ебЯ.


   Џосле ухода отца мать со всем пылом отдалась  религии  и  часто  водила
менЯ в воскресную школу, где Я встретил представителЯ бога в лице высокого
проповедника-негра.  Ћднажды  в  воскресенье  мать  поджарила   курицу   и
пригласила проповедника к обеду. џ был счастлив - не  потому,  что  придет
проповедник, а потому, что мы будем есть  курицу.  Џригласила  мать  также
кого-то из соседей. Ќе успел проповедник прийти, как Я  его  возненавидел,
потому что сразу понЯл - он в точности как мой  отец,  ему  тоже  на  всех
наплевать. ‘ели за стол, взрослые смеЯлись, болтали, Я ютилсЯ  на  уголке.
Џосередине стола стоЯло блюдо с сочной румЯной курицей.
   џ поглЯдел на тарелку супа, которую поставили передо мной, поглЯдел  на
курицу с хрустЯщей корочкой и выбрал курицу. ‚се принЯлись за суп, Я же  к
своему и не притронулсЯ.
   - …шь суп, - сказала мать.
   - џ не хочу супа, - сказал Я.
   - Ќе съешь суп, ничего больше не получишь, - сказала она.
   Џроповедник доел суп и попросил передать ему блюдо. џ разозлилсЯ. Ћн  с
улыбкой разглЯдывал курицу, выбираЯ кусочек полакомее. џ  отправил  в  рот
полную ложку супа, стараЯсь догнать проповедника. Ќет, поздно, не  догоню!
Ќа его тарелке уже лежали обглоданные косточки, и он тЯнулсЯ за  следующим
куском. џ спешил изо всех сил, но что толку! „ругие гости  тоже  принЯлись
за курицу, и блюдо опустело  уже  больше  чем  наполовину.  ‚  отчаЯнии  Я
перестал есть и смотрел на исчезающую курицу.
   - …шь суп, а то ничего больше не получишь, -  снова  предупредила  менЯ
мать.
   џ посмотрел на нее с мольбой и  ничего  не  ответил.  Љусок  за  куском
исчезали,  а  Я  не  мог  проглотить  ни  ложки.  ЊенЯ  охватила   Ярость.
Џроповедник смеЯлсЯ, отпускал шутки, а взрослые ему почтительно внимали. џ
уже так ненавидел проповедника, что забыл и о боге, и о религии, и  вообще
обо всем на свете. џ знал, что так нельзЯ, но  не  мог  сдержать  себЯ,  Я
выскочил из-за стола, закричал:  "Џроповедник  съест  всю  курицу!"  -  и,
ничего не видЯ, бросилсЯ из комнаты.
   Џроповедник откинул назад голову и захохотал, но  мать  рассердилась  и
сказала, что, раз Я не умею вести себЯ за столом, Я останусь без обеда.


   Ћднажды утром мать сказала, что мы пойдем к судье  и  он,  может  быть,
заставит отца содержать нас с братом. —ерез час мы трое сидели  в  большой
набитой людьми комнате. џ был подавлен: вокруг  было  столько  людей,  все
что-то громко говорили, но Я ничего не понимал. ‚ысоко надо мной было лицо
какого-то белого, мать сказала, что это судьЯ. ‚  другом  конце  громадной
комнаты сидел мой отец и глЯдел на нас с наглой улыбкой. Њать предупредила
менЯ, чтобы Я не верил ласковому обращению  отца,  и  сказала,  что,  если
судьЯ будет задавать мне вопросы, Я должен отвечать правду. џ обещал, хоть
и надеЯлсЯ, что судьЯ ни о чем менЯ не спросит.
   џ почему-то все времЯ думал, что зрЯ мы сюда пришли, ведь если бы  отец
хотел менЯ кормить, он не стал бы  дожидатьсЯ,  пока  судьЯ  заставит  его
делать это. ‘ам Я не хотел, чтобы отец менЯ кормил; Я всегда  хотел  есть,
но мысли о еде больше не свЯзывались с ним. Њне и сейчас  ужасно  хотелось
есть, Я без конца ерзал на стуле... Њать дала  мне  бутерброд,  и  Я  стал
жевать его, тупо глЯдЯ в одну точку и мечтаЯ поскорее уйти домой.  Ќаконец
кто-то назвал имЯ матери, она встала и заплакала  навзрыд,  так  что  даже
говорить не могла; наконец кое-как справилась с собой и сказала,  что  муж
бросил ее с двумЯ детьми, дети голодают, сидЯт голодные целый день, а  она
работает и воспитывает их одна. ‚ызвали отца; он  развЯзно  вышел  вперед,
улыбаЯсь, хотел поцеловать мать, но она отстранилась.  €з  всего,  что  он
говорил, Я слышал только одну фразу:
   - џ сделаю все, что могу, ваша честь!
   Њне было больно смотреть, как мать плачет, а отец смеетсЯ, и Я был рад,
когда мы наконец вышли  на  солнечную  улицу.  „ома  мать  снова  плакала,
жаловалась на судью, который поверил отцу, - где же справедливость?  Џосле
сцены в суде Я старалсЯ забыть отца; Я не ненавидел его, Я просто не хотел
о нем думать. —асто, когда у нас было нечего есть, мать просила менЯ пойти
к отцу на работу и попросить у него хоть доллар, хоть несколько  центов...
Ќо Я ни разу не ходил к нему. џ не хотел его видеть.
   Њать  заболела,  и  с  едой  стало  совсем  худо.  ’еперь  мы  голодали
по-настоЯщему. €ной раз соседи делились с нами своими  крохами,  присылала
доллар-полтора бабушка. Ѓыла зима, Я каждое утро покупал на десЯть  центов
углЯ на складе и нес его домой в бумажном пакете. џ не  ходил  в  школу  и
ухаживал за матерью, но потом приехала бабушка, и Я снова стал учитьсЯ.
   ‚ечерами велись долгие невеселые разговоры о том, что надо бы нам  жить
с бабушкой, но из этих разговоров так ничего и не вышло. Ќаверное, не было
денег на переезд. Ћтец разозлилсЯ, что его вызвали в суд, и теперь  совсем
не хотел нас знать. Њама с бабушкой без конца шептали друг другу, что  эту
женщину  надо  убить,  разве  можно  разрушать  семью?   ЊенЯ   раздражали
бесконечные разговоры, которые не приводили ни к чему. Џусть бы кто-нибудь
согласилсЯ убить моего отца, запретил нам произносить его  имЯ,  предложил
нам  переехать  в  другой  город!  Ќо  от  бесконечных  надрывающих   душу
разговоров никакого толку не было, и Я старалсЯ как  можно  меньше  бывать
дома, на улице мне было куда легче и проще.
   Њы не могли наскрести денег, чтобы заплатить за  развалюху,  в  которой
жили: те несколько долларов, что бабушка оставила нам перед отъездом, были
давно истрачены. ‚ отчаЯнии, еще совсем больнаЯ, мать пошла просить помощи
в благотворительные учреждениЯ. Ћна нашла приют,  куда  согласились  взЯть
менЯ и брата при условии, что мать  будет  работать  и  вносить  небольшую
плату. Њать не хотела расставатьсЯ с нами, но выбора у нее не было.
   „ом, в котором помещалсЯ приют, был небольшой, двухэтажный. Ћн стоЯл  в
саду, а за садом начиналсЯ луг. Ћднажды утром  мать  привела  нас  туда  к
высокой строгой мулатке, котораЯ сказала, что ее зовут мисс ‘аймон.  џ  ей
сразу понравилсЯ. “ менЯ же при виде ее от страха Язык прилип к гортани. џ
боЯлсЯ ее все времЯ, что прожил в приюте, до самого последнего днЯ.
   „етей было очень много, и шум здесь всегда стоЯл такой, что можно  было
оглохнуть. „невной распорЯдок Я понимал плохо и так до конца в  нем  и  не
разобралсЯ. ѓолод и страх не оставлЯли менЯ  ни  на  минуту.  Љормили  нас
скудно и всего два раза в день. Џеред  сном  давали  по  ломтику  хлеба  с
патокой. „ети были угрюмые, злые, мстительные, вечно жаловались на  голод.
Ћбстановка была тЯжелаЯ,  нервнаЯ,  ребЯта  Ябедничали,  подсиживали  друг
друга, и в наказание нас лишали еды.
   Џриют был бедный, машин длЯ стрижки газонов  у  него  не  было,  и  нас
заставлЯли рвать траву руками. Љаждое  утро  после  завтрака,  который  мы
проглатывали и оставались такими же голодными,  как  были,  кто-нибудь  из
старших ребЯт вел нас в сад, и мы рвали траву, стоЯ на коленЯх.  ‚ремЯ  от
времени поЯвлЯлась мисс ‘аймон, проверЯла, кто сколько травы нарвал,  и  в
зависимости от этого ругала нас или хвалила. Ћт голода и слабости  у  менЯ
часто кружилась голова, Я терЯл сознание и падал на землю, потом  приходил
в себЯ и с тупым изумлением смотрел на зеленую траву, ничего  не  понимаЯ,
не помнЯ, где Я, как будто просыпаЯсь от долгого сна...
   ‘начала мать приходила к нам с братишкой каждый вечер, потом перестала.
џ стал думать, что и она, как отец,  исчезла  неизвестно  куда.  џ  быстро
научилсЯ не доверЯть  ничему  и  никому.  Љогда  мать  наконец  пришла,  Я
спросил, почему ее так долго не было, и она  объЯснила,  что  мисс  ‘аймон
запретила ей нас навещать и так баловать. џ умолЯл мать забрать менЯ,  она
плакала, просила подождать немного,  говорила,  что  скоро  увезет  нас  в
Ђрканзас. Ћна ушла, и Я совсем впал в тоску.
   Њисс ‘аймон пыталась завоевать мое доверие:  как-то  она  сказала,  что
хочет усыновить менЯ, если мать согласитсЯ, но Я отказалсЯ. Ћна  приводила
менЯ к себе домой, подолгу уговаривала, но Я ее словно и не слышал.  ‘трах
и недоверие уже глубоко въелись в менЯ, Я стал настороженным, как  зверек,
памЯть крепко помнила обиды; Я начал сознавать, что Я обособлен ото всех и
что все - против менЯ. Џри чужих Я  боЯлсЯ  сказать  слово,  ступить  шаг,
выдать малейшее чувство, и почти все времЯ мне казались, будто Я вишу  над
пропастью. ‚оображение разыгрывалось, Я мечтал убежать из  приюта.  Љаждое
утро Я давал себе клЯтву, что завтра менЯ здесь  не  будет,  но  приходило
завтра, и Я не мог совладать со своим страхом.
   Ћднажды  мисс  ‘аймон  сказала,  что  теперь  Я  буду  помогать  ей   в
канцелЯрии. Ћна посадила менЯ с собой завтракать, и, странное дело,  когда
Я оказалсЯ против нее, Я не мог проглотить ни куска. ќта женщина что-то во
мне убивала. Џотом она подозвала менЯ  к  столу,  за  которым  надписывала
конверты.
   - Џодойди ближе, - сказала она. - Ќе бойсЯ.
   џ подошел и встал рЯдом. Ќа подбородке у нее была бородавка, и Я глЯдел
на нее как зачарованный.
   - ‚озьми пресс-папье и, когда Я надпишу конверт,  промокай,  -  сказала
она, указываЯ на пресс-папье, которое стоЯло тут же на столе.
   џ глЯдел на нее, молчал и не двигалсЯ.
   - ‚озьми пресс-папье, - сказала она.
   џ хотел протЯнуть руку, но лишь крепче прижал ее к себе.
   - ‚от, - сказала она строго, взЯла пресс-папье и вложила мне в руку.
   Џотом  надписала  конверт,  пододвинула  ко  мне.  џ  сжимал   в   руке
пресс-папье, смотрел на конверт и не мог пошевелитьсЯ.
   - Џромокни, - сказала она.
   џ не мог поднЯть руку. џ понЯл, что она сказала, Я знал,  чего  она  от
менЯ хочет, Я отлично ее слышал. џ хотел посмотреть ей  в  глаза,  сказать
что-нибудь, объЯснить, почему Я не могу пошевельнутьсЯ, но глаза мои  были
прикованы к полу. Ћна смотрела на менЯ и ждала, а Я  не  мог  собратьсЯ  с
духом,  не  мог  преодолеть  огромное  расстоЯние  в  несколько  дюймов  и
промокнуть конверт.
   - Џромокни же, ну! - сердито сказала она.
   џ не мог ни пошевельнутьсЯ, ни ответить.
   - Џосмотри на менЯ!
   џ не мог  поднЯть  глаза.  Ћна  протЯнула  руку  к  моему  лицу,  но  Я
отвернулсЯ.
   - —то с тобой? - спросила она.
   џ заплакал, и тогда она выгнала  менЯ  из  кабинета.  џ  решил  убежать
домой, как только настанет ночь. Џрозвенел звонок на обед, но Я не пошел в
столовую, а спрЯталсЯ в коридоре возле двери. ‚от наконец послышалсЯ  звон
тарелок, и тогда Я открыл дверь и побежал по дорожке к  улице.  ‘пускались
сумерки. ‚друг Я в сомнении остановилсЯ. Њожет, вернутьсЯ? Ќет, там вечный
голод и страх. € Я решительно вышел на улицу. Њимо проходили люди. Људа  Я
иду? џ не знал. —ем дальше Я уходил, тем большее отчаЯние овладевало мной.
‘мутно Я понимал, что бегу просто, чтобы убежать - неважно куда,  лишь  бы
убежать. џ  остановилсЯ.  “лица  казалась  полной  опасностей.  „ома  были
темные, громадные. ‘ветила луна, пугающе чернели деревьЯ. Ќет, Я  не  могу
идти дальше, надо вернутьсЯ. Ќо Я ушел уже слишком далеко, Я  столько  раз
сворачивал из улицы в улицу, что сбилсЯ с дороги. Љак вернутьсЯ  в  приют?
Ќе знаю. џ заблудилсЯ.
   џ стоЯл на тротуаре и плакал. Љо мне подошел  белый  полицейский,  и  Я
подумал, что сейчас он менЯ будет бить. Ћн спросил, почему Я  плачу,  и  Я
сказал, что отстал от  мамы.  Џри  виде  его  Я  испугалсЯ  еще  больше  и
вспомнил, как белый когда-то избил черного мальчика. ‘обралась толпа,  все
спрашивали менЯ, где Я  живу.  ‘транно,  но  от  страха  Я  даже  перестал
плакать. џ хотел рассказать белому полицейскому, что сбежал из приюта, что
директор там мисс  ‘аймон,  но  боЯлсЯ.  ‚  конце  концов  менЯ  отвели  в
полицейский участок и накормили. џ немножко успокоилсЯ. џ сидел в  большом
кресле, вокруг были белые полицейские, но им,  похоже,  не  было  до  менЯ
никакого дела. ‚ окно Я видел, что уже совсем стемнело, на улицах зажглись
огни. Њне захотелось спать, и Я задремал. ЊенЯ слегка потрЯсли за плечо, Я
открыл глаза и увидел другого белого полицейского, он сидел рЯдом со мной.
Ћн спокойно и ласково начал расспрашивать менЯ, и Я сразу же забыл, что он
- белый. џ рассказал ему, что сбежал из приюта мисс ‘аймон.
   —ерез несколько минут Я уже шагал рЯдом с полицейским по направлению  к
приюту. Џолицейский подвел менЯ к воротам, и Я увидел мисс ‘аймон, котораЯ
ждала нас на крыльце. Ћна подтвердила, что Я и есть тот  самый  беглец,  и
полицейский ушел. џ просил ее не бить менЯ, но она приволокла менЯ  наверх
в пустую комнату и выпорола. ‚схлипываЯ, Я  прокралсЯ  в  спальню  и  лег,
исполненный решимости убежать снова. Ќо  теперь  мисс  ‘аймон  следила  за
каждым моим шагом.
   Љогда  пришла  мать,  ей  рассказали,  что  Я  убегал,  и   она   очень
расстроилась.
   - ‡ачем, сынок?
   - џ не хочу здесь жить.
   - —то же делать, милый, - сказала она. - Љак Я могу работать, если буду
день-деньской думать, не сбежал ли ты? ‚едь у тебЯ нет отца, помни. Ђ Я из
сил выбиваюсь.
   - џ не хочу здесь жить, - повторил Я.
   - ’огда, может, отвести тебЯ к отцу...
   - ‘ ним Я тоже не хочу жить.
   - ’ы попросишь у него денег на дорогу в Ђрканзас, к  тетке,  -  сказала
мать.
   †изнь  снова  заставлЯла  менЯ  делать  то,  что  было  противно  моему
естеству, и все-таки Я в конце концов согласилсЯ. Џриют  Я  ненавидел  еще
более люто, чем отца. Њать не отступилась от своих слов,  и  недели  через
две мы вошли в дверь стандартного дома, где он теперь жил. Ћтец и какаЯ-то
незнакомаЯ женщина сидели у пылающего камина. Њы с матерью остановились  у
порога, словно боЯлись подойти к ним.
   - џ не длЯ себЯ прошу, - говорила мать. - џ прошу длЯ твоих детей.
   - “ менЯ денег нет, - сказал отец и засмеЯлсЯ.
   - Џодойди сюда, паренек, - позвала менЯ незнакомаЯ женщина.
   џ посмотрел на нее, но не двинулсЯ с места.
   - „ай ему пЯтачок, - сказала женщина. - Ћн такой хорошенький.
   - Џодойди сюда, ђичард, - сказал отец, протЯгиваЯ ко мне руку.
   џ отпрЯнул назад и замотал головой, глЯдЯ на огонь в камине.
   - Ћчень хорошенький мальчик, - повторила женщина.
   - Ќеужели вам не стыдно? - сказала мать женщине. - €з-за вас  мои  дети
умирают с голода.
   - Ќу-ну, - сказал отец, все так же смеЯсь, - только не подеритесь.
   - ‘ейчас возьму кочергу и тресну тебЯ! - крикнул Я отцу.
   Ћн посмотрел на мать и засмеЯлсЯ еще громче.
   - ќто ты его научила, - сказал он.
   - —то ты говоришь, ђичард! - сказала мать.
   - —тоб ты сдохла, - сказал Я незнакомой женщине.
   †енщина засмеЯлась и обнЯла отца. Њне  было  стыдно  на  них  смотреть,
хотелось уйти.
   - Љак ты можешь, ведь твои дети голодают! - сказала мать.
   - ђичард может жить у менЯ, - сказал отец.
   - ’ы хочешь жить у отца, ђичард? - спросила мать.
   - Ќе хочу!
   - Ѓудешь есть вдоволь, - сказал отец.
   - џ никогда не ел вдоволь, - сказал Я. - Ќо у тебЯ жить не буду.
   - „ай же парнишке пЯтачок, - сказала женщина.
   Ћтец пошарил в кармане и вытащил пЯть центов.
   - Ќа, ђичард, - сказал он.
   - Ќе бери! - сказала мать.
   - Ќе валЯй дурака и его не учи, - сказал отец. - ‚от, ђичард, возьми.
   џ посмотрел на мать, на незнакомую женщину, на отца, на огонь в камине.
Њне хотелось взЯть пЯть центов, но у отца Я бы их ни за что не взЯл.
   - Љак тебе не стыдно, - сказала мать и  заплакала.  -  „аешь  голодному
сыну пЯтак. …сли есть бог на небесах, он тебЯ накажет.
   Ћтец опЯть засмеЯлсЯ.
   - Ѓольше Я дать не могу, - сказал он и положил монету в карман.
   Њы с матерью ушли. “ менЯ было  такое  ощущение,  будто  Я  влЯпалсЯ  в
грЯзь.  Њного  раз  потом  образ  отца  и  незнакомой  женщины,  их  лица,
освещенные плЯшущим  пламенем  камина,  так  отчетливо  всплывали  в  моем
воображении, что казалось - стоит  протЯнуть  руку,  и  Я  коснусь  их;  Я
всматривалсЯ в это видение, чувствуЯ, что в нем  заключен  какой-то  очень
важный смысл, но мне не дано было в этот смысл проникнуть.
   Џрошло четверть века, прежде чем Я снова  увидел  отца,  -  он  одиноко
стоЯл на красной земле своего крошечного полЯ в штате Њиссисипи, издольщик
в лохмотьЯх, с мотыгой в заскорузлых, со вздутыми венами руках, - четверть
века, за которые мой ум, мое сознание так сильно и необратимо  изменились,
что, разговариваЯ с ним, Я понЯл: хотЯ нас свЯзывают узы крови, хотЯ в его
лице Я вижу тень собственного лица и слышу в  его  голосе  отзвуки  своего
голоса, все равно мы навсегда чужие, мы говорим на разных Языках, живем на
разных полюсах бытиЯ. ‚ тот день, четверть века спустЯ, когда Я приехал  к
нему на плантацию и он стоЯл на фоне неба,  улыбалсЯ  беззубой  улыбкой  и
пристально глЯдел на менЯ, уже смутно узнаваЯ, седой, сгорбленный,  никому
больше не страшный, - в тот день Я осознал, что ему никогда не  понЯть  ни
менЯ,  ни  того,  что  Я  пережил  и  что  вынесло  менЯ  за  пределы  его
существованиЯ, в жизнь, недоступную его пониманию,  и  это  открытие  менЯ
потрЯсло. џ стоЯл перед ним и молчал, с горечью убеждаЯсь, что жизнь  отца
открылась мне  во  всей  своей  наготе,  что  душа  его  рабски  подчинена
медленной смене  времен  года,  ветру,  солнцу,  дождю,  что  его  грубаЯ,
примитивнаЯ памЯть хранит воспоминаниЯ лишь о внешних  событиЯх,  что  все
его чувства и поступки повинуютсЯ простым, животным инстинктам теперь  уже
старого тела...
   Ѓелые, которым принадлежала землЯ, не дали ему возможности понЯть,  что
значит верность, любовь, традиции.  ђадость  и  отчаЯние  были  ему  равно
неведомы. „итЯ земли, здоровый, цельный, никогда не унывающий, он жил себе
и жил, не знаЯ сожалений и надежд.  Ћн  без  всЯкого  смущениЯ  расспросил
менЯ, как Я, как брат, как мать, и весело смеЯлсЯ,  когда  Я  рассказывал,
что с нами стало. џ простил его и пожалел. €з мира, где Я  жил,  вдали  от
этого чахлого полЯ и ветхой деревЯнной лачуги, ко мне пришло сознание, что
мой отец - темный крестьЯнин-негр, который ушел в город искать счастьЯ, но
так его и не нашел, крестьЯнин-негр,  которого  город  отринул  и  который
вынужден был наконец бежать из того самого города,  который  взЯл  менЯ  в
свои обжигающие руки и понес к неведомому доселе берегу знаниЯ.


        2

   ‚переди забрезжили счастливые дни, и моЯ  душа  точно  освободилась  от
оков, стрЯхнула оцепенение и тревогу и  бездумно  ринулась  в  открывшийсЯ
перед ней простор. Ћднажды вечером пришла  мать  и  сообщила  новость:  мы
переезжаем к ее сестре в ќлейн, штат Ђрканзас,  а  по  дороге  остановимсЯ
погостить у бабушки, котораЯ теперь жила не в Ќатчезе, а в „жексоне,  штат
Њиссисипи. ‹ишь только мать  произнесла  эти  слова  -  и  спала  тЯжесть,
котораЯ так долго давила на менЯ.  џ  в  волнении  кинулсЯ  собирать  свое
рванье. Џрощай, ненавистный приют, прощайте, голод и страх, прощай, жизнь,
чернаЯ и одинокаЯ, как смерть!
   Љогда Я укладывал вещи, кто-то из  ребЯт  вспомнил,  что  во  дворе  на
веревке сушитсЯ моЯ рубашка. Ќе столько от щедрости, сколько от  опьЯнениЯ
предстоЯщей свободой Я оставил рубашку им, что мне  теперь  была  рубашка?
ђебЯта стоЯли вокруг менЯ и с завистью глЯдели, как Я запихиваю в  чемодан
одежду, по Я их не замечал. “знав, что  менЯ  забирают,  Я  так  быстро  и
бесповоротно отделил себЯ в мыслЯх от приюта, что ребЯта просто  перестали
длЯ менЯ существовать. €х лица слишком  живо  напоминали  мне  то,  что  Я
жаждал забыть, и мой уход не только не сблизил нас, а, наоборот,  навсегда
лег между нами пропастью.
   Њне так не терпелось поскорее уйти, что, когда Я  наконец  спустилсЯ  с
чемоданом в вестибюль, мне даже в голову не пришло проститьсЯ с  ребЯтами,
с которыми Я прожил столько времени, с которыми ел и спал.  Њать  обругала
менЯ за черствость и велела попрощатьсЯ. ‚се  во  мне  противилось,  но  Я
скрепЯ сердце повиновалсЯ. џ пожимал тЯнувшиесЯ ко мне немытые ручонки, не
поднимаЯ глаз: Я не хотел больше видеть лица моих  бывших  товарищей,  это
было тЯжело, слишком прочно они свЯзались в  моем  сознании  с  голодом  и
страхом. ЏожимаЯ сейчас ребЯтам  руки,  Я  поступал  так,  как  мне  потом
приходилось поступать бессчетное число раз: Я делал то, чего от менЯ ждали
другие, хотЯ все во мне противилось.
   Љогда Я уже пережил потрЯсениЯ детства, когда во мне родилась  привычка
размышлЯть, Я часто думал о том, что  у  негров,  по  сути,  нет  истинной
доброты, Я думал о том,  как  непрочна  наша  нежность,  как  мало  в  нас
подлинной страстности, как бескрыла наша надежда и как робка радость,  как
бедны наши традиции, как скудны воспоминаниЯ, как жестоко мы обделены теми
неуловимыми  чувствами,  которые  свЯзывают  людей  друг  с  другом,   как
легковесно само наше горе. Љогда Я узнал, что есть другаЯ жизнь, Я  понЯл,
какаЯ это  горькаЯ  ирониЯ  считать,  что  жизнь  негра  наполнена  Яркими
страстЯми.  џ  увидел,  что  за  богатство  чувств  люди  принимают   паши
обреченные метаниЯ в ловушке, наши поражениЯ, наш страх, нашу Ярость.
   € всЯкий раз, как Я думал о том, до чего же бесцветна  жизнь  негров  в
Ђмерике, Я вспоминал, что неграм ведь так и  не  позволили  приобщитьсЯ  к
западной цивилизации, они живут, казалось бы, в ней и в то  же  времЯ  вне
ее. € еще, когда Я размышлЯл о бедности негритЯнской культуры,  Я  задавал
себе вопрос, в самом ли деле  человек  от  рождениЯ  наделен  способностью
любить, испытывать чистую, гордую нежность,  хранить  верность,  поступать
благородно, помнить? Њожет быть, эти качества человек должен воспитывать и
лелеЯть, может быть, за них надо боротьсЯ и страдать и передавать как  дар
от одного поколениЯ к другому?
   Ѓабушкин дом в „жексоне привел нас с  братишкой  в  восторг,  мы  сразу
принЯлись его исследовать. „ом был двухэтажный, в семь комнат.  ‚  длинных
узких коридорах и под лестницей хорошо было  играть  в  прЯтки.  ќтот  дом
купил  бабушке  ее  сын,  дЯдЯ  Љларк,  и,  когда   Я   любовалсЯ   белыми
оштукатуренными стенами, парадным и черным крыльцом, круглыми колоннами  и
балЯсинами, мне казалось, что во всем мире не найти дома красивее.
   ‡а домом начинались просторные зеленые полЯ, мы с братом пропадали  там
целыми днЯми: бродили, играли, с воплЯми носились друг за  другом.  €  еще
были в „жексоне тихие соседские ребЯтишки,  перед  которыми  мы  с  братом
страшно важничали, потому что  уже  так  много  повидали  в  жизни.  Њы  с
гордостью рассказывали им, как ехали на поезде и плыли на  пароходе  "Љейт
Ђдаме", рассказывали  про  желтую  сонную  Њиссисипи,  про  нашу  жизнь  в
Њемфисе, про то, как Я убежал из приюта. € всЯкий  раз  намекали,  что  мы
здесь ненадолго, через несколько дней уедем еще и не  в  такие  интересные
места, увидим еще и не такие чудеса...
   —тобы сводить концы с  концами,  бабушка  держала  жилицу,  учительницу
ќллу, молоденькую мулатку, такую рассеЯнную,  мечтательную  и  молчаливую,
что Я и боЯлсЯ ее, и тЯнулсЯ к ней. џ давно  порывалсЯ  расспросить  ее  о
книгах, которые она все времЯ читала, но никак не мог набратьсЯ храбрости.
Ћднажды после обеда Я застал ее на крыльце одну, она сидела и читала.
   - ќлла, что вы читаете? ђасскажите мне, пожалуйста, - умолЯюще попросил
Я.
   -  Џросто  так,  книгу,  -   уклончиво   ответила   она,   настороженно
оглЯдываЯсь.
   - Ђ про что она? - допытывалсЯ Я.
   - џ не могу говорить с тобой о книгах, бабушка рассердитсЯ,  -  сказала
она.
   ‚ ее голосе Я уловил нотку сочувствиЯ.
   - Ќу и пусть сердитсЯ, мне все равно, - громко и отважно заЯвил Я.
   - ’с-с-с... ђазве можно так говорить!
   - Ќо Я хочу знать.
   - ‚от вырастешь, сам будешь читать книги, тогда и узнаешь, о чем они...
   - Ќет, Я хочу сейчас!
   Ћна минутку подумала, потом закрыла книгу.
   - €ди сюда, - сказала она.
   џ сел у ее ног и уставилсЯ ей в лицо.
   - †ил-был на свете старый-престарый старик по  имени  ‘инЯЯ  Ѓорода,  -
шепотом начала она.
   Ћна рассказывала мне сказку о ‘иней  Ѓороде  и  семи  его  женах,  а  Я
слушал, не видЯ ничего вокруг - ни крыльца,  ни  Яркого  солнца,  ни  лица
ќллы. џ жадно впитывал ее слова и наполнЯл их  жизнью,  котораЯ  рождалась
где-то во мне. џ узнал, как ‘инЯЯ Ѓорода заманивал девушек  в  свои  сети,
женилсЯ на них, а потом убивал и вешал  за  волосы  в  темном  чулане.  Ћт
сказки мир вокруг менЯ ожил, стал дышать, пульсировать. Ћна  рассказывала,
и действительность менЯлась на моих глазах, предметы принимали иной облик,
мир населЯлсЯ волшебными существами. џ ощущал жизнь острее, глубже, глЯдел
на все другими глазами. ‡ачарованный и восхищенный, Я то и дело  перебивал
ќллу, требуЯ новых подробностей. Њое воображение пылало. ЋщущениЯ, которые
эта сказка во мне пробудила, так навсегда и остались со мной. “же близилсЯ
конец, Я так увлексЯ, что забыл обо всем  на  свете,  и  в  это  времЯ  на
крыльцо вышла бабушка.
   - ‘ейчас же замолчи, нечестивица! - крикнула она. -  џ  не  потерплю  у
себЯ в доме этих измышлений дьЯвола!
   ЊенЯ точно обухом по голове ударили, Я раскрыл  рот,  не  понимаЯ,  что
происходит.
   - Џростите, миссис “илсон, - пролепетала ќлла, вставаЯ. - Ћн  так  менЯ
просил...
   - Ћн ведь маленький, несмышленый, и  ты  это  прекрасно  знаешь!  -  не
унималась бабушка.
   ќлла потупилась и ушла в дом.
   - Ѓабушка, бабушка,  она  же  не  досказала!  -  взмолилсЯ  Я,  хоть  и
чувствовал, что надо молчать.
   Ќо бабушка размахнулась и ударила менЯ по губам тыльной стороной руки.
   - ‡амолчи! - прошипела она. - ’ы сам не понимаешь, что говоришь!
   - Њне же интересно, что было дальше! - хныкал Я, заранее увертываЯсь от
второго удара.
   - ‚от они, козни дьЯвола! - возопила она.
   Ѓабушка была хоть и негритЯнка,  но  кожа  у  нее  была  белаЯ,  и  все
принимали  ее  за  белую.  …е  дрЯблые  щеки  дрожали,  огромные,   широко
расставленные черные  глаза  в  глубоких  глазницах  горели  гневом,  губы
вытЯнулись в ниточку, высокий  лоб  был  грозно  нахмурен.  Љогда  бабушка
сердилась, веки ее опускались, полуприкрываЯ зрачки, и это  было  особенно
страшно.
   - ’акаЯ хорошаЯ сказка... - тЯнул Я.
   - ’ы будешь гореть  в  аду!  -  провозгласила  она  с  такой  неистовой
убежденностью, что и Я на миг в это поверил.
   ’о, что Я не узнал  конца  сказки,  наполнило  менЯ  ощущением  утраты,
пустоты. Њне страстно хотелось еще раз испытать то острое,  захватывающее,
сродни боли и  страху  волнение,  в  которое  привела  менЯ  сказка,  и  Я
поклЯлсЯ, что, как только вырасту, Я куплю все книги, какие есть в мире, и
прочту их, чтобы утолить жажду, котораЯ во мне  таитсЯ,  -  жажду  интриг,
тайн,  заговоров,  зверских  убийств.  ‘казка  всколыхнула  во  мне  такие
сокровенные глубины, что Я и  вниманиЯ  не  обратил  на  угрозы  матери  и
бабушки. Ћни решили, что это просто каприз упрЯмого, глупого  мальчишки  и
все скоро пройдет; им и в голову не приходило, как серьезен  мой  интерес.
Ћткуда им было знать, что рассказаннаЯ мне шепотом историЯ  с  обманами  и
убийствами  оказалась  первым  толчком,  который  разбудил  мою  душу?  Ќи
уговоры, ни наказаниЯ теперь на менЯ не действовали.  ’о,  что  Я  ощутил,
стало длЯ менЯ как бы вкусом жизни, и  Я  любой  ценой  стремилсЯ  достичь
этого ощущениЯ. џ сознавал, что родным менЯ не понЯть, и не лез на  рожон.
Ќо когда никто не видел, Я проскальзывал в комнату ќллы,  брал  потихоньку
какую-нибудь  книгу  и,  спрЯтавшись  с  нею  в  сарай,  пыталсЯ   читать.
Ќезнакомых слов было так много, что Я подчас не мог разобратьсЯ, о чем  же
в книге идет речь. џ жаждал научитьсЯ  читать  большие,  толстые  книги  и
изводил мать, бегаЯ  к  ней  за  каждым  непонЯтным  словом,  которое  мне
встречалось, - не потому, что слово было так важно само по себе, а потому,
что оно указывало мне путь в прекрасную запретную страну.
   Ћднажды мать почувствовала себЯ плохо,  и  ей  пришлось  лечь.  ‚ечером
бабушка решила устроить нам с братишкой купанье. Ћна  принесла  в  комнату
два корыта, налила воду и велела нам раздетьсЯ, а сама уселась с  вЯзаньем
в углу, времЯ от времени поглЯдываЯ на нас и даваЯ указаниЯ,  что  делать.
Њы радостно плескались, играли, хохотали, изо всех сил  старались  попасть
друг другу в глаза мыльной пеной и так забрызгали пол, что бабушка наконец
сердито прикрикнула:
   - •ватит валЯть дурака, мойтесь как следует!
   - Њы больше не будем, бабушка, - по привычке ответили мы и как ни в чем
не бывало продолжали шалить.
   џ набрал полные пригоршни мыльной пены и позвал братишку.  Ћн  повернул
ко мне голову, и  Я  плеснул  в  него,  но  он  быстро  нагнулсЯ,  и  пена
шлепнулась на пол.
   - •ватит шалить, ђичард, мойсЯ!
   - Ѓольше не буду, бабушка, - ответил Я, не сводЯ глаз с брата и надеЯсь
все-таки подкараулить и плеснуть в него пеной.
   - €ди-ка сюда, - приказала мне бабушка, откладываЯ вЯзанье.
   ‘мущаЯсь, Я пошел к ней голышом через всю комнату. Ћна выхватила у менЯ
из рук полотенце и принЯлась тереть мне уши, лицо, шею.
   - Ќагнись, - велела она.
   џ нагнулсЯ, и она стала мыть мне попку. ‚ мыслЯх у менЯ был туман,  как
бывает на грани Яви и сна. € вдруг ни с того ни  с  сего  Я  брЯкнул,  сам
толком не понимаЯ, что говорю:
   - ‚ымоешь, а потом поцелуй менЯ в зад, - произнес Я тихо  и  совершенно
не злокозненно.
   џ  почувствовал  неладное  только  потому,  что  бабушкины  руки  вдруг
нехорошо застыли, а потом как отшвырнут менЯ прочь. џ обернулсЯ и  увидел,
что ее белое лицо онемело, а черные горЯщие глаза впились в  менЯ.  Ќо  их
странному выражению Я догадалсЯ, что лЯпнул что-то ужасное,  по  до  какой
степени это  ужасно,  Я  и  представить  себе  не  мог.  Ѓабушка  медленно
поднЯлась  со  стула,  занесла  мокрое  полотенце  высоко  над  головой  и
хлестнула по моему голому заду со всем гневом своей оскорбленной старости.
ЊенЯ точно огнем ожгло, Я задохнулсЯ от боли и стал  ловить  ртом  воздух,
потом втЯнул голову в плечи и заревел. џ не понимал того, что  сказал,  не
ощущал грЯзного смысла тех слов, за что она менЯ  бьет?  Ђ  бабушка  снова
размахнулась и ударила менЯ с такой силой, что Я упал на колени. ‚  голове
мелькнуло: надо удирать, иначе она менЯ убьет. џ  поднЯлсЯ  на  ноги  и  с
ревом, как был, голый, кинулсЯ из комнаты. Ќавстречу мне быстро шла мать.
   - —то случилось, мама? - спросила она бабушку.
   џ остановилсЯ в коридоре, дрожа и не сводЯ с бабушки  глаз,  хотел  все
объЯснить, но не мог и лишь  беззвучно  шевелил  губами.  Ђ  бабушка  тоже
словно сошла с ума, она стоЯла неподвижно, как статуЯ, в упор  глЯдела  на
менЯ и не произносила ни слова.
   - ђичард, что ты натворил? - обратилась мать ко мне.
   џ затрЯс головой, готовЯсь снова сорватьсЯ с места и бежать.
   - ѓосподи помилуй, да что тут у вас стрЯслось? - спрашивала мать, глЯдЯ
то на менЯ, то на бабушку, то на брата.
   Ѓабушка  вдруг  сникла,  пошатнулась,  швырнула  полотенце  на  пол   и
заплакала.
   - Ћн... Я ему мыла... вон там... - заливаЯсь слезами, бабушка показала,
где, - а он, этот черномазый дьЯволенок... - Ћт оскорблениЯ и гнева ее всю
трЯсло. - Ћн велел мне поцеловать себЯ в  то  самое  место,  когда  Я  его
вымою.
   Ќа сей раз онемела мать.
   - Ќе может быть! - наконец вскричала она.
   - …ще как может, - прорыдала бабушка.
   - Ќет, такого он сказать не мог! - решительно возразила мать.
   - …ще как мог, - всхлипнула бабушка.
   џ слушал, и до менЯ  смутно  начало  доходить,  что  Я  совершил  нечто
чудовищное и теперь уже ничего не  исправишь,  не  вернешь  слов,  которые
сорвались с моего Языка, хотЯ Я отдал бы все на  свете,  чтобы  уничтожить
их, перечеркнуть, забыть, перенестись на несколько минут назад, когда  они
еще не были сказаны. Њать поднЯла с пола полотенце и двинулась ко мне. џ с
визгом метнулсЯ в кухню, она за  мной,  тогда  Я  выскочил  на  крыльцо  и
побежал в темноте по двору, натыкаЯсь то на забор, то на деревьЯ, разбиваЯ
в кровь ноги о корни и отчаЯнно вопЯ. џ не мог судить о тЯжести содеЯнного
мною, мне казалось, Я совершил преступление, которое нельзЯ простить. ‡най
Я, как именно мать с бабушкой понЯли  мои  слова,  Я  никуда  не  стал  бы
удирать и спокойно принЯл назначенную мне кару, а Я решил - все, Я пропал,
со мной сделают неизвестно что, и потому обезумел от страха.
   - Џойди сюда, негодник, пойди, дурак! - звала менЯ мать.
   џ прошмыгнул мимо нее в дом, пулей пролетел по  коридору  и  забилсЯ  в
темный угол. ’Яжело дыша, мать кинулась на менЯ. џ  юркнул  вниз,  пополз,
вскочил на ноги и снова бросилсЯ наутек.
   - ‡рЯ стараешьсЯ, голубчик, не поможет, - говорила мать. - ‚се равно  Я
тебЯ сегоднЯ отстегаю, умру, но отстегаю!
   Ћна снова рванулась ко мне, и снова Я  успел  отскочить,  тЯжелый  жгут
мокрого полотенца просвистел мимо. џ вбежал в комнату, где стоЯл братишка.
   - „а что случилось-то? - недоуменно спросил он: ведь он не слыхал  моих
слов.
   ѓубы мне ошпарил удар. Ћт боли Я завертелсЯ волчком. ’еперь Я попалсЯ в
лапы к бабушке! Ћна влепила мне подзатыльник. ’ут в комнату вошла мама.  џ
упал на пол и залез под кровать.
   - ‚ылезай сейчас же! - приказала мать.
   - Ќе вылезу! - вопил Я.
   - ‚ылезай, не то изобью до полусмерти!
   - Ќе вылезу!
   - Џозови отца, - сказала бабушка.
   џ затрЯссЯ. Ѓабушка послала братишку за дедом, а  деда  Я  боЯлсЯ  пуще
смерти. ќто был высокий жилистый негр,  угрюмый  и  молчаливый.  Љогда  он
сердилсЯ, то так страшно скрежетал зубами, что кровь  стыла  в  жилах.  ‚о
времЯ ѓражданской войны дед сражалсЯ в армии северЯн, и по сей день в  его
комнате, в углу, стоЯла зарЯженнаЯ винтовка. Ћн  был  убежден,  что  война
между штатами вот-вот вспыхнет снова. џ слышал, как братишка  выскочил  из
комнаты, и понЯл, что  сию  минуту  ЯвитсЯ  дед.  џ  сжалсЯ  в  комочек  и
застонал:
   - Ќе надо, пожалуйста, не зовите...
   Џришел дед и велел мне вылезать из-под кровати. џ не двинулсЯ с места.
   - ‚ылезайте, молодой человек, вылезайте, - повторЯл он.
   - Ќе вылезу!
   - ’ы, видно, хочешь, чтоб Я принес винтовку?
   - Ќет, сэр, не надо! Џожалуйста, не убивайте менЯ!
   - ’огда вылезай!
   џ не шевельнулсЯ. „едушка  взЯлсЯ  за  спинку  и  подвинул  кровать.  џ
вцепилсЯ в ножку, и менЯ поволокло вместе с ней. „ед схватил менЯ за ногу,
но Я не сдалсЯ. Ћн двигал кровать то в одну сторону,  то  в  другую,  а  Я
стоЯл на четвереньках под самой серединой кровати и ползал вслед за ней.
   - ‚ылезай, паршивец, ух, как Я тебЯ выпорю! - кричала мать.
   џ не шевелилсЯ. ‘нова поехала кровать - Я пополз следом. џ не думал, не
размышлЯл, не рассчитывал, Я  просто  повиновалсЯ  инстинкту:  мне  грозит
страшнаЯ опасность, нужно ее избежать, вот и все. Ќаконец, дедушка  махнул
на менЯ рукой и ушел.
   - ЏрЯчьсЯ не прЯчьсЯ - все равно выпорю, - сказала мать. -  •оть  месЯц
там сиди, а свое получишь. € есть тебе сегоднЯ не дам.
   - „а что он сделал-то? - допытывалсЯ братишка.
   - ‘делал такое, за что убить мало, - сказала бабушка.
   - Ђ что это такое? - не отставал братишка.
   - •ватит болтать, ложись лучше в постель, - велела ему мать.
   “же давно наступила ночь, а Я  все  сидел  под  кроватью.  ‚се  в  доме
заснули. Њне так хотелось есть и пить, что Я решил вылезти, а когда  вылез
и встал на ноги, то увидел в коридоре мать - она ждала менЯ.
   - €ди в кухню, - приказала она.
   џ пошел за  ней  в  кухню,  и  там  она  менЯ  высекла,  но  не  мокрым
полотенцем, потому что дедушка это запретил, а розгой.  Ћна  била  менЯ  и
требовала, чтобы Я призналсЯ, где Я слышал эту похабщину, а  Я  ничего  не
мог сказать ей, и от этого она лишь пуще разъЯрЯлась.
   - Ѓуду сечь, пока не признаешьсЯ, - объЯвила она.
   ‚ чем Я мог ей признатьсЯ? ‘реди тех матерных слов, которым Я  научилсЯ
в мемфисской школе, не было ни  одного,  касающегосЯ  извращений,  хотЯ  Я
вполне мог слышать такие слова, когда таскалсЯ  пьЯный  по  пивным.  “тром
бабушка торжественно объЯвила, что знает, кто погубил менЯ: Я развратилсЯ,
читаЯ книги ќллы. џ спросил, что это значит - "развратилсЯ", и  мать  менЯ
снова выдрала. Љак ни убеждал Я их, что ни в одной  книге  таких  слов  не
было и что Я никогда ни от кого их не слышал, они мне не  верили.  Ѓабушка
стала обвинЯть ќллу, мол, это она рассказывает мне всЯкие  непристойности,
и расстроеннаЯ ќлла, плача, уложила чемоданы и  съехала  от  нас.  “жасный
скандал, который разразилсЯ из-за моих слов,  доказал,  что  в  них  скрыт
какой-то особый смысл, и Я дал себе слово дознатьсЯ, за что же менЯ били и
позорили...
   †изнь начала говорить со мной более внЯтным Языком. “ каждого  событиЯ,
Я знал теперь, был собственный смысл.
   Џомню, с каким острым, холодЯщим душу восторгом ловил  Я  безветренными
летними ночами порхающих светлЯчков.
   Џомню, как манил менЯ влажный, сладкий, всепроникающий аромат магнолий.
   Џомню, какой безбрежной свободой  веЯло  от  зеленых  полей,  когда  по
густой, высокой траве катились мЯгкие, серебрЯщиесЯ под солнцем волны.
   Џомню, какое бескорыстное восхищение изобилием природы Я испытал, когда
на моих глазах раскрылась коробочка хлопка и на землю упал белый, пушистый
комочек ваты.
   Џомню, какаЯ жалость сдавила мне горло, когда Я увидел во дворе жирную,
тЯжело переваливающуюсЯ утку.
   Џомню, какой тревогой вонзилось в менЯ струнное  гудение  черно-желтого
шмелЯ, взволнованно, но терпеливо вьющегосЯ над белой розой.
   Џомню, как одурманило и усыпило менЯ молоко, когда Я  впервые  в  жизни
пил  его  вдоволь,  стакан   за   стаканом,   медленно,   чтобы   продлить
удовольствие.
   Џомню, какой горький смех разбирал менЯ, когда мы поехали с бабушкой  в
город и ходили по магазинам Љэпитоль-стрит, а белые с недоумением  глазели
на нас - белую старуху с двумЯ цеплЯющимисЯ за ее руки негритЯтами.
   Џомню чудесный  свежий  запах  жареных  хлопковых  семЯн,  от  которого
начинали течь слюнки.
   Џомню, в какой Я приходил азарт, когда  пасмурными  днЯми  мы  с  дедом
ловили рыбу в желтых от глины речушках.
   Џомню, с каким жадным наслаждением Я поедал молодые лесные орехи.
   Џомню, как жарким летним утром Я исцарапалсЯ в кровь, собираЯ  ежевику,
а когда вернулсЯ домой, губы и  руки  у  менЯ  были  черные  и  липкие  от
ежевичного сока.
   Џомню, как Я в первый раз попробовал сандвич с  жареной  рыбой,  -  мне
показалось, что ничего вкуснее Я в жизни не ел, и Я отщипывал по крошечке,
мечтаЯ, чтобы сандвич никогда не кончилсЯ.
   Џомню, как болел у менЯ всю ночь живот после того, как Я залез тайком к
соседЯм в сад и наелсЯ там зеленых персиков.
   Џомню, как однажды утром Я чуть не умер от страха, потому что  наступил
босой ногой на Ярко-зеленую змейку.
   Џомню  долгие,  тЯгучие,  нескончаемые  дни  и  ночи,   когда   зарЯдЯт
беспросветные дожди...


   Ќаконец-то мы стоим с чемоданами на  вокзале  и  ждем  поезда,  который
отвезет нас в Ђрканзас, и вдруг Я в первый раз в жизни замечаю, что  возле
кассы стоЯт две очереди - "чернаЯ" и "белаЯ". Џока мы гостили у бабушки, Я
осознал, что на свете существуют негры и белые, осознал так остро, что эту
мысль уже не вытравить из менЯ до самой смерти.  Љогда  стали  садитьсЯ  в
поезд, Я обратил внимание, что негры направлЯютсЯ к одним вагонам, а белые
- к другим. Њне по наивности захотелось посмотреть, как белые едут в своих
вагонах.
   - Њожно пойти взглЯнуть хоть одним глазком на белых? - попросил Я мать.
   - ‘иди смирно, - не пустила она.
   - Ќо ведь это же можно, правда?
   - ‘иди, сказано!
   - Џочему ты менЯ не пускаешь?
   - ’ы перестанешь болтать глупости?
   џ уже не раз замечал, что мать сердитсЯ, когда Я начинаю  расспрашивать
ее о неграх и о белых, и никак не мог понЯть, почему. Њне хотелось  понЯть
эти две разные породы людей, которые живут бок о бок и  которых  ничто  не
объединЯет - кроме, пожалуй, ненависти. € потом, моЯ бабушка... Љто она  -
белаЯ? ‘овсем белаЯ или не совсем? € кем ее считают белые?
   - Њам, а бабушка белаЯ? - спросил Я,  когда  поезд  наш  мчалсЯ  сквозь
темноту.
   - “ тебЯ же есть глаза, сам видишь, какаЯ она, - ответила мать.
   - Ђ белые считают ее белой?
   - ‚озьми да спроси их сам, - отрезала она.
   - Ќо ты-то ведь знаешь! - не отставал Я.
   - џ? Ћткуда? џ же не белаЯ.
   - Ѓабушка на вид белаЯ, - сказал  Я,  надеЯсь  утвердитьсЯ  хотЯ  бы  в
одном. - Ђ мы - цветные. Џочему же она тогда живет с нами?
   - ’ы что, не хочешь, чтобы бабушка жила с нами? - спросила мать,  уходЯ
от моего вопроса.
   - •очу.
   - ‡ачем же тогда спрашиваешь?
   - Џотому что хочу знать.
   - ‚едь бабушка живет с нами, верно?
   - †ивет.
   - ’ак чего же тебе еще?
   - Ђ она хочет жить с нами или нет?
   - —то ж ты ее сам об этом не спросил? - насмешливо сказала мать,  опЯть
уклонЯЯсь от ответа.
   - Ћна что, стала цветной, когда вышла замуж за дедушку?
   - Џерестань задавать глупые вопросы!
   - Ќет, правда?
   - Ќикакой цветной бабушка не стала, - сердито ответила мать, - у нее от
рождениЯ такаЯ кожа.
   ‘нова мне не давали проникнуть в тайну,  в  смысл,  в  суть  того,  что
крылось за словами и умолчаниЯми.
   - Џочему бабушка не вышла замуж за белого? - спросил Я.
   - Џотому что не хотела, - со злостью отрезала мать.
   - Џочему ты не хочешь со мной разговаривать?
   Ћна влепила мне затрещину,  и  Я  заревел.  Џотом,  сколько-то  времени
спустЯ, она все-таки рассказала мне, что бабушкины предки  были  ирландцы,
шотландцы и французы и в каком-то колене  к  кому-то  из  них  примешалась
негритЯнскаЯ кровь. ђассказывала мать спокойно, ровно, обыденно, без  тени
волнениЯ.
   - ЉакаЯ была у бабушки фамилиЯ до того, как она вышла за дедушку?
   - Ѓоулден.
   - Ћткуда у нее такаЯ фамилиЯ?
   - Ћт белого, который был ее хозЯином.
   - Ћна что же, была раб