одит  в   гардеробную,   чтобы   смочить   лоб
одеколоном, и опЯть спускаетсЯ вниз, полный решимости  во  что  бы  то  ни
стало нарушить тишину в большой гостиной. Ќо стоило ему взЯтьсЯ за  черную
с  позолотой  ручку  белой  двери,  как  разражалась  бурнаЯ  музыка.   Ћн
поворачивалсЯ, уходил, спускалсЯ по черной лестнице в нижний этаж,  шел  в
сад через прихожую  и  каменные  сени,  возвращалсЯ,  поглаживал  медведЯ,
поднЯвшегосЯ на задние лапы,  останавливалсЯ  на  нижней  площадке,  возле
аквариума с золотыми  рыбками,  нигде  не  находил  покоЯ,  прислушивалсЯ,
подстерегал, подавленный стыдом и горем, гонимый  страхом  -  равно  перед
тайным и перед открытым скандалом...
   Ћднажды, в такой вот час, когда сенатор, стоЯ на галерее, смотрел вниз,
в пролет лестницы, маленький €оганн вышел из своей комнаты и по ступенькам
"балкона" спустилсЯ в коридор, направлЯЯсь в комнату к €де ћнгман. Ћн шел,
постукиваЯ по стене учебником, и уже совсем было собралсЯ, опустив глаза и
тихонько поздоровавшись, проскользнуть мимо отца, но тот остановил его.
   - —то поделываешь, ѓанно?
   - ѓотовлю уроки, папа. џ к €де, хочу чтобы она мне помогла...
   - Ќу, как сегоднЯ было в школе? —то вам задано?
   ѓанно проглотил слюну и, не  поднимаЯ  ресниц,  быстро,  Явно  стараЯсь
говорить четко, уверенно и вразумительно, отвечал:
   - Ќам задано, во-первых,  из  Ќепота  (*74),  потом  переписать  набело
накладную, правило  из  французской  грамматики,  реки  ‘еверной  Ђмерики,
выправить сочинение...
   Ћн замолчал, огорчившись, что не сказал "и" перед "выправить сочинение"
и не понизил к концу фразы голос, - ведь больше ему назвать было нечего, и
весь ответ звучал как-то отрывочно и неопределенно.
   - ‚от и все, - добавил он, стараЯсь закруглить предложение, но так и не
поднимаЯ глаз.
   ‚прочем, отец, кажетсЯ, ничего не заметил. Ћн рассеЯнно держал в  своих
руках свободную руку ѓанно и, Явно не расслышав его ответа, бессознательно
ощупывал нежные суставы детской кисти. € вдруг ѓанно услышал  то,  что  не
стоЯло ни в какой свЯзи с их разговором, - услышал тихий,  срывающийсЯ  от
страха, почти заклинающий голос, никогда не слышанный им, и все  же  голос
отца:
   - Ђ лейтенант уже два часа у мамы, ѓанно...
   € что же? Џри звуке этого голоса ѓанно поднЯл золотисто-карие  глаза  и
посмотрел открытым, Ясным, любЯщим взглЯдом, как никогда не смотрел раньше
на отца, на это  лицо  с  покрасневшими  веками  под  светлыми  бровЯми  и
бледными,  немного  одутловатыми  щеками,   которые   как-то   безжизненно
прочерчивались узкими, вытЯнутыми в струнку усами. Ѓог весть, много ли  он
понЯл.  Ћдно  только  можно  сказать  с  уверенностью  -  и  оба  они  это
почувствовали: в секунду, когда взоры их встретились, между  ними  исчезла
всЯкаЯ   отчужденность,   холодность,   всЯкаЯ   неловкость   и   взаимное
непонимание, - настолько, что ’омас  Ѓудденброк  твердо  знал  теперь:  не
только в данное мгновенье, но  и  всегда,  когда  речь  будет  идти  не  о
бодрости, деловитости, а о страхе и боли, он может  твердо  полагатьсЯ  на
любовь и преданность сына.
   Ћднако сенатор постаралсЯ этого не заметить, все сделал,  чтобы  пройти
мимо такого открытиЯ. ‚ ту пору  он  строже,  чем  когда-либо,  следил  за
практической подготовкой ѓанно к будущей деЯтельной  жизни,  проверЯл  его
способности, требовал от него  решительных  изъЯвлений  любви  к  будущему
призванию и приходил в Ярость  при  малейшем  признаке  сопротивлениЯ  или
равнодушиЯ. €бо сорока восьми лет от роду ’омас Ѓудденброк решил, что  дни
его сочтены, и уже начал считатьсЯ с возможностью близкой смерти.
   …го   физическое   самочувствие   ухудшилось.   Ћтсутствие    аппетита,
бессонница, головокружениЯ  и  приступы  озноба,  которым  он  всегда  был
подвержен, уже не раз  вынуждали  его  обращатьсЯ  за  советом  к  доктору
‹ангхальсу. Ќо заставить себЯ исполнЯть врачебные предписаниЯ он  не  мог.
Ќа это у него уже не хватало силы воли, надломившейсЯ за годы  мучительной
апатии. Ћн начал долго  спать  по  утрам,  и  хотЯ  каждый  вечер  сердито
принимал решение рано встать и перед чаем совершить предписанную прогулку,
но осуществил это на деле  только  раза  два  или  три.  €  так  во  всем.
Ќепрестанное напрЯжение воли, безуспешное и не приносЯщее  удовлетворениЯ,
терзало его самолюбие, временами доводило его до отчаЯниЯ.  Ћн  отнюдь  не
собиралсЯ  отказыватьсЯ  от  легкого  дурмана  маленьких  крепких  русских
папирос, которые с юношеских лет  привык  курить  в  огромном  количестве.
„октору ‹ангхальсу он так и заЯвил:  "‚идите  ли,  доктор,  запрещать  мне
курить - ваша обЯзанность, кстати  сказать,  не  слишком  труднаЯ  и  даже
приЯтнаЯ, а вот придерживатьсЯ этого  запрета  -  уж  мое  дело!  ’ут  вам
остаетсЯ только наблюдать... Ћтныне мы  будем  вместе  работать  над  моим
здоровьем, хотЯ роли распределены очень  несправедливо  -  мне  достанетсЯ
львинаЯ долЯ работы! „а, да, не смейтесь!  џ  не  шучу...  ‘квернаЯ  штука
работать в одиночку... Ќе закурить ли нам? Џрошу! - € он протЯнул ему свой
тульский портсигар.
   …го силы, душевные и физические, падали; крепло в нем только убеждение,
что долго это продолжатьсЯ не может и конец уже  не  за  горами.  ‘транные
предчувствиЯ посещали его. ’ак, например, за  столом  ему  вдруг  начинало
казатьсЯ, что он не сидит дома со своими, а смотрит  на  них  из  каких-то
далеких, туманных сфер... "џ умру", - говорил он себе,  и  снова  призывал
ѓанно, опЯть пыталсЯ воздействовать на него:
   - џ могу умереть раньше, чем все  мы  полагаем,  мой  мальчик,  и  тебе
придетсЯ занЯть мое место! џ тоже рано вступил в  дело...  Џойми  же,  что
твое равнодушие мучит менЯ! ђешилсЯ  ты  наконец?..  "„а,  да"  -  это  не
ответ... ’ы так и не даешь мне ответа! џ спрашиваю, решилсЯ ли ты  взЯтьсЯ
за работу смело, радостно... €ли ты думаешь, что у нас достаточно денег  и
тебе можно будет ничего не делать? “ тебЯ  ничего  нет  или  только  самаЯ
малость, ты будешь полностью предоставлен сам себе! …сли ты хочешь жить, и
жить хорошо,  тебе  придетсЯ  трудитьсЯ  -  трудитьсЯ  много,  напрЯженно,
больше, чем трудилсЯ Я...
   Ќо не только забота о будущности сына и фирмы заставлЯла его  страдать.
—то-то другое, новое,  нашло  на  него,  завладело  его  душой,  заставило
работать его утомленный мозг. ‘ тех пор как земной конец перестал быть длЯ
него отвлеченной, теоретической, а потому не приковывающей к себе вниманиЯ
неизбежностью, а сделалсЯ чем-то  совсем  близким,  ощутимым  и  требующим
непосредственной,  практической   подготовки,   ’омас   Ѓудденброк   начал
задумыватьсЯ, копатьсЯ в себе,  испытывать  свое  отношение  к  смерти,  к
потустороннему миру. € едва сделав эту попытку, он постиг всю  безнадежную
незрелость и неподготовленность своей души к смерти.
   ЋбрЯдоваЯ вера, сентиментальное традиционное христианство - словом, то,
что его отец умел так хорошо сочетать с практической  деловитостью  и  что
впоследствии усвоила его мать, - всегда было чуждо ’омасу  Ѓудденброку;  к
началу и концу вещей он  всю  жизнь  относилсЯ  со  светским  скептицизмом
своего деда. Ќо, будучи человеком более глубоких запросов,  более  гибкого
ума и тЯготеЯ  к  метафизике,  он  не  мог  удовлетворЯтьсЯ  поверхностным
жизнелюбием старого €оганна Ѓудденброка; вопросы вечности и бессмертиЯ  он
понимал исторически, говорЯ себе,  что  жил  в  предках  и  будет  жить  в
потомках. ќта мысль не только согласовалась с его  родовым  инстинктом,  с
патрицианским самосознанием, с уважением к истории семьи, но и давала  ему
силу длЯ его деЯтельности,  подстегивала  его  честолюбие  и  подкреплЯла,
поддерживала его во всех жизненных начинаниЯх. Ђ теперь, перед  всевидЯщим
оком близкой смерти, она вдруг рухнула, рассыпалась в прах,  не  способнаЯ
даровать ему хотЯ бы час покоЯ и сознаниЯ готовности к смерти.
   •отЯ  ’омас  Ѓудденброк  всю  жизнь  кокетничал  своей  склонностью   к
католицизму, в нем жило серьезное,  глубокое,  суровое  до  самоистЯзаниЯ,
неумолимое чувство долга, отличающее истинного,  убежденного  протестанта.
Ќет, перед лицом высшего  и  последнего  не  существовало  никакой  помощи
извне, никакого посредничества, отпущениЯ грехов и утешительного забвениЯ.
‚ одиночестве, только собственными силами, в поте  лица  своего,  пока  не
поздно, надо разрешить загадку, достичь полной  готовности  к  смерти  или
уйти из  этого  мира  в  отчаЯнии.  €  ’омас  Ѓудденброк  разочарованно  и
безнадежно отвернулсЯ от своего единственного  сына,  в  котором  надеЯлсЯ
жить дальше, омоложенный, сильный, и  в  торопливом  страхе  начал  искать
правды, котораЯ ведь должна была где-то существовать длЯ него.
   ‘тоЯло лето 1874 года. ‘еребристо-белые  пухлые  облачка  проплывали  в
синеве над симметрично разбитым садом на ”ишергрубе;  в  ветвЯх  орешника,
словно вопрошаЯ о чем-то, чирикали птицы; струи фонтана плескались в венке
посаженных вкруг него высоких лиловых ирисов, и запах сирени, увы, мешалсЯ
с запахом сладкого сиропа,  который  теплый  ветерок  доносил  с  соседней
кондитерской фабрики. Љ вЯщему изумлению служащих,  сенатор  теперь  часто
уходил из конторы  в  разгар  рабочего  днЯ  и,  заложив  руки  за  спину,
отправлЯлсЯ в сад - там он разравнивал гравий на дорожках,  выуживал  тину
из фонтана, подвЯзывал розовые кусты... ‹ицо его со светлыми  бровЯми,  из
которых одна  была  чуть  выше  другой,  за  этими  занЯтиЯми  становилось
серьезным, внимательным,  но  его  мысли  блуждали  где-то  во  мраке,  по
трудным, ему одному ведомым тропам.
   €ногда он присаживалсЯ на балкончике павильона,  сплошь  увитого  диким
виноградом, и невидЯщим взглЯдом смотрел на заднюю кирпичную стену  своего
дома. ’еплый воздух, напоенный сладкими запахами,  мирные  шорохи  вокруг,
казалось, хотели умЯгчить, убаюкать его. “сталый  от  созерцаниЯ  пустоты,
измученный одиночеством и молчанием, он временами  закрывал  глаза,  чтобы
тут же вновь широко раскрыть их, гонЯ от  себЯ  умиротворение.  "џ  должен
думать, - почти вслух произносил он, - должен  все  упорЯдочить,  пока  не
поздно..."
   ‡десь, в этом павильоне,  в  легкой  бамбуковой  качалке,  он  просидел
однажды четыре  часа  крЯду,  с  всевозрастающим  интересом  читаЯ  книгу,
попавшуюсЯ ему в руки, трудно  даже  сказать,  в  результате  сознательных
поисков или случайно... Љак-то раз, в курительной комнате, после завтрака,
с папироской в зубах,  он  обнаружил  эту  книгу  в  дальнем  углу  шкафа,
засунутой за другие книги, и тут же вспомнил, что уже давно приобрел ее по
сходной цене у букиниста... приобрел и забыл о  ней;  это  был  объемистый
том,  плохо   отпечатанный   на   тонкой   желтоватой   бумаге   и   плохо
сброшюрованный, - втораЯ часть прославленной метафизической системы (*75).
Ћн взЯл книгу с собою в  сад  и  теперь,  как  зачарованный,  перевертывал
страницу за страницей.
   Ќеведомое чувство радости,  великой  и  благодарной,  овладело  им.  Ћн
испытывал ни с чем не сравнимое удовлетворение, узнаваЯ, как  этот  мощный
ум покорил себе жизнь, властную, злую, насмешливую жизнь, - покорил, чтобы
осудить. ќто было удовлетворение страдальца,  до  сих  пор  стыдливо,  как
человек с  нечистой  совестью,  скрывавшего  свои  страданиЯ  перед  лицом
холодной жестокости жизни, страдальца, который  из  рук  великого  мудреца
внезапно получил торжественно обоснованное право страдать в этом мире -  в
лучшем  из  миров,  или,  вернее,  худшем,  как   неоспоримо   и   Ядовито
доказывалось в этой книге.
   Ћн не все понимал: принципы и предпосылки оставались длЯ него неЯсными.
…го ум, непривычный к такого рода чтению, временами не  мог  следовать  за
всеми ходами мысли. Ќо  как  раз  от  этой  смены  света  и  тени,  тупого
непониманиЯ, смутных чаЯний и внезапных прозрений  у  него  и  захватывало
дыхание. —асы летели, а он не отрывал глаз от книги, продолжаЯ сидеть  все
в том же положении, в котором раскрыл ее.
   Џоначалу он пропускал целые страницы, торопЯсь  вперед,  бессознательно
алча добратьсЯ до главного, до самого важного, задерживаЯсь только на том,
что сразу приковывало его внимание. Ќо вскоре ему  попалась  целаЯ  глава,
которую он, плотно сжав губы и  насупив  брови,  прочитал  от  первого  до
последнего слова,  не  замечаЯ  ни  единого  проЯвлениЯ  жизни  вокруг,  с
выражением почти мертвенной суровости на лице - ибо эта  глава  называлась
"Ћ смерти и ее отношении к нерушимости нашего существа в себе" (*76).
   Ћн не успел дочитать только нескольких строк,  когда  горничнаЯ  пришла
звать его к столу. ’омас Ѓудденброк кивнул, дочитал до конца, закрыл книгу
и осмотрелсЯ вокруг. Ћн почувствовал, что душа его необъЯтно  расширилась,
поддалась тЯжелому, смутному опьЯнению, мозг затуманилсЯ. …го почти шатало
от того непостижимо нового, влекущего, искусительного,  что  нахлынуло  на
него, словно перваЯ, манЯщаЯ вдаль любовнаЯ тоска. Ќо когда он  холодными,
дрожащими руками стал класть книгу в Ящик садового столика,  его  пылающий
мозг, не способный ни на одну четкую мысль, был так придавлен чем-то,  так
страшно напрЯжен, словно вот-вот что-то должно было лопнуть в нем.
   "—то это было? - спрашивал он себЯ, идЯ к дому, поднимаЯсь по лестнице,
садЯсь за стол. - —то со мной  произошло?  —то  мне  открылось?  —то  было
возвещено  мне,  ’омасу   Ѓудденброку,   сенатору   этого   города,   шефу
хлеботорговой фирмы "€оганн Ѓудденброк"?.. Љо мне  ли  это  относилось?  €
смогу ли Я это вынести? џ не знаю, что это было... ‡наю только",  что  длЯ
моих бюргерских мозгов это чрезмерно много".
   ‚ этом тЯжком, смутном, бездумном состоЯнии, словно оглушенный  чем-то,
он пребывал весь день. Ќо  наступил  вечер,  голова  его  стала  бессильно
клонитьсЯ; он рано ушел спать и проспал три часа небывало  глубоким  сном.
ЏроснулсЯ он так внезапно,  в  таком  блаженном  испуге,  как  просыпаетсЯ
человек с зарождающейсЯ любовью в сердце.
   Ћн знал, что лежит один в большой спальне; ѓерда спала теперь в комнате
€ды  ћнгман,   котораЯ   перебралась   поближе   к   маленькому   €оганну.
ЃеспросветнаЯ тьма царила вокруг, занавеси на  обоих  высоких  окнах  были
плотно сдвинуты. ‘реди полной тишины, в  теплой  духоте  летней  ночи,  он
лежал на спине и вглЯдывалсЯ во мрак.
   €  что  же:  тьма  вокруг  расступилась  перед  его   глазами,   словно
раздвинулась бархатнаЯ завеса, открываЯ его взглЯду необозримую,  уходЯщую
в бесконечную глубину вечную светлую даль. "_џ буду жить_! -  почти  вслух
проговорил ’омас Ѓудденброк и почувствовал, как грудь его  сотрЯсаетсЯ  от
внутреннего рыданиЯ. - ќто и значит, что Я буду жить! _ќто_ будет жить,  а
то, неведомое, - _это_ не Я, морок, заблуждение, которое  рассеет  смерть.
„а, так, так оно  и  есть!..  Џочему?"  €  при  этом  вопросе  ночь  снова
сомкнулась перед ним. ЋпЯть он ничего не видел, не знал, не  понимал  даже
самого простого.  Ћн  крепче  прижалсЯ  головой  к  подушке,  ослепленный,
изнемогающий от той крупицы истины,  которую  ему  только  что  дано  было
постичь.
   Ћн продолжал лежать не шевелЯсь и, замираЯ, ждал,  готовый  молитьсЯ  о
том, чтобы вновь повторилось то, что с ним было, чтобы оно еще раз  пришло
и просветило его. € оно повторилось. Њолитвенно сложив  руки,  боЯсь  даже
пошевелитьсЯ, он лежал, радуЯсь дарованному ему свету.
   —то есть смерть? Ћтвет на этот вопрос ЯвлЯлсЯ ему не  в  жалких,  мнимо
значительных словах: он его чувствовал, этот ответ, внутренне обладал  им.
‘мерть - счастье, такое глубокое, что даже измерить его  возможно  лишь  в
минуты,  осененные,  как  сейчас,  благодатью.  Ћна  -  возвращение  после
несказанно мучительного пути, исправление тЯгчайшей  ошибки,  освобождение
от  мерзостных  уз  и  оков.  Џридет  она  -  и  всего  рокового  стечениЯ
обстоЯтельств как не бывало.
   Љонец и распад? †алок, жалок тот, кого страшат эти  ничтожные  понЯтиЯ!
_—то_ кончитсЯ и _что_ подвергнетсЯ  распаду?  ‚от  это  его  тело...  …го
личность,  его  индивидуальность,  это  тЯжеловесное,  трудно   подвижное,
ошибочное и ненавистное _препЯтствие к тому, чтобы  стать  чем-то  другим,
лучшим_!
   ђазве каждый человек не ошибка,  не  плод  недоразумениЯ?  ђазве,  едва
родившись, он не попадает в узилище? ’юрьма! ’юрьма! ‚езде  оковы,  стены!
‘квозь зарешеченные окна своей индивидуальности человек безнадежно смотрит
на крепостные валы внешних обстоЯтельств, покуда смерть не призовет его  к
возвращению на родину, к свободе...
   €ндивидуальность!.. Ђх, то, что мы есть, то, что мы можем и что  имеем,
кажетсЯ нам жалким, серым, недостаточным и скучным; а на то, что не мы, на
то, чего мы не можем, чего не  имеем,  мы  глЯдим  с  тоскливой  завистью,
котораЯ становитсЯ любовью, - хотЯ бы уже из боЯзни стать ненавистью.
   џ ношу в себе зачатки, начала, возможности всех  родов  деЯтельности  и
призваний... Ќе будь Я здесь, где бы Я мог быть? ‚ качестве кого и чего  Я
существовал бы, если б не был собой,  если  б  вот  эта  моЯ  личность  не
отделЯла менЯ и мое сознание от личностей и сознаний всех тех, кто  не  Я!
Ћрганизм! ‘лепаЯ, неосмысленнаЯ, жалкаЯ вспышка борющейсЯ воли! Џраво  же,
лучше  было  бы  этой  воле  свободно  парить  в  ночи,  не   ограниченной
пространством и  временем,  чем  томитьсЯ  в  узилище,  скудно  освещенном
мерцающим, дрожащим огоньком интеллекта!
   џ надеЯлсЯ продолжать жизнь  в  сыне?  ‚  личности  еще  более  робкой,
слабой, неустойчивой? ђебЯчество, глупость и сумасбродство! —то  мне  сын?
Ќе нужно мне никакого сына!.. ѓде Я буду, когда умру? Ќо ведь это Ясно как
день, поразительно просто! џ буду во всех, кто когда-либо говорил, говорит
или будет говорить "Я"; _и прежде всего в тех, кто скажет это "Я" сильнее,
радостнее_...
   ѓде-то в мире подрастает юноша, талантливый, наделенный всем, что нужно
длЯ жизни, способный развить свои задатки,  статный,  не  знающий  печали,
чистый, жестокий, жизнерадостный, -  один  из  тех,  чьЯ  личность  делает
счастливых еще счастливее, а несчастных повергает в отчаЯние,  -  вот  это
мой сын! _ќто Я_ в скором, в скором времени - как только смерть  освободит
менЯ от жалкого, безумного заблуждениЯ, будто Я  не  столько  он,  сколько
Я...
   ђазве Я ненавидел жизнь, эту чистую, жестокую и могучую  жизнь?  ‚здор,
недоразумение! џ ненавидел только себЯ - за то, что не умел  побороть  ее.
Ќо Я люблю вас, счастливые, всех вас люблю, и скоро тюремные тесные  стены
уже не будут отделЯть менЯ от вас; скоро то во мне, что вас любит,  -  моЯ
любовь к вам, - станет свободным, Я буду с вами, буду в вас... с вами и  в
вас, во всех!..
   Ћн заплакал. Џрижавшись лицом к подушке, плакал потрЯсенный, в  дурмане
счастьЯ вознесшийсЯ ввысь, -  счастьЯ,  такого  болезненно-сладостного,  с
которым ничто на свете не могло сравнитьсЯ. ќто и  было  все  то,  что  со
вчерашнего днЯ пьЯнило его смутным волнением,  что  ночью  шевельнулось  у
него в сердце и разбудило его, как зарождающаЯсЯ любовь. €  теперь,  когда
ему было даровано все  это  прозреть  и  познать  -  не  в  словах,  не  в
последовательных мыслЯх, но во внезапных, благодатных озарениЯх души, - он
уже был свободен, был спасен; узы разорвались, оковы спали с  него.  ‘тены
его родного города, в которых  он  замкнулсЯ  сознательно  и  добровольно,
раздвинулись, открываЯ его взору мир - весь мир, клочки которого он  видел
в молодости и который смерть сулила подарить ему целиком.  Ћбманные  формы
познаниЯ пространства, времени,  а  следовательно,  и  истории,  забота  о
достойном исторически преемственном существовании в потомках, страх  перед
окончательным историческим распадом и разложением - все это отпустило его,
не мешало больше постижению вечности. Ќичто не начиналось и ничто не имело
конца. ‘уществовало только бескрайное настоЯщее и та сила  в  нем,  ’омасе
Ѓудденброке,  котораЯ  любила  жизнь  болезненно-сладостной,  настойчивой,
страстной любовью; и  хотЯ  личность  его  была  всего-навсего  искаженным
выражением этой  любви,  ей  все  же  дано  было  теперь  найти  доступ  к
бескрайному настоЯщему.
   "џ буду жить!" - прошептал он в  подушку,  заплакал  и...  в  следующее
мгновение уже не знал, о чем. …го  мозг  застыл,  знание  потухло,  вокруг
опЯть не было ничего, кроме тишины и мрака. "Ћно  вернетсЯ!  -  уверЯл  он
себЯ. - ђазве Я уже не обладал им?" € в то времЯ  как  дремотное  томление
разливалось по его членам, он дал себе торжественное обещание  никогда  не
упускать этого великого счастьЯ, напротив - собрать все свои  силы,  чтобы
учитьсЯ, думать,  читать,  покуда  он  не  усвоит  прочно  и  навечно  всю
философскую систему, котораЯ даровала ему прозрение.
   Ќо это было неосуществимо, и  уже  на  следующее  утро,  проснувшись  с
чувством известной неловкости из-за духовных  экстравагантностей,  которые
он себе позволил вчера, сенатор почувствовал,  что  из  этого  прекрасного
порыва ничего не выйдет.
   Ћн поздно  встал,  сразу  же  отправилсЯ  в  городскую  думу  и  принЯл
оживленное участие в происходивших  там  дебатах.  ЋбщественнаЯ,  деловаЯ,
гражданскаЯ жизнь, бившаЯсЯ в кривых  старинных  улочках  этого  торгового
города средней руки, опЯть завладела всеми его помыслами, потребовала всех
его сил. Ќе оставлЯЯ намерениЯ прочесть до конца ту удивительную книгу, он
все же начал задаватьсЯ вопросом, будут ли переживаниЯ той ночи  и  впредь
что-то значить длЯ него, выдержат ли они испытаниЯ смертью,  когда  она  к
нему подступит. …го бюргерские инстинкты противились этому  предположению.
Џротивилась и его суетность: страх играть  чудаческую,  смешную  роль.  „а
разве к лицу ему все это? ђазве подобают такие размышлениЯ  ему,  сенатору
’омасу Ѓудденброку, шефу фирмы "€оганн Ѓудденброк"?..
   ’ак он больше и не заглЯнул в эту  странную  книгу,  хранившую  столько
сокровищ, и уж и подавно не приобрел остальных  томов  знаменитого  труда.
Ќервический педантизм, с годами им завладевший,  пожирал  все  его  времЯ.
‡атравленный сотнЯми ничтожных будничных мелочей, силЯсь все их удержать в
памЯти, все сделать по порЯдку, он был слишком слабоволен, чтобы разумно и
осмысленно распределЯть свое времЯ. Ђ  когда  прошло  две  недели  с  того
достопамЯтного днЯ, все пережитое уже казалось ему столь далеким,  что  он
приказал горничной взЯть  книгу,  все  еще  валЯвшуюсЯ  в  Ящике  садового
столика, и немедленно поставить ее на место, в шкаф.
   ‚от и случилось, что ’омас Ѓудденброк, с мольбою  простиравший  руки  к
последним, наивысшим истинам, обессилев, вернулсЯ к понЯтиЯм и образам,  с
детства внушенным ему благочестивым обиходом родительского дома. Ћн  ходил
по  городу  и  думал  о  едином,  персонифицированном  боге,   отце   рода
человеческого, пославшем на землю кровь  и  плоть  свою,  дабы  сын  божий
пострадал за нас, о боге,  который  в  день  ‘трашного  суда  дарует  всем
припавшим  к  его  престолу  праведникам  беспечальную  вечную   жизнь   в
вознаграждение за эту земную юдоль.
   Ћн вспоминал всю эту не очень-то Ясную  и  несколько  нелепую  историю,
требовавшую не пониманиЯ, а безотчетной веры, котораЯ, навеки воплотившись
в детски  наивных,  раз  и  навсегда  установленных  словах,  должна  была
оказатьсЯ под рукой в минуты последнего страха. Ќо так ли оно будет?  “вы,
и эти мысли не приносили ему умиротворениЯ! Ћн - человек с  вечно  точащей
его сердце заботой о чести своего дома, о своей жене, сыне, о своем добром
имени, человек, утомленный  жизнью,  с  трудом,  но  умело  поддерживавший
бодрость в своем теле элегантностью костюма и корректностью манер,  -  уже
долгие недели терзалсЯ вопросом: так что же происходит? ‚озможно ли, чтобы
душа непосредственно после смерти возносилась на  небеса?  €ли  блаженство
начинаетсЯ с воскресениЯ плоти? € где же тогда обретаетсЯ  душа  до  этого
мгновениЯ? Џочему ни в школе, ни в церкви никто не просветил его? Њожно ли
оставлЯть человека в таком неведении?
   Ћн уже совсем было собралсЯ отправитьсЯ к пастору Џринсгейму за советом
и утешением, но в последний момент отказалсЯ от своего намерениЯ из боЯзни
показатьсЯ смешным.
   ‚ конце концов он перестал задаватьсЯ такими вопросами, положившись  на
волю божию. ђаз попытка упорЯдочить свои отношениЯ с вечностью  привела  к
столь плачевным результатам, он решил по крайней мере устроить свои земные
дела так, чтобы, не чувствуЯ укоров совести, привести в  исполнение  план,
уже давно созревший в его голове.
   Ћднажды, после обеда, когда родители пили кофе  в  маленькой  гостиной,
ѓанно услышал, как отец объЯвил маме, что ждет  сегоднЯ  к  себе  адвоката
имЯрек, чтобы вместе с ним составить  завещание,  не  считаЯ  себЯ  вправе
дольше откладывать это дело. ѓанно ушел в большую  гостиную  и  там  часок
поупражнЯлсЯ на роЯле. Љогда он кончил и вышел в  коридор,  навстречу  ему
попались отец с господином в  длинном  черном  сюртуке,  поднимавшиесЯ  по
лестнице.
   - ѓанно! - окликнул его сенатор.
   Њаленький  €оганн  остановилсЯ,  проглотил  слюну  и  ответил  тихо   и
торопливо:
   - „а, папа...
   - Њне нужно обсудить с этим господином очень важное дело.  Џрошу  тебЯ,
стань вот здесь, - он указал на дверь в курительную комнату.  -  Џроследи,
чтобы никто, слышишь - никто, нам не помешал.
   - •орошо, папа, - сказал маленький €оганн и встал у двери,  закрывшейсЯ
за отцом и неизвестным господином.
   Ћн стоЯл там, теребЯ галстук своей матроски, непрерывно  трогал  Языком
зуб, который его беспокоил, и  прислушивалсЯ  к  приглушенным  голосам  за
дверью, что-то серьезно обсуждавшим. ѓолову с  завитками  русых  волос  на
висках он склонил набок, а его золотисто-карие глаза с голубоватыми тенЯми
в уголках смотрели из-под нахмуренных бровей задумчиво и отчужденно, как в
день, когда он стоЯл у гроба бабушки и  вместе  с  запахом  цветов  вдыхал
другой, посторонний и все же странно знакомый запах.
   Њимо прошла €да ћнгман и удивилась:
   - Људа это ты  запропастилсЯ,  „ружок,  и  что  тебе  вздумалось  здесь
стоЯть?
   €з конторы пришел горбатый ученик с депешей в руках и спросил сенатора.
   € ѓанно всЯкий раз рукою с Якорем на синем  рукаве  загораживал  дверь,
качал головой и, помолчав с секунду, объЯвлЯл тихо, но твердо:
   - ЌельзЯ никому. Џапа пишет завещание.


        6

   Ћсенью доктор ‹ангхальс, как женщина играЯ  своими  красивыми  глазами,
объЯвил:
   - Ќервы,  господин  сенатор.  ‚се  дело  в  нервах.  •отЯ  временами  и
кровообращение оставлЯет желать лучшего. ђазрешите  дать  вам  совет?  ‚ам
следовало бы немного  отдохнуть  в  этом  году.  ‡а  все  лето  три-четыре
воскресных днЯ  на  взморье  не  могли,  конечно,  оказать  сколько-нибудь
эффективного  действиЯ.  ‘ейчас  конец  сентЯбрЯ,   в   ’равемюнде   сезон
продолжаетсЯ, не все еще разъехались, -  отправлЯйтесь-ка  туда,  господин
сенатор, и посидите немножко на берегу морЯ. „ве-три недели  многое  могут
поправить...
   € ’омас Ѓудденброк, не  колеблЯсь,  согласилсЯ.  Ќо  когда  он  сообщил
близким о своем решении,  •ристиан  тотчас  же  стал  навЯзыватьсЯ  ему  в
провожатые.
   - џ еду с тобой, ’омас, - без обинЯков заЯвил он. - ’ы ведь  ничего  не
будешь иметь против?
   € хотЯ сенатор имел против очень многое, он  и  на  это  согласилсЯ  не
колеблЯсь.
   •ристиан теперь больше чем когда-либо располагал  своим  временем,  так
как вследствие пошатнувшегосЯ здоровьЯ счел себЯ вынужденным отказатьсЯ  и
от той коммерческой деЯтельности, которой он занималсЯ в последнее  времЯ,
а именно - от агентуры по  продаже  коньЯка  и  шампанских  вин.  Џризрак,
сидЯщий в сумерках на софе в его комнате и кивающий ему головой, больше, к
счастью, не посещал его. Ќо периодическаЯ "мука" в левой стороне, пожалуй,
еще усилилась, и нарЯду  с  ней  поЯвилось  множество  других  недугов,  к
которым •ристиан прислушивалсЯ с неусыпным вниманием и о которых, наморщив
нос, подробно рассказывал всем встречным и поперечным. ‘лучалось, как  это
бывало и прежде, что глотательные мускулы вдруг отказывались служить  ему;
тогда он сидел с куском, застрЯвшим  в  глотке,  и  его  круглые,  глубоко
сидЯщие глазки испуганно шнырЯли по сторонам. ‘лучалось, как это бывало  и
прежде, что его вдруг охватывал  смутный,  но  непреодолимый  страх  перед
параличом Языка, конечностей или даже  мозговых  центров.  Џравда,  ничего
подобного с ним не случалось, но ведь еще неизвестно,  что  хуже  -  страх
перед  такой  бедой  или  она  сама.  Ћн  с   бесконечными   подробностЯми
рассказывал, как однажды, собравшись вскипЯтить себе чай, поднес зажженную
спичку не к спиртовке, а к бутылке со спиртом, так что опасность  страшной
гибели грозила не только ему, но  всем  жильцам  дома  и,  возможно,  даже
соседних домов... ќто был бесконечный рассказ. Ќо еще более обстоЯтельно и
проникновенно, силЯсь  выражатьсЯ  как  можно  точнее,  описывал  •ристиан
отвратительную аномалию, которую он стал подмечать в себе последнее времЯ.
Ћна состоЯла в том, что по известным днЯм, то есть при известной погоде  и
соответствующем душевном состоЯнии, он не мог видеть раскрытого  окна,  не
испытываЯ омерзительного и ничем не  объЯснимого  влечениЯ  выпрыгнуть  из
него, - влечениЯ  страстного,  почти  необоримого,  похожего  на  какой-то
безумный, отчаЯнный задор! Ћднажды, в  воскресенье,  когда  все  семейство
обедало на ”ишергрубе, •ристиан поведал, как он, собрав все силы духа,  на
четвереньках пробиралсЯ к окну, чтобы закрыть его. Ќо тут все  зашикали  и
наотрез отказались слушать дальше.
   Џодобные признаниЯ он делал с каким-то непостижимым  удовольствием.  Ќо
вот за чем он не наблюдал, чего вовсе не замечал за собой и что  никак  не
доходило до его сознаниЯ, а потому все больше бросалось  в  глаза,  -  это
отсутствие чувства такта, с каждым годом принимавшее все более устрашающие
размеры. Џлохо было уже то, что он в семейном кругу  рассказывал  анекдоты
такого сорта, которые с грехом пополам можно было рассказать в  клубе,  но
еще  хуже,  что  он,  видимо,  начал  утрачивать  и   чувство   физической
стыдливости. ‚ознамерившись похвалитьсЯ перед невесткой ѓердой, с  которой
он был в приЯтельских отношениЯх, прочностью  своих  английских  носков  и
заодно продемонстрировать ей свою худобу, он, нимало не стеснЯЯсь,  задрал
широкую клетчатую штанину до самого колена.
   - Ќет, ты посмотри только, как Я исхудал. ђазве это не  странно,  а?  -
сокрушенно произнес •ристиан, морща нос и вытЯгиваЯ вперед свою  костлЯвую
кривую ногу в белых вЯзаных кальсонах, уныло облегающих худые колени.
   ’еперь, как мы уже говорили, •ристиан отказалсЯ от всЯкой  коммерческой
деЯтельности. Ќо он все же  пыталсЯ  чем-нибудь  заполнЯть  часы,  которые
проводил  вне  клуба,  и  стремилсЯ  подчеркнуть,  что,  несмотрЯ  на  все
препЯтствиЯ, никогда не перестает трудитьсЯ. Ћн расширЯл свои  познаниЯ  в
иностранных Языках и даже  начал  -  из  любви  к  искусству,  без  всЯкой
практической цели - изучать китайский Язык, на каковое занЯтие  и  положил
две недели усердного труда.  ‚  настоЯщее  времЯ  он  пыталсЯ  "дополнить"
неудовлетворительный, по его мнению, англо-немецкий словарь. Ќо  поскольку
он считал длЯ себЯ полезной перемену воздуха, а длЯ сенатора  желательным,
чтобы  кто-нибудь  его  сопровождал,  то  эти  труды,  конечно,  не  могли
воспрепЯтствовать его отъезду.
   Ћба брата отправились к морю. Ћни ехали по  сплошным  лужам,  под  стук
дождЯ, барабанившего о верх кареты, не обмениваЯсь почти ни единым словом.
ѓлаза  •ристиана  блуждали,  словно  он  прислушивалсЯ  к  чему-то  крайне
подозрительному. ’омас зЯбко куталсЯ в пальто и устало глЯдел перед собой;
веки его были красны,  острые  концы  усов  безжизненно  прочерчивали  его
одутловатые щеки.
   ’ак они въехали под вечер в парк, и колеса экипажа зашуршали по мокрому
гравию. Ќа  застекленной  веранде  главного  зданиЯ  сидел  старый  маклер
‡игизмунд ѓош и пил грог. Ћн поднЯлсЯ, прошипев сквозь зубы  что-то  вроде
приветствиЯ, и они подсели к нему, чтобы  согретьсЯ  каким-нибудь  питьем,
пока внесут наверх их чемоданы.
   ѓосподин ѓош тоже был запоздалым  курортным  гостем,  подобно  немногим
другим приезжим  -  какой-то  английской  семье,  незамужней  голландке  и
холостому гамбуржцу, которые, видимо, сейчас спали, так как вокруг  стоЯла
мертваЯ тишина и слышалось только  журчанье  дождевых  потоков.  Џусть  их
спЯт! ѓ-н ѓош днем не смежает глаз. Ћн рад, если ему  удаетсЯ  хоть  ночью
забытьсЯ на часок-другой. ‡доровье  его  вконец  расшаталось;  он  лечитсЯ
здесь морским воздухом от дрожи  в  конечностЯх...  ЏроклЯтье!  Ћн  уже  с
трудом держит стакан грога в руках и - громы небесные! - не  всегда  может
писать, так что дело с  переводом  полного  собраниЯ  пьес  ‹опе  де  ‚ега
подвигаетсЯ  удручающе  медленно.  ‘тарый  маклер   находилсЯ   в   весьма
подавленном настроении, и его кощунственные возгласы были лишены  прежнего
запала. "‚се к черту!" -  восклицал  он.  ’еперь  это  стало  его  любимой
поговоркой, которую он повторЯл часто вне всЯкой свЯзи с разговором.
   Ђ сенатор? —то с ним такое? € как долго полагают пробыть здесь  господа
Ѓудденброки?
   Ђх, отвечал сенатор, он приехал сюда по требованию доктора  ‹ангхальса,
немножко подлечить нервы. ЌесмотрЯ на эту собачью погоду, он  повиновалсЯ,
ибо чего только  не  сделаешь  из  страха  перед  своим  врачом!  ‚прочем,
здоровье его и вправду немного расклеилось. Ђ останутсЯ они  с  братом  до
тех пор, пока он не почувствует себЯ лучше.
   - „а, Я тоже никуда не гожусь, - вставил  •ристиан,  полный  зависти  и
обиды оттого, что ’омас говорит только о себе. Ћн уже совсем было собралсЯ
поведать о человеке, кивающем головой, о бутылке со спиртом,  о  раскрытом
окне, когда его брат вдруг поднЯлсЯ, чтобы пойти взглЯнуть  на  отведенные
им комнаты.
   „ождь не  утихал.  Ћн  разрыхлЯл  землю,  крупными  каплЯми  плЯсал  по
поверхности морЯ, отступившего от берегов под напором юго-западного ветра.
‚се было затЯнуто серой пеленой. Џароходы, как тени, как корабли-призраки,
скользили по волнам и исчезали за блеклым горизонтом.
   Џриезжие иностранцы поЯвлЯлись только к табльдоту. ‘енатор, в калошах и
резиновом плаще, ходил гулЯть с маклером ѓошем, в то времЯ как •ристиан  в
обществе буфетчицы пил шведский пунш наверху, в кондитерской.
   ђаза два или три, когда казалось, что вот-вот  проглЯнет  солнышко,  из
города приезжал кое-кто  из  знакомых,  любителей  поразвлечьсЯ  вдали  от
семьи: сенатор доктор ѓизеке -  однокашник  •ристиана  -  и  консул  Џетер
„ельман; вид у последнего был прескверный, - он окончательно подорвал свое
здоровье неумеренным потреблением воды  ѓуниЯди-џнош.  ‚се  усаживались  в
пальто под тентом кондитерской, напротив раковины длЯ оркестра, где уже не
играла музыка, переваривали обед из пЯти  блюд,  пили  кофе,  смотрели  на
унылый мокрый парк и болтали.
   Ѓолтали о последних событиЯх в городе;  о  недавнем  наводнении,  когда
вода залила многие погреба и по набережной приходилось ездить на лодках; о
пожаре в портовых складах; о выборах в сенат. Ќа прошлой неделе  сенатором
был избран Ђльфред ‹ауритцен,  фирма  "тюрман  и  ‹ауритцен",  оптоваЯ  и
розничнаЯ  торговлЯ  колониальными   товарами;   сенатор   Ѓудденброк   не
сочувствовал этому избранию; он сидел, поднЯв воротник  пальто,  курил  и,
только когда разговор коснулсЯ этого последнего пункта, вставил  несколько
замечаний.
   - “ж Я-то, во всЯком случае,  не  голосовал  за  ‹ауритцена,  -  сказал
сенатор, - в этом можете не сомневатьсЯ. ‹ауритцен  -  безусловно  честный
человек  и  опытный  коммерсант,  но  он  представитель  средних   кругов,
добропорЯдочных средних кругов; его отец собственноручно доставал из бочки
маринованные селедки, заворачивал их  в  бумагу  и  вручал  кухаркам...  Ђ
теперь владелец  розничной  торговли  избран  в  сенат!  „ед  мой,  €оганн
Ѓудденброк, порвал со своим старшим сыном из-за того, что тот  женилсЯ  на
лавочнице, - да, вот каковы были нравы в те  времена!  Ќо  требованиЯ  все
понижаютсЯ, это чувствуетсЯ и в сенате: сенат демократизируетсЯ,  милейший
мой ѓизеке, и ничего хорошего в этом нет. Ћдних коммерческих способностей,
с моей точки зрениЯ, недостаточно,  здесь  следовало  бы  ставить  большие
требованиЯ. Ђльфред  ‹ауритцен  с  его  огромными  ножищами  и  боцманской
физиономией в зале ратуши! ќто  оскорблЯет  во  мне  какие-то  чувства,  -
какие, Я и сам точно не знаю.  …сть  тут  что-то  бесстильное  -  какаЯ-то
безвкусица.
   Ќо сенатор ѓизеке почувствовал себЯ задетым. ‚ конце  концов  и  он  не
более как сын брандмайора!..
   - Ќет, по заслугам и честь. Ќа то мы республиканцы. Ђ вообще не следует
столько курить, Ѓудденброк, эдак вам никакой пользы не будет  от  морского
воздуха.
   - Ѓольше не стану, - сказал ’омас Ѓудденброк, бросил  окурок  и  закрыл
глаза.
   ђазговор лениво продолжалсЯ под шум вновь начавшегосЯ  дождЯ,  туманной
дымкой затЯнувшего всю окрестность. ‘обеседники помЯнули  о  нашумевшем  в
городе  скандале  -  подделке  векселей  оптовым  торговцем  Љассбаумом  -
"Џ.”илипп Љассбаум и Љь", который сидел теперь под замком. Ќикто  особенно
не  горЯчилсЯ;  поступок  г-на  Љассбаума  называли  глупостью,  над   ним
подсмеивались, пожимали плечами. ‘енатор доктор  ѓизеке  рассказывал,  что
упомЯнутый Љассбаум отнюдь не утратил хорошего расположениЯ духа. џвившись
на свое новое местожительство, он тотчас же потребовал, чтоб ему  принесли
зеркало: "Њне ведь здесь сидеть не годик, а целые годы, без зеркала  Я  не
обойдусь". Ћн, так же  как  •ристиан  Ѓудденброк  и  Ђндреас  ѓизеке,  был
учеником покойного Њарцеллуса тенгелЯ.
   ‚се рассмеЯлись,  но  как-то  принужденно  и  невесело.  ‡игизмунд  ѓош
заказал еще  грогу,  таким  голосом,  словно  говорил:  "Ќа  что  мне  эта
проклЯтаЯ жизнь!" Љонсул  „ельман  потребовал  бутылку  сладкой  водки,  а
•ристиан опЯть занЯлсЯ  шведским  пуншем,  который  сенатор  ѓизеке  велел
подать длЯ себЯ и длЯ него. Џрошло несколько  минут,  и  ’омас  Ѓудденброк
снова закурил.
   € опЯть лениво, небрежно потек скептический, равнодушный разговор,  еще
более вЯлый от сытости и спиртных напитков,  -  о  делах  вообще  и  делах
каждого в отдельности. Ќо и эта тема никого не оживила.
   - Ђх,  тут  радоватьсЯ  нечему,  -  глухо  сказал  ’омас  Ѓудденброк  и
досадливо мотнул головой.
   - Ќу, а у вас что слышно, „ельман? - зеваЯ, осведомилсЯ сенатор ѓизеке.
- €ли вас в данный момент интересует только водка?
   - Ќет дров - нет и дыма, - отвечал консул. - ‚прочем, раз в два-три днЯ
Я заглЯдываю к себе в контору;  плешивый  на  прическу  много  времени  не
тратит.
   - „а ведь всеми сколько-нибудь прибыльными делами  завладели  трунк  и
•агенштрем, - мрачно вставил маклер ѓош; он облокотилсЯ на стол  и  подпер
рукой свое лицо, лицо старого злодеЯ.
   - Ључу дерьма  не  перевонЯешь.  -  Љонсул  „ельман  произнес  это  так
вульгарно, что собеседники даже огорчились безнадежностью его  цинизма.  -
Ќу, а вы, Ѓудденброк, еще делаете что-нибудь?
   - Ќет, - отвечал •ристиан, - не могу больше работать. - €  без  всЯкого
перехода, просто почуЯв общее настроение и немедленно  ощутив  потребность
"углубить" его, он заломил шлЯпу набекрень и заговорил о своей  конторе  в
‚альпараисо  и  о  „жонни  ’ендерстроме.  -  "‚  такую-то   жарищу!   Ѓоже
милостивый!.. ђаботать? Ќет, сэр! Љак видите, сэр!" € при этом они пускали
дым от папирос прЯмо в физиономию  шефа.  Ѓоже  милостивый!  -  Њимикой  и
жестами он неподражаемо  воспроизвел  вызывающую  дерзость  и  добродушную
распущенность праздных кутил. Ѓрат его сидел не двигаЯсь.
   ѓосподин ѓош попыталсЯ поднести к губам стакан грога, но тотчас  же  со
злобным шипеньем поставил его на стол, хватил себЯ кулаком  по  непокорной
руке, снова рванул стакан кверху, пролил  половину  и  залпом,  с  Яростью
опрокинул остаток в глотку.
   - Џодумаешь, какаЯ беда, ѓош - руки дрожат, - сказал „ельман. - ‚ам  бы
побыть в моей шкуре! ќта проклЯтаЯ  ѓуниЯди-џнош...  џ  подыхаю,  если  не
выпью положенный мне литр в день, а  выпью,  -  так  и  вовсе  смерть  моЯ
приходит. ‚от кабы вы знали, что это  такое,  когда  человеку  не  удаетсЯ
переварить спой обед и он камнем лежит у него в желудке!  -  €  „ельман  с
препротивными подробностЯми описал свое самочувствие. •ристиан слушал его,
сморщив нос, боЯсь пропустить хоть слово, и, когда тот кончил,  немедленно
выступил с проникновенным описанием своей "муки".
   „ождь снова усилилсЯ. ’еперь он падал вертикально, густыми струйками, и
в тишине слышалсЯ только его шум - однообразный, тоскливый и безнадежный.
   - „а, жизнь дрЯннаЯ штука! - заметил изрЯдно выпивший сенатор ѓизеке.
   - “ менЯ нет ни малейшей охоты жить на свете, - вставил •ристиан.
   - —ерт с ним, со всем! - воскликнул г-н ѓош.
   - Ђ вон идет ”икен „альбек, - сказал сенатор ѓизеке.
   ”икен „альбек, владелица молочной фермы, проходЯ мимо  с  подойником  в
руках, улыбнулась сидевшим под тентом господам. ќто была женщина  лет  под
сорок, дороднаЯ, с вызывающей внешностью.
   ‘енатор ѓизеке уставилсЯ на нее осоловелыми глазами.
   - ‚от грудь так грудь! - протЯнул он.
   Ђ консул „ельман отпустил на ее счет не  в  меру  соленую  остроту,  на
которую остальные отозвались только коротким смешком.
   ‡атем ЯвилсЯ кельнер.
   - Ќу, с бутылкой  Я  управилсЯ,  редер,  -  объЯвил  „ельман.  -  Ќадо
когда-нибудь и расплатитьсЯ, ничего не попишешь. Ђ вы, •ристиан? Ђх да, за
вас ведь платит ѓизеке.
   Ќо тут сенатор Ѓудденброк, все времЯ сидевший молча, с папиросой в углу
рта, кутаЯсь в  пальто  с  в