дственных  сигналов  и
прикинулсЯ
     дурачком.
     - “ж больно  хитра, да и дерзкаЯ, -- пробурчал царь недовольно. ѓлавное
же,
     ему было не по себе  в  ее  присутствии. Ћна  была, как бы это поточнее
выразитьсЯ,
     слишком женщиной,  и это  окрашивало  все  ее мышление.  Ћна, например,
считала --
     но почему, собственно, Я все времЯ говорю о ней в прошедшем времени, --
она счита
     ет,  что  мысли  образовались  из  чувств и  не должны терЯть  свЯзь  с
чувствами. “старе
     лаЯ точка зрениЯ, конечно, вчерашний день.
     -- †ивотнаЯ сумЯтица, -- изрек Я.
     -- Ќет, творческий исток, -- парировала она.
     Ќочи  напролет  простаивала она  подле менЯ на  террасе моей  подзорной
башни, объЯснЯЯ мне звездную науку колхидцев, основанную на фазах луны, а от
менЯ  хотела  знать наши названиЯ созвездий, описание их движений  и  выводы
относительно  людских  судеб,  которые Я делаю  из  их расположениЯ,  из  их
констеллЯции. Њы  слушали музыку  сфер, их хрустальный звон,  к которому  не
приспособлен  человеческий  слух  и который,  однако,  в  мгновениЯ  высшего
напрЯжениЯ чувств человеку иногда дано услышать. ЊедеЯ была первой женщиной,
распознавшей эти звуки в ту же секунду, что и Я.
     -- ‘ловно гигантский смычок тронул дрожащую струну, -- сказала она.
     ’ак оно  и  было. ‚  ту  ночь,  не скрою,  переживание небесной  музыки
потрЯсло менЯ сильнее обычного и каким-то иным образом.
     ЊенЯ обижало, что она не хочет следовать предсказаниЯм, которые Я читал
длЯ нее  в  звездном  небе.  ‚ конце  концов,  у нас в Љоринфе древнЯЯ школа
толкованиЯ  звезд,  череда моих предшественников, имена которых  с почтением
передаютсЯ из поколеньЯ в  поколенье, уходит далеко в прошлое, и если Я иной
раз   и  позволЯю  себе   той  или  иной  мыслью   отойти   от  канонических
предначертаний, то это вовсе не упразднЯет моего желаниЯ когда-нибудь к этой
славной череде примкнуть и так продолжить свою жизнь в памЯти моих землЯков.
     -- ‡ачем? -- спросила она.
     Џришлось мне ей сказать, что в своих расспросах она иногда приближаетсЯ
к  сфере,  доступ в  которую не дозволен  никому. џ мог бы  еще добавить: ее
расспросы   дали  мне  почувствовать,  что   подобнаЯ  сфера,   оказываетсЯ,
существует,  и снова  пробудили  в памЯти  мучительные  и  постыдные поводы,
заставившие менЯ  прибегнуть  к  такой защите. Ќа  миг Я даже позабыл всЯкую
учтивость.
     --  ‡ачем, зачем? -- вскричал  Я. -- ‡ачем людЯм хочетсЯ жить как можно
дольше?
     ’ут не о чем спрашивать!
     Ћна промолчала, но  так, что молчанием своим лучше всЯких слов дала мне
понЯть: она с этим не согласна.
     -- Ќу, в чем еще дело? -- продолжал кипЯтитьсЯ Я. -- ђазве ты не хочешь
жить в
     памЯти твоих людей, или что?
     Ћна об  этом еще  не думала.  Џусть рассказывает  об этом кому  угодно,
только не

     мне. ЋпЯть  это молчание. Ћно начало вызывать во мне нечто вроде Ярости
или какое-то иное побуждение, от которого Я, посчитав его недостойным, давно
себЯ отучил. Ђ она --  много  позже  и совсем в другой свЯзи  -- могла вдруг
заметить: - ‡наешь, у нас ведь всех предков почитают.
     €ной раз ее нельзЯ слушать без смеха.
     Љонечно, коринфЯне  наши разглЯдывали  новоприбывших, словно диковинных
зверей -- не то  чтобы  враждебно, но и не сказать  чтобы приветливо.  “ нас
тогда как раз выдалось  несколько хороших лет, это всегда лишь задним числом
понимаешь,  и мы,  видЯ изумление  колхидцев, тем  больше наслаждались нашим
благополучием.  Љак  это  бывает: несколько  урожайных годин подрЯд, закрома
битком, цены на  продовольствие низкие, тут и дароваЯ кормежка длЯ  беднЯков
иной раз не расход,  и  зависимость от хеттов почти не ощущаетсЯ. €  что длЯ
менЯ ничуть не  менее важно:  злосчастнаЯ историЯ с €финоей наконец-то стала
забыватьсЯ, в том числе и  мной самим,  почти.  Ќикто  больше  не  вопрошал,
вправду ли ее  похитили чужеземные  мореходы, чтобы с почестЯми выдать замуж
за молодого заморского царЯ. € даже более того:  люди,  во что Я лично ни за
что  не мог  поверить, смирились с  мыслью, что  Њеропа,  столь любимаЯ  ими
царица,  надолго заболела, живет  в  уединении в отдаленном  крыле дворца и,
кроме двух своих жутких старух, никого, без всЯких исключений, никого к себе
не допускает. „аже Я толком  не знаю, был ли на сей счет государев приказ, и
в таком случае ее затворничество оказывалось ссылкой, или это она сама после
несчастьЯ с €финоей бежала от всего, что относитсЯ к царскому дворцу, как от
чумы. ‘о временем Я перестал задаватьсЯ этим вопросом.
     џ  был молод,  когда все  это  случилось. Њы  жили в беспокойное времЯ,
народы  вокруг  нашего ‘редиземного морЯ были  охвачены  брожением, тревожно
было  и  в  нашем  городе,  где  назревали  междоусобные  распри.  ‚  совете
противоборствовали две партии, одна была предана Љреонту,  втораЯ  же стоЯла
за царицей  Њеропой, котораЯ  имела  тогда  большой вес, поскольку, согласно
древнему,  давно уже утратившему  всЯкий смысл обычаю,  считалось,  что царь
получил корону от царицы лишь взаймы, а  престол наследовалсЯ по материнской
линии. Ђ тут вдруг эти  старые, давно забытые законы  снова почему-то должны
были обрести силу, и обе партии из-за этого Яростно спорили. „ело в том, что
как  раз тогда представилась  возможность  союза  с  соседним  городом,  что
обеспечивало Љоринфу  военную  неуЯзвимость,  но  с  одним условием:  €финое
надлежало выйти  замуж за молодого царЯ  этого города, а со временем сменить
Љреонта на царстве.  Њногие члены  совета, среди них  и Њеропа,  считали эти
предложениЯ  разумными,  а  вероЯтность  обезопасить  Љоринф   от  окружениЯ
могущественных и грозных соседей весьма желательной. Ќо Љреонт был против. Ђ
без него  или против его воли совет ничего предпринЯть не мог. Њеропа была в
Ярости, она понимала -- отказ царЯ направлен против  нее. џ стоЯл на стороне
Љреонта.  Љакой  прок,  призналсЯ  он  мне в  минуту  откровенности, тратить
столько тЯжких усилий, хитрости, терпениЯ и упорства на то, чтобы постепенно
удалить Њеропу  от  влиЯниЯ и  власти, если теперь  надежда на  новое  бабье
господство возродитсЯ и укрепитсЯ в лице €финои  и  окружающих ее женщин. Ќе
то  чтобы  он  что-то  имел  против  женщин,  вовсе  нет,  историЯ  народов,
проживающих по берегам нашего морЯ, дает достаточно примеров  могущественных
и вполне  успешных женских династий. €  движет им  не  своекорыстие, а  лишь
забота о будущности Љоринфа. €бо кто умеет понимать знамениЯ времени, тот не
может  не видеть, что вокруг  в  пучинах битв и  кровопролитий  образовались
новые государства,  тЯгатьсЯ с которыми  по  старинке управлЯемый  женщинами
Љоринф  просто не в силах. ЏротивитьсЯ  ходу времени  бессмысленно. ЋстаетсЯ
одно --  пытатьсЯ своевременно разгадать, куда оно движетсЯ, и идти туда же,
пока тебЯ  не затоптали.  Џравда, цена, которую  за это  приходитсЯ платить,
бывает почти непомерной.
     Ќашей ценой была €финоЯ.
     -- ‚есь Љоринф пошел бы  прахом, не принеси мы ее в жертву, -- сказал Я
Њедее.
     --  Ћткуда у тебЯ такаЯ уверенность? -- спросила она, и Я знал, что она
это
     спросит.
     “ менЯ буквально волосы на голове  дыбом встали, когда  эта  налившаЯсЯ
нена-


     вистью Ђгамеда и этот  неописуемый Џресбон Явились ко  мне с доносом  и
когда Я начал понимать, что Њедее все известно.  —то она теперь в западне. €
притом по  своей собственной вине, что менЯ еще больше бесило. Ћткуда у менЯ
такаЯ уверенность, вскричал Я,  и об этом она спрашивает менЯ, того, кто все
эти событиЯ  пережил и, да, Я вправе так сказать, выстрадал? Џусть лучше она
еще  раз как следует подумает, ей ли  поучать кого бы  то ни было  истинному
отношению  к родине и к  своему  царскому дому. ќто мое  замечание  странным
образом нисколько ее не задело. …е отношениЯ с  Љолхидой и ее бегство оттуда
пусть менЯ не волнуют, с этим она как-нибудь разберетсЯ сама; но Я же должен
понимать, что все эти науськиваниЯ людей против нее, построенные на заведомо
ложном обвинении, совершенно излишни. “  нее и в мыслЯх не было рассказывать
о том, что  она нашла в пещере, и о том, что в свЯзи с этим разузнала. € она
умеет молчать, уж  это-то Я должен знать.  Ќо длЯ самой  себЯ  ей нужна была
Ясность. €ли мы даже молчаливого знаниЯ не в силах ей простить.
     Њы стоЯли друг против друга, как враги. € Я не имел права показывать ей
моего сожалениЯ по этому поводу.
     -- ‡ачем  же так надменно?  ‡ачем столько самоуверенности, моЯ  дорогаЯ
ЊедеЯ?
     -- сказал Я  ей.  --  ’ы  говоришь:  "науськиваниЯ". Ђ  что, если  твои
землЯки в один пре
     красный день без всЯкой подначки с нашей стороны вдруг сами усомнились?
€ли, по-
     твоему, с  их стороны так уж нелепо поинтересоватьсЯ, а не  обманом ли,
не искажени
     ем ли истинных обстоЯтельств побудили их в свое  времЯ покинуть родину?
Ќе пре
     следовалсЯ ли тут чей-нибудь сугубо личный интерес -- смытьсЯ поскорее,
покуда
     братоубийство не предано огласке?
     џ  ожидал вспышки  ее  пламенного гнева,  но  снискал  только  издевку.
Ќелепо? …ще как  нелепо! Џосле стольких-то лет,  зато как удачно совпадает с
нашими интересами. Љоторые, кстати, мы защищали бы  куда умней, если  бы так
панически не боЯлись разоблачениЯ.  Џотому что если  все  действительно так,
как мы утверждаем, если без убийства €финои -- она так и сказала: "убийства"
-- нельзЯ  было сохранить Љоринф,  почему же в таком случае  мы  не решаемсЯ
сейчас,  после стольких лет, рассказать обо всем нашим коринфЯнам --  неужто
они бы  нас не понЯли? Ќеужто у них не  хватило бы  ума  сделать выбор между
собственным выживанием и нынешним благополучием
     -- и жизнью юной девушки? €ли мы хотим и дальше изворачиватьсЯ и лгать,
невзи
     раЯ  на все  жертвы, которые это за  собой  повлечет. €бо одно-то  Я уж
должен пони
     мать: добром эта ложь не кончитсЯ, в том числе и длЯ нас.
     Ћна знала, что говорит. “ менЯ и в мыслЯх не было  отвечать на подобные
вопросы.  Ћт нее  и  без того, надо полагать, не  укрылось, что благополучие
моих дорогих коринфЯн прЯмо свЯзано с их свЯтым убеждением, что праведнее их
нет  народа на  белом свете.  €  право же, смешно предполагать, будто  людей
можно  сделать  лучше,  говорЯ  им  горькую  правду.  ’акаЯ  правда   только
обескуражит их и  озлобит, лишит почтениЯ и веры,  сделает неуправлЯемыми. ‚
этом  смысле Я твердо убежден: правильным, единственно  верным  выходом было
совершить   жертвоприношение  €финои   втайне,   поэтому   и  те,  кто   так
распорЯдилсЯ,  и  те,  кто  это распорЯжение  выполнЯл,  достойны  всЯческой
похвалы, ибо они снЯли с нас всех тЯжкое бремЯ, переложив его на свои плечи.
ЊенЯ там не было. ѓоворЯт, это  было не слишком красиво. „а Я же  видел, как
жертвуют на алтаре молодого бычка.
     Ђлтарь соорудили в  том самом  подземелье, так что говорить об убийстве
просто кощунственно.  „евочка,  милое дитЯ, Я ведь ее знал, вела себЯ  очень
кротко.  Њеропу,  ее мать, в том крыле  дворца,  где  она поныне и  обитает,
пришлось силой  держать  четверым мужчинам, говорЯт,  она кричала  так,  что
потерЯла голос  и  с  тех  пор считаетсЯ немой. Љреонт, отец  девочки, в это
времЯ находилсЯ на  корабле  по пути  к  хеттам,  куда направлЯлсЯ заключать
трудные  соглашениЯ,  которые  только  злопыхатели  способны  были  называть
кабальными. ќто сейчас, что правда, то правда, хетты, ссылаЯсь на оговорки и
клаузулы,  предусмотренные  в  заведомо  невероЯтных,  как  тогда  казалось,
случаЯх, это  сейчас  они,  используЯ  изменениЯ вокруг  нашего ‘редиземного
морЯ,  норовЯт  укрепить  свое   господство,   наша   зависимость   от   них
усугублЯетсЯ, положение  у Љреонта незавидное, настроениЯ в Љоринфе смутные.
ЊедеЯ сеет  беспокойство в  самое неблагоприЯтное времЯ, так Я ей и  сказал.
‚озможно, ответила она, только


     благоприЯтных времен она впереди не видит. Ќи длЯ менЯ, ни длЯ Љоринфа.
„а и длЯ себЯ тоже.
     - ’ем более, что Я тут всем чужаЯ, -- добавила она.
     -- Ќо ты могла бы стать нам своей, -- сказал Я.
     Ћна мне на это:
     - ’ы в самом деле так думаешь, Ђкам?
     Ќет, Я так не думаю.
     Љормилица €финои до конца  была с  ней. "„олжно же дитЯ в свой смертный
час  хоть  одно  близкое  лицо видеть"  --  так, по  рассказам,  эта женщина
сказала.  €  все  времЯ  с  девочкой  разговаривала  и  пела  ей ее  любимые
колыбельные. „ержала  ее за  руку и вела  по освещенному факелами подземному
ходу -- впереди  жрецы, избранные совершить жертвоприношение, позади царские
стрЯпчие,  призванные  его  засвидетельствовать.  „евочка,  говорЯт,  только
однажды спросила: "Људа мы идем?" -- на что кормилица успокаивающе погладила
ее по руке; "—то они делают?" -- спросила €финоЯ в самом конце, когда кто-то
схватил ее за темЯ и прижал голову к алтарю, и дернуло же менЯ, несчастного,
расспрашивать молодого  стрЯпчего об этих подробностЯх, он-то был рад от них
избавитьсЯ и вот перевалил на менЯ.  Љормилица не выпускала ее руки, котораЯ
вздрогнула,  когда нож глубоко  вонзилсЯ  в шею. "‚оистину,  даже старейшины
Љоринфа  не  упомнЯт,  когда  здесь  приносили в жертву человека, --  сказал
верховный жрец, -- и оправдать происшедшее можно лишь тем, что таким образом
мы  избавлЯем  себЯ от  других  человеческих жертв,  куда более  страшных  и
многочисленных".  Љормилица,  конечно,  лишилась  рассудка; простоволосаЯ, с
безумными глазами, она целыми  днЯми  бродила  по улицам Љоринфа в окружении
стражников, не  допускавших,  чтобы кто-либо к ней обращалсЯ. ‚идеть  царицу
она отказывалась, а в один прекрасный день ее размозженное тело обнаружили у
подножиЯ  прибрежных  скал. Ќе вынесла разлуки  со своим  молочным чадом  --
такое было распространено  из дворца объЯснение, то есть, правда, с той лишь
оговоркой,  что,  как и многие другие  правды,  она  основывалась на  лживых
предпосылках.  €бо прежде  Љоринфу была преподнесена  весть  о том, что юнаЯ
€финоЯ  похищена, с  царским домом,  который  вознамерилсЯ взЯть  ее  замуж,
ведутсЯ переговоры, оснований длЯ беспокойства нет.
     ЊенЯ этот случай многому научил.  ‚ частности, тому,  что нет такой  --
самой  нелепой --  лжи,  которую  люди  не  способны проглотить,  ежели  она
отвечает их  тайному желанию  в  эту  ложь поверить.  џ-то  был  убежден  --
исчезновение малютки  €финои,  котораЯ  могла одна ходить по улицам Љоринфа,
оберегаемаЯ  лучше   всЯкой  охраны  волнами  народной  любви,  трогательным
восхищением людей при  виде такого нежного и  хрупкого  созданиЯ, --  Я  был
убежден: исчезновение €финои вызовет беспорЯдки, поскольку небылица, которую
на сей раз пытались  скормить  народу, ни в  какие  ворота  не лезла. Ќичего
подобного.  ’о  есть если бы коринфЯне считали, что девочка  все  еще где-то
здесь, в городе, -- они бы взЯли приступом любое здание, в котором ее, по их
мнению,  прЯтали,  включаЯ  дворец.  ‘амоубийство  кормилицы в  этом  смысле
сослужило нам неоценимую  службу: каждый поверил, что €финои в городе нет. Ђ
ради  того, кого  нет,  нормальные  люди  жизнью  рисковать  не  будут.  Ћни
предпочтут воображать себе дитЯ в счастливом  браке, в  цветущей стране, при
молодом красивом царе, нежели мертвым  гниющим тельцем  в мрачном подземелье
их родного города. ’акова уж человеческаЯ природа. Џоелику возможно, человек
стараетсЯ себЯ  щадить,  таким его создали  боги. €наче  его давно бы уже не
было на этой  земле.  ‚ народе поЯвились песни,  воспевающие €финою в образе
юной красавицы невесты. Џесни эти облегчали души коринфЯн, переплавлЯЯ самые
мрачные их подозрениЯ и чувство вины в сладкую скорбь. Ќе устану изумлЯтьсЯ,
не перестану  восхищатьсЯ мудростью  богов,  которые устроили  мир так, а не
иначе. ќто почти как наваждение  -- однажды  распознав  истинный ход  вещей,
затем наблюдать его снова и снова.
     „а, Я распознал истинный  ход  вещей,  это  можно  сказать. Ќо  соблазн
наблюдать за ним снова и снова давно прошел. „о чего же мне уже сейчас тошно
при мысли о том, что  станетсЯ с Њедеей! „о чего  тоскливо предвидеть каждую
из отдельных ступеней ее безудержного падениЯ в пропасть. Ћна потребовала от
менЯ, чтобы Я при-

     людно заЯвил  то, что мне  прекрасно  известно:  она не  убивала своего
брата. Ћна все еще не понЯла: это горнаЯ лавина, она уже пришла в движение и
погребет под собой всЯкого, кто вздумает попытатьсЯ ее остановить. •очу ли Я
попытатьсЯ? ‘транный  вопрос. Ћтвета не знаю. Ќе Я  ли  устроил  лавину?  Џо
крайней мере, Я был одним из первых,  кто понЯл: ее необходимо устроить.  Ќе
всЯкому по душе то,  что необходимо, однако Я  призван исполнЯть долг службы
не  по  личной  прихоти,  а  из  высших  соображений,  это  мое  непреложное
убеждение.
     ќтот тщеславный  глупец  Џресбон. ќта  ослепленнаЯ  ненавистью Ђгамеда.
ЋтдаютсЯ своим влечениЯм почем зрЯ. Ђ Я -- с каким удовольствием Я не только
отклонил  бы их  донос,  но  и  велел бы обоих  за  злостную  клевету побить
камнЯми!   Ђ   эта    особа,   Ђгамеда,   если    бы   она    знала,   какие
сладострастно-жестокие картины разыгрываютсЯ в моем воображении, покуда Я ее
удовлетворЯю. Ћднако Я живу на свете не ради собственного  удовольствиЯ. „а,
говорит ЊедеЯ, Я знаю. € в этом ваше несчастье.
     Ќеужели она всегда была  такаЯ? €ли стала такой несносной за то  времЯ,
что жила у нас? € нет ли тут и моей вины,  раз Я столько  всего ей  спускал?
’урон, мой молодой подручный, целеустремленно продвигающийсЯ к статусу моего
преемника, пользуЯсь  при этом, правда, средствами,  которые длЯ менЯ, да  и
вообще длЯ людей моего поколениЯ, считались недопустимыми,  --  ’урон именно
так и полагает. „лЯ этой молодежи нет ничего недозволенного, иногда Я смотрю
на них -- и  будто вижу  молодых хищников,  что шастают в  дебрЯх, раздутыми
ноздрЯми вынюхиваЯ добычу. Џодобные сентенции  Я высказываю  ’урону  прЯмо в
лицо.   Ћн  тогда  корчит  гримасу,  словно  от  зубной  боли,  и  абсолютно
невозмутимо спрашивает  менЯ:  а  что,  разве  жизнь в  нашем  дивном городе
Љоринфе не напоминает дебри? Њожет, Я назову ему  кого-нибудь, хоть  одного,
кто  поднЯлсЯ  наверх, не  следуЯ законам  джунглей?  €ли и  вправду  решусь
посоветовать   молодому  человеку,   одаренному  длЯ   стези   общественного
управлениЯ, но  не имеющего родни  в царском доме  или покровителЯ в  высших
кругах, всерьез соблюдать все правила,  законы и  нравственные  заповеди?  €
смотрит на менЯ  всей  своей  бледной, наглой,  не  ведающей  ни  забот,  ни
сомнений физиономией. € Я отворачиваюсь, чтобы по ней не врезать.
     ’о, о чем мы и подумать  не смели, они запросто произносЯт вслух. “ них
это называетсЯ честностью.  џ говорил об этом  с  ‹еуконом,  которого  почти
одновременно  со  мной  еще  почти  мальчиком  взЯли  в обучение к  царскому
звездочету,  мы  видимсЯ  все  реже, Я  не  слишком рвусь  к этим  встречам,
по-моему, он  втайне возомнил себЯ совестью Љоринфа. "—естность? -- повторил
‹еукон. -- ‚ этом случае честность неотличима от бесстыдства. “ таких людей,
как ’урон, очень простаЯ метода:  средства, которые людьми старших поколений
разработаны длЯ совершенно иных  целей, хладнокровно обратить против  нас. Ђ
иной цели, кроме собственного продвижениЯ наверх, они и не знают".
     ќто было очень любезно со стороны ‹еукона -- то, что он сказал "нас"  и
тем самым менЯ тоже как бы к своим причислил. •отЯ мы оба прекрасно знали: Я
давно уже не из тех, кого он имеет в виду. ‚ жизни нельзЯ иметь все сразу --
и  главным  астрономом  государЯ  состоЯть,  и  с  таким,  как   ‹еукон,  на
приЯтельской ноге оставатьсЯ.
     Љогда всЯ эта  историЯ  с €финоей произошла -- вот  тогда, уж никак  не
позже,  надо было  мне  решатьсЯ. ‹еукон,  само  собой,  принадлежал  к  той
неугомонной группе коринфЯн,  которые  не  переставали  задавать  вопросы об
€финое.  ‚озникло  даже  что-то  вроде  заговора,  который  был   раскрыт  и
обезврежен,  в  этом  Я  не  участвовал.   ‹еукон  был  придан  тому  кружку
астрономов, которые  всю  свою жизнь  проводЯт  в  наблюдении  за  звездами,
дополнЯют и совершенствуют наши звездные  карты, но  от толкований, особливо
же от политики, обЯзаны воздерживатьсЯ. …му, похоже, эта участь пришлась  по
душе, там, у  них, понЯтное  дело, собрались  самые  талантливые, да и самые
острые на Язык, они дискутируют между собой на отвлеченные  темы, тон  самый
непринужденный,  товарищеский. џ, конечно,  и  намеком не  даю почувствовать
‹еукону,  как при виде его  спокойной,  только  своим внутренним требованиЯм
подчиненной  жизни  испытываю даже  что-то вроде зависти. ЌельзЯ  иметь  все
сразу.
     Љстати, у дверей его башни Я недавно повстречал Њедею. Ќе  нравитсЯ мне
это. …сли она утешениЯ у  него ищет  -- всегда пожалуйста. Ќо если там зреет
союз, дабы


     перечеркнуть  меры, которые мы  вскорости вынуждены будем  принЯть,  --
тогда Я и ‹еукона не  смогу защитить, однако хочу надеЯтьсЯ, что до этого не
дойдет.  Ќевольно,  но  все чаще  -- со смесью гнева, удивлениЯ и стыда -- Я
вспоминаю вопрос Њедеи, который  она  мне  задала на  прощанье  после  нашей
долгой беседы. Ћна спросила: -- Ћт какой напасти вы все бежите?
     Ћн забрал все мои достоЯниЯ.
     Њой смех, мою нежность, мое умение радоватьсЯ,
     мое сострадание и умение помочь, мою животность,
     мою лучистость, он растоптал все это уже в ростках,
     пока ни одного росточка не осталось.
     ‡ачем такое могло понадобитьсЯ -- ума не приложу.
     €нгеборг Ѓахман. ”ранца. ”рагмент
     ѓлаука
     ќто  все моЯ вина. џ знала, будет  мне кара, мне к карам не  привыкать,
кара начинает бесноватьсЯ  во  мне задолго до того, как Я  увижу ее в  лицо,
теперь  вот  Я ее  вижу  и падаю ниц перед алтарем  ѓелиоса,  и рву  на себе
одежды, и  в  кровь исцарапываю себе лицо, и молю  божество  отвести кару от
моего города и наложить ее только на менЯ, котораЯ одна во всем виновата.
     —ума. Ћх нет, это  уж  слишком.  ЉакаЯ же это должна  быть  вина, чтобы
повлечь за собой  чуму в виде  кары, надо бы спросить ’урона, который теперь
не отходит  от менЯ ни на шаг, Ђкам его приставил  за мной присматривать, он
моих  примерно лет, бледный,  невероЯтно тощий  молодой человек  со  впалыми
щеками,  длинными  костлЯвыми пальцами и  липким  взглЯдом,  Я  должна  быть
признательна  ему за его неотступную заботу, царь беспокоитсЯ обо мне, так и
велел передать, государственные дела не отпускают его навестить  менЯ лично,
оно и понЯтно, да и если бы он вдруг пришел,  Я не смогла бы признатьсЯ ему,
до чего мне  жутко при виде липких костлЯвых рук ’урона, которые он  норовит
положить мне то  на руку,  то на  плечо, а  то и вовсе  на лоб,  чтобы  менЯ
успокоить,  так он говорит, и до чего мне омерзительна  потнаЯ, прелаЯ вонь,
шибающаЯ из его подмышек,  ни  один человек так  не пахнет, напротив, бывают
люди, чьим запахом невозможно насытитьсЯ, но об этом лучше не думать, только
не об этой женщине, котораЯ клала мне ладонь на лоб, нет, ее нужно забыть, Я
обЯзана ее  забыть, все,  кто  мне так  советуют, конечно,  правы,  особенно
Љреонт, отец  прав, Я  должна вытравить имЯ этой женщины из  своей памЯти, Я
должна выбросить  из  головы эту особу, вырвать  ее из  своего сердца, пусть
любой менЯ  спросит, пусть Я сама себЯ  спрошу -- как могло случитьсЯ, что Я
открыла  ей свое  сердце, ей,  котораЯ всегда  останетсЯ  нам чужой,  ’урон,
вероЯтно, прав, называЯ ее предательницей, обвинЯЯ ее в черной магии, но что
говорит  ’урон,  мне, собственно,  безразлично,  вернее,  менЯ  это  не  так
волнует, как взволновало отчаЯние отца, ибо безудержный  гнев, который он на
менЯ  обрушил, конечно же, шел только  от отчаЯниЯ, его никто  еще  в  таком
гневе  не  видел, Я  и  припомнить  не могу, тронул ли  он  менЯ прежде хоть
пальцем,  он  избегал ко  мне  прикасатьсЯ, это  Я  всегда  понимала.  Љакой
мужчина,  пусть даже и отец,  станет прикасатьсЯ к бледной, нечистой коже, к
жидким, обвислым  волосам или к неуклюжим рукам, пусть даже это кожа, волосы
и  руки  дочери, верно ведь, ибо это самое первое мое  знание: Я безобразна;
сколько  бы  та женщина,  имЯ которой Я больше не хочу произносить,  менЯ ни
высмеивала, сколько бы ни обучала всЯким хитростЯм -- как мне держатьсЯ, как
ходить, чем мыть  волосы и как  их  носить,  --  и Я  ведь на  эту  приманку
попалась, почти  ей поверила, уже почувствовала  себЯ не хуже  всЯкой другой
девчонки, в этом  и  есть моЯ  слабость -- Я верю  тем, кто мне льстит, хотЯ
вообще-то  это  не лесть, что-то другое, гораздо  тоньше и проникало глубже,
затрагивало самое сокровенное  у менЯ в душе, самое больное, до  чего прежде
только

     божество могло  досЯгать, и  отныне  тоже только божество сможет  этого
коснутьсЯ, отныне и  вовеки, какой  страшный  приговор, но  Я  не должна так
думать,  она  учила,  что от  этого  у  менЯ болезнь, нельзЯ  снова  и снова
вызывать в  себе картины,  где видишь себЯ несчастной, убогой тварью, с чего
бы это, сказала она и рассмеЯлась, как умеет смеЯтьсЯ только она,  задорно и
-- тут  ’урон прав  --  немного дерзко,  пусть  в своих  дремучих  горах так
смеетсЯ, говорит  он, но с  какой  стати  мы здесь  должны  терпеть  этот ее
непочтительный смех; зачем --  говорила она мне, -- зачем ты хочешь задушить
всю  свою жизнь в этом черном трЯпье, и стЯгивала с менЯ мои черные  платьЯ,
которые Я ношу, сколько себЯ помню, она приводила  Ђринну, дочь ‹иссы, у той
были с  собой  ткани,  какие только  колхидские женщины  умеют  ткать, такие
краски,  глаз  не  оторвать, они прикладывали  ко  мне  материю, подводили к
зеркалу, но это все не длЯ менЯ, сказала Я, они только рассмеЯлись, ей нужен
искристо-голубой, летЯщий,  сказала Ђринна,  с  золотой каймой вокруг шеи  и
понизу.  Ћна  шила  мне  платьЯ,  и  им  обеим  приходилось  еще долго  менЯ
уговаривать, чтобы Я их носила, боЯсь поднЯть глаза, мчалась Я по  галереЯм,
один из молоденьких поваров  менЯ не узнал и  присвистнул  мне вслед, это же
неслыханно, неслыханно и чудесно, ах, как чудесно, но это все как раз и была
ее чернаЯ магиЯ,  она дала мне почувствовать что-то, чего  на самом деле  не
было,  не  было  и  нет,  почему-то  мои  конечности  разом  перестали  быть
неуклюжими,  так  мне,  во  всЯком  случае,  казалось, но это все был обман,
издевательство, говорит ’урон и жалостливо гладит менЯ по голове и, конечно,
имеет в  виду -- издевательство над убогой,  несчастной, богами обиженной, а
доказательством служит то, что с тех пор как менЯ вывели из-под ее порочного
влиЯниЯ и снова вернули мне темные платьЯ, которые мне идут,  -- с тех пор и
мои руки-ноги  снова утратили  свою  прежнюю  обманчивую ловкость,  и теперь
никакому  глупому  мальчишке-повару  и  в   голову   не   придет  мне  вслед
присвистнуть,  что по отношению  к царской дочери  было бы в высшей  степени
неподобающим, кричал Љреонт, когда наконец раскрыл козни этой женщины, когда
ему донесли, что она менЯ регулЯрно и часто навещала, до чего мы докатились,
кричал  он, каждый  творит что хочет, Я эту бабу в дверь гоню,  а моЯ роднаЯ
дочь ее в окно впускает; Љреонт схватил  менЯ  за плечи и  трЯс, мой отец ко
мне  прикоснулсЯ, такого никогда  еще не  было, Я испытала страх  и  радость
вперемешку. Њне это удалось, Я заставила его к себе прикоснутьсЯ; как  жаль,
что она этого не видит, подумала Я, ей, той, кого Я больше не должна видеть,
ей, котораЯ  хотела  избавить  менЯ  от  страха  перед  отцом, ей  Я  хотела
показать, что теперь испытываю  при виде отца только радость, а уж вместе  с
радостью страх. џ должна была испугатьсЯ, но не испугалась,  вот в чем дело;
Я со всем согласна, Я  с ними не спорю, но Я больше не  боюсь -- ни себЯ, ни
ее, а еще  Я  все времЯ задаюсь вопросом, осознает  ли она  вообще, что  как
только она входит в помещение, люди тут же начинают вести себЯ иначе, и даже
мой отец,  государь, в ее присутствии никогда  не позволил  бы  себе вспышку
такого необузданного, да-да, необузданного  гнева, даже он стараетсЯ при ней
сдерживать свои истинные  чувства, потому  что ему вдруг делаетсЯ неловко, Я
сразу это заметила, ведь если Я мало говорю, это еще не значит, что Я ничего
вокруг не замечаю  и своих мыслей не имею, она мне,  кстати,  при первой  же
нашей встрече так прЯмо и сказала. џ каждое слово ее помню, с самого начала.
     Ќикто ведь даже не  догадываетсЯ, как Я ждала ее и остальных колхидцев,
как всей душой их призывала, Я подкупила молоденькую служанку, котораЯ тогда
мне прислуживала, чтобы она отдала мне свое старое платье, и так, прЯча лицо
под косынкой,  как простаЯ  девушка из народа, Я  прошмыгнула в  порт сквозь
оцепление, Я  ведь могу  быть  очень смелой, когда Я не ѓлаука. ’ам,  стоЯ у
самых  причальных мостков, Я видела,  как она,  с огромным животом, сошла на
берег, опираЯсь  на руку мужчины, блеск которого  сразу менЯ ослепил и будто
что-то во мне  разорвал, Я  видела ее статную фигуру на фоне неба, как же  Я
его ненавижу, это коринфское небо, Я никому об этом не рассказывала,  только
ей, снова  и снова  только ей,  ей, ей,  ведь это  она  хотела  научить менЯ
ненависти, но не к небу же,  ѓлаука! -- воскликнула она и опЯть  рассмеЯлась
этим своим смехом, ведь это  она, она убеждала менЯ, что Я могу,  имею право
спокойно  подумать: "џ  ненавижу  своего отца",  ничего  с  ним от  этого не
случитсЯ, Я не должна  из-за этого чувствовать себЯ  виноватой.  ‚от  так  и
началось ее пагубное

     влиЯние,  сегоднЯ  мне кажетсЯ  невероЯтным,  чудовищным,  что  Я этому
влиЯнию  отдалась, с  упоением  отдалась,  это дурное  во мне, неведомо как,
вдруг  сумело  прикинутьсЯ  хорошим,  мое  щегольство,  жажда развлечений  и
детских игр, к которым она побуждала менЯ с  Ђринной, Ђринной,  которую  она
привела  мне в подружки; никогда прежде у  менЯ не  было подружки --  такой,
чтобы брала  с собой на море  и учила плавать,  это  полезно, услышала  Я, и
какое-то  времЯ действительно  казалось, что  они правы,  ведь  верно,  даже
постыдный мой недуг давал о  себе знать все  реже, а  она утверждала, что он
совсем пройдет,  и действительно, уже бывали дни, а то и недели, когда Я  не
прислушивалась к себе спозаранку, с ужасом ожидаЯ,  как менЯ что-то схватит,
затрЯсет,  бросит  в  судорогах  на землю,  однако ’урон  говорит, можно  ли
больного человека такой бессовестной  ложью обнадеживать,  он  очень обо мне
заботитсЯ и всегда рЯдом, когда на  менЯ снова  находит,  подхватывает менЯ,
держит, он же отвечает, чтобы Я не  повредила себе ничего, зовет на  помощь,
по-моему, уже  весь дворец знает, как часто у менЯ  это бывает, Я же вижу по
их сочувственным,  жалостливым взглЯдам, одна  Я теперь уже  и шага  не смею
ступить, и  спать одной мне  тоже  нельзЯ,  до  того отец, так мне передали,
боитсЯ, как бы  Я чего с  собой не сделала, а ведь  та  женщина, если б  они
только знали, подбивала менЯ одну-одинешеньку ходить тайной тропкой к  морю,
где  менЯ ждала  Ђринна,  котораЯ иной  раз, когда Я приближалась  к  ней  в
сумерках, даже бывала не одна, подле нее была мужскаЯ тень,  силуэт, контуры
которого Я узнавала, он  удалЯлсЯ при моем  поЯвлении, и Ђринна не упоминала
его ни словом,  только бывала взволнована,  радостно  возбуждена и не  могла
этого скрыть,  и  хотЯ мы с ней на короткой  ноге, что-то удерживало менЯ от
расспросов, Я  с  трудом  верила  тому, что видела своими глазами, но как-то
Ђринна сама об этом заговорила, впервые в жизни другаЯ  женщина поверЯла мне
свои тайны, да, она влюблена в џсона,  сердце  мое  дрогнуло, Я старалась ни
слова не упустить,  Я училась. "Ђ его  жена?" -- отважилась Я спросить. "Ћна
знает", -- услышала Я  в  ответ. Ћднако никак этого не  показывала, встречаЯ
нас  обеих.  ‘лушала  нашу  болтовню,  могла  вдруг,  ухватившись  за  самое
пустЯчное  слово,  начать расспрашивать,  какое самое первое событие в своей
жизни Я  помню, такие  странные  вопросы,  Я смеЯлась,  кто же  это  помнит,
говорю, а она, как-то особенно, по-своему массируЯ мне  голову и шею, отчего
мне ужасно приЯтно было и проходила дрожащаЯ тЯжесть из самой глубины мозга,
котораЯ обычно  никогда менЯ не покидает, а иногда, кажетсЯ, готова разнести
мою бедную голову на куски, тогда-то на менЯ и накатывает, -- а она говорит,
ах, тут  не о  чем особенно беспокоитьсЯ, просто  ей интересно знать  первое
событие,  которое Я запомнила  в жизни и что при этом чувствовала, надо дать
себе времЯ, собратьсЯ с духом  и по внутреннему  канату -- это  вполне можно
себе  представить -- начать спускатьсЯ в мои собственные глубины, которые на
самом деле не что иное, как моЯ прошлаЯ  жизнь и  моЯ  памЯть об этой жизни.
‚от так она говорила,  нечестиваЯ, и  все это как  бы  невзначай и приводила
что-то в движение, за что потом не ей отвечать, тут отец, конечно,  прав, он
вне себЯ  был, когда они  с Ђкамом менЯ выспросили и понЯли, к чему она менЯ
влекла. џ  имею  в  виду --  внутренне  влекла, потому  что внешне  она даже
сдерживалась, только давала мне свои  травЯные отвары, то приЯтные  на вкус,
то горькие-прегорькие, и ни разу не помЯнула  больше про тот канат, а он длЯ
менЯ  на  некоторое  времЯ обрел большую Явность, чем все  предметы внешнего
мира. ‘пускатьсЯ, скользить вниз, проваливатьсЯ... Ќе только когда Я  лежала
в своей постели, но  и  днем,  когда  Я ходила с открытыми глазами и даже  с
кем-нибудь  разговаривала,  Я  могла,  нет,  Я  должна была одновременно  не
спускать   глаз   с  крохотного  образа  менЯ  самой,  упорно  в   менЯ   же
углублЯющейсЯ. €ногда Я брала ее за руку, и она не отнимала руки. Ћна хотела
внушить мне, что не надо их отрицать, эти тени, столь часто омрачающие самые
радостные, самые светлые мои дни, и не надо убегать,  когда во дворе  нашего
дворца,  всЯкий  раз  в одном  и  том  же  месте, недалеко  от колодца, менЯ
охватывает один и тот же чудовищный страх, вот Я постепенно и  приучила себЯ
это место  обходить. Њожно  ведь жить  и  так,  большинство  людей  даже  не
представлЯют себе, сколько всего  на свете можно избегать, но потом это было
уже  не только определенное место  у колодца, но и весь прилегающий  к  нему
круг, а в конце концов и весь дворцовый двор, при одной мысли о котором менЯ
трЯсло, и Я стала очень изобретательной по

     части поводов и отговорок, чтобы на этот двор, через который  каждый из
нас проходит по  многу раз на дню, моЯ нога не ступала. џ не  признавалась в
своем  постыдном  страхе никому, даже ей, она сама заметила -- по неслышному
вскрику, который  Я издала,  и  по моему содроганию,  Я даже удивилась,  как
пристально  она  за мной наблюдает.  Њое уверение -- "Я  не  могу!"  --  она
принЯла всерьез, не пыталась уговорить менЯ  отмахнутьсЯ  от моего страха, Я
знаю, сказала она, это все равно, как если бы у тебЯ  не было руки или ноги,
просто  никто этого не  видит. Ћна была со мной терпелива, в этом-то,  Ясное
дело,  и  был  весь ее расчет,  и Я теперь сама  не могу  объЯснить,  как ей
удалось в  один прекрасный день заставить  менЯ пересечь двор  --  с ней  об
руку.  Ћна  держала  менЯ очень  крепко,  это Я  еще помню,  и тихо  со мной
говорила, когда мы к тому месту приблизились и руки у менЯ все мокрые стали,
а ноги сами  начали в  землю упиратьсЯ,  она успокаивала  менЯ своими тихими
словами, да  нет,  не просто  успокаивала, это  было  одно  из ее колдовских
ухищрений, теперь-то  мне Ясно, ибо Я вдруг ничего  больше не ощущала, кроме
зиЯющей  тишины, а когда  вернулись звуки, Я сидела  рЯдом с ней на каменной
скамье на другом  конце двора в тени древнего оливкового дерева, очевидно, Я
все-таки побежала  и  миновала  то место,  не  впав  в  одно  из  тех  своих
состоЯний, которых Я так страшусь, тогда же мне этого моего припадка даже не
хватало, казалось, с ним было бы  правильней, но она сказала, теперь мне это
не нужно, и положила мою голову к себе на колени, гладила менЯ по лбу и тихо
говорила что-то о маленькой девочке, ребенке, которым Я когда-то  была и длЯ
которого с этим местом у колодца свЯзано какое-то невыносимое  воспоминание,
которое мне пришлось забыть, чтобы иметь силы жить дальше, что, кстати, было
бы даже и безвредно, если бы в голове ребенка, пока он рос,  не подрастало и
его  забвение,  темное пЯтно,  которое делаетсЯ все  больше,  ты  понимаешь,
ѓлаука,  пока  не  завладевает  ребенком,  девочкой  всецело, ах, как  Я  ее
понимала, слишком  хорошо понимала, она бросила мне канат, и  мне надо  было
спускатьсЯ по  ее вопросам, она хотела  провести менЯ по опасным местам, где
мне одной  не  пройти, хотела сделатьсЯ длЯ  менЯ незаменимой,  уж  это-то Я
должна осознать.
     Џрошло много времени, прежде чем  Я  признала,  что  и в  этом Я в  ней
обманулась, дала себЯ обмануть, только что тогда  не обман на свете, могу ли
Я  вообще  верить  своим  глазам,  могу  ли  хоть  на  кого-нибудь  в  жизни
положитьсЯ?
     џ не знаю,  Я правда  не  знаю, как  она  этого добилась, как заставила
говорить, Я имею в виду, говорить о том, что Я напрочь забыла, что приходило
мне в  голову лишь в тот миг, когда Я ей это рассказывала. Њожет, Я  это все
сейчас  придумываю,  спросила Я,  это  неважно,  ответила  она,  моЯ  голова
покоилась у нее на коленЯх, Я никому еще не клала голову на  колени, да нет,
может,  все-таки  клала, сказала она, может,  ты так с мамой сидела,  просто
забыла. "Ћткуда ты  знаешь?" -- вскричала  Я,  она не ответила, на некоторые
вопросы она  никогда  не  отвечала,  по  этому  сразу  видно,  до  чего  она
расчетливаЯ, она знала, рассчитывала,  что Я не  выдержу молчаниЯ и поневоле
заговорю дальше, заговорю, пытаЯсь засыпать словами собственное смущение,  Я
говорила,  говорила  без умолку,  пока  не обронила  какую-то  фразу, что-то
случайное, неважное, но  она ее тут  же выдернула и  сплела из нее  длЯ менЯ
петлю.
     - ќто был первый раз, когда твои родители ссорились?
     - ’о есть как, -- растерЯлась Я, -- что ты имеешь в виду?
     ‡начит, Я  ей рассказала,  как мама  однажды, -- видимо,  она тогда еще
жила  с  нами во  дворце,  такаЯ  красиваЯ  со своими  длинными, волнистыми,
черными как смоль волосами, -- как  мама  однажды  стоЯла вот тут, во дворе,
вздымала руки к небу, рвала на себе свои красивые волосы  и страшно кричала.
ѓолова  моЯ  на  коленЯх  той  женщины стала сама собой перекатыватьсЯ,  это
всегда  так  начинаетсЯ,  еще   чуть-чуть  --  и  менЯ  рвануло  бы  к  себе
утешительное забвение, но  она, та женщина, этого  не потерпела,  она крепко
держала мою голову, она остановила забвение своею  силой и  твердым, гневным
голосом вымолвила:
     - Ќет! „альше, ѓлаука, дальше!
     € Я увидела  мужчину, на которого мама бросилась, он  испуганно окликал
ее по имени и пыталсЯ оттащить от себЯ, а она впилась ногтЯми ему в лицо. --
Љто был этот мужчина, ѓлаука?


     Њужчина? Њужчина? Љакой мужчина?
     -- ‘покойно, ѓлаука, только спокойно, что ты видишь?
     Њужчина -- это был царь. Ћтец.
     џ ненавижу  ее.  Љак  же  Я ее ненавижу!  „а-да, это  она  убила своего
братика,  Я  верю. ’акаЯ  на  все способна.  ’акаЯ,  как она,  еще, пожалуй,
навлечет  на город все бедствиЯ,  какие посылают боги, в отместку за то, что
ее  всего-навсего понуждают исчезнуть, словно ее и не было никогда, она сама
менЯ учила, не нужно запрещать себе никаких мыслей,  о самых постыдных своих
желаниЯх  надо уметь думать, но Я  спрашиваю себЯ -- осталась  бы  она подле
менЯ,  знай она о всех моих постыдных  желаниЯх? €бо в том и было мое тайное
торжество, но и моЯ глубочайшаЯ  тревога  --  в  вожделении  своем  Я от нее
ускользнула, она, знавшаЯ  обо мне,  казалось, больше менЯ самой, понЯтиЯ не
имела, куда посЯгают мои желаниЯ,  какой они  принЯли образ,  или, вернее, к
чьему образу  они  прилепились.  €ли  к чьему  голосу,  ибо  первое,  что  Я
услышала,  когда  очнулась  от  своего забытьЯ,  -- голова  моЯ  по-прежнему
доверчиво покоилась у нее на коленЯх, у-у, гадина, -- был голос.
     -- Ћна приходит в себЯ, -- произнес мЯгкий и озабоченный мужской голос,
мой
     взглЯд узрел дивное лицо,  надо  мною  склонившеесЯ, и  утонул  в  этих
неописуемо си
     них  глазах: џсон. џ увидела  его  будто впервые, Я  ловила  звуки  его
голоса, слушала,
     как он переговариваетсЯ с  этой женщиной о моем самочувствии, и на душе
у менЯ стало
     так  --  не  найду  слов,  Я  поднЯлась,  мне  было  и  лучше,  и  хуже
одновременно, ведь не
     льзЯ  же,  невозможно  направить  свое вожделение на  мужчину,  который
принадлежит
     той, этой женщине, и невозможно, уже нельзЯ его оставить.
     -  ’ы  столько  лет,   --  сказала   она  мне,  --  пыталась  соединить
несоединимое, от
     этого и болела.
     Џосле той дикой ссоры  с отцом,  свидетельницей которой Я стала почти в
младенчестве, моЯ красавица мама отдалилась  от менЯ, казалось, она избегает
малейшего со мной  соприкосновениЯ. ‚скоре Я всЯ, с ног до головы, покрылась
сыпью, котораЯ  чесалась и страшно  менЯ  мучила,  только тогда  мама  снова
пришла  ко мне, делала мне  примочки с творогом и молоком, пела мне песенки,
которые Я вот сейчас снова припомнила, только не знаю, от чистого ли сердца,
или она всегда ту, другую, любила больше...
     - Љакую  другую?  -- конечно же,  тут же  спросила та женщина,  мы ведь
теперь
     беседовали непрестанно,  где бы ни  встречались,  впрочем, в  дворцовом
дворе уже
     никогда, и у менЯ в комнате тоже  почти нет,  похоже, она  стала дворца
избегать, вы
     зывала  менЯ через Ђринну, но  тоже так, чтобы никто не  знал, снова  и
снова неведомо
     как  побуждала