ховаЯ  шапка,  всегда  несколько  даже
сдавливавшаЯ голову, вдруг от легкого нажима опустилась на уши и там  только
и задержалась. Ћни были в этот момент втроем, и жена сказала:
     - ѓосподи, у тебЯ же голова стала меньше!
     …го первой мыслью было, что он, наверное, слишком коротко постригсЯ, он
только не помнил, когда; украдкой он провел по волосам, но они были длиннее,
чем нужно, он запустил их за времЯ болезни. "‡начит, шапка  разносилась",  -
подумал он; но она была почти еще новаЯ, и как вообще она могла разноситьсЯ,
пролежав все это времЯ неношеной в шкафу. ’огда он попыталсЯ обратить все  в
шутку и сказал, что за долгие годы,  проведенные  в  обществе  одних  только
воЯк, а не образованных кавалеров, у него, верно, уменьшилсЯ череп.  Ћн  сам
почувствовал, какой неуклюжей получилась шутка, да и вопроса она не  решила,
потому что может ли вообще уменьшитьсЯ череп? Њожет убавитьсЯ сила в  венах,
может несколько истаЯть жир под кожей головы - но так ли уж  это  много?  Ћн
теперь часто делал вид, что приглаживает волосы, прикидывалсЯ  также,  будто
вытирает пот со лба, или старалсЯ незаметно податьсЯ назад, в тень, и быстро
измерЯл двумЯ пальцами, как циркулем, свой череп, снова и  снова,  в  разных
направлениЯх; но сомнений быть не могло - голова  уменьшилась;  а  когда  он
изнутри, мыслЯми своими касалсЯ ее, она представлЯлась ему  и  еще  меньшей,
была как две тонкие, друг к другу прилаженные скорлупки.
     Њногое, конечно, не поддаетсЯ объЯснению, но не  всЯкий  обречен  нести
эту ношу на плечах и ощущать ее каждый раз, когда он поворачивает  голову  в
сторону двух людей, разговаривающих друг  с  другом,  пока  он  притворЯетсЯ
спЯщим. Ћн давно уже позабыл этот чужой Язык,  помнил  разве  что  несколько
слов; но однажды он понЯл фразу: "’ы не делаешь того, что хочешь, и  делаешь
то, чего не хочешь".  ‚  тоне  ему  послышалась  скорее  настойчивость,  чем
шутливость; что это могло означать? ‚ другой  раз  он  далеко  высунулсЯ  из
окна, окунувшись в рокот реки; он часто теперь так  делал,  это  было  вроде
игры: шум потока, сумбурный, как переворошенное сено, замыкал  ему  слух,  а
когда он возвращалсЯ из этой глухоты, в ней слабым далеким отзвуком всплывал
разговор жены с тем, другим;  и  разговор  этот  был  оживленным,  их  души,
казалось, находили удовольствие в соприкосновении друг с  другом.  ‚  третий
раз ему оставалось только побежать вслед за ними, - вечером  они  спустились
во двор замка; когда они проходили мимо факела на наружной лестнице, их тени
упали на кроны деревьев; он быстро перегнулсЯ через перила, улучив этот миг,
- но в древесной листве тени сами собой слились в одну. ‚ любое другое времЯ
он попыталсЯ бы изгнать отраву из своего тела лошадьми и конюшими, выжечь ее
вином. Ќо капеллан и писец нажирались и опивались  так,  что  вино  и  снедь
выступали у них в  уголках  рта,  а  молодой  рыцарь  со  смехом  размахивал
кувшином перед их носами, будто натравливал  псов  друг  на  друга.  Љеттену
претило вино, которое лакали  эти  нашпигованные  схоластикой  болваны.  Ћни
рассуждали о тысЯчелетней империи, об ученых вопросах и постельно-соломенных
происшествиЯх; рассуждали по-немецки и на кухонной латыни. Џроезжий гуманист
служил, где возникала нужна,  переводчиком  между  этой  латынью  и  латынью
португалки; он прибыл сюда с вывихнутой ногой и усердно тут ее залечивал.
     - Ћн свалилсЯ с лошади, когда мимо пробегал заЯц, - лЯпнул писец.
     - Ћн принЯл его за дракона, - сказал с мрачноватым сарказмом барон  фон
Љеттен, нерешительно стоЯвший подле.
     - Ќо и  лошадь  тоже!  -  заорал  капеллан.  -  €наче  бы  она  так  не
шарахнулась. ‘тало быть, магистр даже в  лошадином  разумении  больше  знает
толк, чем господин барон!
     ЏьЯнчуги расхохотались, потешаЯсь над Љеттеном. Ћн  посмотрел  на  них,
подошел на шаг ближе и ударил капеллана по лицу. Љапеллан - молодой  плотный
крестьЯнский парень - весь вспыхнул краской, но  потом  покрылсЯ  мертвенной
бледностью и не сдвинулсЯ с места. ћный  рыцарь  улыбнулсЯ,  встал  и  пошел
искать свою подругу.
     - Џочему вы не пырнули его ножом? - окрысилсЯ  заЯчий  гуманист,  когда
они остались одни.
     - „а ведь он силен, как два быка разом, - ответил капеллан, - и к  тому
же христианское учение поистине способно даровать утешение в таких случаЯх.
     Ќо на самом деле барон фон Љеттен был еще очень слаб, и  жизнь  слишком
уж медленно возвращалась к нему; он никак не мог нащупать вторую ступеньку к
выздоровлению.
     —ужак не торопилсЯ уезжать, а его подруга детства плохо понимала намеки
своего господина. Ћдиннадцать лет ждала  супруга,  одиннадцать  лет  он  был
любовником славы и фантазии, - а  сейчас  неприкаЯнно  бродил  по  замку  и,
источенный болезнью, выглЯдел как-то уж  очень  обычно  рЯдом  с  юностью  и
куртуазной учтивостью. Ћна не слишком надо всем задумывалась, но она немного
устала от этой страны, обещавшей когда-то несказанное, и  вовсе  не  склонна
была переламывать себЯ и  из-за  какого-то  косого  взглЯда  расставатьсЯ  с
другом юности, принесшим с собой  аромат  родины  и  говорившим  слова,  над
которыми можно было смеЯтьсЯ. …й не в чем было  упрекнуть  себЯ;  она  стала
чуть беспечней за последние недели, но это доставлЯло ей удовольствие, и она
чувствовала, что лицо ее теперь сиЯло порой  так  же,  как  в  давние  годы.
Џрорицательница,  которую  спросил   Љеттен,   предсказала   ему:   господин
выздоровеет тогда, когда что-то  свершит;  он  стал  допытыватьсЯ,  что  это
такое, но она молчала, увиливала и заЯвила наконец,  что  ничего  больше  не
может различить.
     Ћн легко бы мог, не нарушаЯ  гостеприимства  Явно,  пресечь  его  одним
тонким надрезом - да и ЯвлЯетсЯ ли свЯтость  жизни  и  долга  гостеприимства
неодолимой помехой длЯ того, кто долгие годы был  незваным  гостем  у  своих
врагов! Ќо медленность  выздоровлениЯ  на  этот  раз  заставлЯла  его  почти
гордитьсЯ своей беспомощностью; столь утонченное коварство казалось  ему  не
лучше, чем ребЯческаЯ речистость юного гостЯ. ‘траннаЯ  приключилась  с  ним
вещь. ‚ туманном облаке болезни, окутывавшем его,  образ  жены  ЯвлЯлсЯ  ему
ласковее, чем он ожидал; она представала перед ним такой же, как  прежде,  в
те времена, когда он удивлЯлсЯ порой, что любовь ее выражаетсЯ более  бурно,
чем  обычно,  -  хотЯ  и  не  было  такой  причины,  как,  например,  долгое
отсутствие. Ћн не сумел бы  даже  сказать,  печален  он  сейчас  или  весел;
точь-в-точь как в те дни роковой близости смерти. Ћн  не  мог  пошевелитьсЯ.
Љогда он смотрел в глаза жены, они были будто свежеочерчены, его собственный
образ плавал на самой поверхности, и его взглЯда они в себЯ не  впускали.  “
него было такое чувство, что должно случитьсЯ  чудо,  раз  ничего  более  не
случалось, и что нельзЯ принуждать судьбу говорить, когда она хочет молчать,
а нужно только вслушиватьсЯ в то, что рано или поздно грЯдет.
     Ћднажды, когда они после прогулки поднимались в гору к замку,  наверху,
у ворот, их встретила маленькаЯ кошечка. Ћна стоЯла  перед  воротами,  будто
намеревалась не перемахнуть, как все кошки, через стену, а получить  доступ,
как все люди, через дверь;  выгнув  спину  в  знак  приветствиЯ,  она  стала
теретьсЯ о юбки и сапоги этих больших существ, беспричинно  удивлЯющихсЯ  ее
Явлению. Љошечку впустили, но это было уже  все  равно  что  принЯть  в  дом
гостЯ, ибо уже на следующий день обнаружилось, что хозЯева,  можно  сказать,
приютили маленького ребенка, а не просто кошку, - столь  требовательно  было
это  грациозное  создание,  вовсе  не  увлекавшеесЯ  соблазнами  подвалов  и
чердаков, а, напротив, ни на секунду не покидавшее людского общества. €  она
обладала  даром  завладевать  целиком  их  временем,  что  было  уж   совсем
непостижимо, - ведь в замке находилось так много других,  более  благородных
животных, да и с самими собой людЯм было немало хлопот; казалось прЯмо-таки,
все происходит оттого, что они вынуждены волей-неволей опускать глаза книзу,
чтобы наблюдать за крохотным существом, которое держалось совсем ненавЯзчиво
и лишь самую малость тише, - если не сказать: печальней и задумчивей, -  чем
это приличествует котенку. €грала же эта кошечка так,  будто  хорошо  знала,
чего люди ожидают от котЯт, - вспрыгивала на колени и  даже  Явно  прилагала
усилиЯ к тому, чтобы быть ласковой с людьми, хотЯ чувствовалось, что она  не
всей душой с ними: и вот именно это  -  то,  что  отличало  ее  от  обычного
котенка, - и было как бы ее другой сутью, неким отсутствием или тихим нимбом
свЯтости, который окружал ее и о котором едва ли кто  отважилсЯ  бы  сказать
вслух. Џортугалка  ласково  склонЯлась  над  зверьком,  лежавшим  у  нее  на
коленЯх, а  кошечка,  перевернувшись  на  спину,  легонько,  будто  ребенок,
царапала крошечными коготками заигрывающие с ней  пальцы.  Њолодой  друг  со
смехом  склонЯлсЯ  над  кошечкой  и  коленЯми,  а  барону  фон  Љеттену  эта
рассеЯннаЯ игра напомнила о его еще не до конца  преодоленной  болезни,  как
будто эта болезнь со всей ее  предсмертной  лаской  воплотилась  в  зверином
тельце и была уже не просто в нем, а  между  ними.  Џока  один  из  слуг  не
сказал:
     - “ нее парша.
     Ѓарон фон Љеттен удивилсЯ, что сам этого не сообразил, а слуга добавил:
     - Џора ее прикончить, пока не поздно.
     Љошечка  тем  временем  получила  сказочное  имЯ  из  одной  книжки   с
картинками. Ћна стала еще ласковей и покорней. ’еперь уже  видно  было,  что
она заболевает и почти светитсЯ от  слабости.  ‚се  дольше  она  дремала  на
коленЯх, отдыхаЯ от мирских тревог, и  ее  маленькие  коготки  цеплЯлись  за
платье с опасливой нежностью. ’еперь она подолгу смотрела  на  всех  них  по
очереди: на бледного Љеттена и на молодого  португальца,  склонЯвшегосЯ  над
ней и не сводившего взглЯда то ли с нее, то ли с трепетного лона, на котором
она возлежала. Ћна смотрела на них, будто испрашивала  прощениЯ  за  все  те
приближающиесЯ  отвратительные   страданиЯ,   которые   ей,   нераспознанной
наместнице,  предстоЯло  за  всех  них  претерпеть.  Ђ  потом  началось   ее
мученичество.
     Ћднажды ночью ее стало рвать, и это  длилось  до  утра;  она  лежала  в
занимающемсЯ свете днЯ изможденнаЯ и с блуждающим взглЯдом, будто  ее  долго
били по голове. Ќо, может быть, бедную изголодавшуюсЯ кошечку в  переизбытке
любви просто обкормили; однако в спальне после  этого  ей  уже  нельзЯ  было
оставатьсЯ; и ее отправили  в  людскую.  Ќо  на  третий  день  слуги  начали
жаловатьсЯ, что никакого улучшениЯ нет, и навернЯка ночью вышвыривали ее  на
улицу. Ђ ее теперь не только выворачивало, но и без конца проносило, так что
совсем стало невмоготу.  Џоистине  тЯжким  было  это  испытание  -  тут  еле
различимый нимб, там мерзость нечистот,  и  в  результате,  после  того  как
разузнали, откуда она пришла, решено было отправить ее назад в то  место,  в
крестьЯнскую избу, стоЯвшую ниже по течению реки, у подножьЯ  горы.  ‘егоднЯ
мы бы сказали, что ее вернули в родную  общину,  не  желаЯ  ни  отвечать  за
что-либо, ни выставлЯть себЯ насмех; но совесть угнетала всех; и они дали ей
молока и немного мЯса с собой, чтобы крестьЯне,  которых  грЯзь  не  так  уж
смущала, ухаживали за ней получше. € все-таки слуги качали головами  в  укор
своему господину.
     Џарень, отнесший кошечку, рассказывал, что она за ним  побежала,  когда
он собралсЯ уходить, и ему пришлось еще раз вернутьсЯ; на  третий  день  она
снова поЯвилась в замке. ‘обаки пЯтились от нее,  слуги,  боЯсь  господ,  не
решались ее прогнать, а когда господа увидели ее, то, хоть ни слова не  было
сказано, стало Ясно, что теперь никто не захочет отказать ей в праве умереть
здесь, наверху. Ћна совсем исхудала и потускнела, но свой тошнотворный недуг
она, казалось, превозмогла и лишь на глазах убывала в теле. Џоследовали  два
днЯ, еще раз и в  сугубой  степени  повторившие  все,  что  было  до  этого:
медленное, неслышное кружение вдоль стен чердака, на  котором  ее  приютили;
вЯлаЯ улыбчивость лапок, тЯнувшихсЯ к  кусочку  бумаги,  который  перед  ней
дергали за ниточку; иногда она слегка пошатывалась от слабости,  хотЯ  ее  и
поддерживали четыре ноги, а на  второй  день  просто  свалилась  на  бок.  ‚
человеке это медленное угасание  не  показалось  бы  таким  страшным,  но  в
животном это было как очеловечивание. Џочти с благоговением они смотрели  на
нее; ни один из этих трех человек, в своем особом положении каждый,  не  был
избавлен от мысли, что это его собственнаЯ судьба перешла в страждущую,  уже
наполовину отрешившуюсЯ от всего земного кошечку. Ќо на  третий  день  снова
вернулась рвота, пачкотнЯ. ‘луга  стоЯл  над  ней,  и  хотЯ  он  не  решалсЯ
повторить это вслух, молчание его говорило: "Ќадо ее прикончить". Џортугалец
опустил голову, как при искушении, а потом сказал своей подруге:
     - Ќичего не поделаешь,  -  и  у  него  было  такое  чувство,  будто  он
согласилсЯ со своим собственным смертным приговором.
     € тут все, не сговариваЯсь, посмотрели на барона фон Љеттена. ’от  стал
белее стены, поднЯлсЯ и вышел. ’огда португалка сказала слуге:
     - ‚озьми ее.
     ‘луга унес больную в свою каморку, и на другой день она исчезла.  Ќикто
ни о чем не спрашивал. ‚се знали, что он ее прикончил. ‚се чувствовали  себЯ
раздавленными невыразимой виной; что-то ушло от них. ’олько дети  ничего  не
чувствовали и находили естественным, что слуга убил грЯзную кошку, с которой
уже нельзЯ было играть. Ќо псы во дворе обнюхивали времЯ от времени покрытый
травою клочок земли, освещенный солнцем, напрЯгали лапы, топорщили шерсть  и
косились в сторону. ‚ одну из таких минут встретились  во  дворе  барон  фон
Љеттен и португалка. Ћни стоЯли друг перед другом, смотрели на  собак  и  не
находили слов. ‡нак им был, но как истолковать  его  и  что  делать  дальше?
Љупол тишины обнимал обоих.
     "…сли она до вечера его не отошлет,  придетсЯ  убить  его",  -  подумал
барон фон Љеттен. Ќо наступил вечер, и ничего не произошло.  ЉончилсЯ  ужин.
Љеттен сидел серьезный, ощущаЯ жар легкой лихорадки.  Џотом  вышел  во  двор
прохладитьсЯ, не возвращалсЯ долго. Ћн не мог  найти  последнего  решениЯ  -
хоть в продолжение всей  своей  долгой  жизни  умел  находить  его  играючи.
‘едлать лошадей, надевать латы, обнажать меч - все,  что  было  музыкой  его
жизни, теперь резало слух; борьба, которую он вел, представилась  ему  некой
бессмысленной потусторонней суетой, и даже  краткий  путь  кинжала  был  как
нескончаемо долгаЯ дорога, на которой иссыхаешь от зноЯ. Ќо и страдание было
не по нем; он чувствовал, что никогда  до  конца  не  выздоровеет,  если  не
вырветсЯ из его когтей. € между этими  двумЯ  возможностЯми  постепенно  все
решительней обрисовывалась инаЯ: мальчишкой он всегда мечтал  взобратьсЯ  по
неприступной   скале,   подпирающей   замок;   это   была   безумнаЯ,   даже
самоубийственнаЯ мысль, но какую-то темную струну в нем затрагивала она, как
господний приговор или близЯщеесЯ чудо. Ќе он, а маленькаЯ  кошечка,  теперь
уже жилица небытиЯ, вернетсЯ, казалось ему, этим путем. ‘ тихой усмешкой  он
покачал головой, чтобы ощутить ее на своих плечах, но был он в это времЯ уже
далеко внизу, на каменистом пути, ведущем под гору.
     Ќа дне ущельЯ, у самой реки, он свернул - по камнЯм, меж которых рвалсЯ
поток,  через  кусты  наверх,  к  стене.  ‹уна  затененными  пЯтнами  метила
маленькие углублениЯ, за  которые  можно  было  зацепитьсЯ  пальцами  рук  и
носками ног. ‚друг из-под  подошвы  сорвалсЯ  камень;  рывок  пронзил  жилы,
ударил в сердце. Љеттен прислушалсЯ; казалось, минула бесконечность,  прежде
чем камень долетел до воды; стало быть, под ним уже  было  не  меньше  трети
стены. € тут он будто наконец-то проснулсЯ и понЯл, что он сделал. „обратьсЯ
до низа мог только мертвец, поднЯтьсЯ по стене - только дьЯвол. Ћн  ощупывал
рукою камни над головой. Џри каждом ухвате жизнь висела на десЯти ремешках -
на тонких сухожилиЯх пальцев; пот проступил у него на лбу, жар билсЯ в теле,
нервы превратились в окаменелые нити; но странно - в этой борьбе со  смертью
сила и здоровье вливались в его члены, будто возвращаЯсь  в  тело  извне.  €
невозможное удалось; еще один выступ, на самом верху, пришлось  обогнуть,  а
потом рука уцепилась за подоконник. ‚идимо, иначе, как именно в этом окне, и
невозможно было возникнуть; но он знал, куда попал; он перемахнул вовнутрь и
сел на подоконнике, свесив ноги. ‚месте с  силой  вернулось  и  неистовство.
‘воего кинжала, висевшего на  боку,  он  не  потерЯл.  …му  показалось,  что
кровать пуста. Ќо он выжидал, пока совсем не успокоЯтсЯ легкие и  сердце.  €
постепенно ему  становилось  все  очевидней,  что  в  комнате  он  один.  Ћн
прокралсЯ к постели: никто не ложилсЯ в нее в эту ночь.
     Ѓарон фон Љеттен кралсЯ по комнатам, переходам, через двери, которых  с
первого раза не отыщет без провожатого ни один человек, к покоЯм своей жены.
Ћн прислушалсЯ и выждал, но  никакого  шепота  не  уловил.  Ћн  проскользнул
вовнутрь; португалка безмЯтежно дышала во сне; он заглЯдывал в темные  углы,
ощупью пробиралсЯ вдоль стен, и  когда  он  снова  бесшумно  выскользнул  из
комнаты, он чуть не  запел  от  радости,  расшатывавшей  и  сотрЯсавшей  его
неверие. Ћн рыскал по замку, но уже половицы и плиты гремели под его ногами,
будто он отыскивал уготованную ему нежданную радость. ‚о дворе его  окликнул
слуга:
     - Љто идет? - Ћн спросил о госте. - “ехал, - сообщил слуга, -  уехал  с
восходом луны.
     Ѓарон фон Љеттен сел  на  груду  полуобструганных  бревен,  и  дозорные
удивлЯлись, как долго он там сидел. ‚друг его охватил страх,  что,  если  он
сейчас  снова  войдет  в  комнату  португалки,  ее  там  уже  не  будет.  Ћн
стремительно постучалсЯ и вошел; молодаЯ женщина вскочила с  постели,  будто
ждала этого во сне, и увидела его перед собой -  одетым,  таким,  как  он  и
уходил. Ќичего не  было  сказано  и  ничего  не  развеЯно,  но  она  его  не
спрашивала, и он ни о чем не  смог  бы  ее  спросить.  Ћн  отдернул  тЯжелые
гардины на  окнах,  и  снизу  поднЯлась  завеса  вечного  шума,  за  которым
рождались и умирали все Љатене.
     - …сли Ѓог мог стать человеком, он может  стать  и  кошкой,  -  сказала
португалка,  и  ему  надо  было  закрыть  ей  рот  ладонью,   дабы   пресечь
богохульство, но они знали, что ни единого звука не проникало наружу из этих
стен.
 
 
        ’ЋЌЉЂ 
 
        I 
 
     €згородь. Џела птица. Џотом солнце было уже где-то  за  кустами.  Џтица
умолкла. ‘меркалось. —ерез поле шли девушки с  песнЯми.  Љакие  подробности!
ђазве это  мелочи  -  когда  к  человеку  пристают  такие  подробности?  Љак
репейники! € все это - ’онка. €ногда бесконечность сочитсЯ по капле.
     „а, и еще лошадь, его гнедаЯ, он привЯзал ее к стволу ивы. ‚ тот год он
отбывал армейскую повинность. ќто не случайно произошло именно  в  тот  год,
потому что никогда в жизни человек не бывает так одинок и  растерЯн,  как  в
это времЯ, когда чужаЯ, грубаЯ сила срывает все покровы с  души.  —еловек  в
это времЯ становитсЯ еще беззащитнее, чем обычно.
     Ќо так ли это  было  вообще?  „а  нет  -  это  все  он  сочинил  потом.
Џолучилась сказка, и он теперь в ней запуталсЯ. ‚едь на самом-то деле, когда
они познакомились, она жила у своей тетки. € кузина †юли иногда  заходила  в
гости. „а, так оно и было. Ћн еще удивлЯлсЯ, что кузину †юли сажали за  стол
и угощали кофе, - ведь она была семейным позором. ‚се знали, что с ней можно
было заговорить на улице и тут же увести к  себе  домой;  и  к  своднЯм  она
ходила, и вообще другого заработка у нее не было. Ќо, с другой стороны,  она
все-таки была родственница, хоть ее и осуждали за такую распущенность;  она,
конечно, шла по скользкой дорожке, но не отказывать же ей было от дома,  тем
более что и заглЯдывала она не часто. Њужчина еще устроил бы скандал, потому
что мужчина читает газеты или посещает ферайны с благонамеренными уставами и
всегда напичкан громкими фразами; тетка же ограничивалась  лишь  двумЯ-тремЯ
едкими замечаниЯми после ухода †юли, а пока с ней сидели за  столом,  трудно
было удержатьсЯ от смеха, потому что девушка она была остроумнаЯ и знала про
все, что делаетсЯ в городе. ‚  общем,  хоть  ее  и  порицали,  но  такой  уж
пропасти не было, - мостик все-таки существовал.
     €ли взЯть этих арестанток; почти все они  тоже  были  проститутками,  и
вскоре даже пришлось перевести тюрьму в  другое  место,  потому  что  многие
прЯмо в заключении  вдруг  забеременели:  все,  конечно,  пошло  с  соседней
стройки, где они таскали известку, а арестанты-мужчины работали каменщиками.
’ак вот этих женщин брали на домашние работы - они, к примеру, очень  хорошо
стирали  и  пользовались  большим  спросом  у  простого  люда,  потому   что
обходились дешево. ’онкина бабушка тоже звала их постирать, угощала  кофе  с
булками, а уж раз вместе с ними работали по дому, то и завтракали  вместе  и
не брезговали. ‚ обед их надо было отправлЯть в тюрьму с  провожатым,  такой
был порЯдок, и обычно это поручали ’онке, когда она была еще  девочкой;  она
шла с ними рЯдом, болтала и не стыдилась их  общества,  хотЯ  их  за  версту
можно было узнать по белым платкам и серым тюремным халатам. Ќаверное, тогда
это еще была наивность, доверчиваЯ наивность  бедного  крохотного  существа,
беззащитного  перед  огрублЯющими  влиЯниЯми;  но  когда  ’онка   позже,   в
шестнадцать лет, все еще  бесстрашно  шутила  с  кузиной  †юли  -  можно  ли
сказать, что и тогда  она  не  ведала,  что  такое  позор,  или  у  нее  уже
утратилось самое ощущение позора? …сли и тут не было ее вины, -  все  равно,
как о многом это говорит!
     Ќе забывать еще про сам дом. Ћн выходил пЯтью окнами на улицу - застрЯл
там между высокими новыми домами, - и во дворе была пристройка; в  ней  жила
’онка со своей теткой, котораЯ на самом деле была ее кузиной, только намного
старше, и с ее маленьким сыном, который на самом деле был внебрачным  сыном,
хотЯ и произошел от свЯзи, воспринимавшейсЯ теткой столь же серьезно, как  и
законный брак; и еще с ними жила бабушка, котораЯ была на самом деле сестрой
бабушки, а еще раньше там жил настоЯщий брат ’онкиной покойной матери, но он
тоже умер молодым; все это в одной комнате с кухонькой, в то  времЯ  как  за
фасадом с  пЯтью  окнами,  деликатно  задернуты  ми  занавесками,  скрывалсЯ
известный всему городу притон, где встречались  с  мужчинами  легкомысленные
жены местных  горожан,  да  и  просто  профессиональные  дамы.  †ильцы  дома
проходили мимо этих занавесок молча, но, поскольку ссоритьсЯ со  сводней  не
хотели, с ней даже здоровались, а она  была  дородной  особой  с  повышенным
чувством респектабельности и воспитывала дочку - ровесницу ’онки. ќту  дочку
она отдала  в  хорошую  школу,  заставила  учить  французский  и  играть  на
фортепьЯно, покупала ей красивые платьЯ и тщательно оберегала от общениЯ  со
своими посетителЯми: у нее было мЯгкое сердце, и это  облегчало  ей  занЯтие
ремеслом, предосудительность которого она понимала. ‘  дочкой  ’онке  иногда
позволЯли играть; тогда ей разрешалось входить в комнаты, которые в эти часы
были безлюдны и огромны и на всю жизнь оставили у ’онки впечатление  роскоши
и изысканности, - он лишь позже свел это впечатление к надлежащим масштабам.
Љстати говорЯ, звали ее не совсем ’онка: при рождении ей дали  немецкое  имЯ
ЂнтониЯ, а ’онка была сокращением от чешского  ласкательного  ’онинка,  -  в
этих кварталах говорили на странной смеси двух Языков.
     ЋпЯть эти мысли - куда они заведут?! Ћна же  все-таки  стоЯла  тогда  у
изгороди, в полумраке раскрытой двери дома, крайнего по городской дороге,  и
на  ней  были  шнурованные  сапожки,   красные   чулки   и   Яркие   широкие
накрахмаленные юбки, и когда она говорила, то все будто смотрела на  бледный
полумесЯц, висевший над стогами, отвечала с робким лукавством,  смеЯлась,  и
луна словно охранЯла ее, а  ветер  так  осторожно  дул  над  жнивьем,  будто
остужал горЯчий суп. Ћн еще сказал тогда на обратном пути своему  соседу  по
казарме барону €орданскому: "‚от с такой девчонкой Я бы не прочь  покрутить.
Ѓоюсь только впасть с сентиментальность, - разве что  взЯть  тебЯ  в  друзьЯ
дома?" Ђ Њорданский,  у  которого  дЯдЯ  был  владельцем  сахарного  завода,
рассказал ему, что во времЯ уборки свеклы на заводских  плантациЯх  работают
сотни таких крестьЯночек и во всем слушаютсЯ надзирателей и их помощников  -
как  негры.  €  ведь  он  точно  однажды  обозлилсЯ  и  оборвал  разговор  с
Њорданским, но это все-таки было в  другой  раз,  а  то,  что  прикидывалось
сейчас воспоминанием, уже позже колючим кустарником разрослось в его  мозгу.
Ќа самом деле он увидал ее впервые на ђинге - на  той  центральной  улице  с
каменными павильонами, где на перекрестках стоЯт офицеры и правительственные
чиновники, слонЯютсЯ без дела студенты и начинающие негоцианты,  гулЯют  под
руку девушки после работы, а которые полюбопытнее, и  в  обеденный  перерыв;
иногда,  степенно  раскланиваЯсь,  прошествует  какой-нибудь  адвокат,  член
магистрата или видный  фабрикант,  и  даже  встречаютсЯ  элегантные  дамы  -
совершенно случайно, просто по дороге домой  из  магазинов.  ’ам  вдруг  его
обжег ее взглЯд, смешливый,  мгновенный  -  как  случайно  попавший  в  лицо
прохожему  мЯчик;  через  секунду  она  уже  отвела  глаза   в   сторону   с
притворно-равнодушным видом. Ћн тут же обернулсЯ - сейчас захихикает!  -  но
’онка шла с поднЯтой головой и как будто испуганнаЯ; она была  еще  с  двумЯ
подружками ростом поменьше, и лицо  у  нее  было  хоть  и  не  красивое,  но
какое-то Ясное, четкое, - ничего притворного, специфически женского, искусно
продуманного до мелочей; рот, нос, глаза были просто ртом, носом, глазами  и
не нуждались ни в каких добавлениЯх, подкупаЯ одним этим своим прЯмодушием и
разлитой в них свежестью. ‘транно, что такой спокойный  взглЯд  мог  засесть
как стрела, и ей как будто и самой вдруг стало больно.
     ’еперь все было Ясно. Ћна тогда работала в магазине тканей, магазин был
большой, продавщиц много. Ћна копалась в рулонах, когда покупатель  требовал
материю определенного образца, и руки у нее  всегда  были  немного  влажные,
потому что тонкий ворс раздражал кожу. ’ут не было ничего похожего  на  сон,
на мечту, и лицо ее оставалось Ясным. Ќо были еще сыновьЯ  директора.  Ћдин,
как белка, с усами, распушенными на кончиках, и всегда в лаковых  штиблетах.
’онка с увлечением  рассказывала,  какой  он  благородный,  сколько  у  него
штиблет и что он  каждый  вечер  закладывает  свои  брюки  между  досками  и
придавливает кирпичами, чтобы сохранить стрелки.
     € теперь, когда сквозь туман проступило что-то реальное, всплыла  и  та
улыбка  -  горькаЯ,  понимающаЯ  улыбка  его  собственной   матери,   полнаЯ
презрительного состраданиЯ.  “лыбка  была  совсем  реальной.  Ћна  говорила:
ѓосподи, это же Ясно, все эти девушки из магазина!.. Ќо хотЯ ’онка была  еще
невинной,  когда  он  ее  узнал,  эта  улыбка,  коварно   запрЯтавшись   или
замаскировавшись, потом не раз всплывала в его  мучительных  представлениЯх.
Њожет, именно такой улыбки ни разу и не было; он и сейчас не мог бы  за  это
поручитьсЯ. Ђ потом ведь бывают брачные ночи, когда  ничего  нельзЯ  сказать
навернЯка, -  так  сказать,  психологические  неопределенности,  когда  даже
естество не в состоЯнии дать Ясный ответ, - и в ту же  секунду,  как  только
это снова всплыло в его памЯти, он понЯл: само небо было против ’онки.
 
        II 
 
     ‘ его стороны было непростительным легкомыслием устроить ’онку сиделкой
и компаньонкой к своей бабушке. Ћн был еще очень молод и прибег к  маленькой
хитрости; золовка его матери  знала  ’онкину  тетку,  котораЯ  подрабатывала
белошвейкой в "хороших домах", и он подстроил так, что ее спросили, не знает
ли она какую-нибудь  молодую  девушку  и  так  далее.  „евушка  должна  была
присматривать за бабушкой  и  кроме  жалованьЯ  получить  потом  кое-что  по
завещанию, поскольку ожидалось, что года через два-три бабушка отмучаетсЯ.
     Ќо к тому времени уже случилось несколько незначительных  происшествий.
Ќапример, как-то раз он пошел вместе с ней купить  что-то  длЯ  бабушки;  на
улице играли дети, и они оба вдруг увидели лицо ревущей маленькой девочки  -
оно кривилось и морщилось от слез как червЯк, и солнце било прЯмо в него. Ћн
тогда с беспощадной отчетливостью разглЯдел вдруг за этим комочком жизни  ту
же самую смерть, что ждала своего часа  в  бабушкиных  комнатах.  Ќо  ’онка,
видите ли, "так любила маленьких!" - она наклонилась к девочке, стала с  ней
шутить, утешать ее; длЯ нее это зрелище было забавным и ничего больше,  хотЯ
он и пыталсЯ ей внушить, что за этим скрываетсЯ и многое другое. Ќо с  какой
стороны  он  ни  подступалсЯ,  он  повсюду  наталкивалсЯ  на   все   ту   же
непроницаемость мысли: ’онка не была глупой, но ей как будто  что-то  мешало
быть умной, и впервые тогда он почувствовал к ней эту щемЯщую  жалость,  длЯ
которой так трудно найти объЯснение.
     ‚ другой раз он спросил ее:
     - Љак долго вы, собственно говорЯ, живете  у  бабушки,  фройлЯйн?  -  €
когда она ответила, он сказал: - “же? „а-а, со старухой это времЯ, наверное,
показалось вам вечностью...
     - Ћ! - удивилась ’онка. - Ђ мне нравитсЯ.
     - „а мне-то вы спокойно можете сказать  правду.  Ќе  представлЯю  себе,
чтобы молоденькой девушке это было так уж приЯтно.
     - ќто моЯ работа, - ответила ’онка и покраснела.
     - Ќу хорошо, работа. Ќо ведь хочетсЯ и чего-то другого в жизни.
     - „а.
     - Ђ у вас есть все, чего вам хочетсЯ?
     - Ќет.
     - „а - нет, да - нет, - он уже начинал злитьсЯ, - что это за  разговор?
Ќу хоть обругайте нас! - Ћн видел, как ответы дрожали у нее  на  губах,  как
она боролась с ними и в самую последнюю минуту их проглатывала, и ему  вдруг
стало ее жаль: - ‚ы, наверное, менЯ не поймете, фройлЯйн: Я вовсе  не  думаю
плохо о своей бабушке, не в этом дело, она несчастнаЯ женщина, но  Я  смотрю
на нее сейчас не моими глазами, так уж Я устроен. џ  смотрю  на  нее  вашими
глазами, и тогда она - просто отвратительнаЯ стараЯ карга. ‚ы менЯ понЯли?
     - „а, - тихо сказала фройлЯйн и теперь уже всЯ залилась  краской.  -  џ
еще раньше понЯла. ’олько Я не знаю, как это сказать.
     ’ут он рассмеЯлсЯ.
     - ’акого со мной еще не бывало: чтобы человек чего-то не  мог  сказать!
Ќо теперь вы менЯ уж совсем раззадорили. „авайте Я вам помогу. -  Ћн  глЯнул
ей прЯмо в глаза и тем смутил ее еще больше. - Ќу, скажите: может быть,  вам
доставлЯет удовольствие спокойно, добросовестно выполнЯть свои  обЯзанности,
изо днЯ в день, все как положено? „а?
     - Ћ, Я... Я не понимаю, что вы хотите сказать; моЯ работа мне нравитсЯ.
     - ЌравитсЯ - прекрасно. Ќо вас к ней тЯнет или  нет?  ‚едь  есть  люди,
которым, кроме повседневной работы, ничего другого и не надо.
     - џ... Я не понимаю.
     - Ќу, есть ведь еще желаниЯ, мечты, честолюбие! Ќеужели вас  совсем  не
волнует вот такой день, как сегоднЯ?
     ‚ каменной чаше города день дымилсЯ весенним медвЯным маревом.
     ’еперь засмеЯлась фройлЯйн:
     - Ќу что вы! ’олько ведь это совсем другое.
     -  „ругое?  ’ак  что  же,  значит,  вам  нравЯтсЯ  полутемные  комнаты,
разговоры шепотом, запах склЯнок  с  микстурами?  ’акие  люди  тоже  бывают,
фройлЯйн, но Я уже вижу по вашему лицу, что это опЯть не то.
     ”ройлЯйн ’онка покачала головой, и уголки ее губ чуть  опустились  -  в
знак робкой иронии или просто от смущениЯ. Ђ он не отставал:
     - ‚от видите, как Я все времЯ попадаю впросак со своими догадками -  вы
даже смеетесь надо мной. Њожет, это придаст вам смелости? Ќу?
     € тогда наконец она поЯснила. Ќе сразу.  ‡апинаЯсь.  ЏодыскиваЯ  слова,
как  будто  ей  приходилось  втолковывать  что-то  необычайно  сложное   длЯ
пониманиЯ:
     - Ќадо же мне как-то зарабатывать. ѓосподи - всего-то!
     Ђх, какой он был  утонченный  осел,  и  какаЯ  вековаЯ  каменнаЯ  глыба
открылась за этими обыденными словами.
     ‚ другой раз они тайком  ушли  с  ’онкой  гулЯть;  такие  прогулки  они
устраивали в ’онкины выходные - ей их давали дважды в  месЯц;  стоЯло  лето.
Љогда наступил вечер, воздух стал таким же теплым, как руки и лицо; закроешь
глаза при ходьбе, и  кажетсЯ,  что  ты  целиком  растворЯешьсЯ  и  паришь  в
беспредельном пространстве. Ћн  сказал  это  ’онке;  она  засмеЯлась,  и  он
спросил, понЯла ли она его.
     Ћ да.
     Ћн не поверил и попросил ее пересказать своими словами; а вот этого она
не могла.
     ’огда, значит, она не понимает.
     Ќет, почему же, - и вдруг: петь хочетсЯ!
     Ќу уж нет! „а! Џрепирались  они  довольно  долго,  но  в  конце  концов
запели, - как выкладывают на стол вещественную  улику  или  отправлЯютсЯ  на
разведку местности. Џели они плохо, из оперетты, но, к счастью,  ’онка  пела
тихим  голосом,  и  он  был  рад  этому  проблеску  такта.   Ћна   навернЯка
один-единственный раз в своей жизни была в театре, сказал он себе, и  с  тех
пор этот пошлый мотив длЯ нее - воплощение красоты бытиЯ. Ќо  она  даже  эти
несколько мелодий слыхала только от своих подружек по магазину.
     Ќеужели они ей действительно нравЯтсЯ? …го всЯкий раз раздражало, когда
она вспоминала про свой магазин.
     ’онка не знала, как это объЯснить, и не знала, хороша  эта  музыка  или
плоха; просто она пробуждала в ней мечту самой когда-нибудь выйти  на  сцену
и, не жалеЯ сил, заставить людей смеЯтьсЯ от счастьЯ или  плакать  от  горЯ.
ќто уж было совсем смешно - если еще видеть при этом  ’онкино  взволнованное
лицо; у него совсем испортилось настроение, и он уже не подпевал,  а  просто
бурчал себе под нос. ’онка оборвала на полуслове; она, видимо,  тоже  что-то
почувствовала, и некоторое времЯ они шли молча, пока ’онка не остановилась и
не сказала:
     - Ђ мне вовсе и не так хотелось петь.
     €, заметив, что его взглЯд чуть-чуть потеплел, она тихо  запела  снова,
но на этот раз народные песни своего краЯ. Ћни шли медленно, и эти печальные
напевы щемили душу, как белые бабочки в лучах солнца. €  сразу  вдруг  права
оказалась ’онка.
     ’еперь уже  он  не  мог  объЯснить,  что  с  ним  происходит,  а  ’онке
приходилось мучитьсЯ сознанием своей глупости и бесчувственности, потому что
она говорила не на обыкновенном Языке, а на каком-то изначальном Языке самой
природы. ’огда он все понЯл: песни просто приходЯт ей в голову. Ћн  подумал,
что она очень одинока. …сли бы не он, кто бы мог  ее  понЯть?  €  они  опЯть
запели вместе. ’онка подсказывала ему незнакомый текст, тут же переводила, и
они, взЯвшись за руки, пели, как  дети.  Љогда  они  останавливались,  чтобы
перевести дух, там, впереди, где сумерки заволакивали дорогу, тоже наступала
мгновеннаЯ тишина; и хотЯ все это,  конечно,  было  смешно  и  глупо,  вечер
сливалсЯ с их чувствами в одно.
     Ђ еще как-то они сидели на  опушке  леса,  он  смотрел,  сощурив  веки,
только сквозь узкую щелочку между ними и  молчал,  занЯтый  своими  мыслЯми.
’онка испугалась, решив, что опЯть его чем-то рассердила. Ћна несколько  раз
набирала воздух, ища слов, но тут же робела и сникала. ’ак они сидели  долго
в полном молчании, и  кругом  был  слышен  только  томительный  лепет  леса,
ежесекундно возникавший и умолкавший то тут, то там.  Ћдин  раз  между  ними
вспорхнула бабочка и уселась на цветок  с  тонким  высоким  стеблем;  цветок
вздрогнул от прикосновениЯ и закачалсЯ,  а  потом  вдруг  сразу  замер,  как
оборвавшийсЯ разговор. ’онка крепко вдавила пальцы в  мох,  на  котором  они
сидели; но крохотные стебельки  через  секунду  вновь  выпрЯмились,  рЯд  за
рЯдом, и еще через секунду изгладилсЯ всЯкий след от лежавшей на  них  руки.
•отелось плакать, неизвестно почему. …сли бы ’онка была научена думать  так,
как ее спутник, она почувствовала бы  в  эту  минуту,  что  природа  состоит
сплошь  из  невзрачных  малостей,  существующих   в   такой   же   тоскливой
отъединенности друг от друга, как звезды в ночи;  божественнаЯ  природа;  по
его ноге поползла оса, голова ее была похожа  на  фонарь,  и  он  все  времЯ
следил  за  ней.  €  смотрел  на   свой   широкий   черный   ботинок,   косо
перечеркивающий бурую полосу дороги.
     ’онку и раньше охватывал страх  при  мысли,  что  однажды  на  ее  пути
встанет мужчина и ей уже никуда не удастсЯ свернуть. ’о, о  чем  с  горЯщими
глазами рассказывали  ей  старшие  подружки-продавщицы,  было  торопливой  и
грубо-легкомысленной чувственностью, и всЯкий раз, когда  мужчина  и  с  ней
пробовал перейти на нежности, она ощетинивалась после первых  же  его  слов.
‘ейчас, когда она смотрела на своего спутника, ее вдруг  что-то  кольнуло  в
сердце; до этой минуты она не задумывалась над тем, что находитсЯ в обществе
мужчины, потому что тут все было  по-другому.  Ћн  лежал  на  спине,  широко
раскинув ноги, опершись на локти и опустив голову на грудь;  ’онка  почти  с
испугом украдкой заглЯдывала ему в глаза, а в  них  была  какаЯ-то  страннаЯ
улыбка; он закрыл один  глаз,  глЯдЯ  другим  вдоль  своего  тела;  он  Явно
сознавал, что его торчащий ботинок некрасив, и,  наверное,  сознавал  также,
что не Ѓог весть как это много - лежать рЯдом с ’онкой на  опушке  леса,  но
ничего не мог поделать: все по отдельности было некрасиво, а все вместе было
счастьем. ’онка тихонько поднЯлась. Љровь застучала вдруг у  нее  в  висках,
сердце заколотилось. Ћна не понимала того, что он думал, но она все читала в
его взглЯде, и вдруг ей захотелось обхватить его голову и закрыть ему глаза.
Ћна сказала:
     - Ќадо идти, а то совсем  стемнеет.  Љогда  они  вышли  на  дорогу,  он
сказал:
     - ‚ы, наверное, скучали, но ко мне надо  привыкнуть.  Ћн  взЯл  ее  под
руку, потому что смеркалось, и начал
     оправдыватьсЯ за свою молчаливость и -  уже  непроизвольно  -  за  свои
мысли. Ћна не понимала того, что он говорил, но  она  по-своему  разгадывала
его слова, звучавшие так серьезно в  вечернем  тумане.  Љогда  же  он  начал
извинЯтьсЯ еще и за эту свою серьезность, она совсем запуталась, а пресвЯтаЯ
дева ЊариЯ только подсказала ей, что надо крепче прижатьсЯ  к  его  руке,  и
’онке стало ужасно стыдно.
     Ћн погладил ее руку.
     - Њы с вами добрые друзьЯ, ’онка, но - понимаете ли вы менЯ?
     Џомедлив, ’онка ответила:
     - Ќе важно, понимаю Я или нет, Я ведь все равно не сумею  ответить.  Ќо
мне нравитсЯ, что вы такой серьезный.
     Љонечно, это все были мелочи, но как странно, что ей пришлось  пережить
их дважды - одни и те же! ‘обственно говорЯ, они были с ней все времЯ. € она
не  могла  понЯть:  как  же  это  они  позже  вдруг  стали  означать  прЯмую
противоположность  тому,  что  означали  в  первый  раз?  ’акой   неизменной
оставалась ’онка, так проста и прозрачна была ее душа, что это  было  похоже
на галлюцинацию,  -  как  будто  тебе  вдруг  привиделись  наЯву  совершенно
невероЯтные вещи.
 
        III 
 
     Џотом случилось уже  событие  -  его  бабушка  безвременно  скончалась;
событиЯ ведь всегда происходЯт вне определенного времени и места  -  положат
тебЯ куда-нибудь или просто забудут, и ты лежишь заброшенный, как никому  не
нужнаЯ вещь. Ќо то, что произошло намного позже, случаетсЯ в мире тысЯчу раз
в день, и невозможно только понЯть, почему это случилось именно с ’онкой.
     Ђ пока все шло строго по порЯдку, как полагаетсЯ  в  приличных  семьЯх:
поЯвилсЯ врач, пришли служащие похоронного бюро,  выписали  свидетельство  о
смерти, бабушку похоронили. ‘ наследством,  слава  Ѓогу,  все  обошлось  без
тЯгостных  формальностей,  -  за  исключением  одного-единственного   пункта
завещаниЯ, касавшегосЯ фройлЯйн ’онки с фантастической фамилией -  одной  из
тех  чешских  фамилий,  которые  в  переводе  оказываютсЯ  чем-нибудь  вроде
"Џевунчик"  или  "Џо  лугу  шел".  ‘уществовал  договор,  согласно  которому
фройлЯйн ’онке, помимо жалованьЯ, очень незначительного,  за  каждый  полный
проработанный год полагалась определеннаЯ сумма по  завещанию,  а  поскольку
семейство  рассчитывало,  что   бабушка   проболеет   дольше   и,   предвидЯ
обременительность ухода за больной, на всЯкий случай распределило  ежегодную
сумму  по  принципу  постепенного  нарастаниЯ,  то  в  результате  получилсЯ
совершенный   пустЯк,   который   особенно   возмутил   молодого   человека,
исчислЯвшего  потерЯнные  месЯцы  молодой  ’онкиной  жизни  в  минутах.   Ћн
присутствовал при том, как ѓиацинт производил с ней расчет. Ћн  сделал  вид,
что читает книжку - это были все еще "”рагменты" Ќовалиса,  -  но  на  самом
деле он внимательно за всем следил, и  ему  стало  стыдно,  когда  его  дЯдЯ
назвал сумму. „а и тот, видно, тоже ощутил что-то похожее  на  стыд,  потому
что начал подробно объЯснЯть фройлЯйн  условиЯ  заключенного  в  свое  времЯ
контракта. ”ройлЯйн ’онка внимательно слушала его, плотно  сжав  губы,  и  с
трогательной серьезностью следила за всеми выкладками.
     - ‡начит, мы в расчете? - сказал дЯдЯ и выложил деньги на стол.
     Ћна, скорее всего, ничего не понЯла, вынула из кармана  юбки  маленький
кошелечек, свернула бумажки и засунула их в него; но  так  как  ей  пришлось
свернуть их в несколько раз, то, хоть  их  и  было  очень  немного,  комочек
получилсЯ довольно толстый и  уместилсЯ  там  еле-еле;  раздувшийсЯ  кошелек
оттопыривалсЯ у нее на боку под юбкой, как желвак.
     ’еперь у фройлЯйн был еще только один воп