го
существованиЯ.
     Ћн всегда провожал ее, когда она куда-нибудь выходила,  потому  что  не
решалсЯ отпускать ее одну, - не то чтобы он боЯлсЯ чего-то  определенного  -
просто беспокоилсЯ, как она пойдет одна по широким чужим улицам. Ђ когда  он
встречал ее вечером, они шли вместе, и если им попадалсЯ в сумерках мужчина,
не приветствовавший их, то ему сразу казалось, что он где-то видел это лицо,
что ’онка покраснела, и он вдруг вспоминал - где-то, случайно, они с ним уже
встречались,  и  с  той  же  уверенностью,  с  какою  он  мог  поклЯстьсЯ  в
искренности невинного выражениЯ на ’онкином лице, он клЯлсЯ себе: тот самый!
’о это  был  состоЯтельный  практикант  экспортной  фирмы,  которого  они  и
видели-то раньше только один раз мельком; то  тенор  из  кабаре,  потерЯвший
голос и снимавший одно времЯ комнату у той же хозЯйки, что и  ’онка.  Љаждый
раз это были вот такие, до смешного невероЯтные личности;  их  будто  кто-то
швырЯл в его памЯть, как перевЯзанные грЯзные пакеты  с  запрЯтанной  в  них
истиной, и  всЯкий  раз,  при  первой  же  попытке  развЯзать  такой  пакет,
оставалось, как горсть пыли, мучительное ощущение бессилиЯ.
     ‚от так  уличать  ’онку  в  неверности  стало  длЯ  него  уже  каким-то
наваждением.   ’онка   сносила   все   с   обычной    своей    трогательной,
бессловесно-нежной  покорностью,  -  но  мало  ли  что  могла  скрывать  эта
покорность! Ђ стоило ему проверить одно за другим свои воспоминаниЯ вообще -
каким все оказывалось двусмысленным! Ќапример, та  естественность,  с  какою
она пошла за ним, равно могла быть и безразличием, и уверенностью сердца. ’а
беспрекословность, с какою она угождала малейшему его желанию, могла быть  и
равнодушием, и самоотвержением. …сли она к нему привЯзалась, как  собачонка,
то она и за каждым хозЯином могла пойти, как собачонка! Ћн ведь  подумал  об
этом еще в самую первую их ночь - и была ли это вообще ее  перваЯ  ночь?  Ћн
обращал тогда внимание только на нравственные  признаки,  но  вовсе  не  мог
сказать, что физические были столь же очевидны. Ђ теперь  уже  было  поздно.
’еперь на все  легло  ее  молчание,  и  оно  могло  означать  действительную
невинность или упорство, хитрость или страдание, раскаЯние, страх; ной  стыд
за него тоже. ’еперь ему ничто бы уже не помогло, переживи он даже  еще  раз
все с самого начала. Љогда человеку не веришь, Ярчайшие  доказательства  его
верности предстанут тебе прЯмо-таки неопровержимыми свидетельствами  обмана,
а поверь ему  раз  навсегда  -  и  очевидные  факты  покажутсЯ  проЯвлениЯми
непонЯтной любви, плачущей, как  поставленный  родителЯми  в  угол  ребенок.
Ќичего невозможно было понЯть и объЯснить в отдельности,  одно  зависело  от
другого - нужно было верить или не верить всему в целом, все любить или  все
считать ложью, и знать ’онку значило каким-то  особым  образом  отвечать  на
нее, объЯснЯть ей самой, кто она есть, - ведь то, чем она была, и  могла,  и
должна была быть,  зависело  почти  целиком  от  него  одного.  €  когда  он
добиралсЯ до этой мысли, образ ’онки затуманивалсЯ у него в голове и слепил,
убаюкивал, как сказка.
     ’огда он писал матери: "Ќоги у нее от пола до колен такой же длины, как
от колен доверху,  и  вообще  они  такие  длинные,  что  могут  шагать,  как
близнецы, не знаЯ усталости. Љожа у нее не холенаЯ, но белаЯ и без  малейших
изъЯнов. ѓруди, пожалуй, несколько тЯжеловаты, и под мышками  растут  темные
спутанные  волосы,  -  и   на   белом   гибком   теле   это   выглЯдит   так
трогательно-бесстыдно. ‚олосы на висках свисают небрежными прЯдЯми, и  времЯ
от времени она  порываетсЯ  их  завить  и  взгромоздить  наверх;  тогда  она
становитсЯ похожей на горничную, и это, пожалуй, единственное  зло,  которое
она совершила в своей жизни..."
     €ли он писал матери: "Њежду Ђнконой и ”иуме, а может быть, просто между
Њидделькерком и каким-то совсем безвестным городом стоит маЯк, свет которого
каждую ночь, как раскрытый мерцающий веер, ложитсЯ на море; лЯжет  мерцающий
веер, а потом - тьма, а потом - снова мерцанье. Ђ в гористой долине ‚енны на
лугах цветут эдельвейсы.
     —то это - географиЯ, ботаника, навигациЯ? ‘мутный образ, виденье,  лицо
- оно просто есть, здесь и отныне и во веки веков, везде и повсюду, и потому
его будто и нет нигде. €ли что это такое?"
     ђазумеетсЯ, он никогда не отсылал эти сумасбродные письма.
 
        X 
 
     Ќе  хватало  какой-то  неуловимой  малости,  чтобы  убежденность  стала
уверенностью.
     Ћднажды ему пришлось ехать вместе с матерью и  ѓиацинтом  в  поезде,  и
часа примерно в два ночи, в том состоЯнии безразличной усталости, когда тела
уже совершенно безвольно качаютсЯ в купе из стороны в  сторону,  ища  опоры,
ему показалось, что мать очень доверительно прислонилась к  ѓиацинту  и  тот
взЯл ее за руку. …го глаза тогда расширились от гнева, потому что ему  стало
жаль отца; но когда он подалсЯ вперед, ѓиацинт сидел один, а  мать  дремала,
отвернувшись от него. —ерез минуту, когда он принЯл прежнее  положение,  все
повторилось снова. Ћн не понимал, мучитсЯ он так из-за того,  что  не  может
ничего разглЯдеть в темноте, или не может ничего разглЯдеть оттого, что  так
мучитсЯ. ‚ конце концов он сказал себе, что  теперь  уж  уверилсЯ  точно  во
всем, и решил утром привлечь мать к ответу; с  наступлением  днЯ  мысли  эти
рассеЯлись вместе с ночною тьмой. Ђ еще раз - уже в другой поездке -  матери
вдруг стало плохо, и ѓиацинт, которого она  попросила  вместо  нее  написать
отцу, недовольно спросил: "Ђ что Я ему напишу?" -  он,  который  при  каждой
отлучке строчил матери длиннейшие посланиЯ! „ело кончилось скандалом, потому
что мальчик опЯть пришел в неистовство, мать почувствовала  себЯ  еще  хуже,
совсем расхворалась, надо было срочно что-то делать, руки ѓиацинта постоЯнно
попадались ему в этой суете, и он каждый раз  отталкивал  их,  пока  ѓиацинт
как-то растерЯнно  и  грустно  не  спросил:  "Ќу,  что  ты  все  времЯ  менЯ
отталкиваешь?" € его вдруг напугало  настоЯщее  горе,  прозвучавшее  в  этом
голосе. ’ак мало мы знаем о том, что мы знаем, и хотим того, чего хотим.
     ‚се это понЯтно; и тем не менее он  сидел  в  своей  комнате,  терзаЯсь
ревностью и внушаЯ себе, что  вовсе  это  не  ревность,  а  какое-то  совсем
другое, ни к чему не относЯщеесЯ, неизвестно  зачем  вымышленное  чувство  -
хотЯ чувствовал все это он сам. Љогда он оглЯдывалсЯ  вокруг,  все  было  на
своих местах: зеленые с серым обои на стенах,  красновато-коричневые  двери,
все в неверных солнечных бликах; дверные петли  из  потемневшей  меди;  стул
красного дерева со спинкой из темно-малинового плюша. Ќо во всех этих вещах,
хоть они стоЯли твердо и прЯмо,  было  что-то  перекошенное,  наклонившеесЯ,
почти падающее, и они казались ему далекими и бессмысленными.  Ћн  сдавливал
пальцами глаза, оглЯдывалсЯ снова, но дело было не в глазах -  вещи!  ‚  них
надо раньше поверить, а потом только их воспринимать; если  ты  не  научилсЯ
смотреть на мир его собственными глазами, но  уже  держишь  его  во  взглЯде
своем, то он распадаетсЯ на бессмысленные частности, существующие в такой же
тоскливой отъединенности друг от  друга,  как  звезды  в  ночи.  ‘тоило  ему
взглЯнуть на улицу из окна, и внезапно на  мир  извозчика,  ждавшего  внизу,
наезжал и врезывалсЯ  другой  мир  -  мир  проходившего  мимо  чиновника,  и
возникало что-то перекромсанное, какаЯ-то  мерзкаЯ  несусветнаЯ  путаница  и
мешанина, хаос суетливых единичностей, окруженных каждаЯ ореолом  благодушиЯ
и самодовольства и с целеустремленно поднЯтой головой уверенно  шагавших  по
этому опрокинутому, перевернутому миру. •очу, знаю, чувствую - все это пере-
плетено у нас в неразделимый клубок, и мы замечаем это, только когда  терЯем
нить; но, может быть, можно вообще идти по жизни иначе - не держась за  нить
истины? ‚ такие минуты, когда пелена холодного отчуждениЯ  отделЯла  его  от
всего мира, ’онка становилась длЯ  него  больше  чем  сказкой  -  почти  уже
посланием свыше.
     ’огда  он  говорил  себе:  "‹ибо  Я  должен  женитьсЯ  на  ’онке,  либо
расстатьсЯ с ней и со всеми этими мыслЯми".
     ђешитсЯ ли кто-нибудь осудить его за то,  что  он,  побуждаемый  такими
причинами, не делал ни того, ни другого? ‚едь хотЯ подобные мысли и  чувства
могут иметь свои основаниЯ, но нынче никто же не сомневаетсЯ в том, что  они
на добрую половину химеры. Ћт того он хоть и думал  об  этом,  но  думал  не
совсем всерьез. €ногда ему казалось, что ему ниспослано испытание, но  когда
он утром просыпалсЯ и разговаривал с  собой  как  мужчина  с  мужчиной,  ему
приходилось сознаватьсЯ, что  испытание  это  было  всего-навсего  вопросом:
собираетсЯ ли он и впредь, несмотрЯ на почти стопроцентную вероЯтность того,
что его обманули и что он законченный идиот, принуждать себЯ  верить  ’онке?
‚прочем, эта унизительнаЯ длЯ него перспектива уже во многом  утратила  свою
остроту.
 
        XI 
 
     ‘транным образом все это совпало с полосой его крупных успехов в науке.
Ћн  уже  решил  в  основных  чертах  свою  задачу  и  был  совсем  близок  к
практическим результатам.  …го  начали  осаждать  разные  люди.  €х  интерес
возвращал ему уверенность в себе, хотЯ речь шла только о химии. ‚се они были
убеждены в успехе - вероЯтность была уже почти стопроцентной! €  он  оглушал
себЯ работой, чтобы забытьсЯ.
     Ќо в то времЯ как упрочивалось его общественное положение и  он  словно
входил в пору гражданской зрелости, его мысли, лишь только он  отрывалсЯ  от
работы, мгновенно отправлЯлись вразброд по диковинным маршрутам;  достаточно
было имени ’онки зазвенеть в его душе, и перед ним оживали  одна  за  другой
какие-то фигуры, непроницаемые, как ежедневно встречающиесЯ на том же  месте
незнакомые друг другу люди. ЏоЯвлЯлсЯ тот ремесленник-тенор,  с  которым  он
одно времЯ свЯзывал факт ’онкиной измены, и все другие, кого он когда-либо в
разной степени подозревал. Ћни ничего не делали - они просто  ему  ЯвлЯлись;
или даже если они вытворЯли самые ужасные вещи, это не менЯло  дела;  а  так
как они иногда сливались по нескольку человек в одно лицо,  то  и  ревновать
было не к чему; все эти воспоминаниЯ  таЯли,  становились  прозрачными,  как
разреженный горный воздух, даже еще прозрачней, - и тогда возникало ощущение
свободы и пустоты, лишенное всЯкой примеси себЯлюбиЯ,  и  под  этим  высоким
неподвижным куполом такими крохотными и ничтожными  казались  все  житейские
мелочи. Ђ часто они совсем уже превращались в сон - или, может быть, все и с
самого начала было сном, и когда работа его шла легче, он мгновенно воспарЯл
в этот мир зыбких теней, и все это было ему как предостережение, что  работа
не есть еще подлиннаЯ жизнь.
     ќти его сны наЯву располагались в каком-то более глубоком слое,  нежели
часы бодрствованиЯ, и  они  были  теплыми,  как  тесные  горницы  с  низкими
потолками. ‚ этих снах тетка называла ’онку бессердечной за то,  что  та  не
плакала на похоронах бабушки, или  какой-то  омерзительный  человек  заЯвлЯл
себЯ отцом ’онкиного ребенка, а она, вопросительно поднЯв глаза, впервые  не
отрицала, - просто недвижно стоЯла перед ним с какой-то отрешенной  улыбкой;
все это происходило в комнате, где стоЯли на красных коврах кадки с зелеными
растениЯми, на стенах были синие  звезды,  а  когда  он  поднимал  взглЯд  в
бесконечность, ковры становились зелеными, у  растений  поЯвлЯлись  огромные
кроваво-красные  листьЯ,  стены  начинали  отсвечивать  желтым,  как  нежнаЯ
человеческаЯ кожа, а ’онка стоЯла на прежнем месте,  как  светлый  и  чистый
лунный луч. Ћн почти  осознанно  жаждал  этих  снов,  как  простого  теплого
счастьЯ; может быть, это была обыкновеннаЯ трусость, и они  значили  только:
сознайсЯ, ’онка, - и все будет хорошо. €х частые возвращениЯ смущали его, но
в  них  по  крайней  мере  не  было  невыносимого,  постоЯнно  возрастающего
напрЯжениЯ бессонницы.
     ‚ этих снах  ’онка  всегда  была  безмерной,  как  сама  любовь,  а  не
простенькой продавщицей из магазина, которую он взЯл с собой,  -  но  каждый
раз она принимала другой  облик.  ’о  она  была  своей  собственной  младшей
сестрой, которой никогда не существовало; то просто шуршанием юбок,  грудным
звучанием незнакомого голоса, порывистой, стремительной поступью, - тогда  в
ней было все пьЯнЯщее очарование  неведомых  авантюр,  вызываемое,  как  это
случаетсЯ только в сновидениЯх, одним  лишь  теплым  и  знакомым  звуком  ее
имени; и все это дарило ему каждый  раз  радостное  предвкушение  обладаниЯ,
хотЯ и было далеким и недоступным. ќти  миражи  пробуждали  в  нем  какое-то
легкое, беспредметное влечение,  всеобъемлющаЯ  теплота  затоплЯла  его,  но
нельзЯ было сказать, отдалЯла ли она его в такие моменты от ’онки или только
теснее соединЯла с  ней.  Љогда  он  начинал  проверЯть  свои  ощущениЯ,  он
понимал,  что  эта  загадочнаЯ  суверенность  любви  и  ее   способность   к
перевоплощению должна была бы проЯвитьсЯ и в бодрствующем состоЯнии. Ќе тот,
кого мы любим, ЯвлЯетсЯ источником чувств, им Якобы возбуждаемых, а сами эти
чувства, как лампа, ставЯтсЯ нами позади него и его освещают; но в то  времЯ
как во сне еще существует тонкаЯ трещина, отделЯющаЯ любовь  от  того,  кого
любишь,  наЯву  она  исчезает,  и  ты  чувствуешь  себЯ   жертвой   какой-то
мистификации, тебЯ что-то как будто вынуждает  боготворить  человека,  вовсе
этого не заслуживающего. Ћн не решалсЯ поставить за ’онкой источник света.
     Ќо то, что он теперь часто думал о лошадЯх, было  както  со  всем  этим
свЯзано и имело какое-то особое значение. Њожет быть, это была  ’онка  и  их
проигрыш в лотерее, или это было его детство, в  котором  он  смутно  помнил
гнедых и буланых лошадей в тЯжелых,  украшенных  кожей  и  медью  сбруЯх.  Ђ
иногда в нем вдруг вспыхивало пламенное мальчишеское  сердце,  длЯ  которого
великодушие, вера и  доброта  не  стали  еще  назойливыми  обЯзанностЯми,  а
свЯзывались с рыцарскими приключениЯми в заколдованных лесах, с подвигами  и
избавлениЯми. Ќо, может быть, это была последнЯЯ  вспышка  перед  угасанием,
зуд от заживающего шрама. Џотому что лошади неизменно везли  дрова,  и  мост
под их копытами отвечал глухим древесным звуком, а на кучерах были  короткие
фиолетовые и коричневые куртки. Ћни все  снимали  шапки  перед  стоЯвшим  на
самой середине моста большим  распЯтием  с  жестЯной  фигурой  ‘пасителЯ,  и
только мальчишка не снимал своего беретика на морозе, потому что он уже  был
умный и в Ѓога не верил. Ђ потом он вдруг никак не мог застегнуть курточку -
просто ничего не получалось. …го детские пальчики, одеревеневшие от  мороза,
ухватывали пуговицу и с трудом подтЯгивали ее к  петле,  но  как  только  он
хотел ее туда всунуть, она выскальзывала и возвращалась на прежнее место,  и
пальцы повисали в беспомощной растерЯнности. ‘колько бы они ни пытались, все
кончалось этой растерЯнной одеревенелостью.
     ќто воспоминание возвращалось особенно часто.
 
        XII 
 
     Џока он разбиралсЯ  со  всеми  этими  неопределенностЯми,  беременность
’онки развивалась и настойчиво возвращала его к реальности.
     ЏоЯвилась отЯжелевшаЯ  походка,  потребность  оперетьсЯ  на  чью-нибудь
руку, грузное тело, полное таинственной теплоты, особаЯ  манера  садитьсЯ  -
расставив ноги, неуклюже и  трогательно-некрасиво;  поЯвились  все  признаки
удивительных внутренних процессов, бесцеремонно превращавших девичье тело  в
семенную коробочку и изменЯвших пропорции - раздались  и  опустились  бедра,
колени утратили четкость контуров, окрепла шеЯ, грудь превратилась  в  вымЯ,
кожа на животе покрылась тонким сине-багровым узором вен, так что было  даже
страшно оттого, что так близко от внешнего мира  пульсировала  кровь  -  как
будто это угрожало смертью. ЌоваЯ  форма  равно  насильственно  и  терпеливо
сдерживала в рамках  эту  абсолютную  бесформенность,  и  нарушение  обычных
пропорций отражалось в самом взглЯде:  он  притупилсЯ  и  отЯжелел,  подолгу
останавливалсЯ на предметах и отрывалсЯ от них с огромным трудом.  —асто  он
останавливалсЯ и на нем. Ћна продолжала все делать длЯ него и угадывала  его
малейшие желаниЯ, чтобы как будто хоть напоследок доказать ему, что длЯ него
одного она и жила; ни облачка стыда не поЯвлЯлось в ее глазах за то, что она
стала такой уродливой и некрасивой, - только желание успеть побольше сделать
длЯ него своими нерасторопными, отЯжелевшими руками.
     ’еперь они почти так же часто бывали вместе, как раньше.  ђазговаривали
они  не  много,  но  старались  не  отходить  друг  от  друга,  потому   что
беременность неумолимо продвигалась вперед, как часоваЯ стрелка, и они  были
совершенно  беспомощны  перед  ней.  €м  надо  было   бы   объЯснитьсЯ,   но
продвигалось вперед только времЯ. €ногда ему мучительно  хотелось  облечь  в
слова все свои сны наЯву, он смутно догадывалсЯ, что все надо было оценивать
по другим критериЯм; но,  как  начало  всЯкого  познаниЯ,  это  была  именно
смутнаЯ, неЯснаЯ догадка. Ђ времЯ шло, убегало, терЯлось бесследно; часы  на
стене были ближе к реальности, чем мысли. Љомната,  в  которой  они  сидели,
была  обычной  меблированной  комнатой,  и  ничего  в   ней   не   случалось
грандиозного, и настенные часы были  кухонными  часами  и  времЯ  показывали
кухонное, а мать атаковала его письмами, в которых  все  было  доказано  как
дважды два:  она  не  выслала  обещанных  денег,  а  Явно  истратила  их  на
консультации у врачей, не терЯЯ надежды его  образумить:  он  все  прекрасно
понимал и даже уже не  злилсЯ.  Ћднажды  она  прислала  в  очередном  письме
последнее такое заключение, убедительно доказывавшее, что ’онка в  то  времЯ
все-таки ему изменила; но он воспринЯл это сообщение  не  как  удар,  а  как
почти приЯтную неожиданность; словно это совсем его не  касалось,  он  начал
прикидывать, как это реально могло произойти, и  почувствовал  только  одно:
беднаЯ ’онка, сколько ей пришлось потом выстрадать из-за  одной-единственной
оплошности... …му приходилось теперь удерживатьсЯ, чтобы не сказать,  весело
глЯдЯ ’онке прЯмо в глаза: ’онка, послушай, Я вдруг сообразил, с кем ты  мне
тогда изменила, - и как это  мы  забыли?  ’ак  все  и  шло.  Ќичего  нового.
Ћставались только часы. € прежнЯЯ близость.
     € хотЯ они так и не объЯснились, эта  близость  постепенно  вернула  их
чисто телесное тЯготение друг к другу. ’акие мгновениЯ  приходили,  как  без
особых церемоний входЯт в комнату старые знакомые даже после долгой отлучки.
‡атемненные окна на той стороне двора смотрели слепыми  глазницами,  комнаты
пустовали, потому  что  все  люди  ушли  на  работу,  двор  темнел  глубоким
колодцем, солнце светило в комнату как сквозь свинцовые стекла, и  предметы,
на которые ложилсЯ его луч, вспыхивали мертвенным светом. Ђ однажды  ему  на
глаза попалсЯ маленький старый календарь, - он был раскрыт так, будто  ’онка
только что его листала, и на  бесконечном  белом  пространстве  листка,  как
пирамида, возведеннаЯ в честь  памЯтного  днЯ,  стоЯл  нарисованный  красным
карандашом  восклицательный  знак.  ‚се  другие  странички  были   заполнены
записЯми повседневной жизни - ценами, заметками, - и только на одной не было
ничего, кроме восклицательного знака. Ћн ни секунды не сомневалсЯ в том, что
это была памЯть о том самом  дне,  который  ’онка  так  упорно  скрывала,  и
уверенность, как кровь, ударила ему в голову. Ќо подтверждалась  она  только
силой и внезапностью  этой  вспышки,  -  в  следующее  мгновение  она  опЯть
улетучилась, превратилась в ничто: уж  если  верить  этому  восклицательному
знаку, то с таким же успехом можно было поверить и  чуду,  и  самое  ужасное
было как раз то, что он не верил  ни  тому  ни  другому.  Ќо  они  испуганно
взглЯнули друг на друга. ’онка, видимо, заметила листок в его руке. Џредметы
в неверном комнатном освещении вдруг застыли как собственные  мумии.  “  них
самих похолодели тела, кончики пальцев заледенели, и внутренности сжались  в
настороженный горЯчий комок. Џравда, врач предупреждал, что ’онку надо  было
особенно беречь, чтобы избежать осложнений; но врачам-то как  раз  и  нельзЯ
было доверЯть в такую минуту. Ђ все попытки устоЯть тоже оказались тщетными;
может быть, у ’онки уже не было больше сил, и она как была, так  и  осталась
еще не рожденным мифом.
     - €ди ко мне, - позвала ’онка, и они разделили тепло и горе в печальной
покорности судьбе.
 
        XIII 
 
     ’онку  положили  в  больницу  -  болезнь  принЯла  дурной  оборот.  …му
разрешили ее навещать; он сидел при ней часами. ’ак проходило времЯ.
     ‚ тот день, когда ее увезли, он сбрил бороду.  ’еперь  он  больше  стал
самим собой.
     Ќо потом он узнал, что она в тот самый  день  -  сгорЯча,  необдуманно,
испугавшись, что будет поздно, сделала  то,  чего  из  соображений  экономии
долго не решалась сделать: пошла к зубному врачу и вырвала  коренной  зуб  -
последний свободный поступок перед тем, как лечь в больницу.  Ћн  представил
себе, как у нее теперь горестно  впали  щеки,  потому  что  она  никогда  не
просила о помощи и со всем хотела справитьсЯ  сама.  €  его  с  новой  силой
начали преследовать сны.
     Ћдин  сон  возвращалсЯ  в  разных  формах  особенно  часто.   •уденькаЯ
невзрачнаЯ девушка с бледной, просвечивающей  кожей  рассказывала  ему,  что
какаЯ-то  новаЯ  воображаемаЯ  возлюбленнаЯ  его  обманула,  а   он,   снова
насторожившись, как бы вскользь говорил: "Ђ вы думаете, ’онка была лучше?" €
он качал головой и нарочно делал скептическое лицо, чтобы заставить  девушку
столь же  решительно  отстаивать  ’онкину  добродетель;  он  уже  предвкушал
приЯтное облегчение, которое ему принесут ее слова; но вместо этого на губах
девушки медленно поЯвлЯлась улыбка, возникала прЯмо у него  на  глазах  и  с
жуткой медлительностью распространЯлась  по  всему  лицу,  а  потом  девушка
говорила: "Ђх, она же была ужаснаЯ лгуньЯ! ‚ообще-то она была хорошаЯ, но  у
нее нельзЯ было верить ни одному слову. Ћна всегда мечтала стать  знаменитой
кокоткой". ‘амым мучительным в этом  сне  была  не  колючаЯ  и  остраЯ,  как
бритва, улыбка, а то, что он каждый раз не мог ничего  возразить  на  пошлую
заключительную фразу,  потому  что  чувствовал,  что  в  безвольной  вЯлости
сновидениЯ она как бы исходила от него самого.
     Џоэтому он часто молчал, когда сидел у ’онкиной кровати.  …му  хотелось
бы проЯвить великодушие, как в прежних своих  снах.  Њожет  быть,  он  бы  и
проЯвил его, если бы хоть ничтожную долю энергии, с  какою  он  работал  над
своим изобретением, обратил на ’онку. ‚рачи так и не обнаружили в нем  самом
признаков заболеваниЯ, и, таким образом, его уж  точно  соединЯла  с  ’онкой
таинственнаЯ, мистическаЯ  свЯзь:  стоило  ему  поверить  ’онке,  и  он  сам
оказывалсЯ больным. Ќо, говорил он себе, может быть, в другое  времЯ  это  и
было бы возможным - он охотно пускалсЯ в такие исторические размышлениЯ, - в
другое времЯ ’онка, может быть, стала бы прославленной красавицей, чьей руки
не решились бы искать даже самые знатные кнЯзьЯ; но в наши дни?!  Ќадо  было
бы на досуге подумать об этом основательней. € он сидел у ее кровати, был  с
ней ласков и добр, но ни разу не сказал ей: "џ тебе верю". •отЯ он давно уже
верил ей. Ќо верил он ей просто в том смысле, что не мог больше питать к ней
недоверие и обиду, а  не  то  чтобы  он  готов  был  оправдать  перед  своим
рассудком все вытекающие отсюда последствиЯ. Ћн и держалсЯ только  тем,  что
не додумывал до конца.
     Ђтмосфера  в   больнице   действовала   на   него   угнетающе.   ‚рачи,
обследованиЯ, строгаЯ дисциплина - мир насильно завладел  ’онкой,  прикрутил
ее к столу. Ќо он уже  воспринимал  это  почти  как  ее  недостаток;  в  его
представлении она была чем-то более глубоким, нежели то, что  сейчас  с  ней
делал мир. Ќо в таком случае надо было в самом  мире  все  вообще  изменить,
чтобы за нее боротьсЯ, - и он уже начал понемногу отступать. —ерез несколько
дней после того, как ее увезли, она стала отдалЯтьсЯ от него, потому что  он
не мог теперь изо днЯ в день  хоть  немного  преодолевать  отчужденность  ее
слишком простой жизни - отчужденность, которую он все-таки постоЯнно ощущал.
     € поскольку у ’онкиной больничной кровати он мало говорил, он  стал  ей
писать письма, в которых высказывал многое из того, о чем обычно  умалчивал;
он писал ей почти так же всерьез, как пишут вечной  возлюбленной;  и  только
перед словами: "‚ерю в тебЯ!" перо останавливалось. ’онка на эти  письма  не
отвечала, и он растерЯлсЯ. Џотом только он сообразил, что он их не  отсылал;
они, собственно говорЯ, не столько выражали его мысли, сколько  то  душевное
состоЯние, в котором лишь  писание  писем  и  может  помочь.  ’ут  он  опЯть
подумал, насколько ему все-таки было легче: он мог выразить себЯ, а ’онка не
могла. € в ту же минуту он вдруг Ясно понЯл ее всю - средь Ясного солнечного
днЯ одиноко упавшаЯ с неба снежинка! Ќо в следующую  минуту  это  опЯть  уже
ничего не объЯснЯло, и, может быть, она  просто  была  хорошей  девушкой,  а
времЯ летело, и  однажды  его  как  громом  поразило  сообщение,  что  ’онка
протЯнет недолго. Ћн осыпал себЯ отчаЯнными упреками за легкомыслие, за  то,
что недостаточно ее берег, но когда он об этом сказал ’онке, она  рассказала
ему про сон, который она видела минувшей ночью; потому что она  тоже  видела
сны.
     - џ знала во сне, что скоро умру, - сказала  она,  -  и  сама  не  знаю
почему, но Я так обрадовалась. Ђ в руке у менЯ был кулечек с  вишнЯми,  и  Я
подумала: ах, ну и пускай, вот еще только доем эти вишни!..
     Ђ на другой день его к ней уже не пустили.
 
        XIV 
 
     Ћн говорил себе: может, не такаЯ уж она и хорошаЯ, как Я вообразил;  но
именно в этом и обнаруживалась таинственнаЯ  сила  ее  доброты  -  возможно,
присущаЯ равно и человеку и собаке.
     ‘ухаЯ, как поземка, горечь охватила его. Џисать тебе Я не могу,  видеть
тебЯ не могу - завывала она во всех углах  его  цитадели.  Ќо,  как  ѓосподь
милосердный, Я буду всегда с тобой, утешал он себЯ, не подразумеваЯ под этим
ничего определенного. Ђ иногда ему  просто  хотелось  кричать:  помоги  мне,
помоги ты мне! ‚от Я стою перед тобой на коленЯх! Ћн горестно твердил  себе:
вот человек, он совсем одиноко бредет со своей собакой по звездным горам, по
звездному морю! - и слезы душили его, огромные, как  небосвод,  и  никак  не
могли пролитьсЯ.
     € он наЯву начал домысливать ’онкины сны.
     Ћднажды, представлЯлось ему, когда у ’онки  не  останетсЯ  уже  никакой
надежды, он вдруг опЯть войдет и очутитсЯ рЯдом с ней. ‚ своем  коричневатом
английском дорожном пальто в крупную клетку. € когда он его  распахнет,  там
не будет никаких одежд, только его тонкаЯ белаЯ фигура с узенькой, увешанной
звенЯщими подвесками золотой цепочкой на  груди.  €  все  прошлое  навернЯка
сольетсЯ длЯ нее в один день. ‘тало быть, он тоже тосковал по ’онке,  как  и
она по нему. Ћ, разве была в ней хоть капелька жадности! Ќикто, никто другой
ей не нравилсЯ; когда  за  ней  ухаживают,  ей  проще  и  легче  с  неловкой
печальной усмешкой указать на  непрочность  таких  отношений.  Ђ  когда  она
вечером возвращаетсЯ из своего  магазина,  она  всЯ  полна  его  шумной,  то
веселой, то надоедливой  суетой;  в  ушах  еще  стоит  этот  гам,  Язык  еще
повторЯет про себЯ заученные фразы, и какие уж тут чужие мужчины - длЯ них и
самого крохотного местечка не остаетсЯ. € она чувствует, что там, в ее душе,
куда не доходит всЯ эта суета, она все еще и благородна, и  добра,  и  умна;
там она не маленькаЯ продавщица, а равнаЯ ему и достойнаЯ счастливой судьбы.
Џотому она и чувствовала всегда, несмотрЯ на всю  разницу  между  ними,  что
имеет на него право; в его делах  она  ничего  не  понимала,  и  это  ее  не
касалось, - просто раз он был такой хороший, он принадлежал ей;  потому  что
она тоже была хорошаЯ, и где-то же должен был стоЯть дворец  длЯ  хороших  и
добрых  людей,  в  котором  они  имели  право  жить  вместе  и  никогда   не
разлучатьсЯ.
     Ќо что такое была эта доброта? Ќе действие. Ќе бытие.  Џроблеск  света,
если распахнуть дорожное пальто. Ћн все еще крепко цеплЯлсЯ за  землю  и  не
договаривал еще до конца свою мысль, свое убеждение: "‚ерю в тебЯ!" - он все
еще говорил: ну и пускай, даже если и так, кто может тут что-нибудь знать, -
когда ему сообщили, что ’онка умерла.
 
        XV 
 
     Ћн дал сиделке денег, и она ему все рассказала. ’онка просила  передать
ему привет.
     € тут совсем как-то мимоходом, как  вспоминаютсЯ  забытые  стихи  и  ты
бессознательно киваешь им в такт головой,  у  него  промелькнула  мысль:  он
вовсе не с ’онкой жил все это времЯ - это что-то окликнуло и позвало его.
     Ћн повторЯл про себЯ эту фразу, он вышел с нею на  улицу.  ‚округ  него
продолжалась жизнь. Ћн, конечно, понимал, что он изменилсЯ и  изменитсЯ  еще
не раз, но это был все-таки он сам, и это, собственно, не  ’онкина  заслуга.
ЌапрЯжение последних недель,  напрЯжение  от  его  работы  над  изобретением
спало, - все кончилось. Ћн стоЯл в свете днЯ, она лежала под землей,  но  он
все же воспринимал благость света.  Џросто  когда  он  невзначай  оглЯнулсЯ,
взглЯд его упал на плачущее лицо одного из игравших на улице детишек. ‘олнце
било ребенку прЯмо в глаза, и лицо его кривилось и морщилось  от  слез,  как
безобразный  червЯк;  и  тогда  все  в  нем   закричало:   "’онка!   ’онка!"
‚оспоминание пронизало все его существо, он чувствовал, ощущал  ее  в  себе.
‚се, чего он никогда не знал, встало в эту минуту перед ним, с его глаз  как
бы спала пелена ослепленьЯ; только одну минуту - потому что в следующую  ему
показалось, что он просто что-то случайно вспомнил. € с тех пор  он  не  раз
вот так вспоминал что-то, что помогало ему быть чуточку лучше других  людей,
- потому что на прославленной, блистательной жизни лежала  крохотнаЯ  теплаЯ
тень.
     ’онке это уже не могло помочь. ‡ато ему помогало, хоть и слишком быстро
течет человеческаЯ жизнь, так что невозможно расслышать каждый из ее голосов
и найти на него ответ.
 
 
        Џђ€Њ…—ЂЌ€џ 
 
     ‘борник вышел в 1924 г. в Ѓерлине. ‚ключенные в него произведениЯ имеют
самостоЯтельную творческую историю и первоначально публиковались порознь и в
иной последовательности. "ѓриджиЯ" (1921) и "Џортугалка"  (1923)  свЯзаны  с
впечатлениЯми, полученными писателем во времЯ его пребываниЯ на  итальЯнском
фронте в 1914- 1916 гг. "’онка" (1922) была задумана первоначально как часть
большого романа и основываетсЯ на истории  ѓермы  „иц,  девушки  из  рабочей
среды, свЯзавшей  свою  жизнь  с  ђобертом  Њузилем  в  Ѓрюнне  в  1901  г.,
последовавшей за ним в Ѓерлин и  там  вскоре  умершей  при  обстоЯтельствах,
сходных с описанными в новелле. Ћбъединенные в  триптих,  новеллы,  сохранЯЯ
внутреннюю  самостоЯтельность,  собственные  ведущие  темы  и  проблематику,
обнаруживают глубинную свЯзь  друг  с  другом.  Ћдной  из  "сверхтем",  нити
которой тЯнутсЯ из прошлого (от сборника "‘оединениЯ") в  будущее  (любовные
истории “льриха в  "—еловеке  без  свойств"),  предстает  тема  "соединениЯ"
мужского и женского начал, тема "иного состоЯниЯ", в  котором  "рациоидное",
активное, интеллектуальное начало  стремитсЯ  к  слиЯнию  с  "нерациоидным",
пассивным, чувственным. ‚ результате - по Њузилю  -  в  абсолюте,  в  идеале
должна возникнуть сверхчувственнаЯ, но и одновременно  сверхинтеллектуальнаЯ
ситуациЯ,  состоЯние,  подобное  интеллектуальному  оргазму  творца,   вдруг
ощущаещего в себе потребность к Ђкту творениЯ, которому вдруг "показываетсЯ"
€стина мира.
     Љрайне  любопытны  в  новеллах  и  объединЯющие  их   друг   с   другом
пространственно-временные   структуры,   используемые   автором    замыканиЯ
абсолютного и  анонимного  пространства  до  пределов  пещеры  в  "ѓриджии",
комнаты в замке фон  Љеттена  в  "Џортугалке",  скромного  прибежища  бедных
влюбленных в "’онке". Ћбращает на себЯ внимание прием торможениЯ и остановки
времени, используемый автором: смерть времени может  принести  героЯм  и  их
личную смерть  (погибает  в  пещере  ѓомо,  умирает  в  больнице  ’онка),  и
выздоровление, пробуждение к "иной" жизни (фон Љеттен и его  жена  сказочным
образом  обретают  счастье).   ‚   "’онке",   представлЯющей   своего   рода
новеллу-"антисказку",  в  которой  люди  стремЯтсЯ  дать  загадочному  факту
рациональное   объЯснение,   отказываЯсь   верить   в   волшебное   событие,
свершившеесЯ вопреки внешней очевидности, главный герой выживает потому, что
его погружение в мир "иного состоЯниЯ" - лишь попытка, проба на пути  в  мир
обыденный, а не желание жить этим состоЯнием.
     Ќовеллы  публикуютсЯ  по  изданиЯм:  Њузиль  ђ.   ’онка   ("€ностраннаЯ
литература". 1970. ќ 3). - Ћн же. ѓриджиЯ. -  Џортугалка.  (‘б.  ЂвстрийскаЯ
новелла XX века. Њ., 1981).
 
     ”ерзенскаЯ долина - одна из горных долин в ‘еверной €талии.
 
     ‘ельвот - гора в ћжном ’ироле.
 
     полента  (ит.)  -  кукурузнаЯ  каша.   ‚   рассказе   данное   название
используетсЯ длЯ обозначениЯ кукурузной муки.
 
     друза - форма минерального агрегата, представленнаЯ группой кристаллов,
наросших на общее основание.
 
     ‘ан-Ћреола - деревнЯ в ”ерзенской долине.
 
     ’ридентский ‘обор (сер. XVI в.) - ‚селенский ‘обор католической церкви,
закрепивший основные догматы католицизма и усиливший гонениЯ на еретиков.
 
     мальга (ит.) - собств., горное пастбище.
 
     ”аррар „жеральдина (1882-1967) - американскаЯ опернаЯ певица, с успехом
дебютировавшаЯ в 1901 г. в Љоролевской опере в Ѓерлине.
 
     ѓронлейт - гора в ћжном ’ироле.
 
     статуи Њикеланджело - имеютсЯ  в  виду  четыре  парные  статуи  капеллы
Њедичи в церкви ‘ан ‹оренцо во ”лоренции, выполненные выдающимсЯ итальЯнским
скульптором Њикеланджело Ѓуанаротти (1475-1564).
 
     Ѓриксен,  ’риент  -  немецкие   названиЯ   северо-итальЯнских   городов
Ѓриссаноне и ’ренто.
 
     капитул - в католической церкви совет из  духовных  лиц  при  епископе,
участвующий в управлении епархией.
 
     ‚ тот год... - Њузиль познакомилсЯ  с  ѓермой  „иц  в  1901  г.,  когда
проходил военную службу.
 
     "”рагменты"' Ќовалиса -  одно  из  важнейших  философских  произведений
немецкого поэта и прозаика Ќовалиса (”ридриха фон  ѓарденберга,  1772-1801),
представителЯ раннего романтизма.
 
     "…му с  крылатою  мечтою..."  -  строки  из  баллады  ”ридриха  иллера
"€виковы журавли" в переводе ‚. †уковского.
 
     Ђнкона - портовый город на Ђдриатическом море (–ентральнаЯ €талиЯ).
 
     ”иуме (ђиека) - югославский порт на Ђдриатическом море.
 
     Њидделькерк - бельгийский морской курорт.
 
     ‚енна - горнаЯ речушка к  северу  от  Ѓреннера,  одного  из  древнейших
перевалов в Ђльпах.
 
                                                               Ђ. Љарельский