о, с опаской,  или  же  вдруг  внезапно  и  быстро,
словно хотел застать врасплох того, кто его любил. Ћн не встречалсЯ с  ним
глазами, потому что позорное опасение заставлЯло Ђшенбаха  потуплЯть  свой
взор. ‚ глубине террасы сидели женщины, опекавшие ’адзио, и дело зашло так
далеко, что влюбленный Ђшенбах боЯлсЯ, как бы они его не  разоблачили,  не
заподозрили. –епенеЯ от ужаса, он уже не раз  замечал  на  плЯже,  в  зале
ресторана и на площади св.Њарка, что они всЯкий раз отзывали ’адзио,  если
тот оказывалсЯ вблизи от него, всЯчески старались держать  его  поодаль  -
страшное оскорбление,  заставлЯвшее  его  гордость  изнывать  в  неведомых
доселе муках, оскорбление, пренебречь которым ему не позволЯла совесть.
   Њежду  тем  гитарист  под  собственный  аккомпанемент  начал  исполнЯть
сольный номер, длинную площадную песню, распространенную  в  то  времЯ  во
всей €талии; ее рефрен всЯкий раз подхватывалсЯ  его  партнерами,  и  надо
отдать справедливость певцу, он умел внести в свое исполнение немалую долю
пластичности и трагизма. ’ощий, с испитым, изможденным лицом, он стоЯл  на
посыпанной гравием площадке в стороне от  партнеров,  сдвинув  на  затылок
потрепанную фетровую шлЯпу, так что из-под нее выбилсЯ  целый  сноп  рыжих
волос, в позе задорной и дерзкой, и  под  струнный  перебор  выразительным
речитативом бросал свои шутки вверх, на террасу, так  что  от  творческого
напрЯжениЯ жилы вздувались у него на лбу. ‘овсем непохожий на  венецианца,
он скорее смахивал на неаполитанского  уличного  актера  -  полуграбитель,
полукомедиант, задорный, дерзкий, опасный и занимательный. ЏеснЯ,  которой
по содержанию была грош цена, в его устах благодарЯ выразительной мимике и
телодвижениЯм, манере лукаво подмигивать и кончиком Языка быстро  касатьсЯ
уголков рта становилась  какой-то  двусмысленной  и  предосудительной.  €з
отложного воротничка спортивной рубашки,  надетой  под  обычное  городское
платье, торчала его тощаЯ шеЯ с большим, отталкивающе обнаженным  кадыком.
ЃледнаЯ, курносаЯ и безбородаЯ физиономиЯ, не позволЯвшаЯ  определить  его
возраст, всЯ была точно перепахана гримасами и пороком, а  к  ухмылке  его
подвижного рта как нельзЯ лучше подходили две  складки,  упрЯмо,  властно,
почти свирепо залегшие меж рыжих  бровей.  Ќо  больше  всего  привлекло  к
скомороху внимание тосковавшего Ђшенбаха то, что его подозрительную фигуру
окружала, казалось,  свойственнаЯ  ему  одному,  столь  же  подозрительнаЯ
атмосфера. „ело в том, что всЯкий  раз  во  времЯ  рефрена,  когда  певец,
кривлЯЯсь и приветствуЯ публику, начинал круговой обход, он  оказывалсЯ  в
непосредственной близости от Ђшенбаха, и всЯкий раз от него  так  и  несло
карболовым раствором.
   ‡акончив куплет, он стал собирать деньги. Ќачал он с  русских,  которые
щедро его вознаградили, и затем поднЯлсЯ по ступенькам.  Ќасколько  дерзко
он держалсЯ во времЯ пениЯ, настолько же смиренно вел себЯ здесь, наверху.
“годливо  извиваЯсь,  он  ходил  от   столика   к   столику,   обнажаЯ   в
раболепно-коварной усмешке свои крупные зубы, хотЯ две складки  меж  рыжих
бровей по-прежнему грозно прорезали его лоб. ќто существо, собиравшее себе
на пропитание, все разглЯдывали с любопытством, не  чуждым  отвращениЯ,  и
кончиками пальцев бросали монеты в его протЯнутую шлЯпу,  страшась  к  ней
прикоснутьсЯ. ‘нЯтие физической  дистанции  между  комедиантом  и  "чистой
публикой", какое бы удовольствие  он  ей  ни  доставил,  всегда  порождает
известную неловкость. Ћн это чувствовал  и  старалсЯ  искупить  свою  вину
сугубой приниженностью. Ќаконец он приблизилсЯ к Ђшенбаху, и вместе с  ним
и запах, которого другие, видимо, просто не замечали.
   - ‘лушай-ка, - приглушенным голосом, почти механически, сказал Ђшенбах.
- ‚енецию дезинфицируют? Џочему, скажи на милость?
   ”иглЯр хрипло ответил:
   - €з-за полиции! Џолицейское предписание, ввиду жары и сирокко. ‘ирокко
- давит. Ќет вреднее длЯ здоровьЯ... - Ћн говорил словно удивлЯЯсь: есть о
чем спрашивать, и ладонью показал, как давит сирокко.
   - ‡начит, никакого бедствиЯ в ‚енеции нет? - тихо, сквозь зубы  спросил
Ђшенбах.
   Џослушные черты скомороха исказились гримасой комического недоумениЯ:
   - ЃедствиЯ? Љакого  бедствиЯ?  ‚ы  хотите  сказать,  что  наша  полициЯ
бедствие? ‚ы шутник,  синьор!  …ще  чего!  Џредохранительное  мероприЯтие,
поймите же наконец! Џолицейский указ, необходимый при такой погоде... - Ћн
стал энергично жестикулировать.
   - ‹адно, - проговорил Ђшенбах так же тихо, как раньше, и быстро  бросил
в шлЯпу неподобающе крупную монету. ‡атем  он  глазами  сделал  ему  знак:
"“ходи". Ћн повиновалсЯ, осклабившись и почтительно раскланиваЯсь. ’от  не
успел дойти до лестницы, как на него набросились двое официантов и шепотом
повели перекрестный допрос. Ћн пожимал плечами,  клЯлсЯ,  уверЯл,  что  ни
единым словом не обмолвилсЯ, и Явно  говорил  правду.  …го  отпустили,  он
вернулсЯ в сад и, поговорив о чем-то со  своими  партнерами  под  фонарем,
выступил еще раз с прощальной песней.
   Ђшенбах не припоминал, чтобы когда-нибудь слышал эту песенку, задорную,
на непонЯтном диалекте, с рефреном-гоготом, который добросовестно, во весь
голос, подхватывали все остальные. ‘лова и инструментальный  аккомпанемент
здесь   замолкали,   весь   рефрен   сводилсЯ   к    ритмически    кое-как
организованному, но весьма натурально воспроизводимому  смеху,  что  лучше
всего до полной неотличимости получалось  у  одаренного  солиста.  ’еперь,
когда вновь установилась дистанциЯ между ним и "чистой публикой",  к  нему
вернулись его веселье и дерзость,  и  его  искусственный  смех,  бесстыдно
обращенный к террасе, звучал поистине  издевательским  хохотом.  Љазалось,
что  в  конце  каждой  отчетливо  артикулированной  строфы  его  одолевает
отчаЯнный  приступ  смеха.  Ћн  всхлипывал,  голос  его  срывалсЯ,   плечи
дергались, и в нужную секунду из его глотки, как внезапный взрыв,  с  воем
вырывалсЯ неудержимый гогот, до того правдоподобный, что им заражались все
кругом,  и  на  террасе  вдруг  воцарЯлась  беспредметнаЯ,   бессмысленнаЯ
веселость. €  это,  казалось,  удваивало  буйство  певца.  Љолени  у  него
подгибались, он хлопал себЯ по лЯжкам, хваталсЯ за бока. Ћн  весь  трЯссЯ,
он уже не смеЯлсЯ, он орал, тыкал пальцем вверх, словно не было  на  свете
ничего  комичнее  смеющихсЯ  господ,  там,  наверху,  и  вскоре  со  смеху
покатывались уже все в саду и на террасе, вплоть до официантов и лифтеров.
   Ђшенбах больше не  сидел,  покойно  откинувшись  на  спинку  стула,  он
напрЯгсЯ,  словно  готовЯсь  к  самообороне   или   бегству.   Ќо   хохот,
доносившийсЯ снизу, больничный запах и близость любимого сплелись длЯ него
в туманившее мозг неразрывное, неотвратимое  очарование.  ‘реди  всеобщего
оживлениЯ и рассеЯниЯ он отважилсЯ взглЯнуть  на  ’адзио  и,  сделав  это,
заметил, что любимый, ответив на его  взглЯд,  осталсЯ  серьезным,  словно
сообразуЯсь с его поведением, его выражением  лица;  общее  настроение  не
захватило его, потому что и Ђшенбах не был им  захвачен.  ‚  этой  детской
настороженной доверчивости было нечто до того обезоруживающее, покорЯющее,
что седовласый человек был готов закрыть лицо руками.  Љ  тому  же,  когда
’адзио машинально выпрЯмилсЯ и вдохнул воздух,  Ђшенбаху  почудилось,  что
мальчик испытывает стеснение в груди. "Ћн  слаб  здоровьем  и,  верно,  не
доживет  до  старости",  -  вновь  подумал   Ђшенбах   с   той   четкостью
представлений, которую странным образом  вызывает  опьЯнение  страстью;  и
заботливаЯ тревога одновременно с неистовым удовлетворением наполнила  его
сердце.
   Њежду тем венецианцы окончили представление  и  собрались  уходить.  €х
провожали аплодисментами, и гитарист не преминул еще потешить  публику  на
прощанье. Ђ так как над его расшаркиваниЯми  и  воздушными  поцелуЯми  все
опЯть смеЯлись, то он старалсЯ вдвойне. Љогда его партнеры  уже  вышли  из
сада, он  попЯтилсЯ,  сделал  вид,  что  налетел  на  фонарный  столб,  и,
скорчившись, точно от боли, проскользнул в ворота. ’ам он мигом сбросил  с
себЯ маску комического  неудачника,  выпрЯмилсЯ,  упруго  скакнул  вперед,
показал Язык гостЯм на террасе  и  исчез  в  темноте.  ‡рители  разошлись;
’адзио  уже  давно  не  было  у  балюстрады.  Ќо  Ђшенбах,  на   удивление
официантам,  еще  долго  и  одиноко  сидел  за  столиком,  потЯгиваЯ  свой
гранатовый напиток. Ќочь продвигалась вперед,  распадалось  времЯ.  ‚  его
родительском доме, много лет назад, были песочные часы, - сейчас он  снова
видел перед собою этот маленький хрупкий и столь много  значащий  сосудец.
Ѓеззвучной,   тоненькой   струйкой    бежал    песок,    подкрашенный    в
красновато-ржавый цвет, через узкую горловину, и когда в  верхней  баночке
он был уже на исходе, там образовывалась маленькаЯ крутЯщаЯсЯ воронка.
   “же на следующий день, упорный человек, он сделал новое  усилие  узнать
правду о внешнем мире, и  на  этот  раз  с  полным  успехом.  Ћн  зашел  в
английское бюро путешествий возле площади св.Њарка  и,  разменЯв  в  кассе
несколько кредитных билетов, обратилсЯ к клерку со своим роковым вопросом.
ќто был молодой англичанин в ворсистом костюме, с прЯмым пробором,  близко
посаженными глазами, с той равнодушной степенностью в повадках, котораЯ на
озорном юге производит такое странное, отчуждающее  впечатление.  "Ќикаких
оснований длЯ  беспокойства,  сэр,  -  начал  он.  -  ЊероприЯтие,  ничего
особенно не означающее. ЏолициЯ здесь  нередко  отдает  подобные  приказы,
чтобы предупредить вредные  воздействиЯ  жары  и  сирокко..."  Ќо,  поднЯв
голубые глаза, он  встретил  взглЯд  клиента,  усталый,  немного  грустный
взглЯд, с презрением устремленный на его  губы.  €  англичанин  покраснел.
"’аково  официальное  объЯснение,  -  продолжал  он  приглушенно  и   даже
взволнованно, - и здесь очень настаивают на том, чтобы его придерживатьсЯ.
Ќо Я вам скажу, что за ним кроетсЯ еще нечто другое". € на  своем  честном
выразительном Языке он сказал правду.
   “же целый  рЯд  лет  азиатскаЯ  холера  выказывала  упорное  стремление
распространитьсЯ, перекинутьсЯ в  далекие  страны.  ‡ародившись  в  теплых
болотах дельты ѓанга, возросши под затхлым  дыханием  избыточно-никчемного
мира первозданных дебрей, которых бежит человек и где в  зарослЯх  бамбука
таитсЯ  тигр,  этот  мор  необычно  долго   свирепствовал   в   €ндостане,
перекинулсЯ на восток - в Љитай, на запад - в Ђфганистан и  Џерсию,  и  по
главным караванным путЯм во всем своем ужасе распространилсЯ до Ђстрахани,
более того - до Њосквы.
   …вропа дрожала, что оттуда призрак будет держать свой въезд по суше, но
сирийские купцы привезли его водным путем. Ћн поднЯл  голову  одновременно
во многих средиземноморских гаванЯх,  в  ’улоне  и  в  Њалаге,  Явил  свой
страшный лик в Џалермо и Ќеаполе и, казалось,  не  желал  больше  покинуть
Љалабрию и Ђпулию. ‘евер полуострова не был затронут бедствием. Ќо  в  мае
этого года в ‚енеции в один и тот же день грозные вибрионы были обнаружены
в иссохших почернелых трупах портового рабочего  и  торговки  зеленью.  Ћб
этих случаЯх умолчали. Ќо через  неделю  их  было  уже  десЯть,  двадцать,
тридцать, и к тому же в различных кварталах.  Ќекий  уроженец  австрийских
провинций,  длЯ  собственного  удовольствиЯ  проживший  несколько  дней  в
‚енеции, вернувшись в родной городишко, умер  при  весьма  недвусмысленных
симптомах, и таким образом первые  слухи  о  неблагополучии  в  городе  на
лагуне просочились в немецкие газеты. ‚енецианские  власти  ответили,  что
санитарные условиЯ города в лучшем состоЯнии, чем  когда-либо,  и  принЯли
необходимые меры длЯ борьбы с заразой. Ќо  инфекциЯ,  видимо,  проникла  в
пищевые продукты, в  овощи,  мЯсо,  молоко,  и  скрываемаЯ,  замалчиваемаЯ
эпидемиЯ  стала  косить  людей   на   тесных   венецианских   уличках,   а
преждевременнаЯ жара, нагревшаЯ воду  в  каналах,  как  нельзЯ  больше  ей
благоприЯтствовала. Љазалось  даже,  что  она  набралась  новых  сил,  что
стойкость и плодовитость ее возбудителей удвоились.  ‘лучаи  выздоровлениЯ
были редки,  восемьдесЯт  из  ста  заболевших  умирали,  и  умирали  лютой
смертью, так как  болезнь  развивалась  Яростно  и  нередко  принимала  ту
опаснейшую форму, котораЯ называлась "сухой". ’ело в  этих  случаЯх  не  в
силах  было  извергнуть  воду,  в  изобилии  выделЯвшуюсЯ  из  кровеносных
сосудов. ‚ течение нескольких часов больной, весь иссохнув,  задыхалсЯ  от
вЯзкой, как смола, крови и погибал в страшных судорогах, испускаЯ  хриплые
стоны. € хорошо еще (иногда  это  бывало),  если  приступ  случалсЯ  после
легкого недомоганиЯ и принимал характер глубокого  обморока,  от  которого
больному не суждено было очнутьсЯ. ‚ начале  июнЯ  втихомолку  наполнились
бараки Ospedale civico [гражданский госпиталь (итал.)], в обоих  сиротских
домах  уже  не  хватало  мест,  и  жуткое,  почти   непрерывное   движение
установилось между набережной  новых  домов  и  ‘ан-Њикеле,  кладбищенским
островом. Ќо страх перед  убытками,  интересы  недавно  открытой  выставки
картин в общественных садах, боЯзнь полного разорениЯ, грозившаЯ в  случае
паники  отелЯм,  торговым  предприЯтиЯм,  всей  разнообразной   туристской
промышленности,  оказались  сильнее  правдолюбиЯ  и  честного   соблюдениЯ
международных договоров; этот страх заставил городские власти упорствовать
в политике замалчиваниЯ и отрицаниЯ. Ќачальник санитарной службы  ‚енеции,
человек весьма заслуженный, в негодовании оставил  свой  пост,  под  шумок
переданный более покладистому чиновнику. Ќарод это знал. ЉоррупциЯ верхов,
заодно с общей неуверенностью и тем исключительным состоЯнием,  в  которое
город был повергнут смертью, бродЯщей по его улицам, привели  к  известной
нравственной распущенности низшие слои,  поощрили  темные,  антисоциальные
тенденции,   сказавшиесЯ   в   невоздержанности,   бесстыдстве,   растущей
преступности. Џротив обыкновениЯ, вечерами на улицах  было  много  пьЯных.
Џоговаривали, что из-за злоумышленников в городе ночью стало  небезопасно.
Љо всему этому добавились разбойные нападениЯ и даже  убийства.  ’ак,  уже
два раза выЯснЯлось, что лиц, мнимо ставших жертвой заразы, на самом  деле
родственники спровадили на тот свет  с  помощью  Яда,  и  профессиональный
разврат  принЯл  небывало  наглые  и  разнузданные  формы,  прежде   здесь
незнакомые и процветавшие разве что на юге страны и на ‚остоке.
   ‚от что вкратце рассказал ему англичанин. "‹учше  вам  уехать  сегоднЯ,
чем завтра. …ще два-три днЯ,  и  карантин  будет,  конечно,  объЯвлен".  -
"Ѓлагодарю вас", - сказал Ђшенбах и вышел из бюро.
   Џлощадь  была  объЯта  бессолнечным  зноем.  Ќичего  не   подозревавшие
иностранцы сидели за столиками кафе или стоЯли с голубЯми на плечах  и  на
руках перед собором и смотрели, как эти птицы, теснЯсь, хлопаЯ крыльЯми  и
прогонЯЯ  друг  друга,  клюют   с   ладоней   зерна   маиса.   ‹ихорадочно
возбужденный, торжествующий, что дозналсЯ  наконец  правды,  и  все  же  с
привкусом отвращениЯ во рту и с ужасом в  сердце,  шагал  Ђшенбах  взад  и
вперед по великолепным плитам паперти.
   Ћн обдумывал поступок, очистительный и  пристойный.  Њожно  сегоднЯ  же
вечером подойти к даме в жемчугах и сказать ей,  слова  он  уже  заботливо
подобрал:  "•оть  Я  и  незнаком  вам,  сударынЯ,  но  дозвольте  мне  вас
предостеречь,  подать  вам  совет,  от  которого   корысти   угодно   было
воздержатьсЯ. “езжайте немедлЯ с ’адзио  и  дочерьми!  ‚енециЯ  заражена!"
’огда ему будет дозволено в знак прощаньЯ коснутьсЯ рукою головы того, кто
стал орудием насмешливого божка; затем он повернетсЯ  и  сбежит  из  этого
болота. € в то же времЯ Ђшенбах чувствовал, что  он  бесконечно  далек  от
того, чтобы всерьез желать такого исхода. ќтот шаг  повел  бы  его  назад,
вновь сделал бы самим  собою,  а  длЯ  того,  кто  вне  себЯ,  ничего  нет
страшнее, чем вернутьсЯ к себе. …му вспомнилось белое  здание,  украшенное
рдевшими в лучах заката надписЯми, в прозрачной  мистике  которых  терЯлсЯ
его духовный взор, и удивительнаЯ фигура  странника,  пробудившаЯ  в  нем,
стареющем  человеке,  юношескую  страсть  к  перемене  мест;  и  мысль   о
возвращении  домой,  о  рассудочности,  трезвости,  о  высоких  усилиЯх  и
мастерстве стала ему до того омерзительна, что его лицо  исказила  гримаса
физического отвращениЯ. "Ќадо молчать!" - настойчиво прошептал он. €  еще:
"џ  буду  молчать!"  ‘ознание  своей  сопричастности,  своей  совиновности
опьЯнило его,  как  малаЯ  толика  вина  опьЯнЯет  усталый  мозг.  Љартина
пораженного заразой опустевшего города,  возникшаЯ  перед  его  внутренним
взором, зажгла в нем надежды  непостижимые,  несообразные  с  человеческим
разумом  и  сладостные  до  дрожи.  —то  значило  хилое  счастье,  на  миг
пригрезившеесЯ ему, в сравнении с этими ожиданиЯми? —его стоило  искусство
и праведнаЯ жизнь в сравнении с благами хаоса? Ћн промолчал и осталсЯ.
   ‚ эту ночь было  у  него  страшное  сновидение  -  если  можно  назвать
сновидением телесно-духовное событие, ЯвившеесЯ ему,  правда,  в  глубоком
сне, но так, что вне его он уже не видел себЯ существующим в мире.  Њестом
действиЯ была как будто самаЯ его душа, а событиЯ ворвались  извне,  разом
сломив его сопротивление - упорное  сопротивление  интеллекта,  пронеслись
над ним и обратили его бытие, культуру его жизни в прах и пепел.
   ‘трах был началом, страх и вожделение  и  полное  ужаса  любопытство  к
тому, что должно совершитьсЯ. ‘тоЯла ночь, и чувства его были насторожены,
ибо издалека близилсЯ  топот,  гудение,  смешанный  шум:  стук,  скаканье,
глухие раскаты, пронзительные вскрики и вой - протЯжное  "у",  -  все  это
пронизывали и временами пугающе-сладостно заглушали воркующие,  нечестивые
в своем упорстве звуки флейты, назойливо и  бесстыдно  завораживающие,  от
которых все внутри содрогалось. Ќо он знал слово, темное, хотЯ и  дававшее
имЯ тому, что надвигалось: "—уждый бог". ‡ной  затлел,  заклубилсЯ,  и  он
увидел горную местность, похожую на ту, где стоЯл его загородный дом. €  в
разорванном свете, с лесистых вершин, стволов и замшелых камней,  дробЯсь,
покатилсЯ обвал: люди, звери, стаЯ, неистоваЯ орда  -  и  наводнил  полЯну
телами, пламенем, суетой и бешеными плЯсками. †енщины, путаЯсь  в  длинных
одеждах из звериных шкур,  которые  свисали  у  них  с  поЯса,  со  стоном
вскидываЯ головы,  потрЯсали  бубнами,  размахивали  факелами,  с  которых
сыпались искры, и обнаженными  кинжалами,  держали  в  руках  извивающихсЯ
змей, перехватив их за середину туловища, или  с  криками  несли  в  обеих
руках свои груди. Њужчины с рогами на  голове,  со  звериными  шкурами  на
чреслах и мохнатой кожей, склонив лбы, задирали ноги и руки, Яростно  били
в медные тимпаны и литавры, в то времЯ как упитанные мальчики, цеплЯЯсь за
рога козлов, подгонЯли их увитыми зеленью жезлами  и  взвизгивали  при  их
нелепых прыжках. Ђ вокруг стоЯл вой и громкие клики  -  сплошь  из  мЯгких
согласных с протЯжным "у" на конце, сладостные, дикие, нигде и никогда  не
слыханные. Ќо здесь оно полнило собою воздух, это протЯжное  "у"  -  точно
трубил олень, там и  сЯм  многоголосо  подхваченное,  разгульно  ликующее,
подстрекающее к плЯске,  к  дерганью  руками  и  ногами.  Ћно  никогда  не
смолкало. Ќо все пронизывали, надо всем властвовали низкие, влекущие звуки
флейты.  Ќе  влекут  ли   они   -   бесстыдно,   настойчиво   -   и   его,
сопротивлЯющегосЯ  и  сопричастного  празднеству,  к  безмерности   высшей
жертвы? ‚елико было его омерзение,  велик  страх,  честное  стремление  до
последнего вздоха защищать свое от этого чужого, враждебного достоинству и
твердости духа. Ќо гам, вой, повторенный горным эхо, нарастал, набухал  до
необоримого  безумиЯ.  ‡апахи  мутили  разум,  едкий  смрад  козлов,   пот
трЯсущихсЯ тел, похожий на  дыхание  гнилой  воды,  и  еще  тЯнуло  другим
знакомым запахом: ран и повальной  болезни.  ‚  унисон  с  ударами  литавр
содрогалось  его  сердце,  голова  шла  кругом,   Ярость   охватила   его,
ослепление,  пьЯное  сладострастие,  и  его  душа  возжелала  примкнуть  к
хороводу бога. Ќепристойный символ, гигантский, деревЯнный, был  открыт  и
поднЯт кверху: еще  разнузданнее  заорали  вокруг,  выкликаЯ  все  тот  же
призыв.  ‘  пеной  у  рта   они   бесновались,   возбуждали   друг   друга
любострастными  жестами,  елозили  похотливыми  руками,   со   смехом,   с
крЯхтеньем вонзали острые жезлы в тела близстоЯщих и слизывали выступавшую
кровь. Ќо, покорный власти чуждого бога, с ними и в них  был  теперь  тот,
кому виделсЯ  сон.  €  больше  того:  они  были  он,  когда,  рассвирепев,
бросались на животных, убивали их, зубами рвали  клочьЯ  дымЯщегосЯ  мЯса,
когда на изрытой мшистой земле началось повальное  совокупление  -  жертва
богу. € его душа вкусила блуда и неистовства гибели.
   Ћт  этого  сна  Ђшенбах  очнулсЯ  разбитый,   обессилевший,   безвольно
подпавший демону. Ћн уже  не  страшилсЯ  пристальных  взглЯдов  людей;  их
подозрениЯ больше его не заботили.  Ћни  ведь  удирали,  разъезжались.  Ќа
плЯже пустовало множество кабинок, в ресторане становилось  все  больше  и
больше незанЯтых столиков, в городе редко можно было встретить иностранца.
Џравда,  видимо,   выплыла   на   свет,   панику,   несмотрЯ   на   сговор
заинтересованных лиц, уже нельзЯ было предотвратить. Ќо дама в жемчугах со
своим семейством оставалась здесь, потому ли, что слухи не дошли  до  нее,
потому ли, что она была слишком горда и бесстрашна перед лицом  опасности.
€ ’адзио оставалсЯ.
   Ђшенбаху, объЯтому страстью, временами чудилось, что бегство  и  смерть
сметут вокруг него все живое,  бывшее  длЯ  него  помехой,  и  он  один  с
прекрасным ’адзио останетсЯ на этом острове, - и когда по утрам у морЯ его
взор, пристальный, мрачный, безответственный, устремлЯлсЯ на вожделенного,
когда в сумерках он позорно преследовал  его  на  уличках,  где  крадучись
бродила мерзостнаЯ гибель, немыслимое и чудовищное казалось ему мыслимым и
нравственный закон необЯзательным.
   Љак всЯкий любЯщий, он хотел нравитьсЯ и  терзалсЯ  горестной  боЯзнью,
что это  невозможно.  Ћн  подбирал  Яркие,  молодЯщие  детали  длЯ  своего
костюма, стал носить драгоценные камни и опрыскиватьсЯ духами, тратил,  по
нескольку раз на дню, уйму времени  на  свой  туалет  и  выходил  к  столу
нарЯдный, взволнованный и возбужденный. Џеред лицом сладостной юности  ему
в этом состоЯнии сделалось противно собственное стареющее тело;  глЯдЯ  на
свои  седины,  на  свои  заострившиесЯ  черты,  он   чувствовал   стыд   и
безнадежность. …го тЯнуло к физическому освежению и обновлению, и он часто
заходил в парикмахерскую при отеле.
   ‚  пудермантеле,  откинувшись  на  спинку  кресла  под  умелыми  руками
говорливого цирюльника, он измученным взглЯдом смотрел на свое отражение в
зеркале.
   - ‘едой, - с перекошенным ртом проговорил он.
   - Ќемножко, - согласилсЯ тот,  -  и,  надо  сказать,  из-за  некоторого
небрежениЯ,  безразличиЯ   к   своей   внешности,   вполне   понЯтного   у
значительного  человека,  но   тем   менее   похвального:   кому-кому,   а
значительному человеку не подобают предрассудки касательно естественного и
искусственного. …сли  бы,  логически  рассуждаЯ,  такаЯ  строгость  нравов
распространилась и на зубы, право же, это многим показалось бы смешным.  ‚
конце концов мы не старше того, что чувствует  наш  дух,  наше  сердце,  и
седые волосы иногда больше лгут, чем небольшаЯ поправка, которой почему-то
принЯто пренебрегать. ‚ы, сударь, безусловно имеете право на свой  обычный
цвет волос. ђазрешите мне его вам вернуть?
   - Љак это? - спросил Ђшенбах.
   ’огда этот красноречивый тип вымыл  клиенту  волосы  в  двух  водах,  в
светлой и в темной, и они стали черными, как в молодые годы. ‡атем, придав
им с помощью щипцов мЯгкую волнистость,  он  отошел  в  сторону  и  окинул
взглЯдом результаты своих трудов.
   - ’еперь, - заЯвил он, - остаетсЯ только немножко освежить кожу.
   €,  точно  художник,  который  никак   не   может   окончить   портрет,
удовлетворитьсЯ  своей  работой,  он  с   неутомимым   усердием   принЯлсЯ
проделывать над клиентом  одну  манипулЯцию  за  другой.  Ђшенбах,  удобно
расположившийсЯ в кресле, не только неспособный к сопротивлению, но скорее
обнадеженный и возбужденный всем происходившим, видел в зеркале, что изгиб
бровей у него стал энергичнее и ровнее, разрез  глаз  удлинилсЯ  благодарЯ
слегка подведенным векам, к ним вернулсЯ блеск,  а  ниже,  где  кожа  была
жесткой и коричневатой,  благодарЯ  легкому  прикосновению  кармина  вдруг
расцвела нежнаЯ розовость, его губы, еще только что малокровные,  налились
малиновым цветом, морщины на щеках, вокруг рта, под  глазами  исчезли  под
влиЯнием крема и туалетной воды. ‘ бьющимсЯ  сердцем  он  увидел,  что  из
зеркала на него смотрит юноша в цвете лет. –ирюльник наконец угомонилсЯ и,
по обычаю всех своих  собратьев,  подобострастно  поблагодарил  того,  кто
сидел в его кресле.
   - ЏустЯчнаЯ помощь, - сказал он, накладываЯ  последний  штрих  на  лицо
Ђшенбаха. - ’еперь, сударь, вам можно влюблЯтьсЯ.
   € тот ушел, мечтательно счастливый, сбитый с толку, испуганный. ѓалстук
на  нем  был  красный,  тулью  широкополой   соломенной   шлЯпы   обвивала
разноцветнаЯ лента.
   ‘ морЯ дул теплый штормовой ветер; изредка накрапывал дождь, но  воздух
был пропитан влагой, тЯжел, полон гнилостных миазмов. ‚ ушах стоЯл  гомон,
плеск и свист; лихорадЯщему под своим гримом Ђшенбаху  чудилось,  что  это
духи ветров ведут в пустоте свою недобрую игру, что мерзостные птицы  морЯ
пожирают пищу осужденного, рвут ее на части, осквернЯют своим пометом. €бо
зной  отбивал  аппетит  и  откуда-то  всплывало  представление,  что  пища
заражена и отравлена.
   Ћднажды днем, по  пЯтам  преследуЯ  красавца  ’адзио,  он  углубилсЯ  в
путаницу уличек и переулков больного города. ЏотерЯв ориентацию,  так  как
все в этом лабиринте - улицы, каналы,  мосты,  маленькие  площади  -  было
схоже до неузнаваемости, толком не понимаЯ даже, где восток и  где  запад,
озабоченный лишь одним - не потерЯть из виду преследуемого и любимого -  и
вдобавок принужденный к позорной осторожности, то прижимаЯсь к  стене,  то
хоронЯсь  за  спинами  прохожих,  он  давно  уже  не  замечал   предельной
усталости, в которую ввергло  его  плоть  и  дух  непрестанное  напрЯжение
чувства.
   ’адзио шел позади, в узких проходах он пропускал вперед  гувернантку  и
монашек-сестер и, поотстав  от  них,  оборачивалсЯ,  смотрел  через  плечо
своими странными, сумеречно-серыми глазами, идет  ли  за  ним  его  верный
поклонник. Ћн его видел, и он его не выдавал. •мельной от этого  открытиЯ,
влекомый все вперед и вперед этими глазами, попавшийсЯ на удочку  страсти,
он гналсЯ за  своей  предосудительной  надеждой,  чтобы  наконец  все-таки
потерЯть ее из виду. ЏолЯки перешли через круто изогнутый мостик,  высокий
изгиб которого скрыл их из глаз преследователЯ, и когда он в свою  очередь
взобралсЯ на него, их уже  не  было  видно.  Ћн  бежал  за  ними  по  трем
направлениЯм - вперед и в обе стороны узкой и грЯзной набережной.  Ќо  все
было тщетно! ‘лабость, полное  нервное  истощение  заставило  его  наконец
поставить крест на этих поисках.
   ѓолова его пылала, кожа покрылась липким потом, все  тело  содрогалось,
нестерпимаЯ жажда терзала его, он смотрел вокруг, ища, чем бы  освежитьсЯ.
‚ какой-то зеленной лавчонке он купил землЯники,  переспелой,  измЯтой,  и
стал есть ее на ходу. Џеред ним открылась  маленькаЯ  площадь,  пустыннаЯ,
точно заколдованнаЯ;  это  здесь  две  или  три  недели  назад  принЯл  он
неудавшийсЯ план  бегства.  Ћн  присел  посередине  площади  на  ступеньки
водоема и головой прислонилсЯ к его каменной ограде. ‚округ стоЯла тишина,
трава пробивалась  сквозь  камни  мостовой,  повсюду  валЯлсЯ  мусор.  Њеж
обступивших площадь посерелых от ветра домов разной высоты выделЯлсЯ один,
похожий на дворец. ‡а его стрельчатыми окнами обитала  пустота,  маленькие
балконы были украшены львами.  ‚  нижнем  этаже  другого  дома  помещалась
аптека. Џорывы теплого ветра времЯ от времени доносили запах карболки.
   ’ам он сидел, прославленный  мастер,  художник,  обретший  достоинство,
автор "Ќичтожного", отливший в столь образцово чистые формы свое неприЯтие
богемы, мутных глубин бытиЯ, тот, кто  устоЯл  перед  соблазном  бездны  и
презрел презренное, кто возвысилсЯ до преодолениЯ своего знаниЯ и  перерос
иронию,  кто  привык  к  почтительному  доверию  масс,  чьЯ  слава   стала
официозной, чье имЯ украсилось дворЯнской приставкой, а стиль  ставилсЯ  в
пример гимназистам, - он сидел там. …го веки были опущены, и лишь  изредка
из-под них мелькал, чтобы  тотчас  же  исчезнуть,  насмешливый,  смущенный
взор, а его вЯлые, чуть тронутые косметикой губы лепетали отдельные  слова
из тех, что со своеобразной бредовой логикой  проносились  в  его  объЯтом
дремотой мозгу:
   "€бо красота, ”едр, запомни это, только красота божественна и вместе  с
тем зрима, а значит она путь чувственного, маленький ”едр, путь  художника
к духу. Ќо ведь ты не поверишь, мой милый, что тот, чей путь  к  духовному
идет через чувства, может когда-нибудь  достигнуть  мудрости  и  истинного
мужского достоинства. €ли ты полагаешь (решение Я предоставлЯю тебе),  что
этот  опасно-сладостный  путь  есть  путь  гибельный,   грешный,   который
неизбежно ведет в беспутье. €бо ты должен знать, что мы, поэты,  не  можем
идти путем красоты, если ќрот не сопутствует нам, не становитсЯ  дерзостно
нашим водителем. Џусть мы герои и храбрые  воины,  мы  все  равно  подобны
женщинам, ибо страсть  возвышает  нас,  а  тоска  наша  должна  оставатьсЯ
любовью, - в этом наша утеха и наш позор. ЏонЯл ты теперь, что мы,  поэты,
не можем быть ни мудрыми, ни достойными? —то мы неизбежно идем к беспутью,
неизбежным и жалким образом  предаемсЯ  авантюре  чувств.  Ќаш  мастерский
стиль - ложь и шутовство, наша слава и почет, нам  оказываемый,  -  вздор,
доверие, которым нас дарит толпа, - смешнаЯ нелепость, воспитание народа и
юношества через искусство - не в меру дерзкаЯ, зловреднаЯ  затеЯ.  ѓде  уж
быть воспитателем, тому, кого с младых ногтей влечет  к  себе  бездна.  Њы
можем отрицать  это  влечение,  можем  добитьсЯ  достоинства,  но  как  ни
вертись, а бездна нас притЯгивает.  ’ак  мы  отрекаемсЯ  от  расчленЯющего
познаниЯ, ибо познание, ”едр, чуждо достоинства  и  чуждо  суровости,  оно
знает, ему все понЯтно, оно все прощает, не ведаЯ о прочности и форме: оно
тЯнетсЯ к бездне, оно и есть бездна. €так, мы решительно  отметаем  его  и
отныне ищем только красоты, иными  словами  -  простого,  величественного,
новой  суровости,  вторичной  непринужденности  и  формы.   Ќо   форма   и
непринужденность, ”едр,  ведут  к  пьЯному  угару  и  вожделению  и  могут
толкнуть благородного на такое  мерзостное  осквернение  чувства,  которое
клЯнет его собственнаЯ суровость,  они  могут  и  должны  привести  его  к
бездне. Ќас, поэтов, говорю Я тебе, ведут они к ней -  потому  что  мы  не
можем взлететь, а можем лишь сбитьсЯ с пути. ’еперь Я уйду, ты  же,  ”едр,
останьсЯ здесь; и лишь когда Я скроюсь из глаз, иди и ты".
   Ќесколько дней спустЯ ѓустав фон  Ђшенбах,  чувствуЯ  себЯ  нездоровым,
вышел из отелЯ в более  поздний  утренний  час,  чем  обычно.  Ћн  пыталсЯ
побороть приступы дурноты,  лишь  отчасти  носившие  физический  характер,
которые   сопровождались   непрерывно   нараставшим   страхом,   ощущением
безнадежности и безысходности, распространЯвшимсЯ и  на  внешний  мир  или
ограничивавшимсЯ им самим, - в этом он был не в состоЯнии  разобратьсЯ.  ‚
холле он заметил целую груду багажа, приготовленного к отправке, спросил у
швейцара, кто это уезжает, и в ответ  услышал  аристократическую  польскую
фамилию, втайне ему уже  давно  знакомую.  Џри  этом  известии  черты  его
осунувшегосЯ лица не изменили  своего  выражениЯ,  он  только  на  секунду
поднЯл голову, словно мимоходом узнав что-то, что не следует знать, да еще
спросил: "Љогда?" …му отвечали: "Џосле  второго  завтрака".  Ћн  кивнул  и
отправилсЯ к морю.
   Ќеприветливо было там. Џо широкой плоской полосе воды, отделЯвшей  плЯж
от первой довольно протЯженной отмели, отступаЯ к морю,  катились  буруны.
Ћтпечаток чего-то  осеннего,  отжившего  лежал  на  некогда  столь  пестро
расцвеченном  плЯже,  где  даже  песок  более  не  содержалсЯ  в  чистоте.
”отографический  аппарат,  видимо  покинутый  своим  хозЯином,  стоЯл   на
треножном штативе у самой воды, и черное сукно, на него накинутое, хлопало
и трепыхалось на холодном ветру.
   ’адзио с несколькими оставшимисЯ у него товарищами шел справа от  своей
кабинки, и Ђшенбах, укрыв колени одеЯлом  и  лежа  в  шезлонге,  почти  на
равном расстоЯнии от морЯ и кабинки, опЯть смотрел на него.  Ќа  этот  раз
игра шла без присмотра, так как женщины, вероЯтно, были занЯты сборами,  и
закончилась  ссорой.  Љоренастый  мальчик,  в  костюме  с  кушаком   и   с
напомаженными волосами, которого звали "џшу",  ослепленный  и  разозленный
пригоршней песка, которую ему бросили в лицо,  вынудил  ’адзио  к  борьбе,
котораЯ скоро кончилась тем, что прекрасный,  но  слабый  ’адзио  упал  на
землю. Ќо угодливость низшего в этот прощальный час, как видно, обернулась
грубой беспощадностью. ‘тремЯсь отомстить за долгое рабство, победитель не
отпустил поверженного противника,  прижимаЯ  его  спину  коленом,  он  так
настойчиво  вдавливал  лицо  ’адзио  в  песок,  что  тому,  и   без   того
запыхавшемусЯ от борьбы, грозила  опасность  задохнутьсЯ.  …го  судорожные
попытки сбросить с себЯ тЯжеленного малого постепенно прекратились и стали
разве что  легкими  подергиваниЯми.  ‚  отчаЯнии  Ђшенбах  уже  готов  был
ринутьсЯ на помощь, но тут силач смилостивилсЯ над своей жертвой.  ’адзио,
очень бледный, приподнЯлсЯ и несколько минут  сидел  неподвижно,  опершись
рукой о песок, волосы его спутались, глаза были темны от гнева.  ‡атем  он
поднЯлсЯ и медленно пошел прочь.  …го  окликнули  сначала  задорно,  потом
испуганно и просительно: он  не  слушал.  —ернЯвый,  раскаиваЯсь  в  своей
выходке, догнал его, ища примирениЯ.  ’адзио  движением  плеча  отвел  его
попытки и пошел наискосок вниз, к воде. Ћн был босиком, в своем всегдашнем
полосатом костюме с красным бантом.
   ’ам он постоЯл, в задумчивости опустив глаза и выводЯ ногой  на  мокром
песке какие-то фигуры, затем вошел в разлившеесЯ подле большого "маленькое
море", где и на самом глубоком месте вода не доходила  ему  до  колен,  и,
неторопливо ступаЯ, добралсЯ до песчаной отмели. ‡десь он снова  помедлил,
глЯдЯ в морскую даль, и побрел  влево  по  длинной  и  узкой  косе  земли.
Ћтделенный от тверди водою и  от  товарищей  своей  гордой  обидой,  он  -
существо обособленное, ни с чем и ни с кем не свЯзанное - бродил  у  морЯ,
перед лицом беспредельного, и волосы его развевались на  ветру.  Ћн  опЯть
остановилсЯ, вглЯдываЯсь вдаль. € вдруг,  словно  вспомнив  о  чем-то  или
повинуЯсь внезапному импульсу, он, рукою упершись в бедро и не менЯЯ позы,
красивым движением повернул голову и торс к берегу. ’от, кто созерцал его,
сидел  там,  сидел  так  же,  как  в  день,   когда   в   ресторане   этот
сумеречно-серый взглЯд впервые встретилсЯ  с  его  взглЯдом.  ѓолова  его,
прислоненнаЯ  к  спинке  кресла,  медленно  обернулась,  как  бы  повторЯЯ
движение того, вдалеке, потом поднЯлась навстречу его взглЯду и  упала  на
грудь; его глаза теперь смотрели снизу, лицо же принЯло вЯлое,  обращенное
внутрь выражение, как у человека, погрузившегосЯ в  глубокую  дремоту.  Ќо
ему чудилось, что бледный и стройный психагог издалека  шлет  ему  улыбку,
кивает ему, снЯв руку с бедра, указует  ею  вдаль  и  уноситсЯ  в  роковое
необозримое пространство. €, как всегда, он собралсЯ последовать за ним.
   Џрошло несколько минут, прежде чем какие-то люди  бросились  на  помощь
Ђшенбаху, соскользнувшему на бок в своем кресле. …го  отнесли  в  комнату,
которую он занимал. € в тот же самый день потрЯсенный мир с  благоговением
принЯл весть о его смерти.

   1911