мере свойственно  еще  одно  редкое
качество: чувство симметрии, равновесиЯ.  Ћн  дает  нам,  по  сравнению  с
другими романистами, более обобщенную и  гармоничную  картину  мира  -  не
только потому, что обладает широким кругозором  (он  рисует  жизнь  разных
слоев  общества:  крестьЯн,  интеллигентов,  аристократов,   купцов),   но
чувствуетсЯ,  что  он  еще  привносит  в  свое  изображение  стройность  и
упорЯдоченность. ‘имметриЯ у ’ургенева, как  убеждаешьсЯ,  когда  читаешь,
например, "„ворЯнское гнездо", торжествует вовсе не потому, что  он  такой
уж великолепный рассказчик. Ќаоборот, иные из его вещей рассказаны  плохо.
‚ них встречаютсЯ петли и отступлениЯ, "...мы должны попросить у  читателЯ
позволение прервать на времЯ нить  нашего  рассказа",  -  вполне  способен
заЯвить он. € дальше на сорока  страницах  -  запутанные  невразумительные
сведениЯ про прадедов и прабабок, покуда мы наконец снова  не  очутимсЯ  с
‹аврецким в городе  Ћ.,  "где  расстались  с  ним  и  куда  просим  теперь
благосклонного читателЯ вернутьсЯ  вместе  с  нами".  •ороший  рассказчик,
представлЯющий себе книгу как последовательность эпизодов, никогда  бы  не
пошел  на  такой  разрыв.  Ќо  длЯ  ’ургенева  его  книги   -   вовсе   не
последовательность эпизодов, он  рассматривал  их  как  последовательность
эмоций, исходЯщих от  центрального  персонажа.  Љакой-нибудь  Ѓазаров  или
•арлов,  представленный  вживе  пусть   всего   лишь   однажды,   в   углу
железнодорожного  вагона,  сразу  приобретает  первостепенное  значение  и
словно магнит притЯгивает к себе разные предметы, казалось бы, ничем между
собой не свЯзанные, но, как ни странно,  складывающиесЯ  в  одну  картину.
‘вЯзаны здесь не сами  предметы,  а  чувства,  и  когда,  прочитав  книгу,
испытываешь эстетическое удовлетворение, достигаетсЯ  оно  потому,  что  у
’ургенева,   несмотрЯ   на   все   слабости   повествовательной   техники,
необыкновенно тонкий слух на эмоции, и даже  когда  он  пользуетсЯ  резким
контрастом или от описаниЯ действий  героев  вдруг  переходит  к  красотам
лесов  и  небес,  все  равно  благодарЯ  глубокому  авторскому   пониманию
получаетсЯ правдиваЯ,  слитнаЯ  картина.  Ћн  никогда  не  отвлекаетсЯ  на
несущественное, на передачу ложного чувства или на лишнюю смену декораций.
   €менно поэтому его романы не просто симметричны, но и по-настоЯщему нас
волнуют.  …го  герои  и  героини   относЯтсЯ   к   тем   немногим   героЯм
художественной литературы, в чью любовь мы верим.  ќто  чистаЯ  и  сильнаЯ
страсть. ‹юбовь …лены к  €нсарову,  ее  тревога,  когда  он  не  приходит,
отчаЯние, которое она испытывает, укрываЯсь в  часовне  от  дождЯ,  смерть
Ѓазарова и горе его стариков родителей, - все это  остаетсЯ  с  нами,  как
пережитое.  Ќо  при  всем  том  личность  не  выступает  на  первый  план,
одновременно происходЯт и разные другие  событиЯ.  ѓудит  жизнь  в  полЯх;
лошадь грызет удила; кружась, порхает бабочка  и  садитсЯ  на  цветок.  Њы
видим, хоть и не приглЯдываемсЯ, что жизнь идет своим чередом, и от  этого
только глубже наше сочувствие людЯм, составлЯющим всего лишь  малую  часть
большого мира. ‚ какой-то мере это, конечно, обусловлено еще  и  тем,  что
герои ’ургенева сами глубоко сознают свою свЯзь с миром  за  пределами  их
личности. "Љ чему молодость, к чему Я живу, зачем у менЯ душа,  зачем  все
это?" - спрашивает …лена в своем дневнике. ќтот вопрос постоЯнно у нее  на
устах. …е разговору, легкому, забавному и полному  точных  наблюдений,  он
придает дополнительную глубину. ’ургенев не  ограничиваетсЯ,  как  мог  бы
ограничиватьсЯ в Ђнглии, одним блестЯщим живописанием нравов. …го герои не
только задумываютсЯ о смысле собственной жизни, но задаютсЯ вопросом  и  о
предначертаниЯх ђоссии. €нтеллигенты посвЯщают ђоссии все свои заботы;  за
разговорами о ее будущем они просиживают ночи  над  неизменным  самоваром,
покуда не разгоритсЯ зарЯ. "†уют, жуют они  этот  несчастный  вопрос,  как
дети кусок гуммиластика", - говорит Џотугин в "„ыме".  ’ургенев,  телом  в
изгнании, душой  не  мог  оторватьсЯ  от  ђоссии  -  он  почти  болезненно
чувствителен,  как  бывает  с  людьми,  страдающими  от   ощущениЯ   своей
неполноценности и не находЯщими выхода своим страстЯм. ’ем не менее он  не
воюет ни на чьей стороне, не становитсЯ выразителем чьих-то  идей.  €рониЯ
его никогда не покидает; он постоЯнно помнит, что есть и  другаЯ  сторона,
противоположнаЯ. ‚ самый разгар политических дебатов нам вдруг  показывают
”омушку     и     ”имушку,     "кругленьких,     пухленьких,     настоЯщих
попугайчиков-переклиток", которые живут весело,  припеваючи,  невзираЯ  на
положение в стране. Љ тому же, напоминает нам ’ургенев,  понЯть  крестьЯн,
как ни  изучай  их,  дело  трудное.  "џ  не  умел  опроститьсЯ",  -  пишет
интеллигентный Ќежданов, перед тем как убить себЯ. € хотЯ ’ургенев мог  бы
сказать вместе с Њарианной: "...Я страдаю за  всех  притесненных,  бедных,
жалких на ђуси", - он  считал,  что  в  интересах  дела,  равно  как  и  в
интересах искусства, -  воздерживатьсЯ  от  рассуждений  и  доказательств.
"Ќет, когда мысль высказана, не следует на ней настаивать. Џусть  читатель
сам обдумает и сам поймет. Џоверьте мне,  так  будет  лучше  и  длЯ  идей,
которые вам дороги". Ћн насильно заставлЯл себЯ стоЯть в стороне,  смеЯлсЯ
над интеллигентами,  показываЯ  несерьезность  их  аргументов  и  конечную
бессмысленность усилий. € благодарЯ такой отстраненности его переживаниЯ и
неудачи нам теперь только понЯтнее. Ћднако, хотЯ теоретически, в борьбе  с
собой,  он  и  придерживалсЯ  этого  метода,  все  равно  личность  автора
присутствует во всех его романах, никакой теории не под силу  ее  изгнать.
€, перечитываЯ его еще и еще раз, даже в переводах, мы говорим  себе,  что
этого  не  мог  написать  никто,  кроме  ’ургенева.  Њесто  его  рождениЯ,
национальность, впечатлениЯ детства, темперамент отпечатаны на  всем,  что
он создал.
   Љонечно, темперамент - дар судьбы, от  него  не  убежишь,  но  писатель
может выбрать ему то или иное применение, и это  очень  важно.  Ђвтор  при
любых обстоЯтельствах  будет  стоЯть  за  личным  местоимением  1-го  лица
единственного числа: но в одном человеке  этих  "Я"  несколько.  Ѓудет  ли
автор тем "Я", который перенес обиды и оскорблениЯ и  стремитсЯ  утвердить
себЯ, завоевать себе, своим взглЯдам, признание и власть; или  же  он  эту
сторону своей личности подавит и выдвинет на  передний  план  второе  свое
"Я",  чтобы  глЯдеть  на  мир  по  возможности  честно  и  объективно,  не
самоутверждаЯсь и ничего не провозглашаЯ и не отстаиваЯ?
   ’ургенев  в  выборе  не  сомневалсЯ,  он  не  желал  писать  "умело   и
пристрастно, внушаЯ читателю предвзЯтые понЯтиЯ о том  или  ином  предмете
или человеке". Ћн дал высказатьсЯ своему второму "Я", свободному от  всего
лишнего,   ненужного   и   поэтому    почти    обезличенному    в    своей
индивидуализированности. ‚от как  он  сам  это  описывает  в  рассказе  об
актрисе ‚иолетте:
   "Ћна отбросила все постороннее, все  ненужное  и  нашла  себЯ:  редкое,
высочайшее счастье длЯ художника! Ћна вдруг переступила ту черту,  которую
определить невозможно, но за которой живет красота".
   Џотому-то романы ’ургенева и не устарели: в  них  слишком  мало  личных
пристрастий и переживаний,  привЯзывающих  искусство  к  данному  месту  и
времени; в них говорит не пророк, окутанный грозовой тучей,  а  свидетель,
стремЯщийсЯ  понЯть.  ‚  его  романах  есть,  разумеетсЯ,  свои  слабости:
постареть и обленитьсЯ, говорЯ его же словами, суждено каждому; иногда  он
пишет поверхностно, сумбурно, пожалуй сентиментально. Ќо книги  его  живут
на тех высотах, "где живет красота", потому что он  предпочел  говорить  в
них голосом своего глубинного, истинного  писательского  существа.  €  при
всем том, как он ни иронизирует, как ни стараетсЯ держатьсЯ в стороне,  мы
ощущаем в них искренность и силу чувства.

   1933