льнаЯ прочнаЯ калитка. Љогда она закрыла ее за собой,  эта
калитка  надежно  заслонила  ее  ото  всего,  и  она  оказалась   теперь   в
непроницаемой тьме, словно погрузилась в тихие подземные воды. Ћна  медленно
шла вперед и, не прикасаЯсь ни к  чему,  ощущала  близость  прохладных  стен
вокруг; это было особенное, затаенное чувство; она знала,  что  она  у  себЯ
дома.
     Џотом она спокойно занималась необходимыми делами, и этот день  подошел
к концу, как и все остальные. ‚ремЯ от времени среди прочих  всплывал  образ
€оганнеса, тогда она смотрела на часы и высчитывала, где  он  сейчас  должен
быть. Ќо потом она приказала себе не думать об €оганнесе, и когда она  потом
снова подумала о нем, поезд должен был уже идти  сквозь  ночь  горных  долин
дальше, на юг, и незнакомые пейзажи наполнили ее сознание темнотой.
     Ћна легла в постель и быстро заснула. Ќо спала она чутко и нетерпеливо,
как человек, которому на следующий день предстоит что-то  особенное.  ‡а  ее
смеженными веками все времЯ брезжило что-то светлое, к  утру  оно  сделалось
еще Ярче и, казалось, раздалось вширь, вот оно стало уже несказанно широким;
проснувшись, ‚ероника уже знала: это море.
     ‘ейчас он уже навернЯка увидел его, и  ему  необходимо  сделать  только
одно - выполнить свое решение. ‘корее всего он выплывет на лодке в  открытое
море и выстрелит в себЯ. Ќо ‚ероника не знала,  когда.  Ћна  начала  строить
догадки и сопоставлЯть обстоЯтельства. Џоплывет ли он сразу, сойдЯ с поезда?
€ли будет  дожидатьсЯ  вечера?  Љогда  море  расстилаетсЯ  перед  тобой  уже
совершенно спокойно и как будто смотрит на тебЯ  удивленными  глазами?  ‚есь
день она ходила, полнаЯ беспокойства, словно тонкие иглы постоЯнно впивались
ей в кожу. €ногда откуда-нибудь - из золотой  рамы  вдруг  осветившегосЯ  на
стене портрета, из темноты на лестнице или сквозь белое полотно, по которому
она вышивала, - проглЯдывало лицо €оганнеса. Ѓледное и с  резко  очерченными
губами, напоминающими рубины в оправе. Ћбезображенное и раздувшеесЯ от воды.
€ли просто чернаЯ  прЯдь  волос  над  впалым  лбом.  ’огда  она  то  и  дело
наполнЯлась дрейфующими обломками внезапно вновь  накатывающей  нежности.  €
когда наступил вечер, она знала, что это навернЯка произойдет.
     ѓлубоко в ней таилось подозрение, что все  напрасно,  что  бессмысленно
это ожидание и эти попытки обращатьсЯ с  вещами  совершенно  неопределенными
как с обычными, реальными.  €ногда  же  торопливо  проскакивала  мысль,  что
€оганнес жив, она словно прорывала какой-то мЯгкий  покров,  и  сквозь  него
показывалсЯ  кусок  действительности  -  и  тут  же  пропадал   вновь.   Ћна
чувствовала тогда, как беззвучно и незаметно скользит за окном  вокруг  дома
вечер, это было так, словно однажды пришла ночь, пришла и ушла; она знала об
этом. Ќо внезапно все это сгинуло. ѓлубокий покой и ощущение тайны  медленно
опустилось на ‚еронику, словно окутав ее складчатым покрывалом.
     € настала ночь, эта  единственнаЯ  ночь  в  ее  жизни,  когда  то,  что
родилось под сумрачным  покровом  ее  долгого  больного  бытиЯ  и  не  могло
преступить  какой-то  заслон,  чтобы  прорватьсЯ  к  действительности,   как
огненное  пЯтно,  стало  разрастатьсЯ,   превращаЯсь   в   странные   фигуры
невероЯтных событий, когда оно обрело силы наконец-то осознанно проЯвитьсЯ в
ней.
     ‚лекомаЯ каким-то неЯсным чувством, она  зажгла  в  своей  комнате  все
светильники, и, окруженнаЯ ими, сидела неподвижно посреди комнаты; она взЯла
портрет €оганнеса и поставила его перед собой. Ќо ей больше не казалось, что
то, чего она  ждала,  было  событие,  происходившее  с  €оганнесом,  но  оно
происходило и не с ней, на этот счет она не заблуждалась, - и вдруг  понЯла,
что ее ощущение окружающего переменилось  и  проникло  в  неведомую  область
между сном и Явью.
     Џустого пространства между собой и окружающими  вещами  она  теперь  не
ощущала; оно заполнилось удивительно напрЯженной взаимосвЯзью.  Џредметы  не
сдвигались со своих мест, словно пустили глубокие корни, - стол и шкаф, часы
на стене, - до отказа наполненные самими собой, отделенные от нее, замкнутые
в себе плотно, как сжатый кулак; и все  же  иногда  они  вновь  проникали  в
‚еронику или смотрели  на  нее,  словно  у  них  были  глаза,  из  какого-то
пространства, которое, как стекло, отделЯло от них ‚еронику. Ћни стоЯли так,
словно долгие годы ждали  только  этого  вечера,  чтобы  обрести  себЯ,  так
вздымались они и выгибались ввысь,  и  эта  исходЯщаЯ  от  них  неиссЯкаемаЯ
избыточнаЯ сила переливалась через край, и ощущение  этого  мгновениЯ,  едва
поЯвившись, раздалось вширь вокруг ‚ероники, словно она сама вдруг заключила
все в свое пространство, в котором безмолвно мерцали свечи.  Ќо  иногда  она
изнемогала от этого напрЯжениЯ, и тогда ей казалось, что она  лишь  излучает
свет; какаЯ-то Ясность пронизывала все ее тело, и она ощущала  ее  на  себе,
словно глЯдЯ на себЯ со стороны, и уставала от самой себЯ,  словно  от  тихо
гудЯщего конуса света, отбрасываемого какой-то лампой. € мысли ее  проходили
насквозь и выходили  наружу  из  этой  светлой  сонливости,  образуЯ  мелкие
ответвлениЯ, которые выглЯдели, как тончайшаЯ сеть вен. Њолчание становилось
все  глубже,  завесы  спадали,  мЯгко,  как   мельтешение   снежинок   перед
освещенными окнами, окутываЯ  ее  сознание;  то  и  дело  вспыхивал  в  нем,
похрустываЯ, величественный зубчатый свет... Ќо через  некоторое  времЯ  она
опЯть достигла границ своего странно напрЯженного бодрствованиЯ, и  внезапно
совершенно отчетливо ощутила: это теперь и есть  €оганнес,  он  обратилсЯ  в
действительность именно такого рода, он - в изменившемсЯ пространстве.
     “ детей и у мертвых души нет; а душа, которой обладают  живые  люди,  -
это то, что не позволЯет им любить, как бы они того ни  хотели,  то,  что  в
любой любви маленький остаточек оставлЯет длЯ себЯ, - ‚ероника  чувствовала:
то, что никакаЯ любовь не сможет заставить отдать, -  это  нечто,  придающее
направленность всем чувствам, - прочь от того, что с боЯзливой верой за  них
держитсЯ, того, что придает всем чувствам  недосЯгаемость  самого  любимого,
чего-то всегда готового довернуть вспЯть, - даже если они обращены  к  нему;
есть в нас нечто,  с  улыбкой  оглЯдывающеесЯ  на  тайную  договоренность  в
прошлом. Ќо дети и мертвые - это ведь пока еще ничто или -  уже  ничто,  они
заставлЯют думать, что могут еще стать всем  или  всем  уже  были;  они  как
действительность пустоты пустых сосудов, котораЯ придает снам  их  форму.  “
детей и у мертвых нет души, во всЯком случае - такой души, у зверей -  тоже.
‡вери пугали ‚еронику своей угрожающей отвратительностью, но в глазах у  них
стоЯло забвение,  мерцающее  маленькими  точками  и  мгновенно,  по  каплЯм,
скатывающеесЯ вниз.
     —ем-то подобным ЯвлЯетсЯ душа, когда поиски неопределенны. ‚ероника всю
свою долгую темную жизнь боЯлась одной любви и тосковала  по  другой,  и  во
снах у нее  иногда  получалось  так,  будто  она  ее  дождалась.  Ђ  событиЯ
чередуютсЯ во всей своей мощи, величественно и неторопливо, но все-таки  они
то, что сидит в самом человеке; то, что приносит боль, но  так,  словно  эта
боль исходит от человека; то, что унижает,  хотЯ  только  унижению  доступно
летать бездомным облачком, и нет никого, кто  это  видит;  унижение  улетает
прочь, испытываЯ  блаженство  дождевой  тучи...  ’ак  она  колебалась  между
€оганнесом и „еметром... € сны тоже помещаютсЯ не  внутри  человека,  они  к
тому же и не  обломки  действительности,  и  где-то,  во  всей  совокупности
ощущений, они начинают выделЯтьсЯ и завоевывают свое  место,  и  живут  там,
парЯ в невесомости, как одна жидкость в другой. ‚о снах своему возлюбленному
принадлежишь так, как эти жидкости - одна другой; ощущение пространства  при
этом совсем особое; ибо бодрствующаЯ душа  -  это  незаполнЯемаЯ  полость  в
пространстве; душа делает пространство холмистым, как вздутый лед.
     ‚еронике хотелось вспомнить, какие сны ей снились. „о сегоднЯшнего  днЯ
она ничего об этом не знала, лишь иногда, пробуждаЯсь, она, словно привыкнув
к совсем другому, наталкивалась на узость  собственного  сознаниЯ  и  где-то
замечала щелку, в которой еще  брезжил  свет...  только  щелку,  но  за  ней
ощущалось бескрайнее пространство. € теперь ей  пришло  в  голову,  что  она
навернЯка часто видела сны. €  она  видела,  как  сквозь  ее  дневную  жизнь
проглЯдывают образы снов, как бывает, когда за воспоминаниЯми о разговорах и
действиЯх через много лет видишь воспоминание о сложном сплетении  чувств  и
мыслей, которые прежде были скрыты, или когда неизменно вспоминаешь только о
каком-нибудь разговоре, и только теперь вдруг, спустЯ годы,  понимаешь,  что
тогда непрерывно звонили колокола... Ѓыли такие разговора с €оганнесом, были
такие разговоры с „еметром. € в них она теперь могла разглЯдеть и собаку,  и
петуха, и удар кулаком, потом €оганнес  говорил  о  Ѓоге;  медленно,  словно
присасываЯсь своими концами, ползли его слова.
     …ще ‚ероника всегда знала, оставаЯсь к этому довольно равнодушной,  что
есть некое животное, всем знакомое; это - животное с дурно  пахнущей  кожей,
покрытой отвратительной слизью; но внутри нее оно  было  лишь  чем-то  вроде
беспокойного темного  пЯтна  неопределенной  формы,  которое  иногда  ползло
куда-то под неусыпным взором бодрствующего сознаниЯ;  или  оно  было  лесом,
бесконечным и нежным, как спЯщий мужчина; в нем не было ничего от животного,
были лишь определенные линии его  влиЯниЯ  на  ее  душу,  удлинЯвшиесЯ  сами
собой... € „еметр сказал тогда: мне достаточно лишь встать на четвереньки...
и €оганнес сказал  тогда,  днем:  во  мне  что-то  съежилось,  удлинилось...
ЊЯгчайшее, бледное желание было в ней - чтобы  €оганнес  оказалсЯ  мертв.  €
было еще чувство, пока неЯсное в ее освобожденном от сна  сознании,  чувство
безумно тихого созерцаниЯ его, и ее взглЯды скользили  бесшумно,  как  иглы,
проникаЯ в него все глубже и глубже, внимательно следЯ за тем, не раскроетсЯ
ли вдруг ей  навстречу,  воплотившись  в  действительность  с  нерасчетливой
полнотой всего живого в его дрогнувшей улыбке, в каком-нибудь  движении  его
губ, в каком-нибудь жесте,  мука  чего-то  такого,  чем  одаривает  нас  мир
мертвых. …го волосы представлЯлись ей  тогда  густым  кустарником,  ногти  -
большими пластинами слюды, она видела наполненные влагой облака в белках его
глаз и маленькие зеркальные пруды, он распростерсЯ во всей своей неприкрытой
мерзостности, и границы его больше никто не защищал, а душа его,  охваченнаЯ
последним чувством, была укрыта только от себЯ самой. € он заговорил о Ѓоге,
а она подумала тогда: под Ѓогом он подразумевает то  самое  другое  чувство,
возможно - ощущение того пространства, в котором он  хотел  бы  жить.  ‚  ее
мысли было что то болезненное. Ќо у нее поЯвилась еще одна мысль:  животное,
наверное, похоже на это пространство, проскальзываЯ так близко, словно вода,
котораЯ прЯмо на глазах расплываетсЯ в какие-то большие фигуры, и  вместе  с
тем - маленькое и далекое, если смотреть на него снаружи, как бы со стороны;
почему в сказках позволительно думать вот так о животных,  которые  охранЯют
принцесс?  ђазве  это  было  чем-то  болезненным?  €  в  эту  ночь  ‚ероника
почувствовала, как она сама и эти образы Ясно высвечиваютсЯ на фоне  полного
предчувствиЯ страха исчезновениЯ. ќтот страх вновь способен был сокрушить ее
приземленную жизнь, лишенную сновидений, она знала это  и  видела,  что  все
тогда становилось болезненным и наполнЯлось невозможным, - но если бы  можно
было удержать эти его развившиесЯ  свойства,  как  палочки,  в  одной  руке,
избавившись  от  того  отвратительного,  что  им  сопутствует,   когда   они
склеиваютсЯ в единое действительное целое... ее мышление  смогло  достичь  в
эту ночь  представлениЯ  о  невиданном  здоровье,  неколебимом,  как  горный
воздух, наполненном той легкостью, которую  испытывает  человек,  когда  все
чувства находЯтсЯ в его распорЯжении.
     ЌакатываЯ  волнами,  иногда  разбитыми   от   напрЯжениЯ,   лихорадочно
проносилось счастье этого пониманиЯ сквозь ее мысли. ’ы  мертв,  грезила  ее
любовь, ничего не  имеЯ  в  виду,  кроме  этого  странного  чувства,  где-то
посредине между нею и внешним миром, там,  где  жил  образ  €оганнеса  в  ее
представлении, но горЯчий отсвет огней был  у  нее  на  губах.  €  все,  что
происходило  этой  ночью,  было  не  чем  иным,  как  таким   вот   отсветом
действительности, который, с мерцанием рассеиваЯсь где-то в  ее  теле  между
частЯми ее чувства, заставлЯл их отбрасывать вовне неЯсные тени. …й казалось
тогда, что она ощущает €оганнеса совсем рЯдом с собой, так близко, как  саму
себЯ. Ћн был во власти ее желаний, и ее нежность беспрепЯтственно  проникала
в него, словно морские волны, пронизывающие мЯгких пурпурно-красных актиний.
Џорой же ее любовь простиралась над ним раздольно и бездумно, как море,  уже
усталаЯ, напоминаЯ иногда, наверное, то море,  которое  скрывает  его  труп,
большаЯ и мЯгкаЯ, как кошка, мурлычащаЯ в нежной дреме. —асы струились тогда
с бормотанием льющейсЯ воды.
     € только когда она вдруг испугалась, она  впервые  почувствовала  горе.
‚округ было холодно, свечи догорели, оставалась только одна,  последнЯЯ;  на
том месте, где обычно сидел €оганнес, зиЯла в пространстве дыра, и  всех  ее
мыслей не  хватало,  чтобы  ее  закрыть.  ‚незапно  беззвучно  угас  и  этот
последний свет, словно последний из уходЯщих тихо прикрыл  за  собой  дверь;
‚ероника осталась в темноте.
     ‘тыдливо  бродили  по  дому  шорохи;  ступеньки,  пугливо   вздрагиваЯ,
стрЯхивали следы идущих по ним; где-то  скреблась  мышь,  а  потом  какой-то
жучок принЯлсЯ сверлить дерево. Љогда пробило час ночи,  ею  овладел  страх.
Џеред непрерывной жизнью этого существа, которое  всю  ночь  напролет,  пока
‚ероника не спала, деловито шагало по  всем  комнатам,  не  знаЯ  покоЯ,  то
поднимаЯсь на крышу, то забираЯсь глубоко под пол. Љак  ничего  не  желающий
знать убийца, который наносит все новые удары просто потому, что его  жертва
еще шевелитсЯ, она хотела бы  схватить  этот  тихий  звук,  который  все  не
прекращалсЯ, и удушить его. € внезапно она почувствовала, как спит ее  тетЯ,
там, далеко, в самой дальней комнате, и ее  строгое  лицо,  все  в  кожистых
морщинках; и вещи стоЯли смутно и тЯжело, безо всЯкого напрЯжениЯ; и ей  уже
вновь стало боЯзно среди этого чужого, окружившего ее бытиЯ.
     € лишь что-то, что уже не было длЯ нее опорой и просто медленно угасало
вместе с ней, - удерживало ее. Ћна уже начинала  подозревать:  то,  что  она
воспринимала как нечто ощутимо чувственное, было всего-навсего она  сама,  а
не  €оганнес.  Џоверх  того,  что  она  представлЯла  себе,   уже   ложилось
сопротивление повседневной действительности, стыда, слов  тетки,  касающихсЯ
раз и навсегда определенных вещей, насмешки „еметра, смыкалась узкаЯ щель, и
возникал уже страх перед €оганнесом; ее образы  заслонены  были  уже  смутно
брезжущим принуждением воспринимать все,  как  бессонную  ночь,  и  даже  то
воспоминание, которого она так ждала и которое было длЯ  нее  словно  тайное
путешествие, совершенное ею  в  эти  ночные  часы,  -  даже  оно  давно  уже
уменьшилось в размерах и отлетело вдаль, не в силах  ничего  изменить  в  ее
жизни. Ќо как человек с бледными кругами под глазами идет в поисках событий,
о которых он никому не расскажет, воспринимаЯ собственную  обособленность  и
слабость среди всего сильного и разумно живого как  тоненькую  ниточку  тихо
блуждающей мелодии, - так и ‚ероника ощущала в себе, несмотрЯ на свое  горе,
нежное, мучительное блаженство, которое опустошало  ее  тело,  пока  оно  не
сделалось мЯгким и нежным, как тонкаЯ оболочка.
     …й вдруг захотелось раздетьсЯ. Џросто длЯ себЯ самой, ради чувства быть
ближе к самой себе, остатьсЯ наедине с самой  собой  в  темной  комнате.  …е
волновало то, как одежда с тихим шорохом падает на пол; это  была  нежность,
котораЯ делает несколько осторожных шагов в темноту, словно ища  кого-то,  а
потом, опомнившись, спешит назад, чтобы прижатьсЯ  к  собственному  телу.  €
когда ‚ероника медленно, с неторопливым  наслаждением  вновь  надевала  свои
платьЯ, то они, со складками, в которых, подобно прудам в  темных  впадинах,
вЯло таилось тепло и над которыми как будто вставали какие-то заросли, - они
были длЯ нее чем-то вроде укрытий, за которыми она притаилась,  и  когда  ее
тело временами втайне натыкалось на свои оболочки, его пронзала  чувственнаЯ
дрожь, словно тайный свет,  беспокойно  блуждающий  по  дому  за  прикрытыми
ставнЯми.
     ќто была та самаЯ комната. ‚ероника невольно искала глазами  то  место,
где на стене висело зеркало, и не могла себе это представить; она ничего  не
видела... лишь какой-то неЯсно скользЯщий блик в темноте, а может  быть,  ей
это только кажетсЯ. Њрак наполнЯл дом как тЯжелаЯ жидкость, ей казалось, что
ее самой нигде нет; она принЯлась ходить по комнате, но  везде  была  только
темнота, и все же она ничего, кроме себЯ самой, не ощущала, и там,  где  она
проходила, она одновременно и была - и  не  было  ее,  она  напоминала  себе
молчание,  наполненное  невысказанными   словами.   ’ак   же   она   однажды
разговаривала с ангелами, когда болела, тогда они встали вокруг ее  постели,
и  от  их  неподвижных  крыльев  разносилсЯ  тонкий  высокий  звук,  который
пронизывал все вещи. ‚ещи распадались как глухие камни, весь мир превратилсЯ
в груды острых обломков каких-то раковин, и только она сама сжалась в комок;
измученнаЯ высокой температурой, истонченнаЯ, как  сухой  розовый  лепесток,
она стала проницаемой длЯ собственного чувства, она  ощущала  свое  тело  со
всех сторон одновременно, и оно было  совсем  маленьким,  словно  она  могла
зажать его в свой ладони; а  вокруг  ее  тела  стоЯли  мужчины  с  шуршащими
крыльЯми, тихо потрескивавшими, как волосы. „лЯ других же  ничего  этого  не
существовало; мерцающей решеткой, через которую можно было смотреть только в
одну сторону, заслонЯл этот звук и ее, и ангелов. € €оганнес разговаривал  с
ней, как с человеком, которого жалеют и не принимают всерьез, а  в  соседней
комнате упорно  расхаживал  „еметр,  она  слышала  его  насмешливые  шаги  и
сильный, резкий голос. € все времЯ ее не покидало чувство, будто вокруг  нее
стоЯт ангелы, мужчины с удивительными оперенными руками,  и  все  то  времЯ,
пока остальные считали ее больной, они образовывали  вокруг  нее  невидимый,
непроницаемый круг, где бы они тогда ни находились. € тогда ей казалось уже,
что она достигла всего, чего хотела, но это была всего лишь болезнь, и когда
все это снова прошло, она понЯла, что так оно и должно быть.
     ’еперь же в чувственности, с которой она ощущала саму себЯ, было что-то
от той болезни. ‘ боЯзливой осторожностью она избегала  предметов,  чувствуЯ
их уже издали; тихо устремлЯлась прочь, ускользала от нее надежда,  и  тогда
все вовсе оказывалось выпотрошенным и опустошенным и становилось мЯгким, как
за безмолвным занавесом из истлевающего  шелка.  „ом  постепенно  наполнилсЯ
мЯгким серым светом раннего утра. Ћна стоЯла наверху у окна, наступало утро;
люди шли на рынок. ’о и дело по ней ударЯло сказанное  кем-то  слово;  тогда
она нагибалась,  словно  пытаЯсь  избежать  удара,  и  отступала  обратно  в
темноту.
     € что-то тихо легло вокруг ‚ероники,  в  ней  была  тоска  без  цели  и
желаний, словно то болезненно неопределенное потЯгивание в лоне, как признак
тех дней, которые повторЯютсЯ каждый месЯц. ‘транные мысли пролетали у нее в
голове: так любить одну только себЯ - все равно что готовность  все  сделать
длЯ другого; и когда теперь перед ней вновь - на этот раз  в  виде  чьего-то
жесткого, безобразного лица - всплыло воспоминание  о  том,  что  она  убила
€оганнеса, она не испугалась, - она делала больно  лишь  себе  самой,  когда
видела его, это было так, как будто она  смотрела  изнутри,  на  собственные
внутренности, наполненные кишками и еще чем-то отвратительным,  напоминавшим
больших сплетенных червей, - и одновременно наблюдала как бы со стороны, как
она созерцает саму себЯ, - и испытывала ужас, но в этом  ужасе  было  что-то
неотъемлемо принадлежащее любви. ЉакаЯ-то избавительнаЯ  усталость  охватила
ее, она как-то расслабилась и, закутавшись в то, что она  совершила,  как  в
прохладный мех, всЯ исполнилась печали и нежности, и тихого  одиночества,  и
мЯгкого сиЯниЯ... словно человек, который  в  своих  страданиЯх  еще  что-то
продолжает любить и улыбаетсЯ в горе.
     € чем светлее становилось, тем невероЯтнее казалось  ей,  что  €оганнес
мертв, это было лишь какое-то тихое  сопротивление,  от  которого  она  сама
избавилась. Ѓыло такое ощущение - и вместе с этим ощущением  вновь  какаЯ-то
очень  далекаЯ  и  невероЯтнаЯ  свЯзь  с  ним  -  будто  между  ними  обоими
уничтожилась последнЯЯ граница.  Ћна  почувствовала  благостную  мЯгкость  и
необычайную близость. € скорее близость души, чем близость тела; было  такое
чувство, будто она смотрит на себЯ его глазами и  при  каждом  прикосновении
ощущает не только его, но и каким-то неописуемым образом также и собственное
чувство, все это казалось ей таинственным духовным соединением.  Ћна  иногда
думала, что он был ее ангелом-хранителем, он пришел и ушел,  когда  она  его
заметила, и отныне всегда будет с ней, он будет смотреть на нее,  когда  она
раздеваетсЯ, а когда она куда-нибудь пойдет,  он  будет  сидеть  у  нее  под
подолом; его взглЯды будут нежны как  вечнаЯ,  тихаЯ  усталость.  Ћна  этого
вовсе не думала и не чувствовала, она не имела в виду этого безразличного ей
€оганнеса; что-то бледно-серое, напрЯженное было в ней, и мысли, пробегаЯ  в
ее голове, окружены были сиЯнием, выделЯЯсь, словно темные  фигуры  на  фоне
зимнего неба. ’ак что это была просто каемка, каемка из стыдливой  нежности.
ќто был тихий подъем вверх... когда что-то усиливаетсЯ, и в то Ясе времЯ его
нет... это и ничто, и - все...
     Ћна сидела неподвижно, занЯтаЯ игрой  своих  мыслей.  …сть  мир,  нечто
находЯщеесЯ в стороне от тебЯ, какой-то другой  мир,  или  просто  печаль...
словно стены, украшенные болезнью и воображением, в которых  слова  здоровых
людей не звучат и бессмысленно падают на пол, как ковры, по  которым  нельзЯ
ступать; тот совершенно прозрачный, гулкий мир, по которому она шагала с ним
вместе, и за всем, что она там делала, следовала  тишина,  и  все,  что  она
думала, скользило бесконечно, словно шепот в запутанных коридорах.
 
     € когда все стало Ясно и бледно и наступил  день,  пришло  письмо,  то,
которое должно было прийти, ‚ероника это сразу понЯла: именно оно  и  должно
было прийти. ђаздалсЯ стук в дверь, и он прорезал тишину как обломок  скалы,
разрушающий тонкую гармонию  снежного  покрова;  через  открытые  ворота  со
свистом влетели ветер и свет. ‚ письме было написано: Љак ты  посмотришь  на
то, что Я себЯ не убил? џ похож на человека, которого выбросили на улицу.  џ
ушел и не могу вернутьсЯ. •леб, который Я ем, черно-бурый хлеб,  лежащий  на
берегу, хлеб, который менЯ спасает, все, что стало более  тихим  и  неЯсным,
теплым, и не слишком быстро закрепилось, все шумное, живое вокруг  -  крепко
держит менЯ. Њы еще поговорим об этом.  ‡десь  вовне,  все  очень  просто  и
лишено свЯзности и высыпано в одну кучу как мусор, но Я опираюсь на все  это
как на каменный столб, Я нашел в этом опору и вновь укоренилсЯ...
     ‚ письме говорилось еще что-то, но она видела только одно: выбросили на
улицу. € все же, хотЯ это было неизбежно,  в  его  безоглЯдном  спасительном
прыжке прочь от нее чуть ощутимо чувствовалось  что-то  издевательское.  ќто
было ничто, совсем ничто, лишь что-то, похожее на утреннюю  прохладу,  когда
кто-то вдруг громко заговорит, потому что уже началсЯ день. ‚  конце  концов
все произошло ради такого вот человека, который теперь, отрезвившись, взирал
на все это. ЌачинаЯ с этого момента ‚ероника долгое времЯ ничего не  думала,
она еще что-то чувствовала. ‹ишь невероЯтнаЯ, не колеблемаЯ ни одной  волной
тишина сиЯла вокруг нее, словно бледные, безжизненные пруды, лежащие в свете
раннего утра.
     Љогда  она  проснулась  и  снова  начала  все  обдумывать,  она   вновь
почувствовала себЯ словно под тЯжелым плащом, который мешал ей двигатьсЯ,  и
как становЯтсЯ бездействующими  руки,  если  их  затЯнуть  пленкой,  которую
невозможно снЯть, так запутались и ее  мысли.  Ћна  не  находила  доступа  к
обыкновенной действительности. ’о, что он не застрелилсЯ, не  означало,  что
он жив. ќто означало что-то такое в ее бытии, какое-то умолкание,  угасание,
что-то смолкало в ней и возвращалось в бормочущее  многолосие,  из  которого
совсем недавно вырвалось. Ћна  опЯть  услышала  себЯ  одновременно  со  всех
сторон. ќто был тот узкий коридор, по которому она  когда-то  бежала,  потом
ползла, а потом пришло то дальнейшее становление, когда она тихо поднЯлась и
выпрЯмилась, а теперь все это  снова  замыкаетсЯ.  ЌесмотрЯ  на  тишину,  ей
казалось, что вокруг стоЯт люди и негромко разговаривают. Ћна  не  понимала,
что они говорили. ‚ этом было что-то удивительно таинственное - не понимать,
о чем они говорЯт. …е  чувства  превратились  в  совсем  тонкие  напрЯженные
поверхности, и эти  голоса  с  шумом  ударЯли  по  ним,  как  ветви  буйного
кустарника.
     ‚сплывали чужие лица. ќто были сплошь чужие лица, лица  подруг,  тетки,
„еметра, €оганнеса, она хорошо знала их, и все же они оставались чужими. Ћна
вдруг стала боЯтьсЯ их, как человек, который боитсЯ, что с ним будут жестоко
обращатьсЯ. Ћна силилась думать об €оганнесе, но не  могла  уже  представить
себе, как он выглЯдел несколько часов назад,  он  сливалсЯ  с  другими;  она
подумала, что он ушел от нее очень далеко и смешалсЯ с толпой;  у  нее  было
такое чувство, будто он где-то притаилсЯ и его  хитрые  глаза  наблюдают  за
ней. Ћна сжалась в комочек, стараЯсь полностью  замкнутьсЯ  в  себе,  но  ее
ощущение самой себЯ расплывалось, становЯсь все менее отчетливым.
     € постепенно она вообще утратила чувство, что была чем-то  другим.  Ћна
уже почти не отличала себЯ от остальных, и все эти лица тоже были неотличимы
одно от другого, они всплывали и исчезали одно в  другом,  они  казались  ей
отвратительными, как нечесаные волосы, и все же она запутывалась в них,  она
отвечала им что-то, не понимаЯ их, у нее была лишь одна потребность - что-то
делать, в ней было какое-то  беспокойство,  которое,  как  тысЯча  маленьких
тварей, просилось наружу, царапаЯ ее кожу изнутри,  и  все  вновь  всплывали
прежние лица, весь дом наполнилсЯ беспокойством.
     Ћна вскочила и сделала  несколько  шагов.  €  вдруг  все  смолкло.  Ћна
крикнула, но никто  не  ответил;  она  еще  раз  крикнула,  почти  не  слыша
собственного  голоса.  Ћна  оглЯделась,  словно  чего-то  ища,  все   стоЯло
неподвижно на своем месте. € все же она вновь ощущала себЯ.
 
     ’о, что было потом, можно назвать коротким неуверенным путем, длившимсЯ
несколько дней. €ногда - отчаЯнные усилиЯ вспомнить, что же это такое было -
то, что она единственный раз в жизни ощутила как нечто реальное  и  что  она
могла сделать длЯ того,  чтобы  это  снова  пришло.  ‚ероника  в  это  времЯ
беспокойно ходила по дому; случалось, что она вставала ночью  и  бродила  по
дому. Ќо при этом она лишь иногда ощущала голые, покрашенные  белой  краской
стены, которые в свете свечи высились в  каждой  комнате,  и  тьма  клочьЯми
повисала вокруг; она ощущала в  этом  что-то  крикливо  приЯтное,  высоко  и
неподвижно  вытЯнувшеесЯ  вдоль  стен.  Љогда  она  представлЯла  себе,  как
ускользает пол под  ее  ногами,  она  могла  минутами  стоЯть  неподвижно  и
размышлЯть, словно пытаЯсь остановить свой взглЯд на  каком-то  определенном
месте в потоке воды; тогда голова у нее начинала кружитьсЯ,  ей  становилось
дурно от той мысли, которую она никак не  могла  ухватить,  и  только  когда
пальцы ее ног ощущали трещины на полу и подошв ее  касалась  тонкаЯ,  мЯгкаЯ
пыль, или ноги начинали чувствовать неровности пола, ей  становилось  легче,
словно ее кто-то стегнул по голому телу.
     Ќо постепенно  она  стала  чувствовать  уже  только  это  настоЯщее,  а
воспоминание о той ночи не было уже чем-то, чего она ждала, а  только  тенью
той затаенной радости, которую  она  испытывала  от  самой  себЯ  и  которую
когда-то завоевала, тенью на той действительности, в которой она  жила.  Ћна
часто подкрадывалась к запертой двери  и  прислушивалась,  пока  не  слышала
наконец мужские шаги. Џредставление о том, что  она  стоит  здесь,  в  одной
рубашке, почти нагаЯ и внизу у нее все открыто, в то времЯ как там  проходит
мужчина, совсем близко, отделенный от нее только дверью, почти сводило ее  с
ума. Ќо самым таинственным представлЯлось ей  то,  что  и  туда,  на  улицу,
проникала какаЯ-то часть ее, потому что луч ее света  падал  через  замочную
скважину, и дрожание ее руки должно было на ощупь пробежать по  одежде  того
странника.
     € однажды она вдруг подумала о том, что  теперь  она  осталась  в  доме
наедине с „еметром, с этим безумием порока. Ћна  вздрогнула,  и  с  тех  пор
часто случалось так, что они встречались на лестнице и проходили  друг  мимо
друга. Ћни здоровались, но слова их  совершенно  ни  к  чему  не  обЯзывали.
Џросто однажды он встал совсем рЯдом, и они оба попытались  найти  друг  длЯ
друга какие-то другие слова. ‚ероника заметила его колено, обтЯнутое  узкими
рейтузами, и  его  губы,  которые  напоминали  короткий,  широкий,  кровавый
разрез, и задумалась о том, каким будет €оганнес - ведь он вернетсЯ;  чем-то
гигантским казалсЯ ей в этот миг кончик  бороды  „еметра  на  фоне  бледного
окна. € через некоторое времЯ они пошли дальше, так и не поговорив.
 

        ЉЋЊЊ…Ќ’Ђђ€€ 
 
                               "‘оединениЯ". 
 
     ‚тораЯ книга ЊузилЯ, результат его мучительной работы в течение двух  с
половиной лет, вышла в  1911  году  в  Њюнхене,  у  ѓеорга  Њюллера,  первым
купившего ‚енское издательство (где был издан "’ерлес"). Ћбе  новеллы  имели
частичные или полные ("€скушение кроткой ‚ероники", первоначальное  название
- "‡ачарованный дом") предварительные варианты и редакции.
     Ќа русском Языке новеллы публикуютсЯ впервые. 

                                                                   …. Љацева