мноте комнаты. Ќет, сидит.  ‚он  та  неподвижнаЯ  тень,  это,
наверно, он. Ђх, он даже вздыхает - один раз... два раза, уж не уснул ли он?
     ‚ошел служитель и зажег лампы.  Ѓазини  встрепенулсЯ  и  протер  глаза.
‡атем вынул книгу из Ящика и, казалось, принЯлсЯ за чтение. ’ерлесу донельзЯ
хотелось заговорить с ним,  и  во  избежание  этого  он  поспешно  вышел  из
комнаты.

     Ќочью ’ерлес чуть не бросилсЯ на Ѓазини.  ’акаЯ  ужаснаЯ  чувственность
проснулась в нем после муки бездумного,  тупого  днЯ.  Љ  счастью,  подоспел
избавительный сон.
     Џрошел следующий день. Ћн не принес ничего, кроме той  же  бесплодности
тишины. Њолчание, ожидание извели ’ерлеса... постоЯнное  внимание  поглотило
все его умственные силы, он был не способен ни о чем думать.
     ђазбитый, разочарованный, до злейших  сомнений  недовольный  собой,  он
рано лег в постель.
     Ћн уже долго лежал в беспокойном, разгорЯченном полусне, когда услыхал,
как вошел Ѓазини.
     Ќе шевелЯсь, он проводил глазами темную фигуру, котораЯ прошла мимо его
кровати;  он   слышал   шорохи,   вызываемые   раздеванием,   затем   шелест
натЯгиваемого на тело одеЯла.
     ’ерлес задержал дыхание, однако ничего больше не услышал. € все же  его
не покидало чувство, что Ѓазини не  спит,  а  так  же  напрЯженно,  как  он,
прислушиваетсЯ к темноте. ’ак проходили  минуты...  часы.  Џрерываемые  лишь
изредка тихим шорохом ворочающихсЯ в постели тел.
     ’ерлес находилсЯ в странном состоЯнии, не дававшем  ему  уснуть.  ‚чера
его лихорадило от чувственных картин, которые ему рисовало воображение. ‹ишь
совсем под конец они повернули к Ѓазини, как бы под  неумолимой  рукой  сна,
погасившего их, после того, как они вспыхнули напоследок, и как раз от этого
у него и осталось только очень смутное  воспоминание.  Ђ  сегоднЯ  с  самого
начала было лишь инстинктивное желание встать и пойти к Ѓазини. Џока у  него
было чувство, что Ѓазини не спит и прислушиваетсЯ к нему, выдержать это было
почти невозможно; а теперь, когда тот, вероЯтно, все же уснул уже,  и  вовсе
несносно хотелось напасть на спЯщего, как на добычу.
     ’ерлес уже чувствовал, как во всех его мышцах дрожат движениЯ,  которые
нужно сделать, чтобы приподнЯтьсЯ и встать с постели. Ћднако он все  еще  не
был в силах стрЯхнуть с себЯ свою неподвижность.
     "—то мне, собственно, от него нужно?" - спросил он себЯ почти вслух  от
страха. € должен был признатьсЯ себе, что  его  жестокость  и  чувственность
никакой настоЯщей цели совсем не имели. Ћн пришел бы в замешательство,  если
бы действительно бросилсЯ на Ѓазини. Ћн же не хотел бить  его?  Ѓоже  упаси!
Љаким же  образом  должно  было  унЯтьсЯ  его  чувственное  возбуждение?  Ћн
невольно почувствовал отвращение, подумав о разных мальчишеских пороках. ’ак
позоритьсЯ перед другим человеком? Ќикогда!..
     Ќо по мере того как росло  это  отвращение,  усиливалось  и  стремление
пойти к Ѓазини. Ќаконец ’ерлес целиком  прониксЯ  сознанием  бессмысленности
такой затеи, но какаЯ-то поистине физическаЯ  сила,  казалось,  тЯнула  его,
словно за веревку, с кровати. € в то времЯ как все картины уходили у него из
головы и он твердил себе, что самое лучшее сейчас - это постаратьсЯ  уснуть,
он машинально приподнЯлсЯ  на  своем  ложе.  ЏриподнЯлсЯ  очень  медленно  -
прЯмо-таки чувствуЯ, как эта  внутреннЯЯ  сила  лишь  мало-помалу  оттеснЯет
препЯтствиЯ. ‘начала оперсЯ на локоть, затем высунул из-под одеЯла колено...
затем... он вдруг босиком, на цыпочках, подбежал к Ѓазини и сел на край  его
кровати.
     Ѓазини спал.
     ‚ид у него был такой, словно ему снилось что-то приЯтное.
     ’ерлес все еще не управлЯл своими действиЯми.  Ќесколько  мгновений  он
просидел тихо, уставившись в лицо спЯщего. ‚ мозгу его мелькали те короткие,
отрывочные мысли, как бы лишь контрастирующие  ситуацию,  которые  приходЯт,
когда терЯешь равновесие, падаешь или когда у тебЯ вырывают из рук  какой-то
предмет. €, не опомнившись, он схватил Ѓазини за плечо и растормошил.
     ‘павший несколько раз вЯло потЯнулсЯ, затем приподнЯлсЯ и посмотрел  на
’ерлеса сонными глазами.
     ’ерлес испугалсЯ; он был в полном смЯтении; его поступок впервые  дошел
до его сознаниЯ, и он не знал, что делать теперь. …му  было  ужасно  стыдно.
‘ердце громко стучало. Ќа Языке вертелись слова  объЯснениЯ,  отговорки.  Ћн
хотел спросить Ѓазини, нет ли у него спичек, не может ли он сказать, который
сейчас час...
     Ѓазини смотрел на него все еще непонимающе.
     ’ерлес уже отнЯл руку, не выдавив из себЯ ни слова, уже  соскользнул  с
кровати, чтобы бесшумно юркнуть в свою постель, -  и  тут  Ѓазини,  кажетсЯ,
уразумел ситуацию и выпрЯмилсЯ одним рывком.
     ’ерлес нерешительно остановилсЯ  у  изножьЯ  кровати.  Ѓазини  еще  раз
посмотрел на него вопросительным, испытующим взглЯдом, затем совсем поднЯлсЯ
с постели, накинул шинель, сунул ноги в домашние туфли и, шаркаЯ ими,  пошел
вперед.
     ’ерлесу мгновенно стало Ясно, что это случаетсЯ не в первый раз.
     ЏроходЯ мимо, он захватил ключ от клетушки, который был спрЯтан у  него
под подушкой...
     Ѓазини шагал прЯмиком к чердачной каморке. Ћн успел,  казалось,  хорошо
усвоить дорогу, которую тогда ведь еще утаивали от него. Ћн поддержал  Ящик,
когда ’ерлес влезал на него,  он  отодвигал  кулисы  в  сторону,  осторожно,
сдержанными движениЯми, как вышколенный лакей.
     ’ерлес отпер дверь, и они вошли.  Ћн  стал  спиной  к  Ѓазини  и  зажег
фонарик.
     Љогда он обернулсЯ, Ѓазини стоЯл перед ним нагишом.
     Ћн невольно сделал шаг назад. ‚незапное зрелище этого  голого,  белого,
как снег, тела, за которым красный цвет стен превращалсЯ в кровь, ослепило и
потрЯсло его. Ѓазини был хорошо сложен; в его теле не было почти  ничего  от
мужских форм, в нем была целомудреннаЯ,  стройнаЯ,  девичьЯ  худощавость.  €
’ерлес почувствовал, как от вида этой наготы загораютсЯ белым  пламенем  его
нервы. Ћн не мог уйти от власти этой красоты. Ћн не знал раньше,  что  такое
красота. ‚едь что ему в его возрасте было искусство,  что  он,  в  сущности,
знал о нем?! Ћно ведь  любому  выросшему  на  вольном  воздухе  человеку  до
известного возраста непонЯтно и скучно!
     Ђ тут  оно  пришло  к  нему  дорогой  чувственности.  ’айно  нагрЯнуло.
ЋдурЯющее, теплое дыхание шло от  обнаженной  кожи,  мЯгкаЯ,  сладострастнаЯ
угодливость. € все же было в этом что-то такое торжественное  и  покорЯющее,
что хотелось молитвенно сложить руки.
     Ќо после первого изумлениЯ ’ерлес устыдилсЯ и того и  другого.  "Ћн  же
мужчина!" ќта мысль возмутила его, но у него было такое ощущение,  словно  и
девушка не была бы иной.
     “стыдившись, он прикрикнул на Ѓазини:
     - ’ы что? Ќу-ка, сейчас же!..
     ’еперь, казалось, смутилсЯ тот; медлЯ и не спускаЯ глаз с  ’ерлеса,  он
поднЯл с пола шинель.
     - ‘адись! - приказал ’ерлес Ѓазини. ’от повиновалсЯ. ’ерлес прислонилсЯ
к стене скрещенными за спиной руками.
     - Ђ почему ты разделсЯ? —его ты хотел от менЯ?
     - Ќу, Я думал... ‡аминка.
     - —то ты думал? - „ругие...
     - —то другие?
     - Ѓайнеберг и ђайтинг...
     - —то Ѓайнеберг и ђайтинг? —то они делали?  ’ы  должен  все  рассказать
мне! џ так хочу - понЯтно? •отЯ Я и слышал это уже от других.
     ’ерлес покраснел от этой неуклюжей лжи. Ѓазини кусал губы.
     - Ќу, долго еще?
     - Ќет, не требуй, чтобы Я рассказывал! Џожалуйста, не требуй  этого!  џ
ведь сделаю все, что ты захочешь. Ќо не заставлЯй менЯ рассказывать... Ћ,  у
тебЯ такой особый способ мучить менЯ!..
     Ќенависть, страх и мольба боролись в  глазах  Ѓазини.  ’ерлес  невольно
уступил.
     - џ вовсе не хочу тебЯ мучить. џ  хочу  только,  чтобы  ты  сам  сказал
полную правду. Њожет быть, в твоих же интересах.
     - Ќо Я же не делал ничего, что стоило бы особо рассказывать.
     - ‚от как? Ђ почему же ты тогда разделсЯ?
     - Ћни требовали этого.
     - Ђ почему ты делал то, что они требовали?  ’ы,  значит,  трус?  †алкий
трус?
     - Ќет, Я не трус! Ќе говори так!
     - ‡аткнись! …сли ты боишьсЯ получить от них взбучку, то  тебе  невредно
было бы получить ее и от менЯ!
     - „а не боюсь Я никакой взбучки.
     - ‚от как? Ђ чего же?
     ’ерлес опЯть говорил спокойно. …го уже коробило от  собственной  грубой
угрозы. Ќо она вырвалась у него невольно, только потому, что ему показалось,
что Ѓазини ведет себЯ с ним вольнее, чем с другими.
     - Ђ если ты, как ты говоришь, не боишьсЯ, то в чем же дело?
     - Ћни говорЯт, что если Я буду им подчинЯтьсЯ, то через некоторое времЯ
мне все простЯт.
     - Ћни оба?
     - Ќет, вообще.
     - Љак могут они это обещать? …сть ведь еще и Я!
     - Ћб этом уж они позаботЯтсЯ, говорЯт они!
     ќто  подействовало  на  ’ерлеса,  как  удар.  …му   вспомнились   слова
Ѓайнеберга, что при случае ђайтинг обошелсЯ бы с ним в точности так же,  как
с Ѓазини. Ђ если бы  дело  и  впрЯмь  дошло  до  интриги  против  него,  как
следовало бы ему действовать? ‚ таких  вещах  он  не  мог  тЯгатьсЯ  с  ними
обоими, насколько далеко зашли бы они? Љак с Ѓазини?.. ‚се в нем  восставало
против этой Язвительной мысли.
     Ќесколько минут протекло между ним и Ѓазини. Ћн знал, что ему недостает
отваги и выдержки длЯ таких козней, но только потому, что они  слишком  мало
интересовали его, потому что он никогда не участвовал в них всей душой.  ’ут
ему всегда  приходилось  больше  проигрывать,  чем  выигрывать.  Ќо  случись
однажды иначе, у него, чувствовал он, поЯвилось бы и совсем другое упорство,
совсем другаЯ храбрость. ’олько следовало знать, когда надо все поставить на
карту.
     - Ћни говорили тебе  подробнее?..  как  это  они  представлЯют  себе?..
насчет менЯ?
     - Џодробнее? Ќет. Ћни говорили только, что уж позаботЯтсЯ.
     Ћднако... Ћпасность была налицо... она где-то затаилась... и  поджидала
’ерлеса; каждый шаг мог завести в капкан, каждаЯ ночь могла  быть  последней
перед боЯми. ЋгромнаЯ ненадежность заключалась в этой мысли.  ќто  было  уже
совсем не то, что спокойно отдаватьсЯ течению, совсем не то,  что  играть  с
загадочными видениЯми: это имело твердые углы и было ощутимой реальностью.
     ђазговор возобновилсЯ.
     - Ђ что они делают с тобой? Ѓазини промолчал.
     - …сли ты всерьез хочешь исправитьсЯ, ты должен сказать мне все.
     - Ћни заставлЯют менЯ раздетьсЯ.
     - „а, да, это Я видел же... а потом?..
     Џрошло несколько мгновений, и вдруг Ѓазини сказал:
     - ђазное.
     Ћн сказал это с женственной блудливой интонацией.
     - ’ы, значит, их... любов... ница?
     - Ћ нет, Я их друг.
     - Љак ты смеешь это говорить!
     - Ћни сами это говорЯт. - —то?..
     - „а, ђайтинг.
     - ‚от как, ђайтинг?
     - „а, он очень любезен со мной. Ћбычно Я должен, раздевшись, читать ему
что-нибудь из книг по истории; о ђиме и  римских  императорах,  о  семействе
Ѓорджиа, о ’имурхане... ну, тебе уже  Ясно,  все  такое  кровавое,  с  таким
размахом. ’огда он бывает даже ласков со мной.

     - Ђ после он обычно бьет менЯ...
     - Џосле чего?!! Ђх, вот как!
     - „а. Ћн говорит, что если бы не бил менЯ, то непременно думал бы,  что
Я мужчина, а тогда он и не смог бы быть со мной таким мЯгким и  ласковым.  Ђ
так, мол, Я его вещь, и тут он не стеснЯетсЯ.
     - Ђ Ѓайнеберг?
     - Ћ, Ѓайнеберг ужасен. ’ы не замечал, как отвратительно пахнет  у  него
изо рта?
     - ‡амолчи! Ќе  твое  дело,  что  Я  замечаю!  ђасскажи,  чем  Ѓайнеберг
занимаетсЯ с тобой!
     - Ќу, тоже, как ђайтинг, только... Ќо не ругайсЯ опЯть...
     - ѓовори.
     - ’олько... другим, обходным путем. Ћн сперва читает мне длинные лекции
о моей душе. џ ее замарал, но как бы лишь первое ее преддверие. Џо отношению
к глубинному это нечто ничтожное и внешнее. ’олько это надо  умертвить.  ’ак
уже многие превратились из грешников в свЯтых. ѓрех поэтому в высшем  смысле
не так уж плох. ’олько его нужно довести совсем до крайности, чтобы он изжил
себЯ. Ѓайнеберг заставлЯет менЯ сидеть и глЯдеть на шлифованное стекло.
     - Ћн гипнотизирует тебЯ?
     - Ќет, он говорит, что ему надо лишь усыпить и сделать бессильным  все,
что плавает на поверхности моей души. ’олько тогда он может войти в  общение
с самой душой.
     - € как же он общаетсЯ с ней?
     - ќто эксперимент, который ему еще ни разу не удавалсЯ. Ћн сидит,  а  Я
ложусь на пол, чтобы он мог поставить ноги на мое туловище. Џосле  стекла  Я
становлюсь довольно вЯлым и сонным. Џотом он вдруг приказывает мне лаЯть. Ћн
дает подробные указаниЯ: тихо, больше скулежа, - как лает собака со сна.
     - ‡ачем это?
     - Ќеизвестно зачем. Ћн заставлЯет менЯ еще хрюкать, как свиньЯ,  и  все
повторЯет мне, что во мне есть что-то от этого животного. Ќо не то чтобы  он
ругал менЯ, нет, он повторЯет это очень тихо  и  ласково,  чтобы  -  как  он
говорит - хорошенько вдолбить это в  мои  нервы.  ‚едь  он  утверждает,  что
таковым было, возможно, одно из моих прежних существований и что  его  нужно
выманить, чтобы обезвредить.
     - € ты во все это веришь?
     - “паси Ѓоже. Џо-моему, он сам в это не верит. „а и он под конец всегда
совсем другой. Љак можно верить в такие вещи? Љто верит сегоднЯ  в  какую-то
душу?! Ђ тем более в такое переселение душ?! —то Я провинилсЯ,  Я  прекрасно
знаю. Ќо Я всегда надеЯлсЯ загладить свою вину. „лЯ  этого  вовсе  не  нужно
никаких фокусов. € Я совсем не ломаю себе голову по поводу  того,  как  менЯ
угораздило совершить подобный проступок. ’акие вещи  делаютсЯ  быстро,  сами
собой, лишь потом замечаешь, что  сделал  какую-то  глупость.  Ќо  если  ему
доставлЯет удовольствие искать за этим  чего-то  сверхчувственного,  то,  по
мне, на здоровье. ‚едь пока  Я  должен  подчинЯтьсЯ  ему.  ‚от  если  бы  он
перестал колоть менЯ... - —то?
     - „а, иголкой - ну, несильно, только чтобы посмотреть,  как  Я  на  это
реагирую... не будет ли что-нибудь заметно в каком-либо месте тела.  Ќо  все
же больно. Ћн утверждает, что врачи в этом ничего не смыслЯт. џ не запомнил,
чем он это доказывает,  помню  только,  что  он  много  говорит  о  факирах,
которые, когда они смотрЯт в свою душу, будто бы не воспринимают  физической
боли.
     - Ќу да, Я знаю эти идеи. Ќо ты же сам сказал, что это не все!
     - Љонечно, нет. Ќо Я же сказал, что считаю  это  лишь  обходным  путем.
Џотом каждый раз следует четверть часа, когда он молчит, и Я  не  знаю,  что
происходит в нем. Ђ затем он вдруг поднимаетсЯ и требует от менЯ услуг - как
одержимый - гораздо хуже, чем ђайтинг.
     - € ты делаешь все, что от тебЯ требуют?
     - —то мне остаетсЯ? џ хочу снова стать  порЯдочным  человеком  и  чтобы
менЯ оставили в покое.
     - Ђ то, что тем временем произошло, тебе будет совершенно безразлично?
     - џ же ничего не могу поделать.
     - ’еперь хорошенько послушай и  ответь  на  мои  вопросы.  Љак  ты  мог
красть?
     -  Љак?  Џонимаешь,  мне  до  зарезу  нужны  были  деньги.  џ  задолжал
трактирщику, и он не давал мне больше отсрочки. Љ тому же Я был уверен,  что
деньги мне вот-вот пришлют. Ќикто из товарищей не давал мне взаймы; у  одних
не было и у самих, а бережливые  просто  ведь  рады,  если  кто-то,  кто  не
скупитсЯ,  оказываетсЯ  к  концу  месЯца  в  затруднительном  положении.  џ,
конечно, не хотел никого обманывать, Я хотел только тайком взЯть в долг...
     - Ќе то  Я  имею  в  виду,  -  нетерпеливо  прервал  ’ерлес  этот  Явно
облегчавший Ѓазини рассказ, - Я спрашиваю: как... каким образом ты смог  это
сделать, как ты себЯ чувствовал? —то происходило в тебе в этот миг?
     - Ќу, да... ничего. ќто же был только миг, Я  ничего  не  почувствовал,
ничего не обдумал. ќто просто случилось вдруг.
     - Ђ первый раз с ђайтингом? Љогда он впервые потребовал  от  тебЯ  этих
вещей? Џонимаешь?..
     - Ћ, неприЯтно-то это уж было. Џотому что все происходило  по  приказу.
‚едь вообще... подумай, сколько людей делают  такие  дела  добровольно,  длЯ
удовольствиЯ, а другие об  этом  не  знают.  ’огда  это,  вероЯтно,  не  так
скверно.
     - Ќо ты делал это по приказу. ’ы унижалсЯ.  Љак  если  бы  ты  полез  в
дерьмо, потому что так захотел другой.
     - ќто Я признаю. Ќо Я был вынужден.
     - Ќет, ты не был вынужден.
     - Ћни бы избили менЯ, донесли на менЯ. ‚есь позор пал бы на менЯ.
     - Ќу, ладно, оставим это. џ хочу узнать от тебЯ нечто другое. ‘лушай, Я
знаю,  что  ты  оставлЯл  много  денег  у  Ѓожены.  ’ы  хвасталсЯ  передней,
хорохорилсЯ, бахвалилсЯ  своей  мужественностью.  ’ы,  значит,  хочешь  быть
мужчиной? Ќе только речами и... но и всей душой?  Ќу  вот,  и  вдруг  кто-то
требует от тебЯ таких унизительных услуг, ты в тот же миг чувствуешь, что ты
слишком труслив, чтобы сказать "нет", - не прошла ли  тут  какаЯ-то  трещина
через все твое существо? Љакой-то ужас - неопределенный,  -  словно  в  тебе
только что совершилось что-то невыразимое?
     - ѓосподи, Я не понимаю тебЯ. џ не знаю, чего  ты  хочешь.  џ  не  могу
сказать тебе ничего, совсем ничего.
     - Ќу, так слушай. џ сейчас прикажу тебе снова раздетьсЯ.
     Ѓазини улыбнулсЯ.
     - ‹ечь  ничком  на  землю  передо  мной.  Ќе  смейсЯ!  џ  действительно
приказываю это тебе! ‘лышишь?! …сли ты сейчас же  не  повинуешьсЯ,  увидишь,
что с тобой будет, когда вернетсЯ ђайтинг!.. ’ак. ‚идишь, теперь  ты  лежишь
голый передо мной на земле. ’ы даже дрожишь. ’ебе холодно? џ мог  бы  сейчас
плюнуть на твое голое тело, если бы  захотел.  Џрижмись  плотней  головой  к
земле. Ќе странно ли выглЯдит пыль на полу? Љак пейзаж с облаками и  скалами
высотой с дом? џ мог бы колоть тебЯ иголками. ’ам,  в  нише,  возле  фонарЯ,
есть еще несколько. ’ы же чувствуешь их кожей?.. Ќо Я не хочу...  Я  мог  бы
заставить тебЯ лаЯть, как это делает Ѓайнеберг, жрать пыль, как свиньЯ,  мог
бы заставить тебЯ делать движениЯ - сам знаешь, - и ты должен был бы  в  лад
им стонать: о моЯ мамоч... - ’ерлес, однако, резко оборвал эти поношениЯ.  -
Ќо Я не хочу, не хочу, понимаешь?! Ѓазини заплакал:
     - ’ы мучишь менЯ...
     - „а, Я мучу тебЯ. Ќо не это мне нужно. џ только одно хочу знать. Љогда
Я все это вонзаю в тебЯ, как нож, что происходит  в  тебе?  —то  творитсЯ  в
тебе? ‚ тебе что-то разбиваетсЯ? ‘кажи! ‘тремительно,  как  стекло,  которое
вдруг разлетаетсЯ на тысЯчи осколков, прежде чем на нем  покажетсЯ  трещина?
’вой образ, который сложилсЯ у тебЯ, - не гаснет ли  он,  словно  от  одного
дуновениЯ? Ќе выскакивает ли на его место другой, как выскакивают из темноты
картины волшебного фонарЯ? Ќеужели ты совсем не понимаешь менЯ? ’очнее Я это
не могу тебе объЯснить. ’ы должен сам мне сказать!..
     Ѓазини плакал, не переставаЯ. …го девические плечи дрожали; он  твердил
только одно и то же:
     - џ не знаю, чего ты хочешь! џ  не  могу  тебе  ничего  объЯснить.  ќто
происходит сейчас. ќто и тогда не может происходить иначе.  ’ы  поступил  бы
так же, как Я.
     ’ерлес молчал. €знуренный, он неподвижно стоЯл, прислонЯсь к  стене,  и
смотрел прЯмо перед собой в пустоту.
     "Ћкажись ты в моем положении, ты поступил бы так же", - сказал  Ѓазини.
‘лучившеесЯ принималось им как простаЯ неизбежность, спокойно и искаженно.
     ’ерлесовское чувство  собственного  достоинства  с  великим  презрением
бунтовало даже против самого такого допущениЯ. € все же этот бунт всего  его
естества не казалсЯ ему  достаточной  гарантией.  "...„а,  у  менЯ  характер
оказалсЯ бы тверже, чем у него, Я бы таких допущений не потерпел - но  разве
это важно? ђазве важно то, что Я по своей твердости, по своей  порЯдочности,
сплошь по причинам, которые сейчас длЯ менЯ совсем  несущественны,  поступил
бы иначе? Ќет, дело не в том, как Я поступил бы, а в  том,  что  если  бы  Я
действительно поступил, как Ѓазини, Я бы, как и он,  не  усматривал  в  этом
ничего чрезвычайного. ‚от в чем суть: мое самоощущение было бы  точно  таким
же простым и далеким от всего сомнительного, как самоощущение Ѓазини..."
     ќта мысль - она думалась отрывочными, захлестывавшими друг  друга,  все
снова и снова  начинавшимисЯ  сначала  фразами,  -  мысль  эта,  дополнЯвшаЯ
презрение к Ѓазини какой-то очень интимной, тихой, но гораздо глубже, чем то
смогла бы мораль, затрагивающей душевное равновесие болью, мысль эта  пришла
от памЯти об одном только что  испытанном  ощущении,  которое  не  отпускало
’ерлеса. Љогда он узнал от Ѓазини об опасности, грозившей ему, возможно,  со
стороны ђайтинга и Ѓайнеберга, он просто испугалсЯ.  Џросто  испугалсЯ,  как
при нападении, и мгновенно, не размышлЯЯ, стал искать защиты и укрытий. Ѓыло
это, значит, в момент действительной опасности; и ощущение,  испытанное  при
этом, возбуждало его. ќти быстрые, бездумные  импульсы.  Ћн  тщетно  пыталсЯ
снова вызвать их в себе. Ќо он знал,  что  они  мгновенно  лишили  опасность
всЯкой странности и двусмысленности.
     € все-таки это была бы  та  же  опасность,  которую  он  не  далее  как
несколько недель назад почувствовал на этом же месте. ’огда, когда он пришел
в такой странный испуг из-за каморки, котораЯ,  как  забытое  средневековье,
таилась вдали от теплой и светлой жизни, учебных залов, и из-за Ѓайнеберга и
ђайтинга, потому что те из  людей,  которыми  они  там  были,  вдруг  стали,
казалось, чем-то другим,  чем-то  мрачным,  кровожадным,  лицами  совсем  из
другой жизни. ’огда это  было  длЯ  ’ерлеса  метаморфозой,  прыжком,  словно
картина его окружениЯ вдруг предстала другим, проснувшимсЯ от столетнего сна
глазам.
     € все-таки это была та же опасность...  Ћн  непрестанно  повторЯл  себе
это. € снова пыталсЯ сравнить друг с другом воспоминаниЯ об этих двух разных
ощущениЯх...
     Ѓазини  тем   временем   давно   поднЯлсЯ;   он   заметил   осоловелый,
отсутствующий взглЯд своего спутника, тихо собрал свою одежду и улизнул.
     ’ерлее видел это - как сквозь туман, - но не сказал ни слова.
     ‚нимание его было целиком поглощено стремлением снова отыскать  в  себе
ту точку, где вдруг произошла та перемена внутренней перспективы.
     Ќо как  только  он  приближалсЯ  к  ней,  с  ним  происходило  то,  что
происходит при сравнении  близкого  с  далеким:  он  никак  не  мог  поймать
запомнившиесЯ  образы  своих  чувств  одновременно,  каждый  раз  словно  бы
каким-то  тихим  щелчком  вторгалось  чувство,  которое  в  физическом  мире
соответствует примерно  едва  заметным  мышечным  ощущениЯм,  сопровождающим
настройку взглЯда. € каждый раз это в решающий миг отвлекало все внимание на
себЯ, работа сравнениЯ заслонЯла собою предмет  сравнениЯ,  происходил  едва
ощутимый толчок - и все останавливалось.
     € снова, и снова ’ерлес начинал все сначала.
     ќтот механически однообразный процесс  усыпил  его,  привел  в  ледЯное
оцепенение полусна, который долго держал его в неподвижности.  Ќеопределенно
долго.
     ђазбудила ’ерлеса одна мысль - как  тихое  прикосновение  теплой  руки.
’акаЯ с виду естественнаЯ мысль, что ’ерлес удивилсЯ, что давно не напал  на
нее.
     Њысль,  котораЯ  всего-навсего  регистрировала  только  что   узнанное:
простым, неискаженным, в естественных, обыденных пропорциЯх приходит  всегда
то, что издали кажетсЯ таким большим и таинственным. ‘ловно вокруг  человека
проведена невидимаЯ граница.  ’о,  что  готовитсЯ  вне  его  и  приближаетсЯ
издалека, - оно как туманное море, полное исполинских,  менЯющихсЯ  обличий;
то, что подступает к нему, становитсЯ действием, сталкиваетсЯ с его  жизнью,
- оно Ясно и мало, имеет человеческие измерениЯ и человеческие очертаниЯ.  Ђ
между жизнью, которой живешь, и жизнью, которую чувствуешь,  предчувствуешь,
видишь издалека, встает, как узкаЯ дверь, где образы событий должны сжатьсЯ,
чтобы войти в человека, эта невидимаЯ граница.

     € все же, хотЯ это как нельзЯ более соответствовало его  опыту,  ’ерлес
задумчиво склонил голову. "‘траннаЯ мысль...", - почувствовал он.

     Ќаконец он лежал в своей постели. Ћн уже ни о чем больше не думал,  ибо
это давалось с таким трудом и было так бесплодно. ’о, что он узнал о  тайнах
своих  друзей,  хоть  и  мелькало  в  его  уме,  но  так  же  безразлично  и
безжизненно, как новость, прочитаннаЯ в какой-то чужой газете.
     Ћт Ѓазини уже нечего было ждать. Ћднако сама проблема!..  Ќо  она  была
так запутана, а он так устал и так разбит. Њожет быть, все это - иллюзиЯ.
     ’олько зрелище Ѓазини, его  светЯщейсЯ  наготы,  благоухало,  как  куст
сирени,  в  сумраке  ощущений,  который  предшествовал  сну.   „аже   всЯкое
нравственное отвращенье ушло. Ќаконец ’ерлес уснул.

     Ќикакие сны  не  нарушали  его  покоЯ.  Ќо  бесконечно  приЯтное  тепло
расстилало мЯгкие ковры под его телом. ‚ конце  концов  он  проснулсЯ  из-за
этого. € чуть не  вскрикнул.  “  его  кровати  сидел  Ѓазини!  €  с  бешеным
проворством тот в следующее мгновенье снЯл  рубашку,  подлез  под  одеЯло  и
прижал к ’ерлесу свое голое, дрожащее тело.
     …два придЯ в себЯ от этого нападениЯ, ’ерлес оттолкнул от себЯ Ѓазини.
     - ’ы что?..
     Ќо Ѓазини взмолилсЯ.
     - Ћ, не будь снова таким! ’аких, как ты, больше нет. Ћни презирают менЯ
не так, как ты. Ћни делают это только длЯ вида, чтобы самим казатьсЯ  совсем
другими. Ќо ты? €менно ты?! ’ы даже младше менЯ, хотЯ и  сильнее...  мы  оба
младше, чем другие... ты не такой грубый, не такой хвастливый, как они... ты
ласковый, ЯлюблютебЯ!
     - —то - что ты говоришь? —то мне с тобой делать?  ‘тупай  -  сейчас  же
ступай отсюда!
     € ’ерлес страдальчески уперсЯ рукой в шею Ѓазини. Ќо  горЯчаЯ  близость
мЯгкой  чужой  кожи  преследовала  его,   охватывала,   душила.   €   Ѓазини
скороговоркой зашептал:
     -  „а...  да...  пожалуйста...  о,  мне  было  бы   наслажденьем   тебе
услужить...

     ’ерлес не находил ответа. Џока Ѓазини говорил, в эти секунды сомнениЯ и
размышлениЯ его органы чувств опЯть как бы затопило густо-зеленое море. ‹ишь
быстрые слова Ѓазини вспыхивали в нем, как сверканье серебрЯных рыбок.
     Ћн все еще упиралсЯ руками в туловище Ѓазини. Ќо их обволакивало как бы
влажным, тЯжелым теплом, их мускулы ослабели; он забыл о них... ’олько когда
до него дошло какое-то новое из этих трепещущих слов, он очнулсЯ, потому что
почувствовал, как что-то ужасное, непостижимое, что только что -  словно  во
сне - его руки притЯнули к себе Ѓазини.
     Ћн хотел встрепенутьсЯ, крикнуть себе: Ѓазини обманывает тебЯ, он хочет
только стЯнуть тебЯ вниз к себе, чтобы ты уже не мог презирать его. Ќо  крик
этот захлебнулсЯ. ‚о всем просторном доме стоЯла  мертваЯ  тишина;  во  всех
коридорах, казалось, неподвижно уснули темные потоки молчаниЯ.
     Ћн хотел найти самого себЯ, но они, как черные сторожа,  заградили  все
двери.
     ’ерлес  уже  не  искал   слов.   —увственность,   котораЯ   мало-помалу
прокрадывалась в него из отдельных мгновений отчаЯньЯ, проснулась  теперь  в
полном своем объеме. Ћна лежала рЯдом с ним голаЯ  и  закрывала  ему  голову
своим мЯгким черным плащом.  €  нашептывала  ему  на  ухо  сладостные  слова
смирениЯ, и отметала своими теплыми пальцами, как пустые, все вопросы и  все
задачи. € шептала: в одиночестве позволено все.
     ‹ишь в мгновенье, когда его захватило, он на  миг  очнулсЯ  и  отчаЯнно
уцепилсЯ за одну мысль: это не Я!.. не Я!.. ‡автра  Я  опЯть  буду  собой!..
‡автра...

     ‚о вторник вечером вернулись первые воспитанники. „ругаЯ часть  прибыла
лишь с ночными поездами. ‚ доме царила суматоха.
     ’ерлес встретил своих друзей неприветливо и хмуро;  он  все  помнил.  Љ
тому  же  они  принесли  с  собой  из  внешнего  мира  какую-то  свежесть  и
светскость. ќто заставлЯло  его,  любившего  теперь  спертый  воздух  тесных
комнат, испытывать чувство стыда.
     …му теперь вообще часто бывало стыдно. Ќо не из-за того, в сущности, на
что он дал себЯ совратить - ведь это  в  закрытых  заведениЯх  не  такаЯ  уж
редкость, - а потому, что он действительно не  мог  избавитьсЯ  от  какой-то
нежности к Ѓазини, а с другой стороны, острее, чем когда-либо, чувствовал, в
каком презрении и унижении пребывал этот человек.
     “ него часто бывали тайные встречи с ним. Ћн водил его во все закоулки,
которые знал благодарЯ Ѓайнебергу, и так как сам он не  отличалсЯ  ловкостью
при таких тайных походах,  Ѓазини  сориентировалсЯ  быстрее  и  вскоре  стал
вожаком.
     Ђ ночами ему не давала покоЯ ревность, с какой он следил за Ѓайнебергом
и ђайтингом.
     Ћба, однако, держались в стороне от  Ѓазини.  Њожет  быть,  он  им  уже
наскучил. ‚о всЯком случае, с ними как будто  произошла  какаЯ-то  перемена.
Ѓайнеберг был мрачен и замкнут; когда он  говорил,  то  это  бывали  обычные
таинственные намеки на что-то предстоЯщее. ђайтинг, казалось, направил  свой
интерес уже на что-то другое; с привычной ловкостью плел  он  сеть  какой-то
интриги, стараЯсь задобрить одних мелкими  любезностЯми  и  запугать  других
тем, что с помощью тайной хитрости завладел их секретом.
     Љогда они собрались втроем, оба настаивали на том, чтобы  вскоре  опЯть
вызвать Ѓазини в клетушку или на чердак.
     ’ерлес пыталсЯ под всЯкими предлогами отложить это, но сам  страдал  от
такого тайного участиЯ.
     …ще несколько недель назад он вообще не понЯл бы  подобного  состоЯниЯ,
будучи от природы силен, здоров и безыскусствен.
     Ќо и правда не следует думать, что Ѓазини вызывал у ’ерлеса настоЯщее и
- при всей мимолетности и сумбурности - истинное вожделение. ‚  нем  хоть  и
проснулось какое-то подобие страсти, но  назвать  это  любовью  можно  было,
конечно, лишь случайно, вскользь, и, как человек, Ѓазини был  не  более  чем
заменительной и временной целью этой потребности. €бо хотЯ ’ерлес  и  был  с
ним в близких отношениЯх, его, ’ерлеса, желание никогда не насыщалось им,  а
возрастало в новый, нецеленаправленный голод, выходивший за пределы Ѓазини.

     Ћслепила его сперва вообще только нагота стройного отроческого тела.
     ‚печатление было таким же, как  если  бы  перед  ним  предстали  только
красивые, еще далекие от всего свЯзанного с полом формы совсем юной девушки.
ЏотрЯсение. €зумление. € чистота, невольно исходившаЯ от такого состоЯниЯ, -
она-то и внесла в его  отношение  к  Ѓазини  иллюзию  влечениЯ,  это  новое,
дивно-беспокойное чувство. Ђ все  прочее  имело  мало  общего  с  этим.  ќто
остальное,  входЯщее  в  вожделение,  присутствовало  уже  давно  -  уже   в
отношениЯх  с   Ѓоженой   и   еще   гораздо   раньше.   ќто   была   тайнаЯ,
нецеленаправленнаЯ, ни к чему не относЯщаЯсЯ, меланхолическаЯ  чувственность
созреваниЯ, подобнаЯ влажной, черной,  плодородной  земле  весной  и  темным
подземным водам, которым нужен  только  случайный  повод,  чтобы  прорватьсЯ
через свои преграды.
     џвление, пред ставшее  ’ерлесу,  стало  таким  поводом.  Ќеожиданность,
непонЯтность, недооцененность  этого  впечатлениЯ  распахнула  тайники,  где
собралось все скрытое, запретное, душное, смутное и  одинокое,  что  было  в
душе ’ерлеса, и направила эти темные чувства на Ѓазини. €бо  тут  они  сразу
напали на что-то теплое, что дышало, благоухало, было плотью, что  придавало
этим туманным мечтам какие-то очертаниЯ и отдавало им  часть  своей  красоты
вместо того глумливого безобразиЯ, которым их в одиночестве бичевала Ѓожена.
ќто одним махом открыло им дверь  к  жизни,  и  все  смешалось  в  возникшем
полумраке - желаниЯ и действительность, буйные фантазии и  впечатлениЯ,  еще
сохранЯвшие теплые следы жизни, ощущениЯ, шедшие  извне,  и  пламЯ,  которое
рвалось изнутри им навстречу и, охватив, изменЯло их до неузнаваемости.
     Ќо длЯ самого ’ерлеса все  это  было  уже  неразличимо,  соединЯлось  в
одном-единственном, неЯсном, нерасчлененном чувстве,  которое  он  в  первом
изумлении вполне мог принЯть за любовь.

     ‚скоре, однако, он научилсЯ оценивать это правильнее. ‘ этой  поры  его
не отпускало какое-то беспокойство. …два дотронувшись до какой-нибудь  вещи,
он тут же клал ее на место. Џри любом разговоре с товарищами он без  причины
умолкал или в рассеЯнности неоднократно менЯл  тему.  ‘лучалось  также,  что
среди  речи  его  захлестывала  волна  стыда,  отчего  он  краснел,  начинал
заикатьсЯ, отворачиватьсЯ...
     Ћн избегал днем Ѓазини. …сли ему случалось все же  взглЯнуть  на  него,
его почти всегда охватывало какое-то  отрезвление.  Љаждое  движение  Ѓазини
наполнЯло его отвращением, расплывчатые  тени  его  иллюзий  уступали  место
холодной, тупой Ясности, душа его, казалось, сжималась настолько, что ничего
уже  не  оставалось,  кроме  воспоминаниЯ  о  прежнем  вожделении,   которое
представлЯлось ему донельзЯ неразумным и отвратительным. Ћн  топал  ногой  и
скрючивалсЯ, только чтобы избавитьсЯ от этого мучительного стыда.
     Ћн спрашивал себЯ, что сказали бы ему  другие,  узнай  они  его  тайну,
родители, учителЯ?
     Ќо эта последнЯЯ мысль, как правило, прекращала его муки. €м овладевала
прохладнаЯ усталость; его горЯчаЯ и одрЯбнувшаЯ  кожа  снова  напрЯгалась  в
приЯтном ознобе. ’огда он всех тихо пропускал мимо.  Ќо  ко  всем  испытывал
какое-то неуважение. ‚тайне он подозревал  всех,  с  кем  говорил,  в  самых
скверных делах.
     Ђ сверх того, ему недоставало в других стыда. Ћн не думал, что они  так
страдали, как это он знал о себе. ’ерновый венец  его  угрызений  совести  у
них, казалось, отсутствовал.
     Ђ себЯ он чувствовал так,  словно  очнулсЯ  от  глубокой  агонии.  ’ак,
словно его коснулись потаенные руки распада. ’ак, словно не мог забыть тихую
мудрость долгой болезни.
     ‚ этом состоЯнии он чувствовал себЯ счастливым, и то и дело повторЯлись
мгновениЯ, когда он о нем тосковал.
     Ќачинались они с того, что он снова мог равнодушно глЯдеть на Ѓазини  и
с улыбкой выдерживал отвратительное и низкое. ’огда он знал,  что  унизитсЯ,
но вкладывал в это новый смысл. —ем гнуснее и недостойнее было то,  что  ему
предоставлЯл Ѓазини, тем больше  был  контраст  с  тем  чувством  страдающей
утонченности, которое обычно поЯвлЯлось потом.
     ’ерлес удалЯлсЯ в какой-нибудь уголок,  откуда  мог  вести  наблюдение,
оставаЯсь невидимым. Љогда он закрывал глаза,  в  нем  поднималось  какое-то
неЯсное теснение, а когда он открывал их, не находил ничего, что  мог  бы  с
этим сравнить. Ђ потом вдруг вырастала мысль о Ѓазини и все тЯнула  к  себе.
‚скоре она терЯла всЯкую определенность. Љазалось, она уже  не  принадлежала
’ерлесу и уже, казалось, не относилась к Ѓазини. ‚округ нее шумели  чувства,
как похотливые женщины в доверху закрытых одеждах, укрытые под масками.
     Ќи одного ’ерлес не знал по имени, ни об одном не знал, что  скрыто  за
ним; но в этом-то как раз и был  пьЯнЯщий  соблазн.  Ћн  уже  не  знал  себЯ
самого; и из этогото как раз и вырастало его желание дикого,  презрительного
распутства, как на галантном празднике, когда вдруг погаснут  огни  и  никто
уже не знает, кого он тЯнет на землю и осыпает поцелуЯми.

     ’ерлес стал позднее, когда  преодолел  событиЯ  своей  юности,  молодым
человеком с очень тонким и чувствительным умом. Ћн принадлежал тогда  к  тем
эстетически-интеллектуальным натурам, которым следование законам, а отчасти,
пожалуй, и  общественной  морали  дает  некое  успокоение,  избавлЯЯ  их  от
необходимости думать о чем-то  грубом,  далеком  от  душевных  тонкостей,  к
натурам, которые, однако, соединЯют какое-то скучающее  безразличие  с  этой
большой внешней, немного ироничной корректностью, стоит лишь потребовать  от
них  более  личного  интереса  к  ее  объектам.   €бо   этот   действительно
захватывающий их интерес сосредоточен у них  исключительно  на  росте  души,
духа или как там назвать то, что то и дело умножаетсЯ в нас от  какой-нибудь
мысли между словами книги или  перед  замкнутыми  устами  картины;  то,  что
подчас пробуждаетсЯ, когда какаЯ-то одинокаЯ, своенравнаЯ мелодиЯ дергает ту
тонкую красную нить, нить нашей крови, которую она за собой  тЯнет;  но  что
всегда исчезает, когда мы пишем канцелЯрские бумаги, строим машины, ходим  в
цирк или занимаемсЯ сотнЯми других подобных дел...
     Џредметы, стало быть, взывающие лишь к их моральной корректности,  этим
людЯм в высшей степени безразличны. Џоэтому в позднейшей своей жизни  ’ерлес
и не сожалел о том, что случилось  тогда.  …го  потребности  обладали  такой
односторонне эстетической сосредоточенностью, что  если  бы,  например,  ему
рассказали очень похожую историю о распутстве какого-нибудь развратника, ему
навернЯка  и  в  голову  не  пришло  бы  направить  свое  возмущение  против
случившегосЯ. Ћн презирал бы такого  человека  как  бы  не  за  то,  что  он
развратник, а потому, что он ничего лучшего не представлЯет собой; не за его
распутство, а  за  то  психологическое  состоЯние,  которое  заставлЯет  его
распутничать; потому что  он  глуп  или  потому,  что  его  разум  не  знает
психологического противовеса... - во всех случаЯх, стало быть, только за тот
грустный, ущербный, жалкий вид, в котором он предстает. € он презирал бы его
одинаково независимо от того, состоЯл ли бы его порок в половом  распутстве,
или в маниакальном курении, или в алкоголизме.
     € как длЯ всех, кто настолько сосредоточен  исключительно  на  развитии
своего ума, длЯ него само существование душных и бурных чувств еще мало  что
значило. Ћн готов был считать, что способность наслаждатьсЯ,  художественный
талант, всЯкаЯ утонченнаЯ духовнаЯ жизнь - это украшение,  о  которое  легко
поранитьсЯ. Ћн полагал, что у человека  с  богатой  и  подвижной  внутренней
жизнью непременно должны быть мгновениЯ, когда ему дела  нет  до  других,  и
воспоминаниЯ, которые он хранит в потайных Ящиках. €  требовал  он  от  него
только, чтобы тот впоследствии умел ими тонко пользоватьсЯ.
     € когда однажды кто-то, кому он поведал историю своей  юности,  спросил
его, не стыдно  ли  бывает  порой  этого  воспоминаниЯ,  он  с  улыбкой  дал
следующий ответ:
     - џ, конечно, не отрицаю, что тут было унижение. Ђ почему бы и нет? Ћно
прошло. Ќо что-то от него навсегда осталось - та малаЯ толика  Яда,  котораЯ
нужна, чтобы отнЯть у души слишком уверенное и успокоенное здоровье  и  дать
ей взамен более тонкое, обостренное, понимающее.
     ‘могли бы вы, кстати, сосчитать часы унижениЯ, которые вообще  выжигает
в душе, как  клеймо,  каждаЯ  большаЯ  страсть?  Џодумайте  только  о  часах
нарочитого унижениЯ  в  любви!  Ћб  этих  отрешенных  часах,  когда  любЯщие
склонЯютсЯ над некими глубокими колодцами или прикладывают ухо друг другу  к
сердцу - не услышат ли там, как когти больших, неспокойных кошек нетерпеливо
скребутсЯ о тюремные стены? ’олько чтобы почувствовать, как дрожишь!  ’олько
чтобы испугатьсЯ своего одиночества над этими темными, клеймЯщими  безднами!
’олько чтобы внезапно - в стране  одиночества  с  этими  мрачными  силами  -
совсем убежать друг в друга!
     ‡аглЯните-ка  в  глаза  молодым  супружеским  парам.  ’ы  думаешь?..  -
написано там, - но ты же не подозреваешь, как глубоко можем мы  погрузитьсЯ!
‚ этих глазах видна веселаЯ насмешка над тем, кто о  стольком  не  знает,  и
нежнаЯ гордость тех, кто друг с другом прошел через все круги ада.
     € как эти любЯщие друг с другом, так Я тогда прошел через это  с  самим
собой.

     Ћднако, хотЯ позднее ’ерлес судил так, в ту пору, когда он  пребывал  в
буре одиноких, чувственных  ощущений,  в  нем  отнюдь  не  всегда  была  эта
уверенность, убежденнаЯ  в  благом  конце.  Ћт  загадок,  недавно  лишь  его
мучивших,  оставалсЯ   еще   смутный   отголосок,   различимый   в   глубине
происходившего с ним, как глухой далекий  звук.  Љак  раз  об  этом  ему  не
хотелось теперь думать.
     Ќо порой приходилось. € тогда им овладевала глубочайшаЯ  безнадежность,
и  совсем  другой,  усталый,  безысходный  стыд  охватывал  его   при   этих
воспоминаниЯх.
     Ћднако и в этом стыде он тоже не отдавал себе отчета.
     ’ому  способствовали  особые  условиЯ  училища.   ’ам,   где   молодые,
настойчивые силы сдерживались за серыми стенами, они без  разбора  заполнЯли
воображение сладострастными картинами, которые у многих отнимали рассудок.
     €звестнаЯ  степень  распутства  считалась  даже  чем-то   мужественным,
отважным, смелостью  в  получении  запретных  удовольствий.  Ћсобенно  когда
сравнивали себЯ с почтенно-хилыми по  большей  части  учителЯми.  €бо  тогда
призыв  к  морали  приобретал  смешную  свЯзь  с  узкими  плечами,   острыми
животиками на тонких ножках и глазками, которые невинными  овечками  паслись
за стеклами своих очков, словно мир не что иное,  как  поле,  полное  цветов
строгой назидательности.
     ‚ конце концов в училище еще не знали жизни и не подозревали  обо  всех
тех градациЯх от  подлости  и  беспутства  до  болезни  и  комизма,  которые
наполнЯют взрослого прежде всего отвращением, когда  он  слышит  о  подобных
вещах.
     ‚се эти тормоза, чью действенность мы и  ценить  не  способны,  у  него
отсутствовали. Ћн поистине наивно угодил в свои прегрешениЯ.
     ‚едь и этической сопротивлЯемости, этой тонкой  чувствительности  духа,
которую он так высоко позднее ценил, у него тогда еще не было.  Ќо  она  уже
давала о себе знать. ’ерлес заблуждалсЯ, он видел  лишь  тени,  падавшие  от
чего-то еще неведомого ему  в  его  сознание,  и  принимал  их  ошибочно  за
действительность, но он должен был выполнить на  самом  себе  некую  задачу,
некую задачу души, - хотЯ задача эта была ему еще не по силам.
     Ћн знал только, что последовал за чем-то еще неЯсным  дорогой,  котораЯ
вела в глубь его  души,  и  он  при  этом  устал.  Ћн  привык  надеЯтьсЯ  на
необычайные, тайные открытиЯ