бить  себЯ. ’акаЯ безнадежность  была мне  чужда.
Џодумал:  вот  бы обменЯтьсЯ шкурой! џ мог бы запросто убить себЯ. Ќо больше
всего менЯ  беспокоило опасение того, что он не сумеет получить удовольствие
даже от похорон, похорон собственной жены! Ѓог сви-

     90

     детель -- похороны всегда  имеют привкус печали, однако же похороны  --
это и еда,  и выпивка после церемонии, а еще -- неприличные шутки и животный
смех. Њожет, Я по молодости лет не отдавал должное печальной стороне, хотЯ и
не  уклонЯлсЯ  от созерцаниЯ  стенаний. Ќо это не трогало менЯ,  ведь  после
похорон,  на  поминках  в  пивной неподалеку  от кладбища, царила  атмосфера
весельЯ,  которому  не  помеха  черные одеЯниЯ из крепа и траурные гирлЯнды.
Њне, тогда ребенку, казалось, что собравшиесЯ на поминки пытаютсЯ установить
некий   контакт   с  покойным.  Љогда  вспоминаю,   на  ум  приходит  что-то
древнеегипетское. Ќо в  один  прекрасный  день  Я  пришел к выводу,  что все
лицемерЯт. Ћднако  никто не  лицемерил. Џросто они тупые, розовощекие немцы,
вожделеющие  жизни.  ‘мерть  выше  их  пониманиЯ, хотЯ, если  послушать  их,
подумаешь,  что  они  только  о смерти  и  думают.  Ќо  они действительно не
воспринимают смерть  -- не то, что, например, евреи.  Ћни говорЯт о грЯдущей
жизни, но  на самом деле не верЯт в нее. ’от,  кого изводит горе утраты,  --
длЯ них сумасшедший. Ћни смотрЯт  на него с подозрением. ЌаблюдаЯ за ними, Я
понЯл, что существуют границы  печали и границы радости. Ђ  вершина и предел
всего -- непременно брюхо, которое надо наполнить бутербродами с лимбургским
сыром,  пивом,  шнапсом и,  если  повезет,  индейкой. Ћни рыдают,  как дети,
уткнувшись в  пиво.  Ђ  через мгновение  уже смеютсЯ,  смеютсЯ над  забавной
черточкой  в  характере  покойного.  „аже то, как они  употреблЯют прошедшее
времЯ,  заставлЯло  менЯ удивлЯтьсЯ. ‚сего  через  час  после погребениЯ они
скажут об усопшем -- "он  был таким добродетельным", как если бы речь шла об
умершем  в прошлом тысЯчелетии, об историческом деЯтеле, о персонаже "Љольца
Ќибелунга"*.  Ђ все объЯснЯетсЯ тем, что он  умер, умер бесповоротно, на все
времена, и они, живые, отрезали его от себЯ отныне и навеки -- сегоднЯ  надо
жить,  стирать, готовить, и  когда  следующий отправитсЯ на  тот свет,  надо
выбрать  гроб,  затеЯть  склоку вокруг завещаниЯ,  и все  это в повседневной
обыденности, а тратить времЯ на скорби и  печали  грешно,  ибо Ѓог,  если Ћн
есть, завел именно такой порЯдок вещей, и нечего нам болтать попусту. ЌельзЯ
преступать  установленные  границы  радости  и   печали.  “грожать  безумием
считалось  высшим  грехом.  Ћни  обладали  устрашающим  животным  чутьем   к
приспособлЯемости, удивительно  как приобретенным, если  бы оно  было  чисто
животным,  но оно приводило в ужас,  когда вы понимали,  что это чутье -- не
более  чем  заурЯднаЯ  немецкаЯ   тупость  и  бесчувственность.  €  все  же,
признатьсЯ,  Я  предпочитал  сии  одушевленные  желудки гидроголовой  печали
евреев. ‚

     91

     глубине  души  Я  не  мог  сочувствовать  Љронски   --  скорее,   Я  бы
сочувствовал всему их племени.  ‘мерть жены была лишь  крупицей,  мелочью  в
истории  его бедствий. Џо  его  собственному  признанию он был  несчастен от
рождениЯ.  Ћн был рожден, чтобы все  у  него шло наперекосЯк, потому что уже
пЯть тысЯч лет в крови его народа было что-то не то. Ћни пришли в мир с этим
безнадежным, вымученным  выражением на лице, и так же они покинут  этот мир.
‡а собой  они оставЯт дурной запах  Яда  и исторгнутой печали. ‡ловоние,  от
которого они все времЯ пытаютсЯ избавить  мир, они принесли в этот мир сами.
џ размышлЯл об этом, пока слушал Љронски. Ќа душе стало так хорошо и  легко,
что, расставшись с ним и повернув  в  боковую улочку, Я начал насвистывать и
мурлыкать. € тут менЯ одолела такаЯ жажда, что Я с диким ирландским акцентом
сказал себе:
     "Ќу  че,  парень,  не пора ли пропустить  глоток?"  ‘  этими  словами Я
ввалилсЯ  в  погребок и  заказал большую глинЯную  кружку пенистого  пива  и
толстый гамбургер, обильно посыпанный луком. Џотом выпил еще пива и  немного
бренди  и решил длЯ себЯ, как  обычно без  всЯкого стеснениЯ,  так:  "…сли у
несчастного ублюдка  не  хватает  мозгов насладитьсЯ  похоронами собственной
жены,  удовольствие  за него получу  Я". € чем больше Я  думал об  этом, тем
радостней  становилось  на  душе,  а  если оставалась хоть  каплЯ печали или
зависти, то лишь потому, что Я не мог поменЯтьсЯ местами с его женой, бедной
умершей еврейской  душой, поскольку смерть  находитсЯ вне пределов пониманиЯ
таких  неотесанных фрицев, как Я, и жалко  растрачивать  смерть на  подобных
мне,  ведь мы все о ней знаем и не нуждаемсЯ в ней. џ так загорелсЯ мыслью о
смерти,  что даже в пьЯном оцепенении молил ‚севышнего  убить  менЯ нынешней
ночью:  "“бей менЯ, Ѓог, и дай познать,  что такое  смерть". џ старалсЯ всем
нутром  смердЯщим  вообразить как это бывает: испустить  дух,  но  ничего не
выходило. џ  не  придумал  ничего  лучше, кроме как изобразить  предсмертный
хрип,  и  при этом чуть  не подавилсЯ,  испугавшись  настолько, что  едва не
наложил в штаны. ‚о всЯком случае, это не было  смертью. Џросто Я подавилсЯ.
Ќаша прогулка по парку куда  больше  походила на смерть: двое бредут рЯдом в
тумане, задеваЯ  за кусты и деревьЯ и не произносЯт  ни  слова. ’акой  образ
говорит не больше  чем само название-- "смерть" -- но  все же он правильный,
уравновешенный  и вполне достойный.  ќто не  продолжение жизни,  а прыжок  в
темноту, когда невозможно вернутьсЯ назад даже  в виде  малой песчинки.  ќто
правильно и  прекрасно,  говорил Я себе,  неужто  кто-то хочет возвратитьсЯ?
Ћтведать однажды -- значит отведать навсегда:

     92

     жизнь или смерть. Љак бы ни упала- монетка -- все подойдет,  пока вы не
сделали ставки. Ћднако подавитьсЯ собственной слюной -- это  безобразно, это
ни в  какие ворота не лезет. €, кроме того,  трудно  подавитьсЯ  до  смерти.
Ѓывает, люди уходЯт во сне, мирно и тихо, как овцы.  ѓосподь прибирает нас в
свою  овчарню,  так  говорЯт. € вы  перестаете дышать. ’ак  какого  же черта
кто-то  хочет  дышать  вовеки?   ‚се,  длЯщеесЯ  вечно,  становитсЯ  пыткой.
Ќесчастные  ублюдки  рода человеческого, мы  должны  радоватьсЯ,  что  некто
устроил длЯ  нас выход. Њы не придаем особого вниманиЯ отходу ко сну. .’реть
жизни мы  спим, словно пьЯные крысы. € что из этого? ’рагедиЯ? ’огда  ладно,
возьмем три третьих сна пьЯных крыс. ѓосподи, если бы у нас достало  ума, мы
бы танцевали и ликовали при мысли об этом! Њы могли бы завтра умереть все, в
кровати,  без  боли,  без   страданий  --  если   бы  у   нас  достало   ума
воспользоватьсЯ снотворным. Њы не хотим  умирать, и это нас всегда тревожит.
Џотому  и забили,  словно  мусором, наши бедные головы  трепом о Ѓоге и тому
подобном.  ѓенерал €волгин!  Љронски закудахтал  при  упоминании  о нем... и
всплакнул. ‘ тем же  успехом Я мог упомЯнуть о лимбургском сыре. Ќо  генерал
€волгин что-то да значит длЯ него... что-то безумное. ‹имбургский сыр был бы
слишком сухим, слишком банальным. Ћднако все и есть лимбургский сыр, включаЯ
генерала  €волгина,   бедного   пьЯницу.   ѓенерал  €волгин   произошел   от
лимбургского сыра „остоевского, его собственной марки.  ‘обственнаЯ марка --
это особый аромат, особый Ярлык. ‹юди знают его  по запаху, по вкусу. Ќо что
сделало генерала €волгина  лимбургским  сыром? Ќу, что бы ни сделало, это --
икс,  величина  неизвестнаЯ, а потому  непознаваемаЯ. —то потому?  Џотому --
ничего, совсем ничего. Џолный стоп -- или, как это там: прыжок в темноту без
возврата.
     ‘нимаЯ  штаны  Я  вдруг вспомнил, что мне сказал  несчастный ублюдок. џ
взглЯнул на  кок, он был  такой же  невинный,  как всегда. "Ќе ври, будто  Я
подхватил сифилис", -- сказал Я и сильно сжал член, словно стараЯсь выдавить
хоть  каплю  гноЯ.  -- "Ќе  думаю,  что  Я  подхватил  сифон,  Я  рожден под
счастливой  звездой. ’риппер еще куда ни  шло. ‚сЯкий хоть раз переболел. Ќо
не сифилис!" џ знал, что  он .от души желал мне сифилиса, хотЯ бы длЯ  того,
чтобы  Я постиг  страдание.  Ќо  не дождатьсЯ ему!  џ родилсЯ туповатым,  но
везучим фрицем. џ зевнул.  ‚се  это проклЯтый лимбургский  сыр:  сифилис, не
сифилис, -- так размышлЯл Я про себЯ. …сли она больна, отдеру  еще разок,  и
баста. Ќо  она, очевидно,  не больна.  ‚от она повернулась ко мне жопой. Ђ Я
как лежал, восстав плотью, так и кинул

     93

     палку  методом  ментальной  телепатии. €, клЯнусь Ѓогом,  она  получила
весточку несмотрЯ на глубокий  сон, поскольку и прочнаЯ дверь не помеха, тем
более  что  не  надо  смотреть  ей  в  лицо,  что само  по себе  дьЯвольское
облегчение.  џ  подумал,  с  последним толчком:  "Ќу  вот,  парень,  все  --
лимбургский сыр, а теперь можно повернутьсЯ на бочок и всхрапнуть..."
     Љазалось,  песнь смерти и секса  продлитсЯ вовеки. Ќа следующее утро  в
офисе менЯ настиг звонок жены,  сообщившей, что  ее подругу ќрлин только что
увезли в сумасшедший  дом.  Ћни дружили  с монастырской школы в  Љанаде, где
обучались музыке и искусству мастурбации. Њало-помалу Я познакомилсЯ со всей
их  стайкой, не исключаЯ сестру Ђнтолину, котораЯ носила грыжевой бандаж  и,
очевидно, ЯвлЯлась верховной жрицей культа  онанизма.  ‚се они  в свое времЯ
переболели увлечением сестрой Ђнтолиной. € ќрлин, у которой морда напоминала
шоколадный эклер, не перваЯ  из их тесного кружка попала в сумасшедший  дом.
Ќе  утверждаю,  что  именно мастурбациЯ довела их  до этого, но, несомненно,
атмосфера монастырЯ сделала свое дело. ‚се они сызмальства были испорчены.
     …ще  до  полуднЯ  зашел  мой  старый  друг  Њакгрегор.  Ћн  выглЯдел по
обыкновению  мрачно  и  жаловалсЯ на приближение  старости,  даром что  едва
разменЯл четвертый  десЯток. Љогда  Я рассказал ему про  ќрлин, он, кажетсЯ,
оживилсЯ. Ћн заЯвил, будто  всегда замечал за  ней странности. Ћтчего же? „а
как-то он пыталсЯ взЯть ее  силой, а она начала битьсЯ в истерике. Ќо то был
не плач,  судЯ  по тому, что  она  приговаривала. Ћна  сказала, что  некогда
согрешила  против ‘вЯтого „уха и за  это должна  всю  жизнь соблюдать полное
воздержание.  ‚споминаЯ  этот  случай,  Њакгрегор  посмеЯлсЯ,   как   всегда
невесело. "џ говорил ей: ну, если не  хочешь, и не надо... просто  подержи в
руках. ѓосподи, когда  Я  предложил это,  она прЯмо  спЯтила. ‡аЯвила, что Я
пытаюсь запЯтнать ее невинность -- вот так она  понЯла мои слова. € в то  же
времЯ она схватила его рукой и  сжала так сильно, что Я чуть не отпал. € все
времЯ  плакала.  €  не  прекращала  тЯнуть волынку  о  ‘вЯтом  „ухе и  своей
"невинности". џ вспомнил, что ты советовал мне однажды, и отвесил ей смачную
оплеуху. ќто возымело волшебное действие. Ћна сразу успокоилась, и Я смог ее
трахнуть,  но  тут  началось  самое   забавное.  Џослушай,  ты  когда-нибудь
забавлЯлсЯ с сумасшедшей? ќто надо испытать. ‘ самого начала она  без умолку
болтала всЯкую  чепуху. Ќе могу воспроизвести эту ахинею, но  она словно  не
подозревала, что Я тружусь на ней в поте лица. Џослушай, Я  не знаю, имел ли
ты когда-нибудь женщину, котораЯ во

     94

     времЯ этого самого  жрет Яблоко?.. Ќо можешь себе  представить, как это
действует на нервы. Ђ тут  в  тыщу раз  хуже.  ќто менЯ так достало,  что  Я
подумал, будто  и сам немного ку-ку... Ђ сейчас ты мне врЯд ли поверишь,  но
это сущаЯ правда.  ‡наешь, что она  отколола, когда  мы  кончили?  Ћна  менЯ
обнЯла и  сказала спасибо. Џогоди,  и это еще не все. Џотом она  соскочила с
постели,  опустилась на  колени и помолилась о  моей душе.  Ѓог мой,  Я  так
хорошо это помню.  "Џрошу,  сделай Њака истинным  христианином",  -- сказала
она. Ђ Я лежал рЯдом с опавшим коком и слушал.  џ не знал, сплю  Я или  что.
"Џрошу, сделай Њака истинным христианином!" ’ы слышал что-нибудь подобное?"
     -- —то ты делаешь сегоднЯ вечером? -- добавил он весело.
     -- Ќичего особенного, -- сказал Я.
     -- ’огда пошли со мной. џ хочу познакомить тебЯ с одной бабой. <I>Џаула.</I> џ
подцепил ее на ђоузленде  несколько дней назад. Ћна не сумасшедшаЯ -- просто
нимфоманка. џ хочу, чтобы  ты отведал ее. Ћдно удовольствие будет поглЯдеть.
Џослушай, если ты не спустишь в штаны, когда она начнет ерзать, Я буду сукин
сын. Џошли, закрывай лавочку. ЉакаЯ радость тут пердеть?
     Ќо ехать  в  ђоузленд было рано, и мы отправились в погребок на ‘едьмой
авеню. „о войны  это была французскаЯ забегаловка, а теперь  тут  нелегально
торговали спиртным двое итальЯнцев. ЏрЯмо за дверью  располагалась крохотнаЯ
стойка  и музыкальный Ящик. Њы намеревались  пропустить по парочке и немного
подкрепитьсЯ.  ’акаЯ  вот <I>идеЯ.</I>  Ќо  знаЯ  характер  друга, Я вовсе  не  был
убежден,  что в ђоузленд  мы поедем вместе.  …сли женщина соответствует  его
фантазии, а длЯ этого она не обЯзана быть смазливой и  здоровой, Я знал, что
он оставит  менЯ  и прицепитсЯ  к ней. Љогда Я  бывал с ним, менЯ беспокоило
только одно:  заранее  убедитьсЯ, что у него хватит  денег  расплатитьсЯ  за
выпивку. €,  конечно,  не выпускать его из вида,  пока  за напитки не  будет
заплачено.
     Џосле  первой,  от силы  второй,  рюмки  он  пускалсЯ  в  воспоминаниЯ.
…стественно, воспоминаниЯ  о пизде. …го воспоминаниЯ всегда крутились вокруг
истории, которую он мне как-то рассказывал и котораЯ произвела на менЯ тогда
неизгладимое впечатление. ѓероем рассказа был.  шотландец  на смертном одре.
Љогда он  почти  уже  отошел,  но еще  силилсЯ  что-то  произнести,  к  нему
наклонЯетсЯ его жена и нежно спрашивает: "—то, „жок, что ты хочешь

     95

     сказать?"  €  „жок, собравшись  с  последними силами,  приподнимаетсЯ и
произносит: "Џросто пизда... пизда... пизда..."
     ќта тема всегда бььла первой и последней в репертуаре Њакгрегора. ’акаЯ
у него манера  разговаривать -- <I>поверхностно.</I>  ‹ейтмотивом служили  болезни,
поскольку  между блЯдками у  него болела голова,  точнее, головка.  Ѓлиже  к
вечеру  ему  было-  свойственно  сказать: "‡айди ко мне на минутку,  Я  хочу
показать тебе  член". Ћт  ежедневных осмотров, промываний, спринцеваний он у
него  опухал и воспалЯлсЯ. —астенько Њакгрегор наведывалсЯ к доктору, но тот
не находил изъЯна. €ли, чтобы успокоить Њака, давал ему коробочку бальзама и
советовал  поменьше пить. € это  служило темой длЯ бесконечных споров, ведь,
как он мне не однажды говорил: "…сли бальзам такой  целебный, какого дьЯвола
мне бросать пить?" €ли:  "…сли  Я  брошу пить,  мне не надо будет натиратьсЯ
мазью?" Љонечно,  любой мой совет в одно ухо влетал, а в другое вылетал. …му
надо  было  о чем-то  беспокоитьсЯ,  и пенис служил  превосходным  объектом.
€ногда он  беспокоилсЯ о  коже на голове. “ него  поЯвлЯлась перхоть,  как у
многих из нас, и если его член был в  хорошем состоЯнии, он  забывал о нем и
переключалсЯ  на  скальп. €ли на  грудную клетку. Љак только он вспоминал  о
грудной  клетке -- тут  же принималсЯ кашлЯть.  „а как!  Ѓудто  на последней
стадии  чахотки. Ђ  когда  он  волочилсЯ  за бабой,  то становилсЯ сердитым,
словно  кот. …му не удавалось  взЯть  ее так быстро, как хотелось. Ќо только
заполучив ее, он уже думал, как от нее избавитьсЯ.  ‚о всех он находил некую
червоточину, некий пустЯчок, который мешал разыгратьсЯ аппетиту.
     ‚се  это он повторЯл мне, пока мы сидели во мраке  погребка. Џосле пары
стаканов он встал и как обычно направилсЯ в уборную, по пути опустив монетку
в  музыкальный Ящик. ‡авертелись  танцующие,  а он  при виде  этого  воспрЯл
духом, указал  на стаканы и приказал:  "Џовторить!" €з уборной он вернулсЯ с
довольно  благодушным  выражением  на  лице,  то  ли  от  того,  что  удачно
опорожнилсЯ, то ли потому, что познакомилсЯ в  коридоре с девочкой, не знаю.
’ак или иначе, присев, он круто сменил курс, заговорил очень мудрено и очень
сдержанно, почти как философ. "‡наешь, ѓенри, мы столько лет откровенны друг
с другом. Ќам с тобой не стоит разменивать жизнь по мелочам.  …сли мы  хотим
достичь в  этой жизни  чего-то стоЯщего, сейчас наступило самое  времЯ..." џ
уже не раз слышал это в течение многих лет и знал, что за этим последует. ’о
была  интерлюдиЯ, во времЯ  которой  он оглЯдывал комнату, выбираЯ, какаЯ из
девиц пьЯнее остальных.

     96

     Џока он рассуждал о наших разнесчастных, неудавшихсЯ судьбах,  его ноги
пританцовывали, а  глаза  разгорались  все  сильней. „альше  все будет,  как
всегда.  Ћн  скажет: "Ђ теперь возьми, к примеру, ‚удраффа.  Ћн  никогда  не
достигнет  успеха, потому что он сукин сын..." --  и тут мимо столика, как Я
говорил,  пройдет  пьЯнаЯ  телка  и поймает <B>его</B>  взглЯд,  и он  без  всЯкого
перехода прервет свой монолог словами: "ќй, малышка, садись, выпей  с нами!"
€  пьЯнаЯ  сука, не  привыкшаЯ  веселитьсЯ  в  одиночку,  а только на  пару,
ответит:  "‹адно,  но  Я  приведу  подружку".  €   Њакгрегор,  словно  самый
обходительный  кавалер  на свете, скажет: "Љонечно,  отчего  же нет? Љак  ее
зовут?" € тогда, дергаЯ менЯ за рукав, он приблизитсЯ и шепнет: "Ќе  сердись
на  менЯ,  слышишь? “гостим их  по  маленькой и  пошлем  к чертЯм  собачьим,
понЯл?"
     Ќо, как обычно, за первой маленькой  последует  втораЯ и третьЯ, а счет
увеличитсЯ, и он не поймет, почему  он должен  тратить свои  деньги на  пару
блЯдей, так что ты, ѓенри, сматывайсЯ  первым, как будто купить лекарство, а
Я  выйду через несколько  минут... но ты жди  менЯ,  сукин сын, не покидай в
беде, как случилось  в  последний раз. €, как всегда, Я, оказавшись на воле,
удеру со всех ног, посмеиваЯсь про себЯ и благодарЯ счастливую звезду, что Я
так легко от него отделалсЯ. ‘ таким количеством спиртного в брюхе  мне  все
равно, куда несут ноги. Ѓродвей до безумиЯ залит светом, как всегда, а толпа
густаЯ как  смола. Ќадо просто внедритьсЯ в поток смолы  наподобие муравьЯ и
отдатьсЯ течению. Љаждый тут просто шатаетсЯ, большинство  без  причины. ‚се
это шевеление, всЯ толкотнЯ с  виду деЯтельны, успешливы, удачливы. Џостой и
посмотри  на   обувь,  умопомрачительные   сорочки,   новые  модели  плащей,
обручальные кольца за девЯносто девЯть центов. Ќа каждом шагу супермаркет.
     Љаждый раз, как Я  иду этим  путем  в  обеденный час,  ощущаю лихорадку
предвкушениЯ. ‚сего несколько кварталов от ’аймс ‘квер до ЏЯтнадцатой улицы,
и  когда  говорЯт  --  "Ѓродвей"  --  ничего  больше  не  имеют  в  виду,  и
действительно это -- ничего, куринаЯ  пробежка, но  в семь вечера, когда все
спешат к столу, в воздухе нечто вроде электрического разрЯда, так что волосы
становЯтсЯ  дыбом,  словно  антенны,  и  если вы восприимчивы, то ловите  не
только каждую вспышку и мерцание, но испытываете статистическую  жажду,  <I>qui
pro  quo</I>  взаимодействующей,  внутритканевой,  эктоплазматической массы тел,
теснЯщихсЯ в пространстве, будто звезды на  Њлечном пути, только тут Ѓлудный
путь,  вершина мира без  крыши над головой  и  без  расщелины  или  дыры под
ногами, куда можно провалитьсЯ

     97

     и  признать  --  все ложь. ЏолнаЯ обезличенность  в толпе  обволакивает
смолой  теплого человеческого бреда, заставлЯющего вас бежать вперед подобно
слепому пони и прЯдать горЯчечными ушами. ‚сЯкий окончательно и бесповоротно
перестает быть собой и, значит, автоматически становитсЯ олицетворением всей
человеческой породы, пожимаЯ  тысЯчи  рук,  болтаЯ на тысЯче  разных Языков,
проклинаЯ, аплодируЯ, насвистываЯ, напеваЯ вполголоса, разговариваЯ с собой,
ораторствуЯ,  жестикулируЯ,  мочась,   оплодотворЯЯ,  подлизываЯсь,   льстЯ,
хныкаЯ, торгуЯсь, сводничаЯ, воЯ по-кошачьи и  так далее и тому подобное. ’ы
--  все  люди,  когда-либо жившие  по Њоисею,  и кроме  того  ты -- женщина,
покупающаЯ шлЯпу, клетку длЯ птицы или простую мышеловку. ’ы можешь лежать в
витрине, как золотое кольцо о  четырнадцати карат,  а можешь ползти по стене
дома подобно человекообразной мухе  --  ничто  не  остановит процессию, даже
молнии артподготовки, даже вереница моржей, шествующих к устричным отмелЯм*.
Ѓродвей, каким Я вижу его теперь, каким видел в течение двадцати пЯти лет --
это наклоннаЯ плоскость, предсказаннаЯ св.  ”омой Ђквинским еще в утробе. Ћн
был задуман  первоначально  на  благо лишь змей и  Ящериц, рогатых  улиток и
красных цапель, но когда затонула великаЯ €спанскаЯ Ђрмада, человеческий род
вырвалсЯ из кеча* и растексЯ, сотворив  некую вонючую, похабно извивающуюсЯ,
подрагивающую,  похожую на половую  щель,  что  бежит  от ’аможни* с  юга  к
северу, к  полЯм длЯ  гольфа, через мертвую  и червивую  сердцевину  острова
Њанхэттен. Ћт  ’айме ‘квер до ЏЯтнадцатой улицы вы  найдете все то,  что св.
”ома  Ђквинский  позабыл включить  в  <I>magnum  opus,</I> то есть  среди  прочего:
гамбургеры,  пудели,  музыкальные Ящики, серые  котелки,  ленты длЯ  пишущих
машинок,  апельсиновые  веточки,  бесплатные туалеты,  менструальные трЯпки,
мЯтные лепешки, биллиардные шары, рубленые луковицы, гофрированные салфетки,
смотровые  отверстиЯ,  жевательную  резинку,  дешевые  коктейли,   целлофан,
вельветовую  одежду, индукторы, конские  притираниЯ, капли от кашлЯ, венерин
корень  и   кошачью  размытость  того  истерически  одаренного  евнуха,  что
вышагивает к автомату  с содовой,  лишившись дробовика, некогда  висевшего у
него  между  ног. ЏредобеденнаЯ  атмосфера, смесь  пачулей,  урановой теплой
смолки,  ледЯного  электричества,  засахаренного  пота  и   засушенной  мочи
вызывают  лихорадку  горЯчечного  предвкушениЯ.  •ристос  никогда  впредь не
сойдет  на землю, и никто не издаст нового  закона, не прекратЯтсЯ убийства,
кражи, изнасилованиЯ, но все же ты предвкушаешь чего-то устрашающе дивного и
нелепого, может

     98

     быть  холодного  омара   под   майонезом,   предложенного   даром   или
изобретениЯ, подобного  электрическому  свету, подобного телевидению, только
еще более  опустошающего, душераздирающего, изобретениЯ немыслимого, которое
принесет с собой осколки спокойствиЯ и пустоты, но не  спокойствиЯ и пустоты
смерти, а  той жизни,  о  которой  мечтали  и  до  сих пор мечтают  монахи в
ѓималаЯх, в ’ибете, в ‹ахоре, на Ђлеутских островах, в Џолинезии, на острове
Џасхи,  мечты допотопного человека, когда  еще не  было  написано  ни одного
слова, мечты  пещерных  людей  и антропофагов, мечты обоеполых и  хвостатых,
тех, кто провозглашен  душевнобольным и не может  постоЯть  за себЯ,  ибо их
подавлЯют числом душевнобольными не ЯвлЯющиесЯ. •олоднаЯ энергиЯ поглощаетсЯ
хитроумными животными и освобождаетсЯ подобно  разрывным снарЯдам, катитсЯ в
причудливом  круговороте, создаваЯ иллюзию силы и скорости, благодарЯ свету,
благодарЯ  мощи, благодарЯ движению, маньЯки передают по проводу слова,  как
будто вставлЯют фальшивые зубы: безукоризненные и отталкивающие как проказа,
заискивающие,  мЯгкие,  скользкие; бессмысленное движение по  вертикали,  по
горизонтали,  по кругу, вдоль  стен  и сквозь стены, ради удовольствиЯ, ради
товарообмена,  ради  преступлениЯ,  ради  любви;  свет,  движение,  мощь без
остатка усваиваютсЯ и  обезличиваютсЯ, перерождаютсЯ  и распределЯютсЯ вдоль
всей засоренной, похожей на половую щели, чтобы  ослепить и запугать дикарЯ,
деревенщину, чужеземца, но никого не ослепить и не запугать:  тот голоден, а
этот  погрЯз в распутстве,  все одно  и то  же, и  нет  отличиЯ  от  дикарЯ,
деревенщины, чужеземца, разве что в мелочах, в пустЯчках, в обмылках мысли и
опилках   разума.  Џо   этой,  похожей  на  половую  щели,   захваченные   и
неослепленные, прошли до  менЯ миллионы, и среди них  один -- Ѓлез ‘андрар*,
который впоследствии слетал на ‹уну, а потом вернулсЯ на землю и  всплыл  на
Ћриноко, изображаЯ из себЯ дикарЯ, а на самом деле он был бутоном, но уже не
ранимым и смертным, а  превосходнейшей плавучей громадиной из стихотворениЯ,
посвЯщенного  архипелагу бессонницы.  €з них чудом  вылупились  единицы, а Я
пока  --  невылупившийсЯ,  но  восприимчивый  и  отмеченный,  осознающий  со
спокойной жестокостью уныние нескончаемого плаваниЯ по течению. Џеред обедом
полоска  небесного  света вЯло просачиваетсЯ сквозь пограничный серый  свод,
блуждающие полусферы усеЯны  спорами свернувшихсЯ  Ядер голубых  Яйцеклеток,
ветвЯтсЯ:  в одной корзине омары,  в другой--  прорастает мир антисептически
личный и абсолютный. €з смотровых окон глЯдЯт люди, посеревшие от подвальной
жизни, про-

     99

     питанные  дерьмом   --  люди   будущего  мира:  они   изъедены  ледЯным
электричеством,  будто крысами,  день угасает  и опускаетсЯ  тьма,  подобнаЯ
прохладному,  освежающему мраку сточных труб. Љак потерЯвший твердость член,
Я, еще  не вылупившийсЯ, совершаю бесплодные телодвижениЯ, не чересчур сухие
--  довольно мЯгкие, вызывающие излиЯние спермы  -- и качусь  <I>ad  astra,</I> ибо
пока не настало  времЯ  обеда, а желудочное неистовство уж  охватило верхний
кишечник,  поджелудочную  область  и постпинеальную  долю. ‘варенные  живьем
омары  плавают  во льду, не дают ни  четвертака,  и  ни четверти доллара  не
просЯт.  Ћни неподвижны и непробиваемы в ледЯной воде смертельного уныниЯ, а
жизнь  плывет  по течению  в  витринах  отчаЯниЯ, разъедаемаЯ цингой печали,
трупным Ядом. Њерзлое стекло  витрины режет, как охотничий нож -- подчистую,
без надежды.
     †изнь  плывет по течению в витринах... џ -- такаЯ же часть жизни, как и
омар,  как  кольцо  о четырнадцати карат,  как конские  притираниЯ, но очень
трудно  установить  тот факт,  который  заключаетсЯ в идентичности  жизни  и
товара, снабженного накладной. ’о, что Я  заказал поесть, важнее, чем Я сам,
едок.  ‚сЯк  друг  друга  ест  и,  значит,  глагол "поедать"  стал  хозЯином
положениЯ.  ‚  процессе   еды  уничтожают  толпы,   а  правосудие   временно
отменЯетсЯ.  ’арелка  и  то,  что  на  ней,  когда  кишечник  начинает  свою
всепожирающую  работу,  приковывает  внимание,  овладевает  духом,   сначала
гипнотизирует,  потом   происходит  медленное  заглатывание,  переваривание,
усвоение.  „уховнаЯ  составлЯющаЯ  существа  улетучиваетсЯ  как  накипь,  не
оставлЯЯ никаких свидетельств, никаких следов после  своего  ухода, исчезает
более обоснованно, чем точка  в пространстве  в ходе математической  лекции.
‹ихорадка, способнаЯ вернутьсЯ завтра, относитсЯ к жизни так же, как ртуть в
термометре относитсЯ к зною. ‹ихорадка никогда не заставит жизнь пылать, что
и требовалось доказать, и тем самым освЯщает фрикадельки и спагетти. †евать,
когда жуют тысЯчи,  пережевывают процесс убийства,  -- вот  что обеспечивает
необходимый  общественный  склад  ума,  позволЯющий  выглЯнуть  в  окошко  и
убедитьсЯ,  что  даже  человеческий род можно обоснованно подвергнуть резне,
изувечить, уморить, измучить, потому что жуЯ, сидЯ в кресле, хорошо  одетый,
утираЯсь салфеткой, ты постигаешь то,  чего не могли постичь и  мудрейшие, а
именно:  нет  другого  возможного   способа  жить,  кроме   провозглашенного
мудрецами, пренебрегавшими  креслом,  одеждой  и салфеткой.  ’ак вот люди  и
снуют по  этой,  похожей  на половую щели, которую  называют улицей Ѓродвей:
каждый день в уроч-

     100

     ные часы, в  поисках того да сего, стараЯсь установить то да  се, точно
математики,  логики, физики,  астрономы и им подобные. „оказательство -- это
факт, а факт не имеет никакого значениЯ, кроме того, что приписано ему теми,
кто факты устанавливает.
     фрикадельки съедены,  бумажнаЯ салфетка брошена на пол, легкаЯ отрыжка,
и  Я, не  знаЯ, зачем  и куда, выхожу на сверкание двадцати четырех  карат и
попадаю   в  театр.  Ќа  сей  раз   Я  бреду  по  улицам  вслед  за   слепым
аккордеонистом.  €ногда Я сажусь на приступок и слушаю пение. ‚ опере музыка
не  имеет  смысла;  здесь,  на улице, она  полна  остроты,  она  трогает  до
умопомрачениЯ.  ‘путница  аккордеониста  держит  в  руке   жестЯную  кружку.
Ђккордеонист  -- это часть жизни, так же, как жестЯнаЯ  кружка,  как  музыка
‚ерди, как  "Њетрополитен-опера". ‚се и всЯ -- это часть жизни, но когда все
собираетсЯ вместе  -- это еще не жизнь. <I>Ђ  жизнь когда,</I> спрашиваю Я  себЯ, <I>и
почему не  нынче</I>? ‘лепец  уходит,  а Я  остаюсь  на  приступке.  ”рикадельки
съедены. Ћни тухлы,  кофе отвратителен,  масло прогоркло. Ќа что ни посмотрю
--  все  тухлое,  отвратительное,  прогорклое.  “лица  как  дурное  дыхание;
следующаЯ  улица  не  лучше,  и  втораЯ,  и  третьЯ.  Ќа  углу слепец  опЯть
останавливаетсЯ  и  затЯгивает  "„омой, в  наши горы". ‚  кармане  Я  нахожу
жевательную резинку  -- и  жую.  †ую,  чтобы жевать. Ќет ничего лучше, когда
необходимо принЯть  решение, а выбор  --  из двух зол.  Џриступок  удобен, и
никто  не беспокоит менЯ.  џ --  часть мира, часть, как говоритсЯ,  жизни, Я
здесь "свой" и не совсем свой.
     џ сижу на приступке уже около часа, мечтаю. € прихожу к тем же выводам,
к которым прихожу всегда, если располагаю минутой подумать наедине. €ли надо
немедленно  идти  домой  и начать  писать, или надо бежать и  начинать новую
жизнь. Њысль о книге страшит менЯ: надо так много сказать,  что не знаешь, с
чего  начать. Њысль о побеге и начале новой жизни страшит не  менее: значит,
придетсЯ работать  как негр, чтобы душа не рассталась с телом.  „лЯ человека
моего темперамента  мир таков, что нет ни  надежды,  ни выхода. „аже, если Я
напишу  книгу,  которую  хочу написать, ее не примут: Я  очень хорошо познал
своих соотечественников.  „аже,  если  Я <I>смогу</I> начать все  заново, в том  не
будет  пользы, поскольку  в  глубине души Я не имею  желаниЯ ни работать, ни
стать полезным  членом общества.  џ сижу и смотрю  на  дом через  дорогу. Ћн
кажетсЯ мне не только безобразным и бессмысленным, как все остальные дома на
улице, но от  длительного рассматриваниЯ он вдруг становитсЯ абсурдным. ЊенЯ
убивает сама мысль воздвигнуть приют именно здесь. ‘ам

     101

     город  убивает менЯ своей крайней ненормальностью,  убивает  все в нем:
стоки,  эстакады, музыкальные Ящики,  газеты, телефоны, полицейские, дверные
ручки, ночлежные  дома, экраны, туалетнаЯ  бумага,  все.  ‚се  это могло  не
существовать,  при  этом мы бы  не только ничего не потерЯли, мы бы выиграли
вместе  со всей вселенной. џ наблюдаю за проходЯщими мимо: не обнаружитсЯ ли
случайно  среди  них   мой   единомышленник?  Џредположим,  Я   останавливаю
кого-нибудь и прЯмо задаю ему простой вопрос. Џредположим, Я спрошу его так:
<I>"Џочему  mы  живешь  так,  как</I>   ты   <I>живешь?"</I>  ‘корее  всего,  он   позовет
полицейского. џ спрашиваю себЯ: разговаривает ли хоть кто-нибудь сам с собой
так, как это  делаю  Я?  џ спрашиваю себЯ: а  все  ли  со мной  в порЯдке? џ
прихожу к определенному заключению: Я отличаюсь от <I>других.</I> € это чрезвычайно
важно  --  взглЯнуть  на себЯ. "ѓенри, -- говорю Я себе, --  ты еще  молод".
"ѓенри, -- говорю Я,  поднимаЯсь  с приступки, потЯгиваЯсь,  отрЯхаЯ брюки и
выплевываЯ жвачку, -- ты еще молод, ты еще птенец, и если ты позволишь взЯть
себЯ  за Яйца -- будешь  идиотом, ведь ты лучше  любого из  них, только тебе
необходимо  избавитьсЯ  от  ложных  представлений  и гуманности.  ’ы  должен
понЯть, ѓенри,  мальчик мой, ты имеешь дело  с головорезами,  с каннибалами,
которые  только  приоделись,  побрились,   надушились,  но  все  равно   они
головорезы и каннибалы. ‹учшее, что ты можешь сделать  сейчас,  ѓенри -- это
пойти и заказать шоколадное пирожное, а когда ты сЯдешь у автомата с содовой
и будешь глЯдеть в оба -- позабудешь о людской юдоли, ведь не исключено, что
ты  приглЯдишь  себе  красивую девочку и общение с ней  хорошенько прочистит
тебе подшипники и оставит приЯтный привкус во рту, тогда как думать о  своем
-- значит нажить диспепсию, перхоть, дурной запах изо рта и энцефалит". Џока
Я вот так  успокаивал себЯ,  подошел парнишка и  попросил десЯть центов, а Я
щедрой  рукой дал  ему четверть доллара, но подумал, что лучше бы  потратить
деньги на сочную свиную отбивную, а не  на вонючие фрикадельки,  хотЯ  какаЯ
разница --  все  еда, а  еда снабжает энергией,  а энергиЯ  --  это  то, что
заставлЯет  мир вертетьсЯ.  € вместо шоколадного пирожного Я продолжил путь,
вскоре очутившись там, куда все времЯ стремилсЯ, то есть перед окном кассы в
ђоузленде. Ђ теперь, ѓенри,  сказал Я  себе, если ты везучий,  то  встретишь
дружищу Њак-грегора,  который сначала  задаст  перцу  за твой побег, а потом
ссудит  пЯтью долларами,  и если ты сможешь  перевести дух  после подъема по
лестнице, то, может быть, тоже познакомишьсЯ с нимфоманкой и на скорую руку,
не разоблачаЯсь, вкусишь ее. ‚ходи тихо, ѓенри, и смотри в оба
     102

     €  Я   вошел  согласно   наставлению,   неслышно  ступаЯ,  сдал  шлЯпу,
разумеетсЯ,   помочилсЯ  немного,  затем  медленно   прошелсЯ  по  лестнице,
прицениваЯсь  к  партнершам этого дансинга.  ‚се  они были в  полупрозрачных
платьЯх,  напудренные, надушенные, свеженькие и живые  с виду, но, вероЯтно,
до чертиков  утомленные, с натруженными  ножками. Њысленно Я  всех  отведал,
пока слонЯлсЯ там. ќто место  буквально пропиталось продажной любовью -- вот
почему Я рассчитывал  найти здесь моего друга Њакгрегора. Љак здорово, что Я
больше  не думаю  о несовершенстве этого мира. џ отметил это,  потому что на
минуту, в самый момент изучениЯ сочной попки, случилсЯ рецидив. џ опЯть чуть
не  впал в  транс. џ  подумал: "Ѓоже,  помоги мне,  может,  мне  надо удрать
отсюда,  пойти домой и принЯтьсЯ за  книгу? " ‘трашнаЯ мысль! Љак-то  Я весь
вечер провел в кресле,  ничего не видЯ  и  не  слыша. „олжно быть,  мне надо
написать большую  книгу,  чтобы  пробудитьсЯ. ‹учше  и  не  садитьсЯ.  ‹учше
продолжать крутитьсЯ. ѓенри, ты должен когда-нибудь сюда вернутьсЯ с набитым
карманом и посмотреть, как тебЯ примут. ‚зЯть сотню-другую баксов, потратить
их  как  грЯзь,   сказать  "да"  всему.  ‚от  надменнаЯ,  выточеннаЯ,  будто
статуэтка, держу пари, что она завьетсЯ утрем, если хорошенько ее подмазать.
„опустим,  она  скажет:  <I>двадцать баксов! --</I>  а  Я отвечу:  <I>разумеетсЯ!</I> Ђ Я,
допустим, скажу: слушай, у менЯ тут внизу машина, поехали в Ђтлантик-‘ити на
пару дней.  ѓенри! “  тебЯ нет  машины и нет  двадцати  баксов. <I>Ќе садись...
продолжай движение.</I>

     џ стоЯл у  барьера, огораживающего зал, и  наблюдал, как они проплывают
мимо. „а это не безобидный отдых, это серьезный  бизнес. Ќа всех стенах зала
таблички,  гласЯщие: "Ќепристойные танцы запрещаютсЯ".  ЏонЯтно.  Ќе  вредно
поразвесить  таблички  на каждом углу.  ‚ ЏомпеЯх, в  лупанариЯх*, наверное,
подвешивали фаллос. Ђ здесь на американский лад. Ќо означает  то же самое. џ
не должен думать о ЏомпеЯх, иначе придетсЯ  вновь  сесть за книгу. <I>Џродолжай
движение,  ѓенри. ‘осредоточьсЯ на музыке. џ</I> силилсЯ вообразить, как приЯтно
провел бы времЯ, будь  у менЯ деньги на целую ленту билетиков, но чем больше
усилий прикладывал, тем хуже получалось.  € вот Я стою  по колено в  лаве, и
газ  душит  менЯ.  Џомпейцев  убила  не  лава,  их  погубил  Ядовитый  .газ,
извергнутый  вулканом.  ’еперь  понЯтно, почему лава  застигла  их  в  столь
странных позах, со  спущенными штанами,  вот  как это случилось.  …сли вдруг
Ќью-‰орк  постигнет та же участь -- что за музей выйдет! Њой друг Њактрегор,
стоЯщий у раковины, скребущий член... маэстро абортов €ст-‘айда с руками по

     103

     локоть  в  крови...  монашки  на  кровати, мастурбирующие друг друга...
аукционист с колотушкой в руке... телефонные  барышни  у коммутатора... „.Џ.
Њорганана,  сидЯщий на толчке,  безмЯтежно  подтирающий жопу... детективы  с
дубинками, чинЯщие пристрастный  допрос...  стриптизерки,  дающие  последний
стрип-тиз...
     ‘тою  по  колено  в  лаве,  глаза  застилает  сперма:  „.Џ.  Њорганана*
безмЯтежно подтирает жопу,  пока телефонные барышни подключают  коммутаторы,
пока детективы  с резиновыми  дубинками ведут  пристрастный допрос, пока мой
друг Њакгрегор выскребает микробы из  члена, проветривает его,  изучает  под
микроскопом.  ‚се  застигнуты  со спущенными штанами,  включаЯ стриптизерок,
которые вовсе не носЯт штанов, не носЯт бород, не носЯт усов, лишь лоскуток,
прикрывающий  маленькие подмигивающие пизденки.  ‘естра  Ђнтолина  лежит  на
монастырской кровати с туго подвЯзанной требухой, руки уперты в бока, и ждет
‚оскресениЯ, ждет, ждет жизни без грыжи, без полового  акта, без греха,  без
дьЯвола, а сама в  это времЯ грызет печенье, красный перец, дивные  маслины,
маленькую головку  сыра.  …врейские  парни  в €ст-‘айде, в ѓарлеме, Ѓронксе,
Љанарси, Ѓраунсв-илле поднимают и  опускают жалюзи, попрошайничают, клЯнчат,
опрокидывают  сосисочные  автоматы,  забивают  сточные  трубы,  словно черти
грабЯт на улице, а если  вы пикнете, вы пикнете в последний раз.  Љогда бы Я
имел в кармане двенадцать  сот билетиков в  "роллс-ройс", поджидающий менЯ у
входа, Я  бы  провел  времЯ замечательно до изнеможениЯ, и всех  бы отведал,
невзираЯ на  возраст,  пол,  расу,  национальность,  вероисповедание,  место
рождениЯ и воспитание. ’акие, как Я, не растворЯютсЯ: Я -- это Я, а  мир  --
это мир. Њир делитсЯ на  три  части, из которых две составлЯют фрикадельки и
спагетти, а третьЯ -- громадный сифилитический шанкр. ЌадменнаЯ, выточеннаЯ,
будто статуэтка, вероЯтно, в  любви  не лучше  холодной индейки, нечто вроде
<I>can  апопуте,</I> залепленной  золотым  листом  и  оловЯнной фольгой.  Ћборотной
стороной  отчаЯниЯ и утраты иллюзий всегда оказываетсЯ отсутствие  худшего и
дивиденды уныниЯ.  Ќет  ничего скучнее и отвратительнее  разгула  веселости,
схваченной  щелчком   механического   глаза   механической   эпохи:   жизни,
вызревающей   в  черном   Ящике,  негатива,   тронутого   кислотой,  дающего
одномоментное  подобие  небытиЯ.  Ќа дальней  окраине  этого  одномоментного
небытиЯ поЯвлЯетсЯ мой друг Њакгрегор, становитсЯ рЯдом со мной, и с ним та,
о  ком он говорил, нимфоманка  по  имени  Џаула.  …е раскачивающаЯсЯ походка
свободна и развЯзна,  она может принЯть и спереди и сзади, а все ее движениЯ
излучаютсЯ

     104

     из области паха, всегда в равновесии, всегда  готовы плыть, извиватьсЯ,
вертетьсЯ, обжимать, глазами хлопать, ногами  сучить, плотью дрожать, словно
озеро, рЯбое от бриза. ќто само воплощение сексуальной галлюцинации: морскаЯ
нимфа, дергающаЯсЯ  в  руках  маньЯка.  џ наблюдал за ними, пока они,  тесно
прижавшись  друг к  другу, судорожно  передвигались  по  залу.  €х  движениЯ
напоминали  брачные игры осьминога. Њежду  покачивающихсЯ щупалец  мерцает и
вспыхивает музыка, то рассыпающаЯсЯ каскадом спермы и розовой воды, то опЯть
собирающаЯсЯ в маслЯнистую струю, столб без опоры, то разрушающаЯсЯ как мел,
оставлЯЯ  верхнюю  часть  ноги  фосфоресцировать: зебра, стоЯщаЯ  в бассейне
золотой патоки, одна нога полосатаЯ,  другаЯ оплавленнаЯ.  ‡олотой  паточный
осьминог с резиновыми  сочленениЯми и оплывшими  конечностЯми,  его  половые
признаки  то распускаютсЯ,  то  сплетаютсЯ  узлом.  Ќа  дне морском  устрицы
корчатсЯ  в плЯске свЯтого  ‚итта, иные стиснули челюсти,  иные не  разнимут
колен.  Њузыка  брызжет крысиным Ядом, Ядом  гремучих змей, тухлым  дыханием
гардений,  слюной  свЯщенного  Яка,  потом   выхухолЯ,  сладкой  ностальгией
прокаженного. ќта музыка  -- диарреЯ, озеро бензина,  затхлое от тараканов и
выдержанной  лошадиной  мочи.  ЏустЯковые  возгласы  --  это  слюнЯваЯ  пена
эпилептика,  полуночнаЯ  испарина  падшего негра,  онанируемого  евреем. ‚сЯ
Ђмерика --  это  вой тромбона, надломленное,  исступленное  ржание  дюгоней,
пропадающих  в  гангрене на мысе  ѓаттерас, в  Џойнт-‹оме,  на  ‹абрадоре, в
Љанарси  и в промежуточных пунктах. Ћсьминог отплЯсывает  неслыханную  румбу
ЏлюющегосЯ „ьЯвола*, румбу в стиле  резинового болвана. Ќимфа  ‹аура танцует
румбу,  ее половые  признаки отслоились и висЯт  как коровий хвост. ‚ утробе
тромбона  покоитсЯ душа Ђмерики, извергающаЯ свое довольное сердце. Ќичто не
растрачено попусту -- ни  капли дрисны. ‚ золотой, паточной мечте о счастье,
в  танце кипЯщей  мочи  и  бензина,  великаЯ  душа американского  континента
галопирует как осьминог, поднЯты все паруса, люки задраены, двигатель  гудит
как динамо. ‚еликаЯ динамическаЯ душа схвачена щелчком камеры в самый момент
горЯчей брачной игры: бескровнаЯ, будто рыба, скользкаЯ словно  слизь - душа
народа, вступающего  в беспорЯдочные свЯзи на дне морском, выпучившего глаза
от  желаниЯ  терзаемого  похотью.  ’анец  субботней  ночи,  танец канталуп ,
гниющих  в куче  отбросов,  танец  салатовых  соплей  и  склизких  притирок,
предназначенных  длЯ нежных  частей  тела. ’анец  музыкального  Ящика и  его
чудовищных изобретателей. ’анец револьвера и  пользующихсЯ им слизней. 1анец
резиновой дубинки, расплющивающей мозги до

     105

     пульпы  полипов.  ’анец  магнето-машины,  неискрЯщейсЯ  искры,  мЯгкого
рокота  механизма,  скорости  граммофонного  диска, курса доллара и мертвых,
изуродованных лесов.  ‘убботнЯЯ ночь в танце душевной пустоты, все прыгающие
танцоры  -- функциональные узлы  в плЯске свЯтого ‚итта, порожденной  мечтой
стригущего  лишаЯ.  Ќимфа  ‹аура  размахивает   мандой,  ее  губы,  подобные
лепесткам розы, клацают, будто подшипники,  ее Ягодицы то  выпЯчиваютсЯ,  то
втЯгиваютсЯ.  Џрижавшись  друг  к  другу  без   просвета  они  ЯвлЯют  собой
совокуплЯющиесЯ  трупы.  Ђ потом  бац! Њузыка прекращаетсЯ, словно повернули
выключатель, и  с остановкой музыки  танцоры расходЯтсЯ, руки-ноги  целы  --
подобно чаинкам,  опускающимсЯ  на  дно  стакана.  ‚оздух наполнен  словами,
медленным  шипением рыбы, поджаривающейсЯ  на  сковородке. ’реп опустошенной
души напоминает  ругань  обезьЯн  н