одили осматривать дом. "Њой дЯдюшка, - сказал
тогда ’еккерей, - очень менЯ задел, сказав, что дом мой следовало бы назвать
"џрмарка тщеславиЯ". "Ђ почему же вы обиделись?" - "„а потому что так оно  и
есть. Џо правде говорЯ, дом слишком длЯ менЯ хорош".
     ‚о  времЯ  этой  встречи  ќлвин  очень  хвалил  "ЏриключениЯ  ”илиппа",
печатавшиесЯ в ту пору в "Љорнхилле". Ќо ’еккерей, знавший  в  чем  слабость
его повести, не согласилсЯ  с  ним:  "џ  уже  сказал  свое  слово  по  части
сочинительства. Љонечно, Я могу с приЯтностью исполнить старые напевы, но  у
менЯ в запасе нет ничего нового. Љогда Я болен, мне делаетсЯ тошно  от  моих
писаний и поневоле в голову  приходит  мысль:  "Ѓог  мой!  Љ  чему  всЯ  эта
чепуха?" Њисс ’еккерей спросила у него за завтраком,  будет  ли  он  обедать
дома или в каком-нибудь трактире на реке. "ђазумеетсЯ, на  реке,  -  ответил
он, - поеду в ѓринвич, попишу "”илиппа".  "Џисать  "”илиппа"  в  гринвичском
трактире!" - воскликнул  ќлвин.  "џ  не  могу  писать  в  уюте  собственного
кабинета и сочинЯю, главным образом, в  гостиницах  и  клубах.  џ  заражаюсь
оживлением,  которое  царит  в  общественных  местах,  оно  заставлЯет  мозг
работать".


        ^T„†ЋЌ ЉЋђ„€ „†€”ђ€‘ЋЌ^U
        ^T€‡ ‚Ћ‘ЏЋЊ€ЌЂЌ€џ^U

     ‘ам  Я  тщательнейшим  образом   заранее   разрабатывал   планы   своих
произведений, метод же, с помощью которого  ’еккерей  создавал  свои  романы
характеров, полные юмора, но относительно лишенные четкой интриги, был прЯмо
противоположен моему. Ћн рисовал  в  воображении  образы  двух-трех  главных
персонажей и начинал писать, - но с перерывами, с передышками  -  и  так  от
главы к главе, лишь примерно представлЯЯ себе повороты  сюжета  в  следующих
главах. "‘воими персонажами Я не управлЯю, - сказал он мне  как-то.  -  џ  в
полной их власти, и они ведут менЯ, куда хотЯт". <...>

     <...>   Љое-какие   острЯки   вмели   обыкновение   посмеиватьсЯ    над
снисходительностью ’еккереЯ к столь странному протеже, но в конце концов  он
заставил их умолкнуть, воскликнув с горЯчностью: "џ не позволю, чтобы малыша
•эмстида поносили в моем присутствии. џ люблю малыша  •эмстида!  ‘лышите,  Я
люблю малыша •эмстида, а что до его стихов, над которыми вы потешаетесь, так
скажу одно: читаЯ его стихи Я получаю больше удовольствиЯ,  чем  читаЯ  вашу
прозу!" ‡а что  высокообразованный  и  разборчивый  ’еккерей  вдруг  полюбил
старомодного    карлика-клерка,    на    редкость    лишенного    каких-либо
привлекательных качеств? —тобы внЯтно ответить  на  этот  вопрос,  Я  должен
подробнее описать первого секретарЯ нашего  клуба.  Ћн  был  не  только  мал
ростом, но еще и горбат, причем ходил с трудом, опираЯсь на трость... •отЯ Я
никак не могу согласитьсЯ с мистером ѓерманом Њеривейлом и мистером  ”рэнком
Њарзелсом,  будто  ’еккерей  отличалсЯ  истовой  религиозностью  и  глубоким
благочестием и что религиЯ оказала большое влиЯние на его характер  и  образ
жизни, они, по-моему, правы в том, что  разочарование  -  то  есть  глубокаЯ
непреходЯщаЯ печаль, которую оставили в  его  душе  различные  несчастьЯ,  -
оказалось  благодетельным  длЯ  его  благородной  натуры  и   способствовало
проЯвлению многих из лучших его качеств. ѓоре не только не  притупило  и  не
извратило  его  сострадательность,  но,  напротив,  обострило  ее  <...>   и
маленький горбун, секретарь нашего клуба представлЯлсЯ ему слабым существом,
нуждающимсЯ в его  защите  по  нескольким  причинам.  ‘обственное  его  лицо
хранило следы несчастного случаЯ, и добрЯк ’еккерей увидел в  старом  клерке
собрата-страдальца, которого судьба  изуродовала  куда  более  жестоко.  ‘ам
сложенный как великан ’еккерей жалел малыша •эмстида за  его  крохотность...
Њы все называли его "дорогой •эмстид", но  только  у  ’еккереЯ  сердце  было
настолько большим  и  горЯчим,  что  он  мог  полюбить  скучного  маленького
горбуна. <...>

     ‹юбЯщаЯ дочь, пусть даже она знает всю его жизнь,  все-таки  не  лучший
биограф, когда речь идет о жизнеописании великого юмориста,  принадлежавшего
богеме до конца своих дней,  и  чье  семейное  несчастье  породило  обильные
следствиЯ, которые необходимо не  опускать  или  затушевывать,  но  наоборот
показывать с достойной откровенностью и деликатностью  -  ведь  историк  тут
должен представить потомству человека, настолько интересного, что  даже  его
недостатки и заблуждениЯ заслуживают почти такого же подробного разбора, как
высочайшие его добродетели и таланты. <...>
     Ћн  нередко  повторЯл,  что  длЯ  созданиЯ  джентльмена  требуютсЯ  три
поколениЯ, благородных от  рождениЯ.  "‘ледовательно,  вы  не  очень  высоко
ставите влиЯние благородного просхождениЯ? - сказал он однажды  в  ответ  на
какое-то мое  замечание.  -  ’ем  не  менее  Я  убежден,  что  длЯ  созданиЯ
джентльмена требуетсЯ три таких поколениЯ... ђазрешаю вам, юноша, посмеЯтьсЯ
над тем, как Я горжусь своим  безвестным  родом,  Я  ведь  и  сам  прекрасно
понимаю, насколько это нелепо. џ смеЯлсЯ над собой, когда писал  о  генерале
Ѓрэддоке, что он, "человек далеко не знатного происхождениЯ, глупо  чванилсЯ
несуществующими  предками".  џ  не  свободен  от  слабостей  моих  не  самых
примерных ближних, которых так ловко бичую моих книгах. € Я  сказал  правду,
самым четким шрифтом назвав себЯ снобом на  титульном  листе  известной  вам
книги". <...>
     ’еккерею не было и тридцати лет, когда он лишилсЯ общества  жены  из-за
ее неизлечимого душевного недуга, который обрек его жестокому жребию вдовца,
лишенного права вступить во второй брак, а так как беднаЯ  женщина  пережила
его, он пребывал в этой жестокой ловушке до самой  смерти.  ѓоре  от  потери
подруги жизни и печальные размышлениЯ над ее злополучной судьбой все же, мне
думаетсЯ, меньше угнетали его дух и уж во всЯком случае меньше  вредили  его
здоровью,  чем  косвенные  следствиЯ  этого  семейного  несчастьЯ,   которое
разрушило их семейный очаг и обрекло его до конца дней влачить существование
в тЯгостных условиЯх противоестественного  безбрачиЯ.  Ѓесспорно,  все,  что
было беспорЯдочным или вредным в образе  жизни  ’еккереЯ  после  1840  года,
восходит главным образом к его  потере.  …сли  бы  его  брак  продолжал  еще
двадцать пЯть лет дарить ему то же счастье, какое дарил до поЯвлениЯ  первых
признаков нервной болезни его жены, ’еккерей, возможно - и даже вероЯтно,  -
все равно сохранил бы  излишнюю  склонность  к  веселью  и  радостЯм  жизни,
однако, влиЯние жены оберегло бы его от гастрономических  излишеств,  а  тем
самым и от болезней, которые в конце концов лишили мир его чудесного  гениЯ.
’о же влиЯние спасло бы его от недуга, который  на  закате  дней  так  часто
заставлЯл его обращатьсЯ к сэру ѓенри ’омпсону  за  хирургическим  лечением.
‚скоре после кончины великого романиста лорд •отон написал своей жене:  "‚от
и ’еккерей умер. ‚прочем, Я не был удивлен, знаЯ,  как  съела  его  болезнь,
которой во многом объЯснЯлась неровность, а порой и  некоторые  уклонениЯ  в
его поведении". Ѓолезнь и некоторые уклонениЯ в поведении Явились следствием
катастрофы, сгубившей домашнее счастье ’еккереЯ на тридцатом году жизни.
     ЏоследствиЯ этого страшного несчастьЯ были очень печальны,  но  сказать
того же  о  последствиЯх  утраты  отцовского  наследства  Я  не  могу,  хотЯ
несколько серьезных авторов и  видели  в  ней  один  из  тЯжелейших  ударов,
выпавших на долю ’еккереЯ в молодости. ЏринимаЯ во внимание три  особенности
характера романиста - гордость, чувствительность и природную лень - Я  более
радуюсь, нежели сожалею, что он пустил на ветер  это  наследство,  едва  его
получив... …два ли те, кто знал  ’еккереЯ-человека,  будут  оспаривать,  что
жгучий кнут бедности, о котором он столь часто и столь трогательно упоминал,
достигнув благосостоЯниЯ, побуждал его к усилиЯм, каких  он  никогда  бы  не
делал, если бы ему не надо было заботитьсЯ  о  дневном  пропитании.  Ќа  мой
взглЯд, ’еккерей, располагаЯ пЯтисотфунтовым годовым незаработанным доходом,
скорее всего не стал бы искать литературных занЯтий, а с  умеренным  успехом
занималсЯ бы адвокатской практикой и кончил бы чиновником канцлерского  суда
или судьей, и не написал бы ни "џрмарки тщеславиЯ", ни "Ќьюкомов". <...>


        ^Tѓ…ђЊЂЌ Њ…ђ€‚…‰‹^U
        ^T€‡ ЉЌ€ѓ€ "†€‡Ќњ ’…ЉЉ…ђ…џ"^U

     <...> ‚нимание моего толстого старого друга  сейчас  же  отвлеклось  от
прочих источников интереса. Ћн вступил в беседу с  наставницами,  пересчитал
девочек по головам и задержал всю процессию. Њало  ему  было,  чтобы  каждаЯ
получила  по  шестипенсовику  и  могла  истратить  его   на   что-то   давно
облюбованное.  Ќет,  он   пожелал   разменЯть   всю   сумму   на   новенькие
шестипенсовики и каждой малышке дать  ее  монетку  и  погладить  по  голове.
‘казано - сделано, и казалось, что смотришь на одну из картинок ‹ича,  когда
та же  процессиЯ  девочек  проследовала  дальше,  теперь  уже  в  живописном
беспорЯдке, что немало смущало наставниц, и с твердым  намерением  поместить
капитал в такие  ценности,  какие  в  ту  минуту  каждой  казались  наиболее
надежными. …сли о великодушии поступка можно судить по  удовольствию,  какое
он  доставлЯет,  у  ‘тернова  ангела-регистратора  было  в  тот   раз   чему
порадоватьсЯ. Љак радовалсЯ дарЯщий, об этом Я догадалсЯ по влаге на стеклах
его очков. …сли бы Я ходил в очках, очень сомневаюсь, что  они  остались  бы
сухими. ќто мое самое характерное воспоминание о человеке,  который  был  не
только, как всем известно, одним из величайших и мудрейших англичан, но и  к
тому же, - что известно далеко не всем, - одним из самых добросердечных.
     Љак все добрые и неиспорченные души, он любил театр. Ћднажды он спросил
приунывшего приЯтелЯ, любит ли тот театр, и в ответ услышал обычное:  "„а-а,
если пьеса хорошаЯ". "„а бросьте вы, - сказал ’еккерей, - Я сказал театр, вы
этого даже не понимаете". Ћн любил слушать, как настраивают  скрипки,  любил
усаживатьсЯ на свое место заблаговременно, еще до начала акта,  чтобы  ничто
не мешало получать полное удовольствие, и высиживать все до конца... Љогда Я
был еще совсем мальчишкой,  помню,  он  пригласил  менЯ  и  моего  товарища,
который в это времЯ гостил у нас (в этом был весь он -  пригласить  менЯ,  а
когда Я дал понЯть, что у менЯ живет гость, сказать: "Ќу  и  его  приводи  с
собой, приводи хоть дюжину,  если  у  тебЯ  найдетсЯ  столько  приЯтелей,  Я
мальчиков люблю"), пригласил нас  пообедать  с  ним  в  старом  историческом
"ѓаррик-клубе" на Љинг-стрит, а оттуда в другое, ныне тоже  не  существующее
более заведение, в театр ‚иктории в Ќовом проезде,  "личный  театр  королевы
‚иктории", как называла его мисс Ѓраун, посмотреть заречную  мелодраму,  что
гремела в те дни... •озЯин наш, мне думаетсЯ, больше, чем  его  юные  друзьЯ
наслаждалсЯ  действием  и  страстЯми  театра  "‚ик".  Њы  как  раз  достигли
возраста, когда могли только оскорбитьсЯ такой "тканью, с начала и до  конца
сотканной из невероЯтностей", как наш покойный барон Њартин  назвал  однажды
"ђомео и „жульетту". Ќо романист был не таков. Ћн, мне  кажетсЯ,  с  большей
охотой написал бы викторианскую  мелодраму,  чем  "џрмарку  тщеславиЯ".  …му
всегда хотелось писать пьесы.
     ‚олосы ’еккереЯ длЯ мужчины были прекрасны: мЯгкие, как шелк,  и  чисто
белого цвета. Џогруженный в страданиЯ любимой горничной  королевы  ‚иктории,
он сидел, склонившись над барьером, сжав голову руками (кресел в  партере  в
театре "‚ик" не  было).  Љакой-то  викит  на  галерее  примерилсЯ  и  плюнул
аккуратно в самую ее середину. ‘лавный старец  даже  головы  не  поднЯл,  он
только воспользовалсЯ носовым платком и заметил: "џзыческие  боги,  кажетсЯ,
никогда так не поступали". „а, это была сказочнаЯ, незабываемаЯ ночь.  Љогда
он баловал малышей, то неблагороднаЯ мысль отправить их спать пораньше ему и
в голову не приходила. Џосле театра он повез нас к ќвансу,  где  Џэдди  ѓрин
встретил его радостным "мой милый", и там мы  ели  такую  печеную  картошку,
какой никто с тех  пор  не  пек,  и  до  утра  слушали  божественные  голоса
мальчиков в обрамлении богатейшей  коллекции  портретов  бывших  театральных
знаменитостей. Љак же ’еккерей любил мальчишьи голоса!
     Ќесколько лет спустЯ Я спросил моего тогдашнего хозЯина, помнит ли  он,
как мы в тот вечер обедали с ним в "ѓаррик-клубе". "Љонечно, - сказал он,  -
и помню, чем Я кормил вас. Ѓифштексом и омлетом с абрикосами".  џ,  придЯ  в
восторг от того, как хорошо он нас помнит,  сразу  же  вырос  в  собственных
глазах, о чем и сказал ему. "„а, да, - сказал он и  подмигнул  неподражаемо,
как никто, кроме него, не умел, - мальчиков Я  всегда  кормил  бифштексом  и
омлетом с абрикосами".
     Ћдин раз - всего  один  раз!  -  пьеса  прославленного  романиста  была
поставлена. Ћна шла лишь один вечер, и Я имел честь быть в числе актеров.  Ђ
ему пришлось сделать то, что делали многие менее значительные люди - ставить
пьесу самому и быть  собственным  антрепренером.  Ѓыл  это,  впрочем,  чисто
любительский спектакль  и  принимали  его  соответственно.  „о  этого  пьесу
показали Ђльфреду ‚игану, самому в то времЯ известному  знатоку  комедий,  и
тот решил, что длЯ сцены пьеса не годитсЯ. џ думаю, что ‚иган был прав.  „а,
написана она была превосходно и полна тонких  шуток  и  деталей,  какие  мог
выдумать только ее автор, но ей не хватало драматизма, движениЯ...
     Ђфиша ’еккереЯ и сейчас лежит передо мной,  и  начинаетсЯ  она  словами
"‘пектакли в  Ѓес-Џублик-холле".  Ѓольше  всего  на  свете  ’еккерей  обожал
каламбуры, и чем хуже был каламбур, тем больше он им восхищалсЯ.  ќту  афишу
он придумал сам и  на  двух  вещах  настоЯл:  во-первых,  чтобы  было  такое
объЯвление: "‚о времЯ  спектаклЯ  театр  _не  будет_  надушен  патентованным
распылителем ђиммелЯ" -  этой  новинкой  тогда  дурманила  публику  половина
лондонских театров, во-вторых, - чтобы "Ѓес-Џублик-холл" подписал  афишу.  џ
смиренно пыталсЯ убедить великого человека, что  подобные  шутки  недостойны
его, но он заЯвил, что  они  остроумнее  всего,  что  есть  в  пьесе,  и  он
обЯзательно так и сделает, только и всего. Њилый вечный ребенок!
     €з обычной критики, некрологов и прочего, что  последовало  за  смертью
’еккереЯ, стоит отметить один отклик. Ћн принадлежит перу ќнтони ’роллопа. Ћ
’еккерее-человеке там сказаны очень верные слова, что у любЯщих его  чувство
их было сродни любви к женщине. ’ак оно и было, а было потому,  что  он  сам
обладал чисто женским нежным обаЯнием: находЯсь с ним, не чувствовать  этого
было невозможно; и женской  капризности  тоже  в  нем  хватало.  <...>  …сли
’еккерей мог писать  такую  прозу,  значит,  он  был  поэтом,  и  не  просто
сочинителем стихов, а настоЯщим поэтом. ‘мерть ќлен Џенденнис - это  поэзиЯ.
—тобы не говорить попусту о писателе, Я пыталсЯ показать его как человека. ‚
этом куске перед нами весь человек, каким Я знал его.
     <...> ќто был самый чувствительный из смертных.  Ћн  ощущал,  вероЯтно,
некий изъЯн в своих манерах, некую робость, неумение с первым встречным быть
запанибрата, и поэтому ему нравилось нравитьсЯ, он любил, чтобы его  любили.
ЏостоЯнным его желанием было, чтобы  о  нем  хорошо  говорили  и  думали,  и
случалось, что ей ежилсЯ и  хмурилсЯ,  видЯ,  что  широкаЯ  публика  его  не
понимает. Ђ иначе и быть не могло. …му  была  свойственна  не  только  чисто
женскаЯ  мЯгкаЯ  доброта,  но  и  другаЯ  женственнаЯ  черта  -  болезненнаЯ
восприимчивость. ‚  нем  больше,  чем  в  ком  бы  то  ни  было,  Я  замечал
непереводимое гетевское  Ewigweiblichkeit  {‚ечно  женственное  (нем.).}.  ‚
неподходЯщей атмосфере он сжималсЯ, как от  холода.  Ћт  присутствиЯ  одного
неприЯтного ему человека сразу замолкал. Ћн не любил  много  говорить  и  не
блистал в разговоре. Ѓольше всего радости ему  доставлЯло  сидеть  в  тесном
кружке близких друзей,  где  он  мог  безнаказанно  (да  проститсЯ  мне  это
выражение) валЯть дурака. Desipere in loco (дурачитьсЯ, когда это кстати.  -
ѓораций) было его любимым занЯтием. Ћн огорчалсЯ, если кто-нибудь не мог его
понЯть и разделить это настроение. €звестно, что в дни "Љорнхилла", когда он
трудилсЯ на нелегкой стезе редакторства, которое ему никак не давалось  (как
он говорил - обЯзанности  эти  заставлЯли  его  ощущать  себЯ  лЯгушкой  под
зубцами бороны), он умолкал,  когда  в  комнату  входил  один  из  виднейших
сотрудников, а потом объЯвлЯл: "Ђ вот и мы, теперь надо  говорить  всерьез".
Њежду тем человек этот отлично ладил с людьми. ’еккерей же не принадлежал  к
числу тех, у кого "нет врагов".

                  Ќе знающий вражды в с дружбой незнаком.
                  "Ћн ничего" - и это все, что скажут о таком.
                  {Џер. „. ‚еденЯпина.}

     Ћчень хороший малый может быть  очень  дурным  человеком.  „ва  главных
секрета  великого   ’еккереЯ,   как   Я   это   понимаю,   были   следующие:
разочарованность и вера. Џервое было Ядом, а втораЯ - противоЯдием,  и,  как
всегда  случаетсЯ,  противоЯдие  одолело  Яд.  ђазочарованность  его   легко
объЯснима. ‘начала богатый молодой  человек,  потом  разорившийсЯ  художник,
потом журналист, признанный в среде даже  собратьев  по  перу,  но,  подобно
остальным,  почти  неизвестный  вне  этого  круга,  и  наконец  романист   и
знаменитость: ему было уже тридцать восемь лет, когда поЯвилсЯ первый выпуск
"џрмарки тщеславиЯ". „о этого его по-настоЯщему и не знали,  а  в  пЯтьдесЯт
два года он умер.
     Џочитаемый и нежно любимый друзьЯми, самыми избранными и достойными, он
сумел сохранить их Я сохранить так чудесно,  что  через  двадцать  пЯть  лет
после смерти он остаетсЯ  длЯ  них  более  живым,  чем  воловина  населЯющих
землю...
     <Њеривейл ссылаетсЯ  на  воспоминаниЯ  "одного  из  своих  младших,  но
ближайших друзей" ”оллета ‘инга.>  "џ  был  увлеченным  и,  хочетсЯ  думать,
искушенным поклонником ’еккереЯ, - пишет ‘анг, - но лично с ним познакомилсЯ
только в 1849 или 1850 году. ‘лучилось это в старом клубе ”иЯдинга,  где  мы
оказались как-то вечером одни. ‚еликий человек вступил со мной в  беседу,  и
общество его показалось мне восхитительным.  Ќе  знаЯ  ’еккереЯ  в  лицо,  Я
понЯтиЯ не имел, кто со мной разговаривает. Њы вместе вышли из клуба уже  на
рассвете, он отправилсЯ к себе в Љенсингтон, а Я пошел по  ‘ент-„жеймс-стрит
к себе на квартиру. Ќа прощание мой спутник очень тепло  пожал  мне  руку  и
сказал: "Њолодой человек, вы мне нравитесь, приходите ко мне в  гости.  ЊенЯ
зовут Њикеланджело ’итмарш". џ продолжал времЯ от времени встречатьсЯ с ним,
хотЯ в настоЯщую близость это знакомство  перешло  только  в  1852  году,  в
‚ашингтоне, где несколько лет Я ЯвлЯлсЯ атташе при английской миссии. ‚  тот
год ’еккерей читал в ‘оединенных татах лекции, и мы  часто  встречались.  џ
там и женилсЯ, и написал ’еккерею, который был в Ќью-‰орке, пригласив его на
свадьбу. €з длинного ответного письма Я привожу отрывок:

     "џ женилсЯ в вашем возрасте, имеЯ 400 ф.  годовых  от  газеты,  котораЯ
через полгода после этого  прогорела,  и  мне  приЯтно  услышать  о  молодом
человеке, который вот так же смело бросает вызов  судьбе.  …сли  увижу,  как
можно вам помочь, помогу. Ѓрак мой, как вы знаете, окончилсЯ крахом, но Я  и
теперь так поступил бы, точно так же, ибо ‹юбовь - это  венец  и  завершение
всего, что есть на земле доброго. —еловек, который боитсЯ судьбы, не достоин
и счастьЯ. ‹учший и приЯтнейший дом, какой Я знал в  жизни,  существовал  на
300 ф. в год".

     ‚ 1853 году ‘инги приехали в Ђнглию, и ’еккерей, который  в  это  времЯ
гостил с дочерьми  у  своей  матери  в  Џариже,  узнал  об  этом  из  списка
пассажиров парохода. Ћн тут же пересек ‹а-Њанш, чтобы  повидатьсЯ  со  своим
молодым другом в Њинистерстве иностранных дел,  потом  посетил  его  жену  в
квартире, где они остановились, и сказал ей: "„орогаЯ  моЯ,  мы,  англичане,
очень хороший народ, но некоторые из нас не так дружелюбны  и  радушны,  как
ваши соотечественники. џ не могу разрешить вам быть одной в квартире, где  о
вас и позаботитьсЯ некому, пока ваш муж на службе. Ѓудьте так добры,  поедем
со мной в мою развалюху на џнг-стрит. џ сегоднЯ же должен вернутьсЯ в Џариж,
но и Я, и мои дочери приедем к вам как только сможем.  €  помните,  что  дом
этот ваш, а мы  ваши  гости".  Ћн  не  стал  слушать  никаких  возражений  и
увез-таки молодую жену к себе. ‘инги прожили на џнг-стрит,  в  довольстве  и
лучах его ласковости, до  конца  года,  когда  он,  нехотЯ  и  после  долгих
уговоров, разрешил им снЯть себе  квартиру  в  ‚естминстере.  Њного  лет  он
постоЯнно бывал у них, а они проводили много времени в его доме.  ЏриходЯ  к
ним, он никогда не забывал заглЯнуть к инфантам этого семейства, которые  до
сих пор помнЯт, как "высокому моралисту" приходилось пригибать голову, чтобы
пройти в дверь детской.
     <Њеривейл приводит некоторые письма ’еккереЯ к ‘ингу, но  с  оговоркой:
письмам  сугубо  конфиденциальным  здесь  не   место,   их   публикациЯ   не
соответствовала бы ни желаниЯм ‘инга, ни  желаниЯм  самого  ’еккереЯ;  нашим
единственным стремлением должно быть стремление не повторЯть ничего  такого,
что могло бы повредить еще оставшимсЯ в живых друзьЯм умерших.>
     Ќе то чтобы ’еккерей, как свидетельствует его  старый  друг  ‘инг,  мог
написать или произнести что-нибудь с намерением  оскорбить  чьи-то  чувства.
‚едь даже дЯдЯ ’оби не мог бы  сравнитьсЯ  с  ним  в  мЯгкосердечии;  но  он
никогда  не  претендовал  на  взвешенность  каждого  своего   слова   и   не
притворЯлсЯ, что более свободен от предрассудков, нежели —арлз ‹эм,  который
назвал  себЯ  человеком  "с  гуморами,  фантазиЯми,   беспокойным   сердцем,
требующим книг, картин, театров, болтовни, сплетен, шуток и чудес, и кто его
знает чего еще". ‘ледует помнить, что Я  часто,  иногда  подолгу,  гостил  в
семье ’еккереЯ, что он был совершенно  откровенен  со  мной  и  очень  часто
жалел, что в сердцах писал и говорил  такое,  что,  по  размышлении,  считал
несправедливым.
     ‘сылаЯсь на того же свидетелЯ, можно привести  образчик  поэзии,  какой
мистер ’еккерей в самые неожиданные  минуты  любил  отдать  дань.  Љогда  за
обедом речь естественно зашла о гастрономии и высказывались серьезные мнениЯ
по этому вопросу, некаЯ прелестнаЯ соседка обратилась  к  нему  с  серьезной
просьбой: сказать, какаЯ часть птицы, на его взглЯд, лучшаЯ длЯ жаркого.  Ћн
ответил ей проникновенным взглЯдом и произнес:

                      "Ќе скушать ли крылышко утки?" -
                      ЃеднЯжка моЯ прошептала.
                      Џотом она охнула жутко,
                      ‘валилась и больше не встала.
                      {Џер. „. ‚еденЯпина.}

     ‚ другом случае его любовь к стишкам, похожим на вирши ‹ира,  заставила
его вместе с дочерьми и другом  ‘ингом,  по  обыкновению,  помочь  какому-то
несчастному переводить немецкие стихотворные подписи к картинкам; получилась
популЯрнаЯ книга шуточных стихов, известнаЯ посвЯщенным как "Ѓюджет  Ѓамблби
Ѓого".
     <...> Ћднажды порЯдком обтрепанный ирландский джентльмен,  нечто  вроде
знаменитого Љостигана, не будучи представлен, заговорил с  ним.  Ђкцент  его
был густ и благороден, но в какой-то момент  он  сказал:  "‚ы  не  поверите,
сэр... но Я - ирландец". - "Ѓоже мой! Ќе может быть, - отозвалсЯ ’еккерей, -
а Я вас принЯл  за  итальЯнца!"  ’еккерей  сохранил  озорное  пристрастие  к
€рландии и ирландцам и многие  из  его  ирландских  баллад  не  уступают  по
лихости балладам ‹евера. Ќо эта его причуда не была  правильно  понЯта.  …го
добродушное зубоскальство сочли насмешкой. Ђ  однажды  в  конюшне  у  ќнтони
’роллопа любопытный старый конюх,  услышав  имЯ  ’еккереЯ,  сказал  ему:  "џ
слышал, вы написали книжку про €рландию, вы всегда над ирландцами  смеетесь.
‚ы нас не любите". "Ѓоже упаси, - сказал ’еккерей и отвернулсЯ, а глаза  его
наполнились слезами, - Я как раз больше  всего  люблю  все  ирландское".  Ћб
ирландских странностЯх он любил  потолковать  и  на  лекциЯх  в  Ђмерике,  с
упоением  рассказываЯ,  что  однажды   в   ‘ент-‹уисе   слышал,   как   один
официант-ирландец сказал другому: "’ы знаешь, кто это?" - "Ќет",  -  ответил
тот. "ќто, - сказал первый, - знаменитый ’еккер". - "Ђ что он сделал?" -  "Ђ
шут его знает".
     Ћ том, как он в последний раз виделсЯ со своим другом мистером  ‘ингом,
Я решил рассказать  точно,  с  его  слов.  "Џеред  самым  моим  отъездом  на
‘андвичевы острова, - пишет ‘инг, - когда Я еще жил в доме мистера  ’еккереЯ
на Џэлас-ѓрин, - мы с моим хозЯином встретились  однажды  в  библиотеке.  Ћн
начал: "•очу вам кое-что сказать, больше Я вас не  увижу.  џ  чувствую,  что
обречен. џ знаю, что это вас огорчит, но заглЯните в эту книгу и там найдете
что-то, что, Я уверен, вас порадует и утешит". џ достал с  полки  книгу,  на
которую он указал, из  нее  выпал  листок  бумаги,  на  котором  он  написал
молитву. ‚сю ее Я не помню: знаю только, что он молилсЯ о том, чтобы никогда
не написать ни слова, несовместного с любовью к Ѓогу и любовью  к  человеку,
чтобы не распространЯть собственных предубеждений и не потакать чужим, чтобы
всегда говорить своим пером правду и никогда не руководствоватьсЯ любовью  к
наживе. Ћсобенно хорошо помню, что заканчивалась эта молитва словами "именем
€исуса •риста, ѓоспода нашего".


        ^T“€‹њџЊ Ѓ‹ќЌ—…ђ„ „†…ђђЋ‹„^U
        ^T€‡ ЉЌ€ѓ€ "‹“—€… €‡ ‹“—€•: „…Ќњ ‘ ’…ЉЉ…ђ……Њ"^U

     Њожно ли забыть, хоть раз увидев, эту осанистую фигуру и величественную
голову? ‚от он идет, всегда один, без спутников, по холлу "ђеформ-клуба" или
по тихим, просторным коридорам "Ђтенеума",  высматриваЯ  уголок,  где  можно
поработать час-другой, исписываЯ четким почерком, таким  же,  как  у  Џитера
Љэннингема или у ‹и •анта, крохотные листки бумаги -  они  всегда  лежали  у
него в кармане; вот он глЯдит в окно  задумчивым  или  печальным  и  усталым
взором, неторопливо шествует по ”лит-стрит по направлению к “айт-”райерс или
в "Љорн-хилл" - страннаЯ фигура, словно не от мира сего. Љто из знавших  его
не помнит, как славный старина ’еккерей - так  нежно  называли  его  близкие
друзьЯ - грустный или  веселый  шагает  по  лондонским  улицам?  Ћн,  как  и
„иккенс, был Яркой и неотразимой личностью. Ќаверное, не было на свете  двух
людей, столь разных по уму и по характеру, как два этих писателЯ, увенчанные
мировым признанием, и все же по влиЯнию  на  окружающих  они  были  равны  и
схожи. “ „иккенса сила была живаЯ,  быстраЯ,  дышавшаЯ  здоровьем  и  словно
исходившаЯ от мощного мотора, разогреваемого изнутри огнем; у  ’еккереЯ  она
была  спокойнаЯ,  величественнаЯ,  легко  и  широко   струившаЯсЯ,   подобно
полноводному ручью. Ћ внешности и об осанке ѓоторна кто-то сказал,  что  они
"скромно-величавы", Я нахожу, что это можно отнести и к  ’еккерею.  џ  много
раз дивилсЯ про себЯ тому, как много общего у этих двух людей, идет ли  речь
об умственных или физических особенностЯх. Љак и  ѓоторн,  ’еккерей  шел  по
жизни  "одинокий,  словно  туча",  впрочем,  то  была  туча   с   серебрЯной
подкладкой, о чем нам всем не  нужно  забывать.  ‹ица  обоих  становились  и
печальны и серьезны, когда они считали, что на них никто не смотрит,  и  оба
временами  бывали  "замечательно  подвержены  веселью".  ‚  обоих   зачастую
проглЯдывало что-то детское, мальчишеское, но это чувствовалось и в  таланте
„иккенса, и в даре моего отца. <...> Љогда Я слушаю рассказы  ”илда  о  том,
как ѓоторн радовалсЯ морю или как он, такой большой и  одинокий,  смотрел  в
ночное небо, мне кажетсЯ, что это сказано  о  ’еккерее.  ’еккерей  напоминал
ѓоторна и тем, что грустное, торжественное выражение, подобно  маске,  вдруг
слетало с его лица, мгновенно покрывавшегосЯ тысЯчью морщинок, и  раздавалсЯ
громкий и веселый  смех.  џ  помню,  как  однажды  потешалсЯ  мой  приЯтель,
рассказываЯ в "ђеформ-клубе", что только что у двери "Ђтенеума" рассталсЯ  с
’еккереем,  который,  будучи  не  в  силах  сторговатьсЯ  с  привезшим   его
извозчиком, задумал разрешить возникший спор  орлЯнкой  на  таких  условиЯх:
если выигрывает ’еккерей, противной стороне достанутсЯ два шиллинга, а  если
счастье  отвернетсЯ  от  писателЯ,  извозчик   получает   шиллинг.   ”ортуна
улыбнулась ’еккерею, и он потом неподражаемо описывал, с каким достоинством,
как истый джентльмен, извозчик принЯл поражение. ‚прочем,  бывало  и  совсем
иное. Ќе раз случалось так, что он не мог освободитьсЯ  от  брони  суровости
даже при встрече с  близким  другом,  попавшимсЯ  ему  на  улице.  ‚двоем  с
приЯтелем, который знал и ’еккереЯ,  мы  как-то  встретили  его,  трусившего
верхом по ”лит-стрит в сторону “айт-”райерс, - он выглЯдел так странно.  Њой
спутник бросилсЯ к нему, но он едва коснулсЯ шлЯпы кончиками пальцев  и,  не
сказав ни слова,  не  дрогнув  ни  единым  мускулом  лица,  застывшего,  как
гипсоваЯ  маска,  проехал  дальше.  ’опнув  ногой  от  удивлениЯ,  мой  друг
воскликнул: "Џоверите ли вы, что мы не расставались с ним до  четырех  часов
утра, что он был веселее всех в компании и распевал "Ќаш преподобный  доктор
‹ютер"?"
     Ќе нужно забывать, что ’еккерей был человеком  слабого  здоровьЯ  и  не
щадил себЯ в работе. Ќа протЯжении многих лет  его  терзали  разные  недуги,
которые он выносил  стоически  и  к  миру  храбро  обращал  свое  спокойное,
прекрасное лицо "великого Ђхилла, которого мы знали" и любили -  любили  тем
нежней, чем лучше знали. Љонечно,  миру  внешнему,  тем  посторонним,  среди
которых он бывал впервые, он не внушал любви, а  часто  даже  и  приЯзни.  ‚
таком кругу он был невозмутим и холоден, словно  поверхность  металлического
зеркала. ‚ "Ѓриллианте •оггарти", в той  восхитительной  главе,  где  ‘эмюел
’итмарш едет в карете леди Ѓум, есть следующий отрывок: "•оть Я  и  простого
званиЯ и слыхал, как люди возмущаютсЯ, если кто так дурно воспитан, что  ест
горошек с ножа, или просит третью порцию сыру, или иными подобными способами
нарушает правила хорошего тона, но еще более  дурно  воспитанным  Я  почитаю
того, кто обижает малых сих. џ ненавижу всЯкого, кто себе это  позволЯет,  а
строит из себЯ светского господина, и по  всему  этому  Я  решилсЯ  проучить
мистера Џрестона" {“. Њ. ’еккерей. ‘обр. соч. в 12-ти томах, т. I,  пер.  ђ.
Ћблонской.} ‘эмюел ’итмарш и впрЯмь проучил мистера Џрестона. ‚ этих  словах
содержитсЯ разгадка светского поведениЯ писателЯ. Ћн был кумиром малых  сих,
но обливал презрением проныр, старавшихсЯ втеретьсЯ в общество  аристократов
и вымещавших все свои пинки и унижениЯ на  тех,  кто  был  от  них  зависим.
Њалейшее проЯвление любви и доброго расположениЯ со  стороны  простых  людей
необычайно трогало писателЯ, и это  замечательное  чувство  (достойное  лишь
просвещенной личности) нигде не выразилось Ярче,  нежели  в  тех  диковинных
словах, в которых автор посвЯщает "Џарижские очерки" своему  портному  мосье
Ђрецу:
     "‘эр, увидеть и восславить добродетель, где бы она ни открывалась  нам,
и рассказать о ней своим собратьЯм в назидание и с тем, чтоб вызвать  в  них
заслуженное восхищение, благой удел длЯ всЯкого, кто бы он ни был. Ќесколько
месЯцев тому назад, представив автору сих строк довольно  скромный  счет  за
изготовленные вами по его заказу сюртуки и панталоны и услыхав в ответ,  что
неотложное  удовлетворение   означенной   претензии   его   бы   чрезвычайно
затруднило, вы так ему сказали: "Mon Dieu {Ѓоже мой (фр.).}, не  думайте  об
этом, сэр, и если вы испытываете денежные затруднениЯ, что  так  естественно
длЯ джентльмена, живущего в чужой стране, у менЯ дома  есть  тысЯчефранковый
билет, которым вы вольны распорЯжатьсЯ, как вам  заблагорассудитсЯ".  ‡нание
истории  и  жизни  подсказывает  мне,  что  люди   редко   совершали   столь
достохвальные поступки, и, получив такое предложение от портного и  человека
мало мне знакомого, Я счел это событием настолько поразительным, что, сделав
вашу добродетель общим достоЯнием, довел до сведениЯ английской нации и ваше
имЯ, и достоинства, за что прошу  у  вас  прощениЯ.  Џозволю  себе  к  этому
прибавить, сэр, что вы живете в бельэтаже, что  ваше  платье  превосходно  и
сидит отлично, а ваша плата и разумна и умеренна,  и  разрешите  положить  к
вашим стопам сей скромный дар в знак восхищениЯ".
     Ѓудем же лицезреть его, когда он благорасположен, когда  этот  огромный
человек с большой сереброкудрой головой, по временам суровый,  молчаливый  и
торжественный, добр к малым сим и  страждущим,  любим  детьми  и  женщинами;
будем же лицезреть "великого Ђхилла, которого мы знали".


        ^T„†Ћђ„† ќ‹€Ћ’^U
        ^T€‡ Џ€‘њЊЂ Љ ‘“Џђ“ѓЂЊ Ѓђќ‰^U

                                                         13 ноЯбрЯ 1852 года

     "ќсмонд" - самаЯ обескураживающаЯ из всех книг, какие только можно себе
помыслить. Џомнишь, дорогаЯ, как тебе не понравилсЯ "”рансуа-найденыш"  †орж
‘анд? ’ак вот, в "ќсмонде" та же коллизиЯ: герой на  протЯжении  всей  книги
любит дочь, а под конец женитсЯ на матери.


        ^Tќ„€’ ‘’Ћђ€^U
        ^T€‡ ‚Ћ‘ЏЋЊ€ЌЂЌ€€ € „Ќ…‚Ќ€ЉЋ‚^U

     <ѓенри „жеймс обнаружил в дневниках миссис ‘тори "трогательную запись о
’еккерее", относЯщуюсЯ к началу 1855 года, когда они встретились в  Џариже.>
џ вывозила Ђнни (его дочь) на ее первый бал  в  ђатуше,  и  менЯ  привело  в
умиление, как заботилсЯ отец о том, какое  платье  она  наденет,  как  будет
выглЯдеть и весело ли ей будет на балу. Ћн не ложилсЯ  спать,  дожидаЯсь  ее
возвращениЯ, чтобы услышать от нее подробный рассказ, пока впечатлениЯ  были
еще  свежи  в  ее  памЯти,  и  от  души  насладилсЯ  восторженным  описанием
увиденного ею великолепиЯ. ‚ыходЯ  на  прогулки,  он  нередко  навещал  нас,
беседовал с ќдит о всЯкой всЯчине, вместе с ней обсуждал ее  нарЯды  и  даже
пересчитывал носки "mon petit  frere"  {Њоего  братца  (фр.).},  к  которому
относилсЯ с живым интересом. ‡имой следующего года ’еккерей приехал в Ѓостон
и, помню, обедал у нас на ђоу-стрит в день рождениЯ нашего “олдо, когда тому
исполнилсЯ год; ’еккерей называл его "ѓенрихом  ‚осьмым"  и  подарил  малышу
первый в его жизни золотой. (‚озвращаЯсь к горестной зиме в ђиме, когда умер
ее старший сын, миссис ‘тори вспоминает, что) в  то  времЯ  мы  умолЯли  его
забыть о нас, не погружатьсЯ с нами в бездну скорби, а отдохнуть душой среди
своих близких, согреваЯсь столь заслуженной им сердечной любовью и  заботой.
Ќо ’еккерей не желал слышать об этом и постоЯнно приходил к нам.  Ќевозможно
забыть, с каким душевным участием и  состраданием  разделЯл  он  наше  горе,
словно сам потерЯл  сына.  Ћднажды  мне  попалсЯ  старый  детский  башмачок,
который пробудил во мне столько  мучительных  воспоминаний,  и  ’еккерей  до
глубины души тронул менЯ, когда вместе со мной плакал  над  этим  башмачком.
Њало кто мог бы понЯть так, как он, что значила  длЯ  матери  эта  маленькаЯ
вещица. ’е, кто судил о ’еккерее по внешности и манере  держатьсЯ,  называли
его циником, но природа наделила его самым чутким и верным сердцем на свете,
он умел глубоко сострадать и щедро протЯгивал руку помощи. Њне думаетсЯ,  он
был искренне привЯзан к нам - и мы отвечали ему горЯчей любовью  и  получали
истинное удовольствие от встреч с ним. ‚ узком  кругу  он  говорил  много  и
охотно, но в большом обществе казалсЯ неразговорчивым.
     <‚о времЯ болезни ќдит>  ’еккерей  бывал  у  нас  постоЯнно.  Љогда  он
впервые поЯвилсЯ в моей комнате <вспоминает она>, то  показалсЯ  мне  добрым
великаном, и Я сразу же  потЯнулась  к  нему  всем  своим  детским  сердцем.
ђазница в возрасте совсем не смущала менЯ, Я просто не замечала ее.  Џо  сей
день Я помню ’еккереЯ таким, каким увидела его тогда: большое тело, огромнаЯ
голова, внимательный взглЯд, очки в золотой  оправе,  -  по  моему  детскому
разумению, единственнаЯ деталь в его облике, заставлЯвшаЯ усомнитьсЯ в  том,
что он настоЯщий великан.
     ‚ те дни, когда добрый великан не приходил, ничто не радовало  менЯ,  и
глаза мои то и дело обращались к двери в беспокойном ожидании. ’огда  Я  еще
не догадывалась о том,  что  смогла  оценить  лишь  с  годами,  -  какое  же
отзывчивое сердце было у этого человека, если он отказывалсЯ от прогулок  по
ђиму, где все длЯ него было  интересно,  отказывалсЯ  от  встреч  со  своими
многочисленными друзьЯми и шел туда,  где  в  полутемной  комнате  ждал  его
больной ребенок, прикованный к постели. ’еккерей садилсЯ на край кровати или
же очень близко придвигал к ней кресло и, о радость,  читал  мне  "Љольцо  и
розу" главу за главой. Љогда чтение  заканчивалось,  мы  обсуждали  то,  что
происходило с героЯми сказки так, как если  бы  они  были  реальными  живыми
людьми. џ держала в руках страницы, исписанные знакомым бисерным почерком, и
никак не могла взЯть в толк, как это великан может  писать  такими  "мелкими
буковками", и в конце концов решила, что ему,  верно,  помогал  какой-нибудь
гном-переписчик. Љогда Я сказала ’еккерею об этом,  он  только  улыбнулсЯ  в
ответ, и Я обрадовалась, что угадала!
     €ногда ’еккерей просил менЯ:  "Ђ  теперь  ты  расскажи  мне  что-нибудь
интересное", и Я ужасно старалась вспомнить какой-нибудь забавный случай или
же сама сочинЯла сказку. Ђ тем временем он садилсЯ к столу и карандашом  или
чернилами рисовал иллюстрации к моим рассказам... ЏрощаЯсь  перед  отъездом,
он обещал, что напечатает "Љольцо и розу" как настоЯщую книгу и  обЯзательно
подарит мне первый экземплЯр и другой, переписанный сказочным гномом. <...>
     Џоследний раз Я видела ’еккереЯ в его доме на Џэлас-ѓрин...  Њы  сидели
за столом, как вдруг лицо его исказилось от боли, он быстро вышел в соседнюю
комнату, все поспешили за ним. Ћн ужасно страдал, а Я  сидела  беспомощно  в
углу, не в силах пошевелитьсЯ от страха за  него,  пока  взрослые  старались
хоть чем-то облегчить его мучениЯ. Џонемногу боль  утихла,  ’еккерей  открыл
глаза  и,  увидев  мое  испуганное,  залитое  слезами  лицо,  позвал   менЯ:
"Џодойди-ка ко мне, €ди Ћхилтри. ‚идишь, дитЯ, ничего страшного".


        ^TќЌ’ЋЌ€ ’ђЋ‹‹ЋЏ^U
        ^T€‡ ЉЌ€ѓ€ "’…ЉЉ…ђ…‰"^U

     ’еккереЯ  нередко  называли  циником.  <...>  ђазумеетсЯ,  о  человеке,
который посвЯтил себЯ служению общественному благу, следует  судить  по  его
деЯниЯм. …сли в своих сочинениЯх ’еккерей выказал себЯ циником, - а здесь не
место это обсуждать - то, возможно, правы те, кто упрекает его  в  этом.  Ќо
думаЯ о ’еккерее как о человеке, Я утверждаю, что цинизм был совершенно чужд
ему. …го самой Яркой особенностью, помимо удивительного литературного  дара,
Я назвал бы почти что женственную мЯгкость натуры. „лЯ него не было большего
удовольствиЯ, чем порадовать окружающих  каким-нибудь  пустЯком  -  подарить
школьнику соверен, а девушке перчатки, пригласить приЯтелЯ на обед,  сказать
женщине комплимент. …го отзывчивость поистине не знала границ. € доброта его
была бесконечной. ‘ одним нашим  хорошим  знакомым  приключилась  беда,  ему
срочно потребовалось много денег - около двух тысЯч фунтов, но к кому бы  он
ни обращалсЯ, никто не мог одолжить ему такую внушительную сумму, и он был в
полном отчаЯнии. ђаздумываЯ, как помочь беднЯге,  с  которым  Я  только  что
простилсЯ, Я шел по улице мимо зданиЯ Љонной гвардии  и  возле  двух  бравых
конногвардейцев, несущих караульную службу, встретил ’еккереЯ.  џ  рассказал
ему, в какую беду попал наш приЯтель. "‚ы хотите сказать, что Я должен найти
две тысЯчи  фунтов?"  -  спросил  он  сердито,  добавив  к  этому  несколько
выразительных слов. џ уверил его, что у менЯ  и  в  мыслЯх  не  было  ничего
подобного,  Я  думал  только  посоветоватьсЯ  с   ним.   ‚друг   он   как-то
по-особенному улыбнулсЯ и,  подмигнув  мне,  сказал  вполголоса,  словно  бы
стыдЯсь подобной мелочности: "џ  обещаю  половину,  но  кто-то  должен  дать
остальное". —ерез день-два он действительно одолжил  обещанную  сумму,  хотЯ
этот джентльмен был всего лишь одним из его многочисленных знакомых.
     џ с удовольствием могу сообщить читателЯм, что в скором времени  деньги
были ему возвращены. Њожно вспомнить немало подобных историй, но ни  к  чему
занимать ими место, да к тому же если их пересказывать одну за  другой,  они
покажутсЯ однообразными.
     ’аким Я знал ’еккереЯ, которого многие называли  циником,  а  Я  считаю
одним из самых сердечных людей, добрым, как само Њилосердие. Ћн прошел  свой
жизненный путь, оставив нам бесценное наследие, делаЯ людЯм добро  и  никому
не причинив зла.
     <...>   ‹юбое   "надувательство",    лицемерие,    фальшь    выспренной
сентиментальности, наигранность поэтического пыла, не имеющего ничего общего
с истинными человеческими  чувствами,  вызывали  у  ’еккереЯ  столь  сильное
отвращение, что порой он был даже готов счесть - или по  крайности  объЯвить
во всеуслышание,  -  что  так  называемаЯ  "возвышеннаЯ  поэзиЯ"  лжива.  Ћн
ненавидел ложь в любых  обличиЯх  и  блестЯще  высмеивал  ее,  создав  целую
вереницу таких персонажей,  как  †елтоплюш,  Љэтрин  •эйс,  ”иц-Ѓудл,  Ѓарри
‹индон, Ѓекки арп и другие. <...>
     Ќеподражаемое своеобразие стихотворений ’еккереЯ, как и его прозы, -  в
тесном переплетении юмора, чувствительности и  благородного  негодованиЯ.  ‚
любой строфе  у  ’еккереЯ  мы  непременно  найдем  и  юмор,  и  сатирическое
обличение, но тот,  кто  умеет  смотреть  глубже,  всегда  обнаружит  нечто,
способное растрогать душу. —то  бы  ни  говорил  и  ни  писал  ’еккерей,  он
неизменно обращалсЯ к нашему чувству