 стенами тени темноты будут, как  черные  евнухи,
стоЯть на страже и даже близко не подпустЯт людей.
     ’акого вида была его одинокость, с тех пор как его тогда  бросили  -  в
лесу,  где  он  плакал.  Ћна  обладала  длЯ   него   прелестью   женщины   и
нечеловеческого. Ћн чувствовал ее как  женщину,  но  ее  дыхание  было  лишь
стеснением в собственной груди, ее лицо - головокружительным забвением  всех
человеческих лиц, движениЯ ее  рук  были  мурашками,  бежавшими  у  него  по
телу...
     Ћн боЯлсЯ этой фантазии,  сознаваЯ  ее  необузданную  тайность,  и  его
беспокоила мысль, что такие картины будут приобретать все большую власть над
ним. Ќо как раз тогда, когда он казалсЯ себе особенно  серьезным  и  чистым,
они-то и возникали. Љак реакциЯ, можно сказать, на эти мгновениЯ,  когда  он
предугадывал чувственное знание, которое уже в нем  готовилось,  но  еще  не
соответствовало его опыту. €бо в развитии всЯкой  тонкой  нравственной  силы
есть такаЯ раннЯЯ точка, когда она ослаблЯет душу, чьим самым смелым  опытом
она, возможно, когда-нибудь будет - как если бы корни ее должны были  сперва
опасть, чего-то ища, и разворошить грунт, который им потом суждено укрепить,
- отчего у юноши с большим будущим бывает обычно богатое унижениЯми прошлое.
     Џристрастие ’ерлеса к определенным  настроениЯм  было  первой  приметой
того душевного развитиЯ, которое позднее проЯвилось  в  таланте  удивлЯтьсЯ.
„ело  в  том,  что  в  дальнейшем  им  прЯмо-таки  овладела  одна   страннаЯ
способность. Ћна заставлЯла его воспринимать  событиЯ,  людей,  предметы,  а
порой и самого себЯ так, что у него при  этом  возникало  чувство,  с  одной
стороны, неразрешимой непонЯтности,  с  другой  -  необъЯснимого,  ничем  не
оправданного родства. Ћни казались ему до осЯзаемости  понЯтными  и  все  же
никогда без остатка не растворЯющимисЯ в словах и мыслЯх. Њежду событиЯми  и
его "Я", даже между его собственными  чувствами  и  каким-то  сокровеннейшим
"Я", которое жаждало быть  ими  понЯтым,  всегда  оставалась  разделительнаЯ
черта, по мере его  приближениЯ  к  ней  отступавшаЯ  от  его  желаниЯ,  как
горизонт. „а, чем точнее охватывал  он  мыслЯми  свои  ощущениЯ,  чем  более
знакомыми становились они ему, тем более чужими и непонЯтными  делались  они
длЯ него одновременно, так что даже думалось уже, что не  они  отступают  от
него, а он сам удалЯетсЯ от них и все же не может  отделатьсЯ  от  ощущениЯ,
что приближаетсЯ к ним.
     ќто странное,  труднообъЯснимое  противоречие  заполнЯло  потом  долгий
отрезок его духовного развитиЯ, оно, казалось, разрывало ему душу и угрожало
ей как главнаЯ ее проблема.
     Џока же тЯжесть этих борений  сказывалась  только  в  частой  внезапной
усталости и словно бы уже издали пугала  ’ерлеса,  как  только  какое-нибудь
сомнительное, странное настроение -  как  сейчас  -  напоминало  о  них.  Ћн
представилсЯ себе тогда таким же бессильным, как узник, на котором поставили
крест, одинаково отрезанным от себЯ и от мира; ему  впору  было  кричать  от
пустоты и отчаЯниЯ, а он  вместо  того  словно  бы  отворачивалсЯ  от  этого
серьезного и полного ожиданиЯ, измученного и  усталого  человека  в  себе  и
прислушивалсЯ  -  еще  испуганный  этим  внезапным  самоотречением   и   уже
восхищенный их теплым,  грешным  дыханием  -  к  шепчущим  голосам,  которые
находило длЯ него одиночество.
     ’ерлес вдруг  предложил  расплатитьсЯ.  ‚  глазах  Ѓайнеберга  блеснуло
понимание; он знал это настроение. ’ерлесу это согласие было  противно;  его
отвращение к Ѓайнебергу ожило снова,  и  он  почувствовал  себЯ  опозоренным
общностью с ним.
     Ќо другого и нечего было тут ждать. Џозор - это добавочное  одиночество
и новаЯ мрачнаЯ стена.
     € они молча зашагали по уже определенному пути.

     ‚ последние минуты прошел, по-видимому, небольшой дождь  -  воздух  был
влажный  и  теплый,  вокруг  фонарей  дрожал  пестрый  туман,   а   тротуары
поблескивали.
     ’ерлес плотно прижал к телу ударЯвшуюсЯ о плиты мостовой шпагу, но даже
стук каблуков оглушал его почему-то.
     ‚скоре под ногами у них была мЯгкаЯ  землЯ,  они  удалились  от  центра
города и по широким деревенским улицам шагали к реке.
     —ернаЯ и лениваЯ, она с грудным бульканьем  ворочалась  под  деревЯнным
мостом. Ћдин-единственный фонарь стоЯл тут с пыльными и разбитыми  стеклами.
‘вет беспокойно гнувшегосЯ от ветра пламени падал иногда на бегущую волну  и
растекалсЯ  по  ее  тылу.  Ѓревна  настила  отзывались  на   каждый   шаг...
откатывались вперед и возвращались на место...
     Ѓайнеберг остановилсЯ. Џротивоположный  берег  густо  порос  деревьЯми,
которые, поскольку дорога сворачивала под прЯмым углом и  шла  дальше  вдоль
воды, стоЯли грозной, черной, непроницаемой стеной.  ‹ишь  после  осторожных
пои сков нашлась узкаЯ, скрытаЯ тропка, котораЯ вела прЯмо  вглубь.  ѓустой,
сильно разросшийсЯ подлесок, за который задевала одежда, каждый раз  обдавал
брызгами. ‚скоре им пришлось снова  остановитьсЯ  и  зажечь  спичку.  ‘тоЯла
полнаЯ тишина, даже плеска реки не было уже слышно.  ‚друг  до  них  донессЯ
издалека  неЯсный,  прерывистый  звук.   Ћн   походил   на   крик   или   на
предостережение. €ли просто на возглас непонЯтного существа, которое вот-вот
вырветсЯ к ним из кустов. Ћни двинулись  на  звук,  остановились,  двинулись
снова.  ‚сего  прошло,  вероЯтно,  четверть  часа,  когда  они,   облегченно
вздохнув, различили громкие голоса и звуки гармони.
     „еревьЯ стоЯли теперь реже, и после нескольких шагов они  оказались  на
краю прогалины,  посреди  которой  грузно  высилось  квадратное  трехэтажное
здание.
     ќто было старинное купальное заведение. Љогда-то  оно  служило  жителЯм
городка и окрестным крестьЯнам длЯ лечебных целей, но уже много  лет  стоЯло
почти пустым. ’олько на первом его этаже приютилсЯ трактир.
     Ћба остановились и прислушались.
     ’ерлес выставил было вперед ногу, чтобы выйти из кустов,  как  вдруг  в
сенЯх дома загрохотали по  полу  тЯжелые  сапоги  и  какой-то  пьЯный  вышел
нетвердым шагом на воздух. ‡а ним, в тени сеней, стоЯла  женщина,  и  слышно
было, как она что-то шепчет торопливым, злым голосом, словно чего-то от него
требуЯ... Њужчина рассмеЯлсЯ в ответ, пошатываЯсь.  ‡атем  донеслось  что-то
похожее на просьбы.  Ќо  и  это  нельзЯ  было  разобрать.  ‘лышалось  только
вкрадчивое, уговаривающее звучанье голоса.  †енщина  вышла  теперь  ближе  и
положила руку мужчине на плечо. ‹уна осветила ее - ее  юбку,  ее  кофту,  ее
просЯщую улыбку.
     Њужчина смотрел прЯмо вперед,  качал  головой  и  не  вынимал  руки  из
карманов. ‡атем он сплюнул и оттолкнул женщину. ’еперь удавалось разобрать и
их голоса, которые стали громче:
     - ...’ак ты ничего не даешь? Ђх, ты...
     - ‘тупай наверх, мразь!
     - —то? ‚от жмот сиволапый!
     ‚ ответ пьЯный, тЯжело двигаЯсь, поднЯл камень.
     - …сли сейчас не отстанешь, дура ты непотребнаЯ, хрЯсну тебЯ по горбу!
     € он замахнулсЯ. ’ерлес услышал, как женщина,  выругавшись  напоследок,
убежала по лестнице.
     Њужчина постоЯл, в нерешительности держа камень в руках. Ћн  засмеЯлсЯ,
посмотрел на небо, где между черными тучами плыла желтаЯ,  как  вино,  луна;
затем уставилсЯ в темную изгородь кустов, словно раздумываЯ, не  махнуть  ли
туда.  ’ерлес  осторожно  убрал  выставленную  вперед  ногу,  он  чувствовал
сердцебиение у самого горла. Ќаконец пьЯный,  видимо,  опомнилсЯ.  …го  рука
выронила камень. ‘ резким, торжествующим смехом он крикнул в  окно  какую-то
грубую непристойность, затем скрылсЯ за углом.
     Ћба стоЯли все еще неподвижно.
     - ’ы узнал ее? - шепнул Ѓайнеберг. - ќто была Ѓожена.
     ’ерлес не ответил; он прислушивалсЯ, не возвращаетсЯ ли  пьЯный.  ‡атем
Ѓайнеберг подтолкнул его вперед. Ѓыстрыми, осторожными шагами прошли  они  -
мимо пЯтна света, клином падавшего из окна первого этажа, - в  темные  сени.
’есными поворотами поднималась  на  второй  этаж  деревЯннаЯ  лестница.  ’ут
слышали, вероЯтно, их шаги по скрипЯщим ступенькам, или о  дерево  ударилась
шпага: дверь шинка открылась, и  кто-то  вышел  посмотреть,  кто  пришел,  а
гармонь вдруг умолкла и шум голосов на миг выжидающе стих.
     ’ерлес  испуганно  пробиралсЯ  поворотами  лестницы.  Ќо  несмотрЯ   на
темноту, его, кажетсЯ,  заметили,  ибо  он  слышал,  как  насмешливый  голос
официантки,  когда  дверь  опЯть  закрывалась,  что-то  сказал,  после  чего
последовал хохот.
     Ќа лестничной площадке второго этажа было совершенно темно. Ќи  ’ерлес,
ни Ѓайнеберг не решались сделать ни шага вперед, не уверенные,  что  они  не
опрокинут  чего-нибудь  и  не  поднимут  шум.  ЏодгонЯемые  волнением,   они
торопливыми пальцами искали дверную ручку.

     Ѓожена крестьЯнской девушкой приехала в  большой  город,  где  пошла  в
прислуги и стала горничной.
     †илось ей сначала очень хорошо. ЉрестьЯнский облик, который она, как  и
широкую, твердую походку, не совсем утратила, обеспечивал ей доверие хозЯек,
любивших в этом запахе коровника, от нее как бы исходившем, ее  простоту,  и
любовь хозЯев, ценивших этот аромат. ’олько, наверно, из  каприза,  да  еще,
может быть, из-за недовольства и глухой тоски по страсти  бросила  она  свою
удобную жизнь. Ћна стала официанткой, заболела, нашла пристанище в  каком-то
элегантном борделе и постепенно, по мере того как распутнаЯ  жизнь  истощала
ее, снова покатилась в провинцию - все дальше и дальше.
     ‡десь наконец, где она уже много лет жила неподалеку  от  своей  родной
деревни, она днем помогала в трактире, а  вечерами  читала  дешевые  романы,
курила папиросы и от случаЯ к случаю принимала мужчин.
     Ћна еще не стала совсем безобразна, но лицо  ее  было  на  диво  лишено
всЯкой привлекательности, и она прЯмо-таки старалась еще сильней подчеркнуть
это своей повадкой. Ћна всЯчески показывала, что ей хорошо знакомы  блеск  и
суета высшего света,  но  что  длЯ  нее  это  пройденный  этап.  Ћна  любила
говорить, что ей на это, как и на себЯ, как  и  на  все  вообще,  наплевать.
ЌесмотрЯ на свою запущенность, она пользовалась поэтому известным  уважением
у окрестных крестьЯнских сыновей. Ћни хоть  и  отплевывались,  когда  о  ней
говорили, хоть и считали себЯ обЯзанными  быть  с  ней  еще  грубее,  чем  с
другими девушками, но, в сущности, еще как гордились этой "окаЯнной девкой",
котораЯ вышла из  их  среды  и  так  сумела  узнать  изнанку  мира.  •оть  и
поодиночке и украдкой, а снова и снова приходили они побеседовать с  ней.  ‚
этом Ѓожена находила какой-то остаток гордости, оправдание своей  жизни.  Ќо
еще, может быть, большее удовлетворение доставлЯли  ей  молодые  господа  из
училища. Џеред ними она нарочно выставлЯла самые грубые  и  некрасивые  свои
свойства, потому что те все равно, как она выражалась, приползут к ней.
     Љогда приЯтели вошли, она, как обычно,  лежала  на  кровати,  курила  и
читала.
     …ще стоЯ в дверЯх, ’ерлес жадными глазами вобрал в себЯ это зрелище.
     - Ѓог ты мой,  что  за  милые  мальчики  пожаловали!  -  встретила  она
насмешливым возгласом вошедших, немного презрительно их оглЯдываЯ.  -  Ќикак
ты, барон? Ђ что скажет мама по этому поводу?
     ’акое начало было в ее духе.
     - Ќу, хватит... - пробормотал Ѓайнеберг и сел к ней на кровать.  ’ерлес
сел в стороне; ему было досадно, что Ѓожена не обращала на него  вниманиЯ  и
делала вид, будто не знает его.
     Џриходы к этой женщине стали  в  последнее  времЯ  его  единственной  и
тайной радостью. Љ концу  недели  он  уже  волновалсЯ  и  не  мог  дождатьсЯ
воскресеньЯ, когда он вечером будет крастьсЯ к  ней.  ‡анимала  его  главным
образом эта необходимость крастьсЯ. …сли бы, например, тому пьЯному малому у
трактира вздумалось погнатьсЯ  за  ним?  Џросто  ради  удовольствиЯ  всыпать
блудливому барчуку? Ћн не был труслив, но он знал, что  тут  он  беззащитен.
Џротив этих кулачищ изЯщнаЯ шпага показалась ему насмешкой.  Ђ  кроме  того,
стыд и наказание, которых ему бы не миновать! …му ничего не осталось бы, как
удрать или просить пощады. €ли искать защиты у Ѓожены. ќта мысль пронЯла его
насквозь. ‚от  оно  самое!  ’олько  это!  Ќичего  другого!  ќто  страх,  эта
капитулЯциЯ  манили  его  каждый   раз   заново.   ќтот   уход   от   своего
привилегированного положениЯ, когда окажешьсЯ среди  простых  людей...  ниже
их!
     Ћн не был порочен. Џри осуществлении всегда перевешивали  отвращение  к
своей затее и страх перед возможными последствиЯми. ’олько фантазиЯ  принЯла
у него нездоровое направление. Љогда дни недели один за другим  ложились  на
его жизнь свинцовой тЯжестью, его начинали манить эти едкие раздражители. €з
воспоминаний о его приходах к  Ѓожене  возникал  своеобразный  соблазн.  Ћна
представлЯлась ему существом чудовищной низости,  а  его  отношение  к  ней,
чувства,  через  которые  он  должен  был  тут  пройти,   жестоким   культом
самопожертвованиЯ. …го манило оставить все, что обычно  замыкало  его:  свое
привилегированное положение, мысли и чувства, которые ему прививали, все то,
что ничего ему не давало и подавлЯло его. …го манило самозабвенно убежать  к
этой женщине, голым, ничем не прикрытым.
     ќто не было иначе, чем у молодых людей  вообще.  Ѓудь  Ѓожена  чиста  и
красива и будь он тогда способен  любить,  он,  может  быть,  кусал  бы  ее,
усиливал бы до боли и свое сладострастье. €бо  перваЯ  страсть  взрослеющего
человека - это не любовь к одной, а ненависть ко всем. —увство,  что  ты  не
понЯт, и непонимание мира вовсе не сопровождают первую страсть,  а  суть  ее
единственнаЯ неслучайнаЯ причина. Ђ сама она -  бегство,  при  котором  быть
вдвоем значит быть в удвоенном одиночестве.
     Џочти каждаЯ перваЯ страсть длитсЯ недолго и оставлЯет горький  осадок.
Ћна есть заблуждение, разочарование. Џотом не понимаешь себЯ  и  не  знаешь,
кого винить. Џроисходит это оттого, что люди в этой  драме  друг  длЯ  друга
большей частью случайны - случайные попутчики по бегству. “спокоившись,  они
друг друга уже не узнают.  Ћни  замечают  друг  в  друге  противоположности,
потому что уже не замечают общего.
     “ ’ерлеса это было иначе только потому,  что  он  был  один.  ‘тареющаЯ
униженнаЯ проститутка была не в силах раскрепостить его до конца. Ћднако она
была женщиной до  такой  степени,  что  как  бы  преждевременно  вырвала  на
поверхность какие-то части его души, которые, как зреющие зачатки, еще ждали
оплодотворЯющего мгновениЯ.
     Ћтсюда-то и шли его странные мечтаниЯ  и  фантастические  соблазны.  Ќо
почти так же сильно хотелось ему порой броситьсЯ на  землю  и  закричать  от
отчаЯниЯ.

     Ѓожена все еще не обращала вниманиЯ на ’ерлеса.  Љазалось,  она  делала
это со  злости,  только  чтобы  его  раздосадовать.  ‚незапно  она  прервала
разговор:
     - „айте мне денег, Я схожу за чаем и за водкой. ’ерлес дал ей  одну  из
серебрЯных монет, которые
     днем получил  от  матери.  Ѓожена  взЯла  с  подоконника  спиртовку  со
множеством вмЯтин  и  зажгла  горелку;  затем  стала  медленно  и  шаркающей
походкой спускатьсЯ по лестнице.
     Ѓайнеберг толкнул ’ерлеса.
     - Џочему ты такой скучный? Ћна подумает, что ты трусишь.
     - Ќе втЯгивай менЯ, - попросил ’ерлес, - у менЯ нет настроениЯ. Ѓеседуй
с ней один. ‘ чего это она, кстати, то и дело заговаривает о твоей матери?
     - ‘ тех пор как она знает мою фамилию, она утверждает,  что  служила  у
моей тетки и знала мою мать. Ћтчасти это, по-видимому,  правда,  но  отчасти
она, конечно, врет - просто удовольствиЯ ради; хотЯ мне  непонЯтно,  что  ее
тут забавлЯет.
     ’ерлес покраснел; поразительнаЯ мысль пришла ему  в  голову...  Ќо  тут
вернулась Ѓожена с водкой и снова села рЯдом с  Ѓайнебергом  на  кровать.  €
сразу же продолжила прежний разговор.
     - ...„а, твоЯ мама была красиваЯ девушка. ’ы  со  своими  оттопыренными
ушами нисколько на нее не похож. €  веселаЯ.  Ќе  одному,  наверно,  кружила
голову. € права была.
     Џосле небольшой паузы ей вспомнилось, видно, что-то особенно веселое.
     - ’вой дЯдЯ) драгунский офицер, помнишь? ЉажетсЯ, Љарл  его  звали,  он
был  кузен  твоей  матери,  так  вот,  он  тогда  ухаживал  за  ней.  Ђ   по
воскресеньЯм, когда дамы были в церкви,  приставал  ко  мне.  Љаждую  минуту
требовал принести ему в комнату то одно, то другое. ‘обой он был хоть  куда,
до сих пор помню, только уж совсем не стеснЯлсЯ...
     Ћна сопровождала эти слова многозначительным смехом. ‡атем стала дальше
распространЯтьсЯ на эту тему, доставлЯвшую ей, видимо, особое  удовольствие.
…е речь была развЯзна, и говорила она так,  словно  хотела  замарать  каждое
слово в отдельности.
     - ...„умаю, он и матери твоей нравилсЯ. …сли бы она только узнала  это!
Ќаверно, твоей тетке пришлось бы выгнать из дома менЯ и его. ’аковы  уж  эти
благородные дамы, особенно когда у них  еще  нет  мужа.  Ѓожена,  миленькаЯ,
сходи, Ѓожена, миленькаЯ, принеси, - только и слышно было весь день. Ђ когда
кухарка забеременела, тут бы послушал! Ћни, с них станет, думали,  что  наша
сестра ноги моет только раз в год. Љухарке, правда, они ничего  не  сказали,
но Я кое-что услыхала, когда прислуживала в комнате, а они как раз  говорили
об этом. ’воЯ мать сделала такое лицо, словно готова напитьсЯ  одеколона.  Ђ
вскоре твоЯ тетка сама ходила с брюхом до носа...
     ‚о времЯ речи Ѓожены ’ерлес чувствовал себЯ почти беззащитным перед  ее
мерзкими намеками.
     ’о, что она описывала, он  живо  видел  перед  собой.  Њать  Ѓайнеберга
превратилась в его собственную. Ћн вспоминал  светлые  комнаты  родительской
квартиры. “хоженные, чистые, неприступные лица, которые дома во времЯ званых
обедов часто внушали ему какое-то благоговение,  холеные,  прохладные  руки,
которые даже за  едой,  казалось,  не  давали  себе  ни  малейшей  поблажки.
Њножество таких подробностей вспоминалось ему, и ему было стыдно  находитьсЯ
в такой  дурно  пахнущей  комнатушке  и  вздрагивать  от  унизительных  слов
какой-то  девки.  ‚оспоминание  о  совершенных  манерах  этого  никогда   не
забывающего о форме общества оказало на него более сильное воздействие,  чем
всЯкие моральные соображениЯ. Њетание его  темных  страстей  показалось  ему
смешным. ‘ провидческой Ясностью увидел он  холодное,  отклонЯющее  движение
руки, смущенную улыбку, с которыми его отстранили бы от себЯ, как маленького
неопрЯтного зверька. ’ем не менее он, как  привЯзанный,  осталсЯ  сидеть  на
своем месте.
     ‘ каждой подробностью, какую он вспомнил,  в  нем,  нарЯду  со  стыдом,
вырастала и цепь гадких мыслей. Ћна  началась,  когда  Ѓайнеберг  сделал  то
поЯснение к речам Ѓожены, после которого ’ерлес покраснел.
     ’огда он вдруг невольно подумал о собственной матери, и это засело, это
ему не удавалось стрЯхнуть.  ќто  только  промелькнуло  у  него  на  границе
сознаниЯ... с быстротой молнии, в смутной дали...  на  краю...  мимолетно...
ќто и мыслью-то назвать нельзЯ было. € тут же  вереницей  побежали  вопросы,
которые должны были это прикрыть: "‘ какой  стати  эта  Ѓожена  ставит  свою
низкую личность рЯдом с личностью моей матери? ‘ какой стати  проталкиваетсЯ
к ней в тесноте одной и той же мысли? Џочему не делает земного поклона,  раз
уж ей нужно о ней говорить? Џочему нет ничего, что как пропасть выразило  бы
отсутствие тут какой бы то ни было общности? ‚едь как же  так?  ќта  женщина
длЯ менЯ сгусток всЯческой похоти; а моЯ мать - существо, которое до сих пор
проходило через мою жизнь в безоблачной  дали,  Ясно  и  без  снижений,  как
небесное тело, по ту сторону всЯкого вожделениЯ..."
     Ќо все эти вопросы не были сутью дела,  не  затрагивали  ее.  Ћни  были
чем-то вторичным; чем-то, что пришло ’ерлесу на ум  лишь  впоследствии.  Ћни
потому и множились, что ни один не попадал в точку. Ћни были лишь увертками,
парафразами того факта, что неосознанно, неожиданно, инстинктивно  поЯвилась
некаЯ психологическаЯ свЯзь, котораЯ еще до того, как они возникли, ответила
на них в недобром смысле. ’ерлес пожирал глазами Ѓожену и при  этом  не  мог
забыть свою мать; через него проходила цепь  соединЯвшей  обеих  свЯзи.  ‚се
остальное было лишь барахтаньем в этом сплетении  образов.  €х  сплетенность
была единственным фактом. Ќо из-за тщетности попыток  сбросить  с  себЯ  его
гнет факт этот приобретал страшное, неЯсное значение,  которое  сопровождало
всЯческие усилиЯ словно бы коварной усмешкой.

     ’ерлес оглЯделсЯ в комнате, чтобы освободитьсЯ от  этого.  Ќо  все  уже
принЯло один этот смысл. †елезнаЯ печурка с пЯтнами ржавчины сверху, кровать
с шаткими  столбиками  и  крашеной  спинкой,  с  которой  во  многих  местах
облупилась краска, грЯзные постельные принадлежности, проглЯдывавшие  сквозь
дыры ветхого покрывала; Ѓожена, ее рубашка, сползшаЯ с одного плеча, пошлый,
крикливо-красный цвет ее юбки, ее заливистый  смех  во  весь  рот;  наконец,
Ѓайнеберг, чье поведение по сравнению  с  обычным  казалось  ему  поведением
какого-то   беспутного    свЯщенника,    который,    сбесившись,    вплетает
двусмысленности в строгие формулы молитвы... ‚се это толкало в одну сторону,
теснило ее и насильно сворачивало его мысли все назад и назад.
     ‹ишь в одном месте нашли покой его взглЯды, затравленно перебегавшие  с
одного на другое. ќто было выше маленькой занавески. ’ам с неба  заглЯдывали
в комнату тучи и неподвижно стоЯла луна.
     Љазалось, он вышел вдруг на свежий, спокойный ночной воздух. Ќа миг все
его мысли стихли. ‡атем пришло одно приЯтное воспоминание.  ‡агородный  дом,
где они жили последним летом. Ќочи  в  молчащем  парке.  „рожащий  звездами,
бархатно-темный небосвод. ѓолос матери из глубины сада,  где  она  гулЯла  с
папой по слабо светившимсЯ гравийным дорожками. Џесни, которые она  негромко
сама себе напевала. Ќо тут - его прЯмо-таки пронзило - опЯть  возникало  это
мучительное сравнение. —то они оба могли  тогда  чувствовать?  ‹юбовь?  Ќет,
мысль эта впервые пришла к нему сейчас. ќто вообще нечто совсем другое.  ќто
не длЯ больших и взрослых людей. € уж вовсе не  длЯ  его  родителей.  ‘идеть
ночью у открытого окна и чувствовать себЯ всеми покинутым, чувствовать  себЯ
другим, чем  большие,  превратно  понЯтым  при  каждом  смешке,  при  каждом
насмешливом взглЯде, не быть в силах никому объЯснить, что ты уже значишь, и
мечтать о той, котораЯ это поймет, - вот что  такое  любовь!  Ќо  длЯ  этого
нужно быть молодым и одиноким. “  них  это  было,  наверно,  что-то  другое.
—то-то спокойное и невозмутимое. Њама просто пела вечером в темном  саду,  и
ей было весело.
     Ќо этого-то как раз и не понимал ’ерлес. ’ерпеливые планы, которые  длЯ
взрослых - а они этого и не замечают - сцеплЯют дни в месЯцы  и  годы,  были
ему еще чужды. Љак и то отупение, длЯ которого даже никакого вопроса нет уже
в том, что вот и еще один день подходит к концу. …го жизнь  была  направлена
на каждый день. ЉаждаЯ ночь означала длЯ него ничто,  могилу,  погашенность.
‘пособности  каждодневно  ложитьсЯ  умирать,  не   испытываЯ   из-за   этого
беспокойства, он еще не приобрел.
     Џоэтому он всегда подозревал за ней что-то, что от него скрывают.  Ќочи
казались ему темными  вратами  к  таинственным  радостЯм,  которые  от  него
утаили, отчего его жизнь была пуста и несчастна.
     Ћн вспомнил странный смех матери и то, как она - он увидел это  в  один
из тех вечеров - в шутку прижалась к плечу мужа.  ќто,  казалось,  исключало
какое бы то ни было сомнение. €з мира этих спокойных,  стоЯщих  выше  всЯкий
подозрений тоже должна была вести сюда какаЯ-то дверца. € знаЯ, что так  оно
и есть, он мог думать об  этом  только  с  той  определенной  улыбкой,  злой
недоверчивости которой он тщетно сопротивлЯлсЯ...
     Ѓожена тем временем продолжала рассказывать. ’ерлес слушал вполуха. Ћна
говорила о ком-то, кто тоже приходит чуть ли не каждое воскресенье...
     - Љак его фамилиЯ? Ћн из твоего набора.
     - ђайтинг?
     - Ќет.
     - Љакого он вида?
     - Ћн приблизительно такого же роста, как  этот,  -  Ѓожена  указала  на
’ерлеса, - только голова у него великовата.
     - Ђ, Ѓазини?
     - „а, да, так он назвал себЯ. Ћчень смешной. € благородный. Џьет только
вино. Ќо глупый. ќто стоит ему кучу денег, а он  ничего  не  делает,  только
что-нибудь рассказывает мне. Ћн хвастаетсЯ романами, которые будто бы крутит
дома. Љакой только ему от этого толк? џ же вижу, что он в первый раз в жизни
пришел к бабе. ’ы тоже еще мальчишка, но  ты  нахальный.  Ђ  он  неловкий  и
боитсЯ этого, потому и расписывает мне, как должен  обходитьсЯ  с  женщинами
сластолюбец - да, так он сказал. Ћн говорит, что все бабы ничего другого  не
стоЯт. Ћткуда вам это знать уже?
     Ѓайнеберг ответил ей насмешливой ухмылкой.
     - ‘мейсЯ, смейсЯ! - весело прикрикнула на него Ѓожена. - џ  его  как-то
спросила, неужели ему не стыдно было бы  перед  матерью.  "Њать?..  Њать?  -
говорит он в ответ. - —то это такое?  ќтого  теперь  не  существует.  ќто  Я
оставил дома, перед тем как пошел к тебе..." „а, открой  свои  длинные  уши,
все вы такие! Њиленькие вы сыночки, мальчики из барских семей. ‚аших матерей
мне просто жаль!..
     Џри этих словах у ’ерлеса снова возникло то прежнее  ощущение,  что  он
все оставил позади и предал образ родителей. € теперь он  увидел,  что  даже
ничего  ужасного  этим  не  совершил,  а  совершил  только   что-то   вполне
обыкновенние. …му стало стыдно. Ќо и другие мысли тоже вернулись.  Ћни  тоже
так поступают! Ћни предают тебЯ! “ тебЯ есть тайные партнеры! Њожет быть,  у
них это как-то иначе, но одно у них должно быть таким же -  тайнаЯ,  ужаснаЯ
радость. —то-то, в чем можно  утопить  себЯ  со  всем  своим  страхом  перед
однообразием дней... Њожет быть,  они  даже  больше  знают?!  —то-то  совсем
необыкновенное? ‚едь днем они такие успокоенные...  и  этот  смех  матери?..
‘ловно она спокойным шагом шла закрывать все двери.

     ‚ этом противоборстве наступило мгновение, когда ’ерлес сдалсЯ и скрепЯ
сердце покорилсЯ буре.
     € как раз в это мгновение Ѓожена встала и подошла к нему.
     - Ђ почему маленький ничего не говорит? Ћн чемто огорчен?
     Ѓайнеберг что-то шепнул и зло улыбнулсЯ.
     - —то, тоска по дому? Њама, что ли, уехала?  €  этот  гадкий  мальчишка
сразу бежит к такой!..
     Ѓожена ласково зарыла растопыренные пальцы в его волосы.
     - Ѓрось, не глупи.  Ќу-ка,  поцелуй  менЯ.  Ѓлагородные  люди  тоже  не
марципановые.
     € она запрокинула ему голову.
     ’ерлес хотел что-то  сказать,  заставить  себЯ  отпустить  какую-нибудь
грубую шутку, он чувствовал, что все сейчас зависит от того,  чтобы  сказать
какое-нибудь безразличное,  пустое  слово,  но  он  не  издал  ни  звука.  ‘
окаменевшей улыбкой глЯдел он в это беспутное  лицо,  склонившеесЯ  над  его
лицом, в эти неЯсные глаза, затем внешний мир  стал  уменьшатьсЯ...  уходить
все дальше... Ќа  миг  возник  облик  того  малого,  что  поднЯл  камень,  и
показалось, что тот смеетсЯ над ним... затем он осталсЯ совсем один...

     - ‡наешь, Я нашел его, - прошептал ђайтинг.
     - Љого?
     - ’ого, кто тащит из тайничков.
     ’ерлес только что вернулсЯ с Ѓайнебергом.  Џодступало  времЯ  ужина,  и
дежурный надзиратель уже ушел. Њежду зелеными  столами  образовались  группы
болтающих, и в зале гудела и жужжала теплаЯ жизнь.
     ќто был их обычный класс с белеными стенами, большим черным распЯтием и
портретами августейшей четы по обе стороны доски. “ большой железной  печки,
которую еще не топили, сидели,  частью  на  подиуме,  частью  на  поваленных
стульЯх, те молодые люди, что днем провожали на станцию  супругов  ’ерлесов.
Љроме ђайтинга, это были длинный ѓофмайер и „жюш - такую кличку  носил  один
маленький польский граф.
     ’ерлесу было до некоторой степени любопытно.
     ’айнички стоЯли в глубине комнаты и представлЯли собой длинные шкафы со
множеством запирающихсЯ выдвижных Ящиков, где питомцы училища  хранили  свои
письма, книги, деньги и всЯкие мелочи.
     € уже довольно давно некоторые жаловались, что у них  пропадали  мелкие
суммы денег, однако определенных предположений никто не высказывал.
     Ѓайнеберг был первым, кто мог с уверенностью сказать, что у него  -  на
прошлой неделе - украли крупную сумму. Ќо знали об  этом  только  ђайтинг  и
’ерлес.
     Ћни подозревали служителей.
     - Ќу, рассказывай! - попросил ’ерлес,  но  ђайтинг  быстро  сделал  ему
знак:
     - ’сс! Џозднее. …ще никто об этом не знает.
     - ‘лужитель? - прошептал ’ерлес.
     - Ќет.
     - •отЯ бы намекни - кто?
     ђайтинг отвернулсЯ от  остальных  и  тихо  сказал:  "Ѓ".  Ќикто,  кроме
’ерлеса, ничего не понЯл из такого осторожного разговора. Ќо на ’ерлеса  эта
новость подействовала как внезапный набег. Ѓ.? - это мог быть только Ѓазини.
Ќо это же было невозможно! …го мать была  состоЯтельной  дамой;  его  опекун
носил титул "превосходительство". ’ерлесу не  верилось,  а  на  ум  приходил
рассказ Ѓожены.
     Ћн едва дождалсЯ минуты, когда все пошли ужинать. Ѓайнеберг  и  ђайтинг
остались, сославшись на то, что сыты по горло еще с послеполуденной трапезы.
     ђайтинг предложил все-таки поднЯтьсЯ сначала "наверх".
     Ћни  вышли  в  коридор,  бесконечно  тЯнувшийсЯ  перед  учебным  залом.
ЉолышущеесЯ пламЯ газовых рожков освещало его лишь на коротких  участках,  и
шаги отдавались от ниши к нише даже при всем старании ступать неслышно...
     Њетрах  в  пЯтидесЯти  от  двери  шла  лестница  на  третий  этаж,  где
находились естественно-исторический музей, другие собраниЯ учебных пособий и
множество пустующих комнат.
     ‡десь лестница делалась узкой и поднималась  к  чердаку  прЯмоугольными
поворотами коротких маршей. € поскольку старые зданиЯ часто бывают построены
нелогично, с избытком закоулков и ненужных ступенек, она уходила значительно
выше уровнЯ чердака, так что  по  ту  сторону  железной  запертой  двери,  у
которой  она  заканчивалась,  длЯ  спуска  на  чердак  потребовалась  особаЯ
деревЯннаЯ лесенка.
     Ђ по эту сторону возникло, таким образом, укромное помещение высотой  в
несколько метров, до самых балок. ‘юда никто не ходил, и здесь были  свалены
старые кулисы, оставшиесЯ с незапамЯтных времен от каких-то спектаклей.
     „невной свет даже  в  светлые  полдни  задыхалсЯ  на  этой  лестнице  в
сумраке, который был  насыщен  старой  пылью,  ибо  этим  ходом  на  чердак,
расположенным у крыла мощного зданиЯ, почти никогда не пользовались.
     Ќа последней площадке лестницы Ѓайнеберг  перемахнул  через  перила  и,
держась за их прутьЯ, стал спускатьсЯ к кулисам, за ним последовали  ђайтинг
и  ’ерлес.  ’ам  опорой  им  послужил  Ящик,  специально  длЯ   этого   туда
заброшенный, а с него уже они спрыгнули на пол.
     „аже если бы глаза стоЯщего на лестнице привыкли к темноте, он различил
бы оттуда не больше, чем беспорЯдочное нагромождение корЯвых, сдвинутых  как
попало кулис.
     Ќо когда Ѓайнеберг  немного  отодвинул  одну  из  них,  стоЯвшим  внизу
открылсЯ узкий и длинный проход.
     ‡десь было совершенно темно, и надо было очень хорошо знать это  место,
чтобы пробратьсЯ дальше. ’о  и  дело  раздавалось  шуршанье  одной  из  этих
больших полотнЯных стенок, когда ее задевали, что-то  рассыпалось  по  полу,
словно вспугнули мышей, и тЯнуло затхлым духом старого сундука.
     ’рое  привыкших  к  этой  дороге  пробирались  вперед   с   бесконечной
осторожностью, на каждом шагу стараЯсь не наткнутьсЯ  на  одну  из  веревок,
натЯнутых над полом, чтобы служить ловушкой и предупреждать об опасности.
     Џрошло немало времени, прежде чем они  добрались  до  маленькой  двери,
навешенной справа, почти перед самой стеной, отделЯвшей чердак.
     Љогда Ѓайнеберг открыл ее, они оказались в узкой клетушке  под  верхней
лестничной площадкой; при мерцании зажженной Ѓайнебергом плошки комната  эта
имела довольно фантастический вид.
     Џотолок  был  горизонтален  только  в   той   части,   что   находилась
непосредственно под площадкой, но и здесь лишь такой высоты, что едва  можно
было выпрЯмитьсЯ во весь  рост.  Ђ  сзади,  повторЯЯ  профиль  лестницы,  он
скашивалсЯ и кончалсЯ острым углом. Џередней,  противоположной  этому  скосу
стороной клетушка примыкала  к  тонкой  перегородке,  отделЯвшей  чердак  от
лестничной клетки, а в длину имела естественной границей каменную стену,  по
которой шла лестница. ’олько втораЯ боковаЯ стенка, где была навешена дверь,
казалась специально пристроенной. ‘воим  возникновением  она  была  обЯзана,
вероЯтно, намерению устроить небольшую кладовку длЯ  инструментов,  а  может
быть, просто прихоти архитектора, которому при взглЯде на этот  темный  угол
пришла в голову средневековаЯ  идеЯ  заделать  его  стеной  и  превратить  в
укрытие.
     ‚о всЯком случае, кроме этих троих, во всем училище не  было,  пожалуй,
никого, кто знал бы о существовании этого помещениЯ, а тем более вздумал  бы
предназначить его длЯ чего-то.
     Џоэтому они смогли оборудовать его целиком на свой взбалмошный вкус.
     ‘тены были полностью задрапированы  кроваво-красной  материей,  которую
ђайтинг и Ѓайнеберг стащили из какой-то чердачной комнаты, а пол был  покрыт
двойным  слоем  толстых  грубошерстных  одеЯл,  которыми  в  спальных  залах
дополнительно укрывались зимой. ‚  передней  части  каморки  стоЯли  низкие,
обитые материей Ящички,  служившие  сиденьЯми;  сзади,  где  пол  и  потолок
сходились острым углом, было устроено  спальное  место.  ‹оже  это  помещало
трех-четырех человек  и  занавеской  могло  быть  затемнено  и  отделено  от
передней части клетушки.
     Ќа стене у двери висел зарЯженный револьвер.
     ’ерлес не любил этой  каморки.  …е  теснота  и  эта  уединенность  ему,
правда, нравились, здесь он чувствовал себЯ как внутри горы, и запах старых,
пропылившихсЯ кулис будил в нем какие-то  неопределенные  ощущениЯ.  Ќо  эта
потаенность, эти веревочные  сигналы  тревоги,  этот  револьвер,  призванный
создавать полную иллюзию непокорности и секретности, казались ему  смешными.
Љак будто кто-то хотел убедить себЯ, что ведет разбойничью жизнь.
     ’ерлес участвовал  в  этом,  собственно,  лишь  потому,  что  не  хотел
отставать от обоих. Ђ Ѓайнеберг и ђайтинг относились  к  этим  вещам  ужасно
серьезно. ’ерлес это знал. Ћн знал, что у Ѓайнеберга есть ключи ко всем под-
вальным и чердачным помещениЯм училища. ‡нал, что тот часто на  много  часов
исчезал из класса, чтобы где-то - высоко наверху среди  брусьев  стропильной
фермы или под землей в одном из множества разветвленных заброшенных подвалов
- сидеть и при свете фонарика, который он всегда носил с собой,  читать  или
предаватьсЯ мыслЯм о вещах сверхъестественных.
     Џодобное он знал и о ђайтинге. “ того тоже были  свои  укромные  места,
где он хранил тайные дневники; только они были заполнены дерзкими планами на
будущее и точными записЯми о причине, начале и ходе  многочисленных  интриг,
которые он затевал среди  товарищей.  €бо  длЯ  ђайтинга  не  было  большего
удовольствиЯ, чем натравливать друг  на  друга  людей,  побеждать  одного  с
помощью другого и  наслаждатьсЯ  вынужденными  любезностЯми  и  лестью,  под
покровом которых он чувствовал внутреннее сопротивление ненависти.
     - џ упражнЯюсь таким образом, - было единственное его оправдание, и  он
говорил это с милой улыбкой. ’акже в  виде  упражнениЯ  он  почти  ежедневно
боксировал в каком-нибудь отдаленном месте то со стеной, то с дверью, то  со
столом, чтобы укрепить мышцы и сделать руки твердыми от мозолей.
     ’ерлес все  это  знал,  но  понимал  лишь  до  определенной  точки.  Ћн
несколько раз следовал и за ђайтингом, и за Ѓайнебергом  по  их  своенравным
путЯм. ‚едь необычность этого ему нравилась. € еще он любил  выходить  затем
на дневной свет, к товарищам, в гущу весельЯ, чувствуЯ, как  в  нем,  в  его
глазах и ушах, еще трепещут волнениЯ одиночества и видениЯ темноты. Ќо когда
в таких случаЯх Ѓайнеберг или ђайтинг, чтобы с  кем-то  поговорить  о  себе,
объЯснЯли ему, что их ко  всему  этому  побуждало,  он  не  мог  их  понЯть.
ђайтинга он находил даже эксцентричным. ’от любил говорить о том,  что  отец
его был человек удивительно непоседливый, а потому и пропал без  вести.  …го
фамилиЯ  будто  бы  вообще  лишь  скрывала  истинную,  принадлежавшую  очень
высокому роду. Ћн думал, что мать когда-нибудь еще  посвЯтит  его  в  далеко
идущие притЯзаниЯ, рассчитывал  на  какие-то  государственные  перевороты  и
большую политику и хотел ввиду этого стать офицером.
     ’аких намерений ’ерлес и представить себе  не  мог  как  следует.  ‚ека
революций, казалось ему,  миновали  раз  и  навсегда.  Ћднако  ђайтинг  умел
принимать все всерьез. Ћн был тиран и безжалостен к тем,  кто  сопротивлЯлсЯ
ему. …го приверженцы менЯлись со днЯ на день, но большинство было всегда  на
его стороне. ‚ этом состоЯл его талант... Џротив Ѓайнеберга он год  или  два
назад вел великую войну, котораЯ кончилась длЯ  того  поражением.  Ѓайнеберг
оказалсЯ под конец в  довольно  большой  изолЯции,  хотЯ  умением  оценивать
людей, хладнокровием и способностью вызывать неприЯзнь к  неугодным  ему  он
врЯд ли уступал своему противнику. Ќо ему не хватало милых  и  располагающих
черт ђайтинга. …го спокойствие  и  его  философскаЯ  невозмутимость  внушали
почти всем недоверие. —увствовалось что-то гнусное и гадкое  в  глубине  его
души. ’ем не менее он доставил  ђайтингу  изрЯдные  неприЯтности,  и  победа
последнего была почти случайной. ‘ тех пор они в интересах  обоих  держались
вместе.
     Ђ ’ерлеса эти вещи не занимали. Џоэтому и ловкости  в  них  у  него  не
было. Ћднако он тоже жил в этом мире и мог каждодневно  воочию  видеть,  что
значит быть в государстве - ведь  каждый  класс  в  таком  заведении  -  это
маленькое отдельное государство -  на  первых  ролЯх.  Ћттого  он  испытывал
какое-то робкое почтение к обоим своим друзьЯм. Џорывы подражать им,  иногда
у него возникавшие, не шли дальше дилетантских попыток.  Џоэтому,  будучи  и
так-то моложе, он оказалсЯ по  отношению  к  ним  в  положении  ученика  или
помощника. Ћн пользовалсЯ их защитой, а они прислушивались  к  его  советам.
€бо ум ’ерлеса был  очень  подвижен,  стоило  его  навести  на  след,  он  с
необычайной плодовитостью придумывал самые хитроумные комбинации.  Ќикто  не
мог так точно, как он, предсказать разные возможности, которых  можно  ждать
от поведениЯ человека в тех или иных обстоЯтельствах. ’олько когда надо было
принЯть решение, на свой страх и риск остановитьсЯ  на  одной  из  имеющихсЯ
психологических возможностей и действовать в соответствии этим, он  пасовал,
терЯл интерес и не проЯвлЯл энергии.  Ћднако  его  роль  тайного  начальника
генерального штаба доставлЯла ему удовольствие. ’ем более что она была почти
единственным, что немного рассеивало его душевную скуку.
     Ќо иногда до его сознаниЯ все-таки доходило, что он терЯет  из-за  этой
внутренней зависимости. Ћн чувствовал, что длЯ  него  все,  что  он  делает,
только игра. ’олько что-то такое, что помогает ему преодолеть это личиночное
прозЯбание в училище. —то-то не  имеющее  отношениЯ  к  его  истинной  сути,
котораЯ проЯвитсЯ лишь впоследствии, в еще неопределенно далеком будущем.
     ‚идЯ при случае, насколько серьезно относЯтсЯ оба  его  друга  к  таким
вещам, он чувствовал, что ему этого не понЯть. Ћн с удовольствием высмеЯл бы
обоих, но боЯлсЯ, что за их фантазиЯми таитсЯ больше правды, чем он способен
уразуметь. Ћн чувствовал себЯ  как  бы  разрываемым  между  двумЯ  мирами  -
солидно-буржуазным, где, в общем-то, царили порЯдок и разум, как он к  этому
привык дома, и авантюрным, полным  темноты,  тайны,  крови  и  поразительных
неожиданностей. Ћдин, казалось, исключал другой. ЌасмешливаЯ улыбка, которую
он был бы рад задержать на губах, и дрожь,  пробегавшаЯ  у  него  по  спине,
скрещивались. Ќачиналось мелькание мыслей...
     ’огда он жаждал  почувствовать  в  себе  наконец  что-то  определенное;
твердые потребности, различающие хорошее и дурное, годное и негодное; жаждал
сделать выбор, пусть неверный - и то лучше, чем сверхвосприимчиво вбирать  в
себЯ все...
     Љогда он вошел в каморку,  эта  внутреннЯЯ  раздвоенность,  как  всегда
здесь, взЯла его в свою власть.
     ђайтинг тем временем начал рассказывать.
     Ѓазини должен был ему деньги и откладывал возвращение  долга  с  одного
срока на другой; каждый раз под честное слово.
     - џ ведь не возражал, - сказал ђайтинг, - чем дольше так  тЯнулось  бы,
тем больше зависел бы он от менЯ. ‚едь когда три или четыре раза не сдержишь
слово - это же, в общем-то, не пустЯк? Ќо наконец  мои  деньги  понадобились
мне самому. џ сказал ему об  этом,  и  он  поклЯлсЯ  всеми  свЯтыми.  ‘лова,
конечно, опЯть не сдержал. ’огда Я заЯвил ему, что предам дело  огласке.  Ћн
попросил двухдневной отсрочки, потому что, мол, ждал перевода от опекуна.  Ђ
Я тем временем навел справки об его обстоЯтельствах. •отел выЯснить, от кого
он еще может зависеть, - с этим ведь тоже надо считатьсЯ.
     ’о, что Я узнал, менЯ отнюдь не обрадовало. Ћн был в долгу у „жюша и  у
некоторых других. —асть этих долгов он уже вернул, конечно,  из  тех  денег,
которые должен был мне. ‘ другими ему не терпелось  рассчитатьсЯ.  ЊенЯ  это
разозлило. Ћн считал менЯ самым добреньким? Њне это не было бы  приЯтно.  Ќо
про себЯ Я  подумал:  "Џодождем.  ЌайдетсЯ  случай  избавить  его  от  таких
заблуждений". Љак-то в разговоре он назвал мне  сумму  ожидаемого  перевода,
чтобы успокоить менЯ, что он