икам вещи. ‚  двадцать лет  самоограничение
полно какой-то горькой отрады. џ прочел, не  помню уж в какой  книге, что  в
известный период отрочества некоторые отклонениЯ случаютсЯ довольно часто, и
старалсЯ привЯзать свои воспоминаниЯ к более ранним временам, чтобы доказать
себе, что речь шла о совершенно банальных случаЯх, ограниченных тем отрезком
моей жизни, который уже миновал. ЏредаватьсЯ радостЯм в другой форме мне и в
голову   не   приходило,   стало  быть,   надо  было  выбирать  между  моими
склонностЯми,  которые Я считал  преступными, и  полным отречением, которое,
наверное, противоречит человеческой природе. џ сделал  выбор. ‚ двадцать лет
Я приговорил себЯ к полному  одиночеству души и тела. ’ак начались несколько
лет   борьбы,  наваждений,   непреклонности.  Ќе  мне  называть  эти  усилиЯ
похвальными, кто-то,  может  быть, назовет  их безрассудными. ’ак или иначе,
они  все  же  кое-что  значат,  ибо  позволЯют мне  теперь с  большей  долей
самоуважениЯ принЯть  себЯ таким, какой Я  есть.  €менно потому,  что в этом
незнакомом  городе  было  куда  больше возможностей поддатьсЯ  соблазнам,  Я
считал своим долгом отвергать их все; Я не хотел обмануть доверие, какое мне
оказали,  разрешив  уехать.  €, однако, странно, как  быстро мы привыкаем  к
самим себе; Я вменЯл себе в заслугу отказ от того, что еще несколько месЯцев
назад, казалось бы, внушало мне ужас.
     џ уже сказал ‚ам, что поселилсЯ в довольно жалком доме.  ѓосподи, ни на
что другое  Я и  не  претендовал. Ќо бедность  трудно  переносить  не  из-за
лишений, а из-за тесноты.  Џоложение нашей семьи  в Џресбурге избавлЯло менЯ
от  соприкосновениЯ с гнусной средой, которое  приходитсЯ терпеть в  городе.
ЌесмотрЯ на рекомендации, какими менЯ снабдили родные,  Я долго не мог найти
уроки из-за моей молодости. џ не любил выставлЯть себЯ в выгодном свете и не
знал, как взЯтьсЯ за  дело.  ђабота аккомпаниатором в театре, где окружающие
думали менЯ подбодрить, обращаЯсь со мной запанибрата,  оказалась  длЯ  менЯ
тЯгостной.  €менно  там  у  менЯ сложилось  далеко не  лучшее  впечатление о
женщинах,  которые  считаютсЯ  достойными  любви. Љ  несчастью, Я был  очень
чувствителен к внешней  стороне вещей; Я страдал из-за дома, в котором  жил,
страдал  из-за людей, которых мне иногда  приходилось там встречать. ‚ы сами
понимаете, какими вульгарными они были. Ќо в отношениЯх с людьми менЯ всегда
поддерживала  мысль, что они не  слишком  счастливы. „а и вещи тоже не очень
счастливы, вот почему мы  привЯзываемсЯ к ним. ЊоЯ  комната  вначале внушала
мне отвращение, она была унылой, а от ее безвкусного  шика сжималось сердце,
потому  что  с первого взглЯда становилось понЯтно, что на  лучшее денег  не
хватило. —истотой она тоже не отличалась: видно было, что до менЯ здесь жили
другие люди, и  это вызывало у менЯ  некоторую брезгливость. Ќо потом Я стал
раздумывать, что это были за люди,  стал рисовать себе их жизнь. Ћни  словно
бы сделались  моими друзьЯми, и поссоритьсЯ с ними Я  не  мог, потому что не
был  с  ними  знаком. џ говорил себе,  что  они сидели  вот за этим  столом,
горестно подсчитываЯ  расходы  минувшего днЯ,  что на этой самой кровати они
спали или проводили бессонные ночи. џ „умал о  том, что у них, как  и у менЯ
самого,  были свои мечты, свои достоинства, свои пороки и свои несчастьЯ. Ќе
знаю, мой друг, к чему послужили бы наши собственные изъЯны, если бы  они не
учили нас жалости.
     џ  привык  Џривыкают легко. …сть  что-то  отрадное в сознании,  что  ты
беден, одинок и никто о тебе не думает. ќто упрощает жизнь. Ќо в этом таитсЯ
и большое искушение. €зо днЯ в день поздней ночью  возвращалсЯ Я  по  улицам
предместьЯ, почти  безлюдным  в  этот  час,  усталый  настолько,  что уже не
чувствовал  усталости. Љогда  встречаешь  людей  на  улице  днем,  создаетсЯ
впечатление, будто они идут, стремЯсь  к  какой-то определенной цели,  и она
кажетсЯ разумной,  но  ночью люди  бредут  точно во  сне. Њне  казалось, что
фигуры прохожих, как и  моЯ собственнаЯ фигура, размыты, словно  у  образов,
которые ЯвлЯютсЯ  нам в сновидениЯх;  Я вообще уже  не был  уверен, что сама
жизнь - не бесконечный, изнурительный и нелепый кошмар.  Ќе  стану описывать
‚ам унылость  этих венских ночей. €ногда Я видел любовные  парочки, которые,
расположившись на пороге дома, продолжали без стеснениЯ ворковать,  а может,
и целоватьсЯ;  окружавшаЯ  их  темнота  в какой-то  мере  извинЯла  обоюдную
иллюзию любви,  и Я  завидовал  этому  благодушному  довольству, которого не
желал.  ‘транные мы  люди, мой  друг.  џ впервые  испытывал порочную радость
оттого,  что Я не такой, как все; трудно  не счесть себЯ лучше других, когда
страдаешь больше,  чем  эти  другие,  - при  виде  тех,  кто счастлив,  тебЯ
начинает тошнить.
     џ  боЯлсЯ  вернутьсЯ к  себе  в  комнату, вытЯнутьсЯ на  кровати,  знаЯ
заранее, что не усну. € однако надо было возвращатьсЯ. „аже когда Я приходил
домой на заре, нарушив данные самому  себе обещаниЯ  (поверьте,  Њоника, это
случалось очень редко),  все равно надо было поднЯтьсЯ на свой этаж, снЯть с
себЯ одежду (а мне, наверное, хотелось сбросить  с  себЯ так же свое тело) и
лечь  в постель, где в таких  случаЯх Я забывалсЯ сном. Ќаслаждение  слишком
мимолетно,  музыка возвышает нас только на миг,  а  потом мы становимсЯ  еще
печальнее, но сон вознаграждает нас за все. „аже когда  мы открываем  глаза,
проходит  еще несколько мгновений, прежде чем мы  снова начинаем страдать, а
засыпаЯ, мы каждый раз грезим, что предаемсЯ другу. ‡наю, друг этот неверен,
как все друзьЯ; когда  мы  слишком несчастны,  он  тоже нас покидает. Ќо  мы
уверены:  рано или поздно  он вернетсЯ, может  быть, под другим именем, и мы
отдохнем  в его  лоне. Ћн  совершенен  тогда,  когда лишен сновидений; можно
сказать, что каждый вечер он пробуждает нас от жизни.
     џ был  совершенно одинок. „о сих пор Я умалчивал о тех лицах, в которых
воплощалось  мое желание;  Я населил  пространство между  ‚ами и  мной  лишь
анонимными призраками.  Ќе думайте, что менЯ  побуждает к этому  стыдливость
или  ревность,   какую   испытываешь  даже  по   отношению   к   собственным
воспоминаниЯм. Ќе стану  хвалитьсЯ, будто Я познал  любовь. џ слишком хорошо
узнал,  сколь недолговечны самые пылкие эмоции,  чтобы из сближениЯ существ,
которые обречены  гибели, которых со всех сторон подстерегает смерть, желать
извлечь чувство,  именующее себЯ бессмертным. ‚  конечном  счете,  в  другом
существе  нас притЯгивает то,  что жизнь одолжила  ему только на времЯ.  Њне
слишком хорошо  известно, что  душа стареет так же, как  плоть, что  даже  у
лучших она  цветет недолго, что это  чудо  мимолетно,  как сама молодость. Љ
чему же, друг мой, привЯзыватьсЯ к тому , что преходЯще?
     џ  боЯлсЯ   уз  привычки,  сотканных  из  деланного   умилениЯ,  обмана
чувственности и ленивого  обыкновениЯ. Њне кажетсЯ, Я мог бы полюбить только
совершенное  существо,  но  сам  Я был слишком посредственным,  чтобы  такое
существо, если бы Я его однажды встретил, захотело менЯ при-пЯть. ќто еще не
все,  мой друг. ’ребованиЯ нашей  души, нашего  ума, нашего  тела чаще всего
противоречат друг другу;  трудно, Я думаю, пытатьсЯ удовлетворить сразу все,
не  унижаЯ одни  и не разочаровываЯ другие. ‚от почему  Я разложил любовь на
составные  части.  Ќе   стану  оправдывать   свои  поступки  метафизическими
объЯснениЯми, довольно  будет одной причины -  моей  робости. џ почти всегда
удовлетворЯлсЯ самыми заурЯдными партнерами из смутной боЯзни привЯзатьсЯ  и
страдать. „овольно того, что ты пленник инстинкта, чтобы не  становитьсЯ еще
и пленником страсти. џ искренно думаю, что никогда не любил.
     Ќо вот приходЯт воспоминаниЯ. Ќе  бойтесь, Я не стану ничего описывать,
не назову имен, да Я и забыл имена, а может, никогда и не знал.
     Џередо мной  встает какой-то особенный изгиб шеи, очерк рта или рисунок
век,  встают  лица,  которые  привлекали  менЯ  выражением  печали,  усталой
складкой,  оттЯгивающей книзу  губы,  или  даже  своеобразным  простодушием,
свойственным порочному молодому  существу,  невежественному и смешливому,  -
всем  тем, что  на  поверхности тела  прикосновенно к  душе.  џ думаю  о тех
незнакомцах, которых больше не приходитсЯ, да и не хочетсЯ увидеть и которые
именно поэтому искренно рассказывают  о себе или, наоборот,  так же искренно
молчат. џ их не любил:  Я не  старалсЯ удержать в руках тот  клочок счастьЯ,
который мне  давали;  Я  не желал от них  ни пониманиЯ,  ни даже продолжениЯ
отношений  -  Я просто выслушивал  их жизнь.  †изнь каждого существа  -  это
тайна,  она так прекрасна,  что ее  всегда  можно  полюбить. ‘трасть требует
криков, да и самой любви нравЯтсЯ слова, а симпатиЯ может быть безмолвной. џ
испытывал ее не только в понЯтные минуты успокоениЯ  и признательности, но и
по отношению к тем, с кем Я не свЯзывал никаких радостей. џ ощущал ее молча,
поскольку те, кто ее  мне внушали, ее бы не понЯли, да она и не нуждаетсЯ  в
понимании. ’акое чувство Я питал к образам, населЯвшим мои сны,  к некоторым
самым  заурЯдным беднЯкам, а иногда и к женщинам. Ќо женщины, что бы  они ни
утверждали, в нежности всегда видЯт начало любви.
     ‚  соседней со  мной  комнате  жила  молодаЯ  особа  по имени Њари.  Ќе
подумайте,  что  Њари  была хороша собой,  - у нее  была самаЯ обыкновеннаЯ,
ничем  не  примечательнаЯ  внешность.  Џо  положению  Њари  была  чуть  выше
служанки.  Ћна,  однако,  где-то  работала,  хотЯ  не  думаю,  что она могла
существовать на  этот свой  заработок.  Ќо  так  или иначе,  заходЯ к ней, Я
всегда заставал ее одну. „умаю, она нарочно устраивала, чтобы в эти минуты у
нее никого не было.
     Њари не отличалась ни умом, ни, наверное,  чрезмерной  добротой, но она
была  услужлива,  как  все  беднЯки, познавшие  необходимость  взаимопомощи.
Џохоже, среди таких людей солидарность расходитсЯ ежедневной мелкой монетой.
Њы должны быть благодарны за любой  пустЯк, вот почему Я упоминаю о Њари. …й
не над кем было проЯвить свою  власть, и, кажетсЯ, ей нравилось  командовать
мной;  она  давала  мне советы,  как  потеплее одетьсЯ,  как разжечь огонь в
комнате, и  брала  на  себЯ  заботу о  множестве  полезных мелочей.  Ќе смею
сказать,  что Њари напоминала мне моих  сестер,  но в общении с  ней Я вновь
встречал то ласковое женское попечение, которым так дорожил в детстве. ‚идно
было,  что она  стараетсЯ соблюдать  хорошие манеры, а сами  эти усилиЯ  уже
похвальны. Њари  казалось,  что она  любит музыку,  она  и в самом  деле  ее
любила, но, на  беду, у  нее был  ужасный вкус. ќтот  дурной вкус был  почти
трогателен, потому что простодушен; самыми прекрасными чувствами ей казались
чувства самые что ни на  есть  обывательские: можно было бы  сказать, что ее
душа, как и она сама, довольствуетсЯ  фальшивыми драгоценностЯми. ‹гать Њари
могла самым искренним  образом. „умаю, что, как и  большинство  женщин, Њари
жила  в  вымышленном  мире,  где  она  была  лучше  и  счастливее,   чем   в
действительности.  Љ  примеру,  вздумай  Я  спросить о  ее  любовниках,  она
поклЯлась бы мне, что у нее их никогда не было, и  стала бы плакать, если бы
Я  ей  не  поверил.  ѓде-то  в  глубине  души  она  хранила  воспоминание  о
деревенском детстве в приличной  семье и о туманном образе какого-то жениха.
Ѓыли  у нее и другие воспоминаниЯ - о  них  она не  говорила. †енскаЯ памЯть
похожа на старинные столики длЯ рукоделиЯ. ‚ них есть  потайные Ящички; есть
и такие, что слишком долго оставались на замке и  теперь не открываютсЯ; там
хранЯтсЯ засушенные цветы, превратившиесЯ в розовую пыль, запутанные клубки,
иногда булавки. ЏамЯть Њари была очень сговорчива - она помогала ей вышивать
узорами прошлое.
     џ заходил к ней по вечерам,  когда бывало холодно и Я боЯлсЯ оставатьсЯ
один. ‘амо собой, говорили мы о каких-то пустЯках, но длЯ того, кто  терзаем
постоЯнным душевным смЯтением, есть что-то  успокоительное в голосе женщины,
болтающей о  том о сем.  Њари была ленива - ее не удивлЯло,  что Я так  мало
работаю.  ‚о мне нет ничего от  сказочного принца.  џ не знал, что  женщины,
особенно бедные,  часто  воображают,  будто встретили  героЯ своих мечтаний,
даже когда новый знакомец весьма мало похож на этого героЯ. Њое положение, а
может, и  мое имЯ были в глазах Њари окружены романтическим ореолом,  что не
укладывалось  у менЯ в  голове. ‘амо  собой,  Я  всегда держалсЯ с ней очень
сдержанно; вначале  она усмотрела в этом проЯвление  деликатности, к которой
не привыкла, и была польщена. џ не догадывалсЯ, о чем она думает, молча сидЯ
за  шитьем, Я полагал, что она  желает мне добра;  к тому же некоторые мысли
просто не приходили мне на ум.
     Ќо мало-помалу Я стал замечать, что Њари держитсЯ со мной все холоднее.
‚ каждом ее слове сквозила теперь какаЯ-то вызывающаЯ почтительность, словно
она вдруг уЯснила, что Я принадлежу к кругу, который считаетсЯ много выше ее
собственного.  џ  чувствовал,  что  она  сердитсЯ.  ЊенЯ  не  удивлЯло,  что
привЯзанность Њари ко мне прошла, - все проходит.  џ видел  только, что  она
грустит, и был настолько наивен, что не догадывалсЯ о причине. џ считал, что
она не может подозревать об определенной стороне  моего существованиЯ, но не
понимал, что это, вероЯтно, шокировало бы ее куда меньше,  чем  менЯ самого.
Џотом  обстоЯтельства изменились, мне  пришлось переселитьсЯ в  другое жилье
-платить за прежнюю комнату стало дорого. Ѓольше Я с Њари не встречалсЯ. Љак
трудно не причинЯть  страданий другому человеку, каких бы  предосторожностей
ты ни принимал...
     џ продолжал боротьсЯ. …сли добродетель состоит в череде усилий, менЯ не
в чем упрекнуть. џ понЯл, как опасно отрекатьсЯ  слишком поспешно, Я  уже не
верил,  что, дав себе  зарок, сразу  обретаешь  совершенство.  џ увидел, что
благоразумие, как и сама  жизнь, состоит в непрерывном продвижении вперед, в
постоЯнной  необходимости начинать  сначала,  в  терпении.  Ѓолее  медленное
выздоровление   показалось   мне  более  надежным:   подобно   беднЯкам,   Я
довольствовалсЯ крохами успеха. џ старалсЯ, чтобы кризисы наступали  реже, и
дошел до того, что с упорством  маньЯка вел счет месЯцам,  неделЯм, днЯм.  џ
сам  себе в том не  признавалсЯ, но  в периоды особенного самообузданиЯ менЯ
поддерживало ожидание той  минуты,  когда  Я позволю себе пасть.  € в  конце
концов  Я  уступал  первому  подвернувшемусЯ искушению,  просто потому,  что
слишком долго налагал на себЯ запрет. џ заранее намечал себе примерный срок,
когда Я дрогну, и уступал  всегда немного слишком поспешно, не столько из-за
нетерпеливого  желаниЯ вкусить это  жалкое счастье, сколько длЯ  того, чтобы
избавитьсЯ  от  мучительного   сознаниЯ,  что  очередной  приступ  неминуемо
случитсЯ  и  мне придетсЯ его пережить. Ќе буду  обременЯть ‚ас  рассказом о
том,  какие меры  Я принимал  против  самого  себЯ,  теперь они  кажутсЯ мне
унизительней самих грехов.  ‘начала Я считал, что надо избегать  возможности
согрешить, но вскоре понЯл, что наши поступки всего лишь  симптомы: изменЯть
надо  собственную  природу.  Џрежде  Я боЯлсЯ  событий,  теперь стал боЯтьсЯ
своего тела. ‚ конце концов Я пришел к выводу, что наши инстинкты передаютсЯ
душе  и пропитывают нас целиком. “ менЯ больше не  осталось убежища. ‚ самых
невинных  мыслЯх Я угадывал зародыш искушениЯ,  ни одной из них не удавалось
надолго сохранЯть в моих глазах свою невинность, они словно  бы загнивали во
мне, и моЯ душа  с  тех  пор,  как Я  узнал ее  получше,  стала  мне  так же
отвратительна, как и мое тело.
     Ћсобенно  опасными  длЯ  менЯ были  некоторые периоды  -  конец недели,
начало месЯца,  может быть, потому, что именно в эти  дни у менЯ  поЯвлЯлось
немного больше денег, а Я  приобрел привычку к платным партнерам. (’акие вот
жалкие бывают причины, дорогаЯ.) ЃоЯлсЯ Я также канунов праздников, пустых и
грустных длЯ тех,  кто одинок. ‚ такие дни Я запиралсЯ дома. „елать мне было
нечего, Я расхаживал по  комнате, стараЯсь  не  видеть  своего  отражениЯ  в
зеркале.  џ  ненавидел стекло, навЯзывавшее мне мое собственное присутствие.
Њутные сумерки затоплЯли комнату, на все предметы наползала тень, словно еще
одно  грЯзное пЯтно. џ не закрывал окна - мне не хватало воздуха, но уличные
шумы  утомлЯли  менЯ  настолько,  что  мешали  думать. џ  садилсЯ,  стараЯсь
сосредоточитьсЯ на какой-нибудь мысли, но одна мысль  всегда влечет за собой
другую, и никогда не известно, куда это может завести. ‹учше было двигатьсЯ,
ходить. Ќет ничего предосудительного в том, чтобы выйти на улицу в сумерках;
однако это уже было поражением,  предвещавшим другое, которое  последует  за
ним.  џ любил  этот  час, когда город треплет  лихорадка. Ќе стану описывать
безумные  поиски  наслаждениЯ,   случавшиесЯ   неудачи,   горечь  морального
унижениЯ, куда более  тЯжкую, чем после  совершившегосЯ греха,  потому что в
этом случае ее  не утишает никакое умиротоворение. Џромолчу о  сомнамбулизме
желаниЯ, о  внезапном  решении,  сметающем все принЯтые прежде,  о ликовании
плоти, наконец-то повинующейсЯ только самой себе. Њы часто описываем восторг
души,  сбросившей с  себЯ оковы тела, -  бывают в жизни  минуты, когда  тело
сбрасывает с себЯ оковы души.
     ѓосподи!  Љогда  же придет мой смертный час... ‚ы, конечно, помните эти
слова,  Њоника. €ми начинаетсЯ стариннаЯ немецкаЯ молитва. џ устал от  этого
заурЯдного существа, лишенного будущего, лишенного веры в будущее, существа,
которое Я вынужден называть  "Я",  потому что  не могу отделить его от себЯ.
Ћно  докучает  мне  своими  печалЯми, своими  горестЯми,  Я  вижу,  как  оно
страдает, но не  способен  даже его утешить. џ, без сомнениЯ, лучше  него, Я
могу говорить о  нем как о ком-то постороннем, Я  не понимаю,  какие причины
держат менЯ у него в плену. €  может, самое ужасное в том, что длЯ других  Я
всегда  останусь  только  этим  существом  в  вечных  борениЯх  с жизнью.  €
бесполезно  желать, чтобы оно умерло, - ведь  с его смертью умру и Я. ‚ ‚ене
за времЯ этих долгих лет душевной борьбы Я не раз желал умереть.
     ‘традают не  от своих пороков, страдают только от того, что не  могут с
ними смиритьсЯ. џ  познал все софизмы страсти,  познал также  и все  софизмы
совести. ‹юди воображают,  будто осуждают некоторые поступки,  поскольку они
противоречат морали;  на деле люди  повинуютсЯ (имеют  счастье повиноватьсЯ)
собственному  инстинктивному  отвращению.  ЊенЯ  невольно  поражало,   сколь
несущественны наши самые страшные грехи,  сколь мало места занимали бы они в
нашей жизни, не продлевай им  жизнь угрызениЯ. Ќаше  тело  забывчиво, как  и
наша душа; может, этим и объЯснЯетсЯ, что  некоторые из нас снова становЯтсЯ
невинными. џ старалсЯ забыть; Я  почти  забывал. Џотом эта  амнезиЯ начинала
менЯ пугать. џ принималсЯ вспоминать, но не мог вспомнить все, и это терзало
менЯ еще больше. џ углублЯлсЯ в прошлое,  стараЯсь его оживить. џ приходил в
отчаЯние оттого, что воспоминаниЯ тускнеют.  ’олько  они могли избавить менЯ
от  настоЯщего  и  будущего,  от  которых Я  отказывалсЯ.  Ќаложив  на  себЯ
множество  запретов, Я  не находил  в себе  сил  наложить запрет  и  на свое
прошлое.
     џ победил.  ‚ результате жалких  рецидивов и  еще более жалких  побед Я
прожил целый  год так, как хотел  бы  прожить всю  жизнь. Ќе улыбайтесь, мой
друг. џ вовсе не преувеличиваю своих заслуг: считать заслугой воздержание от
греха  значит   грешить  на  свой  лад.   €ногда  удаетсЯ  управлЯть  своими
поступками, труднее управлЯть  своими  мыслЯми, но  своими грезами управлЯть
нельзЯ.  џ  грезил.  џ  познал опасность стоЯчих  вод. Џохоже,  что поступки
отпускают нам грех. Џо сравнению с мыслЯми, какие в нас порождает грех, даже
само  греховное действие  кажетсЯ более  чистым.  €ли,  если  угодно,  менее
грЯзным. Ћтнесем это на счет заурЯдности, свойственной реальной жизни. ‚ тот
год,  когда Я, поверьте мне, не совершил ничего предосудительного, менЯ, как
никогда, преследовали навЯзчивые  мечты,  и притом  самого  низкого  пошиба.
Њожно  было  подумать, что  рана,  слишком быстро  зарубцевавшись  на  теле,
открылась  в душе и в  конце концов отравила ее. Њне  не  составило бы труда
драматизировать свой  рассказ, но  мы с  ‚ами  не  любим драм  -  есть вещи,
которые можно выразить полнее, умолчав о них. ’ак вот, Я любил жизнь. ‚о имЯ
жизни, вернее,  во имЯ моего будущего Я заставил  себЯ  одержать  над  собой
победу.  Ќо  тот,  кто  страдает,  начинает  ненавидеть  жизнь.  ЊенЯ  стали
преследовать мысли о самоубийстве и другие мысли, еще более ужасные. ‚ самых
безобидных будничных предметах Я усматривал  орудиЯ возможного разрушениЯ. џ
боЯлсЯ  тканей, потому что их можно свЯзать узлом, ножниц  - из-за их острых
концов, и в  особенности режущих предметов. ЊенЯ искушали эти грубые обличьЯ
избавлениЯ: Я запирал дверь между собой и своим безумием.
     џ стал жестким. „о сих  пор Я избегал осуждать других; теперь, если  бы
смог,  Я стал бы так же беспощаден к ним,  как  к самому себе.  џ  не прощал
ближним самых мелких  прегрешений, опасаЯсь, что снисходительность  к другим
толкнет   мою   совесть   извинЯть   мои   собственные   грехи.   џ   боЯлсЯ
расслабленности,  какую  вызывают приЯтные ощущениЯ, и  дошел  до  того, что
возненавидел  самую природу  за  ласку  весны.  џ  старалсЯ  по  возможности
избегать волнующей  музыки:  мои  собственные  руки,  лежащие  на  клавишах,
приводили менЯ в смЯтение, напоминаЯ о ласках. џ боЯлсЯ неожиданных светских
встреч,  мне  чудилась  опасность  в  человеческих   лицах.  џ  замкнулсЯ  в
одиночестве. Џотом одиночество стало менЯ пугать. ‚едь быть  совсем одиноким
невозможно: к несчастью, ты никогда не расстаешьсЯ с самим собой.
     Њузыка,  радость  сильных натур, служит  утешением длЯ  слабых.  Њузыка
стала длЯ менЯ ремеслом, дававшим мне средства к существованию. “чить музыке
детей  - мучительное испытание, поскольку  техника отбивает  у них интерес к
душе.
     Ђ  Я  думаю, следовало бы сначала давать  им почувствовать душу. Ќо так
делать не принЯто, а мои ученики и их родители вовсе не  хотели отступать от
принЯтых правил.  € все  же Я предпочитал  детей взрослым  ученикам, которые
поЯвились у менЯ позднее и  считали, что должны что-то выражать своей игрой.
Љ тому же перед детьми Я не так  робел.  џ  мог бы, если бы  захотел,  иметь
больше уроков, но тех, что у менЯ были, мне хватало, чтобы прокормитьсЯ. Ђ Я
и  так уже работал  слишком  много. Њне не свойствен  культ работы, когда ее
результаты важны  лишь  длЯ тебЯ  самого. Љонечно, изнурЯть себЯ  - это тоже
способ самоукрощениЯ, но изнурение тела приводит в конце концов к  изнурению
души. Ђ кто знает, Њоника, что лучше: душа мЯтущаЯсЯ или душа спЯщаЯ?
     ‚ечерами Я  был свободен.  €  каждый вечер  некоторое  времЯ играл  длЯ
самого  себЯ.  Љонечно,  такое одинокое  наслаждение  бесплодно, но  никакое
наслаждение  не может  быть  бесплодным,  если  оно примирЯет нас  с жизнью.
Њузыка  переносит менЯ в мир, откуда страдание не исчезает,  но оно ширитсЯ,
утихает, становЯсь  более  спокойным и в то  же  времЯ более  глубоким,  как
поток, который разливаетсЯ озером. Љогда возвращаешьсЯ поздно, нельзЯ играть
музыку  слишком громкую, впрочем, Я  такую  и  не любил.  џ  чувствовал, что
соседи по дому только терпЯт мою игру, да и сон усталых людей, без сомнениЯ,
стоит дороже всех мелодий.
     ‚от таким образом, мой друг, Я и привык почти всегда играть с сурдиной,
словно  боЯсь  кого-то  разбудить.  Ѓезмолвие  возмещает не  только бессилие
человеческой  речи,  у  посредственных  музыкантов  оно  возмещает  скудость
звучаниЯ. Њне  всегда казалось, что  музыка должна быть  просто  безмолвием,
тайной  безмолвиЯ,  которое  пытаетсЯ  себЯ  выразить.  ‚озьмите,  например,
фонтан. ЃезмолвнаЯ  вода  наполнЯет трубы,  собираетсЯ  в них,  переливаетсЯ
через край, и  падающаЯ каплЯ обретает звук. Њне всегда казалось, что музыка
должна быть не чем иным, как перелившимсЯ через край великим безмолвием.
     ђебенком  Я мечтал о  славе. ‚ годы детства мы жаждем славы, как жаждем
любви: мы нуждаемсЯ в  других, чтобы понЯть себЯ. Ќе скажу, что честолюбие -
порок  бесполезный,  оно может  подстегнуть. Ќо оно же истощает душу. Њне не
приходилось видеть  успеха, который  не был бы куплен ценой  полулжи,  Я  не
встречал слушателей, которые  не вынуждали бы нас что-то опускать или что-то
преувеличивать. џ  часто с грустью думал,  что  душа  воистину прекраснаЯ не
добьетсЯ славы, потому что не станет  ее желать. ќта  мысль,  разочаровавшаЯ
менЯ в славе,  разочаровала менЯ и в таланте.  Њне часто приходило в голову,
что  талант  - это просто особое красноречие, шумный дар выражениЯ.  Ѓудь  Я
даже опеном,  Њоцартом или Џерголезе, Я все равно высказал  бы, да  притом,
вероЯтно,  несовершенным  образом,  лишь  то,  что  каждый  день  испытывает
деревенский музыкант, без всЯких притЯзаний старающийсЯ делать свое дело как
можно лучше.  џ  тоже  старалсЯ играть как можно  лучше.  Њой первый концерт
нельзЯ было назвать провалом, дело обстоЯло хуже: то был полу-успех. —тобы Я
решилсЯ дать этот  концерт, понадобились самые веские материальные причины и
всЯ  та власть, какую приобретают над нами светские  люди, когда  они желают
нам помочь. “ моей семьи в ‚ене было довольно  много  дальних родственников.
ЋставаЯсь   длЯ   менЯ   совершенно   чужими,   они   стали   мне   как   бы
покровительствовать.  ЊоЯ бедность  их немного унижала; им хотелось, чтобы Я
стал знаменитым, тогда они могли бы не стеснЯтьсЯ, когда  упоминают мое имЯ.
џ редко встречалсЯ  с ними, они на это сердились, может, потому, что Я лишал
их случаЯ отказать мне в помощи. € тем  не менее, они  мне помогли. џ  знаю,
что  они сделали это самым необременительным длЯ себЯ способом,  но не вижу,
мой друг, по какому праву  мы стали бы требовать доброты. Џомню, как Я вышел
на сцену на своем  первом концерте. ‘обравшихсЯ  было немного, но длЯ менЯ и
это было слишком.  џ задыхалсЯ. џ не любил публики, длЯ которой  искусство -
лишь необходимое проЯвление тщеславиЯ, не любил лиц с выражением наигранного
участиЯ, призванным скрыть душу, отсутствие души.  џ плохо представлЯл себе,
как  можно играть перед  незнакомыми людьми, в  назначенный час, за  заранее
обусловленную плату. џ угадывал  банальные оценки,  какие они  считают своим
долгом  высказать,   уходЯ  с   концерта;  Я  ненавидел   их  пристрастие  к
бессмысленной патетике,  мне был противен  даже интерес, какой Я им  внушал,
поскольку принадлежал к их кругу,  и фальшивый блеск  женских  украшений.  џ
предпочитал слушателей тех концертов, которые давались  длЯ  простонародьЯ в
каком-нибудь убогом зале и на которых Я  иногда соглашалсЯ играть бесплатно.
‹юди приходили туда в надежде  что-то узнать. Ћни были не умнее тех, других,
но  они  проЯвлЯли  больше  доброй   воли.   €м   приходилось   после  ужина
принарЯдитьсЯ, а  потом  в  течение  двух долгих часов зЯбнуть в  полутемном
зале.  ‹юди,  идущие в театр, стараютсЯ забытьсЯ,  люди, идущие  на концерт,
пожалуй,  стремЯтсЯ  обрести самих себЯ. „ень  рассеивает  их внимание, ночь
растворЯет  его в снах, а в  эти  часы они углублЯютсЯ в себЯ. “сталые  лица
вечерних  слушателей,  лица, размЯгченные мечтами, словно купающиесЯ  в них.
Њое собственное лицо... ‚едь Я и сам страшно беден - у менЯ нет ни любви, ни
веры, ни желаний, в которых не стыдно признатьсЯ, Я могу рассчитывать только
на самого себЯ и почти все времЯ сам себЯ предаю.
     ‘ледующаЯ зима была дождливой.  џ простудилсЯ. џ так привык недомогать,
что не встревожилсЯ, когда заболел всерьез. ‚  годы, которые Я ‚ам описываю,
у  менЯ  часто возобновлЯлись нервные  приступы, мучившие  менЯ  в  детстве.
Џростуда, которую Я не пыталсЯ лечить, подорвала мои силы - Я заболел снова,
и на сей раз очень тЯжело.
     ’ут Я понЯл, какое счастье  быть одному. …сли бы Я тогда умер, мне не о
ком было бы сожалеть.  џ полностью от всего отрешилсЯ. €з письма  одного  из
моих братьев  Я как раз узнал о  том, что моЯ  мать уже  месЯц как умерла. џ
опечалилсЯ, в особенности от того, что у менЯ украли несколько лишних недель
скорби.  џ  был  совсем один. Џользовавший жителей квартала врач, которого в
конце концов ко мне позвали,  вскоре перестал менЯ навещать, соседЯм надоело
за мной ухаживать. ЊенЯ это устраивало. џ  был так спокоен, что  у менЯ даже
не  было  нужды  смиритьсЯ.  џ  наблюдал за  своим  телом  -  оно  боролось,
задыхалось, страдало. Ћно хотело жить. ‚ нем была вера в жизнь, которой Я не
мог  не восхищатьсЯ:  Я почти  раскаивалсЯ,  что  презирал его,  доводил  до
отчаЯниЯ,  жестоко  наказывал.  Љогда  мне стало  немного  лучше  и  Я  смог
поднЯтьсЯ с кровати,  мой мозг, еще слишком  слабый, был неспособен к долгим
размышлениЯм; первые радости Я познал через свое тело. Џомню почти свЯщенную
красоту хлеба, робкий  луч  солнца, которому  Я подставлЯл лицо, и  как менЯ
ошеломила жизнь.  Ќастал  день,  когда  Я  смог  облокотитьсЯ на  подоконник
раскрытого окна.
     џ жил на унылой окраинной улице ‚ены, но  бывают минуты, когда довольно
какого-нибудь дерева,  ветки  которого нависли  над стеной, чтобы  напомнить
тебе, что  на свете  есть леса. ‚ тот день всем своим телом, пораженным тем,
что оно  возвращаетсЯ к жизни,  Я вновь  открыл длЯ себЯ  красоту  мира.  ‚ы
знаете, как Я открыл ее впервые.  €, как в  первый раз, Я плакал, не столько
от счастьЯ и благодарности,  сколько при мысли о том, что жизнь так проста и
была бы такой легкой, будь мы сами способны просто принимать ее.
     Ѓолезнь Я упрекаю за то, что длЯ больного отречение  становитсЯ слишком
доступным. ’ы начинаешь  думать, что излечилсЯ от желаниЯ, но  выздоровление
влечет за собой рецидив, и ты замечаешь все  так же ошеломленно, что радость
еще может  стать причиной страданиЯ. ‚ течение первых месЯцев Я  думал,  что
смогу  продолжать смотреть на жизнь равнодушными глазами  больного. џ упорно
цеплЯлсЯ за мысль что, скорее  всего, жить мне осталось  недолго:  Я  прощал
себе  свои грехи, как ѓосподь, без сомнениЯ, простит нас после нашей смерти.
џ уже не укорЯл себЯ за то, что менЯ слишком волнует человеческаЯ красота; в
том,  что  при виде ее  сердце у менЯ начинает  трепетать, Я видел  слабость
выздоравливающего, простительное смЯтение  тела, так  сказать,  обновленного
длЯ жизни. џ вновь стал давать уроки, давал и  концерты. ќто было необходимо
- болезнь потребовала больших расходов. Ќикто ни разу не справилсЯ обо  мне,
и теперь люди, в семьЯх которых учительствовал, не замечали, насколько Я еще
слаб. Ќе стоит на них за  это  сердитьсЯ. џ был  длЯ них всего  лишь молодым
человеком, очень незлобивым, очень благоразумным с виду  и дешево бравшим за
уроки.  Ћни смотрели  на менЯ только  под этим  углом зрениЯ,  и то,  что  Я
какое-то времЯ  отсутствовал, воспринЯли как  досадную  помеху. …два у  менЯ
хватило  сил  совершить  более  долгую  прогулку,  Я  отправилсЯ  к  кнЯгине
Љатарине.
     ‚ ту пору кнЯзь и кнЯгинЯ Њайнау зимние месЯцы проводили в ‚ене. Ѓоюсь,
дорогаЯ, их маленькие светские причуды помешали нам с ‚ами оценить некоторые
редкие  качества этих людей  минувшей эпохи. Ћни были пережитками мира более
здравого, чем наш, потому что более  легкого. ЉнЯзь и кнЯгинЯ отличались той
радушной приветливостью, котораЯ в мелочах часто заменЯет истинную  доброту.
Њы  состоЯли  в  дальнем  родстве  по  женской  линии;  кнЯгинЯ помнила, как
воспитывалась  с  моей  бабушкой по  матери  у немецких канонисс. Ћна любила
вспоминать об  этой  давней  дружбе,  потому  что  принадлежала к числу  тех
женщин,  длЯ  которых  возраст -  еще  один дворЯнский титул. Ѓыть может, ее
кокетство  состоЯло  единственно  в  желании  омолодить  свою душу.  Љрасота
Љатарины Њайнау была теперь только воспоминанием; вместо зеркал в ее спальне
висели ее давние  портреты.  Ќо все знали, что когда-то она была красавицей.
ѓоворили, что она внушала пылкие чувства, что  она сама их  вкусила; познала
она  и горести, хотЯ страдала от них недолго. „умаю, эти горести были сродни
бальным платьЯм, которые  она  надевала лишь однажды.  Ќо она сохранЯла их в
шкафах все  до одного  и  так же бережно хранила  воспоминаниЯ. ‚ы говорили,
дорогаЯ, что у кнЯгини Љатарины кружевнаЯ душа.
     џ  редко  бывал у кнЯгини  на  вечерах длЯ узкого  круг друзей,  но она
всегда очень ласково менЯ принимала. џ чувствовал - она испытывает ко мне не
настоЯщую привЯзанность,  а  всего  лишь  рассеЯнную  благосклонность старой
дамы. € все же Я ее почти любил. ‹юбил ее немного отекшие руки в кольцах, ее
усталые глаза, ее легкий акцент. Љак и моЯ мать, кнЯгинЯ говорила на певучем
французском версальской эпохи,  который сообщает  каждому  слову старомодное
изЯщество  мертвого Языка.  џ  обнаружил в  ней,  как  впоследствии  в  ‚ас,
отголоски моего  родного говора.  ЉнЯгинЯ  изо  всех сил старалась приобщить
менЯ к светской  жизни; она  давала мне книги своих любимых поэтов - нежные,
поверхностные и трудные длЯ пониманиЯ. Ћна считала  менЯ благоразумным  - то
был единственный порок, которого  она не прощала.  ‘меЯсь, она расспрашивала
менЯ о молодых женщинах, которых Я встречал в ее доме, и удивлЯлась, как это
Я  ни  в одну из них  не влюбилсЯ.  ќти простые вопросы менЯ  терзали.  ‘амо
собой, кнЯгинЯ этого не  замечала; она  считала, что Я  робок и моложе своих
лет; Я был благодарен ей за это мнение.  Љогда ты несчастлив и считаешь себЯ
преступником,   есть  что-то   успокоительное  в   том,  что  в  тебе  видЯт
обыкновенного ребенка.
     ЉнЯгинЯ  знала, что  Я  очень беден.  Ѓедность,  как  и  болезнь,  была
уродством,  от  которого  она  отворачивалась.  Ќи за  что на  свете она  не
поднЯлась бы  на  шестой  этаж.  Ќе  спешите  осуждать  ее,  мой  друг:  она
отличалась бесконечной деликатностью. Њожет, именно длЯ того, чтобы менЯ  не
обидеть,  она  делала мне только бесполезные  подарки, а  самые  бесполезные
подарки  - самые необходимые. “знав,  что Я  болен, она прислала  мне цветы.
Џеред цветами не  стыдно,  что ты живешь в  трущобе. ’акой  щедрости Я ни от
кого не ждал - Я и не представлЯл, что на свете может найтись душа настолько
добраЯ,  чтобы прислать  мне цветы. ‚  эту  пору  кнЯгинЯ обожала  сиреневые
лилии; благодарЯ ей Я выздоравливал  среди  благоуханиЯ. џ уже говорил  ‚ам,
какой унылой была  моЯ комната,  - быть может, без лилий кнЯгини Љатарины  у
менЯ не хватило бы духу выздороветь.
     Љогда Я пришел, чтобы ее поблагодарить,  Я был еще очень слаб. џ застал
ее, как обычно,  за вышиванием -  у  нее редко хватало терпениЯ довести свою
работу  до конца. ЊоЯ благодарность  ее удивила: она уже забыла, что послала
мне  цветы.  ќто  менЯ  возмутило,  мой  друг:  по-моему,  прелесть  подарка
уменьшаетсЯ, если тот, кто его преподнес, не придает ему значениЯ. ‚ комнате
кнЯгини жалюзи, как всегда, были закрыты; она предпочитала жить в неизменном
сумраке, и однако в комнату проникал запах уличной пыли - чувствовалось, что
начинаетсЯ лето. џ  испытывал  мучительную усталость  при мысли, что впереди
четыре  летних  месЯца. џ представил себе, как уроков  у менЯ станет меньше,
как Я  буду  по  вечерам выходить,  на улицу  в  тщетных  поисках  прохлады,
представил себе  тревогу, бессонницу, а  также  другие  опасности.  џ боЯлсЯ
возвращениЯ болезни  и кое-чего похуже болезни.  ‘ловом,  Я вслух пожалел  о
том, что  лето настанет так скоро. ЉнЯгинЯ  Њайнау проводила лето в ‚анде, в
старом  поместье,  доставшемсЯ ей по наследству.  ‚анд  был длЯ  менЯ просто
смутным названием одного из тех мест, где тебе никогда не придетсЯ побывать,
- Я не сразу понЯл, что кнЯгинЯ менЯ туда приглашает. Ћна пригласила менЯ из
жалости. Џригласила весело, заранее выбираЯ длЯ менЯ комнату и, так сказать,
вплоть  до  будущей  осени завладев  моей  жизнью.  Њне стало  стыдно,  что,
жалуЯсь, Я словно бы на что-то напросилсЯ.  Ќо приглашение Я принЯл. Њне  не
хватило духа  наказать себЯ  отказом,  к  тому  же  ‚ы знаете,  мой друг,  -
противитьсЯ кнЯгине Љатарине невозможно.
     џ отправилсЯ в  ‚анд, чтобы провести там всего три недели, а осталсЯ на
много  месЯцев.  ’о  были долгие,  неподвижные  месЯцы.  Ћни текли медленно,
однообразно и воистину незаметно, словно Я, сам  того  не сознаваЯ,  чего-то
ждал.  †изнь в ‚анде была церемонной и в то же времЯ совершенно простой; это
беззаботное существование умиротворЯло  менЯ.  Ќе  могу  сказать,  что  ‚анд
напоминал мне ‚ороино, хотЯ на нем и лежала та же печать старины и спокойной
долговременности.  ‚идимо,  богатство  утвердилось в  нем со столь же давних
пор,  как в  нашем доме бедность. ЉнЯзьЯ Њайнау всегда были богаты, так  что
никто этому не удивлЯлсЯ, и  даже бедных это не  раздражало. ЉнЯзь и кнЯгинЯ
часто  устраивали  приемы; они  жили среди книг,  только что  присланных  из
”ранции,  среди  открытых  партитур  и звЯкающих упрЯжек. ‚ этой культурной,
хотЯ и легкомысленной среде интеллигентность считалась как бы дополнительной
роскошью. Ѓез сомнениЯ,  кнЯзь и  кнЯгинЯ не были  моими друзьЯми  - они мне
всего  лишь  покровительствовали.  ЉнЯгинЯ  со  смехом  называла менЯ  своим
сверхштатным музыкантом; по вечерам от менЯ требовали, чтобы Я усаживалсЯ за
фортепиано. џ чувствовал,  что перед  этими  светскими  людьми  играть можно
только  легкую  музыку, такую  же поверхностную,  как  сказанные  перед этим
слова, но в забытых ариетках была своЯ прелесть.
     ЊесЯцы,  проведенные  в  ‚анде, были похожи  на долгую сиесту, во времЯ
которой  Я  старалсЯ не  думать.  ЉнЯгинЯ не  хотела,  чтобы Я оставил  свои
концерты; Я не раз уезжал из ‚анда выступать в больших немецких городах. ’ам
мне случалась подвергатьсЯ  привычным искушениЯм, но  то бывали  лишь редкие
случаи. ‚ернувшись  в ‚анд, Я даже не  вспоминал о них: Я снова,  в  который
раз, пользовалсЯ своей  чудовищной способностью забывать. Њир светских людей
на   поверхности  сводитсЯ  к  набору  приЯтных  или,   во  всЯком   случае,
благопристойных  представлений.  ’ут дело даже не в  лицемерии  - просто они
избегают намекать  на  то, что,  будучи  облечено  в слова,  шокирует.  ‚сем
известно,  что в жизни существуют стороны  унизительные,  но люди живут так,
словно к  ним это отношениЯ  не  имеет. ќто все  равно как если  бы, в конце
концов,  они  стали принимать свою одежду  за  свое  тело. ‘амо собой, Я  не
способен  был так грубо  заблуждатьсЯ - мне случалось  видеть  себЯ голым. џ
просто закрывал глаза. „о ‚ашего приезда  в  ‚анд Я не был счастлив, Я  лишь
погрузилсЯ в спЯчку. Џотом приехали ‚ы. ђЯдом с ‚ами Я тоже не был  счастлив
- Я  только стал  воображать, что счастье  существует.  ќто  было  похоже на
послеполуденную грезу в летний день.
     џ загодЯ узнал о ‚ас все,  что можно было узнать, то есть очень мало, и
притом вещи незначительные. Њне сказали, что ‚ы очень красивы,  очень богаты
и  вообще  совершенство во всех отношениЯх. Њне не  сказали  о том,  как  ‚ы
добры;  кнЯгинЯ  этого  не знала, а  может,  доброта  была  длЯ  нее  чем-то
излишним, - на взглЯд кнЯгини, ее вполне заменЯла любезность. Њногие молодые
девушки очень красивы, есть  среди  них и очень богатые и во всех отношениЯх
совершенные, но у менЯ не было никаких причин всем этим заинтересоватьсЯ. Ќе
удивлЯйтесь, друг мой, что описаниЯ кнЯгини оказались  бесплодными: в каждом
совершенном создании есть своЯ уникальность,  похвалы тут бессильны. ЉнЯгинЯ
хотела, чтобы Я заранее  восхищалсЯ ‚ами, поэтому  ‚ы  показались  мне менее
простой,  чем это  свойственно ‚ам на самом деле. „о этой  минуты Я  не имел
ничего  против  того, чтобы играть  в ‚анде  роль скромного  гостЯ,  но  мне
показалось, что  перед ‚ами менЯ хотЯт принудить  блистать. Њне  это было не
под  силу, да и Я всегда робел в присутствии новых лиц. …сли бы это зависело
от менЯ, Я  уехал бы до ‚ашего поЯвлениЯ, но это было  невозможно. ’еперь  Я
понимаю, с какой целью кнЯзь с кнЯгиней удержали менЯ: к несчастью, рЯдом со
мной  оказалась  престарелаЯ чета, желавшаЯ устроить мое счастье. ‚ы должны,
дорогаЯ, простить кнЯгиню Љатарину:  она  слишком мало  знала менЯ  и потому
воображала, что Я  достоин ‚ас. …й было известно, что ‚ы очень благочестивы,
сам Я до знакомства с  ‚ами отличалсЯ боЯзливой детской набожностью. Џравда,
Я  был  католиком, а  ‚ы протестанткой,  но это не  имело значениЯ.  ЉнЯгинЯ
решила, что мое старинное имЯ  вполне  способно  искупить мою бедность, ‚аша
роднЯ рассудила так же. Љатарина Њайнау сожалела, быть может сгущаЯ  краски,
о моей одинокой и подчас трудной жизни, а с другой  стороны, боЯлась, как бы
‚ы не  вышли  замуж за какого-нибудь заурЯдного  человека; она будто считала
себЯ  обЯзанной  заменить  мать  и  ‚ам,  и мне.  Љ тому  же  она  была моей
родственницей  и хотела  оказать  услугу  моей  семье.  ЉнЯгинЯ Њайнау  была
сентиментальна: ей нравилось жить в пресноватой атмосфере немецких помолвок;
брак был длЯ нее салонной комедией, расцвеченной умилением и улыбками, где в
пЯтом действии наступает счастливый конец.  Љ нам счастье не пришло, Њоника,
но, может быть, мы не способны быть счастливыми, и вины кнЯгини Љатарины тут
нет.
     Џо-моему, Я говорил ‚ам, что кнЯзь Њайнау  рассказал  мне ‚ашу историю.
‚ернее, историю ‚аших  родителей, потому что  всЯ историЯ  молодой девушки в
том,  что  происходит в  ее душе;  ее  жизнь  -  это поэма, котораЯ  позднее
превращаетсЯ  в  драму.  џ  выслушал  эту  историю  равнодушно,  как  слушал
бесконечные  охотничьи  рассказы,  которые  веч