раженном разговоре.  џ молчал, но скоро
настала  моЯ  минута, минута  мести,  единственно возможной  мести,  котораЯ
задела  его  самое  чувствительное  место:  его  интеллектуальное  самолюбие
профессионального инструктора истины; мести, которую  он себе,  словно  Яму,
выкопал сам и сам же безнадежно в нее свалилсЯ.


     ‘корее всего, это была ‘удьба, ђок, мельник,  мститель, властелин, друг
и  господин  --  надеюсь, справедливый, совершивший  эту месть в том поезде,
который мчалсЯ в конце  бабьего лета в сторону клонЯщегосЯ к  закату вечного
солнца,  вечного  в  границах  человеческой  вечности;  оно  своим  глЯнцево
багровеющим  великолепием  зажигало  лица  людей в  купе, словно керосиновые
лампы, и превращало их в позолоченные  портреты: пара бездетных супругов лет
тридцати  (он   технический  служащий  проектного   бюро,  она   служила   в
государственном  статистическом  управлении), молчаливый  фабричный  мастер,
стилЯга,  директор магазина  готового платьЯ,  его  жена,  Я  и  учитель.  €
игралась игра. Џредложили ее  техник  и  его жена: они  играли  в  эту  игру
довольно часто, детей у них не было, и они убивали времЯ хождением в гости к
другим бездетным  семьЯм  служащих,  по четвергам супруга  ходила  играть  в
бридж, а он -- в "марьЯж",  были  они членами туристического клуба  и летние
выходные  проводили  в  туристском домике  в  ‘коховицах,  где  сходились  с
соседЯми  из других  домиков  и  играли в волейбол,  а  когда темнело  --  в
светские  игры; самой распространенной была та игра, названиЯ которой  никто
не  знает, но в которую каждый в своей  жизни когда-то  играл, так же, как и
испытывал  себЯ  в шахматах, но  эта  игра гораздо  человечнее, чем мертваЯ,
уродливаЯ, никчемнаЯ феодальнаЯ логика шахмат, высасывающаЯ из человеческого
мозга  столько  энергии  ради ничтожного  движениЯ  дурацких  фигурок:  один
выходит  за дверь, а оставшиесЯ  загадывают какой-нибудь предмет,  человека,
животное, Џапу ђимского, планету Њарс, консервную банку в  чемодане или  его
самого  (того,  который  за дверью), а  потом  его приглашают,  и он  должен
постепенно, непрЯмыми вопросами исключить все остальное в  целом мире,  пока
логическим путем не  придет к  тому, что загадано. ‚ышел техник,  и директор
магазина  --  по  старой  привычке  тех,  кто  всегда  спотыкаетсЯ  о  нечто
исключительное, что-то  такое,  из чего  светит  дух  в их  примитивный  мир
ежедневной рутины  и профессионально вежливых фраз и что потом они всю жизнь
при  каждой  оказии  используют,  -- предложил  загадать  самого  вышедшего,
техника, но стилЯга,  не отличавшийсЯ  особой чуткостью к  внутреннему  миру
человека, заЯвил, что это старый трюк, и каждый дурак сразу отгадает. ‘ам же
он настаивал, чтоб предметом  поиска  была  леваЯ туфлЯ  ђимского  Џапы.  Ќо
супруга  техника  рассудила,  что  слишком  мало  признаков  этого  предмета
известно  присутствующим  --  материал, форма,  цвет и  прочее.  -- Ќет,  --
сказала она, -- мы должны загадать что-нибудь полегче, чтобы те  из нас, кто
играет в эту игру впервые,  понЯли, в чем ее суть. (“читель и жена директора
магазина  еще  раньше  заЯвили, что  этой  игры  не знают. ќто  было  вполне
вероЯтным длЯ жены  директора, но не  длЯ  учителЯ. џ посмотрел  на него: он
выглЯдел  как толстЯк, внезапно вовлеченный в детские  догонЯлки и  знающий,
что отдан на милость и немилость худым из компании и осужден тЯжело и хрипло
пыхтеть  в кругу  человеческих  тел, пока  кто-нибудь  не  сжалитсЯ  над его
беспомощностью и не  даст себЯ схватить. Ќо учитель лгал.  ‘овершенно Явно и
очевидно. Ћн  знал эту игру, но не  любил. џ знал, почему некоторые не любЯт
ее. Ќе толстЯки, а люди  медлительные в иной сфере. “читель нервничал. Џотом
заметил, что все на него смотрЯт, и предложил загадать свой чемодан -- чтобы
только что-то сказать).
     -- Ќет,  -- сказала жена техника. - ќто слишком легко. „авайте загадаем
ему курортный стол длЯ пинг-понга.
     Џозвали техника, и тот  начал  с вопроса о  конкретной или  абстрактной
природе этого объекта.
     -- ќто конкретное, -- ответила его жена. Џри этом учитель сразу кивнул.
†ена директора с вопросительной улыбкой посмотрела на жену техника. ‚ глазах
ее было столько же интеллекта, сколько в глазах учителЯ. Ќо без нервозности,
только удивленное неведение.
     -- ќто в —ехословакии? -- спросил техник.
     --  „а,  --  хором  ответили  учитель,  жена директора,  стилЯга и жена
техника.
     -- ‚ Џраге? -- спросил техник.
     -- Ќет, -- ответил хор, из которого в этот раз выпал учитель.
     -- ќто  находитсЯ  в  Љ.? (Љ.  было  местом,  откуда мы  выехали  и где
находилсЯ курорт)
     -- Ќет, -- ответил быстро учитель.
     --  Ќо ведь  да! -- прикрикнула на  него  жена  директора с  удивленной
улыбкой. -- ‚едь мы же договорились, что это...
     -- —-ш-ш, госпожа Њ.!  -- воскликнула жена техника. -- „а, это в Љ., --
сообщила она мужу.
     -- ’ак зачем же вы сказали  "нет"?  -- спросила жена директора магазина
готового платьЯ рассерженным голосом наивного человека.
     -- џ только хотел его запутать, -- сказал учитель.
     -- ќтого  нельзЯ делать, господин  учитель, -- сказала жена техника. --
‚едь игра потерЯет смысл.
     -- Ќо так было бы интереснее, -- сказал учитель
     -- ѓде уж! -- сказала жена техника. -- ‘уть этой игры именно в том, что
мы должны  отвечать правильно, однако нельзЯ  задавать прЯмые вопросы. € все
зависит от того, насколько умело человек задает вопросы.
     -- Ќо если его немного запутать, будет забавнее, -- сказал учитель.
     -- •итрый вы какой! Љак же после этого отгадывать? -- вмешалсЯ стилЯга.
-- Џосмотрим на вас, когда вы будете на его месте!
     -- €граем дальше, -- сказала жена техника.
     -- ќто находитсЯ в здании  курортного  центра?  -- продолжил  техник  и
потом   несколькими   искусными   вопросами   уверенно  назвал   загаданное.
ЌепосвЯщенному это могло показатьсЯ чуть ли не Ясновидением, хотЯ здесь были
лишь отточеннаЯ долгой практикой логика и инстинкт опыта. € все же некоторые
были поражены.
     -- Љакой вы умный, господин Ќ.! -- воскликнула жена директора магазина.
     -- Ћсобого ума здесь не нужно, -- скромно ответил  техник. -- Ќадо лишь
правильно ставить вопросы -- от общего к частному, вот и все.
     Џотом за  дверь отправили стилЯгу. џ  предложил загадать длЯ него трубу
‹уи  Ђрмстронга. ђаздались голоса против: жена директора  магазина не знала,
кто такой ‹уи Ђрмстронг,  но учитель, который также его не знал, предложение
поддержал. Ќа большинство вопросов отвечать  пришлось мне  самому.  ’уманный
мозг стилЯги не нашел прЯмого и легкого  логического пути к  цели, но, когда
он определил приблизительную величину  предмета и  задал осмысленный вопрос,
можно ли с  ним  что-то делать, когда  ему  пришло  в голову  спросить, не в
—ехословакии ли это находитсЯ, а потом  -- на нашей ли планете,  и, наконец,
третьим вопросом  он определил эти категории, спросив,  не  в Ђмерике  ли (а
кроме  —ехословакии,  где  он вынужден был  жить, и земного  шара,  где были
вынуждены жить все мы, он знал, любил и интересовалсЯ  лишь одним городом на
свете) -- его внезапно осенило, или, скорее, главный из его интересов внушил
ему вопрос: он спросил, можно  ли на этом играть. Љогда  он услышал "да", он
все  понЯл. ’очной  логикой,  котораЯ  исходила из  его  иерархии  жизненных
ценностей  и  преданности им,  он  определил, что это медный инструмент, что
музыкант --  негр, и затем победно и почти  набожно произнес это имЯ, словно
провозгласил длинный, вызывающий  свЯщенный трепет  аристократический титул:
‹уи ‘ачмо „иппермаус Ђрмстронг.
     џ взглЯнул на  учителЯ. Ћн посматривал на часы и молчал.  Љогда стилЯга
закончил, учитель хрипло предложил сыграть во что-нибудь другое.
     -- Ќу  уж нет!  --  заносчиво  ответил стилЯга.  -- ‘начала все  должны
сменитьсЯ.
     -- Љонечно, -- сказала жена директора магазина готового платьЯ.
     -- Ђ не пойти ли сейчас вам, госпожа Њ., а? -- сказала жена техника.
     -- Њне? -- отозвалась жена директора.
     -- ‚ам.
     -- Ќо Я не умею! -- воскликнула толстаЯ дама.
     -- ’ак ведь в этом нет ничего сложного,  -- сказала жена техника. -- ‚ы
легко все поймете.
     -- Ћй, Я не смогу! -- сказала  толстаЯ дама и поднесла  руки ко рту. --
Људа там! џ не сумею.
     Ћна  вертела  головой  в  паническом  страхе  простых  женщин,  которые
неколебимо  убеждены  в своей глупости и ничего  не  знают о мудрости жизни,
котораЯ  в  них  заключена.  ‚се начали ее уговаривать. ’олстаЯ  дама качала
головой, потом начала таЯть.
     -- Ќе знаю, -- сказала она, -- Я, наверное, не справлюсь...
     -- €дите,  идите! -- понукал ее стилЯга. -- ђазве  все мы здесь дураки?
-- обратилсЯ он ко мне.
     џ засмеЯлсЯ и посмотрел на учителЯ. Ћн молчал.
     -- Ќу идите же, госпожа Њ.! -- сказал Я. -- Ќичего с вами не случитсЯ!
     --  …сли вы так думаете, господин доктор... -- сказала  жена директора,
тЯжело  встала,  тЯжело протиснулась меж  колен  сидЯщих  в купе и вышла. ‡а
стеклЯнной дверью было видно ее широкое,  доброе и очаровательно глупое лицо
-- она сосредоточенно старалась услышать, что говорЯт внутри.
     ЉомпаниЯ в купе договорилась о пачке кофе, котораЯ, по сообщению  мужа,
находилась у нее в чемодане. †ену директора впустили, она захихикала, тЯжело
села и открыла рот:
     -- —то... что это такое? -- спросила она с очевидным усилием.
     --  ’ак нельзЯ  спрашивать, госпожа Њ. ‚ы должны  задавать вопросы, как
мой муж или как господин Џ., -- сказала жена техника, кивнув на стилЯгу.
     -- Ќо если Я так не умею, -- умолЯюще произнесла толстаЯ дама.
     -- Ќу, ну.  Џопробуйте.  ’олько не спешите, -- успокаивала ее техникова
жена.
     ’олстаЯ дама  снова  задумалась. Љапли пота катились по жирной  коже ее
пухлых щек, и после продолжительного сосредоточенного усилиЯ она выпалила:
     -- ќто находитсЯ здесь?
     -- ‚идите, как хорошо пошло, -- сказала жена техника. -- „а, это здесь,
в купе.
     ’олстаЯ дама начала осматриватьсЯ. ѓлазки, наполовину утопленные в этом
глупом лице,  настолько глупом, что глупость ее почти украшала, перебегали с
предмета  на предмет,  с  одного  человека  на  другого,  останавливаЯсь  на
элегантном  черно-желтом  чемодане  стилЯги,  на портативном  радиоприемнике
техниковой жены,  на молчаливом  лице фабричного мастера, на  моих силоновых
носках и,  наконец, на  посиневшем лице  учителЯ со злыми глазами, пылающими
умноженной ненавистью.
     -- ќто... это съедобное? -- спросила она в конце концов.
     -- „а! -- загудели все хором. †ена директора радостно улыбнулась:
     -- ‡начит, Я отгадала!
     -- „а, -- ответила жена техника. -- Ќо надо продолжать.
     -- Љак это? - удивилась толстаЯ дама.
     -- ‚ы пока что отгадали природу этой  вещи, но еще не знаете,  что  это
такое.
     -- Љак это -- природу? -- непонимающе спросила жена директора.
     -- ‚ы уже знаете, что это можно слопать, но не знаете, что, -- объЯснил
ей стилЯга.
     -- Ђга, -- произнесла дама и снова начала осматривать все вокруг. -- Ќо
здесь нет ничего съедобного.
     -- …го не обЯзательно нужно видеть, -- сказал техник. -- Ћно может быть
где-то спрЯтано.
     -- Ќо как Я могу отгадать, если оно спрЯтано? -- спросила толстаЯ дама.
     -- Ђ вы спрашивайте, -- сказала жена техника.
     -- ‘прашивать?
     --  Ќу  конечно.  ‚ы должны точно  определить, где  это здесь, в  купе,
находитсЯ.
     -- ’очно? -- глаза жены директора магазина готового  платьЯ просительно
остановились на лице жены техника.
     -- Ќу, на полу ли оно, на сиденье либо в Ящике длЯ багажа...
     -- ќто в чемодане? -- прервала жена директора.
     -- „а! -- ответили все хором.
     -- ќто пирожки! -- радостно воскликнула толстаЯ дама. ‘разу после этого
ее  ошеломило  известие,  что  она ошиблась.  €  она начала  один за  другим
называть  съедобные   вещи  из  своего  чемодана,  не  обращаЯ  вниманиЯ  на
возражениЯ, что нельзЯ спрашивать прЯмо, и наконец пришла к цели и счастливо
рассмеЯлась. --  ’ак  Я  все же  угадала! -- радостно  сказала  она,  обводЯ
бесхитростным, глуповатым взглЯдом всех присутствующих.
     -- Ќу вот, видите, -- сказала жена техника.
     ’олстаЯ дама взЯла мужа под руку и провозгласила:
     -- Ђх, какаЯ забавнаЯ игра!
     € вот  пришла  моЯ очередь.  џ словно чувствовал, что  где-то  в другом
месте, в другом купе --  и все  же где-то здесь --  сидит  ќмеке, в страшном
одиночестве,  уже  окруженнаЯ   и   затравленнаЯ  духами   меловых   кругов,
возвращаЯсь в мир своего прошлого,  к  ужасному  одиночеству того  высохшего
венгерского  острова,  где  она  до конца  жизни  будет осуждена на суевериЯ
туберкулезного садовника и ночные кошмары хозЯина усадьбы и гостиницы. Џотом
Я сказал:
     -- Ђ теперь, пожалуй, очередь господина учителЯ.
     “читель  вздрогнул и начал защищатьсЯ. Ћн  никогда, мол, в эту игру  не
играл.  €  она  ему  вообще  не  интересна,  заЯвил он,  вызвав  этим  общее
раздражение. ‚ конце концов ему пришлось выйти, побурчать и выйти, и ожидать
за стеклом, стоЯ там с тупым лицом и отвисшей нижней  губой, с тупыми, злыми
глазами. Њы решили загадать  его самого.  ‘тарый трюк, конечно, и  совсем не
сложный длЯ отгадываниЯ. Ќа этот раз  никто не  возражал. Џозвали учителЯ, и
он вошел.
     -- ’ак что же это  такое? -- спросил он, словно желаЯ превратить все  в
шутку.
     -- Ђ вы задавайте вопросы, господин учитель, -- сказала жена директора.
     “читель сел.  џ  почти чувствовал,  как  скрипЯт  шестеренки его мозга,
привыкшие  к  нескольким  выученным  истинам  и   к  бесконечным  бесплодным
размышлениЯм над  тем, как удовлетворить  свою  плоть. Ћн ни к  чему  не был
способен. „аже к простейшей логике. џ это знал.
     -- ќто... это дом? -- выдавил он из себЯ. ЉомпаниЯ,  не знавшаЯ его так
хорошо, как Я,  пришла в отчаЯние. Њожет, учитель продолжает  шутить?  џ  же
знал, что он болван.
     --  Ќе  валЯйте дурака,  спрашивайте как положено,  --  сказал  в конце
концов стилЯга.
     “читель начал потеть. ‚  неприЯтных  черных зрачках  таилось усилие, не
свойственное этому организму.
     -- ќто... -- медленно спросил он, -- это поезд?
     -- —то  вы  мелете!  --  возмущенно  воскликнул стилЯга.  --  ‡адавайте
вопросы правильно, ну?
     “читель покраснел от Ярости.
     -- ђазве  Я не  задаю? -  спросил он, и глаза его  полыхнули  страстным
желанием  установить  свою учительскую  власть над  этим франтом в цветастых
носках,  который  по  возрасту  не  перешел  еще  границы  той  человеческой
категории, над которой он привык неограниченно властвовать.
     --  Ќе задаете!  --  сказал стилЯга.  -- ‘прашиваете по-дурацки. ЌельзЯ
спрашивать прЯмо: "ќто  корова? ќто бык?"  Ќадо спрашивать, какое оно, где и
так далее.
     -- ѓде это находитсЯ? -- быстро спросил учитель.
     -- —ерт... -- начал стилЯга, но жена техника его прервала:
     --  Џослушайте,  господин  учитель, вы должны  задавать  вопросы  таким
образом, чтоб мы могли отвечать только "да" или "нет", понимаете?
     -- џсное дело, -- сказал учитель. ‚се замолчали, Њолчание затЯгивалось.
“читель мучительно искал выход из западни.
     --  Ќу, давайте же, господин учитель! -- нетерпеливо  воскликнула  жена
директора магазина готового платьЯ, жаждущаЯ продолжениЯ игры, в которой она
только что преуспела.
     “читель вытаращил глаза.
     -- ќто... съедобное? -- спросил он.
     ‚се засмеЯлись, и учитель  снова покраснел. Ќа этот раз было видно, что
его задело.
     -- Ќет! -- выкрикнули обе женщины.
     -- „а! -- сказал стилЯга.
     -- Љак это "да"? -- воскликнула толстаЯ дама.
     -- Ћчень  просто, -- сказал стилЯга. -- …сть  на свете люди,  которые и
это едЯт.
     -- Љонечно, -- сказала  жена техника. --  ’олько мы не должны принимать
это во внимание, потому что у нас это не принЯто.
     -- —то вы  сомневаетесь? -- сказал стилЯга. -- Љакое там  "не принЯто"?
Ћн спросил: "ќто съедобное?" -- џ отвечаю "да". …сли это едЯт зулусы, почему
же оно не съедобное, а?
     џ смотрел на учителЯ.  ‚зглЯд  его блуждал  по лицам в полном смЯтении,
лицо  же  его  словно  вспухло  от злости.  ‘пор  стилЯги  с  женой  техника
продолжалсЯ. “читель поспешно сказал:
     -- ‚ таком случае Я сдаюсь.
     -- ’ак нельзЯ, господин учитель! -- взвизгнула толстаЯ дама.
     -- Џочему нельзЯ? …сли вы сами не знаете, съедобное оно или нет.
     -- Њожет, попробуем? --  сказал  стилЯга. --  ђазве  что  оно  окажетсЯ
слишком жестким  и  неприЯтным  и  вывернет нам желудки. -- џ заметил, что в
голосе его, кроме  природного  певучего  акцента,  зазвучала и  ненависть  к
учителю,  унаследованнаЯ,  очевидно,  от  тех  лет,  когда  он  был  унижаем
подобными представителЯми педагогической науки за вызывающее проЯвление веры
в цветастую одежду  и  в  наслаждениЯ  различного  типа  как  в  единственно
возможное  содержание  жизни  (в   то  времЯ  как  учитель  некое   подобное
наслаждение -- с  мЯгкими руками и скрытой непристойностью  -- относил, само
собой разумеетсЯ, к труду).
     -- ’ак вот,  --  отозвалсЯ фабричный мастер (он  до  сих пор  молчал; в
молодости он, по всей видимости, не много начерпал из того ничтожного запаса
сведений,  которые  за  приличную месЯчную плату продавал  учитель, возможно
вообще  не  училсЯ  в  школе  и вынужден  был  всю  жизнь  вкалывать,  чтобы
прокормитьсЯ;  но  в какие-то  свободные  минуты он размышлЯл и, может быть,
прочитал  пару  книжек  Љорженского, ‚разы, а сейчас  ѓанзелки  и  †икмунда;
человек без особого  чувства юмора,  но способный к честному, медлительному,
но все  же  логическому мышлению, которому  не  всегда хватало слов). -- ’ак
вот, --  сказал он, -- в наших  краЯх это не едЯт, но  есть на свете страны,
где до сих пор некоторые люди это едЯт. ‚от оно как...
     ‘  острой ненавистью  учитель повернулсЯ  к новому неприЯтелю, хотЯ тот
обращалсЯ  к нему  с  почтением,  привитым с детства родителЯми  и старшими,
которое он потом  прививал собственным  детЯм, -- с почтением к учительскому
сословию, учительской  образованности, мудрости и справедливости. Ќо учитель
его презирал.
     -- џ сдаюсь, -- снова сказал он с отвращением.
     -- Ќо подождите, господин  учитель. ‚едь это совсем просто, --  сказала
жена техника.
     -- Ќет, Я сдаюсь. Ќе вижу никакого смысла  играть, когда вы загадываете
вещи,  о которых  сами не знаете, съедобные они  или нет, -- сказал учитель.
…го снова начали  уговаривать.  ’олстаЯ дама почти  плакала от  ускользающей
радости  игры. “читель, сердитый, почти черный от Ярости, наконец уступил  и
снова  погрузилсЯ  в бесплодное  размышление.  ‚нешне оно даже  имело  форму
алехинского,  но  на самом  деле  было  унылым перекатыванием  разболтанного
молота по пустой наковальне.
     -- ќто -- автомобиль? -- решилсЯ он наконец.
     ‘тилЯга грубо расхохоталсЯ.
     -- ‚ы  что  --  идиот? -- бросил он  в  лицо  учителю все,  что  к нему
чувствовал, свою прЯмую, без уверток, оценку, и это было главным и, пожалуй,
единственным  достоинством  стилЯг,  кроме  верности  ложному  и  отчаЯнному
идеалу,  который они  не  сами  создали  (а  глупость  человеческаЯ,  не  их
собственнаЯ глупость; жажда жизни в пустыне шпицбергенов, где нет даже искры
длЯ  этого огнЯ, длЯ этой загадочной, отчаЯнной пустыни). -- ‚ы когда-нибудь
слышали, чтоб где-то жрали машину?
     -- ќто что за выражениЯ, молодой человек? -- огрызнулсЯ учитель.
     -- Ќу-ну. Ќе стройте из себЯ недотрогу. —то Я вам такого сказал?
     -- џ не играю, -- сказал учитель с подчеркнутым  чувством оскорбленного
достоинства. -- џ не позволю себЯ оскорблЯть.
     Џоддерживаемый новой волной протестов, Я вмешалсЯ:
     -- Џослушайте, речь идет о том, чтобы вы задавали логически осмысленные
вопросы, понимаете?
     “читель пронзил менЯ взглЯдом:
     -- џ сказал, что не буду играть.
     -- Ќо, господин учитель, -- заголосила директорова жена. -- ‚ы  ведь не
хотите, чтоб  вам было стыдно. -- Ћна  определила ситуацию  довольно метко и
точно,  по-прежнему оставаЯсь  ребенком,  который  не  видит  нового  платьЯ
королЯ.
     -- Џусть тогда  вам  все  объЯснит  господин  доктор,  --  сказала жена
техника. -- Ќе станете же вы ломать компанию.
     “читель забурчал.
     --  ‚ы  должны начинать  с общих  понЯтий, -- сказал Я, -- и постепенно
уточнЯть их вопросами. Џонимаете?
     “читель ничего не ответил.
     -- ‚ы понЯли, -- продолжал Я сладким тоном. -- ‘начала нечто  абсолютно
общее, потом вы локализуете -- с  каждым вопросом все определеннее, пока  не
найдете,  так  сказать, точные  координаты. -- џ вопросительно  посмотрел на
него. Ћн ничего не соображал.
     --  Љонечно, -- сказал Я, -- лучше всего сначала  определить, относитсЯ
ли вещь к сфере конкретного или абстрактного.
     “читель молчал.
     -- Ќу, пробуйте. ‡адайте наводЯщий  вопрос, --  молол  Я  дальше, --  а
потом пытайтесь объект локализовать.
     ѓримаса ненависти искривила губы учителЯ.
     -- ќто -- черное? -- спросил он.
     ‘тилЯга фыркнул и  в пароксизме  смеха высоко задрал свои паучьи  ноги,
чуть ли не к носу учителЯ.
     -- ќто уже довольно конкретизированнаЯ посылка, -- приветливо продолжал
Я свою болтовню. -- Ќо она ничего не дает вам длЯ локализации. ‹окализовать,
локализовать, господин учитель!
     -- ќто... вагон? -- совершенно по-дурацки спросил учитель.
     -- Ћх, нет, -- приподнЯл Я брови. -- ‚ы снова ничего не локализовали.
     ‘тилЯга захохотал.
     -- —ерт побери, так спросите же, где это!
     “читель смерил его взглЯдом.
     -- џ уже спрашивал об этом.
     --  „а,  спрашивали,  но  по-дурацки,  --  сказал  стилЯга.  --  ЌельзЯ
спрашивать:  "ѓде  это?"  --  Ћн  довольно успешно  спародировал  глуповатую
мелодику вопросов  учителЯ.  -- Ќадо задавать  вопрос: "это здесь?"  -- или:
"это  находитсЯ..." -- Ћн  с трудом подыскивал  что-нибудь остроумное,  но в
голову ему не пришло ничего лучшего, чем выражение, в котором  длЯ людей его
типа, да и не  только его, сконцентрирован весь юмор мира: "ќто находитсЯ --
в заднице, может быть, а?"
     -- ѓосподин Џ.! -- захихикала жена директора магазина готового платьЯ.
     -- џ  не  играю больше, -- сказал  учитель.  -- …сли люди не умеют себЯ
вести, Я не  играю, -- добавил он с учительской целомудренностью. Ќо все  же
игра продолжилась. …го вынудили, и тЯнулось это с ним до самых Џардубиц, где
он и  директор магазина с  супругой выходили. ќто была  самаЯ лучшаЯ забава,
которую когда-либо  эта  светскаЯ  игра  давала и  мне,  и  стилЯге,  и жене
техника, ибо  здесь  она была не  забавой даже, а божьей  мельницей, котораЯ
растерла  учителЯ  жерновами.  Њедленно,  длинным  рЯдом  нелепых  вопросов,
потерЯвших в конце концов даже  тень какой-либо системы, учитель привел себЯ
в  умственное состоЯние, которое боксеры  называют  "гроги".  ‚опросами типа
"это  вонЯет?"  он открыл  обильные источники сарказма  в душе  стилЯги, чьи
цветастые носки  каждый  раз  взлетали  фейерверком  к  потолку.  ‚опрос  же
"ЯвлЯетсЯ ли  это  вообще чем-то?" заставил менЯ  задуматьсЯ, ибо, когда  он
прозвучал, Я действительно не знал, чем он ЯвлЯлсЯ, этот учитель,  всю жизнь
провозглашавший какую-то  мораль, но сам не опирающийсЯ  ни на какие законы,
ни  на  христовы,  ни  на  марксовы,  и живущий без морали,  даже без морали
человеческого  животного,  существующего по  извечному закону стада: чего не
хочешь,  чтобы  иные  делали  тебе, не  делай им;  живущий без  смысла,  без
содержаниЯ,  ходЯчаЯ  система  кишок и  рефлексов,  еще  более  убогий,  чем
маленький  шелковистый  суслик, запертый  в клетке,  который своими розовыми
коготками тщетно пытаетсЯ прорыть в жестЯном полу дорогу наружу,  к сладкой,
единственно  ценной свободе.  ќто же  существо не требует  свободы,  котораЯ
ЯвлЯетсЯ, без  сомнениЯ, величайшим смыслом  нашей жизни,  но которой нельзЯ
достичь ни в чем другом, кроме как в мудрости, лишь познав нашу нужность, --
хотЯ  он  часто  орудовал  словом  ‘вобода  на   народных   социалистических
собраниЯх;  свободы, необходимой длЯ того, чтобы мы не сошли с ума, если  мы
люди, --  он же  не был человеком. Љонечно, не был он и сверхчеловеком,  мне
всегда казалось, что он -- "недочеловек".  Ћни среди  нас всегда, во все дни
мира, как христовы  убогие, только эти не бывают убогими, не бывают бедными.
Ќедочеловеки. ќти низкие или высокие, коренастые или худые млекопитающие, не
знающие любви, верности, порЯдочности, "альтер эго",  всех этих добродетелей
и   необходимых   качеств  человека,  которыми   единственно  поддерживаетсЯ
существование рода животных и людей (сознательно -- людей, бессознательно --
животных:  кроликов,  белых  мышей,  барсуков, --  они ведь  никогда в своей
короткой жизни, в естественном состоЯнии духа, не душат друг друга); которые
с абсолютной несомненностью, без внутренних противоречий утверждают в  жизни
абсолютный  приоритет  своего  брюха,  своего   воображаемого  (но  длЯ  них
несомненного) права; провозглашаЯ  собственную непогрешимость, они  трубЯт о
своей глупости, всегда готовые  судить других, ни на мгновение  не забываЯ о
собственном  несомненном совершенстве, ни  на мгновение не  задумываЯсь  над
смыслом своего существованиЯ, высмеиваЯ христианство и мораль как пережиток,
но в  глубине души ненавидЯ  коммунизм, который отнимает у них свободу  быть
паразитом; однако и в коммунизме некоторые приживутсЯ, ибо и при нем удастсЯ
быть  паразитами; и никогда не придет им в  голову,  что они -- ограниченнаЯ
собственной шкурой и костЯми  смердЯщаЯ  пустота;  после себЯ  они оставлЯют
следы мелких и  крупных обид, уничтоженных и разрушенных жизней, испорченной
работы, невыполненных задач, отвратительных разводов, преступлений, тупого и
грЯзного цинизма. ’е,  ради  кого должен существовать  ад и  вечнаЯ кара, по
крайней мере -- кара человеческой памЯти, если все на свете не ЯвлЯетсЯ лишь
гигантской несправедливостью,  ибо, наверное,  даже все будущее построенного
коммунизма не  сможет возместить  океаны  страданий,  которые в мире  за  те
восемь или девЯть тысЯч лет его существованиЯ вызвал, совсем незаметно, этот
недочеловек, всегда умеЯ приспособитьсЯ и никогда не страдаЯ, пока  страдали
другие,  потому что он  всегда готовно провозглашал €стину  --  а истина ему
всегда  была безразлична; вызвал в сердцах обманутых друзей, жестоко избитых
женщин,  оставленных любовниц, затираненных детей, уничтоженных  соперников,
стоЯвших на его пути, в жертвах своей  злой ненависти, котораЯ, по-видимому,
даже не требовала оснований, а только крови, только мести, жестокой и прЯмой
или же  облеченной в легальный вердикт легального общества. Ћх, он с нами до
сих пор, несомненнее, чем христовы убогие, -- как злой упрек  нашим красивым
словам  и   насмешка  над  красивыми  словами,  как  предостережение   нашей
самонадеЯнности, как  предупреждение  нашему  спокойному самодовольству,  --
недочеловек, наш враг, разрушитель, вредитель, недочеловек, убийца.
     Ќаконец  за  учителЯ  взЯлсЯ   фабричный  мастер  и   простым  разумом,
терпеливой  простотой  своей привел его к унизительной цели  --  к пониманию
того, что предметом его поисков был он сам, что он сам был глупым ответом на
всю   эту  путаницу   глупых  вопросов,  которые  задавал  и  которые  стали
глубочайшим унижением его  жизни,  --  если  это  можно  назвать  жизнью.  ‚
Џардубицах он вышел, даже не попрощавшись со мною.
     ’акова была эта месть. Ќо когда  Я потом приехал в Џрагу и пробиралсЯ в
давке вокзальной толпы по подземному переходу к выходу, где мелькали гроздьЯ
девичьих  лиц  --  лиц  большого  города,   с  розовой  пудрой,  утонченных,
очаровательных пражских  лиц, и когда потом менЯ принЯли в свои красочные  и
темные  берега шумные  улицы, украшенные Яркими колоколами  летних платьев и
сдавленные грохотом ежедневных неприЯтностей; когда Я снова  сошелсЯ тайно с
Њаргиткой, в укромной кабинке у Њишака, с Њаргиткой, евшей карамелевый крем,
сидЯ за столиком в своем бело-голубом полосатом  платье, с устремленными  на
менЯ нежными, влюбленными глазами; когда Я вновь окунулсЯ в эту большую игру
мелких жестокостей, ошибок, измен, лжи и притворства,  за которой скрывалась
тоска  по  утраченному   раю,  по  иному,  совершенному  человеку,  который,
наверное,  когда-то  жил и  который,  наверное,  вновь однажды поЯвитсЯ,  но
сейчас только  рождаетсЯ тЯжелым  и громадным кесаревым сечением  социализма
(и, может быть, уже ползает в пеленках в  округе того фабричного мастера, --
но не знаю, не знаю, не могу сказать), -- ќмеке  вновь стала лишь сном, лишь
легендой, которой, наверное, никогда  и не было; отдаленным отголоском чужой
судьбы, в  реальность которой Я почти перестал верить.  џ не написал ей,  не
послал  книгу, которую хотел  послать (философию,  краткий популЯрный очерк,
курс мышлениЯ от ‘ократа до ќнгельса), и в Љошице не поехал.
     € со временем, очень скоро, овладело мной  равнодушие к той легенде, то
равнодушие, что позволЯет нам жить в мире,  где ежедневно  умирают  существа
нашей собственной крови, от туберкулеза и рака, в тюрьмах и концентрационных
лагерЯх, в далеких тропиках, в жестоких войнах помешавшегосЯ от  крови мира,
в  безумии обманутой  любви,  под  бременем смешных, ничтожных  страстей; то
равнодушие, которое нам мать, спасение наше, проклЯтие и гибель.
     ’ак возникает случай, легенда, и никто о ней не расскажет. Ђ ведь живет
где-то  человек,  дни  его жарки  и  бесполезны,  и  человек стареет,  всеми
оставленный, потом умирает.  ЋстаетсЯ лишь плита, имЯ. Ђ может --  ни плиты,
ни имени.  ќтот случай, эту легенду носит в голове еще несколько  лет кто-то
другой, а потом тоже умирает. Ћстальные люди и не знают ничего, как никогда,
никогда,  никогда ничего  не  знали.  €мЯ  исчезает.  €  случай,  и  легенда
исчезают. €  от человека  нет  уже ни  имени,  ни воспоминаний,  ни пустоты.
Ќичего.
     Ќо, может быть, где нибудь остаетсЯ хотЯ бы оттиск, хотЯ бы след слезы,
той  красоты,  того  очарованиЯ,  того человека,  того  сна, той мечты,  той
легенды, ќмеке.
     Ќе знаю, не знаю, не знаю.


     <I>Џрага, весна 1958 г.</I>


        ЏримечаниЯ

     <A NAME="N_1_"></A>1. на данный случай (<I>лат.</I>)

     <A NAME="N_2_"></A>2. †енственность божественна (<I>нем</I>.)