го  к  чему-либо  или   от
чего-либо удерживать. ‚ ней была та граничащаЯ с чудом невесомость и свобода
от всего земного, какую знает лишь тот,  кому  пришлось  закончить  счеты  с
жизнью и осталось только уповать на близкую смерть; и  хотЯ  он  всегда  был
совершенно здоров, сейчас его будто пронзило и выпрЯмило что-то, как калеку,
который вдруг отбрасывает костыли и идет на своих ногах.
     ‚се это еще усилилось, когда подошла  пора  сенокоса.  ’рава  была  уже
скошена и просохла, оставалось увЯзать ее и поднЯть наверх со склонов.  ѓомо
смотрел вниз с ближайшего холма, далеко и  высоко,  будто  взмахом  качелей,
взнесенного над долиной. ЊолоденькаЯ крестьЯнка, одна как перст на  лугу,  -
ЯркаЯ пестраЯ куколка под необозримым стеклЯнным колоколом неба,  -  тужитсЯ
свЯзать огромную охапку. ‘тановитсЯ на колени в  кучу  сена,  обеими  руками
подгребает его к себе. ‹ожитсЯ  -  весьма  чувственным  манером  -  на  кучу
животом и обхватывает ее снизу. ЏереворачиваетсЯ на бок и теперь орудует уже
одной рукой, вытЯгиваЯ ее  насколько  возможно.  ‡аползает  опЯть  наверх  -
сначала одним коленом, потом обоими. ѓомо снова чудитсЯ  в  этом  что-то  от
жука,  которого  прозвали  пилильщиком.  Ќаконец  она  всЯ   подлезает   под
обхваченную бечевой охапку и  медленно  поднимаетсЯ  вместе  с  ней.  Ћхапка
намного больше несущего ее пестрого хрупкого человечка -  или  это  была  не
ѓриджиЯ?
     Љогда ѓомо, ища  ее,  проходил  мимо  длинного  рЯда  копен,  сметанных
крестьЯнками  вдоль  ровной  кромки  откоса,  женщины  как  раз   устроились
передохнуть; он едва  смог  справитьсЯ  от  ошеломлениЯ:  они  возлежали  на
невысоких копешках, как статуи Њикеланджело во флорентийской капелле Њедичи,
- рука подпирает голову, и тело будто покоитсЯ в плавном потоке. Ђ если им в
разговорах с ним  случалось  сплюнуть,  они  делали  это  весьма  церемонно:
выдергивали тремЯ пальцами пучок сена, плевали в  образовавшуюсЯ  воронку  и
засовывали сено обратно; тут не мудрено расхохотатьсЯ, но  тому,  кто  среди
них уже как бы свой, - а таким и был ѓомо, искавший ѓриджию,  -  может  иной
раз стать не по себе от этой грубоватой чопорности. ‚прочем,  ѓриджиЯ  редко
бывала среди них, а когда он наконец ее нашел, она  сидела  на  картофельном
поле и встретила его задорным смехом. Ћн знал, что на  ней  всего  лишь  две
юбки и что она сидит прЯмо на сухой земле, которую ссыпает сейчас меж тонких
загрубелых пальцев. Ќо в этом представлении уже  не  было  ничего  длЯ  него
необычного,  все  его  существо  странным  образом  свыклось   с   ощущением
прикосновениЯ земли к телу, и, возможно, он встретил  ѓриджию  вовсе  не  на
поле и не в  пору  сенокоса  -  просто  так  уж  ему  тут  жилось,  что  все
впечатлениЯ и дни перемешались.
     ‡аполнились  сеновалы.  Њеж  балок,  сквозь  щели  в  пазах,   струитсЯ
серебрЯный свет. Ћт сена струитсЯ зеленый свет. Џод  дверЯми  лежит  широкаЯ
золотаЯ кайма.
     “ сена кисловатый запах. Љак у негритЯнских напитков, приготовлЯемых из
мЯкоти плодов и человеческой слюны. ‘тоит только вспомнить,  что  ты  живешь
здесь среди дикарей, - и уже одна эта мысль пьЯнит дурманом в  духоте  этого
тесного, доверху набитого забродившим сеном пространства.
     Ќет опоры надежнее  сена.  ’онешь  в  нем  по  щиколотку,  но  ощущение
устойчивости не покидает тебЯ. ‹ежишь в нем,  как  на  господней  ладони,  и
готов кататьсЯ  по  господней  ладони,  как  щенок,  как  поросенок.  ‹ежишь
наклонно и лежишь почти отвесно, как свЯтой, в зеленом  облаке  возносЯщийсЯ
на небо.
     ’о были дни свадебных пиров, дни вознесеньЯ.
     Ќо однажды ѓриджиЯ объЯвила: дальше нельзЯ. ’щетно он пыталсЯ заставить
ее сказать, почему. ђезкаЯ складка у рта, вертикальнаЯ морщинка между  глаз,
обычно возникавшаЯ, лишь когда она прикидывала, в  какой  риге  лучше  всего
встретитьсЯ завтра, теперь,  похоже,  означали,  что  где-то  рЯдом  нависла
гроза. Њожет быть, о них пошли пересуды? Ќо соседи,  даже  если  и  замечали
что-то, всегда улыбались так, как  улыбаютсЯ  зрелищу,  на  которое  приЯтно
смотреть. ‚ытЯнуть же что-нибудь из ѓриджии было невозможно. Ћна придумывала
отговорки, реже стала попадатьсЯ ему на  глаза  и  уж  слова  свои  стерегла
теперь пуще самого недоверчивого крестьЯнина.
     Ћднажды его встревожил дурной знак. “  него  спустились  гамаши,  и  он
прислонилсЯ к забору, чтобы их подтЯнуть, и  тут  проходившаЯ  мимо  женщина
дружелюбно сказала:
     - „а уж не поднимай чулки-то, все одно ночь на дворе.
     ќто было неподалеку от дома ѓриджии. Љогда он ей об этом рассказал, она
сделала надменное лицо и бросила:
     - ‚ деревне молву, что в ручье волну, - не остановишь, -  но  при  этом
сглотнула слюну и мыслЯми была Явно не здесь.
     Ђ ему вдруг вспомнилась одна страннаЯ крестьЯнка, с  вытЯнутым,  как  у
женщин из племени ацтеков, черепом, с черными волосами,  спускавшимисЯ  чуть
ниже плеч; она всегда сидела перед дверью  своего  дома  с  тремЯ  здоровыми
краснощекими ребЯтишками. Ћни с ѓриджией всЯкий  раз  без  опаски  проходили
мимо, это была единственнаЯ незнакомаЯ ему женщина, и, странным образом,  он
ни разу о ней не спросил, хотЯ ее внешность сразу  бросилась  ему  в  глаза;
такое было впечатление, что здоровый вид ее детей  и  странно  отсутствующее
выражение ее лица взаимно уничтожались. Ќо  сейчас  у  него  вдруг  возникла
твердаЯ уверенность, что опасность может исходить только отсюда. Ћн  спросил
ѓриджию, кто эта женщина, но та лишь сердито передернула плечами и процедила
сквозь зубы:
     - Ђх, ее только слушай! ‘болтнет слово - и уже ищи-свищи его за горами!
- € она резко провела  ладонью  перед  лбом,  будто  испытывала  потребность
немедленно и бесповоротно обесценить свидетельство этой особы.
     Џоскольку никакаЯ сила не могла теперь подвигнуть ѓриджию прийти  снова
в одну из расположенных вокруг селениЯ риг, ѓомо однажды предложил ей уйти в
горы. Ћна не хотела, а когда наконец  согласилась,  то  сказала  с  каким-то
особенным выражением, показавшимсЯ ему позже двусмысленным:
     - ‹адно уж, уходить так уходить.
     Ѓыло прекрасное утро, еще раз объЯвшее все и всЯ окрест;  далеко  внизу
лежало море облаков и людей. ѓриджиЯ опасливо сторонилась жилищ, а когда они
вышли на ровное  место,  она,  прежде  восхитительно  безалабернаЯ  во  всех
диспозициЯх своей любовной стратегии, вдруг начала выказывать тревогу, будто
боЯлась чьих-то острых глаз. …го терпение иссЯкло; вспомнив, что они  только
что прошли мимо старой штольни, от  расчистки  которой  его  людЯм  пришлось
отказатьсЯ, он потащил туда ѓриджию. Љогда он оглЯнулсЯ в последний раз,  на
одном из горных венцов лежал снег, внизу отливала  золотом  в  лучах  солнца
крохотнаЯ делЯнка с копнами сена, а над тем и  другим  сиЯло  бледно-голубое
небо. ’ут ѓриджиЯ снова сказала нечто такое,  в  чем  ему  почудилсЯ  тайный
смысл; перехватив его взглЯд, она заметила ласково:
     - Ђ синь небесную уж оставим наверху, пусть себе красуетсЯ,  -  но  что
она хотела этим сказать, он так и не успел выЯснить, потому что они как  раз
начали осторожно, на ощупь пробиратьсЯ во все сужавшуюсЯ тьму.
     ѓриджиЯ шла первой, и, когда через некоторое времЯ штольнЯ расширилась,
превратившись в небольшую сводчатую пещеру, они остановились и обнЯлись. Џол
у них под ногами был как будто хороший, сухой, они  легли  на  него,  причем
ѓомо даже не  ощутил  привычной  длЯ  цивилизованного  человека  потребности
прежде осветить его зажженной спичкой. € еще раз ѓриджиЯ мЯгкой сухой землею
проникла во все его существо, и он чувствовал во  тьме,  как  она  каменеет,
замирает от наслаждениЯ, а потом они  лежали  рЯдом,  не  испытываЯ  желаниЯ
говорить, и глЯдели на далекий маленький прЯмоугольник, за  которым  сверкал
белизною солнечный день. ‚ представлении ѓомо снова всплыл их путь сюда,  он
видел, как они встречаютсЯ с ѓриджией за  деревушкой,  поднимаютсЯ  в  гору,
поворачивают, поднимаютсЯ снова, видел ее голубые чулки до  самой  оранжевой
каемки под коленЯми, видел,  как  она  упруго  вышагивает  в  смешных  своих
башмаках, как он с нею останавливаетсЯ  перед  штольней,  видел  ландшафт  с
крохотной золотой делЯнкой, и тут в проеме входа он различил силуэт ее мужа.
     Ћн никогда раньше не думал об этом человеке, которого  использовали  на
подсобных работах; сейчас он увидел его скуластое лицо браконьера с темными,
по-охотничьи цепкими глазками, и ему вдруг припомнилсЯ тот единственный раз,
когда он слышал его речь; это было, когда тот  выбралсЯ  из  полуразрушенной
штольни, куда заползал длЯ ее осмотра, на что никто другой не  отважилсЯ,  и
это были слова: "Ќу вот  и  повидал  одну  красоту  заместо  другой;  только
вертатьсЯ трудновато". ђука ѓомо рванулась к пистолету, но в тот же миг  муж
‹ены Њарии ‹енци исчез, и мрак вокруг  воздвигсЯ  плотной  стеной.  ѓомо  на
ощупь добралсЯ до выхода, ѓриджиЯ цеплЯлась за  его  одежду.  Ќо  ему  сразу
стало Ясно, что обломок скалы, приваленный к отверстию, слишком  тЯжел  и  у
него не хватит силы сдвинуть его; и он вдруг понЯл, почему этот человек  дал
им столько времени:  оно  было  нужно  ему,  чтобы  продумать  свой  план  и
подтащить бревно, послужившее рычагом.
     ѓриджиЯ рухнула перед камнем на колени, скулила и бесновалась; это было
отвратительно и бессмысленно. Ћна клЯлась, что ничего зазорного не сделала и
в жизни больше не сделает, она вопила,  как  резанаЯ  свиньЯ,  и  бестолково
колотилась о камень, как  обезумевшаЯ  кобылица.  ѓомо  чувствовал  в  конце
концов, что все так и должно быть,  все  в  порЯдке  вещей,  -  просто  ему,
образованному человеку, трудно было сразу примиритьсЯ с  очевидностью  того,
что действительно произошло нечто  бесповоротное.  Ћн  сидел,  прислонЯсь  к
стене, и, засунув руки в карманы, слушал вопли ѓриджии. Ђ потом  он  прозрел
свою  судьбу;  еще  раз,  будто  в  озарении,  представилось  ему,  как  она
опускалась, нависала над ним, - дни, недели, месЯцы,. - именно  так,  должно
быть, начинаетсЯ сон, которому  суждено  длитьсЯ  долго.  Ћн  ласково  обнЯл
ѓриджию и, оторвав от камнЯ, притЯнул к себе. Џотом лег  возле  нее  и  стал
ждать. ђаньше он, может, и подумал бы, что в  такой  наглухо  захлопнувшейсЯ
тюрьме любовь должна быть остра и пронзительна, как укус, но сейчас он и ду-
мать забыл о ѓриджии. Ћна отдалилась от него - или он от нее,  хоть  он  еще
чувствовал ее плечо; всЯ его жизнь отдалилась от него ровно настолько, чтобы
знать еще, что она рЯдом, но уже никогда не дотронутьсЯ до нее рукою. „олгие
часы, а может, долгие дни и ночи лежали они недвижно, голод и жажда остались
позади них, как беспокойный отрезок пути, и они становились все слабее,  все
легче и бессловесней;  позади  были  необъЯтные  морЯ  забытьЯ  и  случайные
островки пробуждениЯ. Ћднажды он встрепенулсЯ, озаренный резким лучом такого
вот  мимолетного  пробуждениЯ;  ѓриджиЯ  исчезла;  безошибочнаЯ  уверенность
подсказала  ему,  что  эту  случилось  только  что,  мгновение   назад.   Ћн
усмехнулсЯ: ему про выход ничего не сказала,  оставила  его  здесь,  мужу  в
доказательство!.. Ћн с трудом приподнЯлсЯ и оглЯделсЯ вокруг; и тоже заметил
теперь слабый узкий просвет вдали. Ћн  попробовал  поползти  туда,  в  глубь
штольни - они все времЯ смотрели в другом направлении. € он  различил  узкую
щель, котораЯ, вероЯтно, вела в сторону и наружу. ѓриджиЯ была  тоненькой  и
гибкой, но, возможно, и ему,  если  напрЯчь  последние  силы,  следовало  бы
попробовать там протиснутьсЯ. ќто был выход. Ќо он в этот  момент  был  уже,
вероЯтно, слишком слаб, чтобы возвращатьсЯ к жизни,  уже  не  хотел,  -  или
потерЯл сознание. ‚  тот  же  самый  час  внизу  Њоцарт  Ђмадео  •оффинготт,
поскольку стала очевидной безуспешность всех усилий и  тщетность  затеЯнного
предприЯтиЯ, отдавал распорЯжениЯ свертывать работы.
 
 
        ЏЋђ’“ѓЂ‹ЉЂ 
 
     ‚ одних грамотах они значились как делле Љатене, а других - как господа
фон Љеттен; они пришли сюда с севера и остановились  на  самом  пороге  юга;
свою родословную они возводили то к германцам, то  к  латинЯнам,  смотрЯ  по
выгоде момента, и никакой другой родины не знали, кроме собственного гнезда.
     ‚ стороне от широкого торгового пути, ведущего через Ѓреннер в  €талию,
между Ѓриксеном и  ’риентом,  на  почти  отдельно  стоЯвшей  отвесной  скале
высилсЯ их замок; в полутораста метрах под ним так неистово бесновалсЯ узкий
горный поток, что, высунув голову из окна, вы не  расслышали  бы  церковного
колокола, зазвони  он  в  самой  крепости.  Ќи  единого  мирского  звука  не
проникало снаружи в замок рыцарей Љатене сквозь эту плотную завесу  бешеного
рева; но напрЯгшийсЯ длЯ отпора  взглЯд  неожиданно  легко  преодолевал  эту
преграду и окуналсЯ, ошеломленный, в беспредельную раскинувшуюсЯ ширь.
     ‡а скорых и хватких слыли все бароны фон Љеттен, и ни малейшаЯ  выгода,
где бы она ни обозначалась, не ускользала от них. €  безжалостны  они  были,
как ножи, что режут сразу до кости. Ћни никогда не краснели от  гнева  и  не
розовели от радости - в гневе они  темнели,  а  в  радости  вспыхивали,  как
золото, таким же прекрасным и редкостным светом. € еще, уверЯла  молва,  все
они, кем бы ни случалось им быть в смене лет и столетий,  походили  друг  на
друга тем, что рано наживали белые нити в  каштановых  бородах  и  кудрЯх  и
умирали, подойдЯ к шестидесЯти; и тем еще, что нечеловеческаЯ сила,  которую
времЯ от времени обнаруживал каждый из них, сосредоточена была как будто  не
в хрупком и жилистом теле, а в глазах и во  лбу,  -  но  то  были  россказни
запуганных соседей и холопов. Ћни прибирали к рукам все, что могли, берЯ  то
честью, то насилием, то хитростью -  как  придетсЯ,  но  всегда  спокойно  и
неотвратимо; их короткаЯ жизнь протекала неспешно и  кончалась  быстро,  без
затЯжного угасаниЯ, как только исполнен бывал их удел.
     € еще было в обычае у  племени  Љеттенов  не  роднитьсЯ  с  рыцарством,
осевшим поблизости от них; жен себе они привозили издалека, и  жен  богатых,
чтобы не смущатьсЯ ничем в выборе союзников и врагов. Љогда барон фон Љеттен
двенадцать  лет  тому  назад  женилсЯ  на  прекрасной  португалке,  ему  шел
тридцатый год. ‘вадьбу сыграли на чужбине, и совсем еще  юнаЯ  супруга  была
как раз на сносЯх, когда в перезвоне колокольцев длинный обоз  челЯдинцев  и
холопов, лошадей, прислужниц,  мулов  и  собак  пересекал  границы  владений
Љатене; как в сплошном свадебном вихре, промелькнул этот  год.  €бо  Љеттены
все были блестЯщие кавалеры; только выказывали они это лишь раз в  жизни,  в
тот год, когда добивались руки; они искали красивых жен, потому  что  хотели
красивых сыновей, и иначе им было не заполучить таких красивых жен  в  чужих
краЯх, где они не столь много значили, как  дома;  но  они  сами  не  знали,
выказывали ли они себЯ в этот год такими, каковы были на самом деле, или  во
все остальные годы. Ќавстречу  путешественникам  прискакал  гонец  с  важным
известием; и процессиЯ с ее  разноцветными  одеждами  и  плюмажами  все  еще
походила на разноцветного мотылька, но барон фон Љеттен  переменилсЯ.  ‘нова
нагнав жену, он медленно ехал на своей лошади рЯдом с нею,  будто  отстранЯЯ
от себЯ всЯкую мысль о спешке, но лицо его стало отчужденным,  как  грозоваЯ
стена облаков. Љогда за поворотом перед ними вдруг возник замок, до которого
оставалось каких-нибудь четверть часа пути, он  с  видимым  усилием  нарушил
молчание.
     Ќадо, сказал он, чтобы жена повернула и отправилась обратно.  ЏроцессиЯ
остановилась. Џортугалка просила и настаивала, чтобы ехали дальше; повернуть
назад успеетсЯ и после того, как будут объЯснены причины.
     …пископы ’риентские были  могущественными  кнЯзьЯми,  и  по  их  указке
имперский суд вершил все дела; с незапамЯтных времен  Љеттены  вели  с  ними
земельные тЯжбы; иной раз эти споры выносились на суд, а иной ђаз притЯзаниЯ
и отказы выливались в кровавые распри, но уступать более сильному противнику
всЯкий раз приходилось баронам фон Љеттен. ‚зглЯд,  от  которого  обычно  не
ускользала ни одна выгода, здесь обречен был тщетно вперЯтьсЯ вдаль, дабы ее
высмотреть; но каждый отец завещал этот долг сыну, и гордость их непреклонно
ждала из поколениЯ в поколение, когда придет ее час.
     €менно этому барону фон Љеттену улыбнулась судьба. Ћн с ужасом подумал,
что чуть было не пропустил  своего  часа.  ЊогущественнаЯ  кнЯжескаЯ  партиЯ
поднЯлась на епископа, решено было  напасть  на  него  и  взЯть  в  плен,  и
Љеттену, когда пронессЯ слух о его возвращении, уготована была роль главарЯ.
Џробыв столь долго в отсутствии, Љеттен плохо представлЯл себе, какими сила-
ми располагает епископ; но он  понимал,  что  предстоит  жестокое,  затЯжное
испытание с неЯсным исходом и что не на каждого можно  будет  положитьсЯ  до
последнего, если не удастсЯ перехитрить ’риент с самого начала. Ћн  сердилсЯ
на красавицу жену, что чуть  было  не  пропустил  из-за  нее  такой  удачный
случай. Љак всегда, он любовалсЯ ею, когда ехал сейчас на  своем  коне  чуть
позади нее; и она все  еще  была  длЯ  него  такой  же  загадочной,  как  ее
жемчужные ожерельЯ, которых у нее было так много эти хрупкие безделки, вдруг
подумалось ему, можно рас плющить, как горошины,  когда  взвешиваешь  их  на
ладони жилистой, узловатой руки, - но они лежат на ней непостижимо  спокойно
и надежно. ’олько всЯ эта волшба потускнела сейчас  перед  новым  известием,
как тускнеют грезы спеленатых  зимних  вечеров  перед  мальчишеской  наготой
первых Ярких солнечных дней. †изнь в  седле  ждала  его  -  долгие  годы,  в
которых смутным пЯтном таЯли жена и семьЯ.
     Ќо лошади тем временем  достигли  подножиЯ  стены,  на  которой  стоЯла
крепость, и португалка, выслушав все, снова повторила, что  хочет  остатьсЯ.
ѓрозно высилсЯ замок над  их  головами.  ’ам  и  сЯм,  как  редкие  волоски,
виднелись на груди скалы чахлые деревца. ‚алы покрытых лесами гор вздымались
и низвергались так беспорЯдочно, что невозможно  было  бы  описать  все  это
уродство человеку, знакомому только с плЯской морских волн. ‘тылой прЯностью
отдавал  воздух,  и  вообще  человек  здесь  будто   въезжал   на   коне   в
растрескавшийсЯ котел, чьи черепки хранили следы странной зеленой краски. Ќо
в лесах водились и олень, и медведь, и кабан, и волк  и,  может  быть,  даже
единорог. ‚ыше них царили козерог и  орел.  Ѓездонные  ущельЯ  давали  приют
драконам. ‚ширь и вглубь лес простиралсЯ на долгие недели  пути,  иссеченный
лишь звериными тропами, а наверху, где из него громоздились скалистые  пики,
начиналось царство духов. ’о было пристанище демонов с тучами и ураганом; ни
одна христианскаЯ душа не забиралась туда,  а  если  и  находились  чересчур
дотошные, все кончалось историЯми, о которых шепотом  рассказывали  служанки
на зимних посиделках, в то времЯ как  парни  польщенно  молчали  и  пожимали
плечами, даваЯ понЯть, что  риск  длЯ  мужчины  -  привычное  дело  и  такие
приключениЯ смельчакам не впервой. Ќо изо всего, что она наслушалась,  самым
странным  было  длЯ  португалки  вот  что:  как  никому  еще  не  доводилось
достигнуть подножьЯ радуги, так никому еще не  удалось  заглЯнуть  за  стену
исполинских гор; за каждой стеною вставала новаЯ стена; долины меж ними были
как натЯнутые шали, полные камней  величиною  чуть  ли  не  с  дом,  и  даже
каменнаЯ крошка под ногами состоЯла из обломков  с  голову  каждый,  -  мир,
который, собственно, и  не  назовешь  миром.  ќту  землю,  родину  человека,
которого она любила, она часто представлЯла в своих мечтах по его подобию, а
его самого старалась понЯть, исходЯ из того, что он рассказывал ей  о  своей
родине. Ќаскучив павлиньей лазурью морЯ, она ожидала увидеть страну,  полную
неожиданностей, как тетива натЯнутого лука; но, оказавшись с тайной лицом  к
лицу, она нашла ее уродливой сверх всЯкого ожиданиЯ и затосковала.  Љрепость
будто была  составлена  из  кустарников.  Љамни,  взгроможденные  на  скалы.
ѓоловокружительные стены, покрытые плесенью.  ’рухлЯвое  дерево  или  грубые
осклизлые бревна. „еревенскаЯ утварь,  воинские  доспехи,  амбарные  цепи  и
старые дроги. Ќо уж коли она попала сюда, здесь и было ее  место,  и,  может
быть, то, что она видела, было вовсе не уродством, а  особой  красотой,  как
мужские повадки, к которым надо сначала привыкнуть.
     Љогда барон фон Љеттен увидел, что жена уже начала подниматьсЯ на своей
лошади в гору, он не захотел останавливать ее.  ‘пасибо  он  ей  за  это  не
сказал, но ощутил что-то такое, что, не ломаЯ его воли, но и не уступаЯ  ей,
уклончиво влекло его неведомо куда, так что он, как беднаЯ заброшеннаЯ душа,
в потерЯнном молчании следовал за нею.
     —ерез два днЯ он снова сидел в седле.
     € через одиннадцать лет он все еще в нем сидел.
     Ќалет на ’риент, легкомысленно подготовленный,  окончилсЯ  неудачей,  с
самого начала обойдЯсь рыцарской партии в треть ее  войска  и  более  чем  в
половину ее отваги. Ѓарон фон Љеттен, раненный на обратном  пути,  не  сразу
вернулсЯ домой; два днЯ  он  отлежал  в  хижине  крестьЯнина,  скрываЯсь  от
преследователей, а потом поскакал  по  замкам,  распалЯЯ  новое  возмущение.
Ћпоздав в свое времЯ к предварительным совещаниЯм  и  подготовке  бунта,  он
после поражениЯ не отпускал от себЯ мысль об отплате, как не отпускает  быка
повиснувший на его загривке пес. Ћн расписывал баронам, что их ожидает, если
епископскаЯ партиЯ соберет силы длЯ ответного удара, прежде  чем  они  снова
сплотЯт свои рЯды; подстегивал нерасторопных и  скаредных,  выжимал  из  них
деньги, стЯгивал подкреплениЯ, хлопотал  об  оружии  и  был  избран  военным
предводителем  баронов.  ђаны  его  вначале  так  еще  кровоточили,  что  он
принужден был дважды в день  менЯть  повЯзки;  и,  скача  без  устали,  ведЯ
переговоры и накидываЯ  на  себЯ  лишний  день  отлучки  за  каждую  неделю,
упущенную им в свое времЯ, он не знал, думал ли он при этом  о  пленительной
португалке, котораЯ, верно, тревожилась о нем.
     Ћн вернулсЯ к ней лишь на пЯтые сутки после  того,  как  до  нее  дошло
известие о его ранении, и пробыл всего один день. Ћна посмотрела на него, ни
о чем не спрашиваЯ, испытующе, как следЯт за полетом стрелы - попадет  ли  в
цель.
     Ћн созвал своих  челЯдинцев  до  самого  последнего  малолетнего  пажа,
объЯвил в крепости осадное положение, распорЯжалсЯ  и  повелевал.  ‚  гомоне
слуг, ржании лошадей, таскании балок, звоне железа  и  треске  камнЯ  прошел
этот день. Ќочью он поскакал дальше. Ћн был с ней  ласков  и  нежен,  как  с
редкостным благородным существом, внушающим восхищение, но  взглЯд  его  был
прЯм, будто исходил из-под шлема, хотЯ шлема и не было. Љогда  подошла  пора
прощатьсЯ, португалка, вдруг поддавшись  чисто  женскому  порыву,  попросила
дозволениЯ хотЯ бы промыть его рану и наложить  свежую  повЯзку,  но  он  не
позволил; поспешней, чем была в том нужда, он простилсЯ с нею, засмеЯлсЯ  на
прощанье, и тогда она засмеЯлась тоже.
     ‚ разгоревшейсЯ распре противник старалсЯ, где только  возможно,  брать
силой, как  это  и  соответствовало  жестокой,  светски-воинственной  натуре
человека, носившего епископское  облачение;  но  он  мог  быть  -  как  его,
вероЯтно, приучило это женственное облачение - и податливым, и  коварным,  и
цепким. Ѓогатство и обширные владениЯ, предоставлЯЯ  возможность  частичных,
со скрипом, в самую последнюю минуту  приносимых  жертв,  постепенно  делали
свое дело там, где сана и влиЯниЯ не хватало, чтобы обеспечить себе  твердую
опору. ђешений эта тактика  избегала.  ‘вертывалась  в  клубок,  как  только
сопротивление ожесточалось; обрушивала удар, где только  угадывала  слабину.
’ак и случилось, что иной раз  штурмовали  крепость  и,  если  к  осажденным
вовремЯ не подоспевала подмога, брали ее нещадно и кроваво, вырезаЯ  всех  и
всЯ; а другой раз солдатнЯ неделЯми бездельничала,  и  в  округе  ничего  не
происходило, разве что угонЯли у крестьЯнина корову или  сворачивали  голову
курице. Ќедели складывались в весны и  зимы,  времена  года  складывались  в
годы. „ве силы боролись друг с другом: одна буйнаЯ и задиристаЯ, но  слишком
слабаЯ, другаЯ -  как  медлительное,  рыхлое,  но  чудовищно  тЯжелое  тело,
которому еще и времЯ прибавлЯло добавочный вес.
     Ѓарон  фон  Љеттен  все  это  знал.  …му   стоило   усилий   удерживать
раздраженное и  обескровленное  рыцарство  в  узде  и  не  позволЯть  ему  в
необдуманной внезапной атаке растратить последние силы. Ћн выжидал  промаха,
того невероЯтного поворота, который мог принести с собой только случай. ‚едь
ждал же его отец, ждал дед. Ђ когда долго ждешь, может случитьсЯ и  то,  что
случаетсЯ редко. Ћн ждал одиннадцать лет. Ћдиннадцать лет скакал от крепости
к крепости, от отрЯда к отрЯду, чтобы не дать угаснуть духу мЯтежа,  сотнЯми
мелких стычек снова и снова  поддерживаЯ  свою  славу  отчаЯнного  храбреца,
желаЯ отвести от себЯ упреки в робости и медлительности, доводил иной раз  и
до крупных, кровавых столкновений, чтобы разжечь гнев в своих соратниках, но
от решительной схватки уклонЯлсЯ не хуже епископа. Ќе  раз  он  бывал  легко
ранен, но никогда не оставалсЯ дома больше суток.  рамы  и  походнаЯ  жизнь
покрыли его твердой коростой. Њожет быть,  он  боЯлсЯ  дольше  задерживатьсЯ
дома - как опасаетсЯ  присесть  человек,  когда  сильно  устал.  Ќеспокойные
взнузданные лошади, мужской хохот, пламЯ факелов, огненный  ствол  лагерного
костра, подобный столпу из золотой  пыли  в  нежно-зеленом  мерцанье  лесных
дерев, запах дождЯ, ругань, бахвалЯщиесЯ рыцари, обнюхивающие  раненых  псы,
задранные бабьи юбки и запуганные крестьЯне - вот были его развлечениЯ в эти
годы. ‘реди всего этого он сохранил  изЯщество  и  лоск.  ‚  его  каштановые
волосы начала закрадыватьсЯ седина,  но  лицо  не  старело.  Ћн  поддерживал
грубые мужские шутки и делал это, как мужчина, но взглЯд его  оставалсЯ  при
этом недвижен и прЯм. Ћн умел осадить зарвавшегосЯ резко, как конюший; но он
не кричал, в словах был тих и краток, солдаты боЯлись его, и гнев, казалось,
никогда не охватывал его, а исходил изнутри, и лицо  его  тогда  темнело.  ‚
сражении он мог забыватьсЯ; тут уж все изливалось из него в буйных, наотмашь
разЯщих жестах, он пьЯнел от скачки, от крови, не знал, что делал,  и  делал
всегда то, что надо. ‡а это солдаты  боготворили  его;  начала  складыватьсЯ
легенда, будто из ненависти к  епископу  он  продал  душу  дьЯволу  и  тайно
навещал своего патрона, жившего в обличье красивой чужестранки в его замке.
     Љогда барон фон Љеттен услышал об этом в первый раз, он не  рассердилсЯ
и не рассмеЯлсЯ, но от радости весь вспыхнул темным золотом. —асто,  сидЯ  у
лагерного костра или крестьЯнского очага, когда клонЯщийсЯ  к  закату  день,
подобно тому как постепенно размЯгчаетсЯ задубевшаЯ от дождЯ кожанаЯ  сбруЯ,
истаивал в теплом мареве, он погружалсЯ в раздумьЯ. Ћн думал  тогда  о  том,
что епископ ’риентский спит на чистых простынЯх, в окружении ученых клириков
и услужливых художников, в то времЯ как он рыскает вокруг, как волк. Ћн тоже
мог все это иметь. Ћн ведь нанЯл в замок  капеллана,  заботЯсь  о  пище  длЯ
духа, писца, чтоб читал вслух, потешную  камеристку;  издалека  был  выписан
повар, дабы  изгнать  из  кухни  призрак  ностальгии,  странствующие  ученые
доктора  и  семинаристы  залучались  в  замок,  чтобы  в  беседах   с   ними
разнообразить дни, драгоценные ковры и ткани прибывали отовсюду  длЯ  обивки
стен;   только   его   самого   при   всем   этом   не   было.   ‚   течение
одного-единственного года, на чужбине и во  времЯ  обратного  пути,  он  вел
сумасбродные речи, искрившиесЯ блеском и лестью, - ибо  как  всЯкаЯ  искусно
сотвореннаЯ вещь есть вместилище духа,  будь  то  сталь  или  крепкое  вино,
лошадь или струЯ фонтана, так причастны были духу и рыцари из  рода  Љатене;
но родина его была тогда далеко, его подлинное существо было чем-то таким, к
чему надо было скакать недели напролет, без надежды приблизитьсЯ к цели.  Ћн
и сейчас говорил порой необдуманные слова, но лишь в тот краткий срок,  пока
отдыхали лошади в конюшне; он приезжал ночью и уезжал наутро  или  оставалсЯ
от  утреннего  благовеста  до  "Ave"  {€меетсЯ  в  виду  звон   к   вечерней
католической молитве "Ave Maria".}. Љ нему привыкли, как привыкает человек к
вещи, которую он долго носит. …сли ты смеешьсЯ, она будто смеетсЯ тоже, если
идешь куда-то - идет месте с тобой, если ощупываешь себЯ  рукою  -  ощущаешь
ее; но подними ее перед собой и посмотри на нее - вещь  умолкает  и  отводит
взглЯд. …сли б он хоть раз задержалсЯ подольше - воистину, тогда  бы  он  уж
волей-неволей раскрылсЯ, показал себЯ таким, каков  он  на  самом  деле.  Ќо
сколько он себЯ помнил, он никогда не говорил: вот Я таков, или:  хочу  быть
таким, - а рассказывал  ей  об  охотах,  приключениЯх  и  делах,  в  которых
принимал  участие;  и  она  тоже  никогда  не  спрашивала  его,  -  как  это
свойственно молодым людЯм, - что он думает о том-то и том-то, и не говорила,
какой бы она хотела быть, когда состаритсЯ,  а  раскрывалась  навстречу  ему
молча, как роза, сколь бы ни бывала перед тем  оживлена,  и  уже  тогда,  на
церковных ступенЯх, стоЯла, будто готоваЯ в путь, будто поднЯлась на камень,
чтобы с него взмахнуть в седло и устремитьсЯ к той, иной жизни. Ћн едва знал
обоих детей, которых она ему родила, но и оба  эти  сына  уже  пылко  любили
далекого отца, чьЯ слава эхом гремела в их маленьких ушах, с тех пор как они
научились слышать. ‘транно запомнилсЯ ему вечер, давший жизнь второму. Љогда
он вошел, он увидел  мЯгкое  светло-серое  платье  с  темно-серыми  цветами,
чернаЯ коса  была  заплетена  на  ночь,  безупречно  вылепленный  нос  четко
вырисовывалсЯ  над  гладкой  желтизной  освещенной  книги  с   таинственными
изображениЯми. ќто было как колдовство. ‚ своем богатом одеЯнии, струившемсЯ
книзу неисчислимыми ручейками складок, она сидела  спокойно,  лишь  из  себЯ
самой воздымаЯсь и в себЯ самое ниспадаЯ, как струЯ фонтана; а может ли быть
расколдована струЯ фонтана иначе как волшебством или чудом и  может  ли  она
насовсем выйти из круга своего  самодостаточного,  зыбкого  бытиЯ?  ЏоддайсЯ
соблазну, обними эту женщину - и,  как  от  удара,  отпрЯнешь  от  невидимой
магической преграды; такого не случилось; но разве нежнаЯ ласка не еще более
непостижима? Ћна взглЯнула на него, тихо вошедшего, как смотрЯт на знакомый,
но забытый халат, - его долго-долго носили и долго потом не  вспоминали,  он
стал немного чужим, но в него так уютно запахнутьсЯ.
     ‡ато насколько привычней были ему военные хитрости, политические козни,
Ярость, убийства! „еЯние свершаетсЯ потому,  что  прежде  свершилось  другое
деЯние: епископ рассчитывает на свое золото, военный предводитель - на  мощь
рыцарства; приказывать легче легкого; Ясна как день и надежна как  вещь  эта
жизнь, вонзить копье в покосившийсЯ шлем так же просто, как ткнуть пальцем и
сказать: вот это. Ђ все остальное чуждо, как луна. Ѓарон фон  Љеттен  втайне
любил это все  остальное.  ЏорЯдок,  хозЯйство,  умножающиесЯ  богатства  не
тешили его. € хотЯ он годами дралсЯ из-за чужого добра, не прибыльного  мира
он жаждал - желаниЯ его рвались из глубины  души  за  ее  пределы;  во  лбах
таилась сила рыцарей Љатене, но лишь безгласные деЯниЯ порождала она.  Љогда
поутру  он  взмахивал  в  седло,  он   еще   ощущал   каждый   раз   счастье
непреклонности, душу своей души; но когда ввечеру он спешивалсЯ,  докучливаЯ
отупелость всех дневных излишеств иной раз давила на него,  будто  он  целый
день напрЯгал последние силы лишь затем, чтобы  небезвозмездно  причаститьсЯ
некой красоты, которой он  не  знал  даже  имени.  …пископ,  эта  лиса,  мог
молитьсЯ своему богу, когда Љеттен припирал его; Љеттен только  и  мог,  что
мчатьсЯ галопом по цветущим посевам, ощущать под собой своенравную стремнину
конского крупа, приЯзнь вымогать стальным бичом. Ќо его и радовало, что была
в его жизни эта стихиЯ - возможность жить и  отнимать  жизнь,  не  думаЯ  об
ином. Ћна отстранЯлась и гнала прочь все, что прокрадывалось к костру, когда
он неотрывно глЯдел в огонь, и исчезало, как только  он,  скованный  грезой,
выпрЯмлЯлсЯ и переводил взглЯд. Ќе раз барон фон  Љеттен  измышлЯл  сложные,
запутанные ходы, думаЯ о епископе,  которого  он  изведет,  и  ему  казалось
порой, что лишь чудо способно все это свЯзать и устроить.
     …го жена брала с собой старого кастелЯна и  бродила  с  ним  по  лесам,
когда не сидела над  своими  книжками  с  рисунками:  лес  раскрываетсЯ  вам
навстречу,  но  душа  его  ускользает;  она  продиралась   сквозь   бурелом,
карабкалась по камнЯм, натыкалась на следы зверей и на них самих,  но  домой
возвращалась  всего  лишь  с  этими   ничтожными   испугами,   преодоленными
трудностЯми и удовлетворенными причудами, терЯвшими всЯкую загадочность, как
только их выносили из леса, - и еще с тем  пресловутым  зеленым  миражем,  о
котором она знала еще по рассказам, задолго до прибытиЯ в эту страну;  стоит
прекратить стремитьсЯ к нему - и он снова смыкаетсЯ у вас  за  спиною.  ‡ато
порЯдок в замке она поддерживала без особого усердиЯ. …е сыновьЯ, из которых
ни один не видел морЯ, - да ее ли это  были  дети...  волчата,  думалось  ей
иногда. Ћднажды ей принесли из лесу волчонка. Ћна и его вскормила. Њежду ним
и взрослыми псами установилось  неуютное  согласие,  взаимное  терпение  без
какого бы то ни было обмена знаками. Љогда он пересекал двор, они вставали и
смотрели на него, но не лаЯли и не рычали. Ђ он глЯдел  прЯмо  перед  собой,
даже когда косилсЯ на них, и, стремЯсь не подать вида, едва  ли  замедлЯл  и
напрЯгал шаг. Ћн неотступно следовал за хозЯйкой, без малейшего знака  любви
и довериЯ; часто глЯдел на нее своими твердыми глазами,  но  они  ничего  не
говорили. Ћна любила этого волка,  потому  что  его  жилистость,  его  бураЯ
шерсть, властность глаз и хладнокровное дикарство напоминали ей  барона  фон
Љеттена.
     € однажды наступил момент, которого  ждут;  епископ  захворал  и  умер,
капитул осталсЯ без головы. Љеттен продал всю движимость, заложил все угодьЯ
и снарЯдил на эти средства небольшой собственный отрЯд;  тогда  он  выдвинул
условиЯ. Ѓудучи поставлен перед выбором -  продолжать  старую  тЯжбу  против
свежевооруженной  силы  до   прихода   и   приказов   нового   хозЯина   или
удовольствоватьсЯ  посильным  мирным  решением   -   капитул   склонилсЯ   к
последнему, и тут уж, само собой,  Љеттен,  один  только  и  оставшийсЯ  еще
сильным и грозным, урвал себе львиную долю, а соборный  капитул  вознаградил
себЯ за счет более слабых и несмелых.
     ’ак пришло к концу то, что на  памЯти  целых  четырех  колен  было  как
комнатнаЯ стена, которую каждое утро за завтраком видишь и  не  видишь:  она
вдруг исчезла; до сих пор все было, как и в жизни других Љеттенов, - в жизни
же этого Љеттена теперь только и оставалось, что округлЯть и завершать: цель
длЯ подрЯдчика, но не длЯ властелина.
     € тут, на обратном пути домой, его ужалила муха.
     ђука мгновенно распухла, и  он  вдруг  страшно  устал.  Ћн  завернул  в
харчевню  в  первой  попавшейсЯ  убогой  деревушке,  и,  пока  он  сидел  за
неубранным деревЯнным столом, его одолела сонливость. Ћн положил  голову  на
грЯзный стол, а когда проснулсЯ вечером, его била лихорадка. Ћн бы все равно
поехал дальше, если бы спешил, но он не  спешил.  Љогда  он  утром  собралсЯ
сесть в седло, он зашаталсЯ от слабости и  упал.  ђука  распухла  до  плеча;
сначала он втиснул было ее в латы, но пришлось их снова  снЯть;  пока  их  с
него снимали, его начал трЯсти озноб, какого он еще  никогда  не  испытывал;
все его мускулы дергались и плЯсали так, что он не мог поднести руку к руке,
а полурасстегнутые железные доспехи лЯзгали,  как  сорванный  бурей  сточный
желоб. Ћн понимал, как потешно это выглЯдит, и сумрачно усмехнулсЯ над своим
лЯзганьем, но в ногах была слабость, как у ребенка. Ћн послал одного гонца к
жене, другого к цирюльнику и к знаменитому врачу.
     –ирюльник, ЯвившийсЯ первым,  прописал  горЯчие  припарки  с  целебными
травами  и  попросил  дозволениЯ  взрезать  нарыв.  Љеттен,   теперь   вдруг
загоревшийсЯ  нетерпением  добратьсЯ  до  дома,  позволил  -  и   не   успел
оглЯнутьсЯ, как приобрел чуть ли не столько же новых  увечий,  сколько  имел
старых. ‘транны были эти боли, против которых он не мог оборонитьсЯ. „ва днЯ
отлежал барон фон Љеттен, обложенный, как присосками, травЯными  припарками,
а потом его закутали с головы до ног  и  отправили  домой;  три  днЯ  длилсЯ
переезд, но, судЯ по всему, сильное лечение,  которое  с  таким  же  успехом
могло бы, истощив все защитные силы жизни, привести к смерти,  приостановило
болезнь: когда они прибыли к цели, Яд все еще исходил буйным жаром, но  гной
дальше не распространЯлсЯ.
     ќта лихорадка,  как  широкаЯ,  охваченнаЯ  пламенем  луговина,  длилась
недели. Ѓольной с каждым днем все больше истаивал в  ее  огне,  но  там  же,
казалось, поглощались и испарЯлись и все дурные соки. Ѓолее определенного не
мог ничего сказать даже знаменитый врач, и лишь португалка времЯ от  времени
чертила таинственные знаки на кровати  и  на  двери.  Љогда  от  барона  фон
Љеттена уже только и осталось, что оболочка, полнаЯ мЯгкого  жаркого  пепла,
лихорадка в один прекрасный день вдруг резко спала  и  теперь  лишь  тихо  и
умиротворенно тлела в этой оболочке.
     …сли странными были уже боли, против которых нельзЯ оборонитьсЯ, то все
дальнейшее больной вообще пережил не как  человек,  до  которого  это  прЯмо
касаетсЯ. Ћн много спал, но и с открытыми глазами был тоже не  здесь;  когда
же сознание возвращалось  к  нему,  то  это  безвольное,  младенчески-теплое
обессиленное тело он не ощущал как свое, и эту слабую, лишь одним дуновением
поддерживаемую душу как свою тоже не ощущал. Ћн,  конечно,  уже  пребывал  в
отрешении и все это времЯ просто  ждал  где  то,  не  придетсЯ  ли  еще  раз
вернутьсЯ назад. Ќикогда бы он не подумал, что умирать так легко  и  просто;
какаЯ-то часть его существа уже упредила в смерти все остальные, он растаЯл,
рассеЯлсЯ, как разбредаетсЯ содружество путников: в  то  времЯ  как  бренный
остов его еще лежал на кровати, и кровать была здесь, и жена наклонЯлась над
ним, и он из любопытства  и  отвлечениЯ  ради  следил  за  переменами  в  ее
внимательном лице, все, что он любил, уже было  далеко  впереди.  Ѓарон  фон
Љеттен и его чаровница, ворожеЯ лунных ночей, оставили  его  и  неслышно  от
него удалЯлись; он еще видел их, знал, что в несколько больших прыжков потом
их нагонит, - только вот сейчас он не знал, был ли он уже  с  ними  или  еще
оставалсЯ здесь. Ќо все это покоилось на огромной  милосердной  ладони,  она
была уютной и мЯгкой, как колыбель, и если даже она  и  взвешивала  все,  то
нимало не скаредничала над итогом. Ќаверное, это и был ѓосподь. Ћн в том  не
сомневалсЯ, но и волнениЯ тоже никакого не испытывал; он просто  ждал  и  не
отвечал ни на улыбку, наклонЯвшуюсЯ над ним, ни на ласковые слова.
     Џотом наступил  день,  когда  он  вдруг  понЯл,  что  день  этот  будет
последним, если он не соберет всю свою волю, чтобы остатьсЯ в живых,  и  как
раз вечером этого днЯ у него спала лихорадка.
     Ћщутив эту первую ступеньку к выздоровлению,  он  велел  теперь  каждый
день  выносить  его  на  крохотную  зеленую   лужайку,   котораЯ   покрывала
неогороженный уступ скалы, нависавший прЯмо над бездной.  ’ам  он  лежал  на
солнце, закутанный в шали; спал, бодрствовал,  сам  не  знаЯ,  спит  он  или
бодрствует.
     Ћднажды, проснувшись, он увидел перед собой волка. Ћн смотрел  в  узкие
острые глаза зверЯ и  не  мог  пошевельнутьсЯ.  Ќеизвестно,  сколько  прошло
времени, потом перед ним поЯвилась и жена, держа волка у коленей.  Ћн  опЯть
закрыл глаза, будто вовсе и не просыпалсЯ. Ќо когда его  снова  перенесли  в
постель, он потребовал свой лук. Ћн был так слаб, что не мог  его  натЯнуть;
это его удивило. Ћн позвал слугу, дал  ему  лук  и  приказал:  волка!  ‘луга
заколебалсЯ, но он вспыхнул гневом, как ребенок, и к вечеру шкура волка  уже
висела во дворе замка. Љогда португалка увидела ее и лишь от слуг  узнала  о
том, что произошло, у нее кровь застыла в жилах. Ћна подошла к его  кровати.
Ћн лежал белый, как стена, и в первый раз заглЯнул ей  прЯмо  в  глаза.  Ћна
засмеЯлась и сказала:
     - џ сделаю себе из его шкуры чепец и ночью буду пить твою кровь.
     Џотом он распорЯдилсЯ  отослать  свЯщенника,  который  однажды  сказал:
"…пископ может воззвать к ѓосподу, вы этого не боитесь?" - а позже все давал
ему каждый раз последнее причастие; но сразу избавитьсЯ от него не удалось -
заступилась португалка и упросила потерпеть капеллана до тех пор, пока он не
подыщет другого места. Ѓарон фон Љеттен согласилсЯ. Ћн был еще очень слаб  и
по-прежнему много спал на солнечной лужайке. Џроснувшись на ней в  очередной
раз, он увидал друга юности. ’от стоЯл  рЯдом  с  португалкой,  посланец  ее
родины; здесь, на севере, он выглЯдел очень  с  нею  схожим.  Ћн  поклонилсЯ
Љеттену с благородной учтивостью и говорил слова, которые, судЯ по выражению
его лица, должны были быть отменно любезными, в то времЯ как  Љеттен  лежал,
как пес в траве, и мучилсЯ бессильным стыдом.
     ‚прочем, это могло быть уже впечатление от второго раза; иногда он  все
еще пребывал в забытьи. ‚едь заметил же он лишь некоторое времЯ спустЯ,  что
его шапка стала ему велика. ЊЯгкаЯ  ме