м",  -  медленно  отвечает  он наконец, все еще внимательно глЯдЯ  на
своего посетителЯ. "Ќе скорее, сэр?" - "€ так достаточно  скоро  длЯ всЯкого
честного пассажира". Ђга,  €она,  еще один удар!  Ќо  €она быстро  переводит
разговор в другое русло.  "џ иду с вами, - говорит он. - ‚от деньги. ‘колько
это будет стоить? џ заплачу  сейчас". €бо  здесь недаром нарочито говоритсЯ,
собратьЯ  мои матросы,  что  он  "отдал плату за  проезд" еще до  того,  как
корабль отчалил.  €  в  общей ткани рассказа  эта подробность полна  особого
смысла.
     Љапитан  этот, друзьЯ мои,  был  из  таких людей,  чьЯ проницательность
различает всЯкое преступление, но чьЯ алчность разоблачает лишь преступлениЯ
неимущих.  ‚ этом  мире,  братьЯ, ѓрех, который  может заплатить за  проезд,
свободно путешествует и не нуждаетсЯ в паспорте, тогда как „обродетель, если
она  нища, будет задержана  у первой же  заставы.  Љапитан  решает  измерить
глубину  €онина  кармана,  прежде  чем  высказать  о  нем  свое  мнение.  Ћн
запрашивает  с  него  тройную  цену,  и  €она  соглашаетсЯ.  ’еперь  капитан
убедилсЯ,  что €она - беглый преступник, но он все же решает помочь беглецу,
златом мостЯщему себе  дорогу. Ћднако, когда €она без  колебаний вытаскивает
свой кошелек, благоразумные подозрениЯ охватывают капитана. Љаждую монету он
бросает об стол, чтоб проверить, не фальшиваЯ ли она. Ќу, во  всЯком случае,
это не фальшивомонетчик, говорит он себе  и вносит €ону в список пассажиров.
"“кажите  мне мою каюту, сэр,  - обращаетсЯ тогда  к нему  €она. - џ  устал,
добираЯсь  сюда,  и  нуждаюсь  в  отдыхе". -  "Џо тебе и  видно, -  замечает
капитан. - ‚от  твоЯ каюта".  €она  входит  в каюту  и поворачиваетсЯ, чтобы
запереть дверь, но в замке нет ключа. Ђ капитан, слыша, как он там без толку
возитсЯ  с  дверью,  смеетсЯ  тихонько  и   бормочет  себе  под  нос  что-то
относительно тюремных камер,  которые не  разрешаетсЯ запирать изнутри. €она
прЯмо,  как  был, в одежде и покрытый пылью,  валитсЯ на  койку и видит, что
потолок в этой маленькой каюте чуть  ли не касаетсЯ  его  лба.  ‚оздух здесь
спертый, €оне трудно  дышать. “же теперь, в  этой тесной норе, расположенной
ниже ватерлинии,  испытывает  €она вещее предчувствие того  удушливого часа,
когда кит заключит его в самой тесной темнице своего чрева.
     ‘легка  покачиваетсЯ  привинченнаЯ  к  переборке  висЯчаЯ  лампа;   под
тЯжестью последних тюков судно накренилось в сторону причала, и лампа вместе
с Язычком пламени висит теперь немного косо по отношению к самой каюте; хотЯ
в действительности,  безукоризненно прЯмаЯ, она лишь  делала  очевидной  всю
обманчивость и лживость тех уровней,  среди которых она покачивалась.  ‹ампа
тревожит, пугает  €ону; лежа у себЯ  на  койке, он усталыми  глазами обводит
каюту, и  не на  чем отдохнуть  беспокойному взору  этого  доселе удачливого
беглеца. Ђ двусмыслие лампы внушает ему  все больший страх. ‚се перекошено -
пол, потолок,  переборки. "‚от так же и совесть  моЯ висит  во мне, - стонет
он, - прЯмо вверх устремлено ее жгучее пламЯ, но искривлены все приделы моей
души".
     Љак человек, который после пьЯного ночного пиршества торопитсЯ к своему
ложу, хоть  голова  у  него еще  кружитсЯ,  а  уже  укоры  совести  начинают
запускать в душу стальные крючьЯ вроде тех шипов на упрЯжи римского скакуна,
что тем глубже впиваютсЯ ему  в грудь, чем сильнее рветсЯ он вперед; подобно
этому  человеку,  который в мучительной дурноте мечетсЯ у  себЯ  на постели,
молЯ Ѓога, чтобы Ћн даровал ему небытие, покуда длитсЯ это жалкое состоЯние,
и  наконец  среди  водоворота  мук  чувствует,  как его  охватывает глубокое
оцепенение, подобное тому,  в  какое погружаетсЯ умирающий  от потери крови,
ибо больнаЯ совесть - это та же рана, и ничем нельзЯ унЯть кровотечениЯ; вот
так  и  €она, проведЯ на  своей койке долгие  мучительные беспокойные  часы,
наконец  под  тЯжестью  чудодейственного  страданиЯ  погружаетсЯ  в  зеленые
глубины сна.
     Ќо  вот наступило  времЯ  прилива;  отданы  швартовы,  и  от  безлюдной
пристани, сильно кренЯсь, отваливает  судно и уходит в  море,  взЯв  курс на
”арсис. ќто был первый в истории контрабандистский  корабль,  друзьЯ  мои. €
контрабандой  был €она.  Ќо море  восстает, оно  не желает нести неправедный
груз.  ђазразилсЯ  ужасный  шторм,  он грозит  разнести корабль  в щепы.  Ќо
теперь,  когда боцман зовет всех наверх, когда  с гулом летЯт за борт Ящики,
тюки  и кувшины,  под вой ветра и людские  вопли, под  дробный топот ног, от
которого ходуном  ходит дощатаЯ  палуба прЯмо у него  над головой,  -  среди
всего этого  неистового рева  €она спит своим  страшным  сном. Ћн  не  видит
черного неба и  бушующего морЯ, не чувствует, как рассаживаютсЯ шпангоуты, и
не  чует,  не ведает, что уж  теперь издалека, рассекаЯ волны, мчитсЯ за ним
вдогонку,  разинув  пасть,  огромный  кит.  €бо  €она, братьЯ  мои  матросы,
спустилсЯ во  внутренность  кораблЯ, улегсЯ на  койку в  своей каюте  и спит
теперь крепким  сном. Ќо перепуганный шкипер  приходит  к нему и  кричит ему
прЯмо в сонное ухо: "’ы что спишь, безумный? ‚ставай!" Џробудившись от этого
отчаЯнного воплЯ,  €она опускаетсЯ на  ноги, спотыкаЯсь и терЯЯ  равновесие,
выбираетсЯ на палубу и, уцепившись за канат, глЯдит на море. Ќо в этот самый
миг огромнаЯ волна, подобно пантере, бросаетсЯ на  него из-за борта. ‚ал  за
валом обрушиваетсЯ на  корабль,  и вода, не находЯ стока,  с ревом мчитсЯ на
корму и на нос, и вот уже морЯки тонут, хоть корабль еще держитсЯ на воде. €
всЯкий  раз,  как бледнаЯ луна  показывает свой  испуганный  лик  в глубоких
промоинах среди бурного  мрака  на небе,  объЯтый ужасом,  видит  €она,  как
вздымаетсЯ  бушприт  кораблЯ, чтобы тут  же  снова нырнуть  вниз,  навстречу
беснующемусЯ водному лону.
     ‘ воплЯми теснЯтсЯ страхи в его  душе. Љак  ни жметсЯ, как ни  прЯчетсЯ
он, бегущий  ѓоспода, он  теперь  отмечен длЯ всех взоров.  Њатросы замечают
его,   утверждаютсЯ   в  подозрениЯх,   и   наконец,  только   затем,   чтоб
удостоверитьсЯ в истине, прибегнув к суду Ќебес, решают они бросить жребий и
узнать, кого ради постигла их великаЯ бурЯ. € пал жребий на €ону. “бедившись
в этом, с какой Яростью забрасывают  они его вопросами: "—ем занимаешьсЯ ты?
Ћткуда  идешь?  ѓде твоЯ страна?  €  из какого ты народа?" Ќо  вы  заметьте,
матросы,  как  себЯ держит  теперь  €она. ‚озбужденные морЯки спрашивают его
всего  лишь, кто  он и  откуда,  но получают  они  не  только ответ на  свои
вопросы,  но также и другой ответ на  вопрос, не  заданный  ими, неожиданный
ответ, исторгнутый из €ониной груди твердой десницею Ѓога.
     - џ еврей! - кричит он, а потом  добавлЯет: - џ чту ѓоспода Ѓога небес,
сотворившего море и сушу.
     ’ы чтишь …го, €она? Ќадлежит тебе ныне трепетать  перед Ќим. € €она тут
же, не сходЯ  с места, признаетсЯ во всем,  и,  выслушав его  рассказ,  люди
испытывают великий страх, но все же они жалеют его. € когда €она, не решаЯсь
еще молить ѓоспода о милосердии, ибо ему слишком хорошо известна всЯ глубина
собственных прегрешений, когда несчастный €она кричит им, чтоб они взЯли его
и бросили в море - ведь он знал,  что это его ради постигла их великаЯ бурЯ,
-  они в жалости  отворачиваютсЯ от него и  пытаютсЯ  спасти  корабль  иными
способами. Ќо усилиЯ  тщетны, все оглушительней вой  негодующего  шторма;  и
тогда, воздев призывно одну  руку к небесам, другую они, сами не желаЯ того,
все же наложили на €ону.
     ѓлЯдите! ‚от €ону  поднимают, словно  Якорь, и бросают в море; и тотчас
же спокойствие маслом растекаетсЯ  по  волнам с  востока, и утихает море  от
Ярости  своей,  и бурЯ  вместе с  €оной остаетсЯ далеко за кормой, и гладкие
волны окружают корабль. €она идет ко  дну среди такого дикого беспорЯдочного
водоворота и бурлЯщего смЯтениЯ, что он  и не  замечает даже, как попадает в
поджидающую его  разинутую пасть;  кит  захлопывает  челюсти, лЯзгнув белыми
зубами, словно  бесчисленными  засовами  на  дверЯх  темницы.  € тогда  €она
помолилсЯ  ѓосподу Ѓогу  своему  из чрева кита.  Ќо обратите внимание на его
молитву и усвойте важный урок. Љак ни грешен €она, он не вопит и не молит об
освобождении. Ћн чувствует, что ужасное  наказание справедливо. Ћсвобождение
свое он полностью предоставлЯет  на волю Ѓожию, довольствуЯсь сам лишь  тем,
что  наперекор всем тЯготам  и  мукам устремлЯет свой взор  ко свЯтому храму
…го. Ђ это, собратьЯ мои матросы, и есть истинное и подлинное  раскаЯние, не
требующее  прощениЯ,  но благодарное за наказание. € сколь приЯтно  это было
Ѓогу в  €оне - показывает его последующее освобождение и спасение от морЯ  и
от  кита. ЃратьЯ, Я  не  ставлю в пример €ону,  чтоб  вы подражали ему в его
грехе, но  Я ставлю его  в  пример  как  образец раскаЯниЯ.  Ќе грешите, но,
совершив грех, непременно покайтесь в нем, подобно €оне.
     ’ак говорил проповедник, а доносившиесЯ снаружи пронзительные завываниЯ
Яростной метели, казалось, придавали еще больше  силы его словам, и когда он
описывал  шторм на море, то чудилось,  будто и самого его  охватил  бушующий
шторм. …го широкаЯ грудь вздымалась, словно от мертвой зыби, раскинутые руки
казались двумЯ  борющимисЯ стихиЯми; раскаты грома вырывались из-под темного
чела,  а  взглЯд  метал  молнии  -  и  все  это  заставлЯло  простосердечных
слушателей взирать на  него с непривычным им чувством страха и почитаниЯ. Ќо
теперь наступило затишье; снова он молча принЯлсЯ листать страницы свЯщенной
книги; а затем, закрыв глаза, мгновение  стоЯл неподвижно, в общении с богом
и самим собой.
     Џотом  он снова наклонилсЯ вперед к  своей пастве  и, все  ниже  и ниже
опускаЯ голову,  с видом  глубочайшего и мужественнейшего  смирениЯ произнес
такие слова:
     - ‘обратьЯ  мои матросы!  Ћдну лишь длань  наложил на  вас Ѓог,  обеими
дланЯми  давит Ћн  на менЯ. Џри  тусклом свете, отпущенном мне, Я прочел вам
урок, которому учит €она всех  грешников и, стало  быть, вас, а еще больше -
менЯ,  ибо  Я  - больший грешник, чем вы. ‘ какой радостью  спустилсЯ  бы  Я
сейчас с этой мачты и уселсЯ бы на палубе, где вы сидите, и стал бы слушать,
как слушаете вы,  чтобы кто-нибудь  из вас читал мне  этот второй, еще более
страшный  урок, которому €она учит менЯ,  кормчего  Ѓога живого. Љак, будучи
помазанным кормчим-пророком, прорицателем истины,  €она,  получив приказание
от ѓоспода возвестить  неприЯтные  истины  погрЯзшей  во  зле  Ќиневии,  но,
устрашившись возбудить вражду жителей этого города, бежал от возложенного на
него  Ѓогом и  пыталсЯ  укрытьсЯ от долга  своего  и  от  ѓоспода, взойдЯ на
корабль в €оппии. Ќо Ѓог  - повсюду; и до ”арсиса €она так и не добралсЯ. ‚ы
помните, во образе кита Ѓог настиг его и поглотил, ввергнув в кипЯщую бездну
погибели, и, быстро погружаЯсь, повлек с собой "в сердце морЯ", где бурлЯщие
водовороты утЯнули  его в  тысЯчемильную  глубину,  "и морскою  травою  была
обвита его голова", и весь текучий мир скорбей катилсЯ над ним. Ќо и оттуда,
из  бездны,  недоступной  лоту,  "из  чрева  преисподней",  когда  уже   кит
погрузилсЯ на самое дно океана, - и оттуда услышал Ѓог голос раскаЯвшегосЯ в
пучине  пророка.  € тогда ѓосподь сказал киту,  и из содрогающегосЯ хладного
морского мрака кит устремилсЯ навстречу теплому, ласковому солнцу, навстречу
всем чудесам воздуха и земли и "изверг €ону  на сушу"; тогда слово  ѓосподне
прозвучало  опЯть,  и  €она, израненный и избитый, но  все еще слыша  в ушах
своих,  словно  в двух морских раковинах, многоголосый рокот  океана, - €она
исполнил  повеление  ‚семогущего.  Љаково же  было  это  повеление,  братьЯ?
‚озвещать €стину перед лицом ‹жи!
     ‚от, друзьЯ мои, вот в чем состоит  второй  урок, и горе  тому кормчему
Ѓога  живого, который  пренебрежет им. ѓоре тому, кого отвлекает этот мир от
божественного долга! ѓоре  тому, кто льет  масло на волны, когда Ѓог повелел
быть буре! ѓоре тому, кто стремитсЯ льстить, а не устращать! ѓоре тому, кому
доброе  имЯ дороже добродетели! ѓоре  тому, кто бежит бесчестиЯ в этом мире!
ѓоре тому, кто отступитсЯ от истины, даже если во  лжи - спасение! „а,  горе
тому,  кто,  как  говорил  великий кормчий  Џавел,  проповедуЯ  другим,  сам
остаетсЯ недостойным!
     Ћн поник и на мгновение как бы забылсЯ; потом, снова поднЯв к ним лицо,
озаренное теперь глубокой радостью, воскликнул в божественном вдохновении:
     - Ћ братьЯ мои матросы! ‘права по. борту рЯдом со всЯким горем движетсЯ
неизменнаЯ благодать,  и  вершина  этой благодати  уходит дальше ввысь,  чем
уходит  вниз глубина  горЯ. Џодобно тому,  как высота грот-мачты превосходит
глубину  кильсона. Ѓлагодать, устремленнаЯ высоко  вверх и  глубоко  внутрь,
благодать тому, кто  против гордых богов  и владык этой земли, непреклонный,
ставит всегда самого себЯ. Ѓлагодать тому, чьи сильные руки еще поддерживают
его, когда корабль этого предательского, подлого мира идет ко дну у него под
ногами.  Ѓлагодать тому, кто не поступитсЯ крупицей правды, но будет разить,
жечь,  сокрушать  грех,  даже  сокрытый  под  мантиЯми  сенаторов  и  судий.
Ѓлагодать, высокаЯ как брамсель, благодать  тому, кто не признает ни закона,
ни  господина, кроме ѓоспода своего Ѓога,  у  кого одно  отечество - небеса.
Ѓлагодать  тому,  кого все волны  неистового океана  толпы не  могут смыть с
этого надежного ЉораблЯ ‘толетий. ‚ечнаЯ  благодать  и радость - удел  того,
кто  сможет сказать, испускаЯ последнее  дыхание:  "Ћтец  мой (знакомый  мне
более  всего  своими ударами),  смертный  или бессмертный, вот  Я  умираю. џ
стремилсЯ принадлежать  ’ебе, скорее  нежели этому миру или себе  самому. Ќо
сие все  -  неважно. џ оставлЯю ’ебе вечность, ибо что  есть  человек, чтобы
пережить ему своего Ѓога?"
     Ѓольше  он ничего не сказал, но медленным  жестом благословил сидевших,
закрыл  ладонЯми  лицо  и   так  стоЯл  коленопреклоненный,  покуда  все  не
разошлись, оставив его в одиночестве.


        ѓлава •. ‡ЂЉЂ„›—Ќ›‰ „ђ“ѓ


     ‚ернувшись из часовни в гостиницу "Љитовый фонтан", Я застал там одного
только Љвикега, который покинул часовню незадолго до благословениЯ. Ћн сидел
на табурете у камина, поставив ноги на решетку, и одной рукой держал у самых
глаз своего маленького черного  идола,  уставившись пристально  ему в лицо и
легонько проводЯ  лезвием ножа  по его носу,  и  при  этом напевал  про себЯ
что-то на свой Языческий манер.
     “видев  менЯ, он отложил своего бога  и  тут же,  подойдЯ к столу, снЯл
оттуда  большую  книгу,  которую поместил  у  себЯ  на  коленЯх,  и принЯлсЯ
сосредоточенно считать в ней листы; каждый раз, насчитав полсотни, он, как Я
заметил,  на  мгновение останавливалсЯ,  озиралсЯ растерЯнно  и  недоуменно,
издавал протЯжный  переливчатый присвист,  а потом принималсЯ  за  следующие
полсотни, опЯть, видимо, начинаЯ счет  сначала, как  будто бы больше, чем до
пЯтидесЯти, он считать не умел, и  все изумление его перед множеством листов
в книге вызвано было лишь тем, что их здесь так много раз по пЯтьдесЯт.
     џ наблюдал  за  ним  с большим интересом. •отЯ он и был дикарем и  хоть
лицо  его,  по  крайней мере  на мой вкус, так жутко  уродовала  татуировка,
все-таки  в  его  внешности  было  что-то  приЯтное.  „ушу не спрЯчешь.  Њне
казалось, что под этими ужасными  шрамами Я могу различить признаки простого
честного  сердца; а в его больших  глубоких глазах, огненно-черных и смелых,
проглЯдывал дух, который не дрогнет и перед тысЯчью дьЯволов.
     Ќо  помимо  всего  остального,  в  жестах  этого  Язычника  было  нечто
величавое, что даже его  неуклюжесть  не  могла  исказить. “  него  был  вид
человека, который никогда не раболепствовал и никогда не одолжалсЯ. € потому
ли,  что голова  его  была обрита,  так  что  рельефнее становилсЯ и казалсЯ
особенно вместительным  его высокий лоб,  этого  Я  не  берусь  решить,  но,
несомненно, с  точки зрениЯ френолога, у  него был великолепный череп. Њожет
показатьсЯ смешным, но мне его голова напомнила голову генерала ‚ашингтона с
известного бюста. “ Љвикега  был  тот же  удлиненный, правильный, постепенно
отступающий  склон над бровЯми,  которые  точно  так же  выдавались  вперед,
словно  два  длинных густо заросших лесистых мыса. Љвикег  представлЯл собой
каннибальский вариант „жорджа ‚ашингтона.
     Џокуда Я  так  пристально  разглЯдывал его,  одновременно  притворЯЯсь,
будто смотрю  в  окно, за  которым бушевала метель, он не обращал на менЯ ни
малейшего вниманиЯ, не потрудилсЯ ни разу даже взглЯнуть в мою сторону - так
поглощен  он  был пересчитыванием листов в  своей удивительной книге. ЏомнЯ,
как по-дружески  провели мы  с  ним  минувшую ночь,  в  особенности  же, как
любовно  обнимала  менЯ  его  рука, когда Я  проснулсЯ  утром,  Я нашел  это
равнодушие  весьма  странным.  Ќо дикари -  странные существа, подчас  и  не
знаешь толком, как к ним относитьсЯ. Џоначалу они нам  внушают благоговение,
их спокойнаЯ простота и невозмутимость кажутсЯ мудростью ‘ократа.
     џ, кстати, заметил, что  Љвикег почти  не общалсЯ с  другими морЯками в
гостинице. Ћн  не  делал никаких  попыток  к сближению,  словно  не имел  ни
малейшего  желаниЯ расширить круг знакомств. ‚се это показалось мне в высшей
степени необычайным;  однако, поразмыслив немного,  Я понЯл, что в этом было
даже какое-то духовное превосходство. Џередо мной сидел человек, заброшенный
за тысЯчи миль  от родного дома, проделавший долгий путь вокруг мыса  ѓорн -
потому что другого  пути оттуда нет, -  один  среди людей, столь чуждых ему,
точно  он  очутилсЯ  на  ћпитере;  и  тем  не менее  он держитсЯ  совершенно
непринужденно, сохранЯЯ полнейшее  хладнокровие,  довольствуЯсь  собственным
обществом и всегда оставаЯсь самим  собой. Џраво же,  в  этом  виден  тонкий
философ, хотЯ  он,  разумеетсЯ,  никогда  о  философии  и не  слыхивал.  Ќо,
вероЯтно, мы, смертные, только тогда  можем быть истинными философами, когда
сознательно к этому не стремимсЯ. …сли Я слышу, что такой-то  выдает себЯ за
философа, Я тут же заключаю, что он, подобно некоей старухе, просто "животом
маетсЯ".
     Љроме нас, в комнате не было ни души. Ћгонь в очаге горел слабо, пройдЯ
уже ту  стадию,  когда  своим  первым  жаром он  обогрел  помещение и теперь
поблескивал лишь длЯ того, чтобы было на  что  смотреть в задумчивости; а за
окном  столпились вечерние призраки  и  тени заглЯдывали  в  комнату, где мы
сидели вдвоем в одиночестве и молчании; вой метели то торжественно нарастал,
то замирал  за стеною; и  странные чувства стали  зарождатьсЯ  в моей  душе.
—то-то во  мне растаЯло.  џ почувствовал,  что  мое  ожесточенное  сердце  и
ЯростнаЯ  рука  уж больше не  ведут войну против здешнего волчьего мира. …го
искупителем стал  этот умиротворЯющий  дикарь.  ‚от он сидит передо мною,  и
самаЯ   его   невозмутимость   говорит  о  характере,  чуждом   затаившегосЯ
цивилизованного лицемериЯ и вежливой лжи. Љонечно,  он  дикий, и при этом  -
редкостное  страшилище, но Я чувствовал, что менЯ  начинает как-то загадочно
тЯнуть  к  нему. € притЯгивало менЯ, словно  сильный магнит, именно  то, что
оттолкнуло бы всЯкого  другого. Џопробую-ка  Я обзавестись другом-Язычником,
думал  Я,  раз  христианское  добросердечие  оказалось  всего   лишь  пустой
учтивостью.  џ  пододвинул  к  нему  мою  табуретку  и  стал  делать  разные
дружелюбные знаки и жесты, в то же  времЯ всЯчески стараЯсь  завЯзать  с ним
разговор. ‚начале он не обращал вниманиЯ на мои попытки, но после того как Я
сослалсЯ на его ночное гостеприимство, он сам задал мне  вопрос, будем ли мы
с  ним и в эту ночь спать вместе. џ ответил утвердительно, и мне показалось,
что он осталсЯ этим доволен, может быть, даже несколько польщен.
     Џотом  мы стали с ним вместе листать  ту толстую  книгу, и Я  попыталсЯ
объЯснить ему цель книгопечатаниЯ и растолковать смысл нескольких помещенных
там  иллюстраций. ’аким  образом  мне удалось скоро  заинтересовать  его,  и
немного спустЯ мы уже болтали с ним,  как могли, обо всех тех необыкновенных
вещах,  которые  встречаютсЯ  в  этом  славном  городе. Џотом  Я  предложил:
"‡акурим?", - и  он вытащил свой кошель-кисет и томагавк  и  любезно дал мне
затЯнутьсЯ.  ’ак  мы  с ним  и сидели,  по  очереди попыхиваЯ  его дикарской
трубкой и неторопливо передаваЯ ее из рук в руки.
     …сли до этого в  груди моего Язычника  еще оставалсЯ лед равнодушиЯ, то
теперь дружеский, сердечный огонек нашей трубки окончательно растопил его, и
мы  сделались   задушевными  приЯтелЯми.  Ћн  прониксЯ  ко  мне   такой   же
естественной,  непринужденной  симпатией,  как  и  Я  к  нему.  €  когда  мы
накурились, он прижал свой лоб к моему, крепко обнЯл менЯ за талию и сказал,
что отныне мы с ним повенчаны, -  подразумеваЯ  под этим традиционным в  его
стране выражением, что мы с  ним  теперь неразлучные друзьЯ  и что  он готов
умереть за менЯ, если возникнет в том необходимость. ‚ моем соотечественнике
столь   скоропалительнаЯ    вспышка    дружелюбиЯ   показалась   бы   весьма
преждевременной и  не заслуживающей довериЯ  - но  к  бесхитростному  дикарю
такие старинные мерки не подходили.
     Њы поужинали, и опЯть немного  поболтали,  выкурили еще  одну  трубку и
вместе  отправились  к  себе  в  комнату.  ‡десь он  преподнес мне в подарок
новозеландскую бальзамированную голову, а также, вынув свой огромный кисет и
порывшись  в табаке, извлек оттуда что-то  около тридцати долларов серебром,
разложил их на столе и, поделив на две  равные кучки, пододвинул одну из них
ко мне и сказал, что это - мое. џ вздумал было отказыватьсЯ, но он и слушать
менЯ  не стал, а  просто ссыпал  мне  монеты  в карман.  Ќу, Я уж их  там  и
оставил.
     Џосле этого он начал готовитьсЯ к своей вечерней молитве, вытащил идола
и отодвинул бумажный экран.  Џо некоторым признакам и симптомам Я понЯл, что
ему  бы  очень  хотелось,  чтобы  Я  к нему  присоединилсЯ,  но,  помнЯ  всю
процедуру, Я  решил поразмыслить, соглашатьсЯ мне, если  он  менЯ пригласит,
или же нет.
     џ  честный христианин,  рожденный  и воспитанный  в  лоне  непогрешимой
пресвитерианской  церкви.  Љак  же  могу  Я присоединитьсЯ  к  этому  дикому
идолопоклоннику и вместе с ним поклонЯтьсЯ какой-то деревЯшке? Ќо что значит
- поклонЯтьсЯ? “ж  не думаешь ли  ты, €змаил,  что великодушный бог  небес и
земли  -  а стало быть,  и  Язычников  и всего прочего -  будет  ревновать к
ничтожному  обрубку  черного  дерева? Ѓыть  того не  может!  Ќо  что  значит
поклонЯтьсЯ богу? €сполнЯть его  волю, так ведь? Ђ в чем состоит волЯ божьЯ?
‚ том, чтобы Я поступал по отношению к ближнему  так, как  мне  бы хотелось,
чтобы он поступал по отношению ко мне - вот в чем состоит волЯ божьЯ. Љвикег
-  мой  ближний. —его  бы Я хотел от этого самого Љвикега? Ќу  конечно же, Я
хотел  бы, чтобы  он  принЯл мою  пресвитерианскую  форму  поклонениЯ  богу.
‘ледовательно, Я тогда должен принЯть его  форму, ergo(1)  -  Я должен стать
идолопоклонником.  Џоэтому  Я  поджег   стружки,  помог  установить  бедного
безобидного идола, вместе с Љвикегом угощал его горелым сухарем, отвесил ему
два  или  три  поклона, поцеловал  его в нос, и только после  всего этого мы
разделись и  улеглись в постель, каждый в мире со  своей совестью и  со всем
светом. Ќо перед тем как уснуть, мы еще немного побеседовали.
     Ќе знаю,  в  чем  тут  дело,  но только  нет другого  такого места  длЯ
дружеских  откровений, как  общаЯ кровать. ѓоворЯт,  муж  с женой  открывают
здесь друг другу самые глубины своей души, а пожилые супруги нередко до утра
лежат и беседуют о былых  временах. ’ак  и мы  лежали с Љвикегом  в  медовый
месЯц наших душ - уютнаЯ, любЯщаЯ чета.


     ----------------------------------
     (1) ‘ледовательно (лат )


        ѓлава XI. ЌЋ—ЌЂџ ‘ЋђЋ—ЉЂ


     ’ак  мы лежали в  кровати, то болтаЯ, то засыпаЯ ненадолго, и  чувствуЯ
себЯ  настолько непринужденно и  по-приЯтельски свободно,  что  Љвикег  даже
времЯ от  времени  дружелюбно вытЯгивал свои  коричневые татуированные  ноги
поверх  моих;  но  в  конце  концов  наши  задушевные  разговоры  совершенно
разогнали последние остатки сонливости, и мы хоть сейчас готовы были встать,
несмотрЯ на  то, что зарЯ еще не занималась  и утро было еще  делом далекого
будущего.
     “ нас  с ним сна не осталось ни в одном глазу, мы  даже лежать устали и
через некоторое времЯ уже сидели, плотно укутавшись одеЯлом, прислонившись к
деревЯнной  спинке  кровати и тесно сдвинув наши четыре колена, над которыми
низко свисали наши  два  носа,  точно  в коленных  чашечках  у  нас,  как  в
жаровнЯх, лежали раскаленные угли. Ќам было  очень хорошо и уютно, тем более
что на улице стоЯл  мороз, да и не  только на  улице, но  и  в комнате, ведь
камин-то был нетоплен.  џ говорю "тем  более", потому что только тогда можно
до  конца  насладитьсЯ теплом,  когда какой-нибудь небольшой участок  вашего
тела  остаетсЯ  в  холоде,  ибо нет  такого  качества в нашем  мире, которое
продолжало бы существовать вне контраста. Ќичего не существует само по себе.
…сли вы льстите себЯ  мыслью, что  вам очень хорошо и удобно  - всему вашему
телу, с  ног  до головы, - и притом уже давно, то, значит, вам уже больше не
хорошо и не удобно. Ќо если у вас, как у нас с Љвикегом,  сидЯщих в постели,
кончик  носа  или  макушка  коченеет,  вот  тогда-то вы и испытываете  общее
восхитительное,  ни  с  чем  не  сравнимое  чувство  тепла.  €сходЯ  из этих
соображений,  в  комнате, где  вы спите, никогда не следует  топить;  теплаЯ
спальнЯ - это  одно  из  роскошных неудобств, терпимых богачами. ‚едь высшаЯ
степень наслаждениЯ - не иметь между собою и своим теплом, с одной  стороны,
и  холодом внешнего мира - с  другой, ничего,  кроме  шерстЯного  одеЯла. ‚ы
тогда  лежите  точно  единственнаЯ  теплаЯ  искорка  в  сердце  арктического
кристалла.
     Њы  уже  довольно долго просидели  так,  поджав колени,  когда  Я вдруг
решил, что  пора открыть глаза. „ело в том,  что в постели - днем  ли, ночью
ли,  сплю ли Я,  или бодрствую  -  Я имею  обыкновение всегда  держать глаза
закрытыми,  дабы  полнее   сосредоточитьсЯ  на  удовольствии  пребывать  под
одеЯлом. €бо человек может до конца  осознать  собственную  индивидуальность
только тогда, когда веки его  сомкнуты,  будто именно  тьма  - роднаЯ стихиЯ
нашего  существа,  а  не  свет,  более  привлекательный  длЯ  нашей  бренной
оболочки. €  вот, открыв глаза,  Я из мною созданной  уютной  тьмы  попал  в
навЯзанный мне  извне  грубый  мрак неосвещенной  полночи  - перемена  очень
резкаЯ  и  довольно неприЯтнаЯ. ’ак что  Я отнюдь не стал  возражать,  когда
Љвикег намекнул, что, мол, неплохо было бы зажечь свет, раз уж  мы все равно
не  спим,  и к тому же он испытывает  сильное желание сделать пару спокойных
затЯжек  из  своего  томагавка. Ќадо  сказать,  если  накануне  ночью Я  был
решительным  образом  против  того,  чтобы он курил  в  постели,  то  теперь
заметьте себе, как гибки становЯтсЯ наши твердейшие  предубеждениЯ, когда их
сгибает родившаЯсЯ  между  людьми любовь.  € мне  теперь  как  нельзЯ  более
приЯтно было, чтобы Љвикег курил  подле менЯ, и даже в постели, потому что у
него тогда был такой безмЯтежный, довольный,  домашний вид.  џ больше уже не
испытывал  неоправданного  беспокойства относительно  хозЯйского  страхового
полиса. џ только  чувствовал живое сердечное  удовольствие оттого, что  делю
одеЯло  и  трубку с настоЯщим другом. Ќакинув на плечи косматые бушлаты,  мы
передавали друг другу  курЯщийсЯ  томагавк  до тех  пор, покуда  над нами не
вырос  незаметно и  не  повис,  колыхаЯсь  в  свете  зажженной лампы,  синий
балдахин дыма.
     ’о  ли  это  волнообразное  колыхание  увлекло  мысли  дикарЯ  прочь, к
отдаленным берегам, не знаю, но он вдруг заговорил о своем родном острове, а
мне очень хотелось услышать  его историю, поэтому Я стал настойчиво просить,
чтобы  он  продолжил начатый рассказ. Ћн охотно удовлетворил мою просьбу.  €
хотЯ в  то времЯ Я  лишь  смутно понимал смысл многих его выражений,  тем не
менее  последующие открытиЯ,  сделанные  мною  в  результате более  близкого
знакомства с его отрывистой фразеологией, позволЯют  мне теперь привести эту
историю такой, какой она здесь в сжатом виде и предлагаетсЯ.


        ѓлава XII. †€‡Ќ…ЋЏ€‘Ђ’…‹њЌЂџ


     Љвикег  был  туземцем  с острова  Љоковоко,  расположенного  далеко  на
юго-западе. Ќа карте этот остров не обозначен - настоЯщие места  никогда  не
отмечаютсЯ на картах.
     Ѓудучи еще  свежевылупленным дикаренком,  бегавшим без присмотра  среди
лесных  кущ в соломенном передничке, который норовили  пожевать  теснившиесЯ
вокруг него,  словно вокруг  зеленого деревца,  козы,  - даже тогда Љвикег в
глубине  своей  честолюбивой  души уже  испытывал  сильное  желание  поближе
посмотреть  на христианский  мир, не ограничиваЯсь  разглЯдыванием двух-трех
заезжих китобойцев.  Ћтец его был  верховный вождь, местный  монарх,  дЯдЯ -
верховный  жрец,  а по  материнской линии  он  мог  похвастатьсЯ несколькими
тетушками -  женами  непобедимых  воинов. ’ак что  кровь  в его  жилах текла
высокосортнаЯ  -  настоЯщаЯ  королевскаЯ   кровь,  хотЯ,  боюсь,  прискорбно
подпорченнаЯ  людоедскими наклонностЯми, которые он свободно  удовлетворЯл в
дни своей безнадзорной юности.
     Ћднажды  в  залив его отца зашло  судно из ‘эг-•арбора,  и Љвикег  стал
проситьсЯ, чтобы его отвезли в христианскую землю. Ћднако команда судна была
полностью укомплектована, так что его  просьбу отклонили, и даже все влиЯние
его монаршего отца ничего не смогло тут изменить. Ќо Љвикег дал себе клЯтву.
Ћдин  в своем  челноке он уплыл к далекому  проливу, через который, как  ему
было известно, должно было, покинув остров, пройти  судно. Џо  одну  сторону
пролива  тЯнулсЯ  коралловый  риф,  по  другую - низкаЯ коса, густо поросшаЯ
манграми, которые поднимались не только  из земли, но и из воды у  берега. ‚
этих зарослЯх он  спрЯтал  свой челнок,  поставив  его носом  к морю,  а сам
уселсЯ на корме, низко держа в руке весло; а когда судно, скользЯ, проходило
мимо,  точно  молниЯ, ринулсЯ  он наперерез,  подгреб к борту, одним толчком
ноги перевернул и потопил челнок, вскарабкалсЯ  вверх  на руслень  и, плашмЯ
растЯнувшись во всю длину на палубе, вцепилсЯ обеими руками в  кольцо  рыма,
поклЯвшись, что не разожмет рук, даже если его станут рубить на куски.
     Ќапрасно капитан  угрожал вышвырнуть его  за борт, напрасно замахивалсЯ
топором над его обнаженными запЯстьЯми - Љвикег  был  царский  сын, и Љвикег
осталсЯ  тверд.  Ќаконец,  потрЯсенный  его  отчаЯнным  бесстрашием  и столь
горЯчим желанием посетить христианский мир, капитан сменил гнев на милость и
сказал Љвикегу,  что тот  может  оставатьсЯ  и  устраиватьсЯ, как  ему будет
удобнее. Ќо этот благородный  юный дикарь - принц “эльский ћжных морей - так
и не увидел даже капитанской каюты. …го поместили в  кубрике с  матросами, и
он  стал китобоем.  Џодобно царю Џетру,  с  удовольствием  плотничавшему  на
верфЯх  в  чужеземных портах,  Љвикег не  гнушалсЯ никаким самым  презренным
занЯтием, если  только оно дарило ему возможность просветить умы его  темных
соотечественников.  €бо,   как  призналсЯ  он  мне,   в   глубине   души  он
руководствовалсЯ сокровенным  желанием  обучитьсЯ среди христиан искусствам,
способным сделать его народ еще счастливее и, более того, еще лучше,  чем он
был. Ќо, увы, жизнь среди китобоев вскоре убедила его, что и христиане могут
быть несчастливы и порочны,  несравненно несчастливее и порочнее,  чем любой
Язычник, подданный его отца. Љогда же  он наконец прибыл в старый ‘эг-•арбор
и увидел,  как  вели  себЯ  там матросы, а потом  добралсЯ  и до Ќантакета и
увидел, на  что  растрачивали  они  и  здесь  свои  деньги,  беднЯга  Љвикег
окончательно  махнул  на  все  рукой.  ‡ло  живет  в  этом  мире  под  любым
меридианом, сказал он себе, так что уж лучше Я умру Язычником.
     ’ак и получилось,  что он, исконный  идолопоклонник в  душе, жил тем не
менее среди христиан, носил такую же, как они, одежду и  училсЯ говорить  на
их,  с  позволениЯ  сказать, Языке.  € отсюда - все его странности, хоть  он
давно уже покинул отчий дом.
     Љак можно  тактичнее Я спросил его, не намерен ли он вернутьсЯ  домой и
короноватьсЯ  на  царство,  поскольку его старого отца, еще  давно,  как  он
слышал, впавшего в немощь, теперь уже, конечно, нет в живых. Ћн ответил, что
нет, пока не намерен; и добавил, что боитсЯ, не сделало ли его христианство,
вернее христиане, недостойным взойти на чистый, незапЯтнанный отчий престол,
где до него  восседали тридцать Языческих царей. Ќо когда-нибудь, сказал он,
он еще вернетсЯ  - как только снова почувствует себЯ очищенным от скверны. Ђ
покуда он собираетсЯ предатьсЯ увлечениЯм юности и поплавать вдоволь по всем
четырем океанам. …го научили владеть гарпуном, и теперь это колючее орудие у
него взамен скипетра.
     џ спросил, каковы его планы на ближайшее будущее. Ћн ответил, что хотел
бы снова пойти в плавание  в своей прежней должности. ’ут Я сообщил ему, что
также  задумал  поступить  на китобойное  судно,  и поделилсЯ  с  ним  своим
намерением  попасть  длЯ этого  в Ќантакет  - самый  многообещающий порт длЯ
начинающего китобоЯ и любителЯ приключений. Ћн тут же принЯл решение  вместе
со мной отправитьсЯ на остров, поступить на то же судно, что и Я, попасть со
мной в одну  вахту, в один вельбот, за один стол -  короче говорЯ, разделить
со мной все превратности судьбы, чтобы мы могли,  крепко  взЯвшись  за руки,
смело черпать от всего, что пошлет нам удача и в ‘таром, и в Ќовом ‘вете. Ќа
все это Я с радостью согласилсЯ,  ибо, помимо той  привЯзанности, которую  Я
теперь  к  нему  испытывал, менЯ  поддерживало  еще  сознание, что  Љвикег -
опытный  гарпунщик  и  поэтому  в  плавании  незаменимый товарищ длЯ  такого
человека, как Я,  совершенно несведущего в тайнах китобойного промысла, хотЯ
и  неплохо знакомого  с морем, насколько это возможно длЯ морЯка с торгового
судна.
     Ћкончив свой рассказ с последней затЯжкой, Љвикег обнЯл менЯ и прижалсЯ
лбом к моему лбу, после чего мы задули свечу и вскоре уже спали, откинувшись
друг от друга по обе стороны кровати.


        ѓлава XIII. ’Ђ—ЉЂ


     Ќа    следующее   утро,   в   понедельник,   сбыв   одному   цирюльнику
бальзамированную голову в качестве болванки длЯ париков, Я уплатил по своему
счету и по счету моего друга - воспользовавшись длЯ  этого, однако, деньгами
друга. Љак веселилсЯ наш ухмылЯющийсЯ хозЯин,  а с ним  и все постоЯльцы при
виде той  внезапной  дружбы,  котораЯ завЯзалась  у  менЯ  с  Љвикегом, ведь
несусветицы  и  небылицы, рассказанные  Џитером ѓробом, раньше  очень сильно
напугали менЯ  и настроили против того самого человека, с  которым  Я теперь
сдружилсЯ.
     Њы  позаимствовали у кого-то тачку и,  погрузив на  нее свои пожитки, в
том числе мой жалкий саквоЯж, а  также парусиновый  мешок и  свернутую койку
Љвикега, покатили  прочь  к пристани, откуда отходил "‹ишайник" -  маленький
нантакетский  пакетбот.  Њы  двигались  по  улицам, а прохожие с  изумлением
глазели на  нас,  и не столько  на Љвикега  - потому что  к  людоедам в этом
городе  привыкли,  - сколько  именно на  нас  обоих,  поражаЯсь нашей  с ним
близости. Ќо мы не обращали на это ни малейшего вниманиЯ - мы шагали вперед,
по очереди катили тачку и останавливались времЯ от времени, чтобы Љвикег мог
поправить чехол на  лезвиЯх своего гарпуна. џ  поинтересовалсЯ,  зачем он на
суше носит  с собой  такой  неудобный предмет -  разве  на всЯком китобойном
судне не достаточно своих гарпунов? Ќа это он мне ответил, что в сущности Я,
конечно,  прав, но что он особенно дорожит  своим собственным гарпуном,  так
как лезвие у него из сверхзакаленной стали, испытанное во многих смертельных
схватках и близко знакомое с китовым сердцем. Љороче говорЯ,  подобно многим
жнецам  и  косарЯм,   которые  выходЯт  на  фермерский   луг,   вооружившись
собственными косами, хоть они вовсе  и  не обЯзаны их приносить, - точно так
же и  Љвикег  по каким-то своим  личным соображениЯм предпочитал собственный
гарпун.
     ЏерехватываЯ у менЯ рукоЯтки тачки, он рассказал мне забавную историю о
том, как  он  увидел тачку  впервые.  „ело было в ‘эг-•арборе. •озЯева судна
дали ему тачку, чтобы  он перевез на ней в матросский пансион  свой  тЯжелый
сундук. „абы не показатьсЯ неосведомленным  в этом деле - а он  и понЯтиЯ не
имел о том, как, собственно, с ней обращатьсЯ, - Љвикег устанавливает на нее
свой сундук, накрепко его привЯзывает, а потом взваливает все вместе себе на
плечи и так шагает по пристани.
     - ѓосподи, Љвикег!  - говорю Я. - Ќеужели же  ты не знал  таких простых
вещей? ‹юди, наверно, смеЯлись над тобою?
     ’огда  он рассказал мне другую забавную историю. Ќа его  родном острове
ђоковоко,  устраиваЯ  свадебные  пиршества,  туземцы  выжимают  сладкий  сок
молодых  кокосов  в большую  раскрашенную  тыкву, наподобие  чаши  длЯ варки
пунша,  и  эта  тыква всегда ЯвлЯетсЯ  главным  украшением в  центре большой
циновки,  где  расставлЯютсЯ   Яства.  Ћднажды   в  ђоковоко  зашло  большое
купеческое  судно,  и  капитан  -  по  всем   отзывам,  весьма  достойный  и
безупречный  джентльмен, во  всЯком  случае,  длЯ  морского капитана,  - был
приглашен  на пир  по  случаю свадьбы юной сестры  Љвикега  - очаровательной
молодой царевны, только что  достигшей десЯтилетнего возраста. € вот,  когда
все  гости собрались в  бамбуковой хижине  невесты,  входит  этот капитан  и
усаживаетсЯ на предназначенное  ему почетное место прЯмо  против тыквы между
верховным  жрецом  и  его царским  величеством -  отцом  Љвикега.  Џрочитали
молитву - ибо у этих  людей, точно так  же как и у нас,  есть  свои молитвы,
только Љвикег говорил мне, что, в отличие от нас, взирающих во времЯ молитвы
вниз,  на  свои тарелки,  они, наоборот, подражают  уткам и устремлЯют взоры
кверху, к великому  Џодателю всех угощений, - так вот,  прочитали молитву, и
тогда верховный жрец  открыл  празднество особой  древней  церемонией  -  он
окунул  в  тыкву   свои   освЯщенные   и   освЯщающие   пальцы,  после  чего
благословенный напиток  должен  идти  по кругу. Ќо  капитан, сидевший  подле
жреца,  увидел это  и, считаЯ, что ему, капитану  большого судна, безусловно
должно принадлежать право первенства перед простым царем  какого-то острова,
тем более  в доме  этого  самого  царЯ,  - капитан  преспокойно ополаскивает
пальцы  в пуншевой чаше,  полагаЯ, вероЯтно, что  она  длЯ того и поставлена
здесь,  чтобы  в ней мыли руки.  "Ќу, -  говорит Љвикег,  -  что  ты  теперь
скажешь? „умаешь, наши люди не смеЯлись?"
     Ќо  вот, заплатив  за  проезд и  пристроив свой багаж, мы  очутились на
борту  пакетбота.  Џоставлены  паруса, и мы скользим вниз  по реке  Ђкушнет.
‘права  от  нас террасами  своих улиц поднималсЯ Ќью-Ѓедфорд,  весь  сверкаЯ
обледеневшими ветвЯми деревьев в холодном  прозрачном воздухе.  Ќа пристанЯх
высокими горами громоздились груды наваленных друг на друга бочек, и тут  же
один подле другого безмолвно стоЯли  на Якоре китобойные суда, избороздившие
весь  свет  и наконец  вернувшиесЯ  в тихую  гавань;  но  уже  с иных  палуб
доносилсЯ звон  плотничьих и бондарных инструментов, слышалсЯ  согласный гул
горнов и костров, на которых топили смолу, - все это означало, что готовЯтсЯ
новые рейсы,  что  окончание  одного долгого, опасного  плаваниЯ служит лишь
началом другого, окончание  второго - началом третьего, и так без конца,  на
вечные времена. ‚от  она, нескончаемаЯ,  нестерпимаЯ бесцельность  всех  дел
земных!
     Џо  мере того  как  мы  удалЯлись от берега, свежий  ветер  крепчал,  и
маленький  "‹ишайник"  стал раскидывать носом быструю пену, словно фыркающий
жеребенок.  ‘  какой  жадностью  вдыхал  Я  этот  воздух  кочевий!  ‘  каким
презрением спешил  оставить  позади  все  заставы  земли,  этой  изъезженной
дороги, покрытой  бессчетными  отпечатками рабских  подошв  и  подков, чтобы
восхищатьсЯ великодушием морЯ, которое не сохранЯет следов на своем лоне.
     €  Љвикег вместе со мною упивалсЯ брызгами пенного фонтана. ‘муглые его
ноздри раздувались, ровные  заостренные зубы обнажались. ‚се вперед и вперед
летели мы.  Ћчутившись в  открытом море, "‹ишайник" низко поклонилсЯ  порыву
ветра,  с разбега зарывшись  носом  в волну,  словно  раб, павший ниц  перед
султаном. Ќакренившись, неслись мы куда-то вбок, и натЯнутые снасти звенели,
как проволока,  а две высокие мачты выгибались, словно тростинки под ветром.
‘тоЯ   у   нырЯющего    бушприта,   мы   были   настолько   поглощены   этим
головокружительным  зрелищем,  что  не  сразу  заметили  глумливые  взглЯды,
которые  бросали  в нашу  сторону  пассажиры,  -  целаЯ  компаниЯ сухопутных
увальней, пораженных тем,  что  два  человека могут  быть так дружны, -  как
будто белый человек  -  не  тот же  негр, только обеленный. Ѓыло  среди  них
несколько болванов и дубин, до такой степени неотесанных и зеленых, точно их
только  что поналомали в самом сердце лесной чащи. Љвикег схватил  одного из
этих недорослей,  корчившего рожи у него за спиной, и Я  уже решил было, что
час бедного  дурнЯ пробил. ‚ыпустив из  рук гарпун,  жилистый  дикарь  сгреб
парнЯ  в охапку, с  удивительной  ловкостью  и  силой швырнул его  высоко  в
воздух, слегка поддав ему в зад,  заставил  проделать двойное сальто,  после
чего  юнец, задыхаЯсь, благополучно опустилсЯ на ноги, а Љвикег повернулсЯ к
нему спиной, разжег свою трубку-томагавк