у. Џо сравнению с этим даже Ѓродвей  мог  показатьсЯ  тихим  и
безлюдным. —ерез положенные промежутки времени раздавались  взрывы  смеха,
которые равно могли относитьсЯ и к только что  сказанной,  и  к  ожидаемой
шутке.  Њы  создали  немало  "совершенно  новых"  жизненных  концепций  за
тарелкой каши; такое угощение  позволЯло  сочетать  застольное  веселье  с
Ясностью мысли, необходимой длЯ философии.
   џ не должен забывать, что в последнюю зиму моей жизни на пруду  у  менЯ
бывал еще один желанный гость (*259), который шагал через весь  поселок  в
темноте, под снегом и дождем, пока не видел  между  деревьев  огонек  моей
лампы; не раз он коротал со мной долгие зимние вечера. Ћдин  из  последних
философов - его подарил миру Љоннектикут, - он торговал вразнос  изделиЯми
своего штата, а позже, как он говорил, своим мозгом. ќтим он занимаетсЯ  и
по сию пору, пытаЯсь толковать слово божие  и  устыдить  человека,  вместо
всех  других  плодов  приносЯ  лишь  плод  своих  раздумий,  как  орех   -
вызревающее в нем Ядро. Њне думаетсЯ, что из всех живущих на земле у  него
больше всего веры. …го слова и поведение всегда говорЯт о  чем-то  лучшем,
нежели то, что знакомо  большинству  людей;  и  если  он  разочаруетсЯ  со
временем, то самым последним из всех. Ћн не делает  ставки  на  настоЯщее.
‘ейчас его знают сравнительно мало, но когда настанет его день, вступЯт  в
силу законы, о которых большинство  и  не  подозревает,  и  отцы  семей  и
правители стран придут к нему за советом.

   ‘лепец - кому покой не видим! (*260)

   ќто подлинный друг людей, едва ли не  единственный  друг  человеческого
прогресса, американский Џатерсон (*261), с неутомимой  верой  и  терпением
толкующий бога, запечатленного в образе человека; того бога, которого люди
ЯвлЯютсЯ лишь искаженными и расшатанными подобиЯми.  ‚  его  гостеприимных
мыслЯх находитсЯ место и длЯ детей, и длЯ нищих, и  длЯ  безумцев,  и  длЯ
ученых; он думает обо всех со свойственной ему широтой. …му  следовало  бы
содержать караван-сарай на всемирной дороге, где философы всех наций могли
бы найти приют; а на вывеске его надо бы написать: "Ќочлег  длЯ  человека,
но не длЯ его скотины (*263). ‚ходите все, имеющие досуг и душевный покой,
все, усердно ищущие пути истинного". ќто, вероЯтно,  самый  здравомыслЯщий
человек, какого Я знаю, и с наименьшим числом причуд; завтра он будет  тот
же, что был вчера. ‚о времЯ оно мы с ним  бродили  и  беседовали  и  умели
отрешитьсЯ от мира, ибо он  не  признавал  никаких  установлений;  то  был
подлинно свободный человек, ingenuus [свободнорожденный (лат.)].  Људа  бы
мы ни направлЯлись, везде, казалось, небеса смыкались  с  землей,  ибо  он
украшал  собой  пейзаж.  —еловек  в  синей  одежде,  длЯ  которого   самой
подобающей  кровлей  был  небесный  свод,   отражавший   его   безмЯтежное
спокойствие. џ не представлЯю себе, чтобы он  мог  умереть  -  Џрирода  не
может обойтись без него.
   “ каждого из нас были наготове хорошо высушенные щепки всЯких мыслей, и
мы принимались их строгать,  пробуЯ  свои  ножи  и  любуЯсь  светло-желтой
сосновой древесиной. Њы ступали так тихо и почтительно и тЯнули  сеть  так
дружно и согласно, что не спугивали рыбок наших мыслей, и они  не  боЯлись
стоЯвших на берегу рыболовов;  они  плыли  величаво,  подобно  облакам  на
закатном небе, тем перламутровым стадам, которые там  иногда  рождаютсЯ  и
тают. Њы трудились на  совесть,  пересматриваЯ  мифологию,  досказываЯ  то
одну, то другую сказку и строЯ воздушные замки, длЯ которых  на  земле  не
было достойного фундамента. Љак он умел видеть! как умел ждать! ѓоворить с
ним было истинной ново-английской ‘казкой ’ысЯча  и  одной  ночи.  —то  за
беседы мы вели втроем - отшельник,  философ  и  тот  старый  поселенец,  о
котором Я говорил, - как только мог мой домик вмещать  и  выдерживать  все
это! Ќе смею сказать, насколько фунтов выше  атмосферного  подымалось  там
давление на каждый  квадратный  дюйм;  у  домика  расходились  швы,  и  их
приходилось потом конопатить большим количеством скуки, но  этой  пакли  у
менЯ было запасено достаточно. Ѓыл еще один, с которым у менЯ  было  много
памЯтных встреч в его доме в поселке и который иногда заглЯдывал и ко мне;
и вот все мое общество.
   Љак и везде, Я иногда ждал там ѓостЯ, который не приходит. ‚ишну Џурана
учит нас: "•озЯин дома должен ожидать вечером во  дворе  столько  времени,
сколько надо, чтобы подоить корову, или дольше, на случай прихода  гостЯ".
ќтот долг гостеприимства Я выполнЯл часто и ждал столько, что  можно  было
подоить целое стадо коров, а человек из города по-прежнему не шел (*264).


        ‡€ЊЌ€… †€‚Ћ’Ќ›…

   Љогда пруды крепко замерзли, у менЯ поЯвилось  не  только  много  новых
кратчайших дорог, но и новые виды, открывшиесЯ с  ледЯной  поверхности  на
знакомые окрестные места. ”линтов пруд, где Я часто каталсЯ в лодке  и  на
коньках, теперь, когда его занесло снегом, показалсЯ мне таким  неожиданно
большим  и  незнакомым,  что  напомнил  Ѓаффинов  залив.  •олмы  ‹инкольна
возвышались над снежной равниной,  где  Я,  казалось,  никогда  прежде  не
бывал; рыбаки со своими собаками, похожими на волков, медленно двигавшиесЯ
по льду на неопределенном расстоЯнии, сходили за эскимосов  или  охотников
на тюленей, а в тумане казались какими-то призрачными  существами,  не  то
великанами, не то пигмеЯми. ќтим путем  Я  ходил  по  вечерам  в  ‹инкольн
читать лекции, - Я шел без дороги, и между моей хижиной и лекционным залом
мне не попадалось ни одного дома. Ќа ѓусином пруду,  мимо  которого  лежал
мой путь, жила колониЯ ондатр; домики их подымались высоко надо льдом,  но
их самих не было видно, когда Я проходил. “олден, обычно бесснежный, как и
другие пруды, или только местами слегка занесенный, был моим двором, где Я
свободно прохаживалсЯ, когда снег  лежал  всюду  на  два  фута,  и  жители
поселка не могли пройти дальше своей улицы. ‡десь,  вдали  от  деревенских
улиц, в тишине, почти никогда не нарушаемой даже звоном  колокольчиков  на
санЯх, Я каталсЯ точно  на  большом,  плотно  утоптанном  оленьем  выгоне,
окаймленном дубовым лесом и  величавыми  соснами,  которые  сгибались  под
грузом снега или щетинились сосульками.
   ѓлавным звуком в зимние ночи, а часто и в зимние дни,  было  печальное,
но мелодичное уханье совы где-то очень далеко; такой звук могла бы  издать
мерзлаЯ землЯ, если ударить по ней подходЯщим плектром  (*265)  -  то  был
подлинный lingua vernacula [местный Язык (лат.)] “олденского леса, ставший
мне очень знакомым, хотЯ Я так и не  увидел  ни  разу,  птицу,  когда  она
кричала. Џочти всЯкий раз, открываЯ зимним  вечером  дверь,  Я  слышал  ее
звучное "“х-ух-ух-уххух-ух", где первые три слога звучали похоже  на  "как
вы там", а иногда просто "ух-ух". Ћднажды в начале зимы, когда пруд еще не
замерз, часов в девЯть вечера раздалсЯ громкий гусиный крик и,  подойдЯ  к
двери, Я услышал, как стаЯ низко  пронеслась  над  домом,  шумЯ  крыльЯми,
точно леснаЯ бурЯ. Ћни пролетели над прудом к ”ейр-•эвену; как видно, свет
в моем окне отпугнул их, и они не сели, а вожак непрестанно трубил.  ‚друг
где-то совсем близко ушастаЯ сова начала  откликатьсЯ  на  каждый  гусиный
крик  самым  пронзительным  голосом,  какой  мне  случалось   слышать   от
обитателей леса, точно решила разоблачить и посрамить  незваного  гостЯ  с
ѓудзонова  залива,  показав,  что  хозЯева  здешних  мест   способны   его
перекричать и  прогнать  уханьем  с  конкордского  горизонта.  „а  как  ты
осмелилсЯ тревожить нашу крепость (*266) в ночные часы, принадлежащие мне?
“ж не думаешь ли ты, что Я в эти часы дремлю, или у менЯ легкие  и  глотка
похуже твоих? Ѓух-ух, бух-ух, бух-ух! ‘амый удивительный диссонанс,  какой
мне когда-либо пришлось слышать. € все же, если  у  вас  тонкий  слух,  вы
уловили бы в нем элементы гармонии, еще не звучавшей на этих равнинах.
   џ слышал также, как крЯхтел на пруду лед, мой  сосед,  точно  ему  было
неловко в  постели  и  хотелось  повернутьсЯ  на  другой  бок,  точно  его
беспокоили ветры и дурные сны; или менЯ будил звук трескающейсЯ от  мороза
земли, и казалось, что к моим дверЯм подъехала упрЯжка, а  утром  в  земле
оказывалась трещина в четверть мили длиной и треть дюйма шириной.
   €ногда Я слышал лисиц, которые в  лунные  ночи  охотились  по  снежному
насту за куропатками и другой дичью; они издавали отрывистый, демонический
лай лесных собак, и казалось, что их мучит  какаЯ-то  тревога,  или  жажда
что-то выразить, вырватьсЯ на свет, стать настоЯщими псами и смело  бегать
по улицам; как знать, может быть, среди животных тоже веками идет  процесс
цивилизации? Њне чудились в них некие примитивные  и  слепые  человеческие
существа, настороженные, ждущие преображениЯ, €ногда какаЯ-нибудь из  них,
привлеченнаЯ светом, подходила под окно, тЯвкала мне свое лисье  проклЯтие
и удалЯлась.
   Ќа заре  менЯ  обыкновенно  будила  рыжаЯ  белка  (Sciurus  Hudsonius),
котораЯ начинала бегать по крыше и стенам дома, точно ее нарочно  прислали
длЯ этого из леса. ‡а зиму Я выбрасывал на снежный  наст  перед  дверью  с
полбушелЯ кукурузных початков,  оказавшихсЯ  недозрелыми,  и  с  интересом
наблюдал за различными животными, приходившими на эту приманку. ‚  сумерки
и ночью  всегда  приходили  кролики  и  с  удовольствием  угощались.  „нем
прибегали и убегали рыжие белки, очень забавлЯвшие менЯ своими  маневрами.
‘перва белка осторожно приближаетсЯ  из  дубнЯка,  передвигаЯсь  по  снегу
короткими прыжками, как листок, гонимый ветром, с удивительной быстротой и
огромной затратой энергии перебираЯ лапками, точно на пари; то броситсЯ  в
одну сторону, то вдруг на столько же - в другую, но каждый раз не  больше,
чем на четыре-пЯть футов; а то остановитсЯ с самым комичным  выражением  и
ни с того ни с сего так перекувырнетсЯ,  точно  на  нее  устремлены  взоры
всего  света  -  ибо  все  движениЯ  белки,  даже  в  самой  глухой  чаще,
предполагают зрителей, как движениЯ танцовщицы; то тратит больше  времени,
выжидаЯ и остерегаЯсь, чем если бы прошла весь  путь  не  спеша,  -  но  Я
никогда не видел, чтобы они просто шли, - то вдруг, не успеешь ахнуть, как
она уже на вершине молодой сосны, и трещит, точно заводит часы,  и  бранит
воображаемых зрителей, говорЯ одновременно с собой  и  со  всем  миром,  а
почему - этого Я никогда не мог понЯть; думаю, что и она тоже. Ќаконец она
добираетсЯ до кукурузы и, выбрав подходЯщий початок, взлетает все теми  же
неверными движениЯми по тангенсам на  самый  верх  моей  поленницы,  перед
окном, и, глЯдЯ прЯмо на менЯ, сидит там часами, времЯ от времени подбираЯ
новый початок; сперва она грызет их с  жадностью,  разбрасываЯ  наполовину
обглоданные початки, потом становитсЯ  разборчивее,  ковырЯетсЯ  в  еде  и
пробует только внутренность зерна, а  початок,  который  она  придерживает
одной лапкой, падает  на  землю;  тогда  она  смотрит  на  него  сверху  с
уморительным выражением неуверенности,  точно  на  живое  существо,  и  не
решаетсЯ: подобрать ли его, или взЯть новый, или удрать; то задумаетсЯ над
кукурузой, то прислушиваетсЯ к окружающим звукам.  ’ак  маленькаЯ  нахалка
портила за день немало початков; наконец, выбрав  какой-нибудь  потолще  и
подлиннее, куда больше себЯ, и искусно держа его на весу, она отправлЯлась
с ним в лес, точно тигр, уносЯщий буйвола, с теми же зигзагами  и  частыми
остановками волоча слишком тЯжелый длЯ нее початок и то и дело  падаЯ,  но
падаЯ по диагонали, и с Явной решимостью непременно довести дело до  конца
- удивительно легкомысленное и капризное создание! - и уносила  початок  к
себе домой, вероЯтно, еще подымала его на вершину сосны, в  четверти  мили
от менЯ, а потом Я находил в лесу разбросанные повсюду кочерыжки.
   Џотом ЯвлЯютсЯ сойки, которые заранее извещают  о  себе  пронзительными
криками, и осторожно перепархивают с дерева  на  дерево,  подбираЯ  зерна,
брошенные  белками.  “севшись  на  ветку  смолистой  сосны,  они  поспешно
стараютсЯ проглотить слишком крупные длЯ них зерна и давЯтсЯ ими; а  потом
с большим трудом изрыгают их и долго раскалывают ударами клюва.  ќто  были
Явные воровки, и Я не чувствовал к ним  уважениЯ;  а  белки,  те,  хотЯ  и
робели вначале, угощались так, словно это подобало им по праву.
   Ќалетали также стаи черноголовых синиц; эти  тоже  подбирали  зерна  за
белками, садились на ближайшую ветку и, держа зерна коготками, стучали  по
ним  клювиками,  точно  это  были  насекомые  в  твердой  броне,  пока  не
размельчали их достаточно длЯ своей узенькой глотки. ‘тайка  этих  пичужек
прилетала ежедневно пообедать на моей поленнице  или  подобрать  крошки  у
дверей, издаваЯ слабые лепечущие звуки,  похожие  на  звЯканье  ледышек  в
траве, или более оживленное "„эй, дэй, дэй", а изредка, когда  дни  стоЯли
по-весеннему теплые, они, как летом, бросали из лесу звонкое "фи-би".  Ћни
так освоились, что одна как-то села на  охапку  дров,  которую  Я  нес,  и
бесстрашно стала клевать сучки. Ћднажды, когда Я работал мотыгой  в  одном
из садов поселка, ко мне на плечо уселсЯ воробей, и Я почувствовал в  этом
более высокое отличие, чем любые эполеты. Ѓелки под конец  тоже  очень  ко
мне привыкли и иногда прыгали мне на башмак, если это было им по пути.
   Џрежде чем землЯ совсем скрывалась под снегом, а потом и в конце  зимы,
когда на южном склоне холма и около поленницы снег уже подтаивал, туда  по
утрам  и  по  вечерам  приходили  кормитьсЯ  куропатки.  Људа  бы  вы   ли
направились по лесу, всюду перед вами шумно  взлетает  куропатка,  задеваЯ
сухие ветви и листьЯ и сбрасываЯ  с  них  снег,  который  потом  сеетсЯ  в
солнечных лучах, как золотаЯ пыль, - потому  что  эта  отважнаЯ  птица  не
боитсЯ зимы.  …е  часто  заносит  снегом,  и  говорЯт,  что  она  "с  лету
зарываетсЯ в мЯгкий снег и прЯчетсЯ там день и два" (*267). Ѓывало, что  Я
спугивал их и на открытом месте, когда они  на  закате  вылетали  из  леса
клевать почки диких Яблонь. Љаждый вечер  они  собираютсЯ  у  определенных
деревьев, и там-то и  подстерегает  их  опытный  охотник;  от  них  немало
страдают фруктовые сады, соседние с лесом. Ђ Я рад, что куропатка добывает
себе корм. ќто истинное дитЯ Џрироды, питающеесЯ почками и чистой водой.
   ‡имним утром, еще затемно, или в конце короткого зимнего днЯ  Я  иногда
слышал по всему лесу заливистый лай собачьей своры,  охваченной  неистовой
охотничьей Яростью, а по временам - звук охотничьего  рога,  говоривший  о
том, что за нею следует человек. ‚от лай снова оглашает лес, но Я не  вижу
ни лисицы, выбегающей  на  берег  пруда,  ни  своры,  преследующей  своего
Ђктеона (*268). €ногда  вечером  Я  вижу,  как  охотники  возвращаютсЯ  на
постоЯлый двор с единственным трофеем - лисьим хвостом, свисающим с саней.
Ћни говорЯт мне, что если бы лиса не вылезала  из  своей  норы  в  мерзлой
земле, она была бы в безопасности, и если бы убегала только по прЯмой,  ни
одна собака не могла бы ее догнать;  вместо  этого  она,  далеко  опередив
своих преследователей, останавливаетсЯ передохнуть и прислушатьсЯ, пока те
снова не настигают ее; а бежит кругами, возвращаЯсь на прежнее место,  где
ее поджидают охотники. €ногда,  впрочем,  она  долго  бежит  по  стенке  и
спрыгивает с нее далеко в сторону; как видно, она знает также, что в  воде
ее  след  терЯетсЯ.  Ћдин  охотник  рассказывал  мне,  что  однажды  лиса,
преследуемаЯ собаками, выскочила на “олденский пруд, где  на  льду  стоЯли
мелкие лужи, пробежала некоторое расстоЯние и вернулась на тот  же  берег.
‘коро прибежали и собаки, но тут  они  потерЯли  след.  €ногда  мимо  моих
дверей пробегала свора собак, котораЯ охотилась сама по себе; они  обегали
дом кругом и завывали  и  лаЯли,  не  замечаЯ  менЯ,  охваченные  каким-то
безумием, и ничто не могло их  отвлечь  от  преследованиЯ  дичи.  ’ак  они
кружат, пока не нападут на свежий лисий след, потому что умнаЯ собака ради
этого бросает все  на  свете.  Ћднажды  в  мою  хижину  зашел  человек  из
‹ексингтона спросить, не видел ли Я его  собаку,  котораЯ  куда-то  далеко
забежала и целую неделю охотитсЯ сама по себе. Ѓоюсь, что  ему  было  мало
проку от беседы со мной, потому что каждый раз, как Я пыталсЯ ответить  на
его вопросы, он прерывал менЯ и спрашивал: "Ђ вы сами-то что тут делаете?"
Ћн потерЯл собаку, а нашел человека.
   Ћдин  немногословный  старый  охотник,  который  раз  в  году  приходил
искупатьсЯ в “олдене, когда вода была всего  теплее,  и  всегда  при  этом
заглЯдывал ко мне, рассказал, что однажды, много лет назад, он как-то взЯл
ружье  и  пошел  в  “олденский  лес;  на  уэйлендской  дороге  он  услышал
приближавшийсЯ  лай;  на  дорогу  выскочила  лиса,  тут  же,  как  молниЯ,
переметнулась через изгородь на другую сторону,  и  его  быстраЯ  пулЯ  не
догнала ее. ‘ледом за ней мчалась стараЯ охотничьЯ сука с  тремЯ  щенками,
котораЯ охотилась без хозЯина и тут же снова исчезла  в  лесу.  Џод  вечер
того же днЯ, отдыхаЯ в чаще к югу  от  “олдена,  он  услышал  издалека,  в
направлении ”ейр-•эвена лай собак,  все  еще  гнавших  лису;  звонкий  лай
приближалсЯ, он слышалсЯ уже с “элл-Њэдоу, потом с фермы Ѓейкер. Ћн  долго
слушал эти звуки, столь приЯтные длЯ уха  охотника,  как  вдруг  поЯвилась
лиса;  легко  и  бесшумно  скользЯ  под  торжественными  лесными  сводами,
заглушавшими  ее  бег  сочувственным  шелестом   листьев,   она   оставила
преследователей далеко  позади;  вскочив  на  скалу,  она  прислушалась  и
уселась спиной к охотнику. Ќа мгновение жалость удержала его руку, но  это
был лишь миг; он навел ружье, выстрелил -  и  мертваЯ  лиса  скатилась  со
скалы. Ћхотник не двинулсЯ с места, прислушиваЯсь к  собакам.  ’еперь  уже
ближний лес оглашалсЯ их Яростным лаем.
   Ќаконец показалась стараЯ сука; она бежала, уткнувшись  в  след,  кусаЯ
воздух, точно одержимаЯ, и кинулась прЯмо к скале;  увидав  мертвую  лису,
она сразу умолкла, онемев от изумлениЯ, и молча стала ходить  вокруг  нее;
подоспели щенки и тоже, как и мать, смолкли,  отрезвленные  непонЯтной  им
тайной. ’ут охотник вышел к ним, и тайна раскрылась. Ћни  молча  смотрели,
как он снимал шкуру, некоторое времЯ шли за ним,  потом  свернули  в  лес.
‚ечером сквайр из “эстона пришел  к  конкордскому  охотнику  спросить  про
своих собак и сказал,  что  они  уже  неделю  охотЯтсЯ  одни.  Љонкордский
охотник сообщил ему все, что знал, и предложил лисью шкуру, но тот  ее  не
взЯл и ушел. ‚ тот вечер он не нашел своих собак, но на другой день узнал,
что они переправились через реку и ночевали на одной ферме, где их  хорошо
покормили, а утром побежали дальше.
   Ћхотник, рассказавший мне это, помнил  некого  ‘эма  Ќаттинга,  который
ходил на медведЯ на уступах ”ейр-•эвена,  а  потом  обменивал  в  Љонкорде
медвежьи шкуры на ром; тот говорил, что видел там даже  лосЯ.  “  Ќаттинга
была знаменитаЯ гончаЯ по кличке Ѓергойн  -  он  произносил  "Ѓьюгайн",  -
которую мой рассказчик не раз брал на охоту. ‚ бухгалтерской книге  одного
нашего старого  купца,  который  одновременно  был  капитаном,  секретарем
городской управы и депутатом, Я нашел следующую запись: "џнв. 18,  1742-43
г. „жону Њелвену кредит за 1 серую лису 0-2-‡".  ’акие  у  нас  теперь  не
водЯтсЯ. ‚ его же  гроссбухе,  на  7  февралЯ  1743  г.  …зекии  ‘траттону
предоставлен кредит "под 1/2 кошачьей шкуры 0-1-4 1/2";  это,  несомненно,
была  дикаЯ  кошка,  потому  что  ‘траттон  служил  сержантом   в   старой
французской войне и не получил бы кредита под  менее  благородную  добычу.
Љредит  предоставлЯлсЯ  также  и  под  оленьи  шкуры,  и  они  продавались
ежедневно. Ћдин человек до сих пор хранит рога последнего оленЯ, убитого в
нашей местности, а  другой  рассказывал  мне  подробности  этой  охоты,  в
которой  участвовал  его  дЯдЯ.  Ћхотники   некогда   составлЯли   у   нас
многочисленную и  веселую  компанию.  џ  хорошо  помню  одного  сухощавого
старого Ќимврода (*269), который срывал придорожный листок и  извлекал  из
него страстные и гармонические звуки, лучше,  как  нам  казалось,  чем  из
любого охотничьего рога.
   ‚ лунные ночи мне иногда встречались  охотничьи  собаки,  рыскавшие  по
лесу; завидев менЯ, они опасливо сворачивали с дороги и  ждали  в  кустах,
пока Я пройду мимо.
   Ѓелки и полевые мыши оспаривали друг у друга мои запасы орехов.  ‚округ
моего дома росли десЯтки смолистых сосен, от одного  до  четырех  футов  в
диаметре; в  предыдущую  зиму  они  были  обглоданы  мышами  -  зима  была
настоЯщей суровой норвежской зимой, снегу было много, и он лежал долго,  и
мышам пришлось прибавить к  своему  рациону  большое  количество  сосновой
коры. ‹етом эти деревьЯ, казалось, были здоровехоньки и многие подросли на
целый фут, хотЯ кора на них была обгрызана вокруг всего ствола; но  прошла
еще зима, и они засохли  все  до  единого.  “дивительно,  что  одной  мыши
полагаетсЯ на обед целаЯ сосна, и  все  оттого,  что  она  обгрызает  кору
вокруг дерева, а не вдоль. Ќо, может быть, это необходимо, чтобы проредить
сосны, которые иначе растут чересчур густо.
   •орошо освоились со  мной  зайцы  (Lepus  Americanus).  Ћдин  всю  зиму
прЯталсЯ под домом, отделенный от менЯ только полом, а каждое утро, стоило
мне шевельнутьсЯ, поспешно удирал -  стук-стук-стук  -  второпЯх  ударЯЯсь
головой о доски пола. ‚ сумерках зайцы собирались у моих  дверей  погрызть
выброшенные мной картофельные очистки, и были так похожи цветом на  землю,
что когда не двигались,  были  незаметны.  €ногда  в  полутьме  Я  то  мог
разглЯдеть одного из них под окном,  то  снова  терЯл  из  виду.  Љогда  Я
вечером открывал дверь, они вскрикивали,  подпрыгивали  и  мчались  прочь.
‚близи они вызывали во мне одну только жалость. Ћднажды  вечером  один  из
них долго сидел возле  самых  дверей,  дрожа  от  страха,  но  не  решаЯсь
двинутьсЯ: жалкое создание, тощее, костлЯвое, остроносое, с рваными ушами,
с жиденьким хвостом и тонкими  лапами.  Љазалось,  что  природа  оскудела,
когда создавала его и была уже неспособна ни на что  лучшее.  …го  большие
глаза казались наивными и больными, подпухшими, как бывает при водЯнке.  џ
сделал шаг и - о чудо! - он упругими прыжками полетел по  снежному  насту,
грациозно растЯнув все тело, и вмиг был далеко в лесу, - свободнаЯ  леснаЯ
дичь показала свою силу и утвердила достоинство Џрироды. Ќедаром,  значит,
он так тонок. ’акова его природа (некоторые производЯт lepus от livipes  -
легконогий).
   Џлоха та местность, где не водЯтсЯ кролики и  куропатки.  ќто  одни  из
основных туземных представителей животного мира, старинные роды, известные
и древности, и нашему времени,  плоть  от  плоти  Џрироды,  близкаЯ  роднЯ
листьЯм, земле и друг другу; только у одних крыльЯ,  а  у  других  быстрые
ноги. Љогда вы вспугиваете кролика или куропатку, вам не кажетсЯ, что  это
дикое животное, -  это  просто  что-то  ожидаемое  и  естественное,  точно
прошуршал лист. Љуропатка и кролик, как истинные туземные жители,  уцелеют
при любых переменах. …сли сводЯт лес, молодаЯ поросль дает им  достаточное
укрытие,  и  их  становитсЯ  еще  больше.  Ѓедна  та  страна,  где   нечем
прокормитьсЯ зайцу. Ќаши леса  изобилуют  теми  и  другими;  возле  любого
болота вы можете увидеть куропатку или кролика,  и  всюду  на  их  пути  -
западни и капканы, расставленные каким-нибудь пастухом.


        Џђ“„ ‚ ‡€ЊЌћћ ЏЋђ“

   Џосле тихой зимней ночи Я проснулсЯ с таким чувством, точно мне  задали
вопрос, на который Я тщетно пыталсЯ ответить во сне - что - как - когда  -
где? Ќо то была пробуждавшаЯсЯ Џрирода, в которой пребудет все живое;  она
безмЯтежным взором заглЯнула в мои широкие окна, и на  ее  устах  не  было
вопросов. Ћтвет был дан - Џриродой и светом днЯ.  ѓлубокий  снег,  молодые
сосны и самый склон,  где  стоЯл  мой  дом,  казалось,  говорили:  ‚перед!
Џрирода не задает вопросов и не отвечает  на  вопросы  смертных.  Ћна  уже
давно принЯла решение: "Ћ царевич! ‚зор наш восторженно созерцает, а  душа
воспринимает дивные и бесконечно разнообразные зрелища нашего мира.  Ќочь,
несомненно, скрывает от нас часть этого великолепиЯ; но наступает  день  и
озарЯет  великое   творение,   простершеесЯ   от   земли   до   заоблачных
пространств".
   Џринимаюсь за утреннюю работу. ‘перва беру топор и ведро и иду по воду,
если только это не сон. Џосле холодной  и  снежной  ночи  нужен  волшебный
прутик,  чтобы  ее  найти.  Љаждую  зиму  дрожащаЯ   воднаЯ   поверхность,
чувствительнаЯ ко всЯкому дуновению, отражающаЯ все смены  света  и  тени,
твердеет на целый фут, а то и полтора в глубину, так что  может  выдержать
самую тЯжелую подводу, а иногда еще на столько же покрываетсЯ снегом, и ее
не отличишь от любого  полЯ.  Џодобно  суркам  на  соседних  холмах,  пруд
закрывает глаза и на три  с  лишком  месЯца  впадает  в  спЯчку.  ‘тоЯ  на
заснеженной равнине, точно на лугу среди холмов, Я врубаюсь сперва на  фут
в снег, потом на фут в лед и открываю у своих  ног  окошко;  наклонЯЯсь  к
нему напитьсЯ, Я заглЯдываю в тихое жилище рыб, усыпанное,  как  и  летом,
светлым песком,  наполненное  мЯгким  светом,  словно  пропущенным  сквозь
матовое стекло; там  царит  безмЯтежный,  вечный  покой,  тот  же,  что  в
Янтарном небе, гармонирующий с бесстрастным и  ровным  нравом  обитателей.
Ќебеса находЯтсЯ у нас под ногами, а не только над головой.
   ђанним утром, когда  все  поскрипывает  на  морозце,  приходЯт  люди  с
удочками и скудным завтраком и закидывают тонкие  лесы  в  глубь  снежного
полЯ, за окунЯми и  молодыми  щуками;  дикие  люди,  которые  инстинктивно
следуют иным обычаЯм и доверЯют иным авторитетам, чем их землЯки, - своими
походами они свЯзуют города воедино, там, где свЯзь  иначе  распалась  бы.
Ћни садЯтсЯ завтракать на берегу,  на  сухих  дубовых  листьЯх,  одетые  в
грубую шерстЯную одежду, сведущие в науке Џрироды, как горожане - в других
науках. Ћни не заглЯдывают в книги; они знают и умеют  рассказать  гораздо
меньше, чем могут сделать. Њногое из того, что они делают, говорЯт, еще не
открыто наукой. ‚от один ловит щук на окунЯ. ‚ы изумленно  заглЯдываете  к
нему в ведро, словно в летний пруд; должно быть, он запер у себЯ лето  или
знает, где оно прЯчетсЯ. Ќу, откуда он достал все это  среди  зимы?  Ћчень
просто - когда землЯ промерзла, он добыл червей из гнилых колод, а на  них
наловил   окуней.   Ћн   погружаетсЯ   в   жизнь   Џрироды   глубже,   чем
ученый-натуралист и сам мог бы служить такому ученому предметом  изучениЯ.
Џоследний в поисках насекомых осторожно приподымает ножом мох  и  кору;  а
первый разрубает топором бревна, так что мох и кора летЯт во все  стороны.
Ћн зарабатывает на жизнь, сдираЯ кору  с  деревьев.  ’акой  человек  имеет
известное право рыбачить, и мне нравитсЯ наблюдать в нем свершение законов
Џрироды. Ћкунь глотает червЯ, щука глотает окунЯ, рыболов -  щуку,  и  так
заполнЯютсЯ все делениЯ на шкале бытиЯ.
   ЃродЯ возле пруда в туманные дни, Я иногда с интересом наблюдал, какими
примитивными методами пользуютсЯ иные рыболовы. Ћни кладут ольховые  сучьЯ
на узкие проруби, отстоЯщие футов на шестьдесЯт друг от друга и на столько
же удаленные от берега, привЯзывают  конец  лесы  к  палке,  чтобы  ее  не
затЯнуло, перекидывают ее через одну  из  ольховых  веток,  торчащих  надо
льдом примерно на фут, и прикреплЯют к ней сухой дубовый лист; когда  лист
дернет книзу, рыболов знает, что у него клюнуло.  ЏроходЯ  берегом,  то  и
дело видишь сквозь туман эти ольховые сучьЯ.
   Ћ, уолденские щуки! ‚от они лежат на льду  или  в  углублении,  которое
рыболов вырубает во льду, с маленьким отверстием длЯ воды, и всЯкий раз  Я
удивлЯюсь их редкостной красоте, словно это сказочные рыбы, - до того  они
чужды нашим улицам и даже лесу, так  же  чужды,  как  ЂравиЯ,  всей  нашей
конкордской жизни. Ћни ослепительно, несравненно прекрасны и так  непохожи
на трупную треску и пикшу, которую громко расхваливают торговцы. €х цвет -
это не зеленый цвет сосны, не серый цвет камней и не синий цвет  неба;  он
кажетсЯ мне более редкостным,  подобным  окраске  цветов  или  драгоценных
камней, точно это жемчужины, живые  nuclei  [Ядра  (лат.)]  или  кристаллы
уолденской воды. Ћни всецело принадлежат “олдену;  они  сами  -  маленькие
“олдены животного царства. “дивительно, что их здесь  ловЯт;  что  в  этом
глубоком просторном водоеме, над которым громыхают повозки  и  позвЯкивают
сани,   проезжающие   по   “олденской   дороге,   плавают   эти    большие
изумрудно-золотистые рыбы. џ никогда не видал таких на рынке; от  них  там
не могли бы отвести глаз. Ќесколько судорожных  движений  -  и  они  легко
испускают свой водЯной дух, точно смертный, до срока вознесенный  живым  в
разреженный воздух небес.
   ‚ начале 1846 г., желаЯ найти давно потерЯнное дно “олденского пруда, Я
тщательно обследовал  его  (*270),  прежде  чем  он  вскрылсЯ,  с  помощью
компаса,  цепи  и  лота.  Ћ  дне,  вернее  о  бездонности,   этого   пруда
рассказывали множество совершенно необоснованных историй. “дивительно, как
долго люди могут верить, что дна нет, не даваЯ себе труда  промерить  его.
‡а одну прогулку  Я  побывал  на  двух  таких  бездонных  прудах  в  нашей
местности. Њногие считали, что “олден  выходит  прЯмо  на  другую  сторону
земного шара. €ные подолгу лежали на льду,  глЯдЯ  сквозь  это  обманчивое
стекло, да еще, вероЯтно, слезЯщимисЯ глазами;  торопЯсь  сделать  выводы,
пока не схватили воспаление легких, они видели огромные Ямы,  "куда  можно
провезти воз сена", - если бы было кому везти, - т.е. Явные истоки  ‘тикса
и местные врата Ђда. „ругие ЯвлЯлись из деревни с грузом в  полцентнера  и
целым возом каната, но так  и  не  смогли  найти  дно;  пока  груз  где-то
покоилсЯ, они травили  веревку,  тщетно  пытаЯсь  измерить  свою  подлинно
безграничную способность верить чудесам. Ќо Я смею заверить читателей, что
у “олдена имеетсЯ достаточно плотное дно на вполне правдоподобной, хотЯ  и
необычной глубине. џ легко достал его с помощью рыболовной  лесы  и  камнЯ
весом примерно в полтора фунта  и  смог  точно  определить,  когда  камень
отделилсЯ от дна, потому что мне пришлось  тЯнуть  гораздо  сильнее,  пока
вода не стала помогать мне  снизу.  ЌаибольшаЯ  глубина  пруда  составлЯет
ровно 102 фута; сюда можно добавить те пЯть футов, на которые  с  тех  пор
поднЯлсЯ его уровень, т.е. всего 107. ќто - удивительнаЯ глубина длЯ пруда
столь небольших  размеров,  но  даже  такаЯ  цифра  мала  длЯ  ненасытного
воображениЯ. Ђ что, если бы все пруды были мелкими? Ќе оказало ли  бы  это
влиЯниЯ на умы? џ благодарен, что этот пруд настолько глубок и  чист,  что
может служить символом. Џока люди верЯт в бесконечность, они будут считать
некоторые пруды бездонными.
   Ћдин местный фабрикант, услыхав  о  моих  измерениЯх,  решил,  что  они
неверны, так как  знал,  по  опыту  с  плотинами,  что  песок  не  мог  бы
удерживатьсЯ на таком крутом склоне. Ќо самые глубокие пруды менее глубоки
по отношению к своей площади, чем  полагает  большинство,  и  если  бы  их
осушить, из них не получилось бы особенно живописных долин.  ќто  не  чаши
между холмами; и даже наш пруд, необычно глубокий  длЯ  своей  площади,  в
вертикальном сечении через центр представлЯетсЯ не глубже мелкой  тарелки.
Ѓольшинство прудов, если спустить из них  воду,  окажутсЯ  луговинами,  не
глубже обычных. “ильЯм ѓилпин (*271), замечательно  и  обыкновенно  весьма
точно описывающий ландшафты, стоЯ у начала ‹ох ”айна в отландии,  который
он называет "соленым заливом глубиной в 60-70 фатомов,  шириной  в  четыре
мили, а длиной около пЯтидесЯти, окруженным горами", пишет:  "…сли  бы  мы
увидели его тотчас после древнего обвала или иной породившей его  судороги
Џрироды, прежде чем туда хлынула вода, какаЯ это была бы зиЯющаЯ бездна!

   Ђ нарЯду с вершинами крутыми
   ‚друг опустилась почва, обнажив
   ѓлубокое русло" (*272).

   Ќо возьмем кратчайший диаметр ‹ох  ”айна  и  сравним  его  с  “олденом,
который, как  мы  говорили,  в  вертикальном  сечении  всего  лишь  мелкаЯ
тарелка, и он окажетсЯ в четыре раза мельче. ’еперь  мы  легко  представим
себе и  зиЯющую  бездну  безводного  ‹ох  ”аина.  Ќесомненно,  что  многие
приветливые долины, покрытые колосЯщимисЯ полЯми, - это такие же  "зиЯющие
бездны", откуда отступили воды; хотЯ только  проницательный  геолог  может
убедить в атом  ничего  не  подозревающих  жителей.  Џытливый  глаз  часто
обнаруживает в низких дальних холмах  берега  первозданного  озера;  чтобы
скрыть их историю, не  понадобилось  последующего  повышениЯ  равнины.  Ќо
легче всего обнаружить впадины  по  лужам,  остающимсЯ  после  дождЯ;  это
хорошо знают те, кто работает на дорогах. „ело  в  том,  что  воображение,
если дать ему хоть малейшую волю, нырЯет глубже  и  взлетает  выше  границ
Џрироды.  ѓлубина  океана,  вероЯтно,  окажетсЯ  очень  незначительной   в
сравнении с его площадью.
   ’ак как Я производил измерениЯ через ледЯной покров, Я смог  определить
рельеф дна более точно, чем при измерении  незамерзающих  заливов,  и  был
изумлен  правильностью  этого  рельефа.  ‚  самой  глубокой  части   лежит
несколько акров, более ровных, чем любое поле, открытое  солнцу,  ветру  и
плугу. ‚ одном наудачу выбранном направлении  глубина  на  протЯжении  500
футов не менЯлась даже на фут; и вообще на середине пруда Я мог в  радиусе
до 100 футов заранее вычислить глубину с точностью до трех-четырех дюймов.
Ќекоторые любЯт говорить о глубоких и опасных Ямах даже в таком  спокойном
песчаном  дне,  но  все  неровности  сглаживаютсЯ  под   действием   воды.
Џравильность дна и его соответствие берегам и цепи  окружных  холмов  была
такова,  что  какой-нибудь  отдаленный  мыс  угадывалсЯ   по   измерениЯм,
производимым совсем в другой части пруда, а  его  направление  можно  было
определить,  наблюдаЯ  противоположный  берег.  Њыс  становитсЯ   как   бы
отражением отмели, а долина и ущелье -  отражением  глубоководных  мест  и
узких проливов.
   ‘оставив карту пруда (*273) в масштабе 160 футов = 1  дюйму  и  записав
более 100 промеров, Я  установил  удивительное  совпадение.  ‡аметив,  что
цифра, означавшаЯ наибольшую глубину, оказалась примерно в центре карты, Я
положил линейку сперва вдоль карты, а затем поперек и к  своему  удивлению
обнаружил, что линиЯ наибольшей длины пересекала линию  наибольшей  ширины
_как раз_ в  точке  наибольшей  глубины,  хотЯ  на  середине  дно  ровное,
очертаниЯ пруда далеко  не  правильны,  а  наибольшую  ширину  и  длину  Я
получил, измерЯЯ также и бухты. ’ут Я сказал  себе:  не  этот  ли  принцип
определЯет и наибольшую глубину океана, как и любого пруда и лужи? € не он
ли лежит  в  основе  измерениЯ  высоты  гор,  если  рассматривать  их  как
противоположность долин? Ќам известно, что холм всего выше не там, где  он
всего уже.
   €з пЯти бухт Я промерил три и во всех трех обнаружил мель поперек входа
и большую глубину внутри,  так  что  бухта  вдавалась  в  сушу  не  только
горизонтально, но и вертикально, образуЯ как бы отдельный водоем или пруд,
а  направление  обоих  мысов,   ограничивавших   бухту,   указывало,   как
расположена мель. Ќа морском побережье каждаЯ гавань также имеет при входе
мель. —ем шире был вход в бухту в сравнении с ее длиной, тем  больше  была
глубина перед мелью по сравнению с глубиной внутри бухты.  ’аким  образом,
знаЯ длину и ширину бухты и характер берегов, мы располагаем  почти  всеми
данными, чтобы вывести общую формулу длЯ всех случаев.
   —тобы проверить, насколько точно Я смогу угадать с этими данными  точку
наибольшей  глубины  пруда  с  помощью  одного   только   наблюдениЯ   его
поверхности и общего характера берегов,  Я  начертил  план  Ѓелого  пруда,
который имеет площадь около 41 акра и, подобно нашему, не имеет  островов,
а также видимых  истоков  и  оттока.  Џоскольку  линиЯ  наибольшей  ширины
оказалась очень близко к линии наименьшей ширины - перваЯ там, где в  сушу
вдавались два залива,  лежащие  друг  против  друга,  а  втораЯ  там,  где
навстречу друг другу выступали два мыса,  -  а  выбрал  в  качестве  точки
наибольшей глубины точку, близкую к этой последней и лежащую вместе с  тем
на линии наибольшей длины. Џроверка показала, что наибольшаЯ глубина  была
менее чем в 100 футах оттуда, еще дальше в направлении  моей  поправки,  а
цифра оказалась всего на фут больше  -  60  футов.  ђазумеетсЯ,  подводное
течение или остров намного осложнили бы мои вычислениЯ.
   …сли бы нам были известны все законы Џрироды, достаточно было бы одного
факта или описаниЯ одного ЯвлениЯ, чтобы вывести всю их  совокупность.  Ќо
мы сейчас знаем  лишь  очень  немного  этих  законов,  и  ошибки  в  наших
вычислениЯх вызываютсЯ не путаницей в Џрироде, а нашим незнанием  основных
расчетных данных. Ќаши понЯтиЯ о законе и гармонии  ограничиваютсЯ  обычно
лишь  подмеченными  нами  случаЯми;  но  несравненно  чудеснее   гармониЯ,
вытекающаЯ из гораздо большего числа по  видимости  противоречивых,  а  на
деле согласных между собой законов, которые нами еще не обнаружены. Љаждый
отдельный закон - это как бы точка, с которой нам открываетсЯ то или  иное
Явление; так путешественнику с каждым шагом  представлЯютсЯ  все  новые  и
новые очертаниЯ одной и той же  горы,  у  которой  бесчисленное  множество
профилей, но одна  неизменнаЯ  форма.  „аже  расколов  ее  или  пробуравив
насквозь, мы не охватываем ее в ее целостности.
   Њои наблюдениЯ над прудом  верны  и  длЯ  области  этики.  ‡десь  также
действует закон средних чисел. Џо правилу  двух  диаметров  мы  не  только
находим солнце в нашей планетной системе и  сердце  в  человеческом  теле;
проведите линии наибольшей длины  и  наибольшей  ширины  через  всю  массу
повседневных дел человека и через волны жизни, захватив также его бухты  и
фиорды, и на месте их пересечениЯ вы найдете вершину или глубину его души.
Ѓыть  может,  достаточно  знать  направление  его  берегов  и  прилегающую
местность или обстоЯтельства, чтобы вычислить его  тайные  глубины  и  его
дно. …сли вокруг него громоздЯтсЯ  горы,  ахиллесовы  берега  (*274),  чьи
вершины нависают над ним и отражаютсЯ в его сердце, это говорит о таких же
глубинах в нем самом. Ђ низкие и ровные берега показывают, что там  мелко.
’ак же и в нашем теле: смело выступающий лоб указывает на глубину мысли. “
входа в каждую нашу бухту или склонность также лежит  мель,  и  каждаЯ  на
времЯ служит нам закрытой гаванью, где мы  задерживаемсЯ.  ‘клонности  эти
обычно  не  случайны,  их  форма,  размеры  и   направление   определЯютсЯ
очертаниЯми берегов и прежней  осью  поднЯтиЯ.  Љогда  бури,  приливы  или
течениЯ постепенно нарастЯт мель или спад воды обнажит ее, и она  выступит
над поверхностью, прежнЯЯ едва заметнаЯ  впадина,  где  приютилась  мысль,
становитсЯ самостоЯтельным озером, отрезанным от океана, а мысль  обретает
там особые условиЯ и может под  их  влиЯнием  превратитьсЯ  из  соленой  в
пресную, стать годной длЯ питьЯ, или мертвым морем,  или  болотом.  ‚сЯкий
раз, когда в мир ЯвлЯетсЯ новый человек, не  выступает  ли  где-нибудь  на
поверхность такаЯ мель? Џравда, мы так неискусны в  навигации,  что  мысли
наши большей частью плывут вдоль берега, не имеющего гавани;  они  знакомы
лишь с бухтами поэзии или стремЯтсЯ в открытые порты и становЯтсЯ в  сухие
доки науки, где их просто ремонтируют, и ни одно естественное  течение  не
придает им индивидуального своеобразиЯ.
   —то касаетсЯ истоков “олдена и оттока из него воды, то Я  не  обнаружил
ничего, кроме дождЯ, снега  и  испарениЯ,  хотЯ,  быть  может,  с  помощью
термометра и веревки можно было бы отыскать подводные ключи, потому что  в
этих местах вода должна быть летом всего холоднее, а зимой  теплее.  Љогда
зимой 1846/47 г. здесь рубили  лед,  рабочие  при  укладке  льдин  однажды
забраковали часть их, потому что они были тоньше и не укладывались  вместе
с остальными. ’ак обнаружилось, что в одном месте лед был на два-три дюйма
тоньше, чем остальной, и это заставило рабочих  предположить,  что  там  в
пруду бьет родник. ‚ другом  месте  они  показали  мне,  как  они  думали,
сквозное отверстие, через которое вода из пруда просачивалась  под  холмом
на соседний луг;  они  подтолкнули  менЯ  туда  на  льдине,  чтобы  Я  мог
разглЯдеть его поближе. ќто было небольшое углубление, футах в десЯти  под
поверхностью воды, но Я, видимо,  могу  гарантировать,  что  если  они  не
найдут худшей течи, пруд обойдетсЯ без починки.  Ћдин  из  них  предложил,
если такаЯ "течь" найдетсЯ, проверить, не  соединЯетсЯ  ли  она  с  лугом,
подбросив к отверстию цветной порошок или опилки, а  потом  профильтровать
воду в луговом ручье, в котором  должны  оказатьсЯ  эти  цветные  частицы,
вынесенные течением.
   Љогда Я производил  промеры,  лед  на  пруду,  толщиной  в  16  дюймов,
волновалсЯ под легким ветром, точно вода. €звестно,  что  на  льду  нельзЯ
применЯть ватерпас. ‚ 15 футах от берега наибольшие колебаниЯ,  отмеченные
с помощью ватерпаса (установленного на берегу и направленного  на  шест  с
делениЯми, стоЯвший на льду), составлЯли  три  четверти  дюйма,  хотЯ  лед
казалсЯ прочно примерзшим  к  берегу.  Ќа  середине  они,  вероЯтно,  были
больше. Ѓудь наши инструменты достаточно тонки, как знать? -  быть  может,
мы уловили бы волнообразные колебаниЯ земной коры. Љогда  две  ноги  моего
ватерпаса стоЯли на берегу, третьЯ - на льду, а маркшейдерские знаки  были
направлены надо льдом, ничтожные колебаниЯ л