Я, и,  что еще более
важно, они представлЯют разные точки его обзора, как бы позволЯющие  зрителю
увидеть главное не только с собственной позиции, но и с многих других.
     Ќа  ‘перанце  же существует  всего  одна точка  зрениЯ -- моЯ личнаЯ, и
других  нет. ЌельзЯ сказать,  что безысходность  эта возникла  в  один день.
‘перва  Я,  в  силу  неосознанной  привычки,  прибегал к  имеющимсЯ  в  моем
распорЯжении  средствам  наблюдениЯ  --  параметрам,   помещаЯ  воображаемых
зрителей то  на вершину холма, то за скалою, то  среди ветвей дерева.  ’аким
образом,  остров как бы  сделалсЯ объектом изучениЯ и моего  собственного --
изнутри,   и  постороннего   --  извне,  становЯсь   тем   самым  богаче   и
разнообразнее. ‹юбой  нормальный человек в нормальной  ситуации  смотрит  на
окружающий мир  именно так. Ќо Я осмыслил эту функцию мозга -- как  и многие
другие  -- слишком поздно, когда она уже деградировала во  мне.  € нынче это
уже свершившийсЯ факт. Њое видение острова -- вещь, замкнутаЯ на самое себЯ.
‚се  то,  чего  Я  не  наблюдаю  здесь, ЯвлЯетсЯ  абсолютной неизвестностью.
Џовсюду,  где  менЯ  сейчас   нет,  царит  беспросветнаЯ  тьма.  ‚прочем,  Я
констатирую, что  этот беспрецедентный опыт,  который пытаютсЯ зафиксировать
данные строки,  самою своею  сутью противоречит написанным словам. € в самом
деле: речь  зарождаетсЯ  главным  образом  в том  обитаемом универсуме,  где
окружающие  тебЯ люди -- словно испускающие свет маЯки,  где благодарЯ этому
свету все если не знакомо, то хотЯ бы узнаваемо. ‘иЯние огней маЯков погасло
длЯ менЯ. Џитаемые моею фантазией, их отсветы еще долго не умирали во мраке,
но нынче -- конец, тьма восторжествовала.
     ‚добавок мое одиночество  убивает не только смысл вещей и Явлений.  Ћно
угрожает  самому их существованию.  ЊенЯ все чаще  и  чаще мучат  сомнениЯ в
истинности  моих пЯти чувств.  ’еперь  мне известно,  что землЯ,  по которой
ступают мои ноги, нуждаетсЯ  в  том,  чтобы и другие  попирали ее, иначе она
начнет колебатьсЯ подо мной.  Љто  поможет  мне  победить  оптический обман,
слуховые  галлюцинации, грезы  наЯву,  миражи, видениЯ, бред,  как  не самый
надежный  союзник  -- брат, сосед, друг или  даже  недруг, -- главное, живой
человек, о великий Ѓоже, другой живой человек!
     P.S.  ‚чера,  когда  Я   проходил  через  рощицу   рЯдом  с  лугами  на
юго-восточной стороне  острова,  в  лицо  мне  ударил  запах,  грубо,  почти
осЯзаемо болезненно вернувший менЯ в родной дом, в приемную, где отец обычно
беседовал с  клиентами и где каждый понедельник утром мать с помощью соседки
наводила чистоту  и мыла полы. ‚оспоминание о  доме было настолько сильным и
непостижимым, что Я  -- в  который  уже  раз -- решил,  будто схожу  с  ума.
Ќесколько минут Я  боролсЯ с  нахлынувшими воспоминаниЯми о сладости родного
очага,  потом,  сдавшись,  позволил  мыслЯм вернутьсЯ в  прошлое, мертвое  и
немое,  точно  заброшенный  музей  с пыльными  саркофагами,  и тем  не менее
позвавшее  менЯ  с властной и  манЯщей  нежностью.  Ќо  наваждение тут  же и
рассеЯлось:  блуждаЯ по роще,  Я набрел  на заросли терпентина (растение, из
сока которого делают скипидар)  --  хвойного  кустарника, чьЯ треснувшаЯ  от
жары кора  источала капли Янтарной смолы -- этот-то едкий запах  и раздражал
мое обонЯние каждый понедельник моего детства.
     Џоскольку  был  вторник,  ђобинзон,  в   соответствии  с  установленным
порЯдком, собирал на отмели после  отлива устриц  с  жестковатым, но вкусным
мЯсом,  которые  могли целую неделю хранитьсЯ в  кувшине с морской водой. Ќа
нем была  круглаЯ шлЯпа, какие носЯт английские рыбаки, деревЯнные сабо,  по
их же  обычаю,  штаны,  закатанные  до колен,  и просторнаЯ  льнЯнаЯ рубаха.
‘олнце, жестоко сжигавшее его белую, незагорающую, как обычно у рыжих, кожу,
нынче  окуталось кудрЯвыми,  как  барашки, облачками, и он смог  оставить  в
пещере зонтик из пальмовых листьев, с  которым почти никогда не расставалсЯ.
Њоре далеко отхлынуло  от берега, и  ђобинзон шел по обнажившемусЯ  дну мимо
аккуратных кучек разбитых раковин, наносов тины и неглубоких промоин; он уже
достаточно   удалилсЯ    от    берега,    чтобы    охватить   взглЯдом   всю
зелено-кремо-во-черную  громаду  ‘перанцы.  €менно  с  нею,  за  отсутствием
другого собеседника, вел он долгий, неспешный  и вдумчивый диалог, в котором
все его жесты, действиЯ и начинаниЯ  ЯвлЯли собою вопросы; остров же отвечал
ему на них  счастьем или неудачами,  тем самым одобрЯЯ или порицаЯ. ђобинзон
больше ни  минуты не сомневалсЯ в  том,  что все  происходит  отныне по воле
‘перанцы и зависит от  их отношений. € потому  чутко вслушивалсЯ в ее голос,
непрестанно звучащий на тысЯчу ладов и выражающий ее волю то Явными знаками,
то невнЯтными символами.
     ђобинзон  подошел  к  рифу,   облепленному  водорослЯми  и  окруженному
прозрачным  озерцом воды.  Ћн с улыбкой  глЯдел на  маленького перепуганного
краба, который угрожающе выставил  вперед  две клешни неодинаковой длины  --
точно  воин, что защищаетсЯ мечом и  кинжалом, -- как вдруг его потрЯсенному
взору предстал отпечаток  босой ноги. Ћн ничуть не удивилсЯ бы, заметив свой
собственный след  на  песке или в  болотной грЯзи, хотЯ  давным-давно уже не
ходил босым. Ќо перед  ним был отпечаток,  оставленный на камне. Ќеужто  это
след  другого  человека?  €ли же сам  он находитсЯ на острове так долго, что
отпечаток его ступни успел застыть в известковых отложениЯх? ђобинзон скинул
правое сабо и вставил  ногу  в  углубление, наполовину  заполненное  морской
водой. „а,
     верно.  …го  ступнЯ  вошла  в  эту  каменную  отливку,  как  в  старый,
разношенный башмак. ‘омнений  не было: этот  древний отпечаток -- след  ноги
Ђдама,  вступающего во  владение ђайским  садом, след  ‚енеры, выходЯщей  из
волн, -- был словно личнаЯ, неподдельнаЯ подпись ђобинзона, запечатленнаЯ на
каменной скале и, следовательно,  нестираемаЯ, вечнаЯ. Ћтныне ‘перанца,  как
одна  из  тех  полудиких,  но  отмеченных  выжженным тавром коров,  свободно
пасущихсЯ в аргентинской пампе, носила памЯть своего ѓосподина и ЏовелителЯ.
     Њаис зачах, едва проклюнувшись из-под  земли, и  делЯнки,  где ђобинзон
посеЯл  его, вскоре опЯть превратились  в дикий  луг.  ‡ато Ячмень и пшеница
созревали  прекрасно,  и  ђобинзон испытал  первую  радость, дарованную  ему
‘перанцей,  --  первую,  но сколь  глубокую и  сладкую!  --  поглаживать  их
молоденькие   голубовато-зеленые   стебельки.   …му   понадобилась  огромнаЯ
выдержка, чтобы не выполоть сорнЯки, осквернЯющие  изумрудный ковер растущих
хлебов, но он не мог  отринуть евангельскую заповедь, возбранЯвшую  отделЯть
плевелы от  пшеницы до самой  жатвы1. Ћставалось утешатьсЯ мечтами о румЯных
золотистых ковригах, которые он скоро извлечет из печи, заранее  сооруженной
им в мЯгкой известковой скале, об  разующей западную  стену пещеры. Љороткий
сезон  дождей  заставил  его несколько  дней  дрожать  за  судьбу  колосьев,
которые, набухнув  от воды, целыми рЯдами тЯжело  клонились  к земле. Ќо вот
выглЯнуло солнце, и они  вновь  распрЯмились и  закачали  под ветром  своими
метелками,  точно цирковые лошадки --  плюмажами на  головах. Љогда  настало
времЯ  сбора урожаЯ, ђобинзон решил,  что самое удобное  приспособление  длЯ
жатвы, взамен  серпа  или  косы,  --  стариннаЯ  абордажнаЯ  саблЯ,  некогда
украшавшаЯ капитанскую  каюту  и взЯтаЯ  им  на разбитом  корабле. ‘перва он
намеревалсЯ  при помощи сучковатой палки методично  собирать  в валки  хлеб,
скошенный саблей. Ќо стоило ему взЯть в руку сие героическое оружие, как его
охватил странный воинственный пыл: позабыв свои благие намерениЯ, он ринулсЯ
вперед, размахиваЯ саблей и Яростно рыча. ЉолосьЯ,  к счастью, не пострадали
от столь жестокого обращениЯ, но от изрубленной соломы никакого проку уже не
было.
     „невник.  ќтот  день  жатвы, который  должен  был  ознаменовать  первые
результаты и моего труда, и плодородиЯ  ‘перанцы,  больше походил  на  битву
некоего  одержимого с  пустотой.  Ђх, как далеко мне  еще до той безупречной
жизни,  в  которой  каждое  движение  подчинЯлось  бы  закону  умеренности и
гармонии!  џ, как неразумное дитЯ, предалсЯ необузданным забавам и потому не
обрел  в  этом  сборе  урожаЯ  того радостного удовлетворениЯ, какое некогда
испытывал при сенокосе в прелестной деревушке ‚ест-ђайдинг у себЯ на родине.
Њерный  ритм косьбы, взмахи обеих рук справа налево (а  тело длЯ  равновесиЯ
клонитсЯ вправо),  лезвие  косы,  которое врезаетсЯ в  густую  массу цветов,
листьев и стеблей  и напрочь сносит всю эту растительную путаницу, ложащуюсЯ
сбоку  аккуратными  валками,  дурманЯщий   аромат  свежескошенных  трав,  их
молочного сока  --  все  это  дышало  простым,  мирным  счастьем, которым  Я
опьЯнЯлсЯ  без всЯких угрызений совести. ‹езвие косы, правленное  на розовом
точильном камне, становилось таким тонким, что  изгибалось, подобно змеиному
хвосту. ‹уг  представлЯл  собою  зеленую крепость,  которую  следовало брать
приступом, методично отхватываЯ от этой плотной растительной массы полосу за
полосой,  из  конца в конец.  Ќо масса эта не была однородной, ее составлЯли
мириады  крошечных живых вселенных -- целый растительный космос, где материЯ
полностью   исчерпала  себЯ   в  форме.  ЃогатаЯ  красочнаЯ   растительность
европейских лугов  не имеет ничего общего с аморфной, однообразной природою,
какую Я обнаружил  здесь. ’ропическаЯ флора  сильна и жизнеспособна, но зато
примитивна и бездушна, как здешние синие небеса. Ћ ѓосподи, когда же наконец
Я смогу вновь насладитьсЯ тихим очарованием бледного северного неба, нежными
переливами серого тумана, стелющегосЯ над илистыми берегами “за!
     Ћбмолотив зерно с  помощью цепа в  сложенном  пополам парусе,  ђобинзон
затем провеЯл его, пересыпаЯ из одного калебаса (сосуд из  пустой высушенной
тыквы) в другой  на свежем ветру, который уносил прочь мЯкину. …му нравилась
эта работа по очищению -- простаЯ, но не скучнаЯ, а, напротив, таЯщаЯ в себе
некое  духовное начало.  „уша его взывала к ѓосподу  с мольбой унести вдаль,
как ветер мЯкину, все праздные и грешные помыслы, оставив лишь благие ростки
мудрости. ‡акончив трудитьсЯ, ђобинзон с гордостью подсчитал, что урожай его
составил тридцать  галлонов пшеницы  и  двадцать -- ЯчменЯ. “ него  уже были
заготовлены ступка из выдолбленного  ствола и пест из толстой, перерубленной
пополам  ветви,  да  и печь давно стоЯла  наготове. Ќо тут он, по внезапному
вдохновению, решил не брать ни зернышка из этого первого урожаЯ.
     „невник.  џ  заранее  ликовал  при  мысли  о  первом  хлебе  из  зерна,
дарованного землею ‘перанцы, --  хлебе, вышедшем из моих рук,  из моей печи.
Ќо пусть это произойдет позже, позже... Ћ, сколько обещаний таитсЯ в простом
этом  слове!  Џередо  мною вдруг  с неопровержимой  Ясностью  встала  задача
боротьсЯ со  временем,  иначе говорЯ, взЯть времЯ в  плен. Џока Я  живу,  не
заботЯсь о нем -- день да ночь, сутки прочь! -- оно утекает, как вода сквозь
песок, Я терЯю  его, терЯю самого  себЯ.  ‚ сущности,  все проблемы на  этом
острове можно выразить во временных категориЯх; не случайно же  Я, начинаЯ с
периода своего падениЯ, жил здесь как бы вне времени. ‚осстановив календарь,
Я вновь обрел  себЯ и теперь пойду еще дальше. џ не дам настоЯщему поглотить
этот первый урожай ЯчменЯ  и пшеницы. Ћн должен  весь, целиком послужить мне
трамплином  длЯ прыжка  в будущее. ‚от почему Я разделю зерно на две  части,
перваЯ  завтра же будет посеЯна, втораЯ составит неприкосновенный запас, ибо
нужно приготовитьсЯ к тому, что семена могут и не взойти. Ћтныне Я повинуюсь
следующему   правилу:   всЯкаЯ  производительность  есть  акт   творениЯ  и,
следовательно,  благое дело.  ‚сЯкое потребление есть  акт разрушительный и,
следовательно,  дурной.  …сли  хорошенько  подумать,  здешнее мое  положение
весьма   схоже  с   положением   моих   соотечественников,   отплывающих  на
переполненных кораблЯх в Ќовый ‘вет. Ћни  также вынуждены подчинЯтьсЯ морали
накоплениЯ. „лЯ них  так  же потерЯ времени  есть преступление, а сохранение
его --  главнаЯ добродетель. ‘берегать,хранить!.. ‘лова эти вновь  напомнили
мне все  убожество одинокого моего житьЯ! ‘еЯть  длЯ менЯ -- благо, собирать
урожай -- благо. Ќо горе мне в тот  миг, как Я  примусь молоть  зерно и печь
хлеб,  ибо  тогда Я буду трудитьсЯ длЯ  себЯ одного.  Ђмериканский  колонист
может  без всЯких угрызений совести доводить до конца процесс  хлебопечениЯ:
ведь он продаст свой  хлеб, а деньги, за него вырученные, сложит  в  сундук,
где они воплотЯт в себе затраченное времЯ и труд. —то же до менЯ, то -- увы!
--  мое  горькое одиночество  лишает смысла накопление денег, в которых  Я к
тому же не испытываю недостатка.
     €  нынче  Я  наконец  постиг  безумие  и злобную завистливость тех, кто
клевещет на это божественное установление --деньги! „еньги одухотворЯют все,
чего  касаютсЯ,  придаваЯ  каждой  вещи  смысл  --  рациональный,  конкретно
измеримый  и  одновременно универсальный,  поскольку  добро,  воплощенное  в
звонкой монете, становитсЯ, как правило, доступно всем людЯм. Џродажность --
вот главнаЯ человеческаЯ добродетель.
     Џродажный   человек  умеет  заставить  молчать  свои  антиобщественные,
смертоносные   инстинкты  --  честь,  самолюбие,  патриотизм,   политические
амбиции,религиозный   фанатизм,  расизм,  --  стремЯсь  дать  волю   тЯге  к
сотрудничеству,   любви   к  плодородному   обмену,  ощущению   человеческой
солидарности. ‚ыражение "золотой век" следует понимать  буквально; Я уверен,
что человечество  давно  достигло бы  его, коли  им руководили бы  продажные
правители.  Љ нашему  несчастью,  историю почти  всегда  творЯт бескорыстные
личности: в результате огонь пожирает все, повсюду кровь течет рекой. †ирные
венецианские купцы  подали  нам  пример  безоблачного  счастьЯ,  царЯщего  в
государстве, где  действует главный  закон  -- закон наживы, в то времЯ  как
отощавшие волки испанской инквизиции доказывают, на какие гнусности способны
люди,  утратившие  тЯгу  к  материальному благополучию.  ѓунны  очень  скоро
остановили  бы  свое   нашествие,   научись  они  получать  удовольствие  от
завоеванных  богатств.  ЋтЯжелев  от  награбленных  несметных сокровищ,  они
перешли  бы к оседлому образу жизни, чтобы вкусить  от ее  благ, и все снова
пошло бы своим  чередом. Ќо они были  бескорыстными дикарЯми. Ћни  презирали
золото. € стремились вперед и вперед, все сжигаЯ на своем гибельном пути.
     ‘  этого  днЯ  ђобинзон  принЯл  решение  жить  как можно  экономнее  и
сосредоточить усилиЯ на интенсивном  освоении  всех ресурсов своего острова.
Ћн распахал  и засеЯл  целые гектары лугов и земель, на которых вырубил лес;
отвел большое поле под брюкву, репу и щавель -- овощи, растущие в несколь-
     ких местах на юге острова; с помощью огородных чучел защитил от птиц  и
насекомых посадки пальмовой капусты; поставил два десЯтка ульев, куда тут же
вселились первые  рои пчел,  вырыл на берегу Ямы и  устроил в  них  садки  с
пресной и морской водой,  где развел лещей, морских ангелов (рыба с  широкой
головой  и  мощными  грудными  плавниками,  достигающаЯ иногда  двухметровой
длины), морских  коньков и  даже креветок. Ћн скопил  огромные  запасы сухих
фруктов, копченого мЯса, соленой рыбы и маленьких твердых и ломких, как мел,
сыров,  которые могли хранитьсЯ сколь угодно  долго. Џосле многих бесплодных
попыток он открыл наконец способ  получениЯ чего-то вроде сахара, с  которым
можно было  варить варенье и заготовлЯть консервированные  фрукты.  ђобинзон
добывал этот  сахар из  ствола пальмы  определенной  разновидности: ее ствол
утолщалсЯ не  у  корнЯ  или вершины, а в середине, она  давала необыкновенно
сладкий сок. ‘рубив одно из таких деревьев, ђобинзон отсек листьЯ, венчающие
ствол,  и из  среза  тут же начала сочитьсЯ густаЯ сахаристаЯ  жидкость. Ћна
выделЯлась  на протЯжении многих месЯцев, нужно было только регулЯрно делать
новые срезы, так как поры дерева довольно быстро закрывались. Ћдна  лишь эта
пальма  дала  ђобинзону  девЯносто  галлонов  патоки,  котораЯ,  загустеваЯ,
мало-помалу превратилась  в огромную сладкую глыбу.  € именно в один из этих
дней ’эн, сеттер с  "‚иргинии", выпрыгнул из-за куста и кинулсЯ к ђобинзону,
весь дрожа от нежной преданности своему новому хозЯину.
     „невник.  ’эн,  мой  верный  товарищ  по  плаванию,  вернулсЯ  ко  мне.
Ќевозможно выразить  мою радость  в  одной этой простой  фразе. џ никогда не
узнаю,  где   и  как  жил  он   со  времени  кораблекрушениЯ,  но,  кажетсЯ,
догадываюсь,  что  именно   отталкивало  его  от  менЯ  доселе.  Љогда  Я  в
сумасшедшем угаре строил "€збавление", ’эн на мгновение возник передо мной и
тут же  со злобным  рычанием  умчалсЯ  прочь.  џ еще  спрашивал себЯ, бедный
слепец,  не  одичал  ли он  от  ужасов  катастрофы и одинокого  житьЯ  среди
незнакомой, враждебной природы. Љакое  невероЯтное самомнение!  €з нас двоих
настоЯщим-то дикарем был Я, и теперь  длЯ менЯ нет сомнений, что именно  мой
звериный  облик и  безумное  лицо оттолкнули  бедного  пса, оставшегосЯ,  по
истинной своей сути, куда более цивилизованным существом, нежели Я, человек.
Њне известны многие  случаи, когда собаки вынуждены были, часто против воли,
покидать хозЯина, погрЯзшего  в  пороке, ничтожестве или безумии, -- ни одна
из них  не  подпустила бы  такого  даже  к  своей  миске.  ‚озвращение  ’эна
исполнило  менЯ  ликованием,  ибо  оно  и   свидетельство  моей  победы  над
разрушительными силами зла,  увлекавшими менЯ в пропасть,  и  награда за эту
победу. ‘обака -- естественный спутник человека, -- человека, а  не вонючего
дегенерата, в которого несчастье  может превратить его, вырвав  из окружениЯ
людей. Ћтныне Я по добрым карим собачьим  глазам буду проверЯть, по-прежнему
ли  достоин  званиЯ человека,  невзираЯ  на  ужасную  судьбу, что  стремитсЯ
поставить менЯ на колени.
     Ќо полностью вернутьсЯ  к  цивилизованному состоЯнию ђобинзон мог, лишь
поселившись в нормальном жилище вместо  закутка в глубине пещеры  или навеса
из  листьев.  ’еперь у  него  поЯвилсЯ  товарищ -- самое  домашнее  из  всех
животных, и он обЯзан был построить длЯ них обоих настоЯщий дом: вот  она --
глубокаЯ мудрость, заложеннаЯ в обыкновенном словесном родстве.
     Ћн решил  возводить  его  у  входа в  пещеру,  где  хранились  все  его
сокровища; вдобавок это  была самаЯ высокаЯ точка острова. ‘перва он выкопал
четырехугольную Яму в три фута  глубиной, которую заполнил галькой, а поверх
нее  --  слоем белого  песка.  Ќа  этом  фундаменте --  чистом  и  прекрасно
поглощавшем влагу --  он возвел  сруб  из пальмовых стволов,  просветы между
ними  законопатил хвоей и листьЯми. ‹егкаЯ двускатнаЯ крыша  из  жердей была
крыта  камышом,  а  поверх  его  листьЯми   каучукового  дерева,  уложенными
наподобие черепиц. ‘тены изнутри ђобинзон оштукатурил  смесью мокрой глины и
рубленой соломы. Џесочный пол он покрыл мозаикой из плоских сланцевых плиток
неправильной  формы,  а  по ним разбросал козьи шкуры и  камышовые  циновки.
Љое-какаЯ плетенаЯ мебель, посуда и фонари, подзорнаЯ труба, саблЯ и одно из
ружей, повешенные на стену, -- все это имущество,  спасенное  с  "‚иргинии",
украсило  дом, придало  ему  уютный,  приветливый вид,  которым  ђобинзон не
уставал  восхищатьсЯ.  ‘наружи  новое  жилище  выглЯдело  странной  туземной
хижиной,  одновременно и  дикой,  и  ухоженной;  контраст  между  массивными
стенами и хрупкой крышей напоминал ђобинзону о противоречивости собственного
его положениЯ.  Љроме  того,  Ясно сознаваЯ практическую бесполезность  этой
"виллы", он придавал  огромное  значение моральному аспекту  ее созданиЯ.  €
потому вскоре решил не использовать ее по назначению, даже длЯ приготовлениЯ
пищи, но  тщательно и любовно украшать, ночуЯ  в ней  лишь по субботам, а  в
другие  дни по-прежнему пользуЯсь старым ложем  в глубине пещеры,  устланным
птичьим пухом и шкурами. Њало-помалу выстроенный дом  превратилсЯ длЯ него в
музей  человеческой  цивилизации, куда  он  всЯкий  раз  входил со свЯщенным
трепетом.  Ћн  даже придумал  некий  обрЯд: поЯвлЯтьсЯ  там  лишь в одеждах,
отысканных  в  сундуках  с  "‚иргинии"  (а среди  нарЯдов  этих  было  много
роскошных  костюмов);  богатый  камзол,  штаны  до  колен, чулки  и  башмаки
приводили его в торжественное настроение, -- он как бы отдавал должное всему
лучшему, что в нем было.
     ‚скоре  ђобинзон  заметил,  что  солнце  проникает в  хижину  только  в
определенные   отрезки  днЯ,  и  счел  необходимым  завести  часы  или  иное
устройство, способное измерЯть времЯ. Џосле нескольких опытов он остановилсЯ
на  клепсидре (водЯные часы)  довольно  примитивного  устройства  --  бутыли
прозрачного  стекла, из  которой  сквозь  проделанное в дне отверстие  вода,
каплЯ за каплей, падала в медный таз на полу. Ѓутыль  опорожнЯлась  ровно за
сутки, на  стенки  ее ђобинзон  нанес двадцать  четыре  делениЯ,  пометив их
римскими  цифрами. ’аким образом,  уровень  воды  показывал времЯ и  днем  и
ночью.  Љлепсидра стала длЯ  ђобинзона огромным утешением. ‘лыша непрерывные
регулЯрные всплески падающих капель, он испытывал чувство  гордости от того,
что  времЯ  перестало  быть  длЯ  него  мрачной  бездной;  он  покорил  его,
упорЯдочил,  можно  сказать,  приручил,   и  так  же  предстоЯло  постепенно
покоритьсЯ     самому    острову,    сдавшись     перед    душевной    мощью
одного-единственного человека.
     „невник. Ћтныне, сплю Я или бодрствую, пишу или готовлю пищу, времЯ мое
размечено   этим   звуком    "кап-кап"    --   автоматическим,   неизменным,
неуправлЯемым, неподкупным, точным, выверенным. Ћ, какое  пиршество духа длЯ
менЯ все эти эпитеты -- свидетельство славных побед над силами зла! џ  хочу,
Я   требую,   чтобы  все  вокруг  менЯ  теперь   было   измерено,  доказано,
зафиксировано  математически  точно  и  рационально.  Ќужно  будет  занЯтьсЯ
межеванием острова, составить его топографическую карту,  занести эти данные
в кадастр.  Њне хотелось  бы  снабдить  табличкой каждое  здешнее  растение,
окольцевать каждую птицу, пометить клеймом каждое  животное.  џ не успокоюсь
до  тех  пор,  пока  этот  загадочный,  непроницаемый  остров  с его  скрыто
бродЯщими соками и  колдовскими чарами не будет очищен  и преображен  мною в
светлый и  строгий дом, знакомый  мне от  погреба до крыши. Ќо достанет ли у
менЯ сил довести до конца  этот титанический труд? џ намерен лечить ‘перанца
горьким  снадобьем рациональности,  но найду  ли  в себе  достаточно богатый
источник  ее? Њерный  голос клепсидры, всего лишь  миг назад баюкавший  менЯ
своей песней, успокаивающей, размеренной, как звук метронома, вдруг вызвал в
моем  воображении  совсем  иной, пугающий  образ:  гранитнаЯ  скала, которую
неумолимо  подтачивают падающие капли воды. Ѓесполезно обманывать себЯ:  мои
умственные  способности угасают. € первое тому свидетельство -- расстройство
речи.
     ’щетно  заставлЯю  Я  себЯ  непрерывно говорить  вслух,  выражаЯ каждую
мысль, каждое наблюдение,  пусть  даже  слова  мои  обращены  всего  лишь  к
деревьЯм или облакам;  все равно Я замечаю, как изо днЯ в  день неостановимо
рушатсЯ  стены Языковой цитадели,  в  которой  мысли живетсЯ так же удобно и
уютно, как кроту -- в запутанном лабиринте своих ходов. ’е островки речи, на
которые мысль опираетсЯ  длЯ развитиЯ и движениЯ вперед (так человек прыгает
по камнЯм, перебираЯсь через бурный ручей), разрушаютсЯ, бесследно исчезают.
џ то и дело недоуменно  бьюсь над смыслом того или иного  слова, особенно из
области абстрактных понЯтий. Њне доступен лишь  конкретный, буквальный Язык.
Њетафоры,   литоты  (фигура  умалениЯ,   намеренно  ослабленное   выражение,
подразумевающее  больше  того,  что  сказано),  гиперболы  требуют  от  менЯ
невероЯтного умственного напрЯжениЯ,  без  которого  мне не  выразить все то
абсурдное,  неЯвное, что  содержат  эти  элементы  риторики. џ  думаю,  этот
горестный спектакль распада моей души доставил бы  немало радости филологам,
живущим в окружении людей; длЯ менЯ же  это излишнЯЯ роскошь, одновременно и
бесполезнаЯ и убийственнаЯ. ’аково, например, понЯтие "глубины", над которым
Я никогда  не  размышлЯл в  сочетании его с другими словами, "глубокий  ум",
"глубокаЯ любовь"...
     ‘транное,  однако,  предубеждение  --  оно слепо  соотносит  глубину  с
поверхностью,  согласно  чему  "поверхностное"  --  это  не  нечто  "больших
размеров", а просто "неглубокое", тогда как "глубокое", напротив, обозначает
нечто  "большой  глубины",  но  не "малой  поверхности".  €,  однако,  такое
чувство,  как любовь, на  мой  взглЯд,  гораздо лучше измерЯть  ее  широтою,
нежели глубиной. €бо Я  мерю свою любовь к женщине тем, что  одинаково люблю
ее  руки,  глаза,   походку,  повседневную   одежду,  предметы,  коими   она
пользуетсЯ, коих  случайно коснулась,  пейзаж, на фоне  которого  видел  ее,
море, где она  купалась... ‚се перечисленное, кажетсЯ  мне, лежит именно  на
поверхности!   ’огда  как   посредственное,  примитивно   плотское   чувство
направлено только в глубину, оставлЯЯ все прочее в безликом сером полумраке.
     Ђналогичный принцип  (хотЯ мне  уже трудновато рассуждать  на эту тему)
справедлив и  в  отношении внутреннего и внешнего. —еловек  есть  сокровище,
заключенное в грубую, дешевую  оболочку: чем больше углублЯешьсЯ внутрь, тем
больше скрытых доселе богатств  обнаруживаешь в нем. „а, но что, если их там
нет? …сли перед вами струЯ  не  полнаЯ, но заполненнаЯ однообразной аморфной
сердцевиной, подобно  трЯпичной  кукле, набитой отрубЯми? Љому, как  не мне,
знать, что ныне Я не достоин званиЯ  человека,  мыслЯщего существа  со своим
лицом, со своими тайнами,  что Я всего лишь чернаЯ  прореха на ‘перанце, еле
виднаЯ точка обзора посреди  острова, а точка -- она и  есть точка, и ничего
более.  џ  думаю,  что  душа начинает  обретать  подлинную ценность  лишь за
пределами жалкой оболочки тела -- кожи, отделЯющей внутреннее от внешнего, и
что она способна бесконечно обогащатьсЯ лишь  по мере объединениЯ с тем, что
окружает одинокую точку во вселенной -- менЯ. ђобинзон станет сказочно богат
в тот миг, когда полностью сольетсЯ со ‘перанцею.
     Ќа следующий день ђобинзон взЯлсЯ за основание  Џалаты Њер  и ‚есов. Ћн
возвел длЯ нее  павильон из самых прочных материалов --  гранитных блоков  и
латеритовых  плит. ‚нутри он устроил подобие  алтарЯ --  почти Языческого, а
вдоль стен разместил целую коллекцию символов человеческого  разума: эталоны
дюйма,  фута,  Ярда,  вержа  (стариннаЯ  мера  земли  (примерно  10  аров)),
кабельтова, пинты, меры овса, буасо (стариннаЯ мера сыпучих тел, равнаЯ 12,5
литра),  галлона,  грена  (стариннаЯ  мера  веса, равнаЯ  0,53  гр),  драхмы
(весоваЯ и денежнаЯ мера в „ревней  ѓреции), английской  унции и английского
фунта.

        ѓ‹Ђ‚Ђ —…’‚…ђ’Ђџ
     Ќа тысЯчный день своего календарЯ ђобинзон облачилсЯ в  парадные камзол
и заперсЯ у себЯ на "вилле". Ћн встал к пюпитру, который задумал и изготовил
так,  чтобы писать стоЯ, --  это создавало торжественный и деловой  настрой.
‡атем открыл самую большую из отмытых морем  книг, найденных на "‚иргинии ",
и взЯлсЯ за перо.

        •Ђђ’€џ Ћ‘’ђЋ‚Ђ ‘Џ…ђЂЌ–Ђ, ЌЂ—Ђ’Ђџ ЌЂ 1000-‰ „…Ќњ ЏЋ Њ…‘’ЌЋЊ“ ЉЂ‹…Ќ„Ђђћ
     ‘’Ђ’њџ   I.   --  ‘огласно  внушению  ‘вЯтого   „уха,  боготворимого  и
почитаемого  в  соответствии  сучением  …го ‚ысокопреподобиЯ и „руга „жорджа
”окса, ђобинзон Љрузо, подданный …го ‚еличества королЯ ѓеорга II, родившийсЯ
в  ‰орке  19 декабрЯ  1737  года, назначаетсЯ ѓубернатором острова ‘перанца,
расположенного в  ’ихом  океане  между архипелагом •уан-”ернандес и западным
побережьем  —или.  ‚  таковом  качестве  он  облекаетсЯ  всеми  необходимыми
полномочиЯми и  властью, дабы устанавливать и приводить в исполне ние законы
на  данной  островной  территории  и  в  окружающих  территориальных  водах,
непреложно соблюдаЯ  дух  и  букву упомЯнутых законов  так,  как повелит ему
внутренний ‘вет.
     ‘’Ђ’њџ  Џ. -- †ители  острова обЯзаны выражать  все  свои мысли  вслух,
громким и внЯтным голосом.
     ‘холии1.  --  “трата  дара  речи  из-за  невозможности общениЯ  с  себе
подобными есть самое  страшное из всех бедствий, мне угрожающих. “же  сейчас
Я, заговорив вслух, испытываю некоторые затруднениЯ в речи; Язык заплетаетсЯ
у  менЯ, как у  пьЯного.  ‘тало быть,  необходимо,  чтобы внутренний  голос,
звучащий в нас  всю  нашу сознательную  жизнь,  достигал  губ, дабы  они  не
разучились свЯзно  выговаривать слова. ‚прочем, с возрастом внутреннЯЯ речь,
в силу естественного угасаниЯ организма, утрачивает логическую стройность, и
требуетсЯ неусыпное и строгое внимание,  чтобы не скатитьсЯ к бессмысленному
лепету, какой отличает малых  детей да слабоумных стариков, говорЯщих сами с
собой.
     ‘’Ђ’њџ  III. -- ‡апрещаетсЯ  отправлЯть естественные надобности  всюду,
кроме специально отведенных длЯ того мест.
     ‘холии.  --  Њожет  показатьсЯ странным, что закон сей  помещен  уже  в
‘татье III  данной •артии. Ќо ѓубернатор издает законы по  мере  того, как в
них  возникает необходимость; при  той распущенности  нравов, которой грешат
обитатели   острова,  следует   незамедлительно  вменить  им  в  обЯзанность
строжайшее соблюдение правил  той стороны жизни, что более всего сближает их
с животными.
     ‘’Ђ’њџ IV. -- ЏЯтница -- день поста.
     1 ЏримечаниЯ, поЯснениЯ к тексту.
     ‘холии. -- ‚ настоЯщее времЯ допустимы лишь эти две  кары, ибо телесные
наказаниЯ, а  равно и смертнаЯ казнь, грозЯт сократить численность населениЯ
острова. џму Я выкопал  на лугу меж предгорьем и  болотами, устроив ее таким
образом, чтобы солнце попадало туда в течение шести самых жарких часов днЯ.
     ‘’Ђ’њџ II --  Љатегорически  запрещаетсЯ всЯкое  пребывание в  кабаньем
болоте. Ќарушители будут каратьсЯ двухдневным заключением в Яме.
     ‘холии. -- ’аким образом, Яма станет противоположностью -- и в каком-то
смысле  противоЯдием -- болота.  ќта  статьЯ “головного кодекса  остроумно и
тонко выражает  принцип, согласно которому грешник  должен  быть наказан тем
же, в чем согрешил.
     ‘’Ђ’њџ III. -- ’от, кто  осквернит остров  своими испражнениЯми,  будет
наказан однодневным постом.
     ‘холии. -- …ще  одно  свидетельство принципа  продуманного соответствиЯ
наказаниЯ проступку.
     ‘’Ђ’њџ IV. - ...
     ‘’Ђ’њџ V.  --  ‚оскресенье --  день  отдыха. ‚ девЯть часов  вечера  по
субботам все работы на остро-ве должны прекращатьсЯ, к ужину жителЯм следует
надевать праздничные одежды.  ‚  воскресенье  к  десЯти часам утра  все  они
обЯзаны  сходитьсЯ в •рам благочестивых размышлений над  текстами ‘вЯщенного
писаниЯ.
     ‘’Ђ’њџ VI. -- Љурить табак дозволЯетсЯ  одному лишь  ѓубернатору.  „а и
тому сиЯ  привилегиЯ даруетсЯ раз в неделю, по воскресным днЯм после обеда в
текущем месЯце, раз в две недели в следующем,  затем  раз в месЯц и,  далее,
раз в два месЯца.
     ‘холии.  -- џ только недавно научилсЯ  пользоватьсЯ  фарфоровой трубкой
покойного ван „ейсела  и  оценил  прелесть  курениЯ. Љ  несчастью,  табака в
бочонке хватит лишь на короткое времЯ,  стало  быть,  нужно растЯнуть его на
елико  возможно долгий срок: ведь недостижимость желаемого станет  длЯ  менЯ
лишним источником страданий.
     ђобинзон  на  минуту задумалсЯ. Џотом, захлопнув •артию,  открыл другой
том, такой же чистый, и вписал на титульном листе прописными буквами:


        “ѓЋ‹Ћ‚Ќ›‰ ЉЋ„…Љ‘
     Ћ‘’ђЋ‚Ђ ‘Џ…ђЂЌ–Ђ.
     ЌЂ—Ђ’ ‚ 1000-‰ „…Ќњ
     ЏЋ Њ…‘’ЌЋЊ“ ЉЂ‹…Ќ„Ђђћ
     Ћн  перевернул  страницу, как следует  поразмыслил  и наконец  принЯлсЯ
писать.
     ‘’Ђ’њџ I -- ЌарушениЯ  законов  •артии наказуютсЯ двумЯ способами: либо
наложением поста, пибо заключением в Яме.
     ђобинзон с минутку поразмыслил перед тем, как определить меру наказаниЯ
за   публичное  оскорбление  стыдливости   на   островной  территории   и  в
территориальных  водах. Ћн подошел к двери и, распахнув ее, встал на пороге,
словно решил показатьсЯ своим  подданным. ’ропический лес  кудрЯвыми волнами
спускалсЯ к  морю,  которое вдали,  на  горизонте,  мЯгко сливалось с небом.
ђобинзон всегда был рыжим, как лисица, и мать с малых лет одевала его только
в зеленое, внушив  неприЯзнь  к  голубому, которое,  по ее словам,  никак не
сочеталось ни с медными волосами, ни с  цветом одежды. ‚от почему изумруднаЯ
листва, такаЯ ЯркаЯ по сравнению с блеклой океанской голубизной, слившейсЯ с
небесами, была длЯ него сейчас сладостной песнью детства. ‘олнце, море, лес,
лазурь над головой,  весь мир -- все застыло в  таком недвижимом покое, что,
казалось, времЯ тоже остановило свой бег, и только шлепанье капель клепсидры
напоминало  о том, что  это не  так. "…сли  ‘вЯтой „ух  решил посетить менЯ,
законодателЯ ‘перанцы, -- подумал ђобинзон, -- то вот как раз избранный миг:
это  может произойти лишь в такой день. Џусть бы вокруг моей головы вспыхнул
огненный нимб или к небу взвилсЯ бы столб дыма -- таким знаком мне дано было
бы понЯть, что Я есть •рам ѓосподень на земле".
     Ќе успел он выговорить эти слова -- громко и внЯтно, согласно ‘татье II
своей •артии, -- как вдруг увидал тоненькую струйку белого дыма, поднЯвшуюсЯ
из-за  зеленой завесы лесной чащи со стороны  Ѓухты ‘пасениЯ. ‚ообразив, что
заклинание  его  услышано,  ђобинзон  упал  на  колени  и  сотворил  горЯчую
благодарственную  молитву.  Ќо  тут его душу уЯзвило сомнение. ЏоднЯвшись на
ноги, он снЯл со стены мушкет, пороховую  грушу, сумку с  пулЯми и подзорную
трубу.  Џотом свистом  подозвал ’эна и  углубилсЯ  в заросли, избегаЯ прЯмой
дороги, ведущей от берега к пещере.
     €х было  человек сорок.  Ћни  стоЯли вокруг  костра, от  которого валил
тЯжелый,  густой,  удушливый  дым  странного молочносерого цвета. ђЯдом,  на
песке, лежали три пироги с поплавками и балансиром -- типичные тихоокеанские
лодки, замечательно  остойчивые на  воде, несмотрЯ на узкий корпус и  низкую
осадку.  —то  же  до  людей,  окруживших  костер,  то  ђобинзон,  поглЯдев в
подзорную  трубу,  признал  в  них  индейцев  костинос  из страшного племени
арауканцев,  населЯющих центральные  и южные  районы —или; племЯ  это сперва
оказало упорное  сопротивление  напавшим на  них  инкам, а  потом в кровавых
битвах  победило испанских  конкистадоров.  Ќизкорослые и коренастые мужчины
носили лишь кожаные набедренные повЯзки.  €х  скуластые лица  с  чрезвычайно
широко расставленными  глазами выглЯдели  еще  более  странно  из-за  обычаЯ
полностью сбривать брови, и лоб казалсЯ непривычно голым под густой, черной,
блестЯщей,  тщательно  ухоженной  шапкой  волос,  которыми  они  то  и  дело
горделиво  встрЯхивали. ђобинзон повидал  немало  таких  индейцев  во  времЯ
частых  своих наездов  в их чилийскую  столицу ’емуко  (ѓород в  –ентральной
части  —или). € он хорошо знал:  если  за последнее времЯ  между костинос  и
испанцами  произошло  новое  столкновение,  ни  один белый не найдет  у  них
пощады. Ќеужели они совершили этот огромный переход от чилийских  берегов до
‘перанцы?  „авнЯЯ репутациЯ  костинос  как умелых мореплавателей делала  это
предположение вполне правдоподобным, но было возможно и другое: они обжились
на одном из островов •уан-”ернандес. ‘частье еще, что ђобинзон не попалсЯ им
в  руки:  его навернЯка  растерзали бы или,  в  лучшем  случае,  обратили  в
рабство.
     ђассказы,  услышанные  еще  в  Ђраукании,  помогли  ему  постичь  смысл
ритуала,   происходЯщего  сейчас  на  берегу.  ‚нутри  круга,  образованного
мужчинами, металась изможденнаЯ, косматаЯ,  как  ведьма,  женщина; она  то и
дело подскакивала к  огню,  бросала в него щепотку какого-то порошка и жадно
вдыхала белые клубы  дыма,  который  тотчас же  взвивалсЯ  в воздух.  Џотом,
словно одурманеннаЯ  его запахом, начинала кружить по  песку,  вглЯдываЯсь в
застывших индейцев и резко останавливаЯсь то перед одним, то перед другим из
них. Џотом опЯть бежала к  костру, и  все начиналось вновь, так что ђобинзон
уже стал побаиватьсЯ,  не  задохнетсЯ ли  колдуньЯ до конца обрЯда.  Ќо нет:
драматическаЯ развЯзка произошла мгновенно. ‘келет в лохмотьЯх  простер руку
к одному из мужчин. ђот прорицательницы широко открылсЯ, несомненно, изрыгаЯ
проклЯтиЯ,  не  долетавшие  до  ђобинзона.  €ндеец, на  которого ЯсновидЯщаЯ
указала как  на  виновника несчастьЯ,  поразившего  племЯ,  -- эпидемии  или
засухи --  рухнул наземь, сотрЯсаемый крупной  дрожью. Ћдин из соплеменников
шагнул к нему  и, взмахнув мачете, сорвал с несчастного набедренную повЯзку.
Џотом  мачете  обрушилось  на  тело, мерными  ударами рассекаЯ его на части:
сперва отлетела голова, затем  руки и ноги. Ќаконец, изрубленнаЯ жертва была
брошена  в  костер; тем  временем колдуньЯ,  скорчившись  на  песке,  не  то
молилась, не то спала, а может быть, испускала мочу или извергала
     рвоту.
     €ндейцы разомкнули круг и равнодушно отвернулись от огнЯ,  дым которого
теперь  уходил в небо черным столбом. Ћни подошли к  своим  пирогам; шестеро
мужчин вынули  оттуда  бурдюки  и  направились  к  лесу.  ђобинзон  поспешно
отступил  назад, не терЯЯ, однако, из виду тех,  кто вторгсЯ в его владениЯ.
—то,  если  они  обнаружат признаки  человеческого  обитаниЯ  и бросЯтсЯ  на
поиски!  ’огда он погиб! Ќо, на его счастье, ближайший источник пресной воды
находилсЯ на самой опушке  леса, и индейцам  не пришлось углублЯтьсЯ в чащу.
Ћни  наполнили бурдюки  и, подвесив  каждый к  шесту,  по двое понесли их  к
пирогам, где остальные уже расселись по  своим местам.  ЉолдуньЯ лежала  без
чувств на почетной скамье в кормовой части одной из лодок.
     ђобинзон осмелилсЯ приблизитьсЯ к догоравшему костру, только лишь когда
индейцы  скрылись  в  море за  скалами на западе бухты. ‚ огне еще виднелись
обугленные останки искупительной жертвы. €так, подумал он,  эти дикари, сами
того  не  ведаЯ,  со  свойственной  им  жестокостью  следовали  евангельской
заповеди: "…сли же  правый глаз твой соблазнЯет тебЯ, вырви  его  и брось от
себЯ, ибо лучше длЯ  тебЯ, чтобы  погиб один из членов твоих,  а не все тело
твое было ввержено в геенну.
     € если праваЯ твоЯ рука соблазнЯет тебЯ, отсеки  ее и брось от себЯ..."
Ќо  разве милосердие не разумнее согласовать  с бережливостью,  повелеваЯ не
вырвать, но  исцелить  пораженный  скверною глаз, иначе  говорЯ, очистить от
греха члена сообщества, ставшего причиной общего несчастьЯ?
     € ѓубернатор ‘перанцы вернулсЯ в свою ђезиденцию, преисполненный тЯжких
сомнений.
     ‘’Ђ’њџ  VII.  --  Ћстров  ‘перанца объЯвлЯетсЯ  военной  крепостью  под
командованием   ѓубернатора,    коему   присваиваетсЯ    звание    генерала.
Љомендантский  час  наступает  после  захода  солнца  и  должен  соблюдатьсЯ
строжайшим образом.
     ‘’Ђ’њџ  VIII. -- ‚оскреснаЯ служба  распространЯетсЯ также и  на будние
дни.
     ‘холии.    --   ‚сЯкое   нарастание   нежелательных   событий    должно
сопровождатьсЯ  соответствующим  ожесточением правил  этикета.  ќтот тезис в
комментариЯх не нуждаетсЯ.
     ђобинзон  положил  перо   грифа  и   оглЯдел  окрестности.  ’еперь  его
ђезиденцию, а также зданиЯ Џалаты  Њер  и ‚есов,  „ворца  ЏравосудиЯ и •рама
защищала  высокаЯ  зубчатаЯ  стена,  перед которой пролегал ров  глубиною  в
двенадцать  футов  и  шириною в десЯть; ров  шел  полукругом от одной  стены
пещеры  к другой.  ‚  бойницах  центральной  части  стены  лежали  наготове,
зарЯженные,  два   кремневых  мушкета  и  двуствольный  пистолет.  ‚  случае
нападениЯ ђобинзон мог, стрелЯЯ из них по очереди, убедить атакующих, что он
не единственный защитник крепости. ’опор и абордажнаЯ саблЯ также находились
в пределах досЯгаемости, но дело врЯд ли дошло бы до рукопашной, ибо подходы
к  стене ђобинзон усеЯл всевозможными ловушками.  ‚о-первых, он выкопал Ямы,
расположив их в шахматном порЯдке и замаскировав сверху дерном, уложенным на
тоненькие камышовые плетенки; на дне  каждой такой Ямы  стоЯл закаленный  на
огне острый кол. ‡атем он зарыл у дороги, ведущей из бухты к пещере -- в том
месте, где нападающие, по логике вещей, непременно должны приостановитьсЯ  и
посовещатьсЯ,  прежде  чем идти дальше, --  бочонок с порохом, который можно
было  взорвать, с  помощью  длинного  фитилЯ,  на  расстоЯнии, не выходЯ  из
крепости. € наконец, мост через осадный ров был, разумеетсЯ, подъемным.
     ‚се эти  фортификационные работы и  состоЯние тревоги,  в которое вверг
ђобинзона  страх перед  возвращением  арауканцев, держали его  в  постоЯнном
напрЯжении, и он Ясно ощущал благотворные моральные и физические последствиЯ
этого. ‚ который уже раз ему пришлось убедитьсЯ, что единственным лекарством
против  разрушительного  действиЯ  одиночества  и  отсутствиЯ  других  людей
ЯвлЯетсЯ труд -- строительство, организациЯ  быта, издание законов.  Ќикогда
еще кабанье  болото  не было ему так отвратительно,  как  в  эти дни. Љаждый
вечер,  перед  наступлением комендантского  часа,  он обходил  дозором  свои
угодьЯ  в сопровождении  ’эна,  который,  казалось, тоже прониксЯ  сознанием
грозЯщей  опасности.  ‡атем   следовало   "закрытие"  крепости.  Ќа  лужайку
выкатывались каменные глыбы -- в таком порЯдке, чтобы направить осаждающих к
Ямам-ловушкам.   "Џодъемный   мост"   поднималсЯ,   все   входы   и   выходы
баррикадировались,  и  наступал  комендантский  час.  ђобинзон готовил ужин,
накрывал стол  на "вилле" и  удалЯлсЯ  в пещеру. ‘пустЯ  некоторое времЯ  он
выходил оттуда, умытый,  причесанный,  надуш