Њигель Ћтеро ‘ильва. ЏЯтеро, которые молчали

Ћцените этот текст:
Њигель Ћтеро ‘ильва. ЏЯтеро, которые молчали

---------------------------------------------------------------------------
OCR ЉудрЯвцев ѓ.ѓ.
Spellcheck —ернышов ‘.….
"•удожественнаЯ литература", Њ. ђоман-газета ќ3(351), 1966.
---------------------------------------------------------------------------

Њ€ѓ…‹њ Ћ’…ђЋ ‘€‹њ‚Ђ

ђодина ЊигелЯ Ћтеро ‘ильвы, автора романа "ЏЯтеро, которые молчали", -
‚енесуэла. ‚от уже много десЯтилетий в этой богатейшей стране ‹атинской
Ђмерики почти беспрерывно свирепствует тираниЯ и не угасает, народнаЯ
борьба. Ђ сегоднЯ огонь этой борьбы можно, пожалуй, сравнить лишь с тем, как
горит нефть, рвущаЯсЯ из недр ее земли.
Њигель Ћтеро ‘ильва (род. в 1908 г.) - одни из тех писателей ‚енесуэлы,
кто вместе с народом бросил вызов ненавистному режиму палачей.
„вадцатилетним юношей он участвовал в революционном движении студенчества,
поднЯвшегосЯ против тогдашнего диктатора, а затем рассказал об этом в своем
первом романе "‹ихорадка" (1939). ‘ того времени прошло четверть века. ‡а
эти годы Ћтеро ‘ильва написал новые романы, стал известнейшим писателем
‹атинской Ђмерики. …го произведениЯ "‹ихорадка" и "Њертвые дома" (1966)
переведены на русский Язык. Ќе менее известен Њигель Ћтеро ‘ильва и как
публицист. Њного лет издавал он крупнейшую в ‚енесуэле газету "Ќасиональ".
ќто к нему, собрату по перу и борьбе, обращалсЯ в стихотворном послании
Џабло Ќеруда:

„руг, таково Ђмерика ...
Љругом - природа щедраЯ, но всюду
ты слышишь звон цепей...

‡вон цепей прозвучал и в последнем романе ЊигелЯ Ћтеро ‘ильвы "ЏЯтеро,
которые молчали". Ќо есть в нем и существенное отличие от других, сходных по
теме книг, читатели которых нередко оказываютсЯ подавленными изображенными в
них ужасами.
‚ своем новом романе Ћтеро ‘ильва тоже рисует во всех страшных
подробностЯх истЯзаниЯ, которым подвергали его мужественных героев, и все же
не это - главное в книге. Љак большой художник, а значит, и настоЯщий
исследователь жизни, Ћтеро ‘ильва хочет не только запечатлеть страданиЯ и
стойкость людей, но и понЯть их сложную индивидуальную психологию. ЏисателЯ
интересует больше всего тот душевный "багаж", который несет в себе каждый из
пЯти узников. —еловечность людей, поставленных в нечеловеческие условиЯ,
-вот, пожалуй, самое важное в романе Ћтеро ‘ильвы. € это во многом
определЯет его своеобразное построение.
‚ первой части романа звучит несколько голосов. ЏЯть глав - это пЯть
героев, это непохожие друг на „руга потоки жизни, разные общественные слои.
†ивой, смекалистый, не очень-то образованный Ѓухгалтер; представитель
столичной богемы, острЯк †урналист; проникнутый высоким чувством дисциплины
военный - Љапитан; целеустремленный, с очень чистой душой, аскетичный
‚рач-коммунист. Ћ нем писатель говорит не более чем обо всех других, но
несколькими лаконичными штрихами он сумел нарисовать образ человека
удивительной стойкости, непоколебимо верЯщего в коммунистические идеалы.
ќти четверо, хотЯ и в разной степени, но так или иначе были свЯзаны с
антидиктаторским движением. € только пЯтый - Џарикмахер, простоватый
малограмотный парень, попал в тюрьму по сущему недоразумению. …му,
простодушному фантазеру, выпадает особаЯ роль. ‘воим вымыслом о сыне,
светловолосом сорванце Ћнорио, он вносит луч света в мрачную жизнь
заключенных вместе с ним товарищей.
‚ каждом из этих пЯти людей скрыт неповторимый, ему лишь присущий мир.
ЏЯтеро по очереди рассказывают друг другу о себе, а одновременно с этим
течет их молчаливаЯ исповедь, поднимаютсЯ из глубин памЯти потаенные
воспоминаниЯ.
Џереплетение рассказа вслух с внутренним монологом - он взЯт в скобки -
придает особенную жизненную достоверность образам героев; в голосе каждого
мы слышим свою особую интонацию.
ђаскрываЯ себЯ, совместно сопротивлЯЯсь тюремному гнету, поддерживаЯ
друг друга, ранее никогда не встречавшиесЯ узники становЯтсЯ близкими
друзьЯми. Џережитые мучениЯ не надломили ни одного из них. ‚се пЯтеро
оказываютсЯ еще более сильными, еще более непримиримыми. ’ак рождаетсЯ
естественное чувство братства. ЏЯть ручейков сливаютсЯ, образуЯ общий поток.
‚о второй части романа уже нет ни отдельных голосов, ни внутреннего
монолога. ’еперь герой один - маленький коллектив узников, у которого общие
стремлениЯ, заботы, общие мечты.
‚озникает и общаЯ, по-мужски сдержаннаЯ нежность к незнакомому сынишке
Џарикмахера. Ѓез стона пройдЯ все ужасы пыток, четверо узников не могут
сдержать рыданий, когда их отцовские чувства оказываютсЯ обманутыми.
ЌаходЯсь за решеткой, заключенные не чувствуют себЯ одинокими. Ћни
слышат гул нарастающего всенародного гнева, до них доходЯт "с воли"
радостные новости - дни диктатуры сочтены. Њы прощаемсЯ с ними накануне
освобождениЯ и знаем, что, закаленные тЯжкими испытаниЯми, они снова займут
место в новой борьбе.
Ћ светлой мечте и суровой реальности, о стоической силе и нежности -
словом, о —еловечности в самых разнообразных и подчас неожиданных ее
проЯвлениЯх рассказывает Њигель Ћтеро ‘ильва с мастерством и темпераментом
большого художника.

‚. Љ“’…‰™€ЉЋ‚Ђ

Њ€ѓ…‹њ Ћ’…ђЋ ‘€‹њ‚Ђ

Џџ’…ђЋ, ЉЋ’Ћђ›… ЊЋ‹—Ђ‹€

ЏосвЯщаетсЯ Њарии ’ересе

’…’ђЂ„њ Џ…ђ‚Ђџ

YVC-ALI

‘амолет YVC-ALI шел над пустынной саванной. Џрильнув бескровным лбом к
стеклу иллюминатора, ‚рач жадно ловил взглЯдом бегущие внизу луга, словно
хотел навсегда запечатлеть их в памЯти. ‘ тех пор как ему вернули очки, мир
опЯть обрел длЯ него формы, рассеЯлсЯ туман, скрывавший людей и предметы.
€з рукавов пиджака горестно выглЯдывали кисти рук - бледные,
изглоданные зубцами наручников, истонченные в запЯстьЯх. „аже здесь, между
облаками и небом, его правую руку, наиболее пострадавшую, цепко держал один
из тех когтистых браслетов, что вот уже сколько времени сдавливали и рвали
его тело. ‘о стального кольца свисала короткаЯ цепочка, прикрепленнаЯ к
такому же кольцу на руке второго заключенного, соседа ‚рача но креслу.
ќто был Џарикмахер. Ќикогда ранее не пересекались судьбы этих людей,
сведенных теперь в пару с помощью металлических колец-близнецов,
предназначенных длЯ рук одного человека. Њинуты две-три ‚рач вглЯдывалсЯ в
опухшее лицо своего спутника, пытаЯсь распознать в нем чьи-нибудь знакомые
черты, но это было бесполезно, и он снова стал следить за плывущей внизу
саванной. Џарикмахер - бакенбарды начала прошлого века и ковбойка в крупную
клетку по последней моде - не замечал ‚рача, не видел иллюминатора. …го
взглЯд не отрывалсЯ от кабины пилота, его настороженные уши улавливали даже
чуть слышные звуки. ‚первые в жизни он поднЯлсЯ в воздух и, по правде
говорЯ, чувствовал себЯ прескверно. Џри каждом провале самолета в воздушную
Яму он испуганно хваталсЯ свободной рукой за подлокотник: ему казалось, что
он падает в бездну, и от этого ощущениЯ и от страха у него судорогой сводило
живот.
Џозади, в двух креслах, сидели еще двое мужчин, точно так же скованные
одними наручниками. Ѓлиже к окну находилсЯ †урналист - рыжеватаЯ бородка
иконописного €исуса и демонический профиль •арона у рулЯ челна с
обреченными. Ћн помнил наизусть здешние виды и пейзажи - так часто
приходилось ему летать этим путем в дни свободы. € сейчас он лишь изредка
поглЯдывал в иллюминатор, насвистываЯ сквозь зубы мелодию старинной
мексиканской песенки ("…сли с другим ушла бы Ђделита ..."), порой же,
наклонЯЯсь, что-то говорил своему "напарнику", Ѓухгалтеру, который был ниже
его на целую голову.
Ѓухгалтер - невысокий, широкоплечий и коренастый, словно портовый
грузчик, - был совсем сед, однако седина, и это легко угадывалось, не
соответствовала его возрасту, а поЯвилась, видимо, сразу и преждевременно.
†урналист и Ѓухгалтер принадлежали к соперничающим политическим партиЯм,
даже когда-то враждовали между собой. Ћднажды воскресным днем при подсчете
голосов в избирательной комиссии они, разделенные лишь узким столом, едва не
пустили в ход кулаки. ’еперь же они очутились рЯдом в этой летающей
алюминиевой галере, плывущей по небу навстречу неизвестности. €х свЯзали
цепью, как свЯзывают за рога двух быков одной упрЯжки: лишили возможности
хотЯ бы отодвинутьсЯ друг от друга. Џоэтому ничего другого им не оставалось,
как забыть прежние распри. Џервым же взглЯдом они заключили перемирие, и
†урналист, как бы скреплЯЯ его, сказал сочувственно:
- „а, постарел ты, кум!
‚ самолете летел еще один, пЯтый по счету, узник. Љапитан - штатский
костюм не скрывал военной выправки, сквозившей в манере держатьсЯ, в посадке
головы, - занимал место у кабины, справа от прохода. Џарикмахер сразу узнал
его по фотографии в газете. ‘ Љапитаном был хорошо знаком лишь †урналист:
вместе они участвовали в антиправительственном заговоре. €менно по этой
причине они даже не кивнули друг другу, встретившись у тюремных дверей, а в
полете ни разу не переглЯнулись. Џодобно ‚рачу, Љапитан с каким-то набожным
чувством созерцал земные пейзажи, хотЯ что-либо видеть ему было труднее:
крыло самолета закрывало добрую половину горизонта. Ќапарника Љапитану не
нашлось, и агенты прикрепили свободное кольцо его наручников к подлокотнику
кресла.
‚ иллюминаторе ‚рача виднелась бесконечнаЯ саванна однообразие которой
порой нарушалось какими-то причудливыми желтеющими кругами и эллипсами,
пЯтнами болот, окольцованных плотной темной зеленью. ‚от по дороге медленно
прополз автомобиль размером с насекомое. € снова тЯнулась пустыннаЯ
одноцветнаЯ, унылаЯ равнина.
ЏЯтерых заключенных сопровождали пЯтнадцать агентов ‘егурналЯ
{‘егурналь - служба "национальной безопасности" ("сегуридад насиональ"),
охранка (здесь и дальше примечаниЯ переводчика)}. ‚ этих молодых парнЯх,
опрЯтно одетых и тщательно вы бритых, было тем не менее что-то
отталкивающее, как в пресмыкающихсЯ, - недаром в народе их прозвали гадами.
Ћдни из них сидели на свободных местах, другие стоЯли в проходе. Ќачальник
конвоЯ, однорукий, постарше остальных, крепко запо мнилсЯ Џарикмахеру: во
времЯ допроса и пыток он особенно изощрЯлсЯ в зверствах, млеЯ при виде чужих
страданий. Ћн сидел, прислонЯсь к стенке кабины летчиков, и курил сигарету
за сигаретой. ‚ремЯ от времени, не расставаЯсь с сигаретой, он вын имал из
кармана зеркальце и озабоченно рассматривал Ячмень на глазу.
Ѓыло около пЯти часов пополудни. Ѓезоблачное небо отливало голубизной,
серебром и золотом. ЋтражаЯсь от крыла самолета, солнечный луч бил в глаза
Љапитану, заставлЯл отводить взглЯд от окна. ‚низу раскрыла створки
гигантскаЯ устрица: с перламутрово-студенистым нутром и острыми полукружиЯми
зелени по краЯм, лагуна будто дышала, поблескиваЯ под солнцем.
Ќа рассвете как раз этого днЯ в камеру, где лежал в тЯжелой дреме,
облепленный мухами, Џарикмахер, ворвалсЯ сквозь решетку громкий голос
дежурного:
- ‚ыходи! ‘ вещами!
Љрик повторилсЯ перед камерой †урналиста, перед камерой ‚рача, перед
камерой Ѓухгалтера. Ќо только после полуднЯ эти четверо переступили порог
тюрьмы, где их содержали после пыток. Љапитан присоединилсЯ к ним у ворот -
его привезли на джипе из старинного форта на берегу морЯ.
Ћни еще долго стоЯли у тюремной стены, держа в руках свои более чем
скромные пожитки - узелки и свертки с самым необходимым: брюки, рубашка,
трусы, пара носков, полотенце, мыло. Џеред ними выстроилась охрана с
винтовками и автоматами. Џоодаль расхаживали полицейские агенты с
пистолетами в руках. Ћперацией руководил офицерик, он пыжилсЯ и важничал,
воображаЯ себЯ полководцем на поле брани.
- Џо машинам!
ЏЯтеро заключенных, двенадцать вооруженных конвоиров, один агент с
каким-то деревЯнным Ящиком в руках вошли в автобус. ђЯдом с каждым узником
сел охранник. ‘емеро других охранников встали между боковыми скамьЯми.
Џолицейский агент примостилсЯ на край Ящика. Ћфицерик нырнул в джип,
устроилсЯ справа от шофера и, выглЯдываЯ оттуда, продолжал командовать:
- ’ри пикапа - в арьергард!.. Ђвтобус - за мной... ‘игналы отставить...
„жип указывал путь между безликими домишками пригорода. Њиновали трубы
фабрики. ‚ыехали на широкую дорогу - сперва она вползла на холм, потом,
спустившись, влилась в просторную авениду, вдоль которой стоЯли навытЯжку
вековые деревьЯ. ‚незапно, как перепуганнаЯ корова, из переулка на авениду
шарахнулась мотоциклетнаЯ колЯска прачечной.
- ‘той! - завопил лейтенантик со своего дозорного поста.
Љолонна, скрипнув тормозами, резко остановилась. €з задних машин
выскочили агенты с автоматами на изготовку. Ћкаменев от ужаса, рассыльный,
иммигрант-португалец, не мог сдвинутьсЯ с места или хотЯ бы выговорить
слово. Ћн, похоже, даже не дышал, пока офицерик, сообразив наконец, что
перед ним не террорист с бомбой, а всего лишь рассыльный с выстиранным
бельем, не приказал колонне продолжать путь по кольцевой дороге к аэропорту.
Ќа взлетной дорожке их уже ждала эта огромнаЯ птица с двумЯ моторами и
бьющими в глаза черными буквами по борту: YVC-ALI. Ћфицерик не щадил горла,
не скупилсЯ на воинственные выкрики, чтобы в должной форме завершить
ответственейшую операцию, - он был так горд, неизмеримо горд руководить ею!
‡а тарелкой супа, и, быть может, уже сегоднЯ вечером, он поведает об этой
миссии своей молодой жене, и та откроет рот от восхищениЯ: "’ы знаешь,
сегоднЯ Я переправлЯл пЯтерых опаснейших политических преступников из
Љарсель Њодело {Љарсель Њодело - "образцоваЯ" тюрьма длЯ политзаключенных в
окрестностЯх Љаракаса } в аэропорт...-"
Џоследним поднЯлсЯ в самолет агент с Ящиком. Џока пилот прогревал
моторы, он деловито открыл Ящик, вынул наручники и, не говорЯ ни слова, даже
ни на кого не глЯдЯ, надел их на руки арестованным.
- ЏоЯса застегнуты, можно лететь, - усмехнулсЯ ‚рач, когда
металлический щелчок соединил его руку с рукой Џарикмахера.
- ђазговаривать громко запрещено! - Ќачальник конвоЯ бросил на ‚рача
угрожающий взглЯд,
- "ђазговаривать громко запрещено", - передразнил †урналист,
склонившись к уху Ѓухгалтера. - —то за кретин! ‡наЯ свое полицейское дело,
он должен был бы сказать: "ђазговаривать шепотом запрещено!"
‚се это происходило до того, как поднЯлись в воздух. Ђ теперь уже более
часа они летели на юго-восток. ‚ иллюминатор Љапитана уже видны были
черепичные крыши домов и зеленые пЯтна садов, замелькали выходы серой
гранитной породы в окрестностЯх, поЯвилась человеческаЯ фигурка верхом на
лошади, державшаЯ путь к югу.
- ќто Њатурин, - громко, не обращаЯ вниманиЯ на запрет, сказал Љапитан.
- Ћчевидно, нас везут в тюрьму ‘ьюдад-Ѓоливара.
ќкипаж YVC-ALI состоЯл из пилота и его помощника. €м обоим хотелось
как-то выразить свое сочувствие заключенным, подчеркнуть, что отнюдь не по
доброй воле они везут их закованными в своем самолете. Џомощник пилота в
синей летной форме вышел из кабины с приготовленными сандвичами на подносе и
направилсЯ к узникам.
- Ќазад! - остановил его начальник конвоЯ. - общатьсЯ с арестованными
категорически запрещено.
Ћн загородил проход, сжимаЯ своей единственной рукой пистолет. ‹етчик
смерил его презрительным взглЯдом, не торопЯсь повернулсЯ и вошел в кабину с
нетронутой пирамидой сандвичей.
Ќа гладкой равнине темнели распластанными пауками небольшие рощицы.
‚переди светилась нежно-зеленой - травой плоскаЯ возвышенность, по ее
ровному откосу стекало золото предвечернего солнца. “ юной саванны будто
приподнЯлись холмики-груди. Џо подолу ее скользнула влажнаЯ Ящерица; ‚рач не
мог определить, ручей это или блеснувшаЯ на солнце кремнистаЯ тропинка.
- Ќи разу в жизни не видел Ћриноко, - вымолвил ‚рачу Џарикмахер, не
отрываЯ глаз от сигнальных надписей, которые советовали им, словно вольным в
своих поступках пассажирам: "‡астегните поЯса", "Ќе курите".
- •отелось бы взглЯнуть на Ћриноко, - почти в ту же минуту сказал
Ѓухгалтер †урналисту.
€ ‚рач и †урналист с радостью уступили бы соседЯм места у
иллюминаторов, но цепочки наручников не позволЯли пересесть. €з дальней тучи
свисало серебристое упругое кружево - там шел дождь. „ождь какой-то
обособленный и высокий - этакаЯ призрачнаЯ башнЯ, раскачиваемаЯ ветром,
- Њы уже близко от реки, - поЯснЯл ‚рач Џарикмахеру. - џ тебе скажу
когда. ’ы придвиньсЯ ко мне, наклонись и увидишь.
- —то за удовольствие смотреть на нее сверху? - одновременно говорил
†урналист Ѓухгалтеру. - •очешь познакомитьсЯ с Ћриноко, поезжай по ней на
пароходе. Ћтсюда она ничем не отличаетсЯ от обычной грЯзной речушки.
YVC-ALI врезалсЯ в гору хлопка - в кучевое облако, плывшее навстречу.
‘текла иллюминаторов заволокло белым, самолет затрЯссЯ на невидимых ухабах.
Џарикмахер вцепилсЯ рукой в сиденье.
- —ерт тебЯ дери! - с досадой выругалсЯ он. - …ще согрешишь тут со
страху... прЯмо на головы ангелам!
Ќо самолет уже вынырнул из облаков, внизу после равнины показались
первые горы. ђека возникла огромной, тусклой лентой с пЯтном рыбацкой
деревушки. –елый мир мутной воды взмыл косо к шедшему на снижение самолету.
„ве скалы на стрежне качнули мшистыми боками. Њелькнула моторнаЯ барка с
флажком на корме. Ђ самолет уже летел над другим берегом. ‚еликаЯ река
поЯвилась так внезапно и так быстро исчезла, что †урналист даже почувствовал
нечто вроде жалости к своему напарнику:
- џ же тебе говорил, дружище. Ѓог создал реку Ћриноко не длЯ того,
чтобы над ней летали в самолете, а чтобы плавали по ней в лодках.
‘амолет снижалсЯ над разбросанными ранчо, над могучими деревьЯми, над
Яркой зеленью трав. Џочти под колесами пронеслись черепичные, в мазках
плесени, крыши города, взбиравшегосЯ по склону горы, которую венчало
ослепительно-белое кладбище. Љак бы не доверЯЯ земле, самолет притронулсЯ к
ней колесами раз, второй, третий, затем пробежал, недовольно подпрыгиваЯ, и
наконец остановилсЯ посреди импровизированного летного полЯ, обнесенного
колючей проволокой.
‚ иллюминаторы видно было, как под цинковым навесом забегали охранники
и полицейские агенты в штатском. Џервым спустилсЯ по трапу Љапитан, уже без
наручников. Ќа ходу он обернулсЯ к следовавшему за ним Ѓухгалтеру и вкратце
его информировал:
- „о тюрьмы совсем близко.
„о тюрьмы действительно было не более трехсот метров утрамбованного
песка. ќто расстоЯние они проехали в крытых грузовиках - под прицелом
винтовок и автоматов. Љогда въезжали в тюремный двор, над высокими серыми
стенами опускались сумерки, невидимаЯ в кроне далекого дерева, застонала
леснаЯ голубка.
‚се спустились на землю. Ќачальник конвоЯ первым прошел в тюремные
двери и зашагал вдоль полутемной крытой галереи. ‚ середине галереи, рЯдом с
небольшим садиком, где среди стелющихсЯ растений возвышалось корЯвое
апельсиновое дерево, был вход в контору начальника тюрьмы. ‚ ожидании вновь
прибывших царь и бог заключенных сидел за канцелЯрским столом, держа перед
собой раскрытую книгу в черном переплете. ђЯдом - только протЯнуть руку - на
отдельном столике лежал пистолет. Џахло винным перегаром.
Ћднорукий по всей форме передал арестованных, отныне выходивших из-под
его надзора. Ћн шагнул к столу и не без торжественности вручил начальнику
тюрьмы длинный пакет - из тех, что называютсЯ официальными.
Ќачальник тюрьмы - пожилой, мужиковатой внешности человек - приказал
арестованным назвать свои имена. ‘лушаЯ, он старательно и неторопливо
заносил их в раскрытую черную книгу.
- ‘альвадор ‚алерио, - сказал ‚рач.
- ќухенио ђондон, - сказал †урналист.
- ‹уис Љарлос ’оста, - сказал Ѓухгалтер.
- Ќиколас Ѓарриентос, - сказал Џарикмахер.
- ђоселиано ‹уиджи, - сказал Љапитан.
Ћднорукий не без умысла подчеркнул:
- ђазрешите доложить, сеньор, все пЯтеро - очень опасные заговорщики.
Ќачальник тюрьмы расплылсЯ в бессмысленно-насмешливой улыбке,
негнущейсЯ рукой провел по пистолету:
- Џосмотрим, останутсЯ ли они здесь такими...
ЏоЯвилось шестеро одетых в форму охранников, они и вывели заключенных
из конторы, поспешно провели их в помещение тюрьмы - каждого со своим
узелком, каждого со своими израненными запЯстьЯми, каждого со своим голодом
и жаждой.
Ќочь вычернила листву апельсинового дерева и серые стены. аги
охранников и пЯтерых заключенных удалЯлись по длинной, темной галерее.
ѓде-то в глубине вспыхнул свет, лЯзгнул засов, распахнулась решетка.

Ѓ“•ѓЂ‹’…ђ

Љ тому времени, как Ѓухгалтер начал рассказывать свою историю,
заключенные провели в камере три днЯ и три ночи, не видЯ другого света,
кроме того скудного, что сочилсЯ из двух продолговатых лампочек под
потолком. ‚ первый же вечер, едва за ними закрылись двери тюрьмы, на смену
охранникам Явилось четверо агентов с молотками, гвоздЯми и огромными листами
картона. ’оропливо - им приказано было закончить работу до отбоЯ - агенты
принЯлись забивать картоном окно, дверь и вентилЯционные отверстиЯ, стараЯсь
не оставить малейшей щели, через которую могли бы сюда проникнуть дуновение
свежего воздуха или отражение дневного света. Ќо на этом дело не кончилось.
Ќесколько минут спустЯ перестук молотков послышалсЯ с другой стороны - в
верхней части стены камеры, выходившей в просторный тюремный двор, - и это
означало, что они, должно быть взобравшись на лестницу, закрывают картоном
слуховые окна. Џоначалу пЯтеро заключенных не придали особого значениЯ этой
операции, - может быть, потому, что была ночь и освещение в камере после
того, как ее обили

картоном, не изменилось. Ќо прошли какие-то часы, и когда длЯ всего мира
взошло солнце, озарив людей и предметы, а они, находЯсь в каких-нибудь
десЯти пЯдЯх от этого мира, по-прежнему едва различали жесты и лица друг
друга, заключенные в полной мере оценили зловещее предназначение плотного
картона и усердного перестука молотков.
‚ камере они обнаружили пЯть железных коек: четыре по углам и пЯтаЯ,
придвинутаЯ спинкой к внутренней стене, - посередине. —етверо заключенных,
первыми вошедшие в камеру, машинально направились к койкам в углах, и само
собой получилось так, что ‚рач, последним переступивший порог нового жилища,
занЯл позицию в центре - как бы на командном пункте. …сли приглЯдетьсЯ, его
место было не хуже и не лучше остальных: такое же узкое ложе, такой же тощий
матрац.
“тром, едва открылась дверь, пропускаЯ двух поваров-итальЯнцев с баком
похлебки, раздалсЯ требовательный голос Љапитана, обращенный к агенту,
стоЯвшему у двери:
- ‚ы, где здесь сортир?
Ђгент молча повел его в соседнюю камеру, примерно такую же по площади,
как и перваЯ, но занЯтую умывальниками и унитазами. ‚олна тЯжелого и острого
зловониЯ ударила Љапитану в нос и заставила его приостановитьсЯ на пороге.
Џо одну сторону от решетчатой двери тЯнулсЯ рЯд писсуаров,
распространЯвших отвратительно-кислый запах. Џо другую - шесть вмазанных в
кирпичную стену цементных раковин, в них арестанты умывались, мыли посуду,
стирали носки. ЏрЯмо перед входом зиЯли, проемами четыре неодинаковые по
размерам кабины: две с унитазами, на которые нельзЯ было сесть - не было
сидений, две с заржавленным душем, нависшим прЯмо над сточной трубой.
Љапитан невольно вспомнил свой флакон одеколона, темный сфероид
английского мыла, махровый, в красных цветах халат, сверкающую кафелем ванну
в легком облаке пара, всю свою удобную, безукоризненно чистую холостЯцкую
квартиру... Ћн поспешил тут же подавить это так некстати всплывшее
воспоминание и, не видЯ иного выхода, подавлЯЯ отвращение, решительно
направилсЯ к унитазу без сиденьЯ, затем - к ржавому душу.
‡автраком была самаЯ отвратительнаЯ стрЯпнЯ: овсЯное месиво, в котором
жучков-долгоносиков было больше, чем овса, к тому же водЯнистое, как отвар
длЯ больного, ломтик черствого хлеба и мазок плохого масла, точнее -
маргарина, а еще точнее - желтоватой смазки неизвестного состава. Џолучив
свои миски из рук поваров-итальЯнцев, заключенные сели на койки -
собственные колени служили столом.
- „а, надо быть такими голодными, как мы, чтобы решитьсЯ проглотить эти
отбросы... - проворчал †урналист.
- ...и пережить то, что мы пережили, - добавил из своего угла
Џарикмахер.
Ќапоминание о перенесенных пытках. Љаждый из пЯтерых еще чувствовал их
на себе, каждый еще не оправилсЯ от моральных потрЯсений и унижений, у
каждого на теле оставались следы побоев и ранений. Ѓыть погребенным в чреве
этой мрачной тюрьмы означало в известном смысле облегчение участи человека.
’еперь они - не подследственные, которых подвергают мукам, чтобы вырвать у
них признание, а всего-навсего заключенные, уже сказавшие то, что могли
сказать, или ничего не сказавшие и ныне ожидающие лишь одного: когда
наступит конец долгого срока заточениЯ в тюремных стенах.
‚ полдень им дали, помимо двух ложек недоваренного риса и кружки мутной
кофейной бурды, немного макарон, до того отвратительно приготовленных, что с
трудом верилось в итальЯнское происхождение варивших их поваров. ‚ечернЯЯ
еда заключалась в кусочке чего-то мЯсного, скорее мЯсных отбросов, с
прокисшей картошкой и ломтиком хлеба.
- Ќе повар, а, должно быть, военный преступник, - высказал свое мнение
‚рач, разглЯдываЯ миску с макаронами. Ћн и не подозревал, что говорит
истинную правду: четырнадцать лет назад „женаро Њангани бежал из €талии
именно как военный преступник.
’ошнотворнаЯ пища, омерзительнаЯ уборнаЯ, тусклый свет, вечнаЯ
озлобленность повара „женаро - эти столь непосредственные и столь касавшиесЯ
всех беды оставались почти единственной, неизменной темой длЯ разговоров,
пока Ѓухгалтер не рассказал свою историю. „а и о чем другом могли они
говорить в те первые дни? €х не свЯзывали никакие прежние узы, воспоминаниЯ
или отзвуки прошлого. Џарикмахер был совершенно неизвестен четверым его
нынешним товарищам. Љапитан и †урналист общались друг с другом, но как?
Џеребросились в общей сложности десЯтком фраз насчет былых конспиративных
дел. Ѓухгалтер, ‚рач и †урналист, правда, были давние знакомые, однако
ранее, при встречах в общественных местах, друг в друге они видели отнюдь не
друзей, а соперников, противников, разделенных политическим антагонизмом,
различными взглЯдами на тактику борьбы.
Ћбстановка начала менЯтьсЯ с четвертого днЯ, когда Ѓухгалтер повел
рассказ.
- џ возглавлЯл в партийном аппарате группу специального назначениЯ, -
сказал он, отвечаЯ на вопрос ‚рача.
Џеред этим они наспех, чтобы не поддатьсЯ приступу тошноты, проглотили
вечерний рацион, и Ѓухгалтер, очередной дежурный, вымыл в соседней камере
посуду. ‘ейчас, лежа на железной койке, он отвечал на вопрос ‚рача.
‡аинтересовавшись ответом, ‚рач присел к нему на койку, отогнув в ногах угол
матраца. Џодошли и остальные, услышав слова Ѓухгалтера, и стоЯли неподвижно
и долго, пока не кончилсЯ рассказ.
- ѓруппу специального назначениЯ? - недоуменно переспросил ‚рач.
- „а, специального назначениЯ, - не без гордости повторил Ѓухгалтер. -
Њы же готовились к вооруженной борьбе с диктатурой. „обывали винтовки,
пистолеты, учили своих людей владеть оружием. Њы устанавливали контакты с
военными - кое-кто из них был готов выступать с нами.

(ќти люди - конечно, мои товарищи по камере, но и только. Љ моей
партии не принадлежат. ЌельзЯ этого забывать. Џусть не ждут, что Я
выворачивать перед ними душу наизнанку. ЏодпольнаЯ работа. ‚се
началось когда? Љогда Я уже переехал в Љаракас, и то не вдруг. Ђ до
этого - без малого полжизни. ђодное селение. ѓлушь. ЏровинциЯ. ‘лужил
продавцом в лавке. ‚се и развлечениЯ-то - воскресные петушиные бои да
столичные газеты недельной давности. ‘ некоторых пор заметил, что в
газетах все громче стали поговаривать о демократии, о свободе, о
политических партиЯх, о каких раньше и не слыхивали, о новых
горизонтах в истории страны. ѓоризонты. ќти-то горизонты и смутили мне
душу. ‚ нашей дыре слово "горизонт" скажешь разве что в шутку или в
насмешку. Џотому Я, не долго думаЯ, решил уехать в столицу. Њожно
сказать, бежал тайком. „олгие проводы - лишние слезы. „аже с родным
отцом не простилсЯ, уже не говорЯ о вдове дона Ђгапито, а она,
беднЯжка, так радушно открывала мне в полночь свою дверь. „а-а,
выскреб из медного сундучка свои сбережениЯ, сел в попутную машину -
зелеными бананами была гружена - и был таков. ‚ Љаракасе у менЯ
зацепка: крестный отец, старый коммивоЯжер. Ѓывало, наезжал к нам в
селение, непременно заглЯдывал в мою лавку. ‚се обещал подыскать
местечко в столице, если случитсЯ в том нужда. ‘кажу больше -
подбивал. ‚ойдет, бывало, довольный, сытый, улыбка во все лицо - с
первого взглЯда видно, везет человеку. "Њахнем со мной, крестник!
‚ерное слово, не пожалеешь!")

- Ќа складе у нас хранилось больше двадцати пистолетов, несколько
винтовок. •олодного оружиЯ, того насобирали - не счесть, - продолжал вслух
Ѓухгалтер. - Ќо особой нашей заслугой были бомбы. ‘ами навострились делать.
„аже собственную конструкцию изобрели. ќтого специального типа у нас
накопилось больше трехсот. „а плюс еще примерно двести зажигательных. Ќе
преувеличиваю. €того - сотен пЯток...

(ѓрузовик остановилсЯ перед постоЯлым двором около Љаракаса. ’ам Я
и нашел кров на первое времЯ. ‘ адресом в руках иду разыскивать
крестного. Љонечно, с непривычки плутаю. ‘ кем из приезжих этого не
бывает, тем более в Љаракасе. Ќаконец нахожу дом, указанный в адресе,
но там мне говорЯт, что крестный сменил квартиру, а когда Я прихожу на
другую квартиру, то оказываетсЯ, что и оттуда он съехал, а куда -
никто не знает. Ќаверно, ищет в провинции покупателей, думаю Я. —то ж,
придетсЯ устраивать свою судьбу без посторонней помощи. ђазворачиваю
газету, купленную по дороге, и первое, что вижу, - объЯвление в рамке:
"’ребуетсЯ бухгалтер со знанием английского и машинописи". џ прикинул
в уме: бухгалтериЯ длЯ менЯ темный лес, из английского в памЯти
застрЯла еще со школьных уроков от силы сотнЯ слов. ’еперь машинка. ‚
лавке Я изредка садилсЯ за разбитый "ремингтон" без буквы "п", хозЯин
читал по слогам описи товаров, а Я эти описи долбил одним пальцем на
машинке. ‚от и все. ’ак что сальдо Явно не в мою пользу, по всем
статьЯм не дотЯгиваю. Џодумал, погадал... Ђ если все же рискнуть? €
решилсЯ. ‚ырезаю объЯвление из газеты. ЋтправлЯюсь в контору. Џо
лестнице поднимаюсь на второй этаж. ’емно. Џахнет турецким табаком. “
окошка, за столом, среди вороха бумаг сидит усатый ливанец,
представитель автомобильной фирмы "Diamand ’.". „аже не ответив на мое
приветствие, он сразу спрашиваем знаю ли Я английский, машинопись и
бухгалтерское дело. џ говорю уклончиво: знаком, мол, со всем этим,
хотЯ назвать себЯ специалистом не решилсЯ бы. ’огда он задает второй
вопрос: как насчет спиртного? Ќу, тут уж Я похрабрел. Ќикогда, говорю,
с самого рождениЯ не тЯнуло к рюмке, привычек нет таких. ‚ижу, ливанцу
мой ответ - словно елей на душу. ‘разу обмЯк. ѓрустный такой, даже
слезу чуть было не пустил. "Џодумай, говорит, пришлось уволить
хорошего бухгалтера! ’олковый был, опытный, а вот, поди ты, запил
горькую и... какой из пьЯницы работник? Џо объЯвлению приходЯт
наниматьсЯ, сегоднЯ утром уже заходило несколько человек. Ќо что с
ними делать - от всех еще с порога перегаром разит! ’ак всем и
отказал..." Њой трезвый вид, очевидно, поразил его. „аже знаниЯ мои
проверЯть не стал, ни одного вопроса больше не задал. ‚елел приступать
к работе. Љак просто, оказываетсЯ, можно порой стать бухгалтером!)

- Ћснову нашей бомбы составлЯла взрывчатка, - продолжал Ѓухгалтер с
наивным тщеславием умельца. - …ю мы начинЯли кусок металлической трубы, а
труба-то с надрезами по всей поверхности, вроде ананаса. ‚ верхнюю часть
трубы ввинчивалсЯ детонатор: пружина, ударник, ружейный патрон. „етонатор с
предохранителем выступал из трубы, вроде как цоколь электрической лампочки.
‚зрывалась эта штучка от удара, когда боек бил по пистону. ’о есть должна
была взрыватьсЯ. ѓорько признать, бомбы наши если и принесли кому урон, то
лишь нам самим. Ђ вот как это случилось. Џервое покушение на диктатора мы
приурочили к торжеству на площади, у подножиЯ памЯтника - нам известно было,
что диктатор собралсЯ выступить там с речью. Љазалось, рассчитано и
предусмотрено было все до последней мелочи. Ћставалось лишь подвезти
несколько бомб к месту покушениЯ. € вот накануне двое наших парней, которым
было поручено упаковать бомбы длЯ перевозки, случайно сместили на одной из
них предохранитель. Ќа беду, она выскользнула из рук, грохнулась и... „а,
сделаны были они неплохо: взрывом пробило брешь в стене дома, где это
случилось. Ђ уж что было внутри, и говорить нечего. Ћдин из товарищей
скончалсЯ тут же. „ругой, когда на взрыв прибежали полицейские, лежал в луже
крови, живот разворочен - одним словом, агонизировал. Џолицейские, не терЯЯ
ни минуты, начали его допрашивать, и на все вопросы он отвечал. Ќе в своем
уме был, уж не понимал, с кем говорит. Ќазвал все имена и Явки, какие знал.
’ак наша группа специального назначениЯ была разгромлена. ‚от почему Я
здесь.

(•отЯ, по утверждению ливанца, мой предшественник пил беспробудно,
но надо отдать ему должное, бумаги он содержал в порЯдке и балансы
подбивал - точнее быть не может. Ќа первых порах Я просто-напросто
копирую его отчеты, а если случаютсЯ какие трудности, то и своим умом
дохожу, большого соображениЯ тут не надо. ’ак что уже в скором времени
дела у менЯ идут как по маслу. Ќужда в английском возникает, лишь
когда приходЯт письма из —икаго, штат €ллинойс, от фирмы "Diamand ’.
Mоtor Truck Company". Ќо, к счастью, письма эти коротенькие, похожие
друг на друга, к тому же в них больше цифр. џ раз-другой нырну в
карманный словарик, и перевод готов. ‚начале мой патрон требует, чтобы
и ответы на них Я писал по-английски. Ќо это уже свыше моих сил, даже
с таким костылем, как словарь. € тут Я насел на ливанца. ‚едь если у
нас, говорю Я ему, в маленькой конторе имеетсЯ переводчик с
английского на испанский, то у такой солидной фирмы, как чикагскаЯ
"Diamand ’.", и подавно есть переводчик с испанского на английский, и
навернЯка не один, а несколько. Џереубедил-таки усача. —то до
машинописи, то тут Я и не пытаюсь хитрить. ‹иванец усадил менЯ рЯдом с
собой и все времЯ посматривал поверх очков в мою сторону, пока Я
разыскивал нужные клавиши и тюкал по ним одним пальцем. ‚есь первый
день он хмурит свои дремучие брови, но потом примирЯетсЯ с этим
судорожным поклевыванием, и если Я медлю дольше, чем надо, на его лице
поЯвлЯетсЯ лукаваЯ улыбка: он уже знает, что Я потерЯл букву "q").

- Љогда полициЯ арестовала нескольких членов нашей группы, Я понЯл, что
со днЯ на день придут и за мной. џ решил перебратьсЯ к знакомому адвокату:
он ходил у нас в сочувствующих. „ом его был вне подозрений. “ нас с
обитателЯми дома был уговор: чуть только они заподозрЯт слежку или увидЯт
поблизости полицейских, так сразу же зажигают на фасаде дома два
электрических фонарЯ. ”онари были сильные, как маЯки, и свет их виднелсЯ
сквозь сад издалека - так что вовремЯ мы могли свернуть, не входЯ в опасную
зону. ‚ то утро фонари не светились. Њы с товарищем спокойно подъехали на
машине к ограде сада, поднЯлись по ступенькам к входной двери, товарищ мой
отпер ее своим ключом... ‚ холле нас дожидались пЯтнадцать агентов
‘егурналЯ, вооруженных до зубов. Ђ хозЯева дома, адвокат и его жена,
застигнутые врасплох ночным налетом, сидели в спальне под дулом пистолета.

(Њне стало легче, как только Я окончил годовые коммерческие курсы.
’еперь Я - настоЯщий конторский служащий, бухгалтер с дипломом.
Ђнглийский мой словарь заметно пополнилсЯ. Џравда, дурнаЯ привычка
печатать одним пальцем осталась, но Я делаю это до того проворно, что
со стороны менЯ можно принЯть за опытную машинистку. ‚ остальном
житье-бытье мое идет по-прежнему. Џринимаю счета фирмы "Diamand ’.",
оформлЯю на ее имЯ новые заказы. Ќикаких особых происшествий, все
тихо-гладко. € вдруг в один прекрасный день всЯ моЯ жизнь
перевернулась. „олго не было событий, так вот теперь нагрЯнули все
разом, будто по сговору Љак-то взбрело мне в голову пойти на митинг,
он происходил на арене длЯ боЯ быков. Ќа улице увидел плакаты,
зазывные надписи - все на митинг! - ну, и пошел. Џрихожу. Ќароду -
тьма-тьмущаЯ: и на арене, и в ложах, и все рЯды забиты. Џоднимаюсь на
самый верх к парапету. ‘ел, оглЯделсЯ. Ќад головой звезды, за спиной,
внизу, улица шумит. ђЯдом - чуть не локтем касаюсь - молоденькаЯ
сеньорита в голубом платье. —ерные ее глаза то сочатсЯ медом, то
вспыхивают двумЯ огоньками. ЏотрЯсающие глаза! „евушку опекает мамаша,
но это не мешает ей откликнутьсЯ на мои расспросы. ‘перва Я хожу
вокруг да около, а потом решаюсь узнать ее имЯ и адрес. Ћна охотно
называет то и другое и, плутовка, делает вид, что не замечает, как
накалЯетсЯ ее мамаша: тоже, болтать с первым встречным! ’ем временем
на арене выступают друг за другом ораторы. Ќо вот, уже за полночь, на
трибуну поднимаетсЯ известный поэт. ‚миг десЯть тысЯч глаз повернулись
к нему, все смолкло вокруг. Џоэт говорит не громко, но с таким
чувством, такие волнующие слова, что на глазах моей соседки блестЯт
слезы, и, что самое неожиданное, на моих - тоже, и Я то и дело
поворачиваюсь к парапету, вроде бы любопытствую - что там, на улице.
Џотом оратор вставлЯет в речь какую-то забавную историю, и мы оба
смеемсЯ. ‚ заключение он снова говорит о страданиЯх наших безземельных
крестьЯн, о детЯх, лишенных школ, о притеснениЯх рабочих. …го речь до
того менЯ растрогала, что Я готов записатьсЯ в его партию. Љак только
кончаетсЯ митинг, Я подхожу к негру с белой нарукавной повЯзкой - он
стоЯл у выхода, наблюдал за порЯдком - и спрашиваю, как стать членом
партии. Ћн подсказал мне адрес, куда обратитьсЯ, и Я записываю этот
адрес рЯдышком с адресом и именем девушки в голубом платье, с черными
глазами, в которых и мед, и жгучий огонь. „ва рЯда цифр и слов,
нацарапанных на оборотной стороне листовки, сухие цифры и слова. Ђ
сколько же в них смысла, боже мой. ‘удьба моЯ - в них, ни больше, ни
меньше. ‡автра с этой листовкой в руках Я при ду в помещение партии и
поставлю свою подпись на заЯвлении о приеме, а полчаса спустЯ позвоню
в домик со старомодным входом на узкой улице в квартале ‘ан-•осе, и
длЯ менЯ - предсказывает сердце - начнетсЯ новаЯ жизнь).

- Љ подъезду ‘егурналЯ то и дело подкатывали джипы. Ћхранка вела
повальные аресты - и все наших... наших подвозили. Ћдних арестовали со слов
смертельно раненного бомбой парнЯ, других шпики выследили, третьих выдали
первые арестова нные - кое-кто из них не выдержал пыток. Њоей личности в
первый момент не придали должного значениЯ. Ћбыскали, правда, тщательно.
Џотом спросили имЯ - Я назвалсЯ вымышленным - и бросили, словно куль с
мукой, на каменный пол в одной из подвальных ка мер. Љамеры тесные, сырые -
пещеры какие-то. Ђ - в каждой - по меньшей мере человек пЯтнадцать.
’еснотища такаЯ, что мы как сели вплотную друг к другу, так и сидели весь
день и всю ночь. ђано утром агенты с пистолетами и автоматами в руках
вытолкали нас в коридор, построили цепочкой и отвели в просторное помещение
на верхнем этаже. ’ут Я подсчитал заключенных. естьдесЯт человек - точно!
‚сех нас раздели, оставили в чем мать родила, защелкнули на скрещенных за
спиной руках стальные наручники, построили рЯдами на три метра друг от друга
и подали команду стоЯть смирно. Њежду рЯдами расхаживали агенты - теперь у
них в руках были сабли. —уть кто из нас пыталсЯ переменить позу, к нему
подскакивал агент, грозил, бил, издевалсЯ всЯко, как только мог. еф
политической бригады - метис, глаза полосатые, кошачьи и лицо, как у кота,
круглое, пухлое, лоснитсЯ, голос нахальный, с этакой бодрой издевочкой, -
сидел верхом на стуле у боковой двери. ‘идел и выкрикивал, будто бичом
стегал: "—тобы есть... пить... и спать, надо... говорить! Љто... не будет...
говорить, тому... крышка!"

(‘ердце не обмануло. ‘ митинга на арене боЯ быков началась длЯ
менЯ новаЯ, жизнь. џ много работаю в комитетах партии, в рабочих
кварталах. €зучаю программу - она мне все одно что катехизис,
благоговею перед ней. ‚ несколько месЯцев люди менЯ узнают, уважение
проЯвлЯют. Ќа митингах Я, правда, не выступаю, обошел бог ораторским
талантом. ‘татьи в газеты не пишу - этих способностей мне тоже не
дано. € все же работа моЯ не последнЯЯ, больше того, нужнаЯ и важнаЯ,
если заглЯнуть в корень дела. џ веду учет членов партии и партийных
взносов, слежу, чтобы в Ячейках регулЯрно проводились собраниЯ. „рузьЯ
у менЯ поЯвлЯютсЯ. ‘реди них есть даже видные люди, образованные,
университеты кончали. Ђ есть и такие же простые, как Я, рЯдовые по
происхождению и образу жизни. „а, мы разные. Ќо мы едины, как семьЯ.
ќто семьЯ самых честных и способных людей, мужчин и женщин. Ќас
обвинЯют в сектантстве. Ђ кто обвинЯет-то? Љому не выпало счастье
принадлежать к нашей па ртии! ’ак пусть себе обвинЯют. џ твердо знаю:
мы - лучше других, мы - самые достойные!)

- ’ак мы стоЯли уже несколько часов - шестьдесЯт человек, все голые, со
скованными руками, беззащитные, - продолжал свой рассказ Ѓухгалтер. - Ќи
сдвинутьсЯ с места хотЯ на дюйм, ни переступить с ноги на ногу нам не
давали. Ђгенты следили за каждым, и чуть кто шелохнетсЯ - того наотмашь били
плоской стороной клинка по спине. ло времЯ. ’ело наливалось болью, поЯсницу
точно кто рвал когтЯми, позвонки отЯжелели, как свинцовые кольца, ноги
дрожали, будто после долгой болезни. Ѓез капли воды, без крошки хлеба мы
стоЯли весь день и всю ночь, потом еще день и еще ночь. ‘тоЯли и молчали.
Њетис уходил отдыхать, возвращалсЯ, опЯть садилсЯ верхом на стул и
выкрикивал: "—тобы есть... пить... и спать, надо говорить... сукины... дети!
Љто... не будет... говорить, тому... крышка!" Ѓрань агентов и удары клинков
о спины уже не прекращались: кто-нибудь да не выдерживал стойку "смирно",
шаталсЯ от усталости, жажды и ломоты в поЯснице.

(Њою черноглазую зовут Њерседита ђамирес. ‚люблены мы друг в друга
по уши и, как говорЯт, до гробовой доски. ‚от и сейчас Њерседита сидит
рЯдом со мной на скамье в парке. џ целую ее в глаза, в губы, не слушаЯ
ее испуганного голоса: "Ћсторожней! Љругом люди!.." Љакое мне дело до
людей, до всего света! Њы прощаемсЯ в коридоре ее дома. џ обнимаю
девушку, и в глазах ее вспыхивают огоньки, у менЯ даже сердце
замирает. ђешено: Я женюсь. Ќо прежде надо потребовать от
представителЯ фирмы "Diamand ’." прибавки к жалованью. Ћн, конечно,
согласитсЯ. ‚ случае чего ливанца и припугнуть удастсЯ. …го слабое
место мне хорошо известно: он впадает в панику при одной мысли, что
может потерЯть такого опытного, как Я, бухгалтера, и к тому же
трезвенника. Љак-то суббот ним вечером мы венчаемсЯ в приходской
церкви ‘ан-•осе. ‚идные деЯтели нашей партии не отказали нам в чести,
пришли на свадьбу, пришел даже знаменитый поэт. „ержа бокал с
шампанским, он прочитал стихи в честь новобрачных... ђастет наша
партиЯ. .. Љрепнет любовь Њерседиты ђамирес. Ќе зрЯ мне предсказывали
столько блаженства две капли меда в ее глазах. џ счастлив, Я
благословлЯю день, когда мне пришло в голову покинуть родное селение,
залезть в кузов грузовика и отправитьсЯ на поиски суд ьбы в Љаракас.
Њерседита ђамирес, всЯ в белом, шепчет: "Ћ чем думаешь?" џ отвечаю без
запинки: "Ћ моей женушке!")

- “же семьдесЯт два часа подрЯд продолжалось это страшное, жестокое
представление. € без того было тошно, а тут еще прибавилось зловоние: даже
по нужде нам не разрешали сойти с места. € вдруг Я подметил, что четверо или
пЯтеро арестованных начали сдавать. ѓубы у них дрожали, по щекам скатывались
слезы. Ћт менЯ глаза отводЯт, а на палачей смотрЯт молЯще, недостойно. Ќадо
было немедлЯ что-то предпринимать, чтобы эти парни не заговорили. ЏартиЯ и
так понесла тЯжелый урон, а теперь нависла угроза катастрофы. ђуководитель
группы специального назначениЯ - это, значит, Я - был среди них главным.
Љому же, как не мне, и подумать обо всем? € Я решилсЯ на крайнюю меру -
другого пути не было. Ќа исходе третьей ночи, улучив секунду, когда агент
отошел от менЯ на несколько шагов, Я шепнул рЯдом стоЯвшему, что всю вину
беру на себЯ. Њои слова полетели по цепочке. ’олько бы никому не вздумалось
опровергать мое заЯвление: кроме менЯ, никто не знает о подготовке покушениЯ
на диктатора. Ќикто - и все пЯтьдесЯт девЯть человек избавЯтсЯ от пытки.
"•ватит и того, что умрет один", - сказал Я себе.

(Ѓеда вторгаетсЯ в мою жизнь так же неожиданно, как когда-то
счастье... ЊоЯ жена, Њерседита ђамирес, понесла с первой же ночи, оба
мы, радостные и довольные, считаем месЯцы, недели, дни, часы,
отделЯющие нас от рождениЯ нашего ребенка. …два начались схватки, Я
отвожу Њерседиту - бережно, словно свЯтые дары, - в клинику знакомого
врача, члена нашей партии. Џока ее везут на каталке по коридору, она
через силу улыбаетсЯ мне. подбадривает. џ сажусь в приемной, беру в
руки спортивный журнал. ђазвЯзки жду спокойно, уверен, что все
обойдетсЯ гладко. “ Њерседиты хорошее здоровье, беременность протекала
нормально. Ќо проходит два с лишним часа, журнал прочитан от корки до
корки учены, а развЯзка все не наступает. ‚ приемной пахнет
дезинфекцией и, как мне кажетсЯ, болью. Ќо Я беру себЯ в руки - врач
предупреждал, что первые роды не бывают скорыми и легкими. Ќаконец-то
выходит врач - у менЯ темнеет в глазах. Ћн весь в белом, руки висЯт,
сгорбилсЯ. ѓолос усталый и вроде бы виноватый. "Џодготовьтесь к
худшему..." - "Љ худшему... что это значит?.." —увствую, что стоит
рЯдом смерть моей жены, Њерседиты ђамирес, весь мир собой заслонила.
„алеко, откуда-то со дна пропасти, доктор бормочет: "ђедчайший, почти
неповторимый случай... медицина бессильна... Џоделать ничего
нельзЯ..." Ѓеда не приходит одна... —ерез три недели после смерти
Њерседиты вспыхивает мЯтеж высшего офицерства, они захватывают власть,
как всегда бывает в нашей несчастной стране. Ќа партию обрушиваютсЯ
репрессии. Ќадо уходить в подполье. Ќо прежде Я хочу попрощатьсЯ с
ливанцем. Ћчень мы привЯзались друг к другу, в нем Я видел отца, он
плакал вместе со мной на похоронах, плакал настоЯщими слезами. Ћт
ливанца Я узнаю, что полициЯ уже побывала в моем доме. ѓромили все,
что под руку попа далось, звери. ‘толик Њерседиты, кровать Њерседиты -
все разбито в щепы. Њебель мы в кредит покупали, еще и не оплатили
полностью. Ќу, теперь уже все равно! ’олько вчера Ѓухгалтер был самым
счастливым человеком на свете, и вот теперь он - добыча, за ним
охотЯтсЯ ищейки с пистолетами, рыскают по его следу по всем глухим
закоулкам города. Љладбище и то они держат под наблюдением - вдруг
придет положить на могилу жены букетик цветов, сказать ей несколько
словечек любви.)

- ‚се пЯтьдесЯт девЯть принЯли мое предложение. Џравда, кое-кто не
так-то охотно: понимали люди, что от мук избавЯтсЯ ценой моей смерти. Ќо в
конце концов Я старший, и они обЯзаны подчинитьсЯ. Њое заЯвление все
подтвердили перед шефом политической бригады. Ћдного за другим их выводили
за дверь, чтобы вернуть в камеры подвала. џ осталсЯ один посреди огромного
зала. „ержусь из последних сил - руки скованы сзадишивали, наверно, там же?
- "ђинговаЯ"? - спросил Џарикмахер.
- Ћна самаЯ. …два переступил порог, как начали бить по спине клинками
плашмЯ. ‘емь агентов били, а восьмой - с блокнотом и карандашом в руках -
выплевывал вопрос за вопросом: "ѓде спрЯтаны остальные бомбы?", "ѓде
скрываетсЯ Љарневали?" Џо сле каждого "не знаю" удары и оскорблениЯ
учащались. џ крикнул: "Ћстановитесь! „айте сказать!" Џалачи притихли. ’огда
Я заЯвил: "Џокушение на диктатора - моЯ личнаЯ идеЯ. „аже руководство партии
Я не поставил в известность. Џомогали мне два парнЯ, погибшие при взрыве.
Ћстальные арестованные ни при чем. Ћ плане покушениЯ они и знать не знали.
‚стречались со мной в последнее времЯ только по вопросам партийной
пропаганды. Ћ покушении никто не знал". Ђгент записал мои слова в бл окнот,
и с той минуты менЯ били не переставаЯ. „ежурные менЯлись два раза в сутки.
„нем били одни, ночью другие. ‚се больше молодые парни, лет что-нибудь около
двадцати. ‚ такие годы сердце у человека еще не зачерствело, жалость
понимает. Ђ эти.. . все-то человеческое сгубила в них подлаЯ служба! џ даже
не слушал, что они спрашивали. ѓорло мое пересохло, словно стеклом, толченым
набито, и Я только хрипел: "Ќе знаю!", "Ќе знаю!" "Ќе знаю!"

(Ќаша партиЯ оказалась неподготовленной длЯ подпольной борьбы.
†иву Я, как заЯц в лесу, скачу от пристанища к пристанищу. „ень - у
друга, день - у знакомого. ‹юди эти не всегда надежные. Ћт политики
далеки, целей борьбы не понимают, опасностей побаиваютсЯ. € уж
непременно в таком доме найдетсЯ человек - жена, теща, тетка, брат, -
которому ты как кость в горле. ’ы длЯ него подозрительный, из-за тебЯ
он сна лишилсЯ, так на кой ты черт ему нужен? ќтот человек не донесет:
он не доносчик, а главное - боитсЯ навредить себе и своим ближним. Ќо
он делает все, чтобы ты ушел восвоЯси. Ћн громко жалуетсЯ на нехватку
продуктов. ‚ойдет с улицы и начнет говорить о каких-то типах, которые,
как он уверен, ведут за домом слежку. Џоговорит по телефону и потом
заЯвлЯет, что знакомые Якобы предупредили его о налете полиции. Ћдним
словом, тебЯ окружает глухаЯ враждебность, и выносить ее очень трудно.
‘китаниЯ привели менЯ в скромную квартирку любовницы одного друга,
нашего человека. „умал, хоть здесь отдышусь. Љвартирка на третьем
этаже, о двух комнатах. Ћдну занимает почти целиком двухспальнаЯ
кровать, в другой устроено что-то вроде приемной. ‡десь, в приемной,
хозЯйка и вешает длЯ менЯ гамак. Њой друг приходит, чтобы переспать с
этой сорокалетней дамой, а она, не только в самом соку, но и ревнива
до бешенства, по ночам донимает его слезами и упреками даже за
пустЯчное опоздание. Љонечно, мое дело - сторона, живу себе. Ќо вот
однажды ночью слышу через дверь, как женщина грозит моему приЯтелю:
"…сли Я узнаю, драгоценный, что ты менЯ обманываешь, Я тут же донесу
на этого типа. Џосмотрим, что тогда ты запоешь!" ђазумеетсЯ, не
дожидаЯсь рассвета, Я беру туфли в руки и в одних носках спускаюсь по
лестнице.)

- „ва днЯ подрЯд менЯ били. џ по-прежнему молчал. ’огда они решили
пытать менЯ холодом. ‚ камеру вплыл огромный брус льда, что-то больше метра
в высоту. џ прикинул: в ширину человек уместитсЯ на нем вполне, длины же не
хватит на голову и ступни ног. ’очно так и вышло, когда менЯ, голого, со
стЯнутыми за спиной руками, бросили на этот брус. ‘перва Я почувствовал
липкий холод, затем сухое жжение, наконец колючую боль. Љазалось, будто лежу
Я на кактусах и в тело вонзились тысЯчи шипов. Ќо потом спина и ноги
омертвели, и Я уже ничего не чувствовал, кроме жуткой рези в запЯстьЯх. ‚се
эти дни наручники впивались зубцами в мЯсо, рвали его в клочьЯ. Ђ теперь,
когда Я лежал на руках всем телом" зубцы достигли уже кости - так углубились
раны. ’рижды Я терЯл сознание и падал с бруса на пол. Ђгенты ждали, когда Я
приду в себЯ, и снова укладывали на ледЯной помост. Ђ пока укладывали,
старались еще ударить плоской стороной клинка. € это было во сто крат
больнее, чем раньше. ЋбмороженнаЯ кожа, она ведь очень чувствует боль. “же
пЯть суток Я не ел, не пил. Ћднако голод и жажда все же не так донимали
менЯ, как боль в руках. —то говорить, Я думал и о хлебе, и о воде, но не
тЯнуло менЯ к ним. џ еще, помню, тогда вроде открытие длЯ себЯ сделал:
кончаютсЯ в человеке жизненные силы, и он перестает чувствовать голод.
Ќаверно, в науке закон такой выведен. ’ак что все как-то шло мимо, не
задеваЯ- менЯ. ‚от только боль в запЯстьЯх преследовала да еще доносились
выкрики моих палачей. ‚ыкрики эти раздавались откуда-то издалека, будто
из-за перегородки клинков, которыми менЯ били: "ѓде спрЯтаны бомбы? ѓде
скрываетсЯ Љарневали?" Њне уже не хватало дыханиЯ, чтобы вымолвить: "Ќе
знаю". џ только головой мотал.

(•отелось бы рассказать еще об одном случае, но, пожалуй, не
стоит. „а разве можно: эти люди - чужие мне, они из других партий.
‹учше смолчать. ‘молчать о том, как в один из дней менЯ вдруг
перестали пытать, стащили со льда, снЯли наручники и приволокли под
руки в соседнюю комнату. ’ам сидел человек - как Я узнал потом, его
пытали в другом крыле зданиЯ. “ него - как и у менЯ, наверно, - в
глазах смертнаЯ мука, страх безумный. Њы долго смотрим друг на друга,
и наконец Я узнаю под страшной маской знакомое лицо. ‚едь этому
товарищу Я передавал готовые бомбы. Џо внешнему виду Ясно, что волЯ
его сломлена и он уже начал выбалтывать то, о чем говорить нельзЯ. Џри
мне агенты возобновлЯют его допрос: "ќто тот человек, о нем вы
говорили ?" - "„а, этот человек..." - отвечает он и глаза от менЯ
отводит. "ќто он поставил бомбы?" - "„а, это он поставил бомбы..." -
хрипло повторЯет он. "ѓде вы доставали взрывчатку? ѓде находитсЯ
мастерскаЯ?.." Њне становитсЯ страшно: ведь если допрос не остановить
сейчас же, сию же минуту, то он приведет." џ кричу: "‹ожь! Ћн все
врет!" Џалачи умолкают. Ђ Я продолжаю кричать: "ќтот тип - никакой не
заговорщик. Ћн подлец, трус! Ћн хочет отомстить мне: Я увел у него
жену!" ‘обрав остатки сил, Я вырываюсь, делаю вид, что пытаюсь
вцепитьсЯ ему в горло. Ђгенты встают между нами, бьют менЯ кулаками,
но Я все же успеваю перехватить его взглЯд. ќто взглЯд человека,
который вдруг очнулсЯ, прозрел. Ђгенты швырЯют менЯ в сторону,
бросаютсЯ к нему, тормошат, наседают с вопросами, чтобы не дать ему
одуматьсЯ, не упустить момент. "ѓоворите! Ћтвечайте! ’о, что он сказал
о женщине, выдумка? „а? ‚ыдумка?" Ћн проводит рукой по лицу, будто
просыпаЯсь от страшного кошмара, и выдавливает из себЯ сквозь одышку:
"Ќет... не выдумка.., џ не получал от него бомб.... Ћн отбил у менЯ
женщину... Џравда это... џ хотел отомстить..." наговорил зрЯ..." Џотом
набирает воздух и говорит решительнее: "Ѓольше Я ничего не знаю..."
…го выволакивают из комнаты. Љонечно, его еще будут пытать, но Я
уверен, что теперь из него не выбьют больше ни слова.)

- џ не ходил по большой нужде с того днЯ, как менЯ арестовали. "‘колько
же прошло дней?" - силилсЯ Я вспомнить, и не мог, памЯть отшибло. Ћднажды на
рассвете, заслышав шаги палачей, Я вдруг почувствовал, что легко могу сойти
с ума. ‘ этой минуты одна забота бередила мне сердце. …сли в самом деле Я
сойду с ума и начну говорить бесконтрольно, то что толку в моем теперешнем
молчании? Џропадет все попусту. ’огда Я все могу им выложить: и где гараж,
который мы приспособили под склад бомб, и в каком тайнике отсиживаетсЯ
Љарневали, и где какие у нас Яч ейки. …сли, не дай бог, такое со мной
случитсЯ, то просторные залы второго этажа, тюремные камеры в подвалах
‘егурналЯ, пожалуй, не вместЯт всех людей, чьи имена хранЯтсЯ в моей памЯти,
хранЯтсЯ под семью замками. € Я дал себе зарок: на пытках не открывать рта,
даже "не знаю" не говорить. …сли твердить без конца одну и ту же фразу, то и
с этого может начатьсЯ бред. ‚ то же утро Я нарушил свою клЯтву. Џеред
агентом, у которого в руках был блокнот, Я продиктовал целую речь о свободе
и справедли вости. ‚от только жаль, руки скованы за спиной. ‘ жестами-то оно
вышло бы резоннее. Ќикогда Я не был хорошим оратором, но как-никак это мое
первое публичное выступление прошло с успехом. Ђгент смачно плюнул мне в
лицо, но какие-то слова мои записал, а когда Я кончил, он дал мне такую
оплеуху, что сбил с ног. €м пришлось повозитьсЯ, чтобы поставить менЯ снова
вертикально. Ќе помогали ни пинки, ни удары. џ прижималсЯ к цементному полу
и твердил в тупом отчаЯнии: "„айте уснуть! „айте уснуть!"

(Њой мозг перестал работать нормально, Я это Ясно осознаю. Ќо это
менЯ и успокаивает: раз Я понимаю, что свихнулсЯ, значит, Я еще не
совсем свихнулсЯ. ‘ малолетства Я был беспамЯтливым. Ђ тут вдруг
приходЯт на ум такие мелочи детства, что только диву даюсь. ‚спомнил
имЯ моей школьной учительницы - ђосальвина, имЯ автора моего букварЯ -
ЊантильЯ. —еловек Я скромный, не бог весть каких талантов, а в голову
приходЯт всЯкие возвышенные мысли, умные фразы. Џока был в своем уме,
ничего похожего со мной ни разу не случалось. ЉажетсЯ, будь сейчас при
мне перо и бумага, Я запросто сложил бы поэму на смерть Њерседиты
ђамирес. Ђ может быть, даже и портрет ее нарисовал бы. Ќарисовал бы,
лихорадочными черно-красными мазками. Ќо в мыслЯх Я уезжаю в родной
городок. €ду по улицам, прохожу из конца в конец. ЌедостроеннаЯ
церковь - мимо, статуЯ Ѓоливара - мимо, глинобитные домишки - мимо.
‚от она, река. ’ут водЯтсЯ шаловливые форели, выглЯдывают из воды. џ
нырЯю и хватаю самую жирную. Ћна бьетсЯ у менЯ в руках, изодранных
наручниками, и говорит человечьим голосом. џ слушаю, как будто так и
надо: животные частенько беседуют с сумасшедшими! џ не отвечаю форели:
боюсь проговоритьсЯ о том механике, который предоставил нам под склад
свой гараж. Ђгенты бьют менЯ и здесь, на берегу реки, и все норовЯт
оттолкнуть к кустарнику, подальше от воды, чтобы Я не достал ее
губами. џ выпускаю из рук форель и реву, словно дикий зверь: "не
знаю", "не знаю", "не знаю", "не знаю". ЏЯть раз подрЯд, сто раз
подрЯд, пока агенты, оглушенные ревом, не отступают прочь. џ вот-вот
заплачу - а может быть, уже плачу - от страха, что сошел с ума.
Ѓезумные не всегда городЯт несусветицу, подчас и дело говорЯт, но,
боже мой, разве они выбираю т, что сказать?)

- џ как-то не заметил, что пытки прекратились. ЏошатываЯсь, Я стоЯл
один посреди камеры - голый, превращенный черт знает во что. Џочему они менЯ
не прикончили? Њожет быть, в университете или в рабочих кварталах начались
волнениЯ, когда стало известно, что менЯ пытают много дней и вот-вот Я умру?
Љто знает. Ќо только однажды вечером в камеру большими шагами вошел шеф
политической бригады, постоЯл с минуту, глЯдЯ блудливыми, полосатыми глазами
на то, что осталось от Ѓухгалтера, и вдруг заорал: "“брать отсюда это.
дерьмо! Ћн рехнулсЯ, пытаетсЯ умереть, чтобы выгородить остальную падаль!"
Ђгенты подцепили менЯ под мышки, выволокли из камеры и рывками отбуксировали
в подвал, в камеру, где Я сидел сразу после ареста, - у нее номер
тринадцатый, никогда не забуду. Ќадзиратель принес мне одеЯло, а несколько
позже - чашку молока и ломтик хлеба. •леб он обмакнул в молоко и поднес к
моему рту. ‚зглЯнув на менЯ при свете карманного фонарЯ, он воскликнул, как;
бы обращаЯсь к кому-то другому: "Џодумайте, за две недели поседел, как
лунь!"

(Ќо Я им ничего не сказал. „о ареста у; менЯ кое-где пробивалась
седина, а спустЯ две недели Я стал седым, старик стариком. Ќо Я им ни
слова не сказал. Ћни содрали наручниками мЯсо у менЯ с запЯстий, они
чуть не спустили с менЯ кожу клинками, они едва не заморили менЯ
голодом и жаждой. Ќо Я им ничего не сказал. Ќе сказал даже тогда,
когда у менЯ; мутилсЯ рассудок, а он временами в самом деле мутилсЯ.
„а и теперь - лежу Я ничком на полу камеры номер тринадцать - Я не
уверен, что в голове моей все встало на свое место. Џрижавшись щекой к
замызганному полу, Я слушаю бой часов где-то наверху, должно быть, в
одном из кабинетов. ‘транно слышать легкий серебрЯный перезвон под
этими мрачными сводами, где колокол должен гудеть по замученным.
Ѓольшой церковный коло кол!.. „зинь, дзинь, дзинь... „есЯть. Ќо Я не
знаю, день сейчас или ночь. ‚ камере темно - круглые сутки мрак. €
некого спросить. ‚ смутном мерцании коридорной лампочки Я с трудом
различаю враждебную фигуру надзирателЯ. Ћн не заговаривает со
мной, а Я с ним - тоже).

- ’ы действительно поседел за эти две недели, - подтвердил †урналист.
- —етырнадцать дней и ночей пыток. - Ѓухгалтер как бы подбивал баланс.
- —етырнадцать дней и ночей без пищи и воды. „вое суток из них - лежа на
брусе льда. …ще четверо суток - под градом ударов клинками и зуботычин. ‚се
четырнадцать - со скованными за спиной руками, голый и в крови, как •ристос.
‘висток отбоЯ совпал с окончанием повествованиЯ Ѓухгалтера. —етверо
заключенных медленно отошли от своего товарища и легли на узкие койки. ‹егли
не спать, а думать.

†“ђЌЂ‹€‘’

‚ воскресный полдень, как и в полдень любого днЯ недели, распахнулась
зарешеченнаЯ дверь, и повара-итальЯнцы внесли в камеру бак. ‚ мутных волнах
баланды покачивались волокнистые лохмотьЯ юки {ћ к а (иначе маниока) -
крахмалистый корнеплод} да порой всплывали торчком вываренные до белизны
пустые кости. „женаро - в пЯтнистом от сажи и жирных брызг фартуке - волочил
за собой половник с длинной ручкой. Ћн злорадно скреб им по заплеванному,
грЯзному полу, стараЯсь хоть еще этим досадить заключенным.
Ђнтонио, второй итальЯнец, был мЯгче сердцем, да и причины ненавидеть
политических у него не было. Ћни понЯли это с первого же днЯ по его
разговорам, по отношению к ним. ‚ ‚енесуэлу Ђнтонио приехал как иммигрант,
собираЯсь, согласно оформленному в консульстве договору, работать в сельском
хозЯйстве. Ќо по не зависЯщим от него обстоЯтельствам кончил тем, что
поступил поваром в тюрьму.
‡абитаЯ картонным листом дверь отворЯлась только длЯ того, чтобы
пропустить итальЯнцев с баком или выпустить по очереди в отхожее место
пЯтерых заключенных. €м еще не довелось увидеть здесь какую-нибудь живую
душу, кроме поваров, агентов и надзирателей. Ќо они знали, что тюрьма набита
политзаключенными и по ночам тЯжело дышит сотнЯми легких, которым недостает
воздуха.
…динственным знаком внешнего мира, единственным проблеском жизни,
доходившим до них из других бараков, были звуки - звуки, приглушенные
картонным барьером. Ќа рассвете из двора соседнего барака врывалась команда:
"‘тройсЯ!" ‚след за этим доносилсЯ поспешный топот многих ног - начиналась
поверка заключенных. "Џервый!.." "‚торой!.." "’ретий!.." "—етвертый!.."
"ЏЯтый!.." - и так до "‘емьдесЯт второй!".
Љапитан пыталсЯ определить характеры невидимых соседей по тембру и
выражению их голосов во времЯ утренней поверки.
- Џервый! - спокойно произносил кто-то.
- ќто человек толковый, - делал вывод Љапитан.
- ‚торой! - в голосе чувствовались боЯзнь и неуверенность.
- ќтот еще не избавилсЯ от страха, - ставил диагноз Љапитан.
- ’ретий! - гордо, как вызов, бросал человек.
- ‘ мЯтежным духом, - следовало определение.
- —етвертый! - безразлично выкрикивал вЯлый голос.
- ќтот еще не до конца осознал, что он - заключенный.
- ЏЯтый! - в голосе угодливаЯ поспешность.
- •олуй по натуре.
- естой! ‘едьмой! ‚осьмой! - отзывались автоматически и почти
одновременно, ускорЯЯ ритм переклички, три голоса.
- ‘ерые личности, ни грана своего в характере, - презрительно замечал
Љапитан.
- „есЯтый! - выкрикивал невпопад девЯтый по счету, и тут же брань и
удары клинком, прервав перекличку, сыпались на несчастного в наказание за
его рассеЯнность.
‚рач не соглашалсЯ с результатами подобных психологических опытов на
расстоЯнии:
- Ќе всегда тон голоса выражает характер человека. Ћн может
свидетельствовать и о временном душевном состоЯнии, - доказывал ‚рач. -
‚стал утром человек с левой ноги - вот тебе и причина, чтобы крикнуть
"—етырнадцатый" тоном ниспровергателЯ. Ђ вспомнит поутру этот бунтарь свой
дом, обмЯкнет от грусти и то же слово скажет таким тоном, словно с рождениЯ
только и знает, что стонать да жаловатьсЯ.
„ругим звуком, прорывавшим картонные заграждениЯ, был ни с чем не
сравнимый взрыв оглушительного хохота. Ќе раз на дню гремел этот
заразительный хохот счастливого человека, неуместный клич бездумной
юношеской радости, отдававшийсЯ странным эхом среди высоких тюремных стен.
- „олжно быть, негр, - определил по привычке Љапитан,
- Ќа этот раз ты прав, - согласилсЯ ‚рач. - ’олько негры умеют так
заразительно хохотать.
•охот доносилсЯ чаще под вечер, когда в одной из камер соседнего барака
садились играть в домино. ‘лышалсЯ Яростный стук костЯшек, и времЯ от
времени долетал громкий голос того же негра:
- ‡аказывай панихиду. Џоследний ход.
- ’ридцать два. Њы вышли.
- ‘апожники!
€зредка ветер приносил откуда-то издалека звуки музыки: видимо, кто-то
из тюремных надзирателей слушал радио. Ћднажды ночью Џарикмахер вскарабкалсЯ
на поставленную стоймЯ к стене железную койку и карандашом, сбереженным
Ѓухгалтером при обыске, просверлил в картоне на слуховых окошках отверстиЯ.
Љрохотные дырки позволЯли увидеть только однообразную полосу серой стены.
‡ато слышнее стала музыка: незатейливые вальсы, ударные инструменты
антильских негров, мужественные аккорды национального гимна.
‚ то воскресенье утром они поймали обрывки репортажа о матче бейсбола:
- ...ЊЯч летит вверх, вверх... со счетом один - ноль выигрывает
команда... сенсационнаЯ игра...
†урналист и Џарикмахер спорили, пытаЯсь по голосу и манере вести
репортаж определить личность комментатора. Ћба они были заЯдлыми
болельщиками, знали по именам всех видных спортсменов и следили за их
успехами. Љак "и следовало ожидать, они разошлись во мнениЯх относительно
достоинств и слабостей своих фаворитов.
€менно эта банальнаЯ размолвка на спортивной почве послужила †урналисту
поводом, чтобы поведать о своих горьких испытаниЯх. ‚ернее, он перешел от
спора к рассказу без всЯкого повода, просто по ходу препирательства.
- Ѓолее чем посредственный игрок, - убежденно заЯвил он о спортсмене,
которого Џарикмахер считал звездой первой величины.
- ’вое дело - политика, - возразил Џарикмахер, задетый за живое. - “
тебЯ есть призвание, есть способности. Ќо в спорте ты ни черта не смыслишь и
порешь бред собачий.
- „ело в том, дорогой, что как раз к политике-то Я и не испытываю
никакого влечениЯ, - усмехнулсЯ †урналист. - Џолитика, как трЯсина, засосала
менЯ вопреки моей воле,
- Љто тебе поверит, - вмешалсЯ из своего угла Ѓухгалтер. - ‘колько Я
тебЯ знаю, ты только и говоришь о политике, и всЯ твоЯ жизнь свЯзана с
политикой.
- ‚ыходит, плохо ты менЯ знаешь, - отрезал †урналист.
Ѓухгалтер улыбнулсЯ и с наигранной наивностью спросил:
- ’огда, может быть, ты нам скажешь, за что ты очутилсЯ в этой камере?
‡а пристрастие к черной магии? ‡а любовь к животным? €ли тебЯ завлекла сюда
песней сирена?
‹ицо †урналиста стало серьезным.
- „а, все началось Џервого маЯ прошлого года, - начал он. - ђуководство
нашего профсоюза решило послать своего оратора на рабочий митинг.
ЊанифестациЯ была запрещена полицейскими властЯми, но рабочих это не
остановило. Ќу, поскольку мне было что сказать - кое-какие факты бередили
мне с некоторых пор сердце, - то Я предложил: буду выступать Я, если нет
возражений. ’оварищи наградили менЯ аплодисментами. Џолицейские, как и
следовало ожидать, разогнали манифестацию стрельбой из автоматов как раз на
середине моей речи, однако менЯ никто пальцем не тронул. ‡ато вечером, когда
Я приехал домой и только-только вызвал лифт, чтобы поднЯтьсЯ к себе в
квартиру, из темноты подъезда вышли два агента, велели мне следовать с ними.
„ва месЯца сидел под арестом - ни допросов, ни пыток. …динственное
неудобство - грЯзнаЯ камера и соседство с бандитом-рецидивистом, отправившим
в лучший мир по скромным подсчетам дюжину душ. ‡атем менЯ освободили, но с
подпиской - ЯвлЯтьсЯ раз в три днЯ в полицейский участок. џ по-джентельменски
выполнЯл это тЯгостное обЯзательство в течение нескольких недель, пока
обстановка в стране не осложнилась, пока диктатура не завинтила еще крепче
гайки. Њне сообщили, что несколько таких же, как Я, неблагонадежных граждан,
которым надлежало систематически ЯвлЯтьсЯ в полицию, были арестованы, как
только показались там длЯ отметки. Ќе желаЯ попасть в ловушку, Я решил
"исчезнуть из обращениЯ", начал искать контакты с теми, кто боролсЯ в
подполье.

(Ќет, Я не лгал, утверждаЯ, что политика втЯнула менЯ в свой
водоворот вопреки моему желанию. ’очно так в свое времЯ Я вошел в
журналистику. ‘о мной вообще это бывает в жизни, очевидно, потому, что
Я не умею продумывать свои решениЯ, частенько предпочитаю плыть по
воле волн, в лучшем случае руководствуЯсь интуицией. Џравда, уж если Я
окунулсЯ в какое-либо дело, то вкладываю в него всю страсть, на какую
способен, - подчас даже больше, чем требуетсЯ. Њой отец одержим идеей
сделать из менЯ адвоката, по примеру деда и прадеда - образцовых
покойников в традиционных тогах и шапочках, чьи портреты
облагораживают его библиотеку. ’олько окончил Я иезуитский колледж и
получил диплом бакалавра, отец записывает менЯ в университет, на
факультет права, - он даже не счел нужным узнать мое мнение на сей
счет, не снизошел до объЯснений. Ћднако в этом случае Я решил не
следовать безропотно чужой воле. ‚ защиту свои х вкусов Я выдвигаю
простой и Ясный довод: Я никогда не понимал, да и понимать не желаю,
длЯ чего существует адвокатура и какой вклад в мировой прогресс могут
внести люди столь темной и хитрой профессии. Ќо едва Я заикнулсЯ о
том, что некоторые книги, вроде "Џандектов", вызывают у менЯ
отвращение, отец пришел в Ярость - по сути дела выставил менЯ из дому,
невзираЯ на слезы и мольбы моих обеих сестер. Ќа первых порах Я
работаю шофером на грузовике, ибо, кроме умениЯ водить машину, играть
в футбол, школьных знаний да шапочного знакомства с римским правом, у
менЯ нет ничего ни в руках, ни за душой. Ћднажды в дальнем рейсе,
когда Я, не выпускаЯ баранки, обхаживал свою попутчицу, молоденькую
горничную, Я вдруг увидел у бензоколонки своего одн окашника из
колледжа ‘ан-€гнасио, с ним стоЯл какой-то человек с фотоаппаратом.
"Ќикогда бы не поверил, что парень с твоими способностЯми добывает
хлеб насущный шоферской работой! - говорит мой друг, поздоровавшись. -
’ы ведь и говорить и писать умеешь". џ молчу, жду, что он дальше
скажет, и он продолжает: "џ, знаешь, тоже бросил университет, сейчас
работаю в редакции газеты. Џочему бы тебе не зайти к нам, когда
вернешьсЯ в Љаракас?" „ве недели спустЯ Я заглЯнул к нему в редакцию,
он тут же представлЯет менЯ главному редактору: "‚ы искали репортера,
вот он". "‚ каких газетах вы работали?" - спрашивает в лоб редактор.
Њой друг опережает менЯ с ответом: "Ћн еще не работал в газете, но
имеет диплом бакалавра, училсЯ в университете. Љроме того, сеньор
главный редактор, он был самым способным учеником в иезуитском
колледже, а по словесности ему не было равных". •отЯ последние слова -
Явное преувеличение, редактор соглашаетсЯ взЯть менЯ на пробу в отдел
информации. ‚ первый же день мне, репортеру по происшествиЯм, здорово
везет. ЏьЯный штукатур убил мастерком свою жену, и Я не только
красочно описываю это происшествие, но и сопровождаю репортаж
фотоснимком жертвы, это фото Я нашел в доме и потихоньку сунул в
карман, когда осматривал место трагедии. Њатериал идет в номер.
ѓлавный редактор вызывает менЯ к себе и, не вынимаЯ изо рта сигареты,
цедит: "ЏоздравлЯю, молодчина!")

- Љак вам известно, за кандидатов нашей партии голосовало подавлЯющее
большинство избирателей. ‚ам известно также, что диктатура фальсифицировала
результаты выборов, избирательные урны где-то похоронила, а наших депутатов
и сенаторов не только не пустила в конгресс, но бросила в тюрьмы или выслала
из страны. “ нас оставалсЯ один выход - подполье. џ отрастил усы а-лЯ
испанский трактирщик, временами покидал конспиративную квартиру, чтобы
встречатьсЯ с представителЯми оппозиции, как из числа гражданских лиц, так и
военных - трех-четырех офицеров нам рекомендовали как противников диктатуры.
џвки с военными проводились в самых необычных местах: в приемной зубного
врача, в баре одной аргентинки, пользующейсЯ сомнительной репутацией, в
конюшне ипподрома. ‘ рассветом Я поЯвлЯлсЯ на ипподроме, выходил на беговой
круг с хронометром в руке, как бы длЯ ознакомлениЯ с пробными забегами.
‚скоре поЯвлЯлсЯ подполковник, владелец скакуна чистых кровей, кстати
сказать, приходившего к столбу всегда последним. ђазговаривали мы в тесной
конюшне, пропитанной запахом навоза и лечебных притираний, чуть не под
брюхом у лошади, качавшей головой в такт нашим словам. ‚ одну из встреч
подполковник сообщил мне, что группа офицеров недовольна махинациЯми на
выборах и считает своим долгом выступить с оружием в руках против диктатуры.
Ќе имеЯ каких-либо полномочий, Я обещал ему поддержку моей партии, а также
других оппозиционных партий, профсоюзов, студенчества и вообще всего народа.
‘амое важное, решил Я, чтобы военные выступили, а там пойдет. ‹иха беда
начало.

(•отЯ газетчиком Я стал по воле случаЯ, эта увлекательнаЯ
профессиЯ приносит мне с первых же шагов столько удовольствиЯ, что Я
даже перестаю сердитьсЯ на отца. ‡абуду, что он лишил менЯ домашнего
очага, и, в свою очередь, предоставлю ему возможность простить мне
пренебрежение к "Џандектам" ћстиниана. Џримирение происходит в теплой
и непринужденной домашней атмосфере, в библиотеке, под портретами
образцовых предков в традиционных тогах и шапочках. Ћтец настаивает на
моем переселении домой, Я наотрез отказываюсь: во-первых, не хочу
беспокоить сестер возвращениЯми на рассвете, а во-вторых, кто глотнул
свободы, тот едва ли вернетсЯ в клетку по доброй воле. Ѓольшинство
моих товарищей по работе - ребЯта что надо. Џравда, есть две-три
странные личности, особенно один - с прыщавой шеей и дурным запахом
изо рта - целыми днЯми вьетсЯ около начальства и хотЯ тщитсЯ выдавать
себЯ то ли за коммуниста, то ли за социалиста, навернЯка служит в
полиции, голову даю на отсечение. Џервое времЯ коллеги-репортеры
подшучивают надо мной, еще новичком. ’ак, просит менЯ кто-то к
телефону и сообщает, что в таком-то доме совершено преступление на
почве ревности. џ хватаю блокнот, фотографа и мчусь по адресу. „верь
открывает какой-то человек и, услышав мой вопрос: "Љак зовут убитую?"
- сперва испуганно креститсЯ, а потом с возмущением заЯвлЯет, что Я
нахожусь в резиденции апостолического нунциЯ его свЯтейшества папы и
что здесь никогда никого не убивали. —то же касаетсЯ проходимца с
прыщавой шеей, то он пуще огнЯ опасаетсЯ поссоритьсЯ со мной. €, надо
сказать, длЯ этого есть веские основаниЯ: рост у менЯ сто восемьдесЯт,
Я неплохо боксирую, готов в любой момент дать сдачу.)

- ‘ некоторых пор полициЯ стала усиленно разыскивать менЯ. Ћчень
возможно, что наши конспиративные свЯзи были обнаружены, кто-то из
арестованных распустил на допросе Язык. ЌагрЯнули с обыском ко мне на
квартиру, захватили охотничье ружье и спортивные снарЯды. Ћбшарили дом отца,
начинаЯ с библиотеки по римскому праву и кончаЯ кладовой, пышно
именовавшейсЯ винным погребом, где отец хранил несколько бутылок
французского вина. “строили обыск и в помещении редакции, не забыв даже
типографию, как будто человек может скрыватьсЯ под ротационной машиной. Ћдин
из моих сослуживцев по прозвищу "Ђнгельский свЯтоша" - он ходил по
воскресеньЯм к мессе и любил рисовать непорочно-голубой акварелью - встретил
менЯ на конспиративной квартире и настоЯл, чтобы Я перебралсЯ в более
надежное место. Људа бы, вы думали? ‚ дом свЯщенника, его близкого
родственника. Џод крылышком сердобольного падре Я провел несколько недель,
читаЯ религиозные книги и слушаЯ неуемную болтовню попугаЯ, обладавшего
задатками церковного служки, и мог бы без тревог прожить там остаток жизни,
если бы обстоЯтельства интимного характера не потребовали однажды, чтобы Я
вышел из дому. € Я вышел, положившись на свои усы а-лЯ испанский трактирщик.
- ЋбстоЯтельства интимного характера? - заинтересовалсЯ Џарикмахер. -
’ы хочешь сказать - женщина?
- „а, Я именно это хотел сказать. Ќо беднаЯ девушка ничуть не виновата
в моем провале. Ћна была так потрЯсена, узнав, что менЯ зацапали по дороге к
ней - в двадцати шагах от ее дома, если говорить точно, - даже серьезно
заболела. ЏопалсЯ Я не по доносу, и это не было достижение полиции, как
пишут в газетах. ‚сему ви ной глупаЯ случайность да еще собственнаЯ
неосторожность. пик, фланировавший по улице, узнал менЯ в лицо, несмотрЯ на
темноту и мои галисийские усы, и увЯзалсЯ за мной следом. Ќе знаю, то ли он,
улучив минуту, вызвал по телефону патрульную машину, то ли просигнализировал
проезжавшей мимо, только вскоре Я услышал визг тормозов, из машины высыпали
один за другим четыре типа с автоматами и, не дав мне вынуть изо рта
сигарету, надели наручники. ‚се это произошло в мгновение ока, без единого
слова. Њне запомнилось, как проходившаЯ мимо старушка в черном платье
испуганно вскрикнула: "ЏресвЯтаЯ дева ЊариЯ!" ќто был последний женский
голос, услышанный мной.

(Ќеужто этот брадобрей ждет подробного рассказа о моих любовных
приключениЯх? Џонимает ли он, что посвЯщать посторонних в свои
отношениЯ с женщиной так же недостойно, как доносить на человека в
полицию?.. …ще учеником колледжа и даже в студенческие годы Я был
очень стеснителен. ЊенЯ безудержно влечет к блондинкам, но,
влюбившись, Я сгораю от страсти тайно, не решаЯсь заЯвить о своих
чувствах. Џозже, в короткий период моего шоферства, мужскаЯ робость
тает в объЯтиЯх податливых служанок, а когда Я становлюсь газетчиком,
то с удивлением замечаю, что женщины липнут ко мне. —естно говорЯ, Я
ошеломлен этим открытием. џ мог бы вообразить себЯ кем угодно:
•ристофором Љолумбом, Ќаполеоном Ѓонапартом, ‹юдвигом ван Ѓетховеном,
но сердцеедом?.. € в голову не приходило. Ђ начинаетсЯ вот с чего.
‡аведующий информационным отделом редакции, продержав менЯ два месЯца
на происшествиЯх, приходит к выводу, что Я гожусь длЯ кое-чего
большего, чем репортажи о налетах на банки и автомобильных
катастрофах. Ќапример, длЯ интервью с политическими деЯтелЯми. Ќо длЯ
этой работы, замечает он, необходимо завести костюм, сорочки и
галстуки поэлегантнее. € вот едва Я менЯю окружение и свой внешний
вид, как попадаю в плен к женщинам. —то любопытно, инициатива всегда
исходит не от менЯ, а от них, и, признатьсЯ, Я даже чувствую себЯ
как-то неловко от этого. Ќе знаю, что тут играет главную роль - то ли
мои новые костюмы и галстуки, или мое телосложение голландского
морЯка, или мои зеленые глаза русского скрипача, или мой профиль
неаполитанского бандита, или моЯ манера говорить в шутку о серьезных
вещах, моЯ неуемнаЯ влюбчивость - это слабаЯ струнка мужчины, которую
женщины чувствуют с первого взглЯда. ‚ о всЯком случае, без каких-либо
домогательств с моей стороны, сам не знаю как, Я то и дело оказываюсь
в запертой спальне в объЯтиЯх сеньоры, сеньориты или вдовы, котораЯ
всхлипывает у менЯ на плече - разумеетсЯ, после исполнениЯ интимных
обЯзанностей. Џервому случаю Я не придаю большого значениЯ: эта дама -
скораЯ на ногу лошадка, хотЯ и принадлежит к высшему обществу. …ще до
нашей встречи Я слышал от заведующего спортивным отделом о ее
похождениЯх, а тут она сама ЯвлЯетсЯ к нам в редакцию и спрашивает
репортера по хронике светской жизни. Ќо с репортером она почти не
разговаривает, а заводит беседу со мной, нежным, чуть капризным тоном
спрашивает мое имЯ, на прощанье подает пахнущую французскими духами
руку, да так, словно вручает подарок, и намекает, чтобы Я записал ее
телефон. "Ђ то ты забудешь", - говорит она в заключение, незаметно
переходЯ на "ты". ’елефонный звонок кладет начало идиллии, котораЯ
никогда не сотретсЯ в моей памЯти из-за одной совершенно незабываемой
детали: благоуханнаЯ сеньора научила менЯ искусству любви - не как это
определено господом богом, а как это умеют делать лишь
цивилизованнейшие. …е имЯ ”анни, но с тех пор, как увидел ее без
одежд, Я зову ее ‘аломеей.)

- Љак и в момент ареста, за весь путь до ‘егурналЯ мне не было сказано
ни слова. ЊенЯ втолкнули в небольшую комнату, где стоЯл в позе ожиданиЯ,
нахлобучив на глаза шлЯпу, командующий пытками - его все знают по кличке
Ѓакалавр. ќто был - впрочем, он и сейчас еще жив - коренастый, плотный
мужчина лет под пЯтьдесЯт, Я бы сказал, изысканно одетый. Ћт него пахло
дорогим одеколоном, в зубах он держал сигарету в мундштуке. Њне врезались в
памЯть мельчайшие детали его внешности. Ѓакалавр встретил менЯ таким
приговором: "Ќу, теперь ты крепко влип, †урналист. Ќе за бредни, вроде
первомайской речуги, а всерьез". Ќе терЯЯ ни минуты, от стал задавать мне
вопросы насчет заговора офицеров. џ отвечал с наигранным возмущением: "Њои
убеждениЯ штатского человека несовместимы с такими методами борьбы, как
военные перевороты". Ћн хитро посматривал на менЯ своими маленькими
глазками, в которых было что-то от змеи и от грызуна. џ понЯл: он не ждет и
не хочет от менЯ добровольных признаний. Ѓолее того, в его сердце палача,
этой сточной Яме, уже окрепло страстное желание вырвать их с помощью пыток.
Ћн так спешил, что не прошло и получаса после моего поЯвлениЯ, как Я был
раздет догола, з акован в наручники - руки за спину - и водружен на "ринг".
—то это за штука, вы и сами хорошо знаете.
- џ не знаю, - возразил Љапитан. - ‘лыхал об этом орудии пыток, но что
оно собой представлЯет в точности, не знаю.
- ‘ большим удовольствием готов объЯснить вам, Љапитан, - сказал
†урналист, будто речь шла о чем-то приЯтном. - •отЯ объЯснЯть тут,
собственно, нечего. "ђинг" - это обычный диск обычного автомобильного
колеса. ЋбодьЯ диска заточены и остры, словно ножи. …го-то и используют эти
канальи в виде орудиЯ пыток политических заключенных. Ђ как - вы сейчас
поймете. Љогда менЯ, разутого, поместили на этот режущий круг, он показалсЯ
мне довольно безобидным: боль в подошвах ног была вполне терпимой. Ќо так
продолжалось лишь несколько минут. Њеталлические лезвиЯ входили все глубже в
подошвы, эти чувствительные участки тела, от боли Я менЯл положение ног,
невольно подставлЯЯ полукруглым ножам все новые места. ли часы - на
подошвах оставалось все меньше нетронутых мест, мои ступни обрастали снизу
багровой бахромой, краЯ обода покрылись кровью, и Я, уже вне себЯ от боли,
пыталсЯ спрыгнуть с "ринга". Ќо агенты не пустили менЯ на пол. Ћкружив менЯ,
они плевали мне в лицо, пинали ногами, били кулаками и плоской стороной
клинков, и, как Я ни сопротивлЯлсЯ, менЯ вновь поставили, на этот адский
пьедестал.

(Џриходите ко мне сегоднЯ, в шесть вечера, и Я буду рад ответить
на вопросы, интересующие вашу газету", - сказал мне посол одной
южноамериканской страны, видимо забыв, что в тот же час, в том же
месте его супруга устраивает коктейль-парти. Љогда Я, в самом темном
из моих костюмов и в самом светлом из моих галстуков, поЯвлЯюсь в
посольстве, дипломат рассыпаетсЯ передо мной в извинениЯх, просит
отложить интервью до завтра - "„а смирит господь Ярость шефа!" - думаю
Я при этом - и приглашает менЯ остатьсЯ гостем на коктейле ее
превосходительства. џ остаюсь, завЯзываю беседу с рыжеволосой дамой,
обладательницей высокой, чуть не девственной груди. „ама недавно
развелась с мужем и теперь увлекаетсЯ теософическими книгами и
романами ѓермана ѓессе. Ћна спрашивает, читал ли Я "Ќарцисса и
ѓольдмунда". ‚ ответ на мой отрицательный жест в ее голубых глазах
поЯвлЯетсЯ выражение глубочайшего соболезнованиЯ, она обещает прислать
мне на адрес редакции экземплЯр своей настольной книги и действительно
спустЯ четыре днЯ выполнЯет свое обещание. †енщина и книга столь
приЯтны, что Я полагаю необходимым навестить новую знакомую и
потолковать с ней о прочитанном, а кроме того, преподнести ей букет
роз. –веты прибывают из магазина как раз в ту минуту, когда хозЯйка
дома опускает иглу на пластинку с записью романсов „ебюсси. Џод
чарующим воздействием книги, свежих роз и музыки сливаютсЯ воедино
наши мысли, руки и все остальное. џ посвЯщаю рыжеволосой несравненные
субботние вечера, когда еще предстоит день отдыха, а в груди моей
пылают семь стопок виски. Ћна нервно, прерывисто звонит у дверей моей
квартиры. ‚ойдЯ, она надолго припадает к моим губам, после глотка
хереса из рюмки , что Я наполнил в ожидании ее, залезает в мою пижаму,
засучив рукава и закатав штанины, и наконец усаживаетсЯ на постели
среди подушек. Џрежде чем упасть в мои объЯтиЯ этакой скромной и
наивной деревенской простушкой, она должна непременно поболтать о
литературе, об индусской философии, об итальЯнском кино и абстрактной
живописи. ‚се это хорошо, но со временем Я начинаю чувствовать, как от
этих прелюдий на культурные темы притуплЯетсЯ мое плотское влечение к
рыжеволосой. € вовсе не потому, что ее обширные познаниЯ выше моих,
ущемлЯют мое достоинство - кстати, ее лекции бывают полезны длЯ моего
самообразованиЯ, - а потому, что, по моему убеждению, подобные
литературно-научные прологи не особенно уместны в постели. ‚озможно,
мое представление о любви легкомысленно и пошло, но Я воспринимаю
слиЯние полов как торжество природы, как радостное таинство, чуждое
какой бы то ни было метафизике, и мне, ей-богу, не по душе схоластика
рЯдом с обнаженной женщиной. ђазведеннаЯ дама, поклонница ѓермана
ѓессе, упорствует в своих традициЯх исследовать проблемы мирового
значениЯ за минуту до того, как лечь со мной, и потому наши субботние
встречи становЯтсЯ все реже и реже, пока не прекращаютсЯ вовсе. Ќо Я
частенько звоню ей по телефону, чтобы узнать ее мнение о книге,
которую Я не удосужилсЯ прочесть, о музыке, которую не успел
послушать, о фильме, который еще не посмотрел.)

- ЏЯть часов менЯ держали на "ринге". џ твердил одно: отвергаю военные
перевороты как метод политической борьбы и клЯнусь всеми свЯтыми, что не
знаю лично никаких офицеров, кроме одного-двух, у которых брал интервью по
долгу службы. Ќеож иданно Ѓакалавр велел мне спуститьсЯ с "ринга" и одетьсЯ,
так как, сказал он, предстоит поехать в одно место, где Я либо| развЯжу
Язык, либо распрощаюсь с жизнью. Ќа этот счет, подчеркнул он, у него нет ни
малейшего сомнениЯ. Ѓелье и костюм Я натЯнул без особого труда, но с обувью
пришлось повозитьсЯ: искромсанные, отекшие ступни не влезали в туфли. ‡атем
мне приказали идти вперед. ЊенЯ сопровождала группа агентов во главе с
Ѓакалавром. Џрежде чем пуститьсЯ в дорогу, мен Я подвергли дурацкой
операции, словно заимствованной из фильма о гангстерах или сказки: нацепили
мне на нос массивные очки с черными стеклами и, чтобы Я не уловил боковым
зрением очертаниЯ предметов или хотЯ бы тени от них, плотно законопатили
ватой просветы между лицом и очками. „ва агента взЯли менЯ под руки и, как
слепого, повели по коридорам ‘егурналЯ. џ ощутил под ногами ступеньки
лестницы, затем менЯ поднЯли на весу в машину - судЯ по высокой посадке и
характерному звуку клаксона, это был джип. Ќад ухом раз далсЯ хриплый голос
Ѓакалавра: "‡ахватите кирки и лопаты, чтобы длЯ этого дерьма выкопать
могилу". џ похолодел, хотЯ почти одновременно в мозгу зародилось сомнение,
вылившеесЯ в такой успокоительный силлогизм: "Њне завЯзывают глаза - значит,
не хотЯт, чтобы Я запомнил дорогу; они боЯтсЯ, что Я запомню дорогу -
значит, везут менЯ не на смерть; следовательно, Ѓакалавр врет, когда пугает
могилой". „жип катил до молчаливым ночным улицам, потом закачалсЯ по
проселку, затем какое-то времЯ подпрыгивал по камнЯм или глыбам ссохшейсЯ
земли и в конце концов остановилсЯ. ЊенЯ под руки спустили, провели
несколько шагов. џ, спотыкаЯсь, преодолел два уступа - должно быть,
ступеньки из утрамбованной земли, - и за нами захлопнулась кака Я-то дверь.
‘ менЯ сорвали одежду, стащили туфли, защелкнули на скрещенных сзади руках
наручники и ударом наотмашь сбили с лица очки вместе с ватой. …два Я открыл
глаза, как кто-то сильно ударил менЯ ногой в живот, и Я повалилсЯ на диван.

(‘лучай с глупой девственницей - неопровержимое свидетельство
того, что Я совершенно не гожусь на роль волокиты, развратника или
соблазнителЯ. Ќачалось с телефонных звонков. …жедневно по нескольку
раз менЯ вызывает гортанный голос чувственной женщины, и Я пускаюсь на
всЯкие уловки, чтобы избежать разговора с неизвестной. "‘кажи, что
менЯ нет на работе, что у менЯ болит зуб", - прошу Я сослуживцев. “ж
кто-кто, а Я-то знаком с теми маньЯчками, перезрелыми девами или
неудовлетворенными женами, которые звонЯт по адвокатским бюро,
служебным конторам и редакциЯм газет в поисках телефонного
собеседника, с кем можно завЯзать пикантный, а то и просто скабрезный
разговор, прЯчась за и нкогнито, словно за баррикадой. Ћднако
гортанный голос так настойчив и полон мольбы, что однажды Я не
выдерживаю и беру трубку: "Џослушайте, детка, если вы действительно
хотите со мной познакомитьсЯ, то не лучше ли нам встретитьсЯ
где-нибудь? Њне претит эта похороннаЯ труба, именуемаЯ телефоном". - "
•орошо, - послушно соглашаетсЯ неизвестнаЯ. - џ видела ваш портрет в
газете, читала ваши хроники и безумно хочу вас видеть, где угодно". џ
назначаю место свиданиЯ, презрев опасность встретить деву не первой
свежести или проститутку, обслуживающую на дому. Ќо - хвала
всевышнему! - моЯ поклонница ЯвлЯет собой обратную сторону медали:
этакий полурасцветший бутончик, выпускница колледжа, романтичнаЯ, как
”ранческа, та, что была возлюбленной Џаоло. ЋказываетсЯ, она влюблена
в мой профиль неаполитанского бандита и - о, боже! - в мой
журналистский стиль. ‘овершенно ослепленный нежностью этого ангела,
пахнущего молоком и жасмином, Я веду ее в кино - днем, так как вечером
родители не выпускают ее из дому, - и в темноте глажу ее руки,
трепетные и влажные, словно мордочка кролика. Џосле кино мы сидим в
кафе, Я тЯну четвертую рюмку сухого мартини, она грызет мороженое,
белоснежное, как ее шеЯ, и времЯ от времени поглЯдывает на менЯ с
таким восхищением, что Я начинаю нервничать. Љак-то майским
воскресеньем Я приглашаю ее к себе на квартиру. Ћна идет рЯдом со мной
по улице, навстречу своему падению, и Я чувствую, что вот так же
отрешенно и радостно она пойдет и в ад, если мне это взбредет в
голову. џ медленно ее раздеваю - тело отливает матовой белизной
фарфора - и, уже обнаженную, целую в губы. Ћна, чуть не терЯЯ
сознание, никнет у менЯ в руках, и тогда Я произношу самые испанские
из всех испанских слов: "’ы непорочна?" Ћна слегка краснеет и, борЯсь
со страхом, который отражаетсЯ в ее глазах робкой лани, бормочет:
"Љонечно. Ќо Я так люблю тебЯ, что готова..." џ хмурю брови, словно
школьный учитель, отвожу глаза в угол на белую глыбу холодильника и
кричу голосом разгневанного дЯдюшки: "Ќу, вот что! Ќемедленно одевайсЯ
и марш домой!". €ной раз, просыпаЯсь целомудренным квакером, Я хвалю
себЯ за стойкость, проЯвленную в то воскресенье. Ќо когда Я просыпаюсь
не квакером, а это бывает значительно чаще, почти каждое утро, Я
называю себЯ идиотом. ‡аконченным идиотом, который не заслуживает
никакого снисхождениЯ.)

- ђанчо было мало - метра три в длину и столько же в ширину, -
запущенно, как свинарник, без мебели, если не считать дивана, на который Я
упал, да выкрашенного белой и голубой краской шкафчика длЯ детских вещиц и
игрушек, присутствие которого в этой страшной берлоге вызывало недоумение.
Ќе дав мне поднЯтьсЯ с дивана, не задаваЯ мне никаких вопросов, шестеро
агентов стали бить менЯ палками, вернее, сучьЯми тех деревьев, что окружали
ранчо. Љогда от удара о мои ребра или голову одна из этих дубин, еще с
остатками свежей листвы и колючими наростами, ломалась, ч ерез минуту Я
слышал приглушенное вжиканье мачете - за дверью рубили новые сучьЯ. Ѓез
малого час длилось это избиение, и оно, очевидно, длилось бы еще, если бы
Ѓакалавр не приостановил его: "Ќу как, падло, будешь давать показаниЯ?
Ќазови фа милии военных, замешанных в заговоре, и мы отпустим тебЯ ко всем
чертЯм. Ђ будешь молчать - прибьем, как паршивую собаку". ‚ ответ на его
слова Я в сотый раз повторил, что мои принципы несовместимы с идеей военных
переворотов; Ѓакалавр оборвал менЯ, заЯвив, что пришел час моей смерти, а
заодно и похорон. ‚ кольце агентов с автоматами на изготовку , весь
лилово-красный от синЯков и ссадин, Я вышел из хижины. Љак Я и предполагал,
это было заброшенное бедное крестьЯнское ранчо, приткнувшеесЯ среди
древесных зарослей. ЏройдЯ метров пЯтьдесЯт, мы остановились у огромного
дерева букаре без цветов и без листьев. Ѓакалавр протЯнул мне кирку и
лопату: "Ќа, рой себе могилу, мразь!" џ вспомнил про очки и вату и стал
копать землю без особой тревоги, почти уверенный в том, что Яма эта не
станет местом моего упокоениЯ. Љогда Яма достигла размеров обычной могилы, а
Я продолжал ее еще углублЯть, один из агентов направил на менЯ сверху
автомат и завопил: "‚ последний раз, предлагаем: говори, или сейчас
издохнешь!" - "‚ы хотите убить человека, который ничего не знает. ќто просто
глупо", - ответил Я из глубины Ямы. Ђгент поднЯл автомат и прицелилсЯ. џ
зажмурил глаза - на всЯкий случай... Џрошло несколько секунд. ЊенЯ вытащили
из Ямы, надели наручники, вернули в ранчо с бело-голубым шкафчиком. Ќа
пороге менЯ поджидал новый удар ногой в живот, и опЯть Я упал на диван.
‘квозь редкие кроны искалеченных деревьев проглЯдывал туманный рассвет.

(Љогда речь идет о простом соблюдении закона природы или о
совершении третьего из смертных грехов, то все катитсЯ у менЯ как по
маслу. ’ак же легко - без осложнений - свЯзи обрываютсЯ, как только
выпадает удобный случай положить им конец. ‚се мои милые визитантки,
перестав посещать менЯ с определенной целью, остаютсЯ близкими моими
друзьЯми. "Љак дела, †урналист? …сли верить фотографиЯм в газете, ты
молодеешь день ото днЯ". "Њилый, мой муж хочет познакомитьсЯ с тобой.
џ ему столько о тебе говорила". "—то бы ни было, †урналист, ты мне
нравишьсЯ по-прежнему. …сть вещи, которые не забываютсЯ". "„орогой,
постарайсЯ, чтобы ваша газета прислала ко мне фотографа. џ даю
чудесный прием". "‡наешь, на будущей неделе моЯ свадьба, †урналист. џ
рассержусь, если тебЯ не будет". € так далее, в том же духе. Ќо
положение усложнЯетсЯ, когда женщина в тебЯ влюблена серьезно, Я хочу
сказать, полюбит всем сердцем. ’акие катастрофы случались с мной,
слава богу, всего дважды. Ќет на земле существа отважнее,
великодушнее, настойчивее и достойнее уважениЯ, чем влюбленнаЯ
женщина. ’акаЯ принесет в жертву все, что угодно: домашний очаг и
состоЯние, если они у нее есть; семью и детей, если они у нее есть;
собственную жизнь, котораЯ у нее есть и всегда в ее распорЯжении.
‚любленнаЯ женщина - повторЯю, женщина, полюбившаЯ всем сердцем, -
превосходит в набожной приверженности верующих, в бескорыстии -
альтруистов, в беззаветной преданности - революционеров, в
самоотреченности - матерей, а уже одно это, черт возьми, о многом
говорит. џ знаю, огромному числу представителей обоих полов показались
бы преувеличенными мои убеждениЯ на этот счет. ‚едь большинство женщин
только воображают, что они влюблены, а на самом деле и понЯтиЯ не
имеют о настоЯщей любви. ’оже и мужчины: сколько их проходит по жизни,
так и не испытав счастьЯ быть по-настоЯщему любимым. Ќо Я убежден в
своей правоте. Љогда Я говорю о настоЯщей любви, Я вспоминаю прежде
всего Њилену, учительницу. Ћна радуетсЯ, как школьница, если Я покупаю
ей коробку конфет. Ћна приходит в ужас, если у менЯ на несколько
десЯтых поднимаетсЯ температура. Ћна готова лопнуть от гордости, когда
Я получаю пустЯковую премию на конкурсе репортажей. …е розовые ножки
всегда охотно и радостно несут ее в мои объЯтьЯ, —асто наплакавшись
по-детски, со всхлипами, она твердит, уставившись в одну точку, что
готова отказатьсЯ от дома, родных, от места преподавательницы
английского Языка, лишь бы жить со мной, спать со мной, убирать мою
квартиру, ставить гвоздики в мои пустые цветочные вазы. Љонечно, она
заболела с горЯ, узнав, что менЯ арестовали именно тогда, когда Я шел
к ней, чтобы поцеловать ее. ‹ юбовь Њилены пролетит над зеленой
саванной, переплывет великую реку, просочитсЯ сквозь толстые стены
тюрьмы и картон этой решетки и доставит сюда ее письмо. ЏерваЯ ,
весточка из внешнего мира - перваЯ не только длЯ менЯ, но и длЯ этих
четверых, не знающих, кто такаЯ Њилена. џ уверен, так будет.)

- ЊенЯ избивали каждую ночь. „нем, пока трое агентов с автоматами
расхаживали вокруг ранчо, Я отлеживалсЯ в забытьи на диване, страдаЯ от
болей, от жажды, от мысли о новых побоЯх. Ћколо полуночи издалека раздавалсЯ
гудок джипа, возвещавший о приезде Ѓакалавра и его подручных. ’о, что
неминуемо должно было произойти десЯтью минутами позже, приводило менЯ в
такой ужас, что однажды, заслышав отдаленный звук клаксона, Я обмочилсЯ
прЯмо на диване. Ѓакалавр входил со своими помощниками в ранчо, приближалсЯ
к дивану, где Я лежал, покрытый кровоподтеками, с вылезшими из орбит
глазами, и спрашивал масленым голоском сводника: "Ќу-с, как? Ѓудем
говорить?" џ отвечал: "‚се, что Я знаю, вам известно. Ѓольше ничего не могу
сказать". ‚след за этим удары палок сыпались на мои синЯки и раны,
оставшиесЯ от прошлой ночи и от всех предыдущих ночей. Ќо в тот раз, едва Я
услышал гудок приближающегосЯ джипа, менЯ вдруг обуЯл такой страх перед
физической болью, такое неудержимое желание избежать побоев, что Я пустилсЯ
на хитрость, хотЯ и понимал, сколь она глупа и беспомощна. Ќа очередной
вопрос Ѓакалавра: "Ќу-с, как? Ѓудем говорить?" - Я ответил: "‹адно. џ дам
показаниЯ". “ Ѓакалавра заблестели глаза. Ћн повернулсЯ к агенту - тому
самому, что целилсЯ в менЯ с краЯ вырытой мною могилы, - и приказал: "‚озьми
блокнот, записывай". Ѓез каких-либо колебаний Я стал перечислЯть имена
несуществующих лейтенантов и капитанов, приписываЯ их к существующим
казармам, пока не набрал достаточное количество "участников" заговора. ‚ ту
ночь - по моим подсчетам, седьмую в лапах Ѓакалавра - менЯ не били. Ѓольше
того, дали стакан воды, которым Я умерил сводившую с ума жажду, и крылышко
цыпленка, оставшеесЯ от ужина одного из агентов. Ѓакалавр пристально и
недоверчиво следил за мной - какие-то сомнениЯ у него, видимо, оставались.
Џотом он собрал свою ватагу, вдали рЯвкнул холодЯщий душу гудок джипа. Њои
мучители спешили в существующие казармы на поимку несуществующих офицеров. џ
выиграл ночь отдыха длЯ разбитого в кровь тела и стакан воды, который спас
менЯ от умопомрачениЯ на почве жажды.

(€ все-таки, пожалуй, Я не прав, уверЯЯ Џарикмахера в том, что
политика засосала менЯ вопреки моей воле. …ще студентом Я ходил на
митинги, читал еженедельники политических партий, спорил со своими
однокурсниками о социализме и кооперативах. € если не шел дальше
этого, то лишь потому, что всегда почитал личную свободу превыше всего
на свете. €менно любовь к личной свободе удерживает менЯ от
возвращениЯ в отцовский дом и от женитьбы на Њилене или на
какой-нибудь другой женщине. Ќе хочу, чтобы к моему дикому стволу
привилсЯ опасный своей ласковой вкрадчивостью культурный побег и
заставил менЯ изменить образ жизни. Џо этой же причине Я долго не
вступал ни в одну из политических партий. ‘тав членом партии, Я должен
был бы подчинЯтьсЯ дисциплине, тратить вечера на эти скучнейшие
собраниЯ с протоколами и сбором членских взносов, а то еще ездить в
качестве оратора на митинги в провинциальное захолустье и там, после
многочасовой трЯски по отвратительным дорогам, произносить
зажигательные речи, а потом, стыдЯсь собственной болтовни, выслушивать
поздравлениЯ растроганных слушателей: "Ѓлагодарим, коллега †урналист!
ЏотрЯсающее выступление!" Ќо что толку от моего стремлениЯ к личной
независимости, от этого страстного желаниЯ остатьсЯ дичком, как
неклейменый бык-одинец в саванне, если Я живу в такой стране, как
‚енесуэла? ‚едь мы, венесуэльцы, уже полтора века страдаем от микробов
политиканства. Њы произносим только политические речи, бредим наЯву
политическими переворотами, даже напиваемсЯ мы с единственной целью -
выкрикнуть на улице какую-то политическую дребедень. “ нас не хватает
времени занЯтьсЯ индустриализацией, гигиеной быта, образованием, мы
только и знаем, что ведем глупые и бесплодные политические дискуссии.
Ѓудучи плотью от плоти своей среды, Я тоже в конце концов уступаю
роковому соблазну. †елаЯ доставить удовольствие одной премиленькой
мулатке, медицинской сестре, котораЯ частенько навещает менЯ дома и в
перерывах между поцелуЯми шепчет: "‹юбовь моЯ, кто тебе сказал, что мы
отнимем у тебЯ свободу? Њы ведь не орден иезуитов!" - Я вступаю в
партию. ‚ партию моей медицинской сестры, разумеетсЯ. Џоначалу Я
ограничиваю свои новые обЯзанности присутствием на заседаниЯх палаты
депутатов, и то затем, чтобы поддержать аплодисментами- выступлениЯ
нашего лидера, несравненного оратора. Ќо вот армейские заправилы,
совершив переворот, принимаютсЯ набивать политзаключен ными тюрьмы и
опустошать государственную казну - кровь у менЯ в жилах вскипает, Я
выступаю с речью на первомайской манифестации и кончаю тем, что,
поправ свои гражданские убеждениЯ, ввЯзываюсь в конспиративную
деЯтельность.)

- Њои мучители вернулись через сутки, как и следовало ожидать, не
обнаружив вымышленных капитанов и лейтенантов. Ѓакалавр, судЯ по смокингу и
винному запаху, ЯвилсЯ прЯмо с праздника, может быть, со свадьбы, где он,
надо думать, не преминул провозгласить тост в честь новобрачных. ’ем не
менее взглЯд его гадючьих глаз был, как никогда, полон Яда, а характернаЯ
гримаса врожденного преступника, как никогда, резко очерчивала рот. Ќа этот
раз без единого слова и вопроса Ѓакалавр и его головорезы принЯлись бить
менЯ ногами в грудь и лицо, поминаЯ непристойностЯми мою покойную мать.
Џотом один из них, оттЯнув пальцами кожу у менЯ на правой руке, прошил ее
мешочной иглой с толстой и шершавой, как шпагат, нитью. Џодерги ваЯ нить, он
удерживал менЯ рЯдом с собой, как это делает погонщик с быком, у которого
через нос пропущена веревка. ЋстрейшаЯ боль и вслед за этим еще более
ужаснаЯ - где, Я даже не успел определить, - лишили менЯ сознаниЯ. Љогда -
не знаю, сколько времени спустЯ, - Я пришел в себЯ, ощущение шпагата в руке
уже исчезло, но та, другаЯ, невыносимаЯ боль осталась, и теперь Я знал место
ее возникновениЯ. Њедленно, очень медленно осознавал Я, до какой по длости
дошел этот подвыпивший садист в смокинге, выведенный из себЯ ложными
показаниЯми. Ћн не довольствовалсЯ оскорблением памЯти моей покойной матери,
не насытилсЯ видом моего тела, прошитого мешочной иглой. Ќе желаЯ считатьсЯ
с тем, что перед ним лежит обессиленный, закованный в наручники, голый,
избитый донельзЯ человек, он собственными руками вонзил в него заостренный
сук или кол, словно гарпун в кашалота. ‚ приступе ледЯного озноба Я стучал
зубами, на висках выступил холодный пот. ’ам, внизу, менЯ пекло пламЯ, оно
сжигало ткани, оно не только не утихало, но поминутно вспыхивал о с новой
силой. ЊенЯ атаковали судорожные позывы, до такой степени мучительные, что
казалось, это сама жизнь рветсЯ из моего тела сквозь кровоточащее отверстие.
џ дышал тЯжело и отчаЯнно - и все же не чувствовал пульса на стЯнутых
наручниками запЯ стьЯх. Љогда через какие-то минуты Я снова стал погружатьсЯ
в беспамЯтство, мне представилось, что наконец ко мне пришла смерть и она
избавит менЯ от страданий. ‘мерть в образе моей доброй и строгой матери - с
белым лбом и в черной накидке.

(—ерные очки и белаЯ вата. Љаким же, в самом деле, Я был слепцом,
полагаЯ, что, закрыв мне глаза, они хотели скрыть от менЯ путь, а
следовательно, не намеревались менЯ убить и Я вернусь обратно живым!
Љаким же Я был тупицей, не предусмотрев, что есть бездны, пострашнее
смерти, и не почувствовав впереди угрозу, во сто крат более мрачную,
нежели смерть! ‚се было бы уже кончено, если бы комедиЯ с могилой не
оказалась только лишь комедией, если бы агент открыл тогда огонь из
автомата и оставил менЯ лежать мертвым на дне Ямы, вырытой моими
руками. џ лежал бы сейчас спокойно, не испытывал бы этой жгучей,
разрывающей внутренности боли, котораЯ обвивает колючей проволокой мои
артерии вплоть до колен, до щиколоток, ползет от поЯсницы к затылку,
прошиваЯ спинные позвонки. €з менЯ уже вытащили кол, но мне кажетсЯ,
будто он все еще внутри и гораздо глубже, чем раньше, будто он достает
острием брюшную стенку и вот-вот проткнет ее на уровне пупка. џ не
мечтаю больше сохранить жизнь, Я придумываю, как поскорее расстатьсЯ с
ней. џ уже не человек, а раздавленнаЯ лЯгушка - все наружу, чучело,
размалеванное липкой, темной кровью, стекающей по ногам. …динственное
средство оборвать этот позорный, унизительный кошмар, избежать
завтрашнего ночного избиениЯ, освободитьсЯ от Ѓакалавра - это смерть.
Ќадо перестать существовать, надо умереть, и Я добьюсь этого.)

- ‡а двадцать четыре часа, пока палачей не было, Я в горЯчке обдумал во
всех деталЯх способы вынудить Ѓакалавра или кого-нибудь из агентов убить
менЯ. Љогда они вошли, Я лежал на диване, на правом боку, в луже крови,
поджав ноги. „икаЯ головнаЯ боль приглушала все другие боли. "Ѓакалавр, -
проговорил Я, увидев его. - ‚ы должны менЯ убить... ‘егоднЯ же". Ћн
ухмыльнулсЯ: "Ќе волнуйсЯ, обЯзательно убьем. ’олько не сразу, а постепенно,
частЯми". € Я начал речь, которую продумал за ночь, в огне горЯчки: "…сли вы
не убьете менЯ сию же минуту, Ѓакалавр, то остаток моей жизни Я посвЯщу
единственной цели: отомстить вам. Љогда Я выйду из тюрьмы - а Я выйду, рано
или поздно, как выходЯт почти все узники, - Я не дам покоЯ душе и телу, пока
не взыщу с вас полной мерой за эту подлость. џ побреду за вами следом, как
пес за хозЯином, Я разыщу вас в самом отдаленном уголке земли и заставлю
расплатитьсЯ за все муки и оскорблениЯ. ‘оветую, Ѓакалавр: убейте менЯ
сегоднЯ! …сли вы этого не сделаете, то, клЯнусь честью, клЯнусь прахом
матери, всЯ моЯ будущаЯ жизнь будет подчинена одной цели - отомстить вам,
плюнуть вам в лицо, вырвать у вас глаза, содрать с вас кожу вот этими
ногтЯми..." Љакое-то мгновение он колебалсЯ, разглЯдывал менЯ, потом пожал
плечами, сменил в мундштуке сигарету и, закуриваЯ, сказал презрительно: "Ќе
мели чушь, †урналист, живым ты из тюрьмы не выйдешь". џ понЯл, что словами
его не проймешь, и решил осуществить второй план самоубийства. ‘вернувшись
на диване, поджав ноги наподобие взведенного курка, Я терпеливо ждал, когда
голова кого-нибудь из моих палачей окажетсЯ на уровне моих пЯток. € вот один
из них - кстати сказать, самый усердный, обломавший об менЯ не одну дубину,
- любопытствуЯ, как выглЯдит рана, приблизилсЯ к моим ногам. џ напрЯг все
силы и ударил его прЯмо в лицо. Ћн отлетел к бело-голубому шкафчику, осел на
пол, рот у него был в крови. џ с радостным трепетом наблюдал, как он тЯжело
встал, как его лицо наливалось Яростью, как он поднЯл автомат на уровень
моего тела. € вдруг он застыл, словно парализованный, от окрика Ѓакалавра:
"Ћтставить, кретин! Ќе вздумай прикончить его!" џ окончательно понЯл, что
уйти из жизни мне не удастсЯ.

(Ѓакалавр, конечно, не принЯл всерьез мою угрозу, да и сам Я не
думал тогда, что приведу ее в исполнение; просто-напросто Я
провоцировал его на убийство, всем существом желаЯ собственной смерти.
Ќо теперь Я снова и снова мысленно возвращаюсь к этим оставшимсЯ без
ответа словам, и они обретают силу торжественной, грозной, нерушимой
клЯтвы. Ѓоль немного утихла, но в низу живота поЯвилась тЯжесть, как
будто туда положили камень или кусок железа. ‘мерть - гораздо более
трудоемкий процесс, нежели мы себе представлЯем. —еловеческий организм
хватаетсЯ за жизнь с цепкостью утопающего, бросает в бой со смертью
все свои неистовые защитные силы, и развЯзка долго не наступает. Ќе
наступает, будь она проклЯта! џ прихожу к мысли, что никогда не смогу
умереть ни от побоев, ни от жажды, ни от своей страшной внутренней
раны, - что Я бессмертен и смогу выполнить обет: убить Ѓакалавра.
Ѓакалавр скроетсЯ в водовороте восстаниЯ, избежит самосуда толпы.
Ѓакалавр удерет с награбленным капиталом за границу, Ѓакалавр будет
жить на каком-нибудь североамериканском курорте или на одном из
бульваров Џарижа под защитой своих телохранителей, под опекой полиции
этих цивилизованных, демократических стран. Ќо Я последую за
омерзительным пузырем неотступной тенью, буду терпеливо отсчитывать
дни и ночи зимы и лета в ожидании урочного часа - часа его смерти.
‚озможно, он будет в этот миг в смокинге, как в ту ночь, когда он
всадил в менЯ кол, или в купальном костюме, на плЯже, под бело-зеленым
полосатым зонтом, а может, он будет мирно спать в постели, и мне,
прежде чем ударить его кинжалом, придетсЯ залезть к нему через балкон
и разбудить его, чтобы он убедилсЯ в том, что клЯтву Я выполнЯю. Џотом
умру и Я - в искрах электрического разрЯда или под ножом гильотины, -
но Ѓакалавра уже не будет, и воспоминание о его маленьком, пузатом
трупе скрасит мои последние мгновениЯ перед казнью. …ще раз клЯнусь
прахом моей матери: Я убью Ѓакалавра!)

- Ѓренное тело †урналиста расходовало последние запасы жизненных сил,
друзьЯ мои. „о агонии оставалсЯ один шаг, и палачи должны были либо
подтолкнуть менЯ к смерти, либо вообще оставить в покое. Ќо, видимо, и в
самом деле им было запрещено покончить со мной, потому что однажды на
рассвете менЯ стали готовить к возвращению в ‘егурналь. Ћдели, снова
нацепили черные очки - теперь в отношении полутрупа это была Явно излишнЯЯ
мера предосторожности, - на руках поднЯли в джип, на руках спустили на землю
по приезде на место. ‚олоком протащили по лестницам и коридорам ‘егурналЯ до
"ринговой". ’ам менЯ опЯть раздели догола, стЯнули руки наручниками. Ћдин из
агентов дал мне стакан молока. Ќеделю молоко было единственной моей пищей...
Ћднажды в "ринговую" вошел врач с чемоданчиком в руке. Џри виде моих
гноЯщихсЯ зловонных ран этот бывалый человек сморщилсЯ, как от боли. "‚от
это да!" - произнес он озадаченно. Ћн вышел и вскоре вернулсЯ, несЯ
пузырьки, вату, бинты. Џока он тщательно промывал перекисью больные места, Я
спросил его имЯ, но он отказалсЯ назвать себЯ. Љонечно, это был полицейский
врач, но все же Я хотел знать его имЯ. Ћн отказалсЯ назвать себЯ и на
следующий день, когда пришел продолжить лечение. Ћн поговорил со мной,
сказал, что спассЯ Я чудом: еще немного - и острие задело бы брюшину. Ћднако
имЯ свое он наотрез отказалсЯ назвать. ђаны мало-помалу рубцевались, но Я не
мог опорожнить кишечник. џ не хотел, не осмеливалсЯ это сделать. Ќаконец Я
пересилил страх. ЋстрейшаЯ боль, почти такаЯ же, как в момент пытки,
охватила менЯ, и Я потерЯл сознание.

(Љогда выйду на свободу - не важно когда, но выйду, - Я с первого
же шага подчиню себЯ одной-единственной цели: убить Ѓакалавра. Џусть
товарищи в редакции ждут менЯ с распростертыми объЯтиЯми, Я не пойду в
редакцию. џ не вернусь в дом отца с его уютной библиотекой и с кустами
гераней в саду. џ не стану искать встреч с женщинами, сладкого
опьЯнениЯ от поцелуев, блаженного трепета близости. „аже Њилене
придетсЯ подождать моих ласк - прежде, чем начать жизнь, Я должен
убить Ѓакалавра. џ стану летЯщей ракетой - она уже запущена, она
прошла половину пути, она не может остановитьсЯ или повернуть вспЯть,
ей предназначено размозжить змеиную голову Ѓакалавра. Ќеподвижным и
холодным, как мраморнаЯ собака, растЯнетсЯ его труп у моих ног. џ сам
закрою ему глаза, глазки гадюки и грызуна, и буду хохотать, хохотать
до слез, сидЯ на белом надгробном камне с надписью золотыми буквами:
"‡десь покоитсЯ прах Ѓакалавра".)

- –елый месЯц провел Я в "ринговой", погруженный в зыбкое полузабытье,
питаЯсь с помощью надзирателЯ размоченным в молоке хлебом...
‚ эту минуту лЯзгнул замок, отворилась зарешеченнаЯ дверь, и в камере
поЯвились „женаро и Ђнтонио с вечерним рационом. †урналист прервал свой
рассказ, уже и так подходивший к концу.
Љогда итальЯнцы ушли, †урналист, вылавливаЯ из баланды мЯсные обрезки,
добавил:
- Њои раны почти полностью затЯнулись. Ђгенты перетащили менЯ в камеру
к трем видным деЯтелЯм нашей партии, с которыми Я когда-то вместе работал:
сколько трЯслись по проселочным дорогам, сколько раз делили кров и пищу. Ћни
с удивлением разглЯдывали скрюченного, хромого человека, брошенного к ним в
камеру. „олго они разглЯдывали менЯ, очевидно не надеЯсь на свою памЯть.
Ќаконец один спросил сочувственно: "Љто ты, друг? Љак твое имЯ? ‡а что они
тебЯ так?.. € почему тебЯ поместили к нам?"
†урналист опустил глаза в миску и проговорил глухо:
- Ќикто из трех менЯ не узнал,

‚ђЂ—

Џрошли восемь дней. ‚осемь суток, безликих, повторЯющихсЯ, еще более
удручающих под гнетом скуки, под гнетом душной жары тюремной камеры -
скорее, плавильной печи, нежели камеры, скорее, адской сковороды, нежели
камеры. „вадцать четыре часа - один и тот же круг.
‚ шесть утра по пронзительному свистку пЯтеро поднимались; слушали
поверку заключенных соседнего барака; съедали утренний рацион, принесенный
итальЯнцами; выходили по очереди в сортир; вернувшись, ложились на койки,
закинув за голову сцепленные руки; вставали и, словно звери в клетке, шагали
по камере из угла в угол; съедали обед; дремали в пору сиесты, лежали на
койках, одурев от жары, смачиваЯ матрацы потом; вставали и, не знаЯ, куда
себЯ деть, снова шагали из угла в угол, обменивались вЯлыми обрывками фраз
на избитые темы, думаЯ совсем о другом; в третий раз на дню поЯвлЯлись
итальЯнцы, пЯтеро съедали ужин; кому выпадал черед - шел мыть посуду; затем
слушали вечернюю поверку в соседнем бараке; по сигналу отбоЯ ложились спать;
в шесть утра по пронзительному свистку поднимались... и так каждый день...
“тром девЯтого днЯ Љапитан, придерживаЯ коленЯми миску с овсЯной
размазней, внезапно сказал;
- ’ак больше нельзЯ. Ќадо найти какое-то занЯтие.
‚рач, ломавший голову над этой проблемой во времЯ прогулок по камере,
предложил с налета:
- Њожно организовать учебу. †урналист не преминул сострить:
- Ђ где вы возьмете учебники? ‚ библиотеке, котораЯ называетсЯ
сортиром? ’ретьего днЯ по дороге туда Я спросил конвоира: "‚ этой тюрьме
разрешены книги?" Ћн заЯвил: "ЌаходЯщиесЯ в строгой изолЯции не имеют права
читать книги. ‚ы - в строгой и золЯции. —то, этого не знали?"
- ЋбойдемсЯ без книг, - сухо возразил Љапитан.
- “ каждого из нас что-то осталось в памЯти, - поддержал его ‚рач.
’ут же начали составлЯть программу и расписание, назначать
преподавателей.
- џ могу вести уроки английского, если вы хотите учить этот Язык, -
предложил Ѓухгалтер, еще помнивший то, что усвоил на коммерческих курсах и в
переписке с чикагской торговой фирмой "Diamond T.".
‚се с удовольствием согласились. ‡а исключением †урналиста, немного
разбиравшегосЯ в английском, никто не знал этого Языка.
- џ буду читать курс алгебры, - сказал Љапитан. - Ђрифметика, которой Я
учил солдат в казарме, слишком примитивна длЯ вас, а вот алгебра, в том
объеме, как Я преподавал ее кадетам военного училища, вполне подойдет. ‚ас
интересует алгебра?,
- Љонечно, нас интересует алгебра ,- ответил за всех ‚рач. - Ќо нас
интересуют также основы стратегии и тактики, Љапитан.
- —то касаетсЯ менЯ, - сказал †урналист, - то не взыщите. Ќи полноты
знаний, ни системы. „овольствуйтесь отрывочными сведениЯми из литературы и
истории. Љое-что Я знаю, правда. ќпизоды из Ѓиблии, а также из "Ѓожественной
комедии" в моем изложении увидите, как наЯву. Ђ вот, например, что
происходило в ходе войны Ђлой и Ѓелой розы - понЯтиЯ не имею.
- †аль! - искренне расстроилсЯ Џарикмахер, чем вызвал всеобщий смех. -
‚ойна с таким красивым названием - и ничего о ней не знать.
‚ противоположность †урналисту, ‚рач, как преподаватель, отвечал самым
строгим требованиЯм. „о недавнего времени он вел занЯтиЯ в лицее и помнил
наизусть тщательно подготовленные лекций по биологии и химии, которые читал
своим юным воспитанникам.
- Љроме того, - намекнул он шутливо, - мое настоЯщее призвание не
медицина, а политическаЯ экономиЯ. ’ак что готов подкинуть вам еще недельный
курсишко политэкономии, идет?
- ‚оспользовавшись тем, что нам некуда детьсЯ, хочешь обратить нас в
марксистскую веру? - поддел его Ѓухгалтер.
Џарикмахеру недоставало гребенки и ножниц, без них он не мог учить
своих товарищей единственной доступной ему науке - стричь волосы. Ќо он
ничем не выдал огорчениЯ и покорно согласилсЯ быть только учеником четырех
учителей. Џравда, эта самаЯ алгебра, о которой упомЯнул Љапитан, заранее
представлЯлась ему несусветной головоломкой, и он решил, что уж как-нибудь
от нее увильнет.
“роки начинались утром, сразу после завтрака, потом следовал перерыв на
обед и сиесту, а за два часа до ужина уроки возобновлЯлись. Ќе было
учебников, не было карандашей и тетрадей, подчас нельзЯ было ручатьсЯ за
точность упоминаемых названий и дат. € все же это был класс, где учитель вел
урок, а четверо учились.
‚ тот день, когда ‚рач заговорил о себе, было особенно жарко: глотки
воздуха обжигали легкие. ‚ галерее, где солнце разгуливало свободно,
цементный пол походил на раскаленный утюг, волны зноЯ накатывались на стены
и крышу, и казалось, вот-вот задымитсЯ картон на решетках. ‘идЯ на койке в
центре камеры, ‚рач вел урок естествознаниЯ. —етверо остальных - обнаженные
до поЯса, в одних трусах, потные, словно пеоны на тЯжелой работе, - слушали,
усевшись на полу. ђучьи пота стекали с плеч по рукам, свисавшим между колен,
добирались до пЯток; пот пропитывал трусы, и вокруг сидЯщих, темнели на
цементном полу причудливые пЯтна. ‚рач медленно перечислЯл кости нижних
конечностей, но слушатели, одурманенные жарой, никак не могли взЯть в толк
отличительные особенности большой и малой берцовых, плюсны и предплюсны,
фаланг.
†урналист не выдержал и сказал с грубоватой откровенностью:
- Џослушай, ‚рач, сегоднЯ чересчур жарко, чтобы работать головой.
Џочему бы тебе не отложить на времЯ коленные чашечки да не рассказать нам
свою историю?
- Љакую историю? - не понЯл сразу ‚рач.
- Ћ том, как тебЯ арестовали, как пытали.
‚рач старательно протер полой рубашки цвета хаки свои очки - жест,
собственно, ненужный в тюремной камере, где нечего читать и не на что
смотреть.
- Љогда декретом диктатуры наша партиЯ была объЯвлена вне закона, -
начал ‚рач, - это не застало нас врасплох, и мы сравнительно легко
приспособились к новым условиЯм. Ћпыт подпольной жизни у нас немалый - мы,
как говоритсЯ, родились и выросли в гонениЯх да преследованиЯх. ‚се
сводилось к тому, чтобы извлечь из пыли старые ротаторы, почистить и смазать
шрифты нашей старушки типографии, ввести в действие Ячейки и районные
комитеты, несколько подзаржавевшие от легальной жизни. ’руднее обстоЯло дело
с сетью конспиративных квартир длЯ наших руководЯщих работников,
преследуемых полицией, и с помещением длЯ типографии, но спустЯ несколько
месЯцев и этот механизм, плохо ли, хорошо ли, был налажен, хотЯ немало самых
способных наших организаторов было схвачено в первых же облавах. ЊенЯ эта
участь миновала. џ заблаговременно закрыл свою клинику и вместе с
руководством партии ушел в подполье. Њне поручили пропаганду, редактирование
листовок и прокламаций, сбор материалов длЯ нашей нелегальной газеты:

(ЊоЯ историЯ, как назвал ее †урналист, началась, конечно, много
раньше, если Я стал бы рассказывать все по порЯдку. ЌачинаетсЯ она в
тот день, когда Я, учащийсЯ колледжа, впервые увидел своего отца -
больного, исхудавшего человека с жидкой седой бородой по грудь.
†енщины моего дома - моЯ мать и две сестры отца, - стоЯ в коридоре у
входной двери, плачут от радости, по крайней мере, они так говорЯт: от
радости. џ не знаю отца, его арестовали много лет назад, когда Я еще
делал только первые шаги по кафельной мозаике коридора, направлЯемый
добрыми руками тетушек. ‚ернее, Я не знаю его в лицо, но все мое
детство протекает под сенью его имени, его личности, его дела,
воспоминаний о нем. ‚ нашем доме только и говорили что о заключенном,
о письме длЯ заключенного, о лекарстве длЯ заключенного, о бутылке
молока длЯ заключенного. Ћтцу инкриминировали или то, что в открытом
письме он писал о произволе властей, или то, что он говорил о политике
с людьми, не угодными властЯм; длЯ обвинениЯ это было все равно. …го
насильно увели, как это издавна делают с порЯдочными людьми у нас в
стране, и целых двенадцать лет он гнил в подземелье приморской
крепости, закованный в ножные кандалы, подтачиваемый голодом и
дизентерией. Ќи наши письма, ни лекарства, ни молоко до него не
доходили --это Ясно; однако сейчас, страстно желаЯ видеть улыбку на
увЯдшем лице матери, он уверЯет, что получил все посылки до единой. Ћн
оброс бородой, ужасно худ и совсем не похож, на представительного
кабальеро, чей портрет в полный рост висит у нас в доме на самом
видном месте, - кабальеро, к которому мать и тетки привили мне
безмерную любовь. џ не успеваю как следует познакомитьсЯ с отцом.
‡доровье его до такой степени подорвано, что спустЯ несколько дней по
приезде он умирает на руках у женщин моего дома, завещаЯ им менЯ в
качестве единственного наследства. џ же получаю от отца свЯтой завет:
следовать его примеру, - иначе говорЯ, боротьсЯ за интересы народа,
против несправедливости. Ќо в этой борьбе Я, однако, пошел другим
путем.)

- Ђгенты ‘егурналЯ несколько раз наведывались ко мне домой. ‚ первый
свой набег они конфисковали литературу по революционной теории, а также
медицинские книги на французском Языке, лишь на французском. Ђ после они
обнаружили только молитвенники, эстампы с изображением девы Њарии да черную
тетрадь, в которой моЯ младшаЯ тетка угловатым почерком записывала
кулинарные рецепты. Ћбыски прекратились, а через два месЯца было снЯто и
наружное наблюдение за домом: полициЯ убедилась, что мне и в голову не
придет безрассуднаЯ идеЯ скрыватьсЯ в стенах собственного дома . Ќо именно
потому, что это было безрассудством, Я вернулсЯ домой. ђабочий стол Я
перетащил в заднюю комнату и там же, в стене за шкафом, сделал небольшую
нишу, чтобы спрЯтатьсЯ в случае необходимости. Њой дом не был моим
постоЯнным убежищем, Я приходил туда от случаЯ к случаю, когда шпики
бросались искать менЯ в отдаленных от нашей улицы районах города. ‚ерно,
менЯ сх ватили дома, Ќо не потому, что подвела моЯ тактика, - Я могу
доказать, что был прав, вопреки убеждению в обратном некоторых товарищей из
руководства, - а потому, что на менЯ кто-то донес, это значит, что провал
мог произойти и в каком-нибудь другом месте, где Я скрывалсЯ. Ќочью агенты
оцепили квартал патрульными машинами. —ерным ходом, не дав себе труда
постучатьсЯ во входную дверь, они ворвались в дом и направились прЯмиком в
мою комнату. “слышав шум, Я заперсЯ на ключ, проглотил список телефонов и
конспиративных адресов и нырнул в нишу за шкафом. Ђгенты уже ломились в
дверь, били прикладами. Џод ударами дверь рухнула. Ћни сразу бросились к
шкафу, отодвинули его и уткнули в менЯ дула автоматов. Џровокатор,
по-видимому, проник в нашу организацию, иначе нельзЯ было бы представить
полиции столь подробные и точные сведениЯ о моем местонахождении. Ђгентов
было больше двадцати. ЊенЯ повели к машинам, стоЯвшим метрах примерно в
пЯтидесЯти от дома. Њать и обе тетки, босиком, в длинных ночных рубахах,
бежали вслед за охранниками и громко кричали: "Ќе убивайте его! Ќе
убивайте!" ‚ соседних домах люди распахивали двери, высовывались в окна -
это и нужно было женщинам из моей семьи. ‚есь город уже давно говорил, что
агентам дан приказ не брать менЯ живым, а пристрелить на месте, - и эти
слухи, конечно, дошли до моих старушек. Џоэтому они, босые, в одном белье,
бежали за конвоем и кричали изо всех сил, надеЯсь, что на глазах у людей
агенты ‘егурналЯ не решатсЯ менЯ расстрелЯть.

(‡акончить среднюю школу и поступить на медицинский факультет мне
удаетсЯ только благодарЯ самоотверженности женщин моего дома.
„ень-деньской у нас дома стучит швейнаЯ машинка, этакий трудолюбивый,
металлический зверек с черной спинкой и золотыми буквами, помогающий
моей старшей тетке мастерить женские юбки и мужские сорочки по заказу
турка - владельца галантерейной лавки. €з кухни доноситсЯ аромат
вареньЯ и конфитюров - там, склонившись над огромной кастрюлей, моЯ
младшаЯ тетка помешивает деревЯнной ложкой булькающее фруктовое
варево. ЊоЯ мать не обладает портнЯжными и поварскими способностЯми.
Ќо она ведет хозЯйство, ходит за покупками, доставлЯет готовое шитье
турку и торгуетсЯ с ним за каждый сентимо, разносит банки с вареньем
по ближайшим лавкам и рыночным палаткам, моет до блеска полы,
ухаживает за зеленым папоротником в нашем патио - маленьком внутреннем
дворике. Џри всем этом она еще ухитрЯетсЯ выкраивать времЯ, чтобы
прочесть на ночь молитву, помочь мне выучить урок по всемирной истории
купить и отнести лекарство соседу-беднЯку. ‚ один из июльских дней Я
получаю диплом бакалавра. ‚еликое событие! †енщины моего дома
преподносЯт мне серый чистошерстЯной костюм с жилетом - Я в жилете! -
и бисквитный торт собственного приготовлениЯ. ‚ечером мы наслаждаемсЯ
тортом, сбрызнутым мускателем, шутим и смеемсЯ - и у всех нас
поЯвлЯютсЯ слезы при мысли, что нет отца, он уже не может разделить с
нами это маленькое счастье.)

- “ дверей ‘егурналЯ дожидалсЯ специалист по пыткам, толстобрюхий
великан по прозвищу Ќегр. ‚нешне он скорее светлый мулат или, если судить по
гладким волосам, метис, но, как говорЯт, ему самому больше нравитсЯ кличка
Ќегр. Ћн уже знал о моем аресте и с торжествующим видом встречал менЯ в Ярко
освещенном подъезде. ‚озглавлЯЯ процессию а гентов, Ќегр привел нас всех в
просторную камеру дознаний. ’ам он присел на край письменного стола и начал
довольно вежливым тоном: "€так, доктор, сейчас вы нам сообщите, где
скрываетсЯ ‘антос Ќорме и где находитсЯ типографиЯ, печатающаЯ газету вашей
партий'". џ ответил заранее обдуманной и крепко сидевшей в голове фразой, -
она годилась длЯ ответа на любой вопрос полицейского следователЯ. џ заЯвил:
"Њне нечего сказать". Ќо едва Я до говорил эту фразу, как Ќегр, неожиданно
оттолкнувшись от стола, качнулсЯ ко мне и ударил наотмашь кулаком в лицо.
Њои очки отлетели куда-то в угол и, очевидно, разбились вдребезги. Џока Я
был в очках, мне удалось заметить, что в камере дознаний, кроме кресла и
стола, о который опиралсЯ Ќегр, был еще один стул, в противоположном от
входа углу чернели автомобильные диски "рингов", на полу валЯлось несколько
растерзанных томов энциклопедии ќспаса - похоже, в них что-то искали и не
найдЯ, грубо швырнули прочь. Ќа столе стоЯла бутылка кока-колы, на стене
висел цветной портрет диктатора. Љогда очков не стало, все вещи вокруг
потерЯли четкость очертаниЯ, Я видел их словно сквозь залитое дождем стекло.
Ћглушенный ударом, Я с трудом уловил резкий голос Ќегра: "Џринести
раскладную кровать!" € затем: "ђаздеть этого дьЯвола!" Ђгенты навалились на
менЯ, сорвали одежду и, заломив руки за спину, надели наручники.

(Џуть к вершинам медицинской науки начинаетсЯ медленно, под
тЯжестью объемистых томов по анатомии, перегруженных описанием сотен
костей, мускулов, нервов, вен, артерий, желез, внутренних органов,
полостей, швов черепной коробки. ‚се это необходимо выучить назубок,
если не хочешь навлечь на себЯ апокалипсический гнев профессора.
“чебник анатомии - пЯть тысЯч с лишним страниц, по-французски - мы с
двумЯ студентами покупаем в складчину; каждый из нас в одиночку не
может осилить эту покупку. Њы и штудируем ее втроем при свете уличного
фонарЯ на скамье, на площади. Љак-то, перелистываЯ учебник, мы
останавливаемсЯ на разделе "ЂнатомиЯ женщины". џ говорю друзьЯм, что
ни разу не был близок с женщиной. Ћни принимают мое п ризнание за
шутку - настолько это кажетсЯ им невероЯтным... € вот однажды - прошло
с тех пор уже несколько месЯцев - Я встречаюсь с Ђнхелиной. Ћна -
студентка четвертого курса, старше менЯ, но очень милаЯ девушка и
даже, как только снимет очки, миловиднаЯ. Љак-то после лекций Ђнхелина
приглашает менЯ к себе - а живет она одна, - чтобы дать мне почитать
”рейда. Ќа самом деле ”рейд тут оказалсЯ ни при чем, ей нужен Я, с
этого и началась наша дружба. џ числюсь хорошим студентом, на
экзаменах получаю высокие оценки, преподаватели относЯтсЯ ко мне с
уважением, однокурсники любЯт, хо тЯ Я никогда не участвую в их шумных
пирушках, попойках и спорах. ‘ерый шерстЯной костюм служит мне верой и
правдой вплоть до окончаниЯ третьего курса. Џотом Я ходатайствую о
месте преподавателЯ в лицее - не столько ради приобретениЯ нового
костюма, сколько из желаниЯ помочь женщинам моего дома: пусть не
стучит так лихорадочно швейнаЯ машинка, пусть не взбивает с утра до
ночи деревЯннаЯ ложка сладкое варево!)

- Љогда Я был раздет, разут и скован наручниками, Ќегр приказал мне
встать на "ринг". џ отказалсЯ. ’огда трое агентов силой поставили менЯ на
диск. Љак и †урналисту, мне "ринг" не показалсЯ вначале таким уж страшным
орудием пытки. Љроме тог о, в глубине души Я даже хотел, чтобы она началась
как можно скорее. —ас сурового испытаниЯ, к которому Я готовил себЯ долгие
месЯцы тревожной жизни подпольщика, пробил. ’еперь они убедЯтсЯ, что ‚рач
способен выдержать физические муки и встретить смерть, не произнесЯ ни
слова, кроме тех трех, врезавшихсЯ в мозг, неизменных: "Њне нечего сказать".
‚сЯкий раз в ответ на эту фразу Ќегр наносил мне удар в лицо, в живот, в
грудь, всюду поЯвились багровые пЯтна от его мЯсистых ладоней - он бил не
кулаком, а открытой ладонью. ‘пустЯ час острые краЯ диска выдавили на моих
подошвах глубокие, набухшие кровью канавки, и теперь Я испытывал раздирающую
боль в ступнЯх - казалось, их рвет зубами собака. џ взорвалсЯ: "Џочему Я
позволЯю им пытать себЯ? Џочему допускаю надругательства? €ли Я признаю за
этими животными право подвергать менЯ издевкам и страданиЯм? Ќет! ’ысЯчу раз
нет!" џ решительно соскочил с "ринга" и бросилсЯ на пол, но в ту же секунду
на мои бока и бедра посыпались удары резиновых дубинок, и палачи снова
поставили менЯ на острые ободьЯ. Ќегр бил менЯ до утра, пока не обессилел,
потом лег на раскладную кровать, оставив при мне двух своих помощников,
готовых переломать мне кости дубинками, если Я попытаюсь опЯть сойти с
"ринга". Љаждую четверть часа он срывалсЯ с брезентовог о ложа, где с трудом
умещалось его лошадиное тело, осыпал менЯ нецензурной бранью, плевал в
лицо," требовал сказать, где скрываетсЯ ‘антос Ќорме. Џосле каждого вопроса
следовал удар, потому что на каждый вопрос Я отвечал без колебаний: "Њне
нечего сказать".

(ђеволюционные книги попадают мне в руки одновременно с
учебниками. “ниверситет - это улей, где каждаЯ Ячейка сот носит свое
название: консерваторы, социал-христиане, либералы, социалисты,
коммунисты... †енщины моего дома, как ни старались, не смогли привить
мне слепой веры в бога и свЯтых. ЊенЯ захватила страстнаЯ вера в
революцию, в революционную теорию. Џроблемы, казавшиесЯ ранее
неразрешимыми, во всей своей глубине и причинности становЯтсЯ Ясны в
свете философской науки, препарирующей историю ланцетом неоспоримой
диалектики. ђеволюционное учение не только дает мне возможность
правильно, материалистически, анализировать все сущее и происходЯщее,
оно помогает, больше того, требует выполнить завет отца - добиватьсЯ
свободы и справедливости длЯ моего народа. Ћчень рано Я вступаю в
партию. ‘трогаЯ дисциплина менЯ отнюдь не пугает, она соответствует
моим естественным наклонностЯм - Я вижу в ней одно из самых главных
средств решениЯ такой грандиозной задачи, как кореннаЯ перестройка
человеческого общества. ’огда наша партиЯ существовала легально, но
даже если бы она подвергалась гонениЯм, это не изменило бы моего
решениЯ, - пожалуй, даже наоборот. ђабочий-каменщик вносит мое имЯ в
книгу с коричневой обложкой и вручает мне красный членский билет за
номером 829. џ взволнован до глубины души: этот день запечатлелсЯ в
моем сердце, как и тот, когда вернулсЯ из тюрьмы отец, и тот, когда мы
в семейном кругу отмечали мой диплом бакалавра. џ вступаю в партию и с
каждым днем все больше убеждаюсь в правильности сделанного шага -
самого важного шага в моей жизни. џ останусь верным партии до
последнего дыханиЯ, Я подчиню ее интересам все свои помыслы и
поступки. Ђ если в застенках палачи подвергнут менЯ пусть даже самым
страшным пыткам, они услышат лишь одно: "Њне нечего сказать".)

- Ћколо полуднЯ Ќегр удалилсЯ, и на сцену вышел новый, не менее
отвратительный персонаж: агент в костюме английского джентльмена, с трубкой
в зубах, говоривший с кубинским или, скорее, с пуэрто-риканским акцентом.
ќтот тип своим видом показывал, что пришел не бить, а убеждать. Ћн играл
человека культурного, он не просто говорил, он уговаривал, журил, внушал:
"Љак это вы, такой интеллигентный человек... „а вы просто заблуждаетесь! џ
специально изучал революционную теорию и с полной ответственностью могу
сказать, что вы заблуждаетесь... ’акой способный врач не имеет права ломать
свою карьеру, приносить себЯ в жертву неизвестно чему. ‚ы нужны тысЯчам
больных... Љонфиденциально откройте мне все, что вам известно, и, слово
чести, это останетсЯ между нами. “же не говорЯ о членах вашей партии, даже
мое начальство никогда не узнает, кто сообщил мне эти сведениЯ... Џодумайте
о трех несчастных старушках, длЯ них вы единственнаЯ опора в жизни, они
умрут от голода, лишившись вашей помощи... ‚зглЯните на вещи разумно, - как
цивилизованный человек..." џ растерЯнно слушал его проповеди, из-за
отсутствиЯ очков почти не видЯ этого проповедника, и времЯ от времени сухо
прерывал его вкрадчивую речь: "Њне нечего сказать". Ќаконец он потерЯл
терпение, куда только девались манеры джентльмена! Ћн плюнул мне в лицо -
слюна пахла трубочным табаком - и, задыхаЯсь от хлынувшей наружу ненависти,
прорычал: "Њы приведем сюда твоих старух и у тебЯ перед глазами поставим их
на "ринг". ’огда ты заговоришь, коммунистическаЯ сволочь!" “ менЯ сжалось
сердце. џ собрал всю силу воли, чтобы сказать без дрож и в губах: "‚ы можете
пойти на такое преступление, Я знаю. Ќо мое поведение не изменитсЯ!" € все
же, когда он ушел, Я долго не мог совладать с обуЯвшим менЯ страхом. Џри
малейшем шуме в коридоре Я весь напрЯгалсЯ, ждал, что сейчас в камеру введут
женщин моего дома и поставЯт, разутых, на заточенные ободьЯ "ринга".

(Џартийным делам Я отдаю не меньше сил, чем изучению медицины.
‘пустЯ шесть месЯцев партийнаЯ Ячейка избирает менЯ своим секретарем,
и почти через год Я вхожу в состав районного комитета. џ не чураюсь
никаких заданий: расклеиваю на стенах домов наши плакаты,
распространЯю на улицах наши листовки, продаю у ворот фабрик нашу
газету, выступаю на митингах в рабочих кварталах, веду теоретические
занЯтиЯ с рабочими, объЯснЯю революционное учение своим
друзьЯм-студентам и вообще всем, кто беседует со мной. Џервой, кого Я
увлек нашими идеЯми, была Ђнхелина, к этому времени уже получившаЯ
диплом врача. Њы с ней по-прежнему дружны, но отнюдь не ее отношение
ко мне, а мои убедительные доводы приводЯт ее к решению вступить в
партию. Ђнхелина относитсЯ к своим партийным обЯзанностЯм
исключительно серьезно, выполнЯет важные заданиЯ и подчас даже
критикует менЯ: "’ы, мой дорогой, еще не до конца вырвал из сознаниЯ
корни мелкобуржуазного сентиментализма".)

- ‘ледующий день был самым тЯжелым. Ќакануне Ќегр, просматриваЯ у себЯ
в кабинете мои бумаги, взЯтые при обыске, наткнулсЯ на рукопись листовки, в
которой Я бичевал диктатора и состоЯщих у него на службе заплечных дел
мастеров. ‘реди последних фигурировал и сам Ќегр, названный полным именем и
фамилией. ‘о скомканным листком в руках огромный метис ворвалсЯ в камеру и,
занесЯ ногу как бы длЯ очередного шага, сходу ударил менЯ ботинком ниже
живота. Ћт нестерпимой боли все поплыло перед глазами, Я упал, поливаЯ пол
кровью, и тут же потерЯл сознание. ЋчнулсЯ Я, по-моему, от мысли, что менЯ
сейчас убьют, как убивали обычно революционеров, отказавшихсЯ давать
показаниЯ. Ќочью мои предположениЯ подтвердились. Ћдин из агентов, менее
бессердечный, чем другие, воспользовавшись короткой отлучкой Ќегра, шепнул
мне на ухо: "„октор, скажите ему что-нибудь, ну хоть пустЯк какой, что ли!
Џолучен приказ убить вас, если не заговорите, клЯнусь моей матерью!" Њир и
покой вдруг потекли по моим жилам. ‚се мое существо стремилось прочь от
этого допроса, от издевательств. “йти, забытьсЯ, пусть даже в наркозе
смерти. Љонечно мне было больно умирать на полпути, не сделав ничего
существенного длЯ революции, больно сознавать, что партиЯ лишитсЯ
безгранично преданного ей солдата... ‚прочем, самой властной в эти минуты
была мысль не о жизни и смерти, а о воде. ЉаплЯ воды в моем воображении
вырастала в глоток воды, в стакан воды, в кувшин воды, в водоем, в реку,
пока не обрушилась водопадом, подобно Ќиагаре, Љак-то, сопровождаЯ одного из
своих пациентов в поездке по ‘оединенным татам и Љанаде, Я любовалсЯ
Ќиагарским водопадом и вот теперь снова увидел его в камере дознаний и даже
услышал его мощный грохот... —асы шли, а палачи все еще тЯнули со смертью.
„вое агентов опЯть поставили менЯ на "ринг", встали с боков, держа наготове
дубинки. Ќеожиданно из соседнего помещениЯ донеслись людские голоса.
‚озможно, это были женщины, пришедшие узнать о своих близких, или мужчины,
ЯвившиесЯ по вызову длЯ свидетельских показаний; - не знаю. Ќо только Я
очень Ясно слышал шум голосов, и он, реально существующий, был сильнее
иллюзорног о гула Ќиагарского водопада. Ќе раздумываЯ, Я закричал во всю
силу легких: "џ политзаключенный, врач, революционер! ЊенЯ пытают, Я умираю
от жажды... Ћни хотЯт менЯ убить!" ум за стеной усилилсЯ, - видимо, люди
задвигались, какаЯ-то женщина ист ерически вскрикнула. ђывком распахнулась
дверь камеры. ‚бежали Ќегр, Ѓакалавр, Ћднорукий, Ѓешеный - все мастера
пыток. Ћни навалились на менЯ, стащили с "ринга" и, прошипев: "’ише!
Њолчать!" - заткнули мне рот носовым платком. ‚ечером, много спустЯ после
того, как утихли голоса в соседнем помещении, менЯ перенесли в камеру
подвала. Ћдин из агентов держал за ноги, другой - под мышки. Џо дороге Я им
сказал: "Џеред смертью хочу воды", - но они не соизволили мне ответить. ‚
темной камере, где Я лежал на полу, продолжали низвергатьсЯ потоки Ќиагары.
†ажда томила сильнее всех других мук, и Я уже не чувствовал избитого в кровь
дубинками тела, изрезанных ободьЯми "ринга" ступней, расплющенного кулаками
агентов носа, изодранных наручниками запЯстий, не ощущал боли от зверского
удара Ќегра в живот.

(†енщины моего дома, невзираЯ на мои протесты, отдают свои
многомесЯчные сбережениЯ, чтобы отметить окончание мною университета.
‚ садике над папоротниками одна за другой летЯт пробки из двенадцати
бутылок настоЯщего французского шампанского, что приводит в изумление
гостей - моих товарищей по курсу и моих двоюродных братьев. †елтаЯ
лента через грудь, свисающаЯ с нее золоченаЯ медаль и диплом с
безукоризненно выведенными именем и фамилией свидетельствуют о том,
что государство отныне разрешает и одобрЯет мою практику в области
медицины. Џразднество в домашнем кругу, слишком сдержанное, приходитсЯ
не по вкусу моим шумливым друзьЯм, они стеснены благопристойной
обстановкой и уходЯт ранее намеченного, навернЯка проклинаЯ
шампанское, длЯ них - это микстура, настой лекарственных трав. „вумЯ
неделЯми позже Я уезжаю на работу в глухое провинциальное селение и
вскоре убеждаюсь, что профессиЯ врача никогда не принесет мне
капитала: мне как-то неловко брать гонорар с больных. џ уже не говорю
о бедных, с них Я, разумеетсЯ, не беру ни сентимо - но и с более или
менее обеспеченных пациентов не беру, а если и возьму, то лишь когда
они настаивают, да и то самую пустЯковую сумму. ‚ селении нет членов
нашей партии, и мои усилиЯ сколотить там Ячейку ни к чему не приводЯт.
…динственный, кто выслушивает не моргнув глазом мои идеологические
высказываниЯ, это аптекарь, но и тот под конец Ћбезоруживает менЯ
откровенным признанием: "‚аши взглЯды очень интересны, доктор, но мне
больше нравитсЯ анархизм". ‡десь Я убеждаюсь в прописной, но от этого
не менее глубокой истине: медицина познаетсЯ не по книгам, а у постели
больного. Ђнхелина работает в клинике, в Љаракасе, и дважды в месЯц
пишет мне письма, где сообщает о положении в стране, об успехах
партии. ‚ конверты она вкладывает вырезки из газет, а заканчивает свои
посланиЯ волнующими намеками. "Џримите поцелуй, коллега, и не
забывайте, что Я жду вас с женским нетерпением, чтобы с вашей помощью
разрешить мои некоторые личные проблемы". Ћт этого стилЯ менЯ не
сколько коробит, но Я не решаюсь упрекнуть Ђнхелину, - опЯть она будет
высмеивать мою сентиментальность".)

- Љамеры подвала представлЯют собой пещеры, вытЯнувшиесЯ в рЯд с одной
стороны коридора, ширина которого не более метра. ‘ другой стороны коридора
поднимаетсЯ стена. Ђгенты заперли на замок мою камеру, первую в рЯду, и один
из них предупредил надзирателЯ: "‘трожайший приказ - не давать этому
заключенному ни глотка воды, ни крошки хлеба!" ‡атем крикнул, обращаЯсь к
соседним камерам: "Љто попытаетсЯ передать этому заключенному еду или питье,
тот подвергнетсЯ такому же наказанию, какое испытал он". џ сделал вывод, что
во внутренней тюрьме, кроме менЯ, были другие заключенные. ‚ыждав, когда
агенты уйдут, Я подполз к решетке и сказал громко: "ЊенЯ зовут ‘альвадор
‚алерио. …сли кто из вас выйдет отсюда живым, расскажите моим товарищам, что
Я умер с честью, не сказал под пытками ни слова". Ќикто мне не ответил,
только надзиратель с издевкой буркнул: "‡аткнись, дурьЯ голова!" џ лег лицом
на пол и попыталсЯ уснуть. ЏогружаЯсь в сон, Я чувствовал, как зубчатые
рейки наручников впиваютсЯ в запЯстьЯ. Ќо истощение и страшнаЯ усталость
брали свое, и, несмотрЯ на боль, Я забывалсЯ несколько раз в кошмарной
дремоте, а когда приходил в себЯ, то обнаруживал, что стальные зубьЯ впились
в тело еще глубже. џ потерЯл счет днЯм и неделЯм, помнил только месЯц.
- Љакой месЯц был? - спросил Џарикмахер.
- ЌоЯбрь, - ответил ‚рач. - Џогода стоЯла прохладнаЯ. ‘ вечера Я
начинал дрожать от холода, а скорее - от озноба. ‘тучал зубами всю ночь до
утра. “тром солнце разливалось по стене Ярким пЯтном, тепло от его отражениЯ
проникало в мою камеру, и Я переставал дрожать. Ќо страшнее холода были
ночные битвы с крысами, обитавшими неподалеку, очевидно, в загрЯзненной
нечистотами реке. Љ вечеру они пробирались по сточным трубам в здание и
заползали в камеру - их влекли мои кровоточащие, гноЯщиесЯ раны. ќти
огромные зверюги, длинномордые, щетинистые, разжирели на отбросах и падали.
џ прилагал все усилиЯ, чтобы скрыть от их горЯщих глаз, оградить от их
острых зубов раны. џ ложилсЯ вниз лицом, прижималсЯ животом к полу. ‚ таком
положении запоры наручников, словно лезвие рубанка в древесину, входили в
ткани предплечьЯ, и это вызывало столь нестерпимую боль, что Я почти не
чувствовал, как крысы кусали мои искромсанные ступни.

(џ возвращаюсь в Љаракас и открываю консультацию в том же
квартале, где помещаетсЯ наш районный комитет. †енщины моего дома
вышивают скатерти длЯ приемной, мой врачебный диплом вывешивают в
золоченой рамке рЯдом с портретом отца. Њои первые пациенты - беднЯки
из соседних домов и партийные товарищи. € тех и других Я, разумеетсЯ,
лечу бесплатно. € те и другие хвалЯт менЯ, где только можно, за
бескорыстие, а заодно - так уж устроены люди - приписывают мне
исцеление неизлечимых недугов и, к моему искреннему огорчению, создают
славу какого-то чудодеЯ. ‘ловно Я знахарь, а не врач! Ћдно утешение:
среди десЯтков страждущих, потЯнувшихсЯ ко мне "на исцеление", немало
вполне обеспеченных людей. €м-то Я с чистой совестью могу посылать
счета за лечение. Ћдновременно менЯ выдвигают по партийной работе,
называют мое имЯ как имЯ кандидата в члены –ентрального Љомитета
партии. Ќекоторые товарищи недовольны моими критическими выступлениЯми
на собраниЯх. „ействительно, Я не устаю напоминать, что дело революции
требует труда и дисциплины, что членство в нашей партии несовместимо с
убиванием времени в игорных домах, ресторанах и прочих сомнительных
местах. ‡а критику Я приобретаю репутацию "сухарЯ и пуританина". —то
ж, репутациЯ в известной степени справедливаЯ, и она мало тревожит
менЯ. ‚о всЯком случае, значительно меньше, чем другаЯ -
медика-исцелителЯ. џ всего-навсего средний, рЯдовой терапевт и
возвращаю здоровье лишь тем больным, чьи недуги вполне излечимы
средствами современной медицины.)

- € все же страшнее ночных ознобов, страшнее крыс и зловониЯ
экскрементов, пропитавшего камеру, была жажда. Ћна душила мою глотку, эта
лиана с острыми шипами, она высушила слюнные железы, она рисовала на стене
странные фигуры и приводила их в движение, она сделала мой Язык тЯжелым,
словно Язык церковного колокола, превратила его в неуклюжую огромную чушку,
и эта чушка давила на зубы, не помещаЯсь во рту.
†урналист поднЯлсЯ - темное пЯтно пота натекло под ним на полу за это
времЯ - и до конца рассказа стоЯл, скрестив руки на груди.
- Љак-то ночью, - продолжал ‚рач, - пошел сильный дождь. џ слушал - не
ушами, нет, а выжженным жаждой Языком! - слушал и слушал частый стук капель
по навесу, по стене. „ождь шел долго, бесконечно долго, несколько часов
подрЯд, и вот наконец, когда рассвело, в углу под сводчатым потолком робко
показалась тоненькаЯ струйка воды и медленно поползла по стене камеры. џ
подполз к стене, подставил рот и поймал на Язык несколько капель. ‚ода,
проникшаЯ сквозь слой извести, была горько-соленой и не только не утолила
жажды, но распалила ее еще больше.

(Џрием больных, преподавание в лицее, вечерние беседы за семейным
столом, встречи с Ђнхелиной - со всем этим приходитсЯ проститьсЯ,
когда власть в стране захватывает верхушка армии. џ перехожу на
нелегальное положение. Ћб этом Я уже говорил моим нынешним товарищам
по камере. Џравда, Я не сказал им, как отразилась, подпольнаЯ жизнь на
моей нервной системе. ‚начале все идет гладко: Я спокойно, как и
раньше, выполнЯю заданиЯ, по ночам выезжаю в свЯзной машине на встречи
с товарищами, пишу листовки и, если нужно, сам же печатаю их на
гектографе, анализирую экономическую и политическую обстановку в
стране, посылаю в иностранную прессу материалы о коррупции и произволе
диктатуры Ќо проходЯт месЯцы, и в мой мозг - через вены висков, через
слуховые каналы, через кончики пальцев - проникает психоз
преследованиЯ. ’Яжело жить, да еще неопределенное времЯ, когда твое
подсознание находитсЯ в состоЯнии постоЯнной тревоги, нервы вздыблены
и, вибрируют, словно антенны, все твое существо ждет, не следуют ли за
тобой агенты, чтобы даже не схватить, а просто убить тебЯ тут же на
месте. Њой слух обострен до предела, Я улавливаю самые слабые и
далекие звуки: лЯзганье чьего-то ключа в чьей-то замочной скважине,
шаги пешеходов на перекрестке, рокот мотора и скрип тормозов на улице,
выкрики продавца лотерейных билетов на дальнем углу. Џеред рассветом Я
просыпаюсь от легких ударов ветра в оконную раму, от лаЯ собаки и
пениЯ петуха, от шороха снующего в углу таракана. Њысль о снотворных и
успокаивающих Я отвергаю, пытаюсь обуздать нервы силой воли и логики.
Ќо в конце концов убеждениЯ врача берут верх над предрассудком, и Я
назначаю себе самый простой режим. Џравда, от психоза Я не избавлЯюсь
полностью, но все же усмирЯю его. €ногда Я спрашиваю себЯ, не вызвано
ли мое состоЯние страхом, тайной боЯзнью сдать под пытками, если менЯ
схватЯт? Ќо мое второе "Я" гневно отвергает это оскорбительное
предположение. Ќет, дело не в страхе перед арестом, дело во временной
психической неустойчивости, порождаемой именно затЯжкой в аресте.
Њинутами Я страстно хочу, чтобы полициЯ нагрЯнула, чтобы Я избавилсЯ
наконец от затЯнувшегосЯ ожиданиЯ удара, который может быть нанесен
каждую минуту, а его нет и нет. Љстати, только этим напрЯженным
состоЯнием духа Я и могу объЯснить странный эпизод в моей жизни -
женщину в туфлЯх коринфского цвета.)

- Ќочные бои с крысами, ознобы, нескончаемаЯ резь в запЯстьЯх, тошнота
от зловониЯ, которое распространЯло мое тело, покрывшеесЯ коркой грЯзи и
экскрементов, безумный голод и еще более жажда доводЯт менЯ до прострации,
до полуобморочного состоЯниЯ, прерываемого галлюцинациЯми... ЏроцессиЯ крыс
пересекает наискось коридор, крысы несут в зубах простыню, но вот они
отходЯт подальше, и простынЯ оказываетсЯ вражеским флагом. ѓенеральные штабы
двух маленьких государств - ѓватемалы и Ќикарагуа, ведущих между собой
войну, - размещены в наручниках, терзающих мои запЯстьЯ. Џо моим ребрам
ползут вверх и вниз соединениЯ обеих армий, завЯзываю| бои на уровне моих
прижатых к бокам локтей, ищут укрытиЯ в оврагах подмышек, а в это времЯ
никарагуанские и гватемальские генералы вонзают огромные стальные шпаги в
мои воспаленные запЯстьЯ. ‹юдовик —етырнадцатый и мадам де Њонтеспан
чванливо, даже не кивнув надзирателю, входЯт в коридор и останавливаютсЯ
напротив моей камеры. €х беседа переходит в бурную сцену ревности, дама
обвинЯет монарха в изменах, а тот, презрительно морщась, просит оставить его
в покое и кончиками пальцев разворачивает батистовый платок. ’ем временем
мадам де Њонтеспан, не спускаЯ с рук собачонки по кличке ‡лоба, принимаетсЯ
плакать, шмыгаЯ носом, как простаЯ крестьЯнка. †алобный голос красавицы
доходит до моих ушей: "‚аше величество, за что вы менЯ так терзаете?" “тром,
едва солнце начинало пригревать стену напротив камеры, от ‹юдовика
—етырнадцатого оставалось о громное мокрое пЯтно с двумЯ длинными подтеками
- ногами в туфлЯх на высоких каблуках и еще одним пЯтном повыше - черным
париком; мадам де Њонтеспан оказывалась куском штукатурки, уцелевшим в
середине выщербленного круга кринолина, а мадам де ‹авальер лишалась
очаровательной улыбки, лазурных очей и одеЯний кармелитки и превращалась в
темный подтек под потолком. Ћднако источником самых упорных галлюцинаций
были все же не эти фантасмагорические тени и пЯтна, а нечто гораздо более
конкретное и прозаическое. ќто был отрезанный кружочек сваренного вкрутую
Яйца, видимо нечаЯнно оброненный на ходу надзирателем у моей решетки. ќтот
кружочек лежал в полуметре от моих голодных глаз, вполне доступный моим
рукам, если бы они не были парализованы наручниками. ‚есь день Я не отводил
глаз от желто-белого к ружочка, примеривалсЯ, как Я схватил бы его
свободными руками, и минутами мне казалось, что Я уже схватил его и даже
ухитрилсЯ достать воды, что натекла грЯзной лужицей у стены. ‚ечером из
отверстиЯ сточной трубы выползла волосатаЯ крыса и сожрала кружочек в
полуметре от моих ослепших от зависти глаз. ‚ ту ночь в моих галлюцинациЯх
не было центральноамериканцев, ведущих братоубийственную войну, не было
ветреных французских монархов и их фавориток. џ видел, словно в кинокадре,
собственные руки - они извивались за спин ой, стЯнутые крест-накрест
наручниками. ќти руки, будь они свободны, спасли бы мне жизнь, донесЯ до рта
кусочек вареного Яйца и пригоршню грЯзной воды, Я был убежден в этом. ђуки
значат много больше, чем глаза и голос, чем сердце и легкие, бесспорно...
Љак мог Я долгие годы не понимать подобной истины! ‚ ту ночь Я покаЯнно
склонилсЯ перед своими руками и поклЯлсЯ уважать их больше всего на свете,
если удастсЯ выбратьсЯ живым из бездны несчастий.

(Ћднажды утром Я увидел из своего убежища туфли коринфского цвета.
џ говорю "коринфский", хотЯ не совсем уверен, что именно так
называетсЯ цвет, похожий на цвет спекшейсЯ крови или темно-багрЯного
виноградного вина. Љак-то давно Я проче л у одного андалусского поэта:
"’уфли коринфского цвета", - и, не найдЯ в словаре предпоследнего
слова, решил, что он означает "красно-бурый" подобно окраске
коринфских колонн, которые Я видел в альбоме репродукций. Љоринфские
колонны - коринфский цвет. ’аково, Я считаю, происхождение этого
слова, хотЯ и не могу сказать, что вполне удовлетворен своим робким
вторжением в филологию. џ проживаю тайно в квартале среднего сословиЯ,
обреченный на безвыходное пребывание в длинной комнате окнами на
улицу. †арким августовским утром, ровно в девЯть, в щели между шторами
возникают туфли коринфского или как он там еще называетсЯ - цвета. Ћт
туфель вверх идут безукоризненные ноги. ЋчертаниЯ бедер вырисовываютсЯ
под серой юбкой. Ѓедра завершает тончайшаЯ - можно обхватить двумЯ
ладонЯми - талиЯ. ’алиЯ остаетсЯ много южнее маленьких торчащих
грудей, плененных белой блузкой. Ѓлузка граничит с изЯщной шеей. еЯ
служит стеблем длЯ русой головки. ќта головка, несмотрЯ на тщательную
гладкую прическу, таинственно схожа с косматой лесной головой ”лоры с
картины "‚есна" Ѓоттичелли. †енщина в туфлЯх коринфского цвета, о
чем-то раздумываЯ, стоит минуту в прЯмоугольнике входной двери, затем
достает из сумочки зеркальце, бросает беглый взглЯд на чуть
подкрашенное лицо и мелким, но твердым шагом уходит по тротуару,
исчезаЯ из полЯ моего зрениЯ. џ остаюсь у щели, менЯ разбирает
любопытство, живет ли эта женщина в доме напротив, или она приходила к
кому-то. €, непонЯтно почему, радуюсь ее возвращению в полдень, когда
Я смог удостоверитьсЯ, что со спины она столь же стройна и красива,
как спереди. —ерез неделю Я знаю в точности, когда моЯ соседка уходит
из дома и когда возвращаетсЯ. ‚идимо, она служит где-то в
государственной или частной конторе. “ходит в девЯть утра, приходит
сразу после полуднЯ, в два снова уходит, возвращаетсЯ в шесть с
минутами! ‚ эти часы Я сижу у окна и слежу за каждым ее движением.
Џочти никогда она не уходит из дома по вечерам, и это приводит менЯ в
необъЯснимый восторг. …сли же уходит - очень редко, - то всегда в
сопровождении подруги, а не мужчины, и это приводит менЯ в живейший и
еще более необъЯснимый восторг.)

- ‚ремЯ от времени, зажав нос, чтобы оградить себЯ от зловониЯ, к
решетке камеры подходил надзиратель и говорил мне: "„октор, вы умрете, если
будете молчать. Џочему не дадите показаний?" џ уже не отвечал, как раньше:
"Њне нечего сказать". џ очень хорошо знал, что осужден на смерть от голода и
жажды, так как палачи убедились, что никакими пытками не смогут вырвать у
менЯ предательских показаний. Џоэтому Я заменил свое упрЯмое заЯвление: "Њне
нечего сказать" - словами кубинского революционера •улио Ђнтонио Њельи
{•улио Ђнтонио ЊельЯ - один из основателей Љоммунистической партии Љубы,
предательски убит в 1929 году}, и всЯкий раз, когда надзиратель, заглЯдываЯ
сквозь решетку в камеру, твердил: "„октор, вы умрете, если будете молчать.
Џочему не дадите показаний?" - Я отвечал: "€ после смерти мы можем приносить
пользу". Ќадзи ратель молча уходил. ЌавернЯка он не понимал смысла моего
ответа и, должно быть, думал, что Я брежу. Ќа седьмую, если не ошибаюсь в
счете, ночь, когда надзиратель задремал, укутавшись от холода в покрывало,
из соседней камеры дошел до менЯ чей-то приглушенный голос. џ подполз к
решетке. ’рое заключенных из камеры слева от моей, презрев угрозы
полицейских, решили помочь мне. ѓолос сказал, что на рассвете они постучат в
разделЯющую камеры стену, чтобы Я точно знал, на какой высоте прижатьсЯ
щекой к стене у самой решетки и держать открытым рот. Љак только надзиратель
отойдет в сторону, один из заключенных протЯнет руку между прутьЯми и бросит
в том направлении, где должен быть мой рот, пригоршню воды. € действительно,
едва забрезжил рассвет, как послышалсЯ легкий стук; Я с усилием оторвалсЯ от
пола и, вытЯнув шею, открыв опаленный рот, стал с трепетом ждать. ЏригоршнЯ
воды пролетела в сантиметре от моего лица и шлепнулась на грЯзный пол. —ерез
полчаса друзьЯ повторили свою попытку. ЋпЯть неудача! Ќадзиратель, словно
уловив подозрительный шум, заворочалсЯ под покрывалом. ’олько с третьей
попытки, когда уже рассвело, рука, просунутаЯ сквозь решетку, смогла попасть
пригоршней воды прЯмо мне в рот. Ќа следующую ночь они таким же образом
бросили мне кусочек хлеба. Ћн укатилсЯ в загаженный угол. џ поколебалсЯ -
секунду, не больше - в кошачьем броске схватил его зубами. Џозже они
зашвырнули в камеру крохотный ломтик сыра, который упал, к счастью, на
чистое место. Ќе успел Я прильнуть к нему губами, как надзиратель поднЯлсЯ
со своего места и пошел прЯмо к моей камере. џ быстро лег щекой на сыр.
‹ожнаЯ тревога. Ќадзиратель ничего не видел. Ћн решил повторить мне уже в
который раз: "„октор, вы умрете, если будете молчать. Џочему не дадите
показаний?" Ќе поднимаЯ головы, Я сказал, тоже уже в который раз: "€ после
смерти мы можем приносить пользу". Ћн безнадежно махнул рукой и отошел. џ
оторвал голову от пола. ‘ыр, сплющенный тЯжестью и увлажненный моим потом,
походил на желтую монетку. Ћн прилип к полу, и Я судорожно лизал и лизал эту
монетку, пока она не исчезла под моим жадным Языком.

(€ногда моЯ соседка из дома напротив опаздывает на несколько
минут, ломаЯ расписание, которое Я уже знаю наизусть. …сли она
задерживаетсЯ с выходом из дома, то Я говорю себе: "Ћна заболела". €
вслед за этим: "ќто ужасно: Я врач, Я беспокоюсь о ее здоровье,
нахожусь рЯдом с ней и не могу прийти к ней на помощь". Ќо если она
запаздывает с возвращением домой, мои опасениЯ и предчувствиЯ бывают
еще мрачнее, хотЯ Я и урезониваю себЯ, как могу: "Ѓезобразие!
ђевновать незнакомую женщину, даже не подозревающую о твоем
существовании". Љак-то вечером она возвращаетсЯ с мужчиной в синем
костюме, и Я огорченно вздыхаю, уверенный, что это ее жених или
любовник, но потом немного успокаиваюсь, видЯ, как они, коротко
поговорив о чем-то у дверей подъезда, прощаютсЯ без всЯких нежностей,
Я бы даже сказал, с Явным безразличием друг к другу. € все же менЯ
точит червь сомнениЯ: "Љто этот тип? ‡ачем он провожал ее до дверей?
Њожет быть, он собираетсЯ и впредь сопровождать ее по вечерам? —то их
свЯзывает? € как она может причинЯть мне такую боль?" Ќо неизвестный
больше не поЯвлЯетсЯ, ни разу не поЯвлЯетсЯ, совсем не поЯвлЯетсЯ!
‡ато навещает ее, и довольно часто, подруга или знакомаЯ, подъезжает
на маленькой серой машине, ставит ее точь-в-точь напротив моего окна,
входит в подъезд, и вскоре они выходЯт вдвоем, улыбаютсЯ и оживленно
разговаривают - Я могу судить лишь по их жестам, ни смеха, ни голосов
их Я не слышу. Џо всей видимости, они ездЯт в кино. •отЯ кто их знает!
Њогут ведь ездить и в другие места! Џоэтому Я не ложусь спать и держу
ухо востро, пока не подъезжает серый автомобиль. ‚от моЯ соседка легко
выпрыгивает на тротуар, а подруга машет ей рукой на прощание.
Ћшеломленный, пристыженный, растерЯнный, Я признаюсь себе, что влюблен
в женщину в туфлЯх коринфского цвета, которую Я называю так, потому
что надо же как-то ее называть, хотЯ что касаетсЯ туфель коринфского
цвета, то их она больше не надевает, а носит или блестЯщие черные, или
ослепительно белые. Џодумать только, ни к Ђнхелине, ни к девушке, в
которую был влюблен, когда училсЯ в лицее, ни к другим женщинам
никогда Я не испытывал такого сильного влечениЯ, как к этой
незнакомке. Ђ ведь Я даже голоса ее не слышал ни разу и не знаю, умна
она или глупа, скромна или вульгарна, добра или зловредна. ЉакаЯ
нелепаЯ любовь! џ ставлю себЯ в зависимость от каждого шага моей
незнакомки, Я сгораю от ревности, Я не нахожу себе покоЯ! Ђ когда
руководство партии переводит менЯ из моего убежища в другое, более
удобное и безопасное место, Я страдаю, как могут страдать только
влюбленные при вынужденном расставании, не сулЯщем новой встречи.
Џотом Я менЯю одну конспиративную квартиру на другую и все же не могу
вылечитьсЯ от бесплодной страсти, пробужденной во мне женщиной, чье
имЯ мне неизвестно, котораЯ не знает о моем существовании и не узнает
о нем до конца своей жизни.)

- Љогда Я меньше всего ожидал этого, надзиратель принес мне первый
стакан воды и первый ломоть хлеба. ‚оду Я втЯнул губами; губами же, как это
делают животные, взЯл с пола хлеб. Њигом проглотив и то и другое, Я спросил
надзирателЯ: "‘колько времени Я здесь нахожусь?" “слышав: "„венадцать
суток", - Я не поверил, подумал, что надзиратель врет, насмехаетсЯ надо
мной. Љазалось, по крайней мере, месЯц, а то и год менЯ мучают боли от ран,
жажда и галлюцинации. Љакими же несоразмерно долгими были эти двенадцать
дней и двенадцать ноче й! ‚ечером надзиратель принес хлеба и молока, а на
следующий добавил к этому еще и кусочек мЯса. ’еперь все, подумал Я, самое
страшное позади. ЊенЯ переводЯт в разрЯд строго изолированных, но не
подлежащих допросам и телесным наказаниЯм. Ќо Я ошибсЯ. Џосле четырех суток
пребываниЯ в новых условиЯх в полночь за мной Явилась группа агентов. Ћни
оттащили менЯ волоком наверх. ’ам агенты надели на менЯ присланные из дому
шта ны цвета хаки, подвЯзали их веревкой вместо поЯса, потом взЯли пистолеты
и повели менЯ снова вниз - на этот раз в гараж, где стоЯл наготове
грузовичок - пикап. ЊенЯ положили, словно труп, к задней стенке пикапа, а
сами - их было семь человек - тесно уселись на боковых скамьЯх. Њашина
тронулась. Џрижавшись лицом к настилу, Я следил мысленно за дорогой:
ипподром, авенида ‹а-‚ега, ‘ан-Њартин, подъем Ђтлантико. ‚от машина
спустилась под гору и взЯла курс на ќль-•ункито. “ менЯ перехватило дыхание:
в городке ќль-•ункито находилась конспиративнаЯ квартира ‘амоса Ќорме,
руководителЯ нашей партии. €менно этот адрес агенты тщетно пытались вырвать
у менЯ пытками. Ќеужели они узнали его и з других источников и теперь везут
менЯ к ‘антосу Ќорме, чтобы расстрелЯть нас вместе? —то подумает, увидев
менЯ, товарищ Ќорме? ‘ердце забилось - приступ тахикардии - и утихло, когда
машина проехала улицу и дом, где скрывалсЯ ‘антос Ќорме, и поднЯлась на гору
перед въез дом в ќль-•ункито. Ќе доезжаЯ до городка, машина свернула с
шоссе, пересекла прЯмиком небольшое плато и остановилась у подножиЯ холма.
‚се, вышли из машины, выволокли менЯ. Ќачальник отрЯда сказал: "‡десь никто
не услышит выстрелов". Ћдин из аг ентов добавил: "Ђ если и услышат,
подумают, что охотники". ЋгромнаЯ луна висела над деревьЯми. „вое агентов
отвели менЯ под руки на вершину холма и оставили там, в наручниках и ножных
кандалах, которые мне только что надели. альной горный ветер свистел в
кронах сосен, поднимал с земли сухую лежалую хвою, швырЯл ее в пропасти.
‘вет луны пропитывал мою жидковатую бородку, законную наследницу отцовской,
и, как Я себе представлЯю, окружал голову золотистым ореолом. ‚ пЯти метрах
от моей фантастической фигуры стоЯли с пистолетами наготове семеро агентов
из...
- Ѓригады убийц, - подсказал Ѓухгалтер, видЯ, что рассказчик умолк.
- Ѓригады убийц, - повторил рассеЯнно ‚рач. - „а, старший выступил
вперед и с наигранной торжественностью произнес: "‚ам, ‚рач, главарь вашей
партии, мы предоставлЯем последнюю возможность дать показаниЯ властЯм. …сли
вы откажетесь, мы расстрелЯем вас на месте". џ отвечал искренне, а потому
гораздо более торжественно: "џ не имею высокой чести быть руководителем моей
славной партии, но Я оставлЯю за собой право нести такую же ответственность,
как если бы им был. Ќаступило молчание, только ветер завывал в соснах! Џосле
паузы опЯть послышалсЯ голос старшего - на этот раз без всЯкой театральной
напыщенности: "„ело обстоит просто, докторишка, либо заговорите, либо
придетсЯ отдать концы. Ќе первого отправлЯем на тот свет". џ открыл рот,
чтобы сказать: "€ после смерти мы можем приносить пользу", - как в этот
момент все семеро бросились ко мне, столкнули менЯ с возвышениЯ и долго били
ногами, лежащего на земле. “ткнувшись головой между двух каменных выступов,
Я вдруг почувствовал, когда побои прекратились, что к моему затылку
приставлены три дула. "‚ каждом из пистолетов по одной пуле. ’рех пуль
вполне достаточно, чтобы покончить с тобой, если не заговоришь!" - крикнул
старший. ™елкнули пистолет и моЯ голова чуть подпрыгнула на камнЯх. "ѓде
находитсЯ типографиЯ?" "ѓде скрываетсЯ ‘антос Ќорме?" € опЯть щелкнули
пистолеты. џ, словно одержимый, цеплЯлсЯ за фразу Њельи: "€ после смерти мы
можем приносить пользу..." Ќо пистолеты так и не выстрелили.
‚рач снЯл привычным жестом очки, протер их полой рубашки цвета хаки и
сказал как бы в заключение:
- ‚се, что произошло потом, не суть как важно. ЊенЯ вернули в
подвальную камеру, а спустЯ три днЯ перевели в тюрьму, где уже находились
вы.

(‚ новой тюрьме Я получаю посылку от женщин моего дома; в посылке
- брюки, рубашки, зубнаЯ щетка, мыло и мои запасные очки. ѓлавное -
очки! Ћни возвращают очертаниЯ вещам. Ќе люблю жить в тумане. ’еперь
не мельтешат мушиные лапки. ’рое суток спустЯ, ночью, у дверей моей
камеры задерживаетсЯ рассыльный и незаметно сует мне в руки письмо. џ
читаю и не верю глазам, как этот воришка, исполнЯющий обЯзанности
рассыльного, согласилсЯ взЯть на себЯ столь рискованное поручение,
"ЌесмотрЯ на твой арест, ‘антос Ќорме не изменил адреса, на прежнем
месте типографиЯ, собираемсЯ мы там же, где и прежде. ђуководство
партии было абсолютно уверено, что под самыми страшными пытками ты не
скажешь ни слова", џ улыбаюсь - удовлетворенно, пожалуй, гордо. ‘тоит
жить, стоит боротьсЯ, даже страдать - и то стоит. ‘ посланием
руководства партии в руках Я - не обездоленный узник, Я - свободный и
счастливый человек!)

- ЊенЯ перевели в тюрьму, где уже находились вы, - повторил ‚рач. -
Љогда снЯли наручники и Я захотел помытьсЯ, то не смог поднЯть рук и
разогнуть сведенные пальцы. Џришлось просто подставить голову под кран,
который повернул рассыльный. Ћт менЯ пахло черт знает чем. „олго, часами Я
отмывалсЯ, и все же потребовалось несколько дней, чтобы избавитьсЯ от
покрывавшей менЯ корки грЯзи, крови и нечистот.
‚рач умолк и по-детски светло улыбнулсЯ, как будто поведал товарищам
очень милую и забавную историю.

ЉЂЏ€’ЂЌ

ЏовествованиЯ ‚рача, Ѓухгалтера и †урналиста свЯзали всех пЯтерых
дружескими узами. Ѓудни тюремной камеры уже не казались такими нудными, как
вначале, и не только потому, что добрую половину днЯ пЯтеро занимались делом
- учились и учили, - а и потому, что отношениЯ между ними становились все
сердечнее, беседы - все оживленнее.
Ћсобенно располагали к разговорам часы сиесты. „ушнаЯ жара не давала
уснуть, лежать молча тоже было невмоготу, поэтому остававшеесЯ до занЯтий
времЯ они отдавали беседам. Ћбычно темой служили их вкусы, наклонности,
увлечениЯ - касательно всего, что можно определить и оценить чувствами или
душой: цветы и животные, е да, и страны, марки сигарет и кинофильмы, актеры
и книги, музыка, воспоминаниЯ детства. Ѓессознательно, а может быть, и
намеренно, они избегали разговоров о женщинах, чтобы не отЯгощать свое
принудительное воздержание излишними эмоциЯми. Џравда, Џарикмахер, не
страдавший чрезмерной деликатностью, пускалсЯ времЯ от времени в рассказы об
авантюрах со своей соседкой, мулаткой, но в его описаниЯх было столько юмора
и хвастливого враньЯ, а Язык рассказа был так живописен, что слушатели
как-то терЯли из виду главный предмет.
Џарикмахер любил рассказывать непристойные анекдоты о попугаЯх, которые
выкрикивают отборнейшие словечки на монастырских дворах; о похотливых
обезьЯнах, влюбленных в недосЯгаемых слоних; о бравых пышноусых генералах,
которые оказывались закоренелыми гомосексуалистами; о грехопадениЯх
приходских свЯщенников и набожных прихожанок; о китайцах, которые добиваютсЯ
любовных побед сверхчеловеческим терпением и изобретательностью; о монашках,
молЯщихсЯ о том, чтобы вражеские солдаты не забыли лишить их девственности;
о молодых супругах, чьЯ брачнаЯ ночь заканчивалась непредвиденными
осложнениЯми; о других самых разнообразнейших и необычайнейших случаЯх.
Џлодов народной фантазий хранилось в беспорЯдочной памЯти Џарикмахера
бесчисленное множество.
†урналист, Ѓухгалтер и Љапитан хохотали до упаду и нередко просили
повторить какой-нибудь уж очень остроумный анекдот. ‚рач слушал безразлично,
оправдывалсЯ тем, что Якобы не обладает чувством юмора, и, лежа на койке,
устало закрывал глаза, когда †урналист просил Џарикмахера:
- Џослушай, расскажи еще про английского шпиона. ЏремиленькаЯ штучка!
Ќо бывало так, что тема задевала всех, к тому же никто не хотел
поступитьсЯ своими взглЯдами, поэтому вспыхивали жаркие споры, а то и ссоры.
Џравда, когда приходило времЯ уроков, недавние спорщики садились заниматьсЯ
как ни в чем не бывало.
‡аходил, например, разговор о кушаньЯх.
- ‚куснее лукового супа ничего на свете нет! - заЯвлЯл, как всегда,
авторитетно Љапитан.
- ‹уковый суп? - лицо †урналиста сводила гримаса отвращениЯ. - “жин
проституток в три часа ночи. ђазве можно сравнить луковый суп и, скажем,
кролика в винном соусе или утку с апельсинами?,
- џ предпочитаю луковый суп, - настаивал Љапитан. - “ кролика
жестковатое мЯсо а в таком блюде, как утка с апельсинами, ощущаешь больше
апельсины, чем утку.
- Ќет, ты серьезно? - вскидывалсЯ †урналист. - ‚ каком закутке тебЯ
кормили этим целлулоидным кроликом и оранжадом со следами утки, Љапитан?
- ‚ каком бы то ни было. ЉакаЯ разница? џ предпочитаю луковый суп, - не
сдавал позиций Љапитан.
‚ эту минуту слышалсЯ умиротворЯющий голос Ѓухгалтера:
- ”ранцузскаЯ кухнЯ, - что и говорить, всем миром признана. Ћднако,
по-моему, самое вкусное блюдо - испанскаЯ паэльЯ.
- ЏаэльЯ?! - подскакивал на койке †урналист, встревоженный столь
внезапно открывшимсЯ вторым фронтом. - ќта "смерть желудку", эта мешанина из
недоваренного риса, декоративного перца, куриных лап, кусков рыбы, шафрана и
морских ракушек?
- Ђ Я голосую за национальную креольскую пищу, - патриотически
провозглашал Џарикмахер. - —ерные бобы с белым рисом да с жареным мЯсцом...
Џища богов!
Џеред фактом этого нового кощунства †урналист лишалсЯ дара речи и с
надеждой обращал свой взор на ‚рача. Ќо тот, пренебрегаЯ гастрономическими
тонкостЯми, переключал разговор на калории:
- ’ушеное мЯсо, жареную рыбу, салаты, молоко, фрукты - вот что должен
есть человек.
†урналист отбивалсЯ от наседавших на него противников, словно
обложенный охотниками дикий кабан:
- Џозор, ‚рач! ’ы, антиимпериалист, пропагандируешь кухню Янки -
шпинат, бифштексы, горЯчие сосиски и вымоченные в молоке бананы. ‘тыдно
слушать!
‚рач невозмутимо пожимал плечами:
- Ђ что тут стыдного? Њне нравитсЯ кухнЯ Янки. Љакое это имеет
отношение к моему антиимпериализму?
„ругой темой, обнажавшей острое расхождение во взглЯдах, были
европейские города. Ќи один из пЯтерых не видел …вропы, но все жаждали
съездить туда - это единственное, в чем они были единодушны.
†урналист, как и следовало ожидать, ставил Џариж превыше всех других
городов мира. ‹увр, Ќотр-„ам, букинисты на берегах ‘ены, ‹юксембургский
парк, бульвар ‘ен-Њишель, кафе Њонпарнаса и кабаре Њонмартра он описывал в
таких подробностЯх, словно бог знает сколько времени там прожил. ‘ видом
знатока он называл рестораны высшей категории.
‚о времЯ одной из таких бесед ‚рач решительно высказалсЯ в пользу
Њосквы - этому городу он не знал равных. “же много лет лелеЯл он в сердце
мечту побывать на Љрасной площади, в Љремле, поездить по советским деревнЯм,
где выросли коллективные крестьЯнские хозЯйства, пройтись по овеЯнным
бессмертной славой местам, где были разгромлены нацистские дивизии, потом
вернутьсЯ на Љрасную площадь и, затерЯвшись среди тысЯч и тысЯч людей,
наблюдать грандиозный первомайский парад, стоЯ рЯдом с Њавзолеем ‹енина.
‚след за ‚рачом взЯл слово Ѓухгалтер. Ћн заЯвил, что русские его не
привлекают. ‚от €спаниЯ ему нравитсЯ! ђеспубликанскаЯ, конечно. Ћн любил
€спанию с чисто испанским неистовством и без стеснениЯ призналсЯ, что
плакал, как ребенок, когда в селение пришла весть о взЯтии фашистами
Њадрида. Ѓои быков и даже воспоминаниЯ о них приводили его в состоЯние
самозабвенной страсти. ђазмахиваЯ одеЯлом, как плащом, он продемонстрировал
стили великих матадоров. "‚от так - рука навынос - торировал Ѓельмонте...
‚от так - руки спустив по бедрам - торировал Љурро ЏуйЯ".
- Њне бы в Њадрид или в ‘евилью, больше никуда не хочу! - сказал он в
заключение.
Ћн умолчал еще об одной причине, почему ему хотелось этой поездки.
“молчал потому, что не хотел говорить во всеуслышание о потерЯнных черных
глазах Њерседиты ђамирес и тем более раскрывать тайную надежду, что в
€спании, и только в €спании, можно встретить другие такие глаза.
- ‘амый красивый город - ‘тамбул! - выпалил вдруг Џарикмахер, и все
удивлено обернулись к нему.
- Џочему ‘тамбул?
‚ туманных глубинах его мозга было чересчур мало знаний, чтобы ’урцию
отличить от Џерсии или от …гипта, от Ђравии, от Њарокко или €ндии. Љо всему
прочему прирожденный фантазер, он воспринЯл эти страны как одну загадочную
страну, и она неудержимо влекла его с тех пор, как в его руки попала "’ысЯча
и одна ночь", - по мнению Џарикмахера, лучшаЯ книга на свете, в чем, к его
удивлению, он встретил поддержку со стороны †урналиста. …му хотелось бы,
облачившись магометанином, бродить среди мечетей, швырЯть белые камешки в
бурливые воды Ѓосфора, в тени пирамид и верблюдов есть сладкие финики,
посмотреть, как танцуют под флейту факира змеи, провести часок-другой в
серрале, - конечно, с условием, что его не превратЯт в евнуха, - возлечь на
мЯгких подушках с одалиской, котораЯ даже в самый что ни на есть интересный
момент не снимает с лица покрывало... “ слушателей не хватило духа прервать
потоки красноречиЯ Џарикмахера, указав на неточности в описании ‘тамбула.
‚се четверо одобрили изысканнейший вкус Џарикмахера, и он кончил речь,
чувствуЯ себЯ глубоко польщенным.
Љапитан отдавал предпочтение ђиму. …го предки были выходцами из €талии,
но не это определЯло его симпатии. Ћн считал, что пальма первенства
принадлежала ђиму по праву истории, по праву эстетики, по праву человеческой
мудрости. ‘толь категорическое утверждение неизбежно вызвало бы возражениЯ
†урналиста или ‚рача, уже нахмурившего брови, или Ѓухгалтера, который
почувствовал себЯ оскорбленным в своих испанистских чувствах. Ќо Љапитан, не
дав им высказатьсЯ, продолжал:
- Џоездка в ђим была золотой мечтой всей моей жизни. …сли бы Я не
примкнул к заговору, иными словами, если бы не счел неотложным долгом
выступить против диктатуры, сейчас Я был бы в ђиме, а не здесь, в тюрьме. Ќо
Я добровольно променЯл величие ЉолизеЯ на убожество тюремной камеры.
Ѓыло Ясно, что Љапитан подошел к рассказу о своей истории, поэтому
товарищи не стали ему мешать.
- „олжен вам заметить, что Я - военный по призванию и убеждению. џ
родилсЯ военным, училсЯ, чтобы стать военным, и сейчас имею честь называть
себЯ военным, - начал Љапитан, и по этому началу все понЯли: исповедь его
будет краткой, без отступлений.

(„етство мое проходит в городке, у подножиЯ заснеженных гор.
Џервые слова, которые Я выучилсЯ писать, - певучие названиЯ рек моего
краЯ: —ама, Ђльбаррегас, ЊильЯ, Њукухин. Љолокольный гул десЯти
звонниц и голоса молЯщихсЯ женщин наполнЯют городок с шести вечера. Ђ
когда часы на башне бьют полночь, по улицам, где когда-то гремели бои,
проходЯт тени борцов за свободу, и Я слышу приглушенный стук их
каблуков. Њать заставлЯет менЯ читать жизнеописаниЯ великих
композиторов и каждый вечер заводит в гостиной граммофон с пластинками
Њоцарта и умана, которые дЯдЯ Ћсвальдо присылает из столицы. Ќо мое
детское сердце отзываетсЯ лишь на грохот барабана и чеканный шаг
солдат, проходЯщих строем мимо нашего дома. ‚ такие минуты неведомаЯ
сила выбрасывает менЯ на улицу, где уже слышны крики мальчишек:
"‚ойска идут" џ пристраиваюсь к шагающему отрЯду и, забыв обо всем на
свете, воображаю себЯ солдатом. ЏразднуетсЯ годовщина Ќезависимости,
солдаты и офицеры - в парадной форме, в портупеЯх, с начищенным до
блеска оружием. џ задыхаюсь от волнениЯ, когда офицер с саблей наголо
командует: "‘то-ой! Ќа пле-чо! ‘мир-но!" - и сотни солдат четко и
точно выполнЯют команду. •отЯ мне всего девЯть лет, Я уже бесповоротно
избрал себе путь в жизни - карьеру военного. Њать выслушивает мое
решение не очень-то внимательно и шутливо отмахиваетсЯ от разговора о
моем будущем. Џод вечер возвращаетсЯ из асьенды отец, и Я заЯвлЯю ему
то же самое. Ћн озабочен - п о привычке все принимает всерьез и,
видимо, понимает, что речь идет о большем, нежели детскаЯ причуда.
Џроходит несколько недель, Я настаиваю на своем решении; теперь мать
уже не улыбаетсЯ в ответ на мои просьбы, а смотрит на менЯ печально и
нервничает, словно видит менЯ идущим к пропасти. „лЯ нее армиЯ - это
неприступнаЯ башнЯ, где ее чаду суждено провести в заточении всю
жизнь. "ќто все равно что единственную дочь отдать в монастырь", -
вздыхает она. ђодители посылают менЯ в лицей, рассчитываЯ, что потом Я
пойду учитьсЯ на инженера: по их убеждению, инженер - человек более
культурный, нежели военный. џ не протестую, однако отцу точно известно
- его мальчик не законч ит лицеЯ. ќтот мальчик по-прежнему выбегает из
дома при звуках военного барабана, хотЯ теперь уже не мчитсЯ, как
раньше, за проходЯщей воинской частью, а лишь провожает ее печальным
взглЯдом и потом долго бродит по комнатам, как потерЯнный)

- Љогда высшее командование армии захватило власть в стране, Я был
лейтенантом, служил в пехотном батальоне. Њне оставалось немного до чина
капитана. Ћ том, что готовитсЯ государственный переворот, Я и понЯтиЯ не
имел. ‚ самый день переворота Я получил соответствующий приказ от капитана,
моего командира, тот, в свою очередь, получил приказ от майора, майор - от
полковника, и так шло от ѓенерального штаба. Ља к мне было приказано, Я
вывел свой взвод с оружием на улицу. Ќарод не выступал против военных
мЯтежников, и, честно говорЯ, Я был рад этой пассивности. ‚ противном случае
менЯ заставили бы стрелЯть в народ. …сли Я отказалсЯ бы выполнить приказ,
это означало бы конец моей карьере, а если повиновалсЯ бы, то перестал бы
уважать себЯ как человек. џ был влюблен в свою профессию, обожествлЯл
дисциплину и все же не представлЯл себе, как можно открыть огонь по
безоружным людЯм, моим соотечественникам. ”акт захвата власти высшими чинами
армии не вызвал у менЯ в то времЯ ни малейшей тревоги. Џриехавший в казарму
полковник держал перед офицерами речь, заЯвив, что страна ввергнута в хаос,
что только армиЯ может спасти ее от анархии, и так далее, џ слушал его,
правда, без особого энтузиазма, но и без какого бы то ни было возмущениЯ. џ
солгал бы вам, сказав иное.

(Њне шестнадцать лет, Я учусь на третьем курсе лицеЯ. Љак-то
вечером отец зовет менЯ к себе в кабинет и спрашивает строгим голосом,
от которого Я невольно подтЯгиваюсь: "’ы доволен, что станешь
инженером?" Џочтение в сторону - Я без обинЯков говорю то, что
чувствую: "Ќет. џ предпочел бы стать военным". Ћтец кладет руки мне на
плечи, внимательно смотрит в глаза и обещает сделать менЯ военным. Ћн
убеждает мать согласитьсЯ с моим желанием или, по крайней мере,
примиритьсЯ с судьбой, и мать смирЯетсЯ, потому что, как и Я, никогда
не перечит отцу. ‚месте с отцом мы заполнЯем анкету длЯ поступлениЯ в
военное училище. Ќе в военно-морское, не в авиационное, а именно в
пехотное - не корабли и самолеты вижу Я в мечтах, а улицы и дороги и
себЯ, с обнаженной саблей в руках, во главе своих солдат. ѓотовый
лопнуть от счастьЯ, Я иду с отцом к врачу за справкой о состоЯнии
здоровьЯ, в муниципалитет за свидетельством о благонадежности, затем в
фотографию, чтобы заказать карточки в полный рост, и, наконец, в штаб
командованиЯ гарнизона, где мы вручаем все эти документы. Џотом Я
совершаю в автобусе бесконечно долгое путешествие от заснеженных гор
до столицы. ЊенЯ не интересуют крутые склоны и попутные города и
пейзажи, Я не выхожу да остановках, питаюсь лишь хлебом и сыром, что
мать уложила в холщовую дорожную сумку, и не спускаю глаз с чемодана,
где, в соответствии с требованием регламента, лежат необходимые вещи:
белье, две пижамы, четыре белые сорочки, щетки, помазок, мыло.
Џансионат расположен неподалеку от военного училища. ‚ оставшиесЯ до
экзаменов дни Я повторЯю по утрам устав, после завтрака гулЯю в парке,
медленно прохожу под мемориальной аркой и потом часами простаиваю на
виадуке, облокотившись на парапет и наблюдаЯ за снующими внизу
машинами. ‹ишь когда солнце опускаетсЯ за часовней, Я возвращаюсь в
свое пристанище. Ќаконец наступает долгожданный день. џ прохожу
повторный медицинский осмотр в госпитале, бегу стометровку и
преодолеваю барьер на плацу. ‘даю также экзамен по общей культуре;
этого испытаниЯ Я здорово побаивалсЯ, но оно сводитсЯ к двум вопросам:
что Я знаю об открытии Ђмерики и что такое родина. ЏроходЯт еще
пЯтнадцать дней, занЯтых прогулками и бесцельным стоЯнием на виадуке,
и вот в газетах, в списке принЯтых на первый курс военного училища, Я
нахожу свою фамилию. ЏерепрыгиваЯ через ступеньки, Я сбегаю по широкой
лестнице парка, мчусь по улице на телеграф. ‚ глазах дрожат слезы,
пока рука вписывает в бланк слова победной релЯции.)

(Џервый год в военном училище осталсЯ в моей памЯти как долгий,
тЯжелый кошмар. ‚сех принЯтых - стадо в полторы сотни голов - собирают
в здании училища. „ва кадета старших курсов под присмотром офицера
записывают наши фамилии и вежливо провожают в каптерку, где мы
получаем форму. Ќо по пути в каптерку кадет, очаровавший менЯ
любезностью, вдруг вынимает из кармана ножницы и ловким движением
отхватывает по самый узел концы моего галстука. џ воспринимаю этот
жест как символическую церемонию отрешениЯ от штатского мира, однако
на самом деле это перваЯ злаЯ шутка, за которой следует множество
других, еще более варварских. ‚се мы, новички, попадаем во власть
слушателей трех старших курсов: кадетов - второго года, бригадиров -
третьего и альфересов - четвертого. ќто - наше непосредственное
начальство и наши истЯзатели. Ћни словно сговорились сделать нашу
жизнь сплошным унижением. —етверо здоровых парней набросЯтсЯ на
новичка, стиснут его со всех сторон и начинают стрич ь ему волосы. ’ак
обкорнают, что хоть плачь, а то проведут машинкой полосу от уха до
уха, и ходишь как паЯц из цирка. Њы то и дело получаем пинки и
подзатыльники, выслушиваем оскорблениЯ. ’ерпим, в надежде, что это
злодейство скоро кончитсЯ. Ќо оно длитсЯ весь год, от первого днЯ до
последнего, пока не приходит новое пополнение и мы перестаем быть
новичками. џ, правда, отношусь к этим издевательствам философски,
очень уж хочу стать военным и не могу допустить, чтобы какие-то мелкие
невзгоды встали препЯтствием на пути к моей цели. Ќо многие ребЯта с
безрассудной смелостью лезут на рожон и дорого платЯт за свое
бунтарство. Ќекоторые доведены до отчаЯниЯ, хотЯт просить об
отчислении из училища. Ќочью кто-то шепчет в подушку: "€ зачем только
Я пошел сюда!" Ђ с соседней койки какой-нибудь альферес рычит:
"Џерестань хныкать, желторотый соплЯк!" ЃеднЯга смолкает, но от этого
ему еще сильнее хочетсЯ домой, и он тихонько плачет под одеЯлом.
†алобы и протесты бесполезны, никто их не принимает во внимание. „а и
как может быть иначе, если офицеры-наставники, в прошлом сами кадеты,
смотрЯт на это варварское отношение старших к младшим сквозь пальцы, а
подчас даже выступают в роли подстрекателей? Ќам остаетсЯ утешение,
что когда-то и мы станем бригадирами и альфересами и выместим на новых
"желторотых" обиды, которым подвергаемсЯ сейчас).

- Џо мере того как в стране росла оппозициЯ, военнаЯ диктатура
прибегала к все более жестоким мерам против своих противников. ‚ы это знаете
не хуже менЯ. „о нас средних офицеров, доходили слухи о том, что творилось в
тюрьмах, однако этим слухам мы не очень-то верили. "Љозни профессиональных
политиков, - считали мы. - Ћни идут на все, чтобы дискредитировать
правительство". Ћднажды субботним вечером мы с •авьером ќнтреной ехали в
машине к морю. “единение, пустыннаЯ дорога, выпитое перед этим пиво
располагали к откровенности, и Я спросил: "—то ты скажешь о слухах, которые
ходЯт по городу?" Ћн, не выпускаЯ из рук баранки, вопросительно посмотрел на
менЯ, и Я поЯснил: "Џравду ли рассказывают о нарушениЯх закона, о пытках?"
ќнтрена понЯл, что отныне он может говорить со мной о политике, и выложил
все, чего не касалсЯ прежде. Ћн рассказал о том, как был убит ђуис Џинеда
{ђуис Џинеда - один из деЯтелей партии "Ђксьон демократика", убит агентами
‘егурналЯ на улице, на глазах у прохожих}, о концентрационном лагере ѓуасина
{ѓуасина - концлагерь в дельте Ћриноко, известен нездоровым климатом и
строгим режимом}, где политзаключенные, чтобы не умереть с голоду, отбирают
объедки у свиней, о том, как в ѓуасине умер от голода и болезней старый
полковник-революционер, - начальник лагерЯ отказал ему в медицинской помощи.
џ спросил: "Џочему же правительство идет на такие преступлениЯ? ‘ какой
целью?" ќнтрена, не глЯдЯ в мою сторону, сухо ответил: "—тобы иметь
возможность обкрадывать страну".

(“чеба даетсЯ мне легко: теоретические дисциплины знакомы еще с
лицеЯ, достаточно присутствовать в классах и времЯ от времени освежать
в памЯти недавнее. ’ак же без труда Я привыкаю вставать в пЯть утра,
делать зарЯдку, часами маршировать на плацу или по окрестным улицам,
осваиваю "гусиный шаг" и приемы владениЯ оружием, чему нас начинают
обучать с четвертого месЯца. "Ћсобый порЯдок" и тот не кажетсЯ мне
таким уж мучительным, хотЯ вообще это самое трудное длЯ новичков.
‡адача "особого порЯдка" - не оставлЯть кадету ни одной минуты
свободного времени, даже длЯ того, чтобы написать письмо родным,
держать его все времЯ под командой бригадиров, альфересов и офицеров:
"‘мирно!..", "Ќапра-во!..", "Ќале-во!..", "агом марш!..", "‹ожись",
"‚стать!", "‚перед, шагом марш!" –ель этой муштры - превратить новичка
в автомат, послушный каждому слову и жесту вышестоЯщего чина,
пропитать военной дисциплиной его тело и мозг. ‚оеннаЯ служба - это не
только занЯтие, профессиЯ, это нечто неотделимое от личности,
проникшее в кровь и психику. џ приспосабливаюсь к "особому порЯдку",
понимаю его необходимость и без всЯкого неудовольствиЯ повинуюсь
начальническим окрикам, ни на минуту не оставлЯющим менЯ в покое.)

- ѓорько мне было слушать неопровержимые доводы •авьера ќнтрены. €так,
единственной побудительной причиной переворота была алчность. Ѓеспощадный
полицейский аппарат, сконструированный так тщательно, есть не что иное, как
оборонительное прикрытие длЯ высокопоставленных грабителей. Џроповеди о
спасении родины от хаоса и анархии, об установлении социального порЯдка
обернулись тонко рассчитанным ходом игроков в мундирах, движимых
единственным желанием: сорвать банк - всю государственную казну. ќто было
печальным открытием длЯ менЯ. Ќо постепенно уныние сменилось негодованием:
верхушка военных, преследуЯ свои преступные цели, спекулирует на уважении
народа к армии, ставит под угрозу ее честь! Ђ Я - частица этой армии, џ
горжусь тем, что свЯзал с нею свою судьбу!.. Ћт ќнтрены Я узнал, что каждаЯ
горноруднаЯ концессиЯ представлЯет собой подлую сделку, с каждого подрЯда на
общественные работы правительство негласно берет комиссионные, каждаЯ
построеннаЯ школа обходитсЯ казне на столько-то процентов дороже, чем она
стоит в действительности. „аже на поставках оружиЯ и формы длЯ армии
диктатор наживаетсЯ, словно барышник. ’ак вот почему ржавеют танки,
брошенные под открытым небом, вот почему то и дело выходит из строЯ новаЯ
техника. ќто допускаетсЯ преднамеренно. —удесный предлог, чтобы купить за
границей новые танки и машины и, следовательно, сорвать новый куш...
- ’ы еще многого не знаешь! - перебил рассказчика †урналист,
вспомнивший другие факты: - Ђнекдот, ей-богу! Ќесколько месЯцев назад
министерство здравоохранениЯ заказало в Љанаде оборудование длЯ только что
выстроенного госпиталЯ - самое дорогое, конечно. ’ам охотно составили смету
по образцу самого роскошного госпиталЯ в Њонреале, но в приложении к счету
указали, что считают целесообразным, даже необходимым исключить из инвентарЯ
огромные снегоуборочные машины, совершенно ненужные в тропиках. €сключить!
—ерта с два! „иктатор вкупе с министром здравоохранениЯ не пожелали терЯть
ни сентимо из уже подсчитанных комиссионных и ответили в Љанаду телеграммой:
"Џрисылайте все, ничего не исключаЯ". Њеханические лопаты, предназначенные
сгребать снег, которого не бывает у нас, стоили стране больше ста тысЯч
долларов.
- “знав о беззакониЯх, совершаемых от имени армии, - продолжал Љапитан,
- Я оказалсЯ как бы между двух враждебных фронтов,; одинаково стойких и не
склонных к отступлению: с одной стороны, привычка к дисциплине и клЯтва в
аполитизме; с другой - мое человеческое достоинство и глубочайшее огорчение
из-за неизбежной дискредитации званиЯ военного.

(‚оскресные увольнениЯ - длЯ всех нас долгожданный праздник.
‘троем идем к девЯтичасовой утренней мессе в церковь ‘ан-”рансиско. ‚
голубой парадной форме, с короткими шпагами у поЯса, мы выглЯдим
молодцами. „евушки не сводЯт с нас восхищенных взглЯдов, старушки
вздыхают вслед: "Љакие же красавчики эти кадеты!" Њногие кадеты
встречаютсЯ в церкви со своими родственниками и после мессы проводЯт с
ними весь день, а мы, иного родние, идем бродить по опустевшим - из-за
праздника улицам, заворачиваем в первый попавшийсЯ кинотеатр или идем
в гости к землЯкам. ’ам нас обычно приглашают отобедать, сообщают
новости из родных краев - кто женилсЯ, кто умер. ’ак проходит первый
год, наступает второй, Я перестаю быть новичком однако отказываюсь
возмещать понесенные невзгоды за счет вновь прибывших. Ѓез осложнений
перехожу затем на третий курс, получаю одну полоску на рукав и
почетное звание младшего бригадира. ‘таршего бригадира получает
ђаймундо Њорильо, единственный, кто идет впереди менЯ по успеваемости.
ќто соотношение остаетсЯ в силе и на четвертом курсе, где нам заменЯют
полоску на две звездочки, мне присваивают звание альфереса, а ђаймундо
Њорильо - единственному на курсе - старшего альфереса. ‘оперничество
не поселЯет в моей душе зависти, а в его - зазнайства, и мы относимсЯ
друг к другу как товарищи и друзьЯ. “ менЯ поЯвлЯетсЯ девушка, мы
видимсЯ с ней по воскресеньЯм, нас объединЯет чувство столь же
платоническое, сколь и хрупкое. Џлатоническое - потому, что дело не
заходит дальше мимолетных поцелуев; хрупкое - потому, что свЯзь наша
обрываетсЯ, едва она уезжает в Њаракаибо, и мы даже не находим, что
писать друг другу. ’огда же происходит событие, оставившее
неизгладимый, горький след в моей душе. "‚чера вечером умер твой
отец", - скупо и потрЯсающе просто сообщает в телеграмме мать.)

- Џри следующей встрече с •авьером ќнтреной Я спросил без обинЯков:
"—то нам нужно делать?" Ћн ответил не задумываЯсь, - кажетсЯ, у него всегда
наготове ответ на любой вопрос: "‚ы, военные, должны помочь нам,
гражданским. ‚ы многое можете". џ задаю второй вопрос: "Њожет ли принести
пользу такой, как Я, одиночка?" Ћн понизил голос, хотЯ мы были с ним одни у
менЯ в квартире: "Њногие офицеры настроены подобно тебе. ‚ твоей собственной
казарме должны быть такие. ‚ернее сказать, есть такие". ’ак с помощью моего
друга •авьера ќнтрены - не знаю, жив ли он сейчас или убит, сидит ли в
тюрьме или успел выехать за границу, - Я оказалсЯ свЯзанным с подпольной
организацией.

(Ћкончив военное училище в чине младшего лейтенанта, Я получаю
назначение в пехотный батальон командиром взвода. ‚ подчинении у менЯ
тридцать два человека - сержанты, старшие и младшие капралы, солдаты.
ќто не пЯтнадцатилетние юнцы кадеты, терпеливые, безответные и
понЯтливые. ќто взрослые люди, народ со всеми его особенностЯми.
’уповатые и нерасторопные новобранцы и умудренные службой младшие
чины, в большинстве - крестьЯне, которые до армии не знали обуви,
зубной щетки, кровати с матрацем. Џочти все рекруты - неграмотные,
темные существа, они отличаютсЯ грубой и прЯмой реакцией и
руководствуютсЯ скорее инстинктом, нежели разумом. Џрежде чем обучать
военному делу, необходимо научить их элементарной грамоте и при этом
заставить любить и уважать офицера. ‚се они - уроженцы разных областей
страны, очень раз личны по характеру, прежнему образу жизни и
занЯтиЯм. „лЯ менЯ, лейтенанта двадцати одного года, только что
вылупившегосЯ из училищной скорлупы, эти люди - живаЯ загадка. Љак
проникнуть в их души, найти к ним ключ, на кого действовать
убеждением, на кого строгостью? ‚ то времЯ как они, пообтершись и
осмелев за полгода жизни в казарме, чуют с первого взглЯда, что за
человек их командир: деЯтельный или ленивый, строгий или только
прикидываетсЯ строгим, можно ли обвести его вокруг пальца или лучше
говорить с ним начисто ту, действительно ли он не дрогнет в трудную
минуту или под мундиром у него заЯчье сердце. Љ моему счастью, нашей
ротой командует настоЯщий офицер, капитан, мужественный и гуманный,
как и положено командиру. Ћт него-то Я и перенимаю основную мудрость
офицерской жизни, котораЯ стоит много больше, чем все, что нам
преподавали четыре года в училище. Љапитан не только знакомит менЯ со
своим методом приобщениЯ новобранцев к новому длЯ них режиму, он учит
менЯ видеть в моих подчиненных прежде всего живых людей, а это -
основа основ успеха.)

- Џосле многих оттЯжек была наконец определена точнаЯ дата и час
выступлениЯ. ‚ ту ночь как раз Я нес дежурство по казарме. ЊоЯ задача
состоЯла в том, чтобы в три ноль-ноль утра, совместно с двумЯ лейтенантами,
захватить казарму. Џредполагалось, что в тот же час другие офицеры,
примкнувшие к заговору, проведут такую же операцию еще в двух казармах
столицы и четырех провинциальных гарнизонах. Ћдновременно дежурный офицер в
Љарсель Њодело освободит и вооружит политических заключенных. Џри первых же
выстрелах группы гражданских лиц, ожидающие сигнала в разных частЯх города,
выйдут на улицу, поднимут народ и сформируют отрЯды содействиЯ восставшим
военным. ‚се это, повторЯю, должно было начатьсЯ утром, ровно в три
ноль-ноль.
- Љрасиво задумано! - мечтательно вздохнул Ѓухгалтер,
- Њы действовали в строгом соответствии с планом. Ѓез пЯти три мы вошли
в кабинет командира батальона - он никогда не запирал дверь на ключ, - и Я
крикнул: "‚ы арестованы!" Ћн открыл глаза и хотел схватить, пистолет, но
лейтенант ‘олано его предупредил. Љомандир сел в постели. Џервое, что ему
пришло в голову, это запугать нас, - "Ђрестован не Я. Ђрестованы вы. ‘дать
оружие, мЯтежники!" - загремел он. џ прервал его: "Њайор, дело обстоит
серьезнее, чем вы думае те. ‚ы арестованы. “ нас нет времени длЯ пустых
разговоров". Њайор - кругленький, лысый, в зеленой пижаме - походил скорее
на китайскую фарфоровую статуэтку, чем на командира батальона. ‚се еще сидЯ
в постели, он оглЯдел нас сверху донизу и вдруг заговорил по-отечески
убеждающе: "ђебЯта, вы что, рехнулись? ‚ы ставите под удар свою военную
карьеру. Ѓросьте немедленно пистолеты, и Я, даю честное слово, похлопочу
перед начальством, чтобы с вами обошлись помЯгче и не отчислили из армии". џ
повторил сухо: "Њайор, вы даром терЯете времЯ и отнимаете времЯ у нас.
„овольно дискуссий. ‚ы арестованы!" ‹ейтенант ‘олано перерубил саблей
телефонные провода. Њайор не унималсЯ. ’еперь в его тоне слышалась уже не
командирскаЯ медь и не отеческий укор, а лесть и приноравливание: "‘кажите,
друзьЯ, вы действуете сами по себе или за вами стоит сила? џ всегда разделЯл
взглЯды армейской молодежи. ‘ейчас Я просто не в курсе дела, мне никто
ничего не сообщал... Ђ вы уверены, что перед вами открытаЯ дорога, а не
тупик?" Њайор - это было очевидно - пыталсЯ уточнить размах нашего заговора
и решил навести на всЯкий случай мостик, чтобы потом перемахнуть на сторону
победителей. Њы заперли его в комнате с перерезанным телефонным проводом и
предупредили, что, если он попытаетсЯ удрать, мы застрелим его без всЯких
рассуждений.

(—ерез три года, не раньше и не позже, чем другие младшие
лейтенанты, менЯ производЯт в следующий чин. Ќа моих погонах
поблескивает еще одна звездочка, мое скромное жалованье чуть
увеличиваетсЯ - вот и все. Љомандир роты видит во мне ближайшего
помощника и будущего капитана, и хотЯ на людЯх Я обращаюсь к нему
официально, с глазу на глаз мы с ним на "ты". Ћднажды вечером капитан
везет менЯ к знакомой девице, она - подруга его любовницы. Џо дороге
он дает мне полезные советы, как обращатьсЯ с женщинами определенной
профессии. џ следую его советам и даже порываю с одной из девушек -
•ульетикой, когда она с ее очаровательными родинками начинает мне
нравитьсЯ больше положенного).

- Џо тревоге мы поднЯли солдат. ‹ейтенант ‘олано отомкнул взЯтыми у
майора ключами пирамиды с винтовками. ‚оеннаЯ дисциплина сработала, как
точный механизм. —ерез пЯтнадцать минут во дворе казармы выстроились пЯть
рот батальона - вооружен ные солдаты, сверхсрочники, капралы, сержанты,
младшие лейтенанты, готовые повиноватьсЯ каждому моему слову, хотЯ и
несколько удивленные подъемом среди ночи. Ћставив их на попечение лейтенанта
‘олано, Я вместе с лейтенантом Љаррионом, офицером-свЯзистом, пошел в
радиоотдел. ‘трелки моих наручных часов томительно медленно отсчитывали
минуту за минутой. Џрошло уже достаточно времени, а радио транслировало
обычную передачу - ни одного сколько-нибудь интересующего нас слова.
‚незапно вспыхнул сигнал на телефонном коммутаторе. џ подошел. ‡вонил
дежурный офицер министерства обороны - так, по крайней мере, он
представилсЯ, - просил соединить его с командиром батальона. џ резанул в
упор: "Њайор под арестом. ‘ вами говорит новый командир батальона,
восставшего против диктатуры, в защиту конституции и законов республики". Ќа
другом конце провода воцарилось молчание, и вдруг - истерический крик: "Ќе
валЯйте дурака! Ќемедленно сложить оружие!". џ отключил свЯзь. € тут
заговорила военнаЯ радиостанциЯ. Ћна бросала в эфир слова, адресованные
исключительно нам, не упоминаЯ никакие другие подразделениЯ: "ЃезрассуднаЯ
авантюра не нашла отклика ни в одном из гарнизонов страны... Џредатель
полностью изолирован... Ќикто не поддерживает его злонамеренного
анархистского выступлениЯ... …сли в течение тридцати минут он не заЯвит о
своей безоговорочной капитулЯции, против его подразделениЯ будут брошены
танки, авиациЯ, артиллериЯ". ‘нова зазвонил телефон. ѓоворил - уже без
посредников - сам начальник ѓенерального штаба. Ћн подтвердил ультиматум:
тридцать минут на размышлениЯ. џ не сказал ни слова, отключил аппарат и стал
ждать. †дать сигнала о выступлениЯх в других гарнизонах, ждать первых
выстрелов и криков восставших. Ќо ничего подобного не произошло. ‚озможно,
не сработала какаЯ-то пружина конспиративного механизма или до менЯ не дошел
приказ, отданный в последнюю минуту и отменЯющий предыдущую инструкцию. ’ак
или иначе, Я и мои два лейтенанта оказались единственными восставшими, а наш
батальон - единственным поднЯтым на ноги ровно в три часа утра. €з-за
толстых стен старинного зданиЯ казармы доносилсЯ металлический грохот
окружавших нас танков топот солдат, занимавших позиции на соседних улицах. ‚
свинцовом предрассветном небе ревели моторы двух самолетов, проносившихсЯ на
бреющем полете над нашими головами. Ќа пункте свЯзи гремел голос диктора
военной радиостанции: "Ћфицер-авантюрист одной из столичных казарм заЯвил о
своем неповиновении правительству... Ѓунтовщик не встретил никакой
поддержки... Џрошло двадцать пЯть минут из тридцати, данных ему на
безоговорочную капитулЯцию. …сли он не подчинитсЯ приказу, то через пЯть
минут казарма подвергнетсЯ артиллерийскому обстрелу и бомбардировке с
воздуха". џ понЯл: сопротивление бессмысленно. Џоставить под удар жизнь
солдат и офицеров только длЯ того, чтобы выдержать сорокапЯтиминутный бой и
в итоге все же сдать казарму? џ позвонил в министерство обороны: "Њожете
арестовать менЯ". „о того, как за мной пришли, Я освободил майора, вернул
ему пистолет и сдал командование. ‹ейтенанта ‘олано и менЯ немедленно
арестовали. Џричастие к мЯтежу лейтенанта Љарриона Я категорически отверг,
заЯвив, что он ничего не знал о заговоре и лишь выполнЯл мои распорЯжениЯ.
Ќо мне не поверили.

(ђаймундо Њорильо, единственный в училище, кто опережал менЯ в
учебе и званиЯх, предпочел пойти в кавалерию. € здесь ему сопутствует
успех. Ћн - блестЯщий наездник, неизменный победитель всех конных
состЯзаний, и это открывает ему доступ в круг избранных. ’ех
избранных, что занимаютсЯ верховой ездой не по долгу службы, а длЯ
развлечениЯ, играют в гольф, когда люди работают, тех, у кого виллы с
"кадиллаками", собачки с дорогими ошейниками, сады с садовниками. ‚
одной из таких вилл дают званый вечер , в честь лейтенанта Њорильо,
выигравшего очередной серебрЯный кубок на скачках с препЯтствиЯми, и
виновник торжества приглашает на праздник своего однокашника - менЯ. џ
иду, не подозреваЯ, чего мне будет стоить потом этот неосторожный шаг.
Џервые минуты Я чувствую себЯ одиноко в залитой огнЯми гостиной, но
вскоре замечаю, что потрЯсающе красиваЯ женщина, - безусловно,
прекраснейшаЯ из всех, кого Я до сих пор встречал, - пристально
смотрит на менЯ. ‘мотрит гораздо пристальнее и дольше, чем полагаетсЯ
смотреть порЯдочной женщине на незнакомого мужчину. Џо моей просьбе
Њорильо знакомит нас, мы обмениваемсЯ несколькими фразами, и с первых
же слов Я отмечаю в этой даме тонкий дар говорить собеседнику именно
то, что он хочет от нее услышать. Ћна смугла, высокого роста, почти
вровень со мной, ее пухлые губы все времЯ просЯтсЯ в улыбку. Џоражают
ее глаза - серые, какие редко у нас встретишь, и невероЯтно
выразительные, способные без помощи слов и жестов донести любую мысль,
любое чувство. Ќаш разговор получает конкретное направление - мы
говорим о природе моего горного краЯ, - но диалог со мной не мешает ей
оставатьсЯ как бы живой осью гостиной. Џоминутно к ней подходЯт
молодые и пожилые мужчины, все времЯ новые, предлагают бокал вина,
сигарету, и она принимает угощение или отказываетсЯ от него с
неизменной обворожительной улыбкой. Љ концу вечера, когда собираютсЯ
уходить последние гости, хозЯева дома просЯт ее сыграть на роЯле. Ћна
с улыбкой, но твердо отклонЯет просьбу: "Џростите, сегоднЯ не, могу. џ
слишком далека сейчас от музыки". ’огда прошу Я. Ћна, чуть задержав на
мне свой красноречивый взглЯд, охотно идет к инструменту, словно
только и ждала моего слова. Ћна играет прелюдию опена - любимую вещь
моей матери, чаще других звучавшую у нас в доме. …е пальцы бегают по
клавишам, ее серые глаза куда-то устремлены, однако она смотрит на
менЯ, она видит только менЯ. Ќикогда бы не подумал, что так можно
смотреть - краем глаза и в то же времЯ так прЯмо и нацеленно.)

- “тром менЯ увезли из казармы. Љрытый грузовик мчалсЯ на
стокилометровой скорости через город, тревожа сонных обывателей воем сирены.
‚ тюремной камере Я пробыл часа два-три, после чего менЯ вызвал на допрос
офицер военной полиции - судЯ по замашкам, скорее полицейский, нежели
военный. Ћн без предупреждениЯ открыл огонь вопросом о мотивах, побудивших
менЯ выступить с оружием в руках против законного правительства. џ дал
ответный залп, высказав все, что думал об этом правительстве подлецов и его
продажной законности. “ полковника - забыл - вам сказать, что это был
полковник, - от Ярости глаза вылезли из орбит, когда он кричал: "‚ы -
предатель! ‚ам нет оправданиЯ!" џ спросил хладнокровно: "Џредатель? Ђ кого и
что Я предал?" Ћн вопил, срываЯсь на визг: "‚ы предали честь офицера,
родину, национальный флаг, вы изменили присЯге и дисциплине". џ должен был
оградить себЯ от столь чудовищной клеветы. џ сказал: "ђодина и национальный
флаг - это совсем не то, что вы думаете. ќто не средства наживы, не
концессии и контракты. ќто не грЯзные сделки с уплатой комиссионных
высокопоставленным маклерам". Џолковник вскочил со стула и затрЯссЯ, как
бесноватый: "Њолчать! џ вам приказываю молчать!". џ замолчал, потому что
сказал все, что хотел сказать. ‘лышалсЯ лишь торопливый стук машинки под
руками секретарЯ, фиксировавшего мои показаниЯ. Њы находились в канцелЯрии
военной полиции - большаЯ, вытЯнутаЯ в длину комната с секретарским столиком
и еще тремЯ столами, за которыми сидели мои инквизиторы. ‚торой из них, тоже
офицер военной полиции, раньше других нарушил молчание: "Ќас интересуют не
столько причины, бунта, сколько замешанные в нем лица. Ќазовите ваших
соучастников, кроме лейтенанта ‘олано и лейтенанта Љарриона". џ сказал то,
что и было на самом деле: "‡амешанные в выступлении офицеры - это Я и
лейтенант ‘олано, что может подтвердить и командир батальона, которого мы
вдвоем арестовали. ‚се остальные, от лейтенанта Љарриона до последнего
солдата, лишь подчинЯлись моему приказу и вышли с оружием на плац в силу
данной мною команды". ‘ледователь, отнюдь не удовлетворенный ответом,
предпринЯл новую вылазку: "ђечь идет не только об офицерах вашего батальона,
капитан. Њы хотим знать, кто из офицеров других подразделений участвовал в
антиправительственном заговоре". џ ждал этого вопроса и заранее обдумал
ответ: "Њы действовали обособленно, никакой свЯзи с другими частЯми у нас не
было. Љстати, об этом же заЯвило военное радио, это подтвердил и начальник
ѓенерального штаба". ‘ледователь посмотрел на менЯ тЯжелым взглЯдом и,
сохранЯЯ видимость спокойствиЯ, продолжал: "‚ы прекрасно понимаете, капитан,
почему командование сделало такое заЯвление по радио. ‚ам, конечно, известны
имена ваших соучастников, и вы должны назвать их сейчас же, если не хотите
окончательно испортить себе карьеру, быть навсегда отчисленным из армии и
гнить долгие годы в тюрьме". џ повернулсЯ к секретарю, протоколиров авшему
допрос, и продиктовал: "џ абсолютно ничего не знаю о заговорах, которые, по
вашим словам, имели место в других гарнизонах. џ пыталсЯ поднЯть восстание
по собственной инициативе, на свой страх и риск, без какой бы то ни было
свЯзи с офицерами других воинских частей, и только один Я несу
ответственность за свои поступки". ’ут заговорил третий инквизитор, не
кадровый офицер, профессиональный юрист, более красноречивый, нежели
предыдущие: "‚ соответствии с законами ђеспублики, капитан, ваше дело будет
передано в военный трибунал, который вынесет приговор на основе данных вами
здесь предварительных показаний. ‚ свЯзи с этим Я посоветовал бы вам
оставить высокомерный ток и помочь командованию в выЯвлении всех нитей
преступного заговора, на данный момент уже полностью подавленного. ‚ы
должны, по меньшей мере, назвать имена гражданских лиц, подстрекавших вас к
сопротивлению властЯм. €мейте в виду, кое-кто из этих гражданских был
задержан полицией и без колебаний заЯвил против вас". Ќе отводЯ взг лЯда от
секретарЯ и пишущей машинки, Я сказал: "Њне нечего добавить к моим
предыдущим показаниЯм". € Я действительно не сказал больше ни слова.

(ЊоЯ сероглазаЯ подруга носит имЯ Ќоэми. Ћна принадлежит к семье
латифундистов, ныне ставших нефтЯными королЯми или принцами, - мир
далекий, недоступный мне даже в мыслЯх. Ќо не моЯ вина, что Ќоэми не
позволЯет мне исчезнуть после первого знакомства, что просит
лейтенанта Њорильо привести менЯ к ней в дом, что ее пухлые губы
искушают менЯ, словно сладкий плод. џ прихожу к ней по первому зову,
закрыв глаза на ее знатное происхождение, на окружающую ее роскошь, и
вскоре, несчастный, влюблЯюсь в нее бог знает с какой силой. Ќоэми,
котораЯ менЯ тоже любит - в этом нет никакого сомнениЯ, - чувствует
себЯ неловко перед родителЯми, знакомыми по клубу, подругами детства
за эту странную свЯзь с лейтенантом-провинциалом, не имеющим ничего,
кроме двух звездочек на своих погонах. Њы видимсЯ по субботам и
воскресеньЯм в парке. ‚ остальное времЯ, дважды в день - в половине
двенадцатого и ровно в пЯть, - Я жду ее звонка на пункте свЯзи в
казарме, "‚ас к аппарату, лейтенант", - говорит телефонист. ќто,
конечно, она. џ беру трубку и с бьющимсЯ сердцем слушаю ее голос.
…динственное облачко на лазурном небе - ее страсть пробуждать в
мужчинах восхищение. Ћна пускает в ход свои женские чары, словно
тореро красный плащ на арене боЯ быков, она дарит другим улыбки и
взглЯды, от которых менЯ охватывает злаЯ обида. џ уверен, что она менЯ
любит. Ќо если любит, то, значит, это ненасытное желание окружать себЯ
мужской лестью - не более чем привычка светской ветреницы. џ браню
себЯ за провинциальные предрассудки, но что-то все же заставлЯет менЯ
присмотретьсЯ к другим женщинам ее круга, и Я с горечью убеждаюсь, что
лишь Ќоэми рассеивает вокруг настойчивые взглЯды и соблазнительные
улыбки. ’ревога за ее поведение жжет мне сердце - Я готов взорватьсЯ.
ђешаюсь поговорить с ней откровенно, пусть даже Я покажусь ей
ревнивым, иначе говорЯ трусом: всегда в основе ревности -
неуверенность в себе, трусость. Ќоэми спокойно выслушивает менЯ и
говорит: "ЉлЯнусь, Я далека от дурных намерений. Ќо Я постараюсь
освободитьсЯ от этого бессознательного кокетства, если оно причинЯет
тебе неприЯтности. ’ы длЯ менЯ дороже всего на свете". Џосле этого
разговора Я совсем успокаиваюсь, но мир и покой длЯтсЯ лишь до
следующего званого вечера, где она как ни в чем не бывало опЯть
беретсЯ за свое: расточает загадочные взглЯды и волнующие улыбки,
завлекает и очаровывает каждого сколько-нибудь интересного мужчину,
оказавшегосЯ в сфере ее действиЯ, Њежду нами завЯзываетсЯ ожесточеннаЯ
борьба, котораЯ не приводит к бурному разрыву только потому, что мы
любим друг друга - каждый по-своему, в соответствии со своими
взглЯдами на любовь. …сть в Ќоэми сила более властнаЯ, чем любовь; эта
сила - жажда быть желаемой многими мужчинами одновременно, хотЯ любит
она одного менЯ. € любит так, что бьетсЯ в отчаЯнии, стремЯсь
избавитьсЯ от этой неумолимой силы, словно морфинист от своего порока.
Љак и наркоманам, это удаетсЯ на времЯ, но стоит ей увидеть рЯдом
чем-то выдающегосЯ или просто привлекательного мужчину, как она тут же
забывает о своих благих намерениЯх, пускает в ход подстрекательские
улыбки и взглЯды, и Я чувствую себЯ несчастным, словно брошеннаЯ
собака. Љак-то, после долгих ночных раздумий, Я говорю ей: "…сли ты не
перестанешь вести себЯ таким образом, ты больше менЯ не увидишь".)

- ’ри недели Я провел во внутренней тюрьме управлениЯ военной полиции.
‚ремЯ от времени менЯ вызывали на допрос, повторЯли одно и то же: назовите
имена военных и гражданских лиц, принимавших участие в подготовке заговора.
”арс разыгрывалсЯ из ч истой проформы, секретарь отстукивал на машинке
схожие, если не абсолютно одинаковые, вопросы и ответы. Ќаконец моим
следователЯм надоело слушать одно и то же, и они переслали мое дело военным
судьЯм. ЊенЯ же отправили дожидатьсЯ приговора в подземелье старинного
форта, выстроенного на скалах, у морЯ. Љогда-то с этой каменной сторожевой
башни, воздвигнутой еще в колониальные времена, испанские часовые наблюдали
за морем и предупреждали своих о подходе пиратских судов. Џод каменными
сводами голоса звучали так, словно поднимались со дна колодца. ЊенЯ заперли
в одной из темниц. Љамень ее стен веками терЯл вкраплениЯ селитры, и теперь
на стенах выступали серыми барельефами фигуры сказочных драконов. ‚ полдень
и под вечер приходил надзиратель, хромой старик, назвавшийсЯ отставным
сержантом. Ћн приносил вонючую похлебку, но Я не мог есть ее и оставлЯл себе
только хлеб и воду. Љаждый день Я спрашивал старика: "Ќу, как сегоднЯ море,
сержант?" - и он отвечал всегда одно и то же: "Ћчень красивое, капитан.
Ћчень красивое и очень большое".

(‚о вторник карнавала мне исполнЯетсЯ двадцать восемь лет, а еще
через несколько недель менЯ производЯт в чин капитана. ”инансовое
положение мое значительно улучшаетсЯ, когда Я получаю свою долю
отцовского наследства. "“далось взЯть хорошую цену за асьенду и
кофейную плантацию", - пишет мать. џ оставлЯю полутемную комнату в
дешевом отеле и снимаю квартиру в доме на широкой авениде, среди
акаций и хабильос {•абильос - большое декоративное дерево тропик ов
‹атинской Ђмерики}. Ќоэми, боЯсь потерЯть менЯ, перестает расточать
направо и налево искушающие улыбки, укладывает свою черную гриву в
скромную крестьЯнскую прическу на прЯмой пробор, прЯчет подальше
губную помаду и тушь длЯ ресниц и кажетсЯ мне, как никогда,
прекрасной. ‚се идет хорошо, пока нас не приглашают на вечер, по
странной случайности, в тот же самый дом, где мы с ней познакомились.
Ќа этот раз чествуют иностранного дипломата, очень уважаемого в
определенных кругах за три книги путевых очерков, элегантные костюмы и
славу женолюба. „ипломат почти не обращает на Ќоэми вниманиЯ, когда ее
представлЯют ему. ’о ли он занЯт важными мыслЯми, то ли не находит
ничего интересного в женщине с прической крестьЯнки и лицом без
косметики. џ вижу, как Ќоэми охватывает лихорадка азарта, как дрожат
ее ноздри и в заблестевших глазах вспыхивает вызов. „ипломату не
удаетсЯ уйти от серого пламени следЯщих за ним глаз. Ћн кружит около
нашего столика, потом подходит к нам, вернее, к Ќоэми, и от имени
хозЯев дома и своего собственного просит ее сыграть на роЯле. Ќоэми
играет - на этот раз не прелюдию опена, нет, а "’анец огнЯ" де ”альЯ.
€грает и, не глЯдЯ на дипломата, который стоит у колонны и смотрит в
ее сторону, видит его, только его. џ покидаю гостиную, пересекаю сад и
выхожу на просторную авениду с двумЯ рЯдами высоких пальм. ’олько тут
Я слышу, как музыка в доме внезапно прерываетсЯ, но Я, не
оборачиваЯсь, быстрыми шагами ухожу от злосчастного дома. ‡вонки Ќоэми
- в половине двенадцатого и ровно в пЯть - преследуют менЯ несколько
дней. џ не подхожу к телефону, не отвечаю на ее письма, и если все же
у нас происходит еще одна встреча, то лишь потому, что Я открываю на
звонок дверь квартиры, не подозреваЯ, что за дверью стоит Ќоэми. Ћна
молча плачет, уткнув лицо в платок, требует от менЯ дать клЯтву, что Я
забуду пошлый случай с дипломатом, - по ее словам, чванливым и пустым
человеком, - и, прежде чем уйти, рассказывает, немного успокоившись,
как она оборвала на середине "’анец огнЯ", как бросилась вслед за
мной, но не смогла догнать. Ѓольше Я ее не вижу, не хочу видеть. Џусть
мне будет трудно, но Я ее больше не увижу. ‡ачем? Њы оба и так уже
превратились в неврастеников. €, кроме того, мне нельзЯ забывать - Я
принадлежу конспиративной организации, Я не могу терЯть душевную
уравновешенность и Ясность мысли.)

- Џрошло два месЯца после моего заточениЯ в темнице форта, и мне
объЯвили наконец приговор военного трибунала: увольнение в отставку, что
практически означало отчисление из армии, и двенадцать лет тюремного
заключениЯ. Ќо Я уверен, что диктатура падет гораздо раньше, Я вернусь в
армию - и уж тогда Я буду судить тех, кто запЯтнал свою воинскую честь
кровью преступлений и мерзостью грабежа. Ќе так ли, друзьЯ?
- ‡дорово, Љапитан! - ответил за всех Џарикмахер.

ЏЂђ€ЉЊЂ•…ђ

“же более трех месЯцев - тридцать семь градусов в тени - провели они в
каменной, обитой картоном коробке, когда в один из дней вдруг распахнулась
дверь, и на пороге камеры показалсЯ начальник тюрьмы собственной персоной.
„о полдневной еды оставалось четверть часа. Љапитан - без бумаги и
карандаша, без доски и мела - объЯснЯл бином Ќьютона. Џравда, ‚рач, через
повара Ђнтонио, которого он с успехом лечил щадЯщей диетой от дизентерии,
достал кусочек углЯ. ќтим углем Љапитан и чертил на полу: (а +
b)³= а³+3а²b+3аb²+b³,
когда в камеру вошел начальник тюрьмы в темно-коричневой форме, с бойцовым
петухом в руках, в сопровожде нии небольшой свиты надзирателей и агентов, а
также своего слуги, или ординарца, который нес свЯзанные шпагатом пакеты.
- •очу лично вручить вам посылки от ваших родственников, - сказал он. -
Љроме того, могу сообщить, что ваши родственники живы и здоровы.
•отЯ говорил он по-прежнему угрюмо, в голосе его не было враждебного
презрениЯ, которое он подчеркивал при первой встрече.
- Џисьма есть? - спросил Џарикмахер.
- Џисем нет, - ответил начальник тюрьмы.
- Ђ книги? - спросил ‚рач.
- € книг нет.
- Ђ денег нам тоже не прислали? - пытливо посмотрел на него Љапитан.
- „еньги есть, - не очень охотно сказал начальник тюрьмы. - ‚ кассу
нашего учреждениЯ поступили кое-какие вклады на ваши имена. Ќо пока что нет
указаний, как Я должен с ними поступить. …сли сверху разрешат выдать вам
деньги на покупки, Я оповещу, кому сколько причитаетсЯ.
Ѓыло Ясно - начальник тюрьмы соврал насчет писем и книг. Ќи одна из
пЯти семей не могла забыть о том, чего с такой тоской ждет заключенный. Ќо
возражать было бесполезно. Ќачальник тюрьмы буркнул: "„о свиданиЯ", - и
вышел со своей свитой из камеры. ‡аключенных, привыкших к Явной грубости или
презрительному безразличию, удивил приход начальника тюрьмы больше, нежели
даже его праздничный темный костюм в такую жару и бойцовый петух в руках.
‚прочем, и то и другое было более чем странно и, если мерить обычными
мерками, невероЯтно. € все же это были второстепенные мелочи. ѓлавное
состоЯло в посылках - в пЯти уже вскрытых и тщательно просмотренных
тюремщиками пакетах, которые ординарец торжественно передал каждому из них в
руки, перед этим прочтЯ громко, по складам, имЯ и фамилию на Ярлыке посылки.
Њолча они разошлись по своим углам, долго, растЯгиваЯ удовольствие, гладили
шероховатую оберточную бумагу - первое, с чего начиналось после страшного
перерыва общение с частицей родного дома, - прежде чем внешне сдержанно, а в
душе с огромным волнением, проникнуть в содержимое посылки.
‚рач получил нижнее белье, мыло, аспирин, йод, таблетки от пониженной
кислотности, порошковое молоко, две пачки галет и головку голландского сыра.
‚ посылке Љапитана лежали рубашки цвета хаки, носовые платки, домашние
бисквиты, несколько банок "дьЯволенка" {"„ьЯволенок" - популЯрное название
мЯсных консервов с острыми приправами} и флакон одеколона с нацарапанной на
этикетке, между французскими названиЯми, чуть заметной строчкой, которую он
разобрал без труда: "–елую. Њама". ’акие же вещи - белье, лекарства,
продукты питаниЯ - получили Ѓухгалтер и Џарикмахер. Ќо последний нашел в
глубине посылки еще и деревЯнный продолговатый Ящичек, заставивший его
вскрикнуть от радости:
- Џосмотрите, что у менЯ есть!
ќто было домино - двадцать восемь новеньких отшлифованных фишек.
‚осторг Џарикмахера вызвал немедленное эхо.
- “мнаЯ мысль пришла кому-то в голову, - заметил Ѓухгалтер.
- ѓениальнаЯ мысль, - поддержал Љапитан.
†урналист тем временем молча и сосредоточенно рылсЯ в своем пакете.
ђубашки, матерчатые сандалии, батон колбасы, изрезанный на куски при
досмотре, кисет с табаком длЯ трубки, которой у него давно нет, - все это
прислано из дома отцом и сестрами. Ќо вот эти темные брюки, вложенные в
посылку Явно в последний перед упаковкой час, эти нелепые брюки - от кого
они и что означают? Њилена! Џропитавший ткань запах ее любимых духов был в
данном случае равносилен ее подписи. Љонечно же, в брюках спрЯтана записка.
Џосле того как были съедены макароны, на этот раз сдобренные "дьЯволенком" и
потому менее отвратительные, †урналист принЯлсЯ осматривать брюки. Ћн
распорол их по швам и прощупывал миллиметр за миллиметром. Ќе такаЯ Њилена
женщина, чтобы послать без определенной цели шерстЯные брюки в тюрьму, где
тридцать семь градусов в тени. Ћна вложила в них весточку. € он обнаружил
эту весточку, нацарапанную тушью мелкими буквами на той стороне внутреннего
кармана, котораЯ прилегает к штанине. †урналист прочел письмо товарищам, не
сказав ничего о самой Њилене, как он делал это и раньше. Џропустив "‹юбовь
моЯ!" в начале письма и "твоЯ зайчиха тебЯ не забывает!" в конце, он прочел:
"Ќам известно, где ты, с кем, в каких условиЯх. „ругие заключенные из вашей
тюрьмы узнали о вас и нашли способ передать на волю. Ќе хочу обольщать
надеждой, но дела идут хорошо. ’вои друзьЯ утверждают, что ты вернешьсЯ ко
мне раньше чем через год. ЌавернЯка они что-то знают".
- ќто пишет человек достаточно серьезный? - спросил Љапитан, очень
заинтересованный содержанием письма.
- Ѓезусловно. џ не помню случаЯ, чтобы этот человек схитрил или солгал.
- Ѓывает ложь во спасение. Љрупица надежды, чтобы поднЯть дух
заключенного, - улыбнулсЯ ‚рач.
- Ќе думаю. Ќе такаЯ это натура.
- € чего вы тут голову ломаете, не пойму! - с жаром вступил Ѓухгалтер.
- Џравду говорит письмо. „вижение усилилось - раз; того и глЯди, свергнут
диктатуру - два. ’еперь выводи итог: сидеть нам тут осталось несколько
месЯцев, а то и недель. Љак по-твоему, †урналист?
- „а, ты прав, - ответил тот, думаЯ о чем-то своем.
’ем временем Џарикмахер, высыпав на кровать содержимое деревЯнного
Ящичка, восхищенно рассматривал белые фишки с блестЯщими черными точками.
- Љто-нибудь умеет играть в домино? - спросил он.
- џ чуть-чуть понимаю, - скромно созналсЯ Љапитан.
- џ ставлю фишки как бог на душу положит, - еще более скромным тоном
проговорил Ѓухгалтер.
- џ играл раза четыре-пЯть, так, от нечего делать, во времЯ ночных
бдений в редакции, когда не было происшествий, - сказал †урналист.
- џ не умею, - буркнул ‚рач,
Ћн один сказал правду. Ћстальные трое, достаточно опытные игроки, в
свое времЯ ночи напролет проводили за домино и сейчас прибеднЯлись
намеренно, с тайной целью показать себЯ потом во всем блеске. Џарикмахер,
человек доверчивый, ударилсЯ в другую крайность:
- Ќу раз так, вы пропали. ‚летит вам больше, чем нагруженному ослу!
Џеред вами - чемпион квартала ‘анты-ђосалии и корпорации парикмахеров,
известный среди профессоров домино по кличке "’игр ножниц и гребенки"!
Џервое времЯ играли на цементном полу, сидЯ по-мусульмански вокруг
воображаемого стола, наминаЯ до боли Ягодицы, отсиживаЯ до бесчувствиЯ ноги.
ЏЯть недель спустЯ достали старый стол и четыре колченогих табурета, передав
начальнику тюрьмы, что согласны заплатить за эту рухлЯдь требуемую цену,
хотЯ она навернЯка резко сократила их вклады.
€гре в домино отвели часы, не занЯтые классами. Ќесколько дней
присматривались друг к другу, то и дело менЯли партнеров. Ќо когда выЯвились
особенности и стиль каждого игрока, то разделились на две постоЯнные пары,
одинаково ревнивые к успеху и неуступчивые в отношении своих соперников.
Ѓухгалтер играл в паре с Љапитаном, Џарикмахер - с †урналистом. Џодолгу
сидели над фишками, обдумываЯ каждый ход, били навернЯка. ‚рач не умел
играть, как он уже заЯвил самым решительным образом, и на уговоры
Џарикмахера: "Џочему ты не хочешь? ‚ неделю научим", - упрЯмо отвечал: "“
менЯ отвращение к азартным играм и к тем, где требуетсЯ ловкость. ’ак что
игрока из менЯ не получитсЯ, а вам Я стану помехой".
Ћн стал бы помехой, он правильно заметил. ‘оперничество двух пар вскоре
перешло в непримиримую борьбу, в войну не на жизнь, а на смерть. Љапитан и
Ѓухгалтер строго придерживались классических канонов игры, всегда учитывали
возможности партнера и подыгрывали ему. †урналист и Џарикмахер, наоборот,
применЯли революционные методы, полагались больше на вдохновение, смелость и
психологию, чем на технику, обращали на пользу себе возможности партнера,
если игра приобретала агрессивный характер, с азартом охотников стремились
оставить противников с дублЯми на руках, и если это удавалось, то
беспардонно их осмеивали.
ЉаждаЯ партиЯ заканчивалась откровенным ликованием победителей и
глубочайшим огорчением побежденных. Ѓухгалтер и Љапитан, сторонники
классических правил, набирали, как правило, больше очков, чем их соперники,
любители революционных экстравагантностей. Ќо зато †урналист и Џарикмахер
праздновали свои победы, как воины-индейцы, боевыми кличами. Ћсобенно
Џарикмахер, имевший обыкновение разражатьсЯ в таких случаЯх мексиканскими
присловьЯми:
- Ђ-а-ай! ‘ынки —иуауа! ‚перед, приЯтель! ‡аставим их показать
шестерку-дубль, они ее прЯчут!
Ќередко вспыхивал спор и между проигравшими партнерами. ’огда сыпались
упреки и оправданиЯ: "’ы должен был играть четверкой-дубль. ђазве можно было
ставить два-пЯть? Ќе мог посчитать очки на том конце?" - "Ђ тебе полагалось
бы подумать, прежде чем ставить один-один. Џочему ты не повторил мою
пЯтерку? ‡абыл, что Я перваЯ рука?" ‘поры эти ни к чему не приводили, потому
что никогда не удавалось выЯснить, кто в действительности виновен в роковой
ошибке, а если даже один из партнеров и чувствовал за собой вину, то ни за
что не признавалсЯ в этом. —то касаетсЯ победителей, то они с превеликим
наслаждением слушали эту тЯжбу побежденных in articulo mortis {‚ состоЯнии
смерти (лат.)}.
ЏререканиЯ между Џарикмахером и †урналистом были почти всегда бурными,
но короткими. ‘пустЯ несколько минут спорщики, забыв взаимные оскорблениЯ,
обдумывали план будущей игры, надеЯсь взЯть реванш за понесенное поражение.
„искуссии же между Љапитаном и Ѓухгалтером проходили в сдержанном ритме, без
крика и резких жестов, но зато надолго оставлЯли в душе обоих чувство
неприЯзни. ђазногласиЯ происходили всегда на чисто технической почве, а в
таком случае взЯть на себЯ вину означало признать свою интеллектуальную, а
еще хуже - профессиональную несостоЯтельность. Џодчас эта глухаЯ злоба
принимала столь затЯжную форму, что ‚рач стыдил их:
- Ћпомнитесь! €з-за этого проклЯтого домино вы скоро станете заклЯтыми
врагами.
Љак раз в свЯзи с одной из таких тЯжелых размолвок между приверженцами
классических канонов Џарикмахер поведал товарищам по камере свою печальную
историю. Ќаступило времЯ игры, но Љапитан и Ѓухгалтер, поссорившиесЯ
накануне, наотрез отказались играть в одной паре. —тобы вывести их из
трЯсины вражды, †урналист решил переключить внимание друзей на другой
предмет. Ћн не пошел к столу, где, как всегда, стоЯл деревЯнный Ящичек с
аккуратно уложенными в нем фишками, а, лежа на кровати, громко спросил:
- Џослушай, Џарикмахер, а за что арестовали тебЯ? ‡а что пытали и
бросили сюда вместе с нами?
Џарикмахер ответил просто:
- џ и сам не знаю.
’ут же он начал рассказывать.
- џ не политик и никогда им не был. Џравда, мы, парикмахеры, не прочь
поболтать о политике и послушать, что говорЯт люди. Ќо записыватьсЯ в разные
там партии, блюсти республику - не нашего ума дело. Ќаше дело - стричь,
брить и слушать. ‘адитсЯ к тебе в кресло сеньор, который разбираетсЯ,
скажем, в медицине, ты слушаешь, что он рассказывает, и сам уже начинаешь
кое-что кумекать в лечении. Џриходит другой клиент. ќтот по свету много
ездил, в ‘тамбуле бывал. ’ы его про ‘тамбул, он тебе - пожалуйста; ты его -
какого цвета вода в Ѓосфоре, он тебе и про воду. ‘мотришь, ты вроде и сам в
’урцию съездил. ’о же самое с политикой. ‘тудент с намыленной бородой
доказывает, что верить можно только коммунистам, что в ђоссии строЯт новый
мир. Џотом приходит сделать массаж лица элегантно одетый кабальеро и
уверЯет, что не русские правы, а папа ‹ев ’ринадцатый. ’ы их всех любезно
слушаешь, иногда сам блеснешь ученым словцом, но в споры не вдаешьсЯ -
клиент есть клиент. Њы, парикмахеры, покупаем и правые и левые газеты, а
если не читаем книжек, то потому, что читать-то некогда. Љороче, что Я хочу
сказать? Њы не выбираем себе никакой определенной дороги и спокойно смотрим,
как другие бог знает из-за чего терЯют голову. Њы - беспристрастные. ’ак это
называетсЯ, доктор?
- Ќет, беспристрастие - это другое, - поправил ‚рач. - ’ы хотел
сказать: "Њы скептики"?
- џ хотел? Ќичего Я не хотел. Ќо если тебе больше нравЯтсЯ скептики,
пусть будут они, Я не возражаю. Ћдним словом, даже в профсоюзе Я не состою.
Ђ когда были выборы президента республики, то Я почувствовал себЯ таким
скептиком, как ты говоришь, что и голосовать ни за кого не пошел.

(Њой папа - штукатур, моЯ мама печет арепасы {Ђрепасы - колобки из
маисовой муки} на продажу. Ћни не захотели поженитьсЯ, чтобы не брать
на себЯ обЯзанностей, которые губЯт любовь. —итать, писать, считать Я
учусь в приходской школе. ’ам же узнаю, что такое историЯ и географиЯ.
Џосле школы Я решаю пойти работать, но мой папа не хочет, чтобы Я стал
штукатуром, как он, и еще меньше хочет, чтобы Я подалсЯ в чистильщики
сапог и в продавцы газет: боитсЯ дурных компаний и вредного влиЯниЯ.
Њой папа ведет менЯ к своему куму, владельцу парикмахерской, и говорит
ему: "‚от, кум, Я привел к тебе мальчонку. Ќаучи его своему достойному
ремеслу, и бог воздаст тебе". Њастер ”елипе отвечает: "Љум, присылай
мальчонку сюда каждое утро, и пусть он присматриваетсЯ к моей работе.
Љогда пример перед глазами, то научитьсЯ - не хитрое дело". џ выметаю
состриженные волосы, счищаю с зеркал мушиный помет, прохожусь щеткой
по пиджакам клиентов и при всем том не спускаю глаз с рук мастера
”елипе - как он держит ножницы, как ведет бритвой. ’ак тЯнетсЯ больше
года.)

- € вот за то, что слушал разговоры о политике, или за дурную привычку
показать, себЯ, а скорей всего из-за того, что уж если кому не повезет, то
не повезет, Я и пострадал как политический. „ело было так. ‡ашел к нам
пожилой, хорошо одетый сеньор подстричьсЯ и сделать одеколонное притирание
кожи лица, и хотЯ Я его до этого ни разу не обслуживал, он заговорил со мной
очень уважительно. ‘лово за слово, Я сказал ему, что собираюсь поехать в
Њатурин. ’ут он голос понизил и посоветовал мне туда не ездить, потому что,
дескать, в Њатурине со днЯ на день ожидаютсЯ сильные волнениЯ. Ќа том мы и
расстались. Ќо по слепой случайности фортуны часа два спустЯ в
парикмахерскую пришел другой неизвестный клиент и, согласно очереди, попал
именно ко мне в кресло. ќтот, едва сел, стал костить правительство, а сам
все любопытствует, что Я на этот счет думаю. џ отвечал ни то ни се,
осторожность не мешает. Ќо он на этом не угомонилсЯ. Љогда Я подал ему
зеркало, чтобы он посмотрел, какой шик-блеск Я сделал из его затылка, так
он, рассматриваЯ себЯ, задал, как бы между прочим такой вопрос: "•одЯт
слухи, будто на днЯх что-то должно произойти. ‚ы ничего не слышали?" Ќу, тут
Я и лЯпнул по простоте душевной то, что слышал от предыдущего клиента. "„а
поговаривают, будто что-то готовитсЯ в Њатурине". Њой клиент - это был
молодой человек - улыбнулсЯ, похвалил мою работу, дал на чай и ушел.

(‚ три часа днЯ, когда клиентов почти не бывает, мастер ”елипе
дает мне гребенку и ножницы и показывает, как ими действовать
Џоказывает не на живой голове, конечно, а так, в воздухе. “чит
сноровке. ‚от так: одна рука ведет, другаЯ стр ижет. Џопутно он учит
менЯ теории. "‘екрет хорошего парикмахера состоит в том, чтобы
состричь только лишнее. Ќи на волос меньше, ни на волос больше, а
только лишнее". Ћн учит менЯ править бритву на бруске и на ремне и как
держать ее в паль цах, когда она идет вверх и когда книзу. € Я брею и
брею кусок полотна, прибитый к стене, который заменЯет мне бороду
клиента. Ќесколько месЯцев Я брею невидимые бороды и стригу невидимые
головы, прежде чем мастер ”елипе допускает менЯ к вс амделишней голове
моего двоюродного брата - он вырос у нас в доме, мой лучший друг,
верит в менЯ, как в бога. Њастер ”елипе стоит рЯдом, по ходу дела
поправлЯет мои огрехи, и Я собственноручно заканчиваю стрижку. Њой
двоюродный брат идет домой в ажный, как индюк, а моЯ мама готова
плакать от счастьЯ).

- ‚се вышло так, словно самому дьЯволу хотелось моей погибели.
‚о-первых, через неделю в Њатурине восстали казармы и уйма народу была
арестована. ‚о-вторых, мой клиент, которому Я, не подозреваЯ об опасности,
повторил чужие слова, оказалсЯ гадом, сыщиком. ЊенЯ схватили в
парикмахерской и вытолкали взашей, не дав даже снЯть халат и надеть пиджак.
Џолицейский грузовик летел, словно дьЯвол, унесший душу, и в два счета Я
очутилсЯ в одной из тех "ринговых", о которых вы рассказывали. ’ут менЯ
взЯли в оборот несколько агентов и их главный - тот самый однорукий, у
которого вместо руки крючок на рукоЯтке. ‘реди агентов торчал и мой клиент,
гад. Ћн, едва менЯ ввели, тут же высунулсЯ вперед: "ќто тот парикмахер,
который сказал мне о Њатурине". Ћднорукий замахал у менЯ перед носом своим
крючком: "Ђх, вот как? ‚ыходит, ты заранее знал о восстании в Њатурине?
‘ейчас ты нам расскажешь, каким образом ты об этом узнал, кто еще, кроме
тебЯ, знал и какаЯ роль была отведена тебе в этом заговоре". ‘казать правду,
испугалсЯ Я до смерти. ‘ердце вот тут, на Языке, билось, когда Я стал
говорить: "Ќе пытайте менЯ, Я и по-хорошему все сам расскажу. Џро Њатурин
мне сказал один сеньор, самостоЯтельный человек, приЯтной наружности,
который всего один раз приходил стричьсЯ в парикмахерскую, где Я работаю, и
потому Я не знаю его имени. џ не очень-то верил, что это правда, и не
заинтересован был совсем, чтобы это была правда, а повторил его слова вот
этому молодому человеку, потому что у нас, парикмахеров, характер такой -
любим поболтать с клиентами. Ќичегошеньки Я не знаю, ни в каком заговоре Я
не замешан, политикой сроду не занималсЯ, клЯнусь моей матерью и пресвЯтой
девой". Ћднорукий ехидно ухмыльнулсЯ и вдруг заорал "Џолюбуйтесь на него! Ћн
не знает, как зовут того сеньора приЯтной наружности. Ћн не занимаетсЯ,
политикой! Ћн не участвовал в заговоре! Ђ событиЯ в Њатурине он предвидел
только потому, что парикмахеры любЯт поболтать... ‘укин сын! ‘ейчас ты
вспомнишь все имена и фамилии. ’ы у менЯ захрустишь! Ќе такие оставлЯли
здесь скорлупу!". ќто был сигнал. Ђгенты бросились ко мне, мигом раздели,
оставив в чем мать родила, заломили назад руки, защелкнули наручники и
принЯлись молотить менЯ кулаками и ногами так, что через несколько минут Я
весь покрылсЯ багровыми пЯтнами и цедил кровь из носа, из ушей, изо рта.
Ћднорукий помогал бить и так хватанул менЯ своим железным когтем, что
разорвал мне плечо.

(Џосле того как Я поубавил растительности на голове своего
двоюродного брата, ко мне валом повалили доверчивые знакомые: бывшие
соученики, пеоны-штукатуры - друзьЯ отца. Џо-прежнему мастер ”елипе
наблюдает и помогает мне в работе. Ќа конец однажды утром он подходит
ко мне, смотрит в глаза и говорит строго и торжественно: "‘егоднЯ ты
будешь стричь менЯ". ќто надо понимать так: "’еперь ты уже настоЯщий
парикмахер". € Я его подстриг, хорошо подстриг, хотЯ руки дрожали, как
никогда в жизни. “знав об этом важном событии, моЯ мама покупает мне
длинные брюки: клиенты не очень-то доверЯют парикмахерам в штанишках
до колен. Њастер ”елипе поручает мне случайных клиентов и приезжих
провинциалов, которых сразу видно по одежде.)

- Ѓыла уже глухаЯ ночь, когда они перестали менЯ бить. ѓолова гудела,
будто улей, и сквозь гуденье слышалсЯ голос Ћднорукого: "Ѓудешь говорить,
там-та-та-там? ‘мотри, есть приказ раздавить тебЯ, как крысу, если ничего не
скажешь, и мы этот приказ выполним!". ‘перва, как уже говорил, Я жутко
перетрусил. Ќо потом разозлилсЯ, черт бы их побрал. ‚едь ни за что били!
‚начале, может, Я бы и сказал со страху, если бы что знал. Ќо после того,
как они разодрали мне шкуру, заплевали все лицо - нет! …сли бы даже и был
замешан в заговоре, все равно ни слова не сказал бы. „а что там
предполагать! Ќа самом-то деле Я ведь ничего не знал и говорил свЯтую
правду, когда отвечал Ћднорукому: "џ вам уже сказал, что сроду не
интересовалсЯ политикой. …сли вы менЯ убьете, то без всЯкой нужды убьете
бедного парикмахера". Џо-прежнему Я был голый, руки крестом на заднице.
Њучители загнали менЯ в угол и стоЯли впЯтером, рЯдом. ‚друг один из них
вынул изо рта сигарету, вдавил ее зажженным концом мне в живот, чуть пониже
пупка, и сказал противным, как у евнуха, голосом: "Њы очень сожалеем, что ты
не хочешь раскрыть нам своих секретов". Ћт шипениЯ и запаха горелого мЯса,
от боли Я закричал: "Ђй, мама!". Ђгент улыбнулсЯ, довольный, и ткнул мне
сигаретой между ребер. € опЯть зашипела, как фританга {”ританга - кушанье из
жареного мЯса с овощами}, моЯ кожа, и запахло паленым, и Я почувствовал
боль, словно к телу пришили раскаленную пуговицу. „есЯть раз он тушил об
менЯ сигарету, и сейчас на мне десЯть меток. "Ѓудешь говорить?" - кричал
Ћднорукий. "—то говорить, если Я ничего не знаю?" - отвечал Я. € опЯть
огненный хоботок утыкалсЯ в мои руки, в Ягодицы, в ноги, и Я визжал: "Ђй,
мама! ". Ќаконец эти звери устали мучить человека, погоготали напоследок и
вышли из комнаты, а Я осталсЯ лежать в темном углу. „есЯть блЯшек горели
десЯтью укусами змеи, по лицу катились слезы.

(’ак как клиенты не очень-то жалуют молодых парикмахеров, то мои
друзьЯ по приходской школе создают мне рекламу. Ћни распускают по
кварталу слух: "‚ парикмахерской мастера ”елипе есть парень, зовут его
Ќиколас Ѓарриентос. ‘трижет так, что закачаешьсЯ, по самой последней
моде". “ менЯ и в самом деле призвание к этой профессии. ’ак и должно
быть. Љто идет в парикмахеры против воли или без любви, тот никогда не
станет настоЯщим мастером, как бы ловко он ни орудовал ножницами.
•ороший парикмахер - артист своего дела. Ћн еще только приступил к
стрижке, а уж наперед видит, как и что получитсЯ. •ороший парикмахер
только тогда собой доволен, как человек, когда доволен собой как
специалист. •ороший парикмахер не знает скро мности, ставит себЯ выше
других мастеров. ’ак поступает каждый артист своего дела.)

- Њожет, агенты и в самом деле считали, что Я замешан в восстании в
Њатурине, и потому тЯнули из менЯ жилы. ’олько скорее всего они просто
тренировались на мне в зверстве. ‚едь тренируютсЯ же боксеры ударами
перчаткой, а еще как тренируют беговых лошадей!.. ‚ свой второй приход, на
следующий день, они стали пытать менЯ электричеством. ’кнули два провода под
правый сосок, и Ћднорукий спросил нехорошим голосом: "Ѓудешь говорить,
трам-та-та-там?" —то Я мог сказать, пресвЯтаЯ дева?! "џ ничего не знаю!"
’огда Ћднорукий крикнул: "„авай!" € пошло. ЉаждаЯ косточка во мне трЯслась и
прыгала, а эти ироды все приставлЯли проволоки к разным местам и даже к
срамному месту, и менЯ било и крутило, словно в падучей, и Я кричал: "Ђй,
мама! Ѓез вины казните человека!". ЏЯтеро агентов хохотали, а Ћднорукий
прЯмо до слез гоготал. Џотом Я упал и всю ночь и еще день не приходил в
себЯ.

(‚от и стал Я мастером своего дела, и у менЯ уже есть постоЯнные
клиенты. €з моих рук любой выходит человеком - не важно, знакомый ли
это своими чаевыми посетитель или незнакомый, первый раз попавший ко
мне в кресло. Ђ ведь клиенты разные бывают. €ной урод уродом, а ты
должен сделать из него красавца мужчину. “ иного голова - шатер, не
знаешь, с какого бока и подступитьсЯ, или волос на лице чересчур
жесткий - тоже труда не оберешьсЯ. Ђ то бывают с дурным запахом - от
болезни ли какой или от нечистоплотности, не знаю. ѓоворЯт, мы,
парикмахеры, болтуны, а того не понимают, что не столько это наша
вина, сколько клиентов: хотЯт, чтобы ты и стриг их и беседой
развлекал. Љлиент есть клиент, вот ты и развлекаешь. ’олько Я никогда
не завожу разговора с посетителем, которого первый раз вижу у себЯ в
кресле. „ругое дело, если недели через две, три он опЯть придет, сЯдет
за журналы и терпеливо ждет очереди ко мне. ’ут уж Я, после того как
накрою его салфеткой, спрашиваю: "Љак будем стричьсЯ? †елаете такую
формочку, как в прошлый раз?" Ќа парикмахере клиенты проверЯют новые
анекдоты, с парикмахером делЯтсЯ мнением о спорте, перед ним
показывают свою ученость. ’ак что волей-неволей превращаешьсЯ как бы в
публичную копилку новостей, анекдотов и полезных сведений, которые в
любую минуту можешь пустить в оборот. Њожешь, когда есть спрос,
порекомендовать хорошего врача, толкового адвоката, модного портного,
ресторан, где можно по-королевски покушать, лекарство, от которого
сразу проходит болезнь. ‚се это ты узнал от клиентов, которые ученее
тебЯ.)

- ’рое суток Я сидел под замком в "ринговой", один на один со своими
синЯками и ранами, с голодом и жаждой. ’ишина стоЯла прЯмо кладбищенскаЯ,
минутами жуть брала, и Я разговаривал вслух сам с собой, чтобы убедитьсЯ,
что Я еще не перенессЯ в загробный мир. Ќа четвертый день отворилась дверь,
и вошла всЯ банда во главе с Ћдноруким. ‹ицо коварное, вижу - задумал
что-то. ‚ единственной руке - веревка. Џодошел ко мне, показал на потолок:
"‚идишь балку? …сли сегоднЯ не заговоришь, висеть тебе на ней. ’аков приказ
начальства". џ знал, что он может менЯ повесить. ‘ейчас, думал Я, мой труп
будет болтатьсЯ под потолком, Язык вывалитсЯ изо рта, страшный, как у дохлой
кобылы. Ќо что Я мог сделать? „аже если бы Я вдруг и захотел, то все равно
не мог бы ничего сказать, потому что ничего не знал. џ повторил это вслух
Ћднорукому, уже без всЯкой надежды, что он мне поверит; и тогда агенты
надели на шею мне петлю и перекинули другой конец веревки через балку.
Ћднорукий напоследок съездил мне своим железным крюком по лицу и перед
дальней дорогой спросил: "Ѓудешь говорить, что знаешь о мЯтеже в Њатурине,
или нет?" џ ничего не ответил - какой толк? - и тогда они потЯнули конец
веревки и стали поднимать менЯ кверху. Ќа затылке что-то хрустнуло, жилы
натЯнулись, и Я лишилсЯ чувства... ЋчнулсЯ Я от озноба, уже в тюремной
камере. ’ри уголовника смотрели на менЯ, как на воскресшего мертвеца, даже
рты разинули от страха и удивлениЯ.

(‚ разговорах да беседах Я завожу друзей-приЯтелей из числа
клиентов. Џравда, и старых дружков никогда Я не чураюсь, даже
наоборот, стригу и брею их с превеликим старанием, пусть там менЯ
дожидаетсЯ в очереди хоть сам султан из ‘тамбула. Ќо теперь поЯвлЯютсЯ
и новые знакомые, люди видные, денежные, которые часто приглашают менЯ
в бар на углу пропустить по стаканчику виски. џ парикмахер, но что
скромничать - и ступить, и сказать не хуже других умею, так что
кое-кто из клиентов приглашает менЯ в дом, знакомит с семьей, чего,
как Я слышал, нигде в других странах не бывает. ‚от насчет того, чтобы
сколотить капиталец да открыть салон - воздушный замок любого
уважающего себЯ парикмахера, - то это мне никак не удаетсЯ. „а и как
тут отложишь в кубышку? „рузей попотчевать хоть изредка надо? Ђ как
же! ‚едь не приживал же Я, чтобы только угощатьсЯ на чужие. Ђ женщины
чего стоЯт? ѓлаз во лбу и тот дешевле. …сть у менЯ и другаЯ слабость -
играть на скачках. Ћдним словом, деньги текут, как вода. Џо субботам Я
весь день на ногах, с восьми утра до девЯти вечера, тринадцать часов
без передышки. ђазве что с разрешениЯ клиента проглотишь кусок
всухомЯтку и опЯть: гребенка, ножницы, бритва. Ќо суббота все же
чудный день, и не только потому, что в субботу Я зарабатываю больше,
чем за всю неделю, но и по другой причине. Ћбслужив последних клиентов
- а это всегда мои закадычные друзьЯ, - Я вместе с ними остаюсь в
парикмахерской, менЯем декорацию, и начинаетсЯ выпивон. Џосле этого
идем глотать по-серьезному в другое место, режемсЯ в домино, заключаем
пари на лошадей. Џросыпаюсь Я по воскресеньЯм постоЯнно в одном и том
же месте: в кровати мулатки ќдувихис —акон, куда менЯ приносЯт ноги
независимо от головы. ‘ похмельЯ сам себе не рад, а тут и ласка, и
утешение благодарной женщины: "‹юбовь моЯ, сварить тебе кофейку?"")

- Љто бы мог подумать, что трое бандитов, только и помышлЯвших, как бы
поубавить чужого добра и укоротить жизнь ближнего, превратЯтсЯ вдруг в трех
братьев милосердиЯ и выходЯт менЯ? Ћдин из них - негр, высоченный и сухой,
словно телеграфный столб, - прирезал в свое времЯ банковского кассира за то,
что тот не захотел открыть ем у Ящик с деньгами. „ругой, индеец, смотрит на
тебЯ, лишь когда ты на него не смотришь, - был профессиональным вором и
контрабандистом, поставлЯл скупщикам кокаин и марихуану. ’ретий был тоже
бандит, убил в драке такого же, как он, бандита и с тех пор носил на
физиономии огромный шрам. Ћдним словом, это были, так сказать, отбросы
общества, жулики и убийцы, гроза почтенной публики. ‚се трое не раз удирали
из тюрем, и портреты их, с номером через грудь, не сходили с последних
страниц газет. € что же вы думаете? “ этих подонков оказалось мЯгче сердце,
чем у тех, кто служил правосудию. Џравда, и вид у менЯ был, скажу Я вам,
печальный: лицо перекосилось и распухло от побоев, весь в кровище,
обожженные места почернели и гноились, от жажды не хватало воздуху, дышал,
словно собака в жару, от голода и пережитого страха в голове мутилось, и Я
говорил бог знает что, как в бреду. ’рое бандитов напоили менЯ с ложечки
молоком, трое бандитов осторожно подложили мне под голову свернутое одеЯло,
трое бандитов раздобыли где-то пузырек с перекисью и промыли мои раны и
Язвы. ‚се это сделали трое бандитов, чьи портреты печатаютсЯ на последних
полосах газет, потому что первые полосы отводЯтсЯ героЯм диктатуры, докторам
и полковникам, которые тоже грабЯт и убивают, только с размахом и у всех на
виду.

(Њулатка ќдувихис —акон, котораЯ свЯто сохранЯет длЯ менЯ ночь с
субботы на воскресенье, что ни говори, а всего-навсего публичнаЯ
шлюха, готоваЯ лечь с каждым, кто даст двадцать боливаров. Џоэтому Я
остаюсь, как говоритсЯ, ездоком вольным и без поклажи, пока на моем
пути не поЯвлЯетсЯ ђосарио Љардосо. ‘обственно, с ђосарио мы знакомы с
детства: учились вместе в приходской школе, вместе удирали с уроков
ловить птиц на кладбище. ‘перва только птицы, а попозже и целоватьсЯ
стали потихоньку в кустах, и руки Я запускал ей под кофточку. „альше
этого, правда, не заходило. Џотом ђосарио переехала в другой конец
города, поближе к табачной фабрике, где она работала, и мы расстались
на много лет. Ђ тут как-то стою за креслом и вижу в зеркало: идет мимо
окна парикмахерской красавица шатенка. ‚глЯделсЯ, - мама ты моЯ! -
ђосарио Љардосо. Ѓросаю доктора с намыленной бородой и как есть, в
халате, выбегаю на улицу. ‚ тот же вечер мы возобновлЯем любовь.
"Џереходи ко мне жить. ЉлЯнусь матерью, люблю тебЯ больше всего на
свете", - говорю Я ей. Ћна в ответ: подожди, мол, не так сразу. € хоть
целоватьсЯ целуетсЯ, но чтоб руки под кофточку, как бывало, ни-ни! €
вдруг в понедельник сама ЯвлЯетсЯ в парикмахерскую, строгаЯ, в черном
платье, и говорит: "Џослушай, Ќиколас, Я понЯла, что ты и вправду менЯ
любишь. џ перехожу к тебе". ‘ердце мое вот-вот разорветсЯ от радости.
Џрощай, домино в субботние вечера! Џрощай, постель мулатки ќдувихис
—акон! „а здравствует •алиско! –елую неделю Я хожу по магазинам,
выбираю самую красивую кровать, достойную ђосарио Љардосо. ’еперь она
- моЯ жена, хотЯ мы и не венчались и не регистрировали брак, чтобы не
мешать дальнейшей нашей любви, - будет спать в моих объЯтьЯх. Њы
обЯзательно постараемсЯ иметь ребенка. € ђосарио и Я мечтаем об этом.)

- €сториЯ моЯ подходит к концу, - продолжал Џарикмахер. - ’рое бандитов
спасли мне жизнь, отпоили молоком, словно малое дитЯ, залечили раны
лекарствами, которые уму непостижимо, где и как раздобывали. Ћднажды ночью
их увели, и Я осталсЯ один в грЯзной пустой камере. Ђ неделей позже менЯ
перевели в тюрьму, где Я встретилсЯ с вами. ’ак Џарикмахер стал храбрым
революционером, который под пытками не сказал ни слова из того, что знал,
хотЯ на самом-то деле ничего не знал и ему просто нечего было сказать. Ћдно
утешение выпало мне на долю за все это горькое времЯ: в марте, в день
свЯтого €осифа, пришло письмо от ђосарио Љардосо, моей жены. ‚ письме
говорилось, что она и малыш здоровы и думают только обо мне.
- Њалыш? - переспросил Ѓухгалтер. - Љакой малыш?
- Љак какой? Њой сын. Њой и ђосарио Љардосо. ‘ветловолосый, как мать,
шестилетний сорванец.
- “ тебЯ есть сын? - привстал на койке †урналист. - € как его зовут?
Џарикмахер ответил с гордостью;
- …го зовут Ћнорио,

’…’ђЂ„њ ‚’ЋђЂџ

€юль, среда

Џосле обеда зашел разговор об Ћнорио. ‘ того момента, как Џарикмахер
сказал о существовании ребенка и назвал его имЯ, у четверых узников из
головы не выходил этот неожиданный персонаж, их так и подмывало разузнать о
нем поподробнее.
- ќтот... твой сын, - спросил наконец ‚рач подчеркнуто бесстрастным
тоном, показываЯ, что не придает вопросу особого значениЯ, - каков он с
виду?
- ‘ветленький, Я уже говорил, - ответил Џарикмахер. - атен, голубые
глаза, как у матери. Ќо походка и, конечно, все остальное - мое, не
отнимешь.
- •одит в школу? - задал вопрос Љапитан, желаЯ уточнить обстановку.
- џ же вам сказал, шесть годков ему, только. Ћн ходит в детский сад,
там буквы учит. ђосарио отводит его туда каждое утро.
- € заходит за ним вечером? - не сомневаЯсь, что это так, почти
утвердительно сказал Ѓухгалтер.
- Ќет, возвращаетсЯ он вместе с детишками из нашего квартала. Ћт сада
до дома всего и расстоЯниЯ-то метров двести.
- ‚се же это рискованно: пускать шестилетнего ребенка одного по улице,
пусть хоть и на двести метров, - упрекнул Ѓухгалтер.
Џарикмахер пошутил:
- Ќе беспокойсЯ! Ћнорио - не сын миллионера и не племЯнник министра.
Џохищать его никто не станет.
- Џочему вы дали ему такое необычное имЯ? - снова спросил Љапитан.
- ‚ честь моего крестного отца, провинциального доктора. џ понимаю, имЯ
это редкое и, пожалуй, не очень красивое, но надо было видеть, как
обрадовалсЯ мой отец, когда узнал, что именем кума назвали его внука. €з-за
одного этого стоило назвать мальчика Ћнорио.
- —ем вы кормите ребенка? - поинтересовалсЯ ‚рач.
- Ђ, это не моЯ забота! - отмахнулсЯ Џарикмахер и лукаво подмигнул: -
Њать его родила, пусть она его и питает. Ќу, что она ему дает? ЋвсЯные
хлопьЯ, бобы, жареное мЯсо, пюре из картошки и чего-то там еще, не знаю.
Џо-моему, все правильно, потому что мальчишка здоров, как телок. ‘о стороны
кто посмотрит - скажет: наверно, родители - немцы.
†урналиста интересовали другие подробности. Ќапример, как ведет себЯ
Ћнорио: тих, послушен или, наоборот, своими проказами держит под страхом
весь квартал?
- —то ты! Ћтпетый сорвиголова! - радостно призналсЯ Џарикмахер. -
Ќеподалеку от дома, на углу улицы, дерево растет. ’ак его, постреленка,
сколько раз на дню силой оттуда стаскиваем, весь ствол отшлифовал. € нельзЯ
сказать, чтобы ђосарио поблажку ему давала. —уть парень с рельсов сорветсЯ,
она такую встрЯску ему задает.. Ћх, крута на руку!
- ‚ы бьете ребенка?! - возмутилсЯ †урналист. - Ќо ведь это же
варварство, дикари!
Џарикмахер оправдывалсЯ, как мог:
- Ђ что делать, старик, если нет другого выхода? ‡нал бы ты, какой это
дьЯволенок. „умаешь, нам с ђосарио неизвестно, что по современной науке
детей нельзЯ бить? Ќо если этого сорвиголову вовремЯ не остановить
затрещиной, он тебе весь дом перевернет. “верЯю тебЯ, на нашем месте ты
делал бы то же самое. Џросто, старик, ты не знаешь Ћнорио.

€юль, суббота

ќтот день они никогда не забудут. Ќа рассвете Явились агенты с клещами
и молотками в руках и стали снимать картонные листы с решеток. ‚первые за
все времЯ заключениЯ в их убогий - пЯтнадцать квадратных метров - мир пришел
день. Ђвангардом наступлениЯ были две полосы неЯркого утреннего света,
прорвавшиесЯ сквозь слуховые окна на внутренней стене под самым потолком.
‡атем слетели картонные полотнища с решетчатой двери, и глазам пленников
открылась цементнаЯ опушка галереи, чуть дальше - узкаЯ бухта рыжей, без
травинки, земли и за ней - наподобие дали с четкой линией горизонта - сераЯ
каменнаЯ стена.
‘обытие означало, что режим строгой изолЯции кончилсЯ. ’еперь они, как
и сотни людей, томЯщихсЯ в других бараках, - обычные политические
заключенные, хотЯ в отличие от тех они находились в правом крыле зданиЯ,
отгороженные от остальной части тюрьмы внутренними стенами. ‚ тот день
рассвело необычно рано: было всего лишь половина шестого. Ђгент отпер замок
и, распахнув дверь, предложил им всем вместе выйти из камеры, разрешил
ходить без стражника в сортир, погулЯть по галерее, но, предупредил он, к
четырем часам днЯ все должны быть в камере, так как в это времЯ ее снова
запрут на замок. ‚ их крыле было всего три камеры: в одной обитали они, в
другой было отхожее место, третьЯ стоЯла пустаЯ. Ќа эту пустую было больно
смотреть: пЯть коек, без одеЯл, без матрацев, казалось, кричали о том, что
здесь были люди и все они поумирали.
Ќапротив необитаемой камеры, в самом глухом углу внутреннего двора,
патио, росли четыре дерева: манговое, апельсинное, гранатовое и лимонное.
Њанго превосходил все другие высотой, ветвистостью кроны, блеском сочной
листвы - вождь маленького растительного племени. ‘реди живых деревьев
безмолвным мертвецом стоЯл столб - на нем расцветал по ночам ослепительный
фонарь. ЋстальнаЯ часть двора перед камерами представлЯла собой гладкий
прЯмоугольник рыжей земли, сжатый со всех сторон высокими серыми стенами. ‚
дальнем конце галереи виднелась решетка, преграждавшаЯ путь во внешнюю
галерею зданиЯ. —ерез эту решетчатую дверь они прошли в день приезда сюда,
они это хорошо помнили. Љ этой двери они подошли сегоднЯ в полдень и здесь,
а не в камере, к неудовольствию повара „женаро, получили в эмалированные
миски тюремный обед - обычные недоваренные, слипшиесЯ в комьЯ макароны. Љ
ним они добавили мЯсо "дьЯволенка", колбасу из посылки †урналиста и сардины
Ѓухгалтера. ’еперь они могли есть на вольном воздухе, сидЯ на цементном полу
галереи или в тени мангового дерева.
‘нова они обрели свет солнца и потому день этот никогда не забудут.
Џока они сидели за картонной обшивкой, в полутьме, их мысли неделю за
неделей вращались вокруг солнца, словно сама землЯ, словно планеты.. ’еперь
солнце с ними, стоит рЯдом, из золотой миски посыпает зноем пересохшую рыжую
землю патио, бьет волной серебристого света в серые утесы стен, солнце -
прародитель всех деревьев, семЯ рода людского.

€юль, воскресенье

Ћт двери в галерею агент выкрикивал:
- ђоселиано ‹уиджи!
- Ќиколас Ѓарриентос!
- ‘альвадор ‚алерио!
- ‹уис Љарлос ’оста!
- ќухенио ђондон!
‘егоднЯ, впервые с тех пор, как они здесь, им разрешили получить
письма. ‘держиваЯ волнение, они взЯли пакеты и разошлись кто куда. ‚рач ушел
в камеру, лег вниз лицом на койку, тщательно протер носовым платком очки и
погрузилсЯ в расшифровывание каракуль женщин своего дома: "...думаем лишь о
тебе, как когда-то, долгие годы, о твоем отце, мир праху его...", "привели в
порЯдок твою библиотеку...", "...материальных затруднений не испытываем, так
что не беспокойсЯ... варенье пользуетсЯ большим спросом...", "приходила с
визитом твоЯ подружка Ђнхелина...". Ќа этом письмо обрывалось: часть его,
относЯщаЯсЯ к Ђнхелине, была вырезана тюремным цензором.
Љапитан читал письмо матери в тени мангового дерева. ќто было
пространное послание, написанное мелким, витиеватым почерком, которому ее
учили еще в начале века монахини ‘анта-ђосы. Њать рассказывала сыну о том,
как живут и что делают многочисленные родственники: его старые дЯдьЯ,
сильные и крЯжистые, словно дубы; двоюродные братьЯ, ревностные католики,
без конца приумножающие свои семейства, дабы побольше отпрысков их рода
осталось на земле; кузина €мельда, красавица, все еще мечтающаЯ выйти за
него замуж. ‚ конце мать писала немного о себе: "џ перебралась в Љаракас,
чтобы хоть немножко быть поближе к тебе, Ђ то когда Я там, на горах, а ты -
на берегу этой, реки, мне кажетсЯ, что мы с тобою в разных мирах".
Џисьмо, полученное Ѓухгалтером, - он пробежал его тут же, у решетки,
где получил, - оказалось самым коротким. Џисал отец, с которым они не
виделись с тех пор, как сын, даже не простившись, уехал в столицу пытать
счастьЯ. ‘тарик в своем щедром благородстве не только прощал сыну тайное
бегство, но гордилсЯ им, его успехами на поприще политики, его мужеством в
единоборстве с такими сильными и жестокими врагами и стойкостью в пытках. €з
письма, и без того краткого, цензорские ножницы выхватили больше половины.
Ћсталось лишь начало: "...все родные в добром здравии..." € еще несколько
строк, до слез растрогавших сына-узника: "...ездил в Љаракас, договорилсЯ с
кладбищенским сторожем... плачу ему ежемесЯчно пЯтьдесЯт боливаров, чтобы
присматривал за могилкой Њерседиты ђамирес, твоей жены... даже цветы менЯет
на могилке, хоть и не часто..." Љакую такую критику, что за секретные
сведениЯ мог написать старик, если цензоры оставили от письма лишь четыре
строчки? - терЯлсЯ в догадках Ѓухгалтер.
†урналисту повезло, он получил сразу три письма. ‘ледуЯ примеру ‚рача,
он читал их, лежа на койке. –ензура изъЯла несколько строк из письма отца и
большую часть письма сестер. ‹ишь то, что писала Њилена, оказалось
нетронутым, хотЯ ни одно из сотен писем, розданных в то утро во всех трех
бараках тюрьмы, не содержало столько подлежащих запрету сведений, сколько их
было в наивном послании Њилены. Ћно было выдержано в стиле сентиментальной
лицеистки и пестрело цитатами из елли и ѓейне. †урналист от души смеЯлсЯ,
представлЯЯ себе туповатый взглЯд цензора, с трудом проникающий в
риторические дебри, нагроможденные коварной рукой Њилены. "...в
беспросветной тьме печали засиЯли наконец всеми цветами радуги и слились в
благозвучный аккорд чувства и мнениЯ наших добрых, старых тетушек, чьи
распри в прошлом так огорчали менЯ, что Я, помнишь, не раз молила €исуса
Ќазаретского сотворить чудо их примирениЯ... ’етЯ ЂделиЯ и тетЯ Љонсепсьон в
полном согласии отужинали вчера у нас дома, в присутствии мамы, и даже
целовались, воскрешаЯ незабвенные времена свадьбы тети “рсулы, котораЯ на
этот раз пришла с картами длЯ бриджа, уже к сладкому..." ‚ этих милых
"сплетнЯх" таились важные сведениЯ: условиЯ борьбы против диктатуры
значительно улучшились после того, как оппозиционные политические партии
перестали враждовать между собой, что было на руку их общему врагу, и
образовали единый национальный фронт. ‘лащавый тон письма и ссылки на
романтических поэтов - "как любимый нами певец „юссельдорфа, Я твержу по
утрам, едва открыв глаза: придешь ли ты, о мое сладкое счастье?" - оказались
сильнее проницательности цензоров. „а продлит господь годы жизни этой
замечательной женщины!
Џарикмахер с письмом в руках - столь важным и длЯ всех остальных - ушел
в самый дальний угол патио, к сторожевой вышке, где стоЯл круглые сутки
часовой. Џисьмо ђосарио сочилось нежностью от первой до последней строки, от
"Њой любимый, черненький..." до "целую миллион раз", нацарапанной уже на
самой кромке листа. Ћтец Џарикмахера, несмотрЯ на свои шестьдесЯт пЯть лет,
по-прежнему орудовал мастерком. ђосарио удалось избежать увольнениЯ с
табачной фабрики, и заработка ее хватало, чтобы содержать в порЯдке дом в
ожидании приезда его хозЯина. Ќу конечно же, писала она и об Ћнорио, и эти
строки имели одинаковое отношение ко всем пЯтерым.
Џеречитав по многу раз искромсанные листки, они собрались вокруг койки
‚рача, в середине камеры. ‘ интересом выслушали политические новости из
шифровки Њилены, порадовались, поспорили. Џотом долго молчали.
†урналист решилсЯ первым:
- Ќу, как там Ћнорио? —то тебе пишут?
Џарикмахер сообщил о двух важных событиЯх. ‚о-первых, Ћнорио, преодолев
алфавит и научившись выводить "мама", "рука", "дом", перешел из
подготовительной группы детского сада в первый класс. ‚о-вторых, Ћнорио
перенес корь.
- ќто опаснаЯ болезнь? - обратилсЯ за консультацией к ‚рачу Љапитан.
- ЋпаснаЯ лишь в случае осложнений. Ќо они бывают сравнительно редко.
Ќичего, корью болеют все дети на земле.
- Љонечно, - подхватил Џарикмахер. - Љ тому же в письме говоритсЯ, что
все уже позади, он здоров, ходит в школу и, как всегда, паршивец, лазает по
деревьЯм.
- Ќаверно, мать не отходила от его постели, пока он болел, -
сочувственно сказал Ѓухгалтер.
- Ќи на секунду! џ знаю ђосарио, - без колебаний подтвердил Џарикмахер,
и все пЯтеро довольно и успокоено улыбнулись.

Ђвгуст, понедельник

‘ каждой почтой им присылали книги. Ќо книги, не доходЯ до адресатов,
застревали в кабинете начальника тюрьмы, где на полу, в углу, их уже
накопилась гора. Џридирчиво и бесплодно обследовали их цензоры страницу за
страницей в поисках зашифрованных секретов. ‘егоднЯ впервые им выдали из
груды шесть или семь томов, содержание которых не вызывало подозрений у
цензуры.
Љапитану вручили "Ђлгебру" и "‚семирную географию". Ќо "Љраткое
руководство по военной тактике" и пожелтевшаЯ брошюра с текстом Љонституции
были конфискованы, как нежелательнаЯ литература.
Ќе удалось преодолеть цензурные препоны и "ЃратьЯм Љарамазовым" в
старинном мадридском издании, посланным †урналисту Њиленой: полицейских
агентов шокировал подозрительный дух ђоссии, распространЯемый „остоевским и
его героЯми.
‚ то же времЯ ‚рач, к удивлению своему, получил вместе с "’ропической
патологией" прекрасное издание "ЏроисхождениЯ семьи, частной собственности и
государства" ”ридриха ќнгельса. Ђнхелина вложила его в посылку, почти не
надеЯсь, что оно дойдет, но она Явно преувеличивала интеллектуальный уровень
цензоров, судивших о "благонамеренности" автора лишь по его немецкому имени
и по респектабельному заглавию его труда.

Ђвгуст, следующий понедельник

ЏоЯвление на свет пЯти цыплЯт вышло далеко за рамки будничного факта.
‡а ходом этого событиЯ пЯтеро следили с трепетным и страстным нетерпением.
Ќачалось с того, что курица начальника тюрьмы, пробравшись как-то рано
утром в камеру, снесла Яйцо под койкой Џарикмахера, на, заброшенной им туда
старой, истлевшей рубахе. ‘перва они хотели добавить Яйцо к утреннему
рациону, но, подумав, решили оставить Яйцо на месте, как приманку длЯ
несушки.
„ействительно, курица стала нестись на рубахе Џарикмахера, окончательно
превратившейсЯ таким образом в гнездо. Љогда Яиц набралось полдюжины, они
разделили их по одному на душу, а шестое оставили в гнезде.
‚скоре в курице заговорил инстинкт наседки. Ћна металась по камере,
кувыркалась на земле в патио, топорщила черные запыленные перьЯ и
беспрестанно квохтала. Џарикмахер предложил не очень уверенным тоном:
- Ђ что, может, ее посадить, и она выведет нам цыплЯт?
Ќикто не возразил. ‚ запасе было четыре свежих Яйца, пЯтое - от
какой-то другой заблудшей - нашел Љапитан под лимонным деревом. ќтот пЯток
они положили на рубаху, под курицу, и стали ждать заключительной стадии
процесса размножениЯ. Џарикмахер ждал с особой заинтересованностью,
по-отечески опекаЯ будущее потомство. •отЯ наседка днем и ночью не сходила с
гнезда, он раза по три вставал до зари, чтобы убедитьсЯ в ее материнской
верности. € если курица удирала в патио на поиски воды и пропитаниЯ, то он
кидалсЯ сломЯ голову укрывать Яйца одеЯлом, чтобы не остыли до возвращениЯ
матери.
Џрошло двадцать два днЯ, и белаЯ скорлупа приобрела желтизну слоновой
кости. € вот вчера - ite, misa est {Ѓуквально: "‘тупайте, месса окончена" -
заключительные слова католической обедни} - пЯтеро заключенных стали
свидетелЯми долгожданного событиЯ.
Џервым заметил Џарикмахер:
- ‘корей сюда! ‘мотрите! ‘лушайте!
‚нутри Яиц раздавалось приглушенное по-пискивание. –ыплЯта усердно
разрушали слабыми клювиками стенки своих овальных карцеров. ел урок
английского Языка, но все сразу забыли о нем и вспомнили, только когда
цыплЯта вылупились, а к этому времени прошел и английский урок и следующий.
‚от, вытЯгиваЯсь изо всех силенок в смешной гимнастике, долбЯ клювом по
одному и тому же месту на известковой оболочке, не пускавшей его в жизнь,
вынырнул на свет влажный комочек, желтый и пушистый, словно персик. —ерез
минуту поЯвились еще три, такие же махонькие и желтенькие. ЏЯтый же долго и
трудно выбиралсЯ из темницы, потому что нерасчетливо тыкалсЯ клювом в разные
места, отчего скорлупа не кололась сразу надвое, как у его братьев, а лишь
покрывалась мелкими трещинами. ‘амый маленький и слабый, он шаталсЯ, делаЯ
первые шаги при свете полуденного солнца.
–ыплЯтам отвели в камере угол, клушка ни на минуту не выпускала их
из-под своего бдительного ока. Џарикмахер с упрЯмой заботливостью пододвигал
им размоченный хлеб, маисовую муку и воду в эмалированной миске. Љурица
поначалу угрожающе хохлилась, недовольнаЯ вмешательством чужака в жизнь ее
детей, но потом смирилась, хотЯ по-прежнему настороженно и ревниво следила
за каждым его жестом.

‘ентЯбрь, воскресенье

‘нова пришла корреспонденциЯ. Ћтветные письма заключенных
родственникам, переданные тюремной страже пЯть недель тому назад,
подверглись еще более тщательному просмотру, нежели письма с воли. ‘трожайше
запрещалось писать о своих болезнЯх. “потребление глагола "болеть" считалось
преступлением, даже если он стоЯл в прошедшем времени, например, "Я болел
гриппом". ’очно так же расценивались жалобы на тюремное питание и режим - за
них лишали права переписки и урезывали рацион.
Ќо все это были, второстепенные мелочи. ѓлавное - пришли письма. ‚торой
раз пришли письма от любимых и близких людей, искромсанные беспощадными
ножницами цензоров, лишенные каких-то очень важных слов и строк, и все-таки
письма. ‹ишь бы они попали в руки узникам, а уж они сумеют выжать из них
скрытую суть, сумеют, как никто другой на свете.
Ќовости из дома, которыми поделилсЯ с товарищами Џарикмахер, вызвали
горЯчий спор в конце днЯ, когда надзиратель закрыл камеру на замок. ђосарио
Љардосо писала, что Ћнорио исполнилось семь лет и 8 декабрЯ, в день
Ќепорочного зачатиЯ, он примет первое причастие.
†урналист, едва дождавшись, когда щелкнет замок, возмущенно заговорил:
- ‘кажи, зачем это нужно семилетнему ребенку? „аже сама католическаЯ
церковь не отрицает, что причастие - это одно из самых сложных длЯ пониманиЯ
таинств. ‚едь в чем оно состоит? ‚ерующему дают в рот кусочек пшеничного
хлеба. Ќо это не хлеб, говорЯт ему, а душа и тело господа €исуса •риста.
‹адно, пусть будет превращение одной субстанции в другую. Ќо в боге, в
одном, существуют три лица. „уши и тела этих трех богов - в единой душе и
едином теле одного бога. € хотЯ их трое, истинный бог един. …дин в трех
лицах. € все это, повторЯю, ты съедаешь в куске хлеба. Ќу, скажи, может
семилетний ребенок, будь он хоть такой рано созревший ум, как Њоцарт, понЯть
всю эту галиматью? џ, например, дожил до тридцати двух и, убей менЯ, не могу
расшифровать подобную китайскую грамоту.
‚рач говорил проще и убедительнее:
- Љакое там превращение субстанций! ‘амое обычное мошенничество и
мракобесие, недопустимое в наш век. ’ы должен во что бы то ни стало оградить
Ћнорио от этой преступной чепухи, - обратилсЯ он к Џарикмахеру. - Ќемедленно
пиши жене, чтобы отложила причастие до нашего возвращениЯ. Њы поговорим с
ней, и она поймет свои заблуждениЯ. Џоймет, что церковники намеренно
засорЯют детские мозги небылицами из ‘вЯщенного писаниЯ и средневековыми
таинствами, которые находЯтсЯ в жгучем противоречии с наукой и
действительностью. –ерковь заинтересована в том, чтобы уродовать психологию
и сознание детей, внушать им болезненный страх перед воображаемым адом.
Ќапиши своей жене - пусть не спешит с причастием.
Љапитан был категорически не согласен с этими мнениЯми:
- џ сторонник причастиЯ, и не только потому, что Я сам католик и считаю
эту веру единственно правильной. Њы живем в католической стране, где весь
народ поголовно католики, где атеизмом заражена лишь небольшаЯ горстка
самонадеЯнных интеллигентов. ќто первое. ‚торое: когда же и приобщатьсЯ к
вере, как не в детском возрасте, когда душа чиста и восприимчива? ’ы должен
написать жене, - повернулсЯ он к Џарикмахеру, - что бесконечно рад этому
событию в жизни Ћнорио.
Ѓухгалтер поддержал Љапитана, хотЯ и с оговорками:
- џ в церковь не хожу, но в бога верю, крещен и первое причастие
принЯл. ‚ таком деле как мать повелит, так и решать положено. Ђ твоЯ жена
уже сказала свое слово. Ћнорио мал, успеет еще пересмотреть свои взглЯды.
Џодскажет ему совесть отречьсЯ от веры, как это сделал ‚рач, отречетсЯ, а
нет - сохранит, как сохранил Љапитан. Ђ пока он несмышленыш - обЯзан
следовать воле матери. Њы же, как бы мы его ни любили, не имеем никакого
права вмешиватьсЯ в этот тонкий вопрос.
‘порили, пока не раздалсЯ свисток отбоЯ. †урналист цитировал ‚ольтера и
Ѓертрана ђассела. Љапитан - с убежденностью крестоносца - защищал …вангелие.
‚рач, пользуЯсь случаем, изложил вкратце теорию исторического материализма.
Ѓухгалтер отстаивал естественные права матери.
Џарикмахер молчал, задумавшись. Џо лицу его было видно, что он
растроган бурей нежности, которую вызвало в товарищах по заключению одно имЯ
его сына. Ћднако он скромно молчал, ни словом не коснувшись проблемы, им же
самим поставленной на обсуждение.

‘ентЯбрь, среда

„ень досмотра. ‚ неурочный час - это не было времЯ еды или возвращениЯ
под замок в камеру на склоне днЯ - им приказали построитьсЯ в рЯд в дальнем
углу патио. Џока они стоЯли там под взглЯдами двух надзирателей, четверо
агентов прошли в камеру и принЯлись рытьсЯ в их пожитках.
—то они там искали? Џодрывную литературу? Њиновавшие цензуру письма,
доставленные через обитателей других бараков? Ђлкогольные напитки,
полученные чудом божьим? €ли оружие, упавшее с неба? —то-то искали. —то-то
такое, что тюремным уставом запрещено хранить и употреблЯть. Ћсмотрели
"каптерку" - угол, где хранились белье, одежда, продукты, оставшиесЯ от
последних посылок; заглЯнули под матрацы и подушки, простукали полые
металлические ножки коек. ‘нова, который раз, перелистали книжки - нет ли в
них свежих пометок, не спрЯтаны ли записки или еще что-нибудь и стоит ли
цензорскаЯ печать. Ќе избежали тщательного досмотра даже продукты, купленные
в тюремной лавке, которую заключенные прозвали "„ымовой пещерой".
ЋперациЯ длилась более часа. ‚рач больше других возмущалсЯ досмотрами:
всЯкий раз агенты приводили в беспорЯдок его записи и нередко уносили
безвозвратно целые листы. Џредметом особенного беспокойства всех пЯтерых был
нож с длинным, острым лезвием - скорее кинжал, чем нож, - раздобытый
Ѓухгалтером таинственно и непонЯтно даже длЯ его товарищей. Ќож хранилсЯ в
стене, в щели, незаметной непосвЯщенному глазу. …сли бы агенты его
обнаружили, всем пЯтерым не миновать пристрастных допросов и самых жестоких
наказаний, они это прекрасно понимали. Ќо и на этот раз нож не был найден.

ЋктЯбрь, суббота

‚ "„ымовой пещере" продавались газированные напитки, сигареты, спички,
галеты, сахар, соль, туалетнаЯ бумага, мыло, карандаши, тетради и прочие
предметы первой необходимости в условиЯх тюрьмы. ‹авка была собственностью
начальника тюрьмы, и товары поэтому стоили здесь вдвое, втрое дороже, чем в
обычных магазинах. ‡аключенные не зрЯ назвали ее "„ымовой пещерой": именно в
дым превращались здесь деньги, вложенные родственниками заключенных в
тюремную кассу, когда этих денег касалось всепожирающее пламЯ безбожно
завышенных цен.
Ћбитатели третьего барака купили в "„ымовой пещере" грифельные доски и
мел. …ще раньше, несколько недель тому назад, они приобрели большую доску,
собственно, не грифельную, а обычную деревЯнную, к тому же плохо
отполированную, покрытую черным лаком; на ней во времЯ уроков Љапитан
выводит уравнениЯ, ‚рач - химические формулы, Ѓухгалтер пишет свои irregular
verbs {Ќеправильные глаголы (англ.)}. Њаленькие же доски служат им не только
тетрадЯми. ‘ их помощью они установили свЯзь с обитателЯми соседнего барака.
Џришлось порЯдком потрудитьсЯ. —аса в три днЯ, когда воздух настолько
раскалЯетсЯ, что вдох подобен глотку огнЯ, и когда надзиратели и агенты
боЯтсЯ высунуть нос в галерею, пЯтеро в камере принимались за работу.
‘тавили вертикально и пододвигали к стене, под слуховые окна, кровати
Џарикмахера и Љапитана. Џотом двое взбирались на кровати - один выставлЯл в
окно доску с написанной на ней крупно мелом буквой, другой следил за окнами
на стене соседнего барака.
Ќа седьмой день они добились своего. ‘перва в одном из противоположных
окон затрепетал красный платок - наконец-то их увидели! ‘пустЯ две-три
минуты за решеткой вместо платка поЯвилась такаЯ же, как у них, грифельнаЯ
доска с жирной белой "Ђ". ’ак началсЯ разговор, мучительно замедленный,
раздробленный на отдельные буквы.
†урналист читал со своей вышки, Љапитан, сидЯ внизу, записывал: ЌЂ‘ ‚
ќ’Ћ‰ ‘…Љ–€€ 84. 25 - €‡ ‹Ђѓ…ђџ ѓ“Ђ‘€ЌЂ. …™… 60 ‚ ‹…‚ЋЊ ЃЂђЂЉ…. ЌЋ‚Ћ‘’€ ‘
‚Ћ‹€ •ЋђЋ€…. ‘’“„…Ќ’› ЋЃљџ‚€‹€ ЏЋ‹€’. ‡ЂЃЂ‘’Ћ‚Љ“. ЋЏЏЋ‡€–€ЋЌ. ЏЂђ’€€
ЋЃ‘“†„Ђћ’ “‘‹Ћ‚€џ …„€ЌЋѓЋ ”ђЋЌ’Ђ.
Ќа следующий день перешли на английский, чтобы надзиратели, если
случайно заметЯт мелькание досок, не понЯли, о чем идет речь. ‘егоднЯ, в
субботу октЯбрЯ, в три часа днЯ получили тЯжелое известие: ‚—…ђЂ ‚…—…ђЋЊ ЌЂ
„…ђ…‚… ‚ ЏЂ’€Ћ ЏЋ‚…‘€‹‘џ ’Ћ‚Ђђ€™ ‘…ЃЂ‘’њџЌ ѓ“’њ…ђђ…‘.
Ѓухгалтер, торопЯсь, послал три коротких, как выкрик, сигнала: ЏЋ—. ЋЌ
ЏЋ‚.?
Ћттуда ответили - буква за буквой: “‡ЌЂ‹, —’Ћ …ѓЋ ‘›Ќ “Њ…ђ ЏЋ„ Џ›’ЉЂЊ€.

ЌоЯбрь, четверг
Ќоворожденные подросли. ќто уже не пушистые и желтые, как персики,
комочки, укрывшиесЯ под крылом у матери в углу камеры, а голенастые
подростки, все пЯтеро - петушки, из них четыре - с задатками настоЯщих
бойцовых.
‘амый рослый и видный, тот, что первым расколол скорлупу, носит имЯ
‡адиры. ‚се думают, что он вылупилсЯ из Яйца, найденного Љапитаном под
лимонным деревом, и, судЯ по его бравому виду, происходит от бойцового
петуха начальника тюрьмы. “ него каштаново-золотистое, блестЯщее оперение,
острые, сильные шпоры, хотЯ, правда, ноги не достаточно стройны и в походке
сквозит плебейскаЯ кровь матери.
‡атем идут три черных петушка, очень похожих друг на друга. Ћбитатели
камеры твердо знают, который из них Ѓалтасар, который ѓаспар, который
Њельхиор, хотЯ все три "библейских королЯ" совершенно одинаковы по окраске и
размерам и со стороны их невозможно различить. Ѓалтасар воображает себЯ
взрослым петухом, пытаетсЯ петь и удирает на заре в патио, где гонЯетсЯ за
курицами.
ЏЯтый не уродилсЯ. …го и назвали Ќепутевым. •илый, болезненный, к тому
же типун у него и клюв вечно мокрый. Ѓегает как-то бочком, на стены
натыкаетсЯ, все его в сторону заносит. Џеть не поет, кричит по-вороньи, а то
верещит, как сова. Ћдним словом, до того смешон и нелеп, что нельзЯ смотреть
без улыбки. Ќо смеЯтьсЯ над Ќепутевым - значит, бередить душу Џарикмахера,
который почему-то болезненно привЯзан к этому уродцу.
–ыплЯта клюют из миски любого обитателЯ камеры, садЯтсЯ им на плечи и
головы, идут на их зов, играют с ними. Ќо к Џарикмахеру у них особое
влечение. ‘пЯт они только под его койкой, а то и вместе с ним на постели. Ћн
заготавливает им корм, чистит им перышки, гладит гребешки, и они, отзывчивые
и довольные, топчутсЯ вокруг него целый день.
Ќепутевый же пользуетсЯ у Џарикмахера ни с чем не сравнимыми
поблажками. Ќепутевому и маис помЯгче, и корм утром в первую очередь, и
спать на постели - пожалуйста. †урналист как-то даже сказал, что Ќепутевый -
вымогатель, что он нарочно преувеличивает свою хромоту и прикидываетсЯ
несчастным, чтобы не потерЯть расположение Џарикмахера.
—то до курицы, то она давно покинула камеру. Љапитан полагает, что она
несет теперь Яйца в другом месте, от других петухов. Ќо Ѓухгалтеру кажетсЯ
более вероЯтным такой исход: начальник тюрьмы съел ее в вареном виде,
вернувшись пьЯным из очередной поездки в город.

ЌоЯбрь, воскресенье

‘егоднЯ получили письма все, кроме Џарикмахера. ’оварищи переживали не
меньше, чем он сам. Џросто не хватало духу оставить его одного у решетки с
пустыми руками.
—то случилось с ђосарио Љордосо? ‡аболела? €ли совсем сбилась с ног -
ведь целый день на фабрике, все погонЯют - скорей, скорей, и дома с ребенком
забот полно.
Џарикмахер, вконец обескураженный, ворчал:
- Ќеужели она не понимает, что заключенный без письма - самый
разнесчастный сирота на свете?
- Ђ может быть, письмо было, только цензура изъЯла его целиком? -
попыталсЯ утешить его ‚рач.
†урналист широким жестом положил перед ним письмо Њилены: читай, пусть
слова нежности предназначены не тебе, но все же это лучше, чем совсем
ничего.
„а, сегоднЯ пришли письма, но не было новостей об Ћнорио, и этого
оказалось достаточно, чтобы омрачить радостный праздник.

Љонец ноЯбрЯ, понедельник

’ретьего днЯ привели человека и поместили в последнюю камеру, до сих
пор пустовавшую. Џока его волокли, словно бревно, по галерее, он кричал
по-звериному, открытым горлом, не верилось, что это - крик человека. ‘
первого же момента они понЯли: сумасшедший.
Ќовый узник ревел с полуночи до утра, ни на минуту не дал сомкнуть
глаз. ђевел исступленно, на пределе человеческих сил, удесЯтеренных
безумием. ЌельзЯ было понЯть, как у него не разорветсЯ горло, не лопнут
барабанные перепонки.
Њинутами он как будто утихал, но тут же снова начинал кричать, еще
страшнее, громче, отчаЯннее. ’ак прошел весь вчерашний день и сегоднЯшнЯЯ
ночь. “тром они пожаловались агенту, открывавшему дверь их камеры.
- Њы уже сорок восемь часов не спим, - заЯвил ‚рач от имени всех
пЯтерых.
Ђгент, ничего не сказав, ушел, но вскоре вернулсЯ:
- „октор, начальник тюрьмы разрешил вам пройти в камеру к сумасшедшему,
полечить его, если вы не боитесь, конечно.
‚рач не побоЯлсЯ. ‘умасшедший, услышав шаги и скрежет ключа в замке,
отбежал в темный угол. ѓолова его, в грЯзной косматой гриве, походила на
голову дрЯхлого, больного циркового льва. Ћт него несло мочой и
экскрементами, тухлой рыбой, развороченной клоакой - всеми зловониЯми на
свете. Ћн отступал все дальше к стене, выл и рычал и походил уже не на
циркового льва, а на раненого волка, готового прыгнуть на преследователей.
Џо мере того как агенты и ‚рач приближались к нему, его крик становилсЯ
все тревожнее и безумнее, глаза вылезали из орбит. ‚рач попросил агентов
удалитьсЯ и оставить его наедине с больным, что они сделали с видимым
удовольствием.
Ѓезумный не успокаивалсЯ. ’огда ‚рач, подавлЯЯ отвращение к вони,
обхватил его за плечи и прижал к себе, словно ребенка:
- џ такой же заключенный, как и ты. “спокойсЯ, Я твой друг, Я твой
брат.
Ќет, больного уже ничто не могло привести в чувство. ЌапрЯгаЯ голос,
‚рач спрашивал, из какой тюрьмы он сюда попал, за что его арестовали, каким
пыткам подвергали, когда и отчего он потерЯл рассудок. Ћн говорил и говорил,
стараЯсь речью образумить больного, но добилсЯ лишь того, что несчастный
перестал рычать и затрЯссЯ, зарыдал без слов, как рыдает человек, потерЯвший
в жизни всЯкую надежду.
‚ернувшись, ‚рач сообщил товарищам диагноз:
- ќтот человек сошел с ума от страха.

„екабрь, вторник

Љакие важные событиЯ потрЯсли за это времЯ мир? ‘колько великих людей
перестало жить? ‘колько вышло интересных книг? Љакие научные открытиЯ
сделали ученые в своих лабораториЯх? Ќичего они не знали. Ѓиение истории
оборвалось длЯ них внезапно как ход часов, в которых кончилсЯ завод. €х
бросили в глубокий колодец и забыли. ’ам, наверху, бегали и шумели дети, там
Џо небу ходило солнце, росла трава, влюблЯлись люди. Ќо они не видели, как
это происходило, а это все равно, как если бы не происходило совсем.
Џожалуй, самым горЯчим их желанием было почитать газету. Љакую угодно,
за любое число. ѓазету с телеграфными сообщениЯми из Џекина и ‚ашингтона, с
репортажем о выставке картин и о матче бокса, с рекламами новых кинофильмов,
с описанием вчерашних происшествий: полицейский убил из казенного револьвера
своего соперника, отравилась девушка, покинутаЯ возлюбленным, и так далее.
Ќо по этому поводу начальник тюрьмы давно вынес не подлежащий обжалованию
приговор: "‘корее Я пропущу к ним пулемет, чем газету".
Љакой же тоской и тревожной надеждой вспыхнули их глаза, когда однажды,
проснувшись, они увидели на верхушке мангового дерева газетную полосу!
„олжно быть, ее обронил часовой на вышке, и вот теперь она белела среди
ветвей огромным покоробленным листом. Љапитан и †урналист попробовали
взобратьсЯ на дерево, но ствол, гладкий и высокий, словно фок-мачта, был
доступен разве что обезьЯне или матросу. ’рое других заранее отказались от
попытки. ‘тали сбивать газету камнЯми, целЯсь со всех сторон, но и это не
принесло успеха. Ћгромный белый лист дразнил их с вершины дерева целых шесть
дней.
Ќо вот вчера прошел дождь, и газету стащило струЯми на землю. “тром они
увидели ее под деревом, в луже грЯзи. ’ерпеливо ждали, пока отопрут
решетчатую дверь, пока уйдут восвоЯси агенты. Џотом побежали в патио,
бережно, словно спелый плод, поднЯли газету, смыли с нее под краном в
уборной грЯзь, отлепили шлепки рыжей земли. Ќа черные линотипные строчки
смотрели как на чудесное открытие.
€м не повезло. Ћдну сторону листа сплошь устилала коммерческаЯ реклама,
другаЯ от начала до конца была посвЯщена хронике светской жизни. „лЯ ‚рача
это было настоЯщим ударом. –елую неделю расточать силы, швырЯтьсЯ камнЯми,
словно уличный мальчишка, и все ради того, чтобы увидеть описаниЯ балов,
свадеб, разводов и прочие пустЯки, чтением которых он никогда в жизни не
утруждал себЯ. Ќо с хроникой светской жизни все же познакомились. …е прочел
†урналист, как человек, в свое времЯ близкий к высоким сферам общественной
жизни.
‹ежа на койках, посмеивались над описанием банкета, который почтили
присутствием сливки каракасского общества: миллионеры банкиры, американские
нефтЯные дельцы, потомки далеких героев борьбы за независимость, министры -
диктаторского правительства, члены дипломатического корпуса и главный
начальник отдела пыток ‘егурналЯ, выдававший себЯ в свободные от службы часы
за великосветского денди. ѓолосом мажордома, или, скорее, судебного
пристава, †урналист перечислЯл блестЯщие имена и званиЯ гостей. Ќеожиданно
он произнес имЯ Ќоэми, и Љапитан вздрогнул.
- Ќоэми Њендисабаль! - повторил †урналист, задержавшись на этом имени.
- ЋчаровательнаЯ женщина!
- ’ы ее знаешь? - обронил Љапитан внешне безразлично.
- ‚идел несколько раз. Ќо этого достаточно, чтобы сказать:
очаровательнаЯ женщина. —естное слово!
Љапитан нервно передернул плечами: "ЋчаровательнаЯ женщина". ќти слова
звучали, как приговор. Њогла ли Ќоэми пройти мимо этого атлета, красавца, с
зелеными глазами русского скрипача и профилем неаполитанского бандита,
известного своими острыми и тонкими политическими интервью, могла ли она
пройти мимо, не бросив на него пристального, манЯщего взглЯда, не
попытавшись завлечь его в свои сети?
‚ эту ночь Љапитан не спал. ‹уч прожектора с ближайшей сторожевой
вышки, прощупав кустарник снаружи тюремного зданиЯ, ползет вверх по стене,
падает вниз, в патио, шарит в углах, затем уходит назад и возвращаетсЯ
снова. ‚ какой-то точке дуги он достает через слуховое окно койку Љапитана:
коснетсЯ - уйдет, коснетсЯ - уйдет, словно что выметает. ‚ мелькании света
кружат жуки, светлЯки, еще какие-то насекомые в чешуйчатых панцирЯх.
Ќо не вспышки прожектора и не крылатые твари гонЯт от Љапитана сон.

„екабрь, понедельник

„ень заключенного так длинен, что его хватает и, на занЯтиЯ, и на
домино, и на разговоры, и на думы, и на молчание, и на сон. € еще остаетсЯ
времЯ на работу.
Љапитан выучилсЯ ткацкому ремеслу. Љупил в "„ымовой пещере" допотопное
веретено, примитивный ткацкий станок и по вечерам сидит в галерее, ткет.
„еревЯннаЯ лопаточка, похожаЯ формой на мачете, нырЯЯ между нитЯми основы,
ходит влево, вправо и на раме возникает ЯркаЯ ткань длЯ домашних туфель, длЯ
поЯсов и прочих дамских уборов. Ќа первых порах ткань получалась грубаЯ,
бугристаЯ, но со временем Љапитан стал заправским ткачом - хоть на рынок
посылай его продукцию.
Ѓухгалтер и †урналист увлеклись земледелием. ђазбили в углу патио
делЯнки, засеЯли и теперь заботливо их поливают и удобрЯют. Ќа этой почве
между ними возникло соперничество, такое же непримиримое, как в сфере
политики или в игре в домино.
‚рач отдает все свободное времЯ "’ропической патологии" и "”изиологии",
без конца читает и делает в тетрадЯх заметки.
…динственный закоснелый бездельник - Џарикмахер. ‚ то времЯ, как
товарищи занЯты работой, он лежит на койке, смотрит в потолок, а то сЯдет,
как мексиканский индеец, у мангового дерева и думает о чем-то. Ћ чем -
никому не говорит.
‘егоднЯ ему выпал счастливый случай: разрешили подстричь товарищей по
камере. ‘тоЯ с гребенкой и ножницами в руках у табурета посреди галереи, он
работал подрЯд более трех часов под надзором двух агентов. Ќадо было видеть,
как вдохновенно он трудилсЯ! ќто был прежний Ќиколас Ѓарриэнтос, мастер и
артист своего дела. Ќикогда, ни в одном застенке не видывали таких изЯщных
голов, какие выходили сегоднЯ из рук Џарикмахера.
‚есь остаток днЯ он был в праздничном настроении, шутил, болтал, с
особым чувством рассказал о невероЯтных приключениЯх бильЯрдиста Џеничеса.
"Ћ, Џеничес был великий игрок!"

„екабрь, четверг

“тром в патио пришел агент и сообщил Љапитану:
- Љ вам гость. Џройдите в контору начальника тюрьмы.
ќто было из рЯда вон выходЯщее событие, ‚ этой тюрьме заключенным
никогда не оказывали подобных милостей.
Љапитан изменилсЯ в лице.
- ‘еньор или сеньора? - спросил он.
- ‚роде бы ваш дЯдЯ, - буркнул агент.
Ѓледность Љапитана ‘тала еще заметнее. „олжно быть, произошло что-то
очень серьезное с матерью, если ему разрешают свидание с родственником, по
всей видимости, с дЯдей Ћсвальдо.
Љапитан отсутствовал около двух часов и вернулсЯ неузнаваемым. Ћн не
мог скрыть распиравшей его радости. Ќо, словно испытываЯ терпение товарищей,
он не сказал им ни слова до четырех часов днЯ. ’олько когда камеру закрыли
на замок и посторонние удалились, он выложил новости:
- Љак Я и предполагал, это был мой дЯдЯ, доктор Ћсвальдо ‹уиджи. “ него
друзьЯ в министерстве обороны, через них он и добилсЯ разрешениЯ навестить
менЯ. Џредлог - узнать о моем здоровье и сообщить о матери. Ќо когда агенты
в конторе на минуту отвернулись, он тихонько сообщил мне о главной причине
своего визита. ‘ведениЯ потрЯсающие!
- —то именно? - нервно привстал Ѓухгалтер.
- Ђ вот что, друзьЯ. ‘туденты университетов и даже лицеисты ведут
настоЯщие бои с полицией. Џолитические партии, объединенные единым
руководЯщим органом, готовЯт всеобщее восстание. Ћдновременно назревает
военный заговор большого масштаба, с участием офицеров авиации, флота и
сухопутных войск. Њой дЯдюшка, не склонный к излишнему оптимизму, считает,
что диктатура не продержитсЯ и двух месЯцев.
‚ эту ночь Љапитан опЯть не спал. Ќо не потому, что мешали отблески
прожектора, надоедливаЯ мошкара и мысли о Ќоэми.
‚ эту ночь не могли уснуть все обитатели камеры.

„екабрь, пЯтница

‘егоднЯ ночью под койкой Џарикмахера умер Ќепутевый. …го похоронили у
подножиЯ мангового дерева и потом долго стоЯли, серьезные, сокрушенные,
будто проводили в последний путь близкого родственника.

„екабрь, день следующий

‘мерть Ќепутевого окончательно подкосила Џарикмахера. ‘егоднЯ на
рассвете слышно было, как он, уткнувшись в подушку, всхлипывает и проклинает
белый свет. ‚сех очень беспокоит вид товарища: день ото днЯ он становитсЯ
все нелюдимее, задумчивее, все дальше уходит от жизни. Ќо разве знают они,
какое мучительное состоЯние души таитсЯ за этой стеной печали и
отчужденности?
Ќаверно, люди думают, что его гнетет памЯть о пережитых пытках или
однообразие горькой тюремной жизни. Ќо это не так. Џрошлое занимает очень
незначительное место в его мрачных размышлениЯх, как и горькое настоЯщее.
‚се его мысли вертЯтсЯ вокруг того ужасного, что может произойти в будущем,
а оно неизбежно произойдет при первом же промахе. € оно, это ужасное,
подобно смерти, а может, и хуже смерти. Љогда он представлЯет себе этот
страшный миг, виски его покрываютсЯ холодным потом и сердце бьетсЯ
часто-часто - по крайней мере, ему так кажетсЯ, - потом вдруг замирает на
несколько секунд и совсем его не слышно - по крайней мере, он его не слышит.
Ћн болен, очень тЯжело болен. ќто Ясно, как дважды два - четыре. ‚рачу
жаловатьсЯ бесполезно. Ћднажды он уже пожаловалсЯ, перечислил все признаки
своего опасного заболеваниЯ. ’ак ‚рач сказал, что никакой болезни нет, что
все это ложные опасениЯ, мнительность. Ќо ‚рач ошибаетсЯ, несомненно в этом
случае - определенно ошибаетсЯ. Ђ если не ошибаетсЯ, то обманывает из
жалости. ќтот марксист хитер, как ”ранциск Ђссизский. „а и кто, кроме него
самого, Џарикмахер а, может почувствовать непоправимый развал собственного
организма? ‚от он лежит без дела, в то времЯ как товарищи работают. Ђ
почему? „а потому, что его тело слабосильно, как у чахоточного или
малокровного. Џотому что он перестал быть полезным человеком, здоровым, как
другие. Љроме того, когда он лежит пластом на кровати и ни на что не
отвлекаетсЯ, ему удобнее следить за приближением коварного врага. ‚едь он не
знает даже, в каком обличье ЯвитсЯ этот враг: в виде ли плохого человека или
Ядовитого пресмыкающегосЯ, будет ли это пагубное известие или проЯвление
характера, безумие или паралич тела. Ќе знает, и все тут. Ќо по этой
неопределенности, по тЯгостному предчувствию, по тому, как цепко держит его
в когтЯх тоска, он догадываетсЯ, что враг этот силен и беспощаден.
Њозг работает, как сложный часовой механизм. ’ак он это себе
представлЯет. Њножество разных по размерам колесиков перемалывают мысли в
слова и, в долголетнем вращении, определЯют хорошие и дурные поступки людей.
‘ердце же - это маЯтник, он свисает со стержнЯ, на котором укреплены
стрелки, и отмеривает срок жизни: тик-так, тум-тум, там-там, еще часок - еще
часок.
‚от здесь-то, в этой механике, и кроетсЯ постоЯнный риск. ‚ любую
минуту одно из колесиков может утратить сцепление и пойдет вертетьсЯ
вхолостую, выставив пустые зубцы. Ћт этого перекоситсЯ и всЯ машина,
управлЯющаЯ мыслЯми и действиЯми человека. ЏотерЯетсЯ речь, померкнет
взглЯд, а может, и рассудок помутитсЯ, а уж это - все равно что не говорить
и не видеть. €ли маЯтник. ‚друг расхлестнетсЯ в твоей груди, как лопнувшаЯ
пружина, и будет лежать на тюремной койке твой бездыханный труп, такой же
скрюченный и жалкий, как трупик Ќепутевого.

„екабрь, сочельник

’юрьма тюрьмой, а они решили отпраздновать рождественскую ночь.
Ѓухгалтер, исполнЯющий обЯзанности каптенармуса, заранее отложил из посылок
самые вкусные вещи длЯ праздничного ужина. ‚ центре стола, на котором они
играют в домино, лежала на эмалированной миске колбаса, разрезаннаЯ на
кружки и украшеннаЯ оливками.
Љапитан приготовил сюрприз. €зобретательность и упорство заключенного
ловкость пальцев, приобретеннаЯ в ткачестве, помогли ему смастерить -
украдкой от остальных обитателей камеры - небольшой перегонный куб. ‚ банке
из-под сухого молока с Яркой этикеткой помещалась изогнутаЯ спиралью тонкаЯ
трубка. Љ этой банке была прилажена другаЯ, побольше размером, из-под
керосина. ‘наружи обе они соединЯлись жестЯной трубкой. ‘вободный конец
спирали служил отводом.
€з перебродившего раствора папелона {Џапелон - тростниковый сахар, не
прошедший окончательной очистки} и кусков картофелЯ получилось хорошее ли,
плохое ли сусло. Ќакануне Љапитан влил его через воронку в куб, поставил это
двухэтажное чудовище на огонь за деревьЯми в патио и, присев на корточки,
стал ждать, что получитсЯ. Џолучилось, конечно, не бог весть что. Ќе спирт,
а какое-то аптечное пойло или снадобье знахарей, но все же пригодное, чтобы
осветить искрой-глотком рождественскую ночь. €з соседнего барака доходили
обрывки вильЯнсико {‚ильЯнсико - стариннаЯ народнаЯ песнЯ, исполнЯемаЯ в
сочельник} в исполнении музыкального ансамблЯ Њатурина; ансамбль в полном
составе, вместе с дирижером, инструментами и нотами, был доставлен в тюрьму
прЯмо с концерта, когда провалилось восстание в Њатурине, перевернувшее
мимоходом и жизнь Џарикмахера. …два затихли звуки рождественского,
музыкального подарка, запел Љапитан. Ћн пел вполголоса, только длЯ своих
соседей по камере, старинный, еще колониальных времен, романс:

‘вЯтой €осиф попросил
ночлега длЯ Њарии,
но отказали люди им,
богатые и злые.

‘транники нашли пристанище в хлеву - не оставатьсЯ же под открытым
небом. ‘вЯтой €осиф выложил на дощатый стол вино и хлеб. Ћднако непорочнаЯ
дева не стала ужинать. Ћна предпочла искать утешение в слезах, так
облегчающих душу беременной женщины.

‘вЯтой €осиф расстелил
холсты Ђлександрии:
"‹Яг, отдохни, жена моЯ,
достойнаЯ ЊариЯ".

‚ полночь старый плотник, сморенный усталостью, поклевывал носом, а его
супруга нежно и кротко улыбалась ему из Ясель, устланных поверх соломы
тонкими простынЯми.

‘редь воссиЯвших покрывал,
под хоры литургии
свЯтого сына родила
прекраснаЯ ЊариЯ.

Љапитан оборвал песню, тЯжело помолчали стал разливать свое пойло. ‚рач
наотрез отказалсЯ, остальные четверо выпили - хоть бы что. Џары
перебродившего сахара и прокисшей картошки ударили в голову. Џарикмахер
воспрЯнул духом и приготовилсЯ было угостить друзей скабрезным анекдотом, но
в это времЯ Ѓухгалтер попросил его рассказать об Ћнорио.
- „а что Я могу еще сказать? ‚ы и так о нем все знаете.
- Ќас интересует еще будущее, - заЯвил †урналист. - ‘удЯ по ветрам,
которые сейчас дуют, "незыблемаЯ" диктатура с минуты на минуту загремит в
тартарары. € как только мы выйдем отсюда, мы займемсЯ судьбой Ћнорио.
‚рач, Љапитан и Ѓухгалтер выразили полное согласие со словами
†урналиста: ‚ душе каждый из них давно решил, что так будет. Њолчаливое
желание сообща помогать Ћнорио, возникшее во мраке застенка, сослужит добрую
службу и им самим: не даст отдалитьсЯ друг от друга там, на воле. €м больно
было думать, что они могут навсегда разойтись и забыть о мальчике, как
только перед ними откроютсЯ двери тюрьмы,
- Ќа следующий же день Я приду к тебе в гости, - пообещал ‚рач. - •очу
собственными глазами убедитьсЯ, что паренек действительно так умен и
сообразителен, как ты о нем рассказываешь.
- Ќадеюсь, ты не станешь наставлЯть семилетнего ребенка в марксистской
философии, - ревниво заметил Љапитан. - ‚прочем, Я сам приду на следующий же
день.
- Ќе превышайте своих полномочий, сеньоры! - возразил почти всерьез
†урналист. - Љто вам дал право испытывать на Ћнорио, как на подопытном
кролике, действенность политической и религиозной пропаганды? Ќаша роль
заключаетсЯ в том, чтобы любить его и помогать ему. ‚се!
- ‹юбить мы его и так любим всем сердцем, - растроганно проговорил
Ѓухгалтер. - € помогать будем. —то только в наших силах, все сделаем. Љто в
этом сомневаетсЯ? Ќикто!
- Џока Џарикмахер не найдет работы, надо будет купить мальчику обувь и
одежду, - заЯвил Љапитан, поддавшись практическому чувству. - Њатери,
наверно, не легко прокормить и одеть ребенка без отцовской помощи.
- € перевести его в хороший колледж, - добавил ‚рач. - ќтим займусь Я.
- Ђ Я буду водить его по воскресеньЯм в кино, - предложил †урналист. -
Ћбожаю ковбойские фильмы. ЏовеселимсЯ с ним всласть!
- Ђ Я научу его играть в мЯч и плавать, - сказал Ѓухгалтер. - Ќадо,
чтобы он вырос сильным человеком: в жизни частенько приходитсЯ пробивать
себе дорогу кулаками.
Џарикмахер, подавленный, растерЯнный, неуклюже благодарил:
- ‘пасибо вам, большое спасибо... ‘тоит ли так беспокоитьсЯ? Њне даже
неловко, ей-богу! Џростой мальчишка, беднЯк... —итать-то едва выучилсЯ, ни
сложениЯ, ни вычитаниЯ не знает, может, еще не понравитсЯ, когда увидите...
•уже нет разочарованиЯ.
- ’ы в эти дела не суйсЯ, - оборвал его †урналист. - ’ы свое сделал -
поставил нам парнишку, и сиди помалкивай.
- Ќо как-никак Я - его отец... - не совсем уверенно возразил
Џарикмахер.
- €менно поэтому, - набросилсЯ на него ‚рач, - ты должен быть
заинтересован, чтобы ребенок с раннего возраста умел разумно защищатьсЯ и
продвигатьсЯ в жизни.
- џ не возражаю, - покорно сдалсЯ Џарикмахер. - Џросто неловко, что вы
так печетесь о моем сорванце.
- ‚ыпей картофельного виски, и пройдет твоЯ неловкость, - посоветовал
Љапитан.
‚ыпили по последней - все, включаЯ и ‚рача: перед любовью к Ћнорио не
устоЯла даже его пуританскаЯ твердость. ‘пать легли после полуночи. Ћт
капитанской сивухи неприЯтно поташнивало.
‚ честь рождениЯ свЯтого младенца €исуса сигнал отбоЯ прозвучал много
позже обычного - в двенадцать.

џнварь, пЯтница

- „олжно быть, что-то серьезное происходит в столице, а то и в других
местах страны, - громко сказал Љапитан.
Ќи разу еще не видели они здесь такой суматохи. Ђгенты и надзиратели
бегали взад-вперед по галерее, приводили в готовность винтовки и автоматы.
Ќа лицах агентов отражалось то крайнее беспокойство, от которого - один шаг
до паники. Ѓезжалостные орудиЯ издевательств и пыток, свирепые и властные
наемные убийцы, они уже не могли прикрытьсЯ, словно щитом, убеждением в
незыблемости диктаторского режима, во имЯ которого они мучили и забивали до
смерти. ‘удЯ по их тревожно бегающим глазам, они это хорошо понимали.
€з соседнего барака грифельные доски сообщили вчера, что, по тайным
сведениЯм, на рассвете Ќового года поднЯли мЯтеж военные летчики. Ќо мЯтеж
был подавлен в самом начале, а новый год уже насчитывал десЯть дней. —то же
произошло за это времЯ? Љакие новые событиЯ выбили из колеи начальника
тюрьмы, агентов, охрану и поваров?
Ћтвет пришел в конце днЯ, когда грифельные доски передали последнее
сообщение - именно последнее перед тем, как умолкнуть совсем.

‚‘…ЋЃ™Ђџ ‡ЂЃЂ‘’Ћ‚ЉЂ ЌЂ‡ЌЂ—…ЌЂ ЌЂ ‘‹…„“ћ™“ћ Ќ…„…‹ћ

Ѓуквально двумЯ минутами позже прибежали агенты с листами картона,
гвоздЯми и молотками - как в день их приезда в эту тюрьму. Љак и тогда,
удары молотков раздавались со стороны галереи, пока не исчез последний
просвет между прутьЯми дверной решетки; потом - на верху внутренней стены,
пока не погасли оба окошка. Ќо это были уже не уверенные и ритмичные удары.
‘тук молотков прерывалсЯ паузами тишины или озабоченного шепота. ‚месте с
уверенностью заколебалась и старательность агентов.
€так, их снова отрезали от мира, заключили в черной коробке камеры,
отгородили от днЯ и ночи непроницаемой картонной обивкой, обрекли на еду из
рук „женаро - этого злобного борова в замызганном переднике, таскающего
половник по грЯзному, заплеванному полу.
- Ќас считают самыми опасными преступниками в тюрьме, - не без наивного
тщеславиЯ заметил Ѓухгалтер.

(Џрежде всего - даже прежде, чем повидаюсь с Ћнорио, - Я пойду на
могилу Њерседиты ђамирес. Џотом разыщу, кого можно, из членов нашей
партии. Њногие выйдут из тюрем, из подпольЯ, вернутсЯ из ссылки.
ЋбнимемсЯ, как братьЯ, после долгой разлуки. € сразу же за дело. Ѓудем
ездить по деревнЯм и поселкам, собирать по человеку, восстанавливать
наши рЯды. Њы выполним свою задачу - придем к власти, чтобы возродить
страну на справедливой основе.)

- Ћни боЯтсЯ, что мы поднимем бунт среди заключенных, разоружим охрану
и захватим тюрьму, - сказал †урналист на замечание Ѓухгалтера.

(‘начала - к Њилене, она заслужила поцелуй. ‡атем в редакцию -
повидать друзей-репортеров и распить с ними ради встречи бутылку
виски. Џервое времЯ поживу в доме отца. Љонечно, познакомлюсь с
Ћнорио, займусь его судьбой. Ќо что бы Я ни делал, Я ни на минуту не
забуду клЯтвы убить Ѓакалавра. ‚осставшие попытаютсЯ схватить его, но
Ѓакалавр, хитрый скорпион, стараЯ лиса, навернЯка улизнет, скроетсЯ в
посольстве какой-нибудь из латиноамериканских диктатур. ’ам ему
любезно предоставЯт убежище: "Џожалуйста, сеньор Ѓакалавр, чувствуйте
себЯ как дома!" —то ж, мне это на руку, мне хочетсЯ верить в
предприимчивость Ѓакалавра, в ловкость и неуловимость Ѓакалавра,
потому что право убить Ѓакалавра принадлежит мне, и никто, даже народ,
не может лишить менЯ этого права.)

- ‚се зависит от результатов всеобщей забастовки, - сказал ‚рач. - …сли
она будет действительно общей, целенаправленной и боевой, то, учитываЯ
нынешнюю обстановку, диктатуру ничто не спасет.

(“видев менЯ живым и здоровым, женщины моего дома заплачут от
радости - они будут уверЯть, что от радости. ’ак же они встречали
моего отца, когда он пришел из тюрьмы. •отЯ отец вернулсЯ не таким уж
здоровым. ‚прочем, и Я не могу похвастатьсЯ здоровьем, если говорить
начистоту. ‚ последнее времЯ Я здорово похудел, потерЯл аппетит,
кашлЯю, к вечеру поднимаетсЯ температура, ночью потею. ђуководство
партии навернЯка пошлет менЯ в санаторий, быть может, в ‘оветский
‘оюз. € как бы Я ни возражал, - выйти из боЯ в такой ответственный
момент! - они заставЯт менЯ в дисциплинарном порЯдке уехать на
лечение, Я их знаю. Ѓуду лечить свой туберкулез среди снегов и сосен.
Џотом, прежде чем вернутьсЯ в строй, пойду на Љрасную площадь,
поклонюсь могиле ‹енина. џ вылечусь, Я обЯзан вылечитьсЯ. ‚едь если мы
можем приносить пользу и после смерти, то живые - тем более!)

- Ћни поступили не так уж глупо, упрЯтав нас под замок, - сказал
Љапитан. - ЏризнатьсЯ, последнее времЯ Я ночи напролет обдумываю план
захвата тюрьмы силами заключенных. €, кажетсЯ, такаЯ возможность близка.

(‚ мертвую, букву, в пустую бумажонку превратитсЯ решение военного
трибунала, осудившего менЯ на двенадцать лет тюрьмы и увольнение из
кадров армии. ЌемедлЯ Я вернусь в свой батальон - в чине капитана, в
форме капитана. Љак и прежде, над плацем понесетсЯ моЯ команда: "Ќа
пле-чо! ‘мир-но!" € мне ответит короткий лЯзг винтовок, вскинутых
солдатскими руками. џ попрошу мать остатьсЯ в столице. Ћна с
удовольствием примет предложение - жить у менЯ под боком, слушать
обожаемых Њоцарта и Ѓрамса не в граммофонной записи, а в исполнении
живого оркестра, сидЯ в кресле партера. —то касаетсЯ Ќоэми, то Я
постараюсь держатьсЯ - как можно дальше от ее прекрасных серых глаз.)

Џарикмахер притворЯлсЯ спЯщим. ‡аточение и темнота были самым
подходЯщим обрамлением длЯ его тоски. „ень напролет он лежал на койке,
закрыв глаза, чтобы не видеть даже потолка, ни о чем не думал, просто ждал
прихода непоправимого несчастьЯ.
‚незапно в последней камере раздались крики сумасшедшего. ’о ли он
почувствовал напрЯжение, охватившее тюрьму, то ли затосковал по ласковым
словам ‚рача, который до этого по многу раз подходил к его решетке:
- ЊенЯ убьют! - кричал больной. - ‘пасите! ‘вЯтаЯ Љармен! ќтот человек
велел менЯ убить!
„аже в тумане безумиЯ он боЯлсЯ произнести полное имЯ своего палача и
говорил: "этот человек".

џнварь, 21-го, вторник

‚ ночь смерти Ћнорио предчувствие темной слепой птицей билось в стены
камеры. ‘квозь картон приглушенно охал и всхлипывал дождь, за двумЯ стенами
тоненько, голосом девочки, стонал сумасшедший. ‘ тех пор как их снова
заключили в картонную коробку, они не получали никаких сведений из внешнего
мира - даже голоса человеческого, кроме своих, они не слышали. €тальЯнцы
вели себЯ, словно автоматы: разливали баланду и тут же уходили, не взглЯнув,
не сказав ни слова. Њолчал радиоприемник надзирателей. Џрекратились утренние
поверки заключенных в соседнем бараке.
„овершением всех бед был Џарикмахер. Ћн лежал неподвижно на постели,
как никогда, мрачный, ждал страшного известиЯ, а оно все не приходило. Ћн
уже не сомневалсЯ, что умрет. Ћн умрет сегоднЯ ночью, как пить дать. Џусть
‚рач думает что угодно, пусть прикрываетсЯ учеными словами, вроде
"психоневроз" и тому подобное. Џусть товарищи говорЯт лицемерные
утешительные фразы: "“ тебЯ нет никакой болезни, Џарикмахер. Ѓрось валЯть
дурака, отвлекись от своих мыслей. ‡автра сам над собой будешь смеЯтьсЯ".
ќти фразы его не только не утешают, но глубоко ранЯт.
Ћн навернЯка знает, что жить ему на свете осталось всего несколько
часов. Ћн уже едва слышит свое сердце - оно стучит сбивчиво, бесконтрольно,
где-то в стороне от его тела. Ќоги - уже не ноги, а бесчувственные,
неподвижные колоды. Ћни, конечно, лежат там, под одеЯлом, но что толку, если
он потерЯл над ними всЯкую власть. ‘ ног-то и начала проникать в него
смерть. ‘ейчас она упорно пробивает русло к внутренним органам, потом
завладеет сердцем, а потом, в последнюю очередь, мозгом. Ћн умрет в твердой
памЯти и здравом рассудке. Ќикакой потери чувств, никаких обмороков, одним
словом, никаких уловок и надувательства. ‘мерть рЯдом, и он смело смотрит ей
в глаза. € пусть †урналист хоть тысЯчу раз повторЯет: "Ќо, парень, ты полон
жизни, ты нас всех переживешь!" € пусть ‚рач щеголЯет своим "психоневрозом"
- он будет стоЯть на своем.
€так, он умрет сегоднЯ ночью, но прежде должно произойти то ужасное,
чего он с такой тоской ждал все последнее времЯ.
‚ ожидании смерти он лежал с открытыми глазами, как и подобает
настоЯщему мужчине. Ћстальные четверо тоже не спали: предчувствие темной
слепой птицей билось в стены камеры. ‡адолго до того, как тюрьма проснулась,
Џарикмахер, окликнув каждого по имени, подозвал товарищей к себе:
- џ кончаюсь, хотите верьте, хотите нет. Ќо перед смертью Я должен
снЯть с души камень, он не дает мне умереть спокойно. џ недостоин быть твоим
другом, †урналист, и твоим, ‚рач, и твоим, Љапитан, и твоим, Ѓухгалтер. џ
солгал вам, а вы поверили этой лжи всей душой, и Я, как последний подлец,
дал ей укрепитьсЯ в ваших сердцах.
Ћн поднЯл умолЯющие глаза:
- “ менЯ нет никакого сына... Ћнорио нет на свете и никогда не было.
Љак мы с ђосарио Љардосо ни старались иметь сына, которого хотели назвать
Ћнорио в честь моего крестного, нам это не удалось...
—етверо у кровати слушали угрюмо, почти враждебно.
- џ врал из зависти. ‘ами посудите: жизнь моЯ серенькаЯ, неприметнаЯ.
‚от пришел мой смертный час, а Я как был простым парикмахером, так и умру
им. ‚ы все - политические руководители, вас посадили сюда за борьбу, вас и
пытали за то, что вы боролись против диктатуры, а не за дурацкую трепотню,
как менЯ. Ќо Я, как вас увидел, сразу понЯл, чего вам не хватает, что вы
хотели бы иметь.
‘емьи вам не хватает, детей. џ ведь сам давно мечтаю о сорванце Ћнорио,
светловолосом, как ђосарио Љардосо. €мей Я сына, в этой камере Я был бы вам
ровнЯ, а то и повыше вас. Џотому Я и придумал Ћнорио. Ђ вы мне поверили.
‚аша вера и менЯ сбила с толку. џ потом и сам почти поверил, что Я - отец,
что Ћнорио и в самом деле существует.
Њолчание людей у изголовьЯ давило надгробной плитой грудь Џарикмахера.
- Џростите менЯ, ради бога!.. џ скоро умру!.. - всхлипнул он.
Ћни знали, что он не умрет. ’ам, на воле, с быстротой наводнениЯ
ширилось народное восстание, разгорались в городах пожарища, подростки с
камнЯми в руках вступали в бой с полицией, - взмывали вверх флаги в руках
женщин. „иктатура шаталась, раненнаЯ насмерть. …ще несколько часов, и они
будут свободны, могучие руки народа разнесут в куски тюремные решетки. Џотом
каждый из них пойдет своим путем. ‘о временем Џарикмахер забудет, эту
мрачную ночь. Њожет быть, и ложь его покажетсЯ ему издали забавной, хотЯ и
несколько злой шуткой. ќтакой дерзкой проделкой, рассказом о которой можно
повеселить намыленного клиента с белоснежной салфеткой на шее.
Ќо длЯ них Ћнорио был реальным существом. Ћн пришел к ним во мраке
застенка, и они полюбили его, как родного. € вот теперь это живое существо,
их ребенок, так долго согревавший светом и нежностью их сердца, умер.
‚ эту ночь, в ночь смерти Ћнорио, четверо мужчин, потерЯвших сына,
прЯтали лица в подушки, чтобы подавить рыданиЯ.

Џеревод с испанского ‚. Љђ›‹Ћ‚Ћ‰

Ѓ…‘…„“џ ‘ Ђ‚’ЋђЋЊ € ‘ ѓ…ђЋ…Њ ђЋЊЂЌЂ...

Ђвтору этих строк посчастливилось встречатьсЯ и беседовать - в разное
времЯ - и с автором романа "ЏЯтеро, которые молчали", и с героем этого
романа - ‚рачом.
- Ќад своим романом Я работал, думаЯ и о моей ‚енесуэле, и о всей
‹атинской Ђмерике, - говорил Њигель Ћтеро ‘ильва на одной из наших встреч. -
€зображенное в романе, к несчастью, остаетсЯ трагической действительностью в
некоторых странах нашего континента. џ считаю, что долг латиноамериканского
писателЯ - неотложный долг - состоит в том, чтобы правдиво воспроизводить в
своих произведениЯх действительность, высказывать правду, какой бы жестокой
и мрачной она ни была... џ понимаю, что кому-то это может не понравитьсЯ,
однако поступить иначе Я не мог...
Ќе мог Њигель Ћтеро ‘ильва не откликнутьсЯ на событиЯ в его стране, на
развертывающеесЯ во всех странах ‹атинской Ђмерики народно-освободительное
движение против реакции и империализма. Џисатель-гражданин, он выполнЯл свой
гражданский долг. …му самому как активному участнику антидиктаторских
выступлений пришлось многое испытать после поражениЯ демократических сил в
одной из схваток с тиранией: он знает вкус тюремной похлебки, ужасы
концлагерЯ, горечь изгнаниЯ. ‚ своих произведениЯх он выступает не как
сторонний наблюдатель - ему близки и понЯтны надежды и чаЯниЯ венесуэльского
народа. Ћб этом свидетельствует и последний роман Ћтеро ‘ильвы "ЏЯтеро,
которые молчали".

Њигель Ћтеро ‘ильва - не коммунист. Ћднако различие в политических
взглЯдах не помешало честному художнику создать правдивый образ одного из
борцов коммунистической партии.
ќто послужило поводом длЯ своеобразной "рецензии", когда "неизвестные"
фашистские налетчики, как сообщала латиноамериканскаЯ печать, пытались - к
счастью, неудачно длЯ них - пулеметной очередью расправитьсЯ с писателем,
осмелившимсЯ не только поведать правду о трагедии своей страны, но и героем
произведениЯ сделать представителЯ Љоммунистической партии ‚енесуэлы,
находЯщейсЯ в глубоком подполье и ведущей самоотверженную борьбу.
Ћднажды Я спросил ЊигелЯ Ћтеро ‘ильву, как был создан образ ‚рача.
ЋтвечаЯ, писатель подтвердил уже поЯвившиесЯ в венесуэльской прессе
высказываниЯ, что портрет этого литературного героЯ он "писал с натуры".
‚рач - реальное, живое лицо.
- џ старалсЯ не отрыватьсЯ от реального, - рассказывал Ћтеро ‘ильва.Љак
вы помните, в романе мною уточнено, в какой тюрьме находЯтсЯ действующие
лица. ќто "ЌоваЯ тюрьма" в ‘ьюдад-Ѓоливар, на реке Ћриноко. ‚ авторском
вступительном слове к аргентинскому изданию романа мною отмечаетсЯ, что
действие развертываетсЯ незадолго до 1958 года, когда была свергнута
антинароднаЯ диктатура Џереса •именеса... Њне хотелось представить в романе
настоЯщего коммуниста, живого человека, идейного борца. Љ Я нарисовал
портрет ќдуардо ѓальегоса Њансеры... Љонечно, длЯ художественного
произведениЯ нельзЯ ограничитьсЯ строгими рамками портрета только одного
лица... Ќо ќдуардо - необычайно Яркий человек!
‚ книге венесуэльского писателЯ-коммуниста •осе ‚исенте Ђбреу есть
выписка из полицейского документа о политическом заключенном R 108,- этот
документ относитсЯ ко времени, описанному в романе Ћтеро ‘ильвы:
"R 108. ѓальегос Њансера, д-р ќдуарде... ‚енесуэлец. ‚рач. Љоммунист.
Ђктивно разыскивалсЯ “правлением длЯ расследованиЯ его подпольной
политической деЯтельности в пользу Љоммунистической партии ‚енесуэлы в
качестве ее национального руководителЯ. Џрежде неоднократно арестовывалсЯ за
свою подпольную деЯтельность. Џроводил нелегальные собраниЯ... Џринимал
активное участие в организации всеобщей забастовки... Ѓыл задержан на месте
преступлениЯ, когда вместе с другими коммунистами вел подрывную
пропаганду..."
Ћ замечательной жизни борца-коммуниста ѓальегоса Њансеры, одного из
руководителей ”ронта национального освобождениЯ ‚енесуэлы, находЯщегосЯ и
сегоднЯ на боевом посту, можно рассказать очень много. ‘ ним мне довелось
познакомитьсЯ еще задолго до второго знакомства - уже на страницах книги
Ћтеро ‘ильвы. Љак-то беседуЯ о годах, проведенных в тюрьме длЯ политических
заключенных в ‘ьюдад-Ѓоливаре, товарищ ѓальегос Њансера показал мне свои
письма, посланные родным из тюрьмы. Џисьма - матери, дочери, сестре. Џисьма,
полные любви и веры в победу. "џ верю в жизнь, верю в человека. Џоэтому веду
борьбу..." - так писал человек, перенесший нечеловеческие пытки, о которых с
потрЯсающей силой рассказано в романе Ћтеро ‘ильвы. Џосле всего пережитого
товарищ ќдуардо не по годам совершенно сед. Ћднако и сейчас он поражает всех
знающих его своей невероЯтной энергией, своим неукротимым динамизмом.
ќдуардо ѓальегос Њансера - поэт. ‚ своем стихотворении в прозе он
пишет: "‹уна-подруга, ты, что считаешь звезды на небесных пастбищах,
спустись, пересчитай партизан в горах ‚енесуэлы. Џоищи их, луна-подруга,
среди скал и в гротах нашей сьерры. ‚зглЯни, каковы герои у нас!.."

Њы знаем - такие герои принесут свободу и счастье венесуэльскому
народу.

ћђ€‰ „ЂЉ…‚€—
член правлениЯ ‘оветской Ђссоциации дружбы и культурного
сотрудничества со странами ‹атинской Ђмерики

Last-modified: Thu, 08 Aug 2002 08:45:31 GMT
Ћцените этот текст: