рос:
     - Љогда мне уходить?
     - Ќ-да, - сказал дЯдЯ, - ну, несколько дней у  вас  еще  займут  всЯкие
формальности; до тех пор вы, конечно, можете  остатьсЯ.  Ќо  можете  уйти  и
раньше - когда захотите: ваши услуги нам ведь больше не нужны!
     - ‘пасибо, - сказала фройлЯйн и ушла в свою комнатку.
     ’ем временем другие приступили к распределению мелкой утвари. Ћни  были
похожи на волков, пожирающих убитого собрата, и  уже  успели  порЯдком  друг
друга взвинтить, когда он спросил, не  дать  ли  фройлЯйн  по  крайней  мере
какой-нибудь ценный подарок, раз денег ей досталось так мало.
     - Њы уже ей выделили бабушкин большой молитвенник.
     - „а, но ей  навернЯка  было  бы  приЯтнее  получить  что-нибудь  более
существенное; что вы собираетесь делать вот с этим, например? -  Ћн  взЯл  в
руки коричневый меховой воротник, лежавший на столе.
     - ќто длЯ ќмми. - ќмми была его кузина. - „а  и  как  можно  -  это  же
норка!
     Ћн рассмеЯлсЯ.
     - Љто  сказал,  что  бедным  девушкам  непременно  надо  дарить  только
что-нибудь душеспасительное? ‚ы хотите прослыть скупердЯЯми?
     - Ќу знаешь, не  вмешивайсЯ  не  в  свое  дело,  -  заЯвила  мать,  но,
сознаваЯ, видимо, что он не так уж неправ, продолжала:  -  ’ы  же  этого  не
понимаешь; не обделЯт ее, не бойсЯ!  -  €  она  широким  жестом  раздраженно
отложила длЯ фройлЯйн несколько носовых платков, рубашек и панталон умершей,
а также черное платье из совсем еще нового сукна. - Ќу вот  этого,  надеюсь,
хватит? Ќе так уж твоЯ фройлЯйн и старалась, и сентиментальной  ее  тоже  не
назовешь: ни после смерти бабушки, ни во времЯ похорон она  не  выдавила  из
себЯ ни слезинки! ’ак что, пожалуйста, успокойсЯ.
     - Ќекоторые люди просто не так легко плачут;  это  же  не  аргумент,  -
ответил сын не потому, что считал важным это  сказать,  а  потому,  что  ему
нравилась собственнаЯ находчивость.
     - Ќу хватит, - сказала мать. -  Ќеужели  ты  не  чувствуешь,  что  твои
замечаниЯ неуместны?
     Ћн проглотил этот выговор не из робости, а потому,  что  вдруг  страшно
обрадовалсЯ, что ’онка не плакала. ђодственники были возбуждены,  перебивали
друг  друга,  но  он  заметил,  что  за  интересами   своими   они   следили
неукоснительно. ѓоворили  они  неприЯтными  голосами,  но  очень  бойко,  не
стеснЯЯсь поднЯтого гама, и в конце концов каждый получил, что хотел. “мение
говорить  было  не  средством  выражениЯ  мысли,  а  капиталом,  украшением,
выставленным напоказ; стоЯ перед столом с подарками, он вспомнил стихи: "…му
с крылатою мечтою послал дар песней Ђполлон" -  и  впервые  понЯл,  что  это
действительно дар. Љакой бессловесной была ’онка! Ќе умела  ни  плакать,  ни
говорить. Ќо  если  что-то  не  может  выразить  себЯ  в  слове  и  остаетсЯ
невысказанным, то, беззвучно канув в гомоне человеческом, оставлЯет  ли  оно
хоть какую-нибудь зарубку по себе, хоть малую царапину на  скрижалЯх  бытиЯ?
’акой поступок, такой человек, такаЯ средь  Ясного  солнечного  днЯ  одиноко
упавшаЯ с неба снежинка - реальность она или  воображение,  хороша,  безлика
или плоха? ‡десь, как видно, наши понЯтиЯ подходЯт  к  той  грани,  где  они
терЯют всЯкую опору. € он молча вышел из комнаты, чтобы сказать  ’онке,  что
возьмет на себЯ заботу об ее судьбе.
     Ћн застал фройлЯйн ’онку за сбором пожитков. Ќа стуле лежала  картоннаЯ
коробка, еще две стоЯли на полу. Ћдна уже была перевЯзана бечевкой,  но  обе
другие Явно отказывались вместить разбросанные кругом богатства, и  фройлЯйн
прикидывала в уме, вытаскивала то одну, то другую вещь - чулки  и  платочки,
шнурованные сапожки и катушки с нитками, - примерЯла в длину и ширину и, как
ни скудно было ее приданое, никак не могла его втиснуть, потому что саквоЯжи
ее были еще скромней.
     „верь в комнату была распахнута, и он мог некоторое времЯ наблюдать  за
’онкой, оставаЯсь незамеченным. Љогда она его увидела, то залилась краской и
быстро встала перед раскрытыми коробками.
     - ‚ы уже нас покидаете? - сказал он и обрадовалсЯ ее смущению. - Ђ  что
вы собираетесь делать?
     - Џоеду домой к тете.
     - € там останетесь?
     ”ройлЯйн ’онка пожала плечами.
     - Џостараюсь куда-нибудь устроитьсЯ.
     - Ђ тетЯ не будет вас попрекать?
     - Ќа  несколько  месЯцев  у  менЯ  денег  хватит,  а  за  это  времЯ  Я
куда-нибудь устроюсь.
     - Ќо вы же истратите все свои сбережениЯ.
     - —то поделаешь.
     - Ђ если вы не сразу найдете работу?
     - Ќу что же, тогда менЯ опЯть каждый день будут этим попрекать.
     - Џопрекать? —ем?
     - Ќу, что Я ничего не зарабатываю. “же было так - когда  Я  работала  в
магазине. ‡арабатывала Я мало, но что Я могла сделать? ‚ообще-то она никогда
ничего не говорила. ’олько когда сердилась - но тут уж не смолчит.
     - € потому вы пошли работать к нам? - „а.
     - ‡наете что, - сказал он вдруг. - ‚ы  не  поедете  к  своей  тете.  ‚ы
что-нибудь найдете. џ... џ вам помогу.
     Ћна не сказала ни "да", ни "нет", ни "спасибо"; но когда он  ушел,  она
медленно вынула все вещи одну за другой из картонок  и  разложила  по  своим
местам. Ћна страшно покраснела, не могла собратьсЯ с мыслЯми, долго смотрела
перед собой, держа в руке очередную трЯпку, и потом понЯла: это уже любовь.
     Ђ он, вернувшись в  свою  комнату,  где  на  столе  лежали  все  те  же
"”рагменты" Ќовалиса, перепугалсЯ ответственности,  вдруг  взЯтой  на  себЯ.
Ќеожиданно произошло что-то, что отныне должно было  определЯть  его  жизнь,
хотЯ вовсе не так уж близко его касалось. Њожет быть, он в эту  минуту  даже
насторожилсЯ - оттого, что ’онка так просто принЯла его предложение.
     Ќо тут он вдруг подумал: "Ђ с чего Я вообще ей это предложил?" -  и  не
смог ответить на этот вопрос, как и на вопрос о том, почему она согласилась.
“ нее лицо было такое же растерЯнное, как и у него. “жасно глупое положение;
как во времЯ падениЯ во сне - никак не можешь долететь до земли. Ќо  он  еще
раз поговорил с ’онкой. Ћн не  хотел  быть  неискренним.  ѓоворил  о  полной
свободе, о духовных запросах, о неприЯзни  ко  всем  голубиным  идиллиЯм,  о
возможных встречах с необыкновенными  женщинами  -  как  говорЯт  все  очень
молодые люди, которые мало пережили, но многого хотЯт. Љогда он заметил, что
’онкины ресницы дрогнули, он,  вдруг  испугавшись,  что  сделал  ей  больно,
взмолилсЯ:
     - ’олько вы поймите менЯ правильно!
     - џ понимаю! - ответила ему ’онка.
 
        IV 
 
     ‚се говорили: "Ћна же совсем простаЯ девушка! €з магазина!" Ќу  и  что?
„ругие женщины тоже ничего не  знают  и  нигде  не  учились.  Ќо  нет,  надо
обЯзательно что-то нацепить на человека,  какой-то  опознавательный  знак  -
навек. Ќадо чему-то выучитьсЯ, приобрести принципы,  положение  в  обществе;
человек сам по себе ничего не значит. Ђ каковы были они, те, у  которых  все
есть, кто что-то значит? „а, возможно, мать боЯлась, что сын повторит ошибку
ее собственной жизни - она в своем выборе оказалась недостаточно  горда;  ее
муж был всего-навсего  простым  лейтенантом  -  обыкновенный  жизнерадостный
острЯк, его отец. Ћна хотела в сыне исправить свою неудавшуюсЯ жизнь, она за
это боролась. ‚ принципе он одобрЯл ее гордость. Ќо почему мать ни  капельки
его не трогала?
     Ћна была воплощением долга; брак ее  приобрел  смысл  лишь  с  болезнью
отца. Љак готовый к бою солдат, как часовой, отбивающийсЯ  от  превосходЯщих
сил противника, встала она тогда у постели медленно  впадавшего  в  идиотизм
супруга. „о тех пор она тЯнула эту нескончаемую волынку с  дЯдей  ѓиацинтом.
Ћн был им вовсе не родственник, просто друг дома, один из тех дЯдей, которых
дети, едва успев открыть глаза, уже находЯт в семействе, - старший  советник
по финансовым вопросам и, по совместительству, популЯрный немецкий писатель,
проза которого выходила солидными тиражами. Ћн принес в жизнь матери отблеск
высоких идей и светского  лоска,  скрашивавший  трагическое  одиночество  ее
души,  был  начитан  в  истории,  и  потому  его  мысли,  свободно   обнимаЯ
тысЯчелетиЯ и кардинальные вопросы бытиЯ, казались тем гениальней,  чем  они
были бессодержательней. Џо причинам, так и оставшимсЯ длЯ мальчика неЯсными,
этот  человек  в  течение  многих  лет  питал  к  его  матери  восторженную,
беззаветную и терпеливую любовь; может быть, потому,  что  мать,  как  истаЯ
дочь офицера,  обладала  четкими  представлениЯми  о  характере  и  чести  и
ежеминутно излучала одним своим присутствием ту самую  твердость  принципов,
котораЯ нужна была ему длЯ идеальных героев его романов, в то времЯ как  сам
он смутно ощущал, что легкость его речи  и  слога  происходила  как  раз  от
недостатка такой твердости. Ќо поскольку он, естественно, не  хотел  себе  в
этом признаватьсЯ, он убедил себЯ, что это вовсе не  недостаток,  а  признак
вселенской скорби,  и  необходимость  искать  поддержки  в  чужой  стойкости
воспринимал как извечный жребий всЯкой  универсальной  души.  ђазумеетсЯ,  и
даме  при  этом  кое-что  перепадало  от  сладостного   кубка   возвышенного
страданиЯ. Ћни тщательно скрывали свои отношениЯ даже от самих себЯ,  считаЯ
их чисто духовными узами, но это  удавалось  не  всегда;  времЯ  от  времени
ѓиацинт совершал рискованные оплошности, приводившие их в ужас, и они каждый
раз терЯлись перед дилеммой: пасть ли окончательно или, не  смущаЯсь,  снова
мужественно шагать к прежним высотам. Ќо когда заболел супруг, их  смЯтенным
душам представилась желаннаЯ опора, и они, цеплЯЯсь за нее, могли каждый раз
возвышатьсЯ духовно на тот самый сантиметр, которого им в данный  момент  не
хватало. Ћтныне супруга была  прочно  ограждена  стеной  долга;  если  ей  и
случалось еще согрешить в  душе,  она  компенсировала  этот  грех  удвоенным
рвением в уходе за больным, и простой, непреложный закон избавлЯл теперь  их
мысль от того колебаниЯ между велением страсти  и  велением  долга,  которое
доставлЯло им особенно много хлопот.
     ‚от так и выглЯдели  эти  люди,  которые  что-то  значили,  -  вот  так
проЯвлЯлсЯ их дух, их характер. € сколько бы ни  встречалось  в  ѓиацинтовых
романах любви с первого взглЯда, человек, который без оглЯдки  пошел  бы  за
другим человеком - как зверь, знающий, где  можно  пить,  а  где  нельзЯ,  -
показалсЯ бы им диким, первобытным существом без малейшего  представлениЯ  о
морали. ‚ результате сын, испытывавший жалость к животной кротости отца, при
всЯком удобном случае атаковал ѓиацинта и  мать  как  своего  рода  духовную
чуму, и потому  его  скоро  отнесло  в  противоположном  направлении,  благо
современнаЯ эпоха была так богата разнообразными возможностЯми.  ‚сесторонне
одаренный мальчик изучал химию и слышать не хотел о вопросах, не поддающихсЯ
однозначному  решению,  -  больше  того:  он   стал   Ярым   врагом   всЯких
разглагольствований   и   фанатическим   приверженцем   холодного,   сухого,
фантастического в своей сухости и воинствующего в своей новизне  инженерного
мышлениЯ.  Ћн  ратовал  за  уничтожение  чувств,   против   стихов,   добра,
добродетели, простоты; певчим птицам нужен сук, на котором они могут сидеть,
а суку нужно дерево, а дереву -  бессловесный  бурый  перегной;  сам  же  он
просто парил в воздухе вне рамок времени; за этой эпохой, котораЯ  в  равной
мере  строит  и  разрушает,  придет  другаЯ,  длЯ   которой   мы   с   таким
самоотречением, с таким аскетизмом закладываем  фундамент,  и  только  тогда
люди поймут, каково было у нас на душе, - вот  так  примерно  он  рассуждал;
надо стать суровым и сдержанным, как в полЯрной экспедиции.  Ќемудрено,  что
уже в школе на него  обратили  внимание;  студентом  он  выдвинул  несколько
изобретательских идей,  собиралсЯ  после  получениЯ  докторской  степени  за
один-два года  их  осуществить  и  потом  с  математической  неотвратимостью
поднЯтьсЯ  на  том  сиЯющем  горизонте,  каким  представлЯет  себе  молодежь
неЯсное, но всегда блистательное будущее. ’онку  он  любил  потому,  что  не
любил ее, потому что она не затрагивала его души, а просто  омывала  ее  как
проточнаЯ вода; но по-своему он любил ее даже больше, чем сам думал, и когда
мать,  почуЯвшаЯ  опасность,  но  не  увереннаЯ   в   справедливости   своих
подозрений, начала мало-помалу предпринимать осторожные, но целенаправленные
расследованиЯ, он заторопилсЯ: сдал все экзамены и  уехал  из  родительского
дома.
 
        V 
 
     Џуть его лежал в большой немецкий город. ’онку он взЯл с собой: у  него
было такое чувство, что он выдаст ее врагам, если оставит в одном  городе  с
ее теткой и своей матерью. ’онка уложила  свои  пожитки  и  покинула  родину
легко и бездумно, как уноситсЯ ветер с закатом солнца или  дождь  с  порывом
ветра.
     ‚ новом городе она поступила на работу, опЯть в магазин. ‘ работой  она
освоилась быстро и ежедневно выслушивала похвалы.  Ќо  почему  она  получала
такое низкое жалованье и почему не просила надбавки, хотЯ ей  не  прибавлЯли
плату только потому, что она обходилась и так? ‚се, что ей было нужно,  она,
не задумываЯсь, брала у своего друга. €ногда он с ней заговаривал о деньгах,
но не из-за этого, конечно, а просто потому, что ему не всегда нравилась  ее
скромность и хотелось, чтобы она стала наконец умней.
     - Џочему ты не потребуешь, чтобы тебе больше платили?
     - џ не могу.
     - Ќе можешь, а сама говоришь, что всегда помогаешь, когда что-нибудь не
в порЯдке.
     - „а.
     - ’ак в чем же дело?
     Џри таких разговорах ’онка выказывала  неожиданное  упрЯмство.  Ћна  не
возражала, но убедить ее было совершенно невозможно.  Ћн  мог  говорить  ей:
"‘лушай, ты же противоречишь сама себе; пожалуйста, объЯсни мне все-таки,  в
чем дело", - но ничто не помогало.
     - ’онка, если так будет и дальше, Я рассержусь. ’огда только, когда  он
заносил такую вот плетку, этот упрЯмый  маленький  мул  -  ее  скромность  -
нехотЯ трогалсЯ с места и что-нибудь  вывозил  на  свет  божий;  однажды,  к
примеру, выЯснилось, что у нее корЯвый почерк  и  еще  она  боитсЯ  наделать
ошибок; она стыдилась ему в этом признатьсЯ, так что  в  уголках  милых  губ
сначала дрогнул испуг и лишь постепенно выгнулсЯ в радугу улыбки, когда  она
почувствовала, что ее не осуждают за этот ужасный порок.
     Ђ он, напротив, любил такие ее изъЯны,  как  ноготь,  изуродованный  во
времЯ работы. Ћн послал ее учитьсЯ в вечернюю школу и радовалсЯ тому,  какой
она  там  приобрела  забавный  почерк:  стала  писать  с  завитушками,   как
приказчик! …му милы были даже всЯкие немыслимые суждениЯ, которые она оттуда
приносила. Ћна как будто приносила их во  рту  не  разжевав;  было  какое-то
врожденное  благородство  в  том,  как  беспомощна  она  была  перед  всЯкой
суетностью и пустотой и в то времЯ интуитивно не впускала их к себе в  душу.
‘ поразительной безошибочностью, не умеЯ выразить почему, она отвергала  все
грубое, бездуховное и пошлое, но  у  нее  совершенно  отсутствовало  желание
выйти за пределы собственного круга понЯтий; она была чиста  и  невозделана,
как сама природа. ‘овсем не просто было любить такую простушку. Ђ иногда она
поражала его знанием вещей, которые были бесконечно от нее далеки, - даже  в
химии; когда он, увлекшись, рассказывал что-нибудь скорее вслух самому себе,
вдруг обнаруживалось, что она знает это, знает то. ђазумеетсЯ, в  первый  же
раз он удивилсЯ и спросил ее. Ѓрат ее матери, живший  одно  времЯ  у  них  в
маленькой пристройке за домом свиданий, был студентом. "Ђ где он сейчас?"  -
"Ћн умер сразу после экзаменов". - "€ ты  все  это  запомнила?"  -  "џ  была
совсем еще маленькаЯ, - рассказывала ’онка, - но когда  он  учил,  Я  должна
была его спрашивать. џ не понимала ни слова, но  он  писал  мне  вопросы  на
бумажках." ’очка. € больше десЯти лет все это лежало в Ящичке, как  красивые
камешки с неизвестными названиЯми! ‚от и сейчас, когда он  работал,  все  ее
счастье было в том, чтобы молча сидеть рЯдом.  Ћна  была  природой,  котораЯ
только еще начинает одухотворЯтьсЯ, - не то чтобы  сознательно  хочет  стать
духом, но любит его и инстинктивно  тЯнетсЯ  к  нему,  как  одно  из  многих
существ, прибившихсЯ за тысЯчелетиЯ к человеку.
     …го отношение к ней в то времЯ было непростым и в равной мере далеким и
от влюбленности, и от легковесности. ‘обственно говорЯ, еще у себЯ на родине
они поразительно долго были безгрешны. Ћни виделись вечерами, ходили  вместе
гулЯть, рассказывали друг другу о  всЯких  мелких  дневных  происшествиЯх  и
огорчениЯх, и это было так же приЯтно,  как  есть  хлеб,  посыпанный  солью.
Џозже он, разумеетсЯ, снЯл комнату, но сделал это  просто  потому,  что  так
полагаетсЯ, и еще потому, что нельзЯ же зимой целыми днЯми торчать на улице.
’ам  они  впервые  поцеловались.  Џолучилось  несколько  скованно  -  скорее
подтверждение, чем удовольствие, - и губы у ’онки от волнениЯ  стали  совсем
жесткими и сухими. ’огда же они заговорили и о том, чтобы "принадлежать друг
другу целиком". ’о  есть  завел  разговор  он,  а  ’онка  молча  слушала.  ‘
убийственной  четкостью,  навек  врезающей  в  памЯть  однажды   совершенную
глупость, он вспоминал позже свои юношески-назидательные рассуждениЯ о  том,
что это неизбежно, что лишь после этого  люди  до  конца  раскрываютсЯ  друг
другу, - так вот они и разрывались между чувством и теорией.  ’онка  сначала
уговаривала его подождать несколько дней. Ќаконец он оскорбилсЯ  и  спросил,
такаЯ ли уж это длЯ нее огромнаЯ жертва. ’огда они назначили день!
     € ’онка пришла.  Ћна  была  в  обычном  своем  темно-зеленом  жакетике,
голубом берете с черным помпоном, и щеки ее порозовели от быстрой ходьбы  на
воздухе.  €  вот  она  накрывает  на  стол,   готовит   чай.   ’олько   чуть
сосредоточенней, чем обычно, и  смотрит  исключительно  на  то,  что  в  эту
секунду держит в руках. € хотЯ он  целый  день  прождал  ее  с  нетерпением,
сейчас он сидит  на  диване,  весь  застывший,  одеревеневший  от  юношеской
неловкости, и наблюдает за ней. Ћн сразу понЯл, что ’онка не хотела думать о
неизбежном, и вдруг пожалел,  что  назначил  твердый  срок  -  как  судебный
исполнитель! Ќо он только сейчас сообразил, что ему надо было бы  застигнуть
ее врасплох, взЯть ее лаской и уговорами.
     ђадости не было и в помине, - скорее он робел, стыдЯсь поднЯть руку  на
эту свежесть, овевавшую его как прохладный  ветер  при  каждой  встрече.  Ћн
попыталсЯ убедить себЯ в том, что рано или поздно это должно  случитьсЯ,  и,
когда он следил за непроизвольными движениЯми ’онки, ему показалось, что его
мысль петлей захлестнулась вокруг ее ног и с каждым оборотом притЯгивает  ее
все ближе и ближе.
     Њолча поужинав, они сели рЯдом. Ћн попыталсЯ сострить, ’онка попыталась
рассмеЯтьсЯ. Ќо губы ее натужно скривились, и она сразу стала серьезной.
     € тут он спросил:
     - ’онка, а ты хочешь? ’ы в самом деле согласна?
     ’онка опустила голову, и в ее глазах будто что-то промелькнуло, но  она
не сказала "да" и не сказала "Я тебЯ люблю", а он наклонилсЯ к ней и, вконец
смутившись, начал тихим голосом ее уговаривать:
     - ‡наешь, сначала это кажетсЯ непривычным, наверное даже грубым. Ќо  ты
подумай, не можем же мы... понимаешь, ведь это же  не  просто  так...  Ђ  ты
тогда закрой глаза. Ќу?..
     Љровать уже была постелена, и ’онка встала и пошла к ней,  но  вдруг  в
нерешительности села рЯдом на стул. Ћн окликнул ее:
     - ’онка!..
     Ћна опЯть встала и, отвернувшись, начала раздеватьсЯ.
     ЌеблагодарнаЯ мысль омрачила этот сладкий миг.
     Џриносила ли ’онка себЯ в жертву? Ћн не обещал любить ее, -  почему  же
она не возмущалась положением, исключавшим длЯ нее всЯкую надежду?  Ћна  все
делала молча, как рабынЯ по приказу господина, -  так,  может  быть,  она  и
другому подчинитсЯ так же, стоит тому пожелать? Ђ она  уже  стоЯла  во  всей
обреченности своей первой наготы, и кожа ее, как слишком узкое  платье,  так
трогательно обтЯгивала тело; его плоть оказалась человечней и умней, чем его
юношеский заносчивый ум, и когда он в следующую секунду взметнулсЯ с дивана,
’онка, как бы желаЯ спрЯтатьсЯ  от  него,  странно  неловким  и  непривычным
движением скользнула в кровать.
     Ћн запомнил только одно: проходЯ мимо стула, он вдруг Ясно ощутил,  что
самое привычное и родное осталось тут, вместе с ее сброшенной  одеждой,  так
хорошо ему знакомой; на него пахнуло тем милым ароматом свежести, который он
первым делом ощущал, когда они встречались; а в постели его ждало незнакомое
и чужое. Ћн помедлил секунду; ’онка лежала с закрытыми глазами, повернувшись
лицом к стене, вытЯнувшись и замерев  в  неизбывном  тоскливом  одиночестве.
Љогда она почувствовала его около себЯ, к глазам ее прихлынули теплые слезы.
Џотом пришла новаЯ волна страха, ужаса от  сознаниЯ  своей  неблагодарности;
нечленораздельное слово мольбы,  вырвавшеесЯ  из  бездонных  темных  глубин,
превратилось в его имЯ, - и она уже принадлежала ему; врЯд ли он и понЯл,  с
какой чарующей, детски-отчаЯнной храбростью она прокралась в него, какую не-
мудреную хитрость она  придумала,  чтобы  завладеть  всем,  что  она  в  нем
боготворила: надо просто отдать ему себЯ целиком, и тогда ты с  ним  станешь
одним целым. Ђ он уже и не помнил потом, как это случилось.
      
        VI 
 
     Џотому что в одно прекрасное утро  все  разом  переплелось  в  сплошной
колючий кустарник.
     Ћни  уже  прожили   вместе   несколько   лет,   когда   однажды   ’онка
почувствовала, что беременна, и угодно же было небу избрать длЯ этого  такой
именно день, что по нормальным подсчетам зачатие приходилось  на  времЯ  его
частых отсутствий и поездок; впрочем, ’онка заметила свое  состоЯние  только
тогда, когда точно определить срок было невозможно.
     ‚ такой ситуации соответствующие мысли сами собой лезут в голову,  хотЯ
за версту  кругом  не  было  ни  одного  мужчины,  которого  можно  было  бы
заподозрить всерьез.
     Ќесколькими неделЯми позже судьба  заЯвила  о  себе  еще  неотвратимей:
’онка заболела. ќто была болезнь, котораЯ заноситсЯ в кровь матери  ребенком
или без его посредства, через отца, - тЯжелаЯ, медленнаЯ, страшнаЯ  болезнь;
но прокралась ли она окольным или ближайшим путем? ‘транно здесь было и  то,
что сроки в обоих  случаЯх  не  сходились.  ‘ам  он,  по  всем  человеческим
понЯтиЯм, был как будто здоров, и, стало быть, либо  их  с  ’онкой  запутала
какаЯ-то уж совсем мистическаЯ сила, либо ’онка все-таки взЯла на душу самый
что ни на есть обыкновенный  человеческий  грех.  Ѓыли,  конечно,  и  другие
естественные возможности - в теории, так сказать,  платонические,  -  но  их
вероЯтность практически равнЯлась нулю; практически вероЯтность того, что он
не был ни отцом ’онкиного  ребенка,  ни  причиной  ее  болезни,  была  почти
стопроцентной.
     Ћтвлекитесь теперь на минуту и попробуйте представить себе, как  трудно
ему было  это  понЯть.  Џрактически!  Љогда  вы  ЯвлЯетесь  к  какому-нибудь
толстосуму и вместо того, чтобы сразу раззадорить его  перспективой  барыша,
пускаетесь в  рассуждениЯ  о  нынешних  временах,  о  возможностЯх,  которые
представлЯютсЯ нынче состоЯтельным людЯм, - он сразу решит,  что  вы  пришли
его надуть. € он навернЯка не ошибетсЯ, - хотЯ в принципе вы могли на  самом
деле прийти к нему просто длЯ того, чтобы научить его уму-разуму. ’очно  так
же и судьЯ ни на секунду не усомнитсЯ в том, что обвинЯемый врет,  если  тот
начнет ему рассказывать, что найденную у него вещественную улику он  получил
от "совершенно незнакомого человека". Ђ ведь возможность-то  такаЯ  тоже  не
исключена! Ќо так уж к нашему общему благу устроен мир, что все  возможности
взвешивать не обЯзательно - крайних случаев практически  не  бывает.  Ђ  вот
теоретически? Џожилой доктор, к которому он сразу повел ’онку, только  пожал
плечами, оставшись с ним наедине.  ‚озможно?  Ќу,  конечно,  возможность  не
исключена; глаза у него были добрые и беспомощные,  но  они  Явно  говорили:
стоит ли попусту гадать - все равно вероЯтность эта длЯ привычного разумениЯ
практически бесполезна. “ченый ведь тоже человек, и чем предполагать  что-то
совсем невероЯтное  с  медицинской  точки  зрениЯ,  он  скорее  предложит  в
качестве причины какой-нибудь  чисто  человеческий  промах  -  исключениЯ  в
природе редки.
     ‘ этого „нЯ им овладело уже что-то вроде мании  расследованиЯ.  Ћн  без
конца ходил по врачам. ‚торой врач сказал ему примерно то же, что первый,  а
третий - что второй. Ћн торговалсЯ. Ћн пыталсЯ играть на противоречиЯх между
воззрениЯми разных медицинских школ. “ченые господа  выслушивали  его  молча
или снисходительно улыбаЯсь - как чудака и неисправимого глупца. €  он  сам,
конечно, как только раскрывал рот, понимал, что с  тем  же  успехом  мог  бы
спросить: а возможно ли непорочное зачатие? € ему ответили бы только:  этого
еще не бывало. …му бы даже не привели закона, который  бы  это  исключал,  -
просто этого еще не бывало. € все равно был бы безнадежным рогоносцем,  если
бы это вообразил!
     ‚озможно, один из его консультантов так прЯмо  ему  и  сказал,  или  он
однажды сам до этого додумалсЯ, - во всЯком случае, он вполне мог додуматьсЯ
до этого и сам. Ќо как возможно было бы застегнуть пуговицу воротничка, если
бы мы захотели продумать сначала все возможные комбинации пальцев,  так  все
это  времЯ  нарЯду  с  логической  уверенностью  перед  ним  стоЯла   другаЯ
реальность: лицо ’онки. ’ы идешь  по  полю,  вдыхаешь  тепло  земли,  вокруг
чертЯт по  небу  ласточки,  вдали  видны  городские  башни,  звучат  девичьи
голоса... ты далек от всЯких истин, ты находишьсЯ в мире, не знающем  самого
этого понЯтиЯ - истина. ’онка уходила в  глубь  легенд,  в  мир  помазанника
божьего, девы Њарии и ЏонтиЯ Џилата, а врачи говорили, что надо щадить ее  и
беречь, чтобы она выжила.
 
        VII 
 
     ђазумеетсЯ, времЯ  от  времени  он  все-таки  пыталсЯ  заставить  ’онку
сознатьсЯ; на то он был мужчина и не дурак. Ќо она работала тогда в огромном
грЯзном магазине в рабочем квартале, в семь должна была уже быть на месте  и
уходила оттуда не раньше половины десЯтого вечера - часто  из-за  нескольких
жалких пфеннигов, которыми обогащал кассу последний запоздавший  покупатель;
она не видела солнца, ночью они спали порознь, и на всЯкие душевные проблемы
времени  совсем  не  оставалось.  Ћни  боЯлись  даже   и   за   это   жалкое
существование; вдруг заметЯт, что  она  беременна,  -  а  у  них  уже  тогда
начались денежные затруднениЯ; все свои средства он  давно  израсходовал  на
обучение, а зарабатывать сам не мог; в начале  всЯкой  научной  карьеры  это
вообще нелегко, а он в ту пору хоть и не решил еще поставленной  задачи,  но
был совсем близок к ее решению, и ему приходилось  напрЯгать  все  силы  длЯ
завершениЯ работы. Џри такой жизни - беспросветной и полной  забот  -  ’онка
быстро начала увЯдать,  и,  конечно  же,  отцветала  она  не  роскошно,  как
некоторые женщины, источающие  при  увЯдании  головокружительный  аромат,  а
сникала  неслышно,  как  неказистаЯ  кухоннаЯ  травка,  котораЯ  желтеет   и
сморщиваетсЯ, лишь только утратит свою зеленую свежесть. ™еки ее потемнели и
ввалились, от этого заметней выступал на лице крупный нос, и оказалось,  что
у нее очень большой рот и даже торчат уши; и с тела она  спала  -  там,  где
раньше была гибкаЯ упругость плоти, проступил теперь угловатый  крестьЯнский
костЯк. “ него самого, благодарЯ хорошему воспитанию, горе меньше отражалось
на лице, и одевалсЯ он все еще прилично, но, выходЯ с ней на улицу, он  стал
теперь все чаще ловить на себе удивленные взглЯды встречных. Ђ поскольку  он
не был лишен тщеславиЯ, то его злило, что он не мог накупить ’онке  красивых
платьев, и оттого еще больше на нее же и злилсЯ, злилсЯ на  ее  бедность,  в
которой сам был виноват, хотЯ, честное слово, если  бы  он  только  мог,  он
сначала  задарил  бы  ее  красивыми  свободными  платьЯми,  какие  шьют  длЯ
беременных, и только потом притЯнул бы к ответу за неверность. ‘колько он ни
старалсЯ добитьсЯ признаниЯ, ’онка все отрицала. Ћна не  знала,  почему  так
вышло. Љогда он умолЯл ее хотЯ бы ради их прежней дружбы не  лгать  ему,  на
лицо ее ложилась страдальческаЯ черта, а  если  он  начинал  сердитьсЯ,  она
просто говорила, что не лжет, - ну что тут можно было поделать? “дарить  ее,
оскорбить, бросить одну в таком ужасном положении? Ћн больше не спал с  ней,
но она даже под пыткой ни в чем бы теперь не созналась - уже потому  только,
что с тех пор, как он перестал ей доверЯть и она это понЯла, она не могла из
себЯ выдавить ни  слова,  и  это  каменное  упорство,  эта  замкнутость,  не
смЯгчавшаЯсЯ теперь, как раньше, даже редким проблеском  милой  улыбки,  еще
больше его обезоруживала. Џриходилось собирать всю свою выдержку и ждать. Ћн
решилсЯ попросить  денег  у  матери.  ’а  ответила,  что  отец  находитсЯ  в
преддверии смерти и все наличные средства должны быть под  рукой  на  случай
этого прискорбного исхода; проверить ее он не мог, хотЯ и знал,  что  больше
всего на свете мать боитсЯ, как бы он не женилсЯ на ’онке.  …е,  собственно,
страшило уже то, что из-за ’онки он вообще ни на ком не женитсЯ; и когда все
так затЯнулось - и учение, и блестЯщее будущее, и болезнь отца,  и  домашние
неурЯдицы, - во всем оказалась  виноватой  ’онка;  ее  воспринимали  уже  не
просто  как  первопричину  бесконечных  невзгод,   но   почти   как   дурное
предзнаменование, как злой рок,  -  это  через  нее  впервые  было  нарушено
привычное течение жизни в семействе, это  она  накликала  на  него  беду.  ‚
переписке и при его наездах домой - поначалу туманно, потом все Яснее -  ему
высказывалось это убеждение, основанное, в сущности, на элементарной  боЯзни
семейного позора - оттого, что сын зашел в своей  свЯзи  с  "этой  девушкой"
дальше, чем бывает принЯто у молодых людей. ѓиацинт  тоже  счел  нужным  его
предостеречь, и  когда  юноша,  шокированный  этим  неосознанным  суеверием,
неприЯтно напомнившим ему его собственные страхи, запальчиво начал  спорить,
’онку назвали "безответственной особой", вносЯщей разлад в  семью,  а  потом
дело дошло и до неуклюжих намеков на "всЯкие эротические штучки", с  помощью
которых она его "удерживает  при  себе",  -  намеков,  высказанных  со  всей
наивностью образцово-добродетельных матерей. Ћни Явственно читались и сейчас
между строк в полученном им ответе, -  как  будто  каждый  пфенниг,  раз  он
поддерживал его свЯзь с ’онкой, мог  принести  ему  только  беду.  ’огда  он
написал еще одно письмо, где сообщил, что скоро станет отцом.
     ‚ ответ мать приехала сама.
     Ћна приехала, чтобы "поставить все на место".
     Ћна не переступила порога его дома, словно боЯсь прикосновениЯ скверны,
и вызвала его в отель. Џервое легкое смущение она подавила в себе  сознанием
долга и стала говорить ему об огорчениЯх, которые он всем  им  причинЯет,  о
тЯжелом состоЯнии отца и об оковах на всю жизнь; с неуклюжей искусностью она
использовала  все  чувствительные  регистры  души,  а  он,  хоть  и   скучал
откровенно,  видЯ  насквозь  ее  уловки,  все  же  слушал  с   настороженным
любопытством, потому что его привлек тон всепрощающего пониманиЯ,  неизменно
присутствовавший в ее словах.
     - Љто знает, - говорила она, - может, это несчастье обернетсЯ на  самом
деле счастьем длЯ тебЯ, и мы  все  отделаемсЯ,  -  говорила  она,  -  просто
кратковременным шоком; главное теперь  -  извлечь  длЯ  себЯ  из  всей  этой
истории урок на будущее!
     ‚от почему она, несмотрЯ на все трудности, уговорила отца  пожертвовать
известную сумму; этих денег - она преподнесла это как царскую милость  с  их
стороны - вполне хватит, чтобы  удовлетворить  все  претензии  и  девушки  и
ребенка.
     Љ ее  собственному  удивлению,  сын  хладнокровно  спросил  о  размерах
предлагаемой суммы и, выслушав, еще хладнокровней  покачал  головой,  сказав
просто:
     - Ќичего не выйдет. ‚оспрЯнув духом, она возразила:
     - ‚ыйдет! ’ы сейчас просто ослеплен;  тысЯчи  молодых  людей  совершают
подобные глупости, а потом слушаютсЯ старших. ќто же такой  удачный  случай,
чтобы развЯзатьсЯ; ты не можешь упустить его из-за ложно понЯтой чести - это
просто твой долг перед семьей и перед самим собой!
     - ’о есть как это удачный случай?
     - Ќу, конечно! џ уверена, что твоЯ приЯтельница разумнее  тебЯ:  она-то
уж навернЯка знает, что с поЯвлением ребенка такие свЯзи прекращаютсЯ.
     Ћн попросил дать ему сутки на размышление: что-то в нем дрогнуло.
     Њать, врачи с понимающей улыбкой, мерный шум подземки по дороге  домой,
к  ’онке,  четкие,  повелительные  движениЯ  полицейского  на   перекрестке,
грохочущий водопад городской суеты - все было заодно; лишь он стоЯл один,  в
пустоте под этим водопадом - не залитый, но отрезанный от всего.
     Ћн спросил ’онку, согласилась ли бы она.
     ’онка сказала - да. ЉакаЯ-то жуткаЯ двусмысленность была в этом ответе.
Ћн прозвучал вполне рассудительно, как и предсказывала мать, но уголки  губ,
произнесших это "да", потерЯнно дрогнули.
     € тогда он сам на следующий день  сказал  матери  прЯмо  в  лицо,  что,
возможно, он вовсе и не отец ребенка, что ’онка больна, но что он,  несмотрЯ
ни на что, скорее сам согласитсЯ признать, что он болен и ребенок - от него,
а ’онку не бросит.
     Њать только беспомощно улыбнулась в ответ, ласково взглЯнула  на  него,
как на слепца, и ушла. Ћн понЯл, что теперь  она  с  удесЯтеренной  энергией
приметсЯ защищать свою плоть и кровь от позора и  что  он  приобрел  себе  в
союзники очень могущественного врага.
 
        VIII 
 
     Ќаконец ’онку уволили - он уже почти начал тревожитьсЯ оттого, что  это
новое несчастье не приходило так  долго.  „иректор  магазина  был  низеньким
уродливым человечком, но в их отчаЯнном положении он представлЯлсЯ им  прЯмо
какой-то сверхъестественной силой. Ћни уже  задолго  до  этого  прикидывали:
наверное, он все понЯл, но он просто порЯдочный человек, который  не  станет
подталкивать и без того несчастного к пропасти; потом решили: он  ничего  не
замечает, слава Ѓогу, он еще вообще ничего не заметил! Ќо однажды  утром  он
вызвал ’онку в контору и прЯмо спросил, в чем дело. Ћна не смогла  ответить,
только слезы выступили на глазах. Ќо этого благоразумного человека ничуть не
растрогало, что она не могла говорить; он выписал ей  месЯчное  жалованье  и
уволил тут же, на месте. € еще страшно разозлилсЯ,  кричал,  что  не  сможет
теперь быстро найти замену, что  ’онка  не  имела  права  обманывать  его  и
скрывать свое положение, когда нанималась на работу, -  даже  секретаршу  не
попросил выйти, когда ей все это говорил. ’онка  после  этого  почувствовала
себЯ совсем уж падшей и дурной женщиной, а он в душе не мог  не  восхищатьсЯ
этим ничтожным мелким торгашом, который, не  колеблЯсь  ни  секунды,  принес
’онку в жертву своим деловым интересам, и вместе с ней ее слезы, ее  ребенка
и один Ѓог знает какие открытиЯ, какие души и какую человеческую  судьбу,  -
ничего этого он не знал и не хотел знать.
     ’еперь они стали обедать в маленькой столовой,  где  среди  грубости  и
грЯзи за несколько пфеннигов получали еду, котораЯ не лезла ему в горло.  Ћн
заходил за ’онкой ежедневно в  обеденный  час,  свЯто  выполнЯЯ  свой  долг.
‘транное впечатление производил он там среди  подмастерьев  и  рассыльных  в
своем  элегантном  еще  костюме,  молчаливый,  неотлучный  и  верный  рыцарь
беременной  спутницы.  Ћн  ловил  на  себе   насмешливые   взглЯды,   иногда
одобрительные, но они жгли его  еще  больше.  Ћн  ходил  как  лунатик  среди
людского щебнЯ большого города, с неотвЯзной мыслью о своем изобретении и  с
уверенностью в ’онкиной измене.  Ќикогда  прежде  он  так  остро  не  ощущал
железную круговую поруку внешнего мира; где бы он ни шел, всюду за  ним  как
будто гналась по пЯтам собачьЯ хриплаЯ свора, - жадность у каждого своЯ,  но
все вместе - свора, и только ему одному некого было  попросить  о  поддержке
или хоть просто пожаловатьсЯ на свою судьбу; у него никогда не было  времени
длЯ друзей, да и особого желаниЯ дружить с кем-нибудь - тоже:  он  весь  был
поглощен своими идеЯми, а такой груз может оказатьсЯ смертельным, пока  люди
не сообразЯт, что  они  могут  извлечь  из  него  выгоду.  Ћн  даже  не  мог
представить себе, в каком направлении искать помощь: он был  всем  чужой.  Ђ
’онка? Љем была ему она? „ух от духа его? Ќет, по роковому стечению судеб  и
она  была  чужим  существом  со  своею  тайною  тайной,  существом,   просто
прибившимсЯ к нему!
     ‹ишь вдали сквозь узкую щелку пробивалсЯ свет,  и  он  всеми  помыслами
тЯнулсЯ к нему. Ћн работал над своим изобретением,  а  оно  в  конце  концов
имело значение длЯ всех, и здесь была все-таки не одна только работа  мысли,
а и многое другое: предчувствие победы, мужество, вера, которые  никогда  не
обманывают, здороваЯ жажда жизни, ставшаЯ его путеводной звездой. ’ут  и  он
шел по путЯм  наибольших  вероЯтностей,  и  постоЯнно  какаЯ-нибудь  из  них
оправдывалась; он твердо верил, что так будет и впредь, что в  конце  концов
он подарит людЯм важное открытие; начни он проверЯть все возможные  сомнениЯ
так же, как он это делал с ’онкой, он никогда не пришел бы к концу: думать -
значит думать не слишком много, и не жертвуй  мы  в  чем-то  безграничностью
нашего изобретательского дара, мы не сделали бы ни одного открытиЯ. ‚от  эта
половина его жизни,  как  иногда  ему  думалось,  находилась  под  незримой,
таинственной, но счастливой звездой. Ђ другаЯ не была озарена. Ћни купили  с
’онкой три лотерейных билета  перед  очередными  скачками.  Љогда  поЯвилась
таблица, он специально дождалсЯ ’онку,  чтобы  по  дороге  купить  газету  и
проверить вместе с  ней.  ‹отереЯ  была  мизернаЯ,  с  главным  выигрышем  в
каких-то несколько тысЯч марок, - но ничего, на ближайшее будущее  этого  бы
хватило. Ѓудь это даже несколько сотен марок, все равно  он  мог  бы  купить
’онке самое необходимое из платьев и бельЯ или переселить ее куда-нибудь  из
затхлой мансарды. Ѓудь  это  даже  просто  двадцать  марок  -  это  бы  хоть
подбодрило их, и он накупил бы новых билетов.  ‚  конце  концов,  даже  пЯть
каких-нибудь марок он воспринЯл бы как добрый знак, как свидетельство  того,
что неведомые сферы благосклонно отнеслись к его попытке снова укоренитьсЯ в
жизни.
     Ќо ни один билет не выиграл. Љонечно же, он купил их только шутки ради,
и уже когда он ждал ’онку, он ощущал внутри  сосущую  пустоту,  предвещавшую
неудачу; колебалсЯ ли он все-таки между иллюзией и безысходностью,  или  это
просто происходило оттого, что в  его  положении  даже  двадцать  пфеннигов,
потраченных впустую, означали ощутимый расход, но он вдруг твердо понЯл, что
существует необратимаЯ сила, недоброжелательнаЯ к нему, и что все кругом ему
враждебно.
     Џосле этого он стал по-настоЯщему суеверен; то есть суеверен  стал  тот
человек  в  нем,  который  вечерами  встречал  ’онку  с  работы,  -   другой
по-прежнему билсЯ над учеными проблемами. “ него было два  перстнЯ,  которые
он надевал попеременно.  Ћба  были  дорогие,  но  один  был  старинный  и  с
благородным камнем, а другой, новый, ему подарили родители, и он  им  раньше
пренебрегал. Ќо однажды он заметил, что в те дни,  когда  он  надевал  новый
перстень - обыкновенное дорогое пошлое кольцо, каких тысЯчи, -  с  ним  реже
приключались всЯкие напасти, чем когда он надевал старинный, и с  этого  днЯ
он больше не решалсЯ носить тот перстень, а носил этот  -  как  добровольное
Ярмо. ‚ другой раз ему повезло в день, когда он не успел побритьсЯ; когда же
он на следующее утро, вопреки этому наблюдению, побрилсЯ, он был наказан  за
провинность очередной мелкой неприЯтностью - одной из тех, которые только  в
его положении из пустЯков превращаютсЯ в несчастьЯ;  с  тех  пор  он  боЯлсЯ
трогать свою бороду;  она  росла  теперь  без  помех,  он  только  тщательно
подстригал ее клинышком,  и  все  последующие  горестные  недели  носил  эту
бороду. Ћна искажала его лицо, но длЯ него она была как ’онка:  он  ухаживал
за ней тем заботливей, чем некрасивей она выглЯдела. ‚озможно, и его чувство
к ’онке становилось тем нежнее, чем больше она его огорчала, и  бороду  свою
он так  любил  потому,  что  она  была  уродлива  внешне.  ’онке  борода  не
нравилась, и она не понимала, зачем это. Ќе будь  ’онки,  он  так  бы  и  не
узнал, как уродовала его борода, потому что мы  мало  знаем  о  себе,  когда
рЯдом нет других людей, в которых бы мы отражались. €  поскольку  мы  вообще
ничего о себе не знаем, он иногда, возможно, желал  ’онкиной  смерти,  чтобы
этой невыносимой жизни пришел конец, и борода нравилась ему  просто  потому,
что все закрывала и скрывала.
 
        IX 
 
     ‚ремЯ от  времени  он  пробовал  застигнуть  ее  врасплох  каким-нибудь
притворно-безобидным, гладко звучащим вопросом, рассчитываЯ,  что  при  всей
своей осторожности она все-таки когда-нибудь да и поскользнетсЯ. Ќо чаще  не
выдерживал он. "Ќу пойми ты - бессмысленно отрицать очевидные факты! ’ы  мне
только скажи, как это могло случитьсЯ. Њы же всегда были так искренни друг с
другом!" - внушал он ей. Ќо у нее всегда был один ответ:  "…сли  ты  мне  не
веришь, прогони менЯ"; и, конечно же, она играла тут на своей беззащитности,
но, несомненно, это был самый  правдивый  ответ,  потому  что  защищатьсЯ  с
помощью медицинских и философских аргументов она не могла, и  все,  что  она
могла, - это поручитьсЯ за правду своих слов только  правдой  самого  свое