зглЯнула на  ‹авалетта, отошла к окну, постоЯла в задумчивости. -- ‚ы... --
Ћна  подбежала  к  своим  чемоданам, торопливо  открыла  один, потом другой,
покопалась,  вытащила какой-то сверток, сунула ‹авалетту в ладонь  и, крепко
сжав его пальцы, взволнованно проговорила: -- ‚от... деньги... возьмите...
     ‹авалетт посмотрел  на сверток. ђазжал руку --  пачка купюр. Џередернул
плечами. ‚зЯл деньги, оживленно заметил:
     --  ‘ такими деньгами  можно  продолжить  игру,  --  и  быстро вышел из
комнаты.

     Џотом  что-то упало, с  громким стуком. ѓэм выпустила  из  рук  саронг.
’отчас подхватила его и вскочила в испуге. Ќо  так и застыла  в этой позе --
чуть наклонЯсь вперед, настороженно вскинув  голову,  упершись одной рукой в
бедро, занесЯ ногу, словно собираЯсь сделать шаг, а другой рукой сжимаЯ шелк
под грудью. Ћтблеск  свечей плЯсал на покорно склоненной шее. –ветущие ветки
на  полу.  ѓэм  стрЯхнула  оцепенение и медленно  прошлась по комнате. Џарча
ползла за нею по цветам.
     …ю овладело странное  чувство, которое и смущало, и смутно манило.  Ћна
еще  не  успела  вдуматьсЯ  в  смысл  немногочисленных слов  ‹авалетта;  они
казались сущим  пустЯком в сравнении с необычностью самой ситуации,  котораЯ
застала  ее  врасплох.  Ћна вполне  сознавала  всю наглость и вместе  с  тем
смехотворность этого притЯзаниЯ. Ќо и это не главное -- поразило ее в первую
очередь отношение ‹авалетта.
     „остаточно того, что он вообще мог допустить подобную мысль, пусть даже
осуществление  ее уже  на  другой  день  и показалось бы ему  абсурдом.  ѓэм
поразила прежде всего небрежнаЯ естественность, какую  он, еще переполненный
волнением истекшего  часа, вложил в  эту мысль. Ѓыть может,  то было  начало
единоборства,  хотЯ в это она не  верила, чувствовала  себЯ сраженной и даже
охваченной  каким-то  бессознательным  ужасом.  ЏонЯла  она  лишь  одно:  он
свободен, ничто его не свЯзывает, и эта властнаЯ свобода капризно отодвигает
ее в сторону... он исполнен мистического себЯлюбиЯ, которое вдруг раскрылось
во всей красе и силе, притЯгиваЯ к себе и обезоруживаЯ...
     ѓэм остановилась посреди комнаты. Ћн вернетсЯ. Ћна забыла, что дала ему
деньги и что, пока он не вернетсЯ, все так и будет зыбко,  неопределенно. …й
смутно  чудилось  его присутствие... словно какаЯ-то  часть  его была здесь,
рЯдом...  Ћна, ѓэм,  понесет поражение, потому что столкнулась с  феноменом,
который ей не по плечу, со стихией,  а  все стихийное есть крайний эгоизм, и
перед лицом стихии ее охватило чувство бессилиЯ, которое, как она уже знала,
никогда  не  обманывало,  ибо  через  него говорил главный закон женщины  --
капитулЯциЯ перед победителем. ЏревосходЯщей силе открывают врата без боЯ...
Џока она тебЯ превосходит...

     ѓэм вздрогнула.  ‚се  развеЯлось  от  этой  дрожи, что бы  ни  было  ее
причиной -- страх ли, загадочное ли  телесное сродство, которое и упиралось,
и  рвалось  наружу...  …е  охватила  лихорадка:  прочь  отсюда,  прочь!  Ћна
принЯлась торопливо  собирать  вещи,  не  глЯдЯ, без  разбору швырЯла  их  в
чемоданы, стоЯвшие рЯдом, потом вдруг замерла, поднЯла голову, прислушалась.
     Ќочь была тихаЯ. ‘ловно отрезаннаЯ от прошлого, ни с  чем не свЯзаннаЯ.
€з опиумной курильни донессЯ  короткий глухой шум. Џтица  крикнула за окном.
ѓэм  прислонилась лбом  к открытой крышке чемодана и долго сидела так -- она
устала.
     ‹егкие шаги у двери. ‹авалетт. Ћн вошел и осторожно притворил  за собою
дверь.
     -- ‘юрприз. ‚аши деньги принесли мне удачу, в  этом свертке был поворот
судьбы. ‚ игре часто бывает так.  “ игроков  это  даже своего рода суеверие.
Њне  невероЯтно  везло.  ђедкость  --  одиннадцать  раз  крЯду  максимальный
выигрыш. Ћдиннадцать раз без потерь. ЌемыслимаЯ ажитациЯ. џ  отыграл  все. €
вас тоже. Џожалуйста, возьмите ваши деньги.
     Ћн положил их в открытый чемодан, включил вентилЯтор.
     --  Ќочь  теплаЯ, прЯмо-таки душнаЯ. Ќо  понемногу с гор идет прохлада.
Ћткройте окна  и  еще часок не  выключайте вентилЯтор.  --  Ћн обошел вокруг
чемодана и на секунду остановилсЯ  перед  нею. -- ‚ижу, Я помешал вам...  ‚ы
занЯты... †елаю вам доброй ночи...

     ѓэм  не  ответила.  Њашинально  отложила  деньги  в  сторону.  ‘идела и
смотрела в чемодан. ‹авалетт застал ее  за сборами и  даже не обратил на это
вниманиЯ.
     —то-то  неотвратимое  витало  над  нею,  облако,  рука,  обруч.  —то-то
надвигалось, бурлило,  стремилось  поглотить  и  не  терпело рЯдом  с  собою
ничего. Ћна всЯ была в напрЯжении и притом чувствовала собственную слабость,
хотела идти  напролом и  все  же ему  навстречу,  надо  обЯзательно выиграть
времЯ,  ей хотелось увильнуть и  затаитьсЯ,  выждать, выбратьсЯ  из  опасной
зоны, котораЯ парализовала и уничтожала, разъедала  ее сопротивление  и  уже
торжествовала.
     “ложив  чемоданы,  ѓэм  заперла  их и  попросила  узнать,  когда  будет
ближайший поезд. Ќочной экспресс  отходил через час. Ћна заказала билет и  с
облегченным вздохом быстро спустилась вниз.
     ‚ холле  царил полумрак. Љоридорные в белом сновали туда-сюда. Љакой-то
человек пил за столиком виски. ‚зглЯнул на нее красными глазами.  Љогда парк
осталсЯ позади, ѓэм внезапно подумала: бегство, -- но это слово уже никак не
подействовало на нее.
     Ћт услуг рикши  она отказалась, ей нужно было пройтись -- слышать шаги,
твердые и ритмичные, чувствовать движение, руки, тело.
     ЌапрЯжение  отпустило, она спокойно  размышлЯла.  Ќо в  голове  кольцом
свернулась  темнаЯ  полоса  --  петлей грозило дерево на  пути,  не желавшее
отступить... железно, крепко держало оно ее.
     Џоезд  въехал  в дебаркадер. ЏерроннаЯ суета  действовала  благотворно.
Љогда  экспресс тронулсЯ,  ѓэм  опустила  окно  в купе. ’еплаЯ и бесконечнаЯ
раскинулась вокруг азиатскаЯ ночь.

        VIII
     -- Ќе спорю, -- сказал ‘ежур, -- это состоЯние можно назвать смирением.
Ќо такое  суждение однобоко. џ бы  скорее  счел  его попыткой  эстетического
мировоззрениЯ. ќто просто  картина бытиЯ без примитивной жажды обладаниЯ.  Ђ
потому она прекрасна и объективна, в меру возможностей этого  мира,  целиком
ориентированного  на  познание.  ‘убъективные  намерениЯ  -- самое  в  жизни
мучительное. Ћни  замутнЯют  картину, а покой  всегда больше бури --  такова
мудрость  ‹ао-цзы. Ќе покидаЯ дома,  можно познать весь  мир; а  чем  дальше
идешь, тем меньше становитсЯ знание.
     -- Ќо разве это не делает жизнь ограниченной?
     -- Ќаоборот, она расширЯетсЯ.  Љогда  более не жаждешь  обладать,  тебе
принадлежит весь мир. ‚от Я  сейчас вижу  вас:  вы стоите на  носу сампана1,
молодаЯ, стройнаЯ, ветер шевелит ваши волосы, порой сбрасываЯ их на лоб, как
дивно облекает летний шелк ваше тело, ваши члены, как красиво проступает под
ним изгиб бедер, как вздымаетсЯ ваша грудь навстречу светлому горизонту, как
восхитительно дерзновенна и прелестна линиЯ, идущаЯ от ноздрей к Ямочкам  на
щеках, когда вы, вытЯнув  шейку, всматриваетесь в морской простор и в глазах
у вас даль и исканье. …сли  бы вы знали, как изЯщны очертаниЯ  вашей головки
на  фоне массивной надстройки.  ‚аш силуэт на фоне морЯ; дышащий,  цветущий,
красивый человек  и  самые могучие откровениЯ  природы  -- небо и море.  ќто
симфониЯ жизни, жизнь  в самой  благородной ее форме... ’очно ли так же было
бы  все,  если бы  Я  желал  вас?  ђазве  мука желаниЯ  не  замутила бы  это
впечатление, как порыв ветра замутнЯет зеркало вод под нами...
     ѓэм спрыгнула обратно в лодку.
     -- „авайте-ка посмотрим! -- € она перегнулась через поручень.

     Џод  лодкой раскинулась сказка: коралловые сады. Њоре,  прозрачное  как
хрусталь, мерцало в глубинных бликах света мЯгкой  синевой. Љоралловый город
доставал почти до  самого  днища  лодки,  и  временами  под  килем  хрустела
обломаннаЯ ветка.
     Ѓезмолвный, искрЯщийсЯ мир вырастал из белого донного песка -- холмы  и
долины,  мощные, причудливые взгорбьЯ и отростки, Яркие деревьЯ и кусты всех
оттенков синей и красной глазури. Ђктинии, эти морские цветы, раскрывали там
на  волшебных деревьЯх свои  плоские  бахромчатые  блюдца; какие-то  колючие
воронки, о  которых  неведомо, животные  это  или растениЯ, свободно  парили
между ними. Џоспешно открываЯ и закрываЯ пасти, плыли в никуда.
     ‚ белом  песке копались ультрамариновые офиуры; бурые и красные морские
звезды лежали на дне; серые голотурии ползли вперед, медленно  выгибаЯ  свои
длинные, червеобразные тела; фиолетовые крабы раздвигали пестрые раковины, и
среди всего этого искрились и сверкали, то и  дело кидаЯсь наутек, мерцающие
стайки  крохотных  бирюзовых  и  карминно-красных  рыбок --  щедраЯ  россыпь
самоцветов среди цветущих нежно-лиловых ветвей.
     ‹одка медленно  скользила  по  недвижной  глади морЯ.  ‘муглые  матросы
поймали  молодую  акулу  и трех  гигантских серо-зеленых лангустов,  которые
теперь трепетали на дощатом дне. ѓэм велела отпустить их на волю.
     --  ‚ы пришли  ко  мне, потому  что вас сорвала с места и  умчала бурЯ,
которой  Я не знаю,  --  сказал  ‘ежур,  --  и о  которой  никогда  не стану
расспрашивать. ‚ы  со мной,  а  ваши корни  все-таки не здесь, потому-то эти
дни, пока вас не унесло прочь от менЯ, подарЯт вам почти то же,  что  и мне,
--   Я  называю  это  зеркальным  существованием.  Ѓытием  без   рефлексии  и
желаний... Љак дивнаЯ фата-моргана  будет оно витать над всем  беспокойством
вашего будущего.  Џозднее,  когда вы приблизитесь к  нему, оно станет частью
вашего "Я".
     -- Ќикогда, -- сказала ѓэм.
     -- Ќикогда не говори "никогда"...
     ‘ежур  посмотрел на ѓэм, она плакала. € он отвернулсЯ, словно ничего не
заметил.
     -- Њожете спокойно смотреть. ќти слезы не мои. ’ак часто бывает,  когда
Я  вижу что-нибудь вроде вон того, внизу, или когда времЯ вдруг застает менЯ
врасплох и неумолимо выситсЯ передо мною, когда Я  так же близка  жизни, как
корню...  когда что-то трогает менЯ  и  внутри  тихо отворЯетсЯ дверца и Я в
смЯтении или в задумчивости  прислушиваюсь,  -- тогда  ЯвлЯютсЯ беспричинные
слезы, о которых  Я ничего не знаю... Њожет быть, в такие минуты Я такаЯ же,
как вы...  и счастлива... Ђ теперь давайте  проплывем через прибой,  вон он,
точно белое кружево перед пальмовыми атоллами.

     ‚ шесть утра ѓэм, в батиковом саронге  на бедрах и в расшитой  серебром
Яванской кофточке,  поспешила  из своей комнаты в хижину, где была  устроена
импровизированнаЯ  ваннаЯ.  Ќочью  прошел   дождь,  но   землЯ   уже  успела
просохнуть. ‚ "ванной" она широким  черпаком  лила  на себЯ  воду --  брызги
дождем сыпались  ей на плечи  и  в  неглубокий  таз, в  котором  она стоЯла.
ЋсвеженнаЯ,   она  Явилась   на  террасу  завтракать.   Њестные  юноши-слуги
сервировали чай на широких подлокотниках мЯгких кресел; от неожиданности ѓэм
вздрогнула: один из юношей был похож на тамила.
     € тотчас окоем ее бытиЯ опЯть заволокло белесыми тучами, от которых она
бежала  и которые в  последние дни, казалось, исчезли без следа.  ‚ странной
робости она ощутила, что не сумела скрытьсЯ от них, наоборот, они подступили
ближе. Ћни неудержимо надвигались, и она ждала их, ждала с легким внутренним
трепетом, хотЯ и отворачивалась в сторону.
     ‘ежур заметил беспокойство в ее глазах и, угадав причину, сказал:
     -- ‘егоднЯ мы едем ко двору султана в „жокьЯкарту.
     ѓэм облегченно кивнула.
     -- „а, и скоро.
     Ђвтомобиль ехал по островному  плоскогорью, перегонЯЯ на хорошей дороге
многочисленные  садо, маленькие тележки с  единственным  пассажиром, который
сидел спиной к вознице. Ќа ходу  тележки сильно раскачивались и пружинили на
рессорах,  запрЯжены они  были тиморскими  пони,  которые,  звенЯ бубенцами,
бежали  бодрым  галопом.  ‘мугло-желтые,   обнаженные  до  поЯса  китайцы  с
жилистыми  спинами  терпеливо мчали свои  колЯски-рикши,  в которых  солидно
потели пухлые голландки. ‚оловьЯ упрЯжка  меланхолично стоЯла на обочине.  “
вола были  красивые, широко расставленные  рога; он  безучастно стоЯл  подле
жестикулирующих  чернозубых мужчин,  которые,  не  переставаЯ жевать  сири1,
обозревали  сломанное колесо.  ‚ телеге теснились  Яванки в  Ярких цветастых
нарЯдах из батика и щебетали между собой, как  стайка жаворонков. Ђвтомобиль
вызвал у них живейшее любопытство и бурю восклицаний. Ќекоторые женщины были
в золототканых покрывалах, с большими серьгами в ушах.
     Ђвтомобиль свернул в аллею чечевичных деревьев. Љрупные Ярко-алые цветы
покачивались на верхушках, свисали  с  ветвей,  точно  небрежно  наброшеннаЯ
накидка.  „орога  широкими витками  пошла  вверх. ‚округ  высились  вулканы,
похожие на громадные кротовьи кучи. €з кратера Ѓромо1 тЯнулась к небу дымнаЯ
спираль.
     ’емно-зеленые леса взбирались по склонам белесо-розовых и серых гор. Ќа
полпути  к вершине они устало останавливались, выпускаЯ голый конус из своих
объЯтий.  Џовсюду огромные  плантации кофе, табака, кокосовых пальм. Ѓлеклые
террасы рисовых  полей  припорошены  серебрЯной  дымкой.  ‘редь  зелени  рощ
глЯдЯтсЯ  в  спокойную  гладь   водоемов  трехэтажные  кровли  мусульманских
молелен.
     ЏрЯчась  за тамариндами  и  хинными деревьЯми, дремали,  словно забытые
временем,  белые  бунгало. Ќо  вот вдоль дороги замелькали  изЯщные,  крытые
почерневшими   пальмовыми   листьЯми   домики    на    сваЯх,    перемежаЯсь
разрисованными, сплошь  резными  рисовыми  амбарами  с  широкими  изогнутыми
крышами. ЏриближалсЯ город.

     •рупкие  индийцы в  белых одеждах бесшумно  шагали в  толчее  суетливых
китайцев. ‘ежур свернул в сады предме-стьЯ и затормозил у дома своего друга.
„ородный голландец вышел навстречу. Ѓелоголовые ребЯтишки обступили  ѓэм,  с
любопытством разглЯдываЯ  ее.  ‘упруга голландца  страдала одышкой; курчавые
волосы  выдавали примесь  негритосской  крови2.  Ћна просиЯла от  радости  и
пригласила гостей на веранду обедать.
     ’ам хозЯйка  с таинственным видом  принЯлась готовить длЯ ѓэм  какое-то
особенное блюдо:  наполнила тарелку  рисом и перемешала с  мелко нарезанными
кусочками  сушеной  и  свежей рыбы, рубленой курЯтиной, утЯтиной, омлетом  и
по-всЯкому  приготовленными Яйцами,  добавила  чатни3,  бомбейской  пшеницы,
имбирЯ, луку,  перцу, каких-то Яванских  прЯностей. Џотом ободрЯюще кивнула.
ѓэм нерешительно принЯлась за еду и в конце концов храбро  съела всю порцию.
‘муглаЯ босоногаЯ девочка принесла фрукты.  ѓэм обрадовалась сочной свежести
мЯсистых,  нежных, только что со льда слив, ароматным дынЯм,  красной хурме,
роскошным  папайЯм,  манго,  колючим рамбутанам, но,  когда  подали  дуриан,
пришла в ужас и едва не сбежала  от жуткого смрада этого маслЯнистого плода,
которым в джунглЯх  лакомЯтсЯ тигры. ‚прочем,  скоро  она взЯла себЯ в руки,
отведала и поразилась -- вкус был изумительный, что-то вроде тающего  во рту
орехового крема, кофе и сбитых сливок.

     Џод  вечер ѓэм и ‘ежур отправились  на  прием во дворец  султана. —ерез
сады  с цветочными  клумбами, мимо бассейнов, где обычно купались султанские
жены, они добрались до дворцовой  террасы,  возле которой стоЯли  два слона,
которые  вдруг поднЯли  хоботы и  оглушительно затрубили. Њножество  Яванцев
высыпали из  дворца и пали ниц. ‚ажный церемониймейстер провел  гостей в зал
со стенами, затЯнутыми Яркими индийскими тканЯми. Џо краю теснились Яванцы в
праздничных  нарЯдах  --  Ярко-красных штанах  и зеленых  или белых куртках.
Ќесчетные  принцы,  присев  на  корточки  и  согнувшись  в  низком  поклоне,
скользили  по  плиточному  полу  к   трону  султана,  скрытому  за  бисерным
занавесом.
     ‘ледом  за церемониймейстером  ѓэм и ‘ежур  прошли к  султану,  который
тотчас узнал ‘ежура  и, раздвинув  бисерные нити, оживленно с ним заговорил.
‹ицо  у  султана  было  крупное, выразительное, брови густо подведены черной
тушью. Ћн повернулсЯ  к  ѓэм  и  о  чем-то  спросил ‘ежура  по-малайски. ’от
отрицательно покачал головой и ответил, тоже  по-малайски. Џосле чего султан
пригласил ѓэм навестить его еще раз, вечером: будут играть гамеланы1.
     ‘ултанские  жены  почти все были родом из провинции Џреангер.  •рупкие,
меланхолически грациозные, с прекрасными  глазами ланей.  ѓэм впервые видела
кожу такого теплого золотистого оттенка.
     ‚  чистых денниках  султанских  конюшен, которыми управлЯл  седобородый
немец,  стоЯли  австралийские  вороные  и   роскошные  соловые  жеребцы.  ‚о
внутренних двориках  кратона2 играли чумазые ребЯтишки. Џрислоненные к стене
зелено-золотые   почетные   зонтики   свидетельствовали  об  их  королевском
происхождении. Џо соседству от детей слонЯлись жующие бетель3 слуги.

     Ќочь настала  быстро.  ’очно остров света, сиЯл во тьме  сада дворцовый
зал. Џридворные  сидели  на  корточках,  прЯмо  на выложенном  плиткой полу.
’олько  султан гордо восседал на троне. Ќо  вот в размеренных дерзких ритмах
древнего танца воинов вступил гамелан.
     ‚ зал медленно  вошли танцовщицы. Ћбнаженные до поЯса, лишь  с узенькой
золотой   повЯзкой   на  груди.  ђоскошные  бедра  обтЯнуты   персиковыми  и
изумрудными  шелками. Џод  туго натЯнутой тонкой тканью каждое движение было
немыслимо соблазнительным.
     „евушки исполнили сцену  из героического эпоса и танец масок -- топенг.
Џотом музыка изменилась, гамелан  заиграл тише, мЯгче. ѓэм всЯ  обратилась в
слух.  Џечальные  звуки  медных тимпанов,  глухаЯ  дробь барабанов,  аккорды
сионгов и  арф, рыдающий напев  каких-то незнакомых инструментов, похожих на
цитры  и  скрипки. ЊелодиЯ была  исполнена  такой  сладостной певучести, что
казалось,  страннаЯ эта  музыка  рождаетсЯ  не  под пальцами  двух  десЯтков
туземцев, а  просто  каплет  откуда-то из  ночи, из  благоуханных  садов,  с
темного  звездного   неба,  изливаЯсь  в   трепетную  меланхолию  замирающих
созвучий.  Љогда  почти  все инструменты  умолкали и  внезапно  обозначалась
синкопированнаЯ, дрожащаЯ,  живаЯ мелодиЯ, а  потом  тихо вступали  гудЯщие,
словно пчелиный  улей, гонги, звонко откликались медные тимпаны, рассыпалась
серебрЯными арпеджио  арфа и на  фоне  этого вихрЯ  то  взлетали, то опадали
голоса струнных, -- ты будто внимал концерту сам?ой южной ночи, пробужденной
музыке сфер с ее серафимской песнью.
     ‘ултан встал и вместе  с тремЯ стройными  танцовщицами-бедайо  исполнил
лирическую  импровизацию.  ироко раскинув  руки,  точно  порхающие бабочки,
девушки   мЯгко  кружили   подле  него.  Њало-помалу  движение  замедлЯлось,
успокаивалось,  шаги становились  все мельче,  пока  танцовщицы  наконец  не
замерли на  цыпочках, чуть  вздрагиваЯ и покачиваЯсь. Ќо  все  чувство,  всЯ
выразительность сосредоточились в запрокинутых лицах и  руках. ‹адони ожили,
руки, словно цветущие  ветви на ветру, со змеиной грацией выписывали плавные
круги и спирали, пальцы неуловимо играли, танцевали одни только руки -- одни
только  запЯстьЯ,  красивые  узкие ладони и  пальцы, только в них  струилась
выразительность, тогда как тело было недвижно.
     ѓамелан звенел, как потонувший в море колокол, -- звуки были совершенно
неземные, словно тихаЯ смутнаЯ греза. €  точно  Яркие, причудливые сказочные
существа  -- не  то растениЯ,  не  то  животные,  -- точно  морские цветы  в
глубинах, двигались танцовщицы  и  султан  в едва уловимом текучем ритме  --
сплетение света, красок, женщин и звуков.

     Ќа обратном пути ѓэм и ‘ежур молчали. ‚ернувшись в голландский дом, они
еще некоторое  времЯ посидели с хозЯевами под пологом серых воздушных корней
свЯщенного  дерева  варинг. ђазговор  шел  о диковинных  уловках  влюбленных
Яванок: они наматывают волос любимого на кусочек кости от тигриного черепа и
носЯт с собой до тех пор, пока волос не соскочит,  -- тогда мужчина, считай,
у них в сетЯх. ѓолландец рассказывал о белых, которые снова и снова поневоле
возвращались к своим цветным женам -- никакое сопротивление не помогало. ѓэм
почти не участвовала в разговоре... Љогда собеседники ненадолго умолкали, из
дворца доносились тихие звуки  гамелана, и гонги гудели, будоража  ее сердце
воспоминанием, которое не хотело блекнуть.

     ‚  десЯть часов вечера французский пароход отплыл в ѓонконг и взЯл курс
на †емчужную  реку.  ‘тоЯ на второй палубе,  ѓэм  любовалась  морем  огней в
гавани. Ѓудто  светЯщиесЯ ночные мотыльки, тысЯчи сампанов шнырЯли по  воде,
кружили вокруг судов. „линные гирлЯнды их фонариков парили над волнами. —уть
поодаль  Ярко горели  разноцветные  топовые  огни  бесчисленных  парусников,
пароходов  и  военных  кораблей. …ще дальше  сиЯли  три полностью освещенных
пассажирских  лайнера.  ‚доль  берега  тЯнулись  по  набережной  неподвижные
цепочки  электрических фонарей, а между  ними  плыли фонарики  рикш  и снопы
автомобильных  фар.  Ќа  заднем  плане  темнел силуэт  Џрака --  европейские
домики, словно мерцающие  ласточкины гнезда. ‘иротливо и  зыбко витал в ночи
весь этот свет, а ночь  казалась жуткой, разверстой бездной, котораЯ намного
сильнее  всего и  всЯ. Џридет времЯ, и грЯнет  взрыв,  и потоки тьмы ринутсЯ
вверх и поглотЯт беззащитные венцы огней.

     ‘реди  ватно-белесых красок  раннего утра  высились позлащенные солнцем
башни  белого  католического  собора.  Ќа  реке пыхтели  колесные  пароходы,
паровые  буксиры тЯнули  вниз по  течению китайские джонки,  битком  набитые
оживленными, шумными пассажирами. ђыбаки  выбирали  сети с  ночным  уловом и
снимались  с ЯкорЯ, чтобы доставить на рынок свой товар. Џотом вокруг  опЯть
поЯвилось множество сампанов.
     Љазалось,  огромные  полчища человеческих грызунов соорудили  себе  эти
жилища  из  бамбукового плавника.  Ќос и корма у  сампана были  крытые,  там
располагались комнаты, середина -- единственное место,  где  обитатели могли
вы-прЯмитьсЯ  во весь  рост,  --  крыши  не имела. € все  лодки кишмЯ кишели
народом. †елтые лица  глЯдели изо  всех комнат, с паучьей деловитостью  люди
копошились  на открытом пространстве, ловко  переползали друг  через  друга,
словно  руки и  ноги  у  них  имели  куда  больше  суставов,  чем  у  других
человеческих рас. „ети, привЯзанные веревками --  на всЯкий случай, чтобы не
упали в  воду! -- возились среди взрослых; грЯзные кудлатые собаки, лежа  на
круглых кровлЯх, перебрехивались  с лодки на лодку, тут же рЯдом, на краешке
борта,  восседали  кошки,  не  обошлось в  этом сумбуре  и без кур,  которые
прилежно склевывали нечаЯнные зернышки.
     ЏрЯмо у себЯ под ногами ѓэм увидела на сампане наседку с целым выводком
пушистых  цыплЯт,  --  кудахча и размахиваЯ крыльЯми, она бесстрашно  искала
корм длЯ своих малышей.
     ‘ помощью длинных шестов эти лодки передвигались в разных направлениЯх.
Ќа палубе горели костерки очагов, на которых готовили еду. ‚ других сампанах
торговцы раскладывали и расхваливали  свой  товар.  ‚оздух полнилсЯ звонкими
гортанными  криками, которые летали  от лодки  к лодке.  Џорой  какой-нибудь
пароход устраивал мимоходом изрЯдную качку, и тогда целые кварталы плавучего
города  разражались  отчаЯнной  бранью, перекошенные от злости лица изрыгали
проклЯтиЯ, тощие  руки грозили кулаками, а утреннее солнце бросало трепетные
золотые блики на воду, на коричневые лодки, в крохотные комнатушки, где Ярко
взблескивали  домашние  алтари  и  пестрые безделушки.  Њало-помалу  плотное
скопление лодок рассыпалось, сампаны кружили  подле парохода, пытались плыть
рЯдом --  гибкие  фигуры с кошачьей  ловкостью взбирались на борт, предлагаЯ
внаем  свои  лодки,  которые меж тем  наперегонки  мчались  к месту  Якорной
стоЯнки: весла трещали и ломались,  неизбежнаЯ сутолока, оглушительные крики
--   женщины-рулевые  визгливо  осыпали  друг  друга  бранью, друзьЯ-приЯтели
подначивали их ободрЯющими возгласами, пока голоса не срывались на  хрип, --
чудовищный галдеж.
     -- ќто ЂзиЯ, -- сказал ‘ежур, обращаЯсь к ѓэм.

     ‘иние и покрытые золотым лаком  деревЯнные  таблички с надписЯми висели
по  стенам  домов.  Ќа  прилавках  шелкоделов  соблазнительно   поблескивали
табачные  и сизые  рулоны  шелка.  ’ут  же рЯдом  стоЯли  ткацкие станки,  и
мальчишки-подростки, нажимаЯ  ногой на ремизку,  ловко перебрасывали челнок.
„ругие улочки  были царством золотых и серебрЯных дел мастеров,  резчиков по
слоновой  кости.  ђемесленники  прилежно  и  терпеливо  создавали  роскошную
тончайшую  филигрань.  Њолодые  женщины  трудились над  синими  украшениЯми,
старики с немыслимой  осторожностью прикасались узкими  резцами  к  слоновой
кости, превращаЯ ее в  ажурное  чудо. Љурительные свечи тлели  у  табличек с
именами предков и перед маленькими буддами на углах домов.
     Ќа  тонких  бечевках   взвешивали   свЯзки  огурцов.  Ћгромными  ножами
разделывали кровавых рыбин.  —умазый толстЯк мыл редьку,  бросаЯ  ее в чан и
топча там ногами. ‚ одной  из лавок ссорились две женщины -- шипели друг  на
дружку, как змеи. ‚ другой выложили на продажу уток, кур, щенков  и  крыс. “
мЯсной лавки забивали лошадь.  ‘ ужасным  воплем животное рухнуло на колени.
ѓлаза  широко  распахнуты,  готовы  выкатитьсЯ   из   орбит,  возле  ноздрей
красноватаЯ пена. ‡амирающий,  человеческий,  душераздирающий вздох -- потом
лошадь обмЯкла, забила копытами по мостовой.
     ‚ уличных цирюльнЯх трещали на всех Языках и  наречиЯх. ‚ игорных домах
шла игра -- за несколько часов к?ули спускали в кости годовой заработок.
     ‘лужители,  звенЯ кошелЯми, ходили вокруг, собирали ставки, на  длинных
палках  передавали  деньги в нижний зал, где был "банк", и таким же  манером
поднимали  наверх  выигрыш. Џо соседству  лепились публичные дома --  тесные
комнатушки, этаж за этажом,  маленькие, пестро расписанные оконца, кресла из
черного  дерева  с   перламутровыми  интарсиЯми,  хрупкие  чайные   столики,
накрашенные,  почти эмалевые  лица,  изЯщные  кукольные  фигурки в роскошных
одеждах, танцующие под  звуки  сЯмисена1, фальцетное,  печально-механическое
пение, неживые, застывшие улыбки.

     Ќередко  в  комнатах  стоЯли   искусно  лакированные,   богатые  гробы.
ђодственники  умерших  ставили  возле  этих гробов  фрукты и  чай,  зажигали
курениЯ. ‚  конце концов ѓэм  и  ее спутник  вышли к тюрьмам.  ‘ежур  бросил
несколько серебрЯных  монеток одному  из  стражников,  у  которого  лоб  был
изъеден  какой-то  болезнью, и тот показал им тюремные дворы  и  камеры. ‚се
узники  были в  тЯжелых  деревЯнных  колодках.  Џри  виде  чужестранцев  они
разразились   уже   совершенно  нечеловеческими   сиплыми   воплЯми.   ‘реди
за-ключенных были изможденные женщины  в лохмотьЯх,  с младенцами  у  груди.
’юремщик словоохотливо рассказывал, что большинство из них толком никогда не
спали, потому что из-за тЯжелых  колодок могли задохнутьсЯ  во сне. Џотом он
отпер  одну  из камер -- там ожидали казни  приговоренные  к смерти  -- и  с
дьЯвольской ухмылкой, обнажившей во  рту  черные  провалы и несколько желтых
пеньков, сообщил, что через три днЯ эти люди будут обезглавлены, а головы их
засунут в кувшины и бросЯт в реку.
     ‘одрогаЯсь от омерзениЯ и  любопытства, ѓэм смотрела  на жалкие людские
отребьЯ,  тупо глЯдевшие в  пространство. ЉакаЯ-то старуха  на  четвереньках
подползла  к  ним,  непристойным  жестом  задрала  свои  лохмотьЯ.  ’юремщик
равнодушно  пнул  ее  ногой в  живот,  так  что  она  едва  не  захлебнулась
блевотиной,  и сказал,  что ее казнЯт  как  отравительницу. ‘таруха  кое-как
поднЯлась и  опЯть поползла  к двери,  но цепи не пускали, она  дергала  их,
теребила,  стонала, кричала, рвала  на себе рубище, протЯгиваЯ  руки к  тупо
глазеющему на нее молодому китайцу.
     ђЯдом с  ѓэм кто-то  жалобно захныкал. ѓрЯзные ладони просили подаЯниЯ.
ѓэм побледнела: через три  днЯ  эта живаЯ, подвижнаЯ, покорнаЯ чьей-то  воле
рука станет скрюченной рукой трупа...  со  свернувшейсЯ кровью, неподвижной,
мерт-вой...  глаза  застынут, через  считанные  часы  мир длЯ этого существа
будет уничтожен. Ќо пока ладонь еще тЯнетсЯ за скудной милостыней,  пока эти
существа, длЯ  которых  мир  погибнет, прежде  чем солнце  в  четвертый  раз
скроетсЯ за рекой, еще просЯт хоть несколько таэлей1 -- бессмыслица...

     •анькоу2. Ќесколько дней они прожили  в немецкой гостинице, старомодном
здании с тесной  верандой,  но высокими  прохладными  комнатами  и  широкими
коридорами. Ћкна  выходили  на  реку.  ‘  утра до вечера  ѓэм  видела  белую
канонерку на  Якоре,  силуэты речных  пароходов  и паруса  джонок, а за ними
незамысловатый   рисунок  китайского  ландшафта:   плоский   берег,   серый,
облепленный домами холм “чана, пагода, низкие синие горы у горизонта. „жонки
плыли,  словно окаменевшие годы.  “  многих  руль похож на  веер. Ѓамбуковый
парус  затенЯет  кормовую надстройку.  ‚есла --  точно  растопыренные когти.
‚озле  борта, скорчившись, сидЯт  на  корточках люди, едЯт рис из красных  и
синих чашек.
     ѓэм  и  ‘ежур  поднЯлись  вверх  по  џнцзы  до  €чана. ‚  городе царило
возбуждение.  айка разбойников,  державшаЯ  в страхе всю округу, была взЯта
под стражу и приговорена к смерти. ‚се местные жители от мала до велика были
на  ногах.  Њесто  казни  находилось  сразу  за  городской  чертой.  ’уда  и
приволокли   осужденных.  Ћни  держались  совершенно  безучастно.   Џередний
опустилсЯ  на колени. Љосу ему  уже отрезали.  ‘ежур и ѓэм стоЯли  так,  что
могли видеть  всю площадь. ѓэм до того крепко стиснула губы,  что мускулы на
щеках белели жгутами. ‡ловещее любопытство, которое ужасало ее самое, ползло
по жилам, леденило кровь, цепенило члены. Ћна хотела отвернутьсЯ, но тело не
слушалось, словно окаменело.
     Ќа  площадку,  где  были  осужденные,  вышел  палач.  ’олпа  забурлила,
послышались возгласы,  угрозы,  бранные крики, в  воздухе замелькали кулаки.
‘реди  этого  шума осталсЯ  безучастен только  дородный  китайский купец.  ‚
пухлых  пальцах,  унизанных  массивными бриллиантовыми  перстнЯми, он держал
длинную черную сигару, временами подносил ее к  губам, с наслаждением пускал
дым и поглЯдывал на часы. Џотом обернулсЯ назад и что-то сказал.
     Џалач взвесил в руке меч и  подошел  к коленопреклоненным преступникам.
’олпа затаила дыхание. ‹ишь запоздалый женский смешок витал в пустой тишине.
’олстый купец с улыбкой облизал губы и вынул сигару изо рта.
     ѓэм  вдруг заметила, что кожа у палача светлее, чем  у тех, что  стоЯли
вокруг. Ћбнаженный торс его казалсЯ бледно-оливковым. Ћн Явно не принадлежал
к монголоидной расе. ‹ицо  скорее  даже  европейское. Љаждое  движение этого
человека  с невероЯтной отчетливостью запечатлевалось в ее  памЯти,  будто в
мозгу  действовала этакаЯ  кинематографическаЯ  лупа  времени. ‚от  плечевые
мышцы  шевельнулись,  бицепс  напрЯгсЯ,  вздулсЯ  бугром,   по  нему  волной
пробежала  тень, мускулы на  спине  заиграли, колени  неприметно спружинили,
торс  наклонилсЯ,  поворачиваЯсь  вбок, клинок  взлетел  вверх  и  назад,  в
следующий  миг перед  глазами мельк-нул слепЯщий блеск  --  и  внезапно там,
внизу, что-то  покатилось,  покатилось... ѓэм в ужасе  стиснула руки -- там,
сама по  себе,  одна,  катилась человеческаЯ  голова... а  безголовое  тело,
жутко, непостижимо, непонЯтно, так и стоЯло на коленЯх, и из страшной раны в
три ручьЯ хлестала кровь.
     Љогда палач  нагнулсЯ и опЯть взЯл в руки меч, ѓэм захлестнуло безумное
желание кричать, молитьсЯ,  перехватить его руку -- ведь произойдет ужасное,
будет уничтожена  жизнь,  в  полнейшем смЯтении чувств она смутно угадывала,
что искупить такое невозможно... ‚едь этот меч грозит уничтожить и ее самое,
ведь там ее собственнаЯ шеЯ, ведь смерть кровожадным тигром набрасываетсЯ на
жизнь вообще, на всех, всех... –еликом во власти этого борениЯ, ѓэм стоЯла с
беспомощно  расширенными  глазами,  не понимаЯ, отчего никто не возмущаетсЯ,
отчего эти желтые, искаженные лица в толпе, с их глазами, носами,  ртами, --
отчего  они не разражаютсЯ криком, воплем, бурей, не восстают  против ужаса,
который,  играЯ  мускулатурой,  легонько  сгибает   колени  и  с  чудовищной
гибкостью заносит клинок... ‘ейчас, сейчас ѓэм  закричит, позовет на помощь,
помешает  этому  --  и  тут  в  сердце  словно  ударила  молниЯ,  напрЯжение
отпустило,  вместо крика  с губ  слетел  тихий хриплый  стон,  спазм  исчез,
сменилсЯ какой-то  студенистой мЯгкостью. Ћбезглавленное тело рухнуло, стало
кровавой, загадочно недвижной  массой, и его  оттащили прочь.  —ернаЯ  кровь
мало-помалу впитывалась в почву.  Џришел  черед следующего осужденного. ќтот
отказалсЯ от повЯзки на глазах и  стал на колени прЯмо  возле кровавой лужи.
‹ицо  его не  выражало  ничего. Ќе  поднимаЯ  взора, он склонил голову перед
палачом.  Ќевольно ѓэм  посмотрела на палача. ’от стоЯл, опершись на меч, за
спиной приговоренного, рот  кривилсЯ в усмешке, смысл которой обостренное до
предела восприЯтие ѓэм тотчас же истолковало правильно.

     ѓэм  решительно  отвернулась  и  пошла  прочь.  Џостепенно  происшедшее
отдалЯлось, и вдруг ее охватил прилив радо-сти -- она жива, все еще жива! Ќо
картины  казни  не  отпускали, витали в  мозгу.  €  неожиданно она  спросила
‘ежура:
     -- —то такое с этим... -- Ћна помедлила. -- ‘ палачом?
     ‘ежур не ответил, и она, взволнованнаЯ  внезапным порывом, спросила еще
раз:
     -- Љто он, этот палач?
     --  …го мать -- мексиканка, отец -- негр.  ‘ам он говорит по-английски,
по-испански  и  по-китайски  и живет здесь  уже пЯть лет.  “  этого человека
необычнаЯ историЯ. џ знаю его, потому что уже шестой раз в  этом городе, а с
ним познакомилсЯ  во  второй приезд. ‘егоднЯ вечером вы сможете поговорить с
ним...
     ѓэм  быстро  поднЯла  глаза.  ‘  удивлением и  страстным  участием.  Ќо
возражать не стала.

     ‚ечер был  душный,  над головой  шелестели  опахала.  ЊЯгкими  взмахами
медленно  перемешивали  теплую кашу  воздуха. ‚озле парома причалил учанский
пароход,  в  комнату  донессЯ  шум  голосов:  Яйцеторговцы  с  низовий џнцзы
обсуждали дневную выручку.
     -- Ђ вы считайте,  что здесь никого нет, Ѓен Њинкетон, -- сказал ‘ежур,
начинаЯ  разговор.  -- џ знаю, иногда  вы так делаете, и это длЯ вас  легче,
если подумать о мнении посторонних. ‡десь только люди, которые вас поймут...
     Ќекоторое  времЯ  царила тишина. Џотом Њинкетон облокотилсЯ  на колени,
устремил взглЯд куда-то в угол и заговорил ровным, безучастным голосом:
     -- ќто историЯ давнЯЯ и почти забытаЯ,  ‘ежур.  џ плавал тогда матросом
на  голландском  пароходе,  в  колониЯх, и  мы  как  раз  стали  на  Якорь в
‘ингапуре. ‚ечером  Я  пошел с одной немкой к  ней  на  квартиру. џ долго не
видел женщин и, как юнга, влюбилсЯ в ее светлую кожу. Ќемка была уступчиваЯ,
покорнаЯ. Ђ мне этого было мало,  Я отчаЯнно жаждал владеть ею  еще  больше,
еще полнее. Ќо стоило мне отпустить ее, мы  вновь  становились двумЯ людьми,
двумЯ разными  людьми. ќто доводило  менЯ до  белого калениЯ: как же так, мы
должны быть вместе,  должны  стать одним существом... џ хотел слитьсЯ с нею,
войти в ее кровь и плоть -- и не мог. €, совершенно обезумев, Я начал душить
ее.  “ менЯ  и в мыслЯх ничего такого не было, Я  увидел  свои руки,  только
когда  она выгнулась дугой и  распахнула  глаза. ’огда Я  понЯл, что вот-вот
задушу ее, но не мог разжать пальцы. ’репещущее, судорожно дергающеесЯ  тело
привело менЯ  в  такое  возбуждение, что  Я не  заметил,  как  она перестала
сопротивлЯтьсЯ.  ЋпомнилсЯ Я, только  когда  она была уже  мертва.  Џришлось
бежать, и  Я сумел скрытьсЯ.  Ќо  памЯть  о  случившемсЯ  не оставлЯла менЯ.
Ќикогда Я не испытывал  таких сильных эмоций. џ знал, что  сделаю это снова.
Ќо Я не хотел убивать невинных людей.  Њожет, и  не жалко потасканной шлюхи,
она ведь была стараЯ, просто Я сразу не заметил... и все же  так Я не хотел.
‚ конце концов после  многих переездов Я очутилсЯ здесь и получил это место,
мой  предшественник  как  раз  скончалсЯ.  „олжность  честнаЯ,  оплачиваетсЯ
государством. ‚се  хорошо, все в порЯдке. џ  теперь спокоен, потому что имею
то, что мне нужно...
     Ћн кивнул, глЯдЯ на свои руки. Џотом чуть более оживленно сказал:
     --  Џираты  всегда  равнодушны к  смерти,  если это китайцы. Ќо  иногда
попадаютсЯ полурусские и метисы. ќти вначале идут за мной спокойно. Ќо когда
первый  сражен,  второй начинает отбиватьсЯ и,  как тигр, в страхе рветсЯ из
оков. ’огда нужно его усмирить,  обломать ему  бока, чтобы угомонилсЯ. ’акие
минуты -- это больше чем убийство. Џод руками бьетсЯ жизнь, хочет убежать, а
Я  держу ее  за  горло, чувствую,  и сила на  моей стороне,  Я властвую этой
жизнью и не дам ей уйти.
     Ћн говорил оживленно и взволнованно. Џотом усмехнулсЯ и добавил:
     --  „вадцать седьмого июлЯ их было ни много ни мало сорок один человек,
всЯ команда пиратской джонки. ѓолова капитана куснула менЯ за палец, когда Я
совал ее в  кувшин. Ћн страшно  кричал,  а когда его  свЯзали,  заблевал все
вокруг.
     --  ‚ы говорили, --  обронила в темноте ѓэм, -- что та женщина была вам
небезразлична...
     -- „а, -- ответил Њинкетон, -- иначе так не получилось бы.

     ‚ комнате стало тихо. ‚ечер стоЯл между тремЯ людьми, каждый из которых
думал о своем. ‡а дверью послышалсЯ шум. аркающие шаги, потом легкий  топот
босых ног. ‘ежур вышел в коридор узнать, в чем дело.
     ѓэм  поднЯлась.  Ќа  душе  было  как-то  странно. “слышанное  клокотало
внутри,  словно  ручей  раскаленной  лавы.  Џеред глазами  вдруг  замелькали
полузабытые образы -- тот давний час у смертного одра Џуришкова. € она опЯть
в смЯтении  почувствовала: какие-то немыслимо древние,  тайные узы свЯзывали
смерть,  это  непостижимое  разрушение, это абсолютное  отрицание  жизни,  с
абсолютным  утверждением  жизни, с  эросом. ‘мерть была окружена  и  обвеЯна
эросом, оба они окружали,  охватывали друг друга, образуЯ кольцо, и не могли
существовать раздельно  -- как древний китайский знак инь-Ян,  они дополнЯли
друг друга и были одно.
     Њинкетон сидел в кресле,  устремив взглЯд  в пространство перед  собой.
‚еЯниЯ небытиЯ струились вокруг него, как тЯжкое проклЯтие, как чары.
     ќти руки некогда  судорожно  стискивали горло, пока не прервалсЯ  живой
ритм дыханиЯ. Ћни были рычагами смерти, всегда готовые схватить,  жестокие и
бесчувственные.  €  все  же  вздрагивали  от  наслаждениЯ,  когда  навстречу
другому,   бьющемусЯ  под   их   хваткой,  уже  хлынула  тьма.  ‚се  во-круг
расплывалось, как  туман. ‘тены отступали, будто сделанные из текучего клеЯ,
дом куда-то пропал, этот  человек перед глазами  ѓэм  утонул в серой пелене,
только  руки  были здесь,  тЯжелые,  материальные.  †илы  проступали  на них
толстыми жгутами. ’ам, где они ветвились, питаЯ  пальцы,  виднелись выпуклые
узлы. Ќогти были  кривые,  с множеством белых пЯтнышек на  прозрачно-розовом
фоне. ‚ерхние фаланги  пальцев  шишковатые,  широкие. Љогда  поднимались эти
руки, поднималась смерть.
     Ќа ватных ногах ѓэм пересекла комнату, подошла  к нему. ‚се ее существо
до предела напрЯглось, балансируЯ на волоске от опасности и безвольно ожидаЯ
какого-то импульса. Ћна угадывала, что в этот  миг ее бытие достигло некоего
мистического порога, где  всЯкаЯ  волЯ  и  собранность бесполезны, где  оно,
беззащитное, отдано во власть случаЯ.
     Ѓен  Њинкетон ничего  не  понЯл. Ћн  видел женщину прЯмо  перед  собой,
чувствовал ее нежный  запах. Љровь ударила ему в голову, руки задрожали. ѓэм
сверлила его  взглЯдом. Ћн поднЯл голову и неуклюже, смущенно встал. …два ли
не робко поднЯл  глаза, что-то промЯмлил. ѓэм некстати  кивнула и неожиданно
рассмеЯлась его нелепой фразе -- он воспрЯнул, хотел сказать что-то еще,  но
она уже не слушала.

     Џришел  ‘ежур, и  Ѓен  Њинкетон  попрощалсЯ.  ѓэм  принесла  канделЯбр,
который  повсюду  возила  с собой  в  чемодане,  зажгла  свечи.  Ћна  словно
преобразилась   и,  охваченнаЯ  легкой  горЯчкой,   воскликнула  вслед  Ѓену
Њинкетону:
     -- ‘мотрите, он  шагает  как судьба, и  он в самом деле  как  судьба...
тЯжеловесный, грубый... и темный... Њы убереглись от смерти.
     ‘ежур замер у стены.
     -- „а, в самом деле, -- сказал он изменившимсЯ голосом.
     Ђ ѓэм увлеченно, страстно продолжала:
     -- Њы -- как волны, окрыленные бурей... Њы любим землю и слепо влюблены
в этот мир вокруг. ’олько когда он рухнет, мы обретем покой... ‹юбовь -- это
разрушение, да-да, Я знаю и наконец-то  верю,  любовь -- это разрушение.  --
Ћна  радостно  рассмеЯлась,  как  ребенок,  решивший  школьную  задачку.  --
Ѓорьба... борьба...
     Ћна  вдруг  осеклась:  кто  там  позвал,  произнес  имЯ?..  ѓде она?  ‚
гостиничном  номере,  пакует  чемоданы,  в  сердце  бегство,  а   за  спиной
иронический   взглЯд...   Ћ,   внезапно   все  стало  понЯтно...   Ѓорьба...
ђазрушение... ‚ернутьсЯ назад... ‚ернутьсЯ...
     ’оропливо,  большими  шагами  она  пересекла  комнату,  остановилась  у
канделЯбра.  ‚ нем горело  семь  свечей.  Џогасив одну из  них, задумчиво, с
волнением обернулась к ‘ежуру.
     -- Људа  лучше  гасить свечи, чем зажигать их... Људа лучше гасить, чем
зажигать... „авайте потушим свет.
     Ћна задула свечи, наконец осталсЯ только один огонек.
     --  ќто  последнЯЯ. ’очно  такаЯ же, как  остальные,  но  почему в этом
слове, "последнЯЯ",  столько  чувств... Ќаверное,  последнее  всегда несет в
себе трагичность  жизни,  трагичность  всех Џрежде и всех Џотом. ‚он  там, в
окошке из шелковой бумаги, сиЯет круглый китайский месЯц... а здесь  мерцает
последнЯЯ свеча... ‘мотри, -- она взЯла ‘ежура за руку, -- смотри, какаЯ она
красиваЯ... Ѓыть последним огоньком в ночи  -- это прекрасно... …сть  ли  на
свете  что-нибудь сентиментальнее  свечи?.. Ќу  же, давай  подарим ей глупую