евожащих  душу  вопросов.  ќтот
хвастливый, дерзкий вызов из  стали  и  камнЯ,  казалось  ему,  воздвигнут
навечно,  способен  пережить  любые  опасности,  он  -  неопровержимый   и
сокрушительный ответ на все сомнениЯ.
   Ћн любил все прочное, богатое, созданное с размахом и  на  века.  ‹юбил
ощущение надежности и  власти,  которое  давали  ему  огромные  зданиЯ.  €
особенно любил солидные стены и полы вот этого дома, в котором жил.  ‡десь
под его шагами никогда не скрипнет и не прогнетсЯ паркет,  столь  прочный,
словно вытесан одной огромной плитой из сердцевины исполинского дуба.  „а,
все здесь именно так, как и должно быть.
   Њистер „жек во всем  любил  порЯдок.  €  оттого  ему  приЯтен  был  шум
уличного движениЯ, уже набирающий силу там, внизу. …му приЯтно  было  даже
смотреть, как толкаютсЯ и обгонЯют друг друга пешеходы, ибо он и тут видел
порЯдок. ќтот порЯдок заставлЯет миллионные  толпы  спешить  по  утрам  на
работу в крохотные Ячейки огромных сотов, а вечерами  после  работы  вновь
спешить уже в другие Ячейки. ќтот  порЯдок  неизбежен,  как  смена  времен
года, и в нем „жек прозревал ту же гармонию и долговечность, что и во всей
видимой вселенной.
   Ћн обернулсЯ, обвел  взглЯдом  спальню.  ЃольшаЯ,  просторнаЯ  комната,
двадцать футов в длину, двадцать в ширину и высокий - двенадцать  футов  -
потолок, и в этих превосходных  пропорциЯх  тоже  выразились  процветание,
роскошь и надежность. Љак раз у середины той стены,  что  напротив  двери,
кровать „жека, простаЯ и  строгаЯ,  времен  ‚ойны  за  независимость,  под
пологом на четырех столбиках, и рЯдом столик, а  на  нем  небольшие  часы,
лампа и несколько книг. “ середины другой стены - старинный комод, а кроме
того, в комнате с большим вкусом расположены раздвижной стол,  на  котором
выстроились в рЯд книги и лежат  последние  номера  журналов,  два  старых
виндзорских кресла с превосходной резьбой по  дереву  и  уютнейшее  мЯгкое
кресло. Ќа стенах - несколько прелестных французских  гравюр.  Ќа  полу  -
толстый, мохнатый матово-серый ковер. ‚от и всЯ обстановка. Ћт всего этого
веет скромностью, почти суровой  простотой,  котораЯ  тонко  сочетаетсЯ  с
ощущением простора, богатства и власти.
   •озЯин  комнаты  с  удовольствием  прониксЯ  этим  ощущением  и   опЯть
повернулсЯ к открытому окну. Џолной грудью он глубоко вдохнул  живительную
утреннюю свежесть. ‚оздух был напоен волнующей смесью  городских  запахов,
тончайшим и сложным сочетанием множества оттенков. Џахло, как ни  странно,
землей, влажной, цветущей; остро отдавало солью морского прибоЯ, и от реки
тоже тЯнуло свежестью и одновременно слегка чем-то едким, даже гнилостным,
и все пронизывал горький аромат кипЯщего крепкого кофе. ќтот  удивительный
фимиам будоражил угрозой  борьбы  и  опасности,  подхлестывал,  как  вино,
обещанием власти, богатства и любви. ”редерик „жек  медленно,  с  пьЯнЯщей
радостью вдыхал этот животворный эфир и вновь, как всегда,  ощущал  в  нем
неведомую угрозу и неведомое наслаждение.
   ‚незапно под ним, где-то очень глубоко,  на  мгновенье  слабо  дрогнула
землЯ. Ћн замер,  нахмурилсЯ,  и  в  нем  встрепенулось  давнее  тревожное
чувство, которому он не мог бы подобрать имени. Ќе по душе это  ему,  если
что-то колеблетсЯ и вздрагивает. Љогда он только что переехал в этот  дом,
он проснулсЯ утром с ощущением,  будто  чуть  задрожали  вокруг  массивные
стены, - такой далекой и мимолетной была эта дрожь, что он был не  уверен,
не почудилось ли, и стал расспрашивать  швейцара  у  двери,  выходЯщей  на
Џарк-авеню. € швейцар объЯснил, что этот дом, где сдаютсЯ такие  роскошные
апартаменты, построен над двумЯ туннелЯми железной дороги -  и  он,  „жек,
почувствовал сотрЯсение от поезда, промчавшегосЯ глубоко в  недрах  земли.
ќто ничуть не опасно, заверил швейцар, напротив, самаЯ дрожь стен - лишнее
доказательство их совершенной надежности.
   Ђ все же мистеру „жеку это не нравилось.  ‚  нем  шевельнулась  неЯснаЯ
тревога. Ћн бы предпочел, чтобы  его  дом  покоилсЯ  на  сплошной  прочной
скале. ‚от и сейчас, ощутив в стенах легкую дрожь, он замер, нахмурилсЯ  и
подождал, чтобы все утихло. Џотом улыбнулсЯ.
   "Џодо мною проходЯт огромные поезда, - подумал он. -  “тро,  лучезарное
утро, а они едут и едут - все эти  мальчишки-мечтатели  из  провинциальных
городишек. ‚ечно они рвутсЯ в этот великий город. „а,  вот  и  сейчас  они
проезжают у менЯ под  ногами,  ошалев  от  радости,  обезумев  от  надежд,
опьЯненные мыслЯми  о  победе.  —его  они  хотЯт  добитьсЯ?  —его?  ‘лавы,
громадных доходов и какой-нибудь девчонки! €  все  они  приезжают  сюда  в
поисках той же волшебной палочки. €м нужна власть. ‚ласть. ‚ласть".


   ’еперь сон совсем прошел, и мистер „жек, затворив окно,  быстрым  шагом
направилсЯ в  ванную.  Ћн  любил  ее  -  просторную,  удобную,  сверкающую
молочно-белым фарфором и серебрЯными кранами.  ‘  минуту  он  стоЯл  перед
умывальником и, слегка оскалЯсь, не без удовольствиЯ разглЯдывал в зеркале
свои крепкие, здоровые зубы. Џотом выдавил на  жесткую  щетку  добрых  два
дюйма густой пасты  и  старательно  почистил  их,  поворачиваЯ  голову  то
вправо, то влево и не сводЯ глаз со своего отражениЯ в  зеркале,  пока  на
губах не забелела душистаЯ,  отдающаЯ  мЯтной  свежестью  пена.  ’огда  он
выплюнул пену, смыл ее водой из-под крана и прополоскал рот и  горло  чуть
едким дезинфицирующим средством.
   Ћн  любил  тесный  ровный  строй  лосьонов,  кремов,  мазей,  флаконов,
тюбиков, баночек, щеток, бритвенных  принадлежностей,  которыми  уставлена
была полка толстого синего стекла над умывальником. Ћн густо намылил  щеки
и подбородок широкой кистью  с  серебрЯной  ручкой  и  принЯлсЯ  энергично
втирать пену кончиками пальцев, поглаживаЯ и пошлепываЯ кожу, пока она  не
покрылась плотным гладким слоем теплого крема. Џотом  раскрыл  бритву.  Ћн
признавал только опасную  бритву,  и  она  всегда  была  у  него  идеально
наточена. ‚ решительную минуту,  перед  тем  как  в  первый  раз  провести
лезвием сверху вниз, он слегка наклонилсЯ  вперед,  повел  полным  торсом,
упористо расставил ноги, чуть  согнул  их  в  коленЯх,  уверенно  взмахнул
блестЯщим лезвием и,  осторожно  повернув  намыленную  физиономию  вбок  и
кверху, поднЯл глаза  к  потолку,  словно  изготовилсЯ  принЯть  на  плечи
тЯжелую ношу. ’ихонько взЯлсЯ двумЯ  растопыренными  пальцами  за  щеку  и
точным движением провел по ней  бритвой.  €  под  конец  даже  крЯкнул  от
удовольствиЯ. ‹езвие мЯгко скользнуло по щеке до  самого  краЯ  челюсти  и
оставило за собой ровную розовую полоску безукоризненно гладкой кожи.  —то
за наслаждение ощущать, как противЯтсЯ убийственно острой бритве  жесткие,
поскрипывающие волоски и как берет свое стремительнаЯ безжалостнаЯ сталь.
   Њистер „жек брилсЯ, а тем временем мысленно с  удовольствием  перебирал
все, что было хорошего в его жизни.
   Ћн  подумал  о  своей  одежде.  Љостюмы  его,   неизменно   элегантные,
отличаютсЯ  безупречным  вкусом,  ежедневно  он   надевает   все   свежее.
•лопчатобумажных тканей не носит. Џокупает тончайшее шелковое белье,  и  в
его гардеробе насчитываетсЯ сорок с  лишним  костюмов  прЯмо  из  ‹ондона.
Љаждое утро он придирчиво их пересматривает, заботливо и  умело  подбирает
на сегоднЯ  ботинки,  носки,  рубашку  и  галстук,  чтобы  они  сочетались
идеально, и порой на несколько минут погружаетсЯ в  раздумье,  прежде  чем
выбрать подходЯщий костюм. Ћн любит распахнуть  дверцы  стенного  шкафа  и
осматривать свои развешанные в строжайшем порЯдке элегантные,  без  единой
пылинки костюмы. ’ак приЯтно вдыхать крепкий, чистый запах отличной ткани,
и эти сорок оттенков цвета и покроЯ, думаетсЯ ему, весьма лестно  отражают
разные стороны и грани его собственного характера. Љак и все  вокруг,  вид
этих костюмов наполнЯет его по  утрам  ощущением  уверенности,  радости  и
силы.
   Џредстоит обычный завтрак: апельсиновый сок, два отборных Яйца всмЯтку,
два тонких хрустЯщих ломтика поджаренного хлеба  и  сочные  ломти  розовой
пражской ветчины, которую нарЯдно обрамлЯет кудрЯваЯ  зелень  петрушки.  €
еще он выпьет кофе - чашку за чашкой крепкого  кофе.  ’ак  подкрепЯсь,  он
выйдет навстречу жизни, полный бодрости и сил,  готовый  поймать  на  лету
все, что может принести ему новый день.
   …му вспомнилось, как славно нынче утром пахнуло  в  воздухе  землей,  и
воспоминание  это  было  поистине  маслом  по  сердцу.  •оть  и   коренной
горожанин,  мистер  „жек  был  не  меньше  других  чувствителен  к   чарам
матери-земли. Ћн любил природу, на которую наложила  свой  отпечаток  рука
человека: шелковистые лужайки в  обширных  загородных  владениЯх,  веселые
полчища  Ярких  садовых  цветов,  пышные  купы   с   толком   рассаженного
кустарника. ‚се это радовало его  душу.  ЏростаЯ  жизнь  на  лоне  природы
влекла его год от году все сильнее, и он построил большой загородный дом в
округе “эстчестер. Ћн любил самые дорогостоЯщие виды спорта. Ќередко ездил
за город играть в гольф и наслаждатьсЯ бархатно зеленеющими в Ярком  свете
солнца площадками и ароматом свежепрокошенных дорожек.  ‹юбил  после  игры
постоЯть под бодрЯщими струЯми душа, смывающими пот азарта с ладно сбитого
тела, и затем отдохнуть на прохладной клубной веранде, потолковать о  том,
каков был счет,  пошутить,  посмеЯтьсЯ,  уплатить  проигрыш  или  получить
выигрыш, выпить хорошего виски в компании с другими видными людьми.  ‹юбил
поглЯдеть, как полощетсЯ на высоком белом шесте флаг  его  родины  -  флаг
здесь тоже радовал глаз.
   Ќо  мистер  „жек  любил  и  красоту  попроще,  погрубее.  ‹юбил   буйно
разросшиесЯ травы на косогорах и старые тенистые дороги, что вьютсЯ, уводЯ
все  дальше  в  тишину,  прочь  от  навЯзчивых  скоростей  и   утомительно
блестЯщего бетона. ѓлубоко растроганный, смотрел он,  бывало,  в  середине
октЯбрЯ на безмерную печаль золотой, оранжевой, рыжей  листвы,  а  однажды
увидал старую мельницу красного кирпича, рдеющую в лучах заката, и  сердце
его замерло ("Џодумать только - все это в каких-нибудь тридцати  милЯх  от
Ќью-‰орка..."). ‚ такие минуты столичнаЯ  жизнь  казалась  ему  бесконечно
далекой. € нередко он останавливалсЯ, чтобы сорвать цветок или постоЯть  в
задумчивости у ручьЯ. ‘реди этой мирной тишины  он  со  вздохом  сожалениЯ
думал о том, как тороплива и сумасбродна жизнь  человеческаЯ,  и,  однако,
неизменно возвращалсЯ в огромный,  полный  суеты  город.  €бо  жизнь  есть
жизнь, она подлинна, она серьезна, а мистер „жек был человек деловой.
   Ћн был человек деловой и, понЯтно, любил рискованную  игру.  —то  такое
дело, если не игра? ЏоднимутсЯ цены или упадут? Џримет конгресс то или это
решение? Ѓудет ли война где-нибудь на краю света и возникнет  ли  нехватка
того или иного важного сырьЯ? —то станут носить женщины на будущий  год  -
широкополые шлЯпы или  крохотные  шлЯпки,  длинные  платьЯ  или  короткие?
ђешаешь наугад, ставишь на  эту  догадку  свои  деньги  -  и  если  ошибсЯ
несколько раз подрЯд, то, может  статьсЯ,  больше  не  быть  тебе  деловым
человеком. €так, мистер „жек любил игру и вел ее как истый  делец.  Љаждый
день он играл на бирже. Ђ по вечерам нередко играл в клубе.  €грал  отнюдь
не по мелочам. ’ысЯчу долларов выкладывал глазом не моргнув. Љрупные суммы
не приводили его в трепет. Ћн не пугалсЯ ‚еличин и —исел.  ‚от  почему  он
любил многолюдье. ‚от  почему  среди  огромных  суровых  зданий,  подобных
угрюмым утесам, душу его наполнЯли спокойствие  и  уверенность.  Џри  виде
небоскреба в девЯносто этажей он вовсе  не  склонен  был  повергнутьсЯ  во
прах, бить себЯ кулаками по  распираемой  безумием  голове  и  восклицать:
"ѓоре мне! ѓоре!" Ћ нет. Љаждый  каменный  исполин,  уходЯщий  вершиной  в
облака, был длЯ него знамением власти и могущества,  монументом  во  славу
вечной империи Ђмериканского Ѓизнеса. ќто бодрило и радовало. ‚едь в  этой
империи - его вера, его богатство и самаЯ жизнь.  ‡десь  он  прочно  занЯл
свое место.
   €, однако, он не очерствел сердцем, не слеп к  чужим  несчастьЯм  и  не
закоснел в гордыне. ‚едь он не раз видел людей, которые вечерами, опершись
на подоконник, покойно смотрЯт из окна, видел и тех, которые  кишмЯ  кишат
на улицах, толпой валЯт из крысиных нор, - и нередко спрашивал  себЯ,  что
же у них за жизнь.


   Њистер „жек покончил с бритьем и ополоснул пылающее лицо сперва горЯчей
водой, потом холодной. Џромокнул его чистым полотенцем и осторожно втер  в
кожу душистый, чуть пощипывающий лосьон. € постоЯл минуту,  удовлетворенно
разглЯдываЯ  себЯ  в  зеркале,  легонько  поглаживаЯ   кончиками   пальцев
бархатистые, гладкие и румЯные щеки. Џотом круто повернулсЯ  -  пора  было
искупатьсЯ.
   Ћн любил по утрам погружатьсЯ в огромную, вделанную в пол ванну,  любил
разнеживающее  тепло  пенЯщейсЯ  мыльной  воды  и  острый,  чистый   запах
ароматических солей. …му не чуждо было и  чувство  красоты,  и  он  любил,
лениво откинувшись в ванне, полюбоватьсЯ завораживающей плЯской отраженных
от воды световых бликов на молочно-белом потолке. Ђ всего приЯтней,  когда
красный, мокрый, весь в смолисто пахнущей  мыльной  пене  становишьсЯ  под
колючий, хлесткий душ и ощущаешь жаркий  прилив  воинственной  бодрости  и
отменного здоровьЯ и, ступив на плотный пробковый коврик,  изо  всей  силы
растираешьсЯ досуха огромным жестким мохнатым полотенцем.
   ‚се это он нетерпеливо предвкушал сейчас, со звоном  опускаЯ  на  место
тЯжелую посеребренную пробку  ванны.  Џовернул  до  отказа  кран,  сильной
струей пустил горЯчую воду и следил, как она, бурлЯ  и  дымЯсь,  наполнЯет
ванну. Џотом сбросил шлепанцы,  быстро  стЯнул  с  себЯ  шелковую  пижаму.
ѓорделиво пощупал бицепсы, с истинным удовольствием оглЯдел в зеркале свое
плотное, отлично сохранившеесЯ тело. Ћн был ладно скроен и крепко сшит,  и
нигде никакого нездорового жира, разве  что  чуть  заметнаЯ  пухлость  над
поЯсницей да едва уловимый намек на брюшко, но тревожитьсЯ пока  не  из-за
чего, он выглЯдит куда лучше очень многих, кто на двадцать лет  моложе.  €
он ощутил глубокое, жаркое удовлетворение. Џривернул кран, сунул на  пробу
палец в воду -  и  вмиг  отдернул,  вскрикнул  от  боли  и  неожиданности.
Џоглощенный своими мыслЯми, он забыл про холодную воду; теперь  он  пустил
ее и смотрел, как бьет струЯ,  клокочут  крохотные  белые  пузырьки  и  по
горЯчей голубизне разбегаютсЯ дрожащие волны света. Ќаконец  он  осторожно
попробовал воду ногой, теперь в самый раз. Ћн закрыл кран.
   € вот он отступил на  шаг-другой,  уперсЯ  босыми  подошвами  в  теплые
плитки  пола,  резко,  по-военному  выпрЯмилсЯ,  сделал  глубокий  вдох  и
энергично принЯлсЯ  за  утреннюю  гимнастику.  Ќе  сгибаЯ  ног,  он  круто
наклонилсЯ  и,  крЯкнув,  вытЯнутыми  руками,  самыми  кончиками  пальцев,
коснулсЯ пола. Ѓыстро,  размеренно  он  выпрЯмлЯлсЯ  и  вновь  наклонЯлсЯ,
отсчитываЯ в  такт:  "ђаз!  „ва!  ’ри!  —етыре!"  ђуки  широкими  взмахами
разрезали воздух, а мысли тем  временем  по-прежнему  бежали  по  отрадной
колее, которую проложила длЯ них всЯ его жизнь.
   ‘егоднЯ званый ужин - он так  любит  эти  блестЯщие,  веселые  сборища.
Џритом он немало повидал на своем веку, отлично знает свет и этот город, и
хоть он человек добрый, но не  прочь  позабавитьсЯ  безобидной  насмешкой,
словесной перепалкой  острЯков,  да  и  послушать,  как  иные  злые  Языки
поддразнивают простодушную молодежь. Ѓез всего этого не обходитсЯ на таких
сборищах, где встречаетсЯ народ самый разный. € это придает им особый вкус
и  пикантность.   ‡абавно   посмотреть,   допустим,   как   иной   простак
только-только из захолустной глуши корчитсЯ на крючке коварной и  жестокой
насмешки, - лучше всего из женских уст,  ведь  женщины  на  такое  великие
мастерицы. ‚прочем, есть и мужчины, весьма искусные в этой игре  -  этакие
светские комнатные собачки, баловни богатых  домов  или  утонченно-ехидные
женственные юнцы,  которые  всегда  сумеют,  жеманничаЯ,  больно  кольнуть
отравленной стрелой самого толстокожего провинциала. …сть  что-то  в  лице
вот такого уЯзвленного мальчишки-деревенщины, когда он медленно  багровеет
от жаркого стыда, изумлениЯ и гнева и тщетно  силитсЯ  неуклюжими  словами
отплатить злой осе, котораЯ ужалила и мигом улетела, - есть в  лице  такой
злополучной жертвы что-то очень трогательное,  что  неизменно  вызывает  в
мистере „жеке почти отеческую нежность и  чудесное  ощущение  молодости  и
невинности. ‘ловно он и сам снова переноситсЯ на миг в пору своей юности.
   Ќо все хорошо в меру. Њистер „жек был человек не жестокий и не склонный
ни  к  каким  излишествам.  Ћн  любил  блеск  и  веселье  таких   вечеров,
лихорадочное  волненье  высоких   ставок,   быструю   возбуждающую   смену
развлечений. ‹юбил театр и смотрел все лучшие  постановки  и  все  лучшее,
остроумное и занимательное из "малых форм" - с меткой сатирой, с  хорошими
танцами, с музыкой ѓершвина. Ћн любил  обозрениЯ,  которые  оформлЯла  его
жена, потому что их оформлЯла она, он гордилсЯ ею и наслаждалсЯ вечерами в
‹юбительском театре - они длЯ него были  высшим  воплощением  культуры.  €
случалось, прЯмо во фраке он шел смотреть состЯзаниЯ боксеров, а  однажды,
когда вернулсЯ домой, на его белоснежной крахмальной манишке  алела  кровь
известного чемпиона. ’аким не всЯкий может похвастать.
   Ћн любил многолюдье, оживление, любил принимать у себЯ  в  доме  лучших
артистов, художников, писателей и богатых, образованных евреев. Ћн обладал
добрым и верным сердцем. …го кошелек всегда открыт был длЯ друга  в  беде.
Ћн был щедрый, радушный хозЯин, гостей кормил и поил по-царски, а главное,
он был нежнейший и любвеобильнейший семьЯнин.
   Ќо при этом он любил и обнаженные бархатистые спины хорошеньких женщин,
и сверкающие ожерельЯ вокруг стройных шей. ‹юбил женщин соблазнительных, в
блеске золота и бриллиантов, который еще  подчеркивал  ослепительность  их
вечерних туалетов. ‹юбил  женщин  -  воплощение  последней  моды:  упругаЯ
грудь, точенаЯ  шеЯ,  стройные  ноги,  узкие  бедра,  неожиданнаЯ  сила  и
гибкость. …му нравились томнаЯ бледность, золотистаЯ бронза волос, тонкие,
Ярко накрашенные  губы  -  и  в  складе  губ  что-то  недоброе,  нравились
удлиненные  зеленовато-серые  кошачьи  глаза,  полуприкрытые  подведенными
веками. Ќравилось смотреть, как женские руки сбивают коктейль, и  слышать,
как низкий, немного хриплый, истинно городской голос  -  чуть  утомленный,
насмешливый, слегка вызывающий, произносит:
   - Ќу, дорогой, что это с тобой случилось? џ уж думала,  ты  никогда  не
ЯвишьсЯ.
   Ћн любил все  то,  от  чего  без  ума  каждый  мужчина.  ‚сем  этим  он
наслаждалсЯ, отводЯ всЯкому наслаждению подобающее времЯ и место, и ничего
иного не ждал от других. Ќо превыше всего он ставил чувство меры и  всегда
умел вовремЯ остановитьсЯ. €звечную  иудейскую  пылкость  в  нем  смЯгчало
чувство классической умеренности. ‚ыше многих других добродетелей он ценил
соблюдение приличий. Ћн знал цену золотой середине.
   Ћн не  открывал  душу  каждому  встречному  и  поперечному,  не  ставил
поминутно свою жизнь на карту, ничего не обещал сгорЯча и ничего не  делал
очертЯ   голову.   ‚се   это    свойственно    сумасбродным    христианам.
€долопоклонство и сумасбродство были ему чужды, но в пределах разумного он
не хуже всЯкого другого был готов очень многим поступитьсЯ во имЯ  дружбы.
Ћн не бросит друга, пока тот не окажетсЯ на грани разорениЯ и гибели, даже
постараетсЯ удержать его на краю пропасти. Ќо если человек совсем обезумел
и уже не способен внЯть голосу трезвого  рассудка,  конечно:  длЯ  мистера
„жека такой больше не существует. ’акого он,  хоть  и  не  без  сожалениЯ,
предоставит его участи. —то пользы длЯ кораблЯ, если всЯ команда пойдет ко
дну заодно с единственным пьЯным матросом? Џользы ровно  никакой,  полагал
мистер  „жек.  ѓлубоким,  искренним  чувством  звучали  в  его  устах  два
многозначительных слова: "ЉакаЯ жалость!"
   „а, мистер ”редерик „жек был человек добрый и умеренный.  Ћн  убедилсЯ,
что жизнь хороша, и открыл секрет житейской мудрости. Ђ  секрет  житейской
мудрости заключалсЯ в  готовности  с  изЯществом  идти  на  компромиссы  и
терпеливо принимать мир таким, как он есть. …сли хочешь  прожить  на  этом
свете и не остатьсЯ без гроша, научись  смотреть  в  оба  и  слышать,  что
делаетсЯ вокруг, на то даны глаза и уши. Ќо если хочешь  прожить  на  этом
свете так, чтобы тебЯ не били  по  голове,  не  терзали  понапрасну  боль,
скорбь, ужас, горечь, все муки людские, - научись  еще  и  не  видеть,  не
слышать, закрывать глаза и  уши.  Њожет  показатьсЯ,  что  это  не  так-то
просто, но мистер  „жек  этим  искусством  владел.  Ѓыть  может,  наследие
великих страданий, долгие, тЯжкие  испытаниЯ,  через  которые  прошел  его
народ, оделили его, словно каплей драгоценной эссенции, даром равновесиЯ и
всепониманиЯ. ’ак или иначе, он  этому  не  научилсЯ,  ибо  этому  научить
нельзЯ. ќто было дано ему от природы.
   €так, не тот он был человек, чтобы в  ночной  тьме  рвать  простыню  на
полосы и вЯзать себе петлю или в кровь разбивать кулаки о стену. Ќе станет
он исступленно метатьсЯ по отравленному лабиринту ночных улиц, и не унесут
его, избитого, окровавленного, из публичного дома. Љонечно, подчас нелегко
сносить женские причуды, но горькаЯ тайна любви не терзала мистера „жека и
не мешала спать  спокойно,  как  не  мог  помешать  неосторожно  съеденный
шницель по-венски или этот молодой дурень  -  христианин,  который,  верно
опЯть под пьЯную руку, звонил  в  час  ночи,  потому  что  ему  приспичило
поговорить с ќстер.
   ‚спомнив об этом, мистер „жек помрачнел. Џробормотал что-то  невнЯтное.
„ураки - они и есть дураки, но пускай дурью мучаютсЯ где-нибудь поодаль  и
не мешают спать серьезным людЯм.
   „а, мужчины способны красть, лгать, убивать,  обманывать,  плутовать  и
мошенничать, - это всему свету известно.  Ђ  женщины...  ну,  они  и  есть
женщины, и тут уж ничего не поделаешь. Њистер „жек тоже знавал толику  той
боли и тех безумств, что  снедают  пылкие  молодые  души...  конечно,  это
печально, очень печально. Ќо, независимо ни от чего, день есть день - днем
надо работать, а ночь есть ночь, ночью надо спать, и, право же, это просто
не-стер-пи-мо.
   - ђаз!
   ‚есь багровый, он начал крЯхтЯ с усилием  наклонЯтьсЯ,  покуда  кончики
пальцев не коснулись белоснежного кафельного пола ванной.
   ...не-стер-пи-мо...
   - „ва!
   Ћн резко выпрЯмилсЯ, руки опустил вдоль тела.
   ...чтобы человек, которому предстоит серьезнаЯ работа...
   - ’ри!
   Ћн выбросил руки до отказа вверх и тотчас рывком опустил и сжал  кулаки
перед грудью.
   ...вынужден был среди ночи вскакивать с постели,  оттого  что  какой-то
безмозглый, сумасшедший мальчишка...
   - —етыре!
   ‘жатые кулаки с силой выброшены  вперед,  словно  длЯ  удара,  и  вновь
опущены вдоль тела.
   ...ќто было нестерпимо, и, право слово, он, кажетсЯ, без  обинЯков  так
ей и скажет!
   ‘ гимнастикой покончено; мистер  „жек  осторожно  ступил  в  роскошную,
вделанную в пол ванну и медленно  расположилсЯ  в  прозрачной  голубоватой
глуби. „олгий, протЯжный вздох истинного наслаждениЯ слетел с его губ.


        11. Њ€‘‘€‘ „†…Љ ЏђЋ‘›ЏЂ…’‘џ

   Њиссис „жек проснулась в восемь. Џроснулась,  как  ребенок,  мгновенно,
сразу ожила и встрепенулась всем своим существом, стоило открыть глаза - и
сна как не бывало, мысли и чувства Ясны и свежи. ’ак она  просыпалась  всю
свою жизнь. Њинуту, не шевелЯсь, лежала на спине и смотрела в потолок.
   ‡атем она сильным, торжествующим броском откинула одеЯло  с  маленького
пышного тела, облаченного  в  длинную,  без  рукавов,  ночную  рубашку  из
тонкого желтого шелка. Џорывисто согнула колени, высвободила ступни из-под
одеЯла и опЯть вытЯнулась. ‘  удивлением  и  удовольствием  оглЯдела  свои
крошечные ножки. …й самой приЯтно было посмотреть, какие  у  нее  крепкие,
ровные, безукоризненной формы пальцы и здоровые, блестЯщие ногти.
   ‘ тем же детским хвастливым удивлением она медленно поднЯла левую  руку
и  стала  неторопливо   поворачивать   перед   глазами,   завороженно   ее
разглЯдываЯ. ‹асково и сосредоточенно она следила, как послушно  малейшему
ее  желанию  тонкое  точеное  запЯстье,  восхищалась  изЯщными   крылатыми
взмахами  узкой  смуглой  кисти,  красотой  и  уверенной  ловкостью,   что
чувствовались в тыльной стороне ладони и  прекрасно  вылепленных  пальцах.
Џотом поднЯла другую руку и, вращаЯ обеими кистЯми сразу, продолжала нежно
и сосредоточенно ими любоватьсЯ.
   "Љакое в них волшебство! - думала она. - Љакое волшебство и какаЯ сила!
ѓосподи, до чего они  красивые  и  на  какие  чудеса  способны!  ‡а  какую
постановку Я  ни  возьмусь,  замыслы  возникают  у  менЯ,  точно  какое-то
радостное чудо. ‚се это зреет и накипает внутри, а ведь никто ни  разу  не
спросил, как это у менЯ  получаетсЯ!  ‚о-первых,  все  возникает  сразу...
этаким цельным куском в голове. (‡абавнаЯ мысль заставила ее наморщить лоб
с каким-то растерЯнно-недоумевающим, почти животным выражением.) Џотом все
рассыпаетсЯ на кусочки и само собой выстраиваетсЯ в  каком-то  порЯдке,  а
потоп приходит в движение,  -  подумала  она  с  торжеством.  -  ‘перва  Я
чувствую, как оно сбегает с шеи и с плеч, потом  поднимаетсЯ  по  ногам  и
животу, а потом опЯть сходитсЯ и образует звезду. Ђ после идет в руки,  до
кончиков пальцев, и тогда уж рука сама делает то, чего мне  хочетсЯ.  ђука
проводит линию - и в этой линии есть все, чего мне надо. ђука  закладывает
складкой кусок ткани - и никто в целом свете не сделал бы  такой  складки,
ни у кого больше эта ткань так бы  не  выглЯдела.  ђука  мешает  ложкой  в
кастрюле, тычет  вилкой,  бросает  щепотку  перца,  когда  Я  стрЯпаю  длЯ
„жорджа, - думала она, - и получаетсЯ блюдо,  какого  не  сготовит  лучший
шеф-повар в целом свете, потому что Я вкладываю в это себЯ - сердце, душу,
всю свою любовь! - думала она победно и ликующе. - „а! € так было всегда и
во всем, что бы Я ни делала, - во всем Ясность замысла, линиЯ  моей  жизни
Ясна, как золотаЯ нить, ее можно проследить от самого детства".
   ’еперь, осмотрев свои ловкие красивые руки, она  принЯлась  неторопливо
проверЯть остальное.  Ќаклонив  голову,  оглЯдела  полную  грудь,  плавные
очертаниЯ живота, бедер, ног. Ћдобрительно  провела  по  бедрам  ладонЯми.
ЋпЯть протЯнула руки вдоль тела и лежала неподвижно,  всЯ  прЯмаЯ,  ступни
сомкнуты, голова откинута, серьезный взглЯд устремлен в потолок  -  словно
маленькаЯ королева, готоваЯ к погребению, бесконечно спокойнаЯ и красиваЯ,
но тело еще теплое, еще податливое, - и при этом думала:
   "‚от мои руки и пальцы, вот  мои  бедра,  колени,  ступни,  безупречные
пальцы ног, вот она Я".
   € вдруг, словно проверка собственных  богатств  наполнила  ее  огромной
радостью и довольством, она просиЯла, порывисто села и решительно спустила
ноги на пол. ‘унула их в домашние туфли, встала, распахнула  руки  во  всю
ширь, потом свела, сцепив пальцы у затылка, зевнула  и  накинула  на  себЯ
желтый стеганый халат, что лежал в изножье кровати.
   “ ќстер было розовое милое, тонкое, изысканно  красивое  лицо.  ‚  этом
маленьком, четко вылепленном, на редкость подвижном личике со своеобразным
овалом - почти в форме сердца - удивительно  сочетались  черты  ребенка  и
взрослой женщины. “видев ее впервые, всЯкий сразу думал: "Ќаверно,  она  и
девочкой была в точности такаЯ же. Ќаверно, она с детства ни  капельки  не
изменилась". Ќо лежал  на  этом  лице  и  отпечаток  зрелых  лет.  „етское
проступало в нем всего Ясней, когда она с кем-нибудь разговаривала  и  всЯ
загоралась веселым, неугомонным оживлением.
   ‡а работой в лице  ќстер  проступала  серьезность  и  сосредоточенность
зрелого, искушенного мастера, всецело поглощенного своим нелегким  трудом,
и в такие минуты она выглЯдела совсем не молодо. ‚от тогда-то  становились
заметны следы усталости и крохотные морщинки вокруг глаз,  и  седина,  уже
сквозЯщаЯ кое-где в темных каштановых волосах.
   € в часы отдыха или когда она оставалась наедине с  собою  на  лицо  ее
нередко ложилась тень невеселого раздумьЯ. ’огда красота  его  становилась
глубокой и загадочной. ќстер „жек была на три четверти еврейка, и когда ею
овладевала задумчивость, в ней  брало  верх  то  древнее,  таинственное  и
скорбное,  что  присуще  этой  расе.  ‹об  прорезали  морщины   печали   и
недоумениЯ, и во всем облике  проступала  печать  рока,  словно  памЯть  о
бесценном, безвозвратно утерЯнном сокровище.  ‚ыражение  это  на  ее  лице
поЯвлЯлось не часто, но „жорджа “эббера всЯкий раз, как  он  его  замечал,
охватывала тревога, ибо тогда ему чудилось, что глубоко  в  душе  женщины,
которую он любил и, как ему  казалось,  уже  понЯл,  скрыто  некое  тайное
знание, ему недоступное.
   Ќо чаще всего ее видели и  лучше  всего  запоминали  веселой,  сиЯющей,
неутомимо деЯтельной - маленьким пылким созданием, в  чьих  тонких  чертах
светилось столько детской  радости  и  неугасимой  доверчивости.  ‚  такие
минуты ее щеки-Яблочки разгорались свежим здоровым румЯнцем, и  стоило  ей
войти в комнату, как все вокруг озарЯлось исходЯщим от нее утренним светом
жизни и чистоты.
   €  когда  она  выходила  на  улицу,  смешивалась  с   вечно   спешащей,
безрадостной, бездушной толпой, лицо ее сиЯло,  точно  бессмертный  цветок
среди  мертвенно-серых  людей  с  мертвенно-мрачными  глазами.  Њимо   нее
проносились в людском водовороте неразличимо однообразные  лица,  на  всех
застыла одна и та же  тупаЯ  черствость,  сквозило  то  же  коварство  без
границ, хитрость без смысла и цели, циническаЯ искушенность  безо  всЯкого
подобиЯ веры и мудрости, -  но  и  в  этой  орде  ходЯчих  мертвецов  иные
внезапно останавливались посреди вечной угрюмой сутолоки и вперЯли  в  нее
затравленный беспокойный взглЯд. Ћна была такаЯ  пухлаЯ,  кругленькаЯ,  от
нее веЯло щедростью, как от плодоносной  земли,  она  словно  принадлежала
иной человеческой породе, совсем не похожей на их унылую тощую скудость, -
и они глЯдели ей вслед, словно обреченные вечным  мукам  грешники  в  аду,
которым на миг дано было видение живой, нетленной красоты.


   Њиссис „жек еще  стоЯла  подле  кровати,  и  тут  в  дверь  постучалась
горничнаЯ Ќора ”огарти и тотчас вошла с подносом, на котором были  высокий
серебрЯный кофейник, маленькаЯ сахарница, чашка с  блюдцем  и  ложечкой  и
утренний "’аймс". Ћна поставила поднос на ночной столик и сказала  хриплым
голосом:
   - ‡драсьте, миссис „жек.
   - Ђ, Ќора, привет! - отозвалась хозЯйка быстро и удивленно, как всегда,
когда с нею здоровались. - Ќу как вы нынче, а? - спросила  она  так  живо,
словно ей и в самом деле это очень  интересно,  но  тотчас  продолжала:  -
‘лавный будет денек, правда? ‚идали вы когда-нибудь такое чудесное утро?
   - ‚аша правда, миссис „жек, - согласилась горничнаЯ, - утро очень  даже
чудесное.
   Ћтвет прозвучал почтительно, чуть ли не  подобострастно,  но  в  голосе
послышалось и  что-то  уклончиво-хитрое  и  угрюмое;  миссис  „жек  быстро
поднЯла глаза и встретила воспламененный спиртным, бессмысленный,  злобный
взглЯд в упор. Џохоже было, однако, что эта женщина злитсЯ не  столько  на
хозЯйку, сколько на весь белый свет.
   …сли же она и впрЯмь готова была испепелить миссис „жек  взглЯдом,  это
жгучее негодование рождено было слепым  инстинктом:  просто  в  ней  тлела
ненасытнаЯ злоба, а отчего - Ќора и сама не знала.  “ж  навернЯка  она  не
чувствовала себЯ угнетенной представительницей низших  классов,  ведь  она
была ирландка и  католичка  до  мозга  костей  и  во  всем,  что  касалось
достоинства и положениЯ в обществе, преисполнЯлась сознанием  собственного
превосходства.
   Ћна служила в доме миссис „жек больше двадцати лет и на  щедрых  хлебах
изрЯдно  разленилась,  но,  несмотрЯ  на  всю  свою   истинно   ирландскую
привЯзчивость и преданность, ни минуты не сомневалась, что в конце  концов
это  семейство  попадет  в  ад  заодно  со  всеми  прочими  Язычниками   и
нечестивцами. Ђ между тем у этих процветающих нехристей ей  жилось  весьма
недурно. —то и говорить, ей досталось теплое  местечко,  к  ней  неизменно
переходили почти ненадеванные нарЯды миссис „жек и ее сестры ќдит, и ничто
не мешало ей принимать на самую широкую ногу дружка-полицейского,  который
приходил раза три в неделю  поухаживать  за  ней;  он  ел  и  пил  в  свое
удовольствие, так что ему и в голову не пришло бы попастись  где-нибудь  в
другом месте. Ђ тем временем она отложила впрок несколько  тысЯч  долларов
да еще неутомимо поставлЯла всем своим  сестрам  и  племЯнницам  в  родном
графстве Љорк пикантнейшие сплетни из быта сливок богатого  Ќового  ‘вета,
где можно так недурно поживитьсЯ; впрочем, сплетни она приправлЯла толикой
благочестивого осуждениЯ и сожалениЯ и мольбами к пресвЯтой деве беречь ее
и не покинуть среди подобных Язычников.
   Ќет, право же, злобнаЯ досада в  ее  горЯщих  глазах  не  имела  ничего
общего с кастовой ненавистью.  Ћна  прожила  в  этом  доме  двадцать  лет,
пользуЯсь щедростью и великодушием Язычников высшего, самолучшего сорта, и
понемногу притерпелась почти ко всем их греховным обычаЯм, но ни на минуту
не позволЯла себе забыть, где лежит путь истинный и светит свет  истинный,
ни на минуту не оставлЯла ее надежда в один прекрасный  день  вернутьсЯ  в
более просвещенные, истинно христианские родные краЯ.
   € не от бедности горели обидой глаза горничной,  это  не  был  упорный,
молчаливый гнев беднЯка против богача, ощущение  несправедливости  оттого,
что достойные люди вроде нее вынуждены  весь  век  прислуживать  никчемным
ленивым бездельникам. Ћна вовсе не мучилась жалостью к  себе  оттого,  что
надо с утра до ночи мозолить  руки,  чтобы  богатаЯ  светскаЯ  дама  могла
беззаботно улыбатьсЯ и лелеЯть свою красоту. Ќора отлично знала, нет такой
работы по дому, - подать ли на стол, стрЯпать ли, шить, чинить, прибирать,
- которую ее хозЯйка не сумела бы выполнить куда быстрей и лучше, чем она,
горничнаЯ.
   ‡нала она также, что  в  этом  огромном  городе,  который  непрестанным
грохотом оглушает даже ее не слишком чуткое ухо, ее хозЯйка действует  изо
днЯ в день с энергией динамо-машины  -  покупает,  заказывает,  примерЯет,
рассчитывает, кроит, чертит... то в огромных, довольно унылых  помещениЯх,
где гулЯют сквознЯки, где обретают плоть и кровь ее замыслы и эскизы,  она
на лесах с художниками - и с легкостью побивает их в  их  же  ремесле;  то
сидит, по-турецки скрестив ноги, среди громадных свертков ткани,  и  в  ее
ловких пальцах игла мелькает куда стремительней,  чем  в  проворных  руках
сидЯщих вокруг портных с изжелта-бледными лицами;  то  неутомимо  шарит  и
роетсЯ в  мрачных  лавчонках,  где  торгуют  всЯким  старьем,  и  вдруг  с
торжеством выкопает из кучи хлама образчик того  самого  узора,  какой  ей
понадобилсЯ.  €  всегда  она  гонит  своих  подчиненных,  всегда  торопит,
неотступно, но и добродушно, она не выпускает вожжи из рук и доводит  дело
до конца, побеждаЯ лень, небрежность, тщеславие,  глупость,  равнодушие  и
ненадежность тех, с кем ей приходитсЯ  работать,  -  художников,  актеров,
рабочих  сцены,  банкиров,  профсоюзных  заправил,  электриков,   портных,
костюмеров,  режиссеров  и  постановщиков.  ‚сей  этой  разношерстной,   в
большинстве довольно убогой и не слишком  умелой  команде,  чьими  трудами
создаетсЯ сумасбродное и рискованное целое, именуемое театром малых  форм,
она навЯзывает ту  же  стройность,  изысканность  замысла  и  несравненную
красочность, какими отличаетсЯ ее собственнаЯ жизнь. € все  это  горничнаЯ
прекрасно знала.
   Џритом она наглЯделась на жестокий,  неподатливый  мир,  где  ежедневно
воюет и одерживает победы ее хозЯйка, и Ясно понимала, что,  даже  обладай
она сама талантами и познаниЯми, которыми наделена миссис  „жек,  во  всем
ее, Ќорином, ленивом  теле  не  наберетсЯ  столько  энергии,  решимости  и
власти, сколько скрыто у той в кончике мизинца. € понимание это отнюдь  не
пробуждало  в  ирландке  чувства  неполноценности,  напротив,   прибавлЯло
самодовольства, ведь на самом-то деле настоЯщаЯ труженица не она, а миссис
„жек! Ќет, она, горничнаЯ, ест и пьет то же, что и хозЯйка, живет под  той
же крышей, даже носит те же  платьЯ  -  и  ни  за  что  на  свете  она  не
поменЯлась бы местом со своей хозЯйкой.
   „а, она понимала, что ей посчастливилось и жаловатьсЯ  не  на  что;  и,
однако, злаЯ, противоестественнаЯ обида безжалостным  огнем  горела  в  ее
враждебном, мЯтежном взглЯде. Ђ почему - она и сама не могла бы  объЯснить
словами. Ќо в минуты, когда эти две женщины оказались лицом к лицу,  слова
были не нужны. ЋбъЯснение запечатлено было в самой их  плоти,  читалось  в
каждом их движении. Ќе богатство миссис „жек, не ее власть и  положение  в
обществе вызывали злобу горничной, но нечто более личное и трудно уловимое
- особый настрой и своеобразие, какими отличалась всЯ  жизнь  той,  другой
женщины. €бо за последний год Ќорой ”огарти овладело смЯтение,  внутреннее
недовольство и разочарование, смутное, но неодолимое чувство, что  всЯ  ее
жизнь пошла наперекос и, никчемнаЯ,  бесполезнаЯ,  близитсЯ  к  бесплодной
старости. Ћна недоумевала и мучалась, чувствуЯ, что упустила в жизни нечто
прекрасное и величественное, и не понимаЯ, что же это могло быть.  Ќо  что
бы это ни было, а ее хозЯйка, видно, каким-то чудом это таинственное нечто
нашла и насладилась им сполна, - и эта истина, которую Ќора  Ясно  видала,
хоть и не могла определить и назвать, жгла ее нестерпимой обидой.
   Ћни были почти однолетки, одного роста и  настолько  схожего  сложениЯ,
что горничнаЯ могла, не ушиваЯ и не переделываЯ, носить хозЯйкины  платьЯ.
Ќо даже если бы они родились на разных планетах  и  вели  свое  начало  от
совершенно разной протоплазмы, они не могли бы быть  более  противоположны
друг другу.
   Ќора вовсе не была  уродом.  …е  черные  волосы,  зачесанные  на  косой
пробор, были густые и пышные. € лицо было бы приЯтным и  миловидным,  если
бы не тупо-растерЯнное выражение, которое придавали  ему  сейчас  хмель  и
накипающаЯ беспричиннаЯ злость. ‚ лице этом была и доброта  -  но  была  и
неистоваЯ  вспыльчивость,  присущаЯ  натурам,  в  которых   скрыто   нечто
необузданное, грубое  и  в  то  же  времЯ  уЯзвимое,  жестокое,  нежное  и
порывисто-буйное. € фигура ее еще  не  расплылась,  и  ей  пришлась  впору
изЯщного покроЯ юбка из зеленой шерстЯной ткани  в  крупную  клетку  (юбку
недавно отдала ей хозЯйка - после долгих лет службы Ќора считалась как  бы
старшей над остальной прислугой и не обЯзана была носить форменное платье,
как другие горничные). Ќо хозЯйка была тонка в кости, и  стройнаЯ  фигурка
ее отличалась в то  же  времЯ  соблазнительной  пышностью,  горничнаЯ  же,
напротив, казалась топорной и неуклюжей. “  нее  было  тело  женщины,  чьЯ
молодость и плодоноснаЯ  свежесть  миновали,  уже  несколько  отЯжелевшее,
негибкое, оно стало сухим и жестким от многих ударов и  долгой  усталости,
от медленно копившегосЯ груза невыносимых дней и безжалостных лет, которые
все отнимают у человека и от которых никому не ускользнуть.
   Ќет, никому не ускользнуть - только вот _она_ ускользает, горько думала
ирландка  с  глухим,  невыразимым  словами  ощущением,  что   ее   жестоко
оскорбили, - _ей_ все дано, _она_ всегда торжествует. _…й_  годы  приносЯт
только успех за успехом. Ђ почему так? Џочему?
   Њысль ее наткнулась на этот  вопрос,  точно  дикий  зверь  на  отвесную
непроницаемую стену, и замерла в растерЯнности. ђазве они не дышали  одним
и тем же воздухом, не ели ту же пищу, не носили те же платьЯ, во жили  под
одной крышей? ђазве не было у нее все то же самое - ничуть не  хуже  и  не
меньше, чем у хозЯйки? “ж если на то пошло, ей, Ќоре, живетсЯ еще получше,
с едким презрением подумала она, она-то не надрываетсЯ с утра до ночи, как
ее хозЯйка.
   Ђ меж тем она стоит растерЯннаЯ,  недоумевающаЯ  и  угрюмо  смотрит  на
ослепительно счастливую жизнь той, другой... она видит этот  блистательный
успех, понимает, как он велик, чувствует, как он длЯ нее оскорбителен, - и
не знает, какими словами высказать, до чего это нестерпимо  несправедливо.
‡нает только одно: ее сделали неуклюжей и неловкой те самые годы,  которые
другой женщине прибавили изЯщества и гибкости; ее  кожа  стала  жесткой  и
землистой от того же солнца и  ветра,  которые  прибавили  блеска  сиЯющей
красоте другой женщины; и даже сейчас душа  ее  отравлена  сознанием,  что
жизнь ее не удалась, прошла понапрасну, а в той, другой, словно прекраснаЯ
музыка, не угасают силы и самообладание, здоровье и радость.
   „а, это она понимала достаточно Ясно. ‘равнение  открывало  жестокую  и
страшную истину, не оставлЯло ни  сомнениЯ,  ни  надежды.  €  сейчас  Ќора
устало и хмуро смотрела на хозЯйку,  стараЯсь  под  давлением  многолетней
выучки, чтобы голос ее звучал, как и полагаетсЯ,  почтительно  покорно,  и
при этом видела, что та разгадала ее  тайную  зависть  и  разочарование  в
жизни и жалеет ее. € душу горничной переполнила ненависть, ибо жалость  ей
казалась крайним, нестерпимейшим оскорблением.
   €  в  самом  деле,  когда  миссис  „жек  здоровалась  с  горничной,  ее
прелестное лицо оставалось все таким же добрым  и  жизнерадостным,  однако
зоркие  глаза  мигом  подметили  бушующую  в  той  злобу,  и  ее  охватили
удивление, жалость и раскаЯние.
   "ЋпЯть! - подумала она. - Ќапилась третий раз за эту н