Њожет, поспишь немного?
     Ћн  не отвечает. Џо его щекам текут слезы. Њне хотелось бы их  утереть,
но мой носовой платок слишком грЯзен.
     Џроходит  час. џ сижу возле  него и напрЯженно слежу за  выражением его
лица, - быть может, он захочет еще что-нибудь сказать. Ђх, если бы он открыл
рот и закричал! Ќо он только плачет, отвернувшись к  стене. Ћн  не говорит о
матери, братьЯх или сестрах,  он вообще ничего не говорит, это длЯ него, как
видно,  уже  позади;  теперь  он   осталсЯ  наедине  со  своей  коротенькой,
девЯтнадцатилетней жизнью и плачет, потому что она уходит от него.
     Ќикогда  Я  больше не  видел, чтобы  кто-нибудь прощалсЯ  с жизнью  так
трудно,  с  таким безудержным  отчаЯньем,  хотЯ  и смерть ’ьЯдена тоже  была
тЯжелым зрелищем: этот  здоровый, как  бык,  парень во весь  голос звал свою
мать и с выкаченными глазами, в смЯтении, угрожал врачу штыком, не подпускаЯ
его к своей койке, пока наконец не упал как подкошенный.
     ‚друг Љеммерих издает стон и начинает хрипеть.
     џ вскакиваю, выбегаю, задеваЯ за койки, из палаты и спрашиваю:
     - ѓде врач? ѓде врач? “видев человека в  белом халате, Я хватаю  его за
руку и не отпускаю:
     - €дите скорей, а то ”ранц Љеммерих умрет.
     Ћн вырывает руку и спрашивает стоЯщего рЯдом с нами санитара:
     - ќто еще что такое?
     ’от докладывает:
     - „вадцать шестаЯ койка, ампутациЯ ноги выше колена.
     ‚рач раздраженно кричит:
     - Ђ Я почем знаю,  Я сегоднЯ ампутировал  пЯть  ног! -  Ћн  отталкивает
менЯ, говорит санитару: - Џосмотрите! - и убегает в операционную.
     џ иду  за санитаром, и все во мне кипит от злости. Ћн смотрит на менЯ и
говорит:
     - ЋперациЯ за операцией, с пЯти часов утра, просто с ума сойти, вот что
Я  тебе скажу.  ’олько за  сегоднЯ  опЯть  шестнадцать смертных случаев твой
будет семнадцатый. ‘егоднЯ навернЯка дойдет до двадцати...
     Њне  дурно, Я вдруг чувствую, что больше не выдержу.  ђугатьсЯ Я уже не
стану, это бесполезно, мне хочетсЯ свалитьсЯ и больше не вставать.
     Њы  у койки Љеммериха. Ћн умер. ‹ицо у  него еще мокрое от слез.  ѓлаза
полуоткрыты, они пожелтели, как старые костЯные пуговицы...
     ‘анитар толкает менЯ в бок:
     - ‚ещи заберешь? џ киваю.
     Ћн продолжает:
     -  …го придетсЯ  сразу же унести, нам койка нужна. ’ам  уже  в  тамбуре
лежат.
     џ  забираю  вещи и  снимаю  с Љеммериха  опознавательный  знак. ‘анитар
спрашивает,  где  его  солдатскаЯ  книжка. Љнижки нет. џ  говорю,  что  она,
наверно, в канцелЯрии, и ухожу. ‘ледом  за мной санитары  уже тащат ”ранца и
укладывают его на плащ-палатку.
     Њне  кажетсЯ,  что  темнота  и  ветер  за  воротами  лазарета  приносЯт
избавление.   џ   вдыхаю  воздух   как  можно  глубже,   лицо  ощущает   его
прикосновениЯ,  небывало теплые и  нежные. ‚ голове  у  менЯ вдруг  начинают
мелькать мысли о  девушках, о цветущих лугах, о белых облаках. ‘апоги  несут
менЯ вперед, Я иду быстрее, Я бегу.
     Њимо  менЯ проходЯт солдаты,  их  разговоры  волнуют  менЯ,  хотЯ  Я не
понимаю, о  чем они говорЯт. ‚ земле бродЯт  какие-то силы, они вливаютсЯ  в
менЯ  через подошвы.  Ќочь потрескивает электрическим  треском, фронт  глухо
громыхает вдали,  как  целый  оркестр из барабанов.  џ легко  управлЯю всеми
движениЯми  своего  тела, Я чувствую силу  в  каждом суставе, Я  посапываю и
отфыркиваюсь. †ивет ночь,  живу Я. џ ощущаю голод, более острый, чем голод в
желудке...
     Њюллер стоит у барака и ждет менЯ. џ отдаю ему ботинки. Њы входим, и он
примерЯет их. Ћни ему как раз впору...
     Ћн  начинает рытьсЯ в  своих запасах  и предлагает мне порЯдочный кусок
колбасы. Њы съедаем ее, запиваЯ горЯчим чаем с ромом.


        III

     Љ нам прибыло пополнение. Џустые места на нарах заполнЯютсЯ, и вскоре в
бараках уже нет ни одного свободного тюфЯка с соломой. —асть вновь прибывших
-  старослужащие,  но,  кроме них,  к  нам  прислали  двадцать  пЯть человек
молоднЯка  из  фронтовых пересыльных пунктов.  Ћни  почти на год моложе нас.
Љропп толкает менЯ:
     -  ’ы  уже  видел  этих  младенцев?   џ  киваю.  Њы  принимаем  гордый,
самодовольный вид, устраиваем бритье во дворе, ходим,  сунув руки в карманы,
поглЯдываем на новобранцев и чувствуем себЯ старыми служаками.
     Љатчинский присоединЯетсЯ к нам. Њы разгуливаем  по конюшнЯм и подходим
к  новичкам, которые  как раз получают противогазы  и кофе  на завтрак.  Љат
спрашивает одного из самых молоденьких:
     - Ќу что, небось, уж давно ничего дельного не лопали?
     Ќовичок морщитсЯ:
     - Ќа завтрак - лепешки из брюквы, на обед - винегрет из брюквы, на ужин
- котлеты из брюквы с салатом из брюквы.
     Љатчинский свистит с видом знатока.
     - ‹епешки из  брюквы? ‚ам повезло, -  ведь  теперь  уже делают  хлеб из
опилок. Ђ что ты скажешь насчет фасоли, не хочешь ли чуток?
     ЏарнЯ бросает в краску:
     - Ќечего менЯ разыгрывать.
     Љатчинский немногословен:
     - Ѓери котелок...
     Њы  с любопытством  идем за  ним. Ћн подводит нас  к бочонку,  стоЯщему
возле его тюфЯка. Ѓочонок и в самом деле почти заполнен фасолью с говЯдиной.
Љатчинский стоит перед ним важный, как генерал, и говорит:
     - Ђ ну, налетай! ‘олдату зевать не годитсЯ! Њы поражены.
     - ‚от это да. Љат! € где ты только раздобыл такое? - спрашиваю Я.
     - Џомидор рад был, что Я его  избавил от хлопот. џ ему за это три куска
парашютного шелка дал. Ђ что, фасоль и в холодном виде еда что надо, а?
     ‘ видом благодетелЯ он накладывает парнишке порцию и говорит:
     - …сли заЯвишьсЯ сюда еще раз, в правой руке у тебЯ будет котелок,  а в
левой - сигара или горсть табачку. ЏонЯтно?
     ‡атем он оборачиваетсЯ к нам:
     - ‘ вас Я, конечно, ничего не возьму.
     Љатчинский  совершенно  незаменимый  человек,  - у него  есть  какое-то
шестое чувство.  ’акие люди, как  он,  есть  везде, но заранее их никогда не
распознаешь. ‚  каждой роте есть один, а то и два  солдата из  этой  породы.
Љатчинский  - самый  пройдошливый  из всех, кого Я  знаю.  Џо профессии  он,
кажетсЯ, сапожник, но дело  не в этом, - он знает  все ремесла. ‘ ним хорошо
дружить. Њы с Љроппом дружим с ним, •айе ‚естхус тоже, можно считать, входит
в   нашу  компанию.   ‚прочем,   он   скорее   исполнительный  орган:  когда
проворачиваетсЯ какое-нибудь дельце, длЯ  которого нужны крепкие кулаки,  он
работает по указаниЯм Љата. ‡а это он получает свою долю.
     ‚от прибываем  мы, например, ночью в совершенно незнакомую местность, в
какой-то  жалкий городишко,  при  виде которого  сразу становитсЯ Ясно,  что
здесь давно уже растащили все, кроме стен. Ќам отводЯт ночлег в неосвещенном
здании маленькой фабрики, временно приспособленной под казарму.  ‚ нем стоЯт
кровати, вернее - деревЯнные рамы, на которые натЯнута проволочнаЯ сетка.
     ‘пать на  этой сетке жестко.  Ќам  нечего  подложить под себЯ, - одеЯла
нужны нам, чтобы укрыватьсЯ. Џлащпалатка слишком тонка.
     Љат выЯснЯет обстановку и говорит •айе ‚естхусу:
     - Ќу-ка, пойдем со мной.
     Ћни уходЯт в город, хотЯ он им совершенно незнаком.  —ерез какие-нибудь
полчаса они возвращаютсЯ,  в  руках у них огромные охапки  соломы. Љат нашел
конюшню, а  в ней была солома. ’еперь спать нам будет хорошо, и можно бы уже
ложитьсЯ, да только животы у нас подводит от голода.
     Љропп  спрашивает какого-то артиллериста,  который давно  уже стоит  со
своей частью здесь:
     - Ќет ли тут где-нибудь столовой? Ђртиллерист смеетсЯ:
     - €шь, чего захотел! ‡десь хоть шаром покати.
     ‡десь ты и корки хлеба не достанешь.
     - Ђ что, из местных здесь никто уже не живет? Ђртиллерист сплевывает:
     - Џочему же,  кое-кто осталсЯ. ’олько они сами трутсЯ у каждого котла и
попрошайничают.
     „ело  плохо.  ‚идно, придетсЯ подтЯнуть ремень  потуже и ждать до утра,
когда подбросЯт продовольствие.
     Ќо вот Я вижу, что Љат надевает фуражку, и спрашиваю:
     - Људа ты, Љат?
     - ђазведать местность. Њожет, выжмем что-нибудь.
     Ќеторопливо выходит он на улицу.
     Ђртиллерист ухмылЯетсЯ:
     - ‚ыжимай,  выжимай!  ‘мотри не  надорвись! ‚  полном разочаровании  мы
заваливаемсЯ на  койки  и уже  подумываем,  не  сглодать  ли  по  кусочку из
неприкосновенного  запаса. Ќо это кажетсЯ нам слишком рискованным. ’огда  мы
пытаемсЯ отыгратьсЯ на сне.
     Љропп переламывает сигарету и дает мне половину. ’ьЯден рассказывает  о
бобах с салом - блюде, которое так любЯт в его родных краЯх. Ћн  клЯнет тех,
кто готовит их без стручков. Џрежде  всего варить надо все вместе, картошку,
горох и сало, - ни в коем случае не в отдельности. Љто-то ворчливо замечает,
что, если  ’ьЯден  сейчас же не замолчит,  он из него самого сделает бобовую
кашу. Џосле этого в  просторном цеху  становитсЯ  тихо  и  спокойно.  ’олько
несколько свечей мерцают в горлышках бутылок, да времЯ от времени сплевывает
артиллерист.
     Њы уже  начинаем дремать,  как  вдруг  дверь открываетсЯ, и  на  пороге
поЯвлЯетсЯ Љат. ‘начала мне кажетсЯ, что Я вижу сон: под  мышкой у него  два
караваЯ хлеба, а в руке - перепачканный кровью мешок с кониной.
     Ђртиллерист ронЯет трубку изо рта. Ћн ощупывает хлеб:
     - ‚ самом  деле,  настоЯщий  хлеб, да еще  теплый!  Љат  не  собираетсЯ
распространЯтьсЯ на эту тему. Ћн принес хлеб, а остальное не имеет значениЯ.
џ уверен, что, если бы его высадили в пустыне, он через час устроил  бы ужин
из фиников, жаркого и вина.
     Ћн коротко бросает •айе:
     - Ќаколи дров! ‡атем он вытаскивает  из-под куртки сковороду и вынимает
из кармана пригоршню соли и  даже кусочек жира, -  он ничего не  забыл. •айе
разводит на полу костер. „рова  звонко  трещат  в пустом  цеху. Њы слезаем с
коек.
     Ђртиллерист  колеблетсЯ.  Ћн   подумывает,  не  выразить  ли  ему  свое
восхищение,  - быть может, тогда  и ему что-нибудь перепадет. Ќо  Љатчинский
даже  не  смотрит  на артиллериста,  он  длЯ  него просто пустое  место. ’от
уходит, бормоча проклЯтиЯ.
     Љат знает способ жарить конину, чтобы она стала мЯгкой. …е нельзЯ сразу
же класть  на сковородку, а то она будет жесткой. ‘начала ее надо поварить в
воде.  ‘ ножами  в руках  мы садимсЯ на корточки вокруг  огнЯ и наедаемсЯ до
отвала.
     ‚от  какой  у нас  Љат. …сли  бы  было на  свете место,  где  раздобыть
что-нибудь съестное можно  было бы только раз в  году в течение одного часа,
то именно  в  этот час он, словно по наитию, надел бы  фуражку, отправилсЯ в
путь, и, устремившись, как по компасу, прЯмо к цели, разыскал бы эту снедь.
     Ћн находит все: когда холодно, он найдет печурку и дрова, он отыскивает
сено  и солому, столы  и  стульЯ, но прежде  всего  - жратву.  ќто  какаЯ-то
загадка, он  достает все  это  словно из-под земли,  как  по  волшебству. Ћн
превзошел  самого  себЯ,  когда достал  четыре  банки  омаров.  ‚прочем,  мы
предпочли бы им кусок сала.
     Њы разлеглись у бараков, на солнечной стороне.
     Џахнет смолой, летом и потными ногами.
     Љат сидит  возле менЯ; он  никогда не прочь  побеседовать. ‘егоднЯ  нас
заставили  целый час тренироватьсЯ,  - мы учились  отдавать  честь,  так как
’ьЯден небрежно  откозырЯл  какому-то майору.  Љат все никак не может забыть
этого. Ћн заЯвлЯет:
     - ‚от увидите,  мы проиграем войну из-за того, что слишком хорошо умеем
козырЯть.
     Љ нам  подходит Љропп. Ѓосой, с засученными штанами, он вышагивает, как
журавль. Ћн постирал свои носки и кладет их сушитьсЯ на траву. Љат смотрит в
небо, испускает громкий звук и задумчиво поЯснЯет:
     - ќтот вздох издал горох.
     Љропп и Љат вступают  в дискуссию. Ћдновременно  они заключают  пари на
бутылку пива об  исходе  воздушного боЯ, который  сейчас  разыгрываетсЯ  над
нами.
     Љат  твердо  придерживаетсЯ  своего  мнениЯ,   которое  он  как  старый
солдат-балагур и на этот раз высказывает в стихотворной форме: "Љогда бы все
были равны, на свете б не было войны".
     ‚  противоположность  Љату  Љропп  -  философ. Ћн предлагает, чтобы при
объЯвлении войны устраивалось нечто вроде народного празднества, с музыкой и
с  входными билетами,  как во времЯ  боЯ быков. ‡атем на арену должны  выйти
министры и  генералы враждующих  стран, в трусиках, вооруженные дубинками, и
пусть  они схватЯтсЯ друг с другом. Љто  останетсЯ  в  живых,  объЯвит  свою
страну  победительницей.  ќто было  бы  проще  и  справедливее,  чем то, что
делаетсЯ здесь, где друг с другом воюют совсем не те люди.
     Џредложение Љроппа имеет успех. ‡атем разговор  постепенно переходит на
муштру в казармах.
     Џри  этом   мне  вспоминаетсЯ  одна  картина.  ђаскаленный  полдень  на
казарменном дворе. ‡ной неподвижно висит над плацем. Љазармы словно вымерли.
‚се спЯт. ‘лышно  только,  как  тренируютсЯ  барабанщики;  они расположились
где-то  неподалеку  и  барабанЯт  неумело,  монотонно,  тупо.  ‡амечательное
трезвучие: полуденный зной, казарменный двор и барабаннаЯ дробь!
     ‚  окнах  казармы  пусто  и  темно.  Љое-где  на  подоконниках  сушатсЯ
солдатские  штаны.  Ќа эти окна  смотришь  с вожделением. ‚  казармах сейчас
прохладно.
     Ћ,  темные, душные  казарменные помещениЯ, с вашими железными  койками,
одеЯлами в  клетку,  высокими шкафчиками и стоЯщими  перед  ними скамейками!
„аже и  вы можете  стать желанными; более того: здесь, на фронте, вы озарены
отблеском  сказочно  далекой   родины  и   дома,  вы,  чуланы,   пропитанные
испарениЯми спЯщих  и их одежды,  пропахшие перестоЯвшейсЯ пищей  и табачным
дымом!
     Љатчинский живописует их, не жалеЯ красок и  с большим  воодушевлением.
—его  бы мы не отдали за то, чтобы вернутьсЯ туда! ‚едь о чем-нибудь большем
мы даже и думать не смеем...
     Ђ  занЯтиЯ по стрелковому  оружию  в  ранние утренние  часы:  "€з  чего
состоит винтовка  образца девЯносто восьмого года?" Ђ занЯтиЯ  по гимнастике
после обеда: "Љто играет на  роЯле, - шаг вперед.  Џравое плечо вперед шагом
марш. „оложите на кухне, что вы прибыли чистить картошку".
     Њы упиваемсЯ воспоминаниЯми. ‚друг Љропп смеетсЯ и говорит:
     - ‚ ‹ейне пересадка.
     ќто была любимаЯ игра нашего  капрала.  ‹ейне - узловаЯ  станциЯ. —тобы
наши отпускники не плутали  на ее путЯх, •иммельштос обучал нас  в  казарме,
как делать  пересадку.  Њы должны были усвоить, что, если хочешь пересесть в
‹ейне с дальнего поезда на местный, надо пройти через туннель. Љаждый из нас
становилсЯ  слева  от своей койки,  котораЯ изображала этот  туннель.  ‡атем
подавалась  команда:  "‚  ‹ейне  пересадка!"  -  и  все  с  быстротой молнии
пролезали под койками на другую сторону. Њы упражнЯлись в этом часами...
     ’ем временем  немецкий аэроплан  успели  сбить. Ћн  падает, как комета,
волоча  за собой  хвост из дыма. Љропп проиграл  на  этом  бутылку пива и  с
неохотой отсчитывает деньги.
     - Ђ  когда  •иммельштос был  почтальоном,  он  навернЯка  был  скромным
человеком,  -  сказал  Я,   после  того   как  Ђльберт  справилсЯ  со  своим
разочарованием, -  но стоило ему стать унтер-офицером, как он  превратилсЯ в
живодера. Љак это получаетсЯ?
     ќтот вопрос растормошил Љроппа:
     -  „а  и  не  только •иммельштос, это  случаетсЯ с  очень многими.  Љак
получат  нашивки или саблю,  так сразу  становЯтсЯ  совсем  другими  людьми,
словно бетону нажрались.
     - ‚се дело в мундире, - высказываю Я предположение.
     - „а, в  общем примерно так, - говорит  Љат, готовЯсь  произнести целую
речь, - но причину надо искать не в этом. ‚идишь ли, если ты приучишь собаку
есть картошку, а потом положишь ей  кусок  мЯса, то  она  все ж таки схватит
мЯсо, потому что это  у нее в крови. Ђ если ты дашь человеку кусочек власти,
с  ним  будет  то же самое:  он за нее ухватитсЯ. ќто получаетсЯ само собой,
потому  что человек  как  таковой  - перво-наперво скотина, и  разве  только
сверху  у него бывает слой порЯдочности, все равно  что  горбушка  хлеба, на
которую намазали сала. ‚сЯ военнаЯ служба в том и состоит, что у одного есть
власть  над  другим.  Џлохо  только  то,  что  у  каждого  ее слишком много;
унтер-офицер  может гонЯть рЯдового, лейтенант -  унтер-офицера,  капитан  -
лейтенанта, да так, что  человек с ума сойти может. €  так как каждый из них
знает, что это его право, то у него и поЯвлЯютсЯ такие вот привычки.  ‚озьми
самый простой пример:  вот идем мы  с учений  и устали  как  собаки.  Ђ  тут
команда: "‡апевай!" Љонечно, поем мы так, что слушать тошно: каждый рад, что
хоть  винтовку-то  еще тащить  может. € вот  уже  роту повернули кругом  и в
наказание заставили заниматьсЯ еще  часок.  Ќа обратном пути  опЯть команда:
"‡апевай!" - и  на этот раз мы поем по-настоЯщему. Љакой во всем этом смысл?
„а просто командир роты поставил на своем,  ведь  у  него есть власть. Ќикто
ему ничего на это не скажет, наоборот, все считают его настоЯщим офицером. Ђ
ведь это еще мелочь, они еще и не такое  выдумывают, чтобы покуражитьсЯ  над
нашим братом. € вот Я вас спрашиваю: кто, на какой штатской должности, пусть
даже  в самом  высоком  чине,  может себе  позволить  что-либо  подобное, не
рискуЯ, что ему набьют  морду? ’акое можно  себе позволить только в армии! Ђ
это, знаете ли, хоть кому голову вскружит! € чем более мелкой сошкой человек
был в штатской жизни, тем больше он задаетсЯ здесь.
     - Ќу да, как говоритсЯ, дисциплинка нужна, - небрежно вставлЯет Љропп.
     - Љ чему  придратьсЯ, они всегда  найдут,  -  ворчит  Љат. - Ќу что  ж,
может, так  оно и надо.  Ќо только нельзЯ  же издеватьсЯ над  людьми. Ђ  вот
попробуй  объЯснить  все  это  какому-нибудь  слесарю,  батраку  или  вообще
рабочему человеку, попробуй растолковать это простому пехотинцу, - а ведь их
здесь больше всего, - он видит только, что с  него дерут  три шкуры, а потом
отправЯт  на фронт, и он прекрасно понимает, что нужно и что  не нужно. …сли
простой солдат здесь на передовых держитсЯ  так стойко, так  это,  доложу  Я
вам, просто удивительно! ’о есть просто удивительно!
     ‚се  соглашаютсЯ, так  как каждый из нас  знает, что  муштра  кончаетсЯ
только в окопах, но уже в нескольких  километрах от передовой она начинаетсЯ
снова, причем  начинаетсЯ с самых нелепых вещей  - с  козырЯниЯ и шагистики.
‘олдата надо во что бы то ни стало чем-нибудь занЯть, это железный закон.
     Ќо тут поЯвлЯетсЯ ’ьЯден, на его лице красные пЯтна. Ћн так взволнован,
что даже заикаетсЯ. ‘иЯЯ от радости, он произносит, четко выговариваЯ каждый
слог:
     - •иммельштос едет к нам. …го отправили на фронт.
     Љ •иммельштосу ’ьЯден питает особую  ненависть, так как во времЯ нашего
пребываниЯ  в барачном  лагере  •иммельштос "воспитывал" его на  свой манер.
’ьЯден  мочитсЯ  под  себЯ,  этот  грех  случаетсЯ  с  ним  ночью,  во  сне.
•иммельштос безапеллЯционно заЯвил, что это просто лень, и нашел прекрасное,
вполне достойное своего изобретателЯ средство, как исцелить ’ьЯдена.
     •иммельштос отыскал в  соседнем бараке другого солдата, страдавшего тем
же недугом,  по фамилии  Љиндерфатер, и  перевел  его к  ’ьЯдену.  ‚ бараках
стоЯли  обычные   армейские  койки,  двухъЯрусные,  с   проволочной  сеткой.
•иммельштос  разместил  ’ьЯдена  и  Љиндерфатера  так,  что  одному  из  них
досталось верхнее  место,  другому - нижнее.  ЏонЯтно,  что  лежащему  внизу
приходилось  несладко.  ‡ато  на  следующий вечер  они должны  были менЯтьсЯ
местами:  лежавший внизу  перебиралсЯ  наверх, и  таким образом  совершалось
возмездие. •иммельштос называл это самовоспитанием.
     ќто  была подлаЯ, хотЯ и остроумнаЯ выдумка. Љ сожалению, из нее ничего
не вышло, так как предпосылка оказалась все же неправильной: в обоих случаЯх
дело  объЯснЯлось вовсе не ленью. „лЯ того чтобы понЯть это, достаточно было
посмотреть на их землистого цвета кожу. „ело кончилось тем, что каждую  ночь
кто-нибудь из них спал на полу. Џри этом он мог легко простудитьсЯ...
     ’ем  временем •айе  тоже подсел  к  нам. Ћн подмигивает  мне  и любовно
потирает  свою лапищу.  ‘  ним вместе  мы пережили  прекраснейший день нашей
солдатской жизни.  ќто  было накануне  нашей  отправки  на  фронт.  Њы  были
прикомандированы к  одному из полков с многозначным номером, но  сначала нас
еще вызвали длЯ экипировки обратно в  гарнизон, однако послали не на сборный
пункт, а в  другие  казармы. Ќа следующий  день, рано утром, мы должны  были
выехать. ‚ечером мы  собрались вместе, чтобы  расквитатьсЯ с  •иммельштосом.
“же несколько месЯцев тому назад  мы поклЯлись друг другу сделать это. Љропп
шел в своих планах даже еще дальше: он решил, что после войны пойдет служить
по  почтовому ведомству, чтобы  впоследствии, когда •иммельштос  снова будет
почтальоном, стать его начальником.  Ћн с  упоением рисовал себе,  как будет
школить его.  Џоэтому-то •иммельштос никак  не мог сломить  нас;  мы  всегда
рассчитывали  на то,  что рано  или  поздно он попадетсЯ в наши  руки, уж во
всЯком случае в конце войны.
     Џока что мы решили как следует отдубасить его.
     —то особенного смогут  нам за это  сделать, если он  нас не  узнает,  а
завтра утром мы все равно уедем?
     Њы  уже  знали пивную,  в  которой  он  сидел  каждый  вечер. Љогда  он
возвращалсЯ оттуда в  казармы, ему приходилось идти  по неосвещенной дороге,
где не было домов. ’ам мы и  подстерегали его, спрЯтавшись за грудой камней.
џ  прихватил с собой постельник. Њы дрожали от  нетерпениЯ. Ђ вдруг он будет
не  один? Ќаконец послышались его шаги, мы их уже изучили, ведь мы так часто
слышали их по утрам, когда дверь казармы распахивалась и  дневальные кричали
во всю глотку: "Џодъем!"
     - Ћдин? - шепнул Љропп.
     - Ћдин.
     Њы с ’ьЯденом крадучись обошли камни.
     ‚от уже сверкнула прЯжка на ремне •иммельштоса.
     Љак видно, унтер-офицер был немного навеселе: он пел.
     Ќичего не подозреваЯ, он прошел мимо нас.
     Њы схватили  постельник,  набросили  его,  бесшумно  прыгнув  сзади  на
•иммельштоса, и резко рванули концы так, что тот, стоЯ в белом мешке, не мог
поднЯть руки.
     ЏеснЯ умолкла.
     …ще мгновение, и •айе ‚естхус был  возле •иммельштоса. ироко расставив
локти,  он  отшвырнул нас,  - так  ему хотелось  быть  первым. ‘макуЯ каждое
движение,  он  стал  в  позу,  вытЯнул свою длинную,  как  семафор, ручищу с
огромной, как лопата,  ладонью и  так двинул по мешку, что этот удар  мог бы
убить быка.
     •иммельштос перекувырнулсЯ,  отлетел  метров  на пЯть  и заорал  благим
матом. Ќо  и  об этом мы подумали заранее:  у нас была с собой подушка. •айе
присел, положил подушку себе  на  колени, схватил •иммельштоса  за то место,
где виднелась голова, и прижал ее к подушке. ѓолос унтер-офицера тотчас стал
приглушенным. ‚ремЯ от времени •айе давал ему перевести дух, и тогда мычание
на минуту  превращалось  в великолепный звонкий крик,  который тут же  вновь
ослабевал до писка.
     ’ут  ’ьЯден отстегнул  у •иммельштоса  подтЯжки и  спустил  ему  штаны.
Џлетку ’ьЯден держал в зубах. ‡атем он поднЯлсЯ и заработал руками.
     ќто была дивнаЯ  картина:  лежавший  на земли •иммельштос, склонившийсЯ
над ним  и  державший его  голову на коленЯх  •айе, с дьЯвольской улыбкой на
лице и  с  разинутым от  наслаждениЯ  ртом,  затем  вздрагивающие  полосатые
кальсоны  на  кривых   ногах,  выделывающих  под  спущенными  штанами  самые
замысловатые  движениЯ,  а  над  ними  в позе дровосека неутомимый ’ьЯден. ‚
конце  концов  нам пришлось силой  оттащить  его,  а  то мы  бы  никогда  не
дождались своей очереди.
     Ќаконец  •айе  снова  поставил •иммельштоса  на  ноги  и  в  заключение
исполнил еще  один индивидуальный номер. ђазмахнувшись правой  рукой чуть не
до неба, словно собираЯсь захватить пригоршню звезд, он  влепил •иммельштосу
оплеуху. •иммельштос опрокинулсЯ навзничь. •айе снова поднЯл его,  привел  в
исходное  положение и, показав высокий класс точности, закатил ему вторую, -
на этот раз левой рукой.  •иммельштос взвыл и, став на четвереньки, пустилсЯ
наутек. …го полосатый почтальонский зад светилсЯ в лучах луны.
     Њы ретировались на рысЯх.
     •айе  еще раз  оглЯнулсЯ и сказал  удовлетворенно,  злобно  и несколько
загадочно:
     - ЉроваваЯ месть - как кровЯнаЯ колбаса.
     ‚ сущности, •иммельштосу следовало бы радоватьсЯ: ведь его слова о том,
что  люди всегда должны взаимно воспитывать друг  друга, не остались  втуне,
они  были  применены  к  нему  самому. Њы оказались  понЯтливыми учениками и
хорошо усвоили его метод.
     Ћн так никогда и не дозналсЯ, кто ему устроил этот сюрприз. Џравда, при
этом он приобрел постельник, которого мы уже не нашли на месте происшествиЯ,
когда заглЯнули туда через несколько часов.
     ‘обытиЯ  этого  вечера были причиной  того, что, отъезжаЯ на  следующее
утро  на  фронт,  мы  держались  довольно  молодцевато.  Љакой-то  старик  с
развевающейсЯ  окладистой бородой был так тронут нашим видом, что назвал нас
юными героЯми.


        IV

     Њы  едем к передовой  на  саперные  работы.  ‘  наступлением темноты  к
баракам подъезжают  грузовые автомобили. Њы влезаем в кузов. ‚ечер теплый, и
сумерки кажутсЯ нам огромным полотнищем,  под защитой  которого мы чувствуем
себЯ спокойнее. ‘умерки сближают нас; даже скуповатый ’ьЯден протЯгивает мне
сигарету и дает прикурить.
     Њы стоим вплотную друг к другу, локоть к локтю, сесть  никто  не может.
„а мы  и  не  привыкли  сидеть.  Њюллер  впервые  с  давних  пор  в  хорошем
настроении: он в новых ботинках.
     Њоторы завывают, грузовики громыхают и лЯзгают.  „ороги  разъезжены, на
каждом шагу - ухаб, и мы все  времЯ нырЯем вниз, так что чуть не вылетаем из
кузова.  ќто нас нисколько не  тревожит.  ‚ самом  деле,  что  может с  нами
случитьсЯ? ‘ломаннаЯ рука лучше, чем  простреленный живот,  и  многие только
обрадовались бы такому удобному случаю попасть домой.
     ђЯдом с нами идут длинные колонны машин с боеприпасами. Ћни спешат, все
времЯ обгонЯют  нас.  Њы  окликаем  сопровождающих,  перебрасываемсЯ  с ними
шутками.
     ‚переди показалась высокаЯ  каменнаЯ стена, - это ограда дома, стоЯщего
поодаль от дороги.  ‚друг Я начинаю  прислушиватьсЯ. Ќе ошибсЯ ли Я? Ќет,  Я
снова Явственно слышу гоготание гусей. џ глЯжу на Љатчинского,  он глЯдит на
менЯ, мы сразу же понЯли друг друга.
     - Љат, Я слышу, тут есть кандидат на сковородку...
     Ћн кивает:
     - ќто мы провернем, Љогда возвратимсЯ. џ в курсе дела.
     Ќу конечно  же,  Љат в курсе  дела. Ћн навернЯка  знает  каждую гусиную
ножку в радиусе двадцати километров.
     Њы  въезжаем в район артиллерийских позиций.  „лЯ маскировки с  воздуха
орудийные  окопы  обсажены  кустами,  образующими  сплошные зеленые беседки,
словно артиллеристы собрались встречать праздник кущей. ќти беседки имели бы
совсем мирный вид, если бы под их веселыми сводами не скрывались пушки.
     Ћт орудийной гари и капелек тумана воздух  становитсЯ вЯзким.  Ќа Языке
чувствуетсЯ горький привкус  порохового дыма. ‚ыстрелы грохочут так, что наш
грузовик ходит ходуном, вслед за ним с ревом катитсЯ эхо, все вокруг дрожит.
Ќаши  лица  незаметно  изменЯют  свое  выражение.  Џравда,  мы  едем  не  на
передовую, а только  на саперные работы, но на каждом  лице сейчас написано:
это полоса фронта, мы вступили в ее пределы.
     ќто еще  не страх. ’от, кто  ездил сюда так часто, как  мы,  становитсЯ
толстокожим. ’олько молоденькие новобранцы взволнованы. Љат учит их:
     - Ђ это тридцатилинейка [3]. ‘лышите,  вот она выстрелила, сейчас будет
разрыв.
     Ќо глухой отзвук разрывов не доноситсЯ до нас. Ћн тонет  в смутном гуле
фронта. Љат прислушиваетсЯ к нему:
     - ‘егоднЯ ночью нам дадут прикурить.
     Њы все тоже прислушиваемсЯ. Ќа фронте беспокойно. Љропп говорит:
     - ’омми, уже стрелЯют.
     ‘  той  стороны Явственно слышатсЯ  выстрелы. ќто  английские  батареи,
справа  от нашего  участка.  Ћни начали обстрел на час раньше.  Џри нас  они
всегда начинали ровно в десЯть.
     -  €шь, чего выдумали,  -  ворчит Њюллер, -  у  них, видать,  часы идут
вперед.
     - џ же вам говорю, нам дадут прикурить, у менЯ перед этим  всегда кости
ноют.
     Љат втЯгивает голову в плечи.
     ђЯдом с нами ухают три  выстрела.  Љосой  луч  пламени прорезает туман,
стволы ревут и гудЯт.  Њы поеживаемсЯ от холода и радуемсЯ, что завтра утром
снова будем в бараках.
     Ќаши лица не стали бледнее или краснее обычного; нет в  них  особенного
напрЯжениЯ или безразличиЯ, но все  же они  сейчас не такие, как  всегда. Њы
чувствуем, что у нас в крови включен какой-то контакт.  ќто не пустые слова;
это  действительно  так.  ”ронт,  сознание,  что ты  на  фронте,  - вот  что
заставлЯет срабатывать этот контакт. ‚ то мгновение,  когда раздаетсЯ  свист
первых снарЯдов, когда выстрелы  начинают рвать  воздух, - в наших жилах,  в
наших руках,  в  наших  глазах  вдруг  поЯвлЯетсЯ ощущение  сосредоточенного
ожиданиЯ,     настороженности,     обостренной    чуткости,     удивительной
восприимчивости  всех  органов чувств.  ‚се тело разом  приходит в состоЯние
полной готовности.
     Њне  нередко  кажетсЯ,  что  это  от  воздуха:   сотрЯсаемый  взрывами,
вибрирующий воздух  фронта  внезапно  возбуждает нас своей тихой  дрожью;  а
может быть, это сам фронт - от него исходит нечто вроде электрического тока,
который мобилизует какие-то неведомые нервные окончаниЯ.
     Љаждый раз  повторЯетсЯ одно и то  же: когда  мы  выезжаем,  мы  просто
солдаты,  порой  угрюмые,  порой  веселые,  но  как  только мы  видим первые
орудийные окопы, все, что мы говорим друг другу, звучит уже поиному...
     ‚от Љат сказал: "Ќам дадут прикурить". …сли  бы он сказал  это,  стоЯ у
бараков, то это было бы просто  его мнение, и только; но когда он произносит
эти слова  здесь, в них слышитсЯ нечто обнаженно-резкое, как холодный  блеск
штыка в лунную ночь; они врезаютсЯ в наши мысли, как нож в масло, становЯтсЯ
весомее и взывают  к тому бессознательному инстинкту, который пробуждаетсЯ у
нас здесь, - слова эти с их  темным, грозным смыслом: "Ќам дадут прикурить".
Ѓыть может, это наша жизнь содрогаетсЯ в своих самых сокровенных  тайниках и
поднимаетсЯ из глубин, чтобы постоЯть за себЯ.
     ”ронт  представлЯетсЯ  мне зловещим  водоворотом.  …ще  вдалеке от  его
центра, в  спокойных  водах  уже начинаешь ощущать  ту  силу,  с которой  он
всасывает  тебЯ  в  свою  воронку, медленно,  неотвратимо,  почти  полностью
парализуЯ всЯкое сопротивление.
     ‡ато из земли, из воздуха в  нас вливаютсЯ силы, нужные длЯ того, чтобы
защищатьсЯ, - особенно из земли. Ќи длЯ кого на свете землЯ  не означает так
много,  как длЯ  солдата.  ‚ те минуты,  когда он приникает  к  ней, долго и
крепко сжимаЯ ее  в своих объЯтиЯх, когда под  огнем страх смерти заставлЯет
его глубоко зарыватьсЯ в нее лицом и всем  своим телом, она его единственный
друг,  его брат,  его мать.  …й, безмолвной  надежной  заступнице, стоном  и
криком  поверЯет  он свой  страх  и свою боль,  и она принимает их  и  снова
отпускает его на десЯть секунд, - десЯть секунд перебежки, еще десЯть секунд
жизни, - и опЯть подхватывает его, чтобы укрыть, порой навсегда.
     ‡емлЯ, землЯ, землЯ!..
     ‡емлЯ! “ тебЯ  есть  складки, и впадины,  и  ложбинки, в  которые можно
залечь с разбега  и можно  забитьсЯ как крот!  ‡емлЯ! Љогда  мы  корчились в
предсмертной тоске, под всплесками несущего  уничтожение огнЯ, под леденЯщий
душу вой  взрывов,  ты  вновь  дарила  нам  жизнь, вливала ее в  нас могучей
встречной  струей! ‘мЯтение обезумевших живых существ, которых  чуть было не
разорвало на клочки, передавалось  тебе, и мы чувствовали в наших руках твои
ответные  токи  и вцеплЯлись  еще крепче  в  тебЯ  пальцами,  и,  безмолвно,
боЯзливо радуЯсь еще одной пережитой минуте, впивались в тебЯ губами!
     ѓрохот первых разрывов одним взмахом переносит какую-то частичку нашего
бытиЯ  на тысЯчи  лет  назад.  ‚  нас просыпаетсЯ инстинкт зверЯ, -  это  он
руководит  нашими действиЯми и  охранЯет нас.  ‚ нем  нет  осознанности,  он
действует  гораздо  быстрее, гораздо  увереннее,  гораздо  безошибочнее, чем
сознание. ќтого  нельзЯ объЯснить. ’ы идешь и ни о чем не думаешь, как вдруг
ты уже  лежишь  в Ямке, и где-то  позади тебЯ дождем рассыпаютсЯ осколки,  а
между тем ты не помнишь, чтобы слышал  звук приближающегосЯ снарЯда или хотЯ
бы подумал о том, что тебе надо залечь.  …сли бы ты полагалсЯ только на свой
слух, от  тебЯ  давно  бы ничего не  оста - лось, кроме разбросанных во  все
стороны  кусков  мЯса. Ќет, это  было другое,  то, похожее  на  Ясновидение,
чутье, которое  есть у  всех нас; это  оно  вдруг  заставлЯет солдата падать
ничком и спасает его от смерти, хотЯ он и не знает, как это происходит. …сли
бы не это чутье,  от ”ландрии до  вогезов давно  бы уже не  было  ни  одного
живого человека.
     Љогда мы выезжаем, мы  просто солдаты, порой угрюмые, порой веселые, но
как  только  мы добираемсЯ  до полосы, где  начинаетсЯ фронт, мы  становимсЯ
полулюдьми-полуживотными.
     Ќаша колонна втЯгиваетсЯ в жиденький лесок.  Њы проезжаем мимо походных
кухонь. ‡а лесом  мы слезаем. ѓрузовики  идут обратно. Ћни должны заехать за
нами завтра до рассвета.
     Ќад лугами стелетсЯ достающий до  груди слой тумана  и порохового дыма.
‘ветит луна. Џо  дороге проходЯт какие-то  части.  Ќа  касках играют тусклые
отблески  лунного  света.  €з  белого  тумана  выглЯдывают  только головы  и
винтовки, кивающие головы, колыхающиесЯ стволы.
     ‚дали,  ближе  к передовой,  тумана  нет.  ѓоловы  превращаютсЯ  там  в
человеческие фигуры; солдатские куртки, брюки и сапоги выплывают из  тумана,
как из молочного озера. Ћни образуют походную колонну. Љолонна движетсЯ, все
прЯмо и  прЯмо, фигуры сливаютсЯ в сплошной клин, отдельных людей уже нельзЯ
различить, лишь темный клин с причудливыми отростками из плывущих в туманном
озере голов и винтовок медленно продвигаетсЯ вперед. ќто колонна, а не люди.
     Џо одной  из поперечных дорог  навстречу нам подъезжают легкие орудиЯ и
повозки  с боеприпасами.  Љонские  спины  лоснЯтсЯ в лунном свете,  движениЯ
лошадей красивы, они закидывают головы, видно, как блестЯт их  глаза. ЋрудиЯ
и повозки  скользЯт мимо  нас  на  расплывающемсЯ  фоне  лунного  ландшафта,
всадники  с  их касками кажутсЯ  рыцарЯми давно ушедших времен,  в этом есть
что-то красивое и трогательное.
     Њы идем  к  саперному складу.  Ћдни взваливают  на плечи острые  гнутые
железные бруски, и мы идем дальше. Ќести все это неудобно и тЯжело.
     Њестность  становитсЯ  все  более изрытой.  €дущие  впереди передают по
цепи: "‚нимание, слева глубокаЯ воронка", "Ћсторожно, траншеЯ".
     Ќаши глаза  напрЯжены, наши  ноги и палки ощупывают  почву,  прежде чем
принЯть на себЯ вес нашего тела. ‚незапно колонна останавливаетсЯ; некоторые
налетают лицом на моток проволоки, который несут перед нами. ‘лышитсЯ брань.
     Њы наткнулись на разбитые повозки. ЌоваЯ  команда: "Љончай  курить!" Њы
подошли вплотную к окопам.
     Џока мы шли, стало  совсем темно. Њы обходим лесок, и теперь перед нами
открываетсЯ участок передовой.
     ‚есь горизонт, от краЯ  до краЯ,  светитсЯ смутным красноватым заревом.
Ћно в непрестанном движении,  там и сЯм его  прорезают вспышки  пламени  над
стволами батарей. ‚ысоко  в небе взлетают осветительные ракеты - серебристые
и красные шары; они  лопаютсЯ и осыпаютсЯ дождем  белых,  зеленых и  красных
звезд.  ‚ремЯ  от  времени  в  воздух  взмывают французские ракеты,  которые
выбрасывают  шелковый  парашютик  и медленно-медленно  опускаютсЯ на  нем  к
земле. Ћт них все вокруг освещено как днем, их свет доходит до нас, мы видим
на земле резкие контуры наших теней. ђакеты висЯт в воздухе несколько минут,
потом догорают. ’отчас  же  повсюду  взлетают новые, и  вперемешку с  ними -
опЯть зеленые, красные и синие.
     - ‚липли, - говорит Љат.
     ђаскаты   орудийного  грома  усиливаютсЯ   до  сплошного  приглушенного
грохота, потом  он  снова  распадаетсЯ на отдельные группы  разрывов.  ‘ухим
треском  пощелкивают пулеметные очереди. Ќад нашими  головами мчитсЯ,  воет,
свистит и  шипит что-то  невидимое,  заполнЯющее весь  воздух.  ќто  снарЯды
мелких  калибров,  но  между  ними  в  ночи  уже  слышитсЯ  басовитое  пение
крупнокалиберных "тЯжелых чемоданов",  которые падают где-то  далеко позади.
Ћни издают хриплый трубный  звук, всегда идущий откуда-то издалека, как  зов
оленей во времЯ течки, и их путь пролегает высоко над воем и свистом обычных
снарЯдов.
     Џрожекторы начинают ощупывать черное небо. €х лучи  скользЯт  по  нему,
как гигантские, суживающиесЯ на конце линейки. Ћдин из  них стоит неподвижно
и  только чуть  подрагивает. ’отчас  же рЯдом с  ним поЯвлЯетсЯ второй;  они
скрещиваютсЯ,  между ними виднеетсЯ черное насекомое, оно пытаетсЯ уйти: это
аэроплан. ‹учи сбивают его с курса, ослеплЯют его, и он падает.
     Њы забиваем железные кольЯ в землю, на равном расстоЯнии друг от друга.
Љаждый моток держат двое, а  двое других разматывают колючую  проволоку. ќто
отвратительнаЯ проволока  с густо насаженными длинными остриЯми. џ разучилсЯ
разматывать ее и расцарапал себе руку.
     —ерез  несколько часов  мы управились.  Ќо  у  нас  еще есть  времЯ  до
прибытиЯ  машин. Ѓольшинство из нас ложитсЯ спать.  џ тоже пытаюсь  заснуть.
Ћднако длЯ этого слишком свежо. —увствуетсЯ, что мы недалеко от морЯ:  холод
то и дело будит нас.
     Ћдин раз мне удаетсЯ уснуть крепко. џ просыпаюсь, словно  от внезапного
толчка, и не могу понЯть,  где Я. џ вижу звезды, вижу ракеты, и на мгновение
мне кажетсЯ, будто Я уснул на  каком-то празднике в саду. џ не знаю, утро ли
сейчас или вечер, Я  лежу в белой  колыбели рассвета и ожидаю ласковых слов,
которые вот-вот должны прозвучать, - слов ласковых,  домашних, - уж не плачу
ли Я? џ подношу руку к глазам, - как странно, разве Я  ребенок? Љожа у  менЯ
нежнаЯ...  ‚се  это  длитсЯ  лишь  одно  мгновение,  затем  Я  узнаю  силуэт
Љатчинского. Ћн сидит спокойно,  как  и  подобает старому  служаке,  и курит
трубку,  - разумеетсЯ,  трубку  с  крышечкой.  ‡аметив,  что Я проснулсЯ, он
говорит:
     -  Ђ  здорово тебЯ, однако, передернуло. ќто был просто дымовой патрон.
Ћн упал вон в те кусты.
     џ сажусь, на душе у менЯ какое-то странное чувство одиночества. •орошо,
что рЯдом  со мной Љат.  Ћн задумчиво  смотрит в сторону  переднего  краЯ  и
говорит:
     - Ћчень неплохой фейерверк, если бы только это не было так опасно.
     Џозади  нас ударил снарЯд.  Ќекоторые  новобранцы испуганно вскакивают.
—ерез несколько минут разрываетсЯ еще один, на этот раз  ближе. Љат выбивает
свою трубку:
     - ‘ейчас нам дадут жару.
     Ћбстрел  началсЯ. Њы отползаем в сторону, насколько это удаетсЯ сделать
в спешке. ‘ледующий снарЯд уже накрывает нас.
     Љто-то  кричит. Ќад  горизонтом  поднимаютсЯ  зеленые ракеты.  ”онтаном
взлетает грЯзь, свистЯт осколки. лепающий звук их падениЯ слышен еще долгое
времЯ после того, как стихает шум разрывов.
     ђЯдом  с  нами  лежит  насмерть   перепуганный  новобранец  с  льнЯными
волосами.  Ћн  закрыл  лицо  руками.  …го  каска  откатилась  в  сторону.  џ
подтЯгиваю  ее и собираюсь нахлобучить  ему  на  голову. Ћн поднимает глаза,
отталкивает  каску  и,  как ребенок,  лезет  головой  мне под  мышку, крепко
прижимаЯсь  к  моей груди. …го узкие плечи  вздрагивают. ’акие плечи  были у
Љеммериха.
     џ  его  не  гоню.  Ќо  чтобы  хоть  как-нибудь  использовать  каску,  Я
пристраиваю ее новобранцу на заднюю часть, - не длЯ того чтобы подурачитьсЯ,
а просто из тех соображений,  что  сейчас это самаЯ уЯзвимаЯ точка его тела.
Џравда, там толстый  слой мЯса, но ранение в это место  - ужасно болезненнаЯ
штука, к тому же приходитсЯ несколько  месЯцев лежать  в лазарете, все времЯ
на животе, а после выписки почти навернЯка будешь хромать.
     ѓде-то  с  оглушительным  треском  упал  снарЯд.  ‚  промежутках  между
разрывами слышны чьи-то крики.
     Ќаконец грохот стихает. Ћгонь пронессЯ  над нами,  теперь его перенесли
на самые дальние запасные позиции. Њы решаемсЯ поднЯть голову и осмотретьсЯ.
‚ небе трепещут красные ракеты. Ќаверно сейчас будет атака.
     Ќа  нашем  участке  пока  что  по-прежнему  тихо.  џ  сажусь  и  треплю
новобранца по плечу:
     - Ћчнись, малыш! Ќа этот раз опЯть все обошлось.
     Ћн растерЯнно оглЯдываетсЯ. џ успокаиваю его:
     - Ќичего, привыкнешь.
     Ћн замечает свою каску и  надевает ее. Џостепенно  он приходит в  себЯ.
‚друг  он  краснеет  как  маков  цвет, на  лице его  написано  смущение.  Ћн
осторожно дотрагиваетсЯ  рукой до штанов и жалобно  смотрит на менЯ. џ сразу
же соображаю, в  чем дело: у него пушечнаЯ болезнь. џ,  правда,  вовсе не за
этим подставил  ему  каску как  раз туда, куда надо,  но  теперь  Я  все  же
стараюсь утешить его:
     - ‘тыдитьсЯ тут нечего; еще  и  не таким, как  ты, случалось наложить в
штаны, когда они впервые попадали под огонь. ‡айди  за куст, сними кальсоны,
и дело с концом.
     Ћн  семенит  за  кусты.  ‚округ   становитсЯ  тише,  однако  крики   не
прекращаютсЯ.
     - ‚ чем дело, Ђльберт? - спрашиваю Я.
     - Ќесколько прЯмых попаданий на соседнем участке.
     Љрики продолжаютсЯ. ќто не люди, люди не могут так страшно кричать.
     Љат говорит:
     - ђаненые лошади.
     џ еще никогда не слыхал, чтобы лошади кричали, и мне что-то не веритсЯ.
ќто  стонет сам многострадальный  мир, в этих стонах слышатсЯ все муки живой
плоти, жгучаЯ, ужасающаЯ боль. Њы побледнели. „етеринг встает во весь рост:
     - €зверги, живодеры! „а пристрелите же их!
     „етеринг - крестьЯнин и знает толк в лошадЯх. Ћн взволнован. Ђ стрельба
как нарочно почти совсем стихла. Ћт это