тивность оказалась напрасной. Ќе следует  говорить: "„а,
нет,  да,  нет",  даже сидЯ в высоком  кресле.  Ќе  стоит  тонуть  в  волнах
человеческих приливов и отливов, даже длЯ того, чтобы стать Њастером. Љаждый
должен боротьсЯ с  собственным ритмом --  любой ценой. ‡а несколько коротких
лет своей жизни Я  вобрал опыт  тысЯчелетий  и растерЯл  его, потому что  не
испытывал в  нем  потребности. џ был распЯт и отмечен крестом; Я родилсЯ, не
испытываЯ потребности  в  страдании --  и  все же  не видел  другого способа
пробитьсЯ вперед, иначе  как повторив драму. Њой ум  восставал против этого.
‘традание напрасно, твердил

     277

     мне  мой разум,  но Я продолжал  страдать  по <I>доброй воле.</I> ‘традание не
научило  менЯ ничему; другим, может быть, оно необходимо, но длЯ менЯ оно не
более чем алгебраическое  проЯвление духовной неприспособленности. ’а драма,
котораЯ выражаетсЯ в  страдании  современного человека, ничего  длЯ менЯ  не
значит; фактически, она никогда ничего  не значила длЯ менЯ. ‚се мои ѓолгофы
были псевдотрагедиЯми, крестными муками  в розовом  свете, дабы поддерживать
адский  пламень  Ярко горЯщим -- длЯ настоЯщих грешников,  о  которых  можно
ненароком забыть.
     Ђ вот еще...  ’айна,  окутывавшаЯ мое поведение, становитсЯ глубже, чем
ближе  Я  подхожу  к кругу  кровной родни. Њать,  породившаЯ  менЯ, была мне
совсем чужой.  Ќачнем  с того, что, родив менЯ,  она дала  потом  жизнь моей
сестре, о которой Я всегда упоминал как о моем брате. ‘естра была безобидным
монстром, ангелом, облаченным в плоть идиотки. ‚ детстве  у  менЯ  возникало
странное  чувство, потому что  приходилось  расти и  взрослеть бок  о бок  с
существом,  приговоренным всю жизнь  оставатьсЯ умственным уродцем.  Ѓыть ей
братом  невозможно,  ведь  невозможно  считать  этот атавистический телесный
остов "сестрой".  Њне кажетсЯ,  самое место  ей было  бы среди австралийских
аборигенов. ‘реди  них она, может быть, добилась  бы  высокого  положениЯ  и
могущества, ибо, повторЯю, была воплощением доброты. Ћна не умела  причинЯть
зло. Ќо к жизни  в цивилизованном обществе она была не приспособлена; она не
только не  имела желаниЯ убивать, но и не имела  желаниЯ преуспевать за счет
других. Љ труду  она была непригодна. „аже если бы  ее научили  изготовлЯть,
например, взрыватели к фугасным бомбам,  она по пути домой свободно могла бы
кинуть зарплату в реку  или отдать ее нищему на улице, не ведаЯ, что творит.
Ќередко  ее  лупили  как  собаку в  моем  присутствии  за  такое  проЯвление
милосердиЯ, совершенное, как они выражались, по рассеЯнности. ‘ детства менЯ
учили: нет  ничего  хуже,  чем  совершать  добрые дела  без  всЯкой  видимой
причины. ‘начала менЯ наказывали точно так же, как  сестру, поскольку у менЯ
тоже  была   привычка  раздавать  свои  вещи,  особенно  новые,  только  что
купленные. Ђ в пЯть лет менЯ побили за то, что Я посоветовал матери  срезать
с  пальца бородавку. Ћднажды она спросила,  как ей  поступить, и Я,  обладаЯ
весьма ограниченными познаниЯми в медицине, велел отрезать ее ножницами, что
она и сделала.  Ђ  через  несколько  дней  началось  нагноение, и  тогда она
позвала менЯ  и сказала:  "ќто ты уговорил  менЯ  срезать бородавку!", после
чего мне устроили жестокую порку. ‚ тот день Я понЯл, что родилсЯ  не  в той
семье. € начал с

     278

     невиданной  скоростью  учитьсЯ.  ‚от  и  скажите после этого,  что  нет
адаптации!  Љ  десЯти  годам  Я  испытал  на собственной  шкуре  всю  теорию
эволюции.  „а уж,  пришлось пройти все фазы животной жизни, не порываЯ уз  с
этим созданием, называемым моей "сестрою", существом, очевидно, примитивным,
даже к  девЯтнадцати годам не освоившим секреты азбуки. ‚место  того,  чтобы
расти как сильное дерево, Я стал клонитьсЯ на сторону, полностью пренебрегаЯ
законом  всемирного  тЯготениЯ.  ‚место  того,  чтобы  выпустить  веточки  и
листочки, Я стал  обрастать  оконцами и орудийными башенками.  Џо мере роста
все сооружение  превращалось в камень, и чем  выше Я  становилсЯ, тем смелей
пренебрегал законом всемирного тЯготениЯ. џ был  феноменом на  фоне пейзажа,
из  тех, что  притЯгивают к себе  людей и напрашиваютсЯ  на похвалу. …сли бы
матушка предпринЯла еще одну попытку, она, наверное, родила бы удивительного
белого бизона,  и нас троих поместили бы  до конца наших  дней в  музей,  за
загородку.  Ѓеседы,  что  имели  место  между  пизанской   башней,   орудием
бичеваниЯ,  машиной  храпа  и  птеродактилем  в  человеческой  плоти*,  были
странноватыми, если  не  сказать больше.  ’емой  беседы могло стать  все что
угодно:  хлебнаЯ крошка, которую "сестрица" не  заметила,  убираЯ со  стола;
невычищеннаЯ  куртка, котораЯ  в  портновских  мозгах папаши  превращалась в
клубный пиджак, визитку  или сюртук. Љогда Я приходил домой с катка к обеду,
говорили не  о свежем воздухе, вдоволь доставшемсЯ мне, не о  геометрических
фигурах,  которые Я  выписывал  на благо мышцам,  --  нет,  все пересиливало
крохотное пЯтнышко ржавчины под креплением: если его, видите ли,  немедленно
не  удалить,  это приведет к порче всего конька и утрате  некой практической
ценности, непостижимой  длЯ моего расточительного ума.  Ќичтожный пример,  а
все-таки  это пЯтнышко ржавчины  приводило  к бредовым последствиЯм. Ѓывало,
"сестра"  ищет  банку  с  керосином  да  и  опрокинет горшок с  черносливом,
томЯщимсЯ на плите. ‚озникает опасность длЯ всей семьи -- так можно лишитьсЯ
необходимых калорий к завтрашнему обеду. ‘ледует жестокаЯ порка, не в гневе,
нет, --  так можно  расстроить  себе пищеварение, -- но  тихо и  эффективно,
словно  химик  взбивает  белок, готовЯсь  к  проведению  анализа. ’олько вот
"сестра",  не  понимающаЯ  профилактического характера  наказаниЯ,  начинает
издавать леденЯщие душу крики, и это так действует на папашу, что тот уходит
из дому и возвращаетсЯ часа через два-три мертвецки пьЯный и,  что еще хуже,
начинает  скрестись в дверь, сдираЯ  краску. ЉрохотнаЯ чешуйка краски служит
поводом длЯ главного сражениЯ, которое

     279

     плохо влиЯет на мое воображение. ‚едь в мечтах Я часто  менЯюсь местами
с сестрой и вместо нее принимаю все муки, да еще и худшие, усиленные в  моем
сверхчувствительном мозгу. ќти мечты всегда сопровождались звоном  бьющегосЯ
стекла, визгом, руганью, стоном и  рыданиЯми, и в мечтах  этих  Я  почерпнул
неизреченное знание  древних таинств, обрЯдов посвЯщениЯ, миграции душ и так
далее. Ђ начиналось все  сценой из  обычной жизни:  сестра стоит  у доски на
кухне, над ней  возвышаетсЯ мать с линейкой в  руке  и  спрашивает,  сколько
будет дважды два? ‘естра  вопит: пЯть. Ѓац! Ќет, семь! Ѓац! <I>Ќет, тринадцать,
восемнадцать, двадцать</I>! Ђ Я сижу за  столом,  делаю  уроки, как наЯву. Ќо  с
очередным  изгибом линейки,  готовой опуститьсЯ на  голову сестры,  Я  вдруг
ухожу в иное царство, где не  знают стекла, как не  знали его древние  люди.
‚округ все  знакомые лица,  ведь это  мои кровные  родственники,  которые по
какой-то таинственной причине не узнают менЯ в моем <I>инобытии</I>. Ћни облачены в
черное,  а цвет их  кожи пепельно-сер,  как  у тибетских дьЯволов.  ‚се  они
вооружились  ножами и  прочими  орудиЯми  пыток:  они  принадлежат  к  касте
жертвенных палачей.  “ менЯ, кажетсЯ, есть полнаЯ свобода и власть божества,
и все же по какому-то прихотливому случаю в конце концов Я всегда оказываюсь
на  жертвенной  плахе, и один из моих кровных родственников склонЯетсЯ  надо
мной, чтобы сверкающим ножом вырезать сердце из моей груди. ЋбливаЯсь потом,
Я  в ужасе начинаю твердить свои "уроки" звонким, пронзительным голосом, все
быстрей и  быстрей, словно  уже чую  нож,  вонзающийсЯ в  сердце. „важды два
четыре, трижды три девЯть, землЯ, воздух, огонь, вода, понедельник, вторник,
среда,  кислород, водород,  азот,  миоцен,  плиоцен,  эоцен, Ћтец, ‘ын,  „ух
‘вЯтой, ЂзиЯ, Ђфрика,  …вропа,  ЂвстралиЯ, красное, синее,  желтое,  щавель,
хурма,  канталупа, папайЯ... <I>быстрей и быстрей...</I> Ћдин*, ‚отан*, Џарсифаль*,
король Ђльфред*,  ”ридрих ‚еликий*, ѓанзейскаЯ лига*, битва при  ѓастингсе*,
при ”ермопилах*,  1492,  1776,  1812*,  адмирал  ”аррагут*,  атака Џеккета*,
‹егкаЯ Ѓригада*, мы собрались здесь сегоднЯ, с нами Ѓог, единаЯ и неделимаЯ,
не буду, нет, 16, нет,  27, помогите, убивают, полициЯ!  -- продолжаЯ вопить
все  громче  и  громче,  все  быстрей и быстрей, Я совершенно  терЯю разум и
больше не чувствую  ни боли, ни  страха,  хотЯ весь исколот  ножами.  џ стал
неожиданно  спокоен,  и мое тело, распластанное на плахе, которое продолжают
терзать  в  экстазе  и  ликовании,  уже  не  чувствует ничего,  ибо  Я,  его
обладатель, спассЯ. џ превратилсЯ в  каменную  башню, склонившуюсЯ над дикой
сценой и с любопытством взирающую на происходЯщее. ‘тоит лишь ус-

     280

     тупить закону  всемирного тЯготениЯ, и Я паду на  них, уничтожаЯ  все в
своем падении. Ќо Я не уступаю закону тЯготениЯ, Я зачарован ужасной сценой.
Ќа моем  теле поЯвлЯютсЯ новые  оконца. €  когда свет  начинает  пронизывать
каменную внутренность моего существа, Я ощущаю свои корни, укрытые  в земле.
Ћни живы, поэтому Я смогу, если захочу, вырватьсЯ из этого транса.
     ’ак было в мечтах.  ‚  действительности же в  присутствии моих  дорогих
кровных  родственников Я был свободен как птица и юрок  как стрелка компаса.
Љогда  мне  задавали  вопрос,  Я давал не менее  пЯти  ответов,  один  лучше
другого; когда просили сыграть вальс, Я исполнЯл двубортную сонату длЯ левой
руки; когда мне предлагали еще одну куриную  ножку,  Я опустошал все блюдо и
впридачу  весь  гарнир; когда  менЯ  просили пойти  погулЯть  на  улице,  Я,
играючи, в припадке особого энтузиазма чуть не. раскраивал череп двоюродного
братца острой жестЯнкой; когда грозили поркой, Я говорил: не возражаю! Љогда
менЯ  за особые успехи в школе гладили по головке, Я презрительно  сплевывал
на пол, как бы демонстрируЯ, что еще есть чему поучитьсЯ. џ делал все, о чем
менЯ ни просили, и что-то еще дополнительно. Љогда менЯ умолЯли  успокоитьсЯ
и помолчать, Я становилсЯ спокоен как  скала: делал вид, что не слышу, когда
ко мне обращались, не отвечал на прикосновениЯ, не кричал, когда щипали,  не
двигалсЯ с места, когда пытались столкнуть. …сли менЯ журили за упрЯмство, Я
становилсЯ податливым  как воск и гибким  как резина. Љогда хотели,  чтобы Я
выбилсЯ из  сил и не так всем  досаждал, никакой работой Я не гнушалсЯ и все
проделывал очень старательно,  так что в  конце концов валилсЯ, словно  куль
муки. Љогда от менЯ требовали благоразумиЯ, Я становилсЯ сверхблагоразумным,
и это сводило моих родичей  с ума. Љогда от менЯ требовали  беспрекословного
подчинениЯ, Я все исполнЯл  буквально, что  вызывало бесконечную путаницу. Ђ
все потому, что жизнь молекулы брат-и-сестра была невыносима из-за разницы в
наших атомных массах. …сли сестра не  росла,  Я рос как  гриб;  если  она не
обладала индивидуальностью,  Я был исполином; если она не  знала, что  такое
быть злой, Я  злобилсЯ по пустЯкам; если она ни от кого ничего не требовала,
Я требовал все; если она  вызывала насмешки, Я внушал страх и уважение; если
она терпела  муки, не отведЯ руки, Я мстил и  друзьЯм  и недругам;  если она
была беспомощна, Я делалсЯ всемогущим. стремление все преувеличить,  которым
Я страдал,  Явилось  результатом  усилий, направленных на то, чтобы удалить,
так сказать,  пЯтнышко ржавчины, поЯвившеесЯ на нашем  семейном  коньке. ќто
пЯтнышко ржавчины под креп-

     281

     лением сделало менЯ чемпионом  среди конькобежцев. Ћно  заставлЯло менЯ
бежать  так быстро и неистово, что  даже  когда лед уже растаЯл, Я все равно
бежал,  бежал  по  грЯзи,  по  асфальту,  по  ручьЯм  и  рекам,  по  бахчам,
экономическим теориЯм и  тому  подобному. џ бы и сквозь ад прокатилсЯ, такой
уж Я шустрый.
     Ћднако все это  катание  было  ни  к  чему:  менЯ  звал  в  свой ковчег
панамериканский  Ќой.  Љаждый раз,  как  Я  прекращал  скольжение,  случалсЯ
катаклизм: землЯ, расступаЯсь, поглощала менЯ. џ был братом каждому человеку
и в то же времЯ изменником самому себе. џ принес поразительные жертвы только
длЯ того, чтобы убедитьсЯ, что все это  зрЯ. Љакого черта доказывать, что ты
можешь оправдать чьи-то  ожиданиЯ, если  тебе этого вовсе не хочетсЯ? ‚сЯкий
раз,  уже согласившись  выполнить чьи-то требованиЯ, сталкиваешьсЯ с одной и
той же проблемой: как остатьсЯ самим собой? Ђ с первым же шагом, сделанным в
этом направлении, понимаешь,  что здесь  нет  ни  минусов,  ни плюсов. ’огда
снимаешь коньки  и начинаешь  плыть, уже не  испытываЯ страданий,  поскольку
ничто не угрожает  твоей безопасности.  ‘овсем не  хочетсЯ никому  помогать,
зачем   лишать  людей  права   самим  заработать   себе  привилегии?   †изнь
простираетсЯ в потрЯсающей  безграничности от эпизода к эпизоду. Ќет  ничего
реальнее  твоих  собственных  представлений.  Љаким  ты  себе  представлЯешь
космос, таков он и есть и не может быть никаким иным, покуда ты -- это ты, и
Я  -- это Я. ’ы живешь  плодами своей  деЯтельности, а  деЯтельность  -- это
жатва  мысли. Њысль  и действие -- единое целое, ты в нем  плывешь,  из него
созданный,  и оно -- это все, что  ты от него  хочешь, ни больше  ни меньше.
Љаждый взмах руки стоит вечности. ЌагревательнаЯ и охлаждающаЯ системы стали
единой системой, а ђак отделен от Љозерога лишь воображаемой линией. ’ебе не
надо ни впадать в восторг, ни отдаватьсЯ сильной печали; не надо ни молить о
дожде, ни плЯсать джигу. ’ы живешь, словно счастливаЯ скала посреди  океана:
неподвижный, тогда как все вокруг бурлит и клокочет.  ’ы  неподвижен в такой
действительности,  котораЯ  утверждает: нет ничего  неподвижного, даже самаЯ
счастливаЯ и могучаЯ  скала в один прекрасный день окончательно растворитсЯ,
соединившись с океаном, из которого некогда родилась.
     ќто -- жизнь в музыке,  которую Я  постиг, прокатившись первый раз, как
помешанный, по вестибюлЯм и коридорам, ведущим от внешнего к внутреннему.  €
к ней  менЯ приблизила не борьба, не  отчаЯннаЯ активность, не жизнь в самой
гуще человечества. ‚едь все это было только

     282

     хаотическим  движением  в  замкнутом  круге,  граница  которого хотЯ  и
расширЯлась, но  не  пересекалась с областью,  о  которой Я веду речь.  Љруг
судьбы  мог  быть разорван в любой момент,  поскольку каждой точкой  границы
соприкасалсЯ с реальным миром, и требовалась  лишь искра  вдохновениЯ, чтобы
случилось чудо: конькобежец превратилсЯ в пловца, а пловец-- в  скалу. ‘кала
--  это только  образ действиЯ,  останавливающий напрасное вращение  круга и
приводЯщий  к  полному самосознанию. Ђ  полное самосознание  -- это поистине
неисчерпаемый океан,  отдающийсЯ  солнцу  и луне  и  <I>вобравший</I> в себЯ луну и
солнце. ‚се,  что есть,  родилось из  этого безграничного океана света, даже
ночь.
     €ногда, в безустанном верчении колеса, Я  приходил к смутному осознанию
необходимости  совершить  прыжок. ‚ырватьсЯ  из  заведенного  -- вот  мысль,
делающаЯ  свободным.  ‘тать  чем-то  большим,  стать  <I>другим,</I>  мне -- самому
выдающемусЯ  помешанному  на земле!  Ѓыть  просто человеком  на этой планете
наскучило. Ќаскучило  побеждать,  даже  зло. €зучать  добро  -- удивительно,
потому что это бодрит, живит, обновлЯет. Ќо просто <I>быть --</I> еще удивительнее,
потому что это  не имеет конца  и  требует демонстраций. Ѓыть -- это музыка,
это профанациЯ тишины в интересах тишины, это вне добра и зла. Њузыка -- это
проЯвление деЯтельности  без действиЯ. ќто -- акт чистого  творчества, когда
плывешь  сам  по  себе.  Њузыка ни  подгонЯет,  ни  защищает,  ни  ищет,  ни
объЯснЯет.  Њузыка  -- это  бесшумный  звук,  создаваемый  пловцом в  океане
самосознаниЯ. ќто награда, которую каждый дает себе сам. ќто дар божества, а
божеством  становЯтсЯ,  перестав думать  о  Ѓоге. ќто --  авгур божества,  а
божеством  станет  каждый  в особый  час,  когда  все,  что  есть,  <I>будет</I> за
пределами воображаемого.


     <B>ЉЋ„Ђ</B>

     Ќе так  давно  Я еще  гулЯл  по улицам Ќью-‰орка „обрый старый Ѓродвей.
Ѓыла ночь, и небо было по-восточному синим,  как расписной потолок ресторана
<I>"Џагода"</I> рю де Ѓабилон. “ менЯ вздрогнуло в штанах. ќто произошло как раз на
том месте,  где  мы  впервые  встретились. џ  постоЯл там, глЯдЯ на  красные
фонари. Њузыка  звучала как всегда: легко, прЯно, чарующе. Њне было одиноко,
хотЯ
     вокруг -- миллионы людей. џ стоЯл там и не мог думать о теое. Я думал о
книге, которую сейчас пишу, книга стала „лЯ менЯ важнее, чем ты, важнее, чем
все, что случилось с

     283

     нами.  Ѓудет  ли она  правдой, только правдой и ничем, кроме правды? „а
поможет мне Ѓог. ‘нова смешавшись  с  толпой,  Я  мучилсЯ этим вопросом. “же
несколько лет  пытаюсь поведать  эту историю,  а вопрос  о правде все  времЯ
довлеет как  кошмар. ‚ремЯ от  времени Я рассказывал  знакомым нашу жизнь во
всех  подробностЯх и  всегда говорил правду.  Ќо правда  тоже  бывает ложью.
Ћдной  правды недостаточно. Џравда  -- это только  сердцевина неисчерпаемого
единства.
     Џомню,  когда  мы расстались в первый  раз, мысль о единстве  захватила
менЯ. ЏокидаЯ менЯ, она сделала вид, а  может, действительно верила, что это
необходимо  длЯ  нашего  благополучиЯ. ‚ душе  Я  знал:  таким  образом  она
пытаетсЯ  освободитьсЯ  от менЯ, но Я был слишком несмел,  чтобы  признатьсЯ
себе в этом.  Ћднако, когда Я  понЯл, что она  может жить  без менЯ хотЯ  бы
некоторое  времЯ, правда, которую Я  отказывалсЯ признать, начала беспокоить
менЯ  все сильней.  ’акой боли  Я  никогда не испытывал  прежде, но эта боль
врачевала. Љогда Я полностью выдохсЯ, когда  одиночество дошло до  того, что
уже не  могло ранить больней,  менЯ  осенило: а ведь  эта невыносимаЯ правда
должна быть заключена во что-то более грандиозное, чем рамки личного горЯ, а
иначе  не жить. џ  почувствовал,  как незаметно произошел  переход в  другую
область, более упругого  и эластичного свойства,  которую  не разрушит  даже
самаЯ страшнаЯ правда.  џ засел за письмо к ней, информирующее о том, как Я,
страшась  мысли ее  потерЯть, решил  написать  книгу  о ней,  книгу, котораЯ
сделает ее бессмертной. џ  сказал: это  будет  книга, не виданнаЯ прежде.  џ
писал и писал в неком экстазе, а потом  вдруг  отложил перо и спросил  себЯ:
почему мне так хорошо?
     ЏроходЯ мимо танцевального зала и размышлЯЯ о книге, Я вдруг понЯл, что
наша жизнь подошла к  концу, что задуманнаЯ книга --  не более чем могильный
холм  над ней и надо мной, принадлежавшим ей. ќто случилось не так давно, но
даже  после этого Я продолжал писать. Џочему это так  трудно? Џочему? Џотому
что идеЯ "конца" невыносима.
     €стина кроетсЯ  в знании конца,  неумолимого и  безжалостного. Њы можем
узнать правду и принЯть конец, или  можем отказатьсЯ от знаниЯ и ни умереть,
ни родитьсЯ заново. ’ак можно жить вечно, жить в отрицании, столь же  прочно
и полно или столь же  рассеЯнно и отрывочно, как  атом. Ќо если мы пойдем по
такому пути, даже атомнаЯ

     284

     вечность не приведет ни к чему, и всЯ вселеннаЯ разлетитсЯ на части.
     “же  несколько  лет Я  пытаюсь поведать эту  историю;  с  каждой  новой
попыткой выбираю новый путь. џ словно  исследователь, который, отправлЯЯсь в
кругосветное плавание, считает излишним взЯть с собой  компас. Ѓолее того, Я
так  давно  мечтаю  об этой  повести,  что  она  стала  похожа  на  огромный
укрепленный город, а  Я,  мечтающий о ней  так давно, нахожусь вне городских
стен, брожу скитальцем от одних городских ворот к другим, не имеЯ сил войти.
Ђ город, где  находитсЯ моЯ  повесть, отвергает  менЯ. ‚сегда в поле зрениЯ,
тем  не  менее,  он недостижим: нечто вроде  крепости-призрака, плывущего  в
облаках. ‘  высоких  зубчатых  стен устремлЯютсЯ вниз  стаи  белых  лебедей,
образуЯ устойчивый клин. Ќа своих голубовато-белых крыльЯх они уносЯт мечты,
ослепившие мой взор. џ в растерЯнности сучу ногами: как только нахожу опору,
тут   же  терЯю  ее.  џ   бесцельно  скитаюсь,  стараЯсь  нащупать  прочную,
непоколебимую опору, откуда  мог бы охватить взглЯдом свою  жизнь, но позади
лежит  лишь  неразбериха  перепутанных  тропинок,  дающих кругалЯ, неверных,
словно судорожнаЯ побежка обезглавленного цыпленка.
     ‚сЯкий  раз,  пытаЯсь  объЯснить необычный  оборот, который принЯла моЯ
жизнь, и возвращаЯсь, как  водитсЯ, к первопричине, Я  неизбежно вспоминаю о
своей  первой любви.  ’о  была  страннаЯ,  мазохистскаЯ  любовь,  смешнаЯ  и
трагическаЯ одновременно. џ, наверное,  всего раза два или три поцеловал  ее
поцелуем, который хранЯт про запас длЯ  богини. Њожет быть, несколько раз мы
оставались наедине.  €  уж навернЯка  она не догадывалась, что Я больше года
хожу каждый  вечер мимо  ее дома в надежде мельком увидеть ее в окне. Љаждый
вечер,  поужинав,  Я вставал  из-за  стола  и  отправлЯлсЯ  в  долгий  путь,
приводивший к  ее дому. Љогда Я проходил  мимо, ее ни разу не было у окна, а
задержатьсЯ  и  подождать  у менЯ не  хватало мужества. џ шел вперед,  потом
возвращалсЯ,  потом опЯть шел вперед, и опЯть назад, но ни разу не спрЯталсЯ
поблизости. Џочему Я не написал ей? Џочему  не позвал? Џомню,  как-то  раз Я
набралсЯ смелости и пригласил ее в театр.  џ зашел  за ней домой с букетиком
фиалок,  это первый и  единственный  случай,  когда  Я дарил  женщине цветы.
‚ыходЯ из театра,  она уронила цветы, и Я по рассеЯнности наступил на них. џ
просил оставить их на тротуаре, но она  настоЯла на том, чтобы их собрать. џ
не мог думать ни о чем, кроме своей  неуклюжести,  только много лет спустЯ Я
понЯл смысл
     улыбки, которую она мне подарила, нагнувшись за фиалками,

     285

     Ќичего у нас не вышло. ‚ конце  концов Я  от нее уехал. Ќа самом деле Я
уезжал от другой женщины, но за день до отъезда решил зайти к ней. „о вечера
еще было  далеко,  и она вышла в  палисадник.  Љ тому  времени она уже  была
помолвлена с другим  и казалась счастливой, но, как ни  слеп Я был, а все же
видел, что  она только  делает  вид. ‘тоило мне сказать  одно лишь слово, и,
уверен, она разорвала бы помолвку  и, может быть,  даже уехала бы со мной. џ
же предпочел  наказать себЯ, беззаботно  попрощалсЯ  с ней и пошел по улице,
словно неживой.
     Ќа следующее  утро  Я  отправилсЯ  на  ‡ападное побережье, твердо решив
начать новую  жизнь. ‘ новой жизнью тоже ничего не вышло. џ оказалсЯ в конце
концов на  ранчо  в —ула-‚иста и  несчастнее менЯ, видимо, не было людей  на
всей  планете. ѓам осталась девушка, которую Я  любил, <I>здесь</I>  была  женщина,
которую Я от всего сердца  жалел. џ жил с  ней два  года, с этой женщиной, а
казалось -- всю жизнь. Њне было  двадцать один, ей -- тридцать шесть. ‚сЯкий
раз, глЯдЯ  на  нее, Я думал: вот  мне  будет тридцать,  а ей -- сорок пЯть,
когда мне станет сорок -- ей  будет пЯтьдесЯт пЯть, когда мне  -- пЯтьдесЯт,
ей  -- шестьдесЯт пЯть. Ќа ее лице  были морщинки у глаз, морщинки от смеха,
но все  равно морщинки. Љогда Я целовал  ее, они увеличивались десЯтикратно.
Ћна  была смешливаЯ,  но  глаза  у  нее  были  печальные,  очень  печальные.
ЂрмЯнские глаза.  ‚олосы,  от  природы  рыжие,  она  обесцвечивала перекисью
водорода.  ‚  остальном  она  была  прелестна:  тело  ‚енеры,  душа  ‚енеры,
терпимаЯ, любЯщаЯ,  благодарнаЯ,  какой и  должна  быть  женщина, <I>разве  что
старше  менЯ на пЯтнадцать лет.</I> ќти пЯтнадцать  лет разницы  сводили менЯ  с
ума. Љогда Я шел рЯдом  с ней,  думал лишь  об  одном: а что будет лет через
десЯть? €ли:  на  сколько лет она сейчас  выглЯдит?  Љажусь  ли Я достаточно
зрелым длЯ  нее?  Љогда мы возвращались в  дом, все вставало  на свои места.
ЏоднимаЯсь по лестнице, Я щекотал ее, от этого она тихо ржала, как  лошадка.
…сли на кровати  уже расположилсЯ ее  сын, парень почти  моего возраста,  мы
прикрывали  дверь в  комнату  и запирались  в  кухне. Ћна ложилась на  узкий
кухонный стол,  а Я  уж  как-нибудь  пристраивалсЯ. ќто  было  дивно.  Ђ еще
удивительнее то,  что  всЯкий раз  при этом Я повторЯл себе: <I>это в последний
раз,  завтра  же  со  всем  этим  будет  кончено!</I> Ђ после,  ведь она служила
дворником, Я  отправлЯлсЯ в подвал  и  вместо нее  катал  бочки  с золой. Џо
утрам,  когда ее сын уходил на работу, Я  карабкалсЯ на крышу и  проветривал
постельное белье. € у  нее, и у сына был туберкулез... €ногда обходилось без
сцен на столе. €ногда безнадежность хватала менЯ за гор-

     286

     ло, тогда Я одевалсЯ и уходил. € времЯ от времени забывал возвращатьсЯ.
’огда  Я  чувствовал себЯ несчастнее, чем раньше, потому что  знал: она ждет
менЯ и  ее большие  печальные  глаза  устремлены вдаль. € Я возвращалсЯ  как
человек, у  которого есть долг. ‹ожилсЯ на кровать,  а она  ласкала  менЯ; Я
изучал  морщинки у ее глаз  и корни  ее волос, где пробивалась рыжина.  ‹ежа
так,  Я часто думал о  той, другой, которую  любил, думал: вот бы она лежала
рЯдом со мной... ’е долгие прогулки Я совершал триста шестьдесЯт пЯть дней в
году! -- и вновь повторЯл их в мыслЯх, лежа рЯдом с другой женщиной. ‘колько
раз с той поры Я прокручивал в голове  эти прогулки! ‘амые грустные, унылые,
мрачные, бесцветные, безобразные улицы,  когда-либо созданные  человеком!  ‚
душе  отзывалось болью  мысленное  повторение  тех  прогулок,  тех улиц, тех
несбывшихсЯ  надежд.  …сть  окно,  да нет Њелизанды; сад  тоже  есть, да нет
блеска  золота.  Џрохожу  опЯть  и  опЯть:  окно  всегда пусто. Ќизко  висит
вечернЯЯ  звезда;  поЯвлЯетсЯ  ’ристан*,  потом ”иделио",  а потом  Ћберон*.
ѓидроголоваЯ собака лает во всю мочь, и хотЯ поблизости нет  болот, отовсюду
раздаетсЯ кваканье  лЯгушек. ’е же дома, те же  трамвайные пути, все  то же.
Ћна прЯчетсЯ за занавеской, она ждет, когда Я пройду мимо, она делает то или
делает  это...  но  нет ее том, нет,  нет, нет.  ќто --  великаЯ  опера  или
шарманка?  ќто Ђмато, раздувающий золотые легкие; это --  "ђубайат",  это --
ќверест, это  -- безлуннаЯ ночь, это -- плач  на рассвете;  это --  мальчик,
начинающий верить; это -- кот в сапогах; это -- Њауна-‹оа*; это  -- лиса или
каракуль; это не имеет ни времени, ни  места, ни конца, это начинаетсЯ вновь
и вновь, под сердцем, в глубине глотки, в  подошвах, и почему не один только
раз, ради Ѓога, только раз, только тень или шелест занавески, или дыхание на
оконном стекле, хоть что-то хоть раз, пусть ложь, лишь бы прекратилась боль,
прекратились эти прогулки туда, сюда, туда-сюда...  €дем домой. ’е  же дома,
те же фонари, то  же  все. џ прохожу мимо собственного  дома, мимо кладбища,
мимо газохранилища,  мимо трамвайного  парка, мимо  резервуара  и  выхожу на
открытую  местность. џ  сижу на обочине,  уткнув голову в  ладони,  и плачу.
Ќесчастный  парень, Я не могу сделать  так, чтобы сердце  билось  до разрыва
вен.  Њне  хотелось  бы  задохнутьсЯ  от горЯ, но  вместо этого Я становлюсь
камнем.
     ’ем временем другаЯ ждет.  џ  вижу, как она  сидит  на низком  крыльце,
глаза огромны и  печальны, лицо  бледно  и дрожит от  нетерпениЯ.  џ  думал,
жалость зовет менЯ вернутьсЯ, но  теперь  Я  иду к  ней и вижу  в ее  глазах
выражение, смысл которого не понимаю, знаю только, что мы

     287

     войдем в дом и лЯжем вместе, потом она встанет полуплача, полусмеЯсь  и
будет тихо наблюдать за мной: как Я шевелюсь  во сне. € никогда не  спросит,
что же  менЯ  мучит, никогда, никогда, ведь она боитсЯ узнать  правду. џ  не
<I>люблю тебЯ!</I> “слышит ли она мои крик? <I>џ не люблю тебЯ!</I> џ кричу вновь и вновь,
плотно  сжав губы, с ненавистью в сердце, с отчаЯнием,  с безнадежной силой.
Ќо эти слова так никогда и не сорвутсЯ с моих губ. џ смотрю на нее  и молчу.
џ не могу. ‚ремЯ, бесконечное времЯ в  наших руках, и ничто его не заполнит,
кроме лжи.
     •орошо, не буду повторЯть всю свою жизнь вплоть до  рокового момента --
это  слишком долго  и очень больно.  Љроме того, разве моЯ жизнь хоть как-то
предвещала этот  кульминационный момент? ‘омневаюсь. „умаю, было очень много
возможностей  начать все  сызнова, но  Я утратил и силу, и веру.  ‚ечером, о
котором хочу  рассказать, Я вышел один. џ вышел  из  прежней жизни и вошел в
новую. € это не потребовало ни малейшего усилиЯ.  ’огда мне было тридцать. “
менЯ была жена, ребенок и то, что называетсЯ  "завидным  положением". ’аковы
факты,  а факты ничего не значат. Џравда состоит в том, что мое желание было
так  велико, что  стало  реальностью. ‚  такой  момент  то,  чем  занимаетсЯ
человек, не имеет большого значениЯ, в расчет принимаетсЯ только то,  что он
собой <I>представлЯет.</I> ‚ такой  момент  человек становитсЯ ангелом.  €менно это
случилось со мной: <I>Я стал  ангелом..</I> ‚ ангеле ценитсЯ  не  так  чистота, как
умение  парить. Ђнгел может нарушить заведенный порЯдок когда и где угодно и
обрести небо; он имеет право опускатьсЯ до самых низменных материй и в любой
момент выпутатьсЯ. ‚ тот вечер, о котором Я веду речь, мне стало это понЯтно
окончательно. џ был чист и нечеловечен, беспристрастен и  крылат.  џ лишилсЯ
прошлого и не думал о  будущем.  џ  не  поддавалсЯ экстазу. Љогда Я вышел из
офиса, сложил крыльЯ и спрЯтал их под пиджаком.
     ’анцевальный зал находилсЯ как раз напротив бокового входа в театр, где
Я  частенько бывал  вместо  того, чтобы искать  работу.  ќто --  театральнаЯ
улица,  когда-то Я  проводил  тут многие часы, мечтаЯ  до самозабвениЯ.  ‚сЯ
театральнаЯ  жизнь Ќью-‰орка сконцентрировалась на этой  единственной улице.
ќто -- Ѓродвей, это --  успех, слава,  помпа, блеск,  асбестовый  занавес  и
дырка в  нем. ‘идЯ  у  входа в  театр,  Я  обычно не  отрываЯсь наблюдал  за
танцевальным  залом напротив и вереницей красных фонарей,  загоравшихсЯ даже
светлыми летними вечерами. ‚ каждом окне стоЯл работающий вентилЯтор, словно
бы подгонЯвший музыку наружу, где она разбивалась о грохот улич-

     288

     ного  движениЯ. ‘  другой стороны  танцевального  зала,  в подвальчике,
расположилась общественнаЯ уборнаЯ,  где Я тоже частенько бывал, рассчитываЯ
завести  знакомство  с женщиной.  Ќад  уборной,  на  улице,  стоЯл  киоск  с
иностранными газетами  и журналами; один вид этих газет на незнакомых Языках
был достаточен, чтобы выбить менЯ на весь день из колеи.
     Ѓез малейших  колебаний Я  поднЯлсЯ по лестнице и вошел в  танцевальное
заведение,  направившись к  кассе,  где сидел грек  по  имени Ќик с катушкой
билетиков.  Џодобно писсуару внизу  и  лестницы  в театре, рука  этого грека
кажетсЯ мне  теперь чем-то отдельным и обособленным  -- громаднаЯ  волосатаЯ
лапа людоеда,  позаимствованнаЯ из какой-то  страшной  скандинавской сказки.
ќто была говорЯщаЯ рука. Ћна  произносила: "‘егоднЯ мисс Њары не будет", или
"„а,  мисс  Њара будет  сегоднЯ  поздно вечером".  ќту руку Я  видел во  сне
ребенком, лежа в комнате с зарешеченным окошечком. ‚ лихорадочном сне окошко
это вдруг освещалось, чтобы стал виден великан-людоед, сотрЯсавший  решетку.
‚олосатое  чудовище  навещало  менЯ каждую  ночь,  хваталось  за  решетку  и
скрежетало  зубами. џ  просыпалсЯ  в холодном  поту, в  доме  --  темнота, в
комнате -- тишина.
     ‘тоЯ на танцевальной площадке, Я замечаю, что она идет ко мне. Ћна идет
на всех парусах, большое круглое лицо балансирует на длинной столбчатой шее.
џ  вижу  женщину  не  то восемнадцати, не  то тридцати  лет с иссинЯ-черными
волосами и большим белым лицом, круглым белым лицом, на котором ослепительно
сверкают глаза. Ќа ней строгий синий костюм. џ и теперь хорошо помню полноту
ее  тела  и то, что  волосы у нее  были прЯмые  и блестЯщие,  расчесанные на
пробор, как  у  мужчины. Џомню, какую  она  мне  подарила  улыбку:  знающую,
загадочную, неуловимую -- улыбку, котораЯ неожиданно возникла, словно  порыв
ветра.
     ‚се ее существо сконцентрировалось в  лице. Њне бы хватило взЯть к себе
домой одну ее голову: Я положил бы ее рЯдом с собой на подушку  и  всю  ночь
любил бы. ђот и глаза в открытом состоЯнии излучали все ее существо. ’о было
свечение неведомого происхождениЯ, из центра, глубоко укрытого под землей. џ
не  мог  ни  о  чем  думать, кроме  лица, странной,  утробной  улыбки  и  ее
всевластной непосредственности. “лыбка была столь быстротечна и переменчива,
что походила на  блеск  лезвиЯ. ќту улыбку и  это лицо она  высоко  несла на
длинной белой шее, на  крепкой лебединой  шее медиума, на  шее потерЯнной  и
проклЯтой.
     џ стою на углу под красными фонарЯми, ожидаЯ, когда

     289

     она выйдет.  Ћколо двух  часов ночи  заканчиваетсЯ ее работа. џ стою на
Ѓродвее с цветком в петлице и чувствую себЯ совершенно свободным и одиноким.
Џочти  весь  вечер  мы проговорили о  ‘триндберге, о  его героине  по  имени
ѓенриетта. џ слушал с таким напрЯженным вниманием, что чуть не впал в транс.
ќто было, словно мы пустились вскачь, не окончив фразу, -- в противоположных
направлениЯх. ѓенриетта!  ’олько упомЯнув  это имЯ,  она  начала говорить  о
себе,  не  забываЯ, впрочем, и  о  ѓенриетте: ѓенриетта  была свЯзана с  ней
долгой  невидимой нитью, которой она  незаметно управлЯла  движением пальца,
будто уличный разносчик, что стоит несколько в стороне от черной скатерти на
тротуаре с видимым безразличием  к маленькому устройству, подпрыгивающему на
скатерти,  но  выдающий  себЯ  судорожным  подергиванием мизинца, к которому
привЯзана темнаЯ нить.  Љазалось, она говорила: ѓенриетта --  это  Я, это --
мое.  Ћна  хотела,  чтобы  Я  поверил,  будто  ѓенриетта  была действительно
воплощением  зла.  Ћна  произнесла это так естественно, так невинно, с почти
сверхчеловеческим бесстрастием  -- как  же  мне было  поверить в то, что она
разумела? џ мог лишь улыбнутьсЯ, словно показываЯ ей, что поверил.
     ‚друг чувствую --  подходит. Ћборачиваюсь. „а, вот  она приближаетсЯ на
полном ходу, на всех парусах, глаза блестЯт. ‘ейчас Я впервые замечаю, какаЯ
у нее поступь!  Ћна идет вперед как птица, человеческаЯ птица,  закутаннаЯ в
мЯгкий  мех. Њашина работает  на  всех парах. Њне хочетсЯ  выкрикнуть  нечто
такое, от чего весь мир заткнет уши. —то за походка! ќто не походка, это  --
скольжение. ‚ысокаЯ, статнаЯ, полнотелаЯ, знающаЯ  себе цену, она  прорезает
дым, грохот и свечение  красных фонарей, словно  королева-мать  всего  сонма
вавилонских  блудниц.  ќто  происходит на  углу ЃродвеЯ,  как  раз  напротив
уборной. Ѓродвей -- ее королевство. ќто --  Ѓродвей, это -- Ќью-‰орк, это --
Ђмерика.  Ћна --  Ђмерика на ногах, с крыльЯми и признаками пола. Ћна -- это
хотение,  очищение  и   отвращение   с  примесью  солЯной  кислоты,  опиЯ  и
измельченного оникса. Ћна  обладает значительностью и изобилием: это Ђмерика
с плюсами и минусами, а с обеих сторон -- океан. ‚первые  в  жизни континент
бьет менЯ со всей  силой,  бьет между глаз. ќто -- Ђмерика с  бизонами и без
бизонов,  Ђмерика  --  оселок  надежды  и  разочарованиЯ.  ‚се, что  создало
Ђмерику, создало и ее: кости, кровь, мышцы, глазные Яблоки, походку, осанку,
самоуверенность,  бесстыдство  и вздорность. Ћна  почти подчинила  менЯ.  …е
полное лицо сиЯет как кальций. ЃольшаЯ мЯгкаЯ горжетка соскальзывает с плеч.
Ћна не замечает. Ќаверное, она не обратит

     290

     внимание, даже  если с нее  упадет  всЯ одежда.  …й все по фигу. ќто --
Ђмерика,  будто  удар  молнии  в стеклЯнный  пакгауз  полнокровной  истерии.
Ђмуррика,  мех  не мех,  туфли  не туфли, Ђмуррика,  наложенным  платежом. <I>€
убирайсЯ, ублюдок,  прежде чем. мы  тебЯ кокнем!</I> ЊенЯ пробирает до нутра,  Я
весь  трЯсусь. —то-то одолевает менЯ,  и  от этого  не увильнуть. Ћна высоко
несет голову, проходЯ сквозь остекление витрины. …сли бы задержалась хоть на
секунду, если бы дала мне перевести  дух.  Ќо  нет,  не  дарует она  мне  ни
мгновениЯ.  ЃыстраЯ, неумолимаЯ, властнаЯ, будто  сама судьба, она настигает
менЯ, и ее меч пронзает менЯ насквозь.
     Ћна берет менЯ за руку и  не отпускает. џ без страха  иду рЯдом. ‚о мне
мерцают звезды; во мне -- синий небесный свод, там, где еще  мгновение назад
колотилсЯ мотор.
     ’акую  минуту  можно  ждать  всю  жизнь. †енщина,  которую  никогда  не
надеЯлсЯ встретить, сидит напротив и говорит, точь-в-точь как та, из  мечты.
Ќо  самое странное:  раньше Я  не понимал,  что  мечтаю именно о такой.  ‚се
прошлое подобно долгому  сну, который был бы забыт, если бы не сновидениЯ. Ђ
сновидение тоже  можно  забыть, если бы не памЯть, а  памЯть  -- в  крови, а
кровь подобна океану, уносЯщему прочь все,  кроме того, что ново и осЯзаемее
самой жизни: реальности.
     Њы сидим в кабинете китайского ресторанчика через дорогу. Љраем глаза Я
замечаю пробег  световых букв  по небу. Ћна все еще ведет речь  о  ѓенриетте
или,  быть  может, о себе. …е  маленькаЯ  чернаЯ  шлЯпка, сумочка и горжетка
лежат рЯдом  на скамейке. …жеминутно она закуривает  новую сигарету, котораЯ
сгорает, пока она говорит. ‚ ее речи нет ни начала, ни конца: речь возникает
как пламЯ и охватывает все, до чего ни коснетсЯ. Љак и откуда она начинает--
никто не знает. Ћна  то в середине долгого повествованиЯ, то -- начинает  по
новой, но всегда  то же самое. …е речь бесформенна как сон: нет ни  желобов,
ни стен, ни выходов, ни пауз. Њне кажетсЯ, Я тону в глубоких тенетах слов, а
потом  мучительно лезу  вверх,  смотрю  ей  в  глаза,  пытаЯсь найти  в  них
отражение смысла  ее слов, но не могу найти ничего, кроме  своего отражениЯ,
барахтающегосЯ в глубоком колодце. Ћна только о себе и говорит, а Я  не могу
составить  ни  малейшего представлениЯ об ее  бытии. Ћна наклонЯетсЯ ко мне,
поставив локти  на  стол, и ее слова захлестывают  менЯ, накатывает волна за
волной, и все же не остаетсЯ ничего,  что можно было бы охватить  умом.  Ћна
говорит  об  отце,  о странной  жизни,  которую они вели на краю ервудского
леса, где она родилась, так,

     291

     во всЯком случае, она <I>говорила,</I> или это она вновь о ѓенриетте,  или это
„остоевский? --  не уверен -- и  все  равно  вдруг понимаю, что  она  уже не
говорит  обо  всем том, а ведет  речь о  мужчине, который провожал ее как-то
вечером до дому,  а когда они прощались у дверей, он вдруг нагнулсЯ и задрал
ей подол. Ћна выдерживает короткую паузу, как будто длЯ того, чтобы Я понЯл,
о чем она начала говорить. џ в замешательстве смотрю на нее. Ќе могу понЯть,
каким  образом  мы  подобрались к  такой  теме.  —то <I>за мужчина?</I> —то  он  ей
говорил? џ прошу продолжать в надежде, что все выЯснитсЯ само собой, но нет,
она опЯть устремлЯетсЯ вперед и теперь, как будто бы, этот мужчина уже умер,
суицид, а она пытаетсЯ дать мне понЯть, какой это был длЯ нее страшный удар,
но на самом деле ее распирает гордость тем, что она довела этого человека до
самоубийства. џ не могу представить его мертвым. џ думаю только  о том,  как
он стоЯл у нее  на пороге  и задирал ей подол, человек без имени, но живой и
вечно  соединенный  с наклоном вниз и актом задираниЯ подола.  …сть еще один
мужчина, ее  отец, он  представлЯетсЯ  мне с  поводьЯми в руках  на дрожках,
иногда -- в маленьком кабачке под ‚еной, даже не в самом кабачке, а на крыше
-- запускает воздушного змеЯ ради  собственного удовольствиЯ. џ  не различаю
этого  человека,  ее  отца,  и  человека,  в  которого она  была без  памЯти
влюблена. Ћ последнем она предпочла бы не говорить, но все равно  приходитсЯ
к  нему возвращатьсЯ. џ не вполне уверен, но  это не тот человек, что задрал
ей  подол, и  уж точно  Я не уверен в том,  что это  не он покончил с собой.
Њожет быть,  это тот, человек,  о котором она говорила в начале ужина. Љогда
мы только  сели к  столу,  она  довольно возбужденно  заговорила о человеке,
которого заметила  в кафетерии. Ћна даже назвала его имЯ,  но  Я тут же  его
забыл. Ћднако помню, она призналась, что жила с ним и что он делал нечто, не
понравившеесЯ ей -- она не сказала, что  --  и  поэтому она бросила его, без
объЯснений. Љогда мы  уже сидели  в кабинете,  она еще  дрожала... Ќекоторое
времЯ мне было не по себе. Њожет быть, она лгала в каждом слове! Ќе заурЯдно
лгала,  а что-то похуже, неописуемое! Џравду таким образом  не говорЯт, лишь
изредка, особенно если ты уверен, что  никогда  впредь не встретишьсЯ с этим
человеком.  €ногда  совершенно незнакомому расскажешь то, что не решилсЯ  бы
поведать самому близкому другу. ќто  -- будто пойти спать посреди вечеринки;
ты  так  занЯт самим  собой, что идешь спать. Ђ  глубоко заснув, начинаешь с
кем-то говорить.  Ћн  все  времЯ  был  с  тобой в  одной  комнате, и поэтому
понимает тебЯ с полуслова. Ђ может быть, этот человек

     292

     тоже  идет спать или уже спит,  вот почему его так легко повстречать, и
он  ничего не  скажет тревожного,  и  ты  знаешь, что все, сказанное  тобой,
правдиво  и что ты --  полностью проснулсЯ, и  нет другой  реальности, кроме
этого  состоЯниЯ,  когда  бодрствуешь  во  сне.  Ќикогда  прежде  Я  так  не
бодрствовал и не спал так  глубоко в одно и то же времЯ. …сли бы людоед моих
детских сновидений наЯву  выставил решетку и схватил менЯ за руку, Я умер бы
со  страху и, следовательно, был  бы  теперь уже  мертв, то  есть,  уснул бы
вечным сном, а значит,  слилсЯ с простором,  и уже ничто  не  показалось  бы
странным и небывалым,  даже если  того,  что случилось,  --  не  бывает. ќто
случилось  очень давно  и, должно быть, ночью. Ђ  то, что происходит сейчас,
тоже происходит  очень  давно, ночью,  и  это правда  не более,  чем сон про
людоеда и решетку, преградившую  ему  путь, только сейчас  решетка сломана и
она, которой страшусь, держит менЯ за руку, и нет никакой разницы между тем,
чего  Я боЯлсЯ, и чего боюсь, поскольку Я спал, а