь одна со своим  дЯдей? € почему-то, хотЯ  она  отвечала  с готовностью,
Ћрландо делалось не по себе. ‘перва он подозревал, что она не столь высокого
происхождениЯ, как ей бы хотелось, или что  она стыдитсЯ диких обычаев своей
страны, ибо ему  приходилось слышать, что женщины в Њосковии носЯт бороды, а
мужчины вниз от поЯса покрыты шерстью; что те и другие смазываютсЯ салом длЯ
тепла,  рвут  мЯсо  руками  и  живут  в  лачугах,  где  английский  дворЯнин
посовеститсЯ держать и  скотину; и потому  он  решил не  наседать  на  нее с
расспросами.  Ћднако, поразмыслив,  он  сообразил, что молчание  объЯснЯетсЯ
какими-то другими причинами: ведь у самой ‘аши  на подбородке не наблюдалось
ни единой  волосинки,  облекали ее бархаты  и жемчуга,  и, судЯ по  манерам,
воспитывалась она отнюдь не в загоне длЯ скота.
     Ќо если так  - что  же  она  от него таила? ќти  сомнениЯ, составлЯвшие
фундамент его любовного  неистовства, были как зыбучие пески под монументом:
вдруг  оползаЯ,  они   трЯсут  все  сооружение.  ‚друг  Ћрландо   охватывала
нестерпимаЯ тревога. € он  полыхал  таким гневом, что она не знала,  как его
унЯть. ‚озможно, она  и не хотела его унимать; возможно, эти припадки Ярости
ее забавлЯли и она нарочно их  вызывала. Ќепостижимо  уклончива московитскаЯ
душа.
     ЏродолжаЯ, однако, нашу повесть, - однажды они умчали на коньках дальше
обычного и оказались там, где, стоЯ  на  Якоре, вмерзли в ’емзу корабли. Ѓыл
среди прочих и корабль московитского  посольства, кивавший с топ-мачты двумЯ
черными  орлиными  головами в просторной  оторочке  искрЯщихсЯ сосулек. ‘аша
оставила на борту кое-что из платьЯ, и, сочтЯ, что на судне никого  нет, они
взобрались на палубу и пустились на розыски. ЏомнЯ некоторые происшествиЯ из
своего прошлого, Ћрландо бы ничуть  не удивилсЯ, обнаружив,  что кое-кто уже
успел найти там приют, да так оно и вышло. Ћни только начали разведку, когда
приЯтный молодой человек, хлопотавший над  свернутым  канатом, оторвалсЯ  от
этого  занЯтиЯ,  сообщил,  очевидно  (он говорил по-русски), что он  один из
команды и готов помочь кнЯжне найти  то, что ей угодно, зажег свечной огарок
и скрылсЯ с нею вместе в корабельных недрах.
     ‚ремЯ  шло,  и Ћрландо, окутанный  и  разогретый  собственными мечтами,
думал все о приЯтном: о своей драгоценности и ее редкостности, о том, как он
сделает  ее своей  - неотменимо  и неотторжимо.  Љонечно,  тут  громоздилось
множество  препЯтствий. ‘аша  твердо решила не покидать ђоссию, ее замерзших
рек,  буйных  коней,  мужчин,  она рассказывала,  перегрызавших  друг  другу
глотки.  Љонечно,  сосны, и  снега, повальный блуд и  бойнЯ не  ахти как его
прельщали.  ђавно  нисколько не  тЯнуло его  расстатьсЯ  со здешними  милыми
забавами  и сельскими обычаЯми, бросить  службу, погубить карьеру; ходить на
северного оленЯ  вместо зайца, пить  водку  вместо мадеры и  прЯтать  нож за
голенищем  -  Ѓог знает длЯ чего. € однако, на все это - и даже на большее -
он  был  готов  ради ‘аши.  Ќу а что до  венчаниЯ  с леди Њаргарет,  хоть  и
назначенного  на будущий четверг, - это  была столь Явственно нелепаЯ затеЯ,
что он почти выбросил ее из  головы. ђоднЯ невесты  его  осудит  за то,  что
отверг такую даму; друзьЯ будут  потешатьсЯ, что  он сгубил  великолепнейшую
карьеру ради какой-то  казачки и унылых заснеженных равнин, - что ж, все это
пустЯки  в  сравнении  с самой ‘ашей. Џервой  же темной ночью они  сбегут на
север, а оттуда  в ђоссию. ’ак он  задумал;  так  он рассуждал, мерЯ  шагами
палубу.
     ЋчнулсЯ он, поворотив на  запад, при виде  солнца, апельсином повисшего
на  кресте  ‘вЯтого  Џавла.  Љроваво-красное,  оно  стремительно  снижалось.
‡начит,  уже  вечер. ’отчас Ћрландо охватили темные  предчувствиЯ, мрачившие
даже самые  самонадеЯнные его помыслы  о ‘аше,  и он бросилсЯ туда, куда, он
видел, они удалились, - в сторону корабельного трюма; и - не раз наткнувшись
в темноте на Ящики и бочонки - наконец, по тусклому свечению в дальнем углу,
он понЯл,  что  они там. Ќа секунду он  их увидел: увидел ‘ашу у  матроса на
коленЯх;  увидел, как  она наклонилась к  нему, увидел их объЯтиЯ,  -  и все
исчезло, застланное багровым туманом его Ярости. € он так взвыл от муки, что
весь корабль зашелсЯ эхом. ‘аша кинулась  их разнимать,  не  то он удушил бы
матроса  прежде, чем  тот успел  выхватить  тесак.  €  Ћрландо сделалось так
скверно,  что  его уложили  на  пол  и вливали  в  него  бренди,  пока он не
оправилсЯ. Ђ потом его усадили на мешки, и  ‘аша хлопотала под ним, мелькала
перед его расплывавшимсЯ  взором -  и  нежно,  и хитро,  как  укусившаЯ  его
лисица, то ластЯсь,  то сердЯсь, так что  уже он сам готов был  усомнитьсЯ в
том, что видел. ‘веча ведь оплывала - верно?  € бродили тени - не правда ли?
џщик, она сказала, был  чересчур тЯжел,  матрос  ей  помогал его тащить.  Ќа
мгновение Ћрландо ей поверил, - кто поручитсЯ. что  гнев не подсунул ему как
раз  то,  что  он  больше  всего боЯлсЯ обнаружить? Ќо  тотчас, с  удвоенной
Яростью, он осыпал ее упреками во лжи. ’ут уж ‘аша побелела, топнула ножкой;
объЯвила, что нынче же уедет, и призывала Ќебо покарать ее, если она, кнЯжна
из рода  ђомановых,  лежала в объЯтиЯх  грубого  матроса. €  в  самом  деле,
охватив взглЯдом их обоих (что стоило ему немалых усилий), Ћрландо устыдилсЯ
своего грЯзного воображениЯ, которое могло нарисовать столь нежное  создание
в  лапищах   волосатого   морского   чудища.  Ћн   был  громадный,  чуть  не
двухметровый, с вульгарнейшими  кольцами в ушах, - как ломовик,  на которого
присела  отдохнуть в  полете  ласточка  или малиновка.  € Ћрландо  смирилсЯ,
поверил и  просил  прощениЯ.  €  все же когда, совершенно  примирившись, они
выходили их трюма, ‘аша приостановилась, держась за  поручни,  и выпустила в
темнолицее  широкоскулое  чудище залп  русских приветствий,  острот,  а то и
любезностей? Ћрландо не понимал ни слова.  Ќо что-то в тоне ее голоса (не по
вине ли русских звуков?) вызвало у Ћрландо  в памЯти ту недавнюю ночь, когда
он застиг ‘ашу врасплох в темном  уголку:  она лакомилась подобранной с пола
свечкой. Ћно,  конечно, свечка была розоваЯ,  золоченаЯ,  и  с  королевского
стола; но все  равно - сальнаЯ  свечка,  и ‘аша ее глодала. Ђ ведь, пожалуй,
думал он, помогаЯ ей сойти на лед, пожалуй, есть в ней что-то грубое, что-то
дикое, простонародное  что-то?  € он  ее  вообразил  сорокалетней,  тЯжелой,
расплывшейсЯ, хоть сейчас она была стройнее тростника, и сонной, вЯлой, хоть
сейчас  она была резвее  птахи.  Ќо  когда они  бежали на коньках обратно  к
‹ондону, все  эти  подозрениЯ  растаЯли  в его  груди; ему  казалось,  будто
огромнаЯ  рыба подцепила  его на  крючок  и теперь он мчалсЯ вслед за нею по
волнам - пусть неохотно, но все же по собственной воле.
     ‚ечер  поражал  красотой. ‘олнце садилось, и все  купола, башни и шпили
‹ондона Ярко  чернели на  червлени  закатных облаков.  ђезной крест —аринга;
купол  ‘вЯтого Џавла; громады ’ауэра; вот занЯлись окна  Ђббатства и  горели
многоцветными небесными щитами  (фантазиЯ Ћрландо); вот  запад  уже слилсЯ в
одно окно,  и  ангелы  (опЯть  -  фантазиЯ  Ћрландо)  сбегали и взбегали  по
небесным ступенькам.
     € все времЯ, все  времЯ коньки скользили как  по бездонной пучине неба,
так  Ярко  синел лед; и  так  стеклЯнно-гладок он был,  что они  разгонЯлись
быстрей, быстрей, и белые  чайки расчерчивали воздух крыльЯми, как в зеркале
отражаЯ росчерки коньков.
     ‘аша - не  старалась ли она его  задобрить? - была нежней всегдашнего и
даже  еще пленительней. Ћбычно она не любила говорить о своей прежней жизни,
а тут рассказала, как зимой  в ђоссии  слышала  дальний волчий вой и, трижды
тЯвкнув по-волчьи, продемонстрировала, как это звучит. ‚ ответ  он рассказал
ей про оленей в заснеженном парке, как они забредают в гулкие залы погретьсЯ
и один старик их кормит кашей из ведра. € она его расхваливала - за любовь к
животным, за отвагу, за его ноги. ‚ восторге от ее похвал, пристыженный тем,
что мог вообразить ее на коленЯх у простого матроса, а потом и раздобревшей,
вЯлой  и сорокалетней, он  сказал, что не  находит  слов,  чтоб  достойно ее
расхвалить; однако тотчас сообразил, что она  похожа на ручей, на мураву, на
волны; и, сжав в объЯтиЯх  еще крепче, чем всегда,  он закружил ее вихрем на
середине  реки,  отчего  чайки и  бакланы  тоже  закружились. €  она наконец
задохнулась,  остановилась и  сказала ему, что он  как  рождественскаЯ елка,
разубраннаЯ миллионом свечек (так принЯто у них в ђоссии), увешаннаЯ желтыми
шарами,  - всЯ в пламени, света на  целую  улицу хватит  (так приблизительно
можно  бы это перевести); ибо со своими пылающими щеками,  темными кудрЯми и
черно-красным  камзолом он словно сиЯет  собственным пламенем, словно у него
засветили лампу внутри.
     ‚се  краски,  кроме полыханиЯ  Ћрландовых щек,  скоро  выцвели. Ќастала
ночь.  Ћранжевость заката погасла,  уступив место  странно белесому свечению
факелов,   костров  и  прочих  приспособлений,   и   разом  все  удивительно
переменилось.  •рамы,  дворцы вельмож,  отделанные белым камнем  по  фасаду,
плыли  по  воздуху, высвечиваЯсь  полосами и  пЯтнами.  Ћт  ‘вЯтого Џавла, в
частности,  уцелел один  золоченый  крест.  ‚естминстерское аббатство  зыбко
серело скелетом листа. ‚се истончилось, оскудело,  все  преобразилось. ‡вуки
стали  плотнее, гуще. ЏриближаЯсь  к месту гулЯний, Ћрландо и ‘аша  услышали
звук  -  протЯжный,  чистый,  как  от удара  по  камертону;  он разрасталсЯ,
крепчал,  пока не разразилсЯ гремучим раскатом. ’о и дело взвивались ракеты,
и  восторженный рев  их приветствовал. ‚от стали заметны маленькие  фигурки,
отрывавшиесЯ от толпы и кружившие по льду, как мошки.  € над этим сверкающим
озерцом черной чашей мрака  опрокинулась зимнЯЯ ночь. €  в  черноте  этой, с
нагнетавшими  нетерпение паузами,  расцветали  ракеты:  полумесЯцы,  змейки,
короны. Ќа миг дальние холмы  и леса оживали, как в  летний зной; и снова на
них падали ночь и зима.
     Ћрландо и  ‘аша, уж совсем  близко к королевской площадке, прокладывали
путь в густой толпе простонародьЯ, теснившейсЯ  поближе к шелковой ленте. Ќе
спеша расстатьсЯ с уединением  и попасть под  неусыпное  соглЯдатайской око,
парочка медлила среди подмастерьев, портнЯжек,  рыбачек, конских барышников,
проходимцев, голодных грамотеев, горничных в косынках, торговок апельсинами,
конюхов, трезвых граждан, бесстыжих кабатчиков,  маленьких оборвышей, всегда
примазывающихсЯ к любой толпе, орущих, мешающихсЯ под ногами, - словом, весь
лондонский  уличный  сброд  теснилсЯ тут, толкалсЯ,  пихалсЯ,  кидал  кости,
громко  предсказывал судьбу, щипалсЯ, щекоталсЯ; тараторил, горланил  -  там
хмуро,  там  буйно,  -  одни  изумленно  разинув  рот,  другие   с  каменным
безразличием  галок  на  заборе;  разнообразие оснастки  отражало  состоЯние
кармана: одни были в  мехах,  парче,  другие в рубище,  и ноги  защищены  от
жалЯщего льда  лишь рваными  обмотками.  ЋсновнаЯ масса  толпилась, пожалуй,
перед подмостками, на каких у нас показывают Џанча  и  „жуди,  и  глазела на
представление. —ерный мужчина махал руками и орал. †енщина в белом лежала на
постели. Ђктеры метались вверх-вниз по ступенькам, то и дело спотыкались,  и
публика  топала,  свистела,  а  то  от скуки запускала  в  них  апельсиновой
кожурой,  за  которой  тотчас  кидалсЯ  беспризорный  пес,  -  но  при  всей
неуклюжести, при всей  невозможности зрелища страннаЯ  путанаЯ  мелодиЯ слов
завораживала  Ћрландо, как музыка.  ‚ыговариваемые дерзко-спешащим говорком,
напоминавшим о песнЯх матросов в пивной на ‘тарой лестнице в “оппинге, слова
эти  и  помимо смысла  пьЯнили его, как вино. Ќо  когда,  долетев через лед,
отдельнаЯ  фраза ударЯла по  сердцу, Ярость мавра оказывалась его Яростью, а
когда  мавр  удушал  женщину  в  постели  -  это  сам  Ћрландо  убивал  ‘ашу
собственной рукой.
     Ќо вот представление кончилось.  ‚се потемнело. Џо щекам Ћрландо лились
слезы. Ћн взглЯнул на небо - там тоже была чернаЯ тьма. ‚се окутывает смерть
и  мрак,  думал Ћрландо.  †изнь  человеческаЯ  кончаетсЯ гробом.  —ерви  нас
сожрут.

     Љак будто в мире страшное затменье,
     ‹уны и солнца нет, землЯ во тьме,
     € все колеблетсЯ от потрЯсеньЯ.

     € едва  он  произнес эти слова,  бледно-утреннЯЯ звезда  взошла  в  его
памЯти.  Ќочь  была  темнаЯ, хоть глаз выколи;  но не  такой ли ночи  они  и
дожидались? Ћн вспомнил  все.  —ас пробил. Ћн порывисто прижал к груди ‘ашу,
шепнул ей на ухо: "Jour de ma vie!" ќто был пароль. ‚ полночь они сойдутсЯ у
гостиницы близ —ерных Ѓратьев. Љони  будут ждать. ‚се готово  длЯ побега.  €
они разошлись в разные стороны - он к своему, она к  своему шатру. ЋставалсЯ
еще час времени.
     ‡адолго  до полуночи Ћрландо был уже  на условном месте. ’ак черна была
ночь, что никого не увидишь на расстоЯнии шага; оно бы и к лучшему, но такаЯ
царила торжественнаЯ тишина, что за полмили слышно цоканье ли копыт, крик ли
ребенка. ’о и дело у Ћрландо, вышагивавшего  взад-вперед по тесному дворику,
сердце обрывалось от  стука подков по булыжнику, от шелеста женских юбок. Ќо
всЯкий раз  оказывалось,  что  это  всего  лишь  направлЯетсЯ  к  себе домой
припозднившийсЯ купец либо женщина вышла на улицу в далеко не столь невинных
целЯх. Џройдут - и еще плотней смыкалась за ними тишина. ‚от огни, дрожавшие
в нижних этажах тесных жилищ, набитых городской беднотой, пересыпались выше,
в  спальни, и там один за другим потухли. ”онари в здешних краЯх были редки,
да и те, по нерадению ночного сторожа, часто гасли,  не дождавшись рассвета.
€  еще плотнее смыкалась тьма.  Ћрландо  прикрутил фитиль  в  своем  фонаре,
проверил упрЯжь, посмотрел пистолеты, поправил кобуру; и все это проделал он
раз десЯть и вот уж больше ничего не мог припомнить такого, что требовало бы
его попечениЯ.  •отЯ до полуночи оставалось еще  минут двадцать, он никак не
мог  себЯ  заставить  войти в  гостиницу, где  хозЯйка,  верно, еще  оделЯла
скверным   вином   нескольких   матросов,   распевавших   свои   песенки   и
рассказывавших  свои  истории  про   „рейка,  •оккинса  и  ѓренвила,   пока,
свалившись  под скамью, не захрапЯт  на землЯном полу. ’ьма  была куда милей
его безумно колотившемусЯ  сердцу. Ћн вслушивалсЯ в каждый  звук, ловил ухом
каждый шорох. Љаждый  пьЯный выкрик,  каждый  стон роженицы  ли, другого  ли
какого  бедолаги  надрывал ему душу, словно предвещаЯ недоброе.  Ќет,  он не
боитсЯ  за ‘ашу. •рабрость ее  не знает границ. Ћна придет одна, в камзоле и
штанах, обутаЯ по-мужски.  аг ее легок, неуловим, не слышен  даже и  в этой
тишине.
     ’ак  ждал он во  тьме. ‚друг его ударили по лицу  -  тихаЯ,  но тЯжелаЯ
пощечина.  Ћн до  того  истомилсЯ  ожиданием,  что весь  задрожал  и  тотчас
схватилсЯ за шпагу. “дары повторились - еще, еще, - его  били по щекам, били
по лбу. Џривыкнув уже к этому сухому морозу, Ћрландо сразу не сообразил, что
это дождь: его ударЯли  дождевые капли.  ‘перва они  падали медленно, как бы
нехотЯ, с ленцой. Ќо скоро заколотили все чаще, чаще. “же их было  не шесть,
а шестьдесЯт,  шестьсот; и вот,  слившись, они обрушились каскадом. ‚се небо
будто накренилось, изошло потоком. ‡а пЯть минут Ћрландо промок до нитки.
     Џоспешно отведЯ коней под укрытие, сам он затаилсЯ  под навесом крыльца
и оттуда оглЯдывал  двор. ‡а  грохотом и гулом ливнЯ  нельзЯ  было различить
ничьих шагов. „ороги, изрытые  колдобинами, конечно,  сделались непроходимы.
Ќо Ћрландо почти не думал о том, как это должно сказатьсЯ на замысле побега.
‚се  чувства  его,  все мысли  сосредоточились  на мерцающей  в свете фонарЯ
мощеной тропке, - там надеЯлсЯ он увидеть ‘ашу. €ногда она ему мерещилась во
тьме, в дождевых прЯдЯх. Ќо тотчас призрак  исчезал. ‚друг ужасным, зловещим
тоном,  от  которого  у  Ћрландо  перевернулось сердце,  часы  ‘вЯтого Џавла
возгласили  первый  удар полуночи. €  безжалостно пробили еще четыре раза. ‘
суеверием влюбленного Ћрландо  загадал, что она придет  при шестом ударе. Ќо
вот   раскатилось  эхо  шестого,   отзвенел  седьмой,  восьмой,  и  длЯ  его
израненного слуха они звучали смертным приговором.  Џри двенадцатом ударе он
понЯл,  что  надежды нет никакой. ’щетно прибегал он к  утешительным доводам
рассудка: может быть,  она  опоздала; может быть,  ее задержали; может быть,
она заблудилась. ‚ещаЯ душа  Ћрландо чуЯла правду. Џробили,  прозвенели часы
на других башнЯх. ‚есь мир словно сговорилсЯ греметь о ее предательстве, его
посрамлении.  „авние  мучительные  догадки,  смутно  подтачивавшие  Ћрландо,
прорвали  плотины запрета. …го жалили несчетные змеи, одна Ядовитей  другой.
„ождь лил как  из ведра. Ћн стоЯл под навесом крыльца, не в силах сдвинутьсЯ
с места. Џроходили  минуты.  “ Ћрландо подгибались ноги. Ђ  ливень  бушевал.
Ѓудто  грохотали  тысЯчи пушек.  Ѓудто  с  треском  валились  могучие  дубы.
ђаздавались  какие-то дикие вопли,  жуткие, нечеловеческие стоны. Ќо Ћрландо
все  стоЯл  и стоЯл, пока часы ‘вЯтого  Џавла не пробили  два часа,  и тогда
только, крикнув  с  убийственной иронией:  "Jour  de  ma vie!" -  он швырнул
фонарь оземь, вскочил на конЯ и поскакал, сам не знаЯ куда.
     ‚ерно, слепой  инстинкт (ибо  разум его молчал) вел  его  вдоль речного
берега по направлению к морю. Џотому что, когда занЯлсЯ  рассвет с особенной
какой-то внезапностью,  небо бледно  зажелтело и  почти перестал лить дождь,
Ћрландо  оказалсЯ  совсем  близко к  устью ’емзы.  €  вид  весьма странного,
удивительного свойства предстал  глазам  его. ’ам, где три  месЯца,  а то  и
больше, лед, столь  плотный, что казалсЯ вековечней камнЯ,  держал  на  себе
целый город увеселений,  теперь Ярились желтые волны.  ђека высвободилась за
эту  ночь.  Ѓудто  серные  источники  (и к  такой  точке  зрениЯ  склонЯлось
большинство мыслителей), забив из  вулканических глубин, взорвали  лед  и  с
мощной  силой  разметали  множество  осколков  в  разные стороны. Ћт  одного
взглЯда на воду могло помутитьсЯ в голове. ‚се смешалось, все клубилось. ‚сю
реку  усеЯли айсберги. Ћдни были просторны, как кегельбаны, и высотою с дом;
другие - не больше  мужской шлЯпы, зато - как  причудливо изогнуты! ’о вдруг
целый караван  льдин сметал и  топил все на  своем пути. ’о, извиваЯсь,  как
змеЯ под палкой мучителЯ, река шипела  меж обломков, швырЯла их от берега  к
берегу,  и  они  громко  разбивались  о пирсы.  Ќо больше всего  ужасал  вид
человеческих существ,  загнанных  в  ловушку,  расставленную  этой  страшной
ночью, и теперь в отчаЯнии меривших шагами зыбкие  свои островки. Џрыгнут ли
они в поток, останутсЯ  ли  они на льду - участь  их была решена. €ногда они
гибли целыми группами, кто - стоЯ на коленЯх,  кто - кормЯ грудью  младенца.
‚от старик, видимо, читал вслух молитвы.  ‚от какой-то бедолага один металсЯ
по своему тесному прибежищу, и  его судьба была, быть может, всего страшней.
“носимые  в открытое море, иные тщетно  взывали о помощи,  неистово  клЯлись
исправитьсЯ, каЯлись в грехах, обещали поставить Ѓогу  алтари и осыпать  …го
золотом, если Ћн услышит  их молитвы.  „ругие были так  поражены ужасом, что
сидели   молча,  недвижно,  глЯдЯ  прЯмо  перед   собой.  Ќесколько  молодых
лодочников, а может быть  рассыльных, судЯ  по ливреЯм,  орали  непристойные
кабацкие песни и принЯли  смерть с кощунством на устах. ‘тарый вельможа -  о
чем свидетельствовали его меха  и золотаЯ цепь - тонул недалеко  от Ћрландо,
призываЯ отмщение на головы ирландских мЯтежников, которые, выкрикнул он при
последнем  издыхании, затеЯли  весь  этот кошмар. Њногие  гибли,  прижимаЯ к
груди  серебрЯные  горшки и прочие  сокровища;  а по меньшей  мере  двадцать
несчастных  стали жертвами собственной алчности, бросившись с берега в воду,
только  бы  не  упустить золотой  бокал  или не дать  исчезнуть с глаз долой
какой-нибудь собольей шубе. €бо мебель, ценности, имущество всЯкого рода так
и уносило на айсбергах. ‘реди прочих достопримечательностей следует отметить
кошку,  кормЯщую котЯт;  стол,  пышно накрытый к ужину  на двадцать  персон;
парочку в постели; а также удивительное количество кухонной утвари.
     ‘мущенный,  ошеломленный,   Ћрландо  некоторое  времЯ  только  стоЯл  и
беспомощно   оглЯдывал  чудовищные,  катЯщие  мимо  волны.  Џотом,   как  бы
опомнившись,  он  пришпорил конЯ  и поскакал  вдоль берега по направлению  к
морю. Ћдолев излучину, он  оказалсЯ  там,  где  всего  два  днЯ  назад,  так
незыблемо  вмерзнув  в  лед,  стоЯли  посольские  корабли.  Ћн  их  поскорей
сосчитал: французский,  испанский,  австрийский, турецкий.  ‚се держались на
плаву, хотЯ французский корабль сорвало с ЯкорЯ, а в  турецком  была большаЯ
пробоина и он стремительно наполнЯлсЯ  водой. ’олько русского судна нигде не
было видно.  Ќа  мгновение у Ћрландо мелькнула мысль, что оно  пошло ко дну;
но, приподнЯвшись в стременах, защитив ладонью глаза, зоркие, как у Ястреба,
он различил его на горизонте. —ерные орлиные головы плескались на топ-мачте.
Љорабль московитского посольства выходил в открытое море.
     ‘оскочив с конЯ, он готов был в неистовстве пуститьсЯ волнам наперерез.
‘тоЯ  по колено в воде,  он швырЯл  вслед  неверной  все  обвинениЯ,  обычно
выпадающие на долю ее пола. Џредательница,  изменщица, ветреница - так он ее
честил, - прелюбодейка, чертовка, лгуньЯ; а  клубЯщиесЯ волны поглощали  его
слова и выбрасывали к его ногам то разбитый горшок, то соломку.


        ѓлава 2

     ’ут биограф  сталкиваетсЯ  с трудностью, которую  лучше, пожалуй, сразу
доверить   читателю,  нежели  старатьсЯ   замЯть.   „о  сих   пор  документы
исторического и частного свойства давали биографу возможность исполнЯть свой
первейший  долг, а  именно,  не  оглЯдываЯсь  ни направо,  ни налево, твердо
ступать  по   неизгладимым  следам  истины;  не  прельщаЯсь  цветочками,  не
отвлекаЯсь тенЯми, твердо идти вперед и вперед, пока мы не свалимсЯ в могилу
и не начертаем "конец" на нашей  надгробной  плите.  Ќо сейчас мы  подошли к
эпизоду, который лежит у  нас  поперек дороги, так что не заметить его мы не
можем. Ђ  эпизод этот темный, таинственный и решительно недокументированный,
так что непонЯтно, как его объЯснить. Џисать  о нем можно целые  тома; целые
религиозные системы  можно на нем  основать.  € посему  наш долг -  сообщить
факты, насколько они нам известны, а читатель уже пусть сам из них извлечет,
что сумеет.
     ‹етом после той  бедственной зимы, котораЯ видела  холод, потоп, гибель
многих  тысЯч и  крушение всех Ћрландовых надежд,  он был отдален от  двора,
впал в  жестокую  немилость  у многих  всесильных  вельмож  своего  времени;
ирландский род „езмондов справедливо  от  него  отшатнулсЯ;  король довольно
натерпелсЯ от ирландцев, чтобы радоватьсЯ еще и этому сюрпризу,  - тем летом
Ћрландо жил в просторном сельском замке, в совершенном  уединении. € однажды
июньским утром - была суббота, восемнадцатое  число - он не  встал ото сна в
обычный час, а когда камердинер зашел к нему  в спальню, оказалось,  что  он
крепко спит.  €  его не могли добудитьсЯ. Ћн лежал  в забытьи,  едва заметно
дышал;  и хотЯ под  окном  посадили собак, чтобы те поднЯли  вой, возле  его
постели непрестанно гремели  барабаны, цимбалы и кастаньеты, под подушку ему
совали можжевеловый куст,  к ногам  прилеплЯли  горчичные пластыри -  он  не
просыпалсЯ, не принимал пищи, не выказывал ни малейших признаков жизни битых
семь дней. Ќа восьмой же день он проснулсЯ в обычный  свой час (без четверти
восемь, минута  в минуту) и выгнал из спальни всем  скопом истошных женщин и
деревенских  зевак, что  вполне  естественно;  странно,  однако, то,  что он
ничего не помнил о своем состоЯнии, но оделсЯ и велел подать ему конЯ, будто
встал поутру как  ни в чем  не  бывало, хорошенько  выспавшись со вчерашнего
вечера. € однако, судЯ по всему, кое-какие перемены имели место в покоЯх его
мозга,  ибо,  хоть он  был  вполне  разумен  и  даже,  пожалуй,  спокойней и
сдержанней,  чем  прежде,  он,  кажетсЯ,  не  очень  отчетливо  помнил  свою
предшествующую жизнь. Ћн слушал, как люди  рассказывали о ‚еликом  •олоде, о
катаниЯх и гулЯньЯх, но никогда ничем - разве что проведет рукой по лбу, как
бы стираЯ  темное  облако - не выдавал, что сам он был их свидетелем.  Љогда
обсуждались событиЯ последних шести месЯцев, он казалсЯ  не то расстроенным,
а скорей растерЯнным, будто его тревожили давние смутные воспоминаниЯ или он
силилсЯ  восстановить  историю, рассказанную  кем-то другим. ‡аметили,  что,
когда речь  заходила о ђоссии,  о  кнЯжнах и кораблЯх, он неприЯтно мрачнел,
вставал  и смотрел в окно или  подзывал  к себе пса, а то вытаскивал ножик и
принималсЯ выстругивать  кедровую тросточку.  Ќо доктора в ту пору были едва
ли умнее теперешних и, попрописывав  ему покой и движение, голод и усиленное
питание, общение и уединение, постельный режим  и  сорок миль  верхом  между
обедом  и ужином плюс обычные  успокаивающие и возбуждающие средства, иногда
по наитию присовокупив ко всему этому  горЯчую простоквашу со слюной тритона
по утрам и настойку из павлиньей желчи перед  сном, наконец предоставили его
самому себе, вынесЯ вердикт, что он спал в течение недели.
     Ќо если это был сон, то - трудно удержатьсЯ от вопроса - какова природа
подобных снов? Ѓыть может, это оздоровительное средство - состоЯние забытьЯ,
когда самые  мучительные  воспоминаниЯ, способные  навеки искалечить  жизнь,
сметаютсЯ темным крылом, которое их  очищает  от грубости  и наделЯет,  даже
самые низкие, самые уродливые из них, свечение  и блеском? Ќе накладывает ли
смерть свой перст на жизненную смуту длЯ  того, чтобы  та сделалась  длЯ нас
переносима?  Ѓыть  может,  мы  так  устроены, что  смерть  нам  прописана  в
ежедневных мелких  дозах, чтобы  одолевать трудное  дело жизни?  €  какой-то
чуждой, неведомой властью преобразуетсЯ  драгоценнейшее в  нас помимо  нашей
воли? Ѓыть может, Ћрландо, не снесЯ своих страданий, на неделю умер, а потом
воскрес? „а,  но  что такое тогда  смерть? € что такое жизнь? „обрых полчаса
прождав  ответы на эти вопросы и не  дождавшись их,  продолжим, однако, нашу
повесть.
     €так, Ћрландо  теперь вел самую уединенную жизнь. Ѓыть может, опала при
дворе и непереносимое горе были тому  причиной, но,  поскольку  он ничуть не
стремилсЯ оправдатьсЯ и редко приглашал к себе гостей (хотЯ  толпы приЯтелей
по первому бы зову к нему пожаловали), очевидно, жизнь в доме отцов вдали от
света не очень уж ему претила. Ћн сам предпочел одиночество. Ќикто толком не
знал, как проводит  он  свои  дни.  ‘луги, которых он всех оставил при себе,
хотЯ обЯзанности  их сводились в общем  к тому, чтобы подметать  необитаемые
покои и  застилать пустующие постели,  сидЯ по  вечерам за пирогами с элем и
наблюдаЯ за  свечой,  плывущей  по  галереЯм, через  залы,  по  лестницам, в
опочивальни, заключали,  что  хозЯин замка  совершает  одинокий свой  обход.
Ќикто не решалсЯ  следовать за ним, потому что замок посещалсЯ всевозможного
рода призраками и к тому же из-за размеров его  вы легко могли заблудитьсЯ и
либо свалитьсЯ  с  лестницы, либо  открыть ненароком потайную дверцу, и она,
хлопнув  на ветру,  могла вас  заточить  навеки, -  что  и  случалось весьма
нередко, о чем красноречиво свидетельствовали  часто обнаруживаемые  скелеты
людей  и животных в позах живейшей муки. ‡атем  свеча терЯлась совершенно, и
миссис ѓримздитч, ключница, объЯснЯла мистеру „апперу, капеллану, как горЯчо
она  надеетсЯ,  что с его  светлостью  ничего  плохого не  случилось. Њистер
„аппер  высказывалсЯ  в  том  смысле,  что  его   светлость  сейчас,  верно,
преклонЯет колена среди отеческих гробов в капелле, котораЯ располагалась на
бильЯрдном  корте в полумиле  далее к югу. €бо,  опасалсЯ мистер „аппер,  на
совести  его  светлости  есть  кое-какие  грехи,  на  что  миссис  ѓримздитч
возражала не без горЯчности, что у  большинства из нас они водЯтсЯ; и миссис
‘тьюкли,  и  миссис ”илд,  и  стараЯ нЯнЯ Љапентер  хором вступались  за его
светлость; а камердинеры и грумы божились,  что это ведь жалость одна, когда
такой благородный господин слонЯетсЯ по  дому, и нет чтоб пойти  на лису или
же гнать  оленЯ; и  даже прачки и судомойки, все „жуди и ђозы, передаваЯ  по
кругу пирог,  свидетельствовали о том,  как  его  светлость обходителен, как
щедро оделЯет  серебром  на  брошки и ленты, и даже арапка, которую  назвали
ѓрейс ђобинсон, когда превращали в христианскую женщину, и та все понимала и
соглашалась - единственным доступным ей способом, то есть выказываЯ все свои
зубы  в  широченной улыбке, - что  его  светлость  самый  красивый, добрый и
великодушный  господин.  Ћдним словом,  всЯ  челЯдь, все  мужчины  и женщины
глубоко его чтили  и  ругали  кнЯжну-чужестранку  (правда, они  ее  называли
немного грубей), котораЯ его довела до такого.
     €  хотЯ,  возможно,  это трусость или  любовь к горЯчему элю  побуждала
мистера  „аппера  воображать, что  его светлость безопасно  пребывает  среди
гробов и незачем спешить на его розыски,  вполне вероЯтно, что мистер „аппер
был прав. Ћрландо пристрастилсЯ теперь к мыслЯм о смерти и гниении и, пройдЯ
долгими галереЯми и бальными залами со свечой в руке, оглЯдев один за другим
портреты,  как бы  силЯсь найти среди них дорогие утраченные черты, входил в
часовню и долго сидел на господской  скамье, наблюдаЯ игры  лунного  света и
переливы  знамен  в  обществе исключительно  какой-нибудь  летучей мыши  или
мотылька-бражника.  Ќо ему и этого казалось мало,  он спускалсЯ в склеп, где
гроб на гробе, лежали десЯть  поколений его предков. Њесто было  столь редко
посещаемо, что крысы беззастенчиво хозЯйничали в гробах, и то берцоваЯ кость
цеплЯлась за  полу  его плаща,  то  хрустел  под  ногою череп  какого-нибудь
старого сэра Њайлза. ‘клеп был мрачный, вырыт глубоко под фундаментом замка,
словно первый владелец, ЯвившийсЯ из ”ранции вместе  с ‡авоевателем, задалсЯ
целью доказать, что всЯ слава мира зиждетсЯ на порче и прахе; что под плотью
спрЯтан скелет; что мы, напевшись  и  наплЯсавшись наверху, лЯжем внизу; что
обратитсЯ  в  пыль порфирный  бархат;  что кольцо (тут Ћрландо, опустив свой
светильник, подобрал закатившийсЯ в угол золотой перстень, лишившийсЯ камнЯ)
терЯет свой рубин и глаз, столь некогда Яркий, уж не сиЯет более. "Ќичего не
осталось  от  этих  кнЯзей,   -  говорил   Ћрландо,  позволЯЯ  себе   вполне
простительно преувеличить титул, - все исчезает, все до последнего мизинца".
€ он брал  бесплотную руку  в свою и сгибал и разгибал ей  суставы. "—ьЯ эта
могла быть рука? - задавалсЯ он  вопросом. - ‹еваЯ или  праваЯ? Њужчины  или
женщины? ћноши или старца? ЌатЯгивала ли она поводьЯ боевого конЯ или водила
проворной  иголкой? ‘рывала  ли розы  или  сжимала  хладную  сталь? Ѓыла  ли
она..." Ќо  тут  либо  воображение  ему изменЯло,  либо, что более вероЯтно,
принималось ему поставлЯть такую  бездну примеров того, что могла  бы делать
рука,  что,  чураЯсь  по  обычаю своему главного труда  композиции,  каковой
состоит  в  отсечении,  он присоединЯл руку к прочим костЯм, припоминаЯ  при
этом, что есть такой писатель ’омас Ѓраун, доктор из Ќорвича,  чьи сочинениЯ
на подобные темы удивительно пленЯли его фантазию.
     €,  поднЯв свой светильник и приаккуратив кости,  ибо, хоть и романтик,
он  чрезвычайно любил порЯдок  и  терпеть не  мог,  когда  даже  моток ниток
валЯлсЯ на полу, а  не то  что череп  предка, он возобновлЯл  свое странное,
унылое  хождение  по  галереЯм в поисках чего-то среди картин, прерываемое в
конце  концов  прЯмо-таки  взрывом  рыданий,   когда  он  видел  заснеженный
голландский пейзаж  кисти неизвестного мастера. ’ут ему казалось, что дальше
и жить  не стоит. ‡абыв  про кости предков и  про то,  что жизнь зиждетсЯ на
гробах,  он  стоЯл  сотрЯсаемый рыданиЯми,  изнемогаЯ от  тоски по женщине в
русских шальварах, с ускользающим взором, припухлым ртом и жемчугами на шее.
Ћна убежала. Џокинула  его.  Ќикогда уж он ее не увидит более. € он рыдал. €
он пробиралсЯ  обратно к своим покоЯм;  и миссис  ѓримздитч,  завидЯ свет  в
окне,  отнЯв от  губ кружку, говорила:  благодарение ѓосподу, его  светлость
опЯть у себЯ в целости  и сохранности, а она-то все времЯ опасалась, что его
подло убили.
     Ћрландо тем временем придвигал стул к столу, открывал труды сэра ’омаса
Ѓрауна и следовал за  тонкими  извивами одного из самых длинных и витиеватых
размышлений доктора.
     €бо   -   хоть  это   материЯ  не   такого  свойства,  о   каких  стоит
распространЯтьсЯ биографу,  - длЯ того, кто  исполнил свой долг читателЯ, то
есть определил по скудным, там и сЯм оброненным нашим намекам полный объем и
очерк  личности;  расслышал  в  глуховатом нашем  шепоте живой голос  героЯ;
усмотрел без  всЯких даже наших на  то указаний черты  его лица и  понЯл без
единой нашей подсказки  все его мысли - а  длЯ него-то мы  только и пишем, -
длЯ  такого  приметливого  читателЯ  совершенно Ясно,  что  Ћрландо  странно
состоЯл  из  многих  склонностей  -  меланхолии,  лени,   страсти,  любви  к
уединению, не  говорЯ уже о тех причудах и тонкостЯх,  которые были означены
на первой странице,  когда он  целилсЯ  кинжалом  в  голову мертвого  негра:
срезал  ее,  снова рыцарственно вывесил в недосЯгаемости и  уселсЯ  потом на
подоконник читать. ‚ нем рано  пробудилсЯ вкус к  чтению. …ще в детстве паж,
бывало, заставал его  за  полночь с книжкой. “ него отобрали свечу - он стал
разводить  светлЯков.  “далили  светлЯков  -  он  чуть не  спалил  весь  дом
головешкой.  Љороче,  не  тратЯ  слов понапрасну  -  это