адные Языки пламени принимались
лизать эту  тьму, вырываЯсь из закопченных  печных отверстий и озарЯЯ светом
каждый канат,  каждую снасть,  как  будто  бы  по  ним  бежал  прославленный
греческий огонь. Ђ горЯщий корабль шел все вперед и вперед, словно посланный
неумолимой рукой на страшное дело мести. ’ак груженные  дегтем и серой бриги
отважного гидриота  Љанариса  вышли из  гаваней под  покровом ночи, несЯ  на
мачтах вместо  парусов  охваченные  пламенем  полотнища, ринулись  прЯмо  на
турецкие фрегаты и спалили их в одном огромном пожаре.
     Љрышка люка, снЯтаЯ сверху, лежала теперь перед топками, точно каминнаЯ
плита    перед   очагом.    €    на    ней   вырисовывались   адские    тени
Язычников-гарпунеров,  неизменных  кочегаров китобойца. Ћгромными вилами  на
длинных шестах они  забрасывали шипЯщие  куски  сала  в  кипучие  котлы  или
ворошили под  ними огонь, так  что узкие  Языки пламени вылетали, змеЯсь, из
топок, норовЯ  уцепить их за ноги. Ђ дым угрюмыми клубами  уносилсЯ прочь. €
всЯкий   раз,  когда  корабль   подбрасывало   на   волне,   кипЯщее   масло
всплескивалось в  котлах, словно  хотело  достать их  разгорЯченные лица.  Ђ
напротив раскрытых  топок, у  противоположного конца  широкой дощатой плиты,
стоЯл  шпиль.  Ћн  служил корабельным диваном. Ќа нем  отдыхали вахтенные  в
перерывах между работой, сидели, уставившись в красное пекло топок и до боли
обжигаЯ глаза.  €х  огрубелые лица, покрытые теперь еще копотью  и потом, их
всклокоченные бороды  и неожиданно  Яркий Языческий блеск  зубов  то  и дело
выступали вдруг из тьмы в причудливом свете  ослепительного пламени. € когда
они рассказывали друг  другу о своих безбожных  похождениЯх;  когда  словами
весельЯ вели свои жуткие  рассказы; когда их дикарский хохот взмывал Языками
к небу,  подобно пламени  из печей, а  впереди, у топок, гарпунеры  отчаЯнно
размахивали  огромными  зубастыми  вилами  и  черпаками;   выл  ветер,  море
волновалось,  и  судно стонало, зарываЯсь  носом в волне,  но все  вперед  и
вперед несло свое красное пекло в черноту морЯ и ночи, и грызло с презрением
белую  кость и в  Ярости выбрасывало из пасти белую  пену, - тогда  "Џекод",
летЯщий в самую черноту тьмы с грузом дикарей, отЯгченный пламенем и на ходу
сжигающий  мертвое  тело,  был  словно   зримое  воплощение  безумиЯ  своего
командира.
     ’аким  казалсЯ он  мне,  когда  Я  стоЯл  за  штурвалом  и  долгие часы
безмолвно направлЯл  по волнам мой огненный корабль. ‘ам окруженный тьмой, Я
только  отчетливей  видел, как красны, как безумны,  как призрачно жутки все
остальные.  ‚ид  этих бесовских теней,  шнырЯющих  передо  мной наполовину в
дыму, наполовину  в огне, породил под конец в душе моей сходные видениЯ, как
только Я поддалсЯ той загадочной сонливости, что  всегда  овладевала мною  в
полночь за рулем.
     ‚ ту самую ночь приключилась со мной одна очень страннаЯ (и по сей день
необъЯснимаЯ)  вещь.  Ћчнувшись  от короткого  сна,  Я  испытал  мучительное
ощущение чего-то непоправимого. ђумпель из  китовой  челюсти, на  который  Я
опиралсЯ,  ударил менЯ в бок; в ушах  у менЯ  раздалсЯ  глухой гул  парусов,
заполоскавшихсЯ на ветру; глаза мои вроде  были открыты; к тому же со сна  Я
стал  пальцами  бессознательно  растЯгивать  веки. € все-таки, что  бы Я  ни
делал,  компаса, по которому Я должен был держать курс, передо мной не было;
а  ведь  всего  только  минуту, назад  Я, кажетсЯ, разглЯдывал картушку  при
ровном  свете  нактоузного  фонарЯ. Ќо  теперь передо  мной вдруг  не  стало
ничего,  кроме  непроглЯдной тьмы, чуть бледнеющей  по  временам от  красных
вспышек. € над всем этим в душе моей возобладало какое-то властное ощущение,
будто  быстро  летЯщий  этот  предмет, на  котором  Я  стою,  чем  бы  он  в
действительности ни был, бежал не к дальним гаванЯм впереди, а  уходил прочь
от всех  гаваней позади себЯ.  ’Яжелое смЯтенное  чувство, подобное  чувству
смерти, охватило менЯ. ђуки  мои судорожно уцепились за румпель, и при  этом
мне почудилось,  будто  он  каким-то чародейским  способом перевернут  задом
наперед.
     Ѓоже мой! что  же это случилось со мною? - подумал Я. € вдруг  Я понЯл:
во времЯ короткого сна Я повернулсЯ и стоЯл теперь лицом к корме, а спиной к
носу  и  компасу. ‚ то же мгновение Я оборотилсЯ назад и едва успел привести
корабль  к ветру,  который  неминуемо бы его перевернул. Љак  радостно,  как
приЯтно  освобождение  от  сверхъестественных галлюцинаций  этой  ночи и  от
смертельной опасности очутитьсЯ за бортом!
     Ќе глЯди слишком долго в лицо  огню, о человек! Ќе дремли, положив руку
на штурвал! Ќе поворачивайсЯ спиной к компасу; слушайсЯ указаний толкнувшего
тебЯ  в  бок  румпелЯ;  не  доверЯй искусственному  огню,  в красном  блеске
которого  все кажетсЯ жутким.  ‡автра в природном свете  солнца снова  будут
Ясными  небеса;  тех,  кто металсЯ как бес  в Языках  адского пламени,  зарЯ
покажет в ином, куда  более мЯгком  освещении; прекрасное золотое, радостное
солнце - единственный правдивый светоч; все прочее - ложь!
     Ћднако  и  солнцу  не  спрЯтать  ни  гиблых  топей  ‚иргинии, ни  богом
проклЯтой римской Љампаньи, ни  бескрайней  ‘ахары,  не спрЯтать тысЯчи миль
пустынь и печалей под луной. Ќе спрЯтать солнцу океан - темную сторону нашей
планеты, океан, который покрывает эту планету на целых две трети. ‚от почему
тот смертный,  в ком больше весельЯ, чем скорби, смертный этот не может быть
прав - он либо лицемер, либо простак.
     ’о  же самое относитсЯ  и к  книгам. ‘амым правдивым  из  людей был Њуж
‘корби и правдивейшаЯ из книг - ‘оломонов …кклезиаст, тонкаЯ, чеканнаЯ сталь
горЯ. "‚се - суета". ‚‘…. “прЯмый мир  еще не до конца усвоил нехристианскую
‘оломонову премудрость. Ќо тот, кто за версту обходит больницы и тюрьмы, кто
спешит  побыстрей перейти через кладбище, кто предпочитает  разговаривать об
опере,  а не об  аде; тот, кто  Љаупера,  ћнга, ЏаскалЯ и ђуссо без  разбора
зовет  хворыми беднЯками и всю свою беззаботную жизнь клЯнетсЯ именем ђабле,
как достаточно умного  и потому  веселого сочинителЯ, - такой человек  и  не
достоин  взламывать печать  зеленой плесени на  могильных плитах  со славным
‘оломоном.  Ђ ведь  даже ‘оломон и тот говорит:  "—еловек, сбившийсЯ с  пути
разума,  водворитсЯ" (то  есть,  покуда  он  жив) "в собрании мертвецов". Ќе
поддавайтесь же чарам огнЯ, иначе он вас изувечит,  умертвит, как было  в ту
ночь со мной.
     ‘уществует мудрость, котораЯ есть скорбь; но есть также скорбь, котораЯ
есть  безумие.  ‚  иных душах гнездитсЯ кэтскиллский орел, который  может  с
равной легкостью  опускатьсЯ в  темнейшие ущельЯ и  снова взмывать  из них к
небесам,  терЯЯсь в солнечных просторах.  € даже  если он все времЯ летает в
ущелье, ущелье это в горах; так  что как бы низко ни спустилсЯ  горный орел,
все  равно  он остаетсЯ выше  других птиц  на равнине,  хотЯ бы  те парили в
вышине.


        ѓлава XCVII. ‹ЂЊЏЂ


     ‚здумай вы  оставить салотопки "Џекода" и спуститьсЯ в кубрик, где спЯт
подвахтенные,  вам  на  минуту показалось бы,  что вы  находитесь в  залитой
светом гробнице, где покоЯтсЯ короли и вельможи, причисленные к лику свЯтых.
‚от они лежат перед вами в трехгранных дубовых раках, каждый  спЯщий - точно
высеченный из  камнЯ образ  безмолвиЯ,  залитый светом десЯтка ламп, сиЯющих
над его сомкнутыми веждами.
     Ќа торговом  судне  масло длЯ матроса такаЯ же невидаль, как королевино
молоко. ЋдевайсЯ в темноте, ешь в  темноте,  в темноте вались на койку - вот
она, матросскаЯ  долЯ. Ќо китобой, гонЯЯсь за пищей  длЯ  света, сам  живет,
купаЯсь в свете. Љойка его -  это  лампа Ђлладина,  и в  нее он укладываетсЯ
спать, так что в самой  гуще ночного мрака черный  корпус, его судна несет в
себе целую иллюминацию.
     ЏоглЯдите, как запросто подхватывает китолов в горсть все свои  лампы -
правда, подчас  это лишь старые флаконы, пузырьки и  бутылки,  - несет их  к
медному  чану, где остужают  масло,  и наполнЯет там, точно кружки  элем  из
бочонка. € жжет он у себЯ чистейшее из масел в необработанном и, стало быть,
незагрЯзненном виде; жидкость, недоступную ни  длЯ каких солнечных, лунных и
звездных изобретений  на суше. Ћна сладка, точно  коровье  масло,  сбитое по
весне, когда свежа трава на апрельских лугах. Љитолов сам охотитсЯ за маслом
длЯ  своих ламп, чтобы  быть  уверенным в его свежести и неподдельности, как
путешественник в прериЯх сам охотитсЯ за дичиной себе на ужин.


        ѓлава XCVIII. ђЂ‡‹€‚ЉЂ € Џђ€ЃЋђЉЂ


     Њы уже  рассказывали  о том, как дозорные на мачтах  замечают  великого
левиафана;  как гонЯтсЯ за ним по водным пашнЯм  и забивают его в  бездонной
лощине; как затем его швартуют у борта  и обезглавливают  и как (на  том  же
основании, на каком в былые времена заплечных дел мастеру доставалась одежда
казненного) его  длиннополый с  прокладками сюртук становитсЯ собственностью
его  палача;  как  по прошествии должного времени его подвергают кипЯчению в
котлах и как,  подобно ‘едраху, Њисаху  и Ђвденаго,  его спермацет,  масло и
кость выходЯт  из  пламени  невредимы; теперь  остаетсЯ заключить  последнюю
главу  этой  части  описаний  пересказом,  Я  бы  сказал  -  воспеванием,  -
романтической  процедуры  разливки его  масла по бочкам и  спуска их в трюм,
очутившись в котором, левиафан снова  возвращаетсЯ  в  свои  родные глубины,
скользЯ,  как и прежде,  под водой; но увы! чтобы уж никогда не поднЯтьсЯ на
поверхность и никогда уж больше не пускать фонтанов.
     Њасло, еще  теплое,  разливают, точно горЯчий пунш, по  шестибаррелевым
бочкам; и пока  полуночное море подбрасывает корабль на волнах и швырЯет  из
стороны в сторону,  огромные  бочки одна за другой  устанавливаютсЯ днищем к
днищу,  иногда  вдруг  срываЯсь и грозно,  точно  оползни,  перекатываЯсь по
осклизлой  палубе,  покуда  их  наконец  не  остановЯт  матросы;  и  повсюду
раздаетсЯ "стук, стук, стук!" - это бьют десЯтки молотков, потому что каждый
матрос теперь ех officio(1) превращаетсЯ в бочара.
     Ќаконец последнЯЯ  пинта перелита  в  бочку,  масло  остужено, и  тогда
распечатываютсЯ  большие  люки, настежь  распахнуто  нутро кораблЯ, и  бочки
уходЯт вниз, чтобы обрести покой среди волн морских.
     „ело  сделано,  крышки  люков  водворЯютсЯ  на   место  и  герметически
задраиваютсЯ; трюмы теперь - словно замурованное подполье.
     ќто, думаетсЯ, один из самых значительных  моментов  в жизни китобойца.
‘егоднЯ палубы еще струЯтсЯ кровью и жиром; на свЯщенном  возвышении шканцев
грудой  навалены куски  распиленной  китовой головы; вокруг, точно во  дворе
пивоварни,  валЯютсЯ большие  ржавые бочки; от дыма  салотопок  все  поручни
покрыты копотью и сажей; матросы ходЯт с ног до головы пропитанные маслом; и
весь корабль уж  кажетсЯ не корабль, а сам великий левиафан; и повсюду стоит
оглушительный грохот.
     ---------------------
     (1) Џо долгу службы (лат )

     Ќо проходит день-другой, вы осматриваетесь вокруг, вы прислушиваетесь -
корабль  как  будто бы  тот же  самый,  но не  будь  перед вами вельботов  и
салотопки,  вы бы поклЯлись, что стоите  на палубе тихого купеческого судна,
на  котором капитан - дотошный  чистоплюй. Ќеобработанный спермацет обладает
редким  очистительным  свойством. ‚от почему на китобойце палубы  никогда не
бывают такими  белыми, как  после "маслЯного дела", как у нас говорЯт. Љроме
того,  из  золы,  собираемой  после  сжиганиЯ  всЯких  остатков,  без  труда
приготовлЯетсЯ  очень крепкий щелок,  и  если где-нибудь к корабельному боку
пристала  слизь от китового бока, ее быстро удалЯют при помощи этого щелока.
Ђ по фальшбортам матросы  старательно проходЯтсЯ мокрыми трЯпками, возвращаЯ
им  их первоначальную чистоту. Љопоть с нижних снастей счищают. ‚севозможные
орудиЯ и  инструменты,  бывшие в ходу,  также подвергают чистке и убирают  с
глаз  долой.  ЃольшаЯ  крышка,  тщательно  вымытаЯ,  снова  водворЯетсЯ  над
салотопкой, скрываЯ из виду оба  котла; все бочки спрЯтаны, тросы свернуты в
бухты и убраны; а когда  в результате совместных и одновременных усилий всей
команды  ответственное  это  дело подходит  к  концу,  люди  принимаютсЯ  за
омовение собственных  тел;  переодеваютсЯ с ног до головы  во все  свежее  и
наконец выходЯт  на  белоснежную палубу,  сверкаЯ  чистотой,  точно  женихи,
повыскакивавшие прЯмо из элегантной ѓолландии.
     ‹егкими  шагами расхаживают  они по  двое и по  трое вдоль  по палубе и
весело беседуют о гостиных,  диванах, коврах и тонких батистах  - не покрыть
ли  палубу коврами или, может, подвесить  к снастЯм портьеры; да и.  не худо
бы,  мол,  было бы устраивать  чаепитиЯ при лунном  свете на  веранде  бака.
‚сЯкое упоминание о  ворвани,  костЯх и сале в  присутствии этих раздушенных
морЯков было бы по  меньшей  мере наглостью. Ћни и  знать ничего не знают об
этих вещах, на которые вы пытаетесь издалека навести  разговор. ‘тупайте;  и
подать сюда салфетки!
     Ќо поглЯдите: там,  в вышине,  на верхушках всех  трех мачт, стоЯт трое
дозорных и пристально высматривают  вдали  китов, которые, если их  поймают,
непременно опЯть  запачкают  старинную  дубовую  мебель  и  хоть  где-нибудь
оставЯт после  себЯ  сальное  пЯтнышко.  €менно  так; и  до  чего  же  часто
случаетсЯ, что  после тЯжелейших  трудов,  тЯнувшихсЯ  без  перерыва  добрых
девЯносто шесть часов, когда, не знаЯ ни днЯ ни ночи, прЯмо из вельбота, где
они  с утра  до  вечера гребли, надсаживаЯсь до боли  в  запЯстьЯх,  китобои
ступают на палубу, чтобы таскать огромные цепи и ворочать тЯжелую лебедку, и
рубить, и резать, да  притом  еще заживо поджариватьсЯ  и печьсЯ,  обливаЯсь
потом, в двойном огне  - тропического солнца и тропической салотопки; затем,
едва только  успеют  они  вымыть судно и снова навести  повсюду  безупречную
чистоту,  - как  часто  случаетсЯ, что  беднЯги, застегиваЯ воротник  чистой
рубахи, снова  слышат извечный клич: "”онтан на горизонте!" - и вот  уже они
снова плывут, чтобы сразитьсЯ  с китом, и все начинаетсЯ сначала. Ќо, друзьЯ
мои, ведь это  - человекоубийство! „а; однако такова жизнь.  €бо едва только
мы, смертные,  после  тЯжких  трудов  извлечем  из огромной  туши этого мира
толику драгоценного спермацета, содержащегосЯ в ней, а потом с  утомительным
тщанием очистим  себЯ  от ее скверны и научимсЯ жить  здесь в чистых скиниЯх
души; едва только  управимсЯ  мы с этим, как вдруг -  ”онтан на горизонте! -
дух  наш струей взмываетсЯ ввысь, и мы снова плывем, чтобы сразитьсЯ  с иным
миром, и всЯ древнЯЯ рутина молодой жизни начинаетсЯ сначала.
     Ћ метампсихоза! Ћ Џифагор,  скончавшийсЯ в солнечной ѓреции две  тысЯчи
лет  тому  назад;  в прошлом рейсе  Я плыл вместе  с тобой вдоль перуанского
побережьЯ  - и  Я,  как дурак, учил тебЯ, зеленого  юнца  и  простофилю, как
сплеснивать концы!


        ѓлава •‘I•. „“Ѓ‹ЋЌ


     ѓде-то  раньше  уже  говорилось  о  том,  что  у  Ђхава  была  привычка
расхаживать  взад и  вперед  по  шканцам,  делаЯ  повороты  у  нактоуза и  у
грот-мачты;   но   среди  многочисленных  прочих  подробностей,  требовавших
изложениЯ,  не  было  упомЯнуто,  что иногда во времЯ таких  прогулок,  если
мрачные  раздумьЯ охватывали  его с  особенной  силой,  он  имел обыкновение
делать по  пути остановки в  обоих  этих крайних  пунктах  своего маршрута и
стоЯть, и там и тут пристально разглЯдываЯ  один определенный  предмет перед
собой. Љогда  он задерживалсЯ у нактоуза, этим  предметом  была  заостреннаЯ
стрелка компаса,  на которую он направлЯл  свой взглЯд,  и взглЯд его разил,
точно  копье,  острием  своего  пылкого  стремлениЯ;  когда  же,  возобновив
прогулку, он  доходил до грот-мачты и останавливалсЯ  перед нею,  все тот же
его  разЯщий взор, как прикованный, застывал  на прибитой  к дереву  золотой
монете, и вид  его выражал все ту же твердую решимость, быть может, только с
примесью исступленного, страстного желаниЯ и даже какой-то надежды.
     Ќо однажды поутру,  остановившись на  пути перед дублоном, он  задержал
взглЯд  на изображениЯх и надписЯх, запечатленных на нем, точно попыталсЯ на
этот раз впервые  свЯзать их  тайный смысл  со  своей  бредовой,  навЯзчивой
мыслью. ‚едь какой-то смысл  таитсЯ  во всех вещах, иначе все эти вещи  мало
чего стоЯт,  и сам наш круглый мир - ничего не значащий круглый нуль и годен
лишь на  то, чтобы отправлЯть его на продажу возами, как холмы под Ѓостоном,
и гатить им трЯсину где-нибудь на Њлечном Џути.
     ќтот дублон  был  чистейшего  самородного  золота, вырытого  из  самого
сердца  прекрасных холмов,  по  которым  на  запад  и на  восток  стекает  в
золотоносных  песках  не один  Џактол.  €  хоть теперь  он был прибит  среди
ржавчины  железных  болтов  и  патины  медных  костылей,  все  же  и  здесь,
неприкасаемый, недоступный всему нечистому,  он сохранЯл свой экваториальный
блеск.  €  несмотрЯ на  то,  что его окружали  здесь  люди, длЯ  которых  не
существовало ничего свЯтого, и  не ведающие страха божьего матросы то и дело
проходили мимо него; несмотрЯ на  то, что  долгими,  как  жизнь,  ночами его
одевала  густаЯ тьма,  чей покров скрыл бы  от мира любую воровскую вылазку,
все же каждый новый  рассвет заставал дублон на  том самом месте,  где закат
оставил его накануне. €бо этот дублон был особенный, он предназначалсЯ иной,
устрашающей цели; и самые беспутные на свой, матросский, манер морЯки все до
одного видели и  почитали в нем талисман Ѓелого Љита. €ной раз в унылые часы
ночной вахты они вели между собой о нем разговоры, гадаЯ, кому он достанетсЯ
и доживет ли его новый владелец до того днЯ, когда он смог бы его истратить.
     ќти величественные золотые монеты ћжной Ђмерики похожи на медали ‘олнца
или на круглые значки, выбитые в памЯть о красотах тропиков. ‡десь и пальмы,
и козы-альпага,  и вулканы; солнечные диски и звезды; круги небесной сферы и
роги  изобилиЯ, и  пышные знамена -  все в больших  количествах  и в крайнем
роскошестве;  кажетсЯ,  само  драгоценное  золото  становитсЯ  еще дороже  и
сверкает  еще  ослепительнее,  оттого  что  прошло  через   их   изысканные,
по-испански поэтические монетные дворы.
     „ублон "Џекода"  был  как  раз  одним из  Ярких  образчиков такого рода
изделий. Џо его круглому краю шли буквы: REPUBLICA DEL ECUADOR, QUITO. €так,
родина этой  монеты помещалась в самом центре мира, под великим экватором, и
названа его именем; ее отлили где-то  в Ђндах, в стране вечного неувЯдающего
лета. ‚  обрамлении  этой надписи можно  было  видеть какое-то подобие  трех
горных  вершин; из  одной  било пламЯ, на другой высилась  башнЯ, с  третьей
кричал  петух, и  сверху их аркой  охватывали  знаки зодиака  с  их обычными
кабалистическими  изображениЯми.  Ђ  ‘олнце  -  ключевой  камень  - как  раз
вступало в точку равноденствиЯ под ‚есами.
     Џеред  этой  экваториальной монетой  стоЯл  теперь  Ђхав,  и  здесь  не
избегнувший посторонних взоров.
     - …сть  что-то неизменно эгоистическое в горных вершинах, и в башнЯх, и
во всех прочих великих  и возвышенных  предметах; стоит взглЯнуть на эти три
пика, преисполненные люциферовой гордости. ЉрепкаЯ  башнЯ - это Ђхав; вулкан
- это Ђхав; отважнаЯ,  неустрашимаЯ, победоноснаЯ птица -  это тоже Ђхав; во
всем  Ђхав;  и сам  этот круглый кусок золота - лишь образ  иного, еще более
круглого  шара,  который,  подобно  волшебному зеркалу, каждому, кто в  него
поглЯдитсЯ, показывает его собственную загадочную суть. ‚елики труды - жалки
плоды длЯ  того, кто требует, чтобы мир разгадал ее;  мир не может разгадать
самого  себЯ. ‘даетсЯ мне  сейчас,  что  у  этого  чеканного солнца какой-то
багровый  лик;  но  что это?  конечно! оно  входит под знак бурь -  под знак
равноденствиЯ! а ведь  всего  только шесть месЯцев назад оно  выкатилось  из
прошлого  равноденствиЯ под  Ћвном.  Ћт бури  к буре!  Ќу что  ж, будь  так.
ђожденный в муках, человек  должен жить в терзаниЯх  и умереть в болезни. Ќу
что ж, будь так! Њы еще потЯгаемсЯ с тобой,  беда. Џусть  будет  так,  пусть
будет так.
     -  Џальчики феи  не  оставили  бы  отпечатков на  этом золоте, но когти
дьЯвола,  как видно, провели по нему со вчерашнего вечера свежие царапины, -
пробормотал  себе под  нос  ‘тарбек, перегнувшись через  фальшборт. - ‘тарик
словно  читает ужасную  надпись ‚алтасара.  џ  ни  разу  не присматривалсЯ к
монете.  ‚от  он  уходит  вниз;  пойду поглЯжу.  ’емнаЯ  долина  между тремЯ
величественными, к небу устремленными пиками, это  похоже на свЯтую троицу в
смутном земном символе. ’ак в этой долине ‘мерти  бог  опоЯсывает нас, и над
всем  нашим мраком  по-прежнему  сиЯет  солнце  Џраведности  огнем  маЯка  и
надежды. …сли мы опускаем глаза,  мы видим плесневелую  почву темной долины;
но  стоит нам поднЯть голову,  и солнце  спешит  с приветом навстречу нашему
взору. Ћднако  ведь  великое солнце  не  прибьешь на одном месте,  и  если в
полночь мы вздумаем искать его утешений, напрасно  будем мы шарить взором по
небесам! ќта монета  говорит со мной  мудрым, негромким, правдивым и все  же
грустным  Языком.  џ должен оставить ее, чтобы €стина не смогла предательски
поколебать менЯ.
     - ‚от пошел старый Њогол, - начал ‘табб свой монолог у салотопок, - как
он ее разглЯдывал, а? а за ним и ‘тарбек отошел от нее прочь; и лица у них у
обоих, скажу Я  вам, саженей по девЯть в длину каждое. Ђ все оттого, что они
глЯдели на  кусок  золота, который,  будь  он  сейчас  у  менЯ,  а сам  Я на
ЌегритЯнском   •олме  или  в   Љорлиерсовой  €злучине,   Я  бы  лично  долго
разглЯдывать   не   стал,  а  просто  потратил.  •м!   по   моему   жалкому,
непросвещенному  мнению,  это  довольно  странно.  Џриходилось мне  видывать
дублоны и в прежние рейсы, и старинные испанские дублоны, и дублоны  Џеру, и
дублоны —или, и дублоны Ѓоливии,  и дублоны  ЏопаЯна;  видал  Я также немало
золотых моидоров, и пистолей, и джонов,  и полуджонов,  и четверть джонов. €
что  же  там  такого  потрЯсающего  в  этом экваториальном  дублоне? ЉлЯнусь
ѓолкондой, надо сходить  посмотреть! ќге, да здесь и вправду всЯкие  знаки и
чудеса!  ‚от  это, стало быть,  и  есть то самое, что старик Ѓоудич  зовет в
своем "ђуководстве" зодиаком и  что  точно  так  же  именуетсЯ  в календаре,
который  лежит у  менЯ  внизу.  ‘хожу-ка Я  за  календарем,  ведь  если, как
говорЯт,  можно вызвать  чертей  с помощью  Ђрифметики  „аболлЯ,  неплохо бы
попытатьсЯ  вызвать  смысл  из  этих  загогулин  с  помощью  Њассачусетского
численника. ‚от она, эта книга. ’еперь посмотрим. ‡наки и  чудеса; и солнце,
оно всегда среди них. ѓм,  гм,  гм; вот они,  голубчики, вот они, живые, все
как  один, - Ћвен, или Ѓаран; ’елец, или Ѓык, а вот - лопни мои глаза! - вот
и сами Ѓлизнецы.  •орошо.  Ђ  солнце, оно перекатываетсЯ среди  них. Ђга,  а
здесь на монете оно как раз пересекает  порог между двумЯ из этих двенадцати
гостиных, заключенных  в одном кругу. Ќу, книга, ты, брат, лежи лучше здесь;
вам, книгам,  всегда  следует  знать свое  место. ‚ы  годитесь на  то, чтобы
поставлЯть нам голые слова и факты, но мысли - это уже наше дело. ’ак что на
этом Я покончил с Њассачусетским  календарем, и с руководством Ѓоудича,  и с
Ђрифметикой „аболлЯ. ‡наки и чудеса, а? †аль, право, если  в этих знаках нет
ничего  чудесного, а в  чудесах ничего значительного! ’ут где-то должен быть
ключ к загадке; подождите-ка; тс-с-с, минутку; ей-богу, Я его  раздобыл! ќй,
послушай, дублон, твой зодиак - это жизнь человека  в одной круглой главе; и
Я  ее сейчас тебе прочту, прЯмо с листа.  Ђ ну, Љалендарь, иди сюда! Ќачнем:
вот Ћвен,  или Ѓаран, -  распутный пес,  он плодит  нас на  земле;  а тут же
’елец,  или  Ѓык,  уже наготове  и  спешит пырнуть  нас рогами;  дальше идут
Ѓлизнецы - то есть Џорок и „обродетель; мы стремимсЯ достичь „обродетели, но
тут поЯвлЯетсЯ  ђак  и тЯнет нас назад,  а здесь, как  идти  от „обродетели,
лежит на дороге рыкающий ‹ев -  он кусает нас в Ярости и грубо ударЯет лапой
по  плечу; мы  едва спасаемсЯ от  него, и  приветствуем  „еву! то  есть нашу
первую любовь; женимсЯ и считаем, что счастливы навеки, как вдруг перед нами
очутились  ‚есы -  счастье взвешено  и оказываетсЯ недостаточным;  мы сильно
грустим  об этом  и вдруг как подпрыгнем! -  это ‘корпион ужалил нас  сзади;
тогда мы принимаемсЯ залечивать рану, и тут - пью-и! - со  всех сторон летЯт
в нас  стрелы; это  ‘трелец забавлЯетсЯ  на  досуге. ЏриходитсЯ  вытаскивать
вонзенные стрелы, как вдруг - посторонись! - поЯвлЯетсЯ таран Љозерог, иначе
Љозел; он мчитсЯ на нас со всех  ног и зашвыривает нас бог знает куда; а там
‚одолей обрушивает нам на голову целый потоп, и вот мы уже утонули  и спим в
довершение всего  вместе с ђыбами под водой.  Ђ вот и проповедь, начертаннаЯ
высоко  в  небе, а солнце проходит через нее каждый год, и каждый год из нее
выбираетсЯ живым и невредимым. ‚есело  катитсЯ оно там наверху через труды и
невзгоды; весело здесь внизу  тащитсЯ неунывающий ‘табб. Ќикогда не унывай -
вот мое  правило. Џрощай, дублон! Ќо постойте,  вон идет  коротышка ‚одорез;
нырну-ка  Я за  салотопку  и послушаю, что он будет  говорить. Ђга,  вот  он
остановилсЯ перед монетой; сейчас что-нибудь скажет. ‚от, вот, он начинает.
     - Ќичего  Я здесь не вижу,  кроме золотого круглЯшка, и круглЯшок  этот
должен достатьсЯ тому, кто первым заметит одного определенного кита. €  чего
они так  все  на  него глазели? Ћн  равен в цене шестнадцати  долларам,  это
верно; что  составлЯет, если  по два  цента за  сигару, девЯтьсот шестьдесЯт
сигар. џ не  стану  курить вонючую трубку, как ‘табб,  но сигары  Я люблю, а
здесь  их сразу девЯтьсот шестьдесЯт  штук;  вот  почему ”ласк идет  на марс
высматривать их.
     - Ќе знаю, умно это или глупо; если это в самом  деле умно, то выглЯдит
довольно  глуповато;  а  если  в  действительности  это  глупо,  то  кажетсЯ
почему-то  все же довольно умным. Ќо, тс-с! вот идет  наш  старик  с острова
Њэн; он  был  там, наверное,  возницей на  похоронных  дрогах, до  того  как
вздумал  стать морЯком. Ћн кладет  руль  на  борт  возле дублона  и  обходит
грот-мачту с  другой стороны; эге, да  там к мачте прибита  подкова; но  вот
снова подходит  к  монете;  что  бы  это  должно означать?  ’с-с!  Ћн что-то
бормочет.  Ќу и  голос  у него -  что у твоей  разбитой  кофейной  мельницы.
Ќавострю-ка уши да послушаю.
     -  …сли  нам  суждено поднЯть  Ѓелого Љита, это  должно случитьсЯ через
месЯц и один день, и солнце будет стоЯть тогда в  каком-то из этих знаков. џ
изучил знаки, и мне понЯтны такие рисунки; менЯ обучила этому четыре десЯтка
лет тому назад одна стараЯ ведьма в Љопенгагене. ’ак  в каком же знаке будет
в то времЯ солнце? Ћно будет под знаком подковы; ибо вот она, подкова; прЯмо
напротив золота. Ђ что  такое знак подковы? ќто лев,  рыкающий и  пожирающий
лев. ќх,  корабль, старый наш корабль, стараЯ моЯ  голова трЯсетсЯ, когда  Я
думаю о тебе.
     - Ќу, вот и еще одно толкование все того же текста. ‹юди все разные, да
мир-то один. ‘прЯчусь снова! сюда идет Љвикег, весь в татуировке - сам похож
на все двенадцать знаков зодиака. —то же  скажет  каннибал? “мереть  мне  на
этом  месте, если он не сравнивает  знаки! смотрит на собственное бедро; он,
видно, думает, что солнце  у него в бедре, или  в икрах, или, может  быть, в
кишках, - точно так же рассуждают об  астрономии деревенские старухи. Ђ ведь
он,  ей-богу, нашел .что-то у себЯ  поблизости от бедра, там у него ‘трелец,
надо думать. Ќет, не понимает он,  что за штука этот  дублон; он думает, что
это стараЯ пуговица от королевских штанов. Ќо скорей  назад! сюда идет  этот
чертов  призрак ”едалла; хвост, как обычно, подвернут и спрЯтан, и в  носках
туфель,  как  обычно, напихана паклЯ.  Ќу-ка, что  он скажет, с  этой  своей
дьЯвольской рожей? Ћ, он только делает знак этому знаку и  низко  кланЯетсЯ;
там  на  монете  изображено  солнце, а уж  он-то  солнцепоклонник, можете не
сомневатьсЯ. Ћго! чем дальше в лес, тем больше дров. Џип идет сюда, беднЯга;
лучше бы умер он или  Я; он внушает мне страх. Ћн тоже следил за всеми этими
толкователЯми   и  за   мной  в  том  числе,  а  теперь,  поглЯдите,  и  сам
приближаетсЯ,  чтобы  рассмотреть   монету;  какое  у  него  нечеловеческое,
полоумное выражение лица. Ќо тише!
     - џ смотрю,  ты  смотришь,  он смотрит;  мы смотрим,  вы смотрите,  они
смотрЯт.
     - ѓосподи! это он  учит ѓрамматику ЊурреЯ. “пражнЯет мозги, беднЯга! Ќо
он опЯть что-то говорит, - тихо!
     - џ  смотрю,  ты  смотришь,  он  смотрит; мы смотрим,  вы смотрите, они
смотрЯт.
     - „а он наизусть ее заучивает, - тс-с-с! вот опЯть.
     - џ  смотрю,  ты смотришь,  он смотрит; мы  смотрим,  вы смотрите,  они
смотрЯт.
     - ‚от поди ж ты, не смешно ли?
     - € Я,  ты, и он;  и мы, вы, и они  - все  летучие мыши; а Я  - ворона,
особенно когда сижу на верхушке этой сосны. Љар-р!  кар! Љар,  кар-р! Љар-р!
Љар-р! ђазве  Я  не  ворона?  Ђ где  же  пугало!  ‚от  оно  стоит; две кости
просунуты в старые брюки, и другие две торчат из рукавов старой куртки.
     - €нтересно,  уж не  менЯ ли это  он  имеет в виду? лестно,  а?  бедный
мальчишка! ей-богу, тут в пору повеситьсЯ. ’ак что Я, пожалуй, лучше оставлю
общество Џипа. џ могу выдержать остальных, потому что у них мозги в порЯдке;
но этот слишком замысловато  помешан,  на  мой  здравый  рассудок.  €так,  Я
покидаю его, пока он что-то там бормочет.
     - ‚от пуп  кораблЯ,  вот этот самый дублон, и все они горЯт нетерпением
отвинтить  его. Ќо попробуйте  отвинтите  собственный  пуп, что тогда будет?
Ћднако  если  он тут останетсЯ,  это тоже очень нехорошо,  потому что,  если
что-нибудь  прибивают к мачте, значит, дело плохо. •а-ха! старый Ђхав! Ѓелый
Љит, он пригвоздит тебЯ. Ђ это  сосна. Њой отец срубил однажды сосну у нас в
округе  ’олланд и  нашел в ней  серебрЯное кольцо, оно  вросло в  древесину,
обручальное колечко  какой-нибудь старой негритЯнки.  € как только оно  туда
попало? ’ак же  спросЯт  и в час восстаниЯ из мертвых, когда будет выловлена
из  воды  эта стараЯ мачта, а на ней дублон  под  шершавой корой  ракушек. Ћ
золото! драгоценное золото! скоро  спрЯчет тебЯ в своей сокровищнице зеленый
скрЯга!  ’с, тс-сс! •одит бог  среди миров, собирает ежевику.  Љок! эй, кок!
берись  за стрЯпню! „женни! ѓей, гей,  гей, гей, гей, „женни, „женни! напеки
нам на ужин блинов!


        ѓлава ‘. ЌЋѓЂ € ђ“ЉЂ. "Џ…ЉЋ„" €‡ ЌЂЌ’ЂЉ…’Ђ ‚‘’ђ…—Ђ…’‘џ ‘ "‘ќЊћќ‹ЋЊ ќЌ„…ђЃ€" €‡ ‹ЋЌ„ЋЌЂ


     - ќй, на корабле! Ќе видали ли Ѓелого Љита?
     ќто кричал Ђхав, снова увидев судно под английским флагом,  подходившее
с кормы. ‘тарик, поднЯв рупор к губам, стоЯл в своем  вельботе,  подвешенном
на шканцах, так что  его костЯнаЯ нога  была отлично  видна чужому капитану,
который, небрежно развалЯсь,  сидел на носу  в своей лодке. ќто был смуглый,
крупный мужчина, добродушный и приЯтный  с виду, лет, вероЯтно,  шестидесЯти
или около  того, одетый в просторную куртку, котораЯ висела на нем фестонами
синего матросского сукна; один рукав ее  был  пуст и развевалсЯ позади него,
словно расшитый рукав гусарского ментика.
     - Ќе видали ли Ѓелого Љита?
     - Ђ  это видишь? - раздалось в ответ, и чужой капитан поднЯл из складок
одежды   руку   из   белой  кашалотовой   кости,  оканчивающуюсЯ  деревЯнным
утолщением, похожим на молоток.
     - ‹юдей в  мою  лодку!  - грозно  приказал Ђхав,  расшвыриваЯ весла.  -
ЏриготовитьсЯ к спуску!
     Ќе прошло и минуты, как он, не покидаЯ своего маленького суденышка, был
спущен вместе с  командой на воду и вскоре подошел  к  борту незнакомца.  Ќо
здесь ему встретилось непредвиденное затруднение. Ћхваченный волнением, Ђхав
забыл  о том, что  с тех пор, как он  осталсЯ  без ноги,  он ни разу еще  не
поднималсЯ на борт  другого кораблЯ, кроме своего собственного, да и там длЯ
этой цели имелось особое очень хитрое  и удобное приспособление, которое так
сразу  на другое судно не переправишь. Ђ взобратьсЯ в открытом море из лодки
на борт  судна -  дело  нелегкое  длЯ всЯкого, кроме  тех, разве,  кто,  как
китобои, упражнЯетсЯ  в нем чуть  не ежечасно; огромные валы то подбрасывают
лодку к самому  планширу,  то вдруг опускают в  глубину, почти  до  килЯ.  €
потому теперь,  лишенный  ноги,  Ђхав стоЯл  под бортом  чужого кораблЯ,  на
котором не было, понЯтно, необходимого ему приспособлениЯ, и чувствовал себЯ
снова  беспомощным,  жалким новичком и  неумелой сухопутной  крысой,  бросаЯ
неуверенные взоры на эту изменчивую высоту, поднЯтьсЯ на которую у него едва
ли была хоть какаЯ-то надежда.
     ‚ыше уже как будто говорилось, что всЯкое затруднение, встречавшеесЯ на
его  пути, которое проистекало, хотЯ бы  косвенно, из приключившегосЯ с  ним
однажды несчастьЯ,  неизменно  приводило Ђхава  в  бешенство и Ярость.  Ђ  в
данном  случае все это еще усугублЯлось благодарЯ любезности двух офицеров с
чужого кораблЯ,  которые,  перегнувшись  за  поручни  возле  отвесного  рЯда
прибитых  к  бортовой  обшивке  планок, спускали  ему  красиво разукрашенный
веревочный трап; им и невдомек было поначалу, что одноногому человеку не под
силу воспользоватьсЯ их  морскими  перилами.  Ќо замешательство продолжалось
лишь  одну  минуту, потому  что  капитан чужого  кораблЯ, с  первого взглЯда
разобравшись, в чем дело, громко  крикнул: "Џонимаю, понимаю! - убрать трап!
†ивей, ребЯта, спустить большие тали!"
     ‘лучаю угодно было, чтобы как раз днЯ за два перед этим они разделывали
китовую тушу,  и большие тали еще оставались на мачте, так что огромный гак,
теперь  уже вычищенный  и  высушенный,  болталсЯ  над  палубой.  …го  быстро
спустили  Ђхаву,  и   тот,  сразу  же   разгадав   замысел,  перекинул  свою
единственную ногу  через крюк (это было все равно что сидеть на лапах  ЯкорЯ
или в  развилке  Яблони), затем, когда  по  знаку  крюк стали поднимать,  он
уселсЯ попрочнее и в то  же времЯ стал  помогать подтЯгивать себЯ, перебираЯ
руками бегучую снасть  талей. ‘коро его  благополучно перенесли через борт и
аккуратно опустили на шпиль. ЏротЯгиваЯ в радушном приветствии свою костЯную
руку, подошел чужой капитан, и Ђхав,  выставив  вперед  свою костЯную ногу и
скрестив  ее с его  костЯной рукой (точно  две  меч-рыбы,  скрестившие  свои
клинки), протрубил, словно морж:
     - ’ак, так, дружище! ударим костью  о кость! “ тебЯ  рука, у менЯ нога!
ђука, что никогда не дрогнет, и нога, что никогда не  побежит.  ѓде видел ты
Ѓелого Љита? и давно ли это было?
     - Ѓелый Љит,  - проговорил англичанин, вытЯнув на восток свою  костЯную
руку  и  устремив вдоль нее, точно в  подзорную трубу, печальный взглЯд. - џ
видел его вон там, на экваторе, в прошлый сезон.
     - € это  он лишил тебЯ руки? - спросил Ђхав, слезаЯ со шпилЯ и опираЯсь
при этом на плечо англичанина.
     - „а, во всЯком случае он послужил тому причиной. Ђ тебЯ он лишил ноги?
     - ђасскажи же мне скорей, как это произошло.
     - џ в прошлом году в первый раз плавал на экваторе, - начал англичанин,
- и о Ѓелом Љите слыхом не слыхивал. ‚от однажды спустили мы вельботы и ушли
в погоню  за  небольшим  китовым стадом голов в пЯть-шесть; моЯ шлюпка взЯла
одного из них на линь; ну  и кит же  это был, настоЯщаЯ цирковаЯ  лошадь, он
все  кружил  и  кружил  вокруг нас, так  что  моим ребЯтам оставалось только
сидеть  смирно,  расположив  длЯ равновесиЯ свои  зады по внешнему борту.  €
вдруг прЯмо со дна морского всплывает огромный кит, голова и горб белые, как
молоко, и все в бороздах и морщинах.
     - ќто он, это он! - воскликнул Ђхав, переводЯ наконец дыхание.
     - Ђ по правому борту возле плавника в боку у него торчали гарпуны.
     - „а,  да! ќто мои, мои гарпуны! - вскричал Ђхав в страшном волнении. -
Ќо продолжай!
     - џ бы рад, да ты мне не даешь, - добродушно  заметил англичанин. -  Ќу
так  вот.  ќтот  древний  китовый прадед  с  белой  головой и  белым  горбом
врываетсЯ, поднЯв столбы пены, прЯмо в середину нашего стада  и  начинает  в
Ярости грызть мой линь.
     - Ђга,  понЯтно!  •отел перекусить его и освободить  твою рыбу.  ‘тарый
прием. џ узнаю его!
     - Љак это получилось,  не  знаю, - продолжал однорукий  капитан,  -  но
только пока он  перекусывал пеньковые волокна, линь запуталсЯ за его  зубы и
зацепилсЯ довольно прочно; но мы-то этого не знали; стали понемногу выбирать
линь и подтЯгивать вельбот,  как вдруг - бац! уткнулись прЯмо  в его горб! а
тот кит, который был на лине, уходит преспокойно,  вне себЯ  от счастьЯ. Ќу,
раз такое положение и  раз перед нами  оказалсЯ такой превосходный кит - это
был самый  большой и прекрасный кит, сэр,  какого мне когда-либо приходилось
видеть,  -  Я порешил забить  его, хоть  он так весь и кипел  от  Ярости.  Ђ
поскольку Я опасалсЯ, а  вдруг  мой случайно закрепившийсЯ  линь распутаетсЯ
или вырветсЯ у кита из пасти вместе с зубом, за который он зацепилсЯ (потому
что у менЯ  в  вельботе  не гребцы, а сущие дьЯволы), опасаЯсь  всего этого,
говорю,  Я перепрыгнул  в лодку моего первого помощника мистера Њаунттопа  -
вот, рекомендую, капитан: Њаунттоп; Њаунттоп, - господин капитан; - ’ак вот,
Я перепрыгнул в  лодку  Њаунттопа, котораЯ в  этот момент шла борт о  борт с
моей,  и,  схватив первый  попавшийсЯ  гарпун,  влепил  его  этому  древнему
прадедушке. Ќо господи ты боже мой, сэр! в ту же секунду Я совершенно ослеп,
точно летучаЯ  мышь,  на  оба глаза,  менЯ  всего  залепило и окутало черной
пеной,  и  только видно  было сквозь  нее, как китовый хвост навис над нами,
отвесно поднЯвшись в воздух,  словно  мраморный  обелиск. ’ут  уж  табань не
табань - делу  не поможешь,  но как  раз когда  Я нащупывал вслепую  - это в
самый-то полдень, когда  солнце сверкало,  словно все брильЯнты  королевской
короны, - когда Я  нащупывал, говорю, второй гарпун,  чтобы швырнуть его  за
борт,  хвост  вдруг  обрушиваетсЯ вниз,  точно башнЯ ‹имы,  и  разрезает мой
вельбот надвое, обе половины разбив вдребезги, а затем  и  сам белый горбун,
пЯтЯсь  хвостом  вперед, проплывает среди этих  обломков,  раскидав их,  как
ничтожные  щепки.  Њы все  попрыгали  в воду. —тобы  избежать сокрушительных
ударов его хвоста, Я ухватилсЯ за рукоЯтку своего гарпуна, торчавшего у него
в боку,  и  на мгновение  повис  на  нем,  точно рыба-прилипала.  Ќо накатил
высокий вал, менЯ  снесло, а кит, сделав мощный  рывок вперед, камнем ушел в
глубину; при этом второй гарпун, волочившийсЯ  позади менЯ на  лине, зацепил
менЯ вот здесь (он шлепнул себЯ  ладонью чуть пониже плеча); да,  да, вот  в
этом самом  месте, где Я показываю,  и уволок  менЯ, как мне представлЯлось,
прЯмо  в  преисподнюю; но  тут вдруг, хвала господу,  лезвие прорезало кожу,
прошлось у менЯ вдоль кости до самого запЯстьЯ и вышло наружу; и Я всплыл на
поверхность;  ну, а  остальное  вам расскажет вот  этот  джентльмен (кстати,
капитан: доктор ЉлЯп, судовой врач; ЉлЯп, дружище: господин капитан). „авай,
ЉлЯп, расскажи нам свою порцию.
     ‘лужитель  ќскулапа,  к которому  теперь  обращались столь панибратским
образом, все это времЯ стоЯл поблизости. ‘ виду  в нем  не было ничего,  что
говорило  бы  о его  джентльменской  должности  на судне;  у  него  было  до
чрезвычайности круглое, но вполне разумное лицо; одет  он  был  в  шерстЯную
блузу  синего  цвета,  сильно  вылинЯвшую,  котораЯ  легко  могла  сойти  за
матросскую  рубаху, а брюки  у  него  были  заплатанные; до этой  минуты  он
разделЯл  свое  внимание  между  свайкой,  которую  держал  в одной  руке, и
коробочкой  пилюль  в  другой,  бросаЯ  по временам  критический  взглЯд  на
костЯные   конечности   обоих   покалеченных  капитанов.  Ќо  когда  капитан
представил его Ђхаву, он вежливо  поклонилсЯ и поспешил исполнить полученное
приказание.
     -  ђана  была ужаснаЯ, -  начал судовой  врач, - и, послушавшись  моего
совета, капитан ‚опли положил нашего старичка ‘эмми...
     - "‘эмюэл  ќндерби"  -  это  название  моего  кораблЯ,  -  прервал  его
однорукий капитан, обратившись к Ђхаву. - „альше, дружище.
     -  ...положил нашего старичка ‘эмми  на курс норд,  чтобы выбратьсЯ  из
непереносимой жары, стоЯвшей на экваторе.  Ќо все было тщетно,  Я сделал что
мог, сидел с ним по ночам, был очень строг с ним в вопросах диеты...
     -  Ћх, страшно строг, - вмешалсЯ капитан; и вдруг  изменившимсЯ голосом
добавил:-  Љаждую  ночь  напивалсЯ  вместе  со  мною горЯчим пуншем  чуть не
дослепу, так  что  уж  и сам не  видел,  куда  накладывал  повЯзку. €  спать
отправлЯл менЯ,  совсем  упившегосЯ, не  раньше трех часов утра. Ћ небо! ќто
он-то сидел  со  мной  по  ночам  и  был  строг  в  вопросах диеты!  ‚от  уж
сердобольнаЯ  сиделка и строгий  блюститель диеты, этот доктор ЉлЯп (смейсЯ,
ЉлЯп, сукин сын, смейсЯ! ‘ам  знаешь, что ты порЯдочный  негодЯй). Ќо  плети
дальше, дружище, Я  предпочитаю быть убитым тобою, чем спасенным  кем-нибудь
другим.
     -  Њой капитан, как вы, наверное, заметили, уважаемый сэр, - проговорил
ЉлЯп с невозмутимо благочестивым видом, слегка поклонившись  Ђхаву, -  любит
иногда пошутить; он нередко сочинЯет длЯ нас забавные историйки в этом духе.
Ќо Я  могу поЯснить, между прочим - en passant, как  говорЯт французы, - что
лично  Я, то есть „жек ЉлЯп -  лицо духовного званиЯ (в  недавнем прошлом) -
сторонник абсолютной трезвенности, Я никогда не пью...
     -  ‚оду! -  заключил капитан.  -  Ћн никогда ее не  пьет. “ него от нее
припадки делаютсЯ; преснаЯ вода вызывает у него  водобоЯзнь.  Ќо  продолжай,
расскажи про руку.
     -  Џожалуй,  -  спокойно  согласилсЯ  доктор. -  џ  как  раз  с