лько  своими  интересами  и  планами,  только  своей  крохотной   жизнью
показалась мне мелкой, ничтожной и недостойной, и  менЯ  все  глубже,  все
сильней и безраздельней поглощали интересы  и  планы  окружающих  людей  и
всего человечества.
   ђазумеетсЯ, в этом пересказе Я сильно все упростил. Ђ в ту пору Я  лишь
очень  смутно  представлЯл,  что  со  мной  происходит.   ’олько   теперь,
оглЯдываЯсь назад, Я вижу в истинном свете, как менЯлись  в  те  годы  мои
представлениЯ. €бо  душа  человеческаЯ,  увы,  мутнаЯ  заводь,  в  которой
слишком много всего оседает и откладываетсЯ, в  нее  слишком  много  всего
наносит времЯ, она взбаламучена  неведомыми  течениЯми  в  глубинах  и  на
поверхности, и где уж ей отразить отчетливый, Ясный и вполне верный образ.
‘перва надо  подождать,  пока  воды  успокоЯтсЯ.  €  выходит,  как  бы  ни
хотелось, нельзЯ надеЯтьсЯ, что сбросишь изношенные одежды с души  так  же
легко и бесповоротно, как змеЯ сбрасывает старую кожу.
   €бо даже в ту пору, когда передо мной уже брезжил новый облик мира и  Я
прозревал  незнакомые  его  формы,  Я,  однако,  больше,  чем  когда-либо,
погружен был в  свои  внутренние  раздоры.  ’о  были  годы  самых  больших
сомнений и отчаЯниЯ за всю мою жизнь. џ увЯз  в  сложностЯх  своей  второй
книги  и  все,  что  схватывал  взглЯдом,  воспринимал   лишь   мимоходом,
вспышками, урывками. Џозднее мне  предстоЯло  убедитьсЯ,  что  этот  новый
облик мира запечатлелсЯ на некоей чувствительной пленке моей души; но лишь
тогда, когда Я разделалсЯ со своей второй книгой, сбыл ее с рук, Я  увидел
этот облик в целом и понЯл, что принесли мне испытаниЯ этих лет.
   €, конечно же, все это времЯ Я по-прежнему был влюблен в ту  прекрасную
Њедузу - ‘лаву. †ажда славы была остатком прошлого. џ чуть  не  с  детства
мечтал  о  славе  во  всех  ее  пленительных  обличьЯх  -  о   призрачной,
неуловимой, словно некий  лесной  дух,  мелькающий  среди  дерев,  -  пока
наконец образ славы и образ любимой не слились тысЯчи раз в нечто  единое.
џ всегда мечтал быть любимым и прославитьсЯ. ’еперь Я уже узнал любовь, но
слава все еще от менЯ ускользала. € потому, когда Я писал вторую книгу,  Я
искал ее расположениЯ.
   €  вот  Я  впервые  ее  увидел.  џ  познакомилсЯ  с  мистером   ‹лойдом
Њак-•аргом. ќта удивительнаЯ историЯ должна была  менЯ  кое-чему  научить.
„а,  пожалуй,  и  научила.  €бо  в  ‹лойде  Њак-•арге  Я  узнал   поистине
значительного и честного человека, который стремилсЯ к  славе  и  завоевал
ее, и Я увидел - то была пустаЯ победа. Ћ такой славе, как у него, Я  даже
и не мечтал, и, однако, Ясно было, что слава длЯ него далеко не  все.  …му
требовалось что-то еще, чего он так и не нашел.
   џ сказал, что это должно было бы стать длЯ менЯ уроком. Ќо так  ли  это
просто? ђазве  научишьсЯ  чему-то  на  чужом  опыте,  пока  сам  не  готов
воспринЯть этот опыт? Њожно распознать какую-то правду  в  чужой  жизни  и
Ясно ее понЯть, и, однако, вовсе не сумеешь применить  ее  к  себе.  ђазве
наше пресловутое ощущение своего "Я"  -  поразительного,  единственного  в
своем роде "Я", другого такого не было от века и вовеки не будет, -  разве
это нежно любимое "Я" не  встает  перед  нашим  критическим  взором  и  не
заЯвлЯет о своей исключительности? "„а, - думал Я, - вот как обстоит  дело
с ‹лойдом Њак-•аргом, но со мной будет иначе, потому что Я это Я".  €  так
со мной было всегда. Ќикогда ничему не мог Я научитьсЯ на чужом опыте, мне
все давалось трудно. —ерез все Я должен был пройти сам.
   ’ак и со славой. ‚ конце концов Я должен был ею завладеть. ‚едь  она  -
женщина, и, как мне предстоЯло странным и неожиданным  образом  убедитьсЯ,
из всех соперниц любви единственнаЯ, любимаЯ и женщинами и  любовью.  €  Я
завладел ею, насколько ею возможно завладеть, - и  тут-то  оказалось,  что
слава, как и любовь, это тоже еще не все.
   Љ той поре менЯ  уже  обдуло  всеми  ветрами,  хоть  Я  еще  толком  не
сознавал,  какие  струи  просочились  в  менЯ  и  куда,  по  какому  руслу
устремилась моЯ жизнь. џ знал только, что совсем  изнемог  от  работы,  и,
тЯжело дыша, точно выбившийсЯ из сил бегун, сознавал, что гонка окончена и
Я пришел к финишу, Я все-таки победил. ’олько об этом Я тогда и думал:  во
второй раз в жизни Я прошел через испытание, и  прошел  с  честью,  одолел
отчаЯние, неверие в собственные силы, страх, что никогда больше  не  сумею
завершить свой труд.
   џ прошел полный круг, путь окончен. џ был опустошен, иссЯк,  измоталсЯ,
на несколько месЯцев жизнь моЯ остановилась, а измученнаЯ душа  переводила
дух. Ђ потом Я снова ощутил прилив сил, и на этой волне в душу мою вторгсЯ
внешний мир. Ћн вторгсЯ, хлынул в менЯ неуемным потоком, и теперь Я ощутил
в нем и в собственном сердце что-то, мне прежде неведомое.
   —тобы отдохнуть, развлечьсЯ, забытьсЯ, Я отправилсЯ в  ту  страну,  что
была мне милее всех чужеземных краев, в которых Я раньше побывал.  ‚  годы
отчаЯнного затворничества и работы над новой книгой Я много раз  вспоминал
о той земле с острой тоской,  так  задыхающийсЯ  в  тесной  темнице  узник
тоскует о дорогих его сердцу лесах и лужайках чудесной  сказочной  страны.
‘колько раз Я возвращалсЯ в те краЯ в мечтах - к потонувшему  колоколу,  к
готическим городкам, к плеску фонтанов в полночный тихий час, к белотелым,
загадочным и щедрым женщинам. € вот наконец настало утро, когда  Я  прошел
через  Ѓранденбургские  ворота,  и  вступил  в  зеленые  волшебные   аллеи
’иргартена, и увидел цветущие каштаны, и, подобно ’амерлану, почувствовал,
как отрадно быть владыкой и шествовать с почетом через  Џерсеполис  -  как
отрадно быть знаменитым.
   Џосле долгих изнурительных лет тЯжкого труда, после того, как Я доказал
себе, что моей измученной душе необходимо отдохнуть, вот  он  -  отдых,  о
котором Я мечтал: чудом сбылось то невозможное, чего мне до  невозможности
хотелось. Љак часто, никому не ведомый Я всем чужой, бродил Я  по  городам
мира, а теперь казалось, Ѓерлин принадлежит мне. ‚первые в жизни Я изведал
желанное  счастье  и  завладел  им,  неделЯми  удовольствие  следовало  за
удовольствием, празднество  за  празднеством,  и  не  оставлЯло  радостное
волнение оттого, что в чужой  стране  с  чужим  Языком  у  менЯ  оказалось
столько друзей.  €  сапфировое  сверканье  сумерек,  и  волшебно  короткие
северные ночи, и восхитительное вино в изЯщных бутылках, и утра, и зеленые
полЯ, и прелестные женщины - все теперь мое, казалось, все только длЯ менЯ
и создано, только менЯ и дожидалось и существует теперь во всем очаровании
лишь длЯ того, чтобы принадлежать мне.
   ’ак проходили недели  -  и  вот  свершилось.  ‚нешний  мир  мало-помалу
вторгалсЯ в менЯ.  ‘перва  он  проникал  в  душу  почти  незаметно,  точно
ангел-мститель, пролетаЯ,  обронил  с  крыла  темную  пушинку.  €ногда  он
открывалсЯ мне в отчаЯнно молЯщих глазах, в неприкрытом ужасе  испуганного
взглЯда, во внезапно вспыхнувшем  и  мгновенно  затаенном  страхе.  €ногда
просто поЯвлЯлсЯ и исчезал, как вспыхивает и гаснет  свет,  и  Я  впитывал
его, просто впитывал - мимолетные слова, разговоры, поступки.
   Ќо потом, во времЯ ночных бдений, за  толстыми  стенами,  запертыми  на
засовы дверЯми и закрытыми ставнЯми мир этот наконец хлынул в менЯ потоком
признаний,  полных  невыразимого  отчаЯниЯ.  Ќе   понимаю,   почему   мне,
иностранцу, люди так открывали душу, - разве только потому, что знали, как
Я привЯзан к ним  и  к  их  земле.  Љазалось,  им  до  боли,  до  отчаЯниЯ
необходимо говорить с кем-то, кто их поймет. Ћни держали все это  в  себе,
но  моЯ  приЯзнь  ко  всему  немецкому  прорвала  плотину  сдержанности  и
осторожности. €х рассказы о горе и неописуемом страхе затопили  мой  слух.
Ћни рассказывали о своих друзьЯх и родных, которые  обронили  неосторожное
слово на людЯх - и  потом  исчезли  без  следа;  рассказывали  о  гестапо,
рассказывали, как мелкие раздоры  и  ссоры  между  соседЯми  оборачиваютсЯ
политическим преследованием, рассказывали  о  концентрационных  лагерЯх  и
погромах, о богатых евреЯх, которых  раздевали  донага,  избивали,  лишали
всего имущества и  потом  отказывали  в  праве  заработать  жалкие  гроши,
рассказывали о еврейках из хороших семей,  которых  грабили,  выгонЯли  из
собственного дома и заставлЯли, ползаЯ на  коленЯх,  смывать  с  тротуаров
антинацистские лозунги, а  грубые  молодчики  в  военной  форме,  обступив
несчастных женщин, кололи их штыками  и  оглашали  тихие  улицы  бесстыжим
хохотом и насмешками.  Љак  будто  вновь  настали  времена  средневекового
варварства, - невозможно, невероЯтно, но все это была правда, ведь человек
- великий мастер создавать длЯ себЯ ад на земле.
   ’ак мне открылось, как обманута, извращена вера и надежда людей,  какаЯ
бездна страданий таитсЯ в их  душах,  и  наконец  Я  увидел  во  всех  его
ужасающих проЯвлениЯх чудовищный недуг, что  поразил  дух  благородного  и
могущественного народа.
   „а, Я увидел все это и понЯл, что  это  такое,  но  тогда  же,  как  ни
странно, ко мне пришло еще иное знание. €бо пока  Я  сидел  в  затемненных
комнатах, где двери заперты были на засовы и окна закрыты ставнЯми, и  мои
немецкие друзьЯ шепотом рассказывали мне о том, что надрывало им душу, и Я
слушал и с ужасом видел, как глаза их наполнЯютсЯ слезами, а на лицах,  на
тех самых лицах, которые совсем  недавно,  когда  тут  были  другие  люди,
выражали беззаботность и беспечность, прорезаютсЯ скорбные морщины, - пока
Я все это слушал и видел, сердце мое разрывалось, и из разверзшихсЯ глубин
в сознание мое всплыло нечто такое, чего Я в себе, пожалуй, не подозревал.
Љак ни удивительно, на менЯ вновь нахлынула беспросветнаЯ мрачность серых,
ничем не примечательных бруклинских дней, котораЯ тогда просочилась мне  в
душу. џ вспомнил, как ночи напролет рыскал  в  городских  джунглЯх.  ‚новь
увидел изможденные лица бездомных, бродЯг, обездоленных  Ђмерики,  пожилых
рабочих, что работали всю жизнь, а больше уже не в силах были работать,  и
зеленых юнцов, которые никогда еще не работали и никакой работы  найти  не
могли, - и те и другие не нужны были обществу, оно бросило их на  произвол
судьбы,  предоставлЯЯ  каждому   изворачиватьсЯ,   как   умеет:   добывать
пропитание  на  помойках,   обретать   тепло   и   дружеское   участие   в
отвратительных  отхожих  местах  наподобие  того,   что   находитсЯ   близ
нью-йоркского муниципалитета, ночевать на  бетонных  полах  в  подземельЯх
метро, завернувшись в старые газеты.
   ‚се это  Я  вспоминал,  все  разрозненные  сценки,  увиденные  тогда  в
Ѓруклине, и одновременно пришло  зловещее  воспоминание  о  самой  вершине
этого ночного мира, о высотах его во всем блеске богатства, об изысканных,
утонченных удовольствиЯх тех, кто вознесен на вершину, и  об  их  холодном
равнодушии к страданиЯм и несправедливости, на  которых  покоитсЯ  это  их
благополучие. ‚се это  вспомнилось  мне  теперь  уже  как  единаЯ  цельнаЯ
картина.
   ’ак случилось, что  в  этом  далеком  краю,  среди  остро  волнующих  и
тревожных обстоЯтельств чужой мне жизни, Я впервые ощутил в  полной  мере,
как больна Ђмерика, и увидел также,  что  болезнь  ее  сродни  немецкой  -
грозный недуг, поразивший душу человечества. Ћдин из моих немецких друзей,
”ранц •ейлиг, позже сказал мне то же  самое.  ѓермании  уже  не  поможешь:
болезнь зашла слишком далеко, ее уже  ничто  не  оборвет  -  разве  только
смерть, разрушение,  гибель.  Ќо  в  Ђмерике,  мне  кажетсЯ,  это  еще  не
смертельно, не неизлечимо, - пока еще нет. Ќедуг ужасен, и он  станет  еще
ужасней, если в Ђмерике, как в ѓермании, людьми завладеет боЯзнь взглЯнуть
в глаза самому страху, боЯзнь исследовать,  что  стоит  за  ним,  что  его
порождает, боЯзнь сказать об этом правду.  Ђмерика  молода,  она  все  еще
Ќовый  ‘вет,  надежда  человечества,  Ђмерика  не  то,  что   эта   стараЯ
истасканнаЯ  …вропа,  в  которой  гнездЯтсЯ  и  гноЯтсЯ   тысЯчи   глубоко
въевшихсЯ, не устраненных древних болезней. Ђмерика еще жизнеспособна, еще
поддаетсЯ лечению... если только... если только  люди  перестанут  боЯтьсЯ
правды. €бо Ясный и резкий свет правды - затемненный здесь, в ѓермании, до
полного исчезновениЯ, - вот единственное лекарство, которое может очистить
и исцелить страждущую душу человеческую.


   ‡а такой вот ночью полного прозрениЯ снова  наступал  день,  прохладное
румЯное утро, - бронзово-золотые сосны, прозрачные пруды  в  раме  зелени,
волшебные сады и парки, - и, однако, все стало иным. €бо  теперь  Я  знал,
что есть в жизни еще и нечто другое, молодое, как  утро,  и  древнее,  как
сама преисподнЯЯ, - извечное зло, проЯвившеесЯ здесь, в ѓермании, в  самой
страшной своей форме и впервые облеченное  в  слова,  выраженное  системой
фраз и обдуманных гнусных деЯний. „ень за днем  все  это  просачивалось  и
впитывалось, и вот уже во всем, в жизни каждого,  с  кем  Я  встречалсЯ  и
соприкасалсЯ, Я видел пагубные следы этой чудовищной скверны.
   ’ак с глаз моих был снЯт еще один слой дымки,  затуманивающей  взор.  €
теперь Я знал: все, что Я увидел и  понЯл,  Я  уже  никогда  не  забуду  и
никогда не поддамсЯ обману.


        47. ЏЋ …ЉЉ‹…‡€Ђ‘’“

   €так, Я рассказал ‚ам (писал  „жордж  ‹ису)  кое-что  из  того,  что  Я
пережил, и как это  на  мне  отразилось.  ‚ы  спросите:  а  вы-то,  ‹исхол
ќдвардс, тут при чем? ‚от к этому Я сейчас и подхожу.
   ‚начале Я упомЯнул "жизненную философию", которую Я  придумал  двадцать
лет  назад,  когда  училсЯ  в  колледже.  џ  не  сказал  ‚ам,  в  чем  она
заключалась, потому что на самом деле, пожалуй, никакой такой философии  у
менЯ тогда не было. ‚ероЯтно, у менЯ нет ее и теперь.  Ќо,  по-моему,  это
интересно и важно, что в семнадцать лет Я думал, будто она у менЯ есть,  и
что люди и по сей день толкуют о какой-то  "жизненной  философии",  словно
это  нечто  осЯзаемое,  словно  ее  можно  взЯть  в  руки,  можно   как-то
направлЯть, взвесить, измерить.  ‘овсем  недавно  менЯ  попросили  принЯть
участие в книге под названием  "”илософиЯ  наших  дней".  џ  пыталсЯ  было
что-то написать - и бросил, потому  что  не  хотел,  да  и  не  готов  был
заЯвить, будто у менЯ есть какаЯ-то сегоднЯшнЯЯ философиЯ. Ђ не хотел и не
готов был не потому, что сомневалсЯ и путалсЯ в своих  нынешних  мыслЯх  и
верованиЯх, но потому, что  путалсЯ  и  сомневалсЯ,  как  же  их  точно  и
окончательно сформулировать.
   ‚от  в  чем  была  беда  почти  всех   нас   двадцать   лет   назад   в
Џайн-ђок-колледже. “  нас  сложилась  своЯ  "концепциЯ"  Џравды,  Љрасоты,
‹юбви, €стинности, - а тем самым определились  представлениЯ  о  том,  что
означают все эти слова. € потом мы  уже  ничуть  не  сомневались  в  своих
представлениЯх или не смели признатьсЯ, что сомневаемсЯ. Ђ это  худо,  ибо
суть убеждениЯ - недоверие, и суть истинности -  сомнение  в  самой  себе.
‘уть ‚ремени в движении, а не в неподвижности. ‘уть веры -  сознание,  что
все течет и все должно менЯтьсЯ. ђастущий человек - человек живой,  и  его
"философиЯ" должна расти, должна менЯтьсЯ вместе с ним. …сли же этого нет,
значит, человек неустойчив, легковесен, игрушка моды, не так ли? ’от,  кто
слишком  врос  в  сегоднЯшний  день,   завтра   будет   чувствовать   себЯ
неустойчиво, а его верованиЯ окажутсЯ всего лишь навЯзчивыми идеЯми.
   ‚от почему Я не могу дать определение ‚ашей собственной философии, ведь
дать определение значит отнести ‚ас к "законченным"  людЯм  академического
склада, а ‚ы,  слава  богу,  не  той  породы.  ЏопытайсЯ  Я  вот  так  ‚ас
определить,  Я  только  и  заслужил  бы  лишний  раз   ‚ашу   неповторимую
ироническую улыбку, неожиданную, насмешливую и чуть презрительную. Ђ разве
можно  передать  в  точности  ‚ашу  новоанглийскую  суть,  суть  истинного
американца-северЯнина  -  такого  уЯзвимо  гордого,  такого  застенчивого,
такого сдержанного и замкнутого, но,  как  мне  кажетсЯ,  в  основе  своей
такого бесстрашного!
   € потому не стану определЯть, что ‚ы такое,  дорогой  ‹ис.  Ќо  Я  могу
сказать свое мнение, правда? Њогу же Я сказать,  каким  ‚ы  мне  кажетесь,
какое производите впечатление и что Я об этом думаю?
   ’ак вот, прежде всего  ‹ис  кажетсЯ  мне  …кклезиастом.  Џо-моему,  это
справедливо, и если уж давать какое-то  определение,  думаю,  ‚ы  со  мной
согласитесь. Ѓыть может. ‚ы знаете другое, более верное? џ такого не знаю.
‡а тридцать семь лет размышлений, чувствований, мечтаний, трудов, борений,
странствий и терзаний Я не встретил ничего, что могло  бы  определить  ‚ас
хоть  немного  точней.  ‚озможно,  где-нибудь  и   существует   что-то   -
написанное, нарисованное, спетое или сказанное, - что выразит ‚ас  верней.
…сли оно и существует, Я его не видел, а если бы увидел,  почувствовал  бы
себЯ как человек, который  вдруг  набрел  на  новую  ‘икстинскую  капеллу,
никому не ведомую и еще более прекрасную.
   Ќасколько Я понЯл ‚ас за девЯть лет нашего знакомства, по образу  жизни
и мыслей,  по  чувствам  и  поступкам  своим  ‚ы  поистине  Џроповедник  -
…кклезиаст. џ не знаю ничего выше. €з всего, что Я увидел и узнал на своем
веку, книга эта, по-моему,  самое  благородное,  самое  мудрое  и  сильное
выражение сущности человеческой жизни, и к тому же самый прекрасный цветок
поэзии, красноречиЯ и истины. џ не любитель  определЯть  плоды  творчества
жесткими формулами, но, уж если давать  какое-то  определение,  Я  мог  бы
сказать одно: из всего написанного нет на свете ничего выше …кклезиаста  и
мудрость его - самаЯ долговечнаЯ и самаЯ глубокаЯ.
   €, Я бы сказал, он превосходно выражает ‚ашу позицию в жизни.  џ  читал
его не раз и не два, год за годом, и не вижу в нем ни  единого  слова,  ни
единого стиха, с которым ‚ы не согласились бы мгновенно.
   ‚ы согласитесь  -  если  привести  лишь  несколько  изречений  из  этой
благородной книги, которые сразу приходЯт на  памЯть,  -  что  доброе  имЯ
лучше дорогого притираниЯ, и, Я думаю, ‚ы  согласитесь,  что  день  смерти
лучше днЯ рождениЯ. € ‚ы согласитесь с великим проповедником, что все вещи
в труде; что не может человек пересказать  всего;  что  не  насытитсЯ  око
зрением, не наполнитсЯ ухо слушанием. џ знаю, ‚ы  согласитесь  также:  что
было, то и будет; и что делалось, то и будет  делатьсЯ,  -  и  нет  ничего
нового под солнцем. ‚ы согласитесь, что познать мудрость и познать безумие
и глупость - это томление духа. џ знаю, ‚ы согласитесь - ведь ‚ы  сами  не
раз наставлЯли менЯ в этом, - что всему свое времЯ, и  времЯ  каждой  вещи
под небом.
   "‘уета сует, - сказал …кклезиаст... - все суета". ‚ы согласитесь с  ним
в этом; и согласитесь также, что глупый сидит, сложив свои руки, и съедает
плоть свою. ‚сем своим существом ‚ы согласитесь, что "все, что может  рука
твоЯ делать, по силам делай; потому что в могиле, куда ты пойдешь, нет  ни
работы, ни размышлениЯ, ни знаниЯ, ни мудрости".
   Џо-вашему,  дорогой  ‹ис,  эти  изречениЯ,   это   отношение   к   миру
справедливы?  “ж  наверно  так,  ибо  тут  буквально  каждое  слово  прЯмо
относитсЯ к ‚ам и всей ‚ашей жизни. ‚сему этому Я научилсЯ у ‚ас.  Ћднажды
‚ы прочли надпись, которую Я ‚ам сделал на какой-то книге, и сказали,  что
это будет ‚ашей эпитафией. ‚ы ошиблись. ‚аша эпитафиЯ была написана  много
веков назад - это …кклезиаст. ‚аш портрет  уже  существовал:  это  портрет
великого Џроповедника, каким он сам себЯ изобразил. ‚ы - это он, его слова
так точно совпадают с ‚ашими, что, если бы его никогда не существовало или
он бы их не произнес, всЯ его  великаЯ,  благороднаЯ  проповедь  могла  бы
исходить от ‚ас.
   Ђ значит, если бы Я мог определить ‚ашу и его  философию,  Я,  пожалуй,
определил бы ее как философию обнадеживающего фатализма. Ћба вы по  натуре
пессимисты, но - пессимисты, не утратившие надежды. “ вас обоих Я  многому
научилсЯ, оба вы научили менЯ многим истинам и надеждам. Џрежде  всего,  Я
узнал, что человек должен работать, должен делать свою  работу  как  можно
лучше и старательней, и только глупец ропщет и  тоскует  из-за  того,  что
пропало, из-за того, что могло быть, но чего нет.  Ћба  вы  преподали  мне
суровый урок, примирили с сознанием, что сама основа жизни  трагична,  ибо
человек рождаетсЯ, чтобы пройти весь свой жизненный путь и умереть. “  вас
обоих Я научилсЯ принимать эту важнейшую истину без жалоб  и,  принЯв  ее,
постаралсЯ поступать, как поступали до менЯ: делать все, что  Я  могу,  не
жалеЯ сил.
   € как ни странно - ибо тут сказываетсЯ таинственный и жестокий парадокс
нашей близости и нашей полЯрной противоположности, - именно в этом  Я  так
полно, так безраздельно сходилсЯ с ‚ами во мнениЯх, что  перестал  с  ‚ами
соглашатьсЯ. ЉажетсЯ, Я даже мог бы сказать ‚ам: "џ верю во  все,  что  ‚ы
говорите, но Я с ‚ами не согласен", - и в этом корень зла, загадка  нашего
расхождениЯ,  нашего  бесповоротного  разрыва.   †алкие   людишки   станут
сплетничать, как Я понимаю,  уже  сплетничают,  станут  предлагать  тысЯчи
поспешных, лежащих на поверхности объЯснений, но, право  же,  ‹ис,  корень
все-таки в этом.
   ‚ одном из немногих ‚аших писем ко мне, в совсем недавнем  удивительном
и трогательном письме, ‚ы говорите:
   "џ знаю, ‚ы от менЯ уходите. џ  всегда  знал,  что  это  неизбежно.  Ќе
пытаюсь ‚ас удержать, ибо так оно и должно быть. Ќо вот что  странно,  вот
что тЯжко: никогда Я не знал человека, с которым так глубоко  сходилсЯ  бы
во взглЯдах на все самое важное".
   „а, это и правда странно и тЯжко, поразительно и загадочно, потому  что
в известном смысле -  чего  никогда  не  понЯть  жалким  трещоткам  -  это
совершенно верно. €, однако, существует этот наш  странный  парадокс;  мне
кажетсЯ, на орбите нашего с ‚ами мира ‚ы - ‘еверный полюс, а Я - ћжный,  и
хоть мы находимсЯ в равновесии, в согласии, между нами, дорогой ‹ис, лежит
весь мир.
   Ќаши взглЯды на жизнь очень схожи, это верно. Љогда мы смотрим  вокруг,
оба мы видим: человека палит то же солнце,  и  леденит  тот  же  холод,  и
навлекает на него тЯготы и лишениЯ та же неодолимаЯ непогода, он  остаетсЯ
в дураках по тому же легковерию, изменЯет самому себе по той же  глупости,
без толку мечетсЯ и сбиваетсЯ с  пути  по  тому  же  тупоумию.  €з  своего
полушариЯ, со своего полюса каждый смотрит через весь крутЯщийсЯ на той же
орбите измученный, истерзанный мир в сторону  другого  полушариЯ,  другого
полюса - и картина, котораЯ вырисовываетсЯ перед одним, та же, какую видит
другой.  Њы  видим  не  только  присущие  человеку   тупоумие,   глупость,
легковерие  и  самообман,  но  и  его  благородство,   мужество,   высокие
стремлениЯ. Њы видим хищников, которые разорЯют и  обездоливают  человека,
видим нелепых поборников жадности,  страха,  неравенства,  силы,  тирании,
притеснениЯ, нищеты и болезней, несправедливости, жестокости, неправды,  -
мы видим все это оба, дорогой ‹ис, и понимаем все это одинаково.
   Ћткуда же тогда наши разногласиЯ? Џочему началась  борьба,  почему  все
кончаетсЯ разрывом? Њы видим одно и то же и называем это одними и теми  же
словами. Њы не приемлем это с одинаковым отвращением и гневом - и  все  же
мы разошлись, и этим письмом Я с ‚ами прощаюсь. „орогой мой друг, духовный
отец и наставник, разрыв уже произошел, и оба мы это знаем. Ќо почему?
   џ знаю ответ, и вот что Я ‚ам скажу.
   „а, Я смертен, мне известна суроваЯ истина, подтвержденнаЯ  ‚ами  вслед
за великим Џроповедником: что человек рожден жить, страдать и  умереть,  -
но на этом и кончаетсЯ мой фатализм, и на еще большую покорность судьбе  Я
не способен. Љоротко говорЯ, по-вашему, недуги, одолевающие  человечество,
неизлечимы, и, точно так же как человек рожден жить, страдать  и  умереть,
так он рожден быть во веки веков жертвой  всех  чудовищ,  которых  сам  же
создал, - страха и жестокости, власти и тирании,  нищеты  и  богатства.  ‘
суровым фатализмом смирениЯ, который составлЯет  незыблемую  основу  ‚ашей
натуры, ‚ы принимаете все это как неизбежность, данную навеки, ибо все это
существовало испокон  веков  и  передаетсЯ  зараженной,  истерзанной  душе
человеческой по наследству.
   „орогой ‹ис, дорогой мой друг, Я слушал ‚ас и понимал,  но  согласитьсЯ
не мог. Џо-‚ашему выходит -  а  Я  слушал  ‚ас  и  понимал,  -  что,  если
уничтожить старые чудовища, взамен созданы будут новые. Џо-‚ашему выходит,
что, если опрокинуть старые тирании, на их месте возникнут новые, такие же
мрачные и зловещие. Џо-‚ашему выходит, что все вопиющее зло  в  окружающем
нас  мире  -  чудовищное  и  порочное   неравновесие   между   властью   и
зависимостью, между нуждой и изобилием, между привилегиЯми и тЯжким гнетом
- неизбежно, потому  что  оно  спокон  веку  было  проклЯтием  человека  и
непременным условием его существованиЯ. € тут между нами  легла  пропасть.
‚ы высказывали и утверждали свои взглЯды, Я выслушал ‚ас,  но  согласитьсЯ
не мог.
   …сли определить в немногих словах ‚аши устои и ‚аше поведение, врЯд  ли
найдетсЯ человек добрей и мЯгче, но и человек столь безнадежно  смиренный.
џ видел чудо: как ‚ы на деле - в жизни своей  и  в  поведении  -  следуете
проповеди …кклезиаста. џ видел, как ‚ы терзались и не находили себе места,
оттого что талант пропадает втуне, оттого что человек  дурно  распорЯдилсЯ
своей жизнью, оттого что работа, котораЯ  должна  быть  сделана,  осталась
несделанной. џ видел, как ‚ы поистине горы сворачивали, лишь бы спасти то,
что, по-‚ашему, стоило усилий и  могло  быть  спасено.  џ  видел,  как  ‚ы
совершали чудеса труда и терпениЯ, вытаскиваЯ тонущий  талант  из  трЯсины
неудач, а он снова в нее погружалсЯ, и тут  бы  ‚ам  смиренно  и  горестно
признать себЯ побежденным, - но нет, всЯкий раз глаза ‚аши метали  молнии,
волЯ ‚аша становилась тверже стали, ‚ы ударЯли кулаком по столу и  шептали
горЯчо, чуть ли не Яростно: "Ћн не должен опускатьсЯ. …ще не все потерЯно.
џ не допущу, чтоб он пропал, он не должен пропасть!"
   —тобы запечатлеть эту ‚ашу благородную способность во всем великолепии,
как она того заслуживает, Я считаю своим долгом сказать о ней  здесь.  €бо
без этого невозможно по-настоЯщему понЯть, чего ‚ы на самом деле стоите  и
что ‚ы за человек.  ђассказать  о  ‚ашей  молчаливой,  суровой  покорности
судьбе, не рассказав прежде о вдохновенном упорстве ‚аших трудов,  значило
бы нарисовать искаженный, неполный образ  удивительнейшего  и  так  хорошо
знакомого, самого хитроумного и прЯмодушного, самого простого  и  сложного
из всех американцев ‚ашего поколениЯ.
   ‘казать, что ‚ы смотрели на все  страданиЯ  и  несправедливости  нашего
измученного, исстрадавшегосЯ мира с терпимостью и покорностью судьбе, и не
сказать о ‚аших самозабвенных, сверхъестественных усилиЯх спасти все,  что
только можно спасти, было бы несправедливо. Ќикто лучше  ‚ас  не  исполнЯл
повеление Џроповедника трудитьсЯ не покладаЯ рук и всЯкое  дело  делать  в
полную силу. Ќикто не следовал этому повелению так  самоотверженно,  -  не
только в своей работе, а еще и спасаЯ других, кто  не  мог  сам  исполнить
повеление Џроповедника, но кого еще можно  было  спасти.  Ќо  никто  и  не
смирЯлсЯ так легко и спокойно с непоправимым. џ  уверен,  ‚ы  рискнули  бы
жизнью, чтобы спасти друга,  который  бессмысленно,  понапрасну  подставил
себЯ под удар, но Я знаю также, что смерть его, окажись она неизбежна,  ‚ы
бы принЯли без сожалениЯ. џ видел ‚ас мрачного,  с  ввалившимисЯ  глазами,
когда ‚ас грызла тревога за любимого ребенка,  страдающего  нервным  шоком
или каким-то недугом, в котором врачи не могли  разобратьсЯ.  ‚ы  в  конце
концов доискались до причины, и ребенок выздоровел;  но  Я  знаю,  окажись
болезнь неизлечимой и смертельной, ‚ы принЯли бы это со  смирением,  столь
же сдержанным, сколь страстно перед тем искали спасениЯ.
   ‚от почему парадокс огромной  разницы  между  нами  столь  же  тЯжек  и
странен, как парадокс нашей противоположности. ‚ этом и есть корень  нашей
беды, отсюда и разрыв. ‘ледуЯ своей философии, ‚ы  приемлете  существующий
порЯдок вещей, потому что не надеетесь его изменить; а  если  бы  и  могли
изменить, ‚ам кажетсЯ, что любой другой порЯдок был бы  ничуть  не  лучше.
…сли говорить об истинах нетленных, вечных,  возможно,  ‚ы  и  Џроповедник
правы, ибо нет мудрости мудрей …кклезиаста, нет приЯтиЯ в  конечном  счете
столь  подлинного,  как  суровый  фатализм  скалы.  —еловек  рожден  жить,
страдать и умереть, и что бы ни выпало на его долю, удел его - трагичен. ‚
конечном счете это бесспорно. Ќо каждым часом нашей жизни мы  обЯзаны  это
опровергать, дорогой мой ‹ис.
   —еловечество сотворено на веки вечные, но каждый человек в  отдельности
недолговечен. Џосле него будут новые беды, но его заботЯт  беды  нынешние.
€, мне кажетсЯ, длЯ менЯ и таких, как Я, суть  всЯкой  веры,  суть  всЯкой
религии в том,  что  жизнь  человека  может  стать  и  станет  лучше;  что
величайших врагов человека в том обличье, в каком они существуют сейчас, в
том обличье, в каком они существуют повсюду, - страх, ненависть,  рабство,
жестокость, нужду, нищету, - можно победить и уничтожить.  Ќо  победить  и
уничтожить  их  можно,  только  если  совершенно  перестроить  современное
общество. ‘корбной и смиренной покорностью судьбе их  не  победишь.  €  не
победишь философией  всеприЯтиЯ,  трагическим  предположением,  будто  все
сущее, все, что есть в мире дурного ли, хорошего, в  нынешнем  своем  виде
пребудет вовеки. ‹юбое зло, которое мы ненавидим - ‚ы не меньше, чем Я,  -
нельзЯ ниспровергнуть, пожимаЯ плечами,  вздыхаЯ  или  покачиваЯ  головой,
пусть даже и очень мудрой. Њне кажетсЯ, когда мы  отступаем  перед  лютыми
бедами и  укрываемсЯ  за  утверждением,  что  судьба  человека  все  равно
трагична, они лишь измываютсЯ над нами и наглеют.  €  если  веришь,  будто
взамен старых чудовищ возникнут новые, столь же зловредные, веришь,  будто
огромный гнусный  рой  людских  несчастий,  выпущенных  однажды  из  Ящика
Џандоры, никогда уже не станет меньше, тем самым помогаешь злу  оставатьсЯ
неизменным навсегда.
   ‚озможна, с точки зрениЯ вечности ‚ы и Џроповедник правы,  но,  дорогой
‹ис, мы, живые люди, правы  ‘егоднЯ.  €  ради  этого  ‘егоднЯ,  ради  нас,
живущих, мы должны говорить, и говорить правду, всю правду, какую видим  и
знаем. ‚ооруженные мужеством правды, мы встретим идущих на  нас  врагов  и
непременно их одолеем. € если, победив их, увидим, что приближаютсЯ  новые
враги, мы встретим их на рубеже, где  победили  прежних,  и  оттуда  снова
пойдем вперед. ‚ этом утверждении, в продолжении этой непрестанной войны -
религиЯ человека, его живаЯ вера.


        48. ‘€Њ‚Ћ‹ ‚…ђ›

   Ќикогда еще Я не провозглашал свою веру, - писал  в  заключение  „жордж
‹ису, - хотЯ верил  во  многое  и  не  скрывал  этого.  Ќо  Я  никогда  не
формулировал свою веру  -  всеми  фибрами  души  Я  сопротивлЯлсЯ  жестким
рамкам, законченности формулировок.
   ’ак же как ‚ы скала жизни, Я - паутина; так же как ‚ы  гранит  ‚ремени,
Я, вероЯтно, растение ‚ремени. ЊоЯ жизнь, больше чем у всех, кого Я  знаю,
сходна с растением. џ не встречал человека, который бы  так  глубоко  ушел
корнЯми в почву ‚ремени и ЏамЯти, в климат своей отдельной  вселенной.  ‚ы
были со мной рЯдом во все времЯ моей непомерно трудной борьбы. ‚се  четыре
года, пока Я жил и  работал  в  Ѓруклине,  пока  исследовал  его  джунгли,
темные, точно джунгли моей души, ‚ы были подле менЯ,  следовали  за  мной,
были мне верны.
   ‚ы никогда не сомневались, что Я закончу, доведу свой  труд  до  конца,
завершу круг и создам нечто цельное. ‘омнениЯ одолевали только менЯ -  все
возрастающие,  мучительные,  рожденные  моей  усталостью  и  отчаЯнием  да
болтовней ничтожных и злобных людишек, которые,  ничего  не  знаЯ,  упорно
нашептывали, что мне никогда не добратьсЯ до конца, потому что не под силу
начать. Ћба мы знаем, какаЯ это нелепаЯ ложь - такаЯ ложь и нелепость, что
порой менЯ одолевает болезненный и досадливый смех. Ћни были очень  далеки
от истины, менЯ-то пугало обратное: Я боЯлсЯ, что никогда  уже  ничего  не
смогу закончить, потому что никогда не  сумею  передать  все,  что  узнал,
перечувствовал, передумал и о чем непременно должен был сказать.
   џ запуталсЯ в гигантской паутине всего, что досталось мне в наследство,
в неиссЯкаемых  запасах  воспоминаний,  и  эта  необычайнаЯ  памЯтливость,
идущаЯ  от  предков  с  материнской  стороны,  миллионами  живых   волокон
соединила менЯ с прошлым - не только моим,  но  с  прошлым  моего  родного
краЯ, и потому в конечном счете ничто не ускользнуло от этой моей  глубоко
укоренившейсЯ потребности прочувствовать и  изведать  все  и  всЯ.  Љак  в
такой-то день всходило и заходило солнце, как щекотала трава пальцы  босых
ног, как  внезапно  наступал  полдень,  как  хлопала  железнаЯ  калитка  и
скрежетал, останавливаЯсь на углу, трамвай, и мЯгко  шаркали  по  тротуару
кожаные подошвы, когда мужчины шли домой обедать, и как пахла ботва  репы,
и позвЯкивали щипцы мороженщика, и кудахтала  курица,  -  а  там,  дальше,
‚ремЯ постепенно меркнет, будто сон, сливаетсЯ с той забытой порой,  когда
мне было два года. Њой мозг непрестанно пульсирует, извлекаЯ на свет божий
и это,  и  еще  многое:  все  исчезнувшие  звуки  и  голоса,  все  забытые
воспоминаниЯ - и они оживают в моих снах, и тЯжкое их бремЯ Я  несу  вечно
по бесконечным дорогам сна. Ќичто не  утрачено.  ‚се  возвращаетсЯ,  течет
нескончаемым потоком, даже взбухшаЯ пузырЯми краска на  каминной  доске  в
доме моего отца,  запах  старого,  продавленного  кожаного  дивана,  запах
пыльных бутылок и паутины  в  погребе,  порою  неторопливый  удар  усталым
копытом по трЯскому настилу  в  платной  конюшне,  и  гордо  задираетсЯ  и
помахивает хвост, и падают "Яблоки", и  в  них  вкраплены  зерна  овса.  џ
заново ощущал  все  пережитые  когда-то  времена  и  настроениЯ,  -  самые
последние дни зимней безысходности в марте и леденЯщее, мучительное уныние
изодранных багровых закатов, волшебство молодой зелени  в  апреле,  слепой
ужас и духоту от раскаленного бетона в разгар лета,  и  октЯбрь,  пахнущий
палым  листом  и  дымом  костра.  ‡абытые  мгновениЯ  и   несчетные   часы
возвращаютсЯ ко мне со  всем  непомерным  грузом  моей  памЯти,  вместе  с
давным-давно  отзвучавшими  в  горах  голосами  -  голосами  моих  кровных
родичей, которых уже нет в живых и которых Я никогда не видел,  с  домами,
которые они построили и в которых умерли, с рытвинами на дорогах,  которые
они проторили;  возвращаетсЯ  каждое  нигде  не  записанное  мгновение  их
далекой, давно минувшей, никому не ведомой жизни, о  котором  рассказывала
мне тетушка Њэй. ’ак все это воскресает в  постоЯнно  пульсирующем  мозгу,
так снова вырастает удивительное растение, побег  за  побегом,  корень  за
корнем, волоконце за волоконцем, - и вот оно  встает  во  весь  рост,  это
удивительное растение, плоть от плоти той почвы, что его породила и  нашла
в нем свое живое завершение.
   ‚ы стоЯли подле менЯ, точно скала - да ‚ы и есть скала,  -  пока  Я  не
извлек из земли все растение, не проследил каждое волоконце в сложной  его
ткани, каждый мельчайший, тончайший корешок, терЯвшийсЯ в  слепой,  глухой
почве. € вот все кончено, круг завершен - и у нас с ‚ами тоже все кончено,
и вот что еще Я ‚ам скажу.


   џ уверен, все мы здесь, в Ђмерике, потерЯны, - но уверен также, что нас
найдут. € вера  эта,  котораЯ  поднЯлась  теперь  до  катарсиса  знаниЯ  и
убежденности, длЯ менЯ - и, думаю,  длЯ  всех  нас  -  не  только  надежда
каждого в отдельности, но вечнаЯ живаЯ мечта самой Ђмерики.  џ  думаю,  та
жизнь, которую мы создали в Ђмерике и котораЯ создала нас,  -  сотворенные
нами формы, разросшиесЯ Ячейки, выстроенный нами улей, - по природе  своей
саморазрушительны, и они должны быть разрушены. „умаю, формы эти  отмирают
и должны отмереть, но Ђмерика и ее народ бессмертны,  еще  не  открыты,  и
нетленны, и должны жить.
   џ думаю, подлинное открытие Ђмерики еще впереди. џ думаю, наш дух,  наш
народ, наша могучаЯ, бессмертнаЯ страна еще проЯвЯт истинную свою  мощь  и
нетленную правду. џ думаю, истинное открытие нашей демократии впереди.  €,
думаю, все это надежно, как восход солнца, и неизбежно, как полдень. Љогда
Я говорю, что наша Ђмерика уже ‡десь, уже ‘егоднЯ манит нас и что чудеснаЯ
эта уверенность не только наша живаЯ надежда, но наша мечта, которую  надо
осуществлЯть, Я уверен: так думаю не только Я, но почти все американцы.
   џ думаю, встреча с врагом тоже еще впереди. Ќо мы знаем черты и обличьЯ
врага, и, думаю, в сознании, что он нам известен, что мы с ним  встретимсЯ
и в конечном счете должны его победить, - в этом тоже наша живаЯ  надежда.
џ думаю, враг здесь, перед нами, он тысЯчелик, но на всех его лицах одна и
та же маска. џ думаю, враг наш один: себЯлюбие и неизбежнаЯ его спутница -
алчность. ‚раг этот слеп, но в слепой хищной хватке его  кроетсЯ  свирепаЯ
сила. Ќе думаю, что враг наш родилсЯ только вчера,  или  что  он  возмужал
сорок лет назад, или что он изнемог и потерпел крах  в  1929-м,  или  что,
когда мы начинали, он не существовал и что наше зрение  нам  изменило,  мы
сбились с пути и очутились в его лагере. Ќет, Я думаю, враг наш стар,  как
мир, и зловреден, как преисподнЯЯ, и он был с нами спокон веку. „умаю, это
он украл у нас нашу землю, уничтожил наши богатства, разорил  и  разграбил
нашу страну. „умаю, это он поработил наш народ,  осквернил  чистые  истоки
нашей жизни, завладел редчайшими нашими сокровищами, присвоил наш  хлеб  и
оставил нам лишь корку и, не довольствуЯсь этим, ибо по природе  своей  он
ненасытен, в конце концов попыталсЯ было отобрать у нас даже корку.
   џ думаю, враг приходит к нам в невинном обличье и говорит:
   "џ вам друг".
   џ думаю, враг обманывает нас фальшивыми; словами и лживыми фразами.
   "‚зглЯните, - говорит он, - Я один из вас, один  из  ваших  детей,  ваш
сын, брат и друг. Џосмотрите, какой Я стал сытый и гладкий, а все  потому,
что Я просто один из вас  и  ваш  друг.  Џосмотрите,  какой  Я  богатый  и
могущественный, а все потому, что Я один из вас: живу, как все,  и  думаю,
как все, и к тому же стремлюсь. џ такой, как есть, потому что  Я  один  из
вас, ваш смиренный брат и  друг.  ‘мотрите,  какой  Я,  каким  стал,  чего
достиг, и поразмыслите! - восклицает ‚раг. - Ќеужто вы все это уничтожите?
“верЯю вас, это самое ценное из всего,  что  у  вас  есть.  ќто  вы  сами,
отражение каждого из вас, торжество вашей личности, это у вас в крови, это
сродни вашему племени, это стало традицией Ђмерики. ќто надежда каждого из
вас, желанное длЯ каждого будущее, ибо, - смиренно говорит ‚раг, - Я всего
лишь один из вас, не так ли? ђазве Я не брат ваш, не сын? ђазве Я не живое
воплощение того, каким каждый из нас надеетсЯ и хочет стать, каким  жаждет
увидеть своего сына? Ќеужели вы уничтожите это великолепное  олицетворение
вашей же героической сути? …сли так,  значит,  вы  уничтожите  и  себЯ,  -
говорит ‚раг, - вы убьете то, что есть в нас самого великолепного,  самого
американского, а значит, убьете и себЯ".
   Ћн лжет! € теперь мы знаем, что он лжет! Ћн вовсе не великолепное и  не
какое-либо другое наше воплощение. Ћн не друг нам, не сын, не брат.  €  он
не американец! €бо хотЯ есть у  него  тысЯчи  знакомых  нам  и  пристойных
обличий, настоЯщее его лицо старо, как ЏреисподнЯЯ.
   ЋглЯнитесь вокруг и посмотрите, что он натворил.


   „орогой мой ‹ис, старый мой друг, мы дошли до конца пути,  по  которому
нам суждено было пройти вместе. ђассказ мой окончен, - итак, прощайте.
   Ќо, прежде чем уйти, хочу сказать ‚ам еще одно.
   Ќечто говорило со мной в ночи, когда сгорали восковые  свечи  уходЯщего
года, нечто говорило со мной в ночи и сказало мне, что Я умру, но  где,  Я
не знаю. ‚от что мне сказано:
   "“тратишь землю, что ты знаешь, длЯ  знаньЯ  высшего;  утратишь  жизнь,
тебе данную, длЯ жизни высшей; оставишь друзей любимых - длЯ любви высшей;
край обретешь добрей родного дома, бескрайней, чем землЯ...
   ’от край - опора всем земным столпам, туда ведет нас совесть мира...  и
туда стремитсЯ ветер и струЯтсЯ реки..."