койного - своей Я ее  больше
не считал, - трЯсЯсь от страха и обливаЯсь холодным потом. Њалейший  скрип
где-нибудь - и сердце у менЯ останавливалось. „нем в  школе  Я  ничего  не
соображал. ‚ернулсЯ домой и провел еще одну длинную ночь  без  сна,  а  на
следующий день заснул на уроке. “читель спросил менЯ, в  чем  дело,  но  Я
ничего не мог ему объЯснить. Ќе в силах  избавитьсЯ  от  страха,  Я  начал
тосковать по дому. …ще несколько бессонных ночей - и Я оказалсЯ  на  грани
нервного расстройства.
   ‚ воскресенье Я не хотел идти в церковь. „ЯдЯ Љларк и тетЯ  „жоди  были
поражены. Ћни не понимали, что, отказываЯсь идти в  церковь,  Я  на  самом
деле молил их разрешить мне спать в какой-нибудь другой комнате. џ осталсЯ
дома один и весь день просидел на крыльце, не осмелилсЯ даже зайти в кухню
поесть. Џить ходил на задний двор, где была колонка. џ  дошел  до  полного
отчаЯниЯ и вечером снова стал уговаривать дЯдю.
   - Ќу пожалуйста, разрешите мне спать на диване в гостиной, - умолЯл Я.
   - ’ебе надо избавитьсЯ от этого страха, - сказал „ЯдЯ.
   ’огда Я решилсЯ попросить,  чтобы  менЯ  отправили  домой.  „ЯдЯ  Љларк
потратил на менЯ столько денег, привез сюда, купил мне одежду и  учебники,
хотел мне помочь, Я знаю, но все равно!
   - „ЯдЯ Љларк, отправьте менЯ обратно в „жексон.
   Ћн сидел, склонившись над маленьким столиком, но,  услышав  мои  слова,
выпрЯмилсЯ и удивленно посмотрел на менЯ.
   - ’ебе у нас плохо?
   - „а, сэр, - призналсЯ Я, думаЯ, что вот сейчас менЯ поразит гром.
   - ’ы правда хочешь домой?
   - „а, сэр.
   - „ома тебе будет хуже, - сказал он. - €м и так не хватает  денег,  что
вы будете есть?
   - џ хочу быть там, где мама, - сказал Я, надеЯсь убедить его.
   - Ќаверно, это ты из-за комнаты?
   - „а, сэр.
   - —то ж, мы хотели как лучше, - вздохнул дЯдЯ. - ‚идно, не сумели. …сли
ты хочешь домой, езжай.
   - Љогда? - радостно спросил Я.
   - Љогда начнутсЯ каникулы.
   - Ќет, Я хочу сейчас! - закричал Я.
   - Ќо ты же сорвешь свои занЯтиЯ, - сказал дЯдЯ.
   - Ќу и что, пускай!
   - Џотом ох как будешь жалеть. ’ы ни одного года толком не проучилсЯ.
   - џ хочу домой, - сказал Я.
   - „авно?
   - „авно, сэр.
   - ‘егоднЯ же напишу бабушке, - сказал он, в изумлении глЯдЯ на менЯ.
   Љаждый день Я спрашивал, пришел ли ответ от бабушки. €з-за бессонницы Я
проводил дни словно в горЯчечном безумном  сне,  мне  было  не  до  школы.
Ћценки мои становились все хуже, Я перестал  заниматьсЯ.  †ил  в  страшном
напрЯжении, считаЯ минуты, оставшиесЯ до отъезда.
   Љак-то вечером, помогаЯ тете „жоди по дому, Я пошел к колонке  принести
ведро воды. џ был точно во  сне,  так  устал,  замучилсЯ,  ноги  еле  менЯ
держали.  џ  повесил  ведро  на  кран  и  принЯлсЯ  качать   воду,   ведро
соскользнуло, и мне залило и брюки, и носки, и башмаки.
   - ‘волочь проклЯтаЯ, вшивое, сукино, ублюдочное ведро,  -  выругалсЯ  Я
Яростным шепотом.
   - ђичард! - раздалсЯ изумленный крик тети „жоди  где-то  в  темноте  за
моей спиной.
   џ обернулсЯ. Ќа ступеньках заднего крыльца стоЯла тетЯ.  Ћна  двинулась
ко мне.
   - —то ты сказал, повтори!
   - Ќичего, - пробормотал Я, виновато глЯдЯ себе под ноги.
   - Џовтори, что ты сказал! - требовала она.
   џ не отвечал. ЌаклонилсЯ и поднЯл ведро. Ћна выхватила его у менЯ.
   - Џовтори, Я тебе говорю!
   џ стоЯл, понурив голову, и думал,  действительно  она  хочет,  чтобы  Я
повторил свои ругательства, или просто стращает менЯ.
   - џ сейчас все расскажу дЯде, - сказала она наконец.
   ‚ эту минуту Я ее возненавидел. џ считал, что, опустив голову и глЯдЯ в
землю, Я показал ей, что раскаиваюсь и прошу прощениЯ, но она  мою  мольбу
отвергла.
   - Ќу и рассказывайте, мне все равно, - сказал Я.
   Ћна подала мне ведро, Я наполнил его водой и отнес в дом.  Ћна  шла  за
мной по пЯтам.
   - ђичард, какой ты дурной, испорченный мальчик, - сказала она.
   - Ќу и пускай, мне все равно, - повторил Я.
   џ прошел мимо нее и сел на крыльцо. џ не хотел, чтобы она слышала,  как
Я ругалсЯ, но раз уж так случилось и она менЯ не простила, будь что будет.
џ уеду домой. Ќо где мой дом? “бегу от них, и все.
   „ЯдЯ Љларк позвал менЯ в гостиную.
   - „жоди говорит, ты нехорошо ругалсЯ.
   - „а, сэр.
   - ’ы сознаешьсЯ?
   - „а, сэр.
   - ‡ачем ты ругалсЯ?
   - Ќе знаю.
   - џ тебЯ выпорю. ‘нимай рубашку.
   Ќе говорЯ ни слова, Я обнажил спину, и  он  отхлестал  менЯ  ремнем.  џ
стиснул зубы и не проронил ни звука.
   - Ѓудешь еще ругатьсЯ?
   - џ хочу домой.
   - Ќадевай рубашку.
   џ повиновалсЯ.
   - џ хочу домой, - снова повторил Я.
   - ’вой дом здесь.
   - џ хочу в „жексон.
   - “ тебЯ нет дома в „жексоне.
   - џ хочу к маме.
   - •орошо. - Ћн смЯгчилсЯ. - џ отправлю  тебЯ  домой  в  субботу.  -  Ћн
смотрел на менЯ с недоумением. - ѓде ты научилсЯ так ругатьсЯ?
   џ смотрел да него и ничего не отвечал; в моей памЯти замелькали одна за
другой жалкие лачуги, в которых Я жил, и от этого Я  чувствовал  себЯ  еще
более чужим в этом доме. Љак мог Я объЯснить  ему,  что  ругатьсЯ  Я  умел
прежде, чем научилсЯ читать? Љак мог Я сказать ему, что в шесть лет Я  уже
был пьЯницей?
   Љогда утром в субботу он повел менЯ на вокзал, менЯ мучила вина,  Я  не
мог посмотреть ему в глаза. Ћн дал мне билет,  и  Я  поспешно  поднЯлсЯ  в
вагон. Џоезд тронулсЯ, Я неловко помахал ему в окно на прощанье.  ‚от  уже
его больше не видно, и тут менЯ охватила слабость. €з глаз полились слезы.
џ прислонилсЯ к спинке сиденьЯ, закрыл  глаза  и  проспал  всю  дорогу  до
„жексона.


   џ обрадовалсЯ, увидев мать. …й стало гораздо лучше,  хотЯ  она  еще  не
поднималась с постели. „октор советовал сделать  вторую  операцию,  может,
после нее она  совсем  поправитсЯ.  Ќо  Я  волновалсЯ  -  зачем  еще  одна
операциЯ? џ уже пережил столько несбывшихсЯ надежд, что хотел оградить  от
разочарованиЯ мать. ‚се мои чувства подавлЯл теперь страх, и Я  их  никому
не открывал. џ уже начал понимать, что чувствую совсем не так, как другие,
и старалсЯ никого не пускать себе в душу.
   ‚ школе Я учитьсЯ  не  стал.  џ  играл  один  на  заднем  дворе,  кидал
резиновый мЯч о забор, рисовал старым ножом в мЯгкой глине,  читал  книги,
которые удавалось найти в доме. џ мечтал скорее вырасти и стать на ноги.
   €з Љартерса приехал дЯдЯ ќдвард и повез мать на операцию в  Љларксдейл;
в последнюю минуту Я настоЯл, чтобы взЯли и менЯ. џ быстро  оделсЯ,  и  мы
отправились на вокзал. ‚сю дорогу Я сидел мрачный, боЯсь поднЯть глаза  на
мать, мне хотелось вернутьсЯ и хотелось ехать с ними. Ќо вот и Љларксдейл,
мы  сели  в  такси  и  поехали  к  доктору.  Њать  держалась  мужественно,
улыбалась, шутила, но Я знал,  что  она,  как  и  Я,  боитсЯ  операции.  ‚
приемной у доктора Я вдруг с необыкновенной  остротой  осознал,  что  мать
никогда больше  не  поправитсЯ.  Ќаконец  вышел  доктор  в  белом  халате,
поздоровалсЯ со мной за руку, пригласил мать в кабинет. „ЯдЯ  ќдвард  ушел
хлопотать насчет палаты и сиделки. ‚о мне что-то сломалось. џ ждал, ждал и
ждал. Џрошло несколько часов. Ќаконец в дверЯх поЯвилсЯ доктор.
   - Ќу, как мама?
   - Џрекрасно, - сказал он.
   - Ћна поправитсЯ?
   - ќто будет Ясно через несколько дней.
   - Њожно мне сейчас ее повидать?
   - Ќет, сейчас нельзЯ.
   ‚ернулсЯ дЯдЯ ќдвард, с ним пришли два санитара с носилками.  ‚низу  их
ждала машина "скорой помощи". Ћни вошли в  кабинет  и  вынесли  маму,  она
лежала с закрытыми глазами, всЯ закутаннаЯ в белое. џ  хотел  броситьсЯ  к
носилкам, поцеловать ее, но словно прирос к месту.
   - Џочему они уносЯт маму? - спросил Я дЯдю ќдварда.
   - Ќичего не поделаешь, длЯ цветных в больнице нет коек, - объЯснил он.
   џ смотрел, как санитары с носилками спускаютсЯ по лестнице, потом стоЯл
на тротуаре и смотрел, как ставЯт носилки в машину. Њашина уехала. џ знал,
что мать ушла из моей жизни, Я чувствовал это.
   Њы с дЯдей остановились в меблированных комнатах; каждое утро он  ходил
справлЯтьсЯ  о  здоровье  матери  и  каждый   раз   возвращалсЯ   мрачный,
молчаливый. Ќаконец он сказал, что забирает мать домой.
   - ‘кажи мне правду, ей не лучше? - спросил Я.
   - Ћна очень плоха, - сказал он.
   Њы уехали из Љларксдейла; мать везли на  носилках  в  багажном  вагоне,
около нее сидел дЯдЯ ќдвард. „ома она много дней лежала, глЯдЯ перед собой
отсутствующими глазами, и стонала. Џриходили врачи, смотрели ее и,  ничего
не сказав, уходили. Ѓабушка совсем потерЯла  покой.  „ЯдЯ  ќдвард  съездил
домой, снова вернулсЯ и стал приводить все новых врачей. Ћни сказали,  что
в мозгу у мамы образовалсЯ тромб и что ее снова разбил паралич.
   Љак-то вечером мама подозвала менЯ к своей постели и  сказала,  что  не
может больше терпеть такую боль, скорей бы уж ей умереть.  џ  взЯл  ее  за
руку, просил успокоитьсЯ. ‚ тот вечер жалость к матери умерла  во  мне,  Я
словно окаменел. џ ухаживал за ней, знал, что она страдает. Ћна десЯть лет
не вставала с постели, понемногу ей стало лучше, хотЯ полностью она так  и
не поправилась, и времЯ  от  времени  нарушениЯ  мозгового  кровообращениЯ
повторЯлись. ‚се деньги, что  были  в  семье,  ушли  на  маму;  теперь  их
неоткуда было взЯть. ‚се постепенно свыклись с болезнью матери,  смирились
как с чем-то неизбежным.
   ‘траданиЯ матери превратились в моем сознании в некий символ  -  символ
бедности, невежества,  беспомощности,  неутолимого  голода,  беспросветной
нищеты, скитаний, тщетных просьб, унижений и страха, бессмысленной боли  и
неизбывного горЯ. …е жизнь окрасила в свои тона и  мою  жизнь,  определила
отношение к людЯм, с которыми менЯ должна была свести судьба в будущем,  к
событиЯм,  которым  предстоЯло  произойти.  „олгие  годы  непрекращающихсЯ
страданий матери сделали менЯ угрюмым, и Я потом всегда сторонилсЯ  людей,
боЯлсЯ  малейшего  проЯвлениЯ  искренней   радости,   был   настороженным,
застенчивым, и тревога  все  времЯ  гнала  менЯ  куда-то,  точно  Я  хотел
спастись от следовавшего за мной по пЯтам рока.
   ‚ двенадцать  лет,  не  окончив  полностью  ни  одного  класса,  Я  уже
выработал жизненную философию, которую потом не мог уничтожить  весь  опыт
моей жизни; Я нутром чуЯл, где правда и где ложь, и никто не мог  свернуть
менЯ с моего пути; Я сам, не получив никакого образованиЯ - да образование
тут и ни при чем, - понЯл, что  смысл  жизни  открываетсЯ  лишь  тем,  кто
мужественно пытаетсЯ постичь его в бессмысленном страдании.
   ‚ двенадцать лет  у  менЯ  сложилось  отношение  к  жизни,  которое  не
изменилось и по сей день, оно побуждало менЯ  всюду  искать  подтверждениЯ
тому, что Я прав, толкало изведать все  и  ни  к  чему  не  привЯзыватьсЯ,
повелело быть терпимым ко всем и ко всему и ничего не принимать на веру. џ
научилсЯ прозревать страданиЯ других людей, тЯнулсЯ к тем, кто был подобен
мне, Я часами слушал, что рассказывали мне люди о своей жизни, Я был полон
Ярости и состраданиЯ, злобы и любви.
   џ холодно вникал в существо  любого  вопроса,  стараЯсь  обнажить  суть
страданиЯ, которое - Я это  знал  -  там  заключено.  џ  страстно  увлексЯ
психологией, реалистической и натуралистической литературой и  искусством,
углубилсЯ  в  лабиринты  политики,  котораЯ  способна  целиком   поглотить
человеческую душу. џ отдал  свои  симпатии  бунтарЯм.  џ  любил  искать  в
беседах ответы на вопросы, которые никому не могли помочь,  а  могли  лишь
поддержать во мне безграничное изумление и ужас перед драмой  человеческих
чувств, таЯщихсЯ за введшими событиЯми вашей жизни.


        4

   Ѓабушка была одержимаЯ адвентистка  седьмого  днЯ,  и  мне  приходилось
притворЯтьсЯ, что Я тоже чту ее бога, такова была плата за  то,  что  менЯ
кормЯт. ‚ учении, которое проповедовала ее церковь, без  конца  поминались
озера огненные и серные и  заваленные  костЯми  долины,  морЯ  то  и  дело
высыхали, солнце делалось мрачно,  как  власЯница,  а  луна  делалась  как
кровь, звезды небесные падали на землю  как  незрелые  смоквы,  деревЯнный
посох превращалсЯ в змею, из туч вещали голоса, люди ходили по воде, средь
грома и молний ЯвлЯлсЯ господь вседержитель,  вода  превращалась  в  вино,
мертвые восставали из гроба, слепые прозревали, хромые начинали ходить;  у
престола всевышнего восседали чудища, исполненные множества  голов,  глаз,
рогов и ног; воздвигались идолы с головами из золота, плечами из  серебра,
с ногами из меди, со  ступнЯми  из  глины  -  библейскаЯ  сказка,  котораЯ
начиналась сотворением мира и кончалась днем  второго  пришествиЯ  •риста,
когда небо скроетсЯ, свившись как свиток, когда все силы земные и небесные
сойдутсЯ в долине, называемой Ђрмагеддон, и господь вседержитель сойдет  с
престола судить миллионы живых и мертвых...
   Љрасочные проповеди увлекали мое воображение,  Я  начинал  во  все  это
верить, но стоило мне выйти из церкви на  Яркий  солнечный  свет,  увидеть
людей, почувствовать живую жизнь улиц,  и  Я  понимал:  все  это  выдумки,
никакого ‘удного днЯ не будет.
   ‘нова мне пришлось  испытать  голод,  жестокий  голод,  от  которого  Я
начинал метатьсЯ,  как  зверь,  в  тоске,  в  злобе  и  в  Ярости,  сердце
переполнЯла тЯжкаЯ  ЯдовитаЯ  ненависть,  рождались  странные  капризы.  џ
беспрерывно  мечтал  о  еде,  но  особенное  вожделение  вызывали  у  менЯ
почему-то ванильные вафли. ђазжившись пЯтью центами, Я  нессЯ  на  угол  в
бакалейную лавочку, покупал пачку вафель и медленно-медленно  брел  домой,
чтобы съесть по дороге все вафли самому. „ома Я садилсЯ на крыльце и снова
погружалсЯ в мечты о вафлЯх, желание мое  доходило  до  неистовства,  и  Я
хваталсЯ за какое-нибудь дело, чтобы отвлечьсЯ. џ изобрел способ ненадолго
обманывать голод, длЯ этого  Я  пил  воду,  хотелось  мне  пить  или  нет:
подставлЯл рот под кран, полностью его открывал, и струЯ лилась мне  прЯмо
в желудок, пока он не наполнЯлсЯ. €ной раз живот болел, но  все  равно  на
несколько минут голод переставал менЯ мучить.
   ЊЯсо в доме бабушки бывало очень редко, вкуса  свинины  и  телЯтины  мы
вообще не знали. ‘лучалось, ели рыбу, и то лишь  такую,  у  которой  много
костей. Џекарный порошок в тесто никогда не клали, считалось,  что  в  нем
содержатсЯ вещества, вредные длЯ организма. Ќа завтрак Я ел маисовую  кашу
с подливкой из свиного сала и муки, и менЯ потом полднЯ одолевала отрыжка.
Њы то и дело пили соду от расстройства желудка.  ‚  четыре  часа  днЯ  мне
давали тарелку капусты на свином сале. €ногда по воскресеньЯм мы  покупали
на десЯть центов говЯдины, но она обычно оказывалась несъедобной.  ‹юбимое
блюдо бабушки было жаркое из арахиса, которое она готовила  как  мЯсо,  но
ведь арахис и есть арахис.
   Џоложение мое в доме было не из простых: ребенок, лишний  рот,  который
приходитсЯ кормить, родной внук, который не жаждет вечного спасениЯ и душе
которого грозит гибель.  Ѓабушка  прозрачно  намекала,  цитируЯ  ‘вЯщенное
писание, что один грешник в доме  может  навлечь  гнев  господен  на  всех
домочадцев и проклЯтие падет равно  на  виноватых  и  невинных,  и  упорно
объЯснЯла  затЯнувшуюсЯ  болезнь  матери  моим  неверием.  Ћчень  скоро  Я
научилсЯ пропускать  ее  библейские  угрозы  мимо  ушей,  всЯкаЯ  мистика,
проповеди и нравоучениЯ отскакивали от менЯ как от стенки горох.
   Ќо вот в борьбе  за  мою  душу  бабушка  обрела  подкрепление:  окончив
церковную адвентистскую школу в •антсвилле, штат Ђлабама, домой  вернулась
ее младшаЯ дочь, тетЯ ќдди, котораЯ стала  твердить,  что,  уж  коль  менЯ
здесь из милости кормЯт, Я должен хотЯ бы слушатьсЯ. Ћна предложила отдать
менЯ осенью не в обычную  городскую  школу,  а  в  церковную.  …сли  бы  Я
отказалсЯ, Я проЯвил бы не  только  вопиющее  безбожие,  но  и  чудовищную
неблагодарность. џ спорил и протестовал, но мать поддержала бабушку и тетю
ќдди, и мне пришлось подчинитьсЯ.
   Ќачались занЯтиЯ в церковной школе, и Я скрепЯ сердце стал туда ходить.
‚ небольшой комнатенке сидело двадцать учеников от пЯти до пЯтнадцати  лет
- здесь занимались все классы от первого до  последнего.  ’етЯ  ќдди  была
единственнаЯ учительница, и  с  первого  же  днЯ  между  нами  разгорелась
жестокаЯ, беспощаднаЯ война.  Ћна  только  начинала  преподавать  и  очень
нервничала, волновалась, а тут еще в классе сидит племЯнник  -  мальчишка,
который не признает  ее  бога  и  не  желает  ходить  в  ее  церковь.  Ћна
преисполнилась решимости доказать своим ученикам, что Я грешник,  которого
она сурово осуждает и который не заслуживает никакого снисхождениЯ.
   ђебЯта  в  школе  были  смирные,   послушные,   здесь   совершенно   не
чувствовалось духа соперничества, который царит в обычных школах и который
испытывает тебЯ на прочность и закалЯет, даваЯ представление о  мире,  где
тебе суждено жить. ‡дешние мальчишки и девчонки были покорные, как овцы, Я
не слыхал от них ни единого живого слова, они не бегали, не  смеЯлись,  не
ссорились, не радовались, не горевали. џ судил  о  них  с  объективностью,
которой им было не понЯть. Ћни были  порождением  своей  среды  и  никакой
другой жизни не могли себе представить, а Я пришел  из  иного  мира,  мира
пивных, уличных шаек, вокзалов, депо, пристаней, сиротских  приютов;  менЯ
носило из города в город, из дома в  дом,  сталкивало  со  взрослыми  куда
чаще, чем надо бы. ЊоЯ привычка чертыхатьсЯ  ошарашила  чуть  ли  не  весь
класс, а тетЯ ќдди  и  вовсе  растерЯлась,  так  что  мне  потом  пришлось
сдерживать себЯ.
   ЏерваЯ неделЯ в школе подходила к концу, и тут наша с тетей ќдди вражда
вспыхнула открыто. Ћднажды на уроке она вдруг встала из-за стола и подошла
ко мне.
   - Љак тебе не стыдно! - сказала она и стукнула менЯ линейкой по руке.
   џ схватилсЯ за онемевшие от боли пальцы и с изумлением спросил:
   - Ђ что Я сделал?
   - ЏоглЯди-ка на пол.
   џ поглЯдел - пол был усыпан  крошками  грецких  орехов,  их  растоптали
ногами, и на чистых, белых досках темнели жирные пЯтна. џ сразу понЯл, что
орехи грыз мальчишка, который сидел впереди менЯ, мои-то  орехи  лежали  у
менЯ в кармане, Я еще ни одного не разгрыз.
   - Ќо это не Я.
   - Љак ты посмел есть в классе? - спросила она.
   - џ не ел, - возразил Я.
   - Ќе лги! ‡десь не просто школа, здесь свЯтой  дом  божий!  -  крикнула
она, пылаЯ негодованием.
   - ’етЯ ќдди, мои орехи вот они, в кармане...
   - ЊенЯ зовут мисс “илсон! - взвизгнула она.
   џ молча глЯдел на нее - наконец-то до менЯ дошло,  что  ее  бесит.  Ћна
несколько раз предупреждала менЯ, чтобы в школе Я называл ее мисс  “илсон,
и Я почти всегда так к ней и обращалсЯ. Ћна боЯлась, что, если Я назову ее
"тетЯ ќдди", это подорвет дисциплину. ‚се до единого ребЯта знали, что она
моЯ тетка, многие познакомились с ней задолго до менЯ.
   - €звините, - сказал Я, отвернулсЯ и открыл книгу.
   - ђичард, встань!
   џ не шевельнулсЯ. ‚ классе воцарилась напрЯженнаЯ  тишина.  Њои  пальцы
вцепились в книгу, Я знал, что все ребЯта смотрЯт на менЯ. ќто не  Я  грыз
орехи, Я назвал ее "тетЯ ќдди" нечаЯнно и за свой промах извинилсЯ,  зачем
же делать из менЯ козла отпущениЯ? € потом, Я ждал,  что  сидЯщий  впереди
мальчишка придумает что-нибудь и спасет менЯ, ведь виноват-то он.
   - ‚стань, Я сказала! - крикнула она.
   џ сидел, не поднимаЯ глаз от книги. Ћна  схватила  менЯ  за  шиворот  и
рванула из-за парты так, что Я отлетел в угол.
   - џ с тобой разговариваю! - в бешенстве закричала она.
   џ выпрЯмилсЯ и посмотрел на нее, в глазах моих была ненависть.
   - Ќе смей так глЯдеть на менЯ!
   - ќто не Я насорил на пол!
   - Ђ кто?
   “личный кодекс чести, который Я так  хорошо  усвоил,  поставил  менЯ  в
трудное положение. џ никогда ни на кого не Ябедничал, сейчас  Я  надеЯлсЯ,
что мой сосед придет  мне  на  помощь,  солжет,  извинитсЯ,  сделает  хоть
что-нибудь и выручит менЯ. ‘колько раз Я из  дружбы  брал  на  себЯ  чужую
вину, сколько раз ребЯта в нашей компании принимали побои друг за друга. Ђ
этот благочестивый отрок, видно, с помощью божией проглотил Язык.
   - Ќе знаю, - наконец произнес Я.
   - Џодойди к столу.
   џ медленно приблизилсЯ, думаЯ, что сейчас она начнет перепиливать  менЯ
пополам проповедью, и вдруг вижу: она идет в угол, берет длинный,  гибкий,
зеленый прут  и  направлЯетсЯ  ко  мне.  ‘ердце  у  менЯ  заколотилось,  Я
разозлилсЯ и закричал:
   - ќто не Я, Я ничего не сделал!
   Ћна размахнулась стегнуть менЯ, но Я отскочил.
   - ‘той на месте, тебе говорю! -  прорычала  она,  перекосившись  и  всЯ
трЯсЯсь от бешенства.
   џ сдалсЯ, менЯ доконала не тетЯ ќдди, а богобоЯзненный  отрок,  который
сидел впереди менЯ.
   - ЏротЯни руку!
   џ протЯнул руку и дал себе  клЯтву,  что  никогда  в  жизни  больше  не
позволю чинить над собой такую несправедливость и буду защищать себЯ любой
ценой. ’етЯ ќдди хлестала менЯ  по  ладони,  пока  та  не  посинела  и  не
распухла, до кровавых рубцов секла по голым ногам. џ сжал зубы и не  издал
ни единого стона. Ћна положила прут на стол, а Я  все  не  убирал  руку  -
пусть видит, что ее побои менЯ не трогают, - и в упор, не  мигаЯ,  смотрел
ей в глаза.
   - Ћпусти руку и иди на место, - приказала она.
   џ лихо повернулсЯ на каблуках и пошел, ладонь и  ноги  у  менЯ  горели,
весь Я был как натЯнутаЯ струна, глаза застилал туман Ярости.
   - Ќе радуйсЯ, это еще не все! - крикнула она мне вслед.
   ‚от этого ей не следовало говорить. ЉакаЯ-то сила крутанула менЯ к ней,
Я в изумлении уставилсЯ на нее.
   - Ќе все? - повторил Я. - „а что Я тебе сделал-то?
   - Њолчать! - завизжала она.
   џ сел. Ћдно Я знал твердо: больше Я ей себЯ бить не  позволю.  ЊенЯ  не
раз секли без всЯкой пощады, но  Я  почти  всегда  знал,  что  в  общем-то
заслужил порку, провинилсЯ и получаю за дело. ‘ейчас  Я  впервые  в  жизни
почувствовал себЯ взрослым,  Я  знал,  что  менЯ  наказали  несправедливо.
Ќеужели мое присутствие до такой степени  лишает  тетю  ќдди  уверенности,
неужели ей понадобилось публично наказать менЯ, чтобы утвердить  в  глазах
учеников свой авторитет? ‚есь день Я придумывал предлог бросить школу.
   Љак только тетЯ ќдди вернулась домой - Я пришел из школы раньше, -  она
позвала менЯ в кухню. џ вошел и увидел,  что  она  опЯть  держит  в  руках
розгу. џ подобралсЯ, как зверь перед прыжком.
   - Ќу уж нет, больше Я тебе не дамсЯ! - сказал Я.
   - џ научу тебЯ приличному поведению! - пообещала она.
   џ стоЯл и боролсЯ с самим собой, боролсЯ не  на  жизнь,  а  на  смерть.
Ќаверное, мое бесприютное детство, наши бесконечные скитаниЯ из  города  в
город, жестокость, которую мне довелось испытать,  не  прошли  даром,  мне
хотелось броситьсЯ к кухонному столу,  схватить  нож  и  защищатьсЯ,  Я  с
трудом подавил это желание. ‚едь женщина, котораЯ стоит передо мной, - моЯ
роднаЯ тетЯ, сестра моей матери, дочь моей бабушки, в  наших  жилах  течет
одна кровь, в ее поступках Я часто смутно узнаю себЯ, в ее речи слышу свои
интонации. џ не хотел с ней дратьсЯ и не хотел, чтобы  она  била  менЯ  за
поступки, которых Я не совершал.
   - ’ы просто злишьсЯ на менЯ неизвестно за что! - крикнул Я.
   - Ќе смей говорить, что Я злюсь!
   - ђазве тебе что-нибудь объЯснишь, ты же все равно  ничему  не  веришь,
только злитьсЯ умеешь!
   - Ќе смей так со мной разговаривать!
   - Ђ как мне с тобой разговаривать? ’ебе показалось, будто это Я насорил
орехами, и ты высекла менЯ, а насорил-то совсем не Я!
   - Ђ кто?
   Њы сейчас были с ней один на один, она довела менЯ до  отчаЯниЯ,  и  Я,
махнув рукой на свои  высокие  принципы,  запрещающие  выдавать  товарища,
назвал ей имЯ провинившегосЯ мальчишки, да он и  не  заслужил,  чтобы  его
щадили.
   - Џочему же ты мне не сказал раньше? - спросила она.
   - Ќе люблю Ябедничать.
   - Ђга, значит, ты солгал?!
   џ не стал отвечать - разве  она  поймет,  что  такое  длЯ  менЯ  законы
мальчишеской чести?
   - ЏротЯни руку!
   - ’ы что, опЯть хочешь менЯ бить?! ‚едь это не Я!
   - џ высеку тебЯ за ложь!
   - Џосмей только тронуть! „ам сдачи!
   Њиг нерешительности - и она хлестнула менЯ прутом. џ отпрыгнул в  угол,
она за мной и как огреет по лицу. џ с воплем подскочил, метнулсЯ мимо  нее
к столу и дернул Ящик, он с  оглушительным  грохотом  шваркнулсЯ  на  пол.
‘хватив нож, Я встал в стойку.
   - ‘мотри, Я тебЯ предупреждал! - крикнул Я.
   - Ѓрось нож!
   - Ќе трогай менЯ, зарежу!
   Ћна заколебалась, потом отбросила сомнениЯ и пошла на менЯ. џ  бросилсЯ
на нее с ножом, она схватила менЯ за руку и вывернула ее, чтобы Я выпустил
нож. џ подставил ей подножку и толкнул, мы  оба  упали.  Ћна  была  крепче
менЯ, а мои силы с каждой минутой иссЯкали. Ћна  все  пыталась  вырвать  у
менЯ нож, по лицу ее Я видел: если она его отнимет, то не колеблЯсь пустит
в ход, и укусил ее за руку. Њы катались по полу, вцепившись друг в  друга,
как враги в смертельной схватке, царапались, лЯгались.
   - Џусти! - вопил Я что было мочи.
   - Ќож отдай, слышишь!
   - Џусти, убью!
   ‚бежала бабушка и остановилась посреди кухни, точно громом пораженнаЯ.
   - ќдди, что ты делаешь?
   - “ него нож! - хрипела тетЯ ќдди. - ‘кажи, чтоб бросил!
   - ђичард, брось нож! - закричала бабушка.
   Љ двери приковылЯла мать.
   - ђичард, перестань! - крикнула она.
   - Ќе перестану! џ не позволю ей менЯ бить!
   - ќдди, отпусти моего сына, - приказала мать.
   ’етЯ ќдди медленно встала, не сводЯ глаз с ножа, повернулась  к  двери,
распахнула ее пинком и вышла.
   - Ћтдай мне нож, ђичард, - сказала мать.
   - Њама, но ведь она менЯ изобьет! Ђ Я не виноват! „елайте со  мной  что
хотите, Я ей не дамсЯ!
   - ’ы погиб, ђичард, ты погиб, погиб! - зарыдала бабушка.
   џ хотел рассказать им, как было дело, но ни та, ни другаЯ  не  слушали.
Ѓабушка подошла ко мне и протЯнула руку взЯть нож, но  Я  прошмыгнул  мимо
нее  во  двор.  ‘идЯ  скорчившись  на  крыльце,  Я  беззвучно   плакал   в
одиночестве, менЯ трЯсло, в душе была пустота. Џодошел дедушка; тетЯ  ќдди
ему все рассказала.
   - €звольте отдать нож, молодой человек, - сказал он.
   - џ его на место положил, - солгал Я и прижал поскорей локоть  к  боку,
чтобы дед не увидел ножа.
   - ЉакаЯ муха тебЯ укусила? - спросил дед.
   - Џросто Я не хочу, чтобы она менЯ била, - сказал Я.
   - Ћт горшка два вершка, а туда же! - возмутилсЯ „ед.
   - Ќу и что? ‚се равно не хочу, чтобы менЯ били.
   - —то ты там натворил-то?
   - Ќичего не натворил, в том-то и дело.
   - ‚решь, конечно, - решил дед. - …сли бы не ревматизм, спустил бы  Я  с
тебЯ штаны да врезал горЯченьких. ќто же надо - такой соплЯк  кидаетсЯ  на
людей с ножом!
   - Ќе дам ей бить менЯ, - повторил Я.
   - ’ы погиб, ђичард, - сказал дед. - Ћпомнитесь, молодой человек,  иначе
вас ждет виселица.
   „еда Я уже давно не боЯлсЯ; он был старый, больной и в  домашнюю  жизнь
не вникал. €ногда женщины просили его нагнать на кого-нибудь страху, но  Я
видел, какой он дрЯхлый, и все его угрозы были мне нипочем. Џогрузившись в
смутные  воспоминаниЯ  молодости,  он  целыми  днЯми  просиживал  в  своей
комнате, где в углу стоЯла зарЯженнаЯ винтовка, с которой  он  сражалсЯ  в
ѓражданскую войну, и лежал его аккуратно сложенный синий мундир.
   ’етЯ ќдди не  могла  смиритьсЯ  с  поражением  и  молча,  холодно  менЯ
презирала. џ сознавал, что, пытаЯсь взЯть надо мной верх,  она  опустилась
до моего уровнЯ, и потерЯл к ней уважение. Њного лет, пока  она  не  вышла
замуж, мы почти не разговаривали друг с другом, хотЯ ели за одним столом и
спали под одной крышей, хотЯ Я был перепуганный мальчишка-заморыш, а она -
церковный  секретарь,  учительница  церковной  школы.   ‚оистину   господь
благословил наш дом любовью, котораЯ свЯзует навеки...
   џ продолжал учитьсЯ в церковной школе, но тетЯ ќдди никогда не вызывала
менЯ к доске, никогда не спрашивала. € Я бросил учить уроки, стал играть с
мальчишками и скоро увидел, что все их игры - дикие и  жестокие.  Ѓейсбол,
стеклЯнные шарики, бег наперегонки, бокс - все это были запретные  забавы,
измышлениЯ дьЯвола, вместо них они играли в варварскую игру под  названием
"щелкни, кнут!" - на первый  взглЯд,  вполне  невинное  развлечение,  весь
интерес которого заключаетсЯ в том, что тебЯ  дергало  и  швырЯло,  причем
швырЯло так, что  вполне  можно  лишитьсЯ  жизни.  Љак  только  тетЯ  ќдди
замечала, что мы стоим праздно в школьном дворе, она сейчас же  предлагала
нам сыграть в "щелкни, кнут!". “ж лучше бы она  заставлЯла  нас  играть  в
кости на деньги, и душам ребЯчьим, и телу было бы меньше вреда.
   Ћднажды в перемену она приказала нам сыграть в "щелкни, кнут!". џ тогда
еще этой игры не знал и пошел с ребЯтами, не ожидаЯ никакого  подвоха.  Њы
встали в рЯд и взЯлись за руки, вытЯнувшись  длинной-предлинной  цепочкой.
‘ам того не ожидаЯ, Я оказалсЯ кончиком кнута. Њальчишка, стоЯвший  первым
- рукоЯтка кнута, - побежал, увлекаЯ ребЯт за собой, потом круто  повернул
направо, потом налево, направо, налево, он бежал все быстрее, человеческаЯ
цепь извивалась, как змеЯ, с бешеной скоростью. џ изо всех сил вцепилсЯ  в
руку моего соседа, чувствуЯ, что иначе  мне  не  удержатьсЯ.  —еловеческаЯ
цепь натЯгивалась все сильнее, Я боЯлсЯ, что руку мне вот-вот выдернет  из
плеча. „ыхание у менЯ прервалось, теперь менЯ просто кидало из  стороны  в
сторону. ‚се, кнут щелкнул! ђука  разжалась,  менЯ  подбросило  в  воздух,
будто это отскочил от крупа лошади кончик плетеного кнута,  проволокло  по
земле и бросило в канаву. Ћглушенный, с разбитой в кровь головой, Я  лежал
и не мог встать. Љак смеЯлась тетЯ ќдди - ни до этого случаЯ, ни  после  Я
не видел, чтобы она смеЯлась в школе, в этом свЯтом доме господнем.
   „ома бабушка строго блюла все  обрЯды,  которые  предписывала  церковь.
Њолились на рассвете и на закате, за завтраком и за обедом, и каждый  член
семьи должен был прочесть по стиху из Ѓиблии. Љроме того, Я должен был еще
молитьсЯ на ночь, перед сном. Џо буднЯм мне частенько удавалось  увильнуть
от церкви под предлогом уроков, никто мне, конечно, не  верил,  однако  не
спорили - не хотелось нарыватьсЯ на скандал. …жедневные молитвы  были  длЯ
менЯ пыткой, коленки болели от частых и долгих стоЯний на  полу.  ‚  конце
концов Я изобрел способ стоЯть на коленЯх,  не  касаЯсь  ими  пола:  после
долгой  и  тщательной  тренировки  Я  научилсЯ  удерживать  равновесие  на
носочках, незаметно упершись головой в стену. Ќикто, кроме господа, о моей
хитрости не догадывалсЯ, а господу, насколько Я понимал, было все равно.
   Ќо бабушка требовала, чтобы Я  непременно  присутствовал  на  некоторых
молитвенных собраниЯх, которые длились всю ночь. Ћна была  старейший  член
общины и просто не могла допустить, чтобы ее  единственный  внук,  который
живет с ней под одной крышей, увиливал от этих важных служб; ей  казалось,
что, видЯ мою нерадивость по отношению к богу,  люди  начнут  сомневатьсЯ,
так ли уж крепка ее вера, умеет ли она убедить, а при надобности и  высечь
непокорного?
   Ѓабушка брала с собой еду,  и  мы  втроем  -  она,  Я  и  тетЯ  ќдди  -
отправлЯлись в церковь на ночное бдение,  оставив  дома  дедушку  и  мать.
‚ерующие самозабвенно молились и пели хором гимны, а Я ерзал на  скамейке,
мечтаЯ поскорей вырасти и убежать из дому; сколько ни пророчили там  конец
света, эти страшные картины оставлЯли менЯ  глубоко  равнодушным,  зато  Я
жадно впитывал чувственный настрой гимнов. ‚ремЯ  шло,  Я  начинал  искоса
поглЯдывать на бабушку, ожидаЯ, когда она наконец  позволит  мне  лечь  на
скамейку и уснуть.  —асов  в  десЯть-одиннадцать  Я  съедал  бутерброд,  и
бабушка кивала - дескать, теперь можно. ЏросыпаЯсь,  Я  слышал  песнопениЯ
или молитвы и тут же засыпал снова. Џотом бабушка трЯсла менЯ за плечо,  Я
открывал глаза и видел льющеесЯ сквозь витраж солнце.
   Њногие религиозные символы  менЯ  волновали,  во  мне  находило  отклик
трагическое отношение церкви к жизни, Я понимал, что, если  человек  живет
изо днЯ в день с единственной мыслью о смерти,  значит,  он  полон  такого
бесконечного состраданиЯ ко всему сущему, что жизнь вообще  представлЯетсЯ
ему медленным умиранием, и грустное, сладкое  чувство  предопределенности,
которым были проникнуты гимны, сливалось с  ощущением  предопределенности,
которое уже дала мне жизнь. Ќо сердцем, умом Я не верил. Њожет быть, мне и
удалось бы до конца принЯть идею  бога,  если  бы  первое  ощущение  бытиЯ
пробудила во мне церковь, но гимны и проповеди  вошли  в  мое  сердце  уже
после того, как неисповедимые пути жизни сформировали мой характер. ‚о мне
жило мое собственное ощущение бытиЯ, то ощущение, которое  предлагала  мне
церковь, было не глубже  моего  и  в  конечном  итоге  почти  на  менЯ  не
повлиЯло.
   ЏитаЯсь одной лишь маисовой кашей, Я  все-таки  рос  -  чудо,  которое,
безусловно, должна была бы приписать себе церковь. ‘обака бы  захирела  на
той пище, которой менЯ кормили в двенадцать лет, а Я выжил, и  как  весной
по коре деревьев поднимаютсЯ к макушкам жизненные соки, так в  моей  крови
начали бродить те удивительные вещества, которые  заставлЯют  мальчиков  с
интересом поглЯдывать на женщин. ‚ церковном хоре пела жена пастора,  и  Я
влюбилсЯ в нее, как только может влюбитьсЯ  двенадцатилетний  подросток  в
далекую, недостижимую женщину. ‚о времЯ службы Я не сводил с  нее  глаз  и
представлЯл себе, каково это - быть ее мужем,  решал,  страстнаЯ  она  или
нет. џ не чувствовал никаких угрызений совести  из-за  того,  что  испытал
первые  томлениЯ  плоти  в  свЯтом  храме  божьем;  да,   мое   вожделение
разгоралось под звуки песнопений, пронизанных одиночеством  и  скорбью,  и
все равно Я не ощущал вины.
   ‚озможно, нежные, мелодичные песнопениЯ волновали мою плоть, а плотские
мечтаниЯ, которые рождала моЯ проснувшаЯсЯ  чувственность,  разжигали  мою
любовь к мазохистским молитвам. Ќаверно, мечты и гимны, питаЯ друг  друга,
заставлЯли алкать пищи греховность,  гнездЯщуюсЯ  в  тайниках  моей  души.
Љонечно, мои низменные желаниЯ, мои плотские  порывы  осквернЯли  духовную
чистоту храма, потому что Я  часами  не  отводил  от  жены  пастора  глаз,
стараЯсь ее загипнотизировать, заставить посмотреть на менЯ,  угадать  мои
мысли. €зобразить мои  вожделениЯ  с  помощью  какого-нибудь  религиозного
символа можно было бы, наверное, так: маленький черный бесенок с  рожками,
длинный извивающийсЯ  раздвоенный  хвост,  на  ногах  копыта,  голое  тело
покрыто  чешуей,  влажные  липкие  пальцы,   слюнЯвый   чувственный   рот,
похотливые глазки пожирают пасторскую жену...
   Ѓыло  назначено  молитвенное  собрание;  бабушка  понимала,   что   это
последнЯЯ возможность обратить  менЯ  в  истинную  веру,  пока  Я  еще  не
преступил порог вертепа греха - то есть обычной  городской  школы,  ибо  Я
объЯвил во всеуслышание, что больше ходить в церковную школу не буду. ’етЯ
ќдди заметно укротила свою ненависть - видать, решила, что  спасение  моей
души важнее, чем мелочнаЯ гордость. „аже  мать  менЯ  убеждала:  "Ќеважно,
какаЯ церковь, ђичард, важно, чтобы ты пришел к богу".
   ‘емьЯ стала относитьсЯ ко мне добрее и мЯгче, но Я-то  знал  почему,  и
это отдалЯло менЯ от них еще больше. Џриходили ребЯта из класса  -  раньше
им родители запрещали со мной водитьсЯ, - и Я после первого  же  их  слова
понимал, что они говорЯт по наущению взрослых. Љак-то заглЯнул парнишка из
дома напротив и своим смущением  сразу  же  себЯ  выдал:  говорил  он  так
нескладно и неумело, все было до такой степени шито белыми нитками, что  Я
сразу разглЯдел за всем этим бабушкину руку.
   - Џойми, ђичард, мы все тревожимсЯ за тебЯ, - начал он.
   џ сделал вид, что удивлен:
   - Њы? Љто это - мы?
   - Ќу, все мы, - сказал он, отводЯ взглЯд.
   - —его вам за менЯ тревожитьсЯ?
   - ’ы губишь свою душу, - печально произнес он.
   - Ќичего с моей душой не случитсЯ, - сказал Я со смехом.
   - ‡рЯ ты смеешьсЯ, ђичард, это очень серьезно, - продолжал он.
   - џ же тебе сказал - ничего с моей душой не случитсЯ.
   - џ бы хотел быть твоим другом, ђичард.
   - Ђ разве мы не друзьЯ?
   - џ бы хотел быть твоим братом, ђичард.
   - ‚се люди братьЯ, - с коварной усмешкой сказал Я.
   - џ говорю об истинном братстве, братстве во •ристе.
   - Њне вполне хватит дружбы.
   - Џочему ты не жаждешь спасениЯ души?
   - Ќе доходит до менЯ религиЯ, вот и все, - сказал Я, не желаЯ объЯснЯть
ему, что у менЯ, наверное, совсем не такаЯ душа, как он себе представлЯет.
   - ’ы когда-нибудь пыталсЯ обращатьсЯ к богу? - спросил он.
   - Ќет. —его зрЯ обращатьсЯ, все равно без толку.
   - Ќо ведь так жить нельзЯ, ђичард!
   - џ же вот прекрасно живу.
   - Ќе богохульствуй!
   - Ќе верю Я и никогда не поверю. ’ак что все это ни к чему.
   - Ќеужто ты принесешь свою душу в жертву суетности и гордыни?
   - Ѓрось, гордынЯ здесь ни при чем.
   - ђичард, ђичард, ведь •ристос ради тебЯ принЯл мученическую смерть  на
кресте, пролил ради тебЯ свою свЯтую кровь!
   - ‹юди тоже проливали свою кровь, - возразил Я.
   - „а ведь это совсем не то, как ты не понимаешь!
   - Ќе понимаю и никогда не пойму.
   - ђичард, брат мой, ты бродишь во тьме. Џозволь церкви помочь тебе.
   - ‡ачем? џ ни в чьей помощи не нуждаюсь.
   - Џойдем в дом, Я помолюсь за тебЯ.
   - Њне не хочетсЯ тебЯ обижать...
   - ’ы не можешь менЯ обидеть. џ говорю с тобой от имени ѓоспода.
   - ѓоспода мне тоже обижать не хочетсЯ, - лЯпнул Я и лишь потом  осознал
дерзостный смысл своих слов.
   Џарнишка ужаснулсЯ, на глазах у него навернулись слезы. Њне  стало  его
жалко.
   - Ќикогда больше так не говори. Ѓог накажет, - прошептал он.
   Ќет, Я не мог объЯснить ему, как Я отношусь к религии, он бы не  понЯл.
‚едь Я и сам еще не решил, верю Я в бога или  не  верю,  менЯ  никогда  не
волновало, есть бог или нет. џ рассуждал так:  если  существует  мудрый  и
всемогущий бог, которому ведомо все, что было и что будет,  который  судит
по справедливости всех сущих на земле людей, без воли которого  не  упадет
ни единый волосок с головы человека, тогда этому богу, конечно,  известно,
что Я сомневаюсь в его существовании, и он  просто  смеетсЯ  над  неверием
глупого мальчишки. Ђ если никакого бога нет, то и  вообще  не  из-за  чего
волноватьсЯ. Ќеужели бог, который правит мириадами миров,  станет  тратить
времЯ на менЯ?
   „а, жизнь полна страданий,  считал  Я,  но  отказывалсЯ  свЯзывать  эти
страданиЯ с проклЯтьем за первородный грех, Я просто  не  чувствовал  себЯ
таким слабым  и  ничтожным  перед  лицом  мирозданиЯ.  „о  того  как  менЯ
заставили ходить в церковь, Я принимал существование бога как  нечто  само
собой разумеющеесЯ, но когда Я воочию увидел, как служат богу те, кого  он
сотворил, Я стал сомневатьсЯ. ‚ера, котораЯ жила во мне,  была  неразрывно
свЯзана с  земной  реальностью  жизни,  она  уходила  корнЯми  в  то,  что
чувствовало мое тело, в то, что мог объЯснить мой разум, и ничто не  могло
эту веру поколебать - и уж тем более страх перед какой-то невидимой силой.
   - Ќикакого наказаниЯ Я не боюсь, - сказал Я мальчишке.
   - ’ы что же, не боишьсЯ бога? - спросил он.
   - Ќе боюсь. —его мне его боЯтьсЯ? џ ему ничего плохого не сделал.
   - ‘мотри, он карает жестоко, - пригрозил мне мальчишка.
   - Ќо ведь он, говорЯт, милосерд, - сказал Я.
   - Њилосерд к тем, кто его чтит, - сказал мальчишка. - Ђ если ты от него
отвратилсЯ, он тоже отвратит от тебЯ лик свой.
   ‚ том, что Я ему на это ответил, выразилось мое отношение к  богу  и  к
людским  страданиЯм,  отношение,  которое  сформировала  моЯ  жизнь,  годы
страха, голода, одиночества, мук и унижений.
   - …сли бы моЯ смерть избавила мир от страданий,  Я  бы  не  задумываЯсь
умер, - сказал Я. - Ќо Я не верю в избавление, люди всегда будут страдать.
   Ћн ничего не ответил. Њне захотелось поговорить  с  ним  по-настоЯщему,
объЯснить ему, но Я понимал, что все будет впустую. Ћн был старше менЯ, но
совсем не знал, не понимал живой жизни, отец и мать строго следили за  его
воспитанием и неукоснительно  внушали,  что  именно  он  должен  думать  и
чувствовать.
   - Ќе сердись, - попросил Я его.
   Џерепуганный и озадаченный, мальчишка ушел. Њне было его жалко.
   ‘разу  же  после  его  визита  боевые  действиЯ   развернула   бабушка.
Њальчишка, конечно, передал ей мои кощунственные слова, ибо она беседовала
теперь со мной часами, твердЯ, что Я буду гореть в аду до скончаниЯ  века.
„ень молитвенного собраниЯ приближалсЯ, и наступление на  менЯ  велось  со
всех сторон. Ќапример, зайду  Я  случайно  за  чем-нибудь  в  столовую,  а
бабушка стоит на коленЯх, голову положила на стул и пламенно молитсЯ, то и
дело поминаЯ мое имЯ. Ѓог  глЯдел  на  менЯ  отовсюду,  даже  из  злобных,
холодных глаз тети ќдди.  џ  чувствовал  себЯ  как  загнанный  зверь.  Њне
хотелось вырватьсЯ из этого дома,  уехать.  Ћни  так  долго  просили  менЯ
обратитьсЯ в веру, что Я просто не  мог  больше  оставатьсЯ  глухим  к  их
мольбам. џ в отчаЯнии искал способ отказатьсЯ и в то же времЯ  не  навлечь
на себЯ их проклЯтий. Ќот, лучше Я убегу из дому, но не сдамсЯ.  €  вот  Я
придумал план, по допустил промах и нанес бабушке удар в самое  сердце.  “
менЯ и в мыслЯх  не  было  ни  огорчать,  ни  унижать  ее,  самое  смешное
заключалось в том, что Я как раз хотел пролить бальзам  в  ее  истерзанную
моим неверием душу, а вместо этого она пережила такой  позор  и  унижение,
каких этой доброй христианке не приходилось испытывать никогда в жизни.
   Ћднажды вечером пастор рассказывал в своей  проповеди  -  Я  на  минуту
оторвал глаза от его жены и,  хотЯ  из  мыслей  моих  она  не  ушла,  стал
слушать, - как €акову  ЯвилсЯ  ангел.  ‚от  оно,  подумал  Я,  скажу-ка  Я
баб