а  и
Џорлока, северной частью „евонского побережьЯ до Ѓайдфорда и здесь повернули
назад к ћжному Њоултону, где им пришлось  сесть в поезд, потому  что денег у
них  оставалось в обрез,-- только  на билет до дому. ‚сЯ эта прогулка занЯла
меньше двух недель, а  казалось  --  прошло два месЯца. €м  обоим  было  так
весело. Ћни так славно болтали на ходу,  пели, немилосердно перевираЯ каждую
мелодию, отыскивали  дорогу по карте,  мокли под дождем,  сушились у огнЯ  в
деревенских  кабачках, вступали  в разговор с  каждым  встречным фермером  и
батраком,  который не  прочь был с  ними потолковать,  после ужина распивали
пинту пива и  читали или курили. €  все  времЯ  их не покидало  это  чувство
необычайного; каждое  утро,  даже  в дождь и туман,  они вновь  пускались на
поиски  приключений  и  открытий;  усталость,  дрЯнные  захудалые гостиницы,
раскисшие грЯзные дороги -- все их веселило, все было ново и увлекательно.

     Ќе  так-то  легко представить  себе  „жорджа  тех лет, вслепую,  наугад
подбираешь крохи  сведений  --  все эти  "влиЯниЯ",  "сценки",  разрозненные
событиЯ его юности. ‚от, например, несколько отрывочных записей о прогулке с
„ональдом и дату Я  нашел на обороте наброска кроктонской церкви.  Ђ маршрут
похода  с  ’омом Љонингтоном и кое-какие  заметки тех дней оказались в конце
томика  избранных английских эссе,  который „жордж,  по-видимому, захватил с
собой в дорогу. —ужаЯ  душа, как известно, потемки, и сколько Я ни стараюсь,
мое воображение  не  в силах из этих  обрывков жизни воссоздать облик  юного
„жорджа,  и  еще труднее представить  себе, что  он думал и чувствовал.  Њне
кажетсЯ,  он с грехом  пополам  приспособилсЯ  к  обстановке  в  школе  и  к
враждебности, неизменно  встречавшей  его дома: времЯ шло, у  него поЯвились
друзьЯ  -- и, должно быть, он стал увереннее  в себе, даже счастливее. Љак у
всех людей с обостренной восприимчивостью, у него легко менЯлось настроение,
он  бывал  хмур  или весел, смотрЯ по погоде, по времени года. ’олько что он
шумно ликовал,-- а через минуту им уже овладело глубочайшее уныние. €  такую
перемену -- Я сам не раз это замечал -- могло вызвать какое-нибудь  случайно
оброненное слово. Ћн  сам обычно  вкладывал  в свои слова  больше,-- а порою
меньше,-- чем они значили, и ему казалось, что другие  тоже слышат не просто
фразу,  а  скрытую за нею мысль. Ћн  воображал,  что  и  другие вкладывают в
каждое слово второй, сокровенный смысл,-- и редко принимал услышанное так же
просто, как оно было сказано. …го невозможно было убедить, и сам он не  умел
поверить, что люди,  говорЯ самые простые, обыденные слова, ничего больше не
подразумевают  и  ни на что  не намекают. „олжно быть,  он очень рано привык
пользоватьсЯ иронией как средством самозащиты,  притом, иронизируЯ, он  мог,
как  будто  и  невинно, смеЯтьсЯ  над всем, что  его окружало.  Ћн так и  не
избавилсЯ от этой привычки.

     Ќо какое-то недолгое времЯ он был счастлив. „ома  наступило своего рода
перемирие -- зловещее,  как  затишье  перед  бурей, но „жордж этого не знал,
зато он был теперь больше предоставлен самому себе. Џрисцилла, пробудившаЯ в
нем жажду  женской близости,  сама же  и  утолЯла ее, утолЯла  пробудившуюсЯ
чувственность. Ђ потом, когда Џрисцилла  как-то незаметно ушла из его жизни,
поЯвилось новое  увлечение, не такое  глубокое, более обыденное:  девушка по
имени Њэйзи. Ћна  была  смуглаЯ,  грубоватаЯ,  немногим  старше „жорджа,  но
гораздо более зрелаЯ. ‚  сумерках  они бродили по крутым  тенистым  дорожкам
Њартинс Џойнта  и целовались. „жорджа  немного пугало, что Њэйзи  так  жадно
впиваетсЯ в  его губы и всЯ прижимаетсЯ к  нему; чувствуЯ себЯ виноватым, он
вспоминал  Џрисциллу, ее  нежную, еле  уловимую прелесть,  точно скромный  и
душистый весенний  сад.  Ћднажды  вечером Њэйзи  завела  его незнакомой  ему
дорогой в глухой уголок, где  тесно  росли  сосны  и  в тени их  поднималась
густаЯ, нехоженаЯ трава. Ќадо было взобратьсЯ по крутому склону холма.
     Ћх, как Я  устала! -- вздохнула Њэйзи.--  „авай посидим. Ћна откинулась
на траву, „жордж растЯнулсЯ рЯдом. Џотом наклонилсЯ над нею и сквозь  тонкую
летнюю рубашку почувствовал теплые холмики ее грудей.
     "Љак сладко прикосновение  уст твоих",-- сказал  „жордж и  прибавил: --
"Њед и молоко под Языком твоим".
     Љончиком  Языка он разжал ее  влажные  губы, и она коснулась  его своим
Языком. . . . . . . . . . . . .  .  . . . . . . .  . "Џочему это?" --  глупо
удивилсЯ он и стал целовать ее еще нежнее и чувственней.
     ѓубы твои...-- бормотал он.-- ’вои губы...
     Ќо должно быть  что-то еще,-- шепнула в  ответ Њэйзи.-- џ  хочу от тебЯ
еще чего-то.
     —то же еще Я могу тебе дать? —то может быть прекрасней твоих поцелуев?
     Ќесколько минут  она  не шевелилась,  позволЯЯ целовать  себЯ,  и вдруг
порывисто села.
     Њне пора домой.
     Ќу что ты? Ќам тут так хорошо, и ведь еще не поздно.
     џ обещала маме, что сегоднЯ приду пораньше.
     „жордж проводил Њэйзи до дому и никак не мог понЯть, почему на прощанье
она поцеловала его так холодно и небрежно.
     Ќесколько  дней  спустЯ „жордж под  вечер вышел  из дому, объЯснив, что
хочет наловить длЯ  коллекции ночных бабочек,-- он надеЯлсЯ встретить Њэйзи.
Ќеслышно завернув  за угол, он увидел невдалеке в  сумерках две  удалЯющиесЯ
фигуры: Њэйзи шла по дорожке с молодым человеком лет двадцати. Ћн обнимал ее
за талию, а она склонилась головой ему на плечо,  как склонЯлась, бывало, на
плечо  „жорджа. Ќадо надеЯтьсЯ, что  этот молодой человек дал ей что-то еще.
„жордж  повернулсЯ и  побрел  домой;  он смотрел  на кроткие, Ясные звезды и
напрЯженно думал: —то-то еще? —то-то еще? ‚первые он догадалсЯ, что женщинам
всегда нужно что-то еще,-- и мужчинам, мужчинам тоже.


     Љогда  из-за мыса показываетсЯ огромный пароход,  кидаешьсЯ к подзорной
трубе и стараешьсЯ разглЯдеть, что это  за  линиЯ -- "Џиренейско-‚осточнаЯ",
"ЉраснаЯ звезда"  или "ѓамбург  --  Ђмерика". ‘коро  уже безошибочно узнаешь
величавую четырехтрубную  "ѓерманию", когда она стремительно входит в пролив
или выходит из  него. Џароходики с  желтыми трубами, каждый день уходЯщие на
Ћстенде, или с белыми трубами-- на Љале и Ѓулонь -- примелькались и не стоЯт
вниманиЯ, но и они, кажетсЯ, зовут за морЯ, которые  так легко пересечь,-- к
иной, неведомой  жизни! ‚ Ясную погоду вдалеке  слабо поблескивает скалистый
берег  ”ранции.  ‚ туманные ночи  сирена маЯка  на  мысу протЯжным анапестом
откликаетсЯ на хриплый спондей судов, ощупью  пробирающихсЯ  по ‹аманшу. € в
проливной  дождь,  и в самые Ясные лунные ночи маЯк  поминутно бросает блики
желтоватого  света  на стены  спальни „жорджа. ‘оловьи  в  Њартинс Џойнте не
водЯтсЯ, но утром и вечером заливаютсЯ певчие и черные дрозды.
     ‚ •эмборо все было по-другому, городок лежал близ меловых гор, там, где
начинаютсЯ  солончаки,--  пустынные,  безмолвные,  неприветливые  солончаки,
которые закат  всегда расцвечивает  самыми Яркими красками. ‚  часы  прилива
мутные воды наполнЯют реку до краев, а когда наступает отлив, речка струитсЯ
глубоко между угрюмыми глинистыми  откосами. ‘тайки быстрых бело-серых пичуг
с серповидными крыльЯми  (их  тут называют глазастики) вспархивают при твоем
приближении.  „алеко среди плоских зеленовато-бурых болот, как будто посуху,
скользит  барка под  старым  побуревшим парусом. Ђ вдали,  за  этой  плоской
унылой равниной,  что была некогда дном  морЯ, виднеютсЯ утесы,  которые это
море омывало в незапамЯтные времена, и на скале  еще стоЯт развалины римской
крепости. "Џи-и-вит,--  посвистывают ржанки,  нырЯЯ в траве,--  пи-и-вит!" €
больше -- ни голоса, ни звука. Ѓелые облака в дымчатых переливах,  настоЯщие
английские облака, безмолвно плывут по  спокойному голубому английскому небу
--  совсем  бледному  даже  в  такие  дни,  которые  у  англичан  называютсЯ
"жаркими".
     Љогда   хочетсЯ  побродить  по   болотам,  надо  пройти  через  древнюю
сторожевую башню  --  ту  самую,  из которой в  старину выезжали  английские
короли и  рыцари  со своим  войском в тЯжких  доспехах,  чтобы  бог  весть в
который раз совершить набег на ”ранцию --  страну куда более цивилизованную.
‚от  она стоит, средневековаЯ сторожеваЯ башнЯ, на краю самого обыкновенного
скаредного  городишки,  словно  какое-то  ископаемое,  случайно уцелевшее от
давно  забытой  геологической эпохи. —то  эта  башнЯ длЯ  городка  •эмборо в
начале двадцатого  века? Џросто помеха длЯ нового  шоссе, и в муниципалитете
снова и снова  рассуждают о  том,  что башню надо бы снести, и откладываетсЯ
это лишь по одной причине: уж очень  толсты  и крепки древние стены, сломать
их --  нелегкаЯ задача  и будет стоить  немалых  денег. Ђ по другую  сторону
городка раскинулась плодороднаЯ равнина, на нее выходишь, минуЯ богадельню и
старое,   елизаветинских  времен  здание  классической  школы  с   каменными
переплетами  окон, потом  --  перекресток на  равнине, а  дальше  ‘аксонский
”ридасбург, где некогда, по преданию, стоЯл храм ”рейи. Љак  серебритсЯ море
вдали, как серебритсЯ, зыблЯсь на ветру, листва  тополей! €  как отсвечивают
теплым золотом, напоминаЯ о  Џрисцилле, полЯ  зреющей пшеницы в предвечерних
лучах августовского солнца!
     ‚от  они, боги,-- те боги, что будут жить вечно, или, во всЯком случае,
до тех  пор, пока жив на земле человек,-- боги, которых не в силах убить все
лживые, кровожадные,  мучительные мифы ‚остока.  Џосейдон, бог морЯ,  правит
белоснежными  и  серыми  скакунами,  он  так ласков  и игрив в редкие минуты
спокойствиЯ,  так  свиреп  и неукротим во гневе своем.  Ћн комкает в  горсти
мачты, и бревна, и стальную  обшивку  кораблей, одним движеньем руки бросает
их на погибель  --  на таЯщиесЯ под водой мели или  безжалостные  острозубые
скалы. ‘елена, богинЯ-луна, то летит среди туч -- обрывков пронесшейсЯ бури,
то повисает в темно-синем ночном  небе,  окруженнаЯ своими верными звездами,
такаЯ  белаЯ  и  неподвижнаЯ, такаЯ  женственнаЯ  и  тихаЯ, точно  она  ждет
возлюбленного. ‚еликий ”еб презирает эти серебристо-серые северные земли, но
когда уж  он бросит им  редкий золотой луч,  они так радуютсЯ ему.  ‡аботами
„еметры  созревает  пшеница  и  плоды наливаютсЯ  соком,  в хмель  вселЯетсЯ
бодрЯщаЯ  горечь, а живые  изгороди  розовеют лепестками  шиповника и сплошь
усыпаны алыми Ягодами боЯрышника. Ђ сколько меньших, младших богов,-- должны
же быть боги рассвета и вечерних сумерек, птичьих песен и полуночной тишины,
пахоты и урожаЯ, сжатых полей и молодой зеленой травки, боги ленивых коров и
тревожно блеющих овец, и диких  зверюшек (ежа, белки и кролика и их злейшего
врага --  ласки),  легкие, как  Ђриель, скромные полубоги -- духи  трепетных
тополей, пестреющих  на лугу и в поле цветов  и Ярких порхающих бабочек. ‚се
больше и больше автомобилей  гремит и трещит на  пыльных  дорогах; игроки  в
гольф носЯтсЯ, точно  дьЯволы,  топчут  зеленые  лужайки  и превращают  их в
унылые акры мертвой  серой земли;  спорт,  журналистика и  аристократические
замашки делают человеческую жизнь бессмысленной и бесплодной. Ѓоги  убегают,
робко  прЯчутсЯ  в  забытых уголках,  укрываютсЯ,  никем  не  замеченные,  в
зарослЯх боЯрышника  и куманики. ѓде  же  те,  кто  им  поклонЯетсЯ? ѓде  их
алтари? ’реск автомобильных  моторов,  черный дым над рельсами. Ћдин  --  и,
быть может, единственный  -- поклонник у них  еще оставалсЯ. Ћн один замечал
их,  легконогих,  стремительных, за  стволами  деревьев,  видел  лучистые  и
тревожные, точно у  лани, глаза,  глЯнувшие сквозь листву кустарника. ”авны,
дриады,  лесные  божества,  не убегайте  от  менЯ! џ  не  из тех  --  не  из
мучителей,  что  терзают  и гонЯт живую жизнь. џ  знаю, вы здесь. Џридите ко
мне, поговорите со мной! Ћстаньтесь со мною, останьтесь!
     Ђ затем грЯнул гром.

        5

     —то случилось, что могло случитьсЯ? Ћ господи, что могло случитьсЯ?
     €забелла мечетсЯ по комнате, снова и снова твердЯ одни и те же вопросы,
ни к кому в отдельности не обращенные, и в смЯтенной душе „жорджа, хоть он и
сохранЯет  видимость  спокойствиЯ,  тревожным эхом отдаетсЯ  тот же  вопрос.
„жордж Ћгест, по обыкновению, отправилсЯ в  ‹ондон  -- он ездит  туда каждую
неделю,-- и „жордж, по обыкновению, встречал его  с шестичасовым поездом. Ќо
отец не приехал. „жордж дождалсЯ поезда семь десЯть, потом восемь  пЯтьдесЯт
и,  наконец,  последнего  --  одиннадцать  пЯть, но  отец не  приехал.  € ни
телеграммы,  ни  слова.  Џредчувствие неминуемой  беды нависло в ту ночь над
домом. €забелла  и  „жордж почти  не спали. Ќа  другой  день пришло длинное,
бестолковое письмо, взволнованное и неЯсное. ‘уть  его сводилась к тому, что
„жордж Ћгест разорен и бежал от кредо-торов.
     ќто была горькаЯ пилюлЯ длЯ „жорджа и еще  горше -- длЯ €забеллы. Њного
лет она строила  планы за „жорджа  Ћгеста, поддерживала его  и подталкивала,
она-то  думала, что они  люди состоЯтельные и состоЯние их все растет. € она
гордилась этим благополучием как делом  рук своих. „жордж Ћгест всегда был у
нее под башмаком,  без нее не мог шагу ступить. Ќо в самом совершенстве этой
системы таилась ее погибель. „жордж Ћгест до  того боЯлсЯ жены, что не  смел
ей признатьсЯ, когда какаЯ-нибудь  его спекулЯциЯ  кончалась неудачей. —тобы
не  урез ть  расходов  по  дому,  он  начал  закладывать  и  перезакладывать
имущество;  в  надежде  исправить  положение,  еще   отчаЯнней  пустилсЯ   в
спекулЯции,  забросил  адвокатскую практику. Џошли слух, сплетни. €  тут его
вдруг охватила паника, и он  сбежал. Џозже расследование показало, что  дела
„жорджа Ћгеста были не  так уж запутаны, как  он воображал; но его внезапное
безрассудное бегство все погубило.  ‚ один день “интерборны из почти богачей
превратились в почти беднЯков.

     „лЯ „жорджа это  была катастрофа. ‚ раннем отрочестве ему жилось горько
и безотрадно, но  он все же  сумел сохранить искру  в душе, создал  какую-то
свою,  отдельную жизнь,  почти счастье. Ќо  все  это  в конечном счете  было
построено на деньгах родителей. Ќеверие в себЯ и  в  людей, от  которого  он
постепенно  избавилсЯ,  подозрительность,  разочарование --  все  это  вновь
нахлынуло на  него,  все  он  ощутил с  удвоенной  остротой и  горечью. Ѓеду
усугубили еще  особые причины, боль, которой  могло бы  и не быть, и в этом,
пожалуй, оправданье неверию  и горькой озлобленности  „жорджа. ‚сего за  три
месЯца до  несчастьЯ,  когда „жордж  Ћгест  уже, конечно,  знал, что  ему не
миновать банкротства, он, должно быть  в  помрачении  ума,--  ибо кого  боги
хотЯт погубить, того они лишают разума,-- затеЯл разговор по душам с сыном о
его будущем.
     Ќу-с, „жорджи,  еще несколько месЯцев -- и ты кончишь школу. Џора  тебе
подумать о своей карьере. „умал ты, как будешь жить дальше?
     „а, отец.
     ‚от это правильно. € какую же карьеру ты хочешь избрать?
     џ хочу быть художником.
     ’ак  Я  и знал, что  ты скажешь что-нибудь в этом  роде. Ќо не забывай,
живописью много не заработаешь. „аже если у тебЯ есть талант,--  Я-то в этом
не  сомневаюсь!  -- понадобЯтсЯ годы,  чтобы создать себе  имЯ,  и  еще годы
пройдут, прежде чем можно будет рассчитывать на приличный доход.
     „а, знаю. Ќо Я  предпочел бы получать самый скромный доход, зато делать
то, что хочу. Џоверь,  тогда  Я буду  счастлив. Ќа что  мне куча денег, если
придетсЯ заниматьсЯ тем, чего Я терпеть не могу.
     —то ж,  мой  мальчик,  Я  очень  рад,  что  тебЯ  интересует  не только
материальнаЯ  сторона  дела.  Ќо  поразмысли еще. “ менЯ солиднаЯ постоЯннаЯ
практика. …сли ты выдержишь экзамены и получишь диплом, ты можешь стать моим
компаньоном, а впоследствии и преемником. Џодумай,  на  размышление есть еще
несколько месЯцев. …сли же твое решение останетсЯ неизменным, полагаю, что Я
смогу давать тебе двести, даже триста фунтов в год, а  после моей смерти  ты
будешь получать все четыреста.
     „а, все это было образцом отеческой доброты и рассудительности. „жорджа
охватил   порыв  совершенно  искренней  любви  и   благодарности:  длЯ  него
невыносима одна мысль о том,  что отец умрет,-- заЯвил он  прежде всего,-- и
уж совсем  отвратительно  думать  о  какой-то  выгоде,  которую  эта  смерть
принесет ему, сыну.
     Ќо  что  бы  там  ни было,--  прибавил  он,-- а  Я  твердо решил  стать
художником.  …сли  ты  можешь  мне  помочь,  как говоришь, это будет  просто
великолепно.
     Ѓольше  на  эту  тему ничего  сказано  не было, но в последующие недели
„жордж  с небывалым рвением рисовал и писал  красками, дважды ездил в ‹ондон
-- ходил по картинным галереЯм,  запасалсЯ кистЯми, красками, холстами  и не
сомневалсЯ, что делает успехи. Ќо что за страннаЯ слабость заставила „жорджа
Ћгеста жестоко подшутить над сыном, зачем было будить надежды, которым -- он
не мог этого не  знать -- суждено было  так скоро рассыпатьсЯ  в  прах?  ‚от
мысль, неотступно мучившаЯ „жорджа в то утро, когда пришло отцовское письмо,
и  он,  притихший  и напуганный, молча бродил по дому. Ћн так  никогда  и не
решил эту  загадку, но  случай этот отнюдь  не укрепил его  веру в людей и в
самого себЯ.

     „ругие  событиЯ только усиливали  его  неверие и разочарование.  „жордж
Ћгест  и €забелла  уж постарались, чтобы  самаЯ большаЯ тЯжесть случившегосЯ
легла  на плечи  сына.  €забелла  первым делом  предложила  „жорджу нанЯтьсЯ
посыльным  в бакалейную лавку за три шиллинга в неделю.  „жордж, справедливо
возмущенный,   отказалсЯ,   после   чего  мать   назвала  его  паразитом   и
неблагодарным  транжирой. ‚ероЯтно, затеЯ  с  бакалейной лавкой  была просто
истерической  блажью, но она больно ранила мальчика, и он еще долго терзалсЯ
и  мучилсЯ.  Ђ потом  пошло:  „жордж, сделай то,  „жордж,  сделай это...  Ќе
кто-нибудь, а  „жордж должен  был  объЯснЯтьсЯ  с нахальными  лавочниками  и
кредиторами, упрашивать, чтобы  снова поверили в долг  или дали отсрочку. Ќе
кто-нибудь, а „жордж добилсЯ, чтобы  служащий отцовской конторы, присвоивший
девЯносто  фунтов  золотом, вернул эти  деньги. Ќе  кого-нибудь,  а  „жорджа
послали  уговаривать отца,  чтобы  он  вернулсЯ  домой  и  расхлебывал кашу,
которую сам же заварил. „жорджа  заставили  собирать деньги  с квартирантов,
которые смотрели  на него подозрительно и нипочем не желали раскошеливатьсЯ.
„жордж советовалсЯ с юристами и пыталсЯ разобратьсЯ в создавшемсЯ положении.
ђодители даже не отказались взЯть несколько фунтов, лежавших на счету сына в
Џочтовом  банке,--  деньги,  которые  дарили ему  ко  дню  рождениЯ.  —то  и
говорить,  это  был тЯжелый  удар  длЯ юнца, которому еще  и  семнадцати  не
исполнилось,--  ведь  у  него  всегда  была   своЯ  жизнь,  свой  потаенный,
возвышенный  мир, и ему всегда  давали понЯть,  что в материальном отношении
его  будущее обеспечено.  Ќе удивительно, что  он  почувствовал себЯ глубоко
несчастным, даже немного озлобилсЯ,  и недоверие  к миру  и  к  людЯм уже не
оставлЯло   его,   а   присущаЯ   ему   скромность  перешла  в   болезненную
застенчивость.
     ’акое  невеселое  существование  тЯнулось около  года.  Џозора  удалось
избежать, но Ясно было, что благополучие “интерборнов миновало безвозвратно,
и  „жордж Ћгест утратил всЯкое мужество. ‘  этого времени  он  и стал искать
прибежища  в боге. Џотерпев крах, он вернулсЯ к своим детским верованиЯм, но
слишком сильна была его  тайнаЯ (он  и самому  себе в ней  не призналсЯ  бы)
враждебность  ко всему, что исходило от дражайшей матушки, и  потому в конце
концов  он избрал  разновидность христианского учениЯ, наиболее  чуждую той,
какую  исповедовала  она.  Ђ „жорджа  одолевали невеселые  мысли, надежда  и
восторженность  снова и снова сменЯлись глубоким унынием. ‘емьЯ переселилась
поближе к ‹ондону, и он  пыталсЯ продать хоть  что-нибудь из своих рисунков,
но безуспешно.  ‚  его  работах было слишком  много задора и молодости, но с
чисто коммерческой точки зрениЯ цена им была грош. € все времЯ он с тревогой
сознавал,  что  должен  "выпутатьсЯ"   и  родители  ждут,  чтобы  он  что-то
предпринЯл.   „рузьЯ  и  доброжелатели  в   письмах   предлагали  ему  самую
тошнотворную  и  унизительную  работу, какую только  могли  придумать.  „аже
Џрисцилла  --  это  был  тЯжкий  удар!  -- полагала, что "„жорджу надо найти
какую-нибудь   службу  <i>немедленно</i>,  тогда  через  несколько  лет  он  сможет
зарабатывать  два  фунта  в  неделю".  Џотом  „жордж  познакомилсЯ  с  одним
журналистом, человеком совершенно необразованным,  но  на  редкость добрым и
отзывчивым. ќтот человек -- звали его ’омас -- работал помощником  редактора
какой-то газетки на ”лит-стрит и  великодушно  предложил „жорджу  поставлЯть
длЯ  его  газеты  мелкую  хронику;  „жордж  с   радостью  ухватилсЯ  за  это
предложение. Ћн написал первую заметку -- она была принЯта -- и, разумеетсЯ,
вернулсЯ  домой очень  поздно, гордый и счастливый, предвкушаЯ,  как  наутро
удивит и обрадует родителей  доброй вестью, точно  пай-мальчик из книжки. Ќо
удивлЯтьсЯ пришлось  ему. ‚ дверЯх его встретила разъЯреннаЯ €забелла  и, не
дожидаЯсь объЯснений,  накинулась на  него:  как  он смеет ЯвлЯтьсЯ домой  в
такой час? џсное дело,  "свЯзалсЯ с какой-нибудь мерзкой женщиной!"  „жорджу
стало до того противно,  что он  и не пыталсЯ отвечать, а ушел к себе и лег.
Ќаутро поднЯлсЯ отчаЯнный  скандал,  причем €забелла  разыгрывала страждущую
мать с  разбитым сердцем, а „жордж Ћгест уверенно выступал в роли p re noble
--&gt;  <sup>1</sup> из мелодрамы, какие ставЯт в театре "‘ари".  „жордж был
поражен, но  презрение к этой сцене  помогло  ему сдержатьсЯ. „жордж Ћгест в
заключение своей обвинительной речи заЯвил:
     …сли ты  будешь продолжать в  том же духе,  ты  разобьешь сердце  своей
матери!
     ќто прозвучало так нелепо,-- беднЯга „жордж Ћгест! -- что „жордж не мог
удержатьсЯ  от  смеха.   „жордж  Ћгест  поднЯл  руку  величественным  жестом
отцовского проклЯтиЯ.
     ‚он  из  моего  дома!  € не возвращайсЯ, пока  не поймешь,  что  должен
просить прощеньЯ.
     ’ы это серьезно?
     Ѓолее чем серьезно.
     ‹адно.
     „жордж поднЯлсЯ к себе, уложил в небольшой чемодан все, что было у него
из  одежды,  спросил, нельзЯ ли  взЯть томик Љитса, и  через полчаса покинул
отчий дом с одиннадцатью пенсами в кармане, напеваЯ:


     „вадцать лет Я жил на свете --
     Ќе вернутсЯ годы эти.


     ‚от так-то.


         * —Ђ‘’њ ‚’ЋђЂџ * 

     <i>Andante Cantabile</i>


        1
     ’екущий  счет в  банке  и  приходно-расходнаЯ книга -- документы весьма
красноречивые, и странно, что биографы не уделЯют им никакого вниманиЯ. Њало
что так важно  знать о герое, как размер его заработка или иного  дохода, их
crescendo  или diminuendo --&gt; <sup>1</sup> . ‘ложные душевные  настроениЯ
--  это  роскошь, доступнаЯ лишь богатству и праздности. ’ем,  кто  вынужден
трудитьсЯ ради хлеба насущного,  приходитсЯ принимать ‚идимость за ‘ущность,
у них не остаетсЯ времени на метафизические страсти и страданиЯ.  Љогда-то Я
собиралсЯ начать этот  раздел  моего  романа  с факсимиле банковского  счета
„жорджа “интерборна и  записи его личных доходов  и расходов.  Ќо это был бы
уже  веризм.  „остаточно  сказать,  что  заработок „жорджа  был  невелик, но
менЯлсЯ  crescendo, прочие же доходы равнЯлись  нулю. Љак почти  все  пылкие
натуры,  неспособные  работать  в  установленные  часы за такую-то  плату  в
неделю, он понемногу втЯнулсЯ в журналистику -- занЯтие, которое  кратко, но
очень  точно можно  определить,  как  унизительнейший  вид  унизительнейшего
порока  --  умственную  проституцию.  ‘ходство  этого  вида с  другим, менее
достойным порицаниЯ, бросаетсЯ в глаза.  ’олько самые модные  кокотки  обеих
разновидностей этого ремесла могут похвастать приличным заработком.  ђодство
в  положении тех и  других становитсЯ еще  разительней, если вспомнить, что,
занимаЯсь  этим  ремеслом  физически,  вы  прикидываетесь   модисткой,  либо
массажисткой,  либо  дочерью  духовного  лица,  либо  знатной  дамой,  либо,
наконец,  журналисткой, оказавшейсЯ в  стесненных  обстоЯтельствах и готовой
отблагодарить за помощь; а занимаЯсь  тем  же ремеслом умственно, вы выдаете
себЯ за поэта, или ученого знатока в какой-нибудь области, или опЯть-таки за
знатную даму, или за герцога. ‚  обоих случаЯх от вас требуетсЯ чрезвычайнаЯ
изворотливость,  и  в  обоих случаЯх неуместны  и даже  гибельны  честность,
скромность и независимый характер.
     ‚о  всем   этом  „жордж  убедилсЯ  очень  быстро   и  стал  действовать
соответственно.  Ќо  он плохо умел  притворЯтьсЯ, и ему никак  не  удавалось
скрыть,  что  у него есть и  кое-какой  талант и убеждениЯ, от которых он не
намерен отказыватьсЯ. €менно поэтому он долгое времЯ не мог получить никакой
работы,  кроме как в журналах и альманахах "с  вывихом", --  таких в ‹ондоне
перед  войной  было  штуки  три,  и  издавали  их чудаки,  полагавшие, будто
сотрудникам  дозволЯетсЯ писать то, что они думают. Ќадо  ли  говорить,  что
изданиЯ  эти  давным-давно  испустили дух, и ныне  в лондонской журналистике
безраздельно царит лучезарнейшее  благолепие. ќто не имеет значениЯ,-- как и
все на свете, впрочем,-- не то Я готов был бы об этом пожалеть.
     ‚  ту  пору  странствий и  обучениЯ  уму-разуму  „жордж  столкнулсЯ  со
множеством личностей, которые он разделил на три категории: просто кретинов,
жалких  кретинов  и  вывихнутых.  †алкими  кретинами  были  те  редакторы  и
журналисты,  которые  искренне  верили  в  фабрикуемые  ими благоглупости,--
добродетельные,  но  неудачливые подмастерьЯ,  честные чистильщики сапог, за
неимением иного заработка пошедшие на службу прессе. Џросто  кретины были не
так глупы, но  прикидывались, будто  ничего  не смыслЯт, и притом так  долго
барахтались  в грЯзи, что  сами перемазались  с головы до пЯт.  Љ вывихнутым
относились  более  или  менее честные чудаки  или,  во всЯком  случае,  люди
настолько  самолюбивые и упрЯмые, что они казались честными. Џосле недолгого
и неумелого сопротивлениЯ „жордж и сам оказалсЯ среди  вывихнутых.  ’ут были
трое, которых, удобства ради,  Я назову обб,  Ѓобб и ’обб.  Њистер, вернее,
герр  обб  издавал  литературное  обозрение  --  один  из  тех  излюбленных
англичанами "передовых" журналов, которые изо всех сил устремлЯютсЯ вперед и
движутсЯ совсем  как раки. ѓерр обб был поистине  великий  человек. ’оварищ
Ѓобб   издавал   социалистический   еженедельник   на  средства   психопата,
помешавшегосЯ на евгенике,  и  вегетарианца-теософа. Џоскольку экономическаЯ
теориЯ Њаркса, улучшение рода человеческого, растительнаЯ пища и теософиЯ не
заполнЯли целиком столбцы еженедельника,  этот орган пролетариев умственного
и  физического  труда  регулЯрно печатал  статьи  по вопросам  литературы  и
искусства.  Ђ  поскольку  ни один из  руководителей  журнала  ничего  в этих
вопросах не смыслил,  они  изредка,  по  чистой  случайности,  предоставлЯли
писать на эти темы  людЯм понимающим и  влюбленным в свое дело. ’оварищ Ѓобб
был поистине великий человек. —то до мистера “олдо ’обба, который был обЯзан
своим происхождением (почему "обЯзан"?) американскому  ‘реднему  ‡ападу,  то
сей  пылкий  британский  патриот и  убежденный  тори  стоЯл  за Њонархизм  в
€скусстве,  ’вердую власть в Џолитике и Љлассицизм  в ђелигии. Љ  несчастью,
отпрыски  его рода не имели оснований претендовать на  звание пэра; иначе он
уж конечно  истратил бы  все  скромное  наследие предков, лишь бы заделатьсЯ
лордом  ’оббом.  Џоскольку  он  был непоколебимый  приверженец  англиканской
разновидности  католицизма, на графский титул, полученный  от папы римского,
рассчитывать не  приходилось; а консервативное английское  правительство  не
щедро  награждает  даже   самых   достойных  своих   приверженцев  из  числа
интеллигенции, его  скупость на  этот  счет  уже  вошла  в  поговорку. €так,
мистеру    “олдо    ’оббу     оставалось    лишь     намекать    на    своих
высокоаристократических  британских  предков,  украсить   гербом  (вероЯтно,
подлинным) свое столовое серебро, почтовую бумагу,  принадлежности туалета и
экслибрисы и  знатьсЯ с одними  только "благородными" людьми. Љаким  образом
„жордж с ним вообще познакомилсЯ -- загадочно и непонЯтно; еще загадочнее --
как  он  начал  печататьсЯ  в  журнале,  который однажды  сообщил, что среди
подписчиков имеетсЯ  четыре  герцога,  три  маркиза  и  одиннадцать  графов.
ЋбъЯснить  это  можно разве только тем, что американизированный консерватизм
мистера  ’обба оказалсЯ  чуть  более живым  и  гибким,  нежели  консерватизм
отечественный,  или, может быть, мистер ’обб до того круто склонЯлсЯ вправо,
что,  сам того не ведаЯ, подчас ударЯлсЯ во взглЯды крайне левые.  Ќо как бы
то ни было, мистер “олдо ’обб также был поистине великий человек.
     ЊилостЯми этих троих джентльменов,  главным  образом, и  существовал --
впрочем,  отнюдь не  в  роскоши  -- наш  герой,  в своих  отношениЯх  с ними
постоЯнно   балансируЯ,  как   канатоходец   над  пропастью,  и  растрачиваЯ
неисчислимые богатства дипломатической хитрости,  которые он мог бы обратить
на    служение   отечеству.   Ћднако   впоследствии   обнаружилось   (почему
"обнаружилось"?), что отечеству нужны были  не его ум и изобретательность, а
его кровь.


     ‹ондонское  воскресенье. ‚ ‘ити все замерло; не подвергаЯсь ни малейшей
опасности,  можно  изучать  гайки,  болты,  разнообразнейшие куски  металла,
врезавшиесЯ в черные блестЯщие дороги  -- замерзшие чернильные реки. ‚ делах
такой  мир  и  покой,  что  хуже всЯкого  запустениЯ.  Џуританский пыл вновь
сменилсЯ недвижностью  и  застоем. ЌепобедимаЯ ‘кука распростерла гигантские
крыльЯ над миллионами жизней. „линнейшие вереницы автомобилей вопЯт и гудЯт,
отчаЯвшись вырватьсЯ. ќпическое уныние опустевших переулков, где мерный стук
копыт раздаетсЯ как адажио  безнадежности. “жасы ѓаннерсбери. ’оска железной
дороги  между ’ернем-ѓрин и •эммерсмит; убожество  и мерзость ђейнс-парка; и
скука,  что  неизменно  укачивает  тебЯ  в  поезде, дожидающемсЯ  на станции
ѓлостер-роуд,  по  воскресным   днЯм  безраздельно  завладевает  улицами   и
торжествует  победу. „ождь наводит  грусть, и солнце тоже. € последнЯЯ каплЯ
-- колокольный трезвон утром и вечером. ‚озлюбленные братьЯ жалкие грешники,
вставайте, вставайте грудью за €исуса •риста. Љто  избавит нас, кто  избавит
нас от христиан? Ћ господи, приди скорее и покончи со всем этим!

     ‚еселаЯ ЂнглиЯ весело справлЯла воскресный  вечер марта 1912 года. ‚есь
день  „жордж  работал  --  работа  его  отнимала  уйму  времени  и  сил,  но
оплачивалась неважно -- и теперь отправилсЯ навестить своего друга,  мистера
”рэнка Ђпджона. "„руг" в данном случае (как впрочем,  почти всегда) слово не
совсем  точное, если считать, что друг --  это  человек, питающий к  другому
бескорыстную  приЯзнь,   свободную  от  сексуального   влечениЯ.  („ружба  в
сочетании  с  сексуальным влечением  есть любовь -- страсть бессмертнаЯ, как
феникс, и  неистоваЯ, как  единорог.)  Њежду  „жорджем  и  мистером Ђпджоном
существовало, во всЯком случае что-то  вроде перемириЯ, когда  смолкают хотЯ
бы на времЯ бессознательнаЯ враждебность и глухое недоброжелательство, столь
обычные, почти  неизбежные  между людьми. ќтих двоих соединЯли  узы эгоизма.
Њистер Ђпджон смеЯлсЯ остротам „жорджа, а  „жордж  -- его  остротам.  Њистер
Ђпджон  желал  сделать  „жорджа  своим  учеником,  а  „жордж  был  не  прочь
воспользоватьсЯ его поддержкой.  Џодразумевалось, если  не говорилось вслух,
что они восхищаютсЯ друг другом,-- и это взаимное восхищение, может быть, не
совсем  неискреннее,  помогло им  слитьсЯ в крохотную Ячейку, противостоЯщую
океану  людского  равнодушиЯ,  и   тем  самым   ощутить  превосходство   над
человечеством. Ћни вместе обедали и даже по  мелочи давали друг другу взаймы
без расписки. €так, слово "дружба" тут почти оправдано.
     ‘тоит ли  говорить, что мистер  Ђпджон был поистине великий человек. Ћн
был  художник.  Ќачисто  лишенный  подлинной, внутренней оригинальности,  он
именно поэтому всЯчески старалсЯ быть  оригинальным  и каждый год  изобретал
новое течение в  живописи.  ‘начала  он  вызвал  сенсацию дерзким, блестЯщим
полотном "•ристос в  публичном доме  в Ѓлумсбери",--  картину эту разгромила
пресса, всегда  крайне чувствительнаЯ, когда дело касаетсЯ —истоты нравов  и
посмертной репутации нашего спасителЯ. "ЃлаженнаЯ  дева  в аду"  осталась бы
незамеченной,  но  тут,  по счастью, натурщица  без всЯких  на  то оснований
притЯнула  мистера Ђпджона к суду, утверждаЯ, будто  он -  отец ее  ребенка;
таким  образом,  она привлекла всеобщее внимание к шедевру,  которым сначала
пренебрегли,  и  его  тотчас  приобрел  некий  фабрикант,  разбогатевший  на
резиновых изделиЯх интимного  назначениЯ. ‡атем мистер Ђпджон открыл, что на
свете  существует новое французское искусство.  Ћдно  времЯ он писал  Яркими
пуантилистскими   точками,   потом   перешел   на<img   alt="0x08   graphic"
src="StrangeNoGraphicData">
     однотонные фовистские мазки, затем обрек форму  и цвет  своих  творений
всем  превратностЯм  футуризма. ’еперь он  как  раз изобретал супрематизм  и
надеЯлсЯ обратить в ту же веру „жорджа или хотЯ бы подбить его  на статью об
этом  направлении в живописи. ‘упрематизм,  ныне,  к  сожалению,  совершенно
вышедший  из   моды,  был,  как  о  том  свидетельствует  и  само  название,
сверхдостижением   новейшего    искусства.   ‘вои   теории   мистер   Ђпджон
иллюстрировал (слово, впрочем,  не  очень  точное) двумЯ полотнами. Ќа одном
изображен  был  красивый алый  завиток на фоне  чистейшей  снежной  белизны.
„ругое,  на первый  взглЯд, представлЯло собою серо-зеленый луг, по которому
разбрелась стайка пухлых желтых  цыплЯт с удлиненными толстыми шеЯми, но при
ближайшем  рассмотрении  оказывалось, что это  вовсе  не цыплЯта, а  условно
изображенные фаллосы.  ЏерваЯ картина  называлась: Љосмос--ђазложение втораЯ
-- Ћр, 49. Piano.
     Њистер  Ђпджон включил в  своей студии обе  электрические лампы,  чтобы
„жордж мог  лучше; рассмотреть эти своеобразные опусы; наш друг уставилсЯ на
них в тупом недоумении и тревоге: надо бы что-то сказать, но что ни скажешь,
все  уж  конечно будет  невпопад.  Џо счастью, мистер  Ђпджон  был  в высшей
степени  тщеславен  и  не отличалсЯ выдержкой. Ћн  нетерпеливо  покашливал и
топталсЯ за спиной „жорджа.
     ‚от что Я хочу сказать,-- произнес он, многозначительно
     покашливаЯ,-- ‡десь это удалось.
     „а, да, конечно.
     џ хочу  сказать, удалась  получить определенное выражение  определенной
эмоции.
     Љак раз это самое и Я хотел сказать.
     ‚идите ли, когда это удаетсЯ, Я хочу сказать это уже
     кое-что.
     Ќу еще бы!
     ‚идите ли, Я хочу сказать, если заставишь двух-трех
     умных людей по-настоЯщему понЯть, значит -- удалось. џ хочу
     сказать, эти чертовы остолопы вроде Џикассо и –езарЯ ”ранка
     все равно никогда ничего не поймут, до них это просто не доходит,
     Ђ вы рассчитывали, что они поймут?
     ‚идите ли, тут перед вами полнейшаЯ оригинальность
     и вместе с тем сама великаЯ традициЯ. …сли этого не поймут
     бездарные поденщики, не велика важность, но Я хочу сказать --
     от Џикассо можно было ждать  хоть на грош чутьЯ, а вот представьте, они
просто не желают воспринЯть ничего нового,
     џ, конечно,  вижу,  что  это  очень оригинально...  но, признатьсЯ,  не
улавливаю, в чем же тут традиционность?
     Њистер Ђпджон обиженно вздохнул и со снисходительным презрением покачал
головой,
     ѓде уж  вам  уловить. …сли  у  вас  были какие-то  крохи  ума,  то  они
загублены недостатком образованиЯ, а по прирожденной тупости вы инстинктивно
предпочитаете  академизм.  џ  хочу  сказать,  неужели  вы  не  видите,  ведь
пропорции  Љосмос --  ђазложениЯ в  точности  те же,  что у  канопской вазы,
хранЯщейсЯ в неаполитанском музее ”иланджиери!
     Љак Я могу это видеть? -- с досадой спросил „жордж.--
     џ в Ќеаполе не бывал.
     ‚от Я и говорю! -- победоносно воскликнул мистер
     Ђпджон.-- ‚ы просто-напросто неуч, в этом все дело!
     Ќу, а втораЯ картина? -- сказал „жордж, решив не обижатьсЯ.-- ќто  тоже
в традициЯх канопской вазы?
     —ерта с два! џ думал, уж это-то даже вы поймете! џ хочу
     сказать, как же вы не видите?
     Њожет быть, это фантазиЯ на тему росписи греческих
     ваз?  --  наугад  сказал  „жордж, надеЯсь  умиротворить  вспыльчивого и
уЯзвленного гениЯ.
     Њистер Ђпджон швырнул шпатель на пол.
     ‚ы невероЯтно  тупы, „жордж!  џ хочу сказать, пропорции,  расстановка в
пространстве, оттенки цветов -- все здесь
     в лучших традициЯх одеЯл американских индейцев, и Я хочу
     сказать, если это удалось, знаете ли, это уже кое-что!
     „а, да, конечно, очень глупо с моей стороны. Љак это Я
     сразу не понЯл. ‚ы менЯ простите, Я целый день строчил всЯкую поденщину
и немного ошалел.
     џ так и думал!
     €  мистер  Ђпджон рывком повернул оба мольберта лицом к стене. ђазговор
прервалсЯ.  Њистер Ђпджон сердито  растЯнулсЯ  на кушетке и  стал  судорожно
поедать  засахаренные абрикосы. Ћн брал абрикос двумЯ пальцами -- большим  и
указательным, отводЯ  локоть  под  прЯмым  углом, вытЯгивал  шею  и  Яростно
раскусывал  абрикос пополам.  „жордж наблюдал  это внушительное и варварское
зрелище с таким интересом, словно ему открывалсЯ таинственный смысл древнего
обрЯда “рима и ’уммима. Ћн сделал робкую попытку вновь завЯзать разговор, но
мистер  Ђпджон  отверг  ее жестом, который можно было истолковать лишь одним
способом:  чтобы переварить  предательское тупоумие  „жорджа  и  подсластить
воспоминание  о  нем  засахаренными абрикосами, мистер  Ђпджон  нуждаетсЯ  в
полной и нерушимой тишине. Ќо  вдруг  „жордж вздрогнул,  потому  что  мистер
Ђпджон,  кашлЯнув   раз-другой,  внезапно  сорвалсЯ  с  кушетки,   энергично
отхаркнулсЯ, с силой, которой длЯ этого вовсе не требовалось, распахнул окно
и сплюнул на улицу. Џотом обернулсЯ и сказал спокойно:
     Џойдемте-ка лучше к толстЯку оббу.
     „жордж  с радостью согласилсЯ: он был еще так молод, что его привлекало
всЯкое разношерстное сборище;  и тут ему дозволено было созерцать странные и
сложные омовениЯ, которые мистер  Ђпджон  совершал над тазом, упрЯтанным бог
весть почему в комоде под красное дерево.
     Њистер Ђпджон был, видимо, весьма  чистоплотен  --  во  всЯком  случае,
поскольку это касалось частей тела, выставлЯемых длЯ всеобщего обозрениЯ. Ћн
тщательно  мыл  лицо,  плескалсЯ, долго  чистил  зубы, так  что „жордж  стал
опасатьсЯ, как бы  из щетки не вылезла всЯ щетина, усиленно полоскал горло и
отплевывалсЯ. Ћн старательно  мылил и  тер пемзой  свои большие желтые руки,
несколько напоминавшие  лопаты, и  с поразительным  упорством и  трудолюбием
вычищал  грЯзь из-под ногтей. ‡атем уселсЯ  перед  трельЯжем, в котором  мог
видеть  себЯ и прЯмо и в профиль, и  до  тех  пор на все лады  причесывал  и
приглаживал щеткой свои сухие и жесткие, как солома,  волосы, пока  в них не
затрещали  электрические искры. Ћтдав сполна дань гигиене и красоте,  мистер
Ђпджон надел  чистый воротничок, повЯзал ослепительный, неслыханных размеров
галстук  и облачилсЯ  в  долгополый  сюртук  с  узкой  талией,-- все  это  в
сочетании   с  несколько   поношенными,  но   элегантными  брюками,   сильно
сужающимисЯ  книзу,  придавало  ему  вид лихого повесы  эпохи ђегентства. ‚о
времЯ  этой своеобразной пантомимы, длившейсЯ чуть ли  не  целый час, мистер
Ђпджон  сохранЯл  величайшую серьезность и  лишь изредка  испускал  какие-то
странные,  не  слишком  мелодичные  звуки  --  то ли пел,  то ли мычал,-- да
разражалсЯ  неистовой бранью всЯкий раз,  когда  под  рукою  не  оказывалось
какой-нибудь  части   туалета.   ‘транное  дело,   мистер   Ђпджон  не   был
гомосексуалистом.  Ћн  всегда  проЯвлЯл себЯ как  пылкий поклонник тех, кого
наши наивные предки называли слабым  полом.  Њистер  Ђпджон нередко говорил,
что после тЯжких трудов  на ниве супрематистской живописи лучший  отдых  длЯ
него -- общество красивых  женщин.  €з рыцарских  чувств, а может быть, и по
необходимости  скромно  умалчиваЯ о  своих  победах,  он  всегда  готов  был
поговорить о любви и дать изысканно-эротический совет, вызывавший у всЯкого,
кому  хоть  раз в жизни случалось спать с  женщиной, подозрение,  что мистер
Ђпджон в лучшем случае мЯмлЯ, а может быть, все еще девственник.
     ‡атем  мистер  Ђпджон  облачилсЯ  в  тонкое  серое  пальто,--  в  эпоху
ђегентства  оно показалось бы  верхом  щегольства,-- сунул под мышку длинную
трость  черного дерева без  набалдашника, лихо заломил мЯгкую  серую шлЯпу и
направилсЯ  к двери.  „жордж  двинулсЯ следом  --  ребЯческое  важничанье  и
нелепаЯ дерзость Ђпджона забавлЯли его, но и внушали что-то вроде почтениЯ.

     …два они вышли  на улицу, лондонскаЯ воскреснаЯ скука вылезла из своего
логова,  точно  огромный,  расплывчатый  серый   осьминог,  и  обхватила  их
вкрадчивыми  щупальцами  уныниЯ.  Њистер Ђпджон,  неуЯзвимый, как  Ђхилл,  в
стигийских глубинах самонадеЯнности, уверенно шагал своей дорогой, чувствуЯ,
что  превзошел самого  „жеймса  Њак-Ќейла “истлера. Њистера Ђпджона скука не
настигала  извне,  она  исходила  от  него  самого.  Ћн  был  слишком  занЯт
собственной персоной и почти не замечал, что делаетсЯ вокруг.
     „жордж, отбиваЯсь от серого чудовища, сделал отчаЯнную попытку завЯзать
разговор:
     —то вы думаете о забастовке шахтеров? ѓазеты твердЯт,
     что  она  приведет страну к гибели, а  как п