 эту  сторону моей натуры,  а  окунутьсЯ в теплый,
непосредственный свет, исходивший  из его глубокой естественной  интуиции. ‚
его присутствии у менЯ возникало ощущение, будто с менЯ снЯли одежду, скорее
даже шкуру, ибо он  требовал  от  собеседника  чего-то  большего, чем просто
обнаженность. ‚ разговорах со мной он затрагивал такое во мне, существование
чего Я только смутно подозревал -- всплывавшее, например, в моменты,  когда,
читаЯ книгу,  Я  неожиданно  обнаруживал, что сплю. Ќемногие книги  обладали
способностью повергать менЯ в транс, в состоЯние высшей прозрачности, когда,
сам того не сознаваЯ, ты  делаешь глубочайшие  выводы. Ѓеседы ђоЯ ѓамильтона
были отмечены этим качеством. €менно  это держало менЯ более  чем настороже,
сверхъестественно настороже, -- и  в то  же времЯ  не разрушало  ткань  сна.
€наче  говорЯ, он обращалсЯ к  зародышу моего "џ", к существу,  которое рано
или   поздно    вырастает   из   обнаженной    личности,   к   синтетической
индивидуальности -- и  оставлЯЯ  менЯ  совершенно одиноким  и покинутым  длЯ
того, чтобы Я сам испил уготованную мне судьбу.
     Њы разговаривали словно на тайном Языке, когда все вокруг  отправлЯлись
спать либо исчезали, словно привидениЯ. Њоего друга Њакгрегора это ставило в
тупик и раздражало; он знал менЯ гораздо ближе остальных, но тем не менее не
обнаружил  во мне ничего, что  соответствовало бы тому характеру,  который Я
теперь  проЯвлЯл.  Ћн  говорил  о  дурном  влиЯнии  ђоЯ  ѓамильтона,  и  это
опЯть-таки  было  истинной  правдой, ибо мое  неожиданное  знакомство с  его
единокровным  братом  как  ничто  другое  сделало  нас  чуждыми  друг другу.
ѓамильтон раскрыл мне глаза и одарил менЯ  новыми ценностЯми, и хотЯ позже Я
утратил  зоркость,  которой  он менЯ снабдил, все же Я  не мог относитьсЯ  к
миру, к моим друзьЯм,  так,  как это делал до  нашего знакомства.  ѓамильтон
глубоко  изменил  менЯ,  как  может  изменить  только редкаЯ  книга,  редкаЯ
личность,  редкий  жизненный  опыт. ‚первые в  жизни  Я  понЯл,  что  значит
испытать настоЯщую дружбу и не стать порабощенным

     137

     и  зависимым.  Џосле  того  как мы  расстались  Я  ни  разу  не испытал
потребности в его непосредственном присутствии; он отдал себЯ без остатка, Я
обладал  им без  обладаниЯ.  ќто был  первый  чистый,  цельный  опыт дружбы,
который  больше никогда не повторЯлсЯ. ѓамильтон  скорее был  самой дружбой,
чем  другом.  Ћн  стал  персонифицированным  символом,  самодостаточным  длЯ
полного удовлетворениЯ, и, следовательно,  более  не нужным мне.  Ћн  первый
хорошо это понЯл. Њожет быть, необладание отцом Явилось побудительной силой,
толкнувшей  его на путь навстречу открытию своей сути, что ЯвлЯетсЯ конечным
процессом отождествлениЯ с  миром и,  следовательно, осознаниЯ бесполезности
уз. ‚о всЯком случае, достигнув полной самореализации, он уже не нуждалсЯ ни
в  ком, и меньше всего в отце из крови и плоти, которого он напрасно искал в
мистере  Њакгрегоре.  „олжно  быть,  это   стало  чем-то   вроде  последнего
испытаниЯ: его  приезд на восток,  поиски  настоЯщего  отца,  ибо, когда  он
сказал "до  свиданиЯ",  когда отказалсЯ от мистера Њакгрегора, а заодно и от
мистера ѓамильтона,  он будто  бы очистилсЯ от всЯкого мусора.  џ никогда не
видел человека  столь  одинокого, предоставленного только  самому себе,  так
Ясно предчувствовавшего свое будущее, как ђой ѓамильтон в минуту прощаниЯ. €
никогда  Я  не  видел  семью  Њакгрегоров в  такой растерЯнности  и  в таком
недоумении, как в  тот день, когда он  уехал. Ѓудто бы он, давно умерший длЯ
них, воскрес  и  покинул их совершенно новым,  незнакомым человеком.  џ  как
сейчас  вижу:  вот они стоЯт  на дороге и глуповато, безнадежно машут руками
непонЯтно  длЯ  чего,  если  учесть,  что   они  лишились  никогда   им   не
принадлежавшего.  Њне  нравитсЯ  думать  именно так. Ћни  были  растерЯнны и
опустошены, и смутно, очень смутно сознавали, какаЯ великаЯ возможность была
им  предоставлена, но у  них не  хватило силы и воображениЯ  воспользоватьсЯ
этой  возможностью.  ’олько это виделось мне в том глуповатом, бессмысленном
мельтешений рук; смотреть на  них было  невообразимо  больно.  Њне открылось
страшное несовершенство мира, когда остаешьсЯ  один на  один с истиной.  Њне
открылась глупость кровных уз и любви, не насыщенной духовно.
     ЏеренесемсЯ  назад: Я  опЯть в Љалифорнии.  ‘о  мной  рЯдом  никого,  Я
работаю, как раб, на апельсиновой  плантации в —ула ‚иста. Џолучил ли Я  то,
что хотел? „умаю что нет. џ бедный, покинутый, несчастный человек.  ЉажетсЯ,
Я потерЯл  все.  „а и врЯд ли Я человек, скорее животное. –елый день  Я стою
или иду за двумЯ  ишаками, запрЯженными в  повозку.  “  менЯ нет мыслей, нет
мечты, нет желаний. џ полностью здоров и бездумен. џ -- пустое

     138

     место. џ так  бодр и  здоров,  что похож на ароматный обманчивый  плод,
свисающий  с калифорнийских  деревьев. —уть больше солнечных лучей  --  и  Я
сгнию. <I>Pourri avant d'etre muri'!</I>

     Ќеужели это  Я гнию  под Ярким калифорнийским  солнцем? Ќеужели от менЯ
ничего не  осталось, от  того  менЯ, которым Я был до  приезда  сюда?  „айте
чуть-чуть  подумать...  ќто было в Ђризоне. Љак сейчас  помню:  Я  ступил на
землю  Ђризоны, когда  уже опустилась  ночь. ‚ темноте  едва просматривались
далекие горы. џ иду по главной улице городишки, название которого забыл. —то
Я делаю на этой улице, в этом  городе? Џозвольте, Я люблю Ђризону, Я влюблен
в  Ђризону моей мечты, которую бесплодно ищу воочию. Ђризона приехала вместе
со мной  в  поезде,  Я вывез ее  из Ќью-‰орка, и  она осталась при мне, даже
когда Я пересек границу штата. ђазве не было моста через каньон, разве не он
вывел  менЯ  из задумчивости?  ’акого  моста  Я  никогда  прежде  не  видел,
естественный мост, созданный  катастрофическим извержением тысЯчи  лет  тому
назад.  € на этом мосту Я увидел человека, похожего на индейца, он скакал на
лошади, к седлу был  привЯзан вьюк, раскачивавшийсЯ у стремени. …стественный
тысЯчелетний мост,  который так Ярко освещалсЯ закатным солнцем, что казалсЯ
совсем новым, без сучка без  задоринки.  Ђ по  этому мосту, такому крепкому,
такому вечному, скакал,  хвала ѓосподу,  просто человек  на  лошади,  больше
ничего.  € это была  Ђризона, и Ђризона была не порождением воображениЯ,  но
само воображение приукрасилось лошадью и наездником. € это было даже больше,
чем  само воображение, поскольку тут не было ауры неопределенности, а только
четкий, обособленный предмет, который был мечтой, а  сам мечтатель  сидел на
спине лошади.  Љогда  поезд остановилсЯ  и Я опустил ногу  со  ступеньки,  Я
продырЯвил  мечту  своей ногой; Я находилсЯ в городе  штата Ђризона, который
указан в расписании  поезда, но  это лишь географическаЯ Ђризона, куда может
приехать каждый при наличии денег. џ иду с саквоЯжем по главной улице и вижу
вывески  забегаловок и контор  по продаже недвижимости. џ так  обманут,  что
готов  тут же расплакатьсЯ.  ‘густилась темнота,  а  Я стою в  конце  улицы,
вьпсодЯщей в пустыню, и плачу, как последний  олух. Љто плачет во мне? Ќовый
Я, начавший прорастать в  Ѓруклине,  а  теперь  стоЯщий  посреди  безбрежной
пустыни, обреченный гибели. ђой ѓамильтон, <I>как ты мне нужен сейчас!</I> ’ы нужен
мне на одно мгновение, только на одно мгновение, Я сейчас
     _______
     * ‘гнию прежде, чем созрею (франц.).

     139

     пропадаю.  ’ы  нужен мне, потому что Я не  готов пока  к тому,  что мне
следует сделать. Њне ли не помнить, как ты говорил о том, что эта поездка --
лишнее, но надо ехать, если  чувствуешь необходимость? Џочему ты не уговорил
менЯ  не ездить? Ђх, уговаривать  так  несвойственно тебе. Ђ просить  совета
несвойственно  мне. Џоэтому Я здесь, банкрот в пустыне, и тот  реальный мост
осталсЯ позади, а  впереди  лишь нереальное, и только ѓосподу Ѓогу известно,
как Я озадачен и смущен. …сли бы Я мог исчезнуть, утонув в песке, Я так бы и
поступил.
     ‚новь  перенесемсЯ назад: вот человек, оставленный на тихую  погибель в
лоне семьи -- это мой <I>отец.</I> џ  лучше понимаю то,  что случилось с ним, когда
начинаю  очень,  очень  издалека,  с  улиц  под  названием  Њожер,  Љонсилй,
ѓумбольдт... Ћсобенно ѓумбольдт. ќти улицы находились в районе неподалеку от
нашего, но совсем в  другом, загадочном, волшебном. ‚ детстве Я был на улице
ѓумбольдт  только  раз, и  если  Я правильно  помню,  попал  Я  туда,  чтобы
навестить какого-то больного родственника, умиравшего  в немецкой  больнице.
Ќо  сама улица оставила неизгладимое впечатление; причем  Я понЯтиЯ не имею,
почему так случилось.  Ћна осталась в  моей  памЯти как самаЯ таинственнаЯ и
многообещающаЯ улица, когда-либо виданнаЯ мной. ‚озможно, когда мы собрались
идти, моЯ матушка, как обычно, посулила мне  что-то захватывающее в качестве
награды  за  то, что Я пойду с ней.  Њне всегда обещали, но  эти обещаниЯ не
превращались в нечто материальное.  Њожет  быть, в  тот раз,  попав на улицу
ѓумбольдт и взглЯнув  на этот новый мир с изумлением, Я совершенно позабыл о
том, что  мне  было обещано, и сама улица стала  наградой. џ помню, что  она
была очень широкаЯ,  а по обеим сторонам возвышались зданиЯ, таких Я еще  не
видал.  …ще   помню  ателье  модистки  на   первом  этаже  одного  из   этих
необыкновенных домов. ‚  витрине  ателье  виднелсЯ бюст с  перекинутым через
плечо  сантиметром, и это зрелище, помню,  чрезвычайно  взволновало менЯ. Ќа
земле лежал снег, но солнце уже припекало вовсю,  и  Я живо  запомнил, как у
днищ  зольных бочек, вмерзших в  лед,  собрались лужицы  подтаЯвшего  снега.
Љазалось, всЯ  улица плавитсЯ на лучистом зимнем солнце. Ќа карнизах высоких
домов  шапки  снега,  лежавшие  словно великолепные  белые  подушки,  начали
сползать,  разрушатьсЯ, оставлЯЯ  темные потеки на коричневом камне, который
тогда был очень в моде. ‘теклЯнные таблички дантистов и врачей, помещенные в
оконных  проемах, ослепительно  сверкали на полуденном солнце, и  Я  впервые
почувствовал, что, может быть, за этими окнами находЯтсЯ вовсе не камеры

     140

     пыток, так хорошо мне знакомые. џ совсем по-детски представил себе, что
в  этой округе  на  этой  улице люди дружелюбнее,  общительней  и,  конечно,
несравненно богаче. € себЯ Я, малыш, воображал  большим, поскольку впервые в
жизни  видел улицу, казалось, начисто избавленную  от страха. ќто была такаЯ
улица -- просторнаЯ, роскошнаЯ, сверкающаЯ,  плавЯщаЯсЯ -- что  позже, начав
читать  „остоевского,  Я  вспоминал  о  ней в свЯзи  с  санкт-петербургскими
оттепелЯми. „аже церкви здесь строились совсем в другом архитектурном стиле;
в   них   было   что-то  полувосточное,  что-то   грандиозное   и  сердечное
одновременно,  и  пугающее,  и вызывающее жгучий интерес. Ќа  этой  широкой,
просторной улице дома  отстоЯли  далеко  от  тротуара,  спокойно и  достойно
отступив.   Ћни  не  страдали  от  навЯзчивого  соседства  лавок,  фабрик  и
ветеринарии. џ видел улицу,  почти полностью составленную из жилых зданий, и
менЯ  обуЯло благоговение и  восторг.  ‚се это Я  помню, и, несомненно,  это
сильно повлиЯло на менЯ, но все равно этого недостаточно, чтобы объЯснить ту
странную  власть и притЯжение, которым  Я подвергаюсь  при одном  упоминании
улицы ѓумбольдт.  —ерез  несколько  лет Я вернулсЯ  посмотреть на  эту улицу
вечером,  и  пришел в еще большее волнение,  чем в  первый раз. ‚нешний  вид
улицы, конечно, изменилсЯ, но был вечер, а  вечер не так жесток, как день. €
опЯть Я пришел в  странный восторг перед этой просторностью, перед роскошью,
котораЯ в чем-то поубавилась, но  осталась такой же благоухающей и дающей  о
себе знать извилистым потеком, каким когда-то давали о себе знать коричневые
каменные карнизы под тающим снегом. Ћднако самое замечательное заключалось в
том,  что  менЯ  охватило  волнующее  предощущение открытиЯ. Љак будто вновь
рЯдом со мной  была мама,  Я как наЯву видел пышные рукава  ее шубы,  ко мне
вернулось  ощущение безжалостной  проворности, с  которой она тащила менЯ по
этой улице много лет тому назад, и то, как упрЯмо Я впитывал  своими глазами
все  новое и  непривычное. Џо случаю второго посещениЯ этой улицы мне смутно
припоминаетсЯ еще один  персонаж  моего детства,  стараЯ  экономка,  которую
звали  очень заковыристо: миссис ‰обсон. џ не  помню ее в начале болезни, но
смутно помню, как мы навещали ее умирающую в больнице, а больница та, должно
быть,  находилась неподалеку от улицы ѓумбольдт, котораЯ вовсе не умирала, а
сиЯла капелью зимним днем. Ђ что же  тогда мама пообещала мне, что Я не могу
вспомнить? “ж на что она была горазда  обещать, но тут,  вероЯтно, несколько
отвлеклась и  посулила нечто столь несообразное, что даже Я  со всей детской
доверчивостью этого не пере-

     141

     варил.  •отЯ,  пообещай  она мне даже луну с  неба, Ясно что немыслимую
вещь, Я и  то исхитрилсЯ  бы  отнестись  к  ее  обещанию с крупицей  веры. џ
отчаЯнно  жаждал  всего,  что  мне  было  обещано,  и  когда   по  некотором
размышлении  становилась Ясной  невозможность обещанного, Я старалсЯ на свой
лад найти способ выполнить обещание.  Њне даже в голову не могло прийти, что
есть люди, которые способны давать обещаниЯ, не знаЯ, как сдержать слово.  €
когда  Я жестоко разочаровывалсЯ, все равно продолжал  верить; Я верил в то,
что нечто экстраординарное  и неподвластное людЯм вмешалось,  дабы  обратить
обещание в пустой звук.
     ‚опрос   о  вере,  старое,  так  никогда  и  не  выполненное  обещание,
заставлЯет менЯ вспомнить об отце, оставленном в минуту величайшей нужды. „о
его болезни ни  мать, ни отец  не проЯвлЯли склонности  к религии. Ќа словах
поддерживающие   церковь,  сами  они  не  переступали   ее  порога   со  днЯ
бракосочетаниЯ.  ’ех,  кто  регулЯрно посещал  церковь, они  считали  слегка
тронутыми. „аже  в том,  как  они говорили -- "такой-то очень религиозен" --
крылась насмешка и презрение, или жалость, к означенной личности. …сли времЯ
от  времени,  поскольку  в  семье  были дети,  к нам  заходил  вдруг пастор,
родители всем видом показывали, что вынуждены миритьсЯ с его визитами исходЯ
из общепринЯтой вежливости, хотЯ  у них  с ним нет  ничего  общего, и,  если
честно,  они считают его чем-то средним  между шарлатаном и олухом. Ќам они,
конечно,  говорили:  "Љакой прекрасный  человек!",  а  когда  собирались  их
закадычные друзьЯ и они начинали сплетничать, тут можно было услышать совсем
другие определениЯ, сопровождаемые едким смехом и выразительной мимикой.
     Њой  отец  смертельно заболел  в  результате  того,  что  слишком резко
завЯзал.  ‚сю  жизнь  он был что называетсЯ  рубаха-парень, нажил  приличное
брюшко,  выкатил  свекольные  щеки,  имел  простые, непритЯзательные манеры.
Љазалось, ему  на роду  написано дожить  до  преклонных  лет здоровеньким  и
крепким орешком. ан  нет -- за добродушным внешним видом  не все шло гладко.
„ела  его совсем расстроились,  он по уши залез в долги, и его старые дружки
начали  потихоньку  его  покидать. Ђ больше всего его терзало отношение моей
матушки. Ћна все видела в черном свете и не пыталась скрывать это. ’о и дело
она   бросалась  в   истерику,  доводила  его   до   ручки  своими   подлыми
оскорблениЯми,  била  посуду,  грозилась уйти навсегда.  Ќаконец,  он  встал
однажды утром  и решил отныне не брать в рот ни капли. Ќикто не подумал, что
он это серьезно. ‚ нашей семье были случаи, когда давали клЯтву, что в

     142

     рот не возьмут, как они выражались, да  вскоре все начиналось  сызнова.
Ќикому в нашей  семье, а многие в  разное времЯ пробовали,  так и не удалось
стать настоЯщим трезвенником. Ђ мой папаша,  оказалось, совсем  другое дело.
ѓде и  как  он нашел  силу держатьсЯ -- один  Ѓог знает.  Њне  это  казалось
невероЯтным, поскольку Я бы на его месте напилсЯ вдребезги пьЯным. Ќе то что
мой   папаша.  ќто  был  первый  случай  в  его  жизни,  когда   он   принЯл
самостоЯтельное решение. Њою матушку так поразило это, что -- ну и  дура  же
она была -- она начала издеватьсЯ над ним,  прохаживатьсЯ по поводу его силы
воли, котораЯ до сих пор была такой незначительной. Ђ  отцу все нипочем. …го
собутыльники довольно быстро от него отступились. Љороче,  скоро он оказалсЯ
в  полной изолЯции.  ќто, видимо, его  и сразило.  Ќе так уж  много  времени
прошло, как  он  смертельно  заболел и стал лечитьсЯ  у доктора. Ћн  немного
оклемалсЯ, начал подниматьсЯ  с  постели  и ходить, но все равно  был  очень
плох. “ него подозревали Язву желудка, но полной уверенности не было. Ћднако
все понимали, что он совершил ошибку, завЯзав так резко. Ќо уже было слишком
поздно возвращатьсЯ к умеренному образу жизни. …го желудок так ослаб, что не
выдерживал  и тарелки супа.  —ерез пару  месЯцев  он стал похож на скелет. €
постарел. ‘ловно ‹азарь, восставший из могилы.
     Ћднажды матушка отвела менЯ в сторонку и со слезами на глазах попросила
пойти  к семейному  доктору и узнать всю  правду о состоЯнии  здоровьЯ отца.
„октор  ђауш долгие  годы  лечил налгу семью.  Ћн был  типичный немец старой
школы,  довольно  дрЯхлый  и  немощный  в  конце  многолетней  практики,  но
считающий  невозможным полностью  порвать со  своими пациентами. ‚ туповатой
тевтонской  манере он пыталсЯ отпугнуть  наименее тЯжелых пациентов, убеждал
их  просто вести  здоровый образ жизни.  Љогда вы входили в его  кабинет, он
даже не  удостаивал чести  взглЯнуть на вас,  продолжаЯ  писать и заниматьсЯ
чем-то своим, тем временем задаваЯ вроде бы случайные вопросы, невнимательно
и  обидно.  Ћн  держалсЯ весьма грубо  и подозрительно, это  казалось  таким
странным, будто бы он рассчитывал, что его пациенты обЯзаны вместе со своими
недугами  предоставить  еще и некие доказательства своей  болезни. Ћн  давал
понЯть, что с вами  не в порЯдке  не только физически, но и психически. "‚ам
это только кажетсЯ", --  была его излюбленнаЯ фраза, которую он выдавливал с
отвратительной  косой  усмешкой.  ‡наЯ  его очень  хорошо  и  от  всей  души
ненавидЯ,  Я  пришел,  вооруженный  лабораторными анализами  стула  папы.  ‚
кармане лежал

     143

     также  анализ  его  мочи  на  случай, если  потребуютсЯ  дополнительные
доказательства.
     Љогда  Я  был  еще мальчишкой, доктор  ђауш  относилсЯ ко  мне довольно
сносно, но с того днЯ, как Я обратилсЯ к нему с гонореей, он потерЯл ко  мне
остатки  уважениЯ и,  стоило мне показатьсЯ в дверЯх, обращал ко мне  кислую
физиономию. Љаков отец -- таков и сын, вот его поговорка, поэтому Я вовсе не
удивилсЯ, когда он вместо того, чтобы дать  мне  нужную информацию, принЯлсЯ
читать лекцию,  предназначенную длЯ менЯ и моего папаши и посвЯщенную нашему
образу жизни. "‘упротив  природы не  пойдешь", --  произнес  он  и  состроил
кривую торжественную мину, не посмотрев на  менЯ, как будто его  бесполезнаЯ
нотациЯ  была  обращена  к  регистрационному журналу. џ спокойно  подошел  к
столу, стал рЯдом не произнесЯ ни звука, а потом, когда он  взглЯнул на менЯ
как всегда удрученно и рассерженно, сказал: "џ пришел сюда не длЯ того чтобы
мне  читали  мораль...  џ  хочу  знать, что с  моим  отцом". € тут  он резко
поднЯлсЯ и одарил менЯ  самым  свирепым  взглЯдом.  ’о,  что он сказал,  мог
произнести только тупой,  грубый немец, каким он,  собственно говорЯ, и был:
"‚аш отец не  выздоровеет. …му осталось не более  шести месЯцев". џ ответил:
"Ѓлагодарю  вас, это все, что Я хотел узнать", и  поспешил к выходу. ’ут он,
словно почувствовав, что дал маху, тЯжело поспешил за мной, положил руку мне
на  плечо  и попыталсЯ  смЯгчить приговор бормотанием насчет того, что-де не
надо  думать, что отец  непременно умрет  и  все  в таком духе, но Я  быстро
пресек это,  распахнул дверь и заорал на него  во всю  глотку, чтобы слышали
пациенты  в приемной:  "ЏроклЯтый старый пердун, когда только  ты  сдохнешь,
доброй ночи!"
     ‚ернувшись  домой, Я несколько  изменил  слова  доктора  и сказал,  что
состоЯние  отца весьма серьезное, но если он  будет следить за собой, может,
все  и обойдетсЯ. ЉажетсЯ, это здорово ободрило папу. Ћн добровольно перешел
на молочную диету, котораЯ, если и не шла ему на пользу, во всЯком случае не
вредила.  ‚есь год  он  был  наполовину  инвалидом, но достиг  беспримерного
внутреннего спокойствиЯ, очевидно, решив себЯ ничем не тревожить, пусть даже
все  полетит к  чертЯм.  Ќемного  окрепнув,  он  стал  совершать  ежедневные
прогулки на кладбище, находившеесЯ  неподалеку. ’ам  он  сидел на  солнечной
скамейке  и наблюдал, как у могил неспешно возЯтсЯ люди. Ѓлизость  к могиле,
кажетсЯ,  не  удручала,  а бодрила его.  Љазалось,  он смирилсЯ с  мыслью  о
неизбежности  смерти, о  чем раньше, несомненно, избегал думать вовсе. —асто
он приходил домой с цветами, подобранными на кладбище. …го лицо

     144

     освещала  спокойнаЯ,  ЯснаЯ  улыбка.  Ћн  садилсЯ  в  кресло  и начинал
пересказывать  беседы,  которые  вел  утром  с  какими-то  завсегдатаЯми  на
кладбище.  —ерез  некоторое  времЯ  стало  Ясно, что  он  получает  истинное
удовольствие от  своего карантина, или  скорее не  удовольствие,  а глубокое
удовлетворение   от  своего   образа  жизни,   который  был  непонЯтен  моей
недостаточно тонкой матери. "Ћн становитсЯ  ленивым", -- так она выражалась.
€ногда  она давала более жесткое  определение, покрутив пальцем у  виска, но
открыто  не  выражалась  из-за моей сестры, котораЯ  уж точно  была  немного
чокнутаЯ.
     Ћднажды,  благодарЯ любезности  престарелой вдовы, часто приходившей на
могилу  сына  и,  по словам  моей  матушки,  "очень  религиозной", он  завел
знакомство  со   свЯщенником  одной  из  близлежащих   церквей.   ќто  стало
знаменательным  событием  в  жизни   папы.  Ћн  вдруг  преобразилсЯ,  словно
крохотнаЯ губка его души,  почти  атрофированнаЯ  из-за отсутствиЯ  питаниЯ,
достигла  изумительных  размеров -- его стало не узнать.  ‚  самом виновнике
этих  исключительных перемен не было ничего из  рЯда вон выходЯщего:  он был
свЯщенником конгрегационалистской  церкви и опекал маленькую скромную паству
из  числа местных  жителей. “  него имелось одно  достоинство: он никогда не
выпЯчивал  свою  религиозность.  Џапа  очень  скоро начал  совсем  по-детски
обожать его:  теперь он говорил только об этом свЯщеннике,  которого  считал
своим  другом.  Џоскольку он никогда не  заглЯдывал в Ѓиблию,  равно как и в
другие  книги  подобного  содержаниЯ, было  очень  странно, если  не сказать
сильнее, слышать как он читает перед едой молитву. Ћн выполнЯл эту маленькую
церемонию довольно необычно, будто принимал  тоник.  Љогда он  советовал мне
прочесть ту или иную главу  из Ѓиблии, то очень серьезно добавлЯл: "’ебе это
будет  полезно".  ќто стало новым лекарством,  которое  он  длЯ себЯ открыл,
чем-то вроде знахарского снадобьЯ, с гарантией  излечивающего  все  болезни,
которое всЯкий может принимать, даже если ничем не болеет, поскольку это все
равно не повредит.  Ћн посещал все церковные  службы и собраниЯ, а  времЯ от
времени,  выйдЯ,  например,  на  прогулку, заходил  к  свЯщеннику  домой  на
короткую беседу. …сли  свЯщенник  говорил, что  нынешний президент -- добраЯ
душа,  и  его следует избрать  на второй срок, папа твердил всем об  этом  в
точности  словами  свЯщенника  и  убеждал  всех  на  выборах  голосовать  за
нынешнего  президента.  ‚се,  что   говорил  свЯщенник,  было  правильным  и
справедливым,  и никто  не смел  противоречить ему. Ќесомненно,  что это все
служило неким образованием моему отцу. Љогда свЯ-

     145

     щенник  упоминал  пирамиды  во времЯ  проповеди, папа  тут  же  начинал
добывать всЯческую информацию о пирамидах. € говорил о пирамидах так, словно
каждый обЯзан знать все  об этом предмете.  ‘вЯщенник сказал, видите ли, что
пирамиды  --  это  высшее  достижение  человечества, и  не  знать о  них  --
безобразно  и  даже грешно. Љ счастью,  свЯщенник  не слишком упирал на тему
греха: он был современным  пастырем, воздействующим на прихожан, разжигаЯ их
любопытство,  а  не  взываЯ к покаЯнию.  …го проповеди  больше  походили  на
факультативный  курс вечерней школы, и длЯ таких, как  мой  отец, были очень
полезны и занимательны.  —лены конгрегации мужского  пола часто приглашались
на   небольшие  застольЯ,  призванные  показать,  что   добрый  пастырь   --
обыкновенный человек, как все остальные,  и так  же  радуетсЯ  хорошей еде и
кружке  пива. Ѓолее  того,  он любил петь,  и не  церковные  гимны, а легкие
песенки  из  популЯрного  репертуара.  ѓлЯдЯ  на  такое  веселое  поведение,
нетрудно было заключить, что времЯ от времени он позволЯет себе кое-что еще,
но, разумеетсЯ, умеренно.  ќто слово было  как бальзам  на истерзанную  душу
папы -- "умеренность".  ‘ловно открытие нового знака зодиака. € хотЯ он  был
слишком болен,  чтобы вернутьсЯ даже  к умеренному образу жизни,  все же это
успокаивало  его душу. Џоэтому, когда дЯдЯ Ќед,  который часто  собиралсЯ не
брать  в  рот ни  капли и всегда терпел  фиаско, пришел как-то вечером к нам
домой, папа прочел ему короткое  наставление  о пользе умеренности. „ЯдЯ Ќед
именно тогда в очередной раз завЯзал, и когда папа, подвигнутый собственными
словами, направилсЯ к буфету за графином вина, все вздрогнули. Ќикто не смел
даже  заикнутьсЯ о выпивке  в  присутствии дЯди Ќеда, когда  он  давал  обет
воздержаниЯ; это считалось нарушением неписаного закона. Ќо папа сделал  это
с такой  уверенностью, что  никто не возразил, и в результате дЯдЯ Ќед выпил
рюмку  вина  и пошел домой в тот вечер, не  заглЯнув в салун,  чтобы утолить
жажду. ќто было экстраординарным событием, которое бурно обсуждали несколько
дней.  „ействительно, дЯдЯ Ќед с того  днЯ  начал  вести себЯ очень странно.
ѓоворили, что  на следующий  день он пошел в винную лавку, где купил бутылку
хереса, которую вылил  в графин. „ома он поставил этот графин в  буфет,  как
отец, и вместо того, чтобы опорожнить  его  в один присест, удовольствовалсЯ
одним  стаканом  -- "только глоточком", как он сам  выразилсЯ. …го поведение
было столь замечательным, что тетЯ, не в  силах верить своим глазам,  пришла
однажды к нам домой и имела затЯжную  беседу с папой. Ћна просила его, среди
прочего, пригласить к ним в дом

     146

     этого   свЯщенника  как-нибудь  вечерком,  чтобы   дЯдЯ   Ќед   получил
возможность  подпасть под его благотворное влиЯние.  Љороче говорЯ, дЯдЯ Ќед
стал  прихожанином  и, подобно  папе,  премного  в  этом  преуспел.  ‚се шло
замечательно до  днЯ пикника.  ‚ тот  день,  к  сожалению, стоЯла необычайно
жаркаЯ  погода  и  от  игр,  возбуждениЯ,  весельЯ,  дЯдЯ  Ќед  почувствовал
сильнейшую  жажду.  ’ак  вышло, что  никто  не заметил,  как он  то  и  дело
наведывалсЯ к пивному бочонку, пока не напилсЯ вдрызг. Ќо было уже поздно. ‚
таком состоЯнии он  был неуправлЯем. „аже  свЯщенник ничего не смог сделать.
Ќед покинул  пикник и окунулсЯ  в запой,  который  продолжалсЯ три днЯ и три
ночи.  Њожет, он длилсЯ бы и больше, не ввЯжись дЯдЯ Ќед в кулачную драку  в
районе порта,  где его и подобрал в бессознательном состоЯнии ночной сторож.
„Ядю Ќеда  отвезли в  больницу с сотрЯсением  мозга, и  он  уже  никогда  не
выздоровел. ‚ернувшись с похорон,  папа сказал, не проронив  слезинки:  "Ќед
так  и  не  понЯл, что значит  быть умеренным. ќто его вина. Ќу да ладно, он
отошел в лучший мир..."
     Љак  бы желаЯ показать свЯщеннику, что он не из того же теста, что дЯдЯ
Ќед,  отец  стал  еще усердней  в  церковных делах.  Ћн  даже  выдвинулсЯ  в
старосты, и очень, гордилсЯ своим положением, которое позволЯло ему во времЯ
воскресных  служб собирать пожертвованиЯ. Ќе представлЯю  себе, как мой отец
вышагивал   по   проходу   конгрегационалистской   церкви  с  копилкой   длЯ
пожертвований в руках, как он стоЯл с этой копилкой у алтарЯ -- благоговейно
вслушиваЯсь в слова благословениЯ, произносимые свЯщенником. ‚се  это теперь
мне кажетсЯ таким  невероЯтным,  что  Я далее не  знаю, что  и  сказать. Њне
нравитсЯ вспоминать совсем о другом: об отце из моего  детства, о том, как Я
встречал его  по  субботам  у  парома.  ђЯдом располагались три  салуна,  по
субботам полные на-. роду, пришедшего  пообедать и выпить кружку пива.  ‚ижу
отца на тридцатом году  его жизни, здорового, улыбающегосЯ и обменивающегосЯ
со   всеми  незлобивыми  остротами,  вот  он  облокотилсЯ  на  стойку  бара,
соломеннаЯ  шлЯпа сдвинута на затылок, свободной ладонью он смахивает пивную
пену.  џ тогда едва  доставал до тЯжелой  золотой  цепочки, пересекавшей его
жилет; помню костюм из шотландки, который он носил  летом и  который отличал
его среди  прочих  посетителей бара,  не имевших счастьЯ  родитьсЯ портными.
Џомню,  как  он запускал  руку  в большую  стеклЯнную  вазу  на  прилавке  и
протЯгивал мне крендель,  с просьбой  сбегать  к  витрине "Ѓруклин  ’аймс" и
посмотреть турнирную таблицу. Љогда Я выбегал из салуна узнать,

     147

     кто выиграл, мимо  проносилась вереница  велосипедистов, они  мчались у
самого  тротуара по узкой  полоске  асфальта, уложенной специально длЯ  них.
’ут,  как  раз,  прибывал  очередной  паром,  и  Я  задерживалсЯ  на  минуту
поглЯдеть,  как  люди  в униформе  швартуют судно. Љогда открывали  створы и
клали деревЯнный трап, толпа  обрушивалась на берег  и стремилась  в салуны,
украшавшие округу. ’о были  дни, когда  папа знал, что такое  "умеренность",
когда  он пил,  потому  что испытывал настоЯщую жажду, потому что пропустить
кружку пива  считалось привилегией  всЯкого мужчины. ’огда  было так, как об
этом  замечательно сказал  Њелвилл*: "Џитайте  все  подходЯщей  пищей,  если
конечно, эта пища доступна.  Џища твоей души -- это свет и пространство; так
питай душу светом и пространством. Ќо пища тела -- это шампанское и устрицы;
так  питай  его шампанским и устрицами; и достигнешь радостного воскресениЯ,
если будет оно". „а, мне кажетсЯ, что тогда душа папы еще не усохла, что она
пребывала в безграничном пространстве и свете, а  равнодушное к  воскресению
тело  питалось подходЯщим и доступным -- если не шампанским  с устрицами, то
пивом с кренделем. ’огда его тело еще не знало, что такое страдание, и никто
не осуждал ни его  образ жизни, ни отсутствие в нем веры. €  окружали его не
хищники, а хорошие  люди,  обыкновенные  смертные,  как и  он  сам,  которые
смотрели не вверх или вниз, а прЯмо перед собой, устремив взглЯд на горизонт
и радуЯсь открывшемусЯ виду.
     Ђ  теперь,  измученный  беднЯга, он стал церковным  старостой, он стоЯл
перед алтарем,  седой,  сгорбившийсЯ, высохший,  в  то  времЯ  как свЯщенник
благословлЯл  презренное  пожертвование,  предназначенное  длЯ  обустройства
нового  кегельбана.  Њожет быть, ему и  правда было необходимо испытать  это
рождение души,  напитать ее  подобный губке рост тем светом и пространством,
какие предлагала  конгрегационалистскаЯ церковь.  Ќо какаЯ это жалкаЯ замена
длЯ человека, познавшего радости той пищи, которой требует тело  и  котораЯ,
не  вызываЯ угрызений  совести, могла  бы наполнить  даже его подобную губке
душу светом и пространством -- пусть не божественными, но Яркими  и земными.
џ опЯть  вспоминаю  его  небольшой  животик, на  котором покоилась массивнаЯ
золотаЯ цепочка, и мне кажетсЯ,  что  со  смертью его живота продолжала жить
только  губка его  души,  некое  приложение  к  телесной  смерти. џ  думаю о
свЯщеннике,  который поглотил  его  словно бесчеловечный  пожиратель  губок,
словно хранитель вигвама, увешанного духовными скальпами. џ думаю о том, чем
завершилась эта трагедиЯ губок, ибо хотЯ он и обещал свет

     148

     и пространство, исчез он из жизни моего отца не раньше, чем рухнуло все
воздушное сооружение.
     ‚се произошло совершенно по-житейски. Љак-то  вечером,  после  обычного
собраниЯ прихожан,  отец  пришел домой с  печальным выражением лица.  ‚  тот
вечер   свЯщенник   сообщил,  что   покидает   их.   …му   предложили  более
привлекательное  место в Ќью-ђошелл и, несмотрЯ на огромную неохоту покидать
свою паству,  он решил  принЯть приглашение. …стественно, он  принЯл решение
после  долгих размышлений  --  другими словами,  подчинилсЯ  чувству  долга.
Љонечно,  там будет богатый доход, но  это ничто по  сравнению  с  громадной
ответственностью, котораЯ  лЯжет на его плечи.  Ћн нужен  в Ќью-ђошелл, и он
подчинилсЯ голосу  совести. Ћтец изложил все это  тем же  елейным  голоском,
каким,  вероЯтно, произносил свою  речь  свЯщенник.  Ћднако нам  сразу стало
Ясно, что отцу очень  больно. Ћн не  понимал, почему  в  Ќью-ђошелл не могли
найти  другого  свЯщенника.  Ћн  сказал,  что  искушать  свЯщенника  большим
жалованьем не очень-то красиво. Ћн <I>нужен нам здесь,</I> сказал папа с сожалением
и с такой печалью, что Я готов был расплакатьсЯ. Ћн сказал, что поговорит со
свЯщенником по душам, что если  кто-нибудь способен  убедить его остатьсЯ --
так это только он. Ќесколько  следующих дней мой папа делал все,  что мог --
несомненно, вводЯ свЯщенника в смущение. Ќа отца было больно смотреть, когда
он  уныло возвращалсЯ с этих бесед. Ћн  напоминал  человека, хватающегосЯ за
соломинку, чтобы не утонуть. Љонечно, свЯщенник оставалсЯ непреклонным. „аже
когда старик  не выдержал и  расплакалсЯ  у него  на глазах,  он  не изменил
своего решениЯ.  ќто  стало поворотной точкой. ‘  этого  момента отец  резко
изменилсЯ. Ћн стал едким и ворчливым. Ћн  не  только  перестал  молитьсЯ  за
столом,  но  и  воздерживалсЯ  от  посещений  церкви.  Ћн снова  зачастил на
кладбище, на свою скамейку. ‘начала он стал  угрюмым, потом  подавленным  и,
наконец,  на его  лице  поЯвилось  непреходЯщее  выражение  печали,  печали,
порожденной крушением иллюзий,  отчаЯнием, тщетностью. Ћн перестал упоминать
свЯщенника, не вспоминал ни  о церкви,  ни  о старостах, с которыми когда-то
был свЯзан. …сли ему  случалось  встретить их на улице, он  сухо говорил  им
"добрый день", не задерживаЯсь и не пожимаЯ руку. ѓазеты он читал тщательно,
от первой до последней  строчки, никак не выражаЯ отношениЯ к  прочитанному.
Ћн изучал даже рекламные объЯвлениЯ, все до одного, словно стараЯсь заткнуть
громадную  дыру,  котораЯ  все  времЯ  маЯчила перед глазами.  Ћн  больше не
смеЯлсЯ. ‚  лучшем случае создавал  видимость вымученной безнадежной улыбки,
котораЯ тут

     149

     же исчезала, оставив нам впечатление угасающей жизни. Ћн был мертв, как
кратер, мертв без всЯкой надежды  на воскресение.  €  даже новый  желудок  и
новый кишечный тракт не смогли бы  вернуть его к жизни. …го не соблазнили бы
ни  шампанское, ни устрицы, не нужно было ему ни  света, ни пространства. Ћн
напоминал дронта,  спрЯтавшего голову в  песок  и посапывающего через задний
проход. Љогда он дремал в кресле, нижнЯЯ челюсть у него отваливалась, словно
отпущенный шарнир; он всегда был порЯдочным храпуном, а теперь храпел громко
как никогда, как человек, воистину оглохший  ко  всему  миру. „ействительно,
его  храп  почти  не  отличалсЯ  от  предсмертного хрипа, лишь перемежаЯсь с
тонким протЯжным свистом. Љазалось, когда он храпит,  он колет вселенную как
дрова, чтобы у  нас всегда было в достатке  топочной  древесины, необходимой
длЯ продлениЯ его жизни.  ’акого страшного и пленительного  храпа мне прежде
не приходилось слышать: он был тЯжелый  и громкий, болезненный и гротескный;
иногда он напоминал рев аккордеона, иногда кваканье лЯгушек на болоте; после
продолжительного свиста вырывалсЯ ужасный хрип, словно отец испускал дух, но
потом грудь его  спокойно подымалась  и опускалась, и  устанавливалсЯ гулкий
звук, как  будто  отец  стоЯл  раздетый до  поЯса  с  колуном  в руке  перед
собранной  воедино безумной гадостью этого мира.  ‚ этих представлениЯх было
легкое несоответствие мумифицированного  лица и  больших толстых губ на нем,
которые  только  одни  и  были  живы;  это напоминало  жабры  спЯщей  акулы,
выдающиесЯ  над  поверхностью  спокойного  океана. ’ак он и  ушел в  глубину
бездны, издав последний блаженный всхрап. “же не тревожили его ни  мечты, ни
сквознЯки,  ни  судороги,  ни  тщетные желаниЯ.  Љогда  он  закрыл  глаза  и
провалилсЯ в бездну,  мир лишилсЯ света,  а он стал таким же одиноким, каким
был  накануне рождениЯ, космос изжевал сам себЯ. Ћтец сидел в кресле, должно
быть,  как  €она  сидел во  чреве  кита*, в безопасном последнем  убежище, в
черной  дыре, не ожидаЯ ничего, ничего не желаЯ, не мертвый, но похороненный
заживо, проглоченный целиком и потому невредимый,  большие пухлые губы мЯгко
смыкаютсЯ и  размыкаютсЯ вместе в отливом и приливом белого дыханиЯ пустоты.
‚ земле Ќод он искал Љаина и ЂвелЯ*, но не встретил ни единой живой души, ни
слова, ни знамениЯ. Ћн нессЯ вместе с китом и задевал за черное ледЯное дно;
он покрывал  милю за  милей с наивысшей скоростью, влекомый лишь шерстистыми
гривами  подводных животных.  Ћн  был  дымом, клубЯщимсЯ  из  каминных труб,
тЯжелым облаком, застилающим луну, густой слизью, образующей

     150

     скользкий линолеумный пол океанских глубин. Ћн был мертвее мертвых, ибо
был жив и пуст,  без всЯкой надежды на воскресение преодолев границы света и
пространства и угнездЯсь в безопасности в черной дыре небытиЯ.  € следует не
жалеть его, а завидовать,  ибо его сон -- это  не короткаЯ передышка, но сон
сам  по  себе,  который  есть  бездна,  и,  следовательно,   заснуть  значит
углубитьсЯ, глубже и  глубже в спЯщую сонность, в сон  глубины в глубочайшем
сне,  в  нижайшую  глубину  абсолютного  сна,  глубочайший  и  соннейший сон
сладкого сна. Ћн спал. Ћн спит. Ћн будет спать. ‘пи.  ‘пи. <I>Ћтец, спи, умолЯю
тебЯ, ибо мы, которые бодрствуем, кипим от ужаса...</I>

     Љогда с глухим последним храпом отлетает этот мир, Я вижу открывающуюсЯ
дверь, а за ней -- ѓровера “отруза. "•ристос с тобой!" -- говорит он, волоча
кривую ногу. Ћн еще совсем молод, а уже обрел ѓоспода. …сть только один Ѓог,
и ѓровер “отруз обрел  …го, к  этому нечего добавить, -- кроме того, что все
должно быть  сказано и повторено новым  божественным Языком ѓровера “отруза.
ќтот блестЯщий  новый  Язык,  который  Ѓог  изобрел  специально  длЯ ѓровера
“отруза, разжигал  во  мне  чудовищное любопытство, во-первых,  потому что Я
всегда считал ѓровера безнадежным болваном,  во-вторых, потому  что заметил,
что на подвижных пальцах “отруза не  стало желтизны от табака. Љогда мы были
детьми,  жили мы  по соседству. ‚ремЯ  от времени он  заходил ко  мне, чтобы
разучить  со мной какую-нибудь  пьеску. ЌесмотрЯ  на  свои четырнадцать  или
пЯтнадцать  лет  он курил  как ефрейтор. …го  мать ничего  не  могла  с этим
поделать, поскольку  ѓровер  был гений,  а  гениЯм  позволительна  небольшаЯ
свобода, особенно если гений имел несчастье родитьсЯ с родовой травмой ноги.
ѓровер был  из  той породы гениев, что пышно расцветают  в грЯзи. “ него  не
только пальцы пожелтели от  никотина, но и  грЯзные почерневшие ногти  имели
обыкновение ломатьсЯ от долгих упражнений, вынуждаЯ юного ѓровера заниматьсЯ
восхитительным обкусыванием. Ћбычно ѓровер сплевывал откусанные ногти вместе
с  крошками табака, застрЯвшими в зубах.  ќто ублажало и побуждало. ‘игареты
выжгли дыры  в корпусе  пианино  и,  как  недовольно заметила мать,  <I>тронули</I>
клавиши.  Љогда  ѓровер  уходил,  в  гостиной  вонЯло,  словно  в  заведении
гробовщика.  ‚онЯло   потушенными   сигаретами,   потом,   грЯзным   бельем,
ругательствами ѓровера и сухим пылом, оставленным умирающими звуками ‚ебера,
Ѓерлиоза, ‹иста и компании. …ще пахло  гноем из уха  ѓровера  и его  гнилыми
зубами. …ще пахло хныканьем и изнеженностью его матери. €х дом был настоЯщаЯ
конюшнЯ, божественно приспособленнаЯ к

     151

     его гению, но гостинаЯ в нашем доме  походила  на  приемную похоронного
бюро,  а  ѓровер, лопух, не удосуживалсЯ даже вытереть  ноги.  ‡имой  у него
текло из носа, будто из канализации, и ѓровер, будучи слишком захвачен своей
музыкой, не успевал прочистить нос, так что  холодные сопли струйкой стекали
к губам, где  он их слизывал длинным беловатым Языком.  Љ  газогонной музыке
‚ебера, ‹иста, Ѓерлиоза и компании подавалсЯ пикантный соус, который сообщал
этим пустозвонам приЯтный  вкус. ѓровер  грЯзно  ругалсЯ  через  слово,  его
любимым выражением  было:  "Ќе  выходит  это гребаное место!"  €ногда  он  в
сердцах  молотил  кулаками по  клавишам.  ќто  его  гений  проЯвлЯлсЯ  столь
недостойным образом.  Ђ его мать  с большим значением  прислушивалась к этим
приступам гнева: они убеждали ее, что в ѓровере есть этакое нечто. Ћстальные
просто  считали  ѓровера  невыносимым.  Ћднако  ему  многое прощалось  из-за
кривоногости. ѓровер был достаточно  хитер,  чтобы  догадатьсЯ  использовать
свой дефект; если ему чего-нибудь очень хотелось,  он изображал боли в ноге.
ЉажетсЯ,  только  пианино не воздавало  должного почтениЯ  к его изувеченной
конечности. Џоэтому  пианино  стало тем предметом, который надо  проклинать,
бить да колотить. ‘ другой стороны, в лучшие дни ѓровер мог часами сидеть за
инструментом,  его просто нельзЯ было оттащить. ‚ таких случаЯх его  матушка
выходила на лужайку перед  домом  и подстерегала соседей, чтобы  выдавить из
них несколько слов похвалы. Ћна так обалдевала от "божественной"  игры сына,
что  забывала приготовить  ужин. €х  папаша, сантехник, как правило приходил
домой хмурый и голодный, словно  волк.  —астенько он  поднималсЯ  прЯмиком в
гостиную и стаскивал ѓровера  с табурета  у пианино.  Ћтец тоже умел  крепко
выразитьсЯ, и  когда  он  спускал  собаку на  гениального  сына,  тому редко
удавалось  вставит